Порча

Декабрь выдался невиданно теплым, все неделю температура держалась чуть ниже нуля, и мужчины продолжали щеголять в осенних куртках. Но природе и этого показалось мало - потеплело еще на пять градусов. Счищенный на обочины снег, поплыл на тротуары и дорогу, застилая весенней, слепящей глаза, прозрачной гладью, которая никого не радовала - все понимали, чем это обернется. Taк оно и случилось. Вечером антициклон сместился на восток, а на город опустилась морозная темь.

Утром переполненные автобусы отчаянно буксовали на остановках, разогнавшись, с трудом останавливались, при резком торможения разворачивало поперек дорога. Людям было не легче. Лишь к концу рабочего дня тротуары скупо, в одну жиденькую струйку, присыпали желтым песком. Каждый прохожий старался пройти по безопасной струйке, чтобы не грохнуться.

Встречные не всегда уступали дорогу, и Нина Сергеевна балансировала тяжелыми сумками, ступая на отполированный лёд, отчетливо представляя, чем может грозить падение: в лучшем случае растяжение связок, в худшем - переломом. В желудке неприятно посасывало, прозаично мечталось о куске вареной колбасы.

И как это у других хватает силы воли, сидеть на овощной диете, терпеть разгрузочные дни? После обеда и шести часов не прошло, а у неё уже начинаются голодные колики. Хорошо таким, как Куркина, никаких забот, метет все подряд, и ни одной жировой складочки, не в коня корм. Чтоб ей пусто было. Сколько раз зарекалась не болтать лишнего, придерживать язычок. Но чем же тогда заниматься, если все вокруг только и делают, что чешут языки? И кто знал, что так получится?

Расстроенная Нина Сергеевна в который раз переживала сегодняшние события, начавшиеся с того, что Куркина, вышедшая на работу после болезни, обнаружила, что ее аванс кто-то уже успел получить, о чем и свидетельствовала неразборчивая закорючка в ведомости. Кассирша новенькая, не успела узнать всех в лицо, этим и воспользовались. Когда Куркина многословно жаловалась на неизвестную воровку. Нина Сергеевна, по простоте душевной, возьми и скажи то, что казалось, не вызывало никакого сомнения.

- Кроме наших никто не смог бы получить твои деньги.

Сейчас Нина Сергеевна удивилась, почему эту фразу никто не произнес раньше неё, тогда не случилось бы дальнейших неприятностей. Куркина как-то странно и прояснено посмотрела на нее и, ничего не сказав, отошла к женщинам отдела, тут же выложив им мнение Нины Сергеевны.

Нечаянно вылетевшая фраза приобрела форму явного обвинения и касалась каждой женщины, а их в отделе девять, включая Куркину и Нину Сергеевну, неожиданно снявшей с себя подозрение, обвинив других в нечестном поступке. Не будет же вор на себя указывать пальцем? Незаслуженная обида сплотила женщин отдела, все семеро подошли к Нине Сергеевне, и с благородным гневом потребовали объяснения, на каком основании она обвинила их?

Нина Сергеевна побледнела. Только сейчас она поняла, какую сделала глупость, не имея никаких доказательств, бросила обвинение. В самом деле, все они работают вместе не один год, неужели у кого-то поднялась бы рука на подобное? И разве нельзя исключить, что кто-то из другого отдела мог бы узнать о неожиданной болезни Куркиной?

Нина Сергеевна расплакалась, едва смогла выговорить, что никого не хотела обидеть, и попросила прощения за свои необдуманные слова. Удовлетворенные женщины разошлись, но Нина Сергеевна по их обиженным взглядам видела, что они не скоро простят ей эту злополучную фразу. После обеда она подошла к Куркиной и слабо упрекнула:

- Зачем же ты выставила меня в таком свете?

- А что такого? - наивно удивилась Куркина. - Ты же не сказала - кто именно. И почему я должна скрывать? Ты меня не предупредила.

- Пусть у меня язык отсохнет, если я еще с тобой когда заговорю! - в сердцах бросила ей Нина Сергеевна и отошла, с твердым намерением сдержать свое слово, тем более, подругами они никогда не были, а служебные отношения не часто сталкивают по работе. Так, иногда подходили друг к другу поболтать от скуки. А теперь пусть обходится без нее, если не понимает, что натворила.

