Страсти охотничьи

Сказка ложь (быль)
Да в ней намек
Добрым молодцам урок
А кому-то невдомек ...

   В то лето жара в наших краях стояла неимоверная. Не припомню даже когда столбик термометра подымался выше 32*С, а в этот год все три летних месяца 38*С в тени было заурядным явлением. Палило и жгло нещадно, а с дождями не сложилось: так налетит, бывало, гроза, часа полтора поворчит, поухает, сбрызнет слегка землю, пыль прибьет и все. Как следствие, к открытию охоты, все утиные места пересохли, даже река обмелела, и утка, как говорится, сошла. Две недели подряд металась вся наша охотничья братия по угодьям и даже "хвоста не видела". Однако во всякий выходной, все охотники с завидным упорством топтали пересохшие бочаги, обмелевшие торфяники и загустевшие от жары болота, коими так изобильно Северное Полесье.
   Топтал и я, но все мои утиные места оказывались пустыми. В канун очередной охоты встретил я своего школьного приятеля и поделился с ним своей бедой.
 - Слушай, а на Кривеньком ты не был? - спросил он. К своему стыду, я даже не слышал о таком урочище.
 - А где это? - честно спросил я.
 - Возле приречных торфяников, карта есть?
 - Дома. Покажешь?
   Зашли ко мне, я развернул карту, и мой товарищ ткнул пальцем в то место, где отродясь никакого водоема не было. Эту мысль я высказал вслух, на что мой товарищ с улыбкой ответил:
 - Точно есть. Хоть я и не охотник, но в прошлом году, когда наш турклуб занимался поиском и расчисткой криниц, на этом месте мы подняли такую стаю уток, что даже я подумал о ружье. Точно тебе говорю - есть здесь бочаг с водой, там еще белые кувшинки сплошным ковром, а по берегу, вот отсюда ситник да рогоз стеною стоит.
 - Пересох, наверняка, твой бочаг, - отвечаю с сомнением.
 - Не может того быть, там два родника из-под земли бьют. Должна там вода быть, и утка тоже.
     На том и расстались, я же с сомнением уставился в карту - шесть лет охочусь в этих местах, а бочага этого не приметил...
   Следующее утро встретило меня не августовским холодом. Я продрог до костей и в очередной раз изумился превратностям одуревшего, невесть от чего, климата: утром почти заморозки, днем - жара под сорок, прямо Казахстан какой-то, а не Полесье!.. Наконец взошло солнце и пригрело в спину, вскоре, впрочем, начавшее нещадно палить.
   Я брел по типичной заплавной долине тихой полесской речки, и не узнавал ее. На всем протяжении равнины, там, где некогда зеленели буйные травы, простирался выжженный степной пейзаж. Остатки скудной росы высохли еще до восхода солнца, и когда оранжевая сковорода появилась на блеклом небе, даже ольхи с ивами "опустили уши" мигом увядшей листвы. Куртка прилипла к спине, а пот начинал заливать глаза, чуть позже прилипли к ногам и защитного цвета брюки - пришлось раздеваться до футболки. Скоро будем охотиться в шортах, мелькнула мысль, хотя вряд ли -  враз искромсаешь ноги в осоке.
    Один за другим проходил я знакомые бочаги, дно которых обнажилось и скалилось в небо потрескавшейся спекшейся коркой. Здесь уток не будет - факт! Я повернул к реке в надежде хоть там, в плавнях, попытать счастья, но и здесь не сложилось. Вода в реке упала настолько, что, некогда непролазные и топкие дебри камышей, торчали теперь высохшими пучками прямо из липкой грязи, которая едва доходила до щиколотки моих сапог. По самому дну речного русла лениво тек не то ручей, не то канава грязной и мутной жижи. Посреди реки, по колено в грязи, ковырялся старый рыбак, пытаясь вытащить свою плоскодонку, через отмель. Я поспешил к нему на помощь.
 - Здравствуйте, дедушка! Дайте-ка подсоблю!
