Инес

               
                Инес

                Дневниковые записи 2007-2011


                повесть


















                2 сентября, 2007
- А, знаешь, в тебе проступает какая-то жесткость… чем ты старше становишься, тем… Но я бы не сказала, что это тебя портит, Инес, даже наоборот… я бы тебе сейчас предложила бы роль Вассы Железновой, - сказала вдруг мама.
- Это шутка?
- Да нет… смотрю на тебя – чеканный профиль, как на старинных монетах, а взгляд прямо гипнотизирующий… - она попыталась непринужденно рассмеяться. -  Ладно, что я могу – сплошные литературные штампы, как бы сказал твой отец. Ты пошла в него, он тоже – говорит тихо, вроде с виду такой мягкий интеллигент… но есть что вбил себе в голову, его с этого не сдвинешь. Упертый. Кремень. А со мной можно договориться, я вспыльчивая, но отходчивая.
Мне приснилось, как я мучаюсь, пытаясь столкнуть с горы огромный камень, казалось, что это невыносимо, но я не останавливалась, не прекращала попыток, и… он рухнул вниз. Невероятное облегчение. Толкователи снов спросили бы, что это значит?
Отец в последнее время стал чаще звонить, вчера даже в гости зашел. А мне нечем было его накормить.
- Эх ты, хозяйка!
- Папа, да мне одной много ли надо? Сделаю себе салат, бутерброды… Ты бы хоть предупредил!
- Тихоня-тихоня… сидела, молчала, терпела… я думал, так и проживешь под крылышком своего мужа.
- Мы не разводимся.
- Ты уже говорила – решили пожить отдельно. А кто решил?
- Оба.
- Ну что ж, за семь лет можно и устать друг от друга. У нас так с твоей матерью было. Но мы уже не сошлись.
Сначала в человеке все очаровывает, а потом начинает надоедать. Может, я и не большая актриса, но и не зрительный зал, аплодирующий каждой выходке. А ему нужен зрительный зал.
- Не хочешь поговорить о том, что ты чувствуешь, дочка? Твоей матери жаль Маноло, она говорит, это ты его бросила.
- Понимаешь, тогда, когда мы поженились, он был в эйфории… а я приняла это за его нормальное состояние. Мне врачи потом объяснили, что эйфория может быть так же опасна, как и депрессия. В таком состоянии человеку кажется, что ему море по колено, и он может все. Но оно проходит.
- И долго это продлилось?
- Несколько месяцев. После подъема наступил спад… у него произошел срыв. Это был страшный провал, когда внутри кромешная тьма. Ему прописали лекарства… Так мы и жили – подъемы и спады.
- Не только вдвоем, я так понимаю? Были еще и другие… зрительницы?
- Ну да, поклонницы, которые недоумевали: что этот великий человек нашел во мне, предлагали себя… Раньше он не реагировал на эти письма, а потом ему стало интересно. Он сказал: это еще не пережитое ощущение, я хочу все испытать, попробовать…
- Так и сказал?
- Мы с ним договорились об абсолютной откровенности друг с другом. Он правильно сделал. Я считаю: обман – это неуважение.
- Ладно, не буду спорить. И что? К чему привели эти попытки…
- Ну… иногда ему нравилось. Я видела это по его лицу, по тому, как менялось его настроение… Наверное, нам чего-то недоставало друг в друге. Не только ему во мне, но и мне в нем… Мы об этом не говорили. Я боялась.
- А как же ваша договоренность об идеальной честности? Значит, щадила его самолюбие? – он понизил голос. - Постель?
- Папа! Не буду же я с тобой обсуждать это?
- Ладно, как хочешь. Но вижу, что…
- Хватит.
В Маноло можно было найти весь мир – остальные люди казались менее интересными. Может быть, так и есть… не знаю. Если он настроит себя на то, чтобы увлечься, он найдет и подходящие слова, и разглядит в человеке что-то заслуживающее внимания… так и произошло со мной, и я поверила в его искренность.
Хотя и тогда что-то мне не давало покоя. У него изумительное чувство юмора, нежное тонкое… он может быть неотразим.
Но не только. Теперь я уже столько знаю о нем.
- Скажи мне честно, ты выбрал меня, потому что… - я пыталась заставить его сказать мне истинную причину того, почему он сделал мне предложение.
- Я стреляный воробей. Таких, как мы, все используют. Тебе это в голову не придет. Святая простота. Тебе можно полностью доверять. Процентов на тысячу. Я это понял.
-  Маноло! Ты шутишь?
- Да нет. Если ты и подумаешь, что брак со звездой дает преимущества, то для своей организации, всех этих нуждающихся в твоей помощи… для себя тебе ничего не надо.
Я долго молчала, прежде чем задать следующий вопрос.
- И это единственная причина?
- Главная. Ну, и конечно, ты мне должна была нравиться… с тобой было не скучно… ты самый лучший слушатель в мире. Сама говорила мало, а я мог распетушиться. Я и решил, что ты для меня – в самый раз. Одиночество тоже съедает. Нужны благодарные зрители.
- А одного зрителя тебе мало?
- Ну… разнообразие тоже что-то дает. Кстати, Инес, ты не думаешь, что обижаешь меня?
- Это как?
- Мне нужна твоя ревность, а ты… Ревность льстит. Могла бы хотя бы попробовать изобразить, что тебя возмущают мои похождения… если их можно вообще так назвать, - он вздохнул. Лицо усталое. Жалость – вот все, что я к нему сейчас чувствую.  И он это понимает. – Конечно, не ревновать же такого, как я… ты не воспринимаешь меня как мужчину, я для тебя ущербное существо, которое пытается доказать самому себе, что он такой же, как все. Но запоздал с этими попытками лет на двадцать-тридцать.
Он сказал чистую правду. Меня раньше трогала его беспощадность к себе, но и это прошло. Неужели все, что я чувствовала, сменилось полнейшим и окончательным безразличием?
И кто из нас оказался несостоятельным? Моя ли все это вина?
В каком-то уголке памяти осталось все, что для меня важно, - тот лучик света, та бесподобная искра, которая преображала весь мир вокруг нас.
Но мне тридцать два года, а не пятьдесят два. Я не хочу жить воспоминаниями. Да и он не живет.

                3 сентября
Маноло тогда копнул глубоко – глубже, чем кто бы то ни было. Он меня понял. Если он хочет, то он это может, и, кажется, для него нет ничего невозможного. Но у него это происходит «под настроение». В тот период жизни, в те дни, мгновения ему хотелось меня изучить. Как под микроскопом. Он чувствовал себя исследователем. И я, благодарная, открывалась. Говорила то, чего никогда и никто до него от меня не слышал.
Я молчунья и, дав обет молчания, с легкостью бы его исполнила. Для меня это не жертва.  А говорить тяжело – каждое слово с таким трудом выталкивается наружу, как гиря. На бумаге мне легче.
Он понял, что мне нужна беспощадная ясность. Никакой жалости. Голая правда. Самая неприглядная. Я ее выдержу.
Может быть, это и есть моя разновидность тщеславия? Особая, редкая разновидность.
Есть определенный душевный дальтонизм, когда люди видят те или иные краски в ком-то, а какие-то ускользают от их внимания, они не замечают тысячи полутонов и сочетаний света и тени. Он тогда был моей внутренней радугой.
Я хочу снять романтический флер красивых слов и литературных метафор с наших отношений, выделить основное, что двигало им: желание состояться как сексуальному партнеру. И кого он для этого выбрал? Многоопытная женщина дала бы ему возможность испытать наслаждение. Так и случилось.
Но этого было мало. С ней он чувствовал себя учеником. А хотелось быть и в постели – учителем, мастером, мэтром. Он подумал: такая, как я, тщедушная и скованная, испытывающая исключительно платонические чувства и ничего не смыслящая в физиологии, сможет дать ему чувство превосходства. Дать возможность предстать перед ней мужчиной, вооруженным приобретенным опытом. Он, конечно же, был таким по сравнению со мной. Физически меня к нему не тянуло, но и отвращения не было. Он помог мне преодолеть страх боли, я научилась расслабляться. Для меня и это – достижение. Но большего не произошло. И он это понял. Воспринял как собственное фиаско.
Я, щадя его самолюбие, пыталась сделать вид, что все просто прекрасно, но его мой наигранный оптимизм не обманул. Я не желала его, не тянулась к нему. А просто из вежливости притворялась.
Он же хотел доказать, что мои предыдущие юные и неопытные любовники и в подметки ему не годятся. После истории с Вероникой Маноло стал очень самонадеянным. «Они не умеют обращаться с женским телом, их надо учить», - бросил он мне как-то фразу. Надо было насторожиться, но я сочла это невинной шуткой.
Он хотел стать для меня волшебником, благодаря которому мое тело оживет и задрожит от радости в его объятиях. Думал, что превратит меня в страстную женщину. Но время шло, и ничего не менялось.
Может быть, дело во мне? И поэтому я себя чувствую виноватой? Наверное, есть женщины, которым трудно достичь наслаждения, к ним нужен особый подход… или они просто не нашли «своего мужчину». Не в духовном смысле этого слова. А я понимала всегда только это. Другая любовь казалась мне непостижимой.
У нас ее не возникло – именно этой любви. Что он ко мне испытывал? Насколько сильно было его влечение? Маноло мне признавался, и по его лицу было видно, что не врет: иногда он испытывает со мной острое наслаждение. Но тяга ко мне возникла не сразу.
- Скелет, обтянутый кожей… мне в юности нравились пышные девушки – грудь, бедра…  Венера Милосская… Но знаешь, что? Иногда твоя худоба подростка на меня действует… будоражит что-то… в такие моменты я достигаю самого пика. Если смотрю на тебя долго-долго.
Ему хотелось доказать самому себе, что он может стать не просто таким, как все, а превосходным любовником. Если бы он не зациклился на этой мысли…
Как мужчины тщеславны. И не прощают своих поражений.
Мне он этого не простил.
Не знаю, что говорят ему все эти девушки, которые пишут письма и записки, если он с ними ложится в постель… Он не дурак, чтобы верить. Но хочется.
Поклонницы не любили, когда Маноло распространялся обо мне в интервью, им хотелось думать: он женат на безликой тихоне, которая смотрит ему в рот, она – ничто, а он – все. И каждая в душе считала, что ее кумир принадлежит только ей. Они все на редкость просто устроены. Мне бы эту их «простоту», Маноло было бы со мной легче.
Пусть теперь выбирает. Желающих – вся планета.
Но… тогда, когда он хотел достичь нужного результата, он проявил редкую доброту. Какую-то сверхъестественную чуткость.
У него такое бывает. Периодами.
Я влюбилась тогда в его шутки, они – его главное очарование, основной козырь, ключ к человеческим сердцам.
Но я поняла, что не стоит кому-то торжественно и доверчиво вручать этот ключ.  Даже если желание сделать это кажется сильнее вас. Подождите. Посмотрите, надолго ли его хватит – того, кого вы в порыве неземного восторга провозгласили внутри себя вашим избранником.
Сохраняйте в себе скептицизм. Вопреки всем и всему… сохраняйте. Пусть будет внутренний фильтр, не позволяющий растаять от каждого красивого слова. Знайте цену словам.
Я изменилась внешне. К лучшему или нет? Себе я теперь больше нравлюсь. Мое лицо, прежде имеющее неуверенно-мутноватое расплывчатое выражение, определилось и заострилось. Фигура утратила угловатость. Походка стала уверенной.
Поправилась на несколько килограммов, кто-то даже сказал: у меня вид матроны. Не вечно же быть девчонкой.
Я не хочу вернуться назад. Не люблю свой «тот возраст».
Я уже не кажусь болезненной или хрупкой… разве что бледной.
Тогда я была «полуфабрикат» - существо, не знающее, чего хочет. Мечущееся, не находящее своего места в жизни. Мучившееся сознанием вины, потому что все «заслуги» достались даром – благодаря талантливой матери, ее знакомствам и связям. Желающее «раскрыть» свой талант с помощью Маноло. Ищущее в себе новые актерские краски, экспериментирующее. Человек-поиск. Куколка, которая никак не может превратиться в бабочку.
Меня одолевало отчаяние, я думала: как несправедливо, что многие одаренные лицедеи – отнюдь не умные и не интересные люди, но им дано быть убедительными на сцене, а мне не дано.
Таких, как я, много. Читающих, понимающих, думающих, чувствующих, но не умеющих изобразить.
Теперь я понимаю, что природа все разумно устроила. Если человек будет чувствовать слишком сильно, понимать все слишком глубоко, он будет жить на сцене на разрыв аорты, а после каждого спектакля заболевать. Лицедеи должны быть в значительной мере поверхностными людьми.
Исключения есть. Маноло. Ему дано и то, и другое. Но – легкий характер, умение сбрасывать напряжение… хотя и ему это дается с годами отнюдь не легко. Может быть, будь он глупее или проще, не дошел бы до тяжелой депрессии. (Хотя, конечно, причины на это – не только профессиональные.)
Рудолфу умер. Маноло на похороны не поехал.
- Знаешь, все мои книжные знания, рассуждения… все это он.  Рудолфу был искусствоведом, образованнейшим человеком. И когда говорят, что он для меня сделал столько, сколько для родных детей отцы не всегда делают, а я неблагодарен… Как я должен вести себя у его гроба? Стоять там рядом с тобой и изображать сына, когда все шушукаются у меня за спиной? И так говорят, что наш брак – это фарс.
Я не знала, что можно на это ответить. Люби покровитель его бескорыстно, ему можно было бы памятник ставить. Откажись он от желания изменить природу здорового мужчины, превратив его в гомосексуалиста…
Но все это – прошлое, с которым Маноло, наверное, никогда по-настоящему не простится. Его личный омут. Болото.
Он не хотел ребенка, боялся, придется с ним объясняться, и шлейф его прошлого потянется за невинным существом. Найдется достаточное число «доброжелателей», которые с удовольствием постараются «открыть глаза» детям на то, что было у Маноло и Рудолфу, да и еще с одним парнем (пусть это случилось однажды). А это может вызвать у них отвращение. Маноло бы этого не пережил.
Я не настаивала. Мне и самой было страшно от одной мысли, что когда-нибудь придет время для разговора на эту тему.
Хотя… доказать-то никто ничего не сможет, а детям можно сказать: это сплетни.
Выход можно найти всегда, если есть желание переломить ситуацию.  А оно у меня пропало. Отношения наши исчерпаны. Мы с ним все друг другу сказали.
Только не депрессия, я знаю, что это такое и научилась бороться с этим состоянием. У меня оно с детства. Маноло стал страдать этим ближе к сорока годам.
Я надеюсь прочесть в газетах, что он увлекся красоткой, и все у них хорошо, хочу увидеть его веселый взгляд, широкую улыбку. Пусть это будет коллега, поклонница…
Только не новый провал Маноло во тьму, для меня это невыносимо. А жить с ним из жалости я уже не могу… не хочу.


