От Голикова к Гайдару

                КОМАНДИР ПОЛКА
  Мальчик из Арзамаса Аркадий Голиков в 17 лет командовал полком. Когда у писателя Гайдара спрашивали об этом, он отвечал, что это не биография, а время было необыкновенное. Строго говоря, эта аргументация использовалась им с подачи члена Реввоенсовета Данилова. Он при встрече с мальчишкой-командиром, по воспоминаниям Гайдара, "добродушно похлопал" его по плечу и сказал, улыбаясь: "Только в революции могут происходить такие вещи". "А я стоял худой и взволнованный, вытянувшись в струнку", - позднее записал в дневнике писатель.
  В писательской автобиографии 1937 года Гайдар указал, что был командиром 23-го полка в Воронеже и командиром 58-го отдельного полка по борьбе с бандитизмом.
  "Я был тогда очень молод, командовал, конечно, не как Чапаев. И то у меня не так и это не эдак. Иной раз, бывало, закрутишься, посмотришь в окошко и подумаешь: а хорошо бы отстегнуть саблю, сдать маузер и пойти с ребятишками играть в лапту!" - находим его признание в автобиографии.
  Гайдар не любил вспоминать о гражданской войне и своем командирстве. "Частенько я оступался, срывался, бывало, даже своевольничал, и тогда меня жестко за это свои же обрывали и одергивали, но все это пошло меня только на пользу", - честно и самокритично признавался он в писательской автобиографии. Что это за проступки? Они разные. Кое-что о них известно по воспоминаниям сослуживцем, исследованиям биографов.
В основе большинства - командирская неопытность, беспечность в силу молодости или стечение обстоятельств. То Голиков устраивает фронтальную атаку и в результате - большие потери среди его подчиненных. То схватывается с укравшем у него винтовку ординарцем командира полка и попадает под арест. То, сам будучи командиром полка, не думая о последствиях, оставляет без присмотра листки бумаги, на которых отрабатывает фигуристую подпись. То - гораздо страшнее - в условиях тайги отдает без суда и следствия приказы о расстреле пленных бандитов и сам стреляет по беглецам-бандитам.
  Гайдар по образованию /Московские и Киевские командные курсы и Высшие командные курсы/ и жизненному опыту был и оставался военным человеком. О себе он судил с позиций военного, то есть прагматично и требовательно. Поэтому он особо не распространялся о своих боевых заслугах и статусе мальчика-командира. Потому что для себя сам он четко ответил на важнейший вопрос, соответствовал ли его командирский опыт командирскому. А его биографы серьезно не задумывались, насколько настоящим он был командиром. Ответ Гайдар дал в 1941 году, логикой  дальнейших поступков.
 Конечно, суть такого феномена, как вундеркинд в папахе, не только в стечении исторических обстоятельствах, но и в самой личности. Подросток из Арзамаса обладал завидным по нынешним временам идеологическим зарядом, обеспечившим ему, как раньше говорили, активную жизненную позицию. Он подвижен, наступателен и неутомим, как бесенок. Мотивация его поступков /а он рвался, как бессребреник, с вышестоящих командирских должностей на нижестоящие в бандитствующие регионы уничтожать белогвардейцев/ подкреплена только одной идеей - борьбы за "светлого царства социализма". С чего бы, казалось? Благополучная семья с приемлемым достатком, не втянутая в социальные противоречия, без серьезных обид на социальный строй. А он пишет матери: "Все, что было раньше, - это пустяки, а настоящее в жизни только начинается. Я ушел воевать за светлое царство социализма".
На поверхности - внешнее благополучие. А в душе - обида родителей на старый мир, которую ребенок впитал с молоком матери-дворянки, замужем за рабочего, прятавшего прокламации в революционном 1905 году в пеленках Аркадия. Этот год был для него знамением новой жизни. Потому в "Школе" мальчишка выспрашивает родителей и досадует на "негероические" рассказы матери про мокрые пеленки во время обыска. Потому выплескивает сопереживание в газетном творчестве, рассказах о революции 1905 года в пермской "Звезда", в стихах в окружном "Красном воине", в уральских повестях "Лбовщина" и "Лесные братья".
Социальная злость копилась в столкновениях с барчуками в арзамасском реальном училище. Аркадий, по воспоминаниям однокашника Адольфа Гольдина, вставал на защиту слабых. Интерес к теме революции подкреплялся и чтением. Мальчик в ребяческих играх подражал героям романа С.М.Степняка-Кравчинского "Андрей Кожухов", которые тайно переходили госграницу, носили за поясом револьверы и ножи, отстреливались на конспиративных квартирах.
Деятельный и восприимчивый ко всему новому, Аркадий Голиков рано начал взрослую жизнь не только благодаря раннему духовному взрослению. По комплекции он был рослым пареньком. Рано закурил и потом всегда уважительно высказывался о табаке, считая его мерилом достатка. Роль садовника в любительском спектакле, школьной самодеятельности была интересна 12-летнему Аркадию тем, что можно было закурить, не опасаясь нареканий взрослых. Таков один из рецидивов безотцовщины в годы Первой мировой.
13-летнего подростка увлекли революционные события 1917 года. Он бегал на митинги и собрания, распространял листовки, выполнял другие поручения большевиков, проводил ревизию купеческих лавок, учился обращаться с винтовкой, обучался азам военного дела в боевой дружине РКП /б/, патрулировал улицы Арзамаса. Однажды поплатился за это, получив на ночном перекрестке поверхностный удар ножом от неизвестного.
Этот рискованный образ жизни Аркадия встревожил мать. Пользуясь партийными связями, она сплавила нестабильного подростка от греха подальше на теплое местечко адъютанта начальника /командующего войсками/ обороны и охраны железных дорог России, тем более что служба проходила рядом с Арзамасом и Нижним Новгородом. Он прибавляет себе возраст, называя годом рождения 1901-й, а не 1904-й - одна из деталей его успешного продвижения по командирской стезе. "...Я был высокий, широкоплечий и, конечно, соврал, что мне уже шестнадцать", - отметил Гайдар в писательской биографии. К слову, был еще и грамотным, что по тем временам - находка для пришедших к власти большевиков.
  Это местечко оказалось временным для такого "моторного" паренька в полуофицерском френче, в ремнях и с кортиком на левом боку . Не удовлетворяла его и должность начальника команды связи при штабе командующего. Жизнь в штабном вагоне ведомственного поезда быстро наскучила. Голикова направили в Москву на учебу, где он тоже не засиделся.
  В середине марта 1919 года Аркадия зачисляют на 7-е советские пехотные курсы, с 10 апреля переводят на 4-е пехотные московские курсы, а примерно через неделю - на 6-е Киевские. Это подтверждено архивными изысканиями Гольдина. В автобиографии 1922 года - небольшая неточность в дате: "В марте 1919 года /на самом деле - конец апреля - С.Останин/ уехал вместе с 6-Киевским пехотным полком имени Подвойского на Украину".
К тому времени на Украине наступило относительное затишье. В марте-апреле войска Украинского фронта, ведя бои с петлюровцами и интервентами, освободили большую часть Правобережной и Южной Украины, а также Крым. Интервенция Антанты потерпела крах. Курсант Голиков взялся за учебники. А 16 мая, после неполного месяца учебы, он в составе боевого отряда особого назначения отбыл на Петлюровский фронт. Так на Украинском фронте, который в начале апреля был преобразован в три армии, называли пространство между Киевом и Харьковом, насыщенное вольницей сына извозчика и выпускника духовной семинарии Симона Петлюры.
С ним все было непросто. Советы дважды объявляли о его разгроме - в апреле и октябре 1919 года. Голикову вместе с курсантами, действовавшими совместно с краснопартизанскими отрядами, пришлось "добивать" Петлюру с весны по осень, а также зимой - на границе с Польшей, причем в августе - сдавать Киев Петлюре. В критический момент боя Аркадий заменил командира роты Яшку Оксюза. 
Летом 1919 года значительная часть Украины была захвачена войсками Деникина. Киев на короткое время стал одним из центров руководства партизанским движением. Оно противостояло другому движению - националистическому. Из той же автобиографии краскома Голикова: "Участвовал почти все лето в боях против атаманов Григорьва, Струка, Шекеры, Тютюника и Соколовского". Это уже направление Южного фронта.
   В августе 1941 года Гайдар вспоминал: "Двадцать два года тому назад,  в эти же августовские дни,  я, тогда еще мальчишка,  комсомолец,  был с  комсомольцами на  фронтах Украины в  этих же местах.
     Какие были среди нас политики!  Какие стратеги!  Как свободно и  просто разрешали мы проблемы европейского и мирового масштаба.
     Но,  увы!  Учились мы  военному делу  тогда  мало.  Дисциплина хромала. Стреляли  неважно  и  искренне  думали,  что  обрезать напильником стволы  у винтовки нам не разрешают только из-за косности военспецов главного штаба.
 Но нас в армии было тогда еще немного.  За молодость бородатые дяди нас любили.   Многое  нам  прощали  и   относились  к   нам  покровительственно, благодушно".
Под Коростенью и Новоград-Волынским он воевал против банд Соколовского, а  под Фастовом, взаимодействуя с конноказачьей бригадой и Багунским полком, громил Петлюру.
"23 августа получил производство, назначен командиром 6-й роты 8-го полка курсантов Ударной бригады, в составе которой и принял с 24 августа по октябрь жесточайшие бои за оборону Киева от атамана Петлюры, - отмечал Голиков. - Прошел 300 верст в составе арьергарда, прикрывавшего паническое отступление наших войск, и вышел к Галили с ротой курсантов семнадцать человек из ста восьмидесяти. В это время мне было пятнадцать лет". Голиков, по существу подросток, выжил в жесточайших условиях и подчиненных вывел к своим. Тогда же успел переболеть сыпным тифом. На этом "конкурсе" командирских вакансий, как видим,  пришлось 18 человек на место.
Как правило, пехотные командиры в условиях штыковых атак долго не жили. Подросток из Арзамаса продемонстрировал поразительную выживаемость на пути отступления, оставляя, помимо матери городов русских, Одессу, Курск, Воронеж и Орел.
  "Перебирая в памяти всё, что прошло, что оставило след в душе после бескрайнего фронта и похоронного марша орудийных гулов, я чаще всего вспоминаю реку Донец, лес, пересыпанный разводами узорчатых цветов", - писал Гайдар позднее.
Обстановка была такой, что приходилось действовать на внутренних фронтах в окружении, полупартизанскими методами - засады, наскоки и арьергардное отступление. В письме к отцу Аркадий называет несколько своих командных должностей: "комиссар отряда курсантов, усмирявших кубанских казаков", "красный офицер взвода". Тем же летом Голиков становится полуротным 6-й роты сводного маневренного полка курсантов и в сентябре - командиром этой роты.
"Когда мне было 15 лет, я командовал ротой. У меня в роте были люди с бородами, были люди плохого порядка, были люди, которые не хотели тебя слушать. Чем я мог их держать? Тем, что твердо верил в то, что нужно было делать. И ценой этого я добивался того, что меня слушались", - вспоминал Гайдар в сентябре 1940 года. Была не только идея. Выжить помогла злость, говорил он в октябре 1941 года партизанам под Ляплявой.
Партизанский 1919-й год нашел отражение в одном из гайдаровских фельетонов /"Теоретическое обоснование"/, опубликованном в феврале 1926 года в пермской "Звезде". Автор предупредил читателей, что в некие прошлые времена "командовал партизанскими и полупартизанскими отрядами".
Отметим еще один повод обрашения Гайдара к курсантскому прошлому в гражданской жизни. В декабре 1934 года он встретился в Москве с бывшим командиром партизанского отряда на Украине Семеном Бегичевым. Они пересекались в 1919 году на Украине, громя белогвардейские банды на Петлюровском фронте. У Бегичева была героическая биография. С 16 лет он работал на шахтах Донбасса, в 1918 году, как и Аркадий Голиков, вступил в партию большевиков, тогда же стал одним из организаторов советской власти в Воронежской губернии и возглавил партизанский отряд на Украине. Общение с этим боевым партизаном было настолько запоминающимся, что в повести "Школа" Гайдар несколько раз упоминал отряд Бегичева. При встрече в Москве писатель подарил боевому товарищу эту книгу с дарственной надписью: "Тов. Бегичеву С.А. в память о далеких незабываемых днях 1918 года, когда он был командиром отряда в тех местах, где автор этой книги был еще мальчуганом-красноармейцем". Гайдар, видимо, по ошибке указывает 1918 год.
Отдых после крещения огнем был коротким. 30 сентября 1919 года Голиков прибыл на Смоленские советские пехотные курсы на должность командира взвода, а с 3 октября убыл в служебную командировку. Со 2 ноября она стала постоянной. Голиков - командир взвода 468-го полка, действовавшего на Западном фронте против белополяков. Картина боевой жизни выглядела рутинно: занята с боем деревня, выставлены сторожевое охранение и дозоры. Опять бой, деревня оставлена, затем взята при поддержки артиллерии. Налаживаются связи с соседними частями. Ведется наблюдение за действиями противника, который сжигает деревни, расстреливают мужчин, угоняют жителей и скот.
  "Всю зиму провел в боях /не особенно крупных/ на заброшенном тогда Польском фронте и 20-го числа /декабрь - С.Останин/ получил шрапнельную рану в ногу", - отмечено в автобиографии 1922 года. Ранение осложнилось контузией, которую ему припомнят через пять лет, когда бои будут закончены, и командира можно отправлять в запас.
Пока Голиков находился в госпитале, постановлением Ревовенсовета РСФСР 16 января 1920 года был создан Кавказский фронт и сразу же 17 января началась на Дону и на Кавказе Северо-Кавкавказская операция по разгрому деникинцев. Заключительный этап этих боев пришелся на Кубано-Новороссийскую и Туапсинскую операции. Основные бои в регионе были завершены до назначения Голикова командиром взвода. Ему приходилось иметь дело с остатками Донской армии Деникина, которые отошли в район Сочи и в конце апреля сдались советским войскам. И - с остатки Кубанской армии, борьба с которыми была завершена ко 2 мая. 
  Социальный запал оправившегося от ран подростка таков, что он готов бить врагов революции и в нижестоящей должности. Взводным ходит недолго. На Кавказе же его назначают командиром роты. По нынешним меркам, его подразделение невелико, взвод по существу: 48 "штыков" и одна, командирская сабля. В роте два пулемета системы "Льюис", ствол которого перегревался сразу же после первого диска, 32 винтовки, 12 пулеметных дисков и 12 тысяч патронов. Командиру роты полагалась лошадь.
У ротного, помимо сабли и револьвера, имелся японский карабин "Арисака", добытый в бою у белогвардейца. Он меньше калибром, короче и легче, чем винтовка Мосина, потому предпочтительнее для кавалериста. Оружие у Голикова украл ординарец командира полка во время ночевки. 16-летний Аркадий поскандалил и с тем и другим и оказался без роты, под арестом в обозе.
  После инцидента его перевели в другой полк инструктором при командире батальона. На горном перевале у станицы Ширванская на одном из поворотов в перестрелке под ним убили лошадь. Этим и запомнился неудачливому командиру 1920 год, в конце которого командир бригады направил Голикова на учебу в Москву, на Высшие курсы комсостава "Выстрел" /Высшая стрелковая школа/.
В течение нескольких месяцев он учился на тактическом отделении, готовившем командиров полка. Практику, по существу боевое крещение в новом качестве, во время короткой учебы Аркадий проходил в должности помощника комполка в 42-м Донском добровольческом полку, переименованном в 124-й. С расформированием этой части Голикова назначают командиром 23-го  Воронежского запасного полка 2-й отдельной  дивизии. Но сначала он убывает в Высшую стрелковую школу доучиваться и сдавать экзамены после учебно-боевой практики. Похоже, 17-летний паренек, действительно, обладал необходимыми командирскими качествами и навыками, если его еще во время учебы, до окончания курса командиров полка назначили на эту должность в Воронеж.
12 марта 1921 года Голиков вступил в должность. Под его началом - около пяти тысяч человек, в том числе 4558 пехотинцев, 92 артиллериста, 83 кавалериста, 54 телефониста, 7 пулеметчиков. Моложе 20 лет в этой части никого не было. Возраст рядовых и комсостава колебался от 20 до 42 лет.
  В полку готовили маршевые роты и батальоны, которые направлялись в действующую армию на фронт. А в полк поступали из госпиталей и лазаретов бывшие раненые и больные. Сюда же стекались пойманные и раскаявшиеся дезертиры, солидного возраста военнообязанные, имевшие отсрочки по призыву.  Постоянно менявшийся состав полка - не единственная трудность для командира. Разруха, голод, эпидемии в стране создавали для молодого командира громадные хозяйственные закавыки.
В приказах комполка Голикова отразились его стремление уточнить финансовые и хозяйственные ресурсы полка, его борьба с низкой дисциплиной, отсутствием воинского порядка, дезертирством, симулянтами. Его приказом зачислялись на провиантское, чайное, приварное, табачное и денежное довольствие вновь прибывшие. По его приказу снимались со всех видов довольствия убывающие. Под его контролем шла отправка бойцов в лазареты и госпиталя на лечение, осуществлялись переводы в так называемую команду слабосильных.
  Тем не менее красноармейцы были заняты караульной службой. Иногда ночью по тревоге направлялись дежурные подразделения на подавление антоновских банд в Тамбовскую губернию.
Пользуясь молодостью командира, поначалу к нему потянулись все желающие с рапортами и заявлениями об отпускных отсрочках, зачислениях в тыл, минуя нижестоящих начальников. Голиков пресек массовый наплыв этих симулянтов в одном из первых приказов. Также в течение первой недели командирства он выявил, что командированные в гарнизонную мастерскую от полка сапожники и портные  не знакомы с этими профессиями. Он снял с должности ротного повара, оказавшегося плотником по профессии. Очень много было в приказах Голикова выговоров и предупреждений в связи с нарушением субординации, устава караульной службы, кражами имущества, антисанитарией в подразделениях. В целом его полковая жизнь - это клубок организационно-штатных, банно-прачечных и других тыловых проблем. Не представилась 17-летнему командиру возможность двигать батальонами во время обороны или наступления. Была рутина тягот и лишений воинской службы.
А через 10 дней после фактического вступления в должность командир полка Голиков получил приказ от вышестоящего начальника, "от комвойсками тов. Александрова", о расформировании 23-го запасного полка. В течение 7-10 дней молодой командир должен был сдать все дела и документацию.
Понятно молчаливое стеснение писателя Гайдара, когда ему напоминали, что он в 17 лет командовал полком. Мало того, что статус полка был тыловым. Покомандовал им мальчишка из Арзамаса очень короткое время. Сосчитать по пальцам на руке. Предыдущие командирские должности будущего писателя тоже не блистали большими сроками - неделя, месяц, несколько недель и месяцев. Примечательно другое. Учился он быстро, основательно. И командиром был въедливым, требовательным.
  После службы в Воронеже Аркадия Голикова переводят во 2-й продовольственный полк на Тамбовщине. Для бывшего комполка находят единственную свободную вакансию - командира батальона 6-го боевого участка в Моршанске. Он командовал батальоном с 4 апреля до середины мая 1921 года, вплоть до расформирования продполка. Его батальон ежедневно вел разведку, участвовал в нескольких стычках с бандитами, выбивал их из сел. Преследование бандитов, аресты дезертиров, организация подвод под убитых антоновцев - таковы будни комбата Голикова.
 В резерве он находился недолго. С 26 по 29 июня шла переписка между командующим войсками Тамбовской губернии 25-летним Михаилом Тухачевским и военспецами из штаба. В результате 30 июня 1921 года Голиков получил предписание номер 550, по которому он назначался на должность командира 58-го стрелкового полка по борьбе с бандитизмом. 4 июля Аркадий подписал акт о приеме полка. По штату в нем должно быть 3688 человек, а значилось 2879. Другой бедой, помимо неукомплектованности, был дефицит снаряжения. Комполка Голиков сообщал начальству: "Недостает фуражек - 669, обуви - 350 пар. Портянок, полотенец, платков, котелков, патронташей, подсумок, медикаментов и перевязочных средств - мало".
То время отразила гайдаровская запись в дневнике: "Помню Тухачевского осенью в Моршанске. Я командовал, а он принимал парад".
  В бытность Голикова командиром полка, с начала июля по конец августа 1921 года, все операции по ликвидации антоновских банд по Моршанскому уезду были закончены менее чем за два месяца. В этом явная заслуга молодого командира. Но обратить внимание хотелось не на короткий срок командования полком, а на характер боевых действий.
В "крестьянской армии" эсера Александра Антонова, поднявшего восстание против хлебных поборов большевиков, насчитывалось до 50 тысяч человек. Действовали они разрозненно.
Донесения Голикова и многочисленные оперативные сводки полка раскрывают картину боевых поединков с бандитами. Здесь не было окопной жизни, фронтальной обороны и массированных наступлений. Операции велись партизанскими методами, с участием усиленных подразделений разведки в 45-50 человек и так называемых застав, блок-постов в нынешнем понимании, по 30 красноармейцев в каждой. Были стычки с мелкими, разрозненными шайками. В заложники брались семьи бандитов. Получалось так, что разведчики 58-го стрелкового полка атаковали банды Антонова, превосходившие их по численности в 3-4 раза. Превосходство красноармейцев было в вооружении. Разве выстоять саблям и обрезам бандитов против дальнобойной "трехлинейки" и пулеметов?
Что касается общевойскового боя, то в ходе его краскому Голикову случалось покомандовать не лучшим образом. У железнодорожного разъезда он поднял своих подчиненных в лобовую атаку на эшелон бандитов, по существу - на пулеметы в чистом поле. В полку были убитые и раненые. После боя комбриг Котовский выговорил молодому комполка за то, что не уберег людей. Голиков тогда расплакался.
Позднее во время лесных скитаний в пылу откровений у костра Гайдар рассказывал Паустовскому о том, как он был во время антоновщины "командиром малой войны". Моршанск,
58-й полк по борьбе с бандитизмом, по сравнению с Воронежским запасным полком - это все-таки живое дело. Гайдар, как командир, воевал, стрелял и был ранен. Но и там, на Тамбовщине, имея полковой статус,  действовал ли он, поступал ли как командир полкового уровня? Нет. Специфика боевых действий при ловле бандитов такова, что даже командир чоновского полка, то есть внутренних войск МВД в современном понимании, вынужден был проводить операции по-партизански, в составе 25-30 сабель, как командир взвода. Это был "звездный час" краскома Голикова. Его общий стаж командира полка насчитывал менее трех месяцев.
На партизанские методы ведения боевых действий указывают и последующие страницы командирской биографии.
  После Тамбовщины, оставившей Голикову серьезную отметину в виде ранения двумя осколками бомбы /чугунка, начиненного порохом/ в руку и контузии правой стороны головы с прорванным насквозь ухом, он идет на понижение. В Башкирии, в Приуральском военном округе, командует отдельным коммунистическим батальоном частей особого назначения с 10 сентября 1921 года по февраль 1922 года. Засады, разведка, погони, стычки с шайками бандитов - та же специфика суровых будней новоиспеченного 17-летнего комбата.
  Через десять дней, 20 сентября, судя по архивной записи, отысканной Гольдиным, Голиков докладывал председателю ЧК Башкирии Лобову по прямому проводу следующее: "Все меры по подавлению бандитизма приняты, все банды распылены. Сейчас остается лишь экспедиционная работа по выявлению остатков мелких групп разбежавшихся бандитов". 
  Голиков заскучал. Ему отыскалось новое дело в Сибири. В фельетоне "Ночные барабанщики", помещенном в пермской "Звезде" в августе 1926 года, Гайдар вспоминал о своем ночном приезде в город Ново-Николаевск /сейчас - Новосибирск/. Население было напугано разгулом уголовщины. Потрогав деревянную кобуру маузера, Гайдар "зашагал в темноту, надеясь разыскать штаб ЧОНа /частей особого назначения/".
19 марта 1922 года Голиков переезжает в Енисейскую губернию, становится командиром батальона 6-го сводного отряда сибирских частей особого назначения и действует против банд бывшего урядника Ивана Соловьева. Под началом Аркадия около 250 человек, размещенных в трех боевых участках сибирской глухомани. Фактически под рукой краскома Голикова было около 40 человек с пулеметом. Остальное войско было разбросано по улусам и селам, в том числе курорт Шира - 36 штыков с одним пулеметом, Солено-Озерное - 39 штыков, деревня Сон - 16 штыков, село Покровское - 38 сабель, а также штаб батальона, командиры рот и эскадронов, пулеметчики.
Иногда Голиков сам выступал в разведку с 20 бойцами и требовал от подчиненных ему командиров рот усиления "экспедиционного" отряда - до 30 с двумя пулеметами, а то и больше, выполняя фактически функции командира взвода и роты, как в старые, "добрые" времена на Петлюровском фронте против банд самозванных гетманов и атаманов.
  Однажды в горах, где 18-летний комбат преследовал бандитов, случился гололед. Продукты у чоновцев закончились. Кормить лошадей нечем. "- И мало того, - говорил Гайдар, - что мы от усталости и голода валились с ног сами, нам еще приходилось тащить на себе лошадей, потому что если мы их тут, в горах, бросим, то какие мы без коней кавалеристы?!", - такие воспоминания писателя воспроизвел, благодаря Борису Камову, партизан 1941-го года Сергей Абрамов.
Численность соловьевских  сподвижников была немалой, до батальона в 250-300 человек. Действовали они также небольшими группами. Налицо соотношение сил и методов противодействия в стиле классической партизанской войны с обеих сторон, которая продолжалась в жизни Гайдара до конца мая 1922 года.
Конечно, внутренние фронты начала 20-х годов прошлого столетия, тех лет становления советской власти несоизмеримы с обозначенными в современных учебниках Военной академии Генштаба Вооруженных сил России. Не один комполка Голиков находился на положении Ваньки-взводного. Это отнюдь не умаляет командирского статуса ни Гайдара, ни его коллег, которых выдвинула рабоче-крестьянская среда из прапорщиков, хорунжих и унтеров в командиры полков, дивизий и фронтов. Время было такое - необыкновенное.
Вопрос в другом - какой командирский опыт трансформировался в дальнейшей жизни Голикова-Гайдара, мотивировал какое поведение и поступки, вплоть до последней минуты 26 октября 1941 года, когда писатель был сражен пулеметной очередью, пулей в сердце, на железнодорожной насыпи близ Леплявы.
"Гайдар всю жизнь интересовался военным делом, постоянно изучал новинки тактики и ведения современного боя, сравнивая с тем, что он знал со времен гражданской войны", - такого мнения придерживаются на Украине в Каневской библиотеке-музее А.П.Гайдара, в экспозиции которой выставлены книги по военному делу из домашней библиотеки Гайдара. Среди них - "Очерки марксистско-ленинского учения о войне", "Общая тактика" Н.Морозова, "О войне" Клаузевица, два тома "Бои в Финляндии", "Пособие для военных переводчиков" и другие.
Это читательский опыт. А в боях в юном возрасте он набирался партизанского опыта. Никаким другим Гайдар-командир не располагал.
  "Я не умею ничего, кроме того, как гоняться и рыскать с отрядом за бандою по горам, по тайге ли, или как перестроить колонну полка из  резервной в походную", - говорил он.
  "И когда меня спросят, что я люблю больше всего, я молчу, - признавался бывший командир. - Только... синее поле с шелестом убегающих трав да под шатром звёздной ночи казачье седло, кривую шашку и стальные стремена". 
  Отлученный от армии по болезни, Гайдар мог, как гражданский человек, найти в условиях войны применение своим силам, знаниям, опыту, участвуя в партизанском движении. Эту мысль о партизанском отряде он подарил одному из героев "Военной тайны", который говорит приятелю: "Ушли бы мы с тобой в горы, в леса. Собрали бы отряд, и всю жизнь, до самой смерти, нападали бы мы на белых и не изменили, не сдались бы никогда".
Летом 1941 года в осажденном Киеве, попав в ЦК ЛКСМ Украины, Гайдар живо интересовался "Памяткой партизана". "Тут было все: как поджечь бутылкой с горючей смесью танк, как под рельсы закладывать взрывчатку, как разжечь костер одной спичкой, - вспоминали его коллеги по "Комсомольской правде". - Гайдар похвалил "Памятку", где даже предусматривался способ, как сделать, чтобы уключина лодки не скрипела". Он взял ее с собой.
Когда среди военных корреспондентов зашел разговор о партизанском движении, Гайдар высказался за партизанскую войну в самом широком смысле слова. Его спросили: " А вы сами уж не к партизанам ли собрались?". "А чем плох партизан Гайдар?" - ответил он вопросом на вопрос.