 - Здоров и ты будь, сынку! Подсоби, а то застряла, холера, ни туды, ни сюды!
    Вместе стронули суденышко на воду, и старичок ловко взобрался в плоскодонку.
 - Спасибо, хлопче! Охотишься? - спросил.
 - Пытаюсь - пересохло все, - развел руками я, - уток еще и не видел.
 - То-то! Когда-то и не такие засухи были, а так не пересыхало. Перекопали-перелопатили реку мелиораторы, и в дождливые годы вода не всегда держится, а теперь еще и прибрежные рощи рубят безбожно. Скоро в пустыне жить будем, - заключил тоскливо рыбак.
 - Не дай бог! - ответил я и спросил, - вы часом не знаете, где Кривенькое урочище находится?
 - Отчего же, знаю! - отвечал дед, - вон через ту гривку перевалишь, там, в низине молодняк березовый, самосейка, растет, на дальнем краю его и будет Кривенькое. Там вода должна стоять, два ключа там, может, и уток найдешь.
 - Было бы неплохо, - отвечаю.
 - Тогда удачи, внучек!
 - Удачи и вам!
   На том и расстались. Рыбак погнал шестом свою лодку вниз по реке, а я направился искать полумифический пруд.
    Перебрался через гривку, пересек увядший от засухи молодняк и вышел к бочагу, на дне которого, в грязи ковырялась пацанва. Пятеро ребят подростков рылись руками в донной липкой жиже, выволакивая оттуда какие-то продолговатые предметы. Я подошел ближе и диву дался, вся поверхность бочага была буквально усеяна ноздреватыми дырками, из которых парни буквально как морковку дергали вьюнов.
 - Ребята, это Кривенькое? - спросил я их.
 - Какое Кривенькое? - переспросил самый активный копатель, и самый перемазанный грязью.
 - Ну, урочище такое, пруд, - уточнил я.
 - Нет, - категорично ответил второй парень, державший корзину, наполовину наполненную вяло шевелящимися вьюнами, - это Круглое.
 - А Кривенькое где? - спросил я.
 - Мы такого не знаем, - отвечали ребята. Вот те раз! Делать нечего - надо искать. Я решил вернуться к реке и еще раз проверить направление, но после того как сделаю одно дело.
 - Ребята, а можно и мне порыться с вами?
 - Копайтесь - здесь всем хватит, - ответил за всех чумазый, - что, рыбки захотелось?
 - Да нет, - отвечаю, - хочу, десятка два-три к реке снести, а то ведь передохнут все, да вы переловите.
 - Ну, то не лезьте сюда, зачем вам пачкаться, - ответил парень с корзиной, - берите, сколько надо - мы еще накопаем.
    Пораженный таким пониманием, я отобрал самых шустрых вьюнов и отнес к реке. Попав в воду, рыбки немного постояли, а затем шустро пошли ко дну, чтобы снова зарыться в мул.
    Ободренный удавшейся спасательной акцией, я перепроверил направление и понял, что взял значительно левее. Минуту спустя я уже шагал в новом направлении, надеясь, что найду все-таки пресловутое Кривенькое. Я вновь пересек гриву, пожухлый молодняк, и увидел, наконец, заросли осоки. Взяв наизготовку ружье, я как индеец, очень осторожно двинулся за стеной растительности к вероятному плесу бочага. Возбужденная фантазия рисовала мне целую стаю заветных уток, отчего в теле появилась, знакомая каждому охотнику, азартная дрожь. Я выглянул из-за рогоза и... был вынужден разочарованно вздохнуть. На самом дне бочага была небольшая лужица грязной воды, которую оторачивали густые переплетения увядающих кувшинок. Я подошел ближе и откровенно загрустил. Вдруг из купины выскочила камышовая курочка, и, увязая лапами в грязи, кинулась от меня через бочаг. Я вскинул ружье и почти тотчас же опустил его - пусть себе, мне от такой добычи чести мало.
