Край Белоглазых Тан - повесть, 41-45гл

Глава 41

Подруги

Обучение белоглазых тан подразумевало разрозненность. Это должно было ослаблять их, делать беззащитными. Это было удобно.
Жрецы не позволяли им чисто по-человечески сдружиться. Они жестко пресекали всяческие проявления дружелюбия и взаимовыручки.

Но существовали ещё законы волчьей стаи.
В воздухе, как гроза, копилось напряжение, особенно последний год. И чуткие белоглазые  таны как наиболее высокоразвитые представители волчьего племени не могли не улавливать его.

Розданные согласно ритуалу одиноким танаидам и разбросанные по всей степи, таны продолжали общаться между собой, пробегая по ночам расстояния, которые были доступны только неутомимым  волчьим лапам.

Отношение к Петал у них было однозначным. Они не просто признавали её первой среди равных, они искренне любили её и очень сочувствовали, особенно после того, как узнали о множестве странных перипетий  её судьбы.
О том, что Петал захвачена жрецами в то время, как она пыталась раздобыть белый камень для ритуальной гривны, все таны узнали благодаря подружкам-воронам.

Идея собственного высокого предназначения была в их сознании неоспоримой истиной. Готовность отдать жизнь в залог процветания Тановых Земель давала юным танам право на совершенно особое отношение к происходящим событиям. Во всяком случае, равнодушным оно быть не могло никак.

Их сознательная самостоятельная жизнь была столь краткой, что в ней неизбежно должна была повыситься концентрация жизненных событий, значимых поступков, самой ответственности за каждое слово, за каждый шаг. Они это очень хорошо осознавали, как и свой долг.

 То, что тана пострадала, пытаясь восстановить гармонию родного края, было поводом рвануться на помощь немедленно. Даже противостояние могущественных жрецов, бывших во  многом наставниками тан, не остановило их.
Последнюю новость подружки-вороны принесли ранним утром.

Стремительно спланировав с высоты, они подскакали вразвалочку к волчьей стае. Несколько молодых реальгаровых волчиц с нетерпением привстали, пристальными взглядами умных глаз следя за каждым птичьим движением. Рядом, на камне, ещё глубинно хранящем тепло вчерашнего знойного дня, лежали, свернувшись узлом, три серебристые змейки. Они приподняли свои точёные головки. Ласковое шипение было понятно всей компании.

Что ж, лучшие подруги в сборе. Можно начинать.
- Как же помочь Петал?
- Как же помочь Петал?
- Как же помочь Петал?

Нет, не друг другу задавали они этот вопрос. И ответ получили оттуда, откуда ждали. Ждали не зрением или слухом.
Они умели говорить с землёй, воздухом и утренней росой. Они любили этот край. Их жизнь с готовностью переливалась в него, они были частью его. И им внятно было не только его внешнее воплощение, но и  содержание, самый дух, идея развития.

Им было понятно: сейчас главное – найти способ помочь Петал.
Подруги не стали принимать  человечье обличье. В данной ситуации  оно, с его необходимостью человечьей речи,  только затруднило бы общение. Не всё ведь можно выразить словами! Тем более мысли, не являющиеся однозначными!

Их взгляды встретились, смешав  в общем пространстве знания, суждения и свежую информацию. И решимость спасти подругу. Несмотря на кажущуюся невозможность этого.

*
Бласта они нашли на морском берегу, в узкой, будто ложка, лагуне, отчёркнутой от остального берега отвесными скалами.
Если бы он не был так зол, его можно было бы назвать отчаявшимся. Крошечный язычок песчаного берега давал ему возможность видеть покачивающийся у пристани Тан-Амазона «Афон».

Родной корабль притягивал. Казалось, махни рукой на весь прошедший ужас, выброси из головы то, что никак не желает складываться, и плыви в направлении судна, в направлении дома. Спасайся!
Но нет.
Нет!  Нет!
Нет счастья там, где нет Петал!

Почему дикая свора жрецов накинулась именно на тану, а он оказался вышвырнут из свалки тел? Ему даже страшно было представить, чем грозит ей их общий промах, их наивность, его, Бласта, нерасчётливость!
Это несправедливо, что именно ей приходится расплачиваться за его глупость!