 "...И дымное то время, и себя той поры я хорошо очень помню", - признался он 15-летней партизанской связной Маше, говоря об Украине 1919 года. А по воспоминаниям полковника Александра Орлова, опубликованным в изложении писателя Камова, "Гайдар по складу своему был романтиком". "С увлечением вспоминал он кавалерийские атаки времен гражданской войны. Ему все грезились набеги, налеты, засады - в общем, не скучная, не окопная жизнь, а лихие партизанские действия", - отмечал Орлов.
И опять там, на Украине, за месяц партизанской жизни этот опыт проявился в полной мере.Не случайно Гайдар стал инициатором вылазок с обстрелами вражеских колонн, добычей трофеев, а также заготовкой продуктов на бесхозной свиноферме. "Звездным часом" в его партизанской судьбе стал бой у лесопилки, когда он за трофейным пулеметом МГ-34 прикрывал отход отряда. Партизанского опыта краскома Голикова, к сожалению, хватило на полтора месяца. Он погиб, сам попав в засаду.
Вундеркиндами полон мир. О них много пишут, когда экстерном заканчивают школу и в подростковом возрасте учатся в вузах. "Вундеркиндов" в погонах, по существу детей, научившихся убивать, современный мир увидел в красных кхмерах, бирманских повстанцах и афганских моджахедах с автоматами Калашникова. И у этих, и у тех - общая судьба. В зрелые годы они не удивляют мир.
С Гайдаром получилось по-другому. Он шагнул из командирского детства в параллельный мир, в другую виртуальную реальность - из армии в литературу - и добился впечатляющего успеха.
                ТОВАРИЩ МАУЗЕР
   В январе 1918 года Аркадий Голиков сходил на толкучку и купил браунинг. Это было не проблемой в Арзамасе. Фронтовики сбывали трофейные сувениры окопной жизни. Кроме того, слали оружейные посылки домой. Рынок был насыщен таким товаром.
 14-летний Аркадий состоял в  боевой дружине большевиков, в которой на время патрулирования в городе и выполнения других обязанностей выдавали винтовку. В школьном дневнике он написал номер закрепленного за ним оружия: 302939. Для повседневного ношения винтовка, конечно, не годилась. Тяжелая, длинная. Хотелось пострелять из нее, но с этим было строго. Однажды Аркадий не выдержал и пальнул по воронам, сидевшим на куполе храма. За это получил выволочку.
  Поэтому приобретенный пистолет снимал проблемы активного общения с оружием. Он всегда был под рукой. Вид у Аркадия был солдатский: простая шинель, грубый ремень и лихо заломленная шапка, похожая на папаху. Он засунул браунинг за ремень. В таком виде сфотографировался. Этот образ боевика-подростка донесла до нас старая фотография с оборванным внизу краем.
  Судя по ней, у Аркадия самая первая, совершенно не изящная модель браунинга 1900 года. Кобуры под него не было. А если таскать в кармане, то сразу почувствуешь приличный вес - 625 граммов. В магазин пистолета входило семь патронов калибра 7.65-мм. Для боевого применения патрон маломощный. С первого выстрела противника не остановить.
  Дальнейшая судьба этого пистолета никем, ни родственниками, ни биографами будущего писателя, не прослежена. Гайдар об этом тоже не распространялся. Поступив на военную службу и уехав в Москву, он обзавелся служебным оружием. А "левый" ствол с ограниченным боекомплектом осложнил бы жизнь.
  "Я знаю, что некоторые посылают винтовки с фронта в подарок кому-нибудь, - писал Аркадий отцу на фронт. -  Как это делается? Может, можно как-нибудь и мне прислать. Уж очень мне хочется, чтобы что-нибудь на память о войне осталось".
   Отец с фронта ничего не прислал. "Память о войне" - не клинический случай, а мужское увлечение, которое Гайдар пронес через всю жизнь. В оружии он разбирался, интересовался новинками и умел пользоваться. Школа у него была хорошая: командирские курсы, гражданская война, служба в частях особого назначения.
  У курсанта Голикова была пехотная винтовка Мосина образца 1891 года. Потом командиру Голикову выдали наган и саблю. Это оружие было с ним всегда, в командировках, при переводе в другую часть. В одном из документов того времени отмечено, что у прибывшего на новую должность краскома Голикова имеется в наличии револьвер наган и десять патронов к нему.
  Подумаешь, наган! В современном восприятии он в те революционные времена - вещь обыденная, самый распространенный револьвер. На самом деле, это не так. Красная армия была бедной. Оружия не хватало. В ход шли тяжелые шестизарядные "смит-вессоны" и разнообразные капсульные револьверы, словно из арсеналов пещерного века. Поэтому, без сомнения, Голиков, получивший револьвер наган, был в привилегированном положении.
  В писательской автобиографии, газетных публикациях Гайдар упоминал о другом служебном оружии, том маузере, который стал символом революции и гражданской войны. Скорее всего, пистолет-карабин К-96 появился у него во время службы в Сибири, в Хакасии, а в публикациях упоминался как образ, для красного словца.    
  В боевой обстановке, для настоящего боя у Аркадия была всегда под рукой винтовка Мосина, позднее, на Тамбовщине, - винчестер. Кавалеристов "трехлинейка" не устраивала. Требовалось оружие покороче вроде карабина. По массе, общей длине, а также длине ствола  карабин Мосина и винтовки Мосина драгунская и казачья совпадали. Но на всех их тоже не хватало.
  Некоторые подчиненные Голикова принялись укорачивать винтовки. Об этом Гайдар говорит в рассказе  "Обрез". Повествование ведется от имени командира. Ему докладывал возмущенный помощник по фамилии Трач: "Стреляли неважно и искренне  думали, что обрезать напильником стволы  у винтовки нам не разрешают только из-за косности военспецов главного штаба".
  "И пока мы ехали, - повествует Гайдар, - Трач говорил мне возмущенно:
  - Когда-то я бесился и до хрипоты в горле доказывал, что снимать штыки с винтовок безумие. Ибо винтовка машина выверенная, точная, ибо при снятом штыке перепутываются все расчеты отклонения пули при деривации/ отклонение в полете пули от прямолинейного движения - С.Останин/... Но это же пустяки по  сравнению с тем, когда отхватывают на полторы четверти ствол. Стрелять из такой изуродованной винтовки и надеяться попасть в цель -  это так же бессмысленно, как попробовать попасть в мишень из брошенного в костер патрона". Трач продемонстрировал "эффективность" стрельбы из обрезов оригинальным способом. Закрепил на пулеметном станке изуродованную винтовку и встал под выстрел. Пуля пролетела мимо. По утверждению биографов, так поступил сам командир.
  На Кавказском фронте в 1920 году командир роты Голиков добыл у белогвардейца японский 6,5-мм карабин Арисака. Какой карабин, в документах, отразивших этот факт, не сказано. В то время в ходу было два образца карабина: "38" 1905 года и "44" 1911 года. По тактико-техническим характеристикам они не очень отличались. Длина без штыка одинаковая - 970 мм. Длина ствола тоже - 480 мм. Масса образца "38" - 3,5 кг, а со штыком - 3,9 кг . Карабин образца "44" был с неотъемным откидным игольчатым штыком с общей массой 4 кг.
  Аркадий пользовался "Арисакой" всего два дня. Оружие украл из обоза во время ночевки ординарец командира полка. Обыденное дело в условиях оружейного дефицита. Бойцы крали оружие друг у друга. Порой это стоило жизни в бою.
  На войне быт, досуг, увлечения зачастую были связаны с оружием. Вот и герой Гайдара  в одном из черновиков повести "В дни поражений и побед" разнообразит досуг на Кавказе тем, что "к вечеру пулемет новый на взморье пробовать будем". 
  С 15 до 18 лет Аркадий Голиков воевал на многих фронтах гражданской войны, включая внутренние. Несмотря на подростковый возраст, он подтвердил свой командирский статус и выжил. Конечно, это счастливое соединение обстоятельств и личных качеств. Но важно и то, что под рукой было надежное оружие, лучшее по тем временам. Его подросток из Арзамаса уверенно держал в руках. 
  В гражданской жизни бывшего краскома Голикова отлучили от оружия. В советском государстве действовали строгости по пользованию служебным, охотничьим, гражданским оружием. Проблема Гайдара была в другом. Отлучила на долгие годы контузия. Уйдя в запас, комполка Голиков стал частым пациентом психбольниц. Он стоял на специальном учете. Его фамилия была внесена в конторскую книгу невропатолога. Таким людям огнестрельное и холодное оружие не доверяли.
  Он напоминал себе героя недописанной повести "Бумбараш": "В кармане его широких штанов бренчали три винтовочных патрона, предохранительное кольцо от бомбы и пустая обойма от большого браунинга. Но самого оружия у Иртыша - увы! - не было.
   Даже по ночам снились ему боевые надежные трехлинейки, вороненые японские "арисаки",   широкоствольные, как пушки, итальянские "гра", неуклюжие, но дальнобойные американские "винчестеры", бесшумно скользящие затвором австрийские карабины и даже скромные однозарядные берданы. Все они стояли перед ним грозным, но покорным ему строем и нетерпеливо ожидали, на какой из них он остановит свой выбор.
   Но, мимо всех остальных, он уверенно подходил к русской драгунке. Она не так тяжела, как винтовки пехоты, но и не так слаба, как кавалерийский карабин".
   Доступной Гайдару была лишь пневматика. Сын Тимур вспоминал: "Учил обращаться с оружием. Не мог равнодушно пройти мимо тира. Отлично стрелял сам и насыпал ребятишкам свинцовые пульки для духового ружья, после которых ладони оставались восхитительно черными".
   Это увлечение передалось сыну. У Тимура Аркадьевича была неплохая коллекция старинного огнестрельного и холодного оружия, которое он привозил из Афганистана, из других командировок. В квартире "писательского" дома на "Соколе" на развилке комнат он установил стенд, на котором красовались ковбойские кольты, капсульные и другие пистолеты с явными признаками ржавчины и изношенности. А дополняли преемственность поколений в угловой комнате-кабинете над диваном две фотографии, по которым можно было сравнить обоих с кортиками - отца-ординарца и сына-курсанта.
    Подростковое увлечение Гайдара оружием, профессиональное владение им в дальнейшем отразило творчество. В повести "Школа" несколько страниц посвящено пистолету. Тяжеловатый браунинг модели 1900 года для подростка, героя книги, не подходил. Поэтому писатель "подарил" ему маузер, но не тот, огромный, десятизарядный К-96, а карманный, 1910 года выделки, под маломощный и очень популярный в то время 6,35-мм патрон. Вес его на 200 граммов меньше первой модели браунинга, а емкость на два патрона больше. Вроде бы дамская штучка, но смотрится по габаритам, ухватистому размеру рукоятки гораздо солиднее, чем 6,35-мм браунинг модели 1906 года, называвшийся дамским. Этот маузер бил точнее браунинга и на коротком расстоянии был мощнее нагана. Модель 1910 года в России называли "маузер номер один", под вторым номером значился пистолет-карабин К-96.   
    Вот как описывается появление маузера в повести:
  "Я развернул сверток - там лежал небольшой маузер и запасная обойма.
     - Что еще отец выдумал! - сказала недовольно мать. - Разве это игрушка?
     - Ничего,  - ответил солдат. - Что у тебя сын дурной, что ли? Гляди-ка, ведь он вон уже какой, с меня ростом скоро будет. Пусть спрячет пока. Хороший пистолет. Его Алексей в германском окопе нашел. Хорошая штука. Потом всегда пригодиться может.
     Я  потрогал холодную точеную рукоятку и, осторожно завернув маузер, положил его в ящик".
  По сюжету одноклассники пытаются разоружить нашего героя. В короткой, динамичной схватке победа остается за ним: "Кто-то пытался вытолкнуть мою руку из кармана. Не вынимая руки, я крепко впился в рукоятку револьвера.
     "Отберут... Сейчас отберут..."
     Тогда, как пойманный в капкан звереныш, я взвизгнул. Я вынул маузер, большим пальцем вздернул предохранитель и нажал спуск".
 Автор здесь точен в деталях. Неавтоматические флажковый предохранитель у маузера модели 1910 года находится с левой стороны за спусковым крючком, и точно подает под большой палец правой руки. Это оружие писатель знал хорошо.
  Поначалу вызывает недоумение, что пистолет назван револьвером. Под маркой маузера выпускался 9-мм револьвер модели 1878 года с переломной рамой и шестизарядным барабаном, но описанное оружие под него не подходит. Возможно, эта редакторская ошибка гуляет с первого года издания повести по сей день. Хотя есть и другое объясние. В начале 20 века пистолеты были новинкой. Их по привычке называли револьверами.
  Эта привычка обозначать новую вещь старым понятием отражена и в рассказе "Р.В.С.": "И крики, и топот, и зазвеневшее эхо от разряженных обойм "льюисов" - все это так внезапно врезалось, разбило предрассветную тишину и вместе с ней и долгое ожидание, что не запомнил и сам Димка, как очутился он опять возле незнакомца". Магазин /диск/ емкостью в 47 или 97 патронов к английскому 7,71-мм пулемет Льюиса образца 1915 года назван обоймой - атрибутом магазинной винтовки, вмещавшей, как правило, пять патронов.
 В последней повести "Тимур и его команда" револьвер займет то место, которое ему отводилось в истории как устаревшему виду оружия, подходящему под театральную бутафорию. Его приметила Женя: "Справа, возле кожаных автомобильных краг, лежал старый, ободранный револьвер. Тут же  у стола в облупленных и исцарапанных ножнах стояла кривая турецкая  сабля". Напомню, что интерес безалаберной девчонки к театральному реквизиту закончился случайным выстрелом, грохотом, дымом и разбитым зеркалом.
  Обаятельный карманный маузер все-таки не был правдой жизни. Браунингов в предвоенном Советском Союзе было больше. Не только трофейных, но и наградных. Они использовались в качестве гражданского оружия. Оно позволялось партийным, комсомольским и хозяйственным работникам.
  Жена Гайдара журналистска Лия Соломянская, редактируя газету политодела машинно-тракторной станции в курской глубинке, имела браунинг. По воспоминаниям Тимура Гайдара, однажды на зимней, лесной дороге их возок сопровождала волчья стая. Ямщик, схватившись за топор, гнал лошадь, а интеллигентная женщина палила с саней из пистолета по лесным разбойникам.
  Поэтому, когда в повести "Военная тайна" рядовой инженер хватается за пистолет, у современников Гайдара эта ситуация не взывала вопросов: "- Стой!..  Назад... Назад, Алька! - в страхе закричал Сергей, и, вырвав из кармана браунинг, он грохнул по пьяному".
  В гайдаровских произведениях браунинг безличен, хотя моделей этого пистолета было много. Боевые модели 1910 и 1922 годов шли под 7,65-мм и 9-мм патроны и пользовались большой популярностью в Европе вплоть до конца В,торой мировой войны. В СССР был свой "браунинг" - компактный 6,35-мм пистолет системы Коровина "ТК", по своему дизайну очень напоминавший "маузер номер один", но отличавшийся патроном с усиленным зарядом пороха по сравнению с аналогичным патроном Браунинга. В обойме было восемь патронов, на один меньше маузера образца 1910 года. ТК был популярен у комсостава и милиционеров-начальников.
  Гайдар не был бы детским писателем, если бы не доверял оружие детям. В рассказ "Дым в лесу" мальчишка не расстается с пистолетом - главным спутником игр. Размахивая оловянным браунингом, он сталкивается с высоким человеком, у которого орден на груди: "Сильной рукой человек этот остановил меня. Посмотрел на меня пристально и вынул из моей руки оловянный браунинг.
     Я смутился и покраснел.
     Но человек не сказал ни одного насмешливого слова. Он взвесил на своей ладони мое оружие. Вытер его о рукав кожаного пальто и вежливо протянул мне обратно".
  В пистолете мальчик ищет опору в преодолении лесных страхов. Перед ночевкой в лесу выкладывает перед собой оловянный браунинг. В серьезной, неигровой ситуации, поплутав в лесу, встретив летчика подбитого самолета, устремившись за помощью, мальчик меняет отношение к игрушечному кумиру. В его душе наступает перелом во время сна, когда он видит мать. Только во сне возможен выстрел из игрушечного пистолета, после которого "дым окутал поляну", "залез.. в  нос и  в  рот". Игры закончились. Настало пробуждение: "Оловянный браунинг мой  валялся на  песке".  А окончательное понимание того, что рассчитывать надо на себя, на силу духа, а не на оружие, пускай игрушечное, приходит у реки: "Я  подошел  к  берегу,  вынул  из  кармана  тяжелый оловянный браунинг, повертел его и швырнул в воду.
     Браунинг - это игрушка, а теперь мне не до игры".
   Наиболее подробно тема оружия и ответственности за его использование разработана в повести "Судьба барабанщика". Попав под влияние бандитов, мальчишка прозревает шаг за шагом и готовит себя, чтобы вырваться из-под порочного влияния. Он находит браунинг в письменном столе: "Выдернул ящик,  приподнял газетную бумагу и увидел черный, тускло поблескивающий от смазки боевой браунинг.
     Я  вынул его - он был холодный, будто только что с ледника. На левой половине его рубчатой рукоятки небольшой кусочек был выщерблен. Я вынул обойму; в ней было шесть патронов, седьмого недоставало.
     Я положил браунинг на полотенце и стал перерывать ящик. Никаких денег там не было.
     Злоба и отчаяние  охватили меня  разом. Полдня я старался, бился, потратил столько драгоценного времени - и нашел совсем нe то, что мне было надо.
    Я сунул браунинг на прежнее место, закрыл газетой и задвинул ящик".
   Судя по определению "боевой", это семизарядный браунинг образца 1910 года весом 625 граммов с длиной ствола в 102 мм. Только у 7,65-мм пистолета этой модели емкость магазина составляла семь патронов. По дизайну он выгодно отличается от первой модели, у которой ствольная коробка массивнее. В поздних моделях конструктор поместил боевую пружину, находившуюся над стволом, на ствол.
  Пистолет прекрасно вплетен в детективный сюжет повести. Вот подросток еще раз обнаруживает пистолет: "И я осторожно вытащил из уголка портфеля черный браунинг.
     Тихий вопль вырвался у меня из груди. Это был как раз тот самый браунинг, который принадлежал мужу  Валентины и лежал во взломанном мною ящике. Ну да!.. Вот она, выщербленная рукоятка. Выдвинул обойму. Так и есть: шесть патронов и одного нет.
     Я положил браунинг в портфель, закрыл, застегнул и сунул под подушку".
  Пистолет не дает мальчишке покоя, подводя его к несформулированной еше опасной, но неизбежной мысли: "Вытянул портфель, выдернул браунинг и спрятал в карман". Вот так украдкой общаясь с оружием, барабанщик проходит ускоренный путь прозрения, осознания собственных ошибок и выходит на догадки, которые укрепляют его решимость действовать самостоятельно, инициативно, по законом осознанной им социальной справедливости: "Раньше, до ареста, у моего отца был наган, и я уже знал, что каждое оружие имеет свой единственный номер и, где бы оно ни оказалось, по этому номеру всегда разыщут его владельца.
     Утром я вытряхнул печенье из фанерной коробки, натолкал газетной бумаги, положил туда браунинг, завернул коробку, туго перевязал бечевкой и украдкой от дяди вышел на улицу".
  Напоминающий о прежних семейных связях браунинг для барабанщика становится не только нравственной опорой, но и оружием возмездия. По существу мальчишка подготовил себя совершить убийство. Конечно, это не так просто - нажать на спусковой крючок, как делается в современных кинобоевиках.
  Непросто это было еще раньше герою повести "Школа". Он действовал, как во сне, в условиях затянувшегося стресса. Эта сцена выписана мастерски, если учесть, что мгновение препарировано и растянуто до предела: "И тут я почувствовал, как мои пальцы осторожно, помимо моей воли, пробираются за пазуху, в потайной карман, где был спрятан папин подарок - мой маузер.
   Если незнакомец даже и заметил движение моей руки, он не обратил на это внимания, потому что не знал ничего про маузер. Я крепко сжал теплую рукоятку и тихонько сдернул предохранитель. В это время мой враг отошел еще шага на три - то ли затем, чтобы лучше оглядеть меня, а вернее всего затем, чтобы с разбегу еще раз оглушить дубиной. Сжав задергавшиеся губы, точно распрямляя затекшую руку, я вынул маузер и направил его в сторону приготовившегося к прыжку человека.
   Я видел, как внезапно перекосилось его лицо, слышал, как он крикнул, бросаясь на меня, и скорее машинально, чем по своей воле, нажал спуск..."
  Герой повести "Судьба барабанщика" решается остановить преступников и готовится совершить убийство: "Я растерянно огляделся и увидел между камнями пожелтевший лопух, в который был завернут браунинг".
    Проще инженеру Ганину из "Военной тайны". Его эмоции подобны рефлексам военного, увидевшего и мгновенно осознавшего опасность. Он инстинктивно выхватывает оружие, нажимает на курок. В этой стрессовой ситуации сопререживания взрослого человека излишни.
  У подростка все по-другому. Только ли у подростка? Для чего в условиях массовых репрессий 1937-1939 годов писатель более детально, проникновенно описывает длящийся мгновения процесс нажатия на спусковой крючок? Только ради того, чтобы читатель, и ребенок, и взрослый, почувствовал, что это непросто и очень ответственно. За этим должна стоять личная правота: "Я открыл глаза и потянулся к браунингу.
     И только что я до него дотронулся, как стало тихо-тихо. Воздух замер. И раздался звук, ясный, ровный,  как будто бы кто-то задел большую певучую струну и она, обрадованная, давно никем не тронутая, задрожала, зазвенела, поражая весь мир удивительной чистотой своего тона.
     Звук все нарастал и креп, а вместе с ним вырастал и креп я.
     "Выпрямляйся, барабанщик! - уже тепло и ласково подсказал мне все тот же голос. - Встань и не гнись! Пришла пора!"
     И я сжал браунинг. Встал и выпрямился.
     Как будто бы легла поперек песчаной дороги глубокая пропасть -  разом остановились оба изумленных друга.
     Но это длилось только секунду. И окрик их, злобный и властный, показал, что ни меня, ни моего оружия они совсем не боятся.
     Так и есть!
     С перекошенными ненавистью и презрением лицами они шли на меня прямо.
     Тогда я выстрелил раз, другой, третий... Старик Яков вдруг остановился и неловко попятился.
     Но где мне было состязаться с другим матерым волком, опасным и беспощадным снайпером! И в следующее же мгновение пуля, выпущенная тем, кого я еще так недавно звал дядей, крепко заткнула мне горло".
  Барабанщик выжил. А для писателя Гайдара второе испытание оружием стало роковым. 26 октября 1941 года он первым вышел на фашистскую засаду у железнодорожной насыпи и получил пулеметную очередь в грудь. Пуля, как показала эксгумация 1947 года, вошла в сердце.
   На фронт Гайдар попал безоружным. И не мудрено. Гражданскому лицу, корреспонденту "Комсомольской правды" оно не полагалось. Но в водовороте боев и отступлений Гайдар действовал по законам выживания. Разживался оружием. Каким? Ответ по гражданской войне дают архивные изыскания его однокашника Адольфа Гольдина. Великая Отечественная в судьбе Гайдара прослеживается по воспоминаниям современников, которые стали общеизвестны в пересказе писателя Бориса Камова. 40 лет назад он прошел партизанской тропой Гайдара и талантливо написал об этом. С тех пор тема оружия в его документальной и художественной реконструкции последних месяцев и дней жизни Гайдара по-прежнему нуждается в некоторых уточнениях.
  Их очевидность подтверждает фронтовая фотография Аркадия Гайдара, сделанная во время посещения батальона Прудникова, о котором писатель рассказал в газетном очерке. Гайдар в военной форме с советским автоматом, одолженным у бойцов для фото. Камов обозначил его как ППШ - пистолет-пулемет Шпагина. Он был наиболее массовым в годы минувшей войны и потому у всех на слуху. Но на фото не чудо штамповки и точечной свварки, а ППД - пистолет- пулемет Дегтярева. Этот первый советский серийный автомат, дитя фрезерования, был менее технологичен в производстве. Шпагинский тогда только внедрялся в серийное производство. В войсках его не было.
  На фото хорошо просматривается, как в нагрудном кармане Гайдара выпячивается дамский пистолет. В первой книге о Гайдаре-партизане Камов идентифицирует его как браунинг, который, по воспоминаниям лейтенанта-окруженца, Гайдар возднее подарил ему. Во второй книге этот пистолет по воле Камова становится карманным вальтером. Карманный пистолет какой модели носил Гайдар в нагрудном кармане френча, вряд ли уже прояснится. Не вызывает сомнения калибр - это традиционные 6,35 мм. Оружие последнего шанса.
  В описаниях боевого применения оружия Камов не всегда точен. У него Гайдар нажимает не на спусковой крючок немецкого автомата, очевидно, МП-38, а на гашетку, которая, как известно, атрибут станкового пулемета.
  Кроме того, Камов пишет о том, что Гайдар носил сумку с дисками для немецкого автомата. У "родных" немецких пистолетов-пулеметов Бергмана, Шмайссера и тем более 9-мм "Машиненпистоле 38" и его последующих модификаций: МП-40, пистолетов-пулеметов с деревянным прикладом, со строенными магазинами никаких дисков не было, только магазины в виде прямых рожков на 32 патрона.
  Гайдар в бою у лесопильного завода долго и непрерывно стреляет из немецкого ручного пулемета, очевидно, МГ-34. На практике это, конечно, невозможно. Ствол у пулемета чувствителен к перегреву. Участие Гайдара в бою было не настолько эпически длительным. чтобы один ствол пулемета без замены выдержал столько пулеметных лент. Книги Камова адресованы прежде всего детям, которым такие оружейные шереховатости неведомы.
  Надо заметить, что во фронтовом Киеве 1941 года столичные журналисты действовали по законам военного времени. Вот и для гражданского человека, детского писателя без труда нашлось оружие. Он разузнал, что у военной комендатуры, рядом с Софийским собором, стоит машина под брезентом с оружием.
  Как воспоминал его фронтовой шофер Александр Ольхович, "Гайдар подошел к машине, встал на колесо и приподнял брезент".
  "Машина было доверху наполнена оружием: винтовками, карабинами, даже обрезами, револьверами и пистолетами, - воспроизводит воспоминания Камов. - Гайдар стал рыться в кузове, отбрасывая в сторону то, что ему не подходило или не нравилось, пока не вытащил кобуру с наганом. Наган был заряжен. В кобуре имелись запасные патроны. Аркадий Петрович довольный соскочил с колеса". 
  Пестрят некоторыми неточностями по оружию и воспоминания коллег Гайдара Михаила Котова и Бориса Лясковского. В начале они пишут о писателе с пистолетом ТТ, потом появляется наган в кобуре, далее - пистолет под подушкой в киевской гостинице "Континенталь" и под головой во время сна на улице. В конце концов Гайдар дарит пистолет.
  С холодным оружием тоже не все гладко. То у Гайдара торчит из-за пояса финский нож, то среди личных вещей обнаруживается кинжал, то финский нож с резной медной ручкой, как и пистолет, дарится кому-то.
  Кавалеристы дарят Гайдару клинок. Его судьба в воспоминаниях не прослеживается.
  Более определенно ведет себя гайдаровский трофейный автомат с прямым рожком. Видимо, немецкий МП-38 или МП-40. С ним Гайдар возвращается с журналистского задания, приходит на встречу с киевскими тимуровцами, появляется у днепровского моста во время эвакуации. С трофейным автоматом появляется у партизан.
  По воспоминаниям его товарищей по партизанскому отряду, Гайдар заменил автомат на винтовку, потом - на найденный на поле боя пулемет Дегтярева, который долгие дни стал его основным оружием, и лишь во время серьезного боя у лесопилки Гайдар взялся за трофейный ручной пулемет. К слову, со стрелковым оружием у партизан забот не было. Его много было на местах боев, в лесах, где прятались окруженцы. За 15-летней партизанской связной, которой сопереживал Гайдар, числилась австрийская винтовка с сотней патронов, хотя девочка в силу своего партизанского статуса в боях не участвовала.
  Другим личным оружием  для постоянного ношения у Гайдара в то время был трофейный парабеллум - подарок одного лейтенанта. С пистолетом, налегке писатель ходил на старую партизанскую базу за продуктами, копченой свининой, подвешанной на соснах, и оказался на виду у немцев в свой последний час.
    Детский писатель, оставивший много светлых, добрых книг, Аркадий Гайдар, на которого сейчас вешают столько совершенно надуманных грехов, погиб на войне. Перед смертью, по существу перед расстрелом, он успел сказать самое главное. Его командирский голос прозвучал в статье "Берись за оружие, комсомольское племя!": "Тебе дадут винтовку,  автомат, ручной пулемет, разных образцов гранаты. В  умелых руках, при горячем,  преданном Родине сердце это сила грозная и страшная. Без умения, без сноровки твое горячее сердце вспыхнет на поле боя, как яркая сигнальная ракета, выпущенная без цели и  смысла, и тотчас же погаснет, ничего не показав, истраченная зря..."
  "Но если ты не сумеешь поставить правильно прицел, то твоя пуля бесцельно, совсем не пугая и даже ободряя врага, пролетит мимо", - предостерегает до сих пор Гайдар.
               
