Проклятие итицкой силы

Колдуны ушли с зарей, а днем действительно началось странное оживление. Вскоре туда-сюда сновало множество людей, у которых за то время, что они находились в облике белок и кабанов, накопилось множество неотложных человечьих дел. Воевода с утра убежал к русалке, а в полдень наведался к своим.
– Не получается у нее с возвращением, – с сожалением констатировал он. – А самое главное, она и сама, как я понял, не хочет.
– Что не хочет, человеком становиться?
– Ага. Говорит, я и в той жизни душ и ванну любила, а теперь могу из воды круглые сутки не вылезать.
– Но ведь… с хвостом… ничего не получится… – с трудом подбирая слова, все-таки экивоками сформулировала свою мысль Гортензия.
– Ну она же все равно отчасти-то человек, – неожиданно зарумянился воевода. – Говорит, хочу маленьких русалят, буду с ними в воде хороводы водить…
– Это от кого русалят? – насупился царь-батюшка. – Не от тебя, часом?
– Почему сразу от меня, – совсем засмущался воевода. – Вы спросили, я рассказал…
Неожиданно разговор их перебила весьма многочисленная делегация, возглавлял которую высокий статный мужчина в тигровой шкуре через плечо.
– Вам чего? – немедленно принял важный государственный вид царь-батюшка.
– С обращением к вам, от всего общества, – не менее важно произнес мужчина, и откашлялся в кулак. – Поскольку вы есть наши спасители, просьбу к вам имеем.
– Ну если имеете, говорите.
– А просьба такая: стать полноправными правителями этих мест, законно, так сказать, избранными, всем обществом.
– Так нас же много, – возразил, втайне уже готовый принять предложение о единоличном правлении, царь-батюшка.
– Будете править коллегиально. И назовем это правление – парламентом.
– Слово, конечно, красивое, – привычно почмокал, прикидывая, царь-батюшка. – Парламент тайным голосованием выбирает своего правителя, а президентом я, пожалуй, еще не был. Но у меня к вам другое предложение, я бы назвал его встречным…
Визитеры немедленно встали, не сговариваясь, по стойке смирно.
– У нас еще есть дела в других местах, везде ждут нашей помощи, такие уж мы люди, но я могу вам предложить кандидатуру, которая поболее других сделала для вашего освобождения. Будет у вас королем, вернее, королевой.
Все взгляды обернулись в сторону Гортензии. Она словно того и ждала – с готовностью сделала шаг вперед, и, царственно осмотрев стоявших перед ней людей, не дожидаясь ответа, медленно нараспев произнесла:
– Я принимаю ваше предложение.
После некоторой паузы пришедшие послушно опустились на одно колено – сразу вслед за мужчиной в тигровой шкуре.
– Обещаю служить вам верно и праведно, блюсти законы и думать о процветании здешних мест, – как по писаному пошла произносить клятву Гортензия, – налогами не душить, хозяйственную смекалку поощрять, культ семьи поощрять. Да будет так!
– Ура! Ура! Ура! – троекратно приветствовали это решение собравшиеся.
– Ты, значит, остаешься? – грустно спросил Иван, когда все разошлись.
– А ты? – прижавшись к нему, и закрыв глаза, тихо ответила Гортензия, – Разве ты не со мной? Я не хочу без тебя.
– Пока нет. Ведь наше путешествие не закончено. И дело, для которого мы пускались в дорогу, не выполнено.
– Тебе царские рога дороже моей любви?
– Дело не в рогах, и не в любви, а в клятве, которую я не произносил, но которой должен быть верен. Ты будешь меня ждать?
– Да. Ты вернешься?
– Обязательно.
– Точно-точно?
– Ты же слышала – если люди любят, им все под силу. Даже возвращение к тем, кто им дорог.
– Но это может произойти не скоро. А я молодая, интересная женщина…
Иван улыбнулся самыми кончиками губ.