                5 сентября
Знал бы кто, сколько актеров, режиссеров, сценаристов живет «на препаратах» - в основном, это антидепрессанты.  Конечно, это лучше, чем пить или колоться, но у этих «регуляторов настроения» есть побочные эффекты – может возникнуть сахарный диабет, ожирение.  Одно лечат, другое калечат. Я живу без таблеток уже четыре года. Совсем отказалась от них.
На сеансе групповой терапии я услышала самый простой способ лечения депрессии – совершать те или иные действия, в результате которых возникает чувство маленькой победы. Сделал что-то? Почувствовал удовлетворение. Продолжай… но помаленьку. Не надрывайся.
Много движения. Ходьба пешком по несколько километров в день. Движение – жизнь.
Ни в коем случае не делать то, что я когда-то во время болезни – лежать пластом, не реагируя на окружающий мир. Хотя тянет лечь, закрыть глаза… не поддавайтесь. Делайте что-нибудь. Упражнения, домашние дела. Ищите занятие.
Помню, как я заливалась слезами, сидя в поезде и глядя в окно в одну точку, а он ехал часа полтора. Мне хотелось так и остаться в этой позе, ничего не менять. И пусть весь мир летит в тартарары. 
Сейчас вспоминаю отчасти с завистью к тому своему состоянию – это, конечно, как сказали бы врачи, бесполезная трата времени, поток слез, не дающий нужного облегчения. Но… тогда я легко могла зарыдать, слезы лились по любому поводу. А я мучительно их стеснялась. Теперь не могу заплакать, даже если есть повод.
«Душа ее затвердела и словно покрылась корой, которая постепенно, из месяца в месяц, слой за слоем все утолщалась» - написано о Скарлетт. Вот и у меня она… задубела. Стала какой-то бесчувственной. Камень внутри.
Может быть, из-за действия сильных препаратов, которые мне прописывали девять лет назад, когда я проливала океаны слез.
 Научиться не перенапрягаться, жить как растение – уметь отрешиться от всяких мыслей, следить за облаками, любоваться цветами – для меня это было самое трудное. Когда-то такое созерцательное состояние могло быть только под действием таблеток. Что-то все время делать, но не уставать. Таким, как я, противопоказаны перегрузки. В таком режиме они жить не могут. Нервная система тут же дает сбой. И надо опять начинать курс лечения.
Насмотревшись за все эти годы на разных людей, мечтающих стать актерами и получающих роли, я успокоилась. Для меня чужие исповеди – это лучшая терапия. Слыша о том, как кто-то преодолевает маленькие и большие трудности, я испытываю чувство радости, несравнимое ни с чем. Работа в организации помощи актерам сделала меня счастливее. Избавила от чувства одиночества и неприкаянности.
Это трудно понять, тем, кто не хочет вникать в чужие проблемы, говорит что-то типа «не надо меня грузить». Может, черствость? А, может, слабость? Когда человек не выносит такого количества отрицательной информации и не хочет знать о мире душевных болезней и психологических кризисов вообще ничего. «Пусть жизнь будет повернута ко мне только солнечной стороной, остальное меня раздражает» - вот их позиция. Да бог с ними… я перестала спорить, в мире полно эгоцентриков, ищущих лишь удовольствий. Но с ними в какой-то момент становится скучно. Начинает раздражать их обывательская ограниченность. Хотя я из вежливости иной раз даже поддакиваю им. Но, если разозлюсь, могу перестать быть чересчур церемонной, им это тоже полезно. Они в выражениях своего капризного недовольства ничуть не стесняются. Собеседник должен их развлекать, но не более. Тогда пусть ищут других.
Заболела подруга детства, Жизела. Это был веселый крепкий ребенок, любимица родителей. Она хорошо ладила с малышами, прекрасно училась. Но я и тогда замечала в ней какую-то «детскость», она не тянулась к ровесникам, за исключением меня. А когда девчонки начали бегать на дискотеки и заигрывать с парнями, вообще от них отдалилась. Нет, конечно, у нас были и скромные домашние девочки, которые до шестнадцати лет все в куклы играли. Взросление – это вещь индивидуальная, не у всех раннее половое созревание, у кого-то это происходит позже. У меня тоже так было. Я лет до двадцати ни с кем не встречалась.
Но я замечала в ней не только отсутствие интереса к мужчинам, она вообще была как ребенок. Ни на одну из взрослых тем с ней нельзя было говорить, она предпочитала играть с малышами в прятки. Что это? Задержка развития? Даже не знаю. Училась она на пятерки. Ум ее был достаточно развит, чтобы решать уравнения по математике. Но психологическое эмоциональное развитие было на уровне десяти лет. С годами это стало тревожить все больше и больше.
Она стала казаться странной. Нелепые шутки, беспричинный смех, речь неразборчивая бессмысленная. Оказалось… шизофрения.
Кто мог бы подумать? Это была самая добрая милая и веселая девочка в классе. Ребенок, который казался беспроблемным, родители никогда за него не беспокоились. И вот в двадцать один год – такое.
«По сравнению с этим диагнозом, твои проблемы – ерунда»,  - понимала я. Продолжать общение с ней? Она, казалось, не вполне понимает, что ей говорят. Иногда ее родители, которые во что бы то ни стало (и их можно понять!) хотели поверить, что их девочка станет такой же, как раньше, пытались уговорить нас продолжить дружбу – гулять вместе, ходить в кино, ездить отдыхать. Я пыталась… но эта «детскость» в ней все прогрессирует, как будто она уже не десятилетняя, а пятилетняя. Ее родители перестали проявлять инициативу, настаивать. Жизела звонит иногда. Я вижу ее на улице – расплывшаяся под влиянием препаратов, взгляд совершенно чужой, как будто мы не играли в детстве, не болтали обо всем на свете ночи напролет…
Это одна из самых больших потерь в моей жизни. У меня так и не появилось другой подруги. Были те, кого я так сама называла, но полного доверия к ним не возникало, мы вели светские беседы, стараясь обходить острые углы. Приятельницы. И не более.
Виктория выкарабкалась после нервного истощения, снова стала играть, ей повезло. Но курить так и не бросила, боится поправиться, у некоторых актрис и моделей это страх страхов. Только не лишний вес! Вид у нее измученный, но она довольна собой. Играет в телесериале вместе со мной. У меня небольшая, но значимая роль властной старшей сестры, у нее – податливой младшей. И, оказалось, что это успех.
- Инес, в тебе что-то открылось… как будто второе дыхание. Может, такой характер героини тебя вдохновляет?
- Сама не знаю. Но текст  с волевым командным импульсом меня как-то дисциплинирует, приводит в состояние боевой готовности, - пошутила я. На самом деле энергетика такого текста действует на меня взбадривающе. Мою вялость и сонность как рукой снимает. Может, такие роли, такие образы – это мое?
Я нахожу удовольствие в том, чтобы покомандовать партнерами на сцене. Меня это и смешит, и одновременно вдохновляет. Появляется свобода, уверенность… даже что-то, что можно назвать словом «страсть», хотя со мной оно никогда не ассоциировалось.
Мне нравится быть не ведомой… ведущей. А в юности… кто бы мог такое представить, когда  я стеснялась самой себя и тушевалась перед всеми?
                6 сентября
- Ты просто меня никогда не любила. Я это понял. Ты восхищалась мной как актером, а это другое. А как мужчина я тебе оказался не нужен. Влюбленность в талант не перешла в человеческую влюбленность. А я был слишком уверен, что ты – из разряда моих поклонниц. А даже тогда я не был твоим кумиром.
- Нет, был! Ни один актер меня так не волновал…
- Вот, ты же видишь… актер! Ты проговорилась, - он усмехнулся. – А если бы я вообще не был актером?
 Не знаю. Что тут вообще можно сказать? Я люблю эту профессию, и для меня он был непревзойденным мастером… но не только он один, были другие…
Я изменилась с тех пор. Тогда меня привлекали люди надломленные в силу тех или иных причин, завораживала чья-то трагедия… может быть, это романтизм молодости? Когда у  тебя самого – депрессия, ищешь сходство своего внутреннего состояния с другими несчастными. Тогда это было во мне очень сильно выражено. Не думаю, что счастливый здоровый человек вообще мог бы привлечь мое внимание. Любовь к страдальцам – вот мой отличительный признак тех лет. И не одной мне, большинству людей он таковым представлялся… да и на самом деле был. Хотя и по своей вине.
Да, я не из тех поклонниц, которые готовы фанатично служить одному кумиру, интересуясь малейшими подробностями его жизни, каждым чихом, собирая фотографии… Мне это не интересно. Даже если актер очень нравится. Я хотела тогда заниматься разнообразной деятельностью. Не один, многие были предметом моего внимания и изучения. Чем большему числу людей удавалось хоть как-то помочь, тем лучше я себя чувствовала. А сколько таких «потерялись» в жизни, потому что они никому не нужны и ничьи не кумиры. А это такие таланты! И не у каждого из них нашелся такой, как Рудолфу, чтобы «сделать» из него звезду, пусть даже на унизительных условиях, на которые кто-то бы не согласился. Но мы даем им возможность себя проявить. Сыгранная роль, написанная статья о профессии, интервью, возможность давать уроки актерского мастерства… они чувствуют себя нужными Общему Делу.
Одно во мне переменилось: я больше не связываю влюбленность с состраданием, хочу разделить эти понятия. Романтическая мечта о подвиге во имя любви перестала меня привлекать и манить своей нереализованностью, теперь это мои каждодневные будни.
От отношений с мужчиной я жду чего-то другого.
Маноло – потрясающее захватывающее дух увлечение, великолепный театр. Он куда интересней меня, возможно, намного умнее и остроумнее. О таланте я не говорю.
Но оказалось, что все это не реально. Игра моего (и его тоже) воображения.
Я им и сейчас восхищаюсь, но… он, наверное, прав… не люблю. Интересно, как это бывает, когда ты действительно любишь? Или я слишком привыкла все анализировать, то, что другие считают великой любовью, я препарирую и доказываю самой себе несоответствие слов и понятий. Другие так не живут.
И пускай… то – другие.
«Ты слишком любишь все усложнять», - говорил он мне. Да, наверное. Но мне так интересней. Еще он говорил, что я не могу упроститься до ситуации…  кто знает, может, смогу?
Останусь ли я в истории одной из тех недостойных жен или возлюбленных, которые не оценили честь быть спутницей великого человека? И которых с такой легкостью осуждают и проклинают миллиарды их поклонников. Думая при этом: «Вот я бы на ее месте…»
Легкомысленная Джульетта Гвиччиарди, которая не полюбила Бетховена; высокомерная Алоизия Вебер, отвергшая Моцарта; хрупкая Констанция Гладковская, надменная Мария Водзиньская, эпатажная Жорж Санд – все они, по версиям биографов, не любили Шопена по-настоящему.  И сколько таких?
Но человеку, даже самому из заурядных, хочется полюбить. Нельзя же заставить увещеваниями: «Подумай, как он талантлив, как он велик, да он гений!» Это лишь оттолкнет. В любви нет места морализаторству. Она или есть или нет.
Понятно, что все исследователи культуры на стороне гениев. А обычные люди права на свои естественные чувства что – не имеют? Никто не будет отчитывать за равнодушие к не гению, внушать чувство вины за это. Но раз речь зашла о великом…
Маноло был мной увлечен, но потому что он устал играть роль гея и хотел стать счастливым с понимающей его женщиной. Если бы не все это, встреться мы просто как двое прохожих – что бы из этого вышло?
Кто знает, если бы на нас никто не давил, нас никто не обсуждал, может, было бы лучше? Я представляла себе это тихое, никому особо не интересное, счастье. Оно бы могло быть.
Но поздно предаваться таким фантазиям. Все уже потеряло краски, всякую прелесть, аромат… чего было больше – ярких минут или провалов в бездну, за которыми тянулись тягостные и серейшие будни, – из месяца в месяц, из года в год?
Вышло так, что негативное перевесило на моей внутренней чаше весов.

                1 октября
Готовлюсь к роли. Все получается чуть ли не с первого дубля.
- А ты – генерал в юбке. Сумела внушить страх Виктории, она сегодня съежилась в твоем присутствии.
Меня забавляет эта игра. Она открыла во мне возможность стать сильной хотя бы в кадре. Заставить поверить в свою силу других. Материализоваться. Очеловечиться. Стать, наконец, из плоти и крови – как все. Освободиться от сказочно-романтических заштампованных образов героинь, играть которые мне предлагалось. Я не хочу превратиться в ходячее клише. Комедия – не совсем мое. Это – высший пилотаж, для актеров уровня Маноло. Во мне нет искрометности, легкости. 
А быть главной самодуркой в драме… тяжелый взгляд, лицо, которое становится подчеркнуто волевым, резкий голос… Здесь надо искать. Вот она – нужная дверь в мою новую грань.
Я близка к некому открытию.
Доминго – мало кому известный актер, который двадцать лет проработал в театре. Внешне похож на Алана Бейтса. Такой же типаж – есть мужчины, привлекательные ощущением Силы, которая от них исходит. И тогда не важны их черты лица и пропорции фигуры. Мужчины – не куклы и не модели. Во всяком случае, для меня. А я очень чувствительна к обаянию Силы. Никогда не любовалась глазками, бровками и ресничками на мужском лице, меня это смешило.
А так – невысокий коренастый крепкий как дуб с грубоватым лицом. Разведен. У него уже взрослая дочь. По-моему, Доминго года сорок четыре, мне говорили об этом. Он выглядит старше. Одевается небрежно, для него это не имеет значения. Вот уж не франт и не щеголь. По виду скажешь – волк-одиночка.
Он обратился за помощью в нашу организацию с просьбой помочь ему «завязать» со спиртным, хотя врачи уверяли его самого, что он не алкоголик.
- У меня дед, отец – оба пили и хвастались, что им все нипочем. Я тоже думал – меня алкоголь не берет, все под столом валяются, а я не пьянею. Мне надо бросать, причем резко. А даже врач уверяет, что пить немножко – полезно для организма. Нет уж дудки, я на таких насмотрелся. Не надо ждать лет пятнадцать, пока развалится печень. Поможете – нужно кодирование, сеансы? Мой приятель совсем опустился, я вижу, к чему все это идет, и хочу перестраховаться.
Конечно, сотрудники согласились. Доминго не охотно рассказывает о своей работе, что меня удивило, обычно актеры любят похвастаться.
- Играл в пьесах Пристли простых парней из народа – Стэнтона, Эрнеста Биверса. Считали, что я подхожу. Деловая хватка, безжалостность, грубоватое добродушие. Это один типаж. Только Стэнтон дипломатичнее и изворотливее, галантнее. Биверс же не церемонится.
- И как – получалось?
Он безразлично пожал плечами.
- Могло быть и хуже. Рецензии я вообще не читаю.
- Вы не честолюбивы?
- Наверное, был когда-то. Очень давно.
Но Доминго не выглядит подавленным. Это меня удивило в нем больше всего.
- А вы в жизни лучше, чем на фотографиях или в кадре… это меня удивило, обычно бывает наоборот, - признался он мне. – Я бы, наверное, вас вообще не узнал. Не подумал, что это Инес Фоэнтос. Помню, вы играли монахиню.
Знаю, я не фотогенична, не телегенична, хотя гримеры стараются. Но мне лучше без грима и вообще без косметики. Как в той самой роли, где это было уместно. А быть уродиной я не боюсь, с удовольствием напугала бы зрителей. Сейчас я наслаждаюсь своей ролью страшилища и злыдни, домашнего монстра. Из моего лица делают маску, подходящую для фильма ужасов.
В его тоне - ни капельки восхищения. Он не старается понравиться, угодить. К таким людям не надо лезть душу, захотят – выскажутся когда-нибудь сами. А нет – так нет. Но не только из-за проблем со спиртным он явился. Хочет посмотреть, чем мы вообще занимаемся, можем ли мы реально кому-то помочь. Мы – не волшебники, и не стоит ждать чудес…
Да я думаю, что такой «побитый жизнью», как любят писать в романах,  человек, как он, и не ждет.
Но мы никогда никому не отказываем. Для людей важно знать, что, пусть не получается, но ради них кто-то старается, и причем – бескорыстно. Мало из тех, кто обласкан жизнью, понимает, насколько для них это важно. Что вообще о них думают. Помнят. Поздравляют с праздниками, с днем рождения, желают здоровья и счастья, творческих успехов. Все это – банально, набор общих фраз, но жизни без этого нет. А мы создаем имитацию человеческого сосуществования.

                2 октября
Чем дольше длится мое одиночество, тем лучше я себя чувствую. Зазвучал внутренний голос – ему ничто теперь не мешает свободно тянуть свою мелодию. Я его слышу. А в последние годы, казалось, что это ощущение своей собственной внутренней музыки не вернется.
Скрипка – мой самый любимый инструмент. Если я представляю себе, как бы могла изливаться моя молитва вольным потоком, то это было бы скрипичное соло со всеми перепадами и замиранием в тишине на долгих тающих нотах.
Молитва горькая, ожесточенная, злая… местами – бурная, местами – отчаянная. В ней было бы все.
Крик: «Услышь меня, Господи! Если ты есть, то услышь…» Я так хочу понять твою волю, твой замысел. Бесчисленное количество вопросов и ни одного ответа.
Надо смириться. Ведь все как у всех. Так пошли мне смирение, боже…
Нотки ярости просочились в мои монологи, стали их неотъемлемой частью.
Почему мы так слабы, и мы так мало можем?
Скольким людям наша организация действительно помогла? Все это мизер по сравнению с моими юношескими ожиданиями. Да многие и не стремятся поправиться, приносить пользу. Как выяснилось, тщеславие для них важнее возможности быть полезными. Или я звезда или никто. А раз – никто, пусть весь мир катится в тартарары. «Звездная» болезнь. У меня тоже были симптомы. Но не такие.
Маноло подтрунивал над моим отцом, который после нашей свадьбы начал приходить в гости, подолгу со мной разговаривать.
- Дочь – жена звезды, теперь он, я думаю, горд своим отцовством. Пиарится за наш счет.
Папа, конечно, себе на уме, это я всегда знала. Но после разрыва он не стал уговаривать меня вернуться к мужу, как можно было бы ожидать. Мать говорит, что он хитрован, и вспоминает обо мне тогда, когда ему это выгодно. «Жаль, что ты не унаследовала эту его черту, но зато взяла другие – тихое упрямство, несговорчивость, в результате получился нелегкий характер», - заметила она.
«Если бы ты хоть что-то собой представляла, сама по себе, без меня и мамочки… вот что значит «повезло родиться» и оказаться в нужное время в нужном месте… хоть бы хватало ума оценить свое везение, а не стремиться еще и всем доказать, что ты – кое-что», - бросил мне как-то Маноло.
Пусть. Пусть это правда. И он был в гневе.
Но я ему этого никогда не прощу. Он знал, как мало во мне веры в себя, как я нуждаюсь в укреплении этой веры и… одной своей фразой все перечеркнул. И хорошее, и плохое… все, что было у нас. Все-все-все.
И ему я открыла душу. А он в нее плюнул.
Не знаю, чего он потом ожидал. Какое-то время я, окаменев, продолжала с ним жить, отвечая на его слова машинально, превратившись в функционирующий автомат. Ему было неуютно, он старался все обратить в шутку, но это было так неубедительно, что уж лучше бы он не пытался. Продлилось это два дня, прежде чем я собрала вещи и переехала в эту квартиру. В записке – лишь фраза: «Маноло, я ухожу».
Об этом я никому еще не рассказала. Наверное, я не смогу. По-настоящему и глубоко он влюблен лишь в себя и образы, которые воплощает, играя в игры то с одной женщиной, то с другой. Ему нужен успех всех этих ролей, восторг публики, аплодисменты. Вот как оно оказалось.
«Я хотел ударить тебя побольнее, потому что ты и представить не можешь, как ты меня ударила», - сказал он уже после нашего расставания. Не ожидала, что постель будет так важна для него, и, не дождавшись моего восторга, он станет злиться, нежность его обернется мстительностью. Сотни, тысячи пар живут так, как могли бы мы, но он, с его непомерным самолюбием хотел и здесь достичь невероятных высот.
 