                СИНДРОМ ВОЙНЫ
  Таежная весна 1922 года обернулась бездорожьем. Глубокий снег в мае проваливался под лыжами. Ветер и ночные морозы затрудняли длинные переходы. Отрезаны пути к станциям и урочищам до лета.
  Из дневника Гайдара: "Хакасия, Сибирь - граница Тана-Тувы - банда Соловьева".
  Из сибирской глубинки в штаб Частей особого назначения сообщалось о странных событиях. Красноармейцы начальника 2-го боерайона Аркадия Голикова бесчинствуют, отбирают у крестьян скот, лошадей, производят аресты. В его штабе за короткое время без суда и следствия было расстреляно пять человек. Телеграммы об этом шли в Ужур и Красноярск.
  Из дневника Гайдара; "Ника не могу понять и определить, в чем дело? И откуда у меня ощущение большой вины? Иногда оно уходит, становится спокойно, радостно, иногда незаметно подползает, и тогда горит у меня сердце и не смотрят людям в лицо глаза прямо".
  В Красноярске требуют объяснений. Об этом телеграммой 15 мая извещает Голиков равный ему по должности и званию командир 1-го батальона Ногин. Его временно назначил вместо себя выехавший из Ужура в короткую служебную командировку командир сводного отряда Сибири.
  Через пять дней Голиков собрался с ответом. По его словам, телеграмма Ногина "составлена, очевидно, умышленно безграмотно и преувеличена до предела возможности, не указано ни числа, ни времени, кем именно грабилось и какие производились издевательства". "Вообще предлагаю принять к сведению, - Голиков не скрывал обиды,  - что за всякие необдуманные выражения, подобные тем, которые Вы позволяете в своих телеграммах, я буду привлекать Вас к ответственности". Он требует срочно выслать "материалы обвинения, по выяснению которого будут подвергнуты отнюдь не меньшей ответственности, чем в 1-м боерайоне".
  Его письмо Ногин пересылает в Красноярск. Там решено вызвать Голикова в штаб ЧОН Сибири. В течение четырех дней шлют ему телеграммы с приказанием явиться, и, наконец, отзывают из батальона: "Штаб ЧОН Енисейской губ. Начальнику губотдела ГПУ. Сообщаю резолюцию командующего губЧОН на Ваше отношение за №769/сек от 1 июня - "Арестовать - ни в коем случае. Заменить и отозвать. В.Какоулин". В настоящее время Голиков отозван в губштабЧОН. Начальник штаба".
  На стол начальника особого отделения губГПУ Коновалова 3 июня 1922 года ложится папка "Дело №274 по обвинению быв. командира войск ЧОН г. Голикова Аркадия Петровича в должностных преступлениях, выразившихся в самочинных расстрелах". Ее еще предстояло наполнить содержанием.
  По заданию штаба ЧОН во 2-й боевой район для проверки фактов выезжает комбат Виттенберг.
Доносы, жалобы, телеграммы, рапорты, протоколы, служебная записка с грифом "сов. секретно" - постепенно "Дело" обрастает подробностями. На одной чаше весов - 184 страницы следствия, которое поначалу вело губернское ГПУ, а затем - ревтрибунал 5-й армии. На другой - жизнь - 17-летнего командира.
  За красноармейцем Мельниковым числится восемь грабежей. По его словам, "на этот путь" его "толкнул товарищ комбат Голиков". Принято к сведению.
  Приобщены к делу телеграммы "усть-фыркальского предисполкома Кокова". Он первым сообщил о том, что Голиков творит бесчинства: "Примите меры для спасения населения". Затем послал начальнику Частей особого назначения Енисейской губернии срочное "разъяснение телеграммы": "...Таковая была составлена со слов делопроизводителя сельсовета Божье Озеро. На поверке оказалось полным вымыслом, за что волисполком просит извинения у тов. Голикова". В третьей Коков опровергает предыдущую: "Волисполком такой телеграммы не подавал. Подал ее комбат Голиков, совершив подлог". Точку в истории с телеграммами поставила разведсводка: "Убили на днях председателя волисполкома Кокова". Вопросы остались.
  Прояснили для следствия ситуацию показания "начбоерайона Голикова" от 14 июня "по делу произведенных расстрелов".
  Одного лазутчика из банды Соловьева он отпустил по ходатайству предволисполкома. Двое сбежали. Троих расстреляли по его приказу. Двое были убиты при попытке к бегству. Одного из них Голиков застрелил лично: стрелял по ногам, а потом, когда тот кинулся в речку, сразил наповал.
  Краском Голиков показал, в частности: "Расстреляны: Павел Рудаков. Зарыл в землю мануфактуру и часы, полученные от бандита Кулакова. Евстюк. Пастух. Явный бандит. Знал три места стоянки штаба Кулакова. За отказ дать сведения. Убиты при побеге: Сульков Петр. Знал место пребывания штаба банды Соловьева. Арсений Григорьев. Явный бандит".
Утверждения Голикова о судьбе захваченных им лазутчиков из банды Соловьева не были опровергнуты в ходе следствия.
  Из дневника Гайдара: "Снились люди, убитые мною в детстве".
  Голиков признал себя виновным, объяснив свои действия "необходимостью, которая в силу отдаленности от центра всегда будет ложиться пятном на командира, действительно желающего уничтожить бандитизм". Из показаний следует, что он "не делал письменных дознаний" арестованных ввиду их явного участия в преступлениях банды. Он указывает причины того, что "крайне затрудняет ликвидацию банд": "половинчатость, непоследовательность приказов" из центра, аресты и смещение комсостава. Все это, по мнению Голикова, подрывает доверие местного населения к Советской власти.
  - Требую для него суда и высшей меры наказания, - заявил председатель проверочной комиссии комбат Виттенберг на общем собрании комсостава в штабе ЧОН при разборке "персонального дела бывшего нач. 2-го боевого района А.П.Голикова".
  Из дневника Гайдара: "И потом я - весь в огнях, в искрах огни голубые, желтые, красные - тут мне и пришел конец... И помню, что когда наступила смерть и долго раздумывал я /уже после смерти/ о том, что жизнь прошла, не так как надо, и что тогда-то нужно было поступить так или иначе".
  Перед командирами-чоновцами стоял в общем-то мальчишка. В 13 лет он стал адъютантом командира Арзамасского коммунистического батальона и начальником узла связи при командующем по охране железных дорог республики. В августе 1919 года после учебы на командных курсах его досрочно произвели в командиры и бросили в прорыв рядовым вместе со всеми. В 15 лет он командовал ротой. После петлюровского - польский, кавказский фронты. При подавлении мятежа на Тамбовщине командует отдельным полком: в 17 лет под его началом четыре тысячи бойцов. Здесь же командовал 5-м боевым участком, в который, кроме его полка, входило несколько батальонов. Гонял банды в Башкирии.
Из дневника Гайдара: "Не понять им - как далеко он был, что испытал и видел, - а сам он этого никогда рассказать не сумеет".
  В золотоносной, хлебной Хакасии ему "нарезали" район площадью сто на сто километров. "Императором тайги" здесь был бывший унтер-колчаковец Иван Соловьев. Арестованный по недоразумению, он бежал из-под стражи, примкнул к белогвардейскому офицерскому отряду и стал партизанить. Против 160 белобандитов Голиков мог выставить до 20-40 бойцов из своих 102, разбросанных по станциям и улусам. У него не было свободных штыков, чтобы охранять пленных, Пользуясь этим, бандиты вырезали часовых, сопровождающих, посыльных. Продовольствие, свежие кони, хорошее снаряжение, наконец, поддержка населения - это Соловьев брал силой. На стороне Голикова был командирский и "тамбовский" опыт. Он не спал сутками, изматывался в погоне, вел разведку, умело навязывал бой. И это стоило того. Он обескровил банду, лишая ее день за днем поддержки населения. Соловьев был обречен. В конечном итоге это стоило краскому Голикову нервов и здоровья.
  До этого у него было несколько ранений: штыковое - в грудь, двумя осколками - в руку и ногу, контузия правой стороны головы с прорванным насквозь ухом. В режиме физических, нравственных перегрузок, в пору созревания молодого организма раны, болезни обострились. Дал о себе знать травматический невроз - нервно-психическое заболевание, которое возникает на почве ушибов головы и спинного мозга. Бессонница, возбудимость, временное снижение интеллекта, склонность к жестким поступкам - из этого штопора бывшему красному командиру приходилось потом выходить не раз.
  "Мое впечатление: Голиков по идеологии - неуравновешенный мальчишка, совершивший, пользуясь своим служебным положением, целый ряд преступлений" - такую резолюцию наложил по делу № 274 командующий Частями особого назначения Енисейской губернии В.Какоулин.
  22 июня Енисейский губком партии постановил "передать дело в контрольную комиссию для разрешения в партийном порядке". Здесь учли молодость Голикова, обширность и отдаленность 2-го боевого участка от уездного и губернского центров, ненадежность телефонно-телеграфной связи, из-за чего приходилось принимать другие труднейшие решения. Учли и прежние заслуги, ранения и контузии. Голикова решили из партии не исключать, а перевести на два года в разряд испытуемых "с лишением права занимать ответственные посты".
  28 июня 1922 года "Дело № 274" было закрыто. Комбата Голикова отлучили от дел. Больше он в армии не служил. Не удалось ему преодолеть препоны медкомиссий.
  Из дневника Гайдара: "Сплю плохо. Тревожные варианты старых снов".
  - Ясно, какая была юриспруденция в гражданскую войну у белых и у красных, - прокомментировал эти события Тимур Гайдар. - И тут, и там расстреливали. То, что Гайдара привлекли к ответственности в то время - вот что само по себе интересно. Можно мальчишку судить. Но надо помнить и о том, сколько он пережил-перенес. Контузия, а затем - психотравма, да и пережитое на войне прошло через всю жизнь.
 Много раз героям книг Гайдара приходилось брать в руки то маузер, то браунинг, то винтовку. Его герои падали, но каждый раз поднимались и выпрямлялись.
  Из дневника Гайдара: "Только иногда я в страхе начинаю понимать, какие еще сильные и опустошительные бури могут неожиданно пронестись по сердцу".
  За четыре года войны, как образа жизни, Аркадию Голикову трудно было преодолеть ее инерцию в своем сознании, когда в стране наступили перемены к лучшему и налаживалась мирная жизнь. Он по-прежнему воевал. Да и круг обязанностей не позволял ему уловить этот тонкий, деликатный момент перестройки движения на мирные рельсы. Поэтому то, что случилось с ним в Хакасии - расстрел пленных, уголовное дело, отлучение от военной службы, - по сути не стечение обстоятельств, не следствие каких-то интриг в его окружении, которые сейчас находят отражение и в книгах, и фильмах о "преступлениях" Гайдара, а проблема сознания. Проблема в синдроме войны, который очень сложно было преодолеть 18-летнему командиру.
  Эта вечная проблема сознания как скрытый итог очередной войны. Поэтому российский полковник, потерявший боевых товарищей при обстреле снайпером, расстреливает чеченскую девушку, а командир спецназа при разведвылазке - группу мирных жителей в машине на горной дороге. Из века в век синдром войны прокатывается по военным и их жертвам, калечит судьбы всех.   
   
