Дружок

Этим утром Максим проводил Данилку. Семеновы всей семьей переехали в город. Когда Максим пришел к их дому, Данилкин папа дядя Сева заколачивал досками окна, доски были старые и разной длины. Ставший вдруг совсем маленьким деревянный домик Семеновых печально смотрел на Максима последним незаколоченным окном, будто жаловался, что хозяева его бросают.

Данилка вышел на крыльцо, сдержанно сказал Максиму «Привет». Они сели на скамейку у дощатой стенки сеней. Возле скамейки росли одуванчики. Максим сорвал длинный одуванчиковый стебель и стал щелкать им по коленке. Это оказалось больно – стебель был старый, жесткий, но Максим все равно сидел и щелкал, потому что сегодня все и должно быть плохо, раз такие хорошие люди уезжают насовсем.

Данилка хмуро проговорил, глядя в сторону:
– Что же делать, раз родителям здесь работать негде… Дом пока продавать не будем, неизвестно, как в городе устроимся. Будущим летом приедем…
– Это хорошо, – сказал Максим, а сам подумал, что до следующего лета еще далеко.

Данилка оставил Максиму на память диск с любимым фильмом про Джека-воробья и бобра Пахомыча – здоровенную мягкую игрушку в тельняшке и бескозырке. Пахомыч еще с детсадовских времен участвовал в Данилкиных и Максимкиных играх, а потому был почти живой.
– Квартиру сняли совсем маленькую, самим бы разместиться, – вздохнул Данилка, – а Пахомыч вон какой. Пусть у тебя живет.

Сейчас Пахомыч сидел в кресле в Максимкиной комнате и смотрел грустно, видимо, скучал по Данилке. Чтобы утешить Пахомыча, Максим подержал его за толстую лапу и украдкой шепнул ему:
– Ничего, все равно Данилка приедет. Хоть когда-нибудь.

И тут вошел в комнату папа. Был он сердитый, потому что его старый «КАМАЗ» опять сломался, а инженер сказал, что денег на новые запасные части нет.
– Большой парень, а возишься с детсадовской игрушкой, – сказал отец. Максим промолчал. – Пойдем к бабушке, раз уж у меня выходной, туда его…

Максим поморщился: бабушку он не любил. Была она вечно мрачная, ни о чем с ним не разговаривала, разве только спрашивала: «Хочешь пирога?» или «Хочешь чаю?». К тому же Максим пару раз слышал, как бабушка плохо отзывалась о маме. Поэтому бывал у бабки Максим редко, главным образом, чтобы не ругаться с отцом. Вот и сейчас спорить не хотелось, Максим понуро зашагал в трех шагах за отцом. Когда дошли до бабкиного дома, из калитки навстречу вылетел рослый дворняжий подросток – толстая коричневая зверюга с хвостом, закрученным в баранку. Она подбежала и, озорно блестя темно-карими глазами, взгромоздила Максиму на живот толстые лапы. Максим почесал пса за ухом, погладил по холке и гладким бокам и почувствовал, что настроение начинает приходить в норму. В конце концов, никакого горя ведь нет: Данилка приедет, маму завтра выписывают из больницы, а на свете живут такие вот забавные щенки.
– Па, как его зовут?
– Дружок.

Бабушка поставила на стол большие кружки с чаем и тарелку с пряниками и конфетами. Максим скованно втиснулся на табурет под могучим фикусом, придвинул кружку.
– Скоро в школу? – спросила бабушка.
Глупый вопрос. Если сегодня двадцать пятое августа, то естественно скоро в школу.
– Да, – сказал Максим и чтобы больше ничего не говорить, поскорее отхлебнул чай. В кружке оказался кипяток, сразу защипало губы, а нёбо покрылось чешуйками обожженной кожицы. Ни конфет, ни пряников не хотелось. Папа и бабушка разговаривали о своих взрослых делах. Максим поднялся.
– Ты куда? – спросил отец.
– Я во дворе погуляю.

