Дзынь

Я собиралась на работу.  Это вовсе не значит, что я металась по квартире в поисках то ключей, то зонтика, то губной помады. Ничего подобного! Встаю я рано, и времени хватает на все. Работаю я в музее, и, наверное, тишина и размеренность музейной жизни откладывают свой отпечаток на повседневность – кажется, что впереди у тебя вечность. Музейщики очень редко изменяют своей профессии, а если и уходят «за длинным рублем», то чаще всего возвращаются. Да, зарплаты у нас – курам на смех. Как любит говорить Эмилия – хранитель коллекций редких книг и нумизматики: «Работаем всю жизнь за две копейки!». Но Эмилия, несмотря на эти «две копейки», ни разу не подумала об уходе из музея!
Итак, я собиралась на работу. Покормила кошку Динку, расчесала ее белоснежную шерстку и раскладывала в компьютере пасьянс на удачу…
В спальне что-то громко звякнуло – «Дзынь!»
- Эй, Жульберта, что ты там уронила? – спросила я Динку.
- Мры-ммы фырр!
- Как это ничего? Я же слышу!
Я выключила компьютер и отправилась на кухню выпить остывший чай. И тут снова из комнаты раздалось уже знакомое: «Дзынь!».  Странно… Что это может быть? Мимоходом заглянув в дверь спальни, я ничего особенного не увидела. Правда, Динка сидела на краю кровати и смотрела в потолок. Или на самый верх шкафа. Может у соседей что-нибудь падает? Звукоизоляция в доме та еще! Я взглянула на часы – без четверти девять. Пора. Но, надев плащ и туфли, я снова услышала из спальни отчетливое «дзынннь!». Да что же это такое!
- Ну, Дульценция, спасайся! – пригрозила я и отправилась в спальню.
Динка сидела на шкафу! Невиданный трюк для моей флегматичной интеллигентки! От удивления у меня глаза стали расширяться, но тут я увидела, как широко распахнуты глазищи у Динки! Она посмотрела на меня своими блюдцами – зеленым и голубым, как бы приглашая в свидетели, и тут же снова уставилась на большую коробку из-под телевизора.
- Ты как туда забралась, толстуха? И что там делаешь?
В этот момент совсем близко, рядом, почти над ухом, а именно - в коробке (!) снова раздалось громкое и звонкое «дзынь»! Было похоже…  будто на чугунную сковородку уронили серебряную вилку.
Динка зашипела, отскочив от коробки, то тут же снова приблизилась к ней и стала обнюхивать, подняв шерсть дыбом и хвост трубой. Если бы у меня был хвост, он бы, наверное, тоже встал дыбом – от страха! Что может дзынькать в совершенно пустой коробке!!! В подобных ситуациях, когда нужно срочно объяснить то, что объяснить невозможно, у меня появляются тысячи вариантов и версий, но я тут же все их отметаю и (так научила меня бабушка) начинаю это загадочное рассматривать, прослушивать и прощупывать, если оно поддается  вышеуказанным действиям.  Поэтому я решительно двинула к шкафу пуфик и взгромоздилась на него, но едва смогла дотянуться до дна коробки. Я попыталась за ребро подвинуть ее на себя, ведь коробка пуста и должна быть легкой! Ничего подобного! Она и на миллиметр не сдвинулась с места, будто была набита бетонными блоками. Если следовать бабушкиным советам, то нужно подтащить к шкафу что-то повыше пуфика и во что бы то ни стало заглянуть в коробку. Но! Бабушка моя умерла еще до того, как в нашу повседневную действительность вошли такие понятия, как пластиковые бомбы с часовыми механизмами и другая подобная им гадость. Мы с Динкой в полной тишине посмотрели друг на друга и потом снова уставились на коробку. Тишина была полной и зловещей.
И тут в комнате грянула «Хабиби» в исполнении Драговского аккордеона! Ешкин кот! Я чуть с пуфика не свалилась от неожиданности! Мобильник! Путаясь в полах плаща и карманах, я извлекла его и нажала на кнопку.
-  Да!
- Привет! Ты не забыла, что в десять комиссия? – услышала я голос своей подруги Бэлы.
- Ой, мамочки! Забыла! Бегу!
Засунув телефон в карман, я спрыгнула с пуфика.
