Допуск - критик. Калле и Андрей ФЕМ

ДОПУСК - КРИТИК.

«И ничего не бойся – там шире все границы,
Ты просто станешь птицей…»
(с) The Couple

Что-то было не так...

Прайм никогда не тратил на утренние сборы больше получаса. Душ, бритва, легкий завтрак. Обязательный набор витаминов в пластиковом стаканчике, ведь его здоровье – достояние государства. Сверка заказов.
Именно в таком порядке. Не ритуал - привычка.
– Порядок и логика! – брызгал слюной очередной ментор.
– Стройность и функциональность! – надрывался каждое утро коммуникатор.
Отставив пустой стакан, который сразу же исчез внутри машины-уборщика, Прайм потянулся и нажал мигающую кнопку.

Не так…Что?

– На сегодня. Третий корпус. Лекция по вторичным синтаксическим допущениям. Второй корпус. Два заказа на основное тестирование, – отозвался коммуникатор. – Нулевой корпус. Не забудьте пройти медицинский фильтр.

– Не забыть бы не забыть…

Одеваясь – джинсы и серая футболка с красным логотипом Института – он еще дважды передразнил равнодушный голос, пробуя слова на вкус и используя разные синтаксические конструкции.

– Забывшись, забыл не забыть позабытый,
В забвеньи забывшийся…

Привычная игра подняла настроение. Не найдя нужного однокоренного слова, Прайм пожал плечами и… вспомнил.
Сон.
Просто сон. Он видел их сотни, если не тысячи, но приходило утро, и они сглаживались из памяти. Утекали легкой дымкой (Прайм усмехнулся неуместному лирическому сравнению), терялись, чтобы прийти снова и опять забыться. Но не сегодня.

Запищал коммуникатор и Прайм, отбросив недодуманную мысль, выскочил в подъезд.
Равнодушно скользнув взглядом по серым дверям лифта, он помчался вниз. Семь шагов – ступеньки, три шага – площадка. Семь. Три. Семь. Три.
Он как раз поворачивал с лестничного пролёта, когда навстречу вышла девушка. Ничего особенного – карие глаза, несимметрично выстриженные каштановые прядки - но Прайм притормозил.

Наверное, потому, что та, во сне, была похожа на эту. И еще она улыбалась.

– Привет?
– Привет, – почти налетев, он осторожно придержал ее и проскочил мимо. Мимо улыбки, каждое утро встречающей его на этом этаже, мимо светящихся надеждой глаз и маленькой родинки на шее.
Спиной почувствовал ее взгляд и заставил себя не обернуться. Улыбнулась бы она, если бы знала, кто он? Наверное, нет. Стоит показать служебную карточку, и улыбка исчезнет. Не сразу. Превратится из приветливой в непонимающую, потом – в жалостливую. Погаснет призывный блеск в глазах, ведь…

…Ведь даже имени у него нет.

Прайм. Не имя – номер. Уже год и три месяца.
Выпуская его в лето, хлопнула подъездная дверь. Прайм зажмурился, поднял голову и подставил лицо солнцу. Постоял пару мгновений, наслаждаясь гладящими лицо лучами.
Напротив входа в метро переливался яркими красками рекламный стенд, призывающий купить и прочитать какой-то любовный роман. Штампованный сюжет и типичные персонажи. Он читал.
Да, он читал.
В конце концов, это и было его работой.

– Она тебе нравится?

Именно этот вопрос задал ему во сне Терцис. Смешливый Терри, ненавидевший работать с романтикой и поэзией, но ежедневно глотавший тонны научно-популярной литературы. Терри, которого нет в живых уже три месяца.
Во сне он обнимал девушку. Она хохотала, заглядывая ему в лицо. Вот только вопрос Терциса относился не к девушке, а к работе.
«Конечно! – ответил тогда Прайм. – Как можно не любить свою работу!».
Сейчас, в душной прохладе подземки, он видел ее результат. Интересно, что читает тот размахивающий руками парень, натянувший шлем почти на подюородок? Или эта девушка рядом? Хотя… девушка точно просматривает любовный роман. Уж слишком часто она облизывает губы.
Прайм не помнил прочитанных книг. Набор знаков и формул – вот, что видели его глаза каждый раз, когда он надевал шлемофон.
И пусть кто-то думает, что его дело – всего лишь исправление ошибок и восстановление логики. Сам Прайм думал совершенно иначе. Не просто критик. Еще и цензор, и творец. А это – почти бог!
А риск… что ж…
Зато он первым видит самое главное. До того, как книга уляжется в строгие Институтские алгоритмы. Главное. Словно вишенка в коктейле: маленький кусочек чужой души.
– Институт.
Прайм вышел из вагона и встал на эскалатор.