Завидев Максима, щенок обрадовано тявкнул, припал на передние лапы и быстро замолотил по воздуху хвостом-баранкой. Он приглашал играть. Максим прыгнул к нему, ухватил его за бока и попытался опрокинуть в траву, но Дружок вывернулся и толстой коричневой бомбой помчался через двор. С гвалтом разлетелись по сторонам пестрые куры. Максим бросился вдогонку. На этот раз Дружок позволил себя догнать и повалить. Максим засмеялся. Смешно махнув в воздухе толстыми лапами, щенок чихнул, тут же вскочил и теперь уже сам бросился догонять мальчика. Они гонялись друг за другом, пока совсем не запыхались. Тогда Максим сел в траву у завалины, а Дружок повалился рядом с ним. Максим чесал ему толстый бок, а пес с наслаждением дергал задней лапой и улыбался розовой пастью.
– Дружок, хороший, – тихонько приговаривал Максим. Он, правда, так думал. Ну, пусть дворняжка, пусть кличка такая, а все равно!

Вышли во двор папа и бабушка. Щенок вскочил и понюхал бабкины руки, явно прося угощения. Это было так забавно, что Максим хихикнул, но бабушка его веселья не разделяла. Она отдернула ладонь.
– Уйди, – сказала она щенку (и тот сразу отскочил), а папе объяснила: – Надоел. Толку никакого, а жрет столько, что можно было еще одного поросенка выкормить.
– Собаки только до года много едят, – объяснил Максим, – пока растут.

Но бабушка не обратила на него внимания. Она снова сказала отцу:
– Глупый совсем, на чужих не лает, хвостом машет всякому, кто зайдет… Паша, привяжи ты его. Я уже с Егерем договорилась за бутылку. Он завтра утром придет, как корову сгонит.
– А Егерю-то он зачем? – удивился папа, но встретился с бабушкой глазами и видимо все понял: – А-а…

И Максим понял. Сначала он вспомнил человека по прозвищу Егерь. Это был сухощавый низкорослый мужчина с острым лицом и маленькими темными глазками. Никакой он был не егерь, а охотник или даже браконьер. Зимой он ходил в рыжей лисьей шапке, а за спиной на рюкзаке у него висели тушки лис или зайцев. У них были открытые глаза и умные мордочки. Иногда на тушках была кровь. И за это Максим еще с давних пор тихонько ненавидел Егеря. И еще у Егеря было единственное на всю деревню ружье… и он привык стрелять в животных. А бабушке надоел ласковый толстый щенок по кличке Дружок.

– Папа, не надо, – сказал Максим тихо и обнял пса за шею. Сел рядом с ним на корточки.
– Максим, – сухо сказал отец.
– Ну пожалуйста, не надо, папа, – повторил Максим и вдруг закашлялся. А отец тихонько свистнул, и щенок подбежал к нему. Отец взял его за ошейник и повел к низкой конуре.
– Папа! – звонко сказал Максим вслед отцу. Отец не обернулся, он щелкнул карабином цепочки, и щенок оказался привязанным. Сначала он не поверил, он подумал, что это опять игра и прыгнул в сторону, но короткая цепочка резко дернула его назад. Тогда Дружок понял. Он сел перед конурой, расставив толстые лапы, и тонко поскулил.
– Тихо! – прикрикнула на него бабка.

Но Дружок снова поскулил, только смотрел он теперь не на взрослых, а на Максима. Склонил на бок голову, чуть приподнял одно длинное ухо и словно спрашивал: «Как же так? Ведь все было так хорошо, мы с тобой бегали, играли, а тут раз – и цепь. И не вырваться… Почему?»
– Ну все, пошли, – мрачно сказал отец, взял Максима за плечо и развернул лицом к калитке.
– Зачем вы тогда его завели? – громко сказал Максим и глянул на бабку с ненавистью. Та надменно пождала губы.
– Тебя не спросили, – хмуро бросил отец. Может, ему самому не понравилось то, что происходило? Он взял Максима за руку, как маленького, и шагнул в калитку.

