Испытания

Шторм, игравший нашей лодкой несколько часов, постепенно стихал. Ветер почти улегся, и волны уже не так тяжело били в борт. Юми тихо застонала и, выронив ковшик, которым вычерпывала воду из лодки, сползла на дно. Я подложил ей под голову свою куртку, свернутую валиком. Лицо у Юми было жутковатого зелёного оттенка. Она плохо переносила качку.

Разложив на коленях карту, я пытался определить, куда нас отнесло штормом, но безуспешно. Самые крепкие порывы приходили с запада – в этом я был уверен. Значит, Алая скала, куда мы направлялись до шторма, должна быть где-то справа. Ещё не «по правому борту», но и с прямого курса мы сбились. Пора снова запускать двигатель, решил я.

Но двигатель упорно не желал запускаться. Он светился короткими белёсыми вспышками, пару раз начинал сыпать искрами, но так и не начал набирать воду. Зажав в зубах фонарик, я снял крышку. Потом коснулся сенсора на корпусе фонарика.

Фонарик не работал! Я провёл вдоль него рукой – фон был более-менее, батарея полностью заряжена. В сущности, я сам вчера вечером заряжал аккумуляторы и в двигателе, и в фонарике. И теперь не работал ни тот, ни другой.

Я закрыл двигатель, спрятал фонарик и улёгся поудобнее, привалившись затылком к борту.

–Что с мотором? – спросила Юми слабым голосом.

–Ерунда какая-то, – ответил я небрежно. – Посмотрю, когда рассветёт.

К утру ветер совсем улёгся, волнение стихло, но я чувствовал, что нас продолжает сносить течением. Юми спала, я тоже несколько раз отключался, но почти сразу же открывал глаза и смотрел на часы. Два часа ночи. Три часа. Пять часов.

Проснувшись в последний раз, я понял, почему отказали фонарик и мотор: в воздухе всё отчётливее чувствовалась магия. От такого прозрения мне стало не по себе. Мы ничего не почувствовали, но магика, тем не менее, вышла из строя. Что может давать такое излучение? Я рылся в памяти, но ничего не приходило на ум.

А меньше всего мне нравилось, что течение, судя по всему, тащило нас прямо к источнику.

Часы показали половину седьмого. Юми что-то сказала во сне, слабо шевельнув губами, вздрогнула и проснулась.

–Доброе утро, – сказал я.

На секунду в её глазах застыло непонимание, словно она не могла взять в толк, как из своего сна перенеслась в лодку среди утреннего моря. Это быстро прошло, и она улыбнулась мне в ответ. Я умолчал о своих наблюдениях. Несмотря на расхожее мнение, будто женщины более чувствительны к магии, Юми хуже меня ощущала фон.

За следующие три часа мало что изменилось: взошло солнце, позолотив морскую поверхность, время от времени в небе над нами повисали без движения большие белые птицы. Течение всё так же несло нас, и поднявшийся на рассвете лёгкий ветер спасал нас от жары. Впрочем, пресной воды у нас было достаточно. Я снова попробовал запустить мотор, но он прямо у меня под руками зловеще засветился багровым, и я бросил эту затею, а позже и вовсе вынул батарею. На всякий случай.

Около десяти часов утра земля наконец показалась на горизонте. Фон к этому времени повысился настолько, что у меня стали зудеть глаза. По-моему, там было уже полтора нормальных уровня. Я время от времени бросал на Юми тревожные взгляды: неужели она ничего не чувствует?

–Что это за остров? – спросила Юми.

–Сейчас посмотрим...

Мы расстелили на дне лодки карту и принялись водить по ней пальцами, прикидывая, куда нас могло отнести за ночь. Это явно была не Алая скала. И не Ринос – до него оставалось ещё миль тридцать к юго-востоку. Оставалось одно из двух: либо мы преуменьшали скорость течения, либо этого острова не было на карте. Вторая возможность мне нравилась гораздо меньше.