        В "КРАСНОЙ ЗВЕЗДЕ"
  В один из дней сентября 1927 года в кабинет ответственного редактора газеты Рабоче-Крестьянской Красной Армии "Красная звезда" Андрея Сергеевича Бубнова зашел Аркадий Гайдар. Отголоски его бурной деятельности фельетониста на Урале докатились и до Москвы. Главная большевистская газета "Правда" в статье "Преступление Гайдара" от 5 апреля 1927 года взяла его под свою защиту. К тому времени он успешно сотрудничал с газетой Реввоенсовета Московского военного округа "Красный воин", не забывая о жанре фельетона.
  Такой опытный, задиристый фельетонист и был нужен чувствующему свою силу и влияние Бубнову, совмещавшему к тому времени высокие должности начальника Политуправления РККА, члена Реввоенсовета СССР и Оргбюро ЦК ВКП /б/,  Шла подписная кампания. Газета "Красная звезда" боролась за 40-тысячный тираж. Бубнову, помимо того, приходилось отбивать многочисленные, яростные попытки закрыть газету, руководить крупномасштабной чисткой в армии, бороться с "толмачевцами" - участниками "внутриармейской оппозиции".
  В интересах дела "Красная звезда" традиционно привлекала к выпуску праздничных и других "ударных" номеров ярких авторов, в том числе и фельетонистов. В течение 1927 года, до июля, ведущим среди внештатных фельетонистов был Николай Погодин - известный впоследствии драматург. На момент появления Гайдара в редакции "вакантное" место пустовало.
Гайдар взялся за эту работу. Она в общем-то соответствовала его статусу литератора на вольных хлебах. В отношении "Красной звезды" Гайдар не строил дальних планов. Это была лишь временная пристань в творческих поисках молодого литератора. Как бывший командир полка, уволенный по болезни в запас, он понимал: и в качестве военкора к военной службе уже не вернуться. Лишний гонорар К тому же он осваивал темы, которые в рамках окружной газеты - своей основной кормилицы - не находили выхода.
В результате обоюдного интереса Гайдар засучил рукава, и в главной военной газете страны за неполные три месяца появились семь его фельетонов. Другого жанра от него и требовалось. Первый фельетон был опубликован 21 сентября, последний - 5 ноября 1927 года.
  Они еще не нашли вразумительного отражения в гайдароведении. Об этом факте сотрудничества с "Красной звездой" не знал сын писателя контр-адмирал Тимур Гайдар, к которому я в свое время обращался. Белгородский писатель и литературовед Борис Осыков в 200-страничной книге "Аркадий Гайдар: литературная хроника", вышедшей в периферийном, воронежском издательстве малым тиражом, упомянул лишь некоторые, не все публикации Гайдара в "Красной звезде".
  Об этом сотрудничестве свидетельствовал и сам Гайдар. В Арзамасском государственном литературно-мемориальном музее А.П. Гайдара есть документ от 28 июня 1934 года: "Послужной список Голикова Аркадия Петровича" в виде брошюры с элементами заполненной писателем анкеты и автобиографии произвольного типа. На третьей странице с подзаголовком "Последующие сведения" Гайдар написал: "С ноября 1925 года по настоящее время работал фельетонистом и разъездным корреспондентом в газетах "Звезда" /Пермь/, "Уральский рабочий" /Свердловск/, "Красная звезда" /Москва/, "Правда Севера" Архангельск, "Пролетарий" /радио-газета/ Москва". Гайдар не упомянул газету Московского военного округа "Красный воин", где работал очень интенсивно, "уступив", наверно, пальму первенства "Красной звезде" по старшинству.
  Биографов этот факт совсем не заинтересовал. Его сложно было пристроить в жизнеописание. Факт  вряд ли нуждался в солидном объяснении. Как всегда неустроенному Гайдару, возвратившемуся с Урала в Москву, требовалась наличность на текущие расходы. В стране, страдавшей от безработицы, и пристроенные журналисты не отказывались от лишнего рубля.
В центральной военной газете Гайдару сорвать банк явно не светило. Здесь много и с большим почтением к собственному имени печатались другие. Успешные писатели той поры, о которых сейчас не помнит никто, заполняли "подвалы" и развороты отрывками из романов, находили другие способы "обессмертить" свое имя на газетной полосе. Чужим, особенно тем, кто не в штате, было непросто пробиться без протекции и с протекцией Бубнова, стремившегося "освежить" газету фельетоном во времена партийных и внутриармейских интриг.
  Не привлекала "Красная звезда" гайдароведов и по другой причине. Его сотрудничество с этой газетой  надежной перспективы ему не открыло. Не было больше "Красной звезды" в его биографии. Когда он рвался на фронт в июне 1941 года, то пошел не в редакцию газеты, с которой у него так ничего и не получилось в начале журналистского пути. Туда попадали маститые или "взрослые" писатели - Алексей Толстой, Андрей Платонов, Илья Эренбург, Константин Симонов. А начинающим и "детским" пути были заказаны. Гайдара выручила "Комсомолка", фронтовым корреспондентом которой он стал.
На тему "Гайдар в "Красной звезде" не обращалось внимание, видимо, еще и потому, что в 1927 году он все же более активно писал в "Красный воин". Только за второе полугодие Гайдар опубликовал в окружной газете около 70 фельетонов, рассказов, стихов, помимо материалов "казенных" жанров - статей, передовиц, реплик, обзоров. В целом кое-что из опубликованного за все девять месяцев в "Красном воине" - с июня 1927 года по март 1928 года - "осело" в  собрании сочинений. Например, ставший классикой цикл рассказов "Левка Демченко". Потом Гайдар ушел в "Голос текстилей".
  Вот этот внешне четкий и короткий отрезок журналистского пути Гайдара, обозначенный в его биографии устоявшимися фактами, слегка притупил бдительность его биографов. Да и досуг им до конца разбираться в мучительном поиске Гайдара своего места в жизни, в том калейдоскопе трудовой неустроенности, переходе из одной редакции в другую, смене симпатий? Официальная биография Гайдара еще в недавние времена отличалась строгой концептуальностью, заидеологизированностью, стандартами и штампами советской поры. Биографы резали по живому и не признавали частности, выкидывали плохо стыкующиеся детали.
А в том, что Гайдар пришел к Бубнову, был, помимо нюансов безработицы, и более человеческий момент. В трудные времена тянет к своим. Гайдар всегда шел в те редакции, где уже работали свои люди - однокашники, сослуживцы, знакомые. Так было в пермской "Звезде", "Уральском рабочем" и позднее - в архангельской, хабаровской газетах.
  43-летнего Бубнова и 23-летнего Гайдара связывала, помимо общего дела, эпоха. Жизненные пути этих разных по возрасту, но захваченных общим, революционным порывом людей пересекались не единожды. События, участниками которых они были, выстраивались так, что Бубнов во многом предопределял судьбу Аркадия Голикова, становясь в какой-то мере и его наставником, и его фатумом.
Весна 1919 года. Украина. Бывший штабс-капитан Григорьев, под началом которого целая дивизия, поднимает мятеж против советской власти. Член Реввоенсовета Украины Бубнов извещает об этом комиссаров полков и дивизий фронта и участвует в издании циркуляра ЦК КП /б/ "О мобилизации сил для ликвидации авантюры Григорьева". Документ обязателен для исполнения всем нижестоящим, вовлеченным в этот вихрь событий. С циркуляром ознакомлен и курсант Голиков.
  11 мая Бубнов вместе с командующим Украинским фронтом Владимиром Антоновым-Овсеенко подписывает приказ о переходе в решающее наступление на войска мятежника. А 16 мая боевой отряд особого назначения из курсантов 6-х советских курсов, в составе которого и Аркадий Голиков, бросив учебу, отбывает к месту боев: Крюков, Кременчуг, Александрия... Туда же выезжает Бубнов для изучения обстановку и руководства военными действиями.
25 мая Бубнов и Антонов-Овсеенко подписываю приказ номер 68 "О разгроме красными войсками банды Григорьева". Но борьба не закончена. Больше месяца гоняется за бандами на внутренних фронтах отряд курсантов, самых преданных делу революции бойцов. Таким было боевое крещение Аркадия Голикова, заместителя комиссара отряда, председателя коммунистической ячейки курсов. У истоков его мужания маячил Бубнов.
  В сентябре 1919 года Красная армия отступала под натиском деникинцев. Бубнов формировал заградительные отряды, чтобы прикрыть отступающих, эвакуировать имущество, предотвратить панику. Для этого в однодневный срок были мобилизованы коммунисты-красноармейцы, ответственные партийные и комсомольские работники. Бубнов же руководил выводом войск из Киева. Среди тех, кто прошел в составе арьергарда, прикрывавшего отступление, кто участвовал в обороне Киева, был А.Голиков. Он вышел из ада к своим с ротой курсантов в 17 человек из 180, благословенных на подвиг Бубновым.
  Впечатления необстрелянного 15-летнего подростка от настоящей войны будут настолько сильны, что позднее он отразит их в своей первой книге "В дни поражений и побед", возвратится к ним в многочисленных дневниковых записях. В них есть имена соратников Бубнова, которых курсант Голиков видел сам. Наркомвоенмора Украины, члена Реввоенсовета Республики, председателя Высшей военной инспекции РККА Николая Подвойского, например. А имя человека, державшего нити событий, посылавшего на смерть курсантов, так и останется за столбцами военных приказов и газетных сообщений. В сущности они - и Бубнов, и Гайдар - и потом будут заняты одним делом, предопределившем духовное родство их - людей военных. Несходство лишь в масштабах и географии забот.
Таким делом, например, было участие в подавлении Кронштадтского мятежа в 1921 году. Делегат Х съезда РКП /б/ Бубнов был в первых рядах атакующих с винтовкой в руках. Командир 23-го запасного полка Голиков посылал из Воронежа наподмогу маршевые роты.
Еще один штрих в биографии единомышленников: в том же году вышла книга Бубнова "Основные моменты в развитии Коммунистической партии в России". В Красной Армии она использовалась как учебное пособие руководителями и слушателями политзанятий. Командир-чоновец Голиков в то время много читал, готовясь к поступлению в Военную академию РККА, которая была тогда же в сфере внимания Бубнова. Он возглавлял комиссию ЦК РКП /б/ по обследованию академии накануне военной реформы.
  Еще повод для комполка Голикова не упустить его из виду - это выход в 1924 году книги Бубнова "Основные вопросы истории РКП /б/", ставшей заметным событием того времени. А попадалась ли на глаза уходившему в запас Голикову "Памятка демобилизуемому красноармейцу", написанная Бубновым, как говорится, кстати, под уход? Наверно, важно другое: вопросы, затронутые в ней, стали позднее темами журналистских выступлений Гайдара в "Красном воине" и "Красной звезде".
  Да, закономерно, что в 1927 году, в разгар военной реформы, Бубнов и Гайдар встретились. Живое дело для единомышленников ведь как магнит. Их встреча, документальным подтверждением которой стали разве что фельетонные публикации Гайдара, вряд ли походила на вечер воспоминаний, хотя им было что вспомнить. Очевиден ее деловой характер. Тут совпала и чрезмерная занятость ответственного редактора "Красной звезды", и его правило брать под свою личную опеку наиболее ответственный, творческий газетный жанр - фельетон.
  Примечателен в этой связи "Доклад начПУРа тов. А.С.Бубнова на совещании работников печати 16 октября 1925 г." Речь в нем, в частности, идет о военном юморе. Во-первых, Бубнов подчеркивает, что "тут у нас дело обстоит до сих пор не особенно важно". А во-вторых, он рекомендует редакторам военных газет и журналов "самим "висеть" над этой частью листа и самым тщательным образом следить за материалом этого сорта".
  Таким образом, в начальственном кабинете Бубнов и Гайдар могли поговорить о многом. Их сблизили и фронтовые воспоминания, и журналистское дело, озабоченность, следуя лексике тех лет, слабостью артиллерии на фронте сатиры. Разве стоит исключить, что, подсказывая Гайдару темы для фельетонов, поддерживая его, Бубнов и сам редактировал его материал, был в курсе его дел?
Листаю пожелтевшие, блеклые подшивки тех лет и испытываю двойственное чувство. Есть фельетон на полосе, а жизнь у него какая-то полуподпольная. Много неинтересных, вялых публикаций. Заедает мелкотемье. Слабо соблюдены законы жанра. Да и рубрики, под которыми "открывается" фельетон, тоже подтверждают его хилость" "Маленький фельетон", "Вместо фельетона", "Фельетонная действительность". В лучшем случае это - реплики, иронические заметки, зарисовки с попытками высмеять что-то. И совсем уж за рамки жанра выходят публикации под рубрикой "Тактический фельетон" - громоздкие, на "подвал" с продолжением корреспонденции с элементами лобовой иронии. Да простят мне коллеги остроту этих оценок.
  О дефиците военного юмора на полосе говорил не только Бубнов. Вот заметка в "Красной звезде" от 1 апреля 1928 года "О нашей газете", подводящая итог многомесячной работы. Речь идет о докладе сотрудника "Красной звезды" Ф.Кона на заключительном пленуме Второго всеармейского совещания секретарей ячеек. Категорично его признание: у нас есть прекрасные военные и журналисты, но нет прекрасных военных журналистов. И, пожалуй, ключевая мысль: "Далее тов. Кон указывает на отсутствие фельетона в "Красной звезде" и на задачи газеты в отношении воспитания военных фельетонистов". Слова, высказанные во след Гайдару, Погодину и многим другим, так и не нашедшим свое место в главной военной газете страны.
  Всегда есть соблазн домыслить, почему Гайдар так мало поработал здесь, не задержался. Конечно, он присматривался к газете, ее сотрудникам. "Завязан"-то был с "Красным воином". Ему отдавал больше сил и времени.
Бытовая неустроенность, жизнь без семьи, уехавшей в Архангельск, отсутствие твердого заработка, реальных перспектив тоже что-то объяснит в мотивах его поведения, поступках, жизненных устремлениях.
  Не сбросить со счетов и то, что вакантных мест в штате "Красной звезды", судя по всему, не было В газете работали сильные по тому времени журналисты. Гайдара, по натуре лидера, к тому же пригретого "всенародной" славой на Урале, никогда не удовлетворяли вторые роли. А ему было у кого оспаривать роль ведущего журналиста вообще и ответственного за рубрику в частности. В газете были имена. Они мелькали из номера в номер. Но, как водится, уже канули в Лету.
Допускаю, что журналистский запал Гайдара, как случалось не раз, кое-кому из менее талантливых сотрудников пришелся не по душе. Увы, это суть и в какой-то мере закон журналистского роения и сегодня. Его отношения с газетой, коллективом не сложились - гипотеза имеет право на жизнь, и отнюдь не из-за моего желания бросить тень на "Красную звезду". В творческой и в ремесленной журналистской среде отношения между людьми непросты во все времена.
  Теперь к самому предмету исследования. Приведу полный список фельетонов Гайдара в "Красной звезде" с названиями и датой публикации: "Дезертир Арутунян" - 21сентября, "Двойники" - 25 сентября, "Землетрясение впрок" - 28 сентября, "Разгаданный шифр" - 5 октября, "Сознательность желудка" - 20 октября, "Дело "о хищении" - 23 октября, "Бархат платья английской королевы" - 5 ноября.
  Без сомнения одно - появление Гайдара в "Красной звезде" стало для редакции событием. Три фельетона за последнюю декаду сентября 1927 года. Только его выступления в этом жанре в октябре. Это ли не усиление его напора и, может быть, авторитета? Склоняюсь к мнению, что его публикации под рубрикой "Маленький фельетон", по существу им тематически обновленной, интереснее, злободневнее, профессиональнее, чем все предыдущие.
  В "Красном воине" эти публикации не могли появиться из-за объекта критики и ее географии. Нужен был уровень повыше, не окружной, а центральной печати. Гайдар критикует командиров полков в трех фельетонах, начальника дивизии, обращается к проблемам Белорусского военного округа и Военно-строительного управления РККА, а также Приволжского военного округа. Пишет о случае, произошедшем "в Майкопском округе", цитируя при этом местные газеты "Красный пахарь" и "Советский юг". В трех фельетонах Гайдар дает отпор случаям доносительства - явлению, которое через 10 лет расцветет полным цветом и приведет к рецидиву 1937 года.
  В основе каждого фельетона - конкретный факт несправедливости. Красноармейца, переведенного из одной роты в соседнюю, объявляют по недосмотру командира дезертиром. Чертежнику не оплачивают труд из-за фиктивного зачисления на другую должность. У офицера срывается отпуск и поездка на отдых в Крым из-за бумажной волокиты начальства, не выдавшего аванс на оплату проезда. По вине Военно-строительного управления РККА, поставлявшего не те строительные материалы, простаивает стройка. По решению командования воинской части в целях экономии служебного времени обед "уплотняется" с ужином и процедуры принятия пищи заканчиваются к четырем часам дня. Командир артполка пытается раздуть уголовное дело в отношении двух военнослужащих из-за съеденного 200-граммового куска мяса. Местные газеты ведут травлю заведующего магазином, бывшего командира взвода, обвиняя его в хищениях, взяточничестве, подлоге документов. Читательский интерес поддерживается интригой, диалогами, меткими характеристиками героев.
  Взять, к примеру, первый фельетон - "Дезертир Арутунян". С едкой иронией описывает Гайдар растерянность командира, потерявшего красноармейца. Действие разворачивается по законам детектива: "Но, то ли горы Кавказа в лабиринтах своих ущелий надежно прятали беглеца, то ли дикие заросли ведомственной переписки окончательно запутали следы коварного Арутуняна, но только проходил месяц за месяцем, - прошло полгода, а дезертир разыскан не был".
  Тут масса действующих лиц: "хитрый Арутунян", дежурный и дневальный по роте, местные охотники вместе со "старым Сулейманом Аглыбаевым", незадачливый командир, не знавший, что "дезертир" был переведен из его роты в соседнюю.
Беря фельетонную ситуацию из гущи жизни, Гайдар с присущим ему юмором доводит ее до гротеска, до абсурда, заостряя тем самым проблемы военной среды. Как не посочувствовать отпускнику Малышеву, так и не побывавшему в Крыму из-за безденежья, вызванного бездушным отношением к нему командира в "Землетрясении впрок". Сентябрьское, довольно крупное землетрясение в Горном Крыму было тогда у всех на слуху. Были большие разрушения в Ялте, по всему южному берегу Крыма. В море горел метан. Несмотря на все эти ужасы, случившиеся 11 сентября 1927 года, они не подорвали советского оптимизма. Через десять дней они подкрепили фельетонную основу Гайдара, а через год вошли в классику большого жанра - роман Ильфа и Петрова "Двенадцать стульев".
  А нам вместе с Гайдаром как не посмеяться над "хитрым" начальником штаба дивизии, запутавшемся в двойной бухгалтерии в следующей публикации "Двойники". Так же впору вместе с автором фельетона "Сознательность желудка" возмутиться решением командования  одного из округов совместить часы приема пищи красноармейцев. Понятно, что в окружной газете эти темы бы не прошли. И "Красная звезда" стала, по субординации с "Красным воином", газетой именно того уровня, где едко, не взирая на чины им звания, и мог высказаться Гайдар-фельетонист по конкретным проблемам.
  В заключительной публикации "Бархат платья английской королевы" Гайдар подсказал очень важную, основательно забытую в "Красной звезде" 1927 года тему командиров запаса. Это - его боль, его судьба, красная нить его творчества. Бывший комполка Голиков на себе испытал, что значит быть не у дел, как трудно найти себя в новой обстановке, как неразумно и расточительно порой относятся местные власти к организаторскому таланту, опыту комсостава запаса. Об этом он рассказал на примере "забрызганного грязью" "комвзвода запаса тов. Иванова". Это своеобразное развитие темы маленького человека еще прозвучит в творчестве Гайдара. А нам важно подчеркнуть ее новаторский характер для "Красной звезды" уже 1928 года. Сошлюсь на упоминавшееся выступление Ф.Кона: "В ближайшее время нужно обратить внимание, и тут призываю к содействию, - это вопрос о командирах запаса. Надо дать страничку запасному командиру". Такую полосу стали выпускать. Право на жизнь получила в газете и постоянная рубрика "Быт и учеба начсостава запаса", под которой шли заметки о проблемах бывших командиров.
  Выступления Гайдара были настолько яркими, содержательными, что после его, условно говоря, ухода из газеты, судя по выступлению Ф.Кона, были обеспокоены судьбой жанра. Недаром такой "фельетонный" всплеск 1928 года. Публикации плод рубрикой фельетона  регулярны, порой назойливы, из номера в номер, а то и по две в одном. А сколько имен в "послегайдаровский" год! Ф.Кон, С.Смирнов, Г.Коренев, И.Верховцев, Аркадий Крымский, Сергей Кремков - эти повторяются чаще.
  Итогом сотрудничества Гайдара с "Красной звездой" по существу стала более активная поддержка другими журналистами курса на военную реформу в главном ее вопросе - о единоначалии. Об авторитете командира, его ответственности за заботу о подчиненных он сказал в своих смелых фельетонах. Его поддержали жанровым разнообразием, раскрытием темы на новом материале.
Сотрудничество Гайдара с "Красной звездой" и параллельно - с "Красным воином", вне сомнения, помогло ему уяснить многие проблемы Красной армии, подготовки допризывной и призывной молодежи к военной службе, роли командиров и молодых воинов запаса в этой среде. Обострился интерес писателя к миру подростка, военно-патриотическому воспитанию школьников.
Косвенная оценка вклада Гайдара-журналиста в военную печать прозвучала в речи А.С.Бубнова на Всесоюзном совещании редакторов 25 сентября 1928 года "Печать и военные вопросы". Здесь подводится итог полугодовой работы: "...Военная печать в деле проведения самокритики взяла правильную линию", "Красная звезда" "берет под огонь самокритики казенщину, бюрократизм, нетоварищеское отношение к делу, расхлябанность". Бубнов ссылается на положительный опыт работы "Красного воина", выделяет "Голос текстилей", где систематически, не без участия Гайдара, освещаются вопросы военной подготовки трудящихся.
И хотя в дальнейшем журналистские выступления Гайдара напрямую будут в основном далеки от военной тематики, связь его духовная, корпоративная с Бубновым не ослабнет. Бубнов возглавит наркомат просвещения, опубликует ряд работ по народному образованию. Его заботу о советской школе, детской литературе по-своему разделит Гайдар.
  Бубнов подготовит к печати, с его предисловием выйдут ленинские "Выписки и замечания на книгу Клаузевица "О войне и ведении войн". Книга прусского генерала заинтересует Гайдара. Приобретет ее, прочтет. Сейчас двухтомник К.Клаузевица "О войне" с пометками Гайдара хранится в Каневской библиотеке-музее на Украине.
  Пройдет время. Бубнов сгорит в огне сталинских репрессий. Гайдар отдаст долг их жертвам, напишет "Судьбу барабанщика".
Взгляд на сотрудничество Гайдара с "Красной звездой", на его общение с Бубновым как на эпизод в биографии писателя стоит немногого. Были у каждого из них более плодотворные человеческие связи, которые смогли бы заинтересовать биографов и историков. Не уложить в эпизод то, чем жили, во что верили, что защищали Бубнов и Гайдар. Это были единомышленники тогда. Такими их видим и теперь. Тем они и ценны для нас.
  Снимая культурный слой тех лет, мы невольно дробим некогда непоколебимые общности друзей, соратников, сподвижников, превращая историю того поколения в эпизоды и очные ставки времен сталинизма. Не лишаем ли тем самым и себя опоры в прошлом? А ведь тот слой поражений и побед хранит историю единомышленников. Разве не наш долг, пишущих и читающих, вскрыть на перекрестках и параллелях событий те духовные связи, о которых те люди и сами порой не подозревали?
                ВОЕННАЯ ТАЙНА
 Аркадий Гайдар выпрыгнул из окна. Машинистка слегка испугалась Здание "Тихоокеанской звезды" было одноэтажным, но полуподвал "приподнимал" подоконник на внушительную высоту. причина гайдаровской досады обнаружилась тут же: не от той рукописи захватил листки для диктовки.
  О склонности Гайдара к розыгрышам, нестандартным поступкам в редакции дальневосточной газеты, где он с января по сентябрь 1932 года работал разъездным корреспондентом, были не только наслышаны по столичным чудачествам. После покраски комнаты, в которой он работал, в "дикий" цвет он написал заявление редактору, сославшись на выдуманные по ходу дела законы: "По закону Вебера-Фехнера цветовое впечатление  прямо пропорционально логарифму раздражения, а на основании принципа Крафта-Эбинга раздражение отрицательно влияет на соображение". Редактор ухмыльнулся, комнату перекрасили.
На этот раз было не до улыбок. Ситуация складывалась драматически. В досаде таился нервный срыв, на который наслоились и уход из семьи, и отъезд из Москвы в Хабаровск, и работа в новом редакционном коллективе, и, как всегда, очень высокие требования к себе, творчеству. Перенапряжение последних месяцев обострило его застарелый и неизлечимый травматический невроз.
  Это нервно-психическое заболевание возникает на почве ушибов головы и спинного мозга. У Гайдара было и другое. В декабре 1919 года - контузия в голову. Ранение сопровождалось цингой и сыпным тифом. В июне 1921 года на Тамбовщине - вторичное ранение от самодельной бомбы. Чугунок, начиненный порохом, попал ему под ноги. И падение с коня, ранение в ногу, порвано ухо - "орган, - как писал он в юношеском дневнике, - воспринимающий звук, то есть колебание воздушных частиц".
По оценке врачей, травматический невроз обычно проявляется через десять и более лет после контузии. Болезнь настигла его намного раньше. Физические и нравственные перегрузки молодого командира на фронтах гражданской и на фронтах внутренних да еще в период созревания организма... К 19 годам Аркадий стал инвалидом.
"Вследствие переутомления, вызванного пятилетним пребыванием на командных постах Красной Армии, получил острое расстройство нервной системы, требующее серьезного и основательного лечения с тем, чтобы потом снова за работу", - так оценивал он коварство фортуны в автобиографии, написанной по горячим следам. В нем было достаточно сил, веры в себя, чтобы не смириться. А в стихотворных опытах 19-летнего краскома в отставке ситуация переосмыслена как одиночество:
 "Все прошло. Но дымят пожарища,
 Слышны рокоты бурь вдали.
 Все ушли от Гайдара товарищи,
 Дальше, дальше вперед ушли".
  "...Из-за старой контузии в правую половину головы я вдруг крепко заболел, - вспоминал Гайдар позднее. - Все что-то шумело в висках, гудело, и губы неприятно дергались".
По медицинским источникам, у болезни в пору обострения следующие симптомы: стойкое нарушение сна, временное снижение интеллектуальных способностей, возбудимость, склонность к жестоким поступкам. В гайдаровском ощущении - это стук "серебряных молоточков" в голове и состояние тревоги. "Тревога" - это слово раскидано в его дневниках как предчувствие болезни. До отъезда на Дальний Восток он жил семейным разладом: "Тревога... нарастающая по часам, по минутам, тревога... непонятная никому, кроме моего родного мальченыша Темуреныша". "Откуда эта легкая и часто безотчетная тревога?" - не раз задается он вопросом, проводящим грань между переутомлением и писательской требовательностью к себе.
Позднее он научился обуздывать состояние тревоги. Оно питало его воображение, закладывалось в начало сюжета одних повестей и рассказов и переламывало привычное течение событий в других.
"Но тревога - неясная, непонятная - прочно поселилась с той поры в нашей квартире", - с этих слов Гайдар "берет за горло" читателя в "Судьбе барабанщика". - То она возникала вместе с неожиданным телефонным звонком, то стучалась в дверь по ночам под видом почтальона или случайно запоздавшего гостя, то пряталась в уголках глаз вернувшегося с работы отца".
В повести все ясно: отец проворуется, и его посадят. Но не все будет ясно барабанщику, как и Гайдару в собственной жизни, особенно после последней медицинской комиссии, вынесшей приговор: инвалидность, в отставку. По его признанию, тогда он "бродил по Москве трое суток, ни о чем как будто не думая, ни о чем не жалея. Вился в голове белый туман, и что оставалось впереди, разглядеть через туман было трудно".
  Тот же туман заволок сознание и в Хабаровске. На третий день после бегства из редакции Гайдар оказался в местной психиатрической больнице. А дальше - по сюжету одной из книг:
"Сколько времени все это продолжалось, я, конечно, тогда не знал.
Когда я очнулся, то видел сначала над собой только белый потолок, и я думал: "Вот потолок - белый".
  "Потом, не поворачивая головы, искоса через пролет окна видел краешек голубого неба и думал: "Вот небо - голубое".
...И обо всем я думал только так, а больше никак не думал".
К этому времени Гайдар побывал в психбольнице раз 8-10. Сначала в Красноярске и Томске, где его мучили головные боли. Потом - в Москве, в Первом красноармейском коммунистическом госпитале, что в Лефортово.
  Бытовая неустроенность, семейные драмы, муки творчества и недоброжелательство литературной критики приводили его на больничную койку и в Перми, и в Архангельске, и в других городах. Так, в 1924 году смерть матери привела Гайдара, по свидетельству его близкого друга Рувима Фраермана, "в то ужасное нервное состояние, после которого он обычно вынужден ложиться в больницу и долго не мог поправиться". После лечения приступы травматического невроза накатывали реже, были не так остры, до следующего переутомления. Так внук уездного предводителя дворянства Аркадий Голиков шел по пути унижений и оскорблений , который уготован каждому, кто попадет в известное "совковое" заведение - "психушку".
  В Хабаровске, по всей видимости, не знали описанного Достоевским в романе "Идиот" заведения Шнейдера в Швейцарии, где лечился князь Мышкин. Стандарты в Хабаровске были попроще. Психическая была самая грязная и заброшенная из всех, которые знал по-детски ранимый Гайдар. "Изолятор, инвалидный дом, школа самоснабжения, база для краденых вещей, тихий приют для бывших, но только не лечебница", - такой она открылась ему, когда пришел в себя и его перевели к выздоравливающим, разрешили прогулку по больничному саду. "Стена высокая - никто не заглянет", - не без грусти замечал он. Ей ли защитить открытую для побед и поражений душу?
  Стояли теплые, солнечные дни - августовские. Газеты сообщали о наводнении в Приморье, новостройках, трудовых успехах, о том, что недавно волновало Гайдара, о чем писал в очерках.  А его мир сузился до толпы идиотов и лжесумасшедших, в которой разыгрывались десятки драм. Гайдар Был участником своей драмы одиночества и вынужденного бездействия. С этим он смириться не мог, особенно в те моменты, когда сознание просветлялось, отмечая детали убогого бытия.
  Гайдар позвонил в редакцию. Друзья, с кем он еще недавно "горячился" в волейбол, принесли ему две столистовые тетради в клеенчатых переплетах, исписанную и чистую. Он начал писать. За этим занятием его заставал какой-нибудь идиот или, хуже всего, кто-то из здоровых, фельдшер или фельдшерица.
- Пишите? - Пишу. - Поди, стишки сочиняете? - Нет, не стишки. - А я, знаете, стихи люблю. У нас вот тоже один больной лежал, все пишет и пишет.
  Этот диалог он воспроизвел в дневнике.
  Гайдару часто хотелось крикнуть: "Идите к чертовой матери!". Но сдерживался. Могли перевести вниз, в третье буйное отделение, а там много не напишешь.
Он побывал там после "разборки" с заведующим лечебницей по поводу размеров обеденных порций. За одну ночь у него украли папиросы. Тетради он спрятал под матрац. Больные пустили одну, хорошо, что чистую, на раскурку. Он укрывался простыней и писал. Вокруг двигались и слонялись тени с безумными лицами. Когда он работал, больные ему были "невидимы и безразличны".
"Кем заполнена больница? - спрашивал он в опубликованном после фельетоне "За высоким стеной". - Там есть такие типы из "разочарованных", которые позанимали лучшие койки, лучшие места, - это бывшие люди, проходимцы и белые офицеры. Они живут припеваючи по многу лет. Они пользуются полной свободой. Ходят в город, как на заимку. Когда им угодно, идут в гости, на ужин с выпивкой или без выпивки, прирабатывают на стороне - но из больницы уходить не хотят...".
Гайдару недоставало того, из "Золотого теленка" Ильфа и Петрова, профессора Титанушкина, который "не уважал симулянтов" и, вернувшись из командировки, "велел выкинуть их из больницы".
В буйном отделении Гайдар был тих и осторожен. Благодаря этому поведению его вновь перевели в верхнее, к выздоравливающим.
"За последний месяц ванн больным не делали ни разу и только один раз сводили вымыться в прачечную, - вспоминал он, касаясь лечения. - Трудовой терапии нет и в помине". Занять больных делом, позволить им плести корзины или что-либо мастерить - об этот здесь и слушать не хотят. Не так у швейцарца Шнейдера, который, по Достоевскому, "лечит по своей методе холодной водой, гимнастикой, лечит и от идиотизма и от сумасшествия, при этом обучает и берется вообще за духовное развитие". Другой век, другая социальная система, а какой прогресс в отношении идиотизма.
Досуг наших больных один - думать. "Они думают все время, - несмотря на иронию, советские сатирики были недалеки от истины. - У них множество мыслей, надо что-то вспомнить, вспомнить самое главное, от чего зависит счастье. А мысли разваливаются, и самое главное, вильнув хвостом, исчезают. И снова надо все обдумать, понять, наконец, что же случилось, почему стало все плохо, когда раньше все было хорошо".
Гайдар действовал сам. Вставал в четыре-пять утра. Осторожно ступая мимо заснувшего санитара, пробирался в ванную, окунался в холодную воду. Способ лечения, опробованный в Перми, действовал безотказно. Тогда товарищи отправили его на вынужденный отдых в маленькую деревушку близ станции Ляды. Он окунался в деревянную колоду, поставленную в ключе с температурой четыре градуса, круглый год. На какое-то время возвращалась бодрость и способность работать.
А еще "самолечением" Гайдара в Хабаровской "психушке" был писательский труд. Он жил, как отмечал Фраерман, "в его душе неотступно, как совесть": "Он должен был писать, иначе у него болела душа, тревога обнимала его, он не находил себе места. И только единственно труд успокаивал его". Писательство было и средством от одиночества, так преследовавшее Гайдара после демобилизации и так обострявшее его чувства в психбольнице.
"Настроение у меня очень хорошее, - записал он в дневнике 10 августа. - И на все плохое мне наплевать потому, что голова моя занята только книгой". Через десять дней - еще один обнадеживающий результат "самолечения": его стали выпускать в город. "Сегодня ходил в отпуск в город, - отмечает он в дневнике. - А то в этой больнице можно подохнуть с голоду. Дают только хлеб да вареную ячменную крупу".
Холодные ванны и "погружение" в творчество вряд ли бы так скоро поставили Гайдара на ноги во второсортной "психушке". Работая над книгой, он, сам будучи, по выражению одного из критиков, "взрослым ребенком", размышлял о детях. Его раны залечивало, пожалуй, то же, что и князя Мышкина: общение с детьми. Герой Достоевского находил их в швейцарской деревушке. А Гайдар -  в воспоминаниях о лете 1931 года, проведенном в Артеке с Тимуром. Артековские впечатления писателя, и о том гадать не приходится, послужили материалом для "Военной тайны" - повести "о теперешних ребятах, об интернациональной смычке, о пионерских отрядах и еще много о чем другом".
  - Все, что узнал, - говорил Гайдар одному из сотрудников "Тихоокеанской звезды", - это твоя тайна, и ты храни ее, как боец бережет военную тайну. Написал - рассказывай!".
Все, что Гайдар знал о своей "военной" болезни, он конспективно отразил в автобиографиях разных лет. Все, что было достойно его внимания в Хабаровской психиатрической, изложил в фельетоне, дневнике и на полях рукописи. Написал, но по вполне понятным причинам в дружеском кругу на эту тему не распространялся. Так стоит ли сейчас ворошить "военные тайны" пребывания Гайдара "за высоким забором", хотя бы из чувства деликатности?
У медиков-психиаторов в ходу понятие, именуемое "истерическим фантазированием". По оценкам гайдароведов, оно становится заболеванием вирусным, поражающим некоторые издания, которые пишут об Аркадии Гайдаре с позиций сенсации, но без опоры на документ, здравый смысл и чувство меры.
  "Заговору невежд" невольно потворствовали сами биографы-литературоведы, лепившие из поколения в поколение непорочный образ детского писателя в синем френче. Иногда где-то на заднем плане маячила его фигура в больничном халате, еще реже - лик с воспаленными от душевной боли глазами.
По той же традиции, с легкой руки самого Гайдара, все заслуги 15-летнего командира, его стремительного служебного роста, приписывались "необыкновенному времени". И в меньшей степени - свойствам его личности, который предстояло в течение многих лет за больничным забором из младенческого, а порой и первобытного состояния не раз обретать интеллектуальную, способную к уникальному художественному творчеству сущность. Разве закрыть глаза на этот молчаливый подвиг писателя, хотя бы из уважения к его памяти.
  И в лечебницах он находил силы собрать волю в кулак. "Я до первого марта в лечебнице - лечат меня инсулином, - писал он позднее главному редактору Детгиза Георгию Куклису. - Это какой-то сильно крепкий медикамент, от которого малодушные люди теряют сознание. Я не терял ни разу".
  Гайдар всю свою жизнь - в больничном халате - пожинал плоды революционного раскола общества, кровавой жатвы гражданской войны. Он мучился в одиночку от физической и душевной боли, не поверяя ее никому. Он пытался заглушить эту боль "домашними средствами", приводившими к запоям. "Когда же перестало  помогать вино, Аркадий Петрович, - отмечал один из его биографов, - в преддверии приступа причинял сам себе острую физическую боль: он делал на теле надрезы ножом. Иногда в присутствии людей. Но все заканчивалось клиникой".
Обычно в таких случаях вопрошают: куда друзья смотрели? В их воспоминаниях отражаются отголоски "внезапной силы" болезни Гайдара. Им "случалось видеть Гайдара озабоченным и сумрачным", убеждаться, что "характер у него не из легких".
Ближе к истине в оценке характера Гайдара был Константин Паустовский, отмечавший: "За мишурой, за слащавым умилением исчезает подлинный Гайдар - человек сложный, временами трудный, во многом противоречивый, как большинство талантливых людей". Такой повод для оценок дал Гайдар и после выхода из хабаровской лечебницы.
  Без цветов и объятий встретили его 1 сентября в редакции после выписки из лечебницы. Настороженность и удивление сквозили в лицах сотрудников газеты. Это ускорило отъезд Гайдара из Хабаровска. Он возвратился в Москву с рукописью талантливой книги. До ее выхода в свет было два года. Будни заполнялись не только творчеством - бытовой неустроенностью, поисками угла для ночевок, вечеринками, выпивками. И "каждый день /три раза/, - по его замечанию, - какие-то лекарства с содой". В общем-то на нет сводились его же усилия, затраченные на преодоление смирительных рубашек, высоких заборов, натиска толпы идиотов, на сверхспринтерский бросок к вершинам творчества.
  То, что давало силы жить и выполнять свои обязанности, добавляло яда в чашу бытия и пития тоже. Против "Военной тайны", вышедшей в свет, была поднята целая кампания. Для Гайдара это был тяжелый удар, возвестивший его друзьям об очередном беге по замкнутому кругу: нервное потрясение, санаторий, лечение, Крым. И опять, по нашему обыденному восприятию, все насмарку? Гайдар так не думал. Он привыкал жить в режиме взлетов и падений, пытаясь найти объяснения всему этому: "Вообще мир разорван при одном восприятии и собран при другом".
  Наверно, эта мысль, доверенная дневнику, была спасительной для многих из тех, кто тогда осознал, в каких недугах корчилось социалистическое общество. Или недоумевал, что творится в первой стране советов, стиснутой смирительными рубашками гулагов. Одним это прибавляло седин, другим - еще и неврозы.
  - Ты веришь, что Сашка - сволочь, что он предателем оказался? - спросил Гайдар четырнадцатилетнего мальчишку, сына его знакомого литератора, по поводу ареста первого секретаря ЦК ВЛКСМ Александра Косарева.
  - Аркадий Петрович, честное слово, я ничего не понимаю, - так воспроизвел в своих воспоминаниях этот диалог Александр Розанов.
- Ты не понимаешь, а я не верю, - Гайдар заскрипел зубами, и лицо у него исказилось, как от страшной боли. - Не верю.
Перед войной к Гайдару пришло осознание личных потерь на "фронте" недугов. "Раньше я был уверен, что все пустяки. Но, очевидно, я на самом деле болен. Иначе, откуда эта легкая и часто безотчетная тревога? И это, очевидно, болезнь характера". Мысль отдана дневнику. А Тимуру, навестившему его в больнице под Москвой в воскресенье, когда пускали посетителей, он сказал доверительно и просто: "Видно, в самом деле ты подрастаешь, а я стар становлюсь". Они гуляли по аллеям большого больничного парка. Отца одолевали мысли о безнадежности своего положения, неизлечимости. А сын осознал это через много лет: "Все-таки отец был болен, когда уезжал на фронт. Не случайно медкомиссия ответила решительным отказом. Но ведь удержать его в тылу было невозможно".
  Гайдар, рвавшийся в самое пекло боев, был обречен так, как обречен больной в заведомо неприемлемой для него обстановке. Но сражался он не с отчаянием обреченного. В нем была хорошая красноармейская злость, с которой он воевал на Украине еще в гражданскую, когда бил противника до конца даже в безнадежной для себя ситуации. Гайдар, и в этом нет сомнения, жертвовал собой на исходе жизни с той же яростью и самозабвением, как и в ее начале. Безумие? Скорее, высшее проявление духа.
  "Чем дальше идет время, тем больше убеждаюсь, что суть человеческая не определяется политическими убеждениями, - сказал по этому поводу Тимур Гайдар. - Суть человеческая таится глубже. Она заключается не в лозунгах, а в том, какой ты человек. Честен или нечестен, добрый или недобрый, предатель или не предатель. Отличительной чертой Гайдара всегда было его полное стремление, чтобы его дело и слово были неразрывны. Раненый и больной, он рвался на фронт. То, к чему он призывал, так и случилось...".