    Так и стоял я, чувствуя, как прилипшая к спине футболка присыхает к коже, как ноют натруженные руки и ноги, как першит от жажды в горле. Солнце стояло в зените, от раскаленной земли, как от духовки, тянуло жаром. В небе ни облачка, а в воздухе ни малейшего движения, да мертвенная тишина вокруг. И в этой тиши зазвенел вдруг детский голосок, вскоре показалась и обладательница этого голоса - маленькая кудрявая девочка лет шести-семи, в летнем ситцевом платьице и с трехлитровым бидончиком в руке. Следом за ней вышагивал такой же кудрявый, седой как лунь, широкоплечий дед. В единственной своей руке он нес полное ведро воды. Странная парочка приблизилась к Кривенькому с другой стороны и вылила воду прямо в пруд.
 - Все, внученька, перекур! - молвил дед, садясь в тени раскидистого куста ракиты, - прибился я.
 - Ну, дедушка, давай еще разок сходим, ведь засохнут кувшинки, пропадут.
 - Передохнем маленько и сходим! Сядь в тенек, отдохни, а то голову напечет.
   Однорукий дед посадил внучку рядом и стал сворачивать одной рукой самокрутку. Пораженный услышанным, я выбрался из зарослей и подошел к отдыхавшим.
 - Вы что, кувшинки поливаете? - изумился я.
 -Поливаем, - спокойно ответил дед, а внучка
продолжила, - они погибнут без воды.
 -Уже пятый день поливаем, - продолжал важно дед, закуривая, -
когда-то ведь должен же дождь пойти, вот и доживут до того времени цветочки.
 -А так пропадут! – вставила внучка.
   Я даже не знал, что и сказать, в наше время, когда никому нету дела до сотен вырубаемых в день гектаров леса, до заболачивающихся озер и пересыхающих криниц, эти двое поливают кувшинки!!!
 -А можно вам помочь? – неожиданно для самого себя
вызвался я, - вы откуда воду носите?
 -Вот  по  низине  иди, там,  в  олешнике,  криница  есть, мимо  не
пройдешь, - ответил дед, - а мы пока маленько отдохнем.
   Взяв ведро и бидончик, я пошел к кринице. Без труда отыскав последнюю, я зачерпнул и поставил полное ведро на потемневший от времени сруб. Вода плеснула в источнике и, как продолжение звука, до моего слуха донеслось мелодичное пение. Я прислушался – пение затихло. Перегрелся – решил я и зачерпнул бидончиком. Пение повторилось и на этот раз не прекратилось. Пели женщины и где-то совсем рядом. Понемногу я стал различать слова:
                Небо сине отвори же
                Ставни лазурёвые
                Воды наземь пророни же
                Быстры животворные
   В хоровую мелодию врезался сильный, завывающий женский голос:
                Силы неба в круг сходитесь
                Над землею матушкой
                Тучи в хоровод сойдитесь
                Напоите влагушкой
    Никак женщины дождь кличут – подумал я, и не в силах совладать с любопытством пошел по краю олешника на голоса. За перелеском приречная долина опускалась в пологую балку, на дне которой в несколько колец-хороводов расположились женщины, девушки и совсем маленькие девчушки. Все босые, простоволосые, в доисторических полотняных сорочках, верно выуженных из самого дна бабкиных сундуков, стояли строго по возрасту, каждая в своем кольце-хороводе вокруг небольшого криничного сруба.
                Дождик-дождик святый-ясный
                Лейся-лейся не напрасно
   Зазвенели колокольчиками детские голоса малышек, сгрудившихся возле самого сруба. Каждая из девочек держала в ручках по сухой маковке и трясла маковое семя прямо в воду.
                Силы небесные, воду пролейте!
                На суху землюшку не пожалейте!
   Завыла-завизжала рядом с детьми пожилая женщина со спутанными, всклокоченными седыми космами, простирая страстно руки к небу.