Вблизи остров оказался совсем неприветливым: голый тёмно-бурый берег и чахлая растительность поодаль. Я вытащил лодку на песок, подальше от линии прибоя. Позже, когда мы уселись на большом, покрытом белыми потёками соли бревне и открыли консервы (зажигалка тоже не действовала), я почувствовал, что молчание становится совсем уж неловким.

–Мотор приказал долго жить, – сказал я, –  значит, морем нам не вернуться. Придётся идти в глубь острова – там найдём другую лодку, мотор или кого-нибудь, кто поможет с ремонтом.

–А если остров необитаем? Если здесь никого нет?

Эта мысль приходила и мне, но я промолчал об этом, только недовольно пожал плечами.

–Тогда вернёмся сюда, к берегу, и попробуем сделать парус. Или ещё что-нибудь. Еды и воды у нас сколько угодно, не пропадём.

–Ладно, – Юми кивнула и добавила, чуть помедлив: – Только давай ты пока что ещё раз попробуешь запустить мотор.

Я согласился. Минут двадцать я пытался вернуть мотор к жизни, но тщетно. В конце концов батарея просто вспыхнула ярким белым пламенем – почти у меня под руками. Ругнувшись вполголоса, я поднялся и принялся собирать наши вещи. Я не прочь был бы влезть на дерево, осмотреть окрестности, но деревьев кругом не было, как я уже сказал.

Когда мы отошли от берега метров на двести, Юми оглянулась на нашу лодку, казавшуюся теперь странно маленькой.

–А почему сломался мотор? – вновь спросила она.

–Не знаю. Аккумулятор в порядке... был в порядке. Рабочее заклятие тоже в норме. Пока не знаю, в общем.

Следующие несколько часов прошли достаточно однообразно. По сторонам тянулась жидкая роща из карликовых, чуть выше нашего роста, деревьев с бурой морщинистой корой. Идти было легко: берег, покрытый крупной плоской галькой, отлого поднимался под ногами. Ветер шелестел тусклой листвой.

Юми шагала бодро, болтала обо всём на свете, сохраняя безмятежный вид. Мне почему-то казалось, что это спокойствие настоящее, а не внешнее. Я по большей части молчал, не показывая беспокойства. Чем больше стараешься отвлечь Юми от происходящего, тем быстрее она настораживается и спрашивает, в чём дело.

Воспользовавшись тем, что Юми ушла вперёд, я на ходу прикрыл глаза и попробовал проследить линии мю-поля. Вообще, по роду своей работы я далёк от магики – кто же сталкивается с ней реже врача-психиатра? А работе с полем меня как-то пробовал учить друг-метеомант.

Итак, я зажмурился и сосредоточился на линиях, пронизывавших воздух, землю и наши тела. Несколько секунд ничего не происходило, и я уже собрался открывать глаза, чтобы сослепу не споткнуться о какую-нибудь неровность тропинки. А потом линии вдруг резко проступили в рыжем тумане под веками, и от этого меня чуть не стошнило. Представьте себе, что ваши глазные яблоки, не вынимая из черепа, обмотали как придётся красной шерстью: нити легли где плотнее, где реже, часть витков и вовсе соскочила – и вы получите некоторое представление о том, что увидел я. Весь этот «шерстяной» хаос силовых линий ни на секунду не оставался в покое, картинка постоянно менялась, свободные витки шевелились, жили своей беспокойной жизнью, откуда-то доносилось неприятное хлюпанье, и всё вместе это почему-то напоминало рисунки человеческих мышц из учебника анатомии.

Я резко остановился и затряс головой, с трудом разлепляя потяжелевшие веки.

–Что там? – спросила Юми, оглянувшись через плечо.

–Всё в порядке, – выдавил я, пытаясь улыбнуться. – Дурацкая мысль пришла в голову.

