Даниэль. Глава 5. 1

И он просто ушел.
 Собрал вещи, одеколон, книжку, фотоаппарат, ноутбук и ушел.  Он пытался забрать, как можно больше своих вещей, чтобы не напоминать ей о себе  мелочами. Но воспоминания не заберешь, как не склеишь разбитое зеркало, порванную фотографию, уничтоженное сердце. Слишком неповторимы грани их осколков, столь далекие от друг-друга , но соединяющие целое.
Ее осколок, собрал вещи и ушел.
Даниэль сидела в опустевшей квартире. Собственно говоря обстановка не изменилась и невооруженным взглядом, сложно было заметить, что что-то исчезло в неизвестном направлении, неизвестно куда. Кое-где еще остались пыльные следы, от стоявшей там прежде рамки или пепельницы, двери бездушно поскрипывая, удивлялись, почему их никто не захлопнул.
Она просто сидела на краешке дивана и глубоко дышала.  В голове проносились миллионы мыслей, судорожно налетали на друг друга, перебивая и не давая сформировать что-то более менее членораздельное, объясняющее и одобряющее…  Девушка покусывала губу и сжимала крепче руки, пытаясь унять мелкую дрожь,  прогибающую ее внутри.
Ушел, ушел, ушел – билось сердце.  Пульсировали мысли.  Срывалось дыхание.
Голова закружилась, от особо сильного вздоха и она присела на пол.
Она чувствовала его запах, поцелуи, сучила руками в воздухе, пытаясь нащупать родные волосы или ощутить покалывание щетины.  Даниэль свернулась калачиком на полу, приобняв колени и слушая тишину. В уголке мирно сопела Хоуп, не зная еще, что один из ее хозяев, больше никогда не поиграет с ней во дворе в футбол, не почешет за ушком и не помоет в пахучей воде.…
В их спальне, мерзким цоканьем отдавалось эхо часов, созвучных с биением ее пульса... Она досчитала до 153 и задумалась. Сколько цоканья прошло с тех пор, как он прикрыл дверь их спальни, после складывания вещей в рюкзак? Сколько раз стрелка прокрутилась, прежде он заказав такси, оставил свои ключи на верхней полке в прихожей? Сколько секунд,  минут,  часов он стоял за закрытой дверью, бывшего теперь, своего «дома», превозмогая боль и желание плюнуть на все, и вернуться, чтобы ночью запускать в ее волосы руки и утыкаться носом в ямочку на шее, ощущая неповторимый шоколадный аромат ее тела?..
 Сколько ступенек он насчитал, спускаясь вниз, заглушая удары сердца, мерными выдохами чисел: двадцать шесть, пятьдесят, сорок три…
Сколько фотографий порвал, пересмотрел, взял с собой?..
Количество и время.
Как многое порой определяют два эти фактора. Сколько они были вместе? Именно сегодня, они праздновали третью годовщину.  Сколько часов проводили вместе? 14 часов, если сразу после работы/ учебы домой, а если еще по делам, в магазины, к родителям, в химчистку, к подруге/ другу, кинопрокат?.
Она задохнулась, от удивления. Так мало, так мало… 
В нашей жизни так многое отделяет нас от того, что нам действительно нужно . Работа, учеба, беготня по ненужным делам, по неблизким друзьям. Мы говорим «проводим время вместе» на самом же деле большую часть времени мы тратим, большую часть времени  теряем  друг-друга..
Мысли все умрачнялись, углублялись, отдалялись от реальности. Даниэль, сжавшись клубочком на полу, мерно засыпала с последней мыслью, дававшей надежду : «Я проснусь, а это лишь сон. Это лишь сон, а ты рядом. Ты же обещал, остаться навсегда…»

Она вздрогнула, вскрикнула и проснулась . Все тело изнывало от боли, дыхание было сбивчивым, судорожным, майка прилипла к спине, но по коже пробежали мурашки . К ней боязливо жалась Хоуп, чувствуя, что хозяйке плохо.
Всю ночь ей снился он . «Прошел только день, черт возьми, лишь день, а я уже схожу с ума..».
На циферблате музыкального центра, прямо перед ее глазами, ядовито-красным светилось время: 5 утра. Бесполезное время. На работу – невероятно рано, выводить Хоуп – тоже, в клубы – уже поздно, в аптеку – не стоит.
Девушка еле успела оборвать цепочку картин и навязчивых мыслей,   возникшую перед ее глазами: о пачках со всевозможными таблетками и избавлением от вселенской боли…
- Надежда ушла, - прошептала Даниэль, пустоте. Та ответила ей молчанием и тьмой, лишь Хоуп заскулила, услышав свое имя.


***



Девушка брела по обочине, напевая какую-то незатейливую песню. Он шел позади нее, уже как полчаса, гадая: сумасшедшая или пьяная? Она «опасно» балансировала по бровке и прерывала веселую песенку, когда теряла равновесие, и становилась на асфальт. Но, не отчаиваясь, она становилась назад на бровку и начинала песню.
Сначала эта картина его изрядно веселила, и он увязался за ней, лишь бы посмотреть, что же будет дальше. Лишь позже, он осознал, насколько страшит, разворачивающееся перед ним, действие. Худенькая, почти истощенная девушка в платье-мешке, напевала не «незатейливую» песенку. Когда ветер поутих, он наконец-то услышал слова и ее голос. Хриплым ,надрывным голосом, она пела про девушку, покончившую собой и ставшую ангелом, которому нет места ни в раю, ни в аду, и теперь ее судьба скитаться по земле, распевая песни и забирая счастье у людей.
Сглотнув подступивший к горлу комок, юноша ускорил шаг. Он начал замечать очертания этой чудачки еще четче, сердце екнуло . Локти были разбиты, переливающиеся на холодном солнце, волосы . Она взмахивала руками, перед тем как падать, так, будто это было ее последним спасением.
Парень задрожал всем телом, узнав Даниэль.


Она улыбалась. Джек нервно потирал руки, улыбка его гостьи  была натянутой и вызвала лишь страх. Они сидели в его квартире, уютном небольшом помещении с огромными окнами. Парень укутал ее в теплый плед, всучил чашку мятного чая и пачку успокоительного.
Даниэль еще секунду улыбалась, а потом сняла эту жуткую маску,  поняв, что на Джека это не действует.
- Что с тобой, малышка? – заботливо и слегка испуганно спросил он, приобняв ее за плечи.  Дани, вздрогнула от прикосновений, а фамильярность, в проявляющей заботу фразе, вызвала легкую тошноту.
- Ничего. Я просто очень устала..
Джек прижал ее к груди, легонько поцеловав в лоб . Девушка утонула в запахе одеколона, чужих объятиях и колючих воспоминаниях.
- Держись, держись…- нашептывал он, порхая поцелуями по всему ее лицу.
Но она не удержалась... Первая слеза одиноко сползла по щеке и опустилась на шею, утонув в кашемировом полотне. 
- Моя ты маленькая.
Океан слез хлынул с ее глаз, она чувствовала их вкус, они неприятно липли на лицо, рубашку Джека и  размазывали тушь  по коже до подбородка. Она пыталась остановиться, хотя бы оправдаться перед парнем, но вместо слов у нее вырвался крик боли, отчаяния, который Даниэль раньше считала пораженческим, а теперь, спасительным якорем в океане боли.
Всю ночь он унимал ее слезы, утешал, выслушивал, гладил ее волосы, покрывал щеки и ресницы поцелуями, укутывал одеяло и делал чай.  Налил вина и, пожелав спокойной ночи, вышел на кухню и закурил.
Дым бился в окно, желая слиться со свободным ветром и бороздить просторы атмосферы, распахивать окна, сбивать шляпы перехожих и поднимать легкие юбки барышень, но Джек бесчувственно выдыхал дым в окно, оставляя стекло запотевшим и убивая мечты дыма о свободе.
Когда он зашел в комнату, она не спала, лишь глядела на небо, за приоткрытым окном. У него не хватало, того «негодяйства» ,которое ему обычно помогало в подобных ситуациях. Нет… сейчас оно молчало и с жалостью смотрело на Даниэль, лежащую на кушетке, в ее глазах отбивался свет луны, а слезы блестели, как две маленькие звездочки упавшие на ресницы . У него не хватало «негодяйства», чтобы переспать с ней в такой момент, когда она так уязвима. Черт возьми, нет.
Он просто стоял и любовался ее глазами, волосами, ресницами, приоткрытыми  обветренными губами и разбитыми руками, обнимавшими плед .
Джек просто не мог. Он слишком ее любил .
Она заметила его и грустно улыбнулась, глаза застилали звездочки слез. Джек нагнулся, и нежно, по-отцовски поцеловал ее в лоб, на негнущихся ногах прошел к себе… «Господи, помоги ей разлюбить его», отчаянно думал он, окунаясь в тревожные сны.