           ЖЕНЩИНЫ В ЕГО ЖИЗНИ
  Биографы и литературные критики долгое время отказывали Аркадию Гайдару в любви к женщине. Эту странность советского литературоведения еще предстоит воспеть в балладах и песнях. А мы твердо усвоили "совковые" уроки коварства любви. Одних она в сочетании с запоями приводит в номер гостиницы "Англетер". Других вкупе с любовью к партии и рубке дров, "силой своей играючи", - к не менее трагическим последствиям.
  Когда за Гайдаром признавалось право на иную любовь - к детям, Красной Армии и социалистической Родине, Тимур проказничал в Артеке, "негодная девчонка" Светлана обижала сестренку Иру, другая проказница Женя лазила в отсутствие писателя к нему в письменный стол. Но все вместе они взгрустнули однажды : "Едет папа на войну за Советскую страну". Догадливый читатель давно понял, что и от любви к детям у детского писателя могут быть собственные дети, а значит - семья и все остальное.
Под остальным, наверно, следует понимать самые святые, интимные чувства, говоря о которых, мы рискуем заслужить неблагодарную оценку "копаться в чужом белье", если следовать именно этой цели.
Тимур Гайдар, уходя от этой темы, в разговоре со мной заметил: "О личности писателя нужно судить прежде всего по его книгам, его творчеству".
  И он был прав, потому что так делал и сам Гайдар. Правда, он старался не вспоминать о своих первых, "взрослых" произведениях и поддерживал разговор о "детских".
 Между тем в его ранних приключенческих повестях так называемый любовный треугольник напоминал Бермудский. В повести "В дни поражений и побед" красный курсант отстаивал любовь к кузине. В "Жизни ни во что" /"Лбовщина"/ еврейка, глаза которой "всегда светились ровной, загадочной темнотой", ради спасения любимого идет на предательство. А во "Всадниках неприступных гор" после нескольких месяцев бродяжничества втроем любимая отдает симпатии не нареченному, а другому. То - романтика.
 Первобытное естество любви раскрывается перед изумленным читателем в полном варианте повести "Реввоенсовет". Вот одна из деталей нашествия бандитов на село: " - Та не бойся же, кралечка, идем до дому... - И тихонько пхнул ее пальцем в грудь".
Словом, ситуации не совсем банальные, а темы непроходные для самого Гайдара. Загадочная еврейка, мужское соперничество, размолвки, активное участие в любовных историях друзей - все это было в личной жизни писателя.
  Сохранились его признания, что больше всего ценит "тайную любовь к женщине /свою, чтобы объект не знал/", письма, в которых "восторгался опасной красотой интеллигентных грузинок", передает приветы женам друзей. Одну из них он любит, по его словам, "за то, что на нее должна быть похожа моя будущая жена". Эти женщины бескорыстно заботились о Гайдаре в трудные моменты безденежья и поиска угла для ночевок. И нам есть до этого дело, потому что иначе образ Гайдара тускнеет, представления о его творчестве искажаются, а мотивы некоторых его поступков затягивает туман.
  Начало изысканий на ниве любви в жизни Гайдара положил его друг детства Адольф Гольдин. Он извлек из архива и опубликовал личную регистрационную карточку семнадцатилетнего Аркадия Голикова, заполненную им в Екатеринбурге 5 сентября 1921 года. В графе "Семейное положение" отмечено: "Женат". В колонке "Члены семьи, их имена и фамилии" вписано: "Мария Плаксина". Указана степень родства - жена, местонахождение - Екатеринбург.
Это дало повод биографам по-новому осмыслить эпизод встречи красного командира с Марусей в "Голубой чашке".
"Ехал я тогда по степи с военным дозором - вспоминал лирический герой Гайдара. - Вдруг мелькнула чья-то тень и сразу - за бугор. "Ага! - думаю. - Стой, белый разведчик. Дальше не уйдешь никуда".
Ударил я коня шпорами. Выскочил за бугор. Гляжу - что за чудо: нет белого разведчика, а стоит под луной какая-то девчонка. Лица не видно, и только волосы на ветру развеваются.
...Увидела девчонка на моей папахе красноармейскую звезду, обняла меня и заплакала".
  Так могло быть, когда комполка Голиков воевал с бандами на Тамбовщине, наезжал на хутор к знакомому  агроному, встречался с его дочерью. Кому же, как не Марии Николаевне Плаксиной, было переживать за командира-спасителя, дежурить в больничной палате, выхаживая его от ран? А так ли на самом деле? Теперь уже неважно. Ни он, ни она не были готовы к семейной жизни. Переезды, бивачная жизнь, командирские хлопоты чужды были девчонке из тамбовской глубинки. Может быть, и ему не хватило мудрости и такта, чтобы сохранить семью. Екатеринбургская гостиница "Пале-рояль" стала местом их размолвки. Он не забыл Марусю. "Сегодня отправлю письмо Плаксиной", - пометил Гайдар 18 апреля 1934 года в дневнике. Он был тогда также одинок и, видимо, искал опоры в прошлом.
Тимур Аркадьевич в работе над книгой об отце вынужден был высказаться на нашу тему. Ему дороги пермские друзья Гайдара, вспоминавшие "мою маму - в те годы семнадцатилетнюю девчонку в пестром сарафане, темноволосую, веселую, живую, с широко поставленными карими глазами".
Ее отец Лазарь Григорьевич - "инженер, большевик с дореволюционным стажем, работал не то на строительстве, не то на реконструкции железнодорожного моста". Семья Лили Соломянской приехала в Пермь из Минска. По преданию, их фамилия сначала была Саломанские - родом с реки Саломанка. "В Россию Саломанские, - пишет Тимур Гайдар, - добрались после долгих скитаний, сорванные с родных мест указом короля Кастилии и Арагонии Фердинанда V, изгнавшего в ХУ веке евреев из страны".
  Лиля Соломянская в пору знакомства с Гайдаром "работала закройщицей на кожевенном заводе, была секретарем комсомольской ячейки, в ленинский призыв вступила в партию, стала командиром первого на Урале "легиона пионеров имени Карла Либкнехта".
Ей - 17, ему - 21. Образ Гайдара того времени доносят его строчки из дневника: "Сапоги с крутым обрезом, военная шинель, серый костюм". Более точный облик Гайдара запечатлен в воспоминаниях одной из современниц, посетившей редакцию пермской газеты "Звезда", где "полусидел на столе высокий мальчишка в синей рабочей блузе, серая кепка на затылке". "Мальчишка смотрел на нас насмешливыми голубыми глазами", - отметила она. Через семь лет, в год разрыва с Лией Соломянской, Гайдар вспоминал "тени - смутные, далекие", Пермь, голубой дом, "Лильку - девчонку в ярком сарафане".
  "Милый" - это слово выписано отдельной строкой в дневниковой страничке воспоминаний. Не тогда ли смешались ночь и вечер, описанные в "Лбовщине"?
"А ночь была такая звездная. И вечер был такой мягкий. Женщина встала, скинула платок и вдруг неожиданно обняла Лбова за шею.
- Милый, - сказал она шепотом, - милый, возьми меня с собой".
Или было это раньше? Как в "Голубой чашке": "А Маруся подошла, села рядом и положила руку на мою совсем горячую голову и говорит: "Я тебя весь день после боя искала. Больно тебе, милый?"
Гайдар заразил девчонку в сарафане журналистикой. Она работала в Архангельске редактором радиопионерской газеты, редактировала газету политотдела МТС в поселке Ивня Курской области, по ее сценариям экранизировались произведения Гайдара.
Тимур, по собственному признанию, "не старался, просто не хотел разбираться в причинах и поводах, которые привели к тому, что отец и мама разошлись".
  "Знаю только, что любили друг друга крепко, - отмечал он. - А кто прав, кто виноват... не мне судить. Да и никому другому".
В его архиве хранились шутливые стихи отца, почти баллада. В них - рассказ о том, как Гайдар уехал в далекую страну и до него дошли "недобрые вести".
  "Он идет к машине, он берет билет.
  Он кладет тяжелую пулю в пистолет.
  Думает, приеду, думает, найду,
  Я ее, изменщицу, к стенке подведу.
  Но когда приехал, то прошла гроза,
  Так же смотрят ласково Лилькины глаза,
  Так же затуманился ее милый взгляд.
  Губы же пунцовые сами говорят..."
  Дальше цитировать Тимур Аркадьевич отказался: "Все это слишком личное, не случайно даже мне мама эти стихи не показывала".
  "Я принесла твое письмо Тимуру уже поздно, когда он спал, и мы не стали будить его, - сообщала летом 1932 года Гайдару его сестра Наталья. - Твое письмо к Тимуру прочла Лиля, и когда она читала его, то из глаз ее катились почему-то слезы. Очень странно".
  "Ничего странного нет, - заметил он в дневнике. - Жили все-таки долго и есть о чем вспомнить. А в общем , дело прошлое".
С Гайдаром "путь пройдя до половины", остановимся, чтобы оглянуться в его прошлое и выйти на вопросы, без ответа на которые, как выясняется сейчас, у литературы, искусства нет широкой аудитории. А без интереса масс какая же популярность классиков и "звезд"? Грубый риск кануть в Лету. Когда, где и с кем? - вот вечный двигатель интереса обывателя к творческой среде. И хотя смена партнера по семейной сцене здесь явление заурядное, пора, казалось бы, привыкнуть удивляться. Удивляемся, однако, и еще на "бис" требуем.
  Исследователей жизни и творчества Гайдара всегда интересовала обратная сторона этих вопросов, то есть мотивы поступков. А в них - явно не смена симпатий, не спортивный интерес после размолвок. Гайдар долго остается один. Традиционное "любил-разлюбил" укладывается разве что в прокрустово ложе обывательских суждений.
  Ларчик во все времена просто открывался. Творческая личность, как известно, всегда в пути. Самообновление, духовный рост - такова суть ее жизнедеятельности. Новая книга как новый виток в творчестве, новая вершина, до которой спутнице, задавленной кухней, стиркой, детьми, не добраться, не дотянуться. А без сопереживания - ни взаимопонимания, ни опоры для следующего рывка в творчестве. Словом, каждый раз рождается новый человек, требующий нового соответствия себе. Впрочем, не из-за этого сыр-бор.
 Разве Гайдару, ответственному перед близкими людьми, требовательному к себе, нельзя было, как говорится, просчитать ситуацию и не доводить дело до крайности ни в том, ни в другом, а далее - ни в третьем случае? Ведь расставания не снимали груза с души, а, напротив, обостряли душевные болезни. И это он остро чувствовал.
  В год разрыва с семьей он помечает в дневнике, что "октябрьские праздники прошли хорошо", провел их с друзьями, которые были с женами. "Потом остался я в доме отдыха совсем один", - последние два слова Гайдар выделяет. На душе у него неспокойно. Он разыскивает общежитие радиоуправления, заходит к знакомому и от него узнает, что "Лиля выздоравливает, скоро встанет".
 Ответ в том, что у Гайдара не было жесткого стереотипа поведения по отношению к семье как святому, Богом данному. Не шел он и на компромиссы ради ее сохранения. Признавая себя обязанным по отношению к сыну, он не чувствовал этого по отношению к жене.
 Не в колыбели ли - в семье Голиковых - получено "добро" на забвение моральных императивов? Мать Аркадия Наталья Аркадьевна, будучи дворянкой, вопреки воле отца вышла замуж за внука крепостного крестьянина. Отец Гайдара Петр Исидорович при ее поддержке выучился на учителя. А она по его примеру вступила в партию. Союз единомышленников, родственных душ вроде бы на лицо. Голиковы жили дружно. У Аркадия было три сестры. В этом окружении нельзя не сохранить на всю жизнь уважительное отношение к женщине, понимание ее проблем, чем всегда отличался Гайдар.
  Но вот взрослеет сын, и Наталья Аркадьевна поступает непредсказуемо: уходит от мужа, заводит новую семью. Это стало причиной многолетней неприязни сына к матери. С фронтов гражданской войны он писал одному отцу, с нем делился сокровенным. А поддержала в сыне стремление к писательству именно мать. Лишь накануне смерти Натальи Аркадьевны, заболевшей туберкулезом после стольких передряг на партийном поприще, простил ее. Мать и сын встретились, помирились.
  И все же не семья, не пример родителей были причинами отказа Гайдара от домостроевской морали. Война, революция, дальнейшее братоубийство - на этом гребне социальных ломок происходит переоценка ценностей не только в обществе, но и в семье. Для подобных катаклизмов не важны ни генетика обывателя, ни диалектика души творческой личности. Слом традиций и законов, смещение понятий и судеб, а трещина - по семьям и душам. То же самое до сего дня детонирует на целые поколения, производя карстовые разлом в республиках, семьях, судьбах людей.
На так называемой поведенческой доминанте Гайдара наслаивались к тому же болезни, связанные с ранениями и контузиями.
Зимой 1923 года он написал сестре Наталье из Красноярска о том, что уезжает на месяц в физиобально-терапевтический институт в Томск. По его словам, "врачи определили: истощение нервной системы в тяжелой форме на почве переутомления и бывшей контузии, с функциональным расстройством и аритмией сердечной деятельности".
  Болезнь расшатывала здоровье, открывала шлюзы для непредсказуемых по отношению к родным и семье поступков, которых потом Гайдар стыдился. Женам по сравнению с детьми это всегда стоит дороже.
  Нормальный в обывательском понимании человек не выдерживает безумного режима общения, с экспрессией чувств, нестандартных поступков, горьких исповедей и  самоистязаний. Творческим личностям все сходит с рук. У них есть отдушина. Буйство эмоций разряжается в творчество. Так вода, уходя в песок, возвращается ростками жизни.
  Со сверстницей Марусей у Гайдара не сложилось. С девочкой в сарафане тоже. Гайдар делает следующий шаг: выбирает женщину старше себя на шесть лет с двумя детьми, близкой по духу, интересам, роду деятельности. Это была детская писательница с бурной, революционной биографией, под стать Гайдару. Их революционное взросление шло почти одновременно. В 17 лет она стала участвовать в революционном движении, неоднократно арестовывалась. В апреле 1917 года она вступила в партию большевиков. Аркадий Голиков пишет заявление о приеме год спустя. Будущая писательница работает в ЧК. После учебы на рабфаке - занятия журналистикой, литературным творчеством, в основном стихами, которые печатались в детских журналах.
Ей он написал летом 1932 года из Хабаровска, где переживал разрыв с семьей. отдыхал осенью в подмосковном Ильинском, в доме отдыха Огиза - еще раз написал, напомнил о себе. А через два года писал оттуда уже на правах близкого человека.
Он быстро вошел в новую семью, подружился с "детишками-ребятишками". Ее девочек, ставших и для него родными, зовет Эркой и Светкой, гуляет с ними по вечерам. А жену - Нюркой, с ней - в театр.
  У них было полное взаимопонимание и доверие. Весной 1934 года он в Ивне навещает Тимура, а значит и Лилю. Здесь пишет частушки в политотдельскую газету, в новую семью - письма. И весточку - Марусе. Здесь не пишется повесть "Синие звезды", которые, по его выражению, загораются синим пламенем. Гайдар не перепутье среди женщин и в творчестве.
  В дневнике скупые строчки о новом бытие: "Восьмого у Анютки операция", "очень устал", "месяц, как живем на даче в Клязьме". И еще запись о прогулке в лес с ней, , девчонкой и, что немаловажно для него, со своей сестрой, приехавшей посмотреть на новую: "...Нарвали огромные охапки цветов. Хорошие зеленые поляны, напоминающие детство...".
  А в письме к товарищу - о "мелочах жизни": "А тут еще моя дочка Светланка, по прозвищу Рыжик-Фижик, наелась снега и во время болезни разбила мой новый фотоаппарат. Но все это, конечно, мелочи жизни, а сама жизнь, куда как везде прекрасна. И Нюрка вчера мне на обед сготовила в русской печке такой пирог с гречневой кашей с луком и печенкой, что, если бы его поставили перед тобою, ты тотчас же востребовал бы целый литр. Я же обошелся и половинкой".
  И все-таки он, несмотря на шутливые письма и к детям, и к ней, выпуск озорной семейной стенгазеты "Букамастик", за эти четыре года нового отцовства все дальше уходит от семьи. То годичная творческая командировка в Арзамас, то одиночное путешествие по югу, то мужская компания рыболовов-писателей на Мещере. А чаще он - в больницах и домах отдыха. "Вылечиться нужно во что бы то ни стало", - пишет он любимой. Она становится его посредником в издательских делах, хлопочет о договорах, гонорарах, чистых тетрадях. Они устают оба. Совместная поездка на юг без детей лишь отдаляет на время разрыв. Они расстаются добрыми друзьями. Она пережила его почти на сорок лет, так и не опубликовав воспоминаний. Да и кто она была ему без штампа в паспорте? Любовница, душеприказчица, сиделка?
  Не в женщинах причина семейных неудач Гайдара. Он непрактичен, как семьянин. Сорит деньгами - привычка военных лет, когда от атаки до атаки - короткая расправа с денежным довольствием. Чудачество для него как лекарство для больного.
  - Помнишь, Фадеев обо мне писал, что я демократ в лучшем смысле этого слова? - спрашивал Гайдар близкого друга Бориса Ивантера в письме. - Боба, зайди как-нибудь и узнай, сочетается ли демократизм с аристократизмом духа? Я, например, получивши деньги, люблю заказать "линкольн".
  Столичным мальчишкам довоенной поры памятно, как Гайдар катал их на автомобиле, дарил воздушные шары, угощал газировкой, водил в тир. Для женщины-матери каждый раз это - хорошая встряска, которая автоматически становится встряской и для него. Опять трещины, разломы. Он устраивал праздники детям, но не их матерям.
Его непрактичность была от щедрости духовной, позволяющей ему "все это связать в один узел, все это перечувствовать еще раз, но книгу написать совсем о другом". Так он и сделал в рассказе "Голубая чашка", превращенной критикой в гимн советской родине и строю. Но странное дело. Читатель в истории о разбитой кем-то голубой чашке видел прежде всего семейный разрыв, ревность взрослого и обиду ребенка. Разобидевшись на Марусю, проводившую своего товарища, полярного летчика, наши герои пошли куда глаза глядят, но вскоре поняли, что "жизнь, товарищи, была совсем хорошая": на крыльце "в красном платье, без платка и в сандалиях на босу ногу стояла и улыбалась наша Маруся". "Глаза Маруси были карие, и смотрели они ласково" - значит быть миру.
"А потом был вечер, - пишет Гайдар. - И луна и звезды".
Не в жизни, так в творчестве Гайдара такт и деликатность, необходимые в семейных отношениях, брали реванш.
  И все-таки житейский итог был не в пользу Гайдара: опять один у потухшего очага. Он напоминал себе того неловкого, то и дело попадающего в нелепые ситуации, но всегда неунывающего "зайса", истории о котором он позднее рассказывал своим домашним.
"Будь умницей - в жизни впереди может быть еще немало хорошего. Надо только стараться понимать друг друга" - к этой философии любви, отраженной в одном из первых писем к новой, четвертой жене, он пришел через годы влюбленности, разлук и разочарований. Кому-то этого хватило бы с лихвой на две-три жизни. А он опять живет верой, надеждой и любовью. Его тон в письмах к ней, в основном из домов отдыха и санаториев, покровительственный и слегка ироничный. Ведь на его стороне - семейный опыт, известность писателя-орденоносца. А на ее - неудачное замужество и "курносая задавалочка", дочка Женя. Он нашел их в окружении детворы, среди домашней живности на пыльном дворике в патриархальном Клину, куда наезжал на летний отдых, рыбалку с друзьями-писателями.
  Период привыкания и признаний был короткий. Они пошли в загс и так были заняты собой, что не заметили вокруг себя людей в черном. А когда подошла очередь, в недоумении переглянулись. Перепутав дверь, они попали на регистрацию умерших и, прыснув от смеха, выскочили к брачующимся. Он заряжал ее состоянием ребячливости, детской безалаберности, в котором она тогда тоже нуждалась.
  Дора Матвеевна Чернышова была добрым и спокойным существом. Она не вдавалась в его писательские тайны и даже писала с ошибками. "Огуречики", "месиц", "на хлебце" - все это забавляло Гайдара и трогало: "Очень рад, когда получил твое хорошее, нацарапанное каракулями письмишко".
По оценке Тимура Аркадьевича, "наконец впервые за долгое время у Аркадия Гайдара появился дом, наладился быт, он знал, что о нем заботятся , его ждут... В немногие последующие годы, которые отпустила ему судьба, это внимание, человеческое тепло оплачивались сторицей - новым творческим подъемом, новыми книгами".
  Эти перемены после женитьбы отмечал и Константин Паустовский: "Гайдар был непривычно задумчив и ласков". По его словам, "впервые Гайдар был не в полувоенной своей одежде, а в мягком сером костюме. В нем он был как-то особенно светловолос, высок, изящен".
  Дора Матвеевна мечтала о тихом семейном счастье, и ей казалось, что покой в их год - 1938 - найден. А было не так. Писательство вносило в семейную жизнь тревогу и неопределенность.
"Если бы ты знала, сколько мук доставляет мне моя работа! Ты бы много поняла, почему я подчас бываю дик и неуравновешен", - только этой женщине он признался в своих слабостях и муках творчества.
  "Я тогда, когда уезжал, был взволнован, сердит. И с тобою говорить не мог, потому что у меня в голове одно, а ты гнула невпопад и не в ту сторону", - оправдывается он.
  "...Ты не сердись - что я суховат и раздражителен. Это все пройдет", - еще один отголосок семейных неурядиц. В одном из писем Гайдар передает привет теще, просит: "Пусть за грубость мою она на меня не сердится. Это я тогда наорал на всех сгоряча...".
  К этому привыкалось с трудом. А больше молодую жену тяготила разлука. Вынуждали разлучаться ранения Гайдара, болезни, которых не становилось меньше. Неожиданно "всплыл" сахарный диабет. В предвоенные годы Гайдар прочно "прописался" в клиниках, домах отдыха. И в этой стороне жизни он находил маленькие радости. Одна из них - его ревновали. У ревности хорошее качество: она поддерживает состояние влюбленности, остроту чувств. Гайдар старался вовсю. То успокаивал, сообщая в письме об "одной девице" "вида столь печального и корявого, что сердце твое может быть совсем спокойно". То поддразнивал, чтобы держала диету, иначе подаст заявление об отыскании других "девис".
  "Вообще ты мне написала только одно письмо, - упрекает он Дору Матвеевну, - и ввиду этого я начинаю подыскивать таких, которые своим мужьям пишут". Тем более, что ему обещали "познакомить в Москве с одной девицей, зовут ее Варя...".
  "...Если я приеду, а тебе все еще не сошьют платье, ...то тогда я от тебя удалюсь в противоположную сторону", - этих "угроз" было так много, что они успокаивали. "Милый и трудный Гайдар", как называл его Василий Гроссман, все больше привязывался к семье, все чаще жил надеждами на лучшее будущее, заряжая оптимизмом тихую и покладистую Дору: "...Заживем мы с тобою мирно и дружно", "и зиму мы с тобой будем шататься по каткам и театрам".
  Он знакомил ее с Кавериным и Паустовским, возил в Ялту и Сочи. Ей верилось, что так будет и дальше. Но все для них в те годы, как в гайдаровском творчестве, перед работой над новой книгой, "еще пока было туманно". А нам, если пользоваться символикой Гайдара, "за этим туманом уже слышны и звон, и крик, и неясная музыка" - война. Его любовь, семейное благополучие, жизнь - все снесла пулеметная очередь у железнодорожной насыпи на окраине села Леплява.
  В любви к женщине Гайдара был беззащитен, но каждая потеря сулила ему новую надежду. И с ней он жил. О не мог не поддерживать состояние влюбленности. Именно оно давало чувство полета, питало творчество. Когда этого не дано, возникает сытость. Она довольствуется суррогатом. В ее природе - хоть краешком глаза пробраться в альковы чужой любви.
А нам, чтобы выстоять в наши непростые времена, наверно, недостает его слов, обращенных к любимому человеку: "И мы заживем с тобою - как еще не жили - весело", "заживем поспокойней".

          НА ОХОТНИЧЬЕЙ ТРОПЕ
  В 18 лет Аркадий Голиков оказался в глухой хакасской тайге. Для мальчика из Арзамаса она была в диковинку. Опыта выживания в тайге у него не было. Места к тому же незнакомые. Между тем обстоятельства требовали от начальника боевого района Голикова быстро ориентироваться в обстановке, на местности, предугадывать действия сторожила этих мест, бывшего унтера-колчаковца Ивана Соловьева.
  С марта по июнь 1922 года продолжалась эта охота за бандой Соловьева. И хотя численный перевес был на стороне бандитов, молодому командиру удалось привлечь население на свою сторону, обескровить банду, загнать ее главаря в глухое урочище. Сутками без горячей пищи и сна, по бездорожью, когда снег - по грудь, такую суровую следопытскую школу прошел Аркадий Голиков. Ему это стоило здоровья и нервов. Он серьезно заболел. Болезнь напоминала о себе всю жизнь. И все опыт таежных скитаний не пропал даром. Он помог раскрыться таланту следопыта, первооткрывателя, обнажить в писательском творчестве сокровенные струны души Гайдара. А жестокий опыт погонь, перестрелок, кровавых схваток послужил противовесом в его художественных оценках явлений и людей.
Первооткрывателем, с новыми темами, необычайными героями, вошел Аркадий Гайдар в детскую литературу. Таким Гайдар, по свидетельству современников, был и в обыденной жизни. Не только по характеру, склонному к выдумкам, розыгрышам, но и по увлечениям, досугу. Охота, наряду с рыбалкой, путешествиями, была одним из тех увлечений, верность которым Гайдар хранил всю жизнь.
  Записи в ученическом дневнике Аркадия Голикова свидетельствуют о первых увлечениях охотой: "Один голубь был подстрелен, 2 ранены /улетели/", "1 голубь подстрелен, пули вышли". Скорее всего это было озорством мальчишки, получившего винтовку, искавшего ей, вопреки запретам командиров-красногвардейцев, применения после скушноватых оружейных приемов и упражнений на плацу, на свой страх и риск.
  По воспоминаниям родных, Аркадий "очень любил всякую живность: ежиков, ящериц, однажды из леса сову на плече принес". Держал в сарае ужей, молоком поил. Это был более надежный путь - через заботу о братьях наших меньших.- к общению с лесом, зверьем, к охоте как лесной жизни, но не ради стрельбы.
В годы гражданской войны гражданской войны было не до мальчишеского увлечения ловлей птиц, стрельбы по голубям. Тогда он уже знал цену каждого выстрела. Лишь однажды подобное увлечение стало предметом его командирского разбирательства, когда красноармеец из его отряда пошел на охоту в тайгу и попал в лапы бандитов. Пришлось тогда сделать письменное внушение непосредственному командиру незадачливого охотника: "И впредь ставлю на вид, что одиночным порядком красноармейцев на охоту не отпускать".
  Охота не была для Гайдара самоцелью. Она помогала ему отвлечься от литературных дел. Лес стал его главным врачевателем.
"Посижу, поработаю, выйду в лес на полчаса. Приду - и опять картина проясняется", - сообщал Гайдар в письме из Старой Рузы, подмосковного Дома отдыха писателей. Лес здесь начинался прямо за забором. Сюда в любое время Гайдар частенько наведывался. "Нашел три белых гриба", - делится новостью в письме. "Вчера пошел в лес, зажег костер, сидел и грел руки", - сообщает в другом.
  Это отеческое, трогательное отношение детского писателя к природе отражает поэтическая картина зимней тайги в рассказе "Чук и Гек":
  "В морозной тишине резко стрекотали любопытные сороки. Меж густых кедровых ветвей бойко прыгали серые юркие белки. Под деревьями на мягком белом снегу отпечатались причудливые следы незнакомых зверей и птиц.
Вот в тайге что-то застонало, загудело, треснуло. Должно быть, ломая сучья, обвалилась с вершины дерева гора обледенелого снега".
  В гайдаровской тайге все уживается. Не нарушает лесной гармонии и присутствие человека:
  "А тут ямщик ударил кнутом по коням - и рванули кони. Выскочили на дорогу и затанцевали два белых, пушистых зайца. Ямщик закричал:
  - Эй, эй!, Ого-го! Берегись: задавим!
  Весело умчались в лес озорные зайцы".
Своеобразный противовес этому рассказу другой - "Дым в лесу", который написан и опубликован почти одновременно с "Чуком и Геком" - зимой 1939 года. "Уже давно скрылось солнце. Огромная луна сверкала меж облаков. А дикий путь мой был опасен и труден", - такова суровая тональность рассказа о подростке-следопыте, который заблудился в лесу, вышел к сбитому самолету и, спасая летчика, нашел дорогу к людям. В конечном итоге враждебный, незнакомый лес не испугал мальчика. Он нашел поддержку, почувствовал уверенность в себе.
  Вот и Гайдара влекла в лес от писательских дел и забот возможность испытать характер, прочесть книгу природы, почувствовать себя следопытом-первооткрывателем.
Мещера была любимой стороной Гайдара. Сейчас она лишь отдаленно напоминает прежнюю российскую глубинку. Современная автострада прошла по заповедным местам, освоенным туристами - любителями российской словесности.
  "Мы нехотя встали, подошли к нему, и он показал нам на сырой земле, там, где "остров" переходил в мшары, громадные свежие следы лося, - рассказывал Константин Паустовский. - Лось, очевидно, шел большими скачками.
  - Это его тропа на водопой, - сказал Гайдар".
  Однажды, отдыхая в Мещере, они пошли к Поганому озеру и заблудились среди болот, горелого леса и бурелома. Гайдар, не взяв компаса, вызвался найти дорогу по солнцу и выручил товарищей.
  "Мы много бродили по луговым и лесным озерам, - вспоминал Паустовский. - Гайдар был незаменим. Человек огромной силы, он безропотно тащил любой груз и ко всем неизбежным злоключениям в пути относился с добродушной иронией".
  А вот признание Гайдара в одном из писем: "Палатка тяжелая, и я ее таскаю за плечами сам - никому не даю".
"Только что вернулись из трехдневного путешествия по озерам, - сообщал он осенью 1937 года из села Солотча Рязанской области. - Места дикие. Шли с тяжелым грузом через болота и бурелом. Очень устали, но все же замышляем новый поход. Я окреп. Ночуем у костров в палатке, мокнем под дождем и обсыхаем на солнце".
"Невозможно забыть эти скитания с Гайдаром", - замечал Паустовский. По его словам, каждый из этих походов заслуживает описания, "целой книги": "об осенних непроглядных ночах на берегу безымянных лесных озер, о кострах, упрямых чайниках, о спорах, о сентябрьском звездном небе, о гайдаровских песенках, о том, как мы узнавали время по восходу Сириуса, ...о лугах, стогах теплого сена, куда мы зарывались по ледяным ночам, о кущах ив на Прорве, под которыми при свете костра мы сидели всю ночь в черно-зеленой шумящей пещере из листвы...".
Наверно, похожие настроения, но в другой ситуации, одолевали и Гайдара. В дневнике за 1932 год, касаясь своей работы разъездным корреспондентом "Тихоокеанской звезды", он отметил:
"Жаль, что я почти ничего не записывал из моих путешествий по Дальнему Востоку.
  Чего стоит, например, то, как я заблудился в тайге... и наткнулся на охотничью землянку".
  И далее: "Не забыть мне никогда и переход через Сихотэ-Алинь".
Другим местом охотничьих вылазок Гайдара был Южный Урал. Сохранилась фотография 1938 года, на которой Гайдар с семьей и друзьями в охотничьем лагере на берегу Урала. Гайдар чаще всех и дальше всех уходил из лагеря в лес, в степь. Однажды он вернулся и сказал, что видел в лесу медведя. Ему возразили: медведей отродясь не водилось здесь.
  - А я видел, - настаивал Гайдар. - Низенький, на четырех лапах, идет фыркает, и нос пятачком.
- Да это же не медведь, а барсук!
- А не все ли равно! - лукаво улыбнулся Гайдар. - Если я ни медведя, ни барсука никогда в глаза не видел, какая мне разница! Все равно страшно.
  Сходная ирония писателя, склонного к розыгрышу, проглядывает в рассказе "Чук и Гек": "...Гек разыскал себе гладкую палку, забил в нее гвоздь, и получилась пика, до того крепкая, что если бы чем-нибудь проколоть шкуру медведя, а потом ткнуть этой пикой в сердце, то, конечно, медведь сдох бы сразу". А серьезнее на эту тему, словно бы в противовес иронии, Гайдар высказался несколькими страницами спустя, когда Чук, указывая на дырку кожуха, спросил сторожа: "Это где так разорвалось?" - "С медведем не поладили. Вот он меня и царапнул", - был ответ.
Тем, кто охотился с Гайдаром на Урале, запомнились не удачные лесные вылазки, не богатые трофеи, которые в те предвоенные годы были вещью привычной. Воспоминания его собратьев по перу и охоте отражают нестандартность ситуаций, в которые он попадал, неординарность поступков Гайдара. Тем, казалось, он стремился сгладить этот, по-своему жесткий отдых с ружьем.
Вот он в пику товарищам обзаводится беспородным щенком Кутькой. Новичок, как оказалось, был не промах. Не спасовал перед тетеревиным выводком, а ночью облаял у лагеря волков, пожаловавших поохотиться за собаками.
  Случилось как-то, что Гайдара несправедливо подняли на смех. Не поверили ему, что встретил волка, который шел "по дну пересохшей старицы и катил впереди себя арбуз". К удивлению всех, гайдаровская небылица получила неожиданное подтверждение. К охотникам наведался колхозный сторож из поселка Коловертного дед Захар с просьбой помочь отбиться от волков.
- Бахчи разоряют, спасу нет, - жаловался он. - Полное наступление открыли на колхозные арбузы. Не столько едят, сколько портят.
  Выяснилось, что серые разбойники действительно укатывают арбузы с бахчи.
  По-детски беззащитным и очень мирным видится Гайдар на охоте в воспоминаниях современников. Тимур Гайдар опубликовал "охотничью" фотографию отца. На фоне его друзей-охотников, с патронташами, ружьями и собаками на поводках Гайдар снялся смело, в трусах.
  С именем Гайдара уральцы связывают многие привычки и традиции, возникшие на охоте. Это и своя охотничья песня у костра, и встречи с колхозниками, и любимое развлечение.
"В хорошую ясную ночь мы выволакивали на речку сухой пень или выворотень вверх по реке, поджигали и на самом стремени реки отпускали, - вспоминал писатель Борис Емельянов. - Ночью мимо нашего стана плыл пылающий факел, красиво освещая темные берега Урала. Соцветие огня и темноты нравилось нам".
  Он учил сына ориентироваться в лесу, разжигать костер с одной спички, узнавать в небе звезды. Он дарил своим маленьким друзьям не игрушки, а настоящий компас со светящимся циферблатом, планшеты для карт, походные ножи из хорошей стали, рюкзаки. О "хорошей и немного детской любви" Гайдара ко всяким походным, охотничьим вещам - топорам, флягам и фонарям писал Паустовский. Каждый раз Гайдар выискивал в Москве какую-нибудь новинку, вроде ножа с двенадцатью предметами и с гордостью показывал другим. Этим диковинкам, скрашивающим и облегчающим лесной быт, он отдавал предпочтение.
  В мирной жизни Гайдару снились "боевые трехлинейки, вороненые японские "арисака", широкоствольные, как пушки, итальянские "гра", неуклюжие, но дальнобойные американские "винчестеры", бесшумно скользящие затвором, и даже скромные однозарядные берданы". И во сне, минуя все остальные, он "уверенно подходил к русской драгунке": "Она не так тяжела, как винтовки пехоты, но не так слаба, как артиллерийский карабин". Он рано взял в руки оружие и рано понял, какая беда от него в неумелых или жестоких руках. В мирной жизни он держал оружие зачехленным, предпочитал стрелять в тире.
  "Учил обращаться с оружием, - вспоминал Тимур Гайдар. - Не мог равнодушно пройти мимо тира. Отлично стрелял сам и насыпал ребятишкам в пригоршни свинцовые пульки для духового ружья".
У писателя Гайдара настоящее оружие стреляло только в книгах: маузер - у мальчика из Арзамаса, браунинг - у барабанщика, ружья - у вредителей и диверсантов.
  "Он путешествовал по-настоящему, всегда что-нибудь находил по дороге и приносил в лагерь, - отмечал Борис Емельянов. - То змеиную шкуру, то двух черных кротов, то диковинный гриб - нарост со старого дерева".
По воспоминаниям Тимура Гайдара, "любовь ко "всякой нечисти" отец пронес через всю жизнь". Он всегда останавливался с сыном возле витрины зоомагазина и предлагал заглянуть: "Может, найдется что-то полезное".
  Из Мещеры, уральской стороны, подмосковного леса Гайдар приносил забавные наблюдения, диковинные рассказы, неистребимую потребность выдумывать и творить. Это - главные трофеи Гайдара на лесной тропе, в этом для него был высший смысл общения с природой.

