Иллюзия жизни

"После того, как старый мир перестал существовать, на верху,- старик многозначительно ткнул пальцем в закопченый сводчатый потолок станции метрополитена,- ТАМ, возможно всё, что угодно......." 
           - из, случайно подслушенного, разговора-



Моя мама с отцом и я, когда мне было десять лет, в момент начала неизвестно кем развязанной войны, находились в поезде метрополитена  в глубине тоннеля. Я помню плохо этот момент, урывками.
По-моему, мы ехали из гостей, мама дремала на плече папы.
Помню, сначала выключился свет. Поезд, тут же остановился. Стало тихо-тихо. Потом мы все почувствовали сильную вибрацию под ногами. Потом толчки, такие, как будто по колёсам вагона стали бить огромные кувалды.Мама закричала и схватила меня в охапку. Вагон раскачивался и подпрыгивал, немногочисленные пассажиры вскрикивали при очередном ударе и следующим за этим, невольном прыжке. Наш вагон неожиданно накренился и упёрся верхним углом о бетонную стену тоннеля. Папка крикнул, чтобы все береглись, потому что нас скинуло с рельс.Раскололось несколько стёкол, но к счастью, судя по звуку осколки, вывалились наружу.
Трясло ещё очень долго.  Потом, вроде, всё стихло.
В наступившей тишине, кто-то высказал предположение, что произошло мощное землетрясение. Я очень испугалась, сильно прижалась к маме. Но мама успокоила меня, шепнув, что у нас, в Петербурге, его быть не может. Я поверила.
Папа с каким-то дядей, который представился ему по имениВалера, в свете пламени зажигалок, открывали двери.
Потом был бесконечный путь в гулкой темноте до ближайшего перрона, на руках папы. Мне в руки вручили плотно скрученную и подожжённую с одного конца, газету.  Подняв повыше, маленький факел, я освещала папе путь.Папка, ещё, пошутил что я, как маленькая статуя свободы, которая в Америке. Шли не долго.
Вышли на почти пустынную платформу станции «Волковская». Нас встретила, перепуганная дежурная по станции, у которой была вывихнута лодыжка, и двое мальчишек. Ни кого больше не было, пассажиры успели выскочить на эскалаторы, когда с потолка посыпалась кускамиштукатурка. Но не отсутствие людей, оказалось самым главным.
Когда папа увидел, в свете зажигалок сомкнутые створки гермозатвора, то громко выругался матом и схватился за голову. Мы все не понимали что он так огорчился. Он, только прошептал, еле слышно, что это конец. Мама заплакала, я тоже, хотя и не понимала ни чего из сказанного папой. Народ стал переговариваться и строить догадки. Как оказалось с нашего поезда на станцию выбралось человек двадцать. Последние говорили, что несколько, парней ушли в противоположную сторону к ….
Лица людей, в дрожащем свете огоньков  немногочисленных зажигалок, казались страшными. В глазах многих читался страх и неуверенность. Кто-то опять упомянул о землетрясении. Но папа громко и твёрдо ответил ему, что это война. Все притихли. Все молча смотрели и даже трогали огромные створки не смея поверить в слова моего папы. Но так оно и было. Какой-то щуплый парень в очках истерично заявил, что все это бред и ерунда: мол,с кем нам воевать, мы со всеми дружим. И как ответ на его слова, снова затряслась поверхность под ногами. Казалось что вся станция находится на гигантских качелях и раскачиваясь ударяется о стену.  Папка крикнул всем бежать в тоннели. Но многие кинулись к центру платформы. 
Потом начался кромешный ад. Земля под ногами ходила ходуном. Нас бросало из стороны в сторону. На путях звонко лопались рельсы, разрываемые на стыках.
С невидимого потолка стали рушится вниз огромные куски штукатурки. Из темноты доносились отчаянные крики о помощи и стоны.
Папа с дядей Валерой оттащили нас с мамой под арку. Устоять на ногах было совершенно не возможно.Тряска продолжалась, очень долго, нельзя было ни присесть ни прилечь, потому что пол постоянно буквально подбрасывал нас на несколько сантиметров вверх.Ждаликазалось целую вечность. Через какое-то время все устали кричать и только хрипло вскрикивали при очередном жестоком ударе по ногам. Казалось, этой дикой пляске не будет конца, но к утру все затихло.
