Надежда. Глава 1

1958 год, май,  г. Сибирск.


- Надя, Надюша, Надежда. Хорошее у тебя имя, дочка. Подходит для медсестры. Произнесешь, и на сердце становится легче, надеешься на поправку.

- Вы обязательно поправитесь, Семен Михайлович, - ответила Надя Логинова больному Гуляеву из третьей палаты. – Скажу вам по секрету, я слышала, как наш доктор Валерий Петрович говорил вашей жене о том, что воспалительный процесс удалось приостановить. Через недельку вас выпишут. Только, пожалуйста, Семен Михайлович, поберегитесь, не переохлаждайтесь.

- Весна в разгаре, сестричка. Скоро лето, жара.

- Тем более стоит поберечься…

Ночное дежурство заканчивалось. Надя раздала таблетки и порошки, сделала инъекции. Третья палата терапевтического отделения последняя.

- Устала, сестричка? – поинтересовался больной Сидоренко, лежащий на койке у окна.

- Спокойная ночь выдалась, - ответила Надя и подумала, что такие спокойные ночные дежурства в отделении терапии, к сожалению, редкость. Обычно, за ночь по несколько раз навещаешь тяжелых больных, принимаешь новых, доставленных машиной «Скорой помощи», снимаешь приступы у выздоравливающих. А надо ещё зубрить химию и биологию, иначе вновь провалишься на вступительных экзаменах в медицинский институт. Надя не жаловалась, работа медсестры ей нравилась. Приятно чувствовать себя волшебницей, исцеляющей людей.

- Просто я работаю волшебницей, волшебницей, - часто напевала она, когда незнакомые люди интересовались её профессиональной принадлежностью.

- Фокусницей? - спрашивали недогадливые.

- Медицинским работником, - с готовностью объясняла она. Случались, конечно, и тяжелые случаи, когда медицина, как говорят, бессильна, но их было немного.

Надя попрощалась с больными, пожелала им скорейшего выздоровления и побежала на пост сдавать дежурство сменщице Таисье. Когда она подошла к двери приемного покоя, стрелки на часах показывали половину десятого.

В приемном покое в это майское воскресное утро дежурила тетя Валя Захарова. Тетя Валя любила поболтать, обсудить новости и пожаловаться на своего мужа – алкоголика. Беседы с ней затягивались надолго и потому Надя постаралась побыстрее проскользнуть в дверь мимо смотрового кабинета. Но не тут-то было! Тетя Валя остановила девушку и засыпала её вопросами:

- Что слышно о переезде в новую квартиру? Когда вручение ордеров? Сколько комнат  выделяют Логиновым? И почему Надя, вернувшись из Сосновки, поселилась в общежитии, а не на Полковой улице у родственников?

Девушка скороговоркой ответила, что ордера вручат со дня на день. Дядя, тетя и два их сына получают двухкомнатную квартиру в новом доме в Спортивном проезде. Надя на жилплощадь не претендует, ей и в общежитии неплохо.
- Ох, молодость - молодость, - сокрушенно покачала головой женщина. – Гляди, девка, не пожалей. У нас с жильём туго, очереди огромные.

Сетования тети Вали казались Наде мещанскими. Глупо думать о таких пустяках, как квартира. Какая разница, где жить? Каждый новый день приносит множество интересных событий. В крайнем случае, всегда можно вернуться к матери в Сосновку.
 
Мать и отчим рады принять «блудную дочь». Отчим, председатель Сосновского райисполкома обещал найти ей место в районной больнице и создать все условия для подготовки в институт. Но Надины отношения с отчимом не складывались именно из-за того, что девушка стремилась к самостоятельности.

Именно по этой причине после медицинского училища Надя распределилась в железнодорожную больницу, где много лет проработала её бабушка Вера Борисовна, и поселилась в общежитии, отвергнув приглашение любящих её родственников. Дядю Василия Петровича и тетю Наталью Юрьевну Надя тоже очень любила, с двоюродными братьями Владимиром и Николаем дружила. В дом на Полковой улице она забегала почти ежедневно.