Надо срочно выбраться отсюда и вернуться к становищу жрецов! А там уж, по обстоятельствам, решить, что делать!
И он опять и опять лез на отвесные скалы, срывался, обрывая ногти, сдирая кожу, покрывая синяками и так уже нещадно ободранное тело.

И вот странность…   Ему казалось?..    Или  в самом деле?...   
…Как только он смотрел на море, скалы раздвигались, открывая ему обзор на водный простор с соблазнительным «Афоном», будто звали-приглашали.

Но как только он поворачивался ко всей этой спасительной красоте спиной и яростно начинал карабкаться вверх, или пытался по воде обогнуть границы  узкой лагуны, пленником которой он непонятно как сделался, - скалы начинали тесниться и громоздиться ввысь. Они будто говорили с ним: «Убирайся, ты, чужак!  Тебе открыт путь отступления!   Убирайся, пока цел!  Ты здесь не нужен!»

Бласт не желал слышать этого!
И делал вид, что не слышит!
Ему хотелось кричать, что он не слышит этого! И он не подчинится такому решению, пока не получит Петал!

Вконец измотанный, он мог утонуть. Но не мог. Вода выталкивала его.
Он мог задохнуться, нахлебавшись воды. Но не мог. Спасительный воздух прорывался ему в грудь.
Мог убиться насмерть, сорвавшись с отвесной скалы. Но не мог. Земля принимала его спасительной чашей ладоней, выходя навстречу.
В этом было что-то нереальное!
Кто-то берёг его. Пытался спасти против его решений, направленных на самоуничтожение.

Глава 42

Шатранг

 Сначала, с трудом разлепив ресницы, он увидел на мокром песке цепочку птичьих следов-звёздочек. Потом двух крупных ворон, нарядно отливающих сине-зелёным цветом.
Они внимательно, склонив носатые головы, слушали его отчаянные вопли!  Помаргивали глазками-бусинками, смотрели совершенно осмысленно!

Ну вот!  Он сошёл с ума!
Ничем другим это и не могло закончиться!
Когда-то  же должен был наступить предел его умственному здоровью!

За последнее время его бедной голове пришлось узнать столько нереальных вещей и смириться с ними, что вот – наконец наступило перенасыщение!
Ну и пусть!
Только Петал…
Нет!  Нельзя!

Нужно сначала спасти её! А потом уже можно будет отпустить свою бедную голову в путь…
Бласт со злобным криком замахнулся камнем на назойливых птиц.

Вороны вздохнули, словно делая скидку на его недомыслие.  Подпрыгнув, плавно перевернулись и стекли на песок  двумя стройными девичьими фигурками. С тем же птичьим выражением на смуглых носатых лицах они, спустя несколько мгновений, оценивающе смотрели на молодого грека, помаргивая круглыми глазками.

Бласт, медленно приводя себя в состояние мира с самим собой, опустил камень, согласно покачивал головой. Выглядел он глупо.
- Самое главное – не удивляться, - уговаривал он себя. - Тогда всё будет хорошо…

Остальные подружки, пожалев бедного грека, которому и так в последнее время много досталось, явились по-человечески.
Они обращались с ним,  бережно подбирая слова, пока Бласт не обиделся.

- Я, конечно уже готов свихнуться. Но не сейчас. Поэтому попрошу вас…
- Хорошо-хорошо…
Уже знакомые подружки-змейки тихими голосами придирчиво расспросили его обо всём случившемся в становище жрецов.

Подружки-волчицы озадаченно переглянулись, услышав рассказ о напрасных попытках выбраться в  любом направлении,  кроме «Афона».
-  Да, он не может выбраться отслюда. Это похоже на преграду, поставленную нашими жрецами. Что ж, придётся что-нибудь придумать. Сломать преграду, конечно можно. Но это долго. Проще всего было бы оставить его  здесь ждать, пока мы…

Бласт издал такой протестующий вопль, что подружки-вороны от неожиданности  по-птичьи отпрыгнули от него.
- Что ж ты так шумишь! Всё даже и без слов хорошо понятно!
- Я должен сделать это сам! Я виноват – я и исправлю!

