Монастырь N

Инокиня О. заходит в магазин, чтобы купить какие-то запчасти для Газели. Объясняет продавцам, какая у нее машина, какого дремучего года выпуска и какие запчасти нужны, а потом вспоминает, что в игуменском Ниссане пятно на кожаном сиденье, и говорит: «Ах, да! Мне еще нужен пятновыводитель для кожаного салона, а то я небольшое пятнышко посадила». Продавцы замирают в благоговейном ужасе: «Кожаного?!. А… какого  цвета у Вас кожа в салоне?». М. О. безмятежно отвечает: «Некрашеная кожа», - не по-дозревая, что продавцы пытаются представить себе монашек, разъезжающих в старой Газели с кожаным салоном. «Некрашеная кожа?» - с еще большим благоговением переспрашивают ошеломленные продавцы. Наконец они находят нужное средство, м. О. все оплачивает и спокойно уходит, оставляя продавцов в совершенно шоковом состоянии.

Вскоре по переезде в монастырь у меня сломались очки. А без очков я – никто, даже картошку чищу плохо, но матушке-то водитель нужен. И меня отправляют за очками. Из-за некоторых особенностей моего зрения готовых очков, нужных мне, нет, а на заказ – только через две недели. Я представляю все недовольство матушки и решаюсь наконец на линзы. Тем более что в магазине акция – первые линзы (пробные, на две недели) бесплатно. И вот я в линзах. Удивительно легко к ним привыкаю, вижу мир совсем по-другому. Приезжаю в монастырь и говорю матушке, что готова к труду и обороне. Через несколько дней она мне дает послушание: «Завтра читаешь на полунощнице, а после этого едешь в Дмитров». И вот, раннее утро, я встаю, но соображаю плохо. Обычная процедура одевания линз была такой: я доставала контейнер с линзами, вставляла их в глаза, а ненужную уже жидкость для линз выливала в стоящий рядом лоток с кошачьим туалетом. На этот раз я спросонья «слегка» изменила обычный порядок. Я открыла контейнер с линзами и выплеснула ненужную жидкость вместе с очень нужными мне линзами. Я не могу описать свой ужас. Искать прозрачные линзы в кошачьем туалете, да еще и с плохим зрением, – это все равно, что искать пресловутую иголку в стоге сена. Я бегу к соседке и прошу ее передать матушке, что на полунощницу я вряд ли успею, но к поездке буду готова. И после этого начинаю рыться в кошачьем туалете. Линзы я вскоре нашла, хорошенько их отмыла, в Дмитров съездила и потом еще почти две недели их спокойно носила. А пока я рылась в туалете, проснулась Н. (моя сокелейница), сонным взглядом окинула эту безумную картину и перевернулась на другой бок. Позже она мне рассказала, какой забавный сон видела, будто я рылась в кошачьих экскрементах. Если бы это был сон.

Однажды моя подруга с «Кампины» пожертвовала нам целую «Газель» йогуртов. На «Кампине», конечно, все погрузили специальные рабочие, а по приезде в монастырь, увы, нам пришлось эти несколько тонн разгружать самим. Через некоторое время я залезла в кузов, чтобы подвинуть поближе коробки с йогуртами, а потом решила «изящно, как горная козочка», выпрыгнуть из машины. Но я не рассчитала не габаритов «козочки», ни артрозной ноги, которая зацепилась за кузов. Полет на асфальт был далек от изящества. Итог: разбитые колени, окровавленные руки и мой истерический хохот. Сестры были в крайнем недоумении. Говорят, я была похожа на огромную рыбину, выкинутую сильным штормом на берег. Только никто не понял, почему я смеялась. А я и сама не знаю. Наверное, чтобы не плакать от боли.

М. Т. рассказывала: они должны были повесить в храме, над входом, старинную икону в дорогом окладе. Временно ее положили в ризнице. И м. Т. решила убрать икону к м. Н. в бухгалтерию, чтобы из ризницы ее не «сперли». Ризница в Новодевичьем находится в храме, двери в нее не закрываются, и туда может пройти кто угодно. Положила м. Т. эту икону на окошко в бухгалтерию и благополучно про нее забыла. Прошло некоторое время и иконы хватились. Ищут ее, спрашивают у м. Т., а она и не помнит, что ее брала. Даже смотрели в бухгалтерии, но в святом углу, а на окошко никто и не догадался взглянуть. После нескольких дней усиленных поисков приходит м. Л. к м. Т. и говорит: «Все, сперли нашу икону». Слово «сперли» неожиданно срабатывает, и в памяти м. Т. всплывает, куда она дела икону». Она замирает. Признаться в том, что ты своими руками убрала икону и забыла? «М. Л. у нас такая романтичная, и я решаюсь…» - «Вижу… - говорит м. Т. загадочным голосом. – Вижу эту икону на подоконнике в бухгалтерии». – «М. Т., мы смотрели в бухгалтерии», - пытается возразить м. Л., но в итоге идет в бухгалтерию и возвращается с расширенными от ужаса и восторга глазами: «М. Т., все нашла так, как ты и сказала». Конечно, потом м. Т. призналась. Неприятно, когда на тебя незаслуженно смотрят восторженными глазами.

О. Д. на амвоне читает ектению, к нему подходит о. С. и что-то начинает говорить. Не меняя тона, о. Д. провозглашает: «Об отвлекающих нас и мешающих нам молитися помо-о-олимся!». Самое забавное, что в храме никто ничего не понял и все усердно клали поклоны «о мешающих».

Выезжаю на «Газели» из Новодевичьего монастыря с двумя помощниками-прихожанами, проезжаем мимо Новодевичьего кладбища, и я говорю: «Представляете, туристы-иностранцы постоянно спрашивают: «А где здесь могила Чехова?», а сестры и прихожане удивляются: «А мы даже и не знали, что он здесь похоронен». Ужасно, правда?!». Я замолкаю, мысли мои уплывают куда-то очень далеко от Чехова, и я совершенно серьезно и скорбно заявляю: «Вот так умрешь, и никто даже не будет знать, где ты похоронена».