– Так между моим уходом и возвращением все равно будет другая жизнь. Без меня. И я просто о ней не хочу ничего знать…
Уезжали поутру. На сей раз на паруснике – поэтому не надо было тратить силы на то, чтобы грести, да еще против течения.
– Домой хочу, – неожиданно объявил царь-батюшка, когда провожавших стало совсем не видно, и они остались одни, наедине с природой. – Соскучился я по Марфе, по детишкам. Как они там без меня? Тоже, небось, вспоминают то и дело. Давеча сильно икалось – небось, неспроста. 
– А как же рога? – печально спросил Иван, который все еще думал о Гортензии, оставшейся одной в совершенно незнакомой стране.
– Пролик с ними, рогами, в самом деле. Марфа мне и с рогами обрадуется, сердцем чую, а остальным объявлю, что это от ума наросло, чтобы ими, неблагодарными подданными, лучше править… Ишо отвечать будут за то, что рога ненадлежащего роста на моей башке.
– А если не поверят?
– Ну а тех, кто не поверят…
Царь-батюшка задумался, подбирая казнь…
– А те, кто не поверят, пусть и живут в своем безверии, если собственные заблуждения для них дороже царского слова. От них народ сам отвернется… Соскучился, правда соскучился… И по Марфе, и по народу своему. Небось, гражданам моим тоже хочется царя-то наконец повидать, слово царское, правдивое и чистосердечное, услышать. Челобитную подать.
– Помнишь, говорили о том, что тебе тоже надо бы достойное имя подобрать? – вдруг спросил Иван.
– Думаешь, это важно? – задумчиво глядя на воду, ответил государь. – Жил ведь как-то до этого без имени, и не грустил. Целым государством крутил как хотел, никому спуску не давал.
– Думаю, да. Я придумал тебе имя. Будешь у нас Путешествием. По-моему, звучит – Путешествий I.
Царь-батюшка задумался, прикидывая про себя новое имя.
– Слова одного не хватает ишшо. Давай так: Путешествий I Рогатый. А что – мне от народа скрывать нечего.
– По сути верно, а по совести – не очень. Пусть тогда так: Путешествий I Искренний.
– Ура! Ура! Ура! – немедленно одобрил новое царское прозвище воевода.
Путь назад был долог, но желанен. Царская столица встретила, однако, абсолютной тишиной.
– Подевались все куда-то, – удивленно произнес царь-батюшка. – Но это и ладно. Дельце еще одно надо провернуть.
– Какое ишшо дельце? – с трудом вспоминая родную речь, спросил Иван.
– На-ко вот тебе денешку, – порывшись в карманах, государь вручил Ивану монетку, поди платок какой в лавке, што ль, купи.
– Зачем тебе платок?
– На рога обмотаю, штоб никто не догадался. Они хочь и для ума,  а показывать их сразу народу неосмотрительно. К такой правде надо постепенно привыкать.
Платок оказался красным с сизыми голубями.
– Поскромнее, што ль, не нашлось ничего? – скуксился государь.
– Дык они все там бабские, на мужскую голову еще не придумано.
– Декрет издам, – мечтал царь-батюшка, пока Иван с воеводой тщательно маскировали его рога, – шоб и для мужеского пола освоили платочное производство, даже о преференциях производителям подумаю. Воопче надо быть ближе к народу, он тогда к тебе потянется – я так думаю. Ты што на сей предмет соображаешь? – обернулся надежа к воеводе.
– Угу! – согласно кивнул воевода, лицо которого в родных местах приняло привычно глуповатое выражение.
– Толку от тебя теперь, как от хрена тяж, – констатировал государь. – Хочь Иван у меня в советниках остался.
– Дык, я маленько на печке побуду, и в обратный путь собираюсь, – деликатно возразил Иван-дурак. – Гортензия-то меня ждет, надеется, что вернусь.