В данный момент  младший брат Николай, путевой техник, служил в армии. Старший, Владимир, два года назад окончил Томский институт инженеров железнодорожного транспорта, получив профессию инженера – электрика. Теперь он, молодой специалист, без отдыха мотался по участкам Сибирского отделения дороги, налаживая работу электросети. Дядя Василий Петрович - опытный машинист паровоза. Преобразования, вызванные научно-технической революцией, вынудили его  сесть за школьную парту в вечерней Школе мастеров и осваивать новую технику. Тетя Наташа работала в бухгалтерии депо и находилась в курсе всех дел на дороге.

Вдыхая аромат цветущей сирени, подставляя лицо ласковому майскому солнышку, Надя пробежала через больничный двор, вышла на главную улицу Привокзального посёлка.
Название района, где издавна селились рабочие — железнодорожники, менялось каждый раз, когда менялась эпоха. Черный городок, Ленинский поселок, Сталинский посёлок. Наконец, районным руководителям надоело возиться с переименованиями, посёлок стал Привокзальным …
Сразу за недавно выстроенным виадуком, соединившим посёлок с вокзалом и городом, раскинулась просторная Привокзальная площадь. По периметру площади расположены железнодорожный вокзал, управление отделения дороги, восьмилетняя школа, Дом культуры. Здесь находится остановка общественного транспорта. Украшал площадь небольшой скверик с памятником Ленину в центре. Бабушка рассказывала, что до революции на месте памятника стояла церковь, которую снесли в начале тридцатых.

У памятника проходил торжественный прием в пионеры. Счастливые третьеклассники из расположенной рядом школы гордо маршировали по площади под горн и барабан. Новенькие галстуки алели на белоснежных рубашках.

Наде вспомнилось, как её принимали в ряды пионерской организации. Это памятное событие происходило ровно десять лет назад в 1948 году 22 апреля в День рождения В. И. Ленина. В апреле ещё холодно, поэтому торжественная линейка проходила в школьном спортивном зале. Старшая пионервожатая взволнованно называла имена погибших героев войны, на которых следует равняться юным ленинцам, готовым к борьбе за дело Ленина, Сталина и Коммунистической партии Советского Союза. Среди перечисленных имен прозвучало имя Бориса Петровича Логинова, Надиного отца, танкиста, погибшего в бою под Прохоровкой в 1943 году.
Надя боготворила отца. Поэтому, когда вскоре после окончания войны мать вторично вышла замуж, Надя долго не могла простить её. Если начистоту, до сих пор не простила.
Общежитие Сибирского отделения железной дороги находилось в трех трамвайных остановках от вокзала на улице Котовского. Двухэтажное здание: первый этаж каменный, второй деревянный; печное отопление, удобства на улице, вода в колонке во дворе, общая кухня, комнаты на пять – шесть человек. В Надиной комнате пятеро: Тоня Найденова и Лиза Мурзина – бойкие деревенские, вечно отсутствующие девахи – проводницы, инженер Нина Иванова – девушка веселая и общительная, приехавшая в Сибирск из Горького и мечтающая выйти замуж исключительно за военного, телефонистка Тамара Белоусова. Тамара работала на железнодорожной телефонной станции по скользящему графику и училась в Политехническом институте на заочном отделении. Когда совпадали выходные, девушки ходили в кино и театр, летом на пляж, зимой на каток, посещали мероприятия, который проводились в Доме культуры.
Сегодня в общежитии пусто. Лиза и Тоня находились в рейсе. Тамара на суточном дежурстве. Нина с утра пораньше убежала в парикмахерскую. Надя выспалась в тишине и покое, наскоро перекусила молоком с булкой, купленными по дороге, и отправилась на Полковую улицу навестить родственников и узнать последние новости.

Троллейбусы в Сибирске пустили недавно, но горожане к ним быстро привыкли. Так же быстро они привыкали к другим новшествам: нефтезаводу, телевидению, отдельным благоустроенным квартирам, к гладиолусам и тополям, высаженным вдоль дорог, к массивным чугунным фонтанам, установленным во вновь разбитых скверах, заменивших пустыри и товарные дворы. Пустырей становилось всё меньше. На пустыре за домом Логиновых огородили стройплощадку и копали котлован под здание Городского Дворца бракосочетания.

Жители Полковой улицы готовились к переезду. На калитках и воротах белели листочки с объявлениями: «Продаю старый буфет. Недорого» или «Продаются куры (10 штук) и умывальник с тумбочкой». Буфет, куры и умывальник не вписывались в новые условия проживания и их пристраивали в надежные руки. Наиболее решительные переселенцы старьё не жалели, выносили рухлядь на свалку или сжигали прямо тут же, во дворах и в палисадниках.