- Ладно, Динарик, не трусь! Вечером разберемся! – пробормотала я на бегу, но краем глаза успела заметить, что кошка даже не взглянула на меня, не говоря уж о том, чтобы промурлыкать «Счастливого пути!». Она с вздыбленной шерстью и хвостом, похожим на метелку, опасливо обнюхивала что-то, лежащее около коробки, и то отскакивала в сторону, то снова приближалась.
- У нас комиссия! – рявкнула я. – Из министерства! А ты тут устроила представление с утра!
Снова вскочив на пуфик, я глянула на шкаф и застыла, открыв от изумления рот. Перед Динкой лежала монета! Огромная такая монета – новенькая, блестящая, будто только что из-под пресса! Но откуда?!! Я протянула руку и подтащила ее к краю, потом осторожно взяла пальцами. Монета была сантиметра четыре в диаметре, довольно массивная, а весила, наверное, граммов сто!
- Ну и дела! – ахнула я.
В этот момент в голове что-то щелкнуло и включилось странное кино: я увидела темную, какую-то средневековую каморку. В углу пылал очаг, а за прокопченным столом, при свете сальной свечи сидел старик в лохмотьях и одну на другую складывал монеты – точно такие, как и та, что была сейчас у меня в руках. «Многовато будет этому хитровану, - бормотал он, - многовато. Вот припрячу одну, скажу, что так и было»…
Но тут снова грянула «Хабиби», «кино» оборвалось. Я выхватила трубку из кармана и не глядя нажала кнопку:
- Уже бегу!
Надевая свалившиеся с ног туфли, я помчалась в прихожую, но у двери приостановилась:
- Представь, Маршельеза, если там полная коробка таких! – и я показала Динке отобранную у нее добычу. – Ты, главное, не бойся! Это же не бомба, правда? А вечером разберемся! Все!
Я засунула в кошелек едва поместившуюся туда монету и выскочила из квартиры.


В музее все было как всегда. В вестибюле и в залах второго и третьего этажа – галдящая толпа школьников и студентов, а в кабинетах, упрятанных архитектором в периметр первого этажа здания, - тишина и благодать, так способствующая научной мысли.
Бросив плащ и сумку в кабинете, но прихватив кошелек с Динкиной находкой, я побежала к Бэле.
Увидев ее виновато-хитрую улыбочку, я вдруг вспомнила, что комиссия придет завтра, а не сегодня! Ах, вот оно что! Она меня разыграла!
- Первое апреля!
- Ох, Бэлка! – я шлепнулась на стул, переводя дух. – У меня дома такое! Тако-ое! А ты со своими глупыми розыгрышами!
- Что? Кошка отказалась есть мясо по-французски и потребовала черных сухариков? Или нет! Маринованных огурцов!
- Да ты со стула упадешь, когда я тебе расскажу!
Я достала из кошелька монету и выложила ее на стол прямо Бэлке под нос.
- Смотри. Что скажешь?
- О-о-о… - протянула подруга, как будто забыла все другие буквы. – О-о-о!
Но тут же сделала индифферентное лицо:
- Тоже решила пошутить? Где раздобыла железку? Или это шоколад в фольге?
- Да ты посмотри! Какая железка? Какой шоколад? Это же чистое золото! – заволновалась я.
- Ну, я не Эмилия, в монетах не очень разбираюсь!
- Зато ты главный хранитель, и золото должна распознавать с лету!
- Да где ты могла взять золотую монету!..
Я уселась на стуле удобнее и рассказала в подробностях все наше с Динуськой сумасшедшее утро. Мы принялись разглядывать монету.  По ребру шла надпись, похожая на арабскую вязь. Аверс и реверс были густо испещрены какими-то письменами, но никаких профилей, ничего, поддающегося идентификации! Кроме крупной римской II.
- Может какой-нибудь Царь Второй? – высказала я предположение.
- Тогда, скорее всего, был бы портрет.
- Ну, тогда это номинал. Два… чего?
- Вот именно, чего? Надо сходить к Эмилии за определителем.
- Две копейки! - подвела я итог нашего исследования, и мы рассмеялись.
- Да, такие две копейки Эмилия согласилась бы получать в качестве зарплаты!
- Может, пойти к ней, показать?