                20 октября
Мое лицо выигрывает в определенном ракурсе. О том, что у меня не современный типаж, я много раз слышала еще в юности.  Оказалось, я создала для средневековых костюмов.
- Лицо кажется аскетическим волевым… то, что надо для властной особы.
Я теперь не боюсь стать актрисой определенного амплуа и не пытаюсь доказать, что могу быть разной. Пусть я буду ассоциироваться с чем-то одним. Ну что ж… это уже кое-что. Лишь бы действительно убеждало коллег, режиссеров, зрителей, саму себя, наконец. Стать постоянным персонажем исторических костюмированных фильмов и теленовелл – не плохо. По духу это – моя эпоха. А мало о ком из актрис так можно сказать.
Пусть я буду всего лишь органично вписывающейся в интерьер моделью, которую поместили в соответствующие декорации. Но органика – тоже вещь небесполезная. В таких постановках она бывает не менее важна, чем талант к перевоплощению.
Маноло звонил.
- Я предлагаю взять паузу. Нам с тобой нужно перевести дух и подумать. Да, у меня сейчас приключение, и нам с ней хорошо, но жениться еще на ком-то я не собираюсь. Доверия нет. А к тебе оно было.
- Дело твое.
«А к тебе оно было»…
Хм… у меня тоже… когда-то.

                27 октября
Роль Матильды в сериале – явный успех. Я начинаю понимать: есть некий психологический механизм воздействия на меня того или иного текста. Вот благородные фразы, мягкая энергетика меня как будто лишают и так малого запаса природных сил. А жесткий безжалостный текст меня оживляет, встряхивает, я чувствую небывалый прилив бодрости.
- Ты в таких ролях убедительна. Надо же… а злодейки – это твое. Не какие-то там томные ангелы, - говорит режиссер. Мне и самой понравилось.
- Некоторые актрисы ужасно переигрывают в таких ролях, кривляются, изображают взбалмошных истеричек и идиоток, таращат глаза, эффект – комический. Ты серьезно заставляешь бояться себя. Причем средств актерских  используешь для этого минимум. Но он «работает». Есть в тебе какая-то прямота, целенаправленность внутренней энергии, ты умеешь собраться, достичь концентрации. И нанести точный удар. Словом, взглядом, редкими жестами. Больше всего мне в тебе нравится это стремление к точности. Многим его не хватает.
Никогда не видела, как играет в театре Доминго. Он скромничает, говорит: таких, как я, много. Молчун. Проницательный взгляд карих глаз. Хмурый. Но это его обычное выражение, просто привычная маска. Я бы сказала: ему идет.
Наверное, это впервые со мной – когда мне кто-то просто понравился. И не так уж и важно, как он играет, - то есть, для меня это, возможно, ничего и не изменит.

                2 января, 2008
Мне предложили роль в фильме ужасов. Никогда не интересовалась этим жанром, меня веселили вампиры и оборотни. Но теперь… вдруг стало ужасно любопытно: получится ли их сыграть? Во всем этом есть что-то ребяческое, наверное, я умру от смеха на репетициях… но мне хочется!
Впервые за весь последний год я смеюсь от души. Только не роль обычного человека, хочу быть клыкастым монстром!

                7 января
Даниэла, сестра Виктории, особа высокоинтеллектуальная, во всяком случае, она считает себя таковой. Она приходит к ней в гости и ждет, что та будет поддерживать светские беседы о кино и театре. «Ведет себя как случайная знакомая… а ведь мы сестры!» - возмущается Вики. Ее совершенно не интересует, что у той на душе, через что ей пришлось пройти, вообще, каково ей. Шаг в сторону от «светской» темы – начинается: «Не надо меня «грузить» своими проблемами. Иди к психоаналитику.  Нечего портить мне настроение». Она не всегда это все проговаривает именно такими словами, но смысл понятен.
Есть и такие люди. Я бы на месте Вики прекратила общение вообще, раз оно ее только расстраивает. Даниэла относится к ней потребительски: развлекай меня, и только. А то мне скучно в столице одной.
Это очень обидно.
Из-за подобных родственников и «друзей» в нашу организацию и обращается такое число никому не нужных и не интересных, никем не понятых…
Впрочем, есть худшая разновидность. Тупые сплетники.
Отсутствие у Даниэлы банального любопытства к людям (если только они не относятся к числу ее кумиров из мира театра и кино) можно в иных обстоятельствах счесть добродетелью.
- Радуйся, - говорю я Виктории. – Она хоть не болтушка.
Я бы на ее месте, даже не испытывая интереса к жизни Виктории, выслушивала бы ее из вежливости. Мне было бы неудобно откровенно давать понять, что плевать я на ее жизнь хотела. Это уж слишком. А Даниэла считает себя воспитанной особой и гордится своими манерами, да еще и любит распространяться о своей романтичности, чувствительности и сердечности.
Но кто из нас видит себя со стороны?..
Наша оценка себя не совпала бы с тем, что думают окружающие… и до какой степени не совпала бы! И больше всего у тех, кто считает себя эталоном, и любит учить других. Не люблю я самодовольство.
А самоедство – лучше?
Не знаю, не знаю…
Даниэле не с кем было себя сравнить, в своем маленьком городке она – лучшая ученица, вот и вообразила себя самой развитой и самой культурной, считает, что там для нее нет достойного окружения и ищет его в столице. Бог в помощь. Рио вылечивает от провинциальных иллюзий. Там она задирает нос перед недостаточно светскими, с ее точки зрения, знакомыми, здесь у нее это не получится.
Вики мне жаль. Единственная родственница – такой вот «подарок». У них общий отец, но он умер, а матери разные.
- Если она во всем разочаруется и придет к тебе, говори с порога: «Не надо меня грузить», - зло сказала я.
С возрастом я стала жестче, резче. Конечно, эта девица еще молода… но раз сама она не церемонится, считая свою наивную грубость проявлением искренности, я бы не церемонилась с ней.
                11 января
Услышала в новостях по телевизору, что Маноло напился и попытался спрыгнуть с десятого этажа, но его удержали. В этот момент я сидела на диване в холле в здании организации помощи актерам. Меня затрясло. Я не могла сдвинуться с места. Хотелось бежать – но куда? Звонить – но кому? Я дрожала и плакала.
Доминго, наверное, наблюдал за мной все это время. Он подошел, схватил меня на руки, крепко сжал, так что мне вдруг стало легче, и я даже расслабилась.
- Домой, - бросил он. – Донна Инес, вам домой надо… срочно.
Он вынес меня на улицу, остановил такси и посадил на заднее сидение машины. Я кое-как выдавила адрес своей квартиры. Доминго сел рядом с шофером.
Помню, как он помог мне выйти из машины, мне казалось, что на нервной почве у меня отнялись ноги. Он снова поднял меня и отнес в гостиную, положил на диван, накрыл пледом.
- Да все обошлось… не волнуйтесь. Выпил… с кем не бывает.
Я помнила, как хорошо мне стало – всего на один миг, когда он прижал меня к себе, и неожиданно попросила его: «Обними меня». Доминго после некоторого колебания лег рядом со мной. Я перестала дрожать… вернее, почувствовала, как мой страх перешел во что-то другое… даже случайное его прикосновение действовало так, что я начинала понимать смысл слова «возбуждение».
Это уже была совершенно другая дрожь. Он отбросил сомнения, начал меня ласкать, мое тело с благодарностью откликалось. «Делай со мной все, что хочешь», - думала я. Никто из нас не сказал ни слова.
Я ошеломлена, сбита с толку. Это как наваждение… я и представить себе не могла, что такое бывает. И это не эротическая сцена из любовного романа, где удовольствие, которое испытывают герои от секса, описано так, будто только ради этого и стоит жить, чему я раньше не верила, считая это преувеличением ради красного словца. Потому что мне секс совершенно не нравился. Представления о любви у меня были романтические, платонические. Другой я не понимала. И думала, что проживу свою жизнь, так и не поняв, а есть ли эта «другая»? Не выдумка ли?
Мое тело – как инструмент, который сегодня настроили, и зазвучали все струны. Подчиняться его неукротимой силе, напору, чувствовать себя беспомощной, воском в его руках – это счастливое ощущение…  Каждая клеточка моего тела, казалось, готова была прокричать: «Я твоя! Я твоя! Я твоя!» 
Вот так все случилось. Обыденно. И внезапно. Как будто на меня налетел ураганный ветер и унес в другое измерение, полностью преобразив.
Но я обнаружила в себе способность здраво рассуждать. «Это просто секс… хотя и бесподобный. Что мы знаем друг о друге? Ни один из нас не произнес трепетных слов. Он сказал: «Я хочу тебя… и давно хотел, я слишком долго терпел, и, наверно, сегодня взорвался».
Я теперь прочувствовала смысл слова «хочу».
Где-то я слышала высказывание, что романтики, воспринимая окружающий мир, пропускают половину информации. Реалисты – возможно, другую ее половину.
Я пришла в себя настолько, чтобы позвонить Маноло и спокойно спросить, все ли с ним в порядке.
- Я знаю, ты чувствуешь себя виноватой… Выбрось это из головы, Инес. Если бы я погиб, ты бы себя упрекала в том, что не была рядом.
Чувство вины. И не больше. Я действительно бы себя заживо съела. Не знала бы, как дальше жить.
Возможно, Доминго – бабник, даже похоже на то. Не стоит относиться к этому слишком серьезно, хотя… мое тело впервые за всю жизнь подало голос, и я услышала: «Я хочу принадлежать только ему, отдаваться ему с такой радостью, пусть он будет моим властелином». С ним я чувствую себя слабой, но это – блаженство. Мне впервые понравилось ощущение своей хрупкости и уязвимости. Я перестала его стыдиться.
Раньше я боялась даже намека на грубость, искала худосочных бесплотных юношей, оказывается, я себя плохо знала…  Все зависит от умения.

                14 января
Все происходит молча – он просто приходит и полностью подчиняет меня своей воле. И я покоряюсь, счастливая.
Маноло болтал без умолку. Доминго неразговорчив. И мне не надо часами выслушивать чьи-то монологи, от чего я в какой-то момент начала уставать.
Странное ощущение – я не чувствую себя подавленной, ощущение подчинения окрыляет. Мне оно кажется очень естественным.
В то же время в ролях у меня получается властность, и это тоже – здоровая энергия, наполняющая меня целиком.
Во мне два человека. Одному нравится повелевать, другому – быть глиной в чьих-то руках.

                17 января
Я шла по улице и увидела пятилетнюю девочку, которая поругалась с мамой. И та никак не хотела мириться. Девочка пела песенки, танцевала, но обиженная ее непослушанием мама не реагировала. Тогда находчивый ребенок протопал к матери и стал пускать ей прямо в лицо мыльные пузыри. Та отмахивалась, но девочка продолжала свое занятие. В конце концов, мать рассмеялась.
- Пузырь ты мой, - обняла она дочку.
Если бы на месте матери была я, какое счастье было бы хоть целый день ощущать на своем лице лопающиеся мыльные пузыри и любоваться на дочку.
- Моя еще смешнее была, - вдруг услышала я голос Доминго. Обернулась, увидела его  - обычно жестковатый взгляд потеплел.
- Твоя уже выросла.
- Да. Толком не видя меня – все время был на гастролях с театром. Теперь я ей чужой, все равно, что прохожий на улице. Сам виноват – пил, гулял…
Я ничего не стала ему говорить. К чему нотации взрослому и очень неглупому, хотя и не получившему систематического образования, человеку? Мы взялись за руки, молча стояли. И мне было так хорошо.
Я услышала тишину… как мне этого не хватало.

                24 января
- Он же тебя использует. Ты известна, снимаешься, была женой Маноло… кстати, вы официально не разведены. А этот Доминго кто? Ты сама его в театре хоть раз видела?
- Мама, я не хочу это обсуждать.
- А я хочу. Инес, я понимаю, ты комплексовала, что Маноло – звезда, талант, а ты недотягиваешь до его уровня, и поэтому ты решила найти никому не известного человека, рядом с которым уже ты – звезда.
- Да я об этом не думала.
- А напрасно.
- Мамочка, все вы, актеры… мне даже жаль, что Доминго – актер, я предпочла, чтобы он был кем-то другим, ну да ладно, мы бы тогда иначе не встретились…
- К чему ты? – насторожилась она.
- Вы просто помешаны на пиаре, считаете, что весь мир только этим и озабочен. Кто больше известен, кто меньше, кто лучше играет, про кого написали больше рецензий… Просто общаться вы не умеете.
- Инес, я допускаю, что ты «поддалась чувству», если так можно сказать… но он-то, этот твой непризнанный гений… а он наверняка считает себя таковым очень даже думает о том, что с твоей помощью может достичь каких-то высот.
- Почему бы и нет? Пусть достигнет.
- Ты шутишь?
- Мама, мне с ним хорошо. Но кто сказал, что это любовь всей моей жизни? Люди вообще используют друг друга. Мне что-то нужно от него, ему, может быть, от меня… ну и ладно.
- Нет, не случайно ты пошла работать в эту организацию помощи актерам. Маноло никогда не позволил бы себя использовать. Он занят своей карьерой и только своей персоной.
- Вот в этом-то все и дело.
А если и кто-то хочет использовать другого человека для возвышения, что в этом такого? Почему не помочь другим, даже если они виляют, хитрят и ломают комедию? Сам Маноло всю жизнь это делал, он использовал многих.
Если Доминго – притворщик, то я ему это прощаю. Дни, проведенные с ним, стоили всей остальной моей жизни. Единственное, что могло бы вывести меня из равновесия, - сплетни, желание поболтать. Но он молчун… насколько я знаю.
Ему знать о том, что я чувствую, не обязательно. И никому вообще.

                27 января
Я попробую сформулировать свои взгляды, хотя на понимание не рассчитываю. Главное – это служение профессии, если ты видишь талантливого неизвестного актера, который, благодаря знакомству с тобой, хочет выдвинуться, разве единственно правильная реакция – осуждение? Почему не помочь кому-то? Как будто сам ты не мечтал о том, как знакомство со звездой даст тебе новые возможности? Мама сама помогала многим, но это были ее друзья. Меня же она считает беспросветно наивной и полагает, что я трачу силы на тех, кто этого не заслуживает. Мы не боги, чтобы выносить вердикт. Талант всегда заслуживает помощи, и мы должны помогать. И не зацикливаться на том, что нам улыбаются, потому что чего-то хотят от нас. Это путь – в эгоистический тупик всех тупиков. Человек не должен служить лишь своей персоне. Даже если мир несовершенен. У него должна быть другая цель – направить свои возможности на то, чтобы другие тоже раскрылись. Помочь многим и многим. Это уже служение Общему Делу.
А как же конкурентная борьба – скажут мне? Новые имена несут в себе угрозу.
Мы объединились в организацию, чтобы бороться с этим законом джунглей, и нести в мир что-то другое. А уж насколько получится…

                1 февраля
У нас есть замысел телепередачи. Она будет называться «Не только о звездах…» О забытых или недооцененных кумирах уже столько снято, мы хотим сделать проект о тех, на чью долю не выпало ни минуты славы, а они ее заслужили. В идеале у каждого талантливого актера или режиссера, сценариста, оператора, должна быть такая минута. Одним – все, другим – ничего, это несправедливо. Нельзя изменить ситуацию в корне, но можно хоть как-то влиять на мнение общества.
- В идеале… ох уж эти идеалисты, - сказал бы Маноло.
Ему стало лучше. Это был просто пьяный кураж – желание выпрыгнуть, во всяком случае, так он сказал моей матери. Он себе на уме и больше экспериментировать с алкоголем не будет. Не для него это.
               