А Дружок вдруг жалобно тявкнул, как будто сказал: «Куда ты? Ты же видишь, я привязан, и не могу за тобой пойти!».

Проглотив закипевшие слезы, Максим вырвал руку и помчался домой. Подбежав к дому, он крепко вцепился в перила крыльца. Не выдержал – покатились по щекам слезинки. Вскоре подошел отец, положил ему на плечо руку, проговорил примирительно:
– Ну хватит, не маленький. Сам подумай, зачем бабушке такая лошадь.
– Значит, пока маленький, был нужен, а вырос и не нужен, да? – отрывисто сказал Максим, и слезы высохли от злости.

Отец промолчал и стал подниматься по ступенькам в дом.
– Так же нельзя, – проговорил Максим ему в спину как можно убедительнее. – Папа, ну он же живой. Веселый. И ничего он не глупый, он со мной знаешь, как играл! Нельзя его убивать! Поговори с бабушкой, пожалуйста.
Но отца это не убедило. Он сказал:
– Ее собака, пусть она и решает.
– Но это же… предательство! – запальчиво выдал Максим.
– Выбирай выражения, – сухо бросил отец и ушел на кухню.

Максим пошел следом, встал у косяка.
– Пап! Но ведь это ты принес бабушке Дружка!
– Ну я.
– Папа, пожалуйста! Ну… давай возьмем его себе!

Отец молча достал из холодильника банку с молоком и стал наливать в стакан. И Максим понял, что все зря, не будет он говорить с бабушкой. Ну почему все так несправедливо? В чем виноват бедный щенок? В том, что вырос больше, чем думала бабка? За что его Егерю? Жил он, такой веселый, добрый, играл с мальчишками, дурашливо гонялся за бабочками, спал, смешно вытянув толстые лапы. А теперь за ним придет чужой недобрый человек, уведет его за огороды и…

Максим так ясно представил себе это, что даже вздрогнул, как будто услышал выстрел, и стало ему так горько, что он с отчаянием выдохнул:
– Тогда ты… ты тоже…

Отец медленно повернулся, лицо его стало чужим. Но было уже все равно, потому что бабка собиралась погубить такого славного пса, а отец не захотел ей помешать. Максим зажмурился и выдохнул:
– …предатель!

Отец влепил ему такую затрещину, что от дверного косяка Максим улетел в угол и ткнулся лбом  в диван. В голове взорвались разноцветные огни фейерверков. Максим всхлипнул и сел на полу. Отец ухватил его за локоть, рывком поднял на ноги и потащил в его комнату. «Неужели ему после этого охота еще ремнем махать?» – отстраненно, будто не про себя, подумал Максим. Но отцу видимо было «не охота», он швырнул его за дверь, громко хлопнул ей и уже из-за двери сказал:
– И на глаза мне не попадайся!..

Максим слышал, как он вышел из дома.

Хотелось уткнуться лицом в подушку и зареветь в голос. Но Максим сдержался. Голова гудела от затрещины, скребло горло, толи от сдержанных слез, толи просто от простуды. Максим взял из кресла Пахомыча, принес его на диван и сел рядом с ним. Пахомыч привалился к нему мягким плечом: «Ничего, юнга, не дрейфь, прорвемся!»

Максим вздохнул.
Случалось и раньше, что отец сгоряча укладывал его животом на колено и шлепал ремнем. Но, во-первых, последний раз это было давно, а во-вторых, затрещина показалась почему-то не в пример обиднее. Эх, была бы дома мама! При ней отец, может, и не посмел бы ударить Максима, а главное, она-то придумала бы, как спасти щенка. Но мама в больнице. Не уехал бы Данилка, вдвоем они, наверное, тоже нашли бы решение, но Данилка уже в городе. И только Пахомыч рядом, только он хоть и все понимает, а помочь ничем не может.

Так что же, сдаваться, отдать Дружка этому Егерю? Нет уж! Разве сам Максим такой уж беспомощный?
Он посидел еще немного, потом сходил на кухню, поужинал гречневой кашей (губы пощипывало от ожога) и вернулся к себе. Отец пришел поздно вечером, когда Максим уже лег, заглянул и тихо спросил:
– Спишь?