Я на руках мамы, забылась беспробудным сном. Проснулась в такой же кромешной темноте. Ни кто сверху так и не пришёл на помощь. Ни в этот, ни в последующие дни.
Папа с дядей Валерой пытались дойти до соседней станции и выяснить хоть что-то, но там была ситуация ещё хуже. Потолок Международной практически весь обрушился, похоронив под слоем бетона тех, кто был на перроне. Дальше тоннели были почти полностью завалены и пройти на …. они не смогли.
Что было потом? Одинаковые, бесконечные дни в кромешной тьме.
Перегоны на Обводный канал были затоплены, вода потихоньку прибывала, поэтому все мужчины отчаянно пытались открыть вручную огромные ворота закрывающие путь наверх. Но когда, в конце концов,открыли и добровольцы выбрались наружу и вернулись назад облучёнными, створки гермозатвора задвинули вновь.
Папка сказал всем, что нам как минимум надо продержаться неделю здесь под землёй, а потом можно попытаться повторно выйти в город.  Несколько человек не согласились и ушли, их особо ни кто и не держал. Назад они, уже не вернулись. Неделю продержаться нам помогли шоколадки, найденные в газетных ларьках на перроне и в вестибюле.
А потом мы просто выживали. Кто как мог.
Первое время, на сколько, я смутно помню, было тяжело: голодно до спазмов, холодно до невозможности и самое главное постоянное чувство страха. Жутко так, что не спишь по нескольку ночей.
Откуда-то с других станций пришли ещё люди, принесли не весть откуда, консервы. Да и кратковременные вылазки по близлежащим торговым точкам приносили свои плоды.Как то, общими усилиями, с первыми трудностями подземной жизни справились.Как любил говаривать мой папа, вечерами принося положенную «семейную» пайку - « мы люди-человеки стадные животные и когда в куче с чем угодно справимся» и это действительно было так и вселяло надежду.
Мужчины,помыкавшись, первое время в стенах станции, потихоньку совершали вылазки к соседям по линиям, разведав, ходили на соседние станции торговать кто чем мог. Ну, а самые смелые и отчаянные,в том числе и дядя Валера, выходили на поверхность и некоторые даже возвращались нагруженные «осколками» разбитого мира.
Женщины с немногочисленными детьми, после пары жутких происшествий в тоннелях, случившихся с любопытными мальчишками, дальше платформы носа не казали.
Прошло около года, все текло своим, тяжким, чередом. Худо или бедно наша временная община выживала, даже намечался кое какой прогресс.   
И вот когда более менее станция что говорится «зажила», что-то пошло не так, обстановка с каждым месяцем начала накаляться и отец которому не раз предлагали перебраться на другую станцию, был вынужден ради семьи согласится на заманчивое предложение начальника «Обводного канала». Папка у нас, как говорила мама, был «на все руки мастер». В командировки уходил, бывало дней на пять. Звали отовсюду.  Дрезину починить, пожалуйста! Помпу, откачивающую паводковые воды, восстановить – не проблема!
А уж как он в оружии разбирался, только надо было видеть. Все мужики в округе завидовали его смекалке и техническим познаниям.
Такому специалисту, надо полагать, любая станция готова была предоставить все мыслимые условия.
Вот отец, не смотря на уговоры начальства родной Волковки, воспользовался одним из предложений.
Как говориться, пришло время выбирать.
Не хорошо, не спокойно стало здесь на станции – повеяло чем-то таким, неосязаемым, что, без особой причины хотелось уйти в другое место без оглядки. Это чувствовали и остальные жители станции, но как водится у людей, всёоттягивали решение и оттягивали.
Мама с папой к тому же часто перешёптывались, да шушукались и как-то ненароком, я подслушала. Радости моей не было предела - нас, в скором времени должно было стать четверо.Как я была счастлива, у меня будет сестрёнка, а лучше братик. Я даже втихаря на полях старой газеты стала выписывать имена. В правый столбик женские а в левый мужские. Я больше склонялась к Лёле или Женьке. И вот буквально через месяц, в подтверждение подслушанного разговора, у мамы, стал, уже явно, выпирать животик.