Каждое утро, он делал ей превосходное кофе, яичницу, оставлял полную тепла записку на салфетке, целовал в лоб и убегал на работу.
Первые дни,  он закрывал двери на ключ.  Аморально было держать Дани, как пленницу, но он боялся, что она сбежит и снова наделает глупостей. А по ее глазам он видел – наделала бы много.
Первые недели она не ела, а лишь сбрасывала приготовленный завтрак в мусорник, выпивала кофе и включала музыку.  В душе звенела пустота . Иногда она не вставала с кровати пару дней – укутавшись одеялом до глаз, слушая классическую музыку, иногда выкуривая сигарету  и кусая губы.  Как только он перестал закрывать двери на ключ – не приходила домой, гуляла по городу, отсиживалась в кафе, на набережных, на аттракционах ,в парках, пару раз плавала по реке на пароходе вместе с молодоженами и их гостями, и грустно улыбаясь, поднимала с остальными бокал шампанского .
Да, его квартира стала ее домом и она, не смотря на его страхи и предчувствия , всегда возвращалась…

Джек настраивал гитару, сидя под окном . На часах, мерзким зеленым цветом, светились две одинокие цифры.  3 ночи .
Даниэль, где ты, глупая?..
Джеку невыносимо было видеть, как его «маленькую» пожирает боль, выедает грусть, угнетают мысли.  Она однажды пришла с улыбкой, одиноко блуждающей по лицу, перебегающей то на глаза, мерцающие звездочками-слезами, то на губы, покусанные , но такие же аппетитные. Девушка была невероятно красива в черном платье и крупными локонами, ниспадающими на плечи.  Они сидели в комнате, на своих обычных местах – Даниэль на подлокотнике дивана, а он  облокотившись спиной о диван, с гитарой в руках. В комнате был приглушен свет, лишь луна пробивалась из-за шторы . Девушка полушепотом рассказывала о том, как невеста бросала букет на пароходе, и как все девушки ринулись за ним, а она сидя за столиком в углу, попивая шампанское, случайно его словила .. Даниэль задрожала тогда, и он не удержавшись, крепко ее обнял, прижав к своей шее, как маленькую.
- Я никогда не выйду замуж, - прохрипела она, засыпая. Он выбросил кольцо с балкона, делая очередную затяжку.
 Сейчас уже 3 ночи, а она еще не пришла.  Он выкурил пачку сигарет, но все никак не мог успокоиться. Страх одолевал душу и перед глазами все возникали страшные картины..
Раздался звонок в дверь . Сердце екнуло и забилось с невероятной скоростью, он подсочил с пола и рванул к двери, в надежде, что это Даниэль . Хотя она никогда не звонила в дверь, Джек опровергал это глупыми оправданиями «вдруг она пьяна» или просто потеряла ключи…
Не посмотрев в глазок он распахнул дверь . Это была далеко не Даниэль, перед ним стояла его соседка Моник, которая с ним периодически спала , когда обоим наскучивали постоянные отношения. Раньше они проводили в кровати все выходные, смотря телевизор, дегустируя дорогие вина, поглощая креветки или спагетти . Она голая курила на балконе, а он пил с вино прямо с бутылки. На следующее утро они прощались, как случайные знакомые и больше не здоровались до следующих безумных выходных .
Моник приходила к нему уже третьи выходные подряд, с бутылкой вина и устрицами, добавив ко всему этому грустную улыбку и глубокое декольте. Он не знал, как же ей отказать в этот раз, когда душу царапало разочарование в виде этой особи перед его порогом.
- Здравствуй, - старалась выдавить из себя улыбку девушка. Ее руки тряслись, выбивая, бокалами между пальцев, судорожную мелодию.
- Привет, - сухо сказал Джек, переступив через порог и закрывая за собой дверь. В коридоре царила тишина, нарушаемая звоном ее чертовых бокалов и судорожным дыханием. Джек пытался услышать шаги Даниэль на лестнице, но тщетно.
- Джек, может, впустишь меня?.. Проведем выходные вместе…как раньше. Ты уже 3 месяца не вспоминаешь меня, и я не знаю, что и думать, я… Нам же было так хорошо вместе.
В ее голосе послышались слезные нотки, и ему лишь на мгновение стало жаль девушку, так наивно жаждущую его внимания.
- Нет, - просто сказал он и обернулся к своей двери, понимая, что поступает, как настоящий гад.  Ему были так противны ее фальшивые слезы, ногти и груди, иного выхода он просто не видел, закрывая перед носом бедняжки дверь.
Он свалился на ковер и взял в руки гитару, чтобы унять, вновь возникшую тревогу за Даниэль.
«Черта с два я пущу эту крашеную сучку к себе в квартиру, а уже тем более в жизнь. Наверняка ее бросил очередной ухажер, или она его бросила. Плевать, пускай плачется подругам».
Джек бросил торопливый взгляд на циферблат электронных часов и громко ругнулся.  4:30 . 
Парень сел и огляделся. Комната выглядела безжизненной, каменной, когда ее поглощала тьма . До появления здесь Даниэль, Джек долго не мог заснуть ночами, сидя в этой же гостиной, чувствуя, как бетонные стены давят на него со всех сторон, чувствуя себя, будто в гробу.  Поэтому-то он и стал подрабатывать ди-джеем в клубах, имея при этом престижную работу, приглашать случайных незнакомок домой, напиваться в барах, чтобы меньше оставаться одному и думать.
Его охватило непонятное чувство вины и жалости к Моник, и уже через полчаса, после, неизвестно какого по счету, стакана джина, он проклинал себя за то, что так жестоко ее прогнал. Парень уже был готов попросить у нее прощения, но на ноги встать не смог и передумал , наливая себе следующий стакан.
К шести часам, сквозь сон, до Джека долетел знакомый смех. Он с трудом открыл глаза и отлепил щеку от барной стойки. За его дверью послышался голос Даниэль и еще чей-то мужской, что здорово отрезвило парня, словно пощечина. Громкий смех Даниэль не давал Джеку услышать их разговор. На минуту воцарилось молчание и в его дверь, в буквальном смысле слова, ввалилась Дани.  Чудесным образом она держалась на высоченных каблуках и передвигала ноги , в сторону кровати, качаясь из стороны в сторону.  Платье было забрызгано грязью, а на коленях темными пятнами светились свежие ссадины. Девушка не раз падала, заключил Джек и подскочил к ней, как раз во время, чтобы не дать упасть еще раз.
- Джек, - прошептала она ему в ухо, и прижав к себе, склонила голову назад.  Джек замер, созидая ее прекрасные плечи, ключицы и ложбинку на шее. Он наклонился к ней и вдохнул теплый аромат кожи, перебиваемый запахом сигарет  и алкоголя.  Проводя носом от волос за ушком до декольте, он пытался вдохнуть ее всю, почувствовать, прочувствовать всю Даниэль.  Бережно расстегивая ее платье,  Джек целовал ее шею, гладил шелковистую кожу коленей.
Девушка тяжело вздохнула, окунаясь в океан нежности. Голова кружилась, она лишь чувствовала его нежные руки ,теплое дыхание , чувствовала его ресницы и губы, его запах заполняющий легкие. Даниэль впивалась ногтями в его плечи, когда он неторопливо снимал с нее чулки.
Она легла на кровать и проваливаясь в бездну сна, безостановочно шептала: Марк…