По-моему, она мне не слишком-то поверила, но мне было всё равно – уж очень хотелось присесть на пару минут, отдышаться после такой картины поля.

Привал, однако, устроили уже после полудня. Карликовая роща кончилась, и мы оказались посреди узкой пустоши, усыпанной всё той же серой галькой. Справа поднимался невысокий холм – вероятно, когда-то он был много выше, но затем галька, хрустевшая у нас под ногами, осыпалась с его склонов, длинным острым языком спустившись к морю. Впереди, в небольшой впадине, тянулась к небу кучка далларских сосен – я удивился, увидев их яркую хвою на общем сером фоне.

К тому моменту, когда мы оказались в тени их веток, с нас семь потов сошло. Я давно уже расстегнул рубашку, но совсем снимать её не стал: голые плечи моментально сожжёт солнце, а лямки рюкзака сотрут в кровь. Юми тяжело вздыхала и вытирала лоб большим тёмно-бордовым платком. Глядя на неё, я чувствовал себя виноватым: в жаркие месяцы она не любит подолгу бывать на улице, а стоило мне наконец-то вытащить её из города – и вот тебе, влипли...

Юми опустилась на ствол поваленного дерева, я снял рюкзак и поставил его рядом. Почувствовав сотрясение земли, из-под ствола бросилась прочь какая-то зверушка  отталкивающего вида, похожая одновременно на пустынную двухвостую ящерицу и на земную крысу (на Земле я был два года назад – летал на врачебный конгресс сектора).

Мы надолго припали к меху с пресной водой. Я с опаской отметил, как «похудел» мех, и подумал, что на острове, скорее всего, трудно будет найти родник. Вслух, впрочем, я ничего не сказал. Мне пришло в голову, что консервы неплохо было бы подогреть: даже в жару не стоит питаться одной холодной рыбой; Юми, словно прочитав эту несвоевременную мысль, протянула мне зажигалку. Её взгляд при этом мне совсем не понравился. Тем не менее, я с каменным лицом коснулся сенсора.

Зажигалка натужно загудела, завибрировала у меня в руке, как электробритва. Огонёк, тем не менее, не появлялся. Юми пожала плечами:
–Может, пирокинезом попробуешь?

Теперь пожал плечами я, но всё же пошёл вокруг бревна, замыкая круг ярдов пяти в диаметре, подбирая сухие ветки и клочки сухой бурой травы. Юми не двинулась с места, только следила за мной взглядом, и меня это понемногу начинало раздражать. Я бросил топливо почти к её ногам и, опустившись на одно колено, попробовал поджечь траву усилием воли. Результат, разумеется, оказался нулевым, причём я подозревал, что дело тут не только в хаосе, охватившем мю-поле на острове и в его окрестностях.

–Бесполезно, – сказал я, поднимаясь после нескольких минут тщетных попыток вызвать хоть струйку дыма. – Какой-нибудь абориген с островов Мон-Салибита, возможно, в пару секунд добудет огонь, достаточно ему сосредоточиться и посмотреть на хворост. Может, это легко получится у чистокровного сойта с горного севера – про них говорят, будто у них в крови родство с камнем, землёй и огнём. Но мы с тобой слишком долго жили в городе, пользовались порталами и магическими зажигалками.

Юми молча сжала в руке зажигалку и коснулась сенсора. Я вздрогнул: ровный пластиковый цилиндрик зажигалки превратился у неё в руках в вязкую чёрную каплю, похожую на загустевшую нефть. Несколько секунд капля неподвижно висела в воздухе, тяжело вздрагивая, а потом вдруг поднялась футов на десять вверх и медленно поплыла в сторону морского побережья.

«Однако, – подумал я, – не превратиться бы самому в чёрную каплю».

Да, Тьма меня поглоти, магия – это весело, весело до невозможности. Можно превратить грозный боевой корабль в зеркальную рыбку, а можно проделать тот же трюк в обратном направлении. Можно достать из воздуха кувшин доброго вина или букет пещерных маков – из шляпы. Волшебники с белыми бородами по пояс, волшебные палочки, старинные фолианты толщиной в целый фут...

