Залив Воспоминаний. Глава 3

Традиционный  сбор

Частые удары гаечным ключом по сковородке, висящей на дереве, возвестили, что пора к столу.
-  Слово просит пролетарий прилавка Семен Ефимович Стодольник, - сказал Виля, традиционный тамада.
Семен встал с наполненным стаканом в руке.
-  Все, как в школьной задаче. Мы вышли из пункта «А» и должны прийти в пункт «Б». Они для всех одинаковы, а вот пути – разные. Если измерить расстояние между пунктами по прямой, то от роддома до кладбища смехотворно близко. Мы все в дороге... На этом пути попадаются события радостные и незабываемые. Одно из них – приезд Володи...
-  Дылда! Ты с ума сошел! Свой трактат представишь в письменном виде. И к чему эти кладбищенские намеки?! – не выдержал Арам.
-  Молчи, Сопель. Высокие мысли и ты – понятия несовместимые...
-  Семен, народ проголодался... Чтоб ты, Вовчик, был счастливым. И здоровым. И удачливым. Чтоб друзей не забывал. Мы рады твоему приезду безмерно. За тебя!
-  Дрозд, наведи порядок, - взывал Семен к тамаде, - чтобы не затыкали рот пролетариям!
Но его уже никто не слушал – все выпивали и закусывали. Разговор, едва слышный и громкий, пьяной походкой блуждал среди них.
Всё как всегда: обычная перепалка Арама и Семена, лица друзей, их голоса. Перед Володей поставили глиняный горшочек с его любимым жарким с дерунами, которое он и не помнил, когда ел. Только две женщины могли приготовить это блюдо так вкусно – мама и Валентина. Попробовав его, он посмотрел на Валентину и в знак благодарности кивнул. Он не слышал, что она сказала, но по губам понял: «На здоровье!» Стол, подвергшийся первому натиску, все еще был красив.
Володя встал.
-  Ребята, сегодня такой счастливый день! Это потому, что я вижу вас всех. И потому что сегодня я – в сказке. И потому что, Бог дал мне хороших друзей, половина которых – ваши жены, красивые, умные, добрые. Предлагаю выпить за их здоровье и за то, чтобы им хватало сил терпеть вас, охламонов. За любовь!
-  Льстец! Нет – каков льстец! - Виля погрозил пальцем. - Теперь понятно, почему они все так любят тебя. Но тост хороший. За любовь!
Застолье покатилось по наезженной дороге дружеской встречи. День уходил за горизонт, унося котомку заката. Зажгли костер. Семен взял гитару. Прошелся своей ручищей по струнам. Казалось, что огромными пальцами он не может прикоснуться отдельно к каждой струне, но ему это удавалось – играл он хорошо. Семен снова прошелся по струнам.
-  "На военном кладбище", - попросил Николай.
Семен кивнул и негромко запел:
            «В одном строю им суждено стоять,    
             и нет нужды команды подавать –
             здесь ровно все и смирно. Тишина...
             Команды “Вольно!”  им  не будет никогда».
И вдруг взорвался – стал провозглашать отрывочно с паузами, словно спотыкаясь на каждом слове:
             «В торжественном… марше… колонны… стоят… –
            Парад…, ставший вечным... Последний… парад!..»
Потом повторил первые две строчки напевно и грустно. А дальше – в такт музыке отрывистое, безвольное бормотание, словно свалилось на него большое горе: “Команды подавать”... “Им суждено стоять”... “Здесь ровно все и смирно… Тишина”...
Семен умолк. А струны все еще рассказывали о военном кладбище. Потом и они умолкли.          
-  Давайте помянем Никиту, - предложил Володя. - ему бы сидеть с нами за этим столом...
Молча выпили.
Никита Заславский ушел служить в армию и не вернулся. «Погиб при исполнении служебного долга» – такое туманное объяснение и ничего более. Через несколько месяцев с трудом удалось узнать кое-какие подробности.            
Это произошло на стрельбище. На огневом рубеже рядом с Никитой лежал самый жестокий «дед». Он сказал Никите:
-  Сосунок, если хоть раз не попадешь, вечером будет спектакль.
-  Попаду, - ответил Никита и направил карабин на своего мучителя. Тот заверещал, как свинья, почуявшая свой последний час. И Никита выстрелил.
Неподалеку лежал еще один злобный “дед”. Он вскочил и побежал, петляя, как заяц. Через несколько секунд и он неподвижно лежал на снегу.
Для выполнения упражнения «стрельба по мишени номер шесть» Никите выдали три патрона. Как он хотел распорядиться последним патроном, никто никогда не узнает: грянул третий выстрел – его убил «дед», друживший с убитыми.
- Дедовщина-дедовщина! - сказал Виля. -  Столько лет болтовни об этой гнусности – и ничего не делают, чтобы ее не стало. Не может быть, чтобы старший сержант запаса Дроздинский знал, как от нее избавиться, а маршалы и генералы – нет.
-  Как избавиться, старший сержант? - спросил Семен.