                3 февраля
Нас связало что-то очень прочное – не тонкая ниточка, а канат. Толстенный. Дубовый. Не страшно, что ветерок подует, и чары развеются.
Оказалось, любимым актером Доминго в юности был Жан Габен.
- В театре я был таким Габеном для бедных. Вообще не зря говорят, не мужская это профессия, надо пробовать режиссуру, это хоть какая-то самостоятельность, а бегать, стараясь всех очаровать, всем понравиться… не по мне это. Я был необщителен и угрюм. Но в режиссуре нужен талант организатора, надо опять же общаться, общаться, общаться и тусоваться, а я… в молодости был не прочь поразвлечься, но вообще я – отшельник. И от людей устаю. Те, кто знал меня с детства, были поражены, что парень с таким характером вообще решил пойти на сцену. Это для попугайчиков-попрыгунчиков.
Он со спиртным «завязал». Но должно пройти два года, прежде чем можно точно сказать: психологическая зависимость преодолена.
- Знаешь, я заглядывался на крупных ярких и броских женщин, как Анна Маньяни, необязательно красоток, но этаких сочных спелых… Любил и тех, кого называли вульгарными, и не брезговал проститутками. Но, понимаешь, с ними, с одной стороны, все просто, с другой… казалось, ложишься в постель с самим собой, слишком уж мы похожи. А мне хотелось чего-то другого… нового ощущения. Доступные темпераментные – этого было у меня слишком много, наверно, приелось.
- Новизна? Понимаю, - не знаю, поверила я или нет, но, оказалось, он может говорить долго и складно, если привыкнет к собеседнику.
- Была у нас в школе девчонка, тоненькая белокожая, как не от мира сего… не знаю, что чувствовал, но она собралась в монастырь… я смотрел в окно, как ее увозит машина, и думал: вот так, а она и не знает, как часто мне снилась. Как мне хотелось понять, что значит обладать скромницей, почувствовать свою власть над ней… глупо, конечно… тогда это было по-детски. Когда я увидел тебя пару лет назад в роли монахини, вспомнил о ней. Была у меня такая фантазия – хотелось понять, как это бывает с такими, как вы.
- Знаешь, я думала, что после первого раза ты потеряешь ко мне интерес, и была готова к этому.
- Со мной это чаще всего и случалось. Даже с женой так было, но она забеременела.
- А ты загулял.
- Обычное дело.
- Если тебе это все надоест, так и скажи, я пойму. Ни упреков, ни слез, ни истерик.
Он засмеялся.
- А, знаешь, Инес, у тебя мужская натура, во всяком случае, ум – мужской, ничего этакого «капризного женского»… может, поэтому мне и не скучно, а мне очень быстро все надоедали. Сначала – восторги, поцелуи и преклонение, потом ревность и бесконечные сцены… вся жизнь по одному сценарию.
Надо все-таки посмотреть, как он играет в театре.

                5 февраля
- Я все-таки решил сам все тебе рассказать, чтобы ты не слушала сплетни…  хочешь, не верь… ну… как знаешь. Но я тебе исповедаюсь.
- Может, не надо, Доминго? – меня испугало напряженное несчастное выражение его лица.
- Все, что я говорил тебе, - правда. Ничуть не слукавил. Но я очень многого недосказал, а это важно. Если обманываешь, считаешь другого за дурака… это неуважение. Хотя, может, людям это и надо, ведь дураков много. Я сам-то… дурак.
- Доминго, я не признавалась тебе в любви, ты не разбил мое сердце.
- Ты, наверное, все еще любишь своего мужа… А знаешь, с кем он связался?
- Я ее видела на фотографиях. Выглядит как фотомодель. Холеная, лицо умненькое.
- Тереза. Только, пожалуйста, ему – ни слова. Я и сам не знаю, чего хотел – отомстить ей, доказать, что я чего-то стою… Мы с ней встречались, но она мне сказала: «Постели мне недостаточно, хотя ты и хорош, Доминго, но я хочу сделать карьеру». Я совсем голову потерял… это было впервые, что я вообще в кого-то влюбился. Оказалось, что для нее деньги на первом месте, а секс… нет, она была не против продолжать спать со мной, только тайно от своего покровителя…
- То есть, Маноло.
Да, ситуация идиотская. Просто комедия положений.
- Тереза… она очень умная, очень красивая… Я был раздавлен, когда она предложила мне это.
- И ты возненавидел Маноло?
- Да нет, он в данном случае – жертва, простофиля. Отомстить-то я хотел ей. Знаешь, что? До встречи с тобой я считал, что все умные люди – циники, не думал, что бывает иначе… Тереза цинична. Она вообще не понимает, что значит – совесть.
- А в тебе она заговорила?
- Произошло вот что… клин клином…  Я не разлюбил ее, но… это чувство уменьшилось, боль потеряла свою остроту… Я перестал думать о ней днем и ночью, а был ведь зациклен.
- Тебе хотелось вызвать ее ревность?
- Конечно. Но я понимал, с обычной, никому не известной женщиной, это никому не интересно.
-  А бывшая жена Маноло… формально – нынешняя…  То есть… ее это уест? – уточнила я. Мне все стало ясно.
- Тереза злится, но она не хочет, чтобы стало известно о наших с ней отношениях. Можешь не верить, но с тех пор, как мы с тобой… у нас с ней ничего не было. Мы не встречались все это время.
- Не так уж и долго.
- И тем не менее.
- Ладно, Доминго. Ты мне все сказал, и спасибо за это. Я очень ценю откровенность.
- Может, я и для тебя… только секс? – спросил он с горечью. Я промолчала. Никогда еще не доставляла удовольствие мужчинам, показав им, что они для меня много значат, в такие моменты я становлюсь холодна как лед и замыкаюсь в себе. Наверное, я слишком горда, как бы это смешно ни звучало, чтобы показывать хотя бы сотую долю своих чувств. И превосходно умею изображать безразличие.
Маноло… а ведь тебя облапошили. Так, как мне и не снилось.
- Инес, скажи мне, ведь все это… не просто так? – какая-то часть меня прониклась жалостью к Доминго и нашла нужный ответ.
- То, что случилось, к лучшему. Каждый должен допить свою чашу до дна. В том числе – и унижений, разочарований. Ты еще не разлюбил Терезу, ведь так?
- Да, - он прямо смотрел мне в глаза, это было новое выражение, еще мне не знакомое. – Ты – мужественная женщина, я не каждой решился бы все это высказать… Да что там – не каждой, вообще никому еще, кроме Терезы, я не говорил все, что думаю, чувствую… носил все в себе. А в театр не приходи, будешь разочарована, я – не Маноло.
Мне стало вдруг любопытно. Он, может, где-то и циник, но меня подкупила его прямота, в которой не было ничего наигранного.
- Доминго, давай отбросим игру в комплименты и нежности… мне любопытно, каков ты на сцене.
- Я на нее злился, думал, что никогда не прощу, а сейчас мне кажется… я могу отпустить ее с миром. Забуду не сразу, но… знаю теперь, что забуду. А еще в декабре я в это не верил. После того, как она связалась с Маноло, я ушел в запой, испугался и бросился в вашу организацию. Мысль о мести пришла мне в голову как-то спонтанно… Понимаю, как это выглядит: исповедь дурака. Неудачника. Который не может дать любимой женщине ничего, кроме секса. А время сейчас такое, что…
Мне вдруг стало смешно. Я ему подмигнула.
- Ты мне многое дал, так что я твой должник. В театр я приду. Может, у нас получится выбить для тебя хорошую роль в сериале? Будут и деньги, и новые предложения. Так что она еще будет локти кусать, что променяла тебя на Маноло.
Он улыбнулся. Лицо его казалось несколько озадаченным.
- Может, ты его хочешь вернуть… ну… Маноло?
- Кто… я?  - я вздохнула. - Говорю же – пей свою горькую чашу, Доминго.  Моя испита до дна. И задолго до встречи с тобой.

                26 февраля
Я беременна. Шесть недель. Сходила на УЗИ, все подтвердилось. Но меня ожидал сюрприз.
- У вас будет двойня.
- Что?! – я в шоке.
- Такой женщине, как вы, трудно будет выносить сразу двоих детей, так что вам нужен щадящий режим, побольше лежите, двигайтесь осторожнее… если, конечно, хотите, чтобы они родились. Двойня – это серьезная нагрузка для организма. Сколько вам лет?
- В этом году – тридцать три исполняется.
- Самое время стать матерью. Не рано, но и не поздно. А вы хотите детей?
- Я… наверное, да.
- С этим не стоит затягивать, а то у детей будут всякие отклонения. Советую вам не прерывать беременность.
- Нет, - мой голос окреп. – Об аборте не может быть речи. Через несколько лет можно расстаться с надеждой стать матерью, или сейчас, или… возможно, уже никогда.
- Близнецы часто рождаются раньше срока, бывает – уже семимесячные. Берегите себя. Пока нет оснований для беспокойства, все протекает нормально. Угрозы выкидыша нет.
                1 марта
- Он знает? – спросила моя мать по телефону. Я только сегодня решила ей все рассказать.
- Пока еще нет.
- Инес, я, конечно, хочу стать бабушкой, но… мы и сами их вырастим. Он нам не нужен. Не о таком зяте я мечтала. Нищий проходимец, который хочет влезть в богатую семью. Не надо ему вообще ничего говорить.
- Я подумаю.
- Тебя не вдохновляла идея счастья с успешным человеком, а неудачник – вот он, твой принц. Тебе кажется, что это очень красиво и романтично, не так ли? И ты в такой ситуации выглядишь как героиня романа девятнадцатого века, жена декабриста или какая-нибудь Грушенька, которая отправилась за Митей на каторгу. Это все хорошо на сцене, но не в жизни. Ты отделяй эти вещи.
Я засмеялась.
- Мамочка, я отделяю. Хотя, ты права… это не так уж легко. Наверное, все мы «больны» романтическими идеями.
- Только не говори мне, что он не такой, как я о нем думаю.
- Я и сама не знаю, какой он. Но… он же сам мне все рассказал. А чего ему было бояться? Тереза держала бы язык за зубами, ей признаваться невыгодно. А больше никто ни о чем и не знал. Я надеюсь, ты не сообщишь об этом Маноло? Пусть сам разбирается в своей жизни. Я позвонила своему адвокату, он должен как можно скорее оформить развод. 
- Теперь это уж точно надо сделать. А Маноло… да нет, ты же мне доверяешь… если я это сделаю, то замкнешься в себе, и я уже не узнаю ни одного твоего секрета. А, кстати… как он играет?
- Доминго? У них через две недели премьера.
- А, знаешь? Мне и самой интересно. Приду-ка я посмотреть. Только ты нас не знакомь, я загримируюсь, меня никто не узнает.
У меня самая лучшая мама на свете.
 
                3 марта
Я получила письмо от Доминго.
«Инес! Мне всегда было трудно говорить, но когда людям плохо, они становятся красноречивы, так мне объяснил ваш психолог. Любовь к Терезе – это как комната без дверей и окон, в которой мечешься и не знаешь, как вырваться на свободу. Я потерял самого себя. Мне было стыдно, что кто-то сумел настолько вытеснить мое «я», лишить меня воздуха, света. Я видел и слышал только ее. Но не был счастлив. Это любовь-мучение. Вот уже три с половиной года длится все это, и каждый миг мне было плохо. Но, видимо, я искал какой-то выход наружу из этой клетки, и ты оказалась той дверцей, что неожиданно отворилась… я начал дышать полной грудью. И это ни с чем несравнимое чувство – запах свободы. Покой. Умиротворение.
Произошло «переключение», как говорят. Другие эмоции. И это был вихрь. В этот момент у меня молнией пронеслась в голове мысль о мести Терезе, но не будь этого вихря, у меня ничего бы не вышло. Женщины могут притворяться в постели, а мужчины… ну, если только прибегнут к возбуждающим средствам, а я в них никогда не нуждался. Я кто угодно, но не альфонс.
Я всегда буду тебе благодарен. Но говорить еще что-то, помимо… боюсь, ты мне не поверишь».
Пусть идет время. Посмотрим.

                14 марта
Ну, вот, наконец, мы с мамой все увидели. Можем обменяться впечатлениями. У меня был измученный вид, в лице ни кровинки – токсикоз доконал, может, Доминго решил, что это переживания из-за него. Мне не хотелось, чтобы он так думал, но ничего не поделаешь. Он пока ничего не знает. Тошнота скоро должна прекратиться. Я редко выхожу из дома, отказалась от всех ролей. Лежу, гуляю, сплю больше обычного. Сейчас моя главная работа – выносить этих двоих… В нашей организации прошел слух, что я заболела из-за разбитого сердца после расставания с Доминго. В конце концов, ладно, пусть что хотят, то и болтают. Сама я решила молчать. У меня теперь более важная проблема, чем реноме.
Маноло на развод согласился, наши адвокаты договорились, разногласий нет, это теперь вопрос времени. В церкви мы не венчались, несмотря на все его шутки и разглагольствования на эту тему, а расторжение гражданской регистрации – это не сложное оформление бумаг. Я сама не захотела венчания.
Что мы увидели в этом театре? Доминго там – один из лучших актеров. Это была постановка «Унесенных ветром» Маргарет Митчелл. Уже не в первый раз я вижу, как пытаются адаптировать этот роман для сцены. Почему бы и нет? Диалоги там хорошие, но все, что касается войны, надо сократить, это понятно. Хотя главная тема романа – не любовь, а война. Это один из самых выразительных романов о войне. В театре же получается – это любовная драма. В кино, впрочем, тоже, несмотря на возможности этого вида искусства и эффектные съемки.
Доминго Карвалью – Джеральд О, Хара. Роль ему идеально подходит, для него специально написали сцены воспоминаний о знакомстве с Эллин, когда  «взгляд темных миндалевидных глаз этой девушки проник ему в самое сердце», как сказано в романе. Он играл и молодого Джеральда, влюбленного в юную девушку. Так что у Доминго были возможности себя проявить, и у него все получилось. Мне всегда нравился отец Скарлетт в романе. Хотя, если сравнить его с Доминго, Джеральд проще, наивнее. Доминго на сцене играет героев с жизненной силой и деловой хваткой, в нем ощущается это физически, все окружающие рядом с ним кажутся вялыми и аморфными, но почему он распорядился своей жизнью именно так? Из-за характера, которому недоставало общительности, как он сам говорил? Может быть…  Не такой уж, значит, он честолюбец.
-  У него все есть… все было, чтобы пробиться, но он не пробился, - констатировала моя мать.
- Он не просит у меня помощи.
- Может, хитрит? Рассчитывает, что сначала ты поверишь в его бескорыстие, влюбишься, а потом ради этой любви горы свернешь, и он получит куда больше, чем сейчас…
- Я не знаю.
Я, правда, не знаю.
Почему он сказал, что я буду разочарована? Считает, что он хуже Маноло? Они абсолютно разные. Правда, Маноло может быть разнообразней, у него больше красок и полутонов,  зато Доминго мощнее по энергетике, он «забивает» на сцене всех, только на него смотришь.  Хотя, если быть объективной, так уж ли это хорошо для актерского ансамбля?
Но он, возможно, не одержим любовью к профессии, сцене… Маноло ей одержим. Во всяком случае – периодами. Но ничто для него не бывает важнее. А для Доминго, судя по его словам, бывает.
Если, конечно, поверить.

                3 апреля
Я, наконец, решилась все ему рассказать. Доминго принял мои условия. Дети будут видеть отца, мы живем порознь. Наша организация окажет ему любую помощь. Отношений у нас с ним не будет.
- Ты вообще не хотела мне говорить, да?..
- Я думала.
- Ну что ж… я…  - он с трудом подбирал слова. - Как ты себя чувствуешь?
- Лучше. Врач посоветовал больше лежать, чтобы избежать выкидыша, вот я и лежу по полдня. Они должны родиться осенью, если со мной все будет в порядке. Срок сейчас – уже почти три месяца.
- Инес… - он нахмурился. – А, может быть, ты хотела ребенка и… я для этого был тебе нужен? А теперь, когда ты забеременела…
- Ты стал бы меня осуждать за это? Счел бы, что я тебя использовала?
- Осуждать? Я? – он усмехнулся. – Только мне и осуждать кого-то… я вообще ничего такого в этом не вижу… разве плохо, если женщина хочет ребенка? Тоже мне – грех.
- А ты… хочешь?
- Я так растерялся, я… честно, сказать, я не знаю.
На проходимца он не похож. Иначе произнес бы пафосную речь о том, как счастлив будущим отцовством, ему это выгодно. А я стала сверхподозрительной.
Он будет иметь все права по закону, а там будет видно. Мои эмоции – под замком. Отопру его, когда сочту нужным.
Сейчас я ем и сплю, веду растительное существование. Пока не поправилась. Говорят, живот будет виден к шести месяцам, и не раньше. До этого срока надо еще доносить…

                11 июня
Сегодня ровно пять месяцев со дня зачатия, если я не ошибаюсь, и оно произошло сразу же, как только мы с Доминго впервые сблизились. Во всяком случае, анализы это подтверждают. Пол детей скажут через месяц.
Беременность – это так тяжело, я устала. Если бы она не была такой длинной… срок кажется бесконечным, тело тюрьмой. Ничего нельзя съесть, чтобы не стало плохо. После супа я должна подождать час, прежде чем приступить ко второму блюду, иначе буду ощущать кислую отрыжку, а это такая гадость. Завидую небеременным! Вот до чего я дошла. Жизнь до беременности мне теперь представляется счастьем.
- Так всегда в первый раз, - говорит моя мать.
- Можно подумать, ты решилась бы на второго! – фыркнула я.
- Инес, ты была такой слабенькой, столько болела, что я вообще не ожидала стать бабушкой, а теперь так довольна… потерпи, дорогая, осталось не много. Уже прошло больше половины срока.
Мне не хватает Доминго, хотелось бы, чтобы он был рядом. Но беременность протекает так, что мне нужно сейчас быть одной. Я по нему скучаю. Но даже не заикаюсь об этом. Когда он приходит, я стараюсь вести себя совершенно нейтрально – как будто мы чужие. Понимает ли он, что это маска, которую я, может быть, никогда не сниму? Я не знаю.
Терезу я видела на одном из светских мероприятий. Мама заставила меня его посетить, чтобы хотя бы немного развеяться, а то я даже из дома выходить перестала, боясь выкидыша. Хотя врач говорит, что двигаться нужно.
Маноло был удивлен, заметив мою беременность, о которой он ничего не слышал. Наверное, я изменилась в лице, когда он подошел. Не хотелось с ним объясняться. Тем более вид у меня сейчас совершенно больной.
- Инес, ты поправилась или… ты как себя чувствуешь?
- Могло быть и лучше.
- Почему ты прячешься, тебя нигде не видно? Ты, конечно, и раньше не жаловала тусовки, но все же…  Не заболела?
Я вздохнула.
- Если это так можно назвать. Это беременность.
- Что?! – он был поражен.
- Причем я жду двойню.
- Ты шутишь…
 - Да нет.
- А кто отец?
- Вы с ним не знакомы.
Если один ребенок, беременность заметна месяцам к шести, но у меня двойня, это уже бросается в глаза. Маноло молчал. К нему подошла Тереза – самоуверенная хитрая хищная обольстительная с гривой рыжих волос. Рядом с ней я показалась себе бесцветной, у меня уже волосы стали седеть, а цвет лица – мертвенно-бледный.
Больше мы ничего не сказали друг другу. Мне показалось, ему было больно. Развод наш будет оформлен на днях.
- А ты радовалась все девять месяцев, пока ждала меня? – выпытывала я у матери, мучаясь чувством вины за то, что устала от этого состояния, и хочу, чтобы оно не длилось столько…
- По-разному было. Что беременность – это великое счастье, все сказки. Женщины даже неприязнь к ребенку испытывают, хотя кто-то носит очень легко. Я понимаю, из-за чего ты переживаешь, но не надо винить себя в естественных чувствах, даже если они в иные минуты направлены против детей… Ты снова хочешь стать легкой подвижной, есть все что угодно, свободно перемещаться, ведь это понятно. И избавиться от этих страхов – а вдруг начнется кровотечение, вдруг то или это…
- Есть женщины, которые расцветают во время беременности… Я совершенно расклеилась.
- Да слушай ты больше все эти сказки врачей. Таких «расцветающих» единицы.