Во дворе у Логиновых выросла куча хлама внушительных размеров. В ней – старые газеты и журналы, школьные учебники, обувь, одежда, мебель, детские игрушки. Надя взглянула на хлам с любопытством, но без сожаления. Что сожалеть о старье? Жизнь большая – наживем.
Наталья Юрьевна хлопотала на кухне, готовила обед. В углу стоял ящик, приготовленный для посуды и кухонной утвари. Дверцы буфета распахнуты, нижние полки наполовину пусты.

- Хорошо, что ты пришла, Надюша, - сказала тетка. – Помоги буфет освободить, а то я на части разрываюсь – обед готовлю и посуду упаковываю. Разве за неделю соберешь то, что столетиями наживалось?

- Ордер получили? – догадалась Надя.

- Получили, - подтвердила тетка. – Спортивный проезд, дом 12, квартира  25. Третий этаж, окна на реку, балкон во двор, комнаты смежные.

- Ходили смотреть? – догадалась Надя.

- Посмотрели, - вздохнула тетка. – Тесно нам будет. Неудобно. Мальчики в маленькой комнате расположатся, а мы с отцом в проходной. Василий сказал, что можно кладовку разгородить, спальню – темнушку устроить, но я не хочу городушки городить. Ширму повесим.

Надя подошла к тетке, обняла её и сказала:

- Все будет хорошо, тётечка. За окном середина двадцатого века, спутники в космос летают, люди реки перекрывают, атом приручили, а вы о старом доме жалеете. Быт не должен порабощать человека.

- Правильные слова, дочка. Только я в этом доме без малого четверть века прожила. Сыновей родила и выпестовала, мужа на фронт проводила и встретила. В войну горе мыкала, и после войны нелегко пришлось…

- Не огорчайтесь, тётечка. Привыкнете на новом месте, - уговаривала Надя, потом улыбнулась и с гордостью сообщила: - А я премию получила.

- Все получили, - остудив её радость, сообщила тетка: - План грузоперевозок за первый квартал на нашем отделении выполнен на 180 процентов.

- Где наши мужчины? - деловито поинтересовалась Надя, взгромоздившись на стул и вынимая с верхних полок буфета посуду и банки.

- Чердак разбирают, - ответила тетка и с прежним усердием продолжила тереть на терке морковь и свеклу для борща.

Несколько раз с чердака вниз спускался Владимир, высокий, русоволосый, сероглазый молодой человек. Он жадно пил воду из бачка и показывал матери и сестре интересные находки. Это были то старая керосиновая лампа, то полевая сумка деда, то альбом с марками, которые они с Колей собирали в детстве, то деревянная лошадка.

Вообще-то, Владимир Логинов серьезный и уравновешенный двадцатипятилетний молодой человек. А тут… Каждой найденной вещи он радовался так, как будто отыскал пиратский клад на острове сокровищ.

Наталья Юрьевна и Надя с интересом разглядывали находки, удивленно охали и вспоминали истории, связанные с ними. Володя определял вещичку  в ящик для переезда или в кучу утильсырья на выброс и вновь отправлялся на чердак.

В очередной раз он явился со стопкой папок и альбомов для рисования. Свалив их на пороге, он сначала рассмотрел их сам, потом, разложив рисунки на полу, устроил импровизированную выставку.

- Мы разбирали сундук и нашли детские рисунки Андрея Васильевича. Посмотрите, как здорово!

Андрей Васильевич Логинов - родной дядя Василия Петровича, признанный художник, известный в городе человек. Он умер полтора года назад от инфаркта в почтенном возрасте. Его талант унаследовал сын Иван Андреевич, тоже известный художник.

Женщины подошли ближе. На рисунках, выполненных карандашом, мелками и красками изображены пейзажи, улицы старого города, портреты разных людей, батальные и жанровые сценки. Детскими, точнее ученическими, работы Андрея Логинова выглядели из-за нарочитой старательности вычерчивания заданных пропорций, из-за отсутствия той легкости и непринужденности исполнения, которая позднее стала присуща его творчеству. Но и в этих рисунках чувствовались задатки будущего мастера.