Максим не ответил и постарался дышать ровно, как спящий. Отец еще несколько секунд зачем-то постоял на пороге, потом прикрыл дверь. За стенкой включился телевизор.

Максим лег навзничь, закинул за голову руки и стал думать об отце и их непростых отношениях. Иногда все вроде бы становится нормально, они вместе делают что-нибудь по хозяйству, разговаривают, а потом раз – и будто стенка между ними вырастает. Обычно это бывает, если отец кричит на маму или начинает намекать, что Максим растет маменькиным сынком. Наверно, характер у него и в самом деле далеко не героический, но зачем каждый раз упрекать в этом? И вспоминать то, каким озорником был в детстве сам. А если Максим вдруг что-нибудь натворит, то сразу – за ремень. Отца самого так воспитывали, и он считает, что только так можно вырастить из Максима человека, но Максиму-то от этого не легче.


Каждое утро ровно в пять Максим просыпался от сильного желания посетить туалет, сейчас эта досадная привычка могла пригодиться, потому что заводить будильник было опасно, его мог услышать отец. Но именно сегодня Максим чуть было не проспал. Когда он открыл глаза, в комнате стоял серый сумрак. Наверно, еще рано, подумал Максим. В открытое окно вливались звуки утра: шелест вишневых листьев под окном, далекое тявканье собаки, затихающая петушиная перекличка, капли, падающие с крыши – наверное, ночью был дождь. И еще – негромкий звон, это соседка доила корову, и молочные струйки звенели о дно подойника. Доила корову! Значит, уже вот-вот выгонят стадо. И Егерь придет за Дружком!

Максим слетел с кровати. Глянул на часы. Ого! Это он, наверное, под дождичек поспал дольше, чем обычно. Он быстро оделся, натянул кеды, схватил курточку и распахнул окно в мокрый от ночного дождя сад. Максим прыгнул вниз, прикрыл створки, быстро пробрался через сад и помчался по улице. Хотя было еще сумеречно, кое-где хозяева уже выгоняли скотину на улицу.

Напротив бабкиного дома торчал обшитый синим железом киоск, возле него Максим притормозил и выглянул из-за угла. И правильно сделал: бабушка с соседкой стояли у калитки. Рядом с ними крутобокая черная корова щипала траву. Пришлось обежать улицу и выбраться на узкую, раскисшую от дождя тропинку за огородами. Кеды по ней скользили, один раз Максим едва не упал, но медлить было нельзя. Максим промчался между грядок, осмотрелся и мимо стенки дровяника вышел во двор бабушкиного дома. Дружок увидел его, тявкнул и радостно завертел хвостом. Максим бесшумно скользнул через двор, подскочил к конуре, быстро погладил пса и взялся за ошейник, чтобы отстегнуть цепочку. Карабин оказался тугим, Максим жал двумя руками, но никак не мог его расстегнуть. К тому же сам карабин и пальцы были мокрые от дождя, скользили. Проще снять ошейник, понял он и услышал шаги. «Егерь!» – с ужасом подумал он. И вдруг понял, что не отдаст щенка. Пусть хоть как ругаются. Вцепится в Дружка намертво, не будет же Егерь стрелять в мальчишку. Скандал будет? Пусть! И отец снова достанет ремень… Все равно! И вообще, насчет ремня… не дастся Максим больше. Хватит, сколько можно.

Все это Максим успел подумать в ту секунду, когда втискивался в щель между конурой и сараем. Оказывается, не так уж плохо, когда ты небольшого роста для своих одиннадцати лет, будь он хоть чуть крупнее, не поместился бы в узкое пыльное пространство. Только бы Дружок ничем не выдал присутствия гостя! Дружок не выдал. Во дворе появилась соседская кошка, и он начал восторженно лаять на нее.
– Тихо! Замолчи! – прикрикнула на него бабушка.