Нина Сергеевна поскользнулась, с трудом удержала равновесие, от перенапряжения в мышцах бросило в жар. Ничего, шептала она, скоро эти мучения кончатся, до дома метров двести осталось, а Куркина еще пожалеет о своем предательстве. Хотя таких, толстокожих, ничто не проймет, даже всеобщий бойкот.

— Милочка!

Услышала она за спиной голос женщины, с которой только что мирно разминулась на песчаной тропинке. Нина Сергеевна остановилась и удивленно оглянулась. Незнакомая. Что ей надо? Хочет спросить дорогу?

Женщина была лет на пять старше, лицо некрасивое, скуластое, взгляд цепкий, проникающий в душу. Она неожиданно мягко и жалеючи сказала:

- Девонька! А ты ведь ничего и не знаешь. Ох, худо! Порча на тебе, родимая. Сглазили, лиходеи. Меня так и шатнуло, когда мимо проходила. Увидела одно сплошное черное пятно.

Она подошла, ласково провела по рукаву остолбеневшей Нины Сергеевны и еще жалостливей воскликнула:

- Ой, горе мне! Да у тебя и сынишка никак болен! Задыхается бедняжка. Милая, ему жить осталось всего месячишко. Ты уж побалуй его, горемычного. Ох, лихо, девонька! Пойду я, родимая, горе с тобой рядом бродит.

Женщина сочувствующе посмотрела и повернулась, явно намереваясь уйти от несчастной Нины Сергеевны.

- Постойте! Кто вы? Откуда вы все знаете?

- Знание на роду мне написано, - веско сказала женщина, приостановившись и приглядываясь с какой-то колеблющейся нерешительностью. - Экстрасенс я. Слышала про таких? Нет, не хочу с тобой связываться, девонька. Пойду. Сглаз на тебе, выводить надо. Предупредить я тебя предупредила, а дальше сама решай, что и  как делать.

- А что делать? Помогите. Я заплачу сколько скажете, - умоляюще простонала Нина Сергеевна, чувствуя, как от страха немеют ноги и вот-вот вывалятся сумки из рук.

- Что ты плетешь?! Посмотри на меня. Разве видно, что я нуждаюсь в деньгах? И благодарности мне твоей не надо. Мне жаль тебя, милая, вот и остановилась предупредить. Может быть, и выкрутишься. А-то, вижу, ты и не знала, что на тебе сглаз. Все вы так ходите, ходите, и ничего не видите. Ладно, так уж и быть, помогу. Где ты живешь? Давай одну сумку, понесу, на тебе лица нет. Сын в школе? Часто у него приступы? Потом головка болит. И врачи не могут эту проклятую аллергию вылечить.

Нина Сергеевна потрясение молчала, осмысливая услышанное. Откуда эта странная, хорошо одетая женщина все знает? Неужели экстрасенсы действительно существуют? Вот такие, уверенные, решительные, властные.

Раньше она читала об экстрасенсах с усмешкой, как о какой-то небылице: забавляются люди, сами не знают чем, а потом выясняется, что чудодеи обыкновенные жулики, вроде филиппинских хилари, делающих хирургические операции без ножа. И вот, оказывается, все это правда. Иначе эти знания невозможно объяснить. Догадаться о таком нельзя. Бедный Олежка! И до восьми лет не доживет. С ума сойду. Только она сможет мне помочь. Умолю. Все отдам. Что я без сыночка?

Женщина между тем доверительно рассказывала:

- Я редко практикую. Слишком уж выматывает. Приходиться всю свою энергию отдавать, частицу себя. В последний раз Щеглова на ноги поставила и сказала себе: баста, Людмила, хватит, если ты загнешься, тебя никто не вытащит  с того света.

- У него же рак был, - робко сказала Нина Сергеевна, вспомнив кулуарные разговоры, обсуждающие болезнь и операцию депутата города.