Так думают те, кто никогда не сталкивался с магией, кто привык считать её делом сказочным. Они никогда не видели лабораторий, оснащённых по последнему слову магики, куда очень тяжело проникнуть, если тебя ничего не связывает с организацией, которой лаборатории принадлежат. Они не слушали лекций в магических университетах, где в течение пяти лет из абитуриента делают узкого специалиста в определённой области магики. Они не видели, в конце концов, океанских лайнеров и скорых поездов, приводимых в движение магией. Но если бы им довелось увидеть хоть что-то из перечисленного мной, они сразу поняли бы, что разница между магическими и технологическими цивилизациями гораздо меньше, чем представлялось им раньше.

Можно, разумеется, превратить океанский крейсер в рыбку, вот только рыбка эта, без сомнения, сохранит исходный размер. Можно указать конечный размер и массу объекта – но тогда в радиусе пары миль вокруг места такого колдовства вскипит океанская вода. Даже я, бесконечно далёкий от магики психиатр, отлично знаю, что материя и энергия никуда не могут исчезнуть по взмаху волшебной палочки. Они могут лишь перейти одна в другую. И на деле, увы, никто не станет превращать крейсер в рыбку, потому что значительно проще придумать заклятие, которое вырежет в его борте ниже ватерлинии дыру размером с небольшой уютный скверик. А когда одна сторона изобретает такое заклятие, другая сразу же начинает думать над тем, как защитить свои крейсера от неожиданного появления дыр в бортах. И вот она – хорошо вам знакомая гонка вооружений. Хотя Агнор находится под управлением единого планетарного правительства и воевать жителям планеты будто бы не с кем, это не мешает правительству содержать мощную, хорошо оснащённую армию, придерживаясь в Лиге «вооружённого нейтралитета».

–Са-ай!

Весь этот изящный силлогизм я успел построить за половину секунды, как раз перед тем, как услышал голос Юми. Она всегда почему-то считает, что реплика, начатая с моего имени, подействует сильнее, а я её не переубеждаю.

–Сай! – позвала Юми, и я даже с некоторым облегчением почувствовал, что затишье перед бурей миновало, что теперь вполне понятно, чего ждать дальше. Теперь следовало ждать возмущённых вопросов. И вопрос последовал, но только один. – В чём дело?

Я хотел задать глупый вопрос вроде «Что ты имеешь в виду?», но предпочёл ограничиться лишь вопросительным взглядом. И Юми сорвалась.

–Да здесь же кожа зудит от магии! – быстро, зло начала она. – Неужели ты не чувствуешь? Что за спектакль? В чём дело, Сай?

Правду говоря, я немного струсил. Глаза Юми метали молнии, и эта метафора, вероятно, перестала бы быть метафорой, не будь вся магия так безнадёжно изуродована в этом странном месте.

–Прости, – начал я сложную игру в обороне, – прости, что вытащил тебя из городской духоты непонятно куда. Да, здесь сам воздух насыщен магией, но будь я проклят, если я имею хоть малейшее представление, в чём дело. А поскольку я как раз не имею такого представления, то совершенно не вижу, зачем лишний раз обсуждать все эти странные дела.

По-моему, мой словесный пируэт подействовал на Юми. Молнии в её глазах, во всяком случае, погасли.

–В общем, я не хотел тебя тревожить лишний раз. Благими намерениями вымощена дорога в небытие, я знаю.

Она не ответила, только молча подняла свою сумку-каплю и, закинув её на плечо, пошла дальше, куда глаза глядят. Вот и весь привал, подсказала циничная часть моего «я».
Пару часов спустя (вокруг нас тянулась всё та же каменистая пустошь) Юми вдруг остановилась и обернулась ко мне.