- С чего ты решил, что ты в чём-то виноват? – попытались они уговорить его. – Просто ты был не готов противостоять жрецам. Их могущество и мастерство оттачивалось веками. А у тебя только сила мускулов. И человеческого, прости,  ума. Это не так уж много...  Это надо было учитывать…

Рядом с этими странными существами Бласт чувствовал себя примитивным и никчёмным.
Как глупы были они с Долихом, когда снисходительно именовали эти земли «краем дикарей»!  Долих уже поплатился за своё высокомерие. Теперь его, Бласта. очередь?

Солнечный свет щедро изливался на морскую поверхность, будто всматривался сквозь огромную сияющую линзу в Тановы земли.
Бласт с огромным напряжением вслушивался в разговор, который вели подружки. Больше всего ему мешало то, что у них была странная привычка проговаривать только отдельные звенья мыслительной цепочки. Остальное подразумевалось. Или проговаривалось не словами…

- Есть только один способ вытащить его отсюда наверх. Вы понимаете.
- Мы не справимся. Мы никогда этого не делали. Можем поломать его.
- Главное, чтобы справился он.
- У него должно получиться. В его предках явно был кто-то из наших. Чувствуешь?

- Да. Ты права. Что-то есть. У нас должно получиться.
Бласт изо всех сил всматривался в глаза подруг, пытаясь вникнуть в смысл их речей. Что-то мешало ему. Какая-то затёртость мышления. Стесняясь задать глупый вопрос, он вопрошающим взглядом выразил своё непонимание. Подружки были тактичны.

- Раз ты не можешь сам преодолеть поставленную жрецами преграду, мы разберём тебя на три части и переправим. Каждая,  как сможет, своим путём. А потом соединим. Правда, нам никогда не приходилось ещё этого делать. Но другого выхода мы не нашли. Впрочем, если боишься, жди нас здесь.

При одной мысли быть «разобранным» Бласта прошиб холодный пот жути. «Предсмертной», как он решил. Но при мысли опять остаться здесь в одиночестве он засуетился.
- Разберём!   Как это – разберём?   А если потом не соберёте?   Как же я … с Петал?  Боги, вразумите меня несчастного!  Согласен!

- Что ж, тогда нельзя терять времени. - Подружки моментально сконцентрировались.
- Встань на мелководье, лицом к свету. Руки и ноги в стороны - крестом. Глаза закрой.
- Соберись!  Ты – ворон! Лети!
Удар!   И один из слоёв Бласта ярким солнечным вороном взлетел вверх!  Свобода!

- Держись!   Ещё не всё. Ты – змей!  Плыви!
Удар! И второй слой Бласта, сверкнув чешуёй, истёк в воду. Какая привольная гибкость!

- Терпи, не шевелись!   Осталась последняя часть.  Ты – волк!  Пошёл!
Удар!  Последний слой Бласта ссыпался серо-рыжей шерстью, и сильные лапы подхватили и понесли его по скальным выступам. Там, где совершенно не за что было зацепиться человеческим пальцам, волчьи лапы легко находили опору.

Его восприятию стали доступны незнакомые ощущения. Теперь он совсем по-другому воспринимал кожистыми лапами землю, чешуёй воду и солнечное небо каждым своим пером.  Воспринимал как живых, как своих, как себя.

Земля под ним мучительно корчилась мускулами, вода что-то хотела высказать, солнечный свет изливался так яростно, будто отчаялся надеяться, что его предостережения поймут.
В своей новой сущности Бласт  воспринимал эти предостережения, улавливал их. Но не знал, как ответить, как заговорить, чтобы быть понятым…   И ему очень захотелось этому научиться…

У него было впечатление, будто он очень неумело играет на шатранговой доске жизни и смерти одновременно фигурами всех четырёх цветов! 
Наконец-то разрывающая его бессильная злоба против жрецов нашла достойное воплощение в трёх  мощных хищниках! Да и сам он порядком озверел!

Новый птичий облик привёл его в  нераспознаваемую человеческим взглядом и ухом фиолетовую, свистящую часть  радужно сияющей жизни. Общая картинка виденья стала узко-плоской. Но в центре, в главном,  углубилась и стала значительно резче. Молот клюва и мощные крылья, однозначно помогающие решать проблемы, прибавили уверенности.  Так, как надо!