Надя не сразу заметила появление дяди Василия Петровича. Он смотрел на рисунки из альбома молча, без комментария. В его взгляде Надя заметила что-то невысказанное и необъяснимое, спрятанное в недра души. Расспрашивать его о том, кто и что изображено  юным художником никто не решался. Дядя заговорил сам.

- Володя, - обратился он к сыну, - принеси большую картонную папку, в которой ты хранил свои старые чертежи. Отдадим рисунки Ивану. – Он задумался и добавил: - Ребята, вы бы навестили дядю, отнесли рисунки да рассказали  о переезде и наших находках. Возможно, он захочет попрощаться с дедовским домом, и что-нибудь на память возьмет.

- Керосиновую лампу, что ли? –  снисходительно усмехнувшись, уточнил Владимир.

- Мало ли что… - ответил Василий Петрович и принялся собирать с пола рисунки. – Иван - художник. Ему старые вещи интересны как произведения искусства и образцы быта. Возможно, он использует их для обучения студентов.

Володя тем временем притащил старую чертежную папку. Когда он укладывал пожелтевшие альбомчики и отдельные листочки в папку, то они шуршали как осенние листья. Надя подняла один из рисунков, посмотрела на подпись.

- «Логинов А., КК, 3 в.», - прочитала Надя. - Что такое «КК»? – поинтересовалась она у дяди.

Тот отвел глаза и ничего не ответил.

Ивана Андреевича Логинова на квартире они не застали. Алеша, сын дяди, сказал, что он в мастерской. Надя и Володя направились в Дом художника.

Мастерские располагались под самой крышей трехэтажного здания дореволюционной постройки. Вход со двора. Крутая лестница и длинный темный коридор, захламленный разбитыми рамами, сломанными мольбертами, ящиками и коробками, привели молодых людей к обитой дерматином двери. Табличка на двери гласила: « Художник И. А. Логинов». Они постучали и вошли.
Просторная комната с огромными окнами под потолком напоминала подсобное помещение или склад. У входа вешалка – гвозди вбитые в стену. Тут же старый письменный стол. Вместо ножек – кирпичи. Столешница из облезшего и прожженного зеленого сукна застелена старой пожелтевшей газетой. На столе электрическая плитка, черный от копоти алюминиевый чайник, несколько грязных стаканов и погнутых ложек. В углу за ситцевой занавеской умывальник. Вдоль стен по обе стороны, повернутые изнаночной стороной, стояли картины, рамы, планшеты. Посреди комнаты - мольберт с начатой картиной. Возле мольберта с кистью в руках Иван Андреевич Логинов.

Он не узнал племянников. Он решил, что они - студенты Педагогического института, где он преподавал на художественно – графическом факультете, и пришли сдавать зачеты. Услышав о сносе дома на Полковой улице, Иван Андреевич резко заявил:

- Чем я могу помочь? Полгорода сносят и перестраивают.

- Нам не нужна помощь, Иван Андреевич, - вежливо объяснил цель визита Владимир. – Напротив, мы рады тому, что получили благоустроенную квартиру. Речь не об этом. Понимаете, дом старый, вещи хранились годами. О них забыли или вовсе не знали. Мы обнаружили много любопытного. Одна из находок напрямую касается вас. Посмотрите, что мы принесли.

Володя положил папку на предложенный хозяином табурет и развязал тесемки. Иван Андреевич оживился, заинтересовался, бегло просмотрел содержимое папки и пришел в восторг.

- Отец, вероятно, забыл о своих детских работах, но, скорее всего, просто не представлял их ценности. Спасибо, ребятки! Молодцы, что догадались принести!

- Отец догадался, - сказал Володя. – Он велел спросить, не хотите ли вы посмотреть старую мебель, утварь, предметы обихода? Вероятно, что-то представляет художественную ценность, что-то дорого вам как память…

- Обязательно зайду, в ближайшие дни зайду. Завтра, например, ваш отец не уходит в рейс?
- Мой отец дома, - с некоторым вызовом в голосе произнес Володя и напомнил беспамятному родственнику: - У нас с Надей вообще-то разные отцы.

Иван Андреевич сконфузился и принялся горячо и эмоционально  извиняться.