В штате станции «Обводный канал» как раз стал числиться акушер, единственный на многие станции метро вокруг, ипапе уже не было нужды убеждать маму в необходимости переезда.
Так что, как говорится, все было, одно к одному.
Перегон к Обводному, был опять временно затоплен и нам следовало добираться до нового дома, поверху. Радиационный фон стал приемлемым, и ближе к вечеру можно было не бояться ультрафиолета от жалящего солнца. Да и дорога была разведана и не представляла особой опасности.
После кропотливых сборов, нагрузив домашним скарбом телегу, мы покинули вестибюль приютившей, как мы привыкли ее ласково называть, Волковки.
Вы спросите, что еще за телега? Как мол так? Не может быть?
И то,ваша,правда. Не сами же мы её тянули.
Вы не поверите, два года назад, в конце жутко холодной осени, по-моему, в ноябре, папка первый раз вышел с одним из своих знакомых, дядей Валерой, на поверхность. Как сейчас помню, за день до этого, мамарыдала навзрыд уговаривая его не ввязываться в эту опасную авантюру. Но отец не был бы тем, кем он был, если бы не был уверен в благополучном исходе этого предприятия. Он клялся всем, чем только мог, уверяя маму и почему-то меня. Убеждал, приводил доводы, он видимо тогда уже думал о нашем будущем. Клялся, держа маму за руки, что далеко отходить они не будут от вестибюля станции, только осмотрят близ лежащие здания и самое позднее, к вечеру, вернуться назад.
Я, конечно, ему поверила, что с меня взять – «мелкотня» да и только. Доверчивая. А у мамы только эмоции через край ни чего не слышит, а как папка упомянул про книжки, которых я почитай полгода не видела ну я естественно и перешла на его сторону. Стала «подпевать», что ни чего страшного, мол, нет. Другие же ходят. А мама только и твердила про Жорина, который, так и не вернулся, уйдя на поверхность. Отец не сдавался, убеждая ее в том, что Жорин сглупил, пошёл один, а они вдвоём будут подстраховывать друг друга. И она, в конце концов, под нашим общим напором, сдалась.
Отец не обманул. Он вернулся и напарник его тоже. И кучу книжек принёс, как обещал. Я была от счастья на седьмом небе. Правда, правда. Вроде и кушать было мало, а я книжкам радуюсь, но они действительно были лучшим подарком. Правда если не считать, может быть конфет.
Но самое главное. Вы не в жизнь не догадаетесь, с чем папа и дядя Валера, его друг и напарник, вернулись.
Вы не поверите. С двумя лошадьми!
Да-да-да, две обыкновенные лошади каким-то чудом выжили во всех ужасных передрягах, которые творились там наверху эти полгода после начала войны. Представляете. Они наткнулись на маленькую частную конюшню, прокатных лошадок, о которой даже местные не догадывались. А  она находилась всего в квартале от станции «Волковская», в полу углублённом бомбоубежище какого то маленького заводика. Они бы их не нашли если бы не услышали жалобное ржание.
Одна из лошадок оказалась пони. Когда из вестибюля донеслось цоканье копыт и фырканье лошадей, некоторые на станции впали в ступор. Представьте себе. Метро и лошади. Правда в голове не укладывается? Вот и многие, так же как и я, просто обалдели от такого.
Ох и хлопот же было с ними, я вам скажу.
Дядя Валера вместе с папой несколько дней после их находки, просто пропадали там наверху. Первые недели зимы, пока папа придумывал и мастерил специальный настил, лошадки провели там наверху в вестибюле. Сено и комбикорма приволокли с той же конюшни, запас там оказался большой. Надеялись найти ещё что-нибудь из живности, мечтали о корове, но кто ж будет в центре Питера бурёнку держать.
Естественно не нашли, но приманили пару вполне здоровых собак.Своими силами, заложили кирпичом и бетоном все оконные проемы, оставили только узкую металлическую дверь. Лошади могли и там в вестибюле находится, но в декабре резко похолодало. Морозы жахнули такие, что промерзали метровые стены и пол покрывала сантиметровая изморозь. Опыта у папы не было, боялся что замёрзнут и он решил перевести Волчарку и Кручинку, как я их нарекла, на платформу станции. Вот.
