Кто сложит оду воробьям? -Сильва Рубашова-Дарел

На снимке: Сильва Рубашова (по девичьей фамилии - Хайтина) в юности. Фото из книги Сильвы Дарел (её же литературный псевдоним) "Воробей на снегу".

                *    *    *    
«КТО СЛОЖИТ ОДУ ВОРОБЬЯМ?»

Сильва Рубашова…  Впервые это имя встретилось мне при изучении обширного «русского архива» одного из старейших израильских литературных переводчиков – Шломо Эвен-Шошана (1910 – 2004). Дело было в 1998 году,  мы с Шломо тогда только что познакомились, я был под впечатлением от его личности и его связей со многими замечательными писателями России. Особенно же меня захватили письма Анатолия Кузнецова, занимавшие в этой коллекции, пожалуй, самое видное место по объёму и содержанию. Это был, по существу, авторский эпистолярный дневник периода непосредственной работы писателя над выполнением  его сокровенного замысла: создания, а затем и издания романа-документа «Бабий яр».
.
    Шломо Эвен-Шошану  суждено было стать переводчиком  на иврит как искажённого цензурой советского варианта романа, так и полного авторского текста, который А. В. Кузнецов издал за рубежом, уехав в Лондон и став «невозвращенцем». Их переписка продолжалась целых семь лет (1964 – 1971) и приобрела весьма доверительный характер. В этих-то письмах и довелось мне прочесть впервые имя  ленинградской приятельницы автора – Сильвы  Хайтиной, вышедшей замуж за, как он писал, «израильского дипломата» Рубашова и уехавшей с мужем в Израиль. Кузнецов сообщал, в частности: «У неё потрясающая биография, и мы ещё собирались вдвоём написать книгу о её детстве»

Через некоторое время из той же переписки узнаём, что в Израиле  С. Рубашова овдовела, что она работала в русском отделе радиостанции «Коль Исраэль», а также, что вскоре после Кузнецова  прибыла в столицу Великобритании. Анатолий Васильевич (вынужденный опасаться мести агентов КГБ) сообщает Эвен-Шошану её домашний адрес как наиболее предпочтительный при переписке, просит выписать ему именно на этот адрес израильскую (выходившую на русском языке) газету «Наша страна», потом явно её, Сильву Рубашову, упоминает в качестве своего «секретаря, в совершенстве читающего на иврите»… Наконец, ожидая  этого своего израильского друга Шломо в гости, приводит для связи номера телефонов трёх своих лучших лондонских друзей, и на первом месте в этом перечислении – она: Сильва  Рубашова.

Готовя, с любезного разрешения Шломо Эвен-Шошана, эти письма к публикации, мне удалось  разыскать в Лондоне адреса  тамошних знакомых покойного Кузнецова  и с их помощью  выяснить ряд моментов биографии автора романа «Бабий Яр». Спросил и Сильву Рубашову о судьбе того замысла, о котором (как о неисполненном) сообщал он, характеризуя свою приятельницу. Г-жа Рубашова  с тронувшей меня любезностью немедленно откликнулась на просьбу, ответив на мои вопросы, а сверх того, прислала мне в подарок российское издание своей книги «Воробей на снегу», вышедшей в разных странах мира и на нескольких языках под литературным псевдонимом «Сильва Дарел». (Ещё до написания книги, в 1967 г., она  вышла замуж за своего коллегу из английской службы  «Кол Исраэл» Генри Эльдара. Возможно, псевдоним  образован перестановкой слогов этой фамилии. Впрочем, свои переводческие работы она подписывает «Сильва Рубашова»).

Эта мемуарная  книга издана на нескольких языках мира (в том числе и в русском оригинале).  Мой беглый пересказ даст лишь самое общее понятие о  содержании повести. В Израиле она не издавалась. Это рассказ о судьбе  семьи рижских евреев,  подвергшихся, как и многие после вторжения в 1940 г. советских войск в Прибалтику, репрессиям и произволу оккупантов. Отец Сильвы владел в латвийской столице  самым крупным магазином галантереи, а также другой собственностью. Разумеется, новые власти всё отобрали в пользу «рабоче-крестьянского» государства.