–Прости меня, – сказала она коротко.

–Да чего там, – я не ожидал такого поворота событий и несколько смутился. Потом, оправившись, крепко обнял её, провёл ладонью по жёстким чёрным волосам. Она не сопротивлялась, но и не ответила мне. Эх, Юми, Юми... намучается кто-то с тобой. Кто-то, а не я, увы. Казалось бы, мы знакомы два года, проводим рядом столько времени. Но – нет, кто-то, а не я.

Остаток дня и вечер обошлись без приключений. Спальные мешки мы расстелили на клочке ярко-зелёной травы, который показался мне чудом здесь, в тени бурого скального обломка.



Наутро Юми мне не понравилась. Не понравился её рыжий румянец («весенний загар», вспомнил я), не понравились глаза в красных прожилках – будто на белом оставили красные следы те самые нити мю-поля, которые я видел вчера.

Второй день оказался монотонным до отвращения. Куда бы мы ни кинули взгляд, всюду была серая равнина, иногда в крупной гальке, иногда – покрытая лёгким песком, который хрустел на зубах. Некоторое время я прикидывал в уме, что из нашего багажа можно пустить на повязки, но в конце концов, ничего не придумав, снял рубашку и разорвал её пополам. Одной половиной замотал нижнюю часть лица себе, другой повязал Юми. Мочить повязки не стал – воду стоило поберечь.

Юми непонимающе посмотрела на меня, поправляя повязку.

–Пыль, вероятно, сильно фонит, – пояснил я. – Не стоит её вдыхать.

Уже после полудня, в незамеченной издалека впадине, нам попался дом – точнее, то, что от него осталось. Стены, бывшие когда-то белыми, покрывали теперь грязно-серые разводы, словно их лизал гигант с угольным языком. Ни крыши, ни оконных переплётов не было. Внутри я нашёл деревянную лежанку с бурыми лохмотьями на ней, стол и пару сундуков, заменявших шкафы. Сундуки были не заперты, внутри – только пыльная пустота да пауки в углах. Тряпьё на лежанке от моего прикосновения разом осело, окончательно превращаясь в труху. Почему-то мне показалось, несмотря на это, что прошло не так много времени с момента, когда обитатели этого дома спешно покинули его.

Вечером мне неожиданно удалось развести огонь. Удерживая язычок пламени прямо на ладони, я победно заглянул в глаза Юми – знай, мол, наших! Она слабо улыбнулась. Поужинав консервами, которые я подогрел этим крохотным огоньком (Юми ела без всякого аппетита), мы улеглись спать.

Мне не спалось. Юми лежала неподвижно, ровно, медленно дышала, и я решил уже, что она давно спит, когда она вдруг сказала:

–А мы ведь не выберемся.

Меня передёрнуло от спокойствия, с каким это было сказано. Очень уж её спокойствие отдавало фатализмом безнадёжно больного.

–С чего ты взяла? Раз фон всё время равномерно возрастает – значит, рано или поздно он начнёт убывать. Я намеренно забираю влево от источника излучения.

Между прочим, это была чистая правда. Я решил про себя, что путешествие окольными путями вымотает нас, но попытка пройти через эпицентр всего этого магического хаоса оставит от нас одни скелеты. Юми молчала.

–И если на то пошло, – продолжал я с показной галантностью в голосе, – я был бы не прочь сложить голову в такой прелестной компании.

Я решил свести всё к шутке, собратьев которой были уже тысячи. Этим собратьям вечно улыбались девушки, а присутствовавшие мужчины в семи случаях из дюжины начинали хмуриться и сжимать губы.

Юми молчала. Потом я услышал, что она плачет – тихо-тихо, без всхлипов, повернувшись на бок и водя пальцами по серой пыли, что была вокруг нас. Я не двинулся с места, не бросился её утешать. Да, если бы в один бестолковый день мне предложили выбирать общество, в котором придётся умереть – я, в общем, был бы не против кандидатуры Юми. А она ещё только ждала того, с кем умирать не страшно.



Юми умерла на третий день. С самого утра её тошнило – я заметил её судорожные движения шеей, хотя она и старалась их скрыть. За завтраком она ничего не ела. Мне тоже кусок не лез в горло, я лишь глотнул тепловатой воды из меха. Содержимого в нём оставалось примерно на треть.

Потом мы пошли. Юми шагала медленно, не отрывая ног от земли. Она сильно пылила, но сделать ей замечание у меня язык не поворачивался. Несколько раз она начинала совсем уж цепляться одной ногой за другую, и тогда я нёс какую-нибудь бодрую ерунду и лез к ней с дружескими объятиями. При этом я старался поддерживать её, не давая окончательно сбиться с шага или упасть, споткнувшись о незаметную преграду.

В конце концов она всё-таки остановилась, а потом и вовсе легла. Спиной прямо в пыль, головой в том направлении, в котором мы шли.

–Юми, – потянулся к ней я, – Юми! Ты что...

–Ничего-ничего... – она уже не видела меня, смотрела мимо меня в бледно-голубое небо с редкими мазками облаков. – Я полежу чуток, и снова пойдём. Пойдём дальше... я знаю, надо...

Что «надо», она так и не договорила. Голос у неё был совсем слабый. Я долго сидел рядом с ней, держал обеими руками её шершавую ладонь. Потом осторожно опустил на землю – когда понял, что её сердце больше не бьётся.

Я похоронил Юми под насыпью из вездесущей пыли и мелкой гальки – неподалёку мне попалась каменистая россыпь. На сооружение насыпи с охотничьим ножом в качестве единственного орудия ушло часа два, и когда я закончил, часы показывали половину седьмого вечера. Почти не задерживаясь, я встал и пошёл дальше, забирая неизменно влево от источника излучения. Гортань периодически сдавливало, и я кривился, тряс головой, но слёз не было вовсе. Тело берегло воду.



На пятый день мех опустел. Подняв его к губам привычным движением, я вдруг понял, что воды в нём неприлично мало – вылей я этот остаток в обычный стеклянный стакан, он поднялся бы над дном лишь на полдюйма, не более. Вода растеклась среди сосочков моего пересохшего языка, не добравшись до горла. В досаде я отбросил мех и поддел его носком ботинка, но не рассчитал движения и оказался верхом на сером пыльном бархане.

Мне приходило в голову, что, возможно, стоит сменить график: отдыхать, когда солнце приближается к зениту и печёт сильнее всего, а идти по ночам. Почему-то эта мысль, однако, не вызвала энтузиазма, и всё осталось как прежде: серая равнина по сторонам, белёсое небо над головой, боль в треснувших губах.

В полдень пятого дня я передохнул с полчаса, а потом, поднявшись, переложил в карманы две банки консервов. Рюкзак вместе с остальным содержимым я оставил лежать в тени валуна, давшего мне короткий отдых.

А вечером того же дня я увидел эпицентр. Чёрное зеркало лежало у самого горизонта, поблёскивая в лучах заката. Дальний край его скрывался от меня за горизонтом, и не будь местность вокруг меня почти идеальной равниной, я вообще ничего не увидел бы. В диаметре чёрный круг, судя по всему, имел около половины мили. Некоторое время я прикидывал на ходу, чем можно сплавить песок в радиусе полумили в подобие вулканического стекла, но этот вопрос мне быстро надоел. Какое бы заклятие это ни было, его жертвы погибнут в первую же секунду. А мне досталась медленная смерть. Впрочем, почему сразу смерть. Это мы ещё посмотрим, господа военные, подтянутые генералы, наблюдающие за испытаниями из надёжного блиндажа...