…
Утром, в  четыре часа дня, ее разбудил аромат мяса, нагло пробивающийся в ее, истощенный запахами, нос.  Тошнота подступала к горлу и Даниэль предпочитала бы провалиться в сон, без запахов, звуков и других чувств. Но рассерженная, тем что ее разбудили , она уже не могла спать.
Даниэль приоткрыла глаз -  она спала на огромной кровати в спальне Джека, а он сам бегал по кухне в переднике, готовя ужин. Парень совершенно не замечал ,что она проснулась и девушка могла спокойно продолжать наблюдение. На столе в кухне, стояла тарелка с устрицами и бутылка вина с двумя бокалами, перевязанная лентой. Что-то внезапно кольнуло ее внутри, но она быстро утихомирила это чувство, убедив себя, что это он сам купил.
Оглядывая комнату, она пыталась вспомнить, что же вчера произошло. Ее чулки бережно лежали на кресле, платье валялось на полу.
Ощущения возвращались к ней, и первым делом она почувствовала,  боль в голове и пощипывания в коленях. Потом, приподняв одеяло, она ели удержала удивленный возглас. Девушка спала в чужой пижаме, а колени были замазаны зеленкой, одно, даже перемотано бинтом. Прикрываясь одеялом, Даниэль принялась за поиски своего белья и воспоминаний о вчерашнем безобразии.

….

Удивительно, но пару дней подряд у  нее было хорошее настроение . Они вместе погуляли по городу, приготовили индюшку, смотрели новый фильм в кинотеатре, а вечером, дома курили в кровати и листали книги. Иногда он начинал ее щекотать, и все заканчивалось битвой подушек, после которой они «подписывали мирный договор», выпивая бутылку вина. О ночном происшествии, не сговариваясь, забыли. Но ложась спать, иногда она даже засыпала в его кровати, они чувствовали, как тишина накаляется неловкостью. Джек помнил запах ее потрясающей кожи, помнил, как она звала его Марком, и любил ее всем сердцем, нежно целуя, пока она спала.
С каждым днем Даниэль становилась все угрюмее, чувствуя, что пытается заменить Марка, Джеком. Вина не давала ей спать ночами, есть, думать о чем-то другом, улыбаться  Джеку.  Даниэль перебралась к себе на кровать и начала планировать, как ей перебираться в свою квартиру.  Как-никак, прошел целый год , когда девушка в последний раз была у себя дома, когда в последний раз она видела Марка… Даниэль не смогла забыть.
Каждую ночь они пытались заснуть в своих кроватях, слушая мелодии городских джунглей. Их терзали невыносимые чувства, которые не опишешь красивыми оборотами, не покажешь смутными образами – только прочувствуешь сам, не разделяя эту неповторимую боль с кем-то, предоставляя всего себя только ей.
Джек чувствовал невероятное желание осчастливить девушку, дарил ей подарки, преподносил сюрпризы, обхаживал как королеву, подавая ей кофе на подносе и величественно кланяясь при этом. Даниэль смеялась, но смех ее был вымученным и грустным, поэтому он прекратил валять дурака и каждую ночь пытался придумать что-то большее, что заставило бы ее жить. Джек пресекал любые попытки Даниэль связаться или просто отыскать Марка,  узнать хотя бы, жив ли он…


***
Джек ушел на работу, когда Даниэль разлепила глаза и укуталась до глаз в еще теплое одеяло. Идти никуда не хотелось,  ей надоело убегать от проблем .
На душе была огромная глыба льда, не дающая спокойно вздохнуть или хотя бы встать с кровати. В безрезультатных и глупых попытках найти его - она теряла себя.
 Душу кромсало непонятное чувство злости, жалости, пустоты и смесь всех возможных чувств, когда-либо пронзивших ее душу, а одновременно – полная пустота.
Не смотря на свои яростные побуждения о побеге из квартиры Джека, Даниэль понимала, что излечивается благодаря ему. Теперь вечной спутницей ее жизни (и души, конечно же) стала не боль, а пустота.
Кутаясь в одеяло, она окуналась в столь беззаботное прошлое, когда и в ее квартире пахло завтраком и свежим кофе. Она чуть было не потянулась за телефоном, обычно лежавшим на прикроватной тумбочке, но рука безвольно упала вниз. У Джека не было прикроватных тумбочек, да и телефон  она не включала целый год, ведь если она искала Марка (а он ее) , то уж точно не по мобильному. 
Слезши на пол ,  девушка запустила руку под кровать и достала коробку из под обуви, наполненную всякой ерундой. Порывшись в горе мусора из воспоминаний, она выискала свой сотовый, и глядя на него, как на священный Грааль, нажала кнопку включения.  Ничего не произошло.  Он был разряжен , но жив.
Спустя час, на экране появились первые буквы приветствия; Даниэль задержала дыхание.
Миллионы смс, пропущенных звонков, акций, событий и другой ерунды посыпалось на нее из маленького экранчика.  С последним  отчаянием она пыталась разглядеть среди тысячи, знакомый номер , знакомые буквы, но тщетно .
Яростно бросив телефон на пол, она ушла в кухню, налила себе вина и присев на пол, замерла.
Тишину нарушал топот соседей сверху, мерный гул холодильника, и нарастающие раскаты приближавшейся грозы. Она сидела в уголке, глядя в пустоту,  и думала, думала...
«Как же.. Любил так. А затем бросил, не позвонил  ни разу. Даже не узнал как дела. Не попытался отыскать, забрать, излечить  свою маленькую. Почему я никогда не задумывалась, может на самом деле и не любил?..»
Пустота в душе ехидно рассмеялась .
В кухне темнело, то ли от грозы, то ли от того, что наступил вечер, а она потеряла счет времени, витая в собственных мыслях, выпивая бокал за бокалом.
Даниэль распахнула окно, запустив внутрь запах дождя и грозы . Сердце удовлетворенно затрепетало, чувствуя, как накалился воздух, будто видя, как по каемке неба переливаются молнии.
Раздался гул. Нарастающий неприятный гул и тишина.
Бокал в дребезги .
Смс.
От него. Только ведь подумала. Дрожащими руками, не попадая на кнопки, кусая до крови губы.
«Здравствуй! Как ты там?»
Дыхание сбилось, сердце остановилось, даже гроза, кажется, прекратила свой нарастающий шум.  Как ты там? КАК ТЫ ТАМ?!
Да, черт возьми, знаешь ли ты, сколько бессонных ночей я скиталась по улицам в надежде встретить тебя? Сколько литров выпила , сколько сигарет выкурила, сколько слез выплакала, сколько надежды потеряла?! Как ты смеешь! Как ты смеешь спрашивать меня как я, (да еще и смской!) после того, как  намеренно бросил одну, бросил прямо в отчаяние, в руки пустоте…
Как ты там.
« Зачем ты спрашиваешь?» 
Зачем, прошел же год!  Целый год недосыпаний, боязни чужих прикосновений, нежизни. Бесцельного скитания по Парижу,  алкоголизма и нервных срывов, доходящих до попыток самоубийства. Зачем?
«..Тогда не буду мешать»
И мир померк.