Но этого мало: по советским понятиям, он вместе с семьёй (женой и двумя маленькими детьми) подлежал административному выселению в отдаленные районы страны. Так восьмилетняя Сильва и её старшая сестрёнка Дорита вместе с мамой и папой в середине июня 1941 г., за 9 дней до нападения Германии на СССР,  под конвоем были отправлены в товарном эшелоне на «спецпоселение» в Сибирь. Они очутились в крошечной деревушке, в колхозе «Мокрый ельник» (!),  где  родители девочек начали работать. Но в декабре 1941 отца арестовали (по обвинению в антисоветской агитации) и вскоре отправили  в один из лагерей ГУЛага...

Отсидев назначенный по 58-й статье  срок (10 лет), остался жив и  вышел из лагеря, мать и дочери мужественно перенесли невзгоды и чёрный труд.  Но Сильве досталась судьба особая.
Не буду описывать жизнь благополучной в прошлом  буржуазной семьи в сибирской глубинке, примерно в 250 км восточнее Красноярска, скажу лишь, что Сильву, уже  семиклассницу, мать по окончании войны  отправила из Канска, где они к тому времени обосновались,  к родственникам: сперва а Москву, затем в Каунас, где та благополучно, с медалью, закончила учёбу в школе.

 Но медаль, формально дававшая право поступления без экзаменов в любой вуз, ей, еврейке, не помогла: в приёмной комиссии филологического факультета Ленинградского университета ей заявили, что там «места для медалистов уже заполнены»  Получила она от ворот поворот и на  других гуманитарных факультетах и специальностях…

 Но всё же была принята в один из технических вузов Ленинграда, успешно училась уже на 3-м курсе, счастливо полюбила молодого преуспевающего аспиранта и вот-вот собиралась выйти за него замуж, как вдруг…  в своём студенческом общежитии, на ночь глядя, была  арестована, подвергнута унизительному обыску и брошена в тюремную камеру-одиночку  без объяснения причин. Они так и не  были объявлены ей официально. Лишь через довольно долгое время, уже на этапе, в столыпинском (арестантском) вагоне любознательный конвоир, вскрыв дело, доведался и рассказал девушке, что арестована она  за… ПОБЕГ!  И теперь (как выяснилось ещё и не сразу, а после мучительных  остановок в пересыльных тюрьмах, холодных и голодных дней этапа), её насильно водворяютв дом родной,  в г. Канск, – к  маме! Это было  5 марта 1953 года – в день смерти Сталина.

Образ воробья на снегу - своего рода  авторская самохарактеристика. «В <…> очень уж морозные дни,  – вспоминает Сильва  время  своего сибирского ссыльного  детства, – на льду речки или просто на снегу лежали трупики замёрзших воробьёв. В школе нам объясняли, что птицы в основном замерзают на лету, так как при этом мороз может легче добраться до тела и сердце замерзает… Мама утешала меня, говорила… что он всё равно бы умер, если б не полетел. И летел он с надеждой, что долетит».    

Сильва «долетела» до свободы. Её книгу прочли в разных странах. Вот лишь один отзыв, полученный ею:

«Я прочитал Вашу повесть «Воробей на снегу». и она произвела на меня очень хорошее впечатление. Это очень чистая, искренняя, точная вещь без претензий, горькая и в то же время чрезвычайно человечная. Замечательна главная героиня.
 Желаю Вам всего самого доброго.
                Б. Окуджава. 29. 12. 89»
 
Повесть Сильвы Дарел (Рубашовой) включена в издающуюся в России серию «Антология выстаивания и преображения».

С детства страстный книгочей,  она в  своём опыте  художественно-мемуарной прозы оказалась на высоте самого требовательного литературного вкуса. Возможно, не последнюю роль сыграло в этом близкое творческое общение с одним из мастеров этого жанра – Анатолием Кузнецовым…Впрочем, судьба, как увидим далее, не обидела Сильву Рубашову и другими яркими литературными дружбами. 
Знакомство, пусть лишь заочное, по переписке, с этой незаурядной женщиной, навело меня на мысль рассказать о ней израильскому русскоязычному читателю. Современные средства коммуникации облегчили наше с нею неоднократное общение, вплоть до возможности бесед в реальном времени, результатом чего стало вот такое сводное интервью:

. – Как,  где и когда Вы познакомились с А. В. Кузнецовым? Прокомментируйте, пожалуйста, его упоминание о попытке соавторства в работе над Вашей мемуарной книгой?