- Да ты что! Лучше помолчим пока. Вот вечером распотрошим твою коробку, тогда видно будет.
- Ну, в общем, да, - согласилась я, - зачем поднимать шум раньше времени.
- Тем более первого апреля!…

Мы занялись каждая своей работой, и за день наше волнение немного улеглось, хотя несколько раз то Бэлка забегала ко мне, то я к ней, выдвигая версию за версией, откуда взялась монета и много ли их в коробке. Предположили даже, что их спрятал какой-нибудь вор, попавший в форс-мажор, и теперь, когда меня нет дома, он уже проник в квартиру и все унес.
Вечером мы выскочили из музея за полчаса до конца рабочего дня. Подходя к двери своей квартиры, я почувствовала в ней чужое присутствие. Испугавшись за кошку, я дрожащими руками повернула ключ и решительно вошла. Динка выбежала из ванной и радостно кинулась ко мне, поднимая передние лапы – просилась на руки. Я подхватила ее:
- Козочка моя фильдеперсовая! Как ты тут? Рассказывай.
Динка терлась мордочкой о мою щеку, и я не ощущала в ней никакой тревоги.
- Унитаз за собой смыла? – съехидничала Бэлка, закрывая дверь в совмещенный санузел, распахнутую Динкой.
Мы медленно двинулись в спальню. Дверь была открыта, и мы остановились на пороге. Коробка по-прежнему стояла на шкафу, но было ли в ней что-нибудь? Или уже нет? Пуфик тоже стоял там, где я его оставила – у самого шкафа. Я снова почувствовала чье-то присутствие, но ощущение быстро улетучилось. Бэлка не чувствовала ничего. Она вскочила на пуфик и потянулась к коробке. Попробовала сдвинуть ее с места – не получилось.
- Полная! – констатировала она.
Мы подтащили к шкафу тяжелую тумбу швейной машинки и чуть не стукнулись лбами, влезая на нее с двух сторон. В четыре руки попытались сдвинуть коробку. Ничего не получалось, она стояла, как каменная, толстые картонные стенки прямо-таки прогибались наружу. Коробку что-то сильно распирало изнутри.
- Не сдвинем.
- Даже не столкнем.
- Сейчас принесу нож, и мы ее просто вспорем! – Бэлка спрыгнула с тумбы и побежала на кухню. Как раз когда она вернулась, с коробкой стало что-то происходить! Давление изнутри так возросло, что крышка, состоящая из четырех задвинутых одна за одну картонок, стала вспухать на глазах. Казалось, из нее вот-вот полезет тесто.  С сухим треском она распахнулась, и из коробки, будто брошенная кем-то, выпорхнула какая-то ткань – темная, с редким вплетением светлой нити – и живописно повисла на ребре коробки. Больше ничего не происходило. Едва справившись с шоком, я потянулась к вырвавшейся на волю ткани, и только коснулась ее, как увидела…
Со мной так случается с детства. Коснувшись какой-нибудь вещи, я вдруг вижу ее владельца и даже картинки из его жизни.  Мне было лет пять, когда бабушка достала из своей заветной шкатулки старый-престарый восковой цветок с облупившейся краской. Я тронула его пальцами и вдруг увидела бабушкину свадьбу: людей в смешных одеждах, сидевших за столом, огромную бутыль с мутно-белой жидкостью и жениха с невестой – молодых, румяных от смущения. «Какая ты была красивая, бабушка! – сказала я. – А где теперь твой жених?». - «Твой дедушка умер давно, еще совсем молодым… А почему ты спросила?» - «Я увидела вас. Как в телевизоре».
Сейчас я увидела истертую сотнями ног сцену старого театра. Сцена пуста, занавес не поднят, но в зале уже шумят зрители. В глубине пыльных кулис стоит женщина – высокая, тонкая, горбоносая. На ее плечах - та самая шаль, которой касается сейчас моя рука. С нею рядом мужчина – совсем юный, с блестящими черными кудрями и глазами. Он восхищенно смотрит на женщину и молчит. Вот она повела плечом, затем головой – в сторону, откуда раздался голос не видимого мне человека, но, не обернувшись до конца, может, только краешком глаза уловив кого-то, она медленным и величественным движением вернула голову назад и соизволила взглянуть в глаза молодого человека…
Я взяла в руки ткань и спрыгнула с тумбы. Развернув шаль (а это была именно шаль – с длинными нитями бахромы), я накинула ее на плечи и замерла.