Новый змеиный взгляд окунул его в жаркую, красную часть восприятия. С незнакомыми прежде низко-гудящими звуками.  И возможностью ощущать даже недоступные раньше запахи чутким раздвоенным языком. И как приятно быть уверенным в своём ядовитом зубе!  Именно то, чего ему не хватало!

Новый волчий угол зрения, как ни странно, не увёл его далеко.  Но выбелил лишнее, научил, не обращая внимания на избыточные детали, видеть глазами не жертвы, а охотника: концентрироваться только на том, что движется, а стало быть, уходит. На том, что достойно его острых белых клыков! А о том, чем и так обладаешь, нечего беспокоиться! А как новые запахи зажгли его мозг неизведанными возможностями! Именно теми, о знакомстве с которыми он мечтал!

Новые энергичные сущности трёх хищников волочили за собой его прежнего. Мечтательного, вечно сомневающегося, жалующегося. Теперь это было так странно – видеть собственную никчёмность со стороны.
Или изнутри? С новой позиции борющегося за жизнь хищника.

Играть в этот жизненный шатранг зелёными фигурами было привычней всего. Он был рождён человеком. И зелёный цвет был доступен его человечьему глазу в отличие от всех других. Он не отказался от использования этого преимущества: умения, глядя вперёд, контролировать ситуацию по сторонам, воспринимая и анализируя всё многоцветье мира.

У становища жрецов три воплощения Бласта столкнулись, гибко сплеснувшись, как три волны, помнящие о своём человеческом происхождении. Ударились друг о друга и слились в единое человеческое тело.
Это было довольно страшно.
И немного больно.

Ощущение было – будто его вытянули, предварительно  просыпав толчёным стеклом и перекрутив.
Но поскольку на «лицах» окружающих подруг он не заметил ни тени сочувствия или сопереживания, от странных ощущений пришлось просто отмахнуться.
Только чуть позже он осознал, что у животных воплощений его спутниц просто нет тех мускулов, которыми выражают сочувствие.

Ему приходилось буквально отгонять от себя тревогу о Петал, чтобы не терять трезвомыслия.
Вид энергичных светлоглазых волчиц, имеющих привычку смотреть прямо в глаза, так живо напомнил Бласту о ней, что хотелось взвыть от бессилия.

Он никогда раньше не подумал бы, что способен различать волчиц «по лицам». Но сейчас был уверен, что выделить единственную среди остальных для него ничего не стоило бы. Взгляд подсознательно искал любимые (волчьи!) черты. Бласт отбрасывал страшноватость этой мысли, видя в своём воображении за волчьим воплощением милое сердцу  ясноглазое лицо.

Где она сейчас? Что с ней? Чувствует ли, как он рвётся ей на помощь?
Он постеснялся отвлекать подружек своими чисто человечьими тревогами и расспросами.

Глава 43

Камень

Наверное, нужно иметь поистине бесцветные глаза, чтобы в полной мере уметь наслаждаться всем разноцветьем этого мира!
Белоглазая тана не боялась смерти.
Больше всего на свете она боялась умереть до любви.

Любовь случилась-таки  в её жизни!  И она была счастлива!
Как камень, свалившийся с обрыва, любовь подарила ей целый камнепад радостей: слов, взглядов, нежных прикосновений, бескорыстной заботы! И, самое главное, она теперь была не одна!

Воющая от тоски Вечность не застала её в одиночку – в ней теперь есть ребёнок!  Ребёнок её любви!
Она привыкла доверять жрецам. И своему отцу.

А они всегда говорили ей, что если белоглазая тана пожертвует собой, дни этих земель будут продлены! Это высокое предназначенье ждало её с самого момента рожденья.
И теперь она готова! Без страха! Без сожалений!

Руки её сами собой сложились в форме жертвенной чаши под животом…
Но жрецы медлили.
Время для проведения ритуала было совершенно неурочным. Солнечный свет пересиливал всё их омертвляющее могущество.

Необходимо избавиться от солнца!
Но это было не в их власти!
Тогда необходима  абсолютно тёмная капсула!

Ну, конечно же! У них же есть дольмен!  Его каменные стены практически идеально подходят для совершения ритуала даже в самый солнечный день!  Они уже научились растягивать вход до необходимой ширины. А надёжная каменная задвижка полностью перекроет доступ света!