- Простите, ребятки. Увлекся. Конечно, я помню, что у Василия два сына – Владимир и Николай, а у покойного Бориса дочь Наденька. Заботы, заботы и ещё раз заботы. Скоро забудешь, как собственного сына  зовут.

Молодые люди собирались распрощаться и уйти, но Надя вдруг спросила:

- Дядя Иван, а вы случайно не знаете, что означают буквы «КК» в подписи на рисунках Андрея Васильевича?

- «КК»? Кадетский корпус, по всей видимости. Отец учился в кадетском корпусе, окончил его, но карьера военного его не привлекала. Он увлекся искусством. Кстати, все три брата Логиновых окончили корпус. Ваш дед Петр тоже. Он единственный из братьев стал кадровым военным, - словоохотливо объяснял Иван Андреевич. – Начальником корпуса в то время был барон фон Штабель Борис Александрович, отец вашей бабушки. – Заметив удивление слушателей, он спросил: - Чему вы удивляетесь? Разве вам неизвестна родословная? Может, вы не ведаете и то, что наши предки - казаки из станицы Георгиевской? А казаки, будет вам известно, не всегда были царскими опричниками и карателями. Они верой и правдой защищали родную землю от иноземных захватчиков. Молчите? Не знаете семейной истории, не интересуетесь! Стыдно, друзья мои, стыдно. Нельзя быть Иванами родства не помнящими. Наш великий классик Максим Горький писал: - «Не зная прошлого, невозможно понять подлинный смысл настоящего и цели будущего». – Иван Андреевич укоризненно покачал головой.

Племянники молчали…

Когда вышли на улицу, Володя принялся возмущаться:

- Малахольный у нас дядька. Настоящего не помнит, а о прошлом рассуждает.

- Ты считаешь, что Иван Андреевич нас обманул?

- Я думаю, что некоторым людям очень хочется выглядеть умнее и значительнее, чем они есть на самом деле…

Надя не стала спорить с братом. Она уверена, дядя говорил правду.

Володя провожал Надю до общежития. Под благовидным предлогом ремонта давным-давно перегоревшей электрической плитки Володя напросился в гости и находился в предвкушении встречи с Тамарочкой Белоусовой. Обоюдный интерес брата и подруги девушка давно подметила, да они и не скрывались от неё.

В комнате в этот час находились Нина Иванова и Тамара Белоусова. Нина, лежа на кровати, читала книжку. На приход гостя она не обратила ни малейшего внимания. Тамара корпела над контрольной работой по высшей математике. Что-то у неё там не получалось. Володя, быстро подтянув спираль на плитке, вызвался ей помочь.

Пока они решали мудреные задачки, Надя подогрела чай, сбегала к соседкам за пряниками. Ниночка от книжки так и не оторвалась, но зато первая прибежала пить чай. Володю и Тамару оторвать от математики и друг от друга было сложнее. Но вскоре и они присоединились к чаепитию.

За столом Нина и Володя наперебой вспоминали веселую студенческую жизнь, обсуждали прочитанные книги. Заговорили о новых кинофильмах. Нина похвалила недавно вышедший на экраны города фильм о революции и гражданской войне. Она посмотрела его одной из первых. Фильм, о котором с восторгом отзывалась девушка, назывался «Тихий Дон» и снят по первой части одноименного романа Михаила Шолохова.

- Я книжку читала, - сказала Тамара. – Чудесный роман о донских казаках. Я думаю, что и фильм замечательный. Режиссер не кто-нибудь, а сам Сергей Герасимов.

При упоминании о казаках, Надя и Владимир переглянулись. Будто кто-то свыше специальные знаки посылает. Второй человек произносит сегодня это слово. Можно, конечно, отмахнуться, сделать вид, что их эта тема не интересует. Но Надя умоляюще посмотрела на брата. Ей очень хотелось посмотреть фильм. Тамара тем более не возражала. Володя предложил:

- Что ж, девушки, давайте в воскресенье устроим культпоход.

- Так ведь у нас общегородской комсомольский воскресник по благоустройству города, – напомнила Надя.

- В кино пойдем вечером, после воскресника, - решительно заявил Володя.

Вскоре гость ушел. Нина вернулась к чтению, Тамара к задачкам. Надя прибрала со стола, помыла посуду и легла спать. Она думала о том, как было бы славно, если бы Володя и Тамара подружились, полюбили друг друга, а потом поженились. А ещё Надя мечтала о том времени, когда и в её жизни появится молодой человек, чем-то похожий на её братьев, такой же умный, сильный, добрый и надежный.