                1 августа
У меня – двое сыновей. Вот это да! Я-то надеялась, что будут девочки, а, услышав от врача пол детей, растерялась. Родятся они, может быть, уже в сентябре.
- С близнецами можно до девяти месяцев не доходить, они уже семи-восьмимесячными рождаются. Мы вас положим на плановую операцию.
Мама ликует. Все благополучно. Ей уже не терпится начать воспитывать мальчишек. Они брыкаются, это так смешно. Надеюсь, характером они в бабушку – она была шумной подвижной и энергичной.
Мне стало легче, когда врач сказал, что дети уже почти полностью сформировались, даже если они бы родились сейчас, у них был бы шанс выжить. С этого момента они только набирают в весе.
Я перестала трястись от страха, ожидая кровотечения, читала, что выкидыш – это кошмар. Предстоящая операция не пугает. Теперь почти всегда, если двойня, то делают кесарево сечение.
- Давай не будем заранее им выдумывать имена, а то я суеверен, - признался Доминго
- Да, понимаю… я тоже.
Смотрюсь в зеркало с большим удовольствием, чем пару месяцев назад. На щеках появился румянец, взгляд стал менее тревожным. Ноги пока еще не отекают, говорят, это происходит в последний месяц, а я до него могу не доносить.

               
                3 сентября
Я в больнице. Операция назначена на одиннадцать часов, сорок минут осталось. Смотрю на часы и слежу за секундной стрелкой. Совсем не боюсь. Находиться дома уже было невыносимо, я так переживала, что не могла спать по ночам. Открывала книгу о беременности и читала, читала, читала… Только так успокаивалась и могла задремать. Мне казалось, это никогда не кончится, так и останется у меня этот огромный живот. Или во сне я умру. Столько страхов – и таких глупых. Но я совсем извелась.
А лекарства принимать нельзя – никаких снотворных, никаких успокаивающих, это может навредить детям. Почти восемь месяцев безо всяких лекарств! Даже нельзя принять анальгин или аспирин от головной боли.
Да, я стала капризной и раздражительной, как ребенок, все время ныла и плакала, только старалась сдерживаться в присутствии Доминго. Но мне показалось, его бы это не обескуражило. Он говорил, что жена, когда ждала их дочь, превратилась в фурию и все время устраивала скандалы.
Осталось чуть-чуть… дотерпеть бы. Ну вот, уже врач зовет.

                4 октября
Вчера им исполнился ровно месяц – Сезару и Маркусу. Тьфу, тьфу, тьфу… боюсь сглазить… но они крепенькие, бодрые, голосистые. Ничего общего с хилой болезненной матерью, и, слава богу.
- Шпана растет, - заметила мама.
Они двойня, но не близнецы, отличаются внешне, я этому рада. Никто их не будет путать, даже сейчас, когда они крошечные, принять одного за другого немыслимо. Сезар очень похож на меня – одно лицо. Няня сказала: «Наверное, будет мамин любимчик». Маркус пошел в отца – нос, губы, уши, но глаза моей мамы.
У меня только позавчера прекратилось кровотечение. Врач не предупредил, что после операции оно такое обильное, и может длиться целый месяц. (А после тяжелых родов и того больше – месяца два.) Наконец, я почувствовала себя свободной. Начну сбрасывать вес и делать физические упражнения через несколько недель, как советует доктор, а то будут снова приливы крови. Матка должна сократиться.
Я потеряла моря, океаны крови… даже не представляла, что это такое. Кажется, операция кончится, шов заживет за неделю, и все. Нет, еще надо пережить эту жутчайшую кровопотерю, о которой мне никто заранее не сказал.
Но это у всех по-разному – у кого как. И заранее не предскажешь. У меня сосуды в брюшной полости полопались, операционная была в крови от и до.
Молока у меня было мало – какие-то капли, двоих не накормишь уж точно. Они сразу привыкли к бутылочке. Но я рада, что грудь увеличилась.
Иногда чувствую слабость, но уже могу пройти несколько километров. Врач говорит, несмотря ни на что, у меня сильный иммунитет.
О, Господи! Это закончилось! Позади! Никто и представить не может, как я сейчас рада!
На прогулку, в гости, на работу… теперь побежала бы куда угодно с людьми поболтать. Я так устала от этого вынужденного затворничества, что даже стала разговорчивой. Не превратиться бы в болтушку!

                19 октября
Доминго меня познакомил со своей дочерью, Мартой. Все это время он пытался наладить с ней отношения, и, кажется, лед тронулся. Во всяком случае, она пришла посмотреть на своих братьев. Ей интересно, как они выглядят.
Девушке двадцать лет, она очень похожа на отца, но выше ростом. Симпатичная, держится несколько скованно. Увидев Маркуса, она сразу же взяла его на руки.
- Вот этот – в нашу породу, смотрите, донна Инес, какой у него воинственный вид. Будет гроза всех мальчишек. Я тоже такая росла. А Сезар… - она засмеялась, смех у нее приятный. – Это ваш мальчик. Вид у него этакого джентльмена, его мать представляешь себе примерно так, как и вас, - благородной дамой.
Мы собираемся снимать передачу об актрисах, которые пожертвовали карьерой ради материнства или наоборот – материнством ради работы. Таких очень много. После выхода из больницы я только и могла говорить, что на тему беременности и родов, у кого это как протекало, какие осложнения… Другие темы меня просто не интересовали. Мне надо было выговориться, я рассказывала другим женщинам все подробности, они делились своими историями.
- Кажется, я вернулась с того света, - призналась я Виктории. – Это забыть невозможно. Не представляю, как кто-то решается снова забеременеть. С меня хватило одного раза.
- Тридцать три года – самое время. Мне тоже надо, вообще-то… но знаешь, это кошмар всех кошмаров – я располнею… и надо бросить курить, а я…
- Я располнела – и что? Набрала двадцать килограммов, но после рождения детей десять исчезли сразу, осталось еще десять. А эти уже очень долго сбрасываются. Меня скоро будут называть, как и маму в юности, коровой. Но это лучше, чем быть доходягой.
- Сейчас мода такая… я не представляю, что буду делать, если встану на весы утром и увижу, что вес пополз…
- Так что же – детей не хочешь?
- Наверное, я не решусь. Хотя есть человек, который мне предлагает все бросить и стать домохозяйкой. Но вдруг он передумает, влюбится в другую… мужчины – они ненадежные. Если бы можно было запретить разводы, только тогда женщина может спать спокойно! А сейчас… все эти браки… никакой стабильности. Бумажка, которую вы подписываете, ничего не гарантирует. Сейчас я ему нравлюсь, потому что худышки как раз в его вкусе, но если я стану меняться…
Я не пытаюсь ее переубедить. И в разговоре с актрисами, которые согласились сняться в нашей передаче, не даю оценок их поведению или советов… никто не знает, что лучше для другого. Материнство – это, конечно, чудо, но это так тяжело. Мало кто может представить. Любая работа легче. Она от и до – и, пожалуйста, отдыхай. А с детьми понятия «отдых» для матери не существует. Если нет помощи нянь и родственников. Это жизнь на износ.
         
                2 ноября
Я с коляской гуляла по парку и увидела Маноло, который шел мне навстречу.
- А ты изменилась. Знаешь, у тебя был такой вид во время беременности, что я подумал: а вдруг с тобой что-то случится? Не переживешь…  Но ты справилась. Поздравляю.
- Спасибо.
- Нам нужно поговорить. Ты не в курсе, что этот… Доминго Карвалью…  встречался раньше с моей подружкой?
- А ты откуда узнал?
Он прищурился.
- Похоже, что для тебя это не новость. Ну и вкус у него, скажу я тебе. Тереза – вульгарная дешевка, я всегда знал ей цену. Мы пользовались друг другом… а почему бы и нет? Но я-то в нее не влюблялся, а тот…  По ее словам, он ей прохода не давал.
- Ты вообще не влюблялся, Маноло
- Ты что-то хочешь этим сказать?
- Только то, что сказала.
Я смотрела на своих малышей и думала: а если бы в их жизни появился человек, который предложил бы им гомосексуальную связь, как бы я отреагировала? И какая мать хочет, чтобы ее сын… даже ради самой великой карьеры?
- Доминго не стал звездой, но он нормальный мужик, и у него набор обычных, понятных любому обывателю, проблем. Спиртное, женщины. Так ты думаешь? Лучше такие трудности, как у него, чем мои… ведь верно? Лучше такой отец – у большинства детей они именно таковы, а не кто-то вроде меня…
- Маноло, остановись. Все это ты говоришь, а не я. Я никогда не произносила такие речи.
- Конечно, ведь христианское милосердие не позволит. Лежачего не бьют. Ты не говорила из жалости.
- Это ты не хотел стать отцом. Разве я была против?
Некоторое время мы молча смотрели друг на друга.
- Инес, я очень хотел влюбиться в тебя.  Мне даже казалось, что у меня это получается. Я убеждал себя в том, что такой человек, как ты, мне и нужен… Я, наверно, привык. Мне тебя не хватает. А как я представлю, что ты умерла, исчезла… такая тоска, что хоть вой, - он встряхнул головой, улыбнулся. – Терезу не брошу… опять же… привык. Себя береги.
Он исчез так же внезапно, как и появился. На детей моих и не взглянул.
 
                3 ноября
- Как Маноло узнал про вас с Терезой? – поинтересовалась я у Доминго, когда он пришел навещать сыновей.
- Сама разболтала…  ты ее не знаешь, она любит набивать себе цену, хвастаться, преподнесла все так, будто я за ней бегаю, а она не отвечает мне взаимностью… она любит дразнить своих богатых кавалеров, провоцировать ревность… меня она тоже вот так провоцировала. А если я скажу что-то другое, кто мне поверит? У нас с ней все в прошлом.
- Ты в этом уверен?
- Когда ты была беременна, я с ней встретился… несколько раз. И понял: прошло наваждение. Она для меня теперь просто красотка, каких сотни, тысячи… но не единственная. Это не значит, что она мне разонравилась… но я ее разлюбил. Она все поняла, разозлилась… ей нравится испытывать свою власть над мужчинами… но ее больше нет – этой власти.
Он говорит мало, но очень точно подбирает слова. Я заметила, что Доминго смущается в моем присутствии, чего не было, когда мы были близки. Хотя сейчас он приходит только ради детей.
- Тереза сделала три аборта, ее волнует только фигура, - признался он.
- Ты не пытался ее отговорить?
- Знал, что это бесполезно. Но я надеялся, что ребенок привяжет ее ко мне, тогда это было для меня важно.  Она хорошо выглядит, но это пока, ей всего двадцать два, а пройдет лет семь или десять… все скажется – сигареты, спиртное, бесплодие… Мотыльки… все они мотыльки… Я таких повидал.

                1 декабря
Малышам через два дня исполняется три месяца. Я, наконец-то, полностью восстановилась, гуляю, делаю упражнения, ем что хочу.
Мой отец нас навещает, но старается делать это тогда, когда мамы нет. Не сказала бы, что у него – повышенный интерес к внукам. Но он так и ко мне относился. С ним бывает интересно поболтать, я решила для себя: надо принимать родственников такими, какие они есть, и не ждать большего. Он сам вырос в семье, где родители жили для себя, а дети были сами себе предоставлены. Для него это – норма. Других отношений он просто не понимает.
А мама из чадолюбивой заботливой итальянской семьи, где со всеми нянчились, тискали, зацеловывали, задаривали подарками, старались помогать им во всем, последнее с себя снять, отдать им, пожертвовать всем, чем только можно.
Поэтому они и не нашли общего языка, когда родилась я. Ее обижало, что он воспринимает ребенка не как долгожданное чудо из чудес, а как домашнего зверька, которому достаточно пары секунд внимания. Начались ссоры, обиды… в результате они не общаются.
Ходят теперь ко мне порознь.

                31 декабря
- Как ни крути, Инес, а это был счастливый год. Развод с Маноло, рождение сыновей… - говорил мой отец, помогая мне накрывать на стол. Он собирался уйти до прихода мамы, Доминго и Марты - мы с ними хотели попить кофе с пирожными. Няня гуляла с детьми. Они еще слишком маленькие, чтобы в новогоднюю ночь тревожить их сон. Я лягу спать рано, как обычно. Вообще не люблю ночные «сидения». Я – жаворонок, мне надо в десять часов уже засыпать.
- Папа! В тебе говорит неприязнь к Маноло? Он, между прочим, говорил, что ты… - я запнулась, не решившись повторить замечание бывшего мужа ему прямо в лицо.
- Он на это и мне намекал – что я стал больше общаться с тобой, когда ты вышла за него замуж из соображений личной выгоды… но я за тебя беспокоился… не верил, что ты будешь счастлива. Да и он тоже. Твоя мама к нему нежнее относится и по понятным причинам.
- Не надо об этом.
- Видишь ли, он – из тех мужчин, которые не становятся взрослыми…  В нем слишком много мальчишеского. Это может смешить, забавлять…
- Мне это казалось неотразимым… когда-то.
- Тебе нужен мужчина. Рядом с которым ты почувствуешь себя женщиной, а не игрушкой для экспериментов.
- Что ты думаешь о Доминго?
Отец пожал плечами. Он старается не торопиться с выводами.
- Он ничем меня не раздражает. Но ты же твердо решила держаться в стороне от отца своих детей… который тебе явно нравится. Вот он, со своей стороны, и соблюдает условия этого договора. Вы – современные люди… ну что тут скажешь? Наверное, я старомоден.
- А что, развод лучше? Жениться ради детей? Он уже это делал, потом начались ссоры и дрязги…
- Вы не равны, ты богаче. Не думай, что его это не задевает. Он понимает, что ты и Присцилла подозреваете его в желании выгодно устроиться в жизни. Но если он сам преуспеет… ну что ж, посмотрим, изменится ли.
Доминго уже приступил к работе над ролью в сериале. Персонаж второго плана, но выразительный, характерный, колоритный. Деньги приличные. Кажется, он доволен. Конечно, не обошлось без помощи нашей организации и маминых связей, но продюсер и режиссер сочли его подходящей кандидатурой, которая их полностью устроила.
- Крепкий профи, свое дело знает, на редкость харизматичный. Но надо ходить на пробы, заводить знакомства, тусоваться, а он…  Пришел с работы и лег на диван с газетой.  Полно таких – подающих надежды, но не тусовочных, не любящих всякие сборища. С замкнутым характером, ну… как у этого парня… нужен бойкий агент, который будет его продвигать, другое дело – агенту нужно платить из своего кармана, - сказал продюсер Присцилле и Инес. – Хотя и тусовщики – совершенно не факт, что достигают чего-то. Но их хотя бы знают в лицо, запоминают. А если дома сидеть…
Светские хроникеры острят по поводу нас – пишут, что Доминго уже «раскрутился»,  став «звездным папой», отцом детей Инес Фоэнтос. Фамилию Маноло я хотела поменять на свою девичью после развода – для титров, но все уговаривают меня этого не делать – так меня уже запомнили зрители, возникнет путаница.
Ладно… пусть остается как есть. К тому же Инес Барони звучит куда хуже, чем Инес Фоэнтос.
Я поняла одно: не хочу, чтобы дети стали актерами. Доминго в этом со мной солидарен. Родители – тоже.
- Циничный жестокий мир, гнилая среда, унизительное положение, а сколько сломанных судеб…
Да… это – не пересчитать. И возглавили бы такой список именно звезды первой величины. Мы в своей организации об этом еще не писали и не снимали. А стоило бы.
Нам не хочется отталкивать людей от этого мира вообще, но чем меньше будет у них иллюзий… Предупрежден, значит, вооружен.