          КНИЖНАЯ ПОЛКА ГАЙДАРА
  В массивных шкафах плотными рядами уложены книги. Здесь все - от затертых временем, выцветших брошюр до старинных, в коже, фолиантов. Такой в моем воображении представляется "книжная полка" Аркадия Гайдара, если бы она была. Но не собраны воедино книги, которые прочитал за свою короткую жизнь Гайдар. Дело немыслимое вообще по отношению к каждому человеку, тем более - к Гайдару с его бивачной и бесприютной жизнью Исследователи его творчества чаще всего обходили тему книжной полки писателя стороной.
  "Обыкновенная биография" Аркадия Голикова начиналась "в необыкновенное время". Именно оно постоянно в центре внимания биографов.  Революционные вихри 1917 года, круговерти гражданской войны захватили четырнадцатилетнего подростка. Пришел опыт борьбы за новое, классовых схваток за счастливую жизнь, в 17 лет - командир полка. Эта зрелость характера. В 21 год - первая книга, это зрелость судьбы.
  Банально, но от первой прочитанной книги до первой написанной всегда огромная дистанция. Аркадий Голиков ее сократил. Как получилось? Сказалось образование? В реальное училище Голикова отдали в 1914 году. Тогда началась первая империалистическая, в общем-то не до учебы. Шли уроки, сдавались экзамены, а мальчишек волновало другое. В 1918 году Аркадий взял в руки винтовку. Для писателя четыре года учебы маловато. Были другие "университеты": курсы красных командиров, бои на многих фронтах гражданской войны. За короткий срок накоплен огромный жизненный опыт. Самообразование, самостоятельная работа над собой и вывели арзамасского подростка на путь плодотворного творчества.
  Хорошая книга подготавливает поворот в судьбе. В осмысленном чтении заложена большая творческая сила. Книга вызвала революцию в душе. Она пробудила к жизни энергию творчества. Об этих революционных вихрях гражданского и писательского становления, увы, написано мало. Сплошь вопросы. Что читал Гайдар? Как формировался его читательский вкус? Как это подпитывало его творчество? С этими вопросами я  приехал в город детства Гайдара Арзамас в 1984 году, выкроив неделю отпуска.
  Накануне,  перед отъездом я получил письмо Тимура Гайдара, в какой-то мере объяснявшее литературные симпатии отца. Сын писал: "Жизнь отец вел походную. Большой библиотеки у него не было. Любил он Толстого,  Короленко, Гоголя, из зарубежных - Гофмана".
  Это письмо в какой-то мере перекликалось с другим: Гайдара к Рувиму Фраерману. 1 июня 1939 года он писал из московского санатория "Сокольники": "Весь и всем я обязан Гоголю, Гофману, Диккенсу и Марку Твену". В то время, пользуясь временным затишьем в писательских делах, он много читал: "Только что закончил читать "Иудейскую войну" Фейхтвангера. Эта книга взволновала меня и опечалила. Жизнь Иосифа Флавия - его достоинства, пороки - мелкие и крупные счастья и несчастья - все это перекликается с судьбой другого крепко любимого мною человека - это того самого, о котором писал Стендаль.  ...До Стендаля же я боюсь дотрагиваться. Те бури и тот бешеный напор, под которым ходят и живут его люди, понятны мне, но меня страшат и ужасают". "Если ты не читал этой книги, прочти ее", - советует Гайдар, имея ввиду роман Стендаля "Красное и черное". Фраерман вспоминал, что "в двух главных героях произведений Стендаля - Жюльене Сореле и Наполеоне - Гайдар видел что-то родственное себе: оба из низов, оба сделали невероятную карьеру за короткий срок мощью своей воли, ума... Ведь если бы не болезнь, Гайдар мог стать крупным военачальником".
  В Арзамасе следовало искать истоки гайдаровского творчества. Здесь на его книжную полку легли произведения классиков, упомянутых в письме Тимура Гайдара.
  - Гайдар-читатель? - доцент кафедры литературы Арзамасского государственный педагогического института имени А.П.Гайдара Николай Иванович Рыбаков был несколько удивлен. - Материалов нет. Для проблемной научной работы во всяком случае.
  - А для журналистского поиска?
  - Здесь пути не заказаны.
 Я - в уютном, единственном в стране научно-методическом кабинете А.П.Гайдара, что на третьем этаже. Институт занимает старинный особняк, где в 1919 году располагался штаб Восточного фронта. Из окна виден парк с высокими березами. У входа в институт каждого встречает Гайдар - это бюст на постаменте.
  - Видите, - говорит Николай Иванович, - когда я работал над путеводителем "Гайдар в Арзамасе", пришлось несколько коснуться этой темы - что читал Голиков - будущий писатель. Его письменных свидетельств практически нет. В основном приходилось рассчитывать на воспоминания современников.
  - А подчеркивания, пометки Гайдара в книгах? Сохранилась его домашняя библиотека?
  - В литературном музее есть несколько изданий из личной библиотеки Гайдара. Что касается пометок, то этим я специально не интересовался. Думаю, материал на нуле. Вспоминаю, как работала у нас над своей кандидатской диссертацией внучка Горького. Чтобы определить читательские симпатии и оценки деда, она просмотрела 12 тысяч томов из его библиотеки. Учла каждую пометку. Информации хватило едва-едва. А тут речь о десятке гайдаровских книг. Негусто. Заинтересуют материалы нашего кабинета - прошу.
  Разговор закончен.  Я начинаю самостоятельный поиск прямо отсюда. Я мельком осматриваю стенды и витрины. Много гайдаровских фотографий. Аркадий Голиков с оружием. Вот по-мальчишески засунутый за ремень пистолет - не маузер, описанный в "Школе", а браунинг. Его Аркадий купил на толкучке у фронтовика в январе 1918 года, Вот с кортиком, шашкой. Аккуратный китель, молодцеватый вид. Гайдар с букетом ромашек. Снимок сделан в Архангельске в воскресный день на природе. Эти цветы писатель любил. Гайдар в окружении друзей с неизменной трубкой. Где же писатель с книгой? Попадаются несколько снимков Гайдара за работой над рукописью: в кресле, на лесной поляне, на веранде. Пожалуй, выделишь единственное фото. Май 1941 года. Только что закончилась читательская конференция по книге "Тимур и его команда". Гайдар в одной из детских библиотек Москвы с читателями, в его руках журнал или рукопись. За спиной - книжные шкафы. Трудно сказать, во что так внимательно вчитывается писатель. Нет, и эта фотография ситуацию не проясняет. К тому же работа с книгой - дело индивидуальное. Когда читаешь, фотограф не требуется. По воспоминаниям современников, Гайдар деликатно умалчивал о прочитанном, не вмешиваясь в литературные споры.
В научно-методическом кабинете немало книг, газетных и журнальных публикаций о Гайдаре. А в шкафу - десяток папок с рукописями воспоминаний современников, фотокопиями газетных материалов самого Гайдара. Его журналистское творчество по-прежнему мало изучено.
  Я покидаю пединститут. Сюда я еще загляну в конце арзамасского поиска. А пока зайдем в литературный музей А.П.Гайдара. Что расскажут его экспозиции и фонды? В центре города, где сохранились уголки патриархальной старины, -  здание из стекла и бетона. Построено в 1965 году на средства пионеров страны. Музей - это огромный зал, в котором  стенды служат перегородками. Здесь светло и просторно от высоких витражей окон и тесно от экскурсионных групп.
  - Что читал? Мы располагаем в общем-то единственным документом, - говорит научный сотрудник музея, заведующая отделом фондов Татьяна Венедиктовна Виноградова. - Это автограф записи Аркадия Голикова в календаре "Товарищ" в 1917 году.
 Фотокопия представлена в начале экспозиции. Запись знакома каждому по публикации в четвертом томе собраний сочинений Гайдара. Нелишне напомнить, что записывает в своем дневнике подросток Голиков. Он наметил прочесть "Обрыв" Гончарова, "Анну Каренину" Толстого, "Короля Лира" Шекспира, "Преступление и наказание" Достоевского. В 13 лет интересуется теорией Дарвина, "Историей цивилизации в Англии" Бокля. Почему? В графе "Почему следует, и кто советует" стоят прочерки. Только против Писарева - зачеркнутая запись: "Для ознакомления". В собрании сочинений под редакцией Бориса Камова ее по недосмотру поставили против "Анны Карениной".
  - А что в фондах?
  - Мы располагаем нескольким десятком книг из личной домашней библиотеки Гайдара. Их передала музею жена писателя Дора Матвеевна.
  - Подчеркивания, пометки, записи на полях?
  - Я смотрела. Ничего.
   На память приходят издания, о которых Гайдар упоминал в повестях и рассказах.. Потому что смириться с тем, что запись в дневнике 1917 года - единственное свидетельство, не хочется. В отличие от соратников по перу Гайдар не оставил воспоминаний, мемуаров. Нет в его заключительном томе собрания сочинений ни литературных портретов, ни литературно-критических статей, ни рецензий. Не успел написать. Да и не было повода, необходимости. Однако писатель "проговаривался". Особенно богата читательскими признаниями в какой-то мере автобиографическая повесть "Школа". Не следует забывать, что в ней говорится о годах учебы в арзамасском реальном училище. В ходу у подростков была приключенческая литература. О ней и упоминается в повести.
  В начале века выходили В начале века выходили в грошовой книжной серии брошюрки под названием "Похождения Ната Пинкертона". Они были в ходу у нетребовательного читателя. На уроке закона божьего под партами учеников всегда лежала запрещенная "пинкертоновщина". В отличие от Шерлока Холмса Нат Пинкертон - подлинная личность, а не литературный персонаж. Все проблемы чикагский сыщик решал с помощью кулака, а не интеллекта, этого кумира "миллионов сердец" высмеивал К.Чуковский. Конечно, низкопробная писанина надолго не могла увлечь Аркадия. По совету матери", в чулане он находит книги о революционерах,
  - "Помню, что из двух отобранных книг в первой я прочел только три страницы, - пишет Гайдар. - Называлась эта наугад взятая книга "Философия нищеты". Из этой мудреной философии я тогда ровно ничего не понял. Но зато другая книга - рассказы Степняка-Кравчинского - была мне понятна; я прочел до конца и перечитал снова.".
  Названных книг не оказалось в музее. А что есть? Принцип подбора книжных экспозиций не трудно уяснить. Каждая дает представление о "каналах" поступления книг. Вот под стеклом книги из арзамасского реального училища, социал-демократического кружка молодежи, из домашней библиотеки семьи Цыбышевых. Конечно, это не единственные источники. Я пока ограничился ими. Время у меня было, чтобы взять на карандаш каждое издание. Переписал, подвел итоги: 31 книга в перечисленных разделах.
    Метод наблюдения в начавшемся поиске меньше всего подходил. А взять книгу из экспозицию для просмотра не позволят. Где гарантия, что именно эти книги читал Гайдар? Цель у работников музея скромнее. Общее представление об изданиях все же можно получить. А подолгу разглядывать корешки и форзацы, вчитываться в них в экскурсионном потоке как-то меньше всего успевает посетитель. Посмотрел и следуй дальше. "Фондовик" Виноградова не припомнит, чтобы именно эти выставленные в экспозиции издания привлекали исследователей творчества Гайдара. Материалы экспозиции подвижны, как ртуть. Сегодня одни выставлены, завтра - другие. Бывают исключения, что-то залеживается. 
  Мы обходим каждый раздел. Нас опережают экскурсионные группы: пионеры, военнослужащие, туристы. К Гайдару тянется и стар и млад. Татьяна Венедиктовна обращает мое внимание на издания-сторожилы. Договариваемся, что некоторые из экспозиции посмотрю позднее, когда схлынет поток посетителей. День проходит, другой. Куда там! Нет "окон" в трудовых буднях музейных работников. Так и не удалось потревожить витрины. Забегая вперед, скажу, что кое-что из гайдаровского "окружения" я полистал. Но и в первом случае время проведено не без пользы. Выводы получились вполне определенные. Солидными, разнообразными изданиями располагали общественные и личные библиотеки арзамасцев. Здесь не редкость книги крупных издателей, книгопродавцев дореволюционной России А.Ф.Маркса, И.Д.Сытина, М.О.Вольфа.
  Нет необходимости говорить о каждом. Тем не менее нельзя не отдать должное хотя бы одному из них. А.Ф.Маркс, например, широко практиковал выпуск в качестве бесплатных приложений к журналу "Нива" собрание сочинений крупнейших русских и иностранных писателей. Издания распространялись по российской провинции невиданными прежде тиражами. Вот любимый Гайдаром Н.В.Гоголь - аккуратные светло-зеленые том. На обложке изображена пастушья сумка. Это издание А.Ф.Маркса. Библиотека арзамасского реального училища располагала полным собранием сочинений Гоголя.
   "Тишина потрясающая, и глубоко за полночь с огромным удовольствием читал строка по строке и учился страшному, простому мастерству Гоголя", - признавался Гайдар в арзамасском письме к жене 11 января 1935 года. С творчеством Гоголя, как утверждают биографы, Гайдар "познакомился очень рано, помнил многие произведения наизусть и продолжал перечитывать в зрелые годы".
   Наряду с книгами, как известно, выпускались и картографические издания. Перед нами "издание товарищества А.Ф.Маркса" 1914 года - "учебный географический атлас" профессора Э.Ю.Петри. Он богато иллюстрирован: 49 главных карт, 140 дополнительных карт и чертежей на 48 таблицах. По этому учебнику занимались реалисты, в том числе и Аркадий Голиков. Не это ли празднично оформленное издание или подобное ему привило у будущего писателя интерес к географии, картам дорог, атласам, вкус к походной жизни? Ответ даст заключительный раздел экспозиции музея.
  О книгах семьи Цыбышевых, с которой были дружны Голиковы, - сказ особый. Ее роль в духовном становлении Аркадия еще недостаточно изучена. Петя Цыбышев был его товарищем. Глядя на выставленные в разделе темно-зеленые тома полного собрания сочинений В.А.Жуковского, коричневые - Ф.М.Достоевского, не удержаться от более тесного знакомства. Видимо, не прошел мимо и Голиков, не только составлял список в записной книжке, читал. У Аркадия с Петей в чем-то поначалу сходная судьба. Недолгая учеба, быстро определившиеся политические симпатии, фронт, ранение. Петя Цыбышев также вернулся в родной город по ранению, но в отличие от Аркадия, умер от ран. Именно с духовной близости с товарищем говорит первая публикация Голикова в арзамасской молодежной газете "Авангард" по поводу смерти товарища. Не мог молчать, написал. Вот и первый ответ на вопрос, как зароненное в душе слово переплавлялось в творчество.
  На этом и можно было бы закрыть тему семьи Цыбышевых, если бы не находка в Арзамасском краеведческом музее, где я побывал позднее. В моих руках нижегородская газета "Волгарь" 1902 года. В ней заметка об открытии в Арзамасе публичной библиотеки.
  Привожу этот, принадлежащий истории документ частично:
  "Арзамас, 20 ноября. На днях здесь открыта Л.П.Цыбышевым публичная библиотека. Открытие библиотеки давно уже вызывалось необходимостью, так как городская бесплатная библиотека по уставу может выписывать книги лишь допущенные министерским каталогом, другие же существующие в городе библиотеки, вроде клубской или земской, доступны только ограниченному числу лиц. Беллетристический отдел открывшейся библиотеки заключает в себе произведения новейших писателей, из "толстых" журналов выписываются: "Вестник Европы", "Русское богатство", "Русская мысль", "Мир божий" и др. Плата за пользование книгами назначена умеренная: от 1 р. до 5 р. в год и от 15 коп. до 75 коп. помесячно, смотря по разряду. Попечительством народной трезвости при второй городской чайной устраивается читальня. В этом же помещении предполагается устроить центральную библиотеку попечительства, предназначенную для всего уезда. Из центральной библиотеки будут снабжаться книгами чайные, открываемые попечительством. Другая читальня устроена попечительством при чайной на Выездной слободе. Незначительность средств, отпускаемых в распоряжение попечительства народной трезвости, не дает ему возможности шире организовать дело устройства читален и народных библиотек в уезде. Между тем в уезде таких просветительных учреждений, каковы читальни и библиотеки, очень немного".
  Для нас эта заметка интересна в ряде случаев. Во-первых, она подчеркивает, с какого рода авторитетной семьей книжников имел дело Голиков. Не без ее влияния формировался его читательский вкус. Во-вторых, заметка косвенно указывает еще на один "канал", по которому попадали к Аркадию книги. Ведь его мать Наталья Аркадьевна была членом правления этой библиотеки, пользовалась определенными льготами. Попутно есть повод указать на особенность новой библиотеки. В ней немало книг демократических и пролетарских писателей, в первую очередь М.Горького. Он, находясь в арзамасской ссылке, содействовал открытию общественной библиотеки имени Н.А.Некрасова. "Пожертвована автором", "пожертвована Горьким" - эти записи оставлены на титульном листе многих книг. Писатель не забывал присылать их и после окончания ссылки. Некоторые представлены в экспозиции краеведческого музея. Арзамасу Горький посвятил свои произведения - "Городок Окуров", "Как сложили песню", "Заметки из дневника. Воспоминания. Городок".
  Арзамасские впечатления послужили материалом для произведений писателя-демократа В.Г.Короленко - "Божий городок", "В голодный год", "Муза", "Дела о вреде искусства", "Записные книжки", "В облачный день". Можно полагать, что Гайдар мимо них не прошел, если, по словам сына Тимура, "любил Короленко".
  Газетная заметка из "Волгаря" дает некоторое представление о фондах библиотеки. Добавлю, что они составлялись в соответствии с ограниченными каталогами Министерства народного образования. Его "политику народного затемнения" резко критиковал В.И.Ленин. В народные библиотеки попадают, как правило, лишь одна десятая часть всей выходящей в России литературы. Не допускались книги революционных демократов. К 1914 году насчитывалось 12600 народных библиотек с фондом около 9 миллионов томов. Гражданская война и разруха поставили на первое место газету, плакат и агитброшюру. Поэтому читательский 1914 год следует выделить в судьбе Аркадия как наиболее удачный. Иметь под рукой книги крупных книгоиздательств, пользоваться не одним "каналом" книжных поступлений - благоприятнее условий для интенсивного чтения трудно отыскать. Аркадий не упустил случая. Об этом подумалось при осмотре экспозиции.
   Думалось и о том, что не такой человек Аркадий Голиков, чтобы успокоиться, отыскав в чулане связку книг о революционерах. Легальных источников подобной литературы не было. Но в Арзамасе действовал социал-демократический кружок молодежи. Он влился после февраля 1917 года в большевистскую организацию. О круге чтения революционной молодежи пишет в своих воспоминаниях одноклассник Аркадия Адольф Моисеевич Голиков. Но прямых свидетельств, достоверных фактов о Голикове участника социал-демократического кружка я не нашел. Хотелось расспросить об этом А.М.Гольдина. К сожалению, не успел. Он умер в августе 1983 года.
   Может быть, в творчестве Гайдара есть разгадка? Опять я в уютном гайдаровском кабинете. К открытому окну тянется высокая, стройная береза. Слышны шаги и голоса в коридорах института. Они не смолкают, едва раздается звонок на занятия. С улицы доносится резкий шум автомобиля, спор строителей, работающих по соседству. В кабинете шесть столов. Они пусты. Я выбираю поближе к шкафу. Он открыт. Накануне я беседовал с заведующей научно-методическим кабинетом Л.А.Самохваловой. На сегодня она отлучилась - поехала к пионерам с беседой о Гайдаре, но о моей просьбе не забыла. Работаю здесь. В моем распоряжении материалы - книги, рукописи воспоминаний, фотокопии газетных публикаций Гайдара.
  В автобиографиях 1930, 1934, 1937 и 1941 годов Гайдар краток. Его внимание сосредоточено на основных моментах своего жизненного пути. В "Школе" о кружке революционной молодежи Арзамаса ни слова. Но вот в некрологе "Памяти П.Цыбышева" А. Голиков пишет: "Еще с первых моментов его всегда можно было встретить во всех  передовых, тогда еще разрозненных кружках молодежи, деятельно работающего и проводящего в жизнь наиболее смелые идеи создания юношеских организаций".
  Это слово соратника. Такую оценку мог дать человек сведущий, активный участник революционного движения арзамасской молодежи. Значит, круг дел, как и круг чтения, у Аркадия и его друга был один. В ученическом дневнике видим запись: "Надо спросить про билеты у Цыбышева". Это тоже к слову об общности интересов.
  Вновь перелистываю записи, сделанные в литературном музее. Среди списка книг из библиотеки социал-демократического кружка покоя не дает одна. Отпечатана не на лучшей бумаге. Со временем она еще больше пожелтела. Переплет искрошился. По оформлению, рисунку, гарнитурам шрифта узнаешь печать революции. Год 1918. Издательство "Прибой". На титульном листе задорная "шапка": "Демьян Бедный, мужик вредный, просит братьев мужиков поддержать большевиков". Это книга Демьяна Бедного "Про землю, волю, про рабочую долю". Она вышла в издательстве большевиков, которое действовало одно время до 1914 года, а возобновило работу в марте 1917 года, объединившись с двумя другими издательствами в августе 1918 года. За короткое время выпущена масса партийных документов, сборников стихов и песен, ставших уже тогда библиографической редкостью. Не мог Аркадий Голиков не обратить внимание на это издание.
  В том же году уже во вновь образованном издательстве РКП /б/ "Коммунист" вышел массовым тиражом до 100 тысяч экземпляров сборник "пролетарских басен" Демьяна Бедного "Куй железо, пока горячо". И эта книга не могла не дойти до А.Голикова особенно в период его учебы на 6-х Киевских командных курсах, где в распоряжении курсантов была масса политической литературы, самой свежей. В том же году вышел сборник Д.Бедного "В огненном кольце", сыгравший большую агитационную роль. А всего с 1918 по 1921 год книги и брошюры самого востребованного и удачливого поэта революции были изданы тиражом около 5 миллионов экземпляров.
  Стихи интересовали Аркадия с детства. Он писал их с десяти лет. А в пору юности в его поэтических пробах наметилась резко политическая направленность;
   "Угнетенные восстали!
    У  тиранов мы отняли
    Нашу власть.
    И знаменам нашим красным
    Не дадим мы в час опасный
    Вновь упасть!"
  В одной из своих вечерних прогулок по Арзамасу я вышел на улицу Владимирского. На таких, как эта, можно почувствовать обаяние патриархальности этого города, со скромными домиками. Вот и дом номер один на улице Владимирского неприметен с виду. А ведь когда-то здесь в бывшем Поповском переулке размещалось издательство "Арзамас" М.А.Порошенкова. В 1914 году оно выпустило первую книгу "Запевы" - стихотворный сборник арзамасца И.Д.Иконникова. Это было неординарным событием культурной жизни горожан. Звони в издательство по телефону номер 8, он указан на титульном листе, выкладывай полтинник и ты - обладатель сборника.
  Не знаю, как поступил ученик первого класса реального училища Аркадий Голиков. Стихи поэта-дилетанта вряд ли  помнили и обладатели сборника. Но все же знакомство с первой поэтической книгой издательства Порошенкова у арзамасских стихотворцев укрепило уверенность, что поэзия - дело реальное. Можно попытать счастье на поэтической ниве. Так поступил подросток из Арзамаса Голиков. И тут еще одна разгадка, ставшая частицей творчества.
  Остро агитационное творчество поэта Д.Бедного всегда интересовало Гайдара. Более того, пусть не покажется неожиданным, лучшие мотивы детский писатель развил в журналистском творчестве. К такому выводу приходишь, знакомясь со стихотворными публикациями Гайдара в газете Московского военного округа "Красный воин". В собрании сочинений писателя по преимуществу помещены рассказы, которые впервые появились на страницах этой газеты. Что касается стихов, то о них не вспоминают.
   "Провожали Сеньку Стрешнева в поход:
    Призывают нынче пятый славный год..." -
   вот она, тема, сквозная в творчестве Гайдара. В его повестях она прозвучала не раз: отец Бориса Горинова, а затем и сам Борис из "Школы", инженер Сергей Ганин из "Военной тайны", полковник Александров из "Тимура и его команды" - каждый по-своему уходит на фронт. Гайдара списали в запас, когда его год призывался на службу. Этот момент он остро переживал. Поэтому к теме проводов обращался постоянно, а в военных газетах она была к тому же одной из главных, требовалось писать. Так в необходимом личное неизменно присутствовало. Гайдар волновался, когда по московским мостовым шли новобранцы, пели: "Как родная меня мать провожала...". Песня "Проводы" прибавила Демьяну Бедному популярности. С поэтом Гайдара сдружила революция, Красная Армия.
  С ним Гайдар увиделся в Магнитогорске. Об этом вспоминает писатель Николай Богданов, книга которого есть в экспозиции научно-методического кабинета. Оставлен автограф: "Дорогие друзья! Вот еще несколько страниц из славной жизни Гайдара. Его пребывание в Магнитке ждет своего исследователя! Москва, февр. 74 г. Николай Богданов". Он сообщает, что Гайдар "радовался приезду каждого, кто соответствовал его беспощадной требовательности. С добрым юмором рассказывал о том, как Демьян Бедный, помитинговав со строителями, влезал в тесную контору прораба комсомольской домны Заслава и неутомимо рассматривал умопомрачительно сложные чертежи ее. Старался выискивать какое-нибудь "рацпредложение". Тогда это было в моде - вносить рационализаторские предложения"
  "Прежние проводы", "Проводы сейчас", "Допризывник", "Горе-отпускник" - эти стихотворения Гайдара среди многих газетных публикаций заинтересовали меня. Речь в них о сельской молодежи, которая собирается на службу или уже служит в Красной Армии, о духовном единстве армии и народа, а также и о тех, кому ученье в "школе-армии" еще не пошло впрок.
  Своеобразны первые два стихотворения о проводах, опубликованные рядом на одной полосе. В одном, "Прежних проводах", описывается незавидная доля рекрутов. Перед ними слово держит Нефедыч, судя по тону, человек бывалый:
   "Помню - Ваське-затю в пятом годе
    Под нагайку подвернулся собственный отец".
   Да, служба царская непростая, безрадостная, потому
   "Слышны плач и причитания на селе...
     Провожают Ваньку Хренова в солдаты
     Точно гроб с покойником к земле".
   В этом стихотворении передана атмосфера, сходная с первой частью упомянутой песни Д.Бедного, где родня оплакивает новобранца. Светлыми, бодрыми тонами пронизано прощание в "Проводах сейчас". оно и по композиции и по духу близко песне Д.Бедного. Парня провожают комсомольцы. Искренне гордятся им, "дельные слова" говорит призывник Стенька Стрешнев на прощанье молодежи. Он сознательно идет в армию, знает, "для чего страну беречь, от кого и день и ночь ее стеречь". Доверием сельчан парень дорожит, служить идет "с улыбкой гордой", а "за деревней у околицы" не без его участия "в скирдах желтеет рожь". Образы очерчены по-газетному заостренно, мысль выражена ясно, однотонно. Такова агитационная направленность стихов.
   Конечно, они скороспелы, рифма сбивчива. Гайдар-газетчик спешил дать материал в номер. Безусловно, они стилистически несовершенны. Но в них - мысль опытного бойца, который открывает молодежи, в общем-то одногодкам, выстраданное, сокровенное. Он по-хорошему придирчив. И в этой требовательности к сверстникам сквозит вера, что молодые воины сумеют постоять за Отчизну. С уверенностью в себе, сознавая собственную силу, идут ребята в армию и этим гордятся.
  Когда я позднее поделился на эту тему с Тимуром Аркадьевичем, стихотворную связку "Демьян Бедный - Гайдар", он не принял. Понимаю, что эти стихи ниже настоящей творческой планки Гайдара и  не красят его как литератора. Не случайно Тимур Аркадьевич "вычистил" изданное в советское время под редакцией Камова собрание сочинение Гайдара в четырех томах и следующее, под своей редакцией сократил до трех томов, оставив только самое-самое, за которое не стыдно.
  Но из песни слов не выкинешь. С тем же чувством гордости, радуясь новизне жизни, уходил на фронт Аркадий Гайдар. А перед этим на его книжной полке появились военные издания. В экспозиции литературного музея такая литература подобрана. Чтобы перейти к конкретному обзору отдельных изданий, требуется личное подтверждение Гайдара. Но он не оставил свидетельств, знакомился ли с программой курсов военной подготовки при арзамасском военкомате в 1918 году. На строевых занятиях красногвардейцах он был, винтовку получил. А что читал при этом? Наверно, было знакомство с уставами. Вот они в тонкой, выцветшей обложке под стеклом. Печать на титульном листе в два цвета - красный и черный, с характерной для того времени гарнитурой шрифта.
   Программой 6-х Киевских командных курсов интересовался Борис Камов. Он пишет, что она "была обширной". Выделю лишь специальные дисциплины: пехотные уставы, пулеметное дело, тактика, фортификация, топография, основы артиллерии, военная администрация. Так что есть уверенность, что эти же издания были в ходу у курсанта Голикова через полгода. Правда, сидеть за книгой в то тревожное время приходилось мало, как свидетельствует повесть Гайдара "В дни поражений и побед". Но в данном случае важно наметить истоки непреходящего интереса Гайдара к военной книге. Привожу вторую часть письма Тимура Гайдара, которое цитировалось в начале:
  "Военные книги и журналы, даже в его маленькой библиотеке, занимали важное место. Была среди них и книга Клаузевица "О войне", которую довольно высоко оценивал В.И.Ленин. Были книги по истории гражданской войны. Названий, к сожалению, не помню. Помню, что в начале 1941-го года появился двухтомник о войне с Финляндией. Отец купил его сразу."
  Можно было бы "приберечь" Клаузевица для темы о личной библиотеке Гайдара, которой коснусь несколько ниже. Этот автор нужен как пример в нашей иллюстрации мотивов читательского интереса у Гайдара, их зарождения. Мне кажется, все истоки литературных симпатий Гайдара лучше искать в его раннем периоде жизни. Она чувствовалась тогда на гребне революционных событий острее. Тогда раз и навсегда в основе или, лучше сказать, в принципе выбора определились читательские симпатии и антипатии. А дальше Гайдар развивал и углублял их. Недаром его биографы сходятся в главном: недобрал человек детства, нашел его в творчестве. Я бы добавил. Гайдар видел, в какое тревожное время жила страна. Готовя краснозвездную гвардию, он и сам учился. В письме к А.Я.Трофимовой от 23 сентября 1936 года прозвучала его жизненная установка: "Нужно как можно скорее и больше накопить здоровья, знаний, сил". Военных знаний в первую очередь.
  Книги классиков ложатся на наш стол как бы незримо. Без них как без рук. Когда состоялось первое знакомство с классиком? Как оно развивалось? Таких вопросов о книгах, ставших плотью и кровью духовной жизни не одного поколения, не возникает. А вот двухтомник Клаузевица "О войне" не каждый читатель откроет. Что побудило Гайдара обратиться к этому прусскому военному историку, философу, писателю?
  Клаузевица "открыл" В.И.Ленин. Он выделил мысль буржуазного философа о том, что "война есть продолжение политики иными средствами". Она прозвучала в грозный 1915 год предостережением всем социал-демократическим партиям Европы, вставшим на позиции империалистических правительств. Обращение к Клаузевицу послужило в дальнейшем разъяснению сущности войны с классовых позиций. В полном собрании сочинений В.И.Ленина в пяти его работах - шесть ссылок на этого автора. В 30-е годы ленинский конспект труда Клаузевица "О войне" был издан отдельной книгой. Кроме того, в четвертом,  1937 года издании "О войне", приобретенном Гайдаром, содержатся мысли, на которые обращал внимание В.И.Ленин при конспектировании. Таким образом, у Гайдара было немало поводов поддерживать и развивать к этому прусскому военному писателю, участнику Бородинского сражения 1812 года.
С какого края подступиться, чтобы вскрыть читательский интерес Гайдара? Наиболее плодотворным, пожалуй, будет обращение к ленинской работе "Война и революция". В ней авто не сдерживает своих искренних симпатий к Клаузевицу, дает ему самую лестную характеристику и высоко оценивает, очень подробно, помногу цитирует.
  Кроме высокой похвалы, эта работа интересна своей историей. Лекция "Война и революция" была прочтена Лениным в мае 1917 года. Длительное время ее текст считался утерянным. Но о ней помнили многие соратники вождя революции. Например, Николай Подвойский, который, как пишет современник, стоял "на ступеньках трибуны" тогда. Не исключено, что во время инспекторской поездки, выступая перед курсантами, среди которых был и Аркадий Голиков, Подвойский высказывал ленинские мысли о природе войны, возможно, со ссылкой на Клаузевица. Об этой встрече Гайдар не забыл, через много лет записал в дневнике:
  "Подвойский... он выдвинулся в Октябре на первое место...
  Помню Киев... Рассвет.... Вымершие улицы, цепи курсантов. Он на автомобиле, лицо хмурое. Смотрит на часы и отдает приказание.
  Тогда наша батарея начинает громить Бендерские казармы 9-го Багумского полка".
  В повести "В дни поражений и побед" Гайдар пишет об этом так: "Наркомвоен привстал, облокотившись на стенку машины. Подал сигнал".
  Еще одна встреча с Подвойским состоялась в день выпуска, отправки на фронт:
  "На автомобиле подъехал наркомвоен Украины. Его лицо носило на себе отпечаток бессонных ночей и глубокой тревоги.
  Поблагодарил от имени Советской Украины за геройскую работу. Высказал уверенность, что бригада курсантов с честью выполнит свою трудовую задачу. Тепло попрощался".
  Ни текста, ни конспекта речи, а ее план, перечисление основных вопросов.
  Был и другой, более убедительный случай обратить внимание на ленинскую работу. Известно, что запись лекции была разыскана и передана Марией Ульяновой в Институт Ленина, а 23 апреля 1929 года напечатана в газете "Правда". О подобном событии не могли не сообщить центральные и областные газеты. В то время Гайдар работал в архангельской "Правде Севера".
  "Он всегда внимательно прочитывать только что вышедший номер газеты", - свидетельствует А.Бурлов в книге "Гайдар на Севере". Гайдар-газетчик жадно впитывал информацию о политической жизни страны. Недаром все его газетные публикации на злобу дня. В его книгах ясно виден день сегодняшний. никогда Гайдар не уходил от насущных проблем, которыми жили страна. Другое дело, что не было ему особой необходимости высказываться по отдельным фактам и вопросам. В этом смысле гайдаровских публикаций или записей о найденной ленинской работе или о Клаузевице быть не могло. Времени не оставалось на регулярные дневниковые записи. Он обращался к темам, которые ждала лично от него газета. Лишь в более поздние годы он ощутил потребность фиксировать пережитое вместе с текущими событиями. Вот почему в его предвоенных дневниковых записях вместе с упоминанием о газетных сообщениях о второй мировой войне соседствуют записи воспоминаний о прошлом. Строки о Подвойском не исключение.
   По сути Гайдар писал о том же, что и Клаузевиц: о смелости и мужестве, о доблести и опасности на войне, о роли командира и его качествах. Они в чем-то были схожи, Гайдар и Клаузевиц, испытавшие тяготы войны, видевшие смерть лицом к лицу. Только метод осмысления пережитого у каждого свой. Гайдар действует как художник слова. Клаузевиц - как ученый.
  "Люди, не испытавшие опасностей, представляют ее себе скорее привлекательной, чем отталкивающей", - пишет Клаузевиц. Это настроение передает гайдаровский Борис Горинов, отъезжающий на фронт: "Голова у меня горячая от радости. Все, что было раньше, - это пустяки, а настоящее в жизни только начинается, оттого и весело..."
   "...На войне у смелости особые привилегии", - подчеркивает Клаузевиц. А Гайдар раскрывает, как этими "привилегиями" пользуются герои одноименных рассказов Сергей Чубатов, Левка Демченко, Василий Крюков, герои фронтовых очерков и корреспонденций. Для них дело, подчиненное одной идее, главное. Они не рискуют по пустякам, подчиняя свои действия долгу, дорого отдают свою жизнь.
   ...Тишину гайдаровского кабинета в институте нарушил приезд его хозяйки Людмилы Самохваловой. Я поделился с ней своими находками, гипотезами. Мы просмотрели институтские сборники "Творчество А.П.Гайдара", выпускаемые примерно раз в четыре года Арзамасским пединститутом. За четверть века их накопилось немало. К сожалению для общего дела или к счастью для меня, о влиянии Д.Бедного на творчество Гайдара, о идеях и мыслях К.Клаузевица, отраженных в книгах детского писателя, там ничего не нашли. Значит, поиски не напрасны. Мы на верном, первооткрывательском пути. Неведомое неизменно манило Гайдара. Малоизученное в его жизни и творчестве стало нашим ориентиром.
  Следует оговориться, что о Гайдаре постоянно думают не только его друзья-читатели, но и соратники. С этим я столкнулся еще в году своего студенчества, когда работал в пермской областной газете. Ведь именно Пермь - колыбель журналистского творчества Гайдара. Здесь Аркадий Голиков подписал удачный фельетон псевдонимом. Среди ветеранов пермской журналистики бытовало справедливое мнение, что о Гайдаре порой пишется чересчур упрощенно. На это указывали его соратники по перу Савва Гинц и Борис Назаровский, выпустившие в 60-е годы книгу "Аркадий Гайдар на Урале".
  К сожалению, они допустили ту же ошибку, от которой предостерегали. Увлекшись критикой известного гайдаровского биографа Бориса Камова, они сообщали, что "Гайдар формировался как писатель вне литературных групп, живя преимущественно в провинции, вращаясь среди товарищей журналистов и будучи занят живой, безотлагательно требующей его сил работой". При этом, во-первых, забывалось, что "крестными отцами" детского писателя были отнюдь не "нейтральные" писатели - К.Федин, Л.Слонимский и С.Семенов из знаменитой литературной группы "Серапионовы братья". А во-вторых, пермяки пытались доказать, что не в последнюю очередь чтение низкопробной переводной литературы побудило Гайдара написать на Урале приключенческие повести "Жизнь ни во что", "Лесные братья" и другие.
  Невольно осторожничаешь, знакомясь с документами того времени. Ко мне попал один из последних, обнаруженный в Арзамасском краеведческом музее А.П.Гайдара. Это еще не введенное в научный оборот письмо пермского писателя А.К.Шарца, автора нескольких биографических книг из серии "Замечательные люди Прикамья". Вот что он пишет, передав музею книгу Н.М.Пржевальского "Третье путешествие в Центральной Азии, из Зайсана через Халек в Тибет на верховья Желтой реки":
  "Прочитав эту книгу, Аркадий Петрович Гайдар принял в апреле 1926 года длительное, но совершенно неудачное путешествие в Среднюю Азию и на Кавказ.
  Ни очерков, ни рассказов об этой поездке Гайдар не привез. Книга принадлежала А.А.Васильеву - охотоведу и соседу Гайдара на квартире в городе Перми по улице Коммунистической, дом 37.
  А.А.Васильев передал мне эту книгу в марте 1975 года. Я передал эту книгу Арзамасскому государственному музею..."
  Письмо интересно тем, что оно указывает на мотивы путешествия Гайдара, которое начисто отрицали Гинц и Назаровский. Правда, утверждению Шарца можно верить лишь наполовину. Он плохо осведомлен там, где касается осмысления Гайдаром среднеазиатских и кавказских впечатлений. Давно установлено, что, находясь в пути, он публиковал корреспонденции и фельетоны в республиканских газетах. Дорожные впечатления отразились в пермских публикациях. И самое главное - поездка дала материал для повести "Всадники неприступных гор". Став читателем богато иллюстрированного фолианта /108 рисунков/, изданного в Санкт-Петербурге в 1883 году, Гайдар отправился путешествовать. Книга указала ему путь, позвала в дорогу. Также книги Гайдара звали в советские времена пионеров и школьников в Арзамас и Киев, Архангельск и Пермь, как и сейчас, туда, где жил, работал и воевал писатель.
  - Творчество Гайдара-журналиста пока недостаточно изучено, - сказал при нашей очередной и заключительной встрече Н.И.Рыбаков, давший мне "добро" на поиск. - Нет монографии о его журналистской работе. Отсюда и неосведомленность некоторых авторов.
  Вот почему интерес к документу, а также и книге, которой пользовался Гайдар, и привел снова к заведующей фондами музея Т.В.Виноградовой. Она плотно закрыла за собой дверь в комнаты отдела. Что было там, где хранятся вещи, книги, документы, я мог лишь догадываться . В руке у меня опись личных вещей Аркадия Петровича Гайдара, переданных в дар музею женой Дорой Матвеевной 14 марта 1981 года.
  Под стеклом в экспозиции я видел "Поднятую целину М.Шолохова и воспоминания З.Орджоникидзе "Путь большевика", журналы "Военная мысль" за 1938 год и "Литературный современник" за 1941-й. Особо выделялась подборка брошюр из серии "Библиотека красноармейца", в которых рассказывалось о винтовке и уходе за ней, другом оружии, действиях стрелкового отделения в бою. О широких читательских интересах Гайдар, его тонком литературном вкусе свидетельствовали журналы "Большевистская печать" и "Детская литература", книги "Война и мир" Л.Толстого и "Кармен" И.Ремизова. Похоже, обособленно здесь стояло втрое издание Е.Эфруси "Великая революция во Франции". Ведь на подобную тему Гайдар ни разу не высказывался в печати. Но и она, как видим, присутствовала в тайниках его духовного мира, если в небольшой домашней библиотеке заняла свое место.
  Каких-то книг в этой описи и этой экспозиции не хватало. 22 сентября 1936 года в записке жене, переславшей Гайдару в лечебницу передачу, он заметил: "Жаль, что ты позабыла мои книги". 9 января 1938 года Гайдар писал Фраерману: "Целую неделю читаю Карла Маркса, кое-что понял; других книг, чтобы не забивать себе голову, не взял".
  До войны Гайдар в лесу металлическую шкатулку. В ней хранились старинные монеты. Об этом он не знал, так как решил открыть ее после того, как напишет интересную книгу. Он написал, его печатали, не неудовлетворенность писателя собой оставалась. Шкатулку открыли после его смерти. Он и 47 черных, позеленевших от времени монет выставлены в экспозиции вместе с книгами из гайдаровской библиотеки.
  Видимо, не все издания просмотрены и прочитаны их владельцем, если красный, командирский карандаш Гайдара не побывал на страницах этих книг. Они, как шкатулка, отложены до лучших времен. Их также будут открывать после и без него.
  Татьяна Венедиктовна вернулась. Испытываешь волнение, когда берешь в руки издание, которое принадлежало Гайдару. П сейчас оно значится в описи под номером 23 с общим инвентарным номером 4415. Это первые в нашей стране номер журнала "Литературная учеба", выпущенный в 1930 году. Именно тогда вышла отдельным изданием повесть Гайдара "Школа", которая ему была памятна, очень дорога как первая удачная книга. Журнал, основанный Горьким, стал советчиком Гайдара. Здесь две статьи пролетарского писателя - "Цели нашего журнала" и "Письма из редакции". Становится понятной дневниковая запись Гайдара в его четвертой тетради, найденной на чердаке дома в Клину после войны: "Достать Горнфельда "Муки слова", хвалил Горький".
  Первый номер журнала основательно пролистан. И хотя чисты, не зачитаны страницы, обложка поистрепалась, исчезла. Опубликованные в нем статьи Юрия Либединского и Николая Тихонова, Бориса Лавренева и Анатолия Горелова, можно предположить, были прочитаны Гайдаром. В них говорилось о тематике пролетарской литературы, приемах писательского труда. Над этим постоянно размышлял Гайдар, как свидетельствуют его статьи, письма и дневники. Вполне взрослой, напряженной духовной жизнью жил детский писатель. Его талант замечательного рассказчика покорил исследователей его творчества. В тени осталась литературная учеба, "муки творчества", выработка писательских позиций самого Гайдара. Эти процессы становления детского писателя еще предстоит изучить, рассказывать о них тем, ради кого он так неустанно трудился.
   Кроме упомянутого журнального номера, на стол "фондовика" легли и другие периодические издания, не вошедшие в экспозицию музея. Попадались даже с неразрезанными страницами. при просмотре думалось о том , что могло заинтересовать Гайдара. В сдвоенных номерах "Литературного критика" за 1938 год, например, промелькнула статья М.Розенталя "В защиту Лермонтова!". Читал ли ее Гайдар? Вспомнилось, как он "защищал" поэта в "Судьбе барабанщика". Для него лермонтовский перевод стихотворения Гете "Горные вершины" звучал как солдатская песня.
  "Как не солдатская? - говорит в повести отец барабанщика. - Ну вот: это горы. Сумерки. Идет отряд. Он устал, идти трудно. За плечами выкладка шестьдесят фунтов... винтовка, патроны. А на перевале белые. "Погодите, - говорит командир, - еще немного, дойдем, собьем... тогда и отдохнем... Кто до утра, а кто и навеки".
  Лучшие книги были спутниками жизни Гайдара. Лучшие страницы русской и зарубежной классики звучали в его душе на привалах и в пути.
   До отъезда писателя на фронт оставалось три дня. Он зашел в библиотеку Детгиза. Сборник К.Е.Ворошилова "Статьи и речи" пригодился ему, чтобы завершить работу над киноповестью "Клятва Тимура". Последняя прочитанная книга под инвентарным номером 13392 осталась на писательском столе, в мирном времени. В начале 60-х прошлого века ее, как многие вещи писателя, передала в Каневскую библиотеку-музей Дора Матвеевна. Эти сведения почерпнуты из путеводителя, написанного директором библиотеки-музея Аркадия Гайдара В.А.Березой. Он подарен Арзамасскому научно-методическому кабинету А.П.Гайдара, где подводился итог моих поисков.
В экспозиции этого музея находятся две части "Боев в Финляндии", о которых упоминал в письме Тимур Аркадьевич. Я познакомился с ними позднее в редакционной библиотеке газеты "Красная звезда". Это два добротно изданных сразу же после "зимней" войны, иллюстрированных тома сборников очерков и воспоминаний, в тисненом темно-коричневом переплете, с цветной картинкой на форзаце. От тех рассказов о войне, бодрых, выдержанных в духе напористого советского оптимизма, у меня осталось двойственное впечатление. Вроде бы победили, а хвастаться нечем. Через красочные описания удачных вылазок и боев проступают скупые строки о просчетах, окружениях, подбитой технике, раненых и обмороженных. Я искал, нет ли упоминания о финской девочке за пулеметом, о которой Гайдар высказывался в печати перед Великой Отечественной войной, но не нашел. Видимо, у Гайдара был другой источник.
  Судя по воспоминаниям полковника-окруженца  Александра Орлова, записанных Камовым, последней книгой Гайдара-читателя были "Сказки об Италии" Горького . "Сказки" эти он подобрал у разгромленной немцами школы, - вспоминал ветеран. - Книг там было много. Прямо на улице валялась целая библиотека. Ветер быстро листал страницы. Но взял он только  эту. Читал раза два у костра. А затем подарил, по обыкновению, очередному своему "адъютанту".   
  Удалось выяснить, что и где читал Гайдар, какие авторы повлияли на его творчество. Гостеприимный Арзамас и его люди дали богатую пищу для размышлений, находок, а также для сомнений и еще незаконченного поиска. Я листаю "Атлас СССР" из домашней библиотеки Гайдара. он есть в экспозиции Арзамасского литературного музея. А в Каневе, где надо бы побывать, на музейных стеллажах лежат настольные книги писателя "Развитие железных дорог в СССР" и "Путешествия по СССР". Они помогали ему в выборе маршрутов. Надеюсь, помогут и мне. Ведь книги домашней библиотеки детского писателя разобщены. Музеи Арзамаса и Москвы, Канева и Льгова "поделили" их. Нет нужды собирать их снова. Но есть смысл попутешествовать и рассказать о них. Каждая книга обладает чудодейственным свойством - военной тайной, о которой писал Гайдар. Она и в его книгах. Её разгадывают маленькие читатели. О чем добром здесь написано, то подхватывается. О чем сказано, над тем задумываются. В этом тайна гайдаровского обаяния. Его творчество находит отклик у читателей всех поколений.
    