- Ты что-то видишь, да? – почти шепотом спросила Бэла.

- В пол-оборота, - о, печаль! –
На равнодушных посмотрела.
Спадая с плеч, окаменела
Ложноклассическая шаль…

- Эй? С тобой все в порядке? – спросила подруга.
- Бэла! … - прошептала я. - Это шаль Анны Ахматовой!
- Ты это увидела, да? – чуть не задохнулась она.
- Да! Я видела ее и Мандельштама… Как раз тот момент, после которого он написал свои знаменитые стихи. А она потом еще недоумевала: «Почему, ложноклассическая? Самая обыкновенная шаль». Ты помнишь? Я это видела!
- Потрошим коробку! – крикнула Бэлка и с тесаком наперевес полезла на тумбу. В моей подруге проснулся боевой дух главного музейного хранителя.
Она выхватила из коробки что-то кожано-меховое с темно-красными узорами, и еще не рассмотрев вещь, я уже поняла, что это знаменитый тулуп Гумилева, в котором он ходил зимой восемнадцатого года преподавать на поэтических курсах! Ну, конечно! Тот, кому понадобилась шаль Ахматовой, не мог пройти мимо тулупа Гумилева. Эти две вещи так часто и подробно описываются в воспоминаниях современников серебряного века!  …И они вдруг оказываются в моей коробке из-под телевизора! Фантастика…
- Этого не может быть. Потому что не может быть никогда, – сказала я обреченно, вспомнив, какой сегодня день – первое апреля!
- Слишком сложно для розыгрыша, - отозвалась Бэлка, пытаясь ножом взрезать боковину коробки.
- Может, и сложно, но… Шутка как раз для музейщиков! Ты понимаешь? Кто бы еще клюнул на такую приманку? Да никто! Только музейщики!
- Не разочаровывай меня! – жалобно попросила подруга. И вдруг закричала:
- А-а! Залезай скорей сюда!
Она продырявила все-таки стенку коробки, и теперь ей не хватало рук, чтобы удержать хлынувшее  богатство.
- Го-осподи Боже мо-ой! – вырвалось у меня.
- Чче-ерт побери! – не отстала подруга в словесных выражениях восторга.
Распоротая ножом коробка разваливалась на наших глазах, и из нее сыпались самые разнообразные предметы: старинный кинжал, увесистая рукопись в серой папке с тесемками, остро пахнущая табаком курительная трубка… Бэлка поймала череп с обрамленными золотом глазницами и крупным жемчугом вместо зубов и теперь смотрела на него, как зачарованная.
- Какая безвкусица! – выдохнула она, сбросив наконец наваждение. – Небось, какому-нибудь колдуну или алхимику принадлежал. Может, даже Фаусту…
- Или это как раз череп Фауста! Интересно, кому удалось стянуть его со стола Мефистофеля?
В коробку, материализовавшись ниоткуда, грохнулась тяжелая шкатулка. Даже крышка на ней подскочила от удара. Бэлка взяла ее в руки и спрыгнула на пол. Открыв ее, мы ахнули: просто царские драгоценности!
Мы сидели на полу в окружении рассыпавшихся исторических и художественных ценностей и с горящими глазами перебирали их. Динка, осторожно переступая лапками, ходила вокруг нас и принюхивалась.
- Ну, что, Клепсиандра, - дала я очередное имя своей любимице, - что наденете сегодня к ужину? Может это? – я нацепила на пушистую белую шейку Динки тяжеленное колье, может быть даже то, что было на Маргарите на балу у Сатаны. У меня на голове уже была надета диадема, на шее – связка монист, а на пальцах – десятка два колец. На подруге было нанизано и навешано золота не меньше, и сейчас она застегивала браслеты на щиколотках.
…Наше расслабленное блаженство прервала сумасшедшая птица, которая живет в звонке моей входной двери и дико верещит всякий раз, когда кто-то жмет на кнопку снаружи.
Мы все втроем дернулись и уставились друг на друга. Что ни говори, не самый подходящий момент для приема гостей!
- Кто бы это мог быть? – удивилась я.