Получив во втором корпусе диски с сегодняшними книжными программами, Прайм заглянул в нулевой и коснулся ладонью считывающего медицинского сканера.
– Давление и пульс в норме, – отозвался аппарат. – В крови повышенное содержание мочевины.
– Выпью пару стаканов воды, – подкидывая диски, пообещал Прайм.
 Повторное обследование через два часа, – согласился аппарат. – В противном случае вы не будете допущены к…
Но Прайм уже бежал по коридору. Правильная процедура, логичная. Вот только… Возможно, дело во времени? Или воздействии на мозг? Или в неизвестном компьютерном вирусе?
Терри ушел последним, но до него были другие. Прайм хранил в памяти почти полтора десятка знакомых лиц, и ни у кого не было проблем со здоровьем.

В кабинете он привычно закрепил на запястьях датчики и устроился в удобном кресле, щелкнув дистанционкой.
– Приоритетная программа номер… – Компьютер выдал несколько цифр.
Прайм сверился с данными и вставил диск. С легким жужжанием тот втянулся внутрь.
Прайм вошел в программу, освежил в памяти стандарты и наложил шаблоны.
– Пресвятые грамматики!
Открытый мир был совершенно алогичен.
Прослеживались многоуровневые сюжетные ответвления и нетипичные персонажи. Нерациональные связки и психологически невыверенные диалоги. Никакой структуры. Автор обладал нелинейным мышлением. Не влезал ни в какие рамки. Нечего было подгонять, подбивать, подстраивать. Разве что переписать книгу заново.
Но за этой внешней нелогичностью стояло что-то еще. Что-то… цепляющее, что ли?..  зовущее? На глубине второй главы он разглядел тоненькую ниточку уходящей дальше идеи. Следуя за авторской мыслью, осторожно потянул…
Прайм не хотел критиковать. Он хотел понять. 

Здесь шел дождь. Каждая капля – словно маленькое окошко, в котором отражались затянутое ватными тучами серое небо и целое море голубой травы. Высокие деревья жадно тянули в перестук дождя кожистые листья.
А еще тут пахло солнечным светом.
И была радуга.

– Что-то потерял, хитрец?
Прайм удивленно обернулся.
Прямо на влажной земле, обхватив руками колени, сидел молодой человек. Серые глаза смотрели на Прайма с ехидным интересом.
– Так что ты потерял?
– Ты автор?
– Допустим.
– Зачем ты написал эту книгу?
Прайм знал: хорошая книга не задает вопросов – она дает ответы. Правильные. Укладывающиеся в тщательно разрабатываемые Институтом схемы. Любовь должна быть красивой и взаимной, мир – безопасным и понятным, герои – честными и добрыми… Это аксиома.
– Отвечу вопросом на вопрос: тебе не надоели готовые ответы? Все ваши клише и формулы? Расчет количества сложносочиненных предложений и штампованные метафоры? Тебе никогда не хотелось сделать шаг в сторону?
– Допустим, – признал Прайм.
– Это моя реплика, – подмигнул автор. – Не хочешь прогуляться?
Перед глазами Прайма развернулась узкая дорога.
– Иди, чего же ты? – мотнул головой парень. – Или боишься?
Прайм поколебался.
– Я найду там ответ?
– Смешной. – В ответ на смех автора с деревьев посыпались разноцветные капли. – Сначала задай себе правильный вопрос. Что ты ищешь?
– Кажется, я знаю, – задумчиво сказал Прайм.
– Знаешь, что надо делать, когда кажется?
– Проверить.
– Смешной, – еще раз повторил автор. – Как ты собираешься проверить то, что только кажется? Просто сделай следующий шаг. Лови!
Он крутнулся на одной ноге и исчез, а в сторону Прайма полетел предмет, который тот машинально поймал.
Посох.
– Ну, ты и пижон, – сообщил Прайм в пустоту, рассматривая простую суковