01-15. Дорогами Мимино

  из:    http://www.proza.ru/2011/06/19/330

Вслед за  нашей свадьбой, ставшей первым «дурным примером» для студентов   нашего курса, в ЗАГС потянулись и другие  парочки. Гражданские и пробные браки в то время были не «модны», если кто и сожительствовал, то не трепал об этом во всеуслышание, не гордился этим. На четвертом и пятом курсе студенческие свадьбы пошли одна за другой.

Итак, у меня появилась семья. Казалось бы, все желания осуществились – со страхом одиночества было покончено. Теперь мы жили впятером в нашей малогабаритной  квартире, ожидая получения нового кооператива, в очередь на покупку которого уже записались.  Состояния счастья я не испытывала.  Подавленная и замученная сложностями нашего совместного проживания и ссорами, возобновившимися практически сразу же после медового месяца, я часто вспоминала нашу красивую свадьбу. Это было единственным приятным воспоминанием. У меня было красивое, белое платье до полу, длинная фата,  удивительно идущая мне   прическа и хорошее настроение.  Мы с мамой в этот день обе выглядели на редкость хорошо. Толик в своем строгом черном костюме всем казался очень счастливым и влюбленным.

Из Тбилиси на свадьбу приехали Толин  отец - смуглый,  немногословный человек, родная сестра Толика - Люба  и его мачеха -  круглолицая простая и добрая хохлушка,  всем нам очень понравившаяся. А еще с ними из далекого Тбилиси приехала неизвестная нам женщина Капа со своим семилетним ребенком – это была их очень дальняя родственница - седьмая вода на киселе, - захотевшая повидать Ленинград и напросившаяся на свадьбу.  До сих пор не могу простить этой Капе ее бесцеремонности. Ее девочку, как выяснилось,   на день свадьбы «не с кем было оставить», в результате чего  моя бабуля - самый родной и главный человек в моей жизни, не пошла в ресторан, а   осталась дома, чтобы присмотреть  за  ее ребенком. И хотя бабушка по своему состоянию здоровья редко куда выбиралась,  но мне было ужасно обидно за нее. Сколько терпения и такта она тогда проявила, никак не выразив своих эмоций  по поводу чужого, незнакомого и навязанного ей на весь этот торжественный день ребенка! Почему, по какой иронии судьбы, мне ничего не передалось от бабушкиного характера:  ни ее терпения, ни  редкого умения  не выпячивать свое я,  всегда оставаясь при этом гордой и независимой?

С нашей стороны  помимо мамы и отчима был только мой отец.  Других родных у нас не было, зато в ресторан мы пригласили всю нашу студенческую группу и еще несколько ребят и девушек из других групп, с которыми были дружны. Не обремененная обилием взрослых родственников, свадьба получилась очень веселой.

Единственным «свадебным генералом» на торжестве был отец Толиного армейского друга - Фима  Пущанский, он же - заведующий производственной практикой в нашем институте. Это была важная «шишка», не без участия которой  Толик прошел по нашему высокому конкурсу при поступлении в институт. Толик утверждал, что этого  человека необходимо достойно отблагодарить,  что мы и сделали щедротами все того же дяди Миши, пригласившего в ресторан всю семью Пущанских. Хорошо зарабатывая,  дядя Миша никогда не скупился на расходы, но его средства были,  по крайней мере, заработаны его собственным умом, талантом и работой по специальности, а не взяты взаимообразно из какой-то казны или фонда представляемой им общественной организации благодаря занимаемому посту, как это часто бывает со многими  «преуспевающими» людьми. У таких всегда в окружении  есть им полезные  знакомства.  Уже тогда меня – совершенно неискушенную сложными социальными отношениями девчонку, неприятно поразил подарок к свадьбе, преподнесенный нам небедным Пущанским. Он не участвовал в мелких, денежных сборах наших студентов на покупку общего подарка новобрачным. Его подарок по стоимости значительно превосходил все эти  вложения и оказался для нас полезным подспорьем, но  был выдан не из его кармана, а из государственного. Пущанский раздобыл на своей кафедре редкую юбилейную медаль ЛИИЖТа, выпущенную маленьким тиражом,  и оформил две командировки для  нашей,  якобы студенческой, практики в Тбилиси. В итоге нам было обеспечено бесплатное летнее путешествие на родину новобрачного. Такой подарок очень понравился Толику,  но до глубины души был противен мне, уже тогда, не приемлющей в душе этого «умения жить» и устраиваться, особенно за счет других. Еще одна «улыбка дьявола» оставила свой знак на моем жизненном пути, знак, который вновь проиграется уже в других обстоятельствах спустя много лет после описываемых событий.

Толик прекрасно умел «устраиваться» и ладить с  нужными ему людьми,  но, как мне показалось, не особо считался с теми, от кого больше не зависел. В нашем доме он сразу же почувствовал себя хозяином, уверенно высказывая свои мнения и брался чинить, менять или переделывать  все, что нужно и не нужно,  не смущаясь тем,  что мало что умел делать хорошо: все его поделки выглядели  любительски,  аляповато, с полным отсутствием вкуса и творческой искорки. На равных в доме он ощущал себя только с дядей Мишей (мужчина!!), с нами - женщинами - у него в разговоре очень  быстро  стали  проскальзывать  какие-то снисходительные нотки и непривычная фамильярность. Все это казалось мне странным, непривычным и очень не нравилось. Я не умела хитрить, и то, что мне не нравилась, называла своими словами, что рождало постоянные поводы для ссор.

Не зря говорят, что мы все – родом из детства. Я до сих пор не люблю людей, живущих по принципу «ты мне, я – тебе», особенно, если эти дары сворованы по месту работы, отчего вечно считаюсь Белой вороной в своем окружении.  Возможно, глубинной причиной этого являются те мои первые впечатления от знакомства с Пущанскими, упавшие на еще чистую страницу моей души и потому  запомнившиеся.  К сожалению (или к счастью?), я до сих пор не умею «правильно жить»,  отказываясь от возможностей,  на которые другие смотрят с вожделением и не понимают меня.

Итак, наступило время летней производственной  практики. Начало ее прошло  в ГСКТБ (специальном конструкторско-технологическое бюро), а завершить ее персонально нам с Толиком  «предлагалось» одном из Тбилисских НИИ.

ГСКТБ – было  одним из типичных ленинградских «почтовых ящиков», где проектировали,  разрабатывали и изготовляли  опытные образцы новой вычислительной техники. В подобных «ящиках» тогда трудилось подавляющее большинство моих знакомых с высшим техническим образованием. Как правило, в них подбирался интересный коллектив светлых умов, слегка разбавленный несколькими разгильдяями с высшим и средним образованием, который в рабочее время не только работал, но и с охотой почитывал новую литературу по специальности,  учился на курсах повышения квалификации, в обязательном порядке ездил на овощные базы и в совхозы на сельхозработы,  занимался общественной работой, пил чай и отмечал свои дни рождения в рабочем коллективе. На таком предприятии образовывались и  распадались семейные пары, совместно обсуждались проблемы воспитания детей, среди женщин активно  перенимался опыт приготовления вкусной и здоровой пищи, вязки и шитья. Все вместе бурно обсуждали политическую жизнь в стране и сообщения в газетах.

Нас с Толиком определили в отдел, где проектировали печатные платы - модули вычислительных машин. Они представляли собой довольно крупные – с ладонь -  гетинаксовые пластинки, с напаянными на них радиоэлементами, контакты которых соединялись специальными шинами на обратной стороне платы:  общий вид  этих шин мы и проектировали,  исходя из монтажной и электрической схемы устройства.  Из таких плат собирались электронно-вычислительные машины 2 поколения. Микропроцессорная техника появилась в стране чуть позже, когда я уже стала специалистом. Тем не менее, структура любой ЭВМ, независимо от уровня технического исполнения ее модулей,  все равно в принципе оставалась такой же,  и  всякое  конкретное проникновение в устройство вычислительной машины было очень полезным опытом. .

Между тем меня уже  ожидала встреча с Грузией, в которой я еще ни разу не была, и которая должна была помочь мне понять глубинные корни, которые сформировали характер и не привычную для меня манеру поведения моего Толика. Как говорится, лучше поздно, чем никогда.