– Мы  познакомились с Толей (кажется) году эдак в 1961-62, может, на год раньше. Я была хорошо знакома с его близким другом, писателем Анатолием Приставкиным ("Ночевала тучка золотая"). Они делились знакомыми, и в один прекрасный день Кузнецов позвонил мне с приветом от второго Толи (оба жили в Москве, хотя Кузнецов был прописан в Туле).. Пришел ко мне  домой. Разговорились. Я знала его книги. Коротко рассказала о Сибири. Он загорелся темой. После этого в каждый свой приезд приходил в гости. Я рассказывала. В один из дней 1962 - 63 года он приехал с магнитофоном и бутылкой коньяка, и мы сели за мой рассказ. Он пил и записывал, я – непьющая – рассказывала. Под утро,  после 5 - 6  часов, Толя остановил запись и изрёк : "Не то, что под твоим,  –  это и под моим именем никогда не напечатают, зря стараемся". И мы бросили затею. Моя книга – тот же рассказ.

    – Переписываясь с  Эвен-Шошаном, в  первом из упоминаний о вас А. Кузнецов сообщил, что его добрая приятельница Сильва «вдруг вышла замуж за вашего (израильского. – Ф. Р.) дипломата». Позже, заочно разыскав вас в Израиле, сообщает ему же: «Она была замужем за племянником президента Рубашовым, который умер, и теперь она вдова – Сильва Рубашова». Шнеур-Залман Рубашов (известный как Шазар) – так звали третьего президента Израиля. Если удобно, уточните, кем был Ваш муж Лев Рубашов: израильским дипломатом – или племянником президента? Или и тем и другим? И хоть в нескольких словах расскажите о следующем браке. А в чём выразилось Ваше с Анатолием Васильевичем сотрудничество в Лондоне?

– Толя, видимо, спутал сообщённое мною  про Льва Рубашова. Дело в том, что тот учился в Ленинградском университете на дипломатическом факультете, их там было 3 еврея, но их с этого факультета, с 3-го и 4-го курса, выгнали, однако дав возможность перейти на другие факультеты. Лев перешел на китайский, его окончил, по приезде в Израиль преподавал в Иерусалимском университете и издал книжку-словарь. По-видимому, я Толе  еще в России рассказала тот случай (изгнание), и это застряло у него в сознании. Лев Рубашов, действительно, приходился президенту Шазару племянником, он был холост, и когда я узнала о его намерении репатриироваться, то прямо обратилась к нему с просьбой помочь мне выехать из СССР. Так  решился наш брак (фиктивный). Впоследствии уже ко мне приехали в Израиль родители и сестра, которая и сейчас живёт там, в Герцлии.

После смерти Л. Рубашова через какое-то время я вышла замуж за Генри Эльдара, с которым мы вместе работали на «Коль Исраэль»: я – в русской редакции этой радиостанции, он – в английской. Вышло так, что в течение двух лет он «грел для меня стул» в той же студии: русская передача шла после английской через четыре секунды. Мы вместе «из-за меня» приехали в Лондон в 69 году: я – чтобы  работать для Кузнецова, которому мой муж тоже немало помогал в работе… Мы оба (и я, и Генри) взяли отпуск без содержания на год. Его нам продлили еще на год, а потом уволили. Я застряла из-за своей книги, которая пошла гулять по свету; меня как её автора стали приглашать  в разные страны. С Толей я работала один год, перенесла на бумагу с привезённых им фотоплёнок весь полный текст черновика его романа, была фактически первым читателем и редактором полного, бесцензурного текста «Бабьего Яра», да и впоследствии во многом ему помогала, но официально перешла на контракт в Би-Би-Си, где работала до 1987 года. Ушла на раннюю пенсию. Толя,  который английским  языком почти не владел,  общался с моим англоязычным мужем  на «руконогогримасном», но между ними возникли очень дружеские отношения. Умер мой муж в 2000 году.

*
В Израиле, на радио «Коль Исраэль», Сильва выступала как «Рут Савир»  (тогда было принято в вещании на страны коммунистического блока работать под псевдонимами). Уже вскоре после приезда в Великобританию приняла участие в передачах радио «Свобода»: вместе с А. Кузнецовым впервые читала для радиослушателей подлинный, бесцензурный русский текст его «Бабьего Яра» - её представляли слушателям как «Светлану Павлову».

