VII. Пересылка в Воркуте

"VII.  “ПЕРЕСЫЛКА” В  ВОРКУТЕ

Утром ведут с вокзала, уже светло (конец
 марта). Я бросаю письмо на снег.

Предупреждение:  сдавайте ценные вещи.
Входим в барак. Надзиратель:  “ Сдавайте,
пойдёмте”. Я остаюсь в калошах. Одевают в
тот же день.
Атака блатных. Я  “а ид”. Ночные “шмоны”.
 Цыгане. Карт<ёжная  игра> . Драки
. Женщины. Я встречаю «Семена». Узнаю о
Буме, пишу письмо. её отправили в день моего
приезда.
Знакомство с киевлянином (имеет 2-й срок).
Рассказывает о Буме. Она не захотела
знакомиться. Отправляю письмо с адресом
40-й шахты – последствия этого.
Томительные дни на пересылке. Блатные нас
больше не трогают – (есть новые).
Побоище в первых  числах апреля <19>51 г.
Типы:  блатные, суки, оконч<ивший > срок –
«американец».
Знакомство с немцами (военные и
гражд<анские>). “Общество для охраны
 памятников искусства от разрушения в
случае войны” (шеф – Гудериан)".

Всё скупее и скупее могу я комментировать записки отца – и потому-то всё пространнее цитаты  из них...  Многое бесповоротно утрачено памятью.

Месяц или полтора – может, даже более двух месяцев – продолжался тот страшный этап. Достойно увенчала его воркутинская «Пересылка».
 
«Ценными вещами» для узника были, безусловно, те вещи, которые помогали ему не  мёрзнуть в зимнее время. Для  папы это были кожушок и валенки – их принимали  на хране-ние, чтобы не разграбили блатные, а пока давали лагерную экипировку: спецовку, ватник...
Блатные отнимали всё, что можно было содрать с человека и что их самих могло интересовать.

Одно обстоятельство делало отца особенно уязвимым для атак и издевательств со стороны блатных: он ведь был «а ид», что, в переводе с еврейского-идиш, означает – еврей.
Как показывают наброски отца, блатным, т. е. уголовникам, ворам в законе, жилось  здесь весьма вольготно:  карты, драки, женщины...  Использование уголовников в терроре против политических  (или считающихся таковыми) заключённых составляло важную часть политического террора сталинского режима.
Повстречав  здесь, в бараке воркутинской «Пересылки», «Сэмэна» - своего  знакомого по харьковской тюрьме, а затем и горьковской «Лауреатской»,  папа узнал от него о маме. Случайно ли, что её отправили на  стационарный лагерный пункт как раз перед самым приездом мужа в «Пересыльную»? Очень возможно, что  намеренно «позаботились»:  зачем начальству  семейные идиллии или сцены?

«Узнаю о Буме, пишу письмо». Думаю, это письмо было адресовано ей: он узнал, на какой лагпункт её отправили, и попытался ей написать туда, переслав с оказией: ведь на все лагпункты отправляли отсюда людей. А то письмо, в котором, в качестве  обратного адреса, значился «лагпункт 40-й шахты», было написано, скорее всего. ещё в Горьком,  а  здесь. в Воркуте, выброшено на снег, когда его, вместе с другими заключёнными, прибывшими по этапу, вели с вокзала  в Воркутинскую пересыльную тюрьму.

Это был свёрнутый треугольником листок, величиной с тетрадный. Адрес был написан карандашом. Нам принесла его женщина-почтальон, ешё когда  мы с бабушкой жили на прежней квартире, в доме «Красный промышленник».  Почтальон мне сказала: «Вам – доплатное», Уплатив рубль, я получил этот крошечный треугольник – и  сердце забилось: узнал почерк отца. Вот примерное содержание письма:  «Дорогие! Мы с мамой осуждены Особым совещанием при МГБ СССР  от (была проставлена дата – кажется.  какое-то января  1951) на срок 10 лет ИТЛ по статье 58, п. 10 и 11, УК РСФСР. Едем вместе в г. Воркуту, в один и тот же лагерь – ОЛП шахты 40...»

По-видимому, в момент, когда отец писал эти строки,   ему было известно только, что они с мамой едут «в один лагерь», а также он знал  место назначения –  «ОЛП шахты 40», но что это такое, конкретно не представлял.  Он полагал, что они будут вместе или, по меньшей  мере, получат возможность видеться, и решил порадовать этим детей и близких. Как же он ошибся, а вслед за ним и мы.  Ведь каждый ОЛП (отдельный лагерный пункт) уже несколько лет был профилирован по половому признаку: или мужской, или женский. А один ОЛП от другого, в одном и том же лагере, мог отстоять на расстояние в  десятки километров – и даже в сотни, если это лагерь где-нибудь на Дальнем Востоке или в Сибири. Но и в Воркуте они были  далеко друг от друга. Да и не могло быть иначе при делении лагпунктов на женские и мужские. Тем более, что эти лагпункты –  при разных шахтах...

