Музыкант

    Они встретились, как и договаривались, в кафе «Даурия». Музыкант явился в насквозь протёртых джинсах; «косуха» служила для них шикарным фоном, а чересчур длинные волосы, собранные в косичку, подтверждали всякое мнение, что Андрей Голованов не просто музыкант, а рок-музыкант, неформал до мозга костей, плевать хотевший и на украдкой брошенные на него взоры девушек, и на откровенно презрительные ухмылки их кавалеров. Андрей был сам по себе, никому не нужный и не нуждающийся ни в ком. Ну, никому не нужный – не совсем верно, - ведь понадобился же он журналисту из местной газетёнки, пускай даже и на время интервью. А Станислав Спицын, корреспондент «Балейской нови», кстати, тоже блеснул неформальной внешностью, по крайней мере, волосы его оказались не короче, чем у Голованова. Вот уж поистине овца овцу в отаре различает. Наверное, редакция специально выбрала Стаса для беседы с победителем музыкального конкурса «Серебряные струны», лучшим на сегодняшний день гитаристом-виртуозом.
    Андрей поздоровался со Стасом, который пришёл немного раньше и теперь спокойненько потягивал пивко. Музыкант сел за столик напротив журналиста.
    - Пива? – спросил Стас. Необходимо было настроить клиента на доверительную волну, а для этого следовало играть роль эдакого покорного слуги – захочет Андрей пива, водки или девочек – всё ему будет, лишь бы раскрылся полностью.
    - Благодарствую, - вздохнул Андрей. – Я бы, пожалуй, кофеем побаловался. На улице жуткий ветер, замёрз, как собака.
    Стас быстренько сгонял за горячим кофе. Андрей ещё раз поблагодарил, отхлебнул из чашки, закурил предложенную Стасом сигарету и произнёс одно только слово:
    - Спрашивайте.
    Стас довольно крякнул и потёр ладони.
    - Что ж… - Внезапно он спохватился и полез в карман куртки. – Андрей, вы не будете против, если я… э-э… воспользуюсь диктофоном?
    Андрей пожал плечами.
    - Как вам угодно.
    Диктофон мгновенно очутился между музыкантом и журналистом; яркой звёздочкой вспыхнула красная лампочка на торце корпуса, показывая, что запись пошла.
    - Андрей, на прошлой неделе вы поразили балейцев своей непередаваемой игрой на гитаре. – Андрей едва заметно улыбнулся, но не от похвальбы – его позабавило, что журналист так умело начал интервью – парень своё дело знал. – Наверняка всех, кому вас довелось услышать и увидеть, заинтересовал вопрос, точнее, два вопроса: как давно вы играете, и кто вас этому обучил?
    Музыкант, уже не улыбаясь, потушил сигарету. Поднявшийся из пепельницы столбик дыма не смог скрыть застывшее выражение на его лице. Стас слегка забеспокоился – вдруг он задал пусть и обычные в таких ситуациях, но не совсем приятные для Андрея вопросы?
    - Знаете, - задумчиво протянул Андрей, не меняя лица, - я отвечу вам, только сразу предупреждаю – успевайте менять кассеты для диктофона.
    Маленький чертёнок, безобидный, но весёлый, сидящий в каждом человеке, в Станиславе взвился под самый купол сознания, оглашая Вселенную радостным визгом.
    - Договорились, - кивнул Стас.
    - Вы никуда не торопитесь?
    - Я в вашем полном распоряжении! – успокоил Стас. – Если я убегу во время вашего рассказа, меня уволят на следующий же день!
    - Тогда ладно. – Андрей сцепил пальцы перед лицом и уставился в пространство, очевидно, раздумывая, с чего начать.