Судьбе было угодно распорядиться так, чтобы Сильва Рубашова присутствовала в доме Кузнецова в последние минуты его жизни и в момент его кончины. Вот отрывок из её письма ко мне (от 22. 8. 2003):

 «Толя умер при мне: позвонил, попросил срочно приехать (так я и не узнала, зачем), сам отправился спать, пока я ехала, потом спустился из спальни вниз, где мы сидели с его женой, прошёл на кухню сварить кофе и там умер (жена пошла на кухню посмотреть, что так долго не несут нам кофе, а он мёртвый на полу)».

 То был в жизни 50-летнего писателя третий инфаркт, оказавшийся роковым …

Через несколько месяцев в молодом тогда (а сейчас – старейшем из русскоязычных в Израиле) журнале «22» № 11 были посмертно опубликованы  три неизвестных  рассказа Анатолия Кузнецова с краткой вступительной статьёй  их публикатора – Сильвы Рубашовой, – мне   думается, это один из самых прочувствованных некрологов, посвящённых автору «Бабьего Яра».

Но возвращаюсь к нашим с С. Рубашовой беседам:

– Виноват: позабыл задать вам вовремя вопрос о  судьбоносном моменте Вашей биографии: самом начале жизни в Израиле. А ведь вы прибыли сюда совсем незадолго до Шестидневной войны… Коснулась ли эта огненная «шестидневка» ваших мирных будней? Как вы её ощутили?

– Уж  не обессудьте: не выношу этого выспреннего слова "судьбоносный". Таких моментов в моей жизни было много: самое главное – после ссылок, голода, унижений  я осталась жива, это можно еще назвать судьбой, все прочее - блекнет.

Отвечаю на вопрос: я приехала в Израиль  в сентябре 1965 года, за почти два года до Шестидневной войны. Будней  моих (а выходных  на самом деле не было: радио работает семь дней в неделю) "огненная шестидневка", как Вы говорите, коснулась весьма ощутимо. Ну, во-первых, за примерно три недели до ее начала (т. е. до 5-го июня 1967 г.) меня как бы мобилизовали, предупредив письмом о том, что в первую минуту войны я обязана явиться в своей машине в «Коль Исраэль». Что я и сделала, хотя именно в этот день в страну должны были приехать мои родители. Они и приехали, но я это узнала только на шестой день, с трудом найдя их недалеко от Нетании, в Кирьят-Нордау.

А  у меня был  котёнок, Толик (представьте, названный так в честь Кузнецова!), и я вынуждена была оставить этого малыша одного, неизвестно насколько. Я ему скоростным способом сварила овсянку с рыбой, большую кастрюлю, и, поставив ее на пол, уехала. Сирена завыла в 7.45 утра, а около 8.30 я уже была на радио. Там царил  некоторый бедлам. Кто-то плакал, кто-то бушевал. А здание радио в Иерусалиме - рядом с израильско-иорданской границей. И в 10.45 оттуда начался обстрел. А русская передача – первая! . Я пошла в студию читать новости. С крыши нашего здания что-то стреляет, рядом что-то бухает, я вприпрыжку бегу в студию, прикрыв голову пачкой новостей, а за мной, вдоль стенки, короткими перебежками пробирается начальник отдела Виктор Граевский, и кричит на меня: "Идиотка, убьют, бегите вдоль стен, пригнувшись!»

 А потом нас перевезли, с машинисткой, редактором и диктором,  в «Биньяней ха-ума», где уже сидел штаб Центрального фронта с генералом Узи Наркисом. Кстати, в первые 15 минут стрельбы из Иордании по Иерусалиму в мою машину, припаркованную    на Русском подворье (Миграш ха-русим), попало 42 осколка, не оставив ни одного стекла и ни одного целого колеса. Мы передавали новости каждый час, студия была крошечная, та, из которой сообщают о начале концертов, дышать в ней было нечем. При мне там потеряла сознание французская дикторша, мне пришлось переступить через неё и стоя произнести: "Говорит Иерусалим!.."  Спали мы, сидя в концертных креслах,  – не  очень удобно, но выжили.

На машине без единого стекла и с одолженными четырьмя колёсами я проделала 2000 км. (сначала по всей стране в поисках родителей, потом –некогда  было отдать в ремонт).
 