- Правильно, рак. Что с врачей возьмешь? Они разрезали, посмотрели, покачали головами и обратно, ничего не сделав, зашили. Они были бессильны. Метастазы по всему телу пошли, а я его за три месяца на ноги поставила. Кто бы знал, чего мне это стоило? Жизнь из меня по ниточке выходила. Вот и тебя пожалела. Дура я, дура! Мне бы идти своей дорогой, а я вот с тобой. Пожалела. Меня бы кто пожалел. Странно. Очень странно. Муж где? Не разведенная, а дома мужа нет. Приходит-уходит. Зазноба у него. Маленькая. Стройная. Не чета тебе. Ишь, как разъелась, следить за собой надо, аэробикой заниматься, шейпингом, тогда и муж не будет бегать из дома.

Нина Сергеевна зажала рот рукой, с испугом глядя на женщину. У Виктора есть любовница?! Как же он ловко скрывает! А она-то думала... Какой негодяй! Она для него все, а он... Приедет с рыбалки и палец о палец не ударит. Так вот она, какая рыбалка! С русалкой хороводится. Ну, погоди, рыбачок!

Перед девятиэтажным зданием Нина Сергеевна заметила мальчишек, катающихся с железной горки, и срывающимся голосом позвала:

- Олежка, домой!

Маленький черный комочек отделился от всех и, подбежав, уткнулся ей в живот.

- Так вот ты какой, Олежка! сказала женщина, присаживаясь перед ним на корточки,- Большой. Мужчина. А я тетя Люда, мамина подружка. У тебя есть друзья? Много? Три? Ну и хватит. Давай руку, видишь, маме тяжело так стоять.

Нина Сергеевна с удивлением посмотрела на сына, который обычно дичился незнакомых, а сейчас без капли застенчивости смело дал руку и пошел рядом. Видно, не зря она экстрасенс. Слово-то какое. Обнадеживающее.

Она была сильно взволнована, нервы обнажены. Казалось, еще немного, и бросится на колени перед женщиной, умоляя спасти сына, семью. Ведь сумела разглядеть чужое горе среди тысяч прохожих. Значит, и вылечить сумеет.

В прихожей женщина сняла пальто, сапоги, норковую шапку и по-хозяйски, без приглашения ошалелой хозяйки, вошла в зал. Нина Сергеевна с сыном потянулись следом.

- Ты не обращай на меня внимания, делай свои дела. Накорми Олежку, сама поешь. Небось, проголодалась? 

- Может быть, и вы с нами?- несмело предложила Ниш Сергеевна, лихорадочно соображая, чтобы такое приготовить на скорую руку, не угощать же экстрасенса молочной кашей?

- Нет, мне кроме чая ничего не надо. Иди, оставь меня одну. Я тут посижу, отдохну, буду настраиваться на лечение. Это не так просто. Олежка у тебя третий?

- Он од-дин у меня, — заикаясь, произнесла Нина Сергеевна.

- Сейчас один. А был бы третьим, если бы двое не умерли недоношенными. С Олежкой на сохранении лежала? Думаешь, я ради чего это тебе говорю, чтобы тебя поразить, произвести впечатление? Нет. Мне надо, чтобы ты поверила в меня, открылась душой, как Олежка. Вместе нам легче будет отвезти
беду. Ну, ступай.

Как сомнамбула Нина Сергеевна вышла на кухню вместе с Олежкой. Молча опорожнила сумки. Вылила молоко в кастрюлю, налила воды в чайник и включила электроплиту. Отрезала колбасы притихшему Олежке и сама взяла кусок, не чувствуя ни вкуса, ни аппетита.

Какая страшная жизнь. Еще немного и было бы поздно. Хорошо, когда такие люди есть. А она могла бы пройти мимо, как тысячи других проходят. Но они не экстрасенсы, не видать, что кому-то плохо. Было бы замечательно, если бы Олежка избавился от этой напасти. Никаких денег не жаль. Здоровье сына дороже. Что за женщина! И денег не берет. Как же ее отблагодарить? Ни в чем не нуждается, одета с иголочки. Модный шерстяной костюм серого цвета с синими стилизованными цветами.

- Мам, молоко!

Она очнулась, но было поздно: белая пенистая шапка вывалилась на плиту и обуглилась. Машинально взяла посудную тряпку и стала вытирать сбежавшее молоко. На кашу уже не хватит. Закипел и чайник. Нина Сергеевна сделала свежую заварку и позвала гостью.