- Вот именно! Кого там черти принесли?
- Не будем открывать!
- Конечно, не будем, вдруг там хозяин всего этого?!
Тем не менее, мы вскочили и попытались засунуть в развороченную коробку все, что валялось на полу и было нацеплено на наши уши, шеи, руки и ноги. Получалось плохо. Тогда я схватила покрывало с кровати и одним махом накрыла все… чуть не сказала «награбленное».
За дверью стоял кто-то упрямый и терпеливый, так как несчастная птица не замолкала ни на секунду. Мы плотно прикрыли дверь в спальню и уселись в другой комнате на диван.
Птица верещала.
Я взяла на руки Динку и пошла к входной двери. Бэлка на цыпочках кралась сзади.
- Кто там?
- Простите, пожалуйста, - за дверью раздался мужской голос, - мы с вами не знакомы, но нам очень нужно поговорить.
- Вы кто? – спросила я.
- Мое имя вам ничего не скажет. Но нам необходимо поговорить.
- О чем? – не сдавалась я.
- О том, что вы у себя обнаружили… - мужчина сказал это тихо, почти в замочную скважину.
- Ну, вот! – ахнула Бэла.
Я вздохнула и повернула ключ в замке.
- Не надо меня бояться. Я не причиню вам зла. – Вошедший мужчина говорил на чистом русском языке, но все-таки немножко как иностранец. «Иностранец…  иностранец… Воланд?…» - мелькнуло в сознании.
- Нет, что вы! Я не Воланд. Вот, посмотрите, как реагирует ваша кошка. Я ей нравлюсь. А вы ведь доверяете своей Динке?
- Откуда вы знаете, как ее зовут? – нелогично удивилась я такой ерунде, в то время как мимо ушей, вернее, мимо сознания пропустила тот факт, что он прочел мои мысли.
- Я вам сейчас все объясню. Абсолютно все, поверьте. Вы разрешите? – спросил он, указывая на дверь в комнату.
Мы вошли гуськом и расселись на диван и кресла. Незнакомец был высок, светловолос, в классическом черном костюме. На вид ему было не больше тридцати, но глаза говорили о большом жизненном опыте, в них была загадка и мудрость.  Я ощущала, что он абсолютно безопасен и настроен действительно мирно, не хитрит.
- О, простите, я не представился, - он поднялся с кресла. - Мое имя Рэдиэл.
- Ира, - я протянула ему руку.
- Бэла, - повторила мой жест подруга.
Через пару минут молчания я спросила:
- Может, кофе?
- Пожалуй, да, - согласился он, - если вас не затруднит.
- Не затруднит, - ответила за меня Бэла и ушла на кухню.
- Вы понимаете, за чем я пришел, ведь так?
- Понимаю. Но мне хотелось бы услышать ваши объяснения.
- Это мои вещи, они попали к вам совершенно случайно. Вы ведь вернете их мне?
- Конечно. Но откуда они у вас? И как попали в мою спальню?!
- Вот именно! – вклинилась в разговор вернувшаяся с подносом Бэла.
Динка, которую я все это время держала на руках, вдруг вывернулась, спрыгнула на пол и, пройдя по ковру с грацией принцессы Дианы, попросилась к нему на руки:
- Урр-у – мымр?
- Конечно, мымр, - ответил он на полном серьезе и взял ее к себе на колени.
- Не томите, рассказывайте, - поторопила незнакомца Бэла, разливая кофе, а я посмотрела на то, как уютненько устроилась моя кошка на руках у этого Рэдиэла, и мысленно попеняла ей: «Ну, Мурсильеза, погоди!»
- Вы ведь поняли уже, что мне можно верить? – обратился он ко мне.
- Думаю, да.
- У вас есть чувство, позволяющее понимать настрой и намерения человека. В вашем времени это редкость.
- В каком времени?
- В вашем – начале третьего тысячелетия.
- А вы, значит, из другого тысячелетия? – хмыкнула Бэла.
- Да, из другого. Я пришел к вам из четвертого.
- Тысячелетия?! – снова переспросила недоверчивая Бэла.
- Если быть точным, из три тысячи двести одиннадцатого года.
- Бэла, он говорит правду, я это чувствую.