–Немного о судьбе вашей автобиографической повести…

– К замыслу книги я вернулась, приехав в Лондон в 1969 году. Засела за эту работу  по странной причине: меня изумила история молодой женщины-англичанки, выбросившейся с балкона своего высотного дома потому, что она не могла примириться с жизнью без сада и без любимого района, где она родилась, и без соседей, с которыми можно посудачить через забор. Узнав о нескольких  подобного рода историях избалованных, на мой взгляд, лондонцев, чаще - женщин,  которым позавидовал бы почти любой советский человек, а уж я - точно (питерская коммуналка, 23 человека, 6 семей), я решила показать, что "счастье не в этом"... Книжка писалась в расчете на подростков. И неожиданно для меня она пошла гулять по свету, дойдя до Японии, и через Москву, Скандинавию, Германию дошла до Южной Америки. Судя по многим сотням писем читателей, она оказалась чтением для взрослых. Меня приглашали к выходу книжки в разные страны, самой трудной была поездка, вернее, полеты, над США. Налетала сорок часов, зигзагами из города в город, 45 дней. А в это время в Израиле началась война Судного Дня. Еврейские организации использовали мои выступления для сбора средств на нужды израильской армии. И я очень гордилась, когда, подписывая книжку очередному покупателю, «взамен» получала от него  чек – пожертвование, порой на тысячи долларов. Несколько лет назад в Москве книжка вышла в пятый раз по-английски, и это, на мой взгляд, лучшее издание.

– Но почему на языке оригинала, по-русски, книга вышла чуть ли не в последнюю очередь, а на иврите её нет совсем?

– Тут  отрицательно сработал мой альтруизм. У меня была литературная агентша – «акула капитализма», которая драла с издателей вполне солидные деньги за мою книжку. А я решила из альтруизма отдать ее даром на два языка - русский и иврит. Но, не зная ничего о книжном рынке, не поняла, как это можно саму себя продавать.  На русском книжка  всё-таки вышла, но совершенно случайно: у меня жил приехавший в Лондон старый московский приятель Лев Шилов, который нашел в комнате, где спал, рукопись на русском языке. Спросил, чья эта рукопись (он не знал об изданной уже много лет назад книжке на разных языках). Взял с собой в Москву текст, и через несколько месяцев   "Воробей…" вышел в Москве, в издательстве "Слово". А вот для  выпуска в свет израильского издания, да притом и в несуществующем переводе на иврит, такого чудо-гостя не нашлось…

– Ещё в письмах Кузнецова  рассказывалось не только о Вас, но и  о других его израильских партнёрах по переписке, – например, о Рахель Марголин… Эту фамилию советский читатель узнал, по-моему, в годы перестройки, когда стала известна её переписка с К.И.Чуковским, - в частности, по поводу обнаруженного в Израиле его портрета работы И.Е. Репина. Вам что-то  известно об этом?

– С  Чуковскими я познакомилась в 1960 или 61 году. Сначала - с Еленой Цезаревной, внучкой Корнея Ивановича и дочерью Лидии Корнеевны, - в Ялтинском Доме творчества, и почти сразу же с ними самими.  Корней Иванович с Марголиной к тому времени уже был знаком. И в 1965-м,  перед моим отъездом в Израиль, сказал мне, у кого там  находится его репинский портрет (богач и филантроп Шеровер). Я испросила у этого человека разрешение прийти с фотографом и отснять портрет, что было сделано, и репродукция была отправлена оригиналу. С Марголиной я познакомилась, она часто писала для радио, где я работала. Чуковский  передал ей со мною длинное письмо.

– В российском журнале «Новый мир» (2009, №12) Еленой Чуковской опубликована переписка её матери, Лидии Корнеевны, с сэром Исайей Берлином. Человек-легенда, английский философ и дипломат, друживший ещё с К.И.Чуковским, тесно общавшийся с Анной Ахматовой и Борисом Пастернаком, был, оказывается, и вашим добрым знакомым! Елена Чуковская, в частности, пишет: «… в апреле 1989 года, я приезжала в Лондон и гостила у своей давней подруги Сильвы Рубашовой. (…) По моей просьбе сэр Исайя согласился дать интервью советскому телевидению, и мы ездили к нему в Оксфорд вместе с Сильвой и тогдашним лондонским корреспондентом Гостелерадио Всеволодом Шишковским. Было записано большое интервью, которое показали в России, а Берлин надолго подружился с Сильвой, и его последние письма к Лидии Корнеевне написаны ее почерком под его диктовку. Сильва была переводчицей первого тома «Записок…» (Л.К.Чуковской – об Анне Ахматовой. –Ф.Р.) , вышедшего по-английски в Лондоне и США, после 1989 года она часто упоминается на страницах этой переписки».
 