День переезда неумолимо приближался.

Последнюю ночь Надя решила провести в родном доме вместе с дядей и тетей. Володя ночевал в новой пустой квартире на новенькой раскладушке.

Последний вечер получился грустным. Давно всё упаковано и приготовлено. Оставили  только необходимое для ночлега и завтрака. Тетка ушла прощаться с соседками, а дядя бесцельно слонялся по разгромленному дому из комнаты в комнату. Он вышел во двор, посидел на скамеечке, потом зачем-то принялся выпалывать сорняки из палисадника. Сообразив, что делать это бесполезно, он оставил траву в покое, вновь сел на скамеечку, закурил.
Надя посидела с ним, потом поднялась в мезонин, села у отворенного окна и наблюдала за засыпающей и утихающей Полковой улицей. Часть её обитателей разъехалась, остальные, подобно Василию Петровичу Логинову, не знали чем заняться.

Солнце медленно садилось за домами. Линия заката переливалась разными красками: серой, голубой, алой. Листва на старых деревьях тихонько шумела от теплого ветра. После жаркого дня просыпались комары и мошки. Они клубились и роились низко над землей.

Надя видела, как во двор к Логиновым пришел Иван Андреевич. Мужчины поздоровались и вошли в дом. Девушка спустилась вниз и с интересом наблюдала за тем, как дядя Иван рассматривает и оценивает вышитые полотенца, расшитые крестом мужские рубахи - косоворотки, прялку, деревянную лошадку, вырезанную соседом – столяром. Вещи не произвели на него никакого впечатления, а вот возможности перевезти в мастерскую сундук, буфет и комод он обрадовался.

- У меня там пустовато, - объяснил Иван Андреевич. – Ребята видели, что я краски и кисти храню, как попало, а про эскизы и холсты даже говорить не хочется.

От соседей вернулась Наталья Юрьевна. Принесла Ивану Андреевичу бабушкину икону, бережно сохраняемую в недрах сундука. Художник долго рассматривал её и вынес приговор:

- Извините, мои дорогие, но я вынужден вас огорчить. Икона не представляет художественной ценности. Обычная кустарная работа второй половины девятнадцатого века. Таких досок по всей России ходит немало, несмотря на то, что после революции их безбожно уничтожали, сжигали, дыры в стенах ими закрывали, лазы заделывали, бочки с капустой накрывали.

- Что же нам с ней делать, Иван? – огорченно спросила Наталья Юрьевна. – Выбросить?

- Ни в коем случае, - воскликнул Иван Андреевич и посоветовал: – Храните и дальше, как семейную реликвию. За рисунки отца вам большое спасибо. Мы думали, что они утеряны навсегда. На них ведь и дед наш изображен, и бабушка, и исчезнувший в годы первой революции средний брат Логиновых Григорий.

Надя прислушалась и уже раскрыла было рот, чтобы задать несколько интересующих её вопросов, но Василий Петрович перебил двоюродного брата:

- Наташа, вы нам чего-нибудь на скорую руку сообразите для «отвальной». Иван, попрощаемся с дедовым домом?

- Святое дело. На новоселье пригласите?

- Считай, что приглашен.

- Жалко дом покидать?

- Жаль, что под снос пойдет. Но ничего не попишешь, жизнь идет вперед. Меняем хорошее на лучшее. Что горевать? – оптимистично заявил Василий Петрович и извлек из какого-то узла бутыль самогона, припасенную для такого случая.

Приготовив для мужчин закуску, женщины ушли в комнаты. Тетка продолжала  перекладывать и перевязывать узлы и мешки, но, утомившись, ушла спать. Слишком хлопотный выдался день, да и следующий предстоял не менее суетливый.

Легла спать и Надя. Ей постелили на диване в горнице. Уснула она быстро. Проснулась среди ночи, замерзла под тонким покрывалом. Не надеясь разыскать в темноте теплое одеяло, Надя сняла с вешалки теткино пальто и накрыла им ноги. Заснуть не удалось.
Дверь в кухню отворена, пробивался свет, отчетливо слышались голоса. Дядюшки Иван Андреевич и Василий Петрович продолжали «отвальную» и длящийся не первый час разговор.

