Уроки деда Макара

Солнце чиркнуло горячим краем по остроконечным еловым верхушкам и мягко закатилось за лес, раскрасив закатную полоску неба в розоватые сполохи. После дневного зноя воздух остыл и сгустился, напитался запахом болотной кашки и влагой. Из низин начали подниматься туманы: редкие, белёсые, еле заметные глазу.
Комар осмелел и попёр из дневных укрытий с тонюсеньким попискиванием, но ни его надсадный писк, ни кровожадные намерения не пугали старого деда Макара, который каждый вечер выходил из дома и, устроившись на скамье у  палисадника, услаждал сердце изрядной порцией едкого дыма.  Вот и теперь он сидел на своём привычном месте и крутил самокрутку из старой газеты. Рядом лежал –  дожидался своего часа –   заветный кисет с табаком-самосадом.
По дороге, по направлению к дому Макара, неспешно брёл Ленька – долговязый студент,  непременный объект для незлобных насмешек и долгих стариковских монологов. Макар призывно махнул рукой и Лёнька неохотно, скорее, из уважения, нежели от большого желания, подошёл.
- Садись, Леонид – в ногах правды  нет! - Макар подмигнул студенту и жестом пригласил его присесть. – Что-то ты зачастил в наш край, или думаешь, к вечеру тут комаров меньше?
Лёнька не ответил, а только скривил губы в ухмылке. Про его причину уже вся деревня знала – что зря таить? Такое дело обнаруживается быстрее, чем шило в мешке.
- Этой напасти везде хватает! Видать, забота у тебя другая будет! А что до комаров, так ты сломи у сирени ветку, да посиди со мной. Ишь, как сегодня  закат за душу берёт!
Лёнька привычно хрустнул  веткой сирени – давнишним средством  для отгону комаров –  и,  отчаянно ею размахивая, сел на край скамьи.
- Погода нынче тонкая да звонкая, не спугнуть бы! Вон,  какими красками закат радуется! – Макар умиротворённо сощурился в сторону закатившегося солнца. – У природы порода бабская, её не проведёшь. А уж коли что не так, то  лучше сразу забивайся под застреху! Повороти-ка реку вспять, что получится? Заклокочет, забурлит, все запруды-плотины сорвёт. Так и баба: любуйся, пока смирная …
Дед Макар забросил одно колено поверх другого и закурил. Теперь, хочешь - не хочешь, а разговор затянется. Лёнька к этому уже давно был приучен. Он и затянулся, потёк говорливым ручьём по деревенским колдобинам.
- Про что это я говорил? –  спросил Макар, хрипло кашлянув в жилистый кулак. – Хорош табак, а только память мне нарушает!
- Про природу, - неохотно отозвался Лёнька, отмахиваясь от комаров. – Про реку и  что-то про … женщину.
- Про бабу, стало быть, куда уж нам без них, а им – без нас! – вспомнил Макар. – Была тут одна, на других не похожая …
- И что в ней не так было? – по-взрослому поинтересовался Лёнька для поддержания разговора.
- А уже то не так, что городской она была, как ты! Городские, они от природы да от земли дальше, потому в них и жизни меньше. Даром что ли ты на Варьку нашу запал?!
- Ни на кого я не запал, - пробормотал Лёнька и с силой хлестнул себя веткой промеж лопаток. – Так просто …
- То-то и оно, что неспроста! – Не силясь дождаться вразумительного Лёнькиного ответа,  продолжил Макар. – Разве Варька наша хуже городских ваших краль?
Пока дед Макар  закручивал и прикуривал очередную самокрутку, в воздухе висела пауза, нарушаемая досадным  комариным хором.
Лёнька уже и не рад был, что подсел к старому насмешнику, а только что теперь поделаешь, когда табаку в кисете  - с запасом!
- Ты ещё про реку что-то хотел сказать, - напомнил Лёнька, уводя разговор подальше от Варвары.
- Река тут и близко не пробегала, - отмахнулся Макар, и задумчиво уставился в  ближайший куст сирени. – Я тебе про природную силу толкую, вон оно как.
Макар переменил положение ног, сопроводив такую перемену громким кряхтением. Самокрутка прогорала быстро, не давая всласть пропечь нутро табаком. Деревенские комары были к дыму привычные: толклись себе в желтоватых облачках, не разлетались.
- Вижу я, на какой бок твоя забота накренилась; расскажу, что сам знаю, а ты слушай да вникай! Звали её Ольгой Ивановной …
- Кого? – не понял Лёнька.
- Кого-кого? – передразнил Макар. – Дачницу ту питерскую, вот кого!
И дальше потёк разговор. Теперь уже неспешно, как дым из цигарки.
- Хлопотное было у  неё хозяйство,  и не гляди, что три человека всего: сама да две сестрицы, что в девках состарились, а помирать и не думали!  В них, Леонид, природа бабская и проявляется  во всём своём излишестве. Никак нельзя бабе без мужика; коли она на мужа да на детей своих силу не растратила, тут уж и не жди ничего хорошего – век не дождёшься! Сила эта у бабы природная,  потому и размеру не знает, а сердце её на раздачу работать должно – без того оно только злобой наливается. Вот, стало быть, как …
В деревне-то сестрицы оказались не разом: сначала Ольга Ивановна приехала, домик присмотрела, купила да обжила, а потом и  белоручки  эти прикатили. Сами-то они деревню не шибко любили: приезжали не надолго, в самый летний разгар. А Ивановна – другое дело! Та рано приезжала: снег ещё не весь дотаивал, а она уже тут! И раньше Покрова никогда не уезжала. Бабы наши деревенские за труд да за любовь к земле Ольгу Ивановну уважали, а она им семян разных из города привозила: одну капустой одарит скороспелой, другую – свеколкой сахарной. Так и ладили. Странное дело, а только и похожа она была на наших баб: и не гляди, что городская, а такая же точно  круглобокая!