-  Очень просто. Существует такой порядок: пополнение распределяется по подразделениям, чтобы старослужащие передавали свой опыт молодым солдатам. Так было всегда – веками. И это было правильно. Сейчас, когда нравственные устои расшатались до предела, когда потеряна вера и в Бога, и в построение коммунизма, и в элементарную порядочность (вы можете себе представить злобного «деда» порядочным человеком?), в нашей армии это делать нельзя. Для того, чтобы лишить так называемых «дедов» объекта насилия, нужно формировать подразделения из новичков по примеру полковых школ и учебных полков, в которых за короткий срок не то, что солдат, - прекрасных младших командиров делают. Я прошел через полковую школу и знаю, что говорю...
-  Послушай, Дрозд, - Борух Спиноза не твой родственник? -    поинтересовался Арам.
-  По материнской линии... А по отцовской – Эммануил Кант...
Ночь отступила – пламя костра потянулось к небу. Искры огненной мошкарой улетали в ночь и исчезали в ней. В костер бросили еще ворох хвороста. Огонь, как клубок рыжих хищников, с ворчанием жадно набросился на него и рвал свою добычу, с треском разгрызая неподатливые сучья. Насытившись, лениво ползал по объеденным веткам, покрытым белым саваном пепла, и  все еще завораживал.
-  Фрося, давай напоследок «Темную ночь»... -  попросила Галя. -  Отец любил ее...
«Фрося» – еще одно прозвище Семена. Он любил играть на гитаре и петь. И, бывало, объявлял: «Выступает Стодольник Сема!», подражая полюбившейся героине одного из фильмов, которая громко объявляла в своем сельском клубе: «Выступает Бурлакова Фрося!». Так у него появилось еще одно прозвище.
И в темной ночи, укрывшей бескрайнюю степь, засвистели пули. И ветер гудел в проводах, и тревога, и грусть, и надежда смешались с любовью и нежностью, и они в любую минуту могли оборваться, потому что могла оборваться жизнь.
-  Эх, ребята, - когда песня закончилась, сказала Галя, - дай Бог, чтобы нас минула чаша сия. Страшное было время. И сейчас вирус безумия бродит по миру. Рядом с нами кровавые войны: Югославия, Приднестровье, Армения, Азербайджан, Чечня. Звериная ненависть с оскалом смерти. Мальчики, я боюсь. Боюсь за вас, за детей, за наших стариков. Мы жили в светлое доброе время, и оно прошло.
-  Не знаю, что делать, - негромко, наклонившись к Араму, сказал Николай. -  Слыхал? Она живет в вечном страхе. Сначала я думал, что пройдет само по себе. Теперь понял – ее нужно лечить.
-  Почему ты считаешь ее больной? У нее повышенное восприятие опасности. Вот сейчас – я вместе с друзьями. Костер. Тишина. Это все, - он широко развел руки, - мое счастье. И вот – треск в костре. Как выстрел. И подумалось: убили сейчас в Карабахе человека – моего брата... Ты думаешь – я больной? Нет! Время наше больное... Как точно твоя Галя нашла слова: «Звериная ненависть с оскалом смерти». Откуда она взялась – ненависть?  И эти ублюдки, для которых убить – пара пустяков?
-  Арам, дама желает закурить, - сказала Аня. -  Спасибо. Откуда берутся эти ублюдки? Они всегда были. Просто прорвало трубу... Вы же знаете большой луг возле нашего дома. Под палящим солнцем он стал неживым. И вот прорвало трубу. Вода затопила его. И что вы думаете? Выросли и цветут болотные растения. Откуда они взялись? Их семена были всегда, а когда создались условия, они проросли.
Во время войны немцы не привозили из Германии полицаев. Предателей хватало. И доносчиков было достаточно. За буханку хлеба доносили на людей, спасавших евреев, и знали, подлые твари, что за это расстреляют  и тех и других. Да что там за буханку?! За просто так!.. 
Арам, в душах людей ничего не ломалось. Просто повылазила мразь, жившая тихо, когда ей не давали поднять голову. Потому что теперь её время. Наверно, мы все тоже виноваты. Недавно прочла умную книгу – это Талмуд. В нем такая мысль: каждое поколение, при жизни которого не восстановлен Храм, виновато в его разрушении. Это чудовищное обвинение, но в этом что-то есть... Возражения?
Возражений не было.
Полина подсела к Валентине. «Ей, должно быть, неуютно в этой толпе жен и мужей», -  подумала она.
-  Что ты все молчишь и молчишь, Валечка? - участливо спросила она.
Валентина вздохнула и виновато улыбнулась.
-  Да, так. Воспоминания одолели.
-  Это хорошо, когда есть, что вспомнить... Давай выпьем.
Полина подняла стакан и посмотрела на вино. Валентина сделала то же самое и, любуясь цветом, сказала:
-  Красивое. И вкусное. Конечно, в бокале оно звучит лучше. Но важно содержание.
-  Воспоминания бывают разными. В хороших – эхо счастья. Я их бережно храню. 
-  Ребята! - громко призвала всех Катя. -  На посошок!
Катя подождала, когда все нальют.
-  Девочки, - сказала она, - нам очень повезло – наши мужья дружат. И дорожат дружбой, как любовью. За дружбу!
Костер умирал. Ночь, дождавшись его кончины, сомкнулась над пепелищем. Все разошлись, и слышно было, как устраивались на ночлег в мужской и женской палатках.

