Маргарита и Мастер, или в плену гендерных аллюзий

Много раз я замечала: жизнь сама направляет нас в интересное ей русло, подкидывая повод для размышлений. Причём, врешь – не уйдёшь! – просто-таки заставляет думать, постоянно напоминая об актуальной теме эдакими «всплывающими ссылками». Стоит только завести о чём-нибудь речь, как все кругом начинают хором говорить об этом. Даже если их и не спрашиваешь. Поневоле задумаешься, может, всё неспроста. Может, и все великие открытия, и самые знаменитые романы были не столько придуманы авторами, сколько «считаны» с энергоинформационных полей? Во всяком случае, наша роль тут, определённо, невелика: сиди себе, да записывай то, что слышишь вокруг.

Вот таким образом зашёл у меня недавно, совершенно меж делом, разговор про роль женщины в литературе… А потом и уже более конкретный, про бессмертную булгаковскую Маргариту. Кем была она сама – для автора романа, для её возлюбленного «героя», наконец, для читателей? Чем был бы роман, не присутствуй в нём эта волшебная личность, и был бы он вообще, не участвуй в его создании прототип героини – жена и верная подруга писателя… 
Ведь, и впрямь, все великие люди творили свои бессмертные произведения не просто так, и не на пустом месте.
У каждого из них была своя Муза, путеводная звезда, Лилит – та, что даёт или отбирает, словом, приводит в движение ту энергию, с которой и начинается Творчество. Или это вдохновительница творческих идей, кулинарка сюжетов и списанных с натуры подробностей… Или же это незаменимая помощница – земная и реальная, и пусть она не воплощение светлой мечты или плотских устремлений, но надёжный тыл и верное плечо рядом. И неважно, крепка ли она здоровьем и психикой, или же кажется ему более, чем на самом деле присутствует в жизни его, но она ДОЛЖНА БЫТЬ, и точка. Просто как родина. Иначе никакого писательства вообще не будет. В общем, у каждого Булгакова должна быть своя Елена Сергеевна…
Я, разумеется, против ничего не имела – зная историю создания этого произведения, несложно представить себе, что, не сойдись эти двое в пространстве и времени ТОГО момента жизни былой Москвы, не было бы на свете и этой бессмертной, культовой книги «о самой-самой прекрасной любви», да и много чего другого…
В конце концов, мужчина и женщина нужны друг другу и в качестве источника сюжетов, и как возможности их воплощения. Да и сотворчество, соавторство – вещь необыкновенно привлекательная. Ведь мы так по-разному смотрим на мир! Так что бы нам не раскрасить его полной палитрой красок с прорисовыванием оттенков?
Грешна, люблю и я заниматься редактированием чужих текстов. Не всех подряд, разумеется, а только лишь тех, в которых есть то, что цепляет меня за душу или даёт пищу для ума. И, чем они талантливее и интереснее, тем пристрастней я бываю и к автору, и к самой работе. И тем внимательнее вчитываюсь в рукопись…
И тем больше нахожу там всего такого, что хотелось бы на славу переписать, или хоть немного пригладить. Жаль только, что далеко не всегда в ответ на такие порывы живой души вырастают у авторов крылья.
Чего стоит решиться не просто показать собственную работу, отдав её на откуп разношёрстной публики – от самых заинтересованных и восторженных почитателей до равнодушных прохожих, но и быть готовым к содержательному диалогу от имени автора с теми, кто воспринял написанное близко к сердцу? Да, для этого надо иметь не только талант, но ещё и большое мужество. А ещё автору необходимо иметь в запасе недюжинный интерес к жизни, умение не только рассказывать и слушать, но и слышать, а также хорошо развитую, пластичную фантазию… Ну, в самом деле, чего ты стоишь, если живёшь в одном мире, а воспринимаешь исключительно другой? По-настоящему творческий человек непременно должен быть проводником, связным между разными пластами реальности: насущной и идеальной, перспективной и совершенно невероятной.
И вот как раз это качество сыграло в тот раз со мной весьма острую шутку… Стоило моему собеседнику углубиться в реальную историю вопроса, пустившись в дебри обстоятельного исторического экскурса, как я ощутила над головой очень знакомое хлопанье крыльев.
Я закрыла голову руками, но было поздно. Моё больное, неуёмное воображение уже понеслось вскачь, оставив меня в полнейшей растерянности, для того, чтобы через некоторое время вернуться ко мне, принеся в подоле (зачёркнуто) на хвосте и раскатав передо мной во всей красе совершенно невозможную, но очень яркую сюжетную картину…

