Стойкий оловянный солдатик

Стойкий оловянный солдатик заболел. Только вчера, казалось, держался бодрячком, стоял на посту, лихо перекинув ружье через плечо. И вот вам пожалуйста… Лежит в кровати, по лбу холодный пот льется, весь горит, но ружье из рук не выпускает, крепко за него держится…
– Ах! Заберите у него ружье! – взволнованно воскликнула первая фрейлина, сама утирая пот со лба кружевным платочком. – Дайте же солдатику спокойно поболеть!
Но тот, даром, что был почти в бреду в этот момент, заслышав эти слова, еще крепче вцепился в свое ружье и только пересохшими губами тихо прошептал:
– Со своим ружьем расстанусь лишь вместе с жизнью…
Тут уж перепугались все придворные фрейлины, сколько их было в этот момент,
– Ах! – в ужасе закричали они. – Солдатик помирать собрался!
После чего тут же побежали за придворным доктором.
Тот долго выслушивал солдатика, приложив к груди специальную докторскую трубку, а потом важно произнес:
– Что ж, дело, конечно, не солдатское – болеть, уставами оно не предусмотрено, но вполне житейское. Сердце стучит исправно, врать не буду… Дыхание стабильное, а больше мне и сказать нечего…
– То есть как нечего? – по привычке ахнули фрейлины. – А что ж вы на главный вопрос не ответили?
– Так вы его задайте. Я, может, и отвечу.
– Сами должны были догадаться. Скажите, сколько нам еще страдать вместе с солдатиком?
– А вы-то что страдаете? – удивился доктор.
– За другого переживаем. Очень, – хором произнесли фрейлины.
– Ну а если переживаете, так кыш отсюда. Дайте больному покоя.
– Нет у вас сердца! – обиженно произнесли фрейлины, смахнули слезки, еще раз поглядев на солдатика, и тут же удалились.
Вскоре из-за двери послышался их жизнерадостный смех.
Доктор печально посмотрел на Стойкого оловянного солдатика, потом присел с ним рядом на кровать и тихо спросил:
– Как же тебя угораздило-то так?
Тот в ответ лишь пожал плечами, и ничего не сказал.
– Да понимаю, походы, лишения, недоедал, недосыпал. Честно нес свою службу. Но надо же когда-то было и себя пожалеть…
– Так если все будут себя жалеть, что с нашим королевством станет? – совсем тихо ответил солдатик…
– Думаешь, без тебя бы не справились?
– Нет, – уверенно сказал он. – Не забывай, я прежде всего солдат. К тому же стойкий.
– Да еще и оловянный, – с горечью в голосе добавил доктор. – Ты понимаешь, что тебе нельзя болеть? У тебя жар, а ты из олова. Сейчас оно растопится, и тебя не станет…
– Что поделать, – совершенно ничего не выражающим голосом ответил больной. – Видно, такова моя доля солдатская. Я ни о чем не жалею. И жизнь свою прожил честно. Никого не обманул, ни разу не сподличал, за чужими спинами не прятался. 
Распахнулась дверь комнаты и вошел… Да нет, вплыл… Его величество король.
– Ну как дела у нашего больного? – голосом, преисполненным заботы о подданных, точнее, верноподданных, спросило Его величество.
– Если для свежих газет, ваше величество, то дело идет на поправку, – ответил доктор. – Можно смело писать, что одному из символов солдатской доблести государства уже лучше.
– А если для правды?
– А если для правды, ваше величество, то положение критическое. У него жар. Да такой, что еще немного, и он просто начнет плавиться. Солдатик-то наш оловянный.
– Стеклянный, оловянный, деревянный, – задумчиво произнес Его величество. – Чему-то такому меня обучали в свое время... Думаешь, уже надо отдать приказ на всякий случай сочинять некролог? 
– Плохая примета, ваше величество. Дело в таком случае и вправду может закончиться летальным исходом…
– А хороших примет в нашем государстве почему-то и нет, – беспечно произнес король. Затем подошел к солдатику и приветливо потрепал его по плечу. – Ты давай, голубчик, поправляйся. Королевству без тебя, сам знаешь, никак.
Затем кинул взгляд на доктора и решительно направился к выходу.
– Государственные дела ждут, – сказал он, закрывая дверь…
Стало тихо. Солдатик лежал с закрытыми глазами, и было видно, как мучительно ему чувствовать себя совсем беззащитным. Ведь это он привык охранять покой в государстве, бороться с неприятелем, ходить в походы. И очень тяготился тем, что его скромной персоне сейчас уделяют столько внимания. Даже вот придворный доктор никак не уйдет. Все топчется рядом, словно что-то хочет сказать.