Она была одна, без Егеря. Она ходила по двору и занималась какими-то хозяйственными делами, а Максим старался не дышать в своем укрытии. У него затекли ноги, и от нервного напряжения выступил пот. Ему казалось, что сердце стучит так сильно, что вот-вот пробьет грудную клетку и ударится о стенку конуры. А Егерь мог появиться в любой момент, и бабка все не уходила со двора. Но вот она наконец-то поднялась на крыльцо. Скрипнула дверь. Максим выглянул: никого! Он снова схватился за цепочку и видимо с перепугу нажал с такой силой, что карабин разжался.

Не было времени пробираться огородами, надо было уносить ноги. Максим чмокнул губами, шепотом позвал щенка и помчался прямо в калитку. Дружок, обрадованный свободой, бросился за ним. С бабушкиной улицы они свернули в переулок, промчались по шаткому мостику над ручьем, взбежали на пригорок, и тут Максим остановился и засмеялся. Теперь они были свободны! Подскочил Дружок, вскинул лапы, Максим поймал их.
– Ну что, Дружок? Пусть попробуют теперь нас найти!

Максим знал, где они могут укрыться. Он привел Дружка к дому Семеновых. Калитка была замотана алюминиевой проволокой, Максим разогнул ее, пустил собаку во двор и закрыл калитку. И снова повеяло на него грустью. Еще вчера в этом доме жили веселые, добрые люди, а сегодня он стоит пустой и покинутый всеми. Окна заколочены, и даже поперек двери прибита широкая доска. Но пробираться в дом Максим и не хотел, слишком грустно было бы войти сейчас в знакомые с детства комнаты, в которых теперь пусто.

Он повел Дружка дальше, в огород, туда, где среди грядок и вишневых кустов стояла банька. На двери висел замок, но Максим знал, где найти ключ – слева от двери, под крышей. Он встал на перевернутое дырявое ведро, потянулся и нащупал металлическое колечко. Отлично! Привычно заскрипела дверь. Знакомо запахло березовыми вениками, золой и влажностью. Не раз Максим с Данилкой коротали здесь вот такие дождливые дни. В предбаннике на гвоздике висело старое пальто Данилкиной мамы и Данилкина курточка. Максим с натугой распахнул тяжелую дверь в парную, и сразу почувствовал, что там теплее, наверное, накануне отъезда Семеновы протапливали баньку, и она еще не успела до конца остыть. Максим захлопнул дверь, и снова вышел на улицу.

Дружок ждал его у порога. Увидев Максима, он отскочил назад, припал на передние лапы и тявкнул.
– Играть хочешь? – спросил его Максим. – Ну давай.

Он огляделся, отыскал обрубок сухой ветки, помахал им перед носом у щенка и закинул за грядки.
– Ну давай, ищи!

Пес ринулся за улетевшей палкой, а Максим – за псом.

Взошло солнце, и согрело сад и играющих в нем мальчика и щенка. Они играли долго, потом Максим поманил щенка в предбанник, тот осторожно переступил порог и сел. Максим подозвал его к широкой лавке, сел на нее и вытащил из карманов курточки два бутерброда с вареной колбасой.
– Ну что, давай пообедаем?

Пес застучал хвостом по дощатому полу, он был согласен. Максим скормил ему бутерброд, второй съел сам.
– Ничего, – сказал он собаке, – с голоду не помрем.
Пес зевнул розовой пастью: «не помрем!».
Максим погладил его между ушей и вздохнул:
– А они тебя убить хотели…

Ему казалось, что хоть Дружок и далек от идеалов собачьей красоты, все же он очень славный. Большеухий, длиннолапый, толстый, но такой забавный! Такой, что другого не надо.

После еды навалилась усталость, все-таки они рано поднялись сегодня. Максим подумал, снял со стены пальто и куртку Семеновых, позвал за собой Дружка и пошел в баню. Промокшие кеды он поставил прямо на печку, хотя она была уже остывшая. На широком полке Максим расстелил пальто, лег на него, укрылся полой, а под голову сунул Данилкину курточку. Дружок устроился внизу, под полком. Правда, через пару минут он беспокойно завозился и заскулил.