А как опускали лошадок вниз это, вообще целая история, вся станция, побросав свои дела и затаив дыхание, смотрела за этим представлением. Все прошло благополучно, но вот до лета следующего года дожила только чёрненькая «Волчарка». Вы спросите, что стало со второй?
Все просто - съели! Кто, кто? Люди и съели. А вы думали, кто?
В конце февраля остатки запасённой провизии иссякли. Первое время ведь ни кто особо не регулировал расход запасов, небыло единого руководства. Вот и выяснилось, как-то, что банально есть то и нечего.Хай стоял, крики, ругань. А что толку, сами же и не экономили. Многие из нихдаже не особо верили, что надолго тут под землёй задержатся. Бытовало мнение, что к концу зимы все уляжется на верху, они выйдут на поверхность и заживут как прежде. Как же они жестоко ошибались.
Было страшно, когда с каждым днём, воздух буквально наливался ненавистью. 
Сперва, началось воровство. Потом кто посильней уже почти в открытую начинал мародёрствовать.Люди потихоньку зверели.
Папа с нами, дядя Валера и еще несколько семей, предвидя возможные последствия, перебрались поближе к гермозатворам, где были оборудованы стойла. Но как,оказалось, нужно было в первую очередь прятать животных. Пропали кошки, пара собак.
И вот в один «прекрасный» день голодных озверевших люди сбившись во внушительную толпу, пришла требовать наших лошадей.
Папа и дядя Валера, вышли к ним и стали разговаривать. Все доводы разума, о полезности тягловой силы, которая позволят нам торговать с  соседями, были отметены напрочь. Папа предлагал, обменять одну из лошадей на других станциях, где были большие запасы провизии, умолял дать несколько дней, максимум неделю. Но толпа слушать не хотела.
Люди хотели, есть, здесь и сейчас. И отступать они не собирались.
Как, после, папа мне объяснил, голодный человек Иришка, становится неуправляемым зверем. Вот.
Слово за слово, завязалась рукопашная схватка. Мама запихнула меня за какие-то ящики и велела не высовываться, чтобы не произошло. Завязалась потасовка.  Мужчины дрались ожесточённо. Папа разъярённый ситуацией что-то кричал, продолжая убеждать нападавших. Они лезли со всех сторон и, ему приходилось разбрасывать их как пластиковые манекены. Всё-таки не зря он урезал нам питание. Пускай и мало кушали но зато регулярно. А вот те, кто сейчас пытался пройти мимо папы и дяди Валеры, падали на пол от первых же ударов. Но их было много. Слишком много. Оружия тогда в первые месяцы, слава богу, кроме ножей,  практически не было. Но кто-то в пылу схватки пырнул дядю Валеру в грудь. Это произошло на моих глазах.
Он страшно закричал. Упал навзничь и умер практически мгновенно, на руках папы, подхватившего его обмякшее тело. Но это было ещё не всё. Какой-то  живодёр, воспользовавшись общей суматохой, распорол живот  пони, по кличке Кручинка. Как она жалобно заржала, вы бы знали.
Люди прекратили драку как по команде.  Бедная лошадка, тихо шла сквозь толпу расступающихся людей к освещённому кругу света, где сидел на полу папа все ещё зажимающий колотую рану на груди дяди Валеры.
Из распоротого живота Кручинки вываливались внутренности и скользкими, окровавленными, перекрученными верёвками, вились меж её задних ног. Маленькая беззащитная пони, истекавшая кровью, кое-как вышла на освещённый фонарём пятачок, где происходила драка, и жалобно заржав, упала у ног своего хозяина, моего папы.
Мама, увидев это, что-то нечленораздельное вскрикнула и упала в обморок.
Отец, свободной рукой полез во внутренний карман куртки и вытащил пистолет. Раздался выстрел и живодёр, стоящий с окровавленным кухонным ножом, рухнул как подкошенный. Толпа же, как будто скинула с себя некую маску общего помешательства, все разом стали людьми. Кто-то запричитал, дети заплакали, мужики до этого в кровь бившиеся с противником понуро глядели насвоих рук деяние.
Пролилась первая кровь. Ни в чём не повинного человека и животного.