- Нет, сахара и варенья не надо. Если можно - стакан, не люблю чашек.

Нина Сергеевна беспрекословно выполнила просьбу. Кто знает этих экстрасенсов, какие у них вкусы. И как с ней заговорить, о деньгах и слышать не хочет, а отблагодарить надо, она вон всю себя отдает, сгорает.

Женщина задумчиво смотрела перед собой и маленькими глоточками пила горячий чай, сжав стакан обеими ладонями, словно согревая их. Но Нина Сергеевна видела, что она не замерзла, видимо, такая привычка. У нее самой есть дурная привычка: задумавшись, манерно оттопыривать мизинец и разглядывать, будто какое-то сокровище.

- Молоко осталось? - вдруг спросила женщина.

- Налить?

- Себе налей. И тоже, как я чай, медленно выпей его. Так надо.
Нина Сергеевна не любила теплое молоко, но послушалась, выпила. Олежка допил чай с пряниками и встал из-за стола. Поднялась и гостья.

- Ну что ж, приступим. Пойдем, Олежка. Ты ляжешь на диван, и будешь лежать спокойно-спокойно, а я помашу ручками, отведу от тебя болезнь. Потом ты встанешь, и уже никогда-никогда не будешь болеть. Договорились? Вот и хорошо. Прекрасный у тебя сынишка. Послушный. Маму любит и папу. Вот так. Хорошо мы легли. Ровненько. Тельце расслабь. Ты ведь меня не боишься? У меня нет ни белого халата, ничего нет. Пустые руки. Теплые руки.

Женщина вдруг в нерешительности остановилась, поводя руками из стороны в сторону, как бы прислушиваясь ими к чему-то.

- Фон. Неприятный фон. Надо экранизировать, - как бы про себя, говорила она, - с таким фоном я не слажу, бессильна.

- Обои? - недоуменно опросила Нина Сергеевна.

- Нет, Золото и деньги. Большая сумма денег. Они создают мощный противодействующий фон. Его нужно изолировать.

- Как? - испуганно выдохнула Нина Сергеевна, вспомнив, что у нее и в самом деле есть крупная сумма, приготовленная на холодильник. А из золота - только одно обручальное кольцо,

- Мужской носовой платок есть? - быстро спросила женщина. - Разверни на столе, на него положи деньги и золото.

Нина Сергеевна с трудом освободила палец от кольца, которое не снималось двенадцать лет. Из шифоньера, из-под кипы простыней и пододеяльников достала пятисотки, положила на платок и вопросительно посмотрела на женщину.

- Свяжи концы платка и положи узелок в мое пальто. Она и будет экранизировать фон. Не бойся, мне от тебя ничего не надо. Мы не имеем право брать деньги, иначе лечение не будет иметь той силы. Сама же потом и возьмешь, куда положила.
Она снова повела руками по воздуху и недовольно поморщилась.

- Слабее, намного слабее. Значит, не все положила. Эффективность пропадает. Ты же видишь, я к ним не прикасаюсь.

- Но у меня, действительно, ничего не осталось! Разве что, в кошельке десятки и мелочь.

- Клади все в платок. И, пожалуйста, побыстрее, у меня зря энергия уходит.
Нина Сергеевна достала из кошелька все деньги, даже мелочь, и, развязав платок, положила в общую кучу, снова завязав на два узла.

- Ты не все положила, - строго встретила ее женщина. - Здесь, внизу что-то есть,- она указала на левую створку шифоньера.

Нина Сергеевна с недоумением посмотрела туда и вспомнила: Виктор, уезжая на работу, всегда снимал кольцо, чтобы не потерять, когда придется отмывать руки. Кольцо он кладет в кармашек "дипломата", в котором хранит рыболовные снасти: блесну, лески, крючки. Она быстро достала кольцо и бросила в карман темно-бордового пальто. На это раз женщина удовлетворенно кивнула.

- Вот теперь все. Ты, Олежка, не заскучал еще? Какие мы копухи, собрать толком ничего не можем. Ты уж извини.