                28 января, 2009
Была в гостях у Виктории. Застала у нее Даниэлу, которая не торопится возвращаться домой. Мне немного смешно за ней наблюдать. Она так явно стремится не попасть впросак и говорить только на интеллектуальные темы, ожидая от столичных знакомых сестры, что они дадут ее мыслям правильное направление – какие газеты читать, какие словечки употреблять, чтобы произвести нужное впечатление. В ее воображении существует некий мир утонченных изысканных богатых людей, в который она стремится попасть, потому что считает себя заслуживающей только такой среды обитания. И там, разумеется, ее ожидает принц, наделенный всеми достоинствами сказочного персонажа. На «не принцев» она не разменивается, предпочитая их не замечать.
В этом нет ничего оригинального – большинство молодых девушек из относительно благополучных семей таковы лет в семнадцать, но в двадцать пять… Верить в красивые замки, гладкие книжные фразы, изысканные позы, отворачиваясь от «мерзости жизни»: реальных трудностей и настоящих проблем, живых, не приукрашенных фантазией авторов любовных романов, людей.
Столько во всем этом наивнейшего эгоизма и нежелания замечать ничего, кроме того, что ее лично интересует, и что поможет преобразить свой внешний облик и манеры настолько, чтобы достичь нужной цели, – попасть в этот благоухающий оазис, рай на земле… который где-то якобы существует. И для таких, как она. А, разумеется, не Виктория.
- Вики всегда мало книг читала, она и критиков-то не жалует… о чем мне с ней говорить? – томно спросила у меня Даниэла, когда Виктория вышла на кухню. Она даже не стесняется, вот что меня поражает! Могла бы хотя бы схитрить, чтобы не портить с той отношения. Это говорит о крайней избалованности и капризности, девушка не привыкла следить за тем, что она говорит и делать поправку на собеседника. Дома, все, что она изрекает, воспринимается «на ура». Но здесь – не ее дом. А я ей не родственница, чтобы прощать и любить, несмотря ни на что.
- Конечно… не о проблемах же родной сестры?  Это не так интересно, - съязвила я. Даниэла бросила на меня неприязненный взгляд.
Виктория, когда-то раздавленная, затем собравшая себя заново… и не книжная, а живая… она для меня куда интересней этой начитанной куклы. С ней даже поссориться – это и то не такая пустая трата времени, как эти вымученные светские беседы с ее сестрицей, шарахающейся от жизни и тешащей воображение фильмами, книгами.
И для чего вся эта «интеллектуальная продукция», если все, чему она учит, приводит только к высокомерию?

                1 февраля
Доминго крайне непритязателен, ему не нужна роскошь, он не сибарит. Мог бы прожить в комнатушке с одной постелью, питаясь сухарями.
- Я ко всему этому равнодушен. Никогда не завидовал богачам, единственное, что… жаль было маму, которой приходилось пешком ходить на работу в школу через весь город. Она была учительницей. Таскала тяжелые сумки. Одна меня воспитывала. Когда мне было девятнадцать, она умерла – внезапно… сердечный приступ. И я остался один. Расстраивалась, что я ленился, говорила: я мог бы достигнуть большего, но… на меня странное впечатление производят эти особняки, охранники, садовники – как будто все это… не жизнь. Я никогда не мечтал о том, чтобы стать барином, и мне прислуживали. Мне это претит, почему? Я не знаю. Как уличный цветок, который вянет, если его поставить в вазу. Помнишь, так было в романе «Габриэла»? Мать обожала Жоржи Амаду, я после ее смерти прочел его целиком – все тома. И потом еще перечитывал…
- А Тереза хотела в вазу.
- Вот именно. Но сейчас туда все стремятся… мода такая… С тобой все иначе – ты бы завяла на улице. Маноло ведь тоже из простых, знаешь, что я о нем думал… давно еще, до вашей свадьбы, которая тогда всех удивила. Такое впечатление, что человек этот давным-давно умер. Но потом он вышел на сцену и будто бы снова ожил… критики встрепенулись…
- У него это бывает… периодами. Он ищет способы встряхнуться, испытать новые эмоции, зарядиться энергией…
- Я, может быть, и хотел играть интересные роли. Но не настолько, чтобы… менять свою жизнь, перестраиваться… в конечном счете это ведь тоже оборачивается поражением. Но у тебя будет счет в банке. Терезы выстроятся в длиннющую очередь к твоей спальне.
А еще будут письма поклонниц – восторженных и романтичных, которым покажется, будто он – разочарованный принц. Оказалось, что к браку со мной они относились хотя и с раздражением, но не с таким, как к связи с Терезой. Их представление о кумире стало колебаться…  да и спустя столько лет возникли новые звезды, многие из этих девушек «переметнулись», найдя себе другой объект для обожания. Только самые преданные фанатки остались, но их ряды тоже редеют.
«Он может быть неотразим, может быть невыносим… наверное, нужна большая сила любви, чем была у меня, чтобы принять все это», - думаю я теперь. Прав Доминго, есть в нем какая-то… мертвечина.
Когда Маноло пошел по пути карьеризма и лег в постель со своим покровителем, он что-то в себе убил. И воскрешению это не поддается, несмотря на такое количество инъекций в виде разных женщин. Тело еще реагирует, а душа…
Ох уж это, такое затасканное, но единственно верное слово.
 Тогда меня это-то и привлекло, я сама себя чувствовала полутрупом, думала, помогая ему, я и себя вытащу из глубочайшего кризиса. В молодости для меня этот был самый верный способ помочь себе – переключиться на чужие проблемы. Другого я просто не представляла. Питалась депрессивной энергией, даже лечилась ей. Мне были нужны страдания, несоизмеримые с моими. Тогда моя боль казалась незначительной, уменьшалась в размерах, и растворялась… Чужая скорбь ее вытесняла.
- У меня теперь простая задача: зарабатывать деньги для наших детей. Считают меня талантливой или нет, сейчас важно одно – предложение, гонорар, - призналась я Доминго.  – А премии, критики... это забытые амбиции юности… Фильмы ужасов – неплохой вариант.
Он засмеялся.
- Хотел бы я это увидеть.
 Доминго тратится только на самое необходимое, он открыл счет в банке и откладывает деньги для сыновей. Теперь он все время снимается. Видимся мы не часто.
Но появилось доверие… кажется.               

                3 февраля
 Получила письмо от поклонницы Маноло. Как они мне надоели! Теперь-то им что от меня нужно? Вот текст:
                «Сеньора!
  Может быть, вам покажется, что я вмешиваюсь не в свое дело, но не могу молчать. Все его нынешние беды – из-за того, что вы не уделяли ему достаточного внимания, не жили его интересами, а занимались чем-то другим. Такому человеку надо посвящать жизнь. Он этого заслуживает. Вы не оценили, как вам повезло, у вас появился шанс служить великому артисту. Почему вы не смогли довольствоваться ролью скромной незаметной подруги? Зачем вам понадобилось все это – работа в организации помощи актерам, роли в кино и сериалах? Нет, вы не плохо играете, в одном сериале вы мне даже понравились, но если б вас не было на экране, для искусства это – не большая потеря.  Надо было жить, дышать для него одного. Я бы на вашем месте старалась читать его мысли, угадывать малейшие желания, баловать, делала бы для него все… Это такое счастье – когда твой кумир находится рядом, его можно потрогать, пощупать, услышать его голос, увидеть, как он улыбается лишь тебе… ради таких минут можно умереть. Я согласилась бы без колебаний. И он не знал бы, что значит депрессия или плохое настроение, если бы я была рядом. Как можно думать еще о чем-то, мечтать, если тебе и так привалило великое счастье – быть с ним?!»
Дорогая,  он твой кумир, а не мой. Неужели так трудно поверить, что другие могут не испытывать тех же чувств, оказавшись рядом с тем, кого боготворишь именно ты?
Ты, а не я.
И вообще – над теми, кто так относится к актерам, они же сами посмеиваются. Слышали бы они, как отзывался о них Маноло: «Инес, они все идиотки». Он смеялся и рвал эти письма.
А он ведь очень тщеславен, хотя и скрывает это за шутовской маской.  Актерам нужны фанатки – они могут оказывать помощь в тех или иных ситуациях, некоторые даже готовы бесплатно работать служанками, экономками, решать любые бытовые проблемы, лишь бы избавить предмет великой любви от забот, чтобы он всецело отдался творчеству. Маноло в этом не нуждался, у него есть штат прислуги. Но переписку поручал мне внимательно отслеживать, для него это – знак, что он популярен и нужен публике, рейтинг не падает, и продюсерам стоит делать на него ставку.
Так что я начиталась признаний…
 Мне эта Тереза не кажется уж такой плохой девушкой… во всяком случае, ни капельки ревности или недоброжелательности я к ней не испытываю. А все эти люди – Доминго, Маноло, фанатки – пристрастны. И каждый по-своему.
Никогда не понимала тех, кто интересуется подробностями жизни актеров. Мне они были интересны только на сцене. Или – на экране.   Ничьей фанаткой я не была. Не мечтала о встрече, автографе, фотографии, прикосновении, поцелуе… ну разве что в шутку.
Интересны их персонажи, но сами они… Может быть, у меня не было этих иллюзий, потому что я сама - дочь актеров, выросла в этой среде? Для меня эта профессия лишена романтического флера, но я слишком много знаю о неприглядной ее стороне. Я никогда не находила, что актеры – самые умные и интересные люди, лучшие собеседники... без грима, декораций и литературного текста это самые обыкновенные обыватели. Просто толпа.
Наша организация создавалась с целью профессионально помочь, поддержать.  Наивные письма для многих из них тоже важны. Если некоторые забытые актеры погружались в депрессивный омут, и никакие лекарства на них не действовали, мы прибегали к маленьким хитростям: сочиняли для них эти письма от «поклонников». Их это согревало. Но это – строжайшая тайна, в которую посвящены только те сотрудники, которым можно доверять.

                4 февраля
Виктория и Даниэла пришли навестить моих малышей. Им сегодня исполнилось пять месяцев. Такие разные – даже трудно поверить, что двойня!
- Знаешь, я тоже хочу… накоплю денег и забеременею, - сказала Виктория, беря на руки Сезара. Он доверчиво ей улыбался.  – Мне уже тридцать пять скоро, еще чуть-чуть, и будет поздно. Только… вот это бросание курить… много раз пыталась, но не могу.
Даниэла помалкивала. Мне показалось, она стала более сдержанной. Может, я слишком строга к ней? Бывают такие девушки. Немножко поют, немножко играют, немножко рисуют, стараются учиться тому, что пригодится им, чтобы «блистать» в светском обществе. Книги и фильмы – тоже средство, а цель -  произвести впечатление изысканности. Они ищут не Дело Жизни, а просто – красивую жизнь, в которую можно себя поместить. И если кто-то эту благополучную жизнь для себя нашел, по их мнению, ничего и желать не надо: вот оно, счастье. Мещанство под маской интеллектуальности? Думаю, это слово сейчас устарело, его перестали употреблять.
Как-то она мне сказала: «Меня так раздражает, что Вики все время жалуется на жизнь… Хочу слышать рассказы о том, как у человека все хорошо, а не портить себе настроение.  Чем я это заслужила – чтобы мне плакались в жилетку? Пусть идет к психоаналитику». Капризным тоном инфанты, отдающей распоряжение прислуге.
Молодость…
Эта миловидная девушка с надменным взглядом может смягчиться со временем, но может и ожесточиться.

                5 февраля
- Я раньше думал, что с детьми интересно, когда они уже подрастают – начинают болтать, и виден характер… Но нет… я теперь понимаю, что с дочкой пропустил столько… Сейчас они счастливы. Их так легко порадовать – и у взрослых столько возможностей чем-то их удивить. Любая безделица, погремушка, игрушка – все что угодно повод, чтобы у них на лице возникло такое блаженство…  А потом попробуй им угоди. То не то, это не это. Надо ловить момент, когда они еще не научились капризничать и диктовать свои вкусы, - смеется Доминго, укачивая Маркуса. – Сейчас для них взрослый – как добрый волшебник, а уже через пару лет они станут разборчивыми и далеко не от всего приходить в такой восторг. В этом смысле матери со мной повезло – я был неприхотлив.  И не говорил ей: у того мальчика одежда лучше, у той семьи машина есть… Родителям это очень тяжело слушать, по себе знаю. Может, из-за этого у нас с Мартой возник напряг. Но на детей грех обижаться, а я обижался…
Мальчишки стали такими юркими, у меня постоянно страх, что они упадут, ударятся… Наступило время, когда они не хотят спокойно лежать в кроватке или манеже и колотить ручками, ножками. «Следите за ними как никогда, это период детских травм, стоит шаг сделать в сторону от пеленального столика, как они могут с него свалиться – уже большие стали, появились силы озорничать, а движения неуклюжие», - предупредила меня няня.
Сезар не такой ангелочек, как можно судить по внешнему виду, он очень шустрый и хитрый… но все это – младенческое, невинное… Маркус хмурится очень смешно, кулачок у него уморительный. Пока о них еще ничего нельзя сказать, мама говорит, надо наблюдать за ними спящими – вот тогда выражение лица говорит о многом…  Но это опять же – наше воображение.
Помню рассказы женщины, которая лет до двух считала свою дочь ангелочком, но когда та научилась говорить, стала выдавать такое, что мать оторопела. Причем резким приказным командным тоном: «Сока дай… дай-дай-дай!» И – кулаком по столу, топнув ножкой. Та и не подозревала, что девочка просто копирует манеры персонажа мультфильма.

                7 февраля
   Не знаю, зачем Тереза пришла ко мне на работу – из любопытства? Что ей двигало. Но она сказала, что хочет дать откровенное интервью для журнала, который выпускает наша организация помощи актерам. Я поблагодарила ее. Вот набросок: 
                «Я не боюсь казаться циничной»       
- Тереза Монти – ваш псевдоним?
- Да. Меня зовут Мария Тереза Ферейра Гонсалвеш. Мать решила, что имя Мария Тереза звучит красиво, так звали королеву.
- Сколько ролей вы сыграли?
- Пока только три. Это даже не героини второго плана, скорее – эпизодические персонажи в теленовеллах. А в театре играла в массовке.
- Вам всего двадцать два года. Неплохой старт.
- Я тоже так думаю.
- У вас хороший типаж – светлая кожа, голубые глаза… в Бразилии такая внешность воспринимается как редкая.
- Тогда как в Голливуде блондинок пруд пруди! – она засмеялась. – Я покрасилась в рыжий цвет, потому что мне нравится этот оттенок. Не хочу быть как все, мне всегда нравилось выделяться.
- Вы честолюбивы?
- Да. Очень.
- Склонны ли вы осуждать актеров, которые ради карьеры идут на все?
- Некоторые даже ориентацию меняют. Но в наше время это модно, - она непринужденно засмеялась. – Да нет, конечно. В любовь я не верю. Вернее, я верю… со стороны женщин. Они-то влюбляются, что-то себе выдумывают, а мужики…
- У вас был горький опыт?
- Я всю жизнь наблюдала за матерью, бабушкой и сестрой… они меня вырастили. И знаете, что? Одна и та же картина. Мужчины разглагольствуют о том, как им по душе тихие скромные верные преданные… но если женщина так себя и ведет, как они говорят, они к ней охладевают. Им становится скучно, они начинают искать приключения.  Говорят же: «Мужчины любят только стерв. Об остальных они вытирают ноги». Я сделала свои выводы – какой быть не надо, если не хочешь, чтобы о тебя тоже вытерли… Причем говорить они могут все что угодно – осуждать безнравственность, измены, желание требовать денег с мужика… Но живи по средствам, не покупай дорогие тряпки, они же первые тебе скажут: «Ты что-то не модно выглядишь.  Я хочу, чтобы мы шли по улице, и на тебя все оглядывались». Попробуй в ответ возразить: «А где деньги на бутики и салон красоты? И кто должен их зарабатывать?» Они и сами не знают, чего хотят. В голове такая каша. Никакой логики.
- А вы точно знаете, что вам нужно?
- По мне это видно… разве не так? Я не боюсь казаться циничной, по мне это лучше, чем вечно оказываться в дураках, как сотни тысяч наивных женщин, которые верят, что сердце мужчины можно растопить добротой, скромностью, верностью, преданностью».
Конечно, мы предпочитаем другие темы – интервью явно для «желтого издания» с соответствующей тематикой. Но иногда, чтобы привлечь читателей, публикуем и такие тексты тоже.
Тереза хочет извлечь все возможное из своей кратковременной, благодаря интрижке с Маноло, популярности. Но я бы сказала, что с ее стороны дать такое интервью – это довольно смело. И это должно ему импонировать. Или, может, его увлекла такая игра в откровенность?
Сам-то он смелостью не отличается.