  Добирались, конечно, поездом, благо имели оплачиваемый командировкой   билет до Адлера,  где до прибытия поезда Сочи-Тбилиси сделали остановку. Я вернулась  в этот, знакомый мне с детства городок  почти через десять лет после моего последнего летнего отдыха там  с мамой и бабушкой.

 Адлер остался почти тем же,  каким жил в моих воспоминаниях. Зачем-то сменили привычные названия  улиц,    пляж  стал грязнее  и меньше за счет выросших,  как грибы,  новых закрытых зон, примыкающих к домам отдыха. Все так же гудели взлетающие над аэродромом самолеты, так же вкусно кормили повара-абхазцы в знакомых с детства ресторанах - на Первомайской улице и в  «Аквариуме» (в более дорогую «Чайку»,  тоже еще существовавшую, мы не пошли), так же упоительно пахло самшитом в тенистом  маленьком  сквере  с памятником Бестужеву.

 Варвара Ивановна, наша прежняя постоянная хозяйка дома на улице Богдана Хмельницкого,  к которой мы зашли, сильно постарела, но меня узнала, обронив при этом не слишком приятную фразу: «Ох, помню, и баловала же тебя тогда твоя мама!». До этого я никогда не задумывалась о том, что тогда, в детстве, на меня тратили гораздо больше денег, чем на многих других детей, что мою жизнь  всячески старались сделать особенно счастливой, и это, видимо, бросалось в глаза посторонним. Да… Хотелось бы, чтобы через десять лет после разлуки старые знакомые вспоминали бы меня по другим приметам!

После похода в страну моего детства  мы отправились на вокзал встречать поезд Сочи-Тбилиси, где Толина мачеха - тетя Люба,  работала проводником.  После Тбилиси планировалось вернуться в Адлер и немного покупаться в море,  отдохнуть в этом, родном для меня месте.

До Тбилиси мы добирались  в, двуспальном  купированном вагоне – служебном вагоне проводника. Помню, как  после переезда русско-грузинской границы громко и развязно загалдели на своем грузинском языке местные  пассажиры, сразу почувствовав себя, как дома. Простившись с морем, поезд шел по красивым горным ущельям, часто прячась в длинных  туннелях  и пересекая горные речушки. Толик кормил меня домашним сыром, похожим на брынзу,  и сладким зеленым перцем, нарезанным ломтями,  что было удивительно вкусно. Я уже привыкала к особенностям его пищевых вкусов - к потреблению большого количества зелени, которую он  пучками засовывал прямо в рот,  почти со всем, что ел, к кислым приправам из ткемали и острым - из аджики, к употреблению супов, где все овощи были не разваренными  и похрустывали на зубах.  Сначала такая еда меня смешила и вызывала неприятие,  но я довольно быстро привыкла  к ней,  полюбила кавказскую кухню, тем более, что и Грузия мне понравилась. Только при при въезде Тбилиси показался мне  грязным  и  пыльным,   что, впрочем, не удивительно: какой город красив на  окраинах, примыкающих к вокзалу!

Мои новые родственники по мужу  жили  на  улице Гветадзе, в большой отдельной квартире на первом этаже, из кухни которой свекр сделал в полу лаз в подвальное помещение и оборудовал себе  там дополнительную темную комнату - фотолабораторию. Он увлекался фотографией и все события жизни запечатлевал  и  сохранял  в альбоме,  к чему приучил и Толика. Тот снимал любительски (как и все, что он делал), но с удовольствием: вся наша короткая семейная  жизнь с ним почти полностью запечатлена  в фотоальбомах.