***
Джек ехал домой поздно.  Слишком поздно, как для обычного будничного дня и попадая из пробки в пробку, покупал ей в каждом квартале что-то запоминающееся. Он вез домой сладости, цветы, рамки,  краски, два багета и шампанское, чтобы отпраздновать их год совместного проживания вместе. Он видел, что в последнее время, она чувствует себя чужой в его квартире, безумно боялся, что она уедет, или – что хуже –  восстановит с Ним связь.
Пару дней назад Джек нашел ее телефон , складывая вещи девушки в шкаф, вытряхивая мусор из сумки.
 Марк звонит ей, а в последнее время особенно часто . Джека пробирала дрожь. Он удалил все вызовы, все телефоны, все смс от Него.
Желая ей счастья, он не хотел изолировать Дани от мира или Марка (что было для нее, по сути, одним и тем же), но это был единственный выход. Прошло же, черт возьми, почти полтора года!..
Клялся сам себе: «Больше она никогда не почувствует боли»

**
Она курила, жадно затягивалась аж до перехвата дыхания. В глазах темнело, она выдыхала . Всего три сигареты лежало возле ее дрожащей руки и девушка чувствовала, как внутри расползается напряжение . Трех будет маловато .
Даниэль держалась, невероятно мужественно, невероятно долго. Почти полгода она не проронила не слезы, убеждая себя и окружающих, что «все пройдет со временем», но не прошло. Время шло, но «все» почему-то не проходило, она так же любила его.
Держалась, до сегодня.
Чувствуя то, гложущее ее, желание сбежать, Даниэль решила – якобы на прощание и в знак благодарности – убрать в его квартире.
Кухня была самым желанным местом для «уборки-расследования» Даниэль. Каждый сантиметр кухни она изучила, потрогала, почитала, понюхала. Сколько воспоминаний скрывалось в ее стенах. Сколько чудесных рассказов слышала девушка об этом уютном месте квартиры  - незабываемые пьяные вечера с друзьями, творческие ужины с коллегами, переходящие в скандальные и исторические разборки, мальчишник, безудержный секс недалеко от холодильника, романтический ужин, семейные обеды, встречи, самые интересные его работы, написанные под вот этим вот потолком!..
Ее охватило загадочное чувство чужих воспоминаний. Девушка принялась за самое интересное, «открытие величайшего клада» - уборка в шкафах. Дорогие вина, пачки рождественского печенья, презервативы, засушенные цветы, смятые эскизы, сковородки-кастрюли-тарелки-ложки-чашки, фотоальбомы. Даниэль ликовала. Принявшись за следующий шкафчик, висевший прямо над ее головой, она хорошо хлебнула старого белого игристого, которое они не допили прошлым вечером.  С первого раза ручка не поддалась, с десятого тоже. Заинтригованная и опьяненная вином девушка взяла отвертку, еще вина и стала откручивать петли. Первый шуруп упал на паркет, и дверца не выдержала натиска изнутри. На нее посыпались снимки, и письма. Сотни писем накрыли ее с головой. Конверты, подписи, различные марки и страны…но имя.. Марк, куча писем от Марка…. Даниэль прикрыла ладонью рот..
- Дорогая, а я с устрицами! – воскликнул Джек, входя в квартиру. Послышался грохот, она видела, как вино, устрицы и остальные пакеты оказались на полу. Лицо ее соседа было белее смерти, он судорожно сглотнул, подходя к ней.
- Д-дани… - его руки дрожали, но он все же пытался взять ее за руку ,чтобы утешить  . Девушка не отнимала руки от лица, лишь огромные глаз смотрели на него. Взгляд… Этот взгляд заставил его вздрогнуть.  Разочарование, недоверие, страх, отвращение, боль – в одном лишь взгляде.
- Д-даниэль? – неуверенно сказал Джек, чувствуя , как она пятится назад, выдирая руку.
- Что? – голос Даниэль словно гром отбился от стен пустой комнаты. Хрипловатый, будоражащий голос, любимой его девочки.
- Что?! – повторила она еще более угрожающе, голос ее срывался на крик, - Что, черт возьми, это все означает? Какого черта?!
Даниэль одним взмахом руки сбросила вымытые недавно бокалы, сохнувшие на барной стойке. Осколки поранили ее руки, но девушка не остановилась. Досталось так же тарелкам, кувшинам и чашкам. А Джек все стоял на месте, слегка облокачиваясь на тумбочку, не в силах остановить ее,  хоть что-нибудь сказать, не в силах даже моргнуть.
Он молча наблюдал за разгорающейся истерикой, за драматическим крушением собственной кухни и дружеских отношений.
Внезапно все смолкло, Дани осела на пол, руки кровоточили, заляпывая письма и фотографии алыми каплями, растекающимися по ним невыразительными разводами.
Джек собрал все оставшиеся силы и сев рядом, обнял ее за плечи, так крепко, как мог. Девушка словно не заметила этого, так же безучастно глядя куда-то вперед и громко, надрывно всхлипывая-дыша.
- Прости меня, - говорил он ей в шею, - Прости. Я хотел, чтобы ты никогда больше не думала о нем, никогда больше не чувствовала боли, чтобы ты была свободна в душе, счастлива. Я видел, как горели твои глаза, когда я рассказывал тебе «кухонные истории», я мечтал, чтобы ты сама пережила такие же теплые воспоминания, забыв о том мраке, который заполнил твою жизнь.
Даниэль успокаивалась, дышала глубже, глаза блестели теплым светом.
Тяжело вздохнув, Джек заключил, сжав ее еще крепче, опасаясь новой волны истерики:
- Хватит страдать, хватит бежать от проблем , от желания быть счастливой, не смотря на него. Он писал тебе, только потому, что ты не писала ему. Он…у него другая, он же уже счастлив…
Дани выпрямилась, как струна. Резко так, отбросив его крепкие объятия. Глаза светились силой, возмущением и гордостью, голос изменился до неузнаваемости:
- Другая?  - ни следа истерики, слез, хрипа – после таких криков. Ни-че-го .
Джек кивнул, отдавая ей письмо. Она бережно взяла его, оставив потеки крови на тонкой бумаге.
- Пора бы отпускать. Я знаю, ты пыталась целый год забыть, но не так просто забыть человека, с которым тебя связывало так много боли, так много счастья. Да, я знаю, вы могли даже пожениться, но.. Пойми. Он просто ушел, а ты осталась. Это не конец света, это естественно. Ты закрылась от меня, от мира. Ты не плачешь, не говоришь, как тебе больно, но я вижу твой опустевший взгляд, слышу по голосу. Не стань совершенно пустой, не истощай душу страданием.
Даниэль так и держала то письмо в кровоточащей руке, с каждым словом Джека, сжимая его все крепче.
- Останься со мной, прошу. Дани… Я.. Я же люблю тебя.
***