- Да я и сама это вижу, - согласилась Бэла, - аура у него редкостная, я такой ни у кого не видела.
- Значит, вы видите ауру? И какая же она у меня?
- Светло-сиреневая, с солнечным оттенком.
- Да, вы правы. Аура у меня сиреневая, как и у большинства людей моего времени. У нас вы уже не встретите человека с красной, коричневой, а уж тем более с черной энергетикой. Мы абсолютно осознанно идем по пути духовного совершенствования. В нас уже преобладает не плотное физическое, а тонкое тело, а самые продвинутые умеют даже ходить, не касаясь земли. Но таких пока единицы.
- А как вы попали сюда? Силой мысли?
- О, нет, это пока никому не под силу. Мы все-таки еще материальны, пользуемся накопленными богатствами технического прогресса. А вот вы обе довольно далеко продвинулись - для своего времени. Бэла видит энергетические излучения, а вы, Ира? Что еще вы умеете, кроме того, что видите внутреннюю сущность человека?
- Среди ваших вещей – шаль Ахматовой! – сказала я.
- Браво! Как вы это узнали?
- Я держала шаль в руках и… видела!
- Потрясающе! Ведь у вас, если не ошибаюсь, всего несколько лет назад стали говорить о детях индиго. Значит, вы опередили их!
- Не льстите, не надо, - сказала Бэла, - мы никому не говорим об этом.
- Но как-то же вы нашли друг друга?
- Совершенно случайно. Я увидела ее ауру и все поняла.
- Мы отвлеклись, - я постаралась вернуть разговор в потерянное русло. – Если вы такие духовно развитые личности, как говорите, то для чего вам понадобились все эти вещи, особенно драгоценности? И где вы их взяли?
- Начну со второго вопроса.  Возможность проникать в прошлое появилась у нас совсем недавно.
- А в будущее?
- Такой совсем нет.
- И?..
- Мы решили создать музей материальной культуры. Ведь она практически уходит. Станем мы скоро совсем бестелесными, переселимся в астральные миры, и все земное станет нам ненужным. А вдруг какой-нибудь неожиданный поворот в эволюции, так сказать, сбой программы? А? Что же тогда – начинать все заново?
- Я бы не сказала, что все, лежащее у меня в спальне, достойно сохранения, - усомнилась я.
- Особенно череп с жемчужными зубами, - усмехнулась Бэла.
- Честно говоря, я не знаю точно, что именно попало в вашу квартиру. Собиратели были отправлены во все значимые точки планеты и во все временные пояса, начиная с времен Мафусаила, и их было очень много – тысячи! Каждый был наделен полномочиями самому решать, что взять на хранение из этого отрезка времени. А люди ведь всегда были и будут разными. Мало ли кому что понравилось. Был назначен день, в который все собранные ценности нужно было отправить в приготовленные хранилища. Для этого всего на несколько часов был открыт канал межвременной связи. Но произошел сбой, и каким-то образом небольшая часть предметов попала к вам.  …А не пора ли нам взглянуть на эти вещи?
- Ну, что ж, пойдемте, - вздохнула я обреченно и поднялась с дивана. «Представляю, что он о нас подумает, увидев как по-дикарски мы обращались с его «единицами хранения!»
- Ира, я хотел бы задать вам один вопрос, не относящийся к делу. Вы позволите?
- Спрашивайте, - отозвалась я удивленно.
- За то время, что я провел у вас, вы несколько раз мысленно  обращались к своей кошке и каждый раз называли ее новым именем. Она что, все эти имена знает? Я видел, как она реагировала на ваши упреки в неверности.
- Ах, это! Да нет, каждое имя для нее новость. Потому что я называю ее так, как мне в данный момент в голову придет, в зависимости от настроения. Но все понимает, шельмочка! Она у меня очень продвинутая, из опережающих!
- Да, это правда, - серьезно покивал головой Рэдиэл. – В следующей волне жизни, когда животные перейдут на ступень развития человека, она будет выдающейся личностью.
- Не сомневаюсь!
Мы прошли в спальню, и я подняла покрывало с разбросанных и в спешке собранных в большой ворох вещей. Рэдиэл ничуть не удивился, или он уже уловил мои опасения на этот счет и решил не смущать нас. Я подняла с пола шаль, воспетую Мандельштамом, накинула ее на плечи и вопросительно посмотрела на знакомого теперь пришельца из будущего.