С первого же дня начались застолья по случаю нашего приезда и свадьбы. Осталось впечатление, что все десять дней пребывания в Тбилиси я просидела за гостеприимным кавказским столом, щедро уставленным зеленью, овощами и приправами,  где гости пили сухое кислое вино и лимонад и говорили  бесконечные речи - долгие,  красивые и беспредметные.  Менялись гости (каждый вечер приходили новые знакомые), но  суть оставалась той же.  Непривыкшая к застольям, я ужасно уставала от них. Там не столько пилось и елось, сколько говорилось и произносилось тостов, не слишком содержательных и вовсе не таких ярких, как в «Кавказской пленнице». Мои новые родственники водились только с русскими семьями,  которых в Тбилиси  жило довольно много,  но еще раз убеждаюсь, что национальность в человеке определяется не кровью,  а землей, которая человека взрастила. У всех этих русских был характерный кавказский говор, жесты и поведение грузин,  очень точно подмеченные Георгием Данелия в своем фильме «Мимино».

 Этот  фильм вышел на экраны много позже, но когда я смотрю его, у меня щемит на сердце – уж очень точно он передает национальный колорит и стиль жизни большого грузинского города. Тбилисцы – те, что приходили в дом, показались мне очень открытыми, гостеприимными, импульсивными и простыми людьми, немножко «без царя в голове», но с великолепно подвешенным языком и жутким самомнением у всех мужчин. Женщины там сознательно принижали свою личность, за столом молчали, говорили в основном мужчины. В промежутках между застольями мы с Толей бродили по городу, фотографировались, ссорились днем, но всегда мирились ночью.

Советская власть в Тбилиси еще не одержала победу над частной собственностью: цены, услуги и порядки устанавливались по усмотрению местных товарищей и никем не оспаривались. Ценники в магазинах вообще не вывешивались, а продавец в государственном магазине мог взять за товар столько, во сколько он сам оценивал свои усилия и моральные затраты. («Паслушай, дарагой, зачэм цену спрашиваеш, видыш какой ящык бальшой?  Што я тэбе - ышак?!  Вон куда  я  его  тащщил!  Нэ спор,  дарагой,  пакупай пажалуста!!»)

Ходил в те времена по Тбилиси почти анекдотический рассказ о каком-то благодарном жителе, написавшем заметку в местную газету про редкое благородство шофера такси,  до копейки выдавшего ему сдачу при получении оплаты за проезд.  При проверке указанного номера автомашины оказалось, что она в списке таксопарка вообще не значится, а герой заметки просто успешно занимался частным подвозом, подрисовав шашечки на личном автомобиле. Всеми этими подробностями сейчас трудно поразить нашего современного гражданина России, но тогда наш народ еще строил коммунизм,  поэтому приезжему человеку Грузия на общем фоне  относительного  законопослушания казалась почти капиталистическим государством.

Тбилиси, он же бывший Тифлис, располагается в долине, со всех сторон окруженной горами. Мы побывали на развалинах старинной крепости Нарикала на вершине одной горы, на другой осмотрели гигантскую металлическую статую женщины с мечом и чашей в руках (для врагов и для друзей) - Мать-Грузию или Картлис-Деда,  как ее зовут грузины.  Этот памятник я по неосторожности назвала  как-то  «Мама-Дзахли»  (что означает  не  много,  не мало, как «сукина мать»!),  опасно перепутав грузинские слова. Хорошо, что местные этого не слышали.  Благодаря Толику, неплохо говорившему по- грузински, я уже выучила массу грузинских слов и даже могла написать некоторые из них грузинскими буквами.

Мы побывали в Метехи, храме 13-го века, возле  которого много позже был установлен известный памятник основателю Тбилиси - Вахтангу Горгосалу. На горе Мтацминда находился пантеон с захоронениями известных людей, в том числе, Грибоедова с поэтической надписью на надгробной плите,  сделанной  его  молодой  женой Ниной Чавчавадзе: «Смерть унесла тебя, но моя любовь тебя переживет». (За дословность не ручаюсь!). На другой горе находились Тбилисские телевизионные башни - старая и еще недостроенная, новая. Больше всего мне понравились впервые увиденные мною фуникулер и подвесная канатная дорога,  с помощью которых мы спускались вниз в город из красивого парка - ЦПКиО им. Сталина. Сталина в Грузии чтили:  часто можно было увидеть его портрет за стеклом  водителя автобуса,  поставленный  им  туда по  собственной  прихоти.