                Прощальная  уха

Виля проснулся и разбудил Семена. Тот открыл глаза и что-то пробормотал.
Пунцовое солнце отделилось от горизонта. Его багряные лучи скользили по земле, образуя длинные тени. На деревьях не умолкала птичья скороговорка. Он зашел по колено в воду и умылся. Подошел к палатке. Семен спал, причмокивая губами. Виля тряхнул его плечо.
-  Уже? Да-да-да... -  и повернулся на другой бок.
Виля взял его за ноги и волоком вытащил из палатки. И только тогда он проснулся.
Рыболовные снасти были приготовлены с вечера. Взяли их и пошли по сырому от росы песку. Место прикормили еще вчера. Забросили удочки. Поплавки по-приятельски плавали рядом. Холмы на правом берегу, укрытые сизой дымкой, были похожи на горы. Пахло утренней свежестью, настоем трав и прибрежной лозой. Тревожный плеск рыбы иногда нарушал тишину и покой.
-  Ты знаешь, что такое рай? - негромко спросил Семен.
Виля понимающе улыбнулся и сделал широкий жест:
-  Это рай...
Николай проснулся, когда солнце поднялось и опустило на землю невесомую вуаль теней.
-  Браконьеры, - крикнул он, - подъем! Закон нужно преступать ночью или, в крайнем случае, ранним утром.
Арам, Николай и Володя, наскоро умывшись, прихватив с собой бредень и ведро для улова, пошли к ближайшему озеру. Арам и Володя, стараясь не шуметь, вошли с бреднем в воду. Первый заход принес много водорослей. Николай, ругаясь, очищал сеть. Второй и третий – ничего, кроме разочарования. Потом пришла удача, и начались рыболовные страсти.

Неистовый птичий гам на дереве, под которым стояла палатка, разбудил женщин.
- У них что-то случилось? - спросила Аня, вслушиваясь в голоса птиц.
-  Случилось, - ответила Полина. - Настал еще один день. Они живы. Здоровы. Ценят это. Ну, и сплетничают, конечно...
Встали дружно. Умылись. Причесались. И начали возиться по хозяйству: зажгли хворост в очаге, вскипятили воду, заварили чай, сделали бутерброды.
Сначала они говорили тихо, оберегая сон мужчин. Потом стали говорить громче.
-  Вот лежебоки! - возмутилась Катя, поглядывая на мужскую палатку. - Где они берут силы столько спать?
Она решительно подошла к палатке и сказала:
-  Ребята, пора вставать! Завтрак готов...
Ответа не было, и она заглянула в палатку.
-  Девчонки, мужики сбежали!
-  Никуда они от нас не денутся, - сказала Полина. - Вон они идут, красавцы...
Мужчины торжественно шли вдоль берега и с гордостью несли улов. Шествие возглавлял Семен. Он обмотался сетью от бредня, с которой живописно свисали водоросли, в руках была палка – ею постукивал, как жезлом, и был похож на Нептуна.
-  О, красивые из красивейших! О, умные из умнейших! -  склонился он в низком поклоне. - Примите дар сей скромный – итог утренних забот наших...
Мужчины положили к ногам женщин весь улов. Катя, приняв величественную позу, молвила: 
-  Мы ценим усердие ваше, и приглашаем разделить с нами трапезу.
После завтрака Семен заявил, что приготовление ухи – дело мужское, и он займется этим лично. “Прощальная уха”, как ее окрестили, удалась. Ее хвалили, требовали добавку, и Семену это доставляло радость.
Много пели, а когда Семен устал, гитару взяла Валентина. Она долго наигрывала какую-то незнакомую мелодию. Потом запела, склонив голову над гитарой:
    «Пушинки тополей, как белые снежинки,
    летают в воздухе покорные судьбе.
    И ты и я – такие же пушинки –
    случайно встретились, благодаря  тебе».
Володя был удивлен – это были его давнишние стихи. Валентина подняла голову, встретилась с ним взглядом.               
    «Быть может, провиденью было нужно
    или Всевышний волею своей
    (они друг с другом были очень дружны),
    мою судьбу соединил с твоей».
А дальше они уже пели в два голоса – Володя ей подпевал:
    «Пушинки тополей, как белые снежинки,
    летают в воздухе покорные судьбе.
    Мы все-таки счастливые пушинки –
    спасибо Богу, Провидению, тебе...»
Семен встал и ушел. Вернулся он с листом бумаги и ручкой.
-  Диктуй слова, - сказал он.
Он прилежно записывал, а в конце спросил:
-  Кто написал – знаешь?
Она помолчала. Потом, решившись, сказала:
- Пиши – слова Владимира Линёва, музыка Валентины Веткиной.

                (Продолжение следует)