                8 февраля
Перечитываю два романа – «Превратности любви» Моруа и «Глазами клоуна» Белля.
Филипп так описывает Одилию Мале, что в нее нельзя не влюбиться, ее хочется полностью понять, оправдать, принять… пронести это чувство сквозь всю свою жизнь, хранить его, помнить… как великий дар – способность так чувствовать. Видеть в ней и женщину, и ребенка, простить которому можно все.
Так же с Марией Деркум, которую мы видим глазами Ганса. Его, наследного принца, привлекла романтика простоты и естественности, народные корни, натруженные руки… тогда как прелесть изысканной орхидеи могла оставить равнодушным, не затронуть мир его чувств так глубоко и серьезно.
Сейчас это женский типаж, вышедший из моды, но героини многих немецких сказок – простые добрые девушки с золотым сердцем.
 Способна ли я так любить… того же Доминго… чтобы все мои мысли и чувства сосредоточились на одном человеке, и без него мир был пуст? Наверное, нет. Мне стало бы скучно. Как в какой-то момент стало скучно с Маноло, в которого я, как мне казалось, была тогда влюблена. Я не способна жить интересами другого человека, раствориться в нем… 
То есть это в той или иной мере возможно до поры до времени, но у меня возникает потребность в новых, еще не испытанных мной эмоциях, вообще в новизне. Один человек мне надоедает. И даже один тип мужчин. Хочется испытать что-то другое, найти его полную противоположность…
Наверное, прав Доминго, есть во мне что-то мужское, хотя внешний мой облик обманчив.
         «Быть может, именно оттого, что у нее нет ярко выраженных пристрастий, она стремится предугадать мой вкус и удовлетворить его», - писал Филипп Марсена о своей жене, Изабелле. Казалось бы – мечта многих мужчин, а он с ней маялся от тоски. Или такая самоотдача в любви – это не столько альтруизм, сколько отсутствие индивидуальности?
У меня двое сыновей. Их надо воспитать такими, чтобы они научились понимать женщин. Не идеализировать или опошлять, не кидаться из крайности в крайность, а делать точный анализ ситуации…  Женщинам я всегда сочувствую больше – им тяжелее живется.
И я не собираюсь растить избалованных маменькиных сынков, которые будут искать потом в женщине няньку или замену матери.

                4 марта
Маркусу и Сезару исполнилось полгода. Они уже сидят. Забавно, как близнецы развиваются – они быстрее учатся всему, им есть, с кем общаться. Трудно поверить, какими крошечными мы привезли их из роддома в сентябре. Когда я смотрю на их фотографии, хочется смеяться и плакать. И вот – уже шестимесячные.
Послеродовой депрессии у меня не было – а я так этого опасалась. Знаю тяжелые случаи, когда женщина лежит месяцами, годами, смотрит в одну точку, и ей не до ребенка вообще. А мысль о материнстве ее убивает – боится ответственности, испытывает панический страх при одной мысли, что может не вырастить, не прокормить… Причем такие часто встречаются среди людей обеспеченных. Они страдают, потому что их состояние никто не понимает.
- Все говорят, это блажь и капризы, - жалуется мне одна из актрис, обратившаяся к нам за помощью. – А я ничего не хочу – только лечь, зарыться в подушку и плакать…
- Обывателям не объяснишь, что такое депрессия. Это болезнь. Нарушение обмена веществ. Идти надо к врачу. Вам назначат препараты.
- А у них есть побочные эффекты?
- Конечно, есть. Но принимать их надо, само такое состояние не проходит…  Вы, наверное, читаете в газетах, как кто-то ни с того ни с сего повесился? Спрыгнул с балкона? Думаете, все капризы и блажь? Это болезнь, которую запустили, а надо было лечить. Причем вовремя.
- Самое ужасное, что люди считают: нельзя болеть без причин. Они говорят: вот если бы у тебя было какое-то горе, тогда мы бы поняли, а ты наоборот должна радоваться жизни. И все время внушают мне чувство вины за то, что мне плохо. Меня уже тошнит с ними разговаривать, почему они не хотят ничего понимать, а все так упрощают?
- Зачем вам обращать внимание на обывательские рассуждения, когда есть наука, которая эти проблемы исследует? Я сама долго лечилась от депрессии и наслушалась всех этих разговоров. У человека не в достаточной мере вырабатываются определенные гормоны, он не чувствует себя счастливым, у него все время упадок сил. Возникает дефицит жизненной энергии. Ему кажется, что он ничего не может, молодой ощущает себя стариком.
- Да, я, кажется, слышала, говорят еще: гормон счастья.
- И так говорят…

                5 марта
Статья для нашего журнала, написанная Викторией Кастелли:
              «К чему надо быть готовыми тем, кто мечтает о славе»
Я, конечно, не была до такой степени наивной, чтобы верить: если у человека есть талант, то его оценят. Понимала – для того, чтобы пробиться на самый верх, нужны связи, знакомства. Их у меня не было. И денег на то, чтобы выглядеть не хуже завзятых светских тусовщиц, - тоже. Преподаватели меня хвалили, но работодатели – это уже совершенно другой мир. Когда человек учится, у него возникает иллюзия, что в жизни все в той или иной мере по-честному. Постарался – получил хорошую оценку. Но как только двери учебного заведения закрываются, ты оказываешься в другой реальности. И многие ломаются. Потому что начинается жесткая игра. И игра без правил.
На лучшие роли назначают родственников или любовников продюсеров, режиссеров, спонсоров. Что мне оставалось делать? Смириться с тем, что я со своими внешними и актерскими данными, которые превозносили мои педагоги, должна остаться «за бортом», уступив им дорогу? Знаю актеров, которые десятилетиями ничего интересного не играют в театре, нигде не снимаются. И я с ужасом представила себе такую же участь.
Я сделала вывод: надо соглашаться на любые предложения интимных отношений. Это хоть какой-то шанс выбиться, выделиться из толпы желающих стать звездой. Конечно, лучше всего – прочная и стабильная связь с состоятельным человеком. Но их не так много, а молодых актрис и моделей, мечтающих, чтобы те обратили на них внимание, и желательно, не на одну ночь и не на пару минут…
Это вызывает ассоциации с проституцией, понимаю, но лучше уж пусть молодые точно себе представляют, на что идут. И не верят красивым сказкам о том, как якобы кто-то кого-то увидел на улице и тут же предложил главную роль в кино. Просто не все хотят рассказать неприглядную правду. Она оттолкнет слишком многих. И повредит репутации тех, кто не хочет предстать перед публикой в невыигрышном свете.
Мне в этом смысле «не повезло». Покровителя, который изъявил бы желание мне помогать на определенных условиях, я не нашла. Были желающие просто развлечься, но… ничего серьезного. Не могу сказать, что я отказывалась, но после пары попыток «ответить взаимностью» поняла, что этот путь – тупиковый. Они мной просто пользовались, и все. После этого не следовало предложений что-то сыграть. В лучшем случае звали в массовку – изображать лицо из толпы.
Тогда я стала приглядываться к агентам, помощникам режиссеров, осветителям, гримерам, операторам… в результате, что называется, я «пошла по рукам». И стала получать небольшие роли. Их за три года набралось достаточное количество, чтобы меня заметил режиссер и пригласил сняться в кино. Это была первая главная роль. Стоит ли пояснять, чего он хотел от меня? И, конечно же, я согласилась. Тогда, причем, с радостью. Считала – вот он, первый крупный шаг к славе, я стану звездой… После окончания съемок режиссер тут же нашел мне замену, связался с молодой красоткой. А я-то рассчитывала, что, наконец-то, нашла опору в каком-то влиятельном человеке в мире шоу-бизнеса… он даже мне нравился, я строила планы…
Этот удар я не знала, как пережить. Первый «шаг» такого рода мог оказаться последним. Да, журналисты уже обратили внимание на меня, обо мне писали в газетах, как о подающей надежды… И в этот момент, видимо, напряжение, которое долго-долго копилось… годами… оно прорвалось. У меня наступило нервное истощение – бессонница, потеря аппетита, кроме того, я курила целыми днями, пила… мне даже показалось, что у меня начались галлюцинации…
Закончилось все это госпитализацией. И журналисты растрезвонили о том, что у меня нервный срыв. Меня долго лечили. Я послушно выполняла все советы врачей, но курить так и не бросила. Боялась сразу же располнеть, а для меня это стало бы катастрофой. Я думала о том, что мне уже двадцать семь, а все эти богатые мужики ищут молоденьких, еще пара лет, и я выйду в тираж… а на моем счету столько абортов, подорванное здоровье… все ради чего?
 Таблетки гормональные, от них увеличивается вес, а презервативами мужчины пользоваться не хотят. Я покорно выполняла все их требования, была послушной марионеткой, которая и виду не подавала, что ей вообще что-то не нравится. 
Можно было вернуться на родину в свой маленький городок, купить там квартиру, но это для меня обозначало поражение – после всех этих наполеоновских планов…
Я поняла, что, как бы то ни было, но жить так, как жила последние несколько лет, я не буду, раз это довело меня до того, что пришлось обращаться к психиатру. В церковь не пошла. На прощение бога не рассчитывала. Даже не была уверена в том, что искренне раскаиваюсь, скорее, сработал инстинкт самосохранения: надо что-то менять, иначе…
Я не жалела о том, что шла на это ради карьеры, не представляла себе обычную жизнь домохозяйки и матери, была одержима желанием славы и любви публики.
Но мне вовремя предложили нужную помощь. Как раз в то время создалась организация помощи актерам, которая занималась проблемами тех, у кого не было связей и блата. Эти люди – энтузиасты, желающие бескорыстно помогать нам. Я не верила, что у них что-то получится. Но кое-какие достижения есть – все эти годы я стабильно снималась в сериалах, играя одну роль второго плана за другой. И ни с кем не спала ради этого.
Я не стала суперзвездой, но у меня есть поклонники, появился даже свой сайт в интернете, где люди обмениваются мнениями обо мне. По понятным тем, кто это прочтет внимательно, причинам, подписываюсь я псевдонимом, а не своим настоящим именем.
                Ана Мария Канцони»

                12 марта
Мой отец, кажется, заинтересовался Даниэлой. Не знаю, насколько это серьезно, но… в принципе его не должна отталкивать ее суховатость и черствоватость. Он тоже такой – но на свой лад. Впрочем, я об этом писала. Просто он похитрее, не так откровенен и прямолинеен.
Я, конечно, за честность и искренность, но… есть уже грань, когда это становится бесцеремонностью, хамством. Странно, что эта девушка при всем ее желании казаться интеллектуалкой, не понимает элементарных вещей.
Ему уже пятьдесят пять, у них разница в возрасте в тридцать лет. Но Роберту Барони, актер компании «Глобо», который уже два десятилетия стабильно снимается и сыграл кучу ролей, хотя и не звезда первой величины, но для нее – достаточно выгодная партия. Он живет в Рио в просторной квартире один. 
Может, два эгоиста, каждый из которых зациклен только на своей персоне, поладили бы? Другое дело – что в идеале принцу еще полагается молодость и красивая внешность, но, может, достоинства потенциального жениха в ее глазах перевесят его недостатки? Это забавно… 
- Даниэла ищет в мужчинах образ отца, как, наверно, и я… - призналась Виктория. – Нам хотелось, чтобы он был постарше, заботился…  Я никогда не связывалась с пацанами. Может, хоть ей повезет…  А мне уже – вряд ли. Вот что значит – двадцать пять лет и не изношенный организм. Она родить может, а я уже – вряд ли.
Родить? Ну, это последнее, что интересует моего папу.
               
                5 апреля 
Готовимся к выпуску книги о театральных актерах, которые не снимаются в кино и теленовеллах. Затем мы планируем – об актерах, снимавшихся в эпизодах. «Забытые лица». И книга «Герои второго плана».
Работы невпроворот. Дневник писать некогда.
- Не наскучила еще эта благотворительность – забота о сирых и убогих? Кому они вообще интересны? – спросила меня Даниэла.
Я не стала ей отвечать.
- Я понимаю, дочка, ты рассуждала так: у людей вроде Маноло и так есть все, а сколько никому не нужных талантливых людей пропадает… сочла, что им ты нужнее, чем ему.
- Мама, ты все переживаешь из-за того, что мы разошлись?
- Да нет… просто сейчас начинаю понимать тебя лучше. Звезды окружены истеричными поклонницами, их на руках носят, а эти… богом забытые души…  если так можно сказать… Таким помогать никто не рвется, это не престижно. Но мир так устроен…
- А для чего мы вообще родились? Чтобы повторять, как попугаи, что мир так устроен?  Надо что-то менять в этом мире. Мир – это мы.

                30 апреля
Я и Доминго снова стали любовниками. Просто задержали взгляд друг на друга дольше обычного, он шагнул ко мне, и… я и опомниться не успела, как оказалась в постели, отвечая на его поцелуи.
- Я люблю твое тело… вернее, мое тело любит твое…
- Вот как? – он усмехнулся.
- Не надо ничего усложнять. Будем любовниками-друзьями…
В этом качестве он меня устраивает на все сто. И я не собираюсь забивать себе голову сомнениями, а нравятся ли ему другие женщины? Скорее всего…
Ну и пусть.

                2 июня
- В Даниэле есть своя прелесть – искусственного цветка. Она из тех, кто морщит свой хорошенький носик, если заметит малейшую пылинку или соринку… Мания чистоты. Будет хорошей хозяйкой.
- Папа, у тебя это серьезно?
- А почему бы и нет? Я уже столько раз женился, что можно попробовать и еще…
- Зная тебя, я в этом не сомневалась.
- А что? Она говорит складно и гладко, чистенькая и холеная, девственница… а то я брезглив.
- Еще не хватало нам с тобой обсуждать эту тему.
- Я решил, что она мне подходит. Девушка не испорченная, наивная… чересчур импульсивная, правда…  Хитрить совсем не умеет, так что мне будет не трудно заставить ее поверить, что я с ней считаюсь.
- Как знаешь.

                5 июня
- Инес, вот уж не думала, что в отношениях с мужчиной для тебя самым главным будет постель, - удивляется моя мама. – Я-то думала, ты будешь искать романтическую любовь к какому-нибудь чахлому существу не от мира сего…
- Я и сама не думала. Человек плохо знает себя. И всю жизнь совершает открытия.
Но я не сказала ей, да и Доминго главное: после нашего воссоединения я пошла в церковь и долго сидела там, повторяя слова благодарности Богу, если он есть и все-таки слышит каждое мое слово, знает все мысли: «Спасибо, что ты дал мне возможность почувствовать себя здоровым человеком. Таким же, как все. Для меня это было важнее, чем для кого бы то ни было другого».
Влечение мужчины и женщины – это «химия», как сейчас любят все говорить. И если у меня дефицит веществ, которые делают человека жизнерадостным и полнокровным существом, эта химическая реакция при первом же прикосновении Доминго сработала: я обрела радость жизни.
Я никогда не верила, что в меня можно влюбиться, и для кого-то я стану единственной, смогу затмить всех других женщин, заслонить их своей персоной… хотя понимала, такое случается… но упорно не верила, что это может произойти именно со мной. Из-за своей болезни, считая себя неполноценной, не созданной для любви вообще. Поэтому не была ревнива, охотно прощала интерес к другим женщинам, считая его естественным. Закрывала глаза на измены. Думала, что я не вправе предъявлять претензии, потому что близость со мной не дает ощущения полного счастья, а это мужчине необходимо.
И это во мне уже не изменится.  Маноло это раздражало – он любил поиграть в ревность (он из тех, кому это льстит), Доминго слегка интригует. Но ни тому, ни другому я не скажу правду.

                8 июля
Вот фрагмент моей будущей книги о Вере Фалкау, одной из любимых актрис, которая умерла в этом году:
«Роль, сделавшая ее знаменитой, - медсестра в фильме о войне. Героиню звали так же, как и начинающую актрису, - Вера. По характеру они были близки, так что задача перевоплощения перед ней не стояла. Люди, которые знали ее хорошо, отмечали, что на экране Вера Фалкау была самой собой. А это – не так легко, как можно представить. Быть естественной, играя такую роль, - это обозначает, что профессионализм актрисы высок. Причем работалось с ней легко – она быстро учила текст, произносила его с нужным выражением, с идеальной точностью выполняла все команды режиссера, никогда не спорила. У нее были все данные для кинематографической карьеры. Съемочная группа пришла в восторг от ее работоспособности и собранности, умения сосредоточиться.
Вера подбадривала бойцов в госпитале, смеялась, улыбалась, в то время как все эти годы пребывала в состоянии неопределенности, а ничто не мучит и не изводит больше, чем неизвестность. Она не знала, что произошло с ее женихом, который, уйдя на фронт, просто перестал ей писать, а она упорно продолжала строчить свои послания, уже не надеясь на ответ того, кого так любила с самого детства.
Война заканчивается. Вера заболевает туберкулезом и умирает – истощение организма. Жених, который вернулся с войны с пачкой ее писем, ищет невесту и находит могилу. Он сошелся с другой женщиной. Поэтому все эти годы он не отвечал на письма невесты, у него не хватало мужества признаться ей в своем «фронтовом романе». Но под конец войны любовница его бросила, и парень решил повидаться с Верой и все ей рассказать. Оказалось, что поздно.
Люди были в восторге от образа Веры, они плакали, пересматривая этот фильм уже в тысячный раз. А сама актриса не гордилась своей славой, ей хотелось сыграть не такой правильный и безупречный образ, а совершенно другой типаж. Когда-то ее воображение пленила героиня фильма «Тоска Вероники Фосс» про женщину, которая стала наркоманкой и уже в мирное время умерла, будучи совершенно больной и не в силах перестать принимать морфий. Ей хотелось сыграть человека, которого сломила война, – вообще тема душевного надлома была интересна Вере. Но такие роли ей предлагали только в театре, в кино, как считали режиссеры и продюсеры, она должна была олицетворять собой идеал женщины. Это было время, когда за актером кино закреплялся определенный типаж, на нем будто ставили метку, и ему редко предлагали играть контрастные образы. «Или режиссеры не видят во мне никого, кроме Веры», - с горечью констатировала она. А играть Веру уже в энный раз Фалкау было не интересно.
Автомобильная авария стала причиной ухода актрисы не только из кинематографа, но и из театра. У нее оказалось обезображено лицо. Пластическую операцию ей сделали, но остались рубцы. Гримеры сейчас говорят, что можно было это замаскировать, но Вера настолько была выбита из колеи, что у нее началась тяжелейшая депрессия. Она месяцами не выходила из дома. Не хотела встречаться с людьми. Ей казалось, что всех ее вид пугает. И это после того, как она прославилась как первая красавица киноэкрана!
Она дожила до семидесяти шести лет и до последних дней дома репетировала роль Ребекки в пьесе «Росмерсхольм», которую ей так хотелось сыграть. Вера снимала свои монологи на видео, остались кассеты, можно посмотреть, как эта талантливая актриса добивалась совершенства, работая над каждой репликой, интонацией. Это было так трогательно. Она репетировала часами, а потом садилась, глядя в одну точку, и плакала. Ее отличало такое же отчаянное упорство, как и героиню ее первого фильма – Веру, которая, вопреки всем и всему продолжала писать свои никому не нужные письма».