- Нет. Ее тоже придется отдать.
- Отчетность? – спросила расстроенная Бэла. Я представляю, как ей – музейному хранителю – было жаль расставаться с такими вещами.
- Нет, не в этом дело, - возразил Рэдиэл. – Ну, скажите, сколько еще лет вы сможете хранить этот предмет? - Он тронул длинные серебристые кисти шали. – Вы, потом другой хранитель, третий… Сколько? Ну, сто лет в лучшем случае, если соблюдать все правила температурного и влажностного режима, а потом она расползется от ветхости.  А мы законсервируем ее навечно.
- Неужели  навечно? – я погладила шелковистую ткань.
- Не сомневайтесь!
- Значит, настоящие поэты достойны бессмертия?
- Бесспорно. – Он помолчал и добавил, - Ведь смерти нет, не забывайте об этом.
Я сняла шаль и протянула ему.
- У двери стоит человек, которого нужно впустить, - сказал он вдруг.
- Как? Он все время стоял за дверью?!
- Нет, он только что пришел. Я передал ему, что мы готовы.
Я пошла и открыла дверь. Высокий светловолосый человек, чем-то похожий на Рэдиэла, вошел, вежливо кивнул нам и прошел в спальню.
- Я готов, отец.
- Приступай.
Мне очень хотелось прикоснуться к кому-то из них, чтобы увидеть хоть крохотную частичку мира, отдаленного от нашего на тысячу с лишним лет. Просьба уже готова была сорваться с языка, когда Рэдиэл сказал:
- Нет. Не прикасайтесь.
Наш знакомый незнакомец очень изменился прямо на глазах. Его движения стали более резкими и властными, голос приобрел стальные нотки.
- Это ваш сын? – поинтересовалась Бэла. – Почему же вы не пришли вместе?
- Он работал - устранял сбой на линии. Простите, что не знакомлю вас, это уже ни к чему. Да и времени у нас осталось мало.
- И все-таки, как вас зовут? – спросила я.
Но он не ответил. Похоже, у них уже началась серьезная и, возможно, связанная с риском работа. На лица они надели что-то напоминающее очки из тончайших серебристых нитей. Я ожидала, что они будут собирать вещи в какие-то ящики или контейнеры, но ничего подобного не произошло. Мужчины из четвертого тысячелетия просто обвели взглядом комнату, и все предметы, которые не принадлежали мне, испарились, растаяли в воздухе, а через секунду исчезли и они сами, одинаково подняв на прощанье руки и одарив нас улыбками из далекого будущего.
…Мы с Бэлкой сели там, где стояли, и буквально впали в транс. Пришла Динка и примостилась между нами – такая же притихшая и ошеломленная. После долгого молчания мы, не сговариваясь, посмотрели друг на друга и спросили:
- Что это было?
- Ты у меня спрашиваешь?! – эту фразу мы произнесли тоже одновременно. Я даже испугалась, не обречены ли мы теперь говорить, как те двое из ларца.
Снова помолчали.
- Хорошо, что в музее ничего не сказали…
- Да уж! Хороши бы мы были!
Мы снова посмотрели друг на друга и вскочили. Бэлка осталась на месте пританцовывать от нетерпения, а я кинулась в прихожую, схватила сумку и прибежала обратно. Вытряхнув все содержимое на стол, я схватила кошелек. Мы еще раз обменялись взглядами, и я дернула молнию!
- Еc-с!
На стол тяжело шлепнулась монета – большая, новенькая и блестящая, будто только что из-под пресса! Дзы-иннь!
Мы посмотрели друг на друга и облегченно рассмеялись. Значит, ничего нам не примерещилось, все было на самом деле, и монета – тому подтверждение!
- Они были здесь, - сказала я внезапно севшим голосом.
-  И сказали: «Смерти нет!» - кивнула Бэлка.
- А мы в этом и не сомневались!
Мы посмотрели на Динку. Она в позе сфинкса лежала на подушке и смотрела куда-то в бесконечность. Она не суетилась, она спокойно разглядывала то, что когда-нибудь предстоит увидеть и нам. Но, как и Сфинкс, она пока не собиралась открывать нам свои знания.