– Да, сэр Исайя  был человек интереснейший. Между прочим, тоже, как и я, уроженец Риги…Кроме связи с Ахматовой, Пастернаком и Чуковскими, сэр Исайя Берлин известен множеством  своих  книг по философии, литературе и другим дисциплинам. Он был одним из широко известных в мире философов. Любил Израиль. Знал бесчисленно многих людей, очень интересно о них рассказывал (а я опрометчиво за ним не записывала)…

*
1 марта этого года на мой электронный адрес прибыло следующее сообщение: «Елене Чуковской сегодня дали премию Солженицына. Горжусь и радуюсь.  Сильва». Как передали все основные средства массовой информации России и зарубежных стран,  премия присуждена внучке  Корнея Ивановича и дочери Лидии Корнеевны Чуковских «за подвижнический труд по сохранению и изданию богатейшего наследия семьи Чуковских; за отважную помощь отечественной литературе в тяжелые и опасные моменты ее истории».

Ликование и гордость Сильвы Рубашовой понять нетрудно: ведь  она – не только близкая подруга, но и одна из активнейших сотрудниц лауреата. Как переводчик (с английского и на английский) и как корректор… Как постоянный и неизменно доброжелательный, но и требовательный, даже «придирчивый»,  советчик и собеседник…

Когда-то именно Елена Чуковская стала организатором  в Москве одного из первых  там (после многолетнего замалчивания властями  его имени и творчества) публичного вечера замечательного поэта Бориса Чичибабина.  Среди его стихов есть и «Ода воробью» - с такой вот горькой концовкой:

Кто сложит оду воробьям,
галдящим под любым окошком,
бродячим псам, бездомным кошкам,
ромашкам пустырей и ям?
Поэты вымерли, как туры, –
 и  больше нет литературы.
 
Стихи написаны в пору безвременья. Отрадно видеть, что автор поспешил с выводом.

                ----------------

Далее очерк XXI-й "Явас как родина, или Свидание с мамой" http://proza.ru/2011/09/20/1195
 
                ---------------


ДОРОГОЙ ЧИТАТЕЛЬ! МНЕ ИНТЕРЕСНО И ВАЖНО ТВОЁ МНЕНИЕ ОБ ЭТОМ ТЕКСТЕ, ИЗЛОЖИ ЕГО, ПОЖАЛУЙСТА, ХОТЯ БЫ В НЕСКОЛЬКИХ СЛОВАХ ИЛИ СТРОЧКАХ В РАЗДЕЛЕ "РЕЦЕНЗИИ" (СМ, НИЖЕ). = Автор
 
 
.


Рецензии
Ниже помещаю рецензию моего читателя Виталия Херсонского, которую, как он объясняет в своей приписке, у него не получилось разместить самостоятельно, хотя он зарегистрировался на данном портале. Далее его рецензия, присланная мне на "личку!, а затем объяснительная приписка:

" И в пору безвременья есть островки "разумного, доброго, вечного". "Времена не выбирают, в них живут..." Это про Сильву Рубашову, про её удивительную и прекрасную и творческую неутомимую жизнь. Как много всё-таки таких маяков в мире! И как жаль, что мы не знаем их, но вот находятся такие люди, как Феликс Рахлин - и открывают их нам. Замечательный, содержательный очерк!

Дорогой Феликс Давидович, я уже регистрировался на сайте "Проза.ру", но сейчас система выдала мне отказ в публикации отзыва. Я послал запрос на восстановление пароля, ответа нет. Хотел зарегистрироваться вновь - вредничает система: мол, вы уже регистрировались. Сам, конечно, виноват, не записал в своё время все данные.

Ваш Виталий"

Феликс Рахлин   06.01.2015 18:55     Заявить о нарушении
На это произведение написаны 2 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.