Дядю Валеру похоронили наверху. Волчарку, подняли обратно в вестибюль, как сказала мама, от греха подальше.
А вот у папы, после очередного, уже одиночного похода, появился автомат: большой, чёрный, страшный.
Прошли выборы главы станции, папу многие уговаривали баллотироваться, но он отказался.
Кручинку, как я и говорила ранее, съели. Экономя, и справедливо распределяя общие запасы, хватило на полтора месяца. А там уже и соседи помогли с консервами, да и весна пришла на поверхность. Стало полегче. Всем.

Ехать нужно было всего-то километра три, да и при том большую часть пути днём и к вечеру должны были добраться до поджидающего нас «разъезда» внешней охраны, нашего нового дома.
Отец, казалось - невозмутимо, что-то напевал себе под нос. Правой рукой он держал вожжи, подправляя направление движения лошадей. Но вот правая рука, поглаживающая автомат по прикладу лежащего у него на коленях, выдавала его. Мой папа был крайне напряжён. Видимо, не особо верил он в уверения приглашающей стороны в том, что путь этот чист и безопасен. А мама же, измученная хлопотами прошедшей бессонной ночи, дремала, притулившись к борту нашей деревянной телеги, плавно катящейся на больших резиновых колёсах. Она, спала, но даже во сне держала, обхватив свой довольно большой живот, руками.
Я же высунулась как любопытный зверёк, все пыталась рассмотреть и запомнить, проплывающий за бортом пейзаж.   
Метры дороги потихоньку накручивались на скаты наших колёс. Прошло уже почти два часа как мы покинули Волковку. А я уже скучала по ней. По вечно сырой, но ставшей такой родной станции.
Набежали пока ещё пока редкие дождевые облака. Ветер усиливался, становилось холодней. Отец вынужден был поднять воротник своей брезентовой куртки и поглубже нахлобучить вязаную шапку.
Начинало вечереть.
Ну, наверное, вы знаете, как в Питере в конце мая наступает вечер: становится на тон темнее и кажется, что до самого утра находишься в размытых поволокой сумерках.
Вот и сейчас было точно так же, только плюс ко всему, небо было затянуто серыми беспросветными тучами, которые могли в любой момент разразиться дождём. И ладно бы, если простой, так мог ещё пролиться и кислотный. На этот случай папа припас нам противогазы, которые заставил нас с мамой, одевать и снимать раз десять, пока не убедился, что мы справляемся самостоятельно. Ну и ко всему прочему телега была с навесом из куска ржавой жести, перекрывающего её заднею часть, где в случае дождя можно было бы укрыться.
Я уже и сама убаюканная размеренным цоканьем копыт, начала клевать носом, когда телега как будто на что-то наткнулась и несколько откатилась назад. Сквозь дрёму я услышала, как отец чертыхнулся на лошадь. Потом, заскрипело сиденье на дрожжах, и отец спрыгнул на землю. 
Неожиданно лошадь с взвизгом всхрапнула, телега дёрнулась назад и тут же остановились как вкопанная, отец что-то крикнул, но фразу не закончил.
Мама, поспала минут тридцать и спросонок тёрла раскрасневшиеся глаза.
И тут мы все услышали плач маленького котёнка. Не мяуканье, а именно плачь. Мы с мамой высунулись из-за борта.
Зверёк лежал на обочине справа, весь дрожа от холода.Моё сердце просто разрывалось от жалости, я готова была выпрыгнуть и, схватив в охапку прижать к себе это беспомощное существо. Но, зная суровый характер отца и его жёсткое требование ни в коем случае не покидать повозки, я сдержала свой порыв.
Котёнок плакал, задняя часть его тельца была, похоже, парализована, но, не смотря на это, он упорно полз к ногам отца стоящего в странной нерешительности, возле всхрапывающей и дрожащей всем телом лошади, еле удерживая её за натянутые поводья.
То, что сделал в следующий миг мой папа, для меня было большим откровением. Взглянув, мельком, на маму убедилась, что и она в полном недоумении. 
Что и какие чувства двигали несентиментальным родителем и мужем, сложно было сказать. Но это было именно так.