Марк в ярости бросил телефон на кровать. Сегодня, в день его помолвки, он мечтал лишь об одном – чтобы Даниэль позвонила, или хотя бы взяла трубку. И тогда бы никакой помолвки, свадьбы по расчету, торжественного ужина, напыщенных гостей, тогда он сорвался и приехал бы к ней, с букетом ромашек, со всеми вещами и фотоаппаратом. Из Англии, в Париж. Первым же рейсом, первым же поездом, да хоть на машине . Приехал бы и никогда бы не исчезал, никогда бы не ушел.
…Но холодный голос девушки, извещал о «недоступности абонента» Даниэль. И он понимал это.
Как никогда раньше.
Марк рухнул на кровать. Накрахмаленная рубашка, выглаженный пиджак – он чувствовал себя обмотанным подарочной бумагой. Подарком, который преподносили из вежливости, совершенно бесполезным, но красиво выглядящим подарком…
….
Целый год Марк пытался смириться. Пытался найти оправдания своего ухода. Пытался найти в себе злобу на Дани, чтобы не чувствовать желания вернуться, прижать ее  к плечу и заснуть под мерные раскаты грома. Поиски не увенчались успехом. Собственная жизнь рушилась из-за собственных поступков, собственной гордости. Парень никогда не чувствовал себя таким мерзким, грязным… он был запачкан словно изнутри, его пожирало чувство вины, тоски и отвращения к самому себе. Из-за этого он не мог звонить, не мог ей написать, хотя каждую ночь, бессонно утыкаясь взглядом в потолок, глубоко дыша, чтобы усмирить бешеное волнение за свою (а может уже и нет) девочку.  Она одна, разбитая, искалеченная болью, наказанная (непонятно за какие грехи) такою судьбою – быть брошенной. Абсолютно всеми.
Именно в тот момент, когда в миллиардный раз эта сама мысль, словно нож, пронзала его голову, Марк чувствовал себя мерзким, грязным…да просто куском дерьма!..
Чувство вины, настолько выедающее душу, что существовала, дышала и моргала, лишь  внешняя «оболочка» Марка. Живой труп журналиста бродил по улицам Лондона, в поисках волшебного эликсира, возвращающего к жизни.
И нашел.
После торжественного оглашения родителей, о его свадьбе, которая будет проходить в их фамильном замке (звучало это скорее, как приговор суда к пожизненному заключению или казни) весною, с какой-то замечательно красивой и сказочно богатой девушкой.  Вот почему он ненавидел своих родителей – сколько бы миллионов, особняков, прислуги они не имели, никогда они не отказались бы от приумножения их числа, а уж тем более уменьшения. Даже ценою посягательства на право выбора и свободу сына.
Поскольку уважение к семье было сильнее, чем ненависть к ним, ему пришлось согласиться. Тем более, что они обещали, что «это всего на пару месяцев», пока они «не приведут свои финансовые (особенно уважительным и подчеркивающим тоном) дела в порядок».

Чувствуя себя загнанным в угол зверем, парень дал задний ход. А попросту – испугался и окончательно сломался.  Убегая от реальности в клубы, на частные вечеринки и в массовые сборища людей, он, с помощью еще нескольких ребят, отыскал свой «эликсир жизни» - наркоту.
Чистые, отполированные столешницы барных стоек  так и пестрили «дорожками», «колесами» , «ширками» и прочими «магическими принадлежностями» .
Светомузыка била в глаза, звук то включался, то выключался в ушах, мир пестрил красками, и словно в калейдоскопе люди меняли свои формы и цвета . Кто-то пропалил Марку брюки косяком, и дыра на джинсах начала расползаться, поглощать , вначале  его ноги, затем и все тело, людей и растеклась в темноту перед глазами. Он громко смеялся, махая руками перед глазами, но ничего не видя. И из сплошной, аквариумной тишины грянула музыка.
Его разбудил тихий женский стон. С трудом разлепив глаза, Марк пытался оглядеться, вздохнуть и сообразить что произошло. Поскольку выполнять сразу столько действий он не мог, парень закрыл глаза и набрал воздуха в легкие. Горло болело невыносимо, требуя ледяной воды и,  целиком поддерживая голову, таблеток от похмелья.  Мозг потихоньку включал свою работу, и он решил открыть глаза. Перед ним была темнота, сбоку тоже, внизу тоже. Панический страх охватил его, словно железный кулак, сжавший душу.
«Я ослеп!!!» - вопил мозг Марка, пытаясь хоть что-то почувствовать, увидеть, услышать.
Через секунду, к нему вернулись чувства . Боль в голове была невыносимой, и не только из-за похмелья и травы, похоже он еще и разбил себе бровь и висок, кожу неприятно щипало и пекло. На глазах была бархатная повязка, не дававшая парню сообразить, где же он. Яростно сорвав повязку, через секунду Марк пожалел об этом. Яркое солнце ударило в глаза, и его чуть не вырвало от боли пронзавшей одновременно голову и глаза. 
Комната была маленькой, заваленной книгами и журналами. Вещи были раскиданы по полу, полкам и рабочему столу.  Грязные носки, белье и ненужные листки конспектов (или еще чего-то подобного) тоже нашли себе место по всей поверхности пола. Марк был укутан в легкое одеяло, местами сбившееся и вылезшее из белоснежного пододеяльника. Рядом, на прикроватной тумбочке стояла тарелка, наполненная мутной, красноватой водой, в которой плавал размокающий бинт. Его снова затошнило.
Повернув голову в сторону кровати, он увидел ту, с которой он провел ночь, которая его разбудила. Она так же смотрела в глаза парню, но в ее глазах не было той ошарашенности, лишь легкая грусть и тепло. На удивление (и радость!) Марка, это была красивая девушка, с резковатыми чертами лица, наверное, из-за ровных темных бровей, совершенно, казалось бы, не сочетаемых с яркими голубыми глазами. Темные волосы, беспорядочными волнами были раскиданы на подушке. Аппетитные, слегка обветренные губы, и рассыпанные по щекам и носу веснушки. Марк молча насыщался ее великолепием, видя в ней отголоски лица Даниэль, вспоминая, как просыпался с Даниэль, смотрел на Эмильен (казалось, так ее зовут), а видел – свою любимую.
- Доброе утро , - прошептала она, протягивая руку к его подбородку и нежно поглаживая 4-х дневную щетину.  Ее улыбка сияла. Неужели она действительно думала, что Марк помнит, что же было вчера, и каким образом он оказался в кровати незнакомой девушки.
- Я сделаю кофе, - сообщила она , все так же лучезарно улыбаясь. Совершенно голая, она вышла из комнаты, намеренно не закрыв двери, чтобы Марк мог видеть ее и на кухне. Радостно напевая песенку, Эмильен  молола кофе одной рукой, не стесняясь своей наготы. Казалось даже наоборот, ее прельщала та мысль, что он наблюдает за ней, столь непринужденной и сексуальной. Хотя она его скорее пугала и внушала недоверие.
Воспользовавшись тем, что девушка  что-то искала в нижнем ящике шкафа, Марк принявшись за поиски своих вещей, торопливо оделся.  Взяв ей что-то, чтобы прикрыться, он тихо прошел на кухню.
Швырнув на пол рядом возле нее халат, он тихо поблагодарил ее и выбежал из квартиры на лестничную клетку. Бежал он до тех пор, пока перед глазами не перестало стоять ее удивленное лицо.

