Караваджо

 Караваджо принято считать величайшим художником.
 Однажды я решил посетить выставку данного живописца.
 Жаль, фотографировать было запрещено, поэтому фотоаппарат я оставил у себя дома.  Однако, вопреки всем моим ожиданиям, много хитрецов, нарушая заповедь, пренебрегли и, когда наш экскурсовод поворачивался к картине, когда его спрашивали об образе Мадонны на разных полотнах, сами в это время, выключив вспышку, щёлкали, как обычно говорят, только шум стоит! Настроение у мссы людей было вялое. Один толстосум в сиреневом пиджаке шёпотом сказал своей миловидной леди:"Будет, что показать зятю! Наконец-то он оценит мою духовность. Сходил ведь всё-таки". Сам экскурсовод чуть не засыпал. Чтобы не впасть в спячку, он то и дело повторял для визитёров, чтобы они перешли к следующей картине: " Караваджо изысканный".  Надеясь, что они ещё раз сюда придут, подмечал: "Ведь это у нас отнюдб не одна выставка караваджинизма".
 Как оказалось, одним из посетителей был журналист местной газеты. Он мне представился и назвался Виктором. Псевдоним у него был Сомнов. Он меня спросил:
 - Вы любите таких людей, как Караваджо?
 -Простите, но я с ним лично не знаком.
 - Да я вижу, что вы любите его картины. Но ведь он был вспыльчив до безумия, как сообщается.
 - Я с ним не жил, не могу судить.
 - Зря.
 - Он меня не касается .
 - Касается. Вы просто его биографию не читали.
 -Читал, но ничего от этого не меняется.
 - А как бы вы отнеслись, будь он того, спал бы с мужиком?
 - Со мной ведь он не спал! - покраснел я.
 - Не дай Бог, если бы он вам на глаза попался. Он злой...
 -Но живопись - это другое.
  - Но вас интересуют ведь отношения Баскова и Фёдоровой?
 - Нет.
 - Вы их слушаете?
 -Нет.
 -Понятно. Расскажите подробнее о себе, - сказал журналист, рассчитывая хоть что-нибудь животрепещущее написать то ли обо мне, то ли о Караваджо.
  - Это не является существенным.
 - Почему вы пришли на выставку?
 - Потому что мне нравится творчество этого художника.
  Тут журналист почесал затылок, словно в его мыслях звучало: "Хм, что мне в статье-то написать?"
 Далее он поблагодарил меня и пошёл допрашивать смугловатого парнишку.
  Мне не было дела до этого, и я начал повторно разглядывать картину "Гадалка".
  Меня прервал голубоглазый джентльмен  с одной из известных картин в руке.  Это "Юноша с корзиной фруктов".
  Безусловно, картина находилась и находится  в галерее Боргезе, если говорить об оригинале.
 - Молодой человек, - спросил он меня, - за сколько бы вы купили эту картину у меня?
 Я, сразу понимая, что мне не расплатиться с этим человеком (ведь даже за выставку я отдал половину своей зарплаты), сказал:
  - У меня не таких денег.
 - Я ведь за дёшево. Буквально триста тысяч.
 - Простите меня, но я не в состоянии...
 - Но ведь вы сюда за чем-то пришли? Обычно у меня покупают и за восемьсот. Вы ведь ничего в этом не понимаете. Это оригинал.
 - Да, действительно, ничего не понимаю! - воскликнул я, прекрасно понимая, что она хранится в Италии, а суёт он мне копию. - Ведь я просто любуюсь.
 - А вы бы не хотели её у себя дома?
  - Нет, категорически.
 - Хорошо, скину до ста пятидесяти.
  - Я отказываюсь.
 Он посмотрел на меня с видом недоумения, желая добавить:
  "Мне её сам Караваджо когда-то продал".  Но, благо, не стал себя позорить и дальше.
 - Ладно, я продам другому клиенту! - съехидничал он.
  Вдруг он подошёл к тому толстосуму в пиджаке.
 Тот согласился и купил её даже за восемьсот.
  - Будет, что показать зятю! Блесну вот эрудицией и скажу,что эта картина называется... А как она называется? - спросил он у жены.
  - "Юноша с корзиной фруктов".
  - Хм, точно! Я что-то забыл, - ухмыльнулся он, почесав себе подбородок.
  Выставка кое-как подходила к концу, но нас предупредили, что  можно ещё зайти в другу комнату, чтобы оценить, как рисует современный последователь караваджинизма.
  Мужчина с длинными волосами трудился, как полагается настоящему творцу. Сосредоточенный, он словно фильм смотрел, а не создавал.
  Его мастерская была полна полотен с античными мотивами: полно изображений Купидона, Платона, умудрился он даже нарисовать женщин в народном  собрании (это комедия Аристофана).
 Одна из его полотен, а именно "Купидон", больше всего приглянулась девчонке лет тринадцати с русыми волосами, что стояла с мамой. Дело в том, что Караваджо обращался к античности, как и современный художник. Девочка прекрасно знала, что при всём желании ей не продадут полотна Караваджо в оригинале, но оставалась возможность купить хотя бы эти картины.  Верней, в ней сидела сильная надежда на это.
 - Дяденька, дайте мне, пожалуйста, вот эту картину, - прижала картину к своему сердцу девочка и спросила: - мама, можно мы её купим?
 - У нас нет таких денег - воскликнула мама, поправив ручку своей сумки.
 Девочка с картиной отвернулась к стене, словно не желая отдавать сокровище.
 Тут подбежал тот джентльмен, продающий картины.
  - Что, финансовый вопрос? Я вам могу подсказать?
 - Дядя,мы хотим купить картину.
  - Я делаю скидку, - перебил он, тридцать тысяч, и продано.
 В этот момент подключился сам живописец:
 - Я, конечно, понимаю. Экономика - ваше ремесло! Искусство - моё...
 - Я ничего, - помутнел от стыда (как никогда) делец.
  - Вы понимаете, моими картинами должны  наслаждаться, а не превращать это в банальный бизнес. Я дам эту картину девочке бесплатно.
 - Но где же выгода? Вы ведь столько изображали...
 - Изображал, но для обычного народа, - покраснел художник и взвыл, даже зарычал: - Идите прочь, твари бумажные!
  Художник заплакал, только после ошеломительного крика делец умчался, дабы не вливать в себя гнев.
 Все ушли, но ушла и девочка с Купидоном.
 Возможно, Караваджо и был вспыльчив, как гроза, но это было, я думаю, проявлением сочувствия к бедным людям. Мне жаль тех, на которых зарабатывают.
  Пройдут те года, когда творца не будет живым, он засядет в душах людей корыстных и любящих. Любящие -это те, кто хранит в душе память о созидателе мировой величины. У корыстных планка ниже...
 Сейчас эпоха постмодерна. Очень хочется верить, что служители Муз будут служить только Музам, как Караваджо, а не Плутосу, покровителю богатста. Караваджо вряд ли бы позволил обменять лишь на бумажки свои творения.
 Я не против денег, я против, чтобы они были на первом месте.