…Маргарита сидела на кухне, нетерпеливо постукивая носком туфли о ножку стола. Туфелька гуляла туда-сюда, не находя себе пристанища, всё ускоряя свою неровную дробь, и старый стол уже покряхтывал от эдаких сотрясений. За всю его нескладную, шероховатую, чуть кривобокую жизнь он никогда прежде не ощущал себя таким неприкаянно-угловатым. Ему даже стало казаться, что за какую-то провинность его силком вытащили на всеобщее обозрение и осуждение! А ведь всего несколько месяцев назад ничто не предвещало такого развития событий. Просто в начале весны его хозяин одиноко брёл по мокрым от не до конца ещё сошедшего снега московским улицам и совершенно нечаянно встретил ЕЁ.
А она была в чёрном пальто, и в руках несла жёлтые цветы… Ну как же тут было не соблазниться! Он привёл её к себе в дом – после того, как она отшвырнула свой букет в канаву и протелефонировала мужу о том, что не вернётся нынче к нему, а будет любить другого человека, много талантливее его. Муж, разумеется, не нашёлся, чего возразить – ну кто же в здравом уме спорит с ведьмами? Особенно с теми, про кого хорошо знаешь, чего от них ждать. И он, как всегда, смолчал…

Она пришла в Его дом в чём была – и взяла с собой из семейного дома лишь зеркало своё, с которым не расставалась никогда, да метлу. Мастер жил очень скудно, и дом его был практически пуст…Голые стены с торчащими из них кое-где кривыми гвоздями, грязноватые окна с дешёвыми ситцевыми занавесками, когда-то сдвинутыми на одну сторону, да так и забытыми в одном положении. Единственный старенький домотканый коврик на полу, затасканный и затёртый ногами случайных посетителей этого дома, в котором, казалось, не было души. Продавленный топчан, прикрытый истрёпанным покрывалом… Да ещё большой самодельный, местами плохо обструганный письменный стол.

Ах, разве стала бы Она с Ним жить, если бы ей было куда уйти, кроме него? Ей куда больше нравилось приходить к нему когда вздумается, и заставать Его – то спящего, то работающего, а то и вовсе курящего в состоянии задумчивой отрешённости. Уж Она-то видела его всякого – и ей было решительно наплевать на то, что он небрит, голоден или зол – Она просто глядела на Него, решая, что в каждый новый момент ей будет по силам исправить. Если же видела, что Ему и без неё хватает дел, то просто спокойно уходила прочь: Ей совершенно незачем было безотлучно быть рядом, ведь мир так велик и богат. Только Он из них двоих мог работать, не выходя из дому, – Она же питалась лишь тем, что видела и принимала вокруг себя. Она была зеркалом, постоянно глядящим на мир и отображающим его так, как не мог кроме неё никто другой. Ей всегда требовалось много. Гораздо больше, чем видела Она с Ним, находясь в его тесной каморке… Ей, как ребёнку, было нужно все сразу, – Он не мог ни понять, ни принять этого. Он просто писал, и Ему было важно знать, что Она у него есть, и рано или поздно вернётся.
Она приходила и просто садилась рядом – ей-то надо было всего ничего, лишь малую толику тепла его рук. Иногда Она грелась на его коленях, свернувшись клубочком, как кошка…
Читала Она и его работы. Читала вдумчиво, критически пропуская через себя порядок слов, строй фраз, тщательно распробывая на свой взыскательный вкус его метафоры… Его писательство было единственной причиной их ссор! Потому что ни в чём другом Она никогда Ему не мешала. 
Она легко прощала Мастеру всех его женщин – случайных и нет – всяких, ибо и Он не любил их вовсе, и Она была не обычной женщиной, но Музой его.
Но Она не могла простить Ему плохо написанных вещей, непродуманных фраз, небрежных сюжетов и скомканных концовок. Ведь у каждого из Них была своя собственная жизнь, но у них было совместное Творчество! Она ждала, когда Он напишет свою Великую книгу – ту самую, ради которой Она ушла от мужа, ту, ради которой, казалось, и Она сама живёт. Но Мастер Её не слышал. Он думал, что работает сам, её же присутствие в жизни своей считал лишь одной из граней бытия, тех, к которым так быстро привыкаешь, что перестаёшь замечать. Она перестала ощущать то, что нужна ему, потому что всё чаще говорил Он ей про то, чего желает сам, но почти уж не спрашивал больше про то, чего хочет Она! Ей всё труднее было находиться рядом с ним…