Если папа этого не знал, то и мы – тем более. Не задумываясь о последствиях, поспешил я ему ответить  и, даже не зная, что же такое – ОЛП, послал письмо по указанному адресу: «Коми АССР, г. Воркута, ОЛП шахты 40, Рахлину Д.М.»  Откуда было мне знать, что каждый ОЛП имеет свой зашифрованный адрес:  «почтовый ящик № такой-то»...

Вот так, по молодой своей глупости, я выдал  отца, раскрыв перед его новым начальством прегрешение  свежего зэка. Вскоре по  прибытии  на шахту  он  был вызван к начальнику лагпункта, который, вместе с начальником режима,  принялся  распекать нарушителя за нелегальную отправку письма и пригрозил наказанием. Впрочем, дальнейших последствий дело не имело.

Но нельзя не восхититься   бесперебойностью  «народной почты», неистребимости  простого  и великого чувства  человеческого участия и солидарности. Подумать только: в одном из центров  ГУЛага, в городе, напичканном  соглядатаями  и поднадзорными, кто-то, найдя  бумажку, «треугольник полевой», на тропинке, протоптанной   в снегу только что прошедшим строем  заключённых, - не проходит мимо, не помыкает чужой трагедией, а (должно быть, трижды оглянувшись) поднимает письмо, несёт к почтовому ящику и отправляет, пренебрегая  опасностью быть обвинённым в «пособничестве   преступнику»...  Спасибо тебе, безвестная душа,    мир тебе и  и благословение!

Сидя в «Пересыльной», отец познакомился с киевлянином,  имевшим 2-й срок (то ли «заработанный»  во время отбытия первого наказания, то ли полученный  по «второй волне» уже после освобождения...)  Тот рассказал, что видел здесь маму, но она с ним не пожелала знакомиться (должно быть, остерегалась, напуганная всем происшедшим). После этой записи – зачёркнутые слова: «Узнаём от нарядчика о ней».  Речь о нарядчике, отправлявшем зэков по лагпунктам. Вот откуда папа узнал о том, на какой лагпункт она отправлена, и, должно быть, написал ей туда письмо.

«Томительные дни на пересылке...»  Да, ведь ждать и догонять – распоследнее дело. Скорее бы хоть какая-то определённость! А дни проходят совсем без событий: даже блатные больше не цепляются – обобранные люди для них совсем не интересны, особенно если прибывают новые, свеженькие...

Здесь отец узнаёт о знаменитом воркутинском восстании заключённых, которое произошло...  «В начале апреля 1951 г.» , - указывает он,  возможно,  сделав ошибку на год. Именно от  него потом узнал я об этом восстании, о котором он и сам знал понаслышке – но из уст тех, кто в это время там был.

Это было настоящее восстание рабов: с захватом власти, с расправой над наиболее бесчеловечными надсмотрщиками-начальниками. Отец уверял, что повстанцы имели связь с заграницей, но, возможно, он воспринял официальную последующую версию администрации Лагерное начальство называло восстание «волынкой», «бунтом». Подавляли этот бунт с применением пулемётов и даже авиации, с обеих сторон были жертвы. Зачинщики и активисты восстания были наказаны с беспримерной жестокостью.

«Блатные, суки»....  Об этих и других категориях лагерных заключённых рассказано у А. Жигулина, А. Солженицына и других лагерных мемуаристов. Добавлю к тексту 1989 г., что в Израиле, в  русской версии  газеты «Индекс Агалиль» («Индекс Галилеи»),  интересно и со знанием дела рассказал о «войне блатных и сук»   бывший сотрудник МВД  Илья Ботвинников. «Блатными» назывались «воры в законе»  и примыкавшая к ним криминальная челядь. Эта категория  считала позором  физическую работу в лагерях, любыми способами отлынивала от неё, продолжая в местах заключения жить по воровским понятиям и «законам». «Суками» они же называли тех выходцев из их   среды. которые пошли на сделку с начальством, приняли участие в лагерном самоуправлении,  в трудовой деятельности. Руководство лагерей  спровоцировало длительную кровавую войну между этими двумя категориями  уголовников и воспользовалось её результатами в своих целях.  Отец застал в тюрьме  проявления этой внутренней войны.

«Знакомство с немцами».   Отец  довольно бойко говорил по-немецки, и ему, конечно, было любопытно познакомиться с отбывавшими срок военными и гражданскими лицами  германского происхождения. Среди них было несколько тех, кто был замешан в деятельности «Общества для охраны памятников искусства от разрушения в случае войны», По словам отца, это была официально утверждённая Гитлером организация мародёров. Её работа состояла на деле в грабеже всего, что плохо лежало в России, а в России, прости Господи, плохо лежит всё, особенно во время войны. Истинный характер «общества», закамуфлированного благовидным названием, демаскировала  фигура  главного шефа – генерала Гудериана


Далее читать "VIII. Переход на 40-ю шахту" http://proza.ru/2011/06/21/912