*  *  *

    Как и следовало ожидать, Андрей Голованов родился в музыкальной семье. Его назвали в честь деда, маминого отца, весьма уважаемого музыканта, в своё время преподававшего в училище культуры города Иркутск. Он покинул сей бренный мир, когда маленький Андрюша только-только учился ставить пальчики на грифе гитары. После смерти деда его единственным учителем остался отец, музыкант не совсем удачливый, чьё самодурство расшатало нервы не одного человека. Исключение составлял Андрейка, которого не заботило, что папа видел в сыне инструмент для добычи денег. Алексей Николаевич был пьяницей. Превосходно владевший фортепиано в не музыкальном городке, он не умел более ничего, чтобы заработать на пропитание и пропивание. Сын, утверждал он в самые насыщенные алкогольными парами минуты, исправит это досадное недоразумение. Андрей Алексеевич Голованов – первый музыкант в Балее, чей талант позволит всей семье Головановых купаться в роскоши! Маниакальные амбиции Алексея Николаевича поднимали Андрюшу посреди ночи – и тогда сын упражнялся на гитаре порой до рассвета, ублажая вдрибадан пьяного батьку. А ведь мальчику нужно было идти в школу!
    Всё закончилось тем, что Андрея оставляли два раза на второй год – в первом и пятом классах. Однако отца начинающего гения утихомирить было проблематично. Чем больше он превращался в беспробудного алкаша, тем больше требовал от сына. Тысяча и одна ночь продолжались, пока Андрею не исполнилось пятнадцать, и случилось то, что, собственно, и должно было случиться. Отец сотоварищи нажрались самогонки и принялись, как всегда, донимать бедного юношу – им Моцарта изобрази, то Бетховена «К Элизе» забабахай, или «нашу, народную, блатную, хороводную»… Достали, короче. Папаша явно не ожидал получить по кумполу гитарной декой. Добротное дерево выдержало, сознание Алексея Николаевича – нет. Долго ему лили в глотку самогон, приводя в чувство, но, слава Всевышнему, откачали. После этого случая характер отца пусть и не изменился, но аппетит поубавился. Так Андрей обрёл долгожданную свободу.
    Через два года подающий большие надежды парень поступил, как и следовало ожидать, в областное музучилище. Никого не волновало, что Андрей – внук известного музыканта, посему он поступил в суз честным путём.
    Самым запоминающимся событием, случившимся за эти четыре года пребывания в Чите, стала встреча со знаменитым гитаристом Сергеем Мавриным, навестившим центр Забайкалья с новой концертной программой. Бывший участник групп «Ария» и «Кипелов» хлестал пиво в одном пабе после концерта, и Андрею, случайно оказавшемуся там, довелось сыграть в присутствии Маврика пьесу собственного сочинения, не произведшую, впрочем, особого впечатления на Сергея. Как и любого творческого человека, это задело Андрея, и со злости он начал виртуозить что-то импровизационное. Тут-то Маврик и заинтересовался. «Сука, этот парень – настоящий дьявол!» - обалдело заявил он, когда Андрей резко оборвал игру где-то в районе двадцать восьмого такта.

*  *  *

    - У Сергея Маврина оказался злой язык, - констатировал Андрей, закуривая новую сигарету. – С того момента в музыкальном плане всё пошло, извините, через попу.
    - В смысле? – Стас был заворожён исповедью музыканта. Он говорил и говорил, не давая журналисту задавать вопросы, да это было и ни к чему. Чёрт возьми, да после этого парня даже редактура не требовалась (за исключением «попы»)!
    - Вся эта сатанинская ахинея началась после самого первого моего выступления в составе струнного квартета…

*  *  *

    Они исполняли «Реквием» Моцарта – виолончель, альт, гитара и контрабас. Несмотря на столь сложное произведение, всё шло замечательно, пока в зале не поднялся шум. Пришлось прервать музыку. Выяснилось, что преподавателю гитарного мастерства стало плохо – так плохо, что сорокалетний Геннадий Юрьевич Сидоренко умер до приезда «скорой». Сердечко наставника Андрея не выдержало рвущейся со сцены мессы по умершим.
    Земля слухами полнится, а музыкальный мир города Читы ими кишит. Человек, далеко не старый, в расцвете сил «отбрасывает коньки» во время звучания «Реквиема» - тут есть о чём посудачить! И последний двоечник-студент, еле-еле перебирающий по клавишам фортепиано негнущимися пальцами, поймёт, что дело не чисто. Однако всё на свете кончается – кончились и толки. Геннадий Юрьевич перестал ворочаться в гробу, а его ученик продолжил отправлять людей на тот свет.

*  *  *

    - Чёрт меня дёрнул играть «Похоронный марш» Шопена! – в сердцах бросил Андрей. – Сидел в своей комнате в общаге и, представляете, упражнялся этим произведением, будь оно неладно!
    - И кто же на сей раз попал под раздачу? – Разговор принимал странную форму. Более того, Стасу не понравился переход с биографии Андрея на явную чертовщину и, возможно, на откровенную бреднятину. Судя по всему, Андрюша заигрался. И теперь придётся редактировать чуть ли не каждое предложение. А жаль – та бы ещё статейка вышла!