                4 сентября
День рождения Маркуса и Сезара. Им исполнился год. Ковыляют по квартире, пытаешься взять их за руку, дети вопят и вырываются. Сезар старается не отставать от брата, но тот явно будет лидером… Хотя точно сказать нельзя, лидерство – это такая многогранная штука… Маркус может быть заводилой в играх и забавах, а Сезар будет тянуться к чтению и учебе, скорее всего, станет помогать брату в этом.
Но опять же – это только предположения. Пока мне так кажется.
Этот год был тяжелым. Я даже боялась описывать все свои страхи. Мне казалось, со мной что-то случится, и они останутся сиротами. Меня мучили головные боли, случались чуть ли не обмороки прямо на улице… но я прошла тщательное обследование, и меня успокоили. Никаких серьезных отклонений от нормы на данный момент у меня нет. Просто я склонна поддаваться панике. Стоит прочесть о каком-то заболевании, ищу у себя все симптомы. Особенно меня пугают рассказы о том, как у совсем молодых – инсульт. Лопается какой-то сосуд – и все. Ты калека. Или покойник. А сколько сосудов у меня полопалось в операционной…
- У вас ломкость сосудов, она возникает в момент гормональных изменений, например, во время беременности. А сейчас гормональный фон в норме, и сосудистая система – тоже.
Я боюсь новой беременности и решила сделать стерилизацию. Тогда можно жить спокойно и не принимать гормональные таблетки, которые очень вредны.

                1 декабря
Ну, вот, я решилась и сделала это. Все прошло без осложнений. Знаю, что пути назад нет, но я в любом случае не смогла бы вынести еще одну беременность. Говорят:  а что если дети твои заболеют, с ними что-то случится, а других ты теперь не родишь? Все матери этого опасаются. Но… страх летального исхода после второй беременности у меня не меньше. Тогда они могут меня потерять.
Мне жаль Викторию, ей врачи предлагают сделать ЭКО, но этот метод не дает гарантий. Для нее сейчас зачатие возможно только так.
- Мало ли что они говорят, а если помолиться? Говорят, после поездки в Израиль или еще куда-то некоторые смогли забеременеть… надо отправиться к святым местам, туда, куда ездят паломники…
- А если это самовнушение? Ты уверена, что есть связь?
- Знаешь, Инес, ты в юности не была такой рациональной. Искала объяснение болезням в мистике, прошлой жизни, былых воплощениях на земле и всякое такое…
- Да помню я это. Наверное, когда становится плохо, так легче все это переносить. А медицинские термины превращают тебя в примитивного зверюшку, а это не очень-то романтично… во всяком случае, в молодости человеку так кажется.
 
                11 января, 2010
Отец женился на Даниэле. На свадьбе присутствовали его друзья, я и Виктория. Невеста казалась смущенной, но вид у нее был крайне довольный. Белое платье с фатой она не надела, сочтя, что в светском обществе сейчас это не модно. И пришла в зеленом. Зеленые тени, русые волосы, светлая кожа… она хороша. Но холодновата.
- А почему ее мать не приехала? – спросила я у Виктории.
- Она не одобряет этот брак… Прочитала нотацию Дани, но та и слушать не стала. Считает, что твой отец – человек ненадежный, он разводится с такой же скоростью, с какой заключает все эти браки.
- Ну, в общем-то… - я пожала плечами. Мать Даниэлы права. Но в этом возрасте мужчинам хочется почувствовать себя молодыми.  – А кто научил твою сестру так смешно оттопыривать палец, когда она держит бокал?
- Увидела в каком-то фильме, там был прием в богатом особняке, и дочь хозяина дома так делала… ладно смеяться…
- Ну что ты, ведь это теперь моя мачеха…
Это не смех, это слезы!

                2 февраля
Виктории больше нет. Авиакатастрофа. Она направлялась в Израиль. Мы даже не успели проститься. Я думала, что она вернется уже через пару недель.
Оказывается, она составила завещание. И всю сумму, которую ей удалось скопить, решила оставить организации помощи актерам, если умрет внезапно и не родит ребенка. Даже записку мне написала. Ее приятель Пауло нашел конверт в пустой квартире и принес мне.
«Инес, я боюсь самолетов. Но очень хочу помолиться и забеременеть от человека, который отнесся ко мне с добротой.  Я поняла: доброта – это главное. Не красота, ум, талант… или что там еще. Ты и он – вы меня отогрели, с таким трудом я оттаяла…  Я ему все о себе рассказала, и он меня не осудил, представляешь? Не назвал дурой или шлюхой… и я поняла: вот он, мой единственный шанс не пропасть попусту, а зачать… дать новую жизнь… это будет для меня самой как второе рождение, начало всех начал… чистейший лист бумаги, на котором можно заново все написать. Вот что для меня значит этот ребенок.
Пишу все это на случай, если я не вернусь… а вдруг? Не суди Даниэлу  строго, просто она ничего обо мне не знает, и правды бы просто не выдержала. У нее бы истерика началась… Она не такая спокойная, какой может показаться тем, кто ее мало знает. И очень боится сорваться – поэтому и избегает всяких там «плохих» или «мрачных» тем, которые ее нервируют. В этом смысле она как дитя малое. Будь к ней добрее ради меня.
                Вики»
Виктория, я обещаю...
Я буду.               
                4 февраля
Детям год и пять месяцев. Няня замучилась с ними – теперь они научились ходить и лезут везде, суют свой любопытный нос в каждый уголок. Она не отходит от них ни на шаг.
- Донна Инес, до года с ними проще – положишь, и лежат себе, спят полдня. А сейчас? Надо ходить за ними по пятам.
Доминго пришел ко мне на другой день после того, как узнал о смерти Виктории.  Думал, что я буду плакать, но я ему объяснила: у меня это не получается… вот совсем… хочу, а не могу выдавить из себя ни слезинки…
- Инес, это плохо.
- Я знаю. Мне врач объяснил – плакать необходимо. Человеку становится легче. Такое вот «каменное» состояние хуже рыданий, надо выплакаться.
- Ты такая бледная, на тебя больно смотреть.
- И не надо, - я отвернулась. Он взял меня на руки, отнес на кровать и лег рядом. Мы долго лежали, обнявшись. Говорить ни о чем не хотелось. Казалось, он не может решиться высказать то, что думает, но он все-таки попытался.
- Знаешь, что мне в тебе трудно понять? Обычно такие люди стремятся к стабильности…  Им нужна надежность, опора, а ты…
- Какие… что ты имеешь в виду?
- Моя дочь – тоже из актерской семьи, правда, мы с ее мамой не такие уж звезды…  Не подумай, что я осуждаю твоих родителей, но я же вижу, как они живут – он то женится, то разводится, у нее романы… Они оба больше времени проводили на съемках, чем дома.  А ты сидела одна. Такой ребенок обычно мечтает о том, чтобы у него семья была совершенно другой. А ты… повторяешь их жизнь. Ты уверена, что это понравится нашим детям, когда они подрастут и начнут задавать вопросы?
- Не знаю. А что говорит твоя дочь?
- Она решила выйти замуж за священника, они уже обручились, свадьба – через два месяца. Говорит, что ни за что не связалась бы с человеком богемы… актером, певцом… это все не надежно. Ей нужен совсем другой муж. Я ее понимаю. Теперь я дорос до того, чтобы стать своим детям нормальным отцом. В юности я для этого не созрел еще, сам был мальчишкой…
- И что ты предлагаешь?
- Законный брак, конечно. А если ты против, скажи, почему?
- Ну… одна из причин… - я замялась.
- Так… недоверие. Я понимаю. Продолжай, не бойся, что я обижусь, давай выскажемся откровенно, - он приподнял мое лицо и посмотрел на меня в упор. - Ты считаешь, что я тебе не люблю и, может, не так уж люблю и детей, но мне выгодно стать мужем богатой… по сравнению со мной… женщины… Оставим пока эту тему. Еще есть причины?
- Наверное, есть… знаешь, о чем я подумала? Я эту жизнь себе просто не представляю. Никогда не жила так, как ты говоришь… я привыкла к свободе. Это и из-за родителей тоже… я переняла их привычки и образ мыслей… и это естественно. Хотя мать считала, что я слишком хрупкая, и для меня свобода может стать непосильным испытанием, поэтому, когда я была молода, она и пыталась себе подыскать надежного зятя, и у нее была кандидатура. Но… появился Маноло… сама надежность, конечно, ну что тут скажешь?
Он засмеялся.
- Но ведь и я не жил… тоже пропадал на гастролях… а меня мать одна растила. Я тоже не знаю, что это такое – обычная традиционная классическая семья. Но если мы не попробуем, не сделаем ни малейшей попытки пожить всем вместе… может быть,  дети нам не простят, и когда-нибудь это выскажут. Давай все же рискнем и поверим друг другу…  хотя бы на время?
Я ответила, как героиня классического романа: «Мне надо подумать».

                1 марта
У меня чуть было не возобновилась депрессия. После смерти Виктории я почувствовала бессилие. Не могла встать утром, пошевелиться, просила няню подойти к детям… она встревожилась и позвонила Доминго.
И он меня вытащил. Это стоило ему невероятных усилий. Каждый день приходил, заставлял меня встать, вел на улицу, и мы часами бродили по городу, чтобы я дошла до такого состояния, когда падают от усталости. Тогда он приводил меня домой, я ложилась и засыпала. И так – две недели. У меня наладился сон и аппетит.
Движение, вопреки нежеланию, - это один из видов лечения при депрессии.
- Ну что, нужна тебе такая жена? – спросила я как-то, проваливаясь в тяжелый сон.
- Да. Ты нам всем нужна. Я теперь от тебя не отстану.

                3 апреля
В одном из сериалов Мануэля Карлоса будет такой сюжет: две сестры влюблены в одного человека. Роль старшей предлагают сыграть моей матери (ее и будет звать Элена, именем всех главных героинь этого автора), роль младшей – мне. А того, кого мы с ней делим, - Доминго. Пока это только проект, может, из этого ничего и не выйдет.
- Мама, ну это уже просто комедия, все будут хохотать, газеты обсасывать сплетни. Теща, зять…
- Так он уже зять? – она засмеялась. – Ну, в общем-то, думаю, он уже нагулялся, и захотелось чего-то серьезного… в отличие от твоего первого мужа, который дорвался до развлечений только на пятом десятке, а до этого боялся разгневать своего покровителя.
- Ты что – решила дать согласие?
- Пока это только разговор… не официальное предложение.
- Мама, мне это не нравится… Я суеверна…  После таких совместных пиар-акций, бывает, что отношения между людьми начинают портиться. Ты можешь смеяться, но…
- Значит, этими отношениями ты все-таки дорожишь? Но боишься признаться. Из гордости? А раньше сама смеялась над актерскими суевериями.
- Играйте ты и Доминго. А я… я не буду.
- Ты знаешь, что с ним я уже говорила? Он тоже решил отказаться… по тем же причинам. Вот почему я не смеюсь.

                4 сентября
Не писала все это время, потому что было много работы, а о своих ощущениях говорить не хотелось… боялась, что стоит мне расслабиться и поверить во что-то хорошее, как сказанные или написанные слова этому повредят… 
Детям сегодня – два года. Они так смешно подражают взрослым. Говорят то с моей интонацией, то с интонацией няни. Ругаются друг на друга.  Маркус кричит, сдвинув брови: «Отдай! Это мое! Это не твое!» Сезар прячет игрушку за спину: «Не буду! Это мое! Это не твое!»               
  О нашей организации стали писать в газетах, даже сняли телепередачу. Один журналист спросил у меня: «А что, если люди, которым вы помогаете, и иной раз на бескорыстной основе, вам даже «спасибо» не скажут? Ведь, наверное, вы питаетесь этой энергией – благодарности, а если почувствуете, что ее нет, вам будет обидно?» «Раньше – бывало, и очень, потом я поняла, что жить надо импульсами – увидишь тонущего, бросайся в воду, спасай. Важность и нужность этого не должна оспариваться, подвергаться сомнению. А о том, что он скажет, когда придет в себя, вы в этот момент не задумываетесь», - ответила я. «Но ведь эти импульсы есть не у всех, раз людей в вашей организации пока мало?» - уточнил он.  «Не знаю», - просто ответила я.               

                8 октября
Две сыгранные роли за прошлое лето оказались удачными. Я точно знаю теперь свои возможности. Про меня пишут «монстр с ангельской внешностью», находя в этом особую пикантность. У меня на диво хорошо выходят злодейки – причем в этих ролях я неожиданно расцветаю: обретаю яркость и темперамент. Сказывается энергия злого текста, которая дает нужный волевой импульс, будто вливая волшебные силы в меня. Оказалось, что я не устаю от таких ролей, не испытываю нервную усталость, иллюзию изнеможения, как это раньше бывало. Вот такой психологический феномен.
За последнее время мне не предложили ни одной положительной роли. Я сама в себе эту актерскую грань нашла.
Приходила Даниэла, когда в газетах появилась реклама книги о Виктории Кастелли, издание которой я сама оплачу.
- А вы меня упомянете?
- Да, Даниэла, конечно.
- Моя фотография… я подберу те, которые ваш фотограф сочтет удачными… Я же ее единственная родственница. Наверное, стоит упомянуть, что я замужем за Роберту Барони, поклонникам Виктории это должно быть интересно.
- Да… обязательно. Хорошо, что напомнили мне.
- Она так плохо выглядела… хотя тратила тонну косметики, чтобы произвести впечатление, но если все это смыть… а все курение, оно из женщины делает старуху. Ну еще стрессы, конечно… Когда-то была красоткой, а к тридцати пяти… казалось, что я ее дочь, а не сестра. Из-за этого Вики была в отчаянии, даже хотела сделать пластическую операцию. Вот вы моложавая, как и отец ваш, лицо гладкое, ни единой морщинки, только седые виски. А так вам можно дать и мой возраст.
- Я рада, что вы так думаете, Даниэла, - я изобразила вежливую улыбку. Она осталась довольна разговором: мы щебетали как две заправские светские дамы.
                3 февраля, 2011
Сегодня – день нашей свадьбы. Маркус и Сезар сидели в церкви и озорничали, не слушая, что говорит падре. С первой женой Доминго был не обвенчан, поэтому расторгать церковный брак не пришлось. Для священнослужителя этот союз  -  единственный.
Будет ли он таким? Кто может знать? Доверие – это риск, любовь – это риск, сама жизнь – это риск…
Вот я и решила рискнуть.
И еще… это – долг. А такое понятие мне куда ближе.

                4 февраля
Я молчалива, он – тоже. Все разговоры, которые я описывала, - вовсе не норма нашего общения, они – редкость. Это первый человек, который в моих излияниях не нуждается, чувствуя все без слов. Как умное животное. В нем это есть. Инстинкт – а это больше, чем то, что люди вкладывают в понятие «ум».
Больше я не колеблюсь, не сомневаюсь и не ищу – во всяком случае, в глобальном широком смысле всех этих слов. Я определилась во всем. Нашла свои собственные ответы.
«Вы - глубоко религиозный человек, не верящий в Бога»,  - услышал в свой адрес один из литературных героев Моэма, Ларри Даррел.  Я не решалась исполнять церковные обряды, не чувствуя в себе достаточной веры, но… подумала: и вреда от этого быть не должно. А для многих мечущихся в современных джунглях актеров это – единственная психологическая опора, соломинка, за которую они цепляются. Может, в какой-то мере и я?.. Я не знаю.
Когда-то, возможно, и этот, мой главный ответ, будет более четким.
Дневник писать прекращаю. Тетрадь закрываю.