                САМОПЛАГИАТ
  В ряде журналистских и художественных текстов Аркадия Гайдара встречаются повторы в виде заимствований фрагментов собственных произведений без указания источника заимствования. Эту ситуацию можно назвать самоплагиатом, поскольку писатель "присваивал" таким вот способом авторство у самого же себя. Оценки с точки зрения этики в этом случае несостоятельны. Говорить можно лишь об особенностях журналистского и писательского становления Гайдара, его творческих методах в создании текста, о его творческой лаборатории.
  Речь в первую очередь идет о разных опубликованных текстах с одинаковыми конкретными фрагментами. Варианты рукописей  одних и тех же произведений - таких вариантов у Гайдара было много - под понятие "самоплагиат", естественно, не попадают. Тем не менее, в творческой среде журналистов и  писателей, художников и артистов иногда игнорируется устойчивый понятийный аппарат литературоведов и литературных критиков, и под плагиат попадают индивидуальные сравнения, образы и даже тональность произведения. Помнится, на одном из семинаров с участием студентов факультета журналистики МГУ популярный советский очеркист Геннадий Бочаров возмущался: "Тональность крадут!".
В этой связи можно ли, например, считать сравнение Гайдара "седая Кама" «самоплагиатом»? Впервые "всплыв" в пермском очерке "Кама", оно не единожды появляется в ранних повестях "Жизнь ни во что /Лбовщина/" и "Лесные братья /Давыдовщина/". Так, в первой повести видим "плот, брошенный на волны седой Камы", а во второй - "и этой же весной злилась и плакала седая Кама".
  Эти цитаты ясности не прибавляют. Наш читательский опыт подсказывает, что распознаётся такого рода "плагиат"  в более широком контексте. Можно убедиться, что  во всех трёх произведениях  этот мелкий, заимствованный "фрагмент" на повтор не работает. Сравнение "седая Кама" используется при создании и несхожего контекста повествования, и не одного, единого, похожего, а совершенно нового художественного образа реки. В очерке она и старая, и дикая, и работящая. В повести о Лбове река около десятка раз раскрывается в разном обличье. Гайдар подбирает для неё контрастные образы – от «мерного плеска седоватых волн молчаливой и гордой Камы» до волн, которые «заплескались русалочьим смехом». Писатель называет Каму древней, изображает на фоне дремучего закамского леса и упоминает Древнюю Русь. А в повести о братьях Давыдовых река - под седой дымкой утра, как элемент красочного летнего пейзажа.
  Поэтому такое "родимое пятно" плагиата, как повтор, влияющий на однородность контекста повествования по форме и содержанию, в гайдаровском заимствовании под названием "седая Кама" не проявляется. Плохо то, что свежее сравнение при частом употреблении стало стандартным, банальным. Это Гайдар тогда же почувствовал и в повести «Всадники неприступных гор» ещё раз усиливает её образ, сказав о «серо-зелёном ландшафте спокойно-ленивой реки Камы».
  Чтобы расставить большинство точек над "i" в отношении гайдаровского «самоплагиата», надо сразу же высказать одну из итоговых мыслей заявленного исследования. Повторы в виде текстовых заимствований чаще всего встречаются в ранних произведениях писателя. Рассказы и повести пермского периода создавались торопливо, на основе "неотстоявшегося" опыта сиюминутных наблюдений, на начальном этапе профориентации, в контексте разрыва предпочтений между журналистикой, дававшей кусок хлеба в условиях массовой безработицы в стране, и писательством, к которому интуитивно рвалась гайдаровская душа.
Помимо торопливости был ещё и объём. За время работы на Урале в уральских газетах Гайдар опубликовал 5 повестей, 13 рассказов, 5 стихотворений, 13 очерков и 127 фельетонов, назвав себя по профессии литератором, а по специальности – фельетонистом.   
  Одним из типичных примеров гайдаровского «самоплагиата» можно назвать очень сходные по конструкции и ассоциативному ряду фрагменты текстов из рассказа "Пути-дороги" и повести "Всадники неприступных гор". В первом случае текст, опубликованный в июле 1926 года, звучит так: "...А впереди была дорога, длинная и загадочная, как дымка снеговых вершин у долин душного Мцхета, как и всякая другая ещё не пройденная дорога". В повести, опубликованной в декабре 1926 года, то же самое в развёрнутом виде: "Впереди была дорога - длинная, загадочная, как дымка снеговых гор, поблёскивающих белыми вершинами, как горизонты за жёлтым морем сыпучих песков, как и всякая другая,  ещё не пройденная и не пережитая дорога". 
При некотором отличии /там упоминаются горы Кавказа, здесь - Средней Азии/  сходство образа дороги всё же очевидно, как и назначение этого текстового фрагмента. Через образ дороги просматривается позиция автора, склонного к путешествиям, неуспокоенности, творческому освоению мира. Повесть написана на временном излёте психического потенциала Гайдара. Не случайно в ней отражены страницы его утомления, видений и общения с врачом-психиатром. Поэтому можно предположить, что в данных контекстах сработала забывчивость автора, который по-журналистски торопливо создавал художественный текст.
Только предположить. Гайдара никто по этому поводу не спрашивал. Однако знакомство с другими текстами показывает, что так называемый самоплагиат - это акт сознательного творчества, поиска подходов в создании художественных образов, конструировании выдуманного мира,
  В заключительной главе повести о Лбове элементы самоплагиата соседствуют почти на одной странице в описании ночи перед казнью. "...В мартовскую тёмную ночь, когда ещё не весна, но весна уже близко, в пять часов, когда ещё не утро, но рассвет уже подкрадывается к горизонту, когда в узком окошке камеры, в которой сидел последние часы Лобов, запылённые стёкла через решётку светились лунными отблесками... ", - такова стартовая структура и основа повторенного затем фрагмента. Повтор звучит почти конспективно: "Была мартовская ночь, ещё не весна, но уже скоро весна, был час, когда ещё не светало, но чуть заметной полоской рассвета уже начинал поблескивать горизонт".
Было бы нечестным списать это близкое соседство одинаковых по смыслу и структуре фрагментов на авторское утомление. Приём повтора важен для того, чтобы художественными средствами донести мысль о вечности мирозданья и кратковременности человеческой жизни. Человека не станет, а мартовская ночь и по прошествии нескольких часов, хотя и поманит надеждами на весну, но по-прежнему будет всё такой же тёмной, с отблесками то ли луны, то ли рассвета.    
  В торопливо написанной повести того же пермского периода "Тайна горы" есть описание смерти второстепенного персонажа, который "гневно забормотал что-то, и розоватой пеной окрасились его губы". На одной из заключительных страниц этой же повести автор описывает последние минуты жизни старого партизана: "Кровавой пеной покрылись седые усы умирающего". Это два абсолютно разных фрагмента. Но их сравнение важно для понимания, почему "розоватая пена" "всплывёт" в тексте "Автобиографии" Гайдара за 1937 год.
Видимо, писатель помнил о своей торопливости и неточности в работе над словом. Ему было досадно, что смерти второстепенного, так и не раскрытого персонажа он придал незаслуженно романтизированный оттенок. Поэтому он использовал эти слова, вспоминая в автобиографии о войне и гибели друга-курсанта Яшки Оксюза: "...Уже розоватая пена дымилась на его запёкшихся губах, и он говорил уже что-то не совсем складное и для других непонятное".  Смерть друга была этапным событием в военной биографии Аркадия Голикова. От него он перенял командование подразделением.
Мотивом для «самоплагиата» послужил ещё один досадный момент. Обозначим его как долг  памяти. В повести "Всадники неприступных гор" Гайдар оживляет курсанта Яшку, который, как волевой командир и фанатичный революционер, разочаровался в новой экономической политики партии с разгулом спекулянтов и потому скатился к пьянству и наркомании. Там персонаж деградирующего Яшки-курсанта не  вызывает читательских симпатий. В "Автобиографии", созданной по законам художественного текста, Гайдар "реабилитирует" друга, долго рассказывает о нём, посвятив ему почти половину автобиографического текста. Именно этими перипетиями и можно объяснить однотипность текстовых фрагментов.
По нашим наблюдениям, появление подобных повторов «провоцировалось» журналистской работой. Писатель был в поиске и в становлении. Журналистские приёмы подачи материала он использовал и в художественном тексте. Такой из приёмов - в журналистской среде он слывёт закольцовкой материала - видим как в рассказе, так и в повести.
В рассказе «Угловой дом» Гайдар дважды описывает смерть юной революционерки. В начале: «Гальки уже не было, а была только счастливая улыбка, застывшая на мёртвых губах». И о той же потере в конце: «На губах у Гальки играла счастливая, полудетская улыбка». Анафорическим это цитирование не назовёшь. А для такой характеристики, как «частый параллелизм внутри отдельно взятых синтаксических композиций и абзацев в целом» этот строй речи подходит.
  На первой странице «Всадников неприступных гор» автор признаётся: «И когда случается мне попасть в домашнюю спокойную обстановку, я, вернувшийся из очередного путешествия, по обыкновению, измотанный, изорванный и уставший, наслаждаюсь мягким покоем комнатной тишины, валяюсь, не снимая сапог, по диванам, по кроватям и, окутавшись похожим на ладан синим дымом трубочного табака, клянусь себе мысленно, что эта поездка была последнею, что пора остановиться и привести всё пережитое в систему…».
На последней странице повести Гайдар отметился в том же ключе, конспективно: «И вот я, вернувшийся из очередного путешествия по обыкновению ободранным и усталым, валяюсь теперь, не снимая сапог, по кроватям, по диванам и, окутавшись голубым, как ладан, дымом трубочного табака, думаю о том, что пора отдохнуть, привести всё в систему». Оба фрагмента выражают, благодаря единой цепочке ключевых слов, одну мысль об усталости и создают узнаваемый образ утомлённого писателя-путешественника.
В ранних повестях чётко видны следы «борьбы» Гайдара, какую «шпагу» выбрать: публициста или писателя. В повести «Лесные братья» он пользуется таким приёмом, как повтор первых, одинаковых  фраз в соседних абзацах для создания напряженности и динамики повествования. Подобный журналистский приём в равной степени можно отнести и к инструментарию автора детективов карманного формата. Можно сказать и менее дипломатично: низкопробного чтива.
  Вот этот фрагмент: «А в это время в лесах, прилегающих к Перми, носились неуловимые боевые дружины мотовилихинского рабочего Александра Лбова».
И тут же с абзаца: «А в это время в лесах, прилегающих к Перми, рыскали карательные отряды хищных ингушей…». Наверно, это надо назвать анафорой. Но для повторения начальных частей смежных отрезков речи не очень ли такое синтаксическое построение длинновато? Не здесь ли можно провести грань между «самоплагиатом» и анафорой?
 Этот приём из арсенала опробованных художественных средств Гайдар применил через несколько лет в повести «Военная тайна», опубликованной в 1935 году. Там иное звучание повтора: ради создания общей обстановки, но без контрастного, параллельного действия, с упором не на фрагмент текста, а на лексику. Поэтому стиль не тяжеловесен, текст воспринимается мягче. Он, хотя и с элементами повтора, но не  из области «самоплагиата», а именно:
   «Было  немало своих  законов у  этого  огромного лагеря.  Как  и  всюду, нередко законы  эти  обходили и  нарушали.  Как  и  всюду,  виновных ловили, уличали, стыдили и наказывали. Но чаще всего прощали.
     Слишком здесь много было  сверкающего солнца для  ребенка,  приехавшего впервые  на  юг  из-под  сумрачного Мурманска.  Слишком  здесь  пышно  цвела удивительная зелень,  росли яблоки,  груши,  сливы,  виноград для  парнишки, присланного из-под  холодного Архангельска.  Слишком здесь  часто попадались прохладные ущелья, журчащие потоки, укромные поляны, невиданные цветники для девчонки,  приехавшей из  пустынь Средней Азии,  из  тундр Лапландии или  из безрадостных, бескрайних степей Закаспия».     При невольном сравнении этого совершенного куска текста с предыдущими, можно сделать вполне определённый вывод. Авторские повторы схожих фрагментов текста не самый короткий путь к читательским симпатиям. Текстовой повтор не универсален. Его радиус действия и в канве художественных произведений и в читательских вкусах ограничен. При всём разнообразии текстуальных фрагментов-повторов в ранних произведениях Гайдара их можно признать как метки, как обозначение собственного мира художника, как признак писательской индивидуальности.
  В качестве примера можно назвать стилистически узнаваемый аналог совестливости в виде такого повтора как «прямо смотреть людям в глаза». В «Судьбе барабанщика» это выражено так: «…Отвечать на все вопросы и глядеть людям в глаза прямо и открыто». А в дневниковой записи от 4 марта 1941 года: «…И тогда горит у меня сердце и не смотрят людям в лицо глаза прямо».
  По его словечкам вроде любимого наречия "крепко", по строгому военному ассоциативному ряду,  армейским и другим образам, чётко выраженным жизненным позициям Гайдар стилистически, текстуально узнаваем.
Надо признать, что основной каркас своего житейского мироощущения и художественного мироздания Гайдар выстраивал не на текстовых и лексических повторах /последних, кстати, тоже хватало/, а на образах, на персонажах, характерах, которые были сквозными – от первого рассказа до последней повести или статьи. Это образы рядового воина или командира, умудрённого сединой ветерана или пытливого и хулиганистого мальчугана, а также многие другие.
  Нелишне напомнить, в частности, о мальчишке-беспризорнике, поющем на вокзалах перед военными. Это Лёшка-детдомовец из рассказа «Пути-дороги», Петька-беспризорник из повести «Всадники неприступных гор» и Васька Жиган из «Р.В.С.». Узнаваемы и другие «сквозные» персонажи. Это вызвавший огонь на себя наблюдатель «товарищ Сергеев» из  стихотворения, опубликованного в 1927 году в газете «Красный воин», военнослужащий-наблюдатель из рассказа «Четвёртый блиндаж» и также безымянный мальчишка-наблюдатель из повести «Тимур и его команда». Это седой старик, который прошёл через большинство рассказов и повестей пермского периода, через другие произведения, включая бутафорского старика, а на самом деле – инженера и офицера запаса Гараева из повести о Тимуре, и закончил своё существование в «Горячем камне».
  По нашим наблюдениям, выискивать в гайдаровских произведениях более зрелого периода самоплагиат в чистом  виде – занятие бесперспективное. Явных повторов одинаковых фрагментов текста там нет, за исключением, пожалуй, одного момента в повести «Судьба барабанщика». Описывая психологическое состояние раненого подростка, Гайдар дважды, через абзац, использует один и тот же фрагмент: «Гром пошёл по небу, а тучи, как птицы, с криком неслись против ветра». Небольшое отличие второго фрагмента от первого в том, что вместо союза «а» используется союз «и». И всё это авторское проникновение в область бессознательного, насыщенное многослойными образами природы и человеческого сообщества, заканчивается тем, что «гром стих. Тучи стали. И ветер прорвался наконец к задыхавшемуся горлу». 
  Из всех причин творческой переориентации с уходом от подобных повторов можно назвать главную: Гайдар поменял методику работы над текстом вслед за переменами в профессиональном образе жизни. Отошёл от журналистики и оказался на вольных писательских хлебах. Гайдар, игнорируя письменный стол, по общеизвестным воспоминаниям Константина Паустовского, отрабатывал текст, проговаривая его про себя, и лишь потом записывал в тетрадь. Об этом же свидетельствует и познакомившийся с Гайдаром в Перми Евгений Пермяк, имея в виду более позднее по сравнению с пермским периодом время: «Вообще Аркадий первые черновые записи своих произведений набрасывал, что называется «в голове» и переписывал в устном, как я уже говорил, изложении. Рассказывая так много раз, он вдруг, словно остро чувствуя, что произведение готово  для появления его на бумаге, как-то стремительно и неожиданно уезжал в Клин». Такая методика гарантировала знание созданного в муках текста наизусть.
  В конце жизни у Гайдара сложилась производственная ситуация, сходная с режимом работы в газете. Накануне войны Гайдар выполнял гособоронзаказ на продолжение темы Тимура и его команды. В этой производственной спешке, когда писатель разрывался между работой над киносценарием и попытками попасть на фронт, возникал соблазн схалтурить,  воспользоваться прежним текстом и увеличить его объём за счёт творчески переработанных повторов. Но и тогда Гайдар оказался верен себе. Дословных повторов текста в повести «Тимур и его команда», киноповести «Комендант снежной крепости» и киносценарии «Клятва Тимура» не было. 
  Писатель, безусловно, учёл тот ранний опыт работы над текстом с элементами «самоплагиата», проявил высокую требовательность к себе и не понизил планку творчества.  
   