*  *  *
    Под раздачу попала вахтёрша, свернувшая кровь не одному поколению студентов. И если чёрт дёрнул Андрея поупражняться «Похоронным маршем», то Елену Гавриловну бесы занесли на второй этаж общаги, откуда она и навернулась, споткнувшись о котёнка. Кто припёр этого котёнка в обиталище студентов, одному дьяволу известно, ибо после того, как вахтёрша спикировала по ступеням и приземлилась аккурат на голову, никто, естественно, не удосужился сказать, чей он. Четыре года обучения – фигня по сравнению с годом в исправительной колонии общего режима. А что вахтёрша померла – не беда, меньше вони будет.

*  *  *

    - Я тогда, конечно, никак не связал то происшествие с Шопеном, - спокойно сказал Андрей. Кофе давно был выпит, и на его месте красовалась кружка с бархатистым пивом. Половину Андрей успел пригубить. – С «Реквиемом» и то больше проблем было. А здесь… Тогда для меня это было совпадением, не более.

*  *  *

    Следующее «совпадение» приключилось во время выпускного экзамена по основной специальности. Андрей исполнил перед экзаменационной комиссией «Колыбельную» Гершвина, причём в джазовом варианте. Не стоит, видимо, говорить, что все члены комиссии… уснули! И не могли их разбудить в течении пяти часов! Это шесть-то человек, заслуженных артистов, привыкших к любой музыке! Тут-то до Андрея дошло, что дело пахнет нехорошо, и душок сей имел явный сатанинский налёт. И если от двух предыдущих событий можно было отмахнуться, то в ситуации с экзаменом этот номер бы не прошёл. Тем более, что один из членов комиссии впал в каталепсию, в кою и перешёл глубокий сон. Это, знаете ли, не шутки шутить.

*  *  *

    Станислав усмехнулся.
    - Значит, вы полагаете, что, исполняя некое музыкальное произведение, вы тем самым физически влияете на людей?
    Андрея усмешка нисколько не задела.
    - Приходится.
    Журналист откинулся на спинку кресла.
    - Эх, жаль, при вас нет гитары! Говорить-то можно об этом долго, а вот фактами подтвердить…
    - Я и не жду, что вы мне поверите, - сухо отозвался Андрей.
    - Кстати, - Стас подался вперёд, - никаких происшествий во время вашего выступления на прошлой неделе не случилось. Что вы на это скажете?
    - Я сыграл нейтральную тему.
    - Простите?
    - Так я называю произведения, названия которых ни о чём не говорят. Например, прелюдии, токкаты…
    - Выходит, степень опасности, скажем так, вашей игры на гитаре зависит в основном от названия?
    - Когда я перед аудиторией, я руководствуюсь именно этим. Не хочу рисковать.
    - Ну, что ж… - Журналист выключил диктофон. Вся эта бреднятина ему осточертела. «Зря время потерял», - мысленно вздохнул он, а вслух добавил: - Приятно было побеседовать, Андрей. Конечно, не всё, вами сказанное, пойдёт в номер…
    - И не надо, - резко перебил тот. Поднялся и, протягивая руку для прощального жеста, бросил: - Адьёс! – И исчез.
    Коротко и ясно. Не надо быть Фрейдом, чтобы понять – Андрей обозлился. Было ли причиной злости нежелание Стаса поверить ему или нечто иное, журналиста не сильно беспокоило. Перебесится. Придёт домой, гитарку в руки возьмёт, сыграет какой-нибудь «Каприс», успокоится. Авось никто не помрёт.
    Стас вышел из кафешки, когда погода окончательно испортилась. К неестественному для лета холоду добавился дождь с градом. А минут через десять загрохотало – как раз, когда журналист добрался до редакции. Подняв опухшее от ледяных капель и градин лицо к небу, Стас покачал головой.
    - Ой, не к добру всё это! – После чего развернулся и поспешил в здание редакции.

*  *  *

    Журналист оказался прав. Едва придя домой, музыкант схватил электрогитару и весьма нервно исполнил тему, от которой впоследствии пострадали не живые, а мёртвые. Станислав Спицын немедленно бы бросился писать сдобренную виртуозными эпитетами статью, если бы узнал, что через час после того, как он уселся в своём кабинетике в редакции «Балейской нови», городское кладбище извергло на свет божий десятки гробов, вымытых чудовищной силы ливнем. Страшный груз вместе с потоками воды ринулся вниз по улочкам района Ушканка к центру города, дабы ввергнуть в ужас не одного человека. И когда последний гроб врезался в дверь управления ГИБДД, Андрей Голованов прекратил терзать струны. Его лицо прорезала зловещая усмешка. Музыкант был доволен, хотя вряд ли бы Антонио Вивальди, будь он жив и находясь рядом, обрадовался тому, что сотворила его «Летняя гроза»...