– Ну ладно уж, – вздохнул Максим и похлопал ладошкой по доскам, – иди сюда.

Дружок потоптался нерешительно, поскулил и запрыгнул на полок, лег рядышком и благодарно облизал Максиму нос и щеки. От него пахло мокрой травой и немного псиной. Он был такой добрый и теплый. Максим закрыл глаза и начал засыпать. Сквозь сон он иногда слышал, как Дружок тихо повизгивает и перебирает лапами, может, ему снилась кошка, а может – Егерь, но теперь это уже был просто страшный сон. Ведь они не дадут друг друга в обиду.

Когда Максим проснулся, время близилось к вечеру. Ого, он поспал! Дружка в баньке не было, видно, усвистал в приоткрытую дверь. Максим забеспокоился: а вдруг бестолковый щенок отправился назад к бабке? Он быстро натянул непросохшие кеды и выскочил на улицу. Нет, Дружок был здесь, видно, решил не оставлять своего друга. Щенок сосредоточенно копался под яблоней – наверно, нашел кротовый ход или мышиную норку. Увидев Максима, он обрадовано подскочил к нему и завертел хвостом.

– Есть, наверное, хочешь? – спросил Максим и почесал ему за ухом.
Дружок с готовностью облизнулся, да, мол, хочу. Сам Максим, несмотря на скудный завтрак, голода не ощущал. И вообще чувствовал себя как-то разбито. Слегка мутило, тяжелой была голова, еще сильнее, чем вчера, скребло в горле. Наверное, сказывалось то, что он пробегал полдня с мокрыми ногами.

– Ну потерпи еще немножко, – сказал он щенку. – Вот приедет мама, и накормит нас обоих.

А если мама уже приехала и волнуется, куда подевался ее сын? Надо было сходить на разведку. Максим закрыл щенка в предбаннике, тот, конечно, протестовал и скулил, но иначе было нельзя. К тому же Максим рассчитывал быстро вернуться.

По улице он шел открыто, но за три дома до своего свернул в проулок и дальше пробирался огородами. Крадучись, он вышел во двор, пробрался к крыльцу. На двери висел замок. А если мама приехала еще утром, и теперь родители бегают по улицам и расспрашивают всех, не видел ли кто его? – испугался Максим. Он торопливо нашарил в тайничке ключик, отпер дверь, вошел в сени. Маминых туфель не было, и сумки не было, и плаща.  Может быть, ее оставили в больнице еще на одну ночь?

Максим сменил носки, отыскал в кладовке резиновые сапожки, натянул теплый свитер, сунул за пазуху половинку батона. Теперь он готов был провести ночь вдали от дома. Правда, нудно гудела голова, ну да ничего, как-нибудь. Максим понимал, что его поступок мама вряд ли одобрит, скорее, отругает как следует, но, наверное, все же заступится за него перед отцом и уж точно не станет отдавать Дружка на верную гибель.

Над селом снова нависли тяжелые серые тучи, стало накрапывать. Максим с сожалением оглянулся на дверь. Сидеть бы сейчас на своем диванчике и под уютный шепот дождя перечитывать какую-нибудь хорошую книжку. Чтобы за стенкой бормотал телевизор, а на кухне, стоя у плиты, тихонько напевала мама. Но Максим одернул себя, напомнил, что никакого «уютного сидения на диване» не получится, а будет только ругань и противная унизительная боль.

Он тенью скользнул в огород и помчался к дому Семеновых.
Дружок, конечно, скулил в предбаннике.
– Тихо, тихо, – сказал ему Максим, отпирая замок, – чего ты? Думал, я тебя здесь брошу навсегда? Ерунда. Я тебе поесть принес.

Он распахнул дверь, и обрадованный щенок с такой силой бросился ему навстречу, что едва не сбил с ног.
– Ну-ну, ты все-таки полегче. Иди сюда, ешь.
Максим стал отламывать от батона кусочки. Жевал сам и кормил собаку. Они сидели в темном предбаннике, напротив был светлый прямоугольник дверного проема, он тоже постепенно темнел.