Дальнейшее мне запомнилось слабо – словно подёрнулось маревом, что дрожало над раскалённым песком. Я шёл, загребая ногами – почти той же походкой, что была у Юми в последний день. Теперь я забирал ещё левее, эпицентр был у меня почти за спиной. Иногда на фоне опротивевших барханов появлялось в воздухе полярное сияние или ещё какая-нибудь подобная несуразица – так понемногу сходило с ума магическое поле. Как ни обидно, но ни разу спятившей магии не пришла мысль создать фонтан или хотя бы родник с чистой водой.

Сколько я так шёл, не помню. Под конец я начал путать день и ночь, сливая их в нечто серое и душное. Песок жалил глаза, и так истерзанные магией, норовил забраться в лёгкие, напоминая прикосновение наждачной бумаги.

Очнулся я лежащим на земле, и прямо передо мной всходило солнце. С трудом сгибая непослушные суставы, я подтянул ноги к подбородку, пытаясь встать, и тогда пришло осознание перемены: подо мной была трава! Бледная, покрытая пылью – но трава. Я поднялся, пошатываясь, и огляделся.

Смертоносная пустыня закончилась. Позади меня лежала полоса земли, где пустыня переходила в зелёный луг. Будто художник сделал рядом два мазка, серым цветом и зелёным, а потом потянул оба цвета навстречу, заставил их смешаться, проникнуть друг в друга. Горизонт впереди закрывали высокие зелёные холмы, а на их фоне резко выделялся чёрный клин вышки. Я не мог различить, что находится на вершине вышки – до неё было слишком далеко. Ненадолго мне показалось, что там укреплена площадка для часового с двускатной крышей над ней.

И я двинулся в сторону вышки. Какие бы неприятности мне ни «светили» за прогулки в охраняемой зоне, впереди были люди, позади же – только серый песок.

Когда до вышки осталось ярдов пятьсот, путь мне преградили неожиданно высокие заросли ярко-зелёного тростника, и я пошёл сквозь них, раздвигая стебли. Я почти не поверил себе, когда до моего слуха донеслось журчание. Вода! В зарослях, журча по камням, тёк ручей – мутный и наверняка заражённый, но это была вода! Встав на колени, я долго пил, умывался, тёр волосы влажными ладонями.

Тут я и заметил неладное. Я подозревал, что воздействие таких энергий оставит у меня на голове голую кожу, но мои ладони чувствовали нечто вроде редкого, жёсткого пуха. Ладони... Внимательно посмотрев на руки, я заметил, как странно деформировались суставы, как почернели ногти, а кожа покрылась чем-то вроде сухих чешуек.

Вскрикнув, я побежал вдоль ручья, шлёпая ногами по воде. В полусотне шагов вниз по течению я нашёл то, что искал: заводь, достаточно тихую и глубокую, чтобы отражать окружающий мир.

Из глубины водного зеркала на меня взглянула образина, которая никак не могла иметь ничего общего со мной. Нет... Ввалившиеся щёки, губы, не закрывающие заострившихся зубов, красные глаза без радужки. Тело моего отвратительного отражения покрывала серо-зелёная чешуя, как у доисторических ящеров. Из-за плеч выглядывали два нелепых отростка – не то деформированные лопатки, не то зачатки крыльев.

И это определённо был я. Я взглянул в сторону вышки. Теперь мне было видно, что на её верхушке действительно расположена крытая площадка, а по ней шагает часовой в зелёном плаще с капюшоном. За спиной часового висел арбалет – очевидно, магия здесь всё еще не действовала.

Я долго сидел над тихой заводью, изучая по отражению свой новый внешний вид.  Повсюду обман. В отличие от героев бесконечных комиксов, мне мутация не дала ни сверхчеловеческой силы мышц, ни дара предвидеть будущее – мне достались только зелёная чешуя и острые клыки. Солнце уже поднялось к зениту, когда я, наконец, встряхнулся и, раздвинув тростник, сделал первый шаг.

Часовой на вышке вскинул арбалет.