Неделю, он старался не появляться дома, опасаясь звонков родителей  и Эмильен (он не помнил, обменялись ли они телефонами).
Ночевал в гостиницах, у знакомых,  иногда вообще не ночевал – блуждая по городу, дигустрируя вино в барах и кабаках. Повсюду, где бы он ни появлялся, его шествовали, как важную шишку. Поскольку  Марк был французом  и разбирался в вине, все завсегдатаи бара уважали его за эти знания и отменную щедрость ( напиваясь Марк «угощал всех», резко ставя бокал на стол).
После таких пьянок, он чувствовал себя еще большим ничтожеством. 
 Появившись наконец-то дома, парень сразу отправился в душ, отмывать воспоминания прошедшей недели.
Автоответчик мигал ; 10 сообщений от родителей с яростными воплями, одно из банка, одно от какой-то девушки, с которой они напились во вторник и она, смеясь и запинаясь, просила его вернуть ей лифчик.  И еще одно, задержав палец  над кнопкой удаления, он повторно пробежал взглядом по номеру . Затем еще, и еще  . Его бросило в дрожь, дыхание перехватывало.
Даниэль… Даниэль! Она позвонила!.. Это знак!
Переполняемый радостным возбуждением, он включил запись, надеясь услышать ее голосок, обычно немного неуверенный и ломкий по телефону.
Голосок оказался не ломким, а уверенным, грубым , и явно сквозящим неприязнью. Более того, он был мужским . Джек представился, а затем объяснял, что Марк лишь мешает Даниэль двигаться дальше, она остановилась, поглощенная болью и непониманием сложившейся ситуации.  И просил больше никогда не звонить, потому что он позаботиться и об этом . Ни один его звонок/смс/письмо не дошло до Даниэль .
Марк сжал кулаки от бессилия и безудержного желания приехать в Париж и подправить лицо Джеку, от мысли, как это грязный урод касается «его девочки», как пытается заменить собою его!..
Он швырнул автоответчик в стену. Тот, жалобно издав последний визг, разлетелся на куски пластмассы и проводов.
Парень охватил голову руками и закрыл глаза. Всполошенные голоса соседей, звуки машин, гудящих труб, отдаленная музыка ресторана-бистро во дворе его дома.
Наверняка бы Даниэль понравилось здесь, уютная, маленькая комната, не заставленная лишней мебелью, огромная кухня, большие старинные окна…
Перед глазами вновь появилась картинка из серии «Даниэль в руках мерзкого ублюдка Джека» и он, потрясши головой, набрал телефонный номер родительского особняка.
Помолвка была мигом назначена на весну.
Еще одна неделя свободы, которую Марк, с отчаянием и замкнутостью в собственных мыслях, проведет загородом у родителей ,помогая устроить и оформить весь этот цветочно-кружевно-денежный ад.
…
С будущей женой, он должен был встретиться на кануне их помолвки .
С абсолютным безразличием, Марк валялся на мансарде перед большим телевизором, смотря прогноз погоды в Париже, мысленно призывая грозу.
Раздался звонок в главный вход, который, словно колокол оповещающий о беде, разлетелся мерзким гулом по дому. Горничная поспешно побежала к гостям, принимая вещи, подарки и верхнюю одежду.
Марк чувствовал, что его покою и «медитации о грозе» пришел конец. И действительно, через пару секунд в его дверь постучала Маришка, одна из служанок, вечно запинаясь и краснея, она сумбурно передавала Марку «приказы» его матушки, и прочие известия.
Скромно склонив голову, она сообщила ему о приезде мадемуазель Арну. Юноша кивнул и одобряюще улыбнулся ей. Служанка густо покраснела и поспешно рванула к двери. Раздался возглас, затем громкий, заливистый смех и сквозь ропот смущенной и пристыженной служанки, он услышал французский с английским акцентом.
- Ma chere, прекратите сейчас же извинения! Если бы Вы, сбили меня с ног, вот тогда бы мы с вами поссорились, тем более Вы явно от чего-то убегали, не от месье Бине, случайно?
Последнюю фразу она закончила уже в его комнате, лучезарно улыбаясь ему.
- Ну, здравствуй, Марк. Голова зажила? – насмешливо спросила Эмильен, облокачиваясь на дверной проем.

День помолвки начинался с очередного похмелья - в поисках минералки и таблетки, Марк заметил во дворе Эми, командующую рабочими, заносившими во двор мебель и декорации.
Умывшись в кухонной раковине, он продолжал удивляться ее бодрости, настойчивости и хорошему виду, после вчерашнего разгула.
Эмильен знала, зачем их «женили», но была совершенно не против, ведь честь их семьи, так же, как и ему, была дороже гордости и предрассудков.
Ночь в клубе, она ему с насмешливой, ядовитой улыбочкой, расписала от начала, до самого утра. Разбил голову он, а точнее ему, в пылу драки. Бутылкой  чудесного красного вина он получил по лбу, и чтобы не вызывали жандармов, их «противники» отвезли его к ней домой и помогли уложить в кровать, а она всю ночь ухаживала за ним, смыла кровь, обработала царапины и порезы.
-.. А то, что утром я была голой, был розыгрыш. Было интересно взглянуть на твою реакцию, - подытожила она, заливисто рассмеявшись.
Марк покраснел, вспомнив свою реакцию.
В целом Эмильен была интересной, настойчивой, образованной девушкой и ему понравилась. Разгул в клубе, в котором они случайно встретились, устроили ей подруги, а увидев его (и узнав с фотографий) девушка сразу решила познакомиться, все-таки замуж скоро…
Всю ночь они пили вино и болтали в его комнате, включая классическую и рок музыку, замолкая лишь на самых душераздирающих моментах в песнях.
Он рассказал ей о Даниэль. Вот так просто. Целый год  держал в себе все чувства, эмоции и мысли, стараясь, чтобы никто ничего не понял, не узнал; страдая, терзая себя сомнениями – Марк рассказал едва знакомой девушке, о своей маленькой.
Эмильен выслушала его внимательно, вставляя свои комментарии, хваля ее привычки и улыбаясь, когда в его глазах мелькали слезы или когда они светились воспоминаниями.
Марк закончил рассказ и наконец-то вдохнул. Вдохнул как-то иначе, сердце не забилось быстрее, предупреждая о новом приступе волнения, нет.  Тяжести поуменьшилось - в душе и в голове пока все улеглось, всем нутром парень чувствовал – все еще будет хорошо. Глаза слипались, вино кончалось. Эми поцеловала Марка в лоб , пожелала спокойной ночи и попыталась встать с кровати. Но крепленое вино подействовало на нее антигравитационно и Марк «великодушно разрешил ей спать у него», за что получил подушкой по голове.

