Дневник II-14 Когда ничего не желаешь, тогда уход

Дневник II-14 Когда ничего не желаешь, тогда уход

1993 г.

W. сказал кому-то, что у него будет шесть детей, что он будет жить до 78 лет. Он стал грызть семечки и днём, и ночью.

Дана говорит мне, когда я ей читаю стихи о W.: «Это любовь. Она увеличилась, она стала глубокая, она гениальна по силе чувств».

Неодолимая сила притяжения не даёт мне от него отойти, поэтому, когда я разлучаюсь с ним, сердце рвётся от боли.

Я ни в ком не вижу совершенства. Он слишком строг.

25 октября. Аня говорит, что жена W. живёт в нечеловеческих условиях, мы должны помогать ей. Неуловимое дуновение духа при мысли, при слове Учитель. Ну, ладно,  пусть я сошла с ума, но и сердце моё тоже сошло с ума. Лучше его я никого не встречу? О моём человеке W. мне сказал: «Не ищи его. Ты можешь его не заметить».  Как я могу не заметить того, кого я полюблю? Слишком много тайн, и небо молчит.

Может быть, мои дикие страдания были оттого, что на меня напали силы ада?

26 октября. Господи, помоги Москве выжить в ноябре. Я учусь смирению.

27 октября. Мне драгоценна человеческая культура, те люди, которые служили Богу уменьем творить красоту в камне, в слове, в цвете, в музыке. Куда денется культура, если всё почти может погибнуть?

В руке Отца я плыла
По светлой льняной реке,
Меня он баюкал, качал,
К голубой звезде поднимал.

Там огонь трепетал лесной,
Великий кто-то не спал,
Из лёгкой ладьи выходил,
Народ свой благословлял.

Не было на земле
Никого прекрасней его.
В нём горел духовный огонь,
Но при этом был скромен он.

За руки взявшись мы,
Летели по облакам,
В руке Отца были мы
Опутаны сетью трав.

Светлячок кивал нам
Маленькой головой,
Сверчки запевали нам
Гимн непонятный свой.

Но когда-нибудь станет всё
Понятным. Тогда в раю,
Которым станет весь мир,
Я тебе о тебе спою.

Я живу, я дышу только им одним.

31 октября. Мне снился Иосиф Бродский. Я пришла на его вечер. Он подошёл ко мне,  дал мне салфетку и полотняную сумку в подарок со словами: «Это во искупление...».  Сумку он потом забрал, пожалел, но несколько раз он подходил ко мне и пытался меня утешать. Я во сне горько плакала от разлуки с ним. Он смотрел на мой профиль.

Наяву мы с Наташей К. встретили Григория Соломоновича Померанца и втроём пошли на выставку художника Сергея Михайловича Романович. Мне удалось рассказать о W. Я чувствовала помощь свыше.

Я разговаривала с Ольгой С., у неё странный взгляд то ли пифии, то ли сомнамбулы.  В глаза она не глядит, отводит свои глаза. Я рассказала ей сон об Иосифе Бродском. Она Иосифа видела. До женитьбы он был очень плох. Потом похорошел.  Жена его русская итальянского происхождения.

Наташа К. была сегодня хороша, спокойна, тепла. Она мне сказала, что это оттого,  что она видела Померанца. Он и Зинаида Миркина святые люди, такими людьми держится мир.

Пока я рассказывала о W., одна женщина спросила меня: «Галя, можно я прикоснусь к Вам?» и прикоснулась. Лицо её посветлело после моего рассказа о W.

Ирина П. говорит, что все женщины влюблены в него.

4 ноября. На мне всё туже затягивается узел знакомств и дружб московских. Мне будет трудно его расторгнуть.

8 ноября. Я говорю Дане: «Когда ничего не желаешь, тогда уходит самость, наступает полнота жизни, и ты вступаешь во владения Бога».

Встреча с Оксаной. Она говорит мне: «Мне тебя Бог послал. От тебя повеяло такой чистотой, душой W. (им на неё от меня повеяло). Истинно всё, что ты написала". Я ответила ей: «Я ещё не человек. Я только учусь, я ещё зверёныш».

Поэт Серебряного века Михаил Кузьмин вдохновил меня на написание стихов, написала три стихотворения.

10 ноября. Я приехала к Оле С. ненадолго. Мы первый раз были одни, без посторонних людей. Я была в её башне, я должна была взять на себя инициативу,  ибо Оля в основном молчала. Приходилось задавать вопросы о ней, о её творчестве. Не на все мои вопросы она отвечала, ни на любую тему хотела говорить, я должна была подлаживаться под неё.