…Ритуальный трилистник со сломанными лепестками под дикие горловые и щелевые напевы был запущен в путь, в Вечность… Сладкие дымы с запахом смерти принесли упокоение и смирение… Мелодичное позвякивание жезлов приходило в  гармоничное сочетание со звуками, звонами и шелестами окружающего мира…

И вот свершилось!
Жезлы торжествующе подняты!
Но что-то настораживает жрецов…
Тана, заключённая в дольмен, была невысокой. Почему же кровля дольмена так сильно поднята выросшей каменной статуей?

…Стены дольмена, потеряв взаимную сцепку, внезапно падают одна за другой. И изумлённым взглядам жрецов предстаёт каменное изваяние.
Но это не белоглазая тана!
Это молодой грек, когда-то укравший её!

… «Афон» качнулся на прихлынувшей волне, как вздохнул, и мягко отчалил от пристани Тан-Амазона, будто каменный груз, притягивающий его к этим землям, отвалился...
А на палубе, испустив торжествующий вопль,  пустилась в дикий  пляс какая-то чёрная фигура…

Жрецы, преодолев растерянность и обменявшись злобными репликами о том, что всё бесполезно, и  взаимными упрёками на то, что не все из них проявили своё мастерство в полной мере, наконец, простились и  разошлись на три разные стороны.

Похоже, их заботило нечто более значительное. И торопливо исполненный ритуал бы просто данью привычной аккуратности. Теперь их будоражило и призывало с невероятной мощью нечто, с чем связаны были теперь все их силы и помыслы…

…Ворон вскочил на коня и помчался на северо-запад.
…Змей вскочил на коня и помчался на юг.
…Волк  вскочил на коня и, сделав в бешеной скачке огромную петлю, …возвратился к распавшемуся дольмену…  На скаку спрыгнул с коня…  Встал, потупившись…

Похоже, что он задумался. Впрочем, волчья маска скрывает выражение лица.
Но вся его фигура настолько полна отчаянья и муки, что, кажется, не он качается под сильными порывами штормового ветра,  а ветры пробудились от его бури чувств.

Свищущие ветряные потоки вывернули наизнанку листву серебристых тополей, уложили все непокорные травы и опустошили небо от птиц.
Только далеко-далеко на северо-западе летел  чёрный ворон.
А вдалеке на юге по камням холодным ручьём сверкнул змей.
И всё притихло...

Перед глазами жреца-волка стояла статуя прекрасного высокого юноши, на лице которого застыло изумление. Каменные кудри падали на широкие плечи. Руки окаменели в порыве, а не в смирении. Тяжёлая аляповатость  серого камня так и не смогла до конца скрыть его нежелание смириться!
Гиер провёл рукой по каменной щеке, коснулся губ и кудрей и хрипло застонал, как от резкой боли.

С мучительным стоном  он опустился на ближний камень распавшегося дольмена, который, сдвинувшись, приподнял угол. И тогда во  тьме под ним зло сверкнули два светлых волчьих глаза…
 Жрец, охватив голову в маске руками, раскачивался, мучительно завывая. Порой его гудящий голос срывался на хрип и даже на шипенье…

Как вдруг ему на плечи мощным броском рухнула реальгаровая волчица. Волчья маска Гиера, ударившись о камень, с треском лопнула и развалилась пополам. Из-под неё вывалился ворох чёрных с нитями проседи кудрей. К остолбеневшей  белоглазой волчице повернулось нежное усталое лицо.
Это было … женское лицо!..

Если бы не безусловная уверенность, что это было женское лицо, Петал могла бы поклясться, что перед нею Бласт! Только очень уставший, постаревший и поседевший Бласт!
И готовая в клочья рвать горло злодею Гиеру волчица растерялась, впервые в жизни не веря своим удивительным  глазам!

Как? Как под маской жреца Гиера, верховного могущественного жреца Тан-Аида, могла скрываться женщина? Кто она? Почему так разительно похожа на Бласта? Странная мысль тайком вползла в волчью голову…   Нет. Этого просто не может быть!  Но…

Это были те же капризно изогнутые губы! Только искусанные в кровь.
Это были те же высокие скулы!  Только пойманные сетью морщин.
Но глаза! Это были глаза Белоглазой Таны!  … залитые слезами.
Слезами, которые реальгаровая волчица, поскуливая, начала бережно слизывать.

Глава 44

Смысл суеты

На постели в углу хрипит и бредит женщина. Влажные кольца её чёрных кудрей еле видны в дымах ритуальных курений.  Она мучительно кашляет и отводит дымы руками. Душно!
Но старому жрецу  это не важно.

Сейчас важно испытать то,  над чем он трудился долгие годы.
Старик, нетерпеливо откинув длинные белые пряди, надевает ритуальную волчью маску.

Он начинает увлечённо извлекать некий звуковой узор из странного двухчерепного барабана. Но только из одной его половины! Половины будущего!

Ветка на столе, на которую  поглядывает старик, то покрывается цветами, то плодами, то сбрасывает  жёлтую листву. А за стенами по степи завывает вьюга.
Старик пристально всматривается в поверхность барабана. Перед его глазами проходят картины будущего… 

Курится кадильница…
Торжествуя, что всё получилось, старик убыстряет и убыстряет темп. Он забывается  и в упоении от успеха перестаёт смотреть на барабан.

И когда вдруг бросает на него взгляд, оторопевает.
Руины.
Заснеженные руины Тан-Аида.

На холмах во множестве каменные статуи.
Ни одного живого человека.
Всё занесено снегом. Мертво.

Воющий ветер. Сухие травы бессильно шепчутся  неживыми голосами...
А пустынное побережье застыло в форме крылатого волкоголового змея на трезубце  никчёмных отмелей...

- Это будущее Края Белоглазых Тан? Ради чего тогда вся эта суета? – обезумевший жрец в отчаянии вскакивает и тут же, сражённый ударом,  падает.

Женщина, надсадно кашляя, медленно поднимается с  места и, тяжело дыша,  волочит его на свою постель. Медленно берёт маску, примеривает её, с трудом справляясь с ворохом чёрных кудрей…
…Жрец, обессиленный, лежит в углу.
 - Ради чего тогда вся эта суета?



Глава 45

Жертва

Изнутри видно, как ключ  в замочной скважине медленно поворачивается и замирает...
С последним его щелчком костлявый горбатый волк с неопрятно свисающими клочьями ржавой шерсти медленно оборачивает лобастую голову на негнущейся шее к двери и, дрогнув всем телом,  реальгаровой трухой ссыпается на низкое ложе…

Скрежещущие дверные петли…
Светлый прямоугольник…
С низкого ложа приподнимает голову бледный, как смерть, костлявый старик с длинными прядями грязно-седых волос и красными безумными глазами. Что-то бормоча и мотая головой в такт своим нездешним мыслям, он неуклюже ворочается в углу, в куче тряпья.
На пороге  высокий  жрец-волк и за ним -  молодая реальгаровая волчица.

*

- Гиер!   Я в неоплатном долгу перед тобой!  Ты спас моё тело от смерти, а душу – от отчаянья!  Ты отдал мне своё имя! – хриплый голос жреца-волка сорвался от волнения. - Благодаря тебе, мне внятны стали земля и небо, огонь и вода!  Ты дал мне власть над временем и над людьми!  Ты научил меня превращать мёртвых в живых, а живых в камень!  Ты не научил меня только одному…

- Знаю, о чём ты. Не продолжай, - звуки голоса  костлявого старика будто издавали  его трущиеся друг о друга кости…
Жрец-волк  замечает рядом  старый двухчерепной барабан.
-  Знаешь? Тогда верни его к жизни!
- Невозможно. Нельзя! Край Белоглазых Тан  не выпустит свою тану! Таков уговор!    А он хочет увезти её!

- Ты знаешь, Гиер, что этот уговор для всех, но не для наших! Её уход – не причина, а следствие!  Верни его!
- Хм! Верни! Подумай, действительно ли ты хочешь этого? Тебе ведь не надо объяснять, что для этого понадобится самая ценная  кровь!

Жрец-волк и реальгаровая волчица выступили вперёд.
- А точнее: нужна самая ценная человеческая кровь, текущая некогда по общим жилам!
Тогда вперёд выступил один жрец-волк. Волчица немо смотрела расширившимися глазами.