И вот, сегодня, он помолвиться с этой замечательной девушкой, понимая, как бы прореагировала Даниэль, как бы возненавидела его, за это предательство. Хотя, возможно она уже его ненавидела, ведь ни одно письмо не пришло ей, ни одно она не открыла, закусив нижнюю губу и пальчиком проводя под словами, разгадывая его закарлючки,  ни одно не понюхала, не прочувствовала, не поняла как никто другой, так, как он хотел бы… Он чувствовал, что должен сделать хоть что-то, что-то большее чем простые смс и письма. Что-то…
Из потока мыслей его вырвал тихий стук в дверь . Все так же лежа на кровати, недалеко от отброшенного в ярости телефона, повторяющего, что Даниэль недоступна. Марк лишь приподнял голову, посмотреть кто там.
Эмильен. В черном платье с круглым вырезом декольте. Она улыбнулась и села возле его руки, глядя на него сверху с такой же теплой улыбкой .
- Я знаю, тебе сложно будет полюбить другую. А уж тем более меня. Но никто не заставляет. Это всего лишь помолвка, мы распишемся, заключим контракт о соединении этих чертовых королевских семей – родители получат деньги, и мы снова окунемся в свои жизни. Я в свое одиночество – ты в свое.
- Я знаю, - прошептал в ответ Марк, глядя в потолок. – Просто представлял…все совсем иначе.
- Я уверенна, что она тебя еще не забыла, все еще любит. Девушки не забывают тех , кто подарил им второе дыхание и сделал своими королевами. Ты любишь ее, но черт возьми, какой же ты идиот, что ушел…
Марк кивнул, чтобы смахнуть слезы.

***
Даниэль набрала последнюю цифру и, как можно больше, воздуха.
 В трубке послышался лепет на английском. Дани жестко прервала девушку:
- Могу я услышать месье Бене?..
- Мадемуазель, у месье Бене сегодня очень плотный график… - возмущенно картавила по-французски, служанка.
- Это был не вопрос, ma chere, скажите Марку, что это Даниэль. Даниэль Деверу.
Тишина невыносимо давила на виски, она слышала голоса с другой стороны трубки, и пыталась утихомирить нарастающий восторг от  того, что она звонит в Англию, да еще и Марку!
В руке она держала пропитанную кровью открытку – свой пригласительный на свадьбу. Скромно, лаконично и высокомерно (даже на свадебной открытке красовался герб их рода), все в духе его матери.  Никогда бы не подумала, что буду приглашена, на свадьбу моего жениха… - рассеяно промелькнуло в голове Даниэль.
В ее пригласительном, небрежным подчерком Марка, было написано ее имя и номер телефона его особняка.
Он знал, что она не приедет, но надеялся, что позвонит.
Девушка услышала, как судорожно схватили трубку. Вместо приветствия послышался глубокий, отчаянный вздох. Не находя слов, она лишь крепче прижала трубку к уху, закусывая губу.
- Здравствуй, - выдохнули они одновременно.  И рассмеялись, выпуская наружу слезы, выдыхая боль, высмеивая все, что они пережили за это время.  Это был спасительный смех. Смех, вместо отчаянного крика SOS, так же спасающий души.
*
Она прятала лицо уткнувшись в собственные ладони. Джек положил руку ей на плечо и крепко сжал, боясь отвлечь или расстроить еще больше.
Даниэль тяжело дышала, пытаясь сжимающую изнутри тревогу и грусть. Грусть была тяжелой; свинцовая гиря повисшая душе и мерно раскачивающаяся в такт биения сердца. Грусть в миллионы раз тяжелее боли, она оттягивает жизнь, отдаляет на задний план все – друзей, работу, близких, еду. Боль подпитывает, подпитывает изнутри все эмоции, превращая их в чистое, неповторимое чувство, не раздираемое неопределенностью  на кусочки. Боль вдохновляет на поступки, творчество, решения. На все, что могло бы избавить от нее. Грусть же нечто иное. Это высшее чувство. Когда ты понимаешь, что не изменишь себя, понимаешь,  что нет иного выхода, нет иных людей, которые могли бы вытащить тебя из этого страшного сна. Грусть возникает при столкновении безысходности, боли и принятия. И превращается во что-то бесконечное, навсегда оседающее в душе, как нерастворимый кофе, который, в конце концов, оседает на дне чашки. В отличии от боли, оставляющей, с каждым своим приходом, свежий шрам. На том же место. Вечно раздирающая только зажившую рану, поверху еще одной порцией боли.
Тяжелая грусть, сжимающая грудную клетку, подавляющая тяжелый вздох. Пытавшись справиться с нахлынувшими воспоминаниями, рвущейся наружу улыбкой, в перемешку со слезами, она все больше закрывала лицо, моля ,чтобы Джек оставил ее наедине. Мольбы были услышаны, или он просто понял все сам.
Джек поцеловал ее в лоб, сжал плечо на последок и вышел, громко хлопнув входной дверью.
Даниэль отняла руки от лица и вздохнула. Полной грудью, казалось, даже было слышно, как трещат ребра от натиска грусти и воздуха. На лице блуждала глуповатая улыбка, голову терзали сомнения, в душе назревало решение.
Девушка решительно встала, выпила последний бокал вина, собрала осколки с пола и вымыла пол, руки, одежду, столешницу, стену от крови. Когда кухня блестела той чистотой, которой не было даже на обложках дизайнерских журналов, она почувствовала, затеплившийся в душе, уголек гордости и самодовольства. Вещи были собраны. Маленькая сумка с парочкой кофт и туфлей, с миллионами фотографий и билетов.
На прощание Даниэль села на свою кровать, поправила подушки, вдохнула запах его квартиры, которую смело, могла называть вторым домом. Но у нее был и первый дом, в который она возвращалась, но уже без прежнего страха.
Джеку девушка оставляла огромное панно из их общих фото, приключений и плакатов концертов, которые они посетили (или хотели посетить).
«Наверняка это панно тоже найдет себе место на его кухне памяти». Согнав с губ  вновь проступившую улыбку,  Дани схватила сумки, закрыла окно и выбежала, быстро захлопнув дверь – пресекая любое желание и возможность вернуться.
Джек ушел раньше, чтобы не видеть, как она уйдет, чтобы не попытаться вернуть ее.
***
Квартира выглядела плохо – местами вздувшиеся обои, пыль, паутина, сырость. Даниэль поежилась и швырнула сумки на ковер из пыли.
Посреди квартиры валялся ошейник Хоуп, в торопях (или ярости)  брошенный на пол. Девушка поежилась.
Первые недели Дани не выходила из дому, выгребая тонны мусора, сбрасывая все воспоминания в уютные коробки кладовки.
Ей звонили только двое – Джек и Марк. Марк по-прежнему любил, хотел вернуться, она плакала, но теперь от счастья, от облегчения. Звонки Джека оставались лишь записями на автоответчике, а со временем, стали записями,  которые удаляешь первым делом.
 