    Дети отступили от криницы, пропуская к срубу хоровод девиц с ситами в руках. По двое, по трое те подходили к воде и черпали ее, каждая своим решетом. При этом они напевали:
                Приди ветер умываться
                Принеси с собою тучи
                Отдохни и искупайся
                Жарким зноем нас не мучай
    Завертелась-закружила всклокоченная женщина и вокруг девиц, завыла-запричитала снова:
                Сглянься небо - пожалуй, водички
                До самых краев поналей нам кринички!
    Зачарованный зрелищем я пожалел о том, что не взял с собой камеру. Это ж как минимум с языческих времен ритуал! А может и с доязыческих!.. У меня на глазах женщины вызывали дождь!
    Тем временем к кринице подступили женщины постарше с горшками, наполненными всякой снедью в руках:
                Приди, дождик, отобедай!
                Чем богаты – то отведай
                Огороды напои
                Наших деток накорми
    Что провыла-прокричала главная ворожея, как про себя я назвал воющую женщину, я уже не расслышал, так как был принудительно оттянут за шиворот вглубь олешника одноруким дедом.
 -Вы это чего?! – возмутился я.
 -Тс-с-с! –  приложил     палец        к        губам       и       шепчущей
скороговоркой добавил, - не серчай! Нельзя мужику на бабскую ворожбу глядеть! Лихо будет!
   Я, было, открыл рот, чтобы протестовать, но дед вновь осадил меня:
 - Тихо, говорю! Уносим ноги, а то беда будет! Верь мне! – он сказал мне это с такой силой и убеждением, что я просто не смог перечить.
    Затем я носил воду в пруд и поливал кувшинки, а дед ходил как привязанный следом, боясь, очевидно, чтоб я чего лишнего в бабьем колдовстве не подглядел. Маленькая внучка безмятежно спала в тени ракиты, а мы, тем временем, разговорились с дедом. Однорукого звали Демидом, а девочку Наташей. По детскому капризу внучки дед Демид взялся спасать кувшинки, за что регулярно получал от своей бабы.
 -Над  тобой  люди  смеяться  будут,   говорит,   болото   поливать
ходишь! – жаловался дед, - а ведь дитё правильно говорит – пропадут кувшинки, их во всей округе, окромя этого пруда, нигде нету.
 -Говорят, в этом пруду родники есть, - желая переменить
тему, спросил я, - что ж он пересох то?
 -Родники    есть,    да   их   речка   питает,  видел ,   небось ,  как
пересохла? То-то же, только эти две криницы и остались, в олешнике да в Ведьминой балке… сказал дед и осекся.
 -В ведьминой? – переспросил я, - а  что,  там,  в  сорочках  то  все
ведьмы были?
 -Только одна…
 -Та, что в центре была?
 -Да, Йовга, - выдавил дед, меняясь в лице.
 -Йовга? – переспросил я.
 -Женя ее зовут, Евгения, да только по-нашему Йовга, ответил
дед Демид. Что-то знакомое почудилось мне в звучании этого имени. Точно! Йовга – Яга, выстроился, наконец, ассоциативный ряд.
 -И что, злая ведьма? – спросил я.
 -Да не то чтобы, просто умеет она всякое, там отшептать,
порчу снять, зуб заговорить…
 -Что ж в этом плохого?
 -Да ничего, просто другие так не могут – оттого и  боятся!
 -Чего ж бояться-то, если она людям помогает? –  недоумевал я.
 -Того и боятся, что как она не умеют… -  ответил   дед   и   резко
сменил тему, - а ты откуда, охотник? Что-то у нас ты не показывался раньше.
 -В селе не показывался, а охочусь я здесь уже шестой сезон, -
отвечаю, - из города я.
 -А  назад  добираться   как  будешь?   Поздно   уже, - кивнул  на
закатное солнце дед.
 -Да  переночую  где-нибудь  в  стогу,  а   завтра,   к   обеду,   на
автобус и домой.
 -В стогу холодно уже спать, - говорит мне дед, - давай у
меня переночуешь. И нам с бабой веселей, да и тебе в избе спать теплей, будет, а на охоту я тебя разбужу, я рано встаю.