- Василий, послушай, нельзя вечно хранить в душе обиду, нанесенную вам, нет, нам, советской властью, - громко говорил Иван Андреевич. Василий Петрович также громко, с невысказанной горечью в голосе отвечал:

- Не обиду, Иван, а боль. Время притупило её, но она не прошла. Жить с ней мочи нет и забыть я не в силах. Так и стоит картина расстрела отца перед глазами.

- Ты не спал в ту страшную ночь и видел расстрел? – удивленно воскликнул Иван Андреевич.

- Да, видел, - спокойно подтвердил Василий Петрович. - Наверное, тебе меня не понять…

- Почему? Одна семья. Одна боль. Одни страхи, - ответил Иван Андреевич.

- Нет, брат, страхи у нас с тобой разные. На фронте больше всего на свете я боялся ни смерти, ни инвалидности, ни плена. Я боялся того, что здесь в Сибирске какой-нибудь подонок, вроде нашего дяди Лещинского, вспомнит и известит соответствующие органы об отце и о немецком происхождении моей матери.

- Да, плохо бы вам пришлось.

- В том то и дело. Впрочем, мы с мамой реально смотрели на жизнь и ко всему были готовы. А вот Борис… Он был чистым, искренним, светлым. Он свято верил в коммунистические идеалы. Он за эту власть жизни не пожалел. За что ему такая участь?

- А ты, Вася, разве в тылу отсиживался? – удивился Иван Андреевич.

- Нет, конечно, не отсиживался. Но я за освобождение Родины от фашистской нечисти воевал.

- И я за освобождение, и твой брат…

- Но и за власть тоже. Хотя я от неё кроме унижения и обиды ничего не видел.

- Не передергивай! – в голосе Ивана Андреевича зазвучал металл. – «Право или не право, это твое Отечество».

- Скажи еще, что «лес рубят, щепки летят», - усмехнулся Василий Петрович.

- Скажу.

- Глупые слова, которые люди придумали для того, чтобы хоть как-то примириться с чудовищной действительностью. Мне лично они не помогают. Думаешь приятно ощущать вокруг себя заколдованный круг? Дворянский отпрыск, сын саботажника, врага трудового народа. В комсомол – не достоин, в институт - нельзя, в передовики - не заслужил…

- Партия осудила перегибы. Подожди, скоро твоего отца реабилитируют.

- Он не попадает под постановление «О преодолении культа личности и его последствий». Перегибы первых лет советской власти не рассматриваются. Я узнавал. - Василий Петрович тяжело вздохнул, а Иван Андреевич произнес с укором:

- Нечего пестовать обиду. Разрушительное занятие.

- Я же сказал, что тебе не понять.

- У каждого найдется повод для обиды. Мой отец основал в Сибирске Художественно – промышленное училище. Двадцатые годы – голод, холод, разруха. Не до искусства. А отец собрал одаренных ребят, учил их красками и карандашами выражать мысли и чувства. Вскоре его сняли с поста директора, а на его место назначили необразованного солдата с партбилетом в кармане. Тот рисовать не умел, но зато твердо знал, что и как следует изображать. Отцу говорили: «Вступи в партию, вернут директорский пост». Он ни в какую. Как ты говоришь, не достоин, мол, не заслужил. Так и отбивался всю жизнь. А меня заставил вступить…

- Вам грех обижаться, Иван, - напомнил Василий Петрович. - Андрей Васильевич – народный художник, лауреат всевозможных конкурсов и премий. Да и ты обласкан властями – собственная мастерская, отдельная квартира, почет, уважение…

- Какой ценой, брат, какой ценой!

- Известно, какой ценой – молчанием и смирением. Только ты уж меня прости, но я между тобой и твоим отцом знака равенства не ставлю.

- Да, отец был талантище! А я так, способный малый. – В голосе Ивана Андреевича послышались ревность и уязвленное самолюбие.

- Не в таланте дело! - воскликнул Василий Петрович. - Я так понимаю, что твой отец не зря всю жизнь одни пейзажики писал. Так честнее, не надо картины счастливой жизни изображать. Вот он и рисовал поля, березки, избушки.

- Я тоже люблю пейзажи, - заявил Иван Андреевич с гордостью.