Сродницы её, Тося и Настасья, злющими были – не приведи господь! Ольга Ивановна хоть и значилась в семье младшей, а только сестрицам своим вместо мамки была: той подай чего, этой поднеси.  Все трое на пенсии числились, а Ивановне всё равно больше других доставалось. Бывало,  те две прикроются белыми панамками и  гулять, а она всё по хозяйству хлопочет. На воскресный базар с корзиной клубники  тоже Ивановна едет, кому ж ещё? А до города ещё додрыгай: двадцать километров с гаком на рейсовом автобусе, и  до него  полтора километра  пешком  по лесу! 
Не забывал Макар за разговором и про заветный кисет: посидел немного смирно, сложив руки на коленях, а потом опять за ним потянулся. И снова зашуршали пожелтевшие газетные листки.
- Я у них в саду косил за поллитру, - продолжал  Макар, выпустив струю едкого дыма. – Помню, прохаживаюсь с косой  промеж  яблонь, а Ивановна тут же, рядом, над клубничными соцветиями колдует. Остановлюсь для роздыху, крикну ей, чтоб поверталась к солнцу лицом, а она уже тут как тут: «Притомился, Макарушка? На, вот, тебе клубнички первенькой.  Ох, и хороша же в этом году уродилась!»
А мне на кой эта клубника? Тоже мне сласть! Не едал я её что ли? Другое дело с дачницей по душам  поговорить, разговор  перенять. Причудливо она говорила, а всё же складно …
Как-то раз подзадорил я мою Ивановну на разговор про всякие дела житейские. Вроде,  сперва и не в охотку, а всё ж рассказала она мне про мужика своего. Прислуживал он, стало быть, дьяком в Смоленской церкви, что в Питере. Роман у них случился, Леонид, самый настоящий: с ухажерством и разными почестями, а со временем и до свадьбы дело дошло. Дошло, да не прошло. Чем-то не показалась она попадье, маменьке своего полюбовника. Говорила мне Ивановна про ту причину, а только я так слушал, в аккурат как ты  сейчас  – в одно ухо.
Лёнька ухмыльнулся и ничего не ответил, потому что прав был Макар: один вид, что слушал, а думал о том, что было ему понятнее – о Варваре, которая обещала выйти сразу, как стемнеет, да только, видно, забыла об обещании.
Сколько самокруток навертел Макар, Лёнька не считал, только  казалось ему, что всё вокруг пропахло дымом: и его одежда, и кусты сирени, и даже цветы в палисаднике. И был этот дым таким же горьким, как пустые Варькины обещания.
- Вот такая была Ивановна, - закончил рассказ Макар. –  Глядишь, не было бы у неё совсем мужика, хоть бы и пустячного, как тот дьяк, так и ходила бы третьей в панамке! Как ты сам-то думаешь?
- Не знаю я, - буркнул Лёнька, и от смущения стал перебирать ногами под скамьёй. – Может, и ходила бы.
- А ты женись, Леонид!   Срок твой на подходе, что тут мешкать? – с задором сказал Макар и подмигнул студенту. – Хоть бы и на нашей Варьке! Где ты в своём городе красоту такую найдёшь?
Лёнька не ответил, глянул только из-под бровей в сторону Варькиного дома: не идёт ли?
- А как женишься, вот где жену держи! – Из сизого облака показался  обветренный стариковский кулак, на который тут же сел комар. – Баба должна своё место чуять,  для своей же пользы – вот мой тебе урок!
У одного из соседних домов, еле различимая в густых сумерках, мелькнула светлая кофточка. Лёнька непроизвольно встал со скамьи.
- Иди-иди, жених! – подзадорил его Макар. - Пришла ваша череда по туманам блудить!
- До свидания, дед Макар,  -  уже на ходу ответил Лёнька и радостно засеменил к дому Варвары.
- Бывай, не кашляй! –  в знак  прощания  Макар вскинул руку с затухающей самокруткой.
В сенях дома что-то брякнуло, стукнула входная дверь.
- И где тебя леший носит, старого греховодника?! - послышался недовольный голос жены.
Раздвигая дородным телом сизую пелену дыма, перед Макаром возникла Антонина. Знал он, что коли уж упрёт супружница руки в округлые свои  бока, тут  всяким разговорам конец приходит.
- Так ведь с Лёнькой мы разговаривали, - залепетал в оправдание Макар. – Жизни его учил, так сказать …
- Ступай в избу, учитель! – в голос усмехнулась Антонина. – Самого-то жизнь чему научила? Неделю труба печная  дымит, а он только языком как помелом!
Брюзжание Антонины подхватила старая индюшка в курятнике, неосторожно разбуженная хозяйкой, и беззаботные  сверчки в высокой траве. Сопровождаемый звуками такой какофонии, Макар вошёл в дом.
 
Под неуёмное стрекотание сверчков деревня погружалась в сон. Воздух совсем остыл и ещё больше увлажнился. Просёлочная дорога, что тянулась вдоль берега небольшого болотца,  нырнула в непроглядный туман, и в этом  тумане расхрабрившийся Лёнька в первый раз целовал Варвару.