   На том и порешили, просто и бесхитростно так, как обычно бывает в Полесье. Бревенчатая изба Демида, с резными ставнями, стояла на краю села, так что идти пришлось недалеко. Дедова бабка встретила меня радушно, и даже деда при мне не воспитывала за спасение кувшинок. Принесла воды умыться да позвала к столу – вечерять. На том бы и дню конец, да только мы сели ужинать, как над селом разошлась такая гроза, что я век такой не видел. Полыхало буквально везде, и грохотало почти беспрерывно, прямо над головой, с такой силой, что шибки, дрожали в окнах грозя разлететься на куски. Баба Прося погасила огонь в печи и поспешно закрыла трубу. Дед выключил свет, и доедать нам пришлось в свете беснующихся за окном молний, благо полыхали они почти непрерывно. Лило под стать грозе: сплошным потоком бежала с крыши, словно водопадом вода.
    Я вспомнил женское колдовство у криницы, и только было, открыл рот, чтоб сказать об этом,  как дед, единственной своей рукой сжал мою руку под столом. Не понимая в чем дело, я промолчал, полагаясь на опыт хозяина.
    Тем временем гроза расходилась все больше, бабка молилась в углу вместе с внучкой, а мы с дедом молча наблюдали за происходившим во дворе разгулом стихии.
   Вслед за очередным ударом грома в дверь приютивших меня людей загрохотали-застучали. Бабка вскинулась и шепча:
 -Ой,   Божечки,   беда! –  кинулась   открывать.   В дом  ввалился
мокрый до нитки мужик, с которого вода бежала буквально ручьями.
 -Демид, конюшня горит! Бери багор и на пожар! – крикнул  он  с
порога и выбежал на улицу. Я подхватился вместе с дедом и следом за ним выскочил в сени. Дед Демид сунул мне в руки топор, снял с крючьев багор и кинулся в ливень, я за ним. Не успел я сделать и десятка шагов как промок насквозь и почувствовал, что по спине побежал ручей холодной дождевой воды. Однорукий дед бежал впереди меня и как юнец ловко перепрыгивал всякие препятствия, подныривал под изгороди, перелезал через заборы. Я старался так же ловко повторять его движения, отчего набил шишку на лбу об очередную изгородь и пару раз растянулся в грязи. Вскоре, сквозь стену дождя показалось зарево, а следом и сам пожар. Приземистая бревенчатая конюшня полыхала как факел, треща и шипя под дождем, но ни капли от этого не угасая. И было что-то мистическое во всем этом, ведь не смотря на дождь, пламя разгоралось все больше и все сильнее, било из-под крытой железом  крыши, отчего жесть гулко хлопала и вырывала с корнем ржавые шиферные гвозди из толстенных сосновых балок. Удушающий дым слался понизу, разъедая глаза и вызывая кашель. Вокруг конюшни метались люди, а внутри пожара испуганно ржали кони. Приехала пожарная машина и стала поливать водой объятые пламенем ворота. Цепочка людей беспрерывно подавала ведрами воду, и двое парней выливали ее на горящий угол конюшни.
 -К воротам! -  крикнул   зычно   дед   Демид   и   группа   мужчин
вооруженных баграми и топорами, кинулась к огню. Я тоже подбежал и в два удара сорвал нижнюю петлю левой створки.
 -Берегись! –   закричал     кто-то ,   и  я ,    увидев    как   подались
объятые огнем ворота, кинулся в сторону. Горящие створки рухнули в грязь и их быстро погасили, из проема вылетел вихрящийся клуб огня и с воем пронесся над головами. Проем запылал вдвое пуще прежнего! Несколько мужчин кинулись внутрь конюшни и попытались вывести лошадей, однако кони не пошли в горящий проем.