 Городской транспорт Тбилиси – это особая статья! Их допотопные трамваи, умиляли меня тем, что издавали громкий и тяжелый, почти человеческий вздох при остановке и еще один такой же – при трогании с места.  А еще запомнилось множество юрких легковушек, неожиданно выныривающих на улицу откуда-то сверху, с горы, и чудом не наезжающих на вас. Следует  отдать должное кавказским водителям - быстрота реакции и выдержка у них просто поразительные! Тбилиси поразил меня двойными алюминиевыми проволоками, протянутыми на высоте второго или третьего этажей между домами  чуть ли не на главных улицах. На них горожане  сушили выстиранное белье,  вплоть до нижнего,  передвигая его с  помощью блоков. На окнах всех нижних этажей -  обязательные решетки - защита от грабителей.

Днем, в разгар рабочего дня, в городе всегда можно было увидеть группы мужчин,  беседующих, стоящих, сидящих, играющих в нарды и прогуливающихся в тени деревьев. Женщины без сопровождения мужчин по улицам не ходили.  Им, несмотря на жару, не прилично да и опасно было показываться без черных  чулок или в платье с большим вырезом, заходить в кафе или столовые, посещать без мужчин рестораны или кинотеатры. После восьми вечера местные женщины вообще не высовывались из дома, не считая редких групп приезжих туристов или иностранок. Впервые оказавшись без сопровождения  Толика  в знаменитых Серных Тбилисских банях,  существовавших еще со времен Пушкина, я почувствовала себя неуютно среди грузинок, явно осуждавших мое короткое и яркое платье и делавших вид,  что не понимают по-русски.  Баня запомнилась. Она была  сложена из камня и покрыта голубыми  изразцами,   вместо привычного душа сверху по трубе сильной струей текла горячая вода,  сильно пахнущая  сероводородом,  а  посреди зала размещался  общий бассейн с холодной водой.  Мыться было неудобно,  но после бани во всем теле  ощущалась потрясающая легкость. Удивительно приятное ощущение!

Даже в этой, наполненной экзотикой обстановке, наши ссоры с Толиком не преращались. Я  вела себя в них так же непосредственно, как всегда, в любой обстановке говорила ему то, что чувствовала. Толик  хотел от меня принятого на Кавказе смирения и внешнего восхищения его положением главы семьи и мужчины, но не получал его. Во время одной из наших ссор, в ответ на его грубость, я развернулась и ушла  одна.  Это случилось довольно далеко от дома, а город я знала еще плохо. Путь домой стал для меня дорогой по раскаленным углям. За мной постоянно тянулся хвост местных мужчин, желавших познакомиться. Отшив одного, нужно было тут же увертываться от другого, - это в центре-то большого города, днем! Мои  преследователи не  давали мне возможности ни передохнуть на скамеечке, ни свернуть на менее оживленную улицу. Вконец уставшая от этого беспрерывного преследования, я  все же добралась до знакомой улицы Гветадзе и перевела дух. Несмотря на полученный стресс, там, на юге,  я впервые почувствовала себя не «гражданкой», «коллегой» и «товарищем», как в Ленинграде,  а в первую и главную очередь женщиной. Мой пол здесь активно замечали и учитывали. Было о чем задуматься. 

Южане были чем-то близки моей беспокойной натуре, не в пример холодным и рассудительным северянам, с которыми я жила в Ленинграде. Доказательством тому мой поступок, сильно удививший моих новых родственников, когда я во время одного  из  их  затянувшихся застолий во дворе с чисто грузинским темпераментом и с бешеными глазами вдруг выскочила вместе с толпой мужчин в танцевальный круг и довольно живо  исполнила  местный грузинский  танец со всеми его характерными движениями.

Прощание с  новыми  родственниками  происходило так же,  как и первая встреча: вся толпа родных и друзей долго и каждого по кругу целовала прямо в губы,  никого не пропуская. Эти лобызания мне ужасно не нравились, тем более, что они происходили с людьми, которых я видела в первый, а может быть, и в последний раз в жизни. С Грузией мне прощаться было грустней: я уже успела полюбить этот щедрый, экзотический, южный край.

продолжение см.http://www.proza.ru/2011/07/11/222