Нина Сергеевна с надеждой смотрела, как женщина ловко обращается с сыном, который послушно расслабился и с любопытством смотрел на необычные приготовления.

Женщина медленно и долго водила руками над телом мальчика. Вот руки еще более замедлились над лицом, двигаясь от лба до подбородка. Три легких движения и Олежка закрыл глаза, полностью доверяясь женщине. В свои восемь неполных лет он перенес различные способы лечений, а нынешнее казалось и вовсе безобидным. Руки женщины остановились над головой и мелко задрожали в страшном напряжении, словно из них лился поток невидимой и благотворной энергия. Дрожь усиливалась, переходя на плечи, а затем и на все тело.

Это было страшное и волнующее зрелище. Нина Сергеевна была готова закричать, если бы не видела спокойное и безмятежное лицо сына. Но вот женщина бессильно уронила руки вдоль тела. На лбу появились капли холодного пота, и она неожиданно бодро сказала:

- Вот и все. Можешь вставать. Больше болеть не будешь. Олежка будто ждал этих слов, открыл глаза и скатился с дивана. Женщина обняла его за плечи и что-то пошептала на ухо. Он кивнул и  пошел в свою комнату.

- Ну, а сейчас займемся тобой. Ложись на диван. Расслабь тело и полежи спокойно. Хорошо. Еще расслабься. Ты чувствуешь, руки наливаются тяжестью. Ты не можешь их поднять, и не пытаешься. Тебе хорошо и приятно. Вокруг тебя тепло и радостно. Тело окружено веселыми оранжевыми воздушными шариками. Ты слышишь, они шепчутся, смеются от счастья. Доносится звон золотых колокольчиков, растущих на зеленом лугу под голубым бездонный небом. Ты видишь горячее красное солнце. Ты медленно приближаешься к нему. Становится все теплее и теплее.

Что за прелесть эти слова! От них легко и радостно. Какие красивые разноцветные бабочки! Как прекрасно они кружатся в хороводе, и она вместе с ними. Все выше и выше над деревьями, над домами с розоватыми вафельными крышами. Как приятно летать. Это самое восхитительное чувство. Еще выше к солнцу, навстречу радости и счастью. Там разгадка всех тайн, смысл ее жизни. Выше! Выше! Но почему так стремительно несется навстречу земля? Я же ударюсь! Разобьюсь насмерть! Я не выдержу этого удара! Ах!

Нина Сергеевна вздрогнула и проснулась. В комнате было темно и тихо. Свет от уличного фонаря падал на стенные часы, показывающие половину первого ночи. Испуганно колотившееся сердце постепенно успокаивалось. В первую минуту она не могла понять, почему лежит одетой на диване в столь поздний час. И вдруг она все вспомнила. Женщина-экстрасенс! Где она? Где Олежка?

Она бросилась в спальную. Сын спокойно посапывал, свернувшись калачиком на кровати, одеяло сбито под ноги. Как все-таки хорошо, когда он не болеет. Женщина ушла. А где же узелок с деньгами и кольцами?

Нина Сергеевна прошла в зал, включила свет, но узелка нигде не было. Ни на кухне, ни в прихожей. Она схватилась за щеки и тихо, саркастически, засмеялась.

Облапошили дурочку! Провели на мякине. В экстрасенса поверила. Умней других захотела оказаться. Никто в них не верит, а она вылезла. Сама свои деньги в чужой карман положила! Кому рассказать - издевок не оберешься. - Но как она все узнала? Неужели кто-то из подруг постарался? Может быть, меня разыграли? Да-а! Чего уж там, десять тысяч никто возвращать не будет, даже если и хотели просто пошутить. Вот и верь после этого в экстрасенсов и телепатию. Жульничество все, рассчитано на доверчивых простаков и на дипломированных идиоток вроде меня.

Нина Сергеевна посмотрела на правую руку и усмехнулась: от кольца еще виднелся вдавленный след. Новое придется купить на номер больше. Она проверила, закрыта ли входная дверь, выключила свет и пошла в спальную. Но уснуть долго не могла, пытаясь понять, почему все это случилось именно с ней, а не с кем-то другой?

                Ставрополь-на-Волге
                1992 год