Он выпустил поводья, сдёрнул с дрожжей мешковину, на которой, до этого сидел  и осторожно завернул маленькое тельце в дерюгу. Взобрался на дрожжи и положил свою находку рядом с собой. Прочитав недоуменный вопрос в глазах мамы, только отмахнулся: мол, всякая нормальная животина на новом месте пригодится.

Родитель  стеганул лошадь, и Волчарка резво сорвавшись с места, помчалась, но с каждым шагом она замедляла ход и вдруг совсем остановились. Дрожащая всем телом лошадка, нервно перебирала ногами, и все время косилась на дрожжи, где в тряпице попискивал найдёныш. Она была вся в мыле, казалось, вот-вот  она падёт.
Отец, не понимая в чем дело, соскочил с сиденья  и в этот момент  лошадь взбрыкнув, саданула задними копытами, точно в то место где сидел папа. Это был ошеломительный по своей силе удар.
Шевелящаяся тряпка с котёнком взлетела в воздух и приземлилась, смачно шмякнувшись, возле передних ног лошади.
Мы, было, ожидали услышать жалобное мяуканье, но неожиданно оттуда донеслось утробное рычание.
Лошадь попятилась, толкая, задом на перед, телегу и скользящего упирающегося в склизкий асфальт, папу. Который ошарашено вертел головой, пытаясь совладать с вожжами, одновременно ругая, на чем свет стоит, за строптивость Волчарку.
Мы с мамой перепуганные поведением лошади, так же не понимали что к чему. Телега стала разворачиваться боком и почти встала поперёк дороги.  И вот тут со своего борта телеги, привстав, я вдруг увидела, что из копошащегося комка старой ткани, выбирается наш котёнок.
Он копошился и барахтался, пытаясь, таким образом, освободится. Самое странное там под материей, было что-то больше чем маленький покалеченный зверёк.  Почему-то спина покрылась холодным потом. Я побелевшими пальцами вцепилась в деревянный борт и уже не могла отвести взгляда от выбирающегося найдёныша.  Когда тряпица упала с его головы, я закричала. Тонко и пронзительно. От ужаса накрывшего мой детский разум. Мама, которая в это время, перекрикивая ржание лошади, что-то пыталась спросить у отца, посмотрела сначала на меня, пронзительно визжащую, а потом по направлению моей вытянутой руки. Через секунду кричала и она.
Отец, бросив вожжи, обернулся и вскинул автомат. Но сразу не понял, куда надо смотреть и пытался обнаружить опасность дальше.
- Смотри под ноги,- истерично крикнула мама. И только тогда, папа опустил свой взгляд. И грубо матюгнувшись, просто отпрыгнул на метр назад. И как тут не отпрыгнуть когда к тебе приволакивая задние лапы, ползёт такая образина.
Лысое бледно розовое существо с приплюснутой головой, с гноящимися язвами по всему телу. Оно совершенно не походило на того милого  котёнка.
Отец перекрестился и прицелившись выстрелил, существу в голову. В разные стороны полетели кровавые ошмётки.  С, омерзением, папа подцепил палкой то что осталось и сильно размахнувшись, кинул, подальше, в кусты.  Лошадь тут же, без понукания, с места рванула галопом. Отец еле успел запрыгнуть на дрожки. За всеми этими передрягами, мы и не заметили, как  навалились сумерки.
На небе медленно показалась луна, которая ни сколько не улучшала видимость, а скорее даже мешала. Создавалось впечатление, что предметы подсвеченные луной и те, которые остались в тени на разном расстоянии были с разной контрастностью. При других обстоятельствах это могло показаться даже красивым. Но видимо не в этот раз. Потому как Волчанка опять остановилась как вкопанная.
За нашими спинами, за задней глухой стенкой телеги, слышался треск кустов и дикий истерический  хохот.
Отец оглянулся, и к моему изумлению выронил автомат из задрожавших рук. Я и моя мама увидела, как встали дыбом волосы на его, коротко стриженой, голове.
Ни когда ранее я не видела, своего родителя, в таком паническом состоянии.  Даже когда в первую военную зиму он отбивался от желавших присвоить наших лошадей, кода голыми руками замуровывал бреши, из которых пробивалась на станцию вода, всегда сохранял завидное спокойствие и уверенность. А тут.