Василий Петрович на это сказал:

- Сюжеты у вас с ним одни, а вот названия разные. У него - «Закат», «Весна», «Стога». У тебя – «Ударная вахта речников», «К новым свершениям», а пейзажи оживлены трубами нефтекомбината, баржами, груженными лесом и углем, колхозницами, убирающими урожай.

- Я рисую то, что вижу, - с обидой в голосе заявил Иван Андреевич. - С натуры, так сказать. И потом, за поля и березки премии не дадут, к выставке не допустят. Приходится наступать на горло собственной песне.

- Не противно? - поинтересовался Василий Петрович. Иван Андреевич тяжело вздохнул:

- Что поделаешь? Такова наша горькая действительность. Отцу тяжело приходилось в последние годы. Критики ругали его за архаичность и аполитичность, за нежелание отражать веяние эпохи.

- Вот ты и сделал выводы, - хмыкнул Василий Петрович.

- Все смелые, честные и откровенные, когда дома, на кухне. Попробуй сказать то же самое при всех, открыто, с трибуны, - возмутился Иван Андреевич.

- Ты прав. Тайком и шепотком не красиво, - согласился Василий Петрович. - С трибуны ораторствовать я не мастак. Честно говорить бесполезно, не поймут, как ты не понял, а произносить лживые пафосные фразы и угождать противно. Но сам перед собой я честен! Работаю не хуже других, жену и детей люблю. Остальное меня не волнует.

- Так нельзя, Василий!

- Можно, даже нужно. Так и только так, - уверенно подтвердил своё жизненное кредо Василий Петрович. - Иначе, себя перестанешь уважать, достоинство потеряешь.

Мужчины замолчали, задумались, закурили. Надя почувствовала сигаретный дым, проникший из кухни в комнату. Молчание прервал Иван Андреевич:

- У тебя славные ребята, Василий. Володя серьезный, самостоятельный. Надюша милая, открытая. Боря был бы доволен, что у него такая славная дочка. Твой младший, как я понял, служит?

- Служит. Осенью возвращается, - сказал Василий Петрович. - Сколько лет твоему Алексею?

- Четырнадцать.
-       Я его последний раз на похоронах твоего отца видел… Ваня, что мы делаем? – неожиданно воскликнул Василий Петрович с такой болью, с такой страстью, что Надя чуть не заплакала. - Жизнь проходит, а мы прячемся друг от друга, будто боимся или стыдимся чего-то. Наши жены и дети едва знакомы. А про Лещинских я и говорить не хочу. На улице увижу, не узнаю, мимо пройду.

- Не осуждай тетю Ксению и Илью. Их Владимир Сергеевич на всю оставшуюся жизнь запугал... Послушай, а почему ты ребятам своим ничего не рассказываешь о семье, о прошлой жизни, о том, что думаешь?

- Зачем? - спросил Василий Петрович. - Зачем им грехи отцов, груз обид,  боль? Чтобы убить в них веру, заронить сомнения. Нет, пусть они свято верят в бредовые идеи, которыми их пичкают, - продолжал Василий Петрович. - Пусть учатся, работают, мечтают. Время идет. Что-то в нашей жизни всё-таки меняется к лучшему. Может им не доведется пережить то, что пережило наше поколение.

- Вот и давай выпьем за них, за их счастье! – предложил Иван Андреевич. Василий Петрович его поддержал. Они выпили. Ещё некоторое время поговорили о переезде, о новоселье, о переменах и вскоре легли спать в мезонине, на полу.

Надя заснуть не могла, находясь под впечатлением от нечаянно подслушанного разговора. Ивана Андреевича она почти не знала и потому его высказывания она приняла спокойно. А вот Василия Петровича она увидела совсем другим человеком, не таким, каким привыкла видеть его с самого своего рождения. Он представлялся ей спокойным, уверенным в себе мужчиной, которому всё в этой жизни ясно и понятно. Оказывается, в его душе кипят нешуточные страсти.

Факты, которые узнала Надя, породили вопросы, великое множество вопросов, ответить на которые способен только Василий Петрович. И как бы он не оберегал детей от семейных тайн, ему все-таки придется поделиться ими с Надей. Володе она решила ничего не сообщать. Василий Петрович прав. Многие знания — многие печали...

Продолжение следует...