Потом Максим отыскал за печкой несколько сухих веток и старую газету, видимо, они хранились тут для растопки. И спички были. Максим сунул ветки в печь, поджег газету. Печка сдержанно загудела, огонь заплясал по веткам. Максим подозвал Дружка, он подбежал, понюхал его ладони, одобрительно помахал хвостом и приткнулся рядышком. На какое-то время стало хорошо, все тревоги отодвинулись. Максим смотрел на языки пламени и поглаживал гладкий бок щенка. Придумалась даже сказка, как они вдвоем с верным псом попали на необитаемый остров, и нашли там заброшенное жилище. Но ветки быстро прогорели. Пришлось включить свет. И вдруг на какой-то короткий миг Максиму представилось, что теперь у него никогда не будет дома, а будет только вот эта банька и печка. Как у тех ребятишек, которых показывают по телевизору в криминальной хронике. Нет-нет, не может быть такого! У него есть и дом, и мама, и папа! И вообще, все у него будет хорошо!

Чтобы отогнать грустные мысли, Максим немного поборолся с Дружком, тот был сильный, легко изворачивался и удирал на улицу. Он звал туда за собой и Максима, но тому не хотелось под дождь. Наконец Дружок лег у слегка нагревшейся печки, положил голову на толстые лапы, зевнул и прикрыл глаза. Он не скучал по дому, наверное, ему важнее было, что рядом друг. А Максим скучал, ему даже хотелось заплакать, но он представил, как усмехнулся бы, увидев его слезы, отец, и сдержался.

Он опять лег на полок, стал смотреть на широкие потолочные доски с капельками проступившей смолы. Потом он, кажется, задремал. По-крайней мере, он не слышал, как убежал Дружок. Только когда открыл глаза, увидел, что пса нет на месте. За маленьким банным окошечком было уже совсем темно. Максим снова испугался, что щенок убежит назад, к бабке, и вышел на крыльцо. Тявканье Дружка – звонкое и немного тревожное – доносилось от калитки. Максим тихонько посвистел. Через несколько секунд он услышал, как щенок несется по огороду, а потом увидел луч света – видимо, кто-то ходил с фонариком во дворе у Семеновых. «Наверное, воры! – испугался Максим. – Узнали, что Семеновы уехали и пришли поживиться. А если они и в баньку нагрянут?». Перехватило дыхание. Максим обнял подбежавшего щенка за шею и, пригибаясь, прокрался за густые смородиновые кусты.

А свет приближался. Луч фонарика уже скользил по ведущей к бане дорожке. «Воры» тихо переговаривались. Максим присел за кустом, задержал дыхание, прижал к себе щенка, а тот, глупый, возился и пытался вырваться.

И тут случилось странное: вместо того чтобы обшаривать баню в поисках добычи, «воры» остановились посреди огорода. Один из них пошарил лучом фонаря по кустам и грядкам (Максим пригнулся еще ниже), а второй вдруг громко позвал:
– Макси-им!

Голос был знакомый, очень знакомый, просто родной. И Максим, еще не до конца поверив, уже приподнялся над кустами.
– Максим!
Голос был мамин.

Максим выпустил ошейник Дружка (щенок сразу побежал к маме) и встал в полный рост. Уронил голову и хрипло сказал:
– Я здесь…

От гуляния с промокшими ногами и пережитых волнений Максим заболел, хотя и не очень тяжело. Когда спустя пару дней перестало драть горло, и поменьше стала болеть голова, это лежание в постели показалось даже приятным. Он валялся и читал книжки. Приходила мама, приносила чай с малиной или клюквенный морс, садилась рядом на стул и что-нибудь говорила. Все равно что, главное, что она была рядом, а Максим был дома. Максимкин побег мама не вспоминала. Только однажды сказала:
– Максим, но ты хоть понимаешь, что это было свинство с твоей стороны? Ты упрекаешь бабку, что она жестоко поступила с Дружком, а сам… Мы так испугались!

