Флаг для бродяг

       Оказалось,  что стоянку мы устроили  почти  под пиратским флагом. Нет,  уточним,  это не пиратский  флаг. Морские  бродяги  изображают на  своих знамёнах кости да череп, а  это  просто бесцветная, серая  тряпка,  непонятно каким  образом привязанная к верхушке  высокой тонкой ели,  стоящей на самом  берегу  реки  Тунтсайоки.
         Наверное, когда-то ткань имела  какой-то яркий цвет, но от  дождей и ветров она  благополучно  свой первоначальный цвет потеряла и стала вроде серенькой. Но с   реки  по этому флагу туристам-водникам легко  заметить   место стоянки. Правда,  мы прибыли сюда не по  воде  – по  берегу реки на велосипедах. Ну, значит  тоже  бродяги-путешественники. Выходит,   и  для нас  этот  флаг. Флаг для  бродяг.
        Потом  сын смеялся,  как это  я  не могла  догадаться, каким же образом  удалось   водрузить  этот   бродяжий  флаг на  такую  тонкую  ель. Ведь  даже ребёнку не  залезть – обломится. Высокая ель. Да согнули ёлочку, верхушку к  земле пригнули и привязали. Ага, ясно.  А  то  ведь  я  тут  хожу, наивная,  думаю-думаю,  как  это   народ умудрился  забраться  почти на самую макушку.
        Здесь, на  восемнадцатом километре от Алакуртти,  вниз по реке, туристы-водники обычно устраивают длительные  стоянки – с баней, купаниями и прочими увеселениями.  Ну, а  мы  нынче  плавсредства променяли на колёсный транспорт,  стали  выбираться к реке на велосипедах. Одно дело –  плыть  по реке. На чём угодно, хоть  на  резиновой  лодочке. Вёслышком  помахиваешь, грузы   в лодочке сами по себе  лежат –  чистое здоровье и сплошное  удовольствие.  Опасные  пороги, конечно,   можно по  суше  преодолеть  – обнос  сделать, а   перекаты и  быстринки  только  добавляют в кровь   адреналина  – жизнь   как-то сразу   подскакивает в цене. 
         А вот  на велосипеде  по  берегу… Это  совсем  другое. Это уже  начинается  особый вид спорта:  совмещение  лёгкой атлетики с тяжёлой. Соответственно  возрасту  тяжесть  дороги возрастает.               
          Впрочем, называть  дорогой то, по  чему  мы  ехали, – это искажать самую суть слова. По  словам нашего папы, это  «обычная   лесная  дорога». Ну да,  это  точно, обычная. Других  тут  не  бывает. Я ехала,  давая  себе  распоследний раз  распоследнее слово,  что  это  моё  распоследнее  вытряхивание  кишок и мозгов по  такой  дороге. «Поживём – увидим», –  ухмылялся муж.
          Но вот  восемнадцать  километров грязи  и  булыжников, горок и спусков,   ползания со «Скоттами» по  смертоубийственным  камням, каким-то немыслимым  бревенчатым настилам,  условно именуемым  дорогой, остались позади.  Теперь привал,   можно  оглянуться  вокруг. Оглянуться и  ахнуть. Ради  такой потрясающей красоты пейзажа, такой первозданной тишины стоило  преодолевать  эти тяжкие километры.
         Багульник  цветёт  буйно – самая пора.  Моя   тоска  по    вишнёвым садам,  рядом с которыми я   жила  когда-то в  детстве и  юности,  в такое время  улетучивается. Северная земля  дарит  в июне необыкновенное  зрелище:  белые   цветы багульника  разбросаны по всему  лесу,  запах дурманящий, удивительный.  Ну вот, на лирику  сразу потянуло,  какие-то  эпитеты-метафоры в  голове  завертелись,  фонтанчиками  рифмы  запрыгали.  Стоп, подойти  к делу  без  всяких поэтических  вздохов-охов-ахов, с  точки  зрения  почти нормального  человека,  просто уставшего от  шума и  суеты  цивилизации.  Человека  прозаического,  воспринимающего мир с практической  точки  зрения.
        Так-так,   багульник уже  обсмотрели,  обнюхали,  сфотографировали,  теперь спокойнее, по порядку.  Что  слышим?  Порог шумит, птицы поют. Что видим? Небо, деревья, цветы. Цветы, цветы, цветы!  Включаю кнопочку макросъёмки  и ползаю  по  цветам. Фиалки, майник, седмичник, шведский дерен, купальницы, княженика.  Снова стараюсь  сфотографировать багульник,  перехожу  от цветка к  цветку –  каждый следующий кажется    ещё  более красивым,  чем  его  предыдущий собрат. Княженика –  царская  ягода, она  даже  вкуснее земляники  –  это  каждый  скажет,  кто имел возможность  сравнить вкус ягод. Да, горсточка    княженики  будет  наградой  тому,  кто   забредёт в  эти  ягодные  места  в «плодоносное время краткое».   Это  не   грядки  домашние,  за  такой  ягодой по  бездорожью надо ползти. Силёнки  тут  нужны, если не на вездеходе ехать, а на велоходе.
       Добираюсь   до самого порога,  –  щёлкая  фотоаппаратом,  радуясь,  что  можно   «на вынос»  взять  такую  красоту.  Конечно,  снимки  всё равно не передадут  всего  живого великолепия порога, но  всё-таки  будет подспорье для памяти.  Вода  со страшной силой стремительной   струёй  падает  в  уступ, а  два камня   ближе к  берегу  легли  так, что напоминают огромных растянувшихся  медведей. Потом  проверяла  своё впечатление  по  снимку –   точно  медведи.
       Тунтсайоки  – река своенравная,  пороги на ней очень красивые, есть и  заводи  тихие,  и  быстрины, и  перекаты.
        Подхожу к   самому  берегу,  здороваюсь:
        – Здравствуй,  река!
        Вспоминаю  главу  из  книги   моей   вологодской тёти  Вали,  которая   в  лирическом воодушевлении написала,  как её  племянница предлагала поклониться кедру, ели  и  каким-то  ещё  деревьям, а  потом на вокзале ещё и громко  признавалась в любви: «Я  люблю  тебя, Вологда!» Ну,   сама  сочиняю иногда,  понимаю,  чего-чего ради  красного словца не напишешь.  Утверждаю,  что   в  реальности  поклонов не  было.  Я  человек  стеснительный, при  людях  свои восторги  точно обнаруживать не  буду. На такие сентиментальности,  как «дорогой  мой  шкафик»   чеховской  героини, я  точно не способна.  Но  вот   исключительно про  себя, не вслух,  по крайней  мере  хотя бы  тихим  шёпотом:
        – Здравствуй,  река!
        – Ага,  здравствуй, бродяга! А  что  так  далеко  заехала? Я ведь   рядом  с домом  твоим  протекаю.  Нельзя, что ли, там  со мной  поздороваться?
        – Нельзя, стало  быть.  Дома из крана  умыться  можно.
        – А, так  ты  умыться… Я, дура-то, подумала,  что полюбоваться…
        Кони-велосипеды   на приколе возле громадного  валуна, на котором  только не  хватает надписи: направо пойдёшь… А чего  писать,  тут   хоть налево, хоть направо – везде река. Рыбаки  уже   спиннинги достали,  забрасывают. Направо пойдёшь  –  рыбу  найдёшь,  налево  пойдёшь –  её  же найдёшь.  Кому прямо  в реку – тому  вообще   рыба сама  в  руки  будет  выпрыгивать,  за блесну цепляться. Чайки  кружатся над порогом, постоянно  что-то клювами из  воды достают,  – есть рыбка, есть! Впрочем,  клёва  именно  сейчас и нет.  Старый  рыбак  объясняет  это  тем, что при массовом  цветении сосны вылетает ручейник, тогда  рыба  питается   ручейником  и   практически  прекращает  брать на   червя и  блесну. Однако  молодой рыбак   умудряется поймать  рыбки на  уху  даже  без клёва.
         Сидим на  реке  с  белокрылой   чайкой: я на берегу, а  она  расположилась на камне.  Смотрим на воду. Можно  до бесконечности  наблюдать,  как   течёт река.  Наблюдать, как  меняется  цвет: то глубина,  то мель,  то солнце  выглянет,  то спрячется,  то  ветер налетит,  то  утихнет.  Спокойная и  тихая  на  просторном плёсе,  быстрая  и  ревущая на пороге,  стиснутая  камнями,  –   река  в постоянной изменчивости.  В  одну и  ту  же реку не войти  дважды.  Сколько  надо было  сидеть  мудрецу на  берегу реки,  чтобы  дойти  до  такой  истины? Я сижу  долго, очень  долго, но  главный  закон  о реке до  меня  уже открыт, а на мелочи  размениваться  не буду. Сижу и  любуюсь. Просто  сижу,  без всякой  цели. Даже  рифмы в голове притихли. Так  хорошо,  такая  благодать!
         Чайку  сфотографировать    очень  трудно. Камень  она  быстро оставила – нет  у неё  времени долго рассиживаться на одном месте,  надо пропитание  разыскивать. И я  пытаюсь   сфотографировать  чайку в полёте.   Не  получается. Ладно, те  образы, которые  не удалось  в  фотоаппарат   втиснуть,  придётся в памяти  унести. Здесь   все впечатления    свободно  «на  вынос»   можно прихватывать.
           А лечение  души  созерцанием  –  самое простое и самое надёжное средство  для  человека.
               
                2011

Фото В.Яроцкого. Цветёт княженика.