– Тьфу! – разозлился царь-батюшка. – Кругом одни бабы. Ентот к королевишне убежит, другой в Шамахани застрял, ты тоже, небось, к русалятам намылился?!
– Дык… Это… – испуганно сглотнул воевода. – Ни в жисть! Служба! 
– То-то… Смотри у меня… Будешь хорошо служить, медаль на грудь повешу, а то и две. Будет оп чем на пенсии вспомнить.
– Рад стараться, ваш-ш-ство! – молодецким голосом, вытянувшись во фрунт, отрапортовал воевода.
– Куды ж все-таки подданные мои подевались? Хочь одним глазком взглянуть на такой повод. Небось, я б на площадь позвал, кое-кто и дома остался, а тут поди ж…
– Сгонять посмотреть? – подобострастно предложил воевода.
– Сиди уж! А то я не знаю, какие из нас разведчики! Вместе пойдем.
Оказалось, все народонаселение столицы толпится на центральной площади. Государь с Иваном и воеводой пристроились позади толпы, с интересом пытаясь понять, что же послужило поводом к подобному столпотворению. Однако увидеть что-то из-за чужих спин было совершенно невозможно.
– Послушай, дорогой, – аккуратно похлопал Иван по плечу впередистоящего. – А что тут происходит?
– Сам, што ль, не видишь? – нелюбезно огрызнулся тот, даже не оборачиваясь. – Изменника казнят.
– Какого изменника?
– Известно какого. Сподвижником прикидывался, сам вроде как в странствия со своей бабой, а на самом деле тайком вернулся и надежу нашу уконтропупил, так что и следа не осталося от него. Перед смертью, говорят, шибко над ним глумились, даже рога в лоб ввинтили, о как! А ентот вроде как из дальних стран нарисовался, рожу гуталином раскрасил, шоб не узнали. Вот он я, любите меня… Уж ведут, вон, голубчика, а палач топор точит. Ща чик, – и готово!
Иван получил ощутимый тычок в бок из-за спины.
– Спроси, кого он имеет в виду? – с жаром зашептал в самое ухо царь-батюшка.
– А то не понимаешь, оп ком речь, – так же шепотом ответил Иван.
– Енто дело не пойдет, – немедленно разволновался царь-батюшка, – какой же это изменник, ежели он там, а я тут, живой и невредимый. Ну-ка, – пихнул он собеседника, не пожелавшего к ним обернуться, дай пройтить!
– Куды прешь, корова! – так же не оглядываясь, нелюбезно ответил тот.
– Говорю, пройтить дай! Товаришш там мой!
– Тартароровский волк тебе товарищ!
Противный мужик опять даже не соизволил посмотреть в их сторону.
– Ах так! – рассвирепел царь-батюшка. – А ну посторонись, – отстранил он в сторону воеводу и Ивана-дурака, срывая с головы расписной с голубями платок.
Разбежался слегка, и что есть силы впился рогами в задницу хама.
Крик был такой, что его услышали на другом конце площади. Моментально стихло.
– Надежа! Надежа вернулся! – пробежало по толпе…
Народ расступился, давая его величеству вместе с верными спутниками пройти к центру площади. Навстречу ему бежал, раскрыв объятия, первый министер. Загорелый и усталый. Где-то возле плахи стояла Шамаханка, рыдавшая от счастья, что все закончилось благополучно, в объятиях Марфы. 
– Ну ты, ваш-ш-ство отчебучил, – восхищенно повторял Иван, держа в руках отвалившийся царский хвост.
В небе летала стая белых голубей. Когда они поднялись высоко-высоко, стали похожи на множество маленьких зеркал, мерцающих отражавшимся от них солнечным светом...
А где-то по пустынным улицам столицы с обезображенным от злобы лицом носился невежливый подданный, из каждой половинки ягодиц которого торчало по внушительному рогу.
Проклятие итицкой силы продолжало действовать…