Неожиданно для себя Она услышала голос Мастера: «Ты слишком нетерпеливая. Совершенно не умеешь ждать!». Очнувшись, как ото сна, Она попыталась понять, что имел Он в виду. Ждать… Чего? 
Ей, пережившей в этой жизни столько всякого разного, пришлось-таки выучиться кошкой выкручиваться из самых тяжёлых и скверных, давящих душу историй, выбираться из совершеннейшей безысходности и… надеяться, несмотря ни на что! Ждать – годами, десятилетиями – и дожидаться того, что рано или поздно должна была послать ей Судьба. И именно на этой вере – в себя, в своё счастье, в свою исключительную судьбу жила Она сама и делилась с другими. Но так и не научилась распластываться, раскатывая на неровной поверхности чужих ожиданий и мягко стеля себя на потребу чьих-то желаний. Пыталась, старалась, училась – смолоду, пока уверена была в том, что собственный рост без внешних опор невозможен, и делиться она должна, хотя бы из благодарности. Но, сколько бы ни отдавала, сама становилась богаче лишь горьким опытом того, что мир легко принимает все её подношения, ничуть не заботясь о том, чтобы дать ей что-то взамен. Ей волей-неволей приходилось заботиться обо всём самой, постоянно решая любую мелочь. Волей-неволей рулила она своей, да и чужими, ежели так было нужно, жизнями, вызволяя, выправляя, страхуя, руководя. И создавая – через боль и усталость, сквозь слёзы и нежелание – иной раз от самого ощущения невозможности происходящего и нежелания жить дальше!
Так разве не сама она Мастер, творец, приводящий в мир то, что не придёт в него никакими иные путями? И, отдающая, выплёскивающая, опустошаемая своими внутренними порывами, разве не нуждалась она в том, кто имел бы не только живую душу, но и крепкие руки, и брал бы её к себе в тот момент, когда она просто падала на ходу!
Так чтО ей этот человек, который вместо того, чтобы делать, лишь мечтает, думает и надеется?
И что ей толку с чужой любви, – да что там! никакой не любви, а лишь желания её, как часто мы лжём сами себе, принимая желаемое за действительное, – когда своя собственная душа не горит огнём, а вянет в стоячем безмолвии недоговорённости и отчуждения!
Оборвав саму себя на так и не высказанной мысли, Маргарита встряхнула головой, отведя от зеркала невидящий взгляд, и покрепче ухватила свою метлу. Резко махнув ею, так, что повеяло над столом запахом серы, рассерженной кошкой выметнулась Она вон из квартиры сквозь полуоткрытую фрамугу.

Мастер молча курил, обтряхивая сигарету на плохо вытертые, неровные доски стола. Он наблюдал, как мелкие клочки сизого дыма тоненькой вереницей выхватываются из окна вслед за Нею и растворяются в бархатной синеве ночного неба…

С той поры минуло уже порядком времени. Но, всякий раз, когда несёт Её нечистая сила мимо Его дома, Она непременно кидает взгляд в сторону когда-то родных окон.
Вовсе не хочет Она знать, с кем нынче делит Он стол и постель. Ей интересно лишь одно – продолжает ли Он писать…