Меня просто разрывало от нахлынувшего любопытства. Оперившись о край повозки, я уж собралась высунуться и взглянуть назад. Но тут же получила сильную оплеуху, от никогда не поднимавшего на меня руку, отца. Обида, на мгновение, захлестнула меня, и вопль негодования готов был сорваться с губ, но не сорвался. Уже падая в спасительное нутро телеги, я краем глаза сумела заметить, Его. Того кто так хохотал.
Неясную размытую фигуру, что приближалась к нам с правой стороны. Память запечатлела только немногое: огромные размытые руки, распростёртые в стороны и жутко бездонные нечеловеческие глаза.  Но и этого хватило.
Отец накинул на меня полушубок и не своим, а каким-то чужими, голосом приказал лечь и закрыть глаза. Этого оказалось достаточно, для того что бы я свернулась калачиком и сильно зажмурив глаза затряслась от непроизвольного страха. Кони кричали так, что у меня закладывало уши. Но ужасней всего было множественный хохот доносящийся, казалось со всех сторон. И запах. Он был настолько сильным, что пробивался сквозь толстый мех тулупчика. Резкий мускусный запах.
Отец кричал, что то нечленораздельное и в основном матерное. Мама голосила правее от меня и все норовила, прикрыть меня, своим телом.
Я же придавленная маминым телом, могла видеть то, что творится снаружи, только немногое через сантиметровую щель меж досок деревянного борта телеги. Но и этого было достаточно, чтобы в моей памяти отложились образы нереальных созданий. Они походили на людей силуэтом и только. В остальном это были не люди. Одного взгляда на головы, покрытые как будто расплавленной кожей, без глаз рта и ушей, хватило чтобы моё сердце ушло в пятки.Перед лицом что-то мелькнуло, я в страхе отпрянула. Оказалось, это папа обегал телегу. Сзади послышалась какая-то возня и звук выстрела. Потом распахнулась маленькая разгрузочная дверца. Я обмерла, но в проёме показалось перекошенное, забрызганное кровью лицо папки. Он что-то кричал, призывно махая руками, но я ничего не слышала.
Телега вдруг затряслась. Так, как будто её кто-то нереально сильный дёргал взад и вперёд. Сквозь общий вой, хохот и гвалт, донёсся жалобный крик Волчанки. Лошадка ржала, била копытами в телегу, но почему-то не рвалась вперёд.
Первая вывалилась из телеги я. Подталкиваемая мамой я свалилась под ноги папки, который схватил за плечи и рывком поставил на ноги.
Телега все так же дёргалась и шаталась. Отец придерживая меня за плечо что-то говорил маме. Но она только непонимающе мотала головой. Телега очередной раз содрогнулась. Мама непроизвольно, пошатнувшись, спрыгнула на разбитый асфальт, неловко приземлилась, охнув, схватилась за живот. Отец почти грубо схватил нас в охапку и, направив в сторону виднеющегося в конце улицы блок поста выложенного из бетонных блоков, толкнул в том направлении. Сзади творилось что-то невообразимое. Лошадь визжала, отец стрелял одиночными выстрелами и кричал, чтобы мы не оборачивались и шли в убежище. Уже почти достигнув бетонных блоков, мама споткнулась и упала на землю. Я с криками стала пытаться её поднять, и невольно оглянулась назад. Волчарки уже не было, то что от неё осталось, лежало огромной бесформенной кучей, вокруг которой копошились многочисленные фигуры. Отец стоял по одаль и методично стрелял, прикрывая наше бегство. Та массивная полу размытая фигура, что повергла меня в ужас стояла метрах в двадцати перед отцом и все так же истерично хохотала. Промахнутся с такого расстояния, было не возможно, но раз за разом папка не попадал. Он пятилсяи стрелял. Тот приближался. Папка споткнулся. Опрокинулся на спину и последний выстрел пришёлся в серое небо. Стоя за бетонными блоками, мы с мамой в унисон закричали, когда серая огромная фигура склонилась над папой. Потом прозвучала длинная-длинная автоматная очередь. Голова этого существа, разбрызгивая окровавленные ошмётки, развалилась на части. Тело рухнуло на ноги отца. Хохот и вой, резко оборвались. Только, продолжала громко голосить мама.