 -Мужики!   Руби   стену!  -   скомандовал     один    из    мужчин,
указывая на единственную не объятую огнем стену. Все кинулись туда, и как термиты вгрызлись в бревенчатую преграду. Полетели щепки, и вот одно, за ним второе бревно были вынуты из стены. Под крышей ухало и выло пламя, трещали балки, грозя упасть и раздавить стоящих под ними людей и лошадей. Откуда-то из дождя появился парень с бензопилой и дело пошло живее. Еще бревно, еще два и еще! Ошалевшие лошади метались в охваченной пламенем конюшне. Оттащили последнее бревно и парень, бросив бензопилу, кинулся внутрь. Он вскочил на одного из коней и, держа за гриву, понукая пятками, выехал на улицу. Следом за ним выскакивали остальные лошади, а вместе с ними и люди, кто верхом, кто рядом, а кто и просто повиснув на гриве. Наконец последний всадник вылетел из огня в мокрую ночь, и почти в тот же миг подалась, а затем и упала внутрь крыша конюшни. Из прорубленного проема вылетел клуб пламени, враз лишивший меня бровей и ресниц. Пожар затухал, а вместе с ним затихал и ливень, превращаясь в ровный и спокойный дождик. Люди под дождем растаскивали тлеющие головни и тушили их прямо в лужах, заливали стены, собирали распуганных лошадей.
   Я нашел своего деда сидевшего под пожарной машиной и поздравил его с победой над пожаром, на что он грустно ответил, тихо так, чтоб только я слышал:
 - Эх, не надо было тебе, хлопче, за Йовгой подглядывать! Не было бы всего этого...
   Я опешил, а затем пришло чувство вины. Может и прав дед - может это все из-за меня? С этим настроением я и вернулся в дедову избу. Даже переодевшись в сухое и дернув с Демидом коньячку из моего НЗ, я так и не смог заснуть. Дед тоже сидел у печи и нервно курил. Я вышел на крыльцо. Сыпал мелкий, еле заметный дождик, гроза ушла, как и не бывало ее вовсе, только непривычная тишина царила вокруг. Небо заметно посветлело, скоро начнет светать, подумал я, и, решив не обременять своим присутствием гостеприимных хозяев, стал собирать рюкзак.
 - Ты куда в такую рань? - спросил дед
 - Пойду, поброжу с ружьем, - вскидывая на плечи рюкзак, ответил я, - извините, если что не так...
 - Не говори глупостей! - перебил меня дед, - все так, только ты того, осторожней в следующий раз с любопытством...
 - Угу! - согласился я.
 - Давай, сынок, - дед пожал мне руку, - заходи в гости!
 - Как-нибудь, - ответил и вышел во двор. Начинало светать, и по селу закричали петухи. Воздух был влажным и свежим, а дождь закончился совсем. Было тепло, как и должно, быть нормальным августовским утром. Я вышел к реке и был приятно поражен тем, как здорово за ночь поднялся уровень воды. А может, и на Кривеньком вода поднялась, осенило меня, и я невольно свернул посмотреть на спасаемый дедом и внучкой пруд.
    Уже совсем рассвело, когда я подошел к пруду и не узнал его. Естественная впадина была заполнена до краев, и на поверхности воды качались ожившие листья кувшинок. Еще немного привядшие, но живые цветы медленно открывали свои белые короны навстречу восходящему солнцу. Таки спасли, подумалось мне, и невольно вспомнились дед Демид и его внучка Наташа...
   Вдруг, в рогозе раздалось хлопанье крыльев, и три кряквы взлетели у меня из-под носа. Я сорвал с плеча ружье и... опоздал! Едва я успел пожалеть о своей нерасторопности, как с диким кряканьем поднялась из травы запоздалая утка. Я прицелился и выстрелил. Есть! Моя первая, в этом году, добыча упала на берег. В висках привычно зашумело, и я, с нескрываемой радостью, водворил свой трофей в рюкзак. Что ж, наконец-то и я добыл утку... а еще я увидел, как вызывают дождь, и поверил в это, чем собственно и стал причиной пожара в конюшне, благо никто не пострадал; помог тушить пожар и спасать кувшинки, спас от сковородки три десятка вьюнов... Таков итог моей охотничьей вылазки. Неплохо, правда? Будет что рассказать друзьям, братьям по страсти, хотя они наверняка не всему поверят... а вы поверили?