        ГАЙДАР НА ИНФОРМАЦИОННОЙ ЛЕНТЕ         
 25.10.1991
 50 лет гибели писателя Аркадия Гайдара
  МОСКВА, 25 октября. /Корр.ТАСС Сергей Останин/. Полвека назад, 26 октября 1941 года, под деревней Леплява Полтавской области погиб советский писатель Аркадий Петрович Гайдар. Об этом и современном "прочтении" некоторых фактов биографии писателя корреспонденту ТАСС рассказывает контр-адмирал в отставке Тимур Гайдар:
  - В тот день остатки разбитого партизанского отряда, в котором воевал Аркадий Гайдар, шли, минуя Лепляву, на новую базу. У железнодорожного переезда их ждала засада, о которой партизаны не подозревали. Гайдар, как всегда, шел впереди. Огонь был открыт без окрика, в упор. Пуля попала ему прямо в сердце. Остальные участники этого боевого эпизода остались живы.
  Сейчас некоторые критики обвиняют Гайдара в том, что его не интересовали вопросы совести. Много домыслов связано с драматической страницей его биографии - многомесячным поединком комбата Голикова и банды Соловьева в Хакассии в 1922 году. В то время за плечами 18-летнего командира - четыре года боев, три ранения, контузия. И ответственность за огромный боевой участок, на котором численный перевес - за бандитами. По его приказу было расстреляно три бандита. ЧК провело расследование. Комбату вменялось в вину, что он действовал без соответствующего дознания, должного судопроизводства.
Вот не публиковавшийся ранее документ, которой читается с болью, - запись показаний "начбоерайона Голикова" от 14 июня 1922 года "по делу произведенных расстрелов". Он признал себя виновным, объяснив свои действия "необходимостью, которая в силу отдаленности от центра, всегда будет ложиться пятном на командира, действительно желающего уничтожить бандитизм". Из показаний следует, что Голиков "не делал письменных дознаний" арестованных в виду их явного участия в преступлениях банды. Он указывает причины того, что "крайне затрудняет ликвидацию банды": "половинчатость, непоследовательность приказов" из центра, аресты и смещение комсостава. Все это, по мнению Голикова, подрывает доверие населения к Советской власти. Дело закончилось исключением комбата Голикова из партии на шесть месяцев. Но больше в партии он не состоял.
  Откроются новые архивы, но нигде, я уверен, не найдут ни одного доноса, подписанного Гайдаром, ни одного его выступления против товарищей по перу, ни одного его восхваления Сталина или упоминания о нем.
  Жизнь писателя - в его книгах. В них, мне кажется, нужно искать соотношение творчества и личности Гайдара. Его книги прошли испытание временем потому, что несут заряд человеческого добра, призыв к честности, веру в достоинство человека, мужество.
  В город Канев, где на высоком берегу Днепра похоронен Гайдар, едут люди поклониться его праху. Как всегда, много ребят. Их интересуют и последние мгновения жизни писателя-бойца, и его сумка с рукописями, спрятанная, по партизанскому преданию, в лесу, и многие другие факты биографии. Значит, и сегодня живет завет Гайдара - честно жить, много работать и крепко любить свою Родину.

 18.01.1994
 В городах России началась подготовка к 90-летию со дня рождения детского писателя Аркадия Гайдара
   МОСКВА, 18 января. /Корр.ИТАР-ТАСС Сергей Останин/. Несмотря на отсутствие оргкомитета и централизованной программы мероприятий в связи с 90-летием со дня рождения писателя Аркадия Гайдара, в городах России началась подготовка к юбилейным торжествам, сообщил сегодня корр.ИТАР-ТАСС сын писателя контр-адмирал запаса Тимур Гайдар.
  По его словам, в городе Льгове Курской области, где 22 января 1904 года родился будущий писатель, местный литературно-мемориальный музей к юбилею обновил экспозицию, пополнил фонды. Сейчас здесь проходят встречи школьников с краеведами, литераторами, ветеранами.
  Напряженные дни и у гайдароведов Арзамаса. В этом городе Аркадий Голиков учился, отсюда уехал на фронт. Здесь его чтут как автора книг для юношества, воспевших романтику гражданской войны, готовивших молодое поколение к грядущим боям с фашизмом. В юбилейных встречах, традиционных Гайдаровских чтениях здесь участвуют сотрудники местного литературного музея и Нижегородского университета.
  А в Перми, городе журналистской юности Гайдара, к юбилею приурочено традиционное подведение итогов журналистского творчества, вручение премий имени А.П.Гайдара лучшим журналистам, отметил Тимур Гайдар.

19.01.1994
 По оценке писателя Бориса Камова, интерес к творчеству Аркадия Гайдара среди читателей по-прежнему высок
   МОСКВА, 19 января. /Корр.ИТАР-ТАСС Сергей Останин/. "Личность и творчество писателя Аркадия Гайдара вряд ли нуждаются сейчас в переоценке. В нашей культуре он остается личностью чистой, с главной писательской темой милосердия к детям в немилосердных условиях гражданской войны и тоталитарного режима," - заявил сегодня в беседе с корр.ИТАР-ТАСС биограф Гайдара писатель Борис Камов.
  По его словам, в школах России по-прежнему не ослабевает интерес к творчеству детского писателя, 90-летие которого отмечается 22 января. По оценке Бориса Камова, местом проведения юбилейных торжеств в столице стали школьные музеи А.П.Гайдара, в том числе столичный клуб "Гайдаровец". Здесь проходят сейчас встречи педагогов и школьников с литераторами, ветеранами, почитателями творчества Гайдара.
  А внимание ученых и литературоведов, как и прежде, привлекает город детства писателя Арзамас, отметил Борис Камов. В канун юбилея здесь завершили реконструкцию литературного музея детского писателя. По инициативе ученых Арзамасского педагогического института в феврале в Арзамасе пройдет традиционная 18-я научно-практическая конференция по проблемам творчества Аркадия Гайдара.

 20.01.1994
 Дочь писателя Евгения Гайдар считает, что знакомство читателей с литературным наследием писателя в полном объеме могло бы развеять домыслы и слухи вокруг его имени
  МОСКВА, 20 января. /Корр.ИТАР-ТАСС Сергей Останин/. Официальное литературоведение при жизни Аркадия Гайдара намеренно искажало его образ в угоду потребностям дня. Теперь в некоторых изданиях впадают в другую крайность - пытаются опорочить детского писателя ссылками на его командирское прошлое. Широкая публикация материалов из литературного наследия Аркадия Гайдара, документов и воспоминаний о нем сейчас, в год его 90-летия, могла бы многое прояснить в судьбе и творчестве писателя, развеять домыслы и слухи вокруг его имени, заявила сегодня корр.ИТАР-ТАСС дочь писателя Евгения Гайдар.
  По ее словам, у внешне благополучной литературной судьбы Гайдара немало "подводных камней". На памяти старшего поколения, сказала она, то предвоенное время, когда книги детского писателя изымались из библиотек, их нельзя было купить в магазинах. Письма Гайдара 1937-1939 годов к родным, близким отражают его неприятие сталинизма, политики репрессий, боль и тревогу за молодое поколение страны.
  Часть документов той поры, отметила Евгения Гайдар, мои родители, их друзья были вынуждены уничтожить. Не все сохранилось из того, что пытались спрятать под полом, в других тайниках. Но даже уцелевшие страницы дневников, писем, служебных документов, по мнению дочери писателя, могут дать представление о человеке, не подвластном конъюнктуре времени, чуждом сделке с совестью.
 
 21.01.1994
 Сотрудничество с газетой "Красная звезда" - одно из "белых пятен" в журналистской биографии Аркадия Гайдара
   МОСКВА, 21 января. /Корр.ИТАР-ТАСС Сергей Останин/. Сотрудничество писателя Аркадия Гайдара, 90-летие которого будет отмечаться 22 января, с газетой "Красная звезда" до сих пор в полной мере не отражено в его официальной биографии. Так, из архивных источников корреспонденту ИТАР-ТАСС стало известно, что осенью 1927 года писатель опубликовал в "Красной звезде" до десятка фельетонов на армейские темы.
  Судя по публикациям, Аркадий Гайдар в это время был здесь единственным журналистом, успешно работающим в жанре фельетона. Предметом его иронии становились такие стороны армейской жизни, как бездушное отношение командиров к подчиненным, двойная "бухгалтерия" начальника штаба дивизии.
  Как следует из газетных отчетов, работа Гайдара в качестве внештатного корреспондента в "Красной звезде" дала военным журналистам повод обсудить в коллективе проблемы фельетонного жанра, газетных рубрик, усилить редакцию фельетонистами.
  "Белое пятно" в журналистской биографии Гайдара объясняется тем, что одновременно он работал в газете Московского военного округа "Красный воин". Здесь он публиковал рассказы и статьи на темы гражданской войны, вышедшие затем отдельными изданиями.
  Как показывают архивные материалы, приход Гайдара в "Красную звезду" не был случайностью. В этот период редакцию возглавлял начальник политуправления Красной армии Андрей Бубнов, с которым выпускник 6-х Киевских курсов красных командиров Аркадий Голиков был знаком по гражданской войне.


18.02.1994
 В Льгове прошли торжества, посвященные 90-летию Аркадия Гайдара
   МОСКВА, 18 февраля. /Корр.ИТАР-ТАСС Сергей Останин/. Литературные чтения, посвященные 90-летию писателя Аркадия Гайдара, прошли сегодня в городе Льгове Курской области. В них приняли участие литераторы, педагоги и школьники, все, чьими руками обновлялся к юбилею мемориально-литературный музей писателя. Экспозиция музея развернута в одноэтажном деревянном домике, где в 1904 году в семье учителя Петра Голикова родился первенец - Аркадий.
  Как сообщила корр.ИТАР-ТАСС научный сотрудник музея Тамара Новицкая, несмотря на финансовые трудности, накануне торжеств была проведена реконструкция помещения, где разместились фонды музея. Они насчитывают десятки подлинных вещей писателя, в том числе - фотографии и книги.
По случаю юбилея в районном доме культуры состоялся тетрализованный концерт, а в доме-музее - традиционная литературно-музыкальной гостиная.

 21.02.1994
 В Арзамасе прошли гайдаровские чтения, посвященные 90-летию детского писателя
  МОСКВА, 21 февраля. /Корр.ИТАР-ТАСС Сергей Останин/. Вернуть произведения Аркадия Гайдара в школьную программу, возобновить их издания, а также прокат фильмов - с таким требованием обратились участники 11-й межвузовской научно-практической конференции в Арзамасе в российские министерства образования и культуры. Обсуждение проблем жизни и творчества писателя прошло здесь в рамках мероприятий, посвященных 90-летию со дня его рождения, отмечаемого в этом году, сообщил сегодня корр.ИТАР-ТАСС биограф писателя Борис Камов.
  По его словам, ученые-литературоведы и педагоги озабочены тем, что в ряде изданий нападки на детского писателя носят характер фальсификаций, не подкреплены ни одним документом. Между тем воспитательный потенциал жизни и творчества автора "Тимура и его команды" далеко не исчерпан.
  В Арзамасе по инициативе местного книжного издательства началась подготовка к изданию двухтомника произведений Аркадия Гайдара, отметил Борис Камов. Книги будут снабжены вступительными статьями, подробными комментариями, методическими указаниями.
 
21.01.1999
  Началась подготовка к юбилейным торжествам по случаю 95-летия со дня рождения писателя Аркадия Гайдара
   МОСКВА, 21 января. /Корр.ИТАР-ТАСС Сергей Останин/. В городах России началась подготовка к юбилейным торжествам по случаю 95-летия со дня рождения писателя Аркадия Гайдара, сообщил сегодня корр.ИТАР-ТАСС биограф писателя Борис Камов.
  По его словам, в городе Льгове Курской области, где 22 января 1904 года родился будущий писатель, местный литературно-мемориальный музей к юбилею обновил экспозицию, пополнил фонды. Напряженные дни и у гайдароведов Арзамаса. В этом городе Аркадий Голиков учился, отсюда уехал на фронт. Здесь его чтут как автора книг для юношества, воспевших романтику гражданской войны, готовивших молодое поколение к грядущим боям с фашизмом. В юбилейных встречах, традиционных Гайдаровских чтениях здесь участвуют сотрудники местного литературного музея и Нижегородского пединститута.
  А в Перми, городе журналистской юности Гайдара, к юбилею приурочено традиционное подведение итогов журналистского творчества, вручение премий имени А.Гайдара лучшим журналистам.
Несмотря на отсутствие оргкомитета и централизованной программы юбилейных мероприятий, сейчас в городах России, связанных с именем писателя, проходят встречи школьников с краеведами, литераторами, ветеранами.
  По оценке Бориса Камова, "из попытки переоценки судьбы и творчества Аркадия Гайдара, предпринятой в начале 90-х, ничего не вышло". "Гайдар остался писателем, который очень точно передал черты и события своей эпохи," - сказал биограф.
 
22.01.1999
Отмечается 95-летие со дня рождения писателя Аркадия Гайдара; центром юбилейных торжеств станут города Льгов и Арзамас
  МОСКВА, 22 января. /Корр. ИТАР-ТАСС Сергей Останин/. 95-летие со дня рождения писателя Аркадия Гайдара /1904-1941/ отмечается сегодня в России.
  Центром юбилейных торжеств станут город Льгов Курской области, где 22 января 1904 года родился будущий писатель, а также город его детства Арзамас. Там пройдут встречи школьников с краеведами, литераторами, ветеранами.
  Аркадия Гайдара многие читатели чтут как автора книг для юношества, воспевших романтику гражданской войны, готовивших молодое поколение к грядущим боям с фашизмом. По мнению его биографа Бориса Камова, "из попытки переоценки судьбы и творчества Аркадия Гайдара, предпринятой в начале 90-х, ничего не вышло". Гайдар остался писателем, который "очень точно передал черты и события своей эпохи".
  В 14 лет будущий литератор пошел добровольцем в Красную Армию. Свое первое командирское звание он подтвердил в 15 лет, когда окончил Киевские пехотные курсы и прошел с боями по Украине. В 16 - командовал полком на Тамбовщине, был несколько раз ранен. О пережитом рассказывает его первая повесть "В дни поражений и побед". Во многом дальнейший путь писателя определил рассказ "РВС" в 1926 году. Истинное призвание Аркадий Гайдар нашел в детской литературе, сумев по-своему поведать детям о фронтовом товариществе, романтике новой жизни, интернационализме - в повестях "Школа", "Дальние страны", "Военная тайна".
  "Новое прочтение", по оценке Бориса Камова, ожидает сейчас повести "Судьба барабанщика" и "Тимур и его команда", поскольку идеи милосердия, моральной и физической поддержки людей пожилого возраста по-прежнему актуальны.
   По данным Российской книжной палаты, с 1980 по 1998 год было выпущено 276 наименований книг Аркадия Гайдара, тиражи которых исчисляются десятками миллионов экземпляров. Книги писателя переведены на многие языки народов бывшего СССР, основные языки стран Европы, а также Китая, Юго-Восточной Азии и ряда стран Африки.

23.02.1999
 Военно-патриотический месячник, посвященный 95-летию детского писателя Аркадия Гайдара, прошел в России
   МОСКВА, 23 февраля. /Корр.ИТАР-ТАСС Сергей Останин/. Военно-патриотический месячник, посвященный 95-летию детского писателя Аркадия Гайдара, завершился сегодня в России. В нем приняли участие педагогические коллективы из различных регионов страны, Москвы, Курской, Нижегородской и Пермской областей, а также Башкирии и Хакасии.
  Как сказала председатель оргкомита по проведению месячника, директор музея Аркадия Гайдара столичной школы номер 27 Клара Цинман, встречи педагогов и ветеранов с молодежью, приуроченных к юбилею, "выявили потребность в создании единой общегосударственной системы патриотического воспитания с централизованным координирующим органом". Эта проблема, по ее оценке, будет "в принципе решена с принятием федеральной программы патриотического воспитания граждан России", которую рассматривает Госдума.
  "В рамках гайдаровского юбилея мы провели целый цикл мероприятий - литературные чтения, читательские и научно-практические конференции, выставки, викторины и конкурсы," - отметила К.Цинман.
Особенностью этого патриотического метроприятия, по ее словам, стало оказание посильной помощи ветеранам войны и Вооруженных Сил, дежурство школьников у обелисков и памятников героям Великой Отчественной войны.
 
26.10.2001
 В России отмечается 60-летие со дня гибели писателя Аркадия Гайдара
 МОСКВА, 26 октября. /Корр.ИТАР-ТАСС Сергей Останин/. 60 лет назад погиб Аркадий Гайдар /1904-1941/, советский писатель, один из любимых в России и странах СНГ детских писателей. Его повести и рассказы "Школа", "Военная тайна", "Голубая чашка", "Чук и Гек", "Тимур и его команда" и другие воспитали поколение тех, кто первым вступил в борьбу с фашизмом.
  Осенью 1941 года писатель добровольно остался в тылу врага и стал пулеметчиком партизанского отряда. 26 октября он наткнулся на фашистскую засаду под деревней Леплява Полтавской области и, спасая товарищей, погиб.
  В тот осенний день остатки разбитого партизанского отряда, в котором воевал Аркадий Гайдар, шли, минуя Лепляву, на новую базу. У железнодорожного переезда их ждала засада, о которой партизаны не подозревали. Гайдар, как всегда, шел впереди. Огонь был открыт без окрика, в упор. Пуля попала ему прямо в сердце. Остальные участники этого боевого эпизода остались живы.
Как заявила корр.ИТАР-ТАСС дочь Гайдара Евгения Аркадьевна, в последнее десятилетие некоторые критики-недоброжелатели пытались исказить биографию писателя и подвергнуть сомнению литературную ценность его творческого наследия. Но у них ничего не получилось. "Аркадий Петрович в детской литературе нес добро, конъюнктурой не занимался, это был кристально чистый человек", - сказала Евгения Гайдар.
  Гайдара по-прежнему любят и издают большими тиражами. По данным Российской книжной палаты, за последние два десятилетия было выпущено около 300 наименований книг Аркадия Гайдара, тиражи которых исчисляются десятками миллионов экземпляров. Книги писателя переведены на многие языки народов бывшего СССР, основные языки стран Европы, а также Китая, Юго-Восточной Азии и ряда стран Африки.