Отец бросив автомат на карачках полз к нам. Но его уже ни кто не преследовал. Те существа, что пожирали останки Волчарки, как видимо, лишившись своего покровителя, убитого папой, разбредались кто куда.
Отец дополз доблок поста. Мама перестала кричать, только когда он вполз в узкий проход меж плит. Весь залитый чужой темной кровью он без сил рухнул у наших ног.
Потом с «Обводного канала» прибежали вооружённые люди. Повели на станцию. По пути у мамы начались схватки. Женька родился в вестибюле обводного канала. Слава богу, примчавшийся акушер успел вовремя. Спустя  некоторое время,  мы таки добрались до нового дома, платформы станции «Обводный канал». Прошёл почти год. События того дня потихоньку стали сглаживаться из моей памяти.
Когда мама или яспрашивали, кто, это был тогда, он менялся в лице и отмалчивался.
Эта встреча как-то надломила папку.
Мы стали замечать за ним одну странность. Иногда,он ни стого ни с чего вдруг останавливался как вкопанный по средине платформы и подняв голову к чему-то внимательно прислушивался.
Больше на поверхность он не подымался.
Следующей зимой он, неожиданно для всех, ушёл посреди ночи наверх и сгинул как будто его и не бывало.
Его пытались искать. Не нашли.
Мама крепилась, но было видно что она на грани. Если бы не годовалый Женька и я, то не знаю даже, чем бы все обернулось.
Жить без папы стало очень тяжело, я стала работать на грибной ферме.
Мама тоже, пока были силы старалась подрабатывать. Но когда заболел Женька, кормильцем осталась я одна.
На станции нарастало напряжение. Повторялась ситуация, в точности,как на «Волковской», нужно было уходить дальше.
Сборы не заняли много время. Утром решили идти.
Уже ночью, когда я возвращалась с работы, пробираясь по платформе, в узком коридоре образованном стенами лачуг, меня позвал голос. Я даже не испугалась.
Остановилась и прислушиваясь подняла голову вверх.
Зов, явно, шёл с поверхности.
Интонации были очень знакомыми. И чем больше я прислушивалась, тем больше укреплялась в мысли, что я точно знаю кто зовёт.
И когда меня позвали по имени, я уже не сомневалась что мне следует сделать. Все встало на свои места. И я ушла. Ушла наверх, где меня ждал папка.
……………………..

- Ты посмотри Герман, как эволюционируют эти твари!
Человек отнял окуляр оптического прицела от своего глаза и протянул винтовку своему напарнику. Тот приложился к резиновомуокладышу и присвистнул от удивления.
- Ёлки зелёные, Саня! Но это же…, это…
- Во, во, и я о том же, Герман! - прошептал Саня.
- Ведь, совсем еще недавно, они стали пользоваться огнём, засомневался Герман.
- Да ну, это ещё куда ни шло, можно сказать случайность, засомневался Саня.
- Да! – вспыхнул Герман,- какая к чёрту случайность, мужик, ты, что своим глазам не веришь,- повернув искаженное гримасой лицо к напарнику выпалил он.
- Они эволюционируют, это же очевидно. И это стало очевидно, когда  них появился новый вожак с этой девчонкой.
- Ладно, согласен, согласен,- как-то криво, усмехнулся Саня,- что будем делать, то, правдоискатель.
- Как обычно?!
- Нет блин, продолжать любоваться Ходунами будем,- зло выпалил мужчина всматривающийся в окуляр прицела.
- Ты что такой дерганый, Герман?
- Не знаю, голову ломит, как будто сдавливает кто-то. Давай, поторопимся, чую, сваливать пора.
Герман прицелился. Перед тем как, нажать на спусковую скобу, превозмогая сильную головную боль, прошептал - «Два выстрела - два трупа».
Если бы он в этот момент отвлекся на тихие хрипы,  доносящиеся правее него, то наверняка, увидел бы, что его напарник, хватая разинутым ртом воздух, закатил глаза, а из распухшего с полопавшимися кровеносными сосудами носа ручьями текла тёмная кровь.

Вожак Ходунов, знал о присутствии людей, хотя и сидел к ним спиной. Он так же знал, что его стая, сейчас  пополнится еще двумя членами, у одного из которых вполне исправное оружие…