А он действительно наконец-то решился задать вопрос, который так его мучил.
– Скажи, может ты повидать кого хочешь сейчас? Ведь сам понимаешь, это все может быть в последний раз… Наверное, у тебя дети где-то есть или красотка какая, в которую ты был тайно или явно влюблен. Только прикажи, и их сюда доставят сейчас…
– Не надо никому ничего приказывать, – ломающимся от внутреннего жара голосом сказал солдатик. – Это не дело гражданских жить по приказу… Нет у меня ни детей, ни красавицы… Нет, и не могло быть. Я солдат, и мой долг служить всему королевству, а не одной-единственной красотке…
– Это ты зря, – вздохнул доктор. – Видишь, сейчас и вспомнить нечего… И повидать некого…
– Повидать… Есть кого… Судя по всему, я их скоро увижу. Это мои павшие боевые товарищи. А вспомнить… Что вы все понимаете в воспоминаниях…
– Ну, может, ты еще чего-нибудь хочешь? – робко предположил доктор. – Только попроси. Я все для тебя сделаю. Ты ведь герой. Настоящий герой…
– Хочу, – солдатику было трудно говорить…
Доктор напрягся, боясь пропустить последнее желание умирающего…
– Хочу, чтобы ко мне больше не допускали ни фрейлин, ни кого бы то ни было еще..
– Даже… – взволнованным шепотом предположил доктор.
– Даже короля, – завершил его фразу солдатик. – Если я действительно герой, то имею право хотя бы на такую малость…
– Не обещаю, но я постараюсь… Сам понимаешь, с королем шутки плохи, он делает только то, что хочет…
Помолчали.
Доктору все равно не хотелось уходить…
– Скажи, а страшно это – идти в бой? Когда кругом канонада, впереди враг, и можно пасть смертью храбрых в любой момент.
– Если твое дело правое, то нет, – уверенно ответил солдатик.
– И даже если речь идет о нашем короле и нашем государстве, оно все равно правое? – доктор даже сам испугался смелости своего вопроса. Но слово не воробей – вылетит, не поймаешь…
– Даже, – все так же уверенно произнес солдатик. – Ведь любое государство состоит не только из королей и фрейлин. Вот их-то и защищают настоящие солдаты. А короли… Они приходят и уходят…
– Ты действительно смелый… – восхищенно сказал доктор. – Не боишься высказывать такое мнение… Да еще в стенах королевского дворца…
– А чего мне бояться? Дальше передовой не сошлют, а отнять у меня, сам понимаешь, нечего, кроме моей солдатской чести. А она всегда при мне. Я ее ничем не замарал.
Опять помолчали…
– Знаешь, – вдруг мечтательно произнес солдатик, – есть все-таки у меня одно желание.
– Какое? – оживился доктор.
Ему очень хотелось сделать доброе дело для этого заслуженного ветерана.
– Хотел бы я перед смертью послушать, как отбивает марш настоящий походный барабан.
– Так это же легче легкого! Я распоряжусь! – обрадовался доктор и немедленно исчез за дверью…
Вскоре под окнами дворца послышался бравурный ритм, отбиваемый настоящим барабаном. А потом к нему присоединился целый полковой оркестр. Ах, как величаво и бодро звучал он для того, кто понимает толк в маршах. А солдатик-то наш понимал. Но при этом он даже толком не разобрался сразу в том, что внутри него стало в этот момент происходить… Но пот вдруг совсем пропал, жар постепенно начал спадать, ну а винтовку, которую он так и не выпустил из рук, вдруг стало держать привычнее и надежнее.
Он выздоравливал. Причем, выздоравливал на глазах!
– Это чудо! – воскликнул доктор! – Настоящее чудо.
– Так и должно быть! – весело ответил солдатик, азартно делая под козырек доктору. – И как же я сразу не догадался, что настоящему солдату не время болеть, когда есть настоящее дело!
Он придирчиво осмотрел свой внешний вид, смахнул с мундира какие-то видимые только ему пылинки, крепче сжал в руках ружье и задорно посмотрел на доктора.
– Королю привет! – бодро улыбнулся он.
– А фрейлинам? – не удержался от шутки доктор.
Ему тоже было сейчас хорошо.
– Да черт с ними, и им передавай! – засмеялся солдатик. – Я на них зла не держу.
И выпрыгнул в окно. Для хорошего солдата там было невысоко – всего лишь третий этаж.
Марш за окном, казалось, стал еще энергичнее и азартнее. Да и как могло быть по другому, когда возвращается в строй настоящий солдат.