«У Вас уютно», - сказала я, стоя на кухне, где был круглый стол, старенькие стулья и бабушкин шкаф начала века. В кухне в коробке разместились шесть кошек: Ксюша, Ляля, Тристан. Имена остальных я не запомнила. Они изумительные,  очеловеченные котята.

В комнате много книг, письменный стол, тахта, на стенах картины современных, но умерших художников. Оля училась в МГУ. Там же учила разные языки, иностранные языки ей очень легко давались. Она владеет пятью языками.

Говорила Оля мягким голосом, внешне кротким, но когда я без всякого нажима, пропаганды и агитации упомянула об антропософии, рассказала о её хороших плодах, я была твёрдо остановлена Олей, которая сказала, что не хочет говорить на эти темы, в перевоплощения она не верит. Вероятно, ей внушили представители церкви,  что перевоплощения, антропософия это зло.

Я умолкла и не знала, о чём дальше вести разговор. Она и не подумала извиниться, что резко оборвала меня. Она себя поставила на первое место. Её интересы ей ближе моего жизненного опыта, она показала свою нетерпимость к инакомыслию.

Я спросила о поэтах. Оля ответила, что ей никто не интересен из современных поэтов. Стало быть, будучи королевой поэзии, она не хочет знать, о чём думают и пишут иные слои общества. Она упомянула имя Виктора Кривулина, Елены Шварц,  которая оказалась её подругой, её стихи нравятся Оле. К Александру Кушнеру она равнодушна, но он законен в своих произведениях. Она любит Пушкина, Арсения Тарковского.

В комнате стояло пианино, я к нему устремилась и попросила разрешения спеть  что-нибудь. Сначала я спела романс на стихи Оли. «Красиво», - сказала она. Я спела ещё несколько вещей, показав ей разные свои стили. Оля хранила молчание.  Она осталась равнодушной, безучастной к моему музыкальному творчеству.

Когда мы на кухне пили чай, я спросила её, как она пишет стихи — экспромтом или тщательно над ними работает, как это делал Пушкин. Я напомнила ей цветаевское выражение: «Я не пишу, я вслушиваюсь». Она не откликнулась на мой вопрос, как она пишет стихи, а сказала лишь: «Это интимно». «Но я ведь тоже поэт», - сказала я ей. Тайн своих она мне не раскрыла. Когда я стала перебирать имена тех, кто дорог мне в поэзии, она сказала: «Я люблю Пушкина».

По моей просьбе она показала мне две книжечки Елены Шварц. Личико у неё детское,  милое. «Такая она и сейчас», - сказала Оля.

Она рассказала, что с Бродским они встретились в Италии незадолго до его женитьбы.

Поговорили мы о книгах, об образовании, которое мы получали сами, так как школа ничего нам дать не могла.

Она спросила: «Вы ведь наверное хорошо знаете историю музыки?» Я ответила: «Нет, я не знаю ничего. Из всех Ваших книг я знаю крохотную часть».

Оля готовит к изданию книгу своих переводов. Я задала вопрос о том, как она печатала свои стихи. «Вы куда-то ходили?» «Нет, они (издатели) сами мне позвонили. Я сказала себе, что я палец о палец не ударю, чтобы меня печатали». Я заметила: «Значит Бог о Вас позаботился. У меня этого нет».

После Нового года Оля едет в Англию преподавать. Два года она студентам читала лекции. Этим занятиям она довольна. Она сказала: «Ребята хорошие. Они меня обожают. Они мне всегда дарили розы». Она не сказала, что она их любит...

Я подарила ей четыре своих стихотворения, ей посвящённых, оставила свою книгу стихов, которую сделал Коля Л. и немного листиков стихов 80-х годов. Стихи свои я оставила ей на неделю. «Надеюсь, Вы будете благосклонны», - сказала я.

Оля не задала мне ни одного вопроса обо мне. Она проявила ко мне полное равнодушие. Я сказала ей, что читая друг друга, мы обогащаемся.

Мы простились, я пошла к метро. Мы живём недалеко друг от друга. На душе была пустота. Оля ничем не обогатила меня. Себя она не раскрывала в этом общении, со мной обращалась бесстрастно.

Я рассказала подруге о своём посещении. Она произнесла горячо: «Да, какая же она верующая, если она тебя так приняла? ... Бог послал ей человека в дом, а она...» Оля ничем меня не согрела, кроме кружки чая.

11 ноября. Покидая Москву, я буду переживать подобие смерти, ибо я срослась с ней, с друзьями, мне будет больно обрывать эти связи.

Теперь, когда я вдали от W., во мне нет той муки. Только сильная любовь к какому-нибудь другому мужчине могла бы избавить меня от этой боли по отношению к W. Он сказал, что у всех нас будут семьи. Посмотрим.

Моя фотография через много лет после описываемых событий.