- А ещё точнее: нужна самая ценная человеческая кровь, которая готова навсегда расстаться с жизнью! Зерно должно погибнуть, чтобы спасти росток!  - голос немощного старика крепчал. -  Первый раз его спасла нынешняя кровь лекарки, второй раз – будущая кровь жены. Теперь всё сложней. Теперь, чтобы окончательно снять проклятье на тройную смерть, белоглазой богине ночного колдовства в залог нужна только кровь  прежней общей жизни!

Жрец-волк молча снимает маску и передаёт старику.
- Как?  Ты отказываешься от Вечности? От Вечности для нас, избранных? Которая станет достойной ценой гибели Края Белоглазых Тан? Ради его жизни ты отказываешься от самой Вечности?

В ответ жрец-волк  молча снимает сетчатый покров с головы и рассыпает по плечам ворох кудрей, ставших  в последний час совершенно седыми…
Старик, будто сломавшись, молчаливым пучком костей опадает на своё ложе…

*
К каменной статуе юного грека, возвышающейся среди распавшегося дольмена, немощного старика привезла реальгаровая волчица. Высокая седая женщина с измученным лицом, так похожим на лицо Бласта, бережно поддерживала  его. Узел принадлежностей, необходимых для ритуала, она столь же бережно несла в другой руке.

Старец Гиер был настолько слаб, что не было никакой уверенности, что душа его не отлетит от малейшего сотрясения.
Седая женщина в последний раз ласково провела тёплыми ладонями по каменному лицу того, в ком она узнала своего сына, и решительно встала перед ним так, что старику Гиеру и волчице Петал её тело почти заслонило каменную статую.

Облачившись и не сходя с волчицы, жрец начал ритуал.
Вдохновение подхлестнуло жалкие остатки жизненных соков ещё отыскавшиеся, к счастью, в этом полумёртвом существе.

Любовь подсказала  реальгаровой волчице верные шаги в совершении незнакомого ритуала.
Волчья властность и человеческая жертвенность дали матери силу перелить в сына горячую родную кровь и растопить ею холод серого  камня.

Кровь!
Наконец-то!
Горячая кровь толкнула между лопаток, осветила всё тело зовом пробуждения!

Острая дрожь послала волну... Горячую, сладкую судорожную волну, Глаза, влажные, ещё сонные, - толчком раздвинули  нахолодавшие веки!
Плечи… Могучие молодые плечи! Как им хочется развернуться и за дело!  Скорей за дело!

Но места мало в этом каменном плену! Места мало! Прочь из него!
Напитаюсь. Убыстряющимися ритмами, зовущими извне.
Древними коренными словами, объединяющими концы и начала.
Дымами и водами.
Камнем.
Светом, дарящим тепло.
Тьмой,  разорванной искрами тайных заклинаний.

Оставить старую  мёртвую кожу!
Ещё крови!
Жар разрывает нутро, ждёт выдоха!  Ждёт вдоха!
Есть вдох!

И  пошёл-пошёл-пошёл  на разворот сквозь кору проклятия!
Пласты сдвинулись.
Поменялись белые и чёрные.
Больно! Как больно!

Слышен зов сквозь мучительно расцветающую боль! Как преодолеть её? Как решиться  на неё? Может, лучше застыть? Забыться? Не впустить её в себя? Затихнуть навсегда в коре тишины?

Но слышен зов! Ласковый. Незнакомый. Кто же это?
И рёв ответный! Или это мой рёв? Как больно!
Ещё вдох!
И на прорыв!
Вверх!!!

Жертвующая собой мать  так поглощена была желанием вернуть сына к жизни и так боялась, что у дряхлого старика Гиера не достанет сил или памяти для верного свершения ритуала, что только в последний, предсмертный свой миг, вдруг встрепенувшись, прошептала, обращаясь к Петал: «Не верь белому…»
…и  всё…
…окончание фразы волчица не расслышала…

Она потрясена была тем, что осталось от женщины со столь причудливой судьбой: ссохшись и шурша, та упала на траву, рассыпавшись на жухлые клочки, подобные опавшим осенним листьям…

А каменный Бласт с мучительным стоном взломал в этот миг тюрьму своего тела!
Бешено пульсирующая алая струйка сочилась в уголке рта… Набрякшие кровью  глаза, пятнистый румянец, судорожное дыхание  и … мёртвенный шелест стекающей с его жаркого тела холодной каменной пыли…