– Я знаю, – виновато ответил Максим. – Но мне надо было спасти Дружка. Не ругайся, пожалуйста.

Мама уже не ругалась.
Самое интересное, что папа тоже не ругался. Там, в саду у Семеновых, он вообще не сказал Максиму ни слова, только маму спросил про Дружка:

– А это существо куда?

– Бери с собой, пока в дровяник пустим, – сказала мама. – Если бы существо не выскочило нам навстречу, мы бы нашего беглеца не нашли.

Отец посвистел, и Дружок с готовностью отправился с ними.

А потом мама рассказала Максиму, что папа очень испугался, когда утром не нашел его в комнате. Сначала он пошел к бабушке узнать, не приходил ли Максим, чтобы попросить за Дружка. Но бабка сказала, что Максима не было, зато был Егерь, взял с нее бутылку, а про собаку сказал, что еще с утра увел ее куда надо. Тогда папа испугался, что Максим, не найдя щенка на месте, может сделать что-нибудь совсем отчаянное…

Папа пришел к Максиму однажды вечером. Неловко устроился на краю дивана, спросил:
– Ну, как дела, герой?

Максим слегка напрягся, но отец говорил без насмешки, даже как-то… ну, как будто бы виновато.
– Нормально, – ответил Максим.
– Что читаешь?

Максим молча показал обложку, это был старый добрый «Робинзон Крузо». И тогда папа вдруг признался, что в детстве это была его любимая книжка.
– Может, тебе тоже хотелось убежать на необитаемый остров? – пошутил Максим.
– Может, и хотелось, но я, в отличие от некоторых, не убегал, – ответил отец. – Хотя мне покрепче доставалось.

Напоминание о плохом больно царапнуло Максима, он стал очень внимательно изучать переплет, а на нем ничего не было, кроме названия. Но отец вдруг качнулся к нему, взял за плечи.
– Максим, ты это… не обижайся на меня, ладно? Ничего такого больше не будет.

Отец на мгновенье прижал Максима к груди, потом отодвинул его и проговорил:
– Ну, я пойду, а ты читай своего «Робинзона». Только больше не бегай, ладно?

– Ага, – ответил Максим и почувствовал, что опять скребет в горле, только на этот раз не от простуды, а от желания пустить счастливую слезу. Он поскорее опять придвинул книжку. «Робинзона» Максим решил перечитать после того, как в баньке представил себя попавшим на необитаемый остров. Ему, пожалуй, было бы немного легче, чем Робинзону, ведь с ним был бы Дружок.

Дружок жил в дровянике, дверь которого теперь никто не запирал. Когда ему было надо, он выходил на улицу, а когда хотел попасть обратно, подцеплял лапой дверь, она приоткрывалась, и он нырял в образовавшуюся щель. К бабке щенок не бегал, похоже, даже и не вспоминал, что жил раньше в другом доме. А бабка, видимо, думала, что Егерь честно выполнил то, за что взял плату в виде бутылки водки. По крайней мере, однажды придя к родителям Максима, она очень удивилась, что из сарая выскочила, собака, поразительно похожая на ту, что когда-то жила у нее, и начала лаять. Бабушка испуганно заморгала и попятилась к калитке. Максим взял пса за ошейник и успокоил.

– А… откуда у в-вас моя с-собака? – от удивления бабушка даже начала немного заикаться.
– У нас нет вашей собаки, – спокойно сказала мама с крыльца.
– А этот? – бабушка показала на Дружка пальцем, и тот снова гавкнул. Бабушка отдернула палец и сказала «ой!».
– Это собака Максима, – невозмутимо объяснила мама.
– Р-р-гав, – важно подтвердил Дружок. Он был целиком и полностью согласен, что он принадлежит Максиму и больше никому.

Только папа ничего не сказал, он деловито стучал молотком – строил для Дружка новое жилье к зиме. Конура должна была получиться красивой, уютной и теплой, ведь Дружку предстояло прожить там не одну зиму.