Даниэль сидела в непривычно опустевшей, чистейшей квартире. По комнате разливалась классическая музыка, наполняющая, полноценная, умиротворяющая. Она была поглощена своими мыслями, уютно утроившись на мягком ковре, пытаясь не думать о ежедневном звонке Марка, которого ждет уже целый день. Как маленькая, подбегала к трубке, проверяя автоответчик, пекла яблочный пирог, смеялась с ток-шоу, читала прекрасную пьесу. К вечеру, внезапная радость утонула в рассуждениях о будущем.
Она боялась представить, что же ждет ее впереди. Ничего хорошего Даниэль и не смела ожидать от жизни, ведь преподносимые ею подарки, прежде никому добра не причинили… Ее все чаще посещали мысли, что она и была «корнем зла»… что «если бы не она, родители бы сейчас поздравляли ее с Днем взятия Бастилии, и вместе отправились бы смотреть парад с фейерверками, как было в детстве...  если бы не она, Марку не пришлось бы уходить, а Джеку - мучиться с ней..  Да, и все вытекающие последствия не были бы так больны для всех.! Но нет. Боль испытали все. И виной наверняка была именно..»
В дверь позвонили. Даниэль распахнула дверь, в нос ударило запахом роз и лепестками .Огромный букет еле пролез в дверной проем, и тут же оказался на полу. Джек прижал ее к плечу и поцеловал в макушку. Не смотря на всю злость и обиду, которую таила, девушка крепко охватила его за шею и расплакалась от счастья. 
- Прости меня, прости, прости, - шептала она, утыкаясь ему в шею.
Весь вечер они проболтали. Она много рассказывала, виновато улыбаясь. Он не требовал объяснений и отмахивался от извинений, радуясь ее маленьким победам и светящимся глазам. Наблюдая за каждым ее движением, он, глубоко в душе, с тяжестью осознавал, что не причастен к таким явным изменениям в ней. Целый год он старался сделать ее счастливой, а она стала таковой, лишь после возобновления общения с Ним. У Джека защипало в глазах, он резко отвернулся к окну.
Может забыть эту маленькую чертовку, причиняющую ему такую Боль?..
- Зачем я сюда приехал? – спросил он тихо, не отводя взгляда от своего отражения в окне, искажаемого дождем, хлеставшим снаружи. Джек видел, какие круги залегли под его глазами. Пожалуй стоило бы бросить напиваться по вечерам, но без нее, ощущение холодности стен, пустоты и замогильного холода обострилось. Он забывал как дышать, и мучения, которые при этом испытывал, все равно заглушало кричащее чувство одиночества.
- Я люблю тебя… Ты мой друг, - тепло отозвалась она, взяв в свою ладошку его пальцы.
- Почему ты не отвечала на звонки? Ты нужна была мне…
Она вздрогнула всем телом. Больше всего девушка не хотела открывать эту тему, зная, что из-за своих принципов, бросила человека на растерзание неопределенности и одиночества.
- Прости, - прошептала она, - Но..ты…ограничивал мое общение с Марком, ты скрывал от меня..его жизнь…ты скрывал его от меня. И он женился! И понимаешь, я виню себя, если я была рядом, если бы не сделала тогда эту ошибку…он бы так не поступил…  Я дура, да?
Джек взглянул ей в глаза, чувствуя как внутри, растекается разочарование, будто ледышка, попавшая за шиворот и медленно там подтаивающая.
- Я люблю тебя. Я уже говорил тебе, что желал добра, не знал, что это, когда-нибудь послужит возникновению твоей неприязни ко мне.. Зачем ты ушла? Куда мне девать эту грусть? Это фобия, которую еще не открыли, и не обозвали как-то заумно, психологи. Фобия одинокого существования в четырех стенах. Я чувствую безысходность и с каждым днем острее. Это не такая боль, как была твоя. Это что-то медленно притупляющееся и сильно вспыхивающее, вечно болящее и вечно напоминающее о себе. Кусок меня, не представляющий своей жизни без тебя. Куда не девать свою грусть, как не в любовь к тебе. Забывать о ее существовании, наслаждаясь заботой о твоем счастье…
Всю ночь он, глядя в ее глаза, открывал свою душу, а она искала в его словах отголоски своей боли. Она сжимала кулачки, сжимала его руку, кусала губы. Ее боль сдувалась как шарик, находило новое чувство, чувство доселе ей неизвестное.. Тайком ожидая звонка Марка, Даниэль одновременно понимала всю бесполезность этих телефонных звонков, оставляющих шрамы. К рассвету, они, молча, лежали на полу, осторожно затрагивая самое сокровенное. Джек повернулся к ней, подперев голову руками:
- ..и чего же ты боишься, Дани?
Она усмехнулась, устремив взгляд в потолок.
-..Я не знаю, что со мной твориться. Я чувствую грусть, я чувствую боль. Мой спектр эмоций раскрашен в темные цвета. Мне кажется, что мир блекнет, меркнет по чуть-чуть. Я бросаюсь с головой в хорошие эмоции, пытаясь возобновить баланс - счастье/горе, восполнить опустевшую чашу  радости, питаясь малейшим счастьем. Меня сводит с ума разлука. Со всеми. Я не нахожусь ни с кем идеально близко. Некоторые держат на расстоянии вытянутой руки, некоторых так же держу я. Мне надоело бежать к кому-то, зная, что этот кто-то, как кролик из Алисы, вечно от меня исчезает. Ловить ветер голыми руками. Надоело пытаться быть счастливой  через кого-то, чье-то присутствие. Поэтому-то я и хочу жить одна.. Одна, понимаешь? Не за кем бежать. У меня есть свой подоконник, своя кухня, своя кровать, свои воспоминания и скелеты в шкафу, и не за кем бежать, спасаясь от приступа панического страха одиночества. Я могу сбежать к себе, в свою пустоту, которая приветствует, довольно знакомой обстановкой и тупой пульсирующей болью. Это что-то типа костей, ноющих в сырую погоду или старых шрамов, резко колющих в минуты тревоги.
Я привыкла одной. Да, может потому что не жила настолько в одиночку. Но живу. Я чувствую себя живым трупом более 18 часов в день, я дышу, хожу ,моргаю, перекидываюсь фразами  «приветнормальноаты?», иду дальше. А когда одна, когда я осознаю всю ценность того, что приходя домой, я буду видеть пустоту, холод и эхо стен. Ценность в том, что остальную часть дня, я пребываю там, где ты чувствуешь гармонию. Да, слишком «высокое» слово. Завершенность, равновесие – плохое/хорошее, день/ночь..и т.п. Я понимаю, что начала забывать. Слишком многое, слишком важное, но места не пустуют - их заполняет настоящее. Я проживаю месяца, не зная чисел, дней недели, время годы, полагаясь на интуицию и выход очередного журнала. Я теряюсь в событиях, я не помню, с чего все началось, чем закончилось  - это было и точка.
Ты спрашивал, чего я боюсь? Я боюсь однажды проснуться и осознать, что я осталась одна. Что все мои дорогие люди, уже не со мной. Может быть, у меня судьба такая, потерять абсолютно всех? Может это какой-то жестокий план или урок жизни, оставляющий рубцы? Ой, не нервничай, отпусти мою руку, я пальцев не чувствую… - улыбается. Он чуть ослабляет руку, но пальцы дрожат.
- ..Мне больно за других людей тоже. Жаль тех, кому больно. Я-то привыкла, а их сбивает с ног. Ты не задумывался, сколько люди скрывают друг от друга? Сколько боли, страданий, эмоций таится в их душе, а благодаря своей скрытности, боязни очередного разочарования, одиночества они держат все в себе до последнего?.. Ты заметил, что все люди боятся одиночества?.. В какой-то мере, но абсолютно все. Даже ты, я видела, какой у тебя затравленный взгляд, оглядывающий пустые, блеклые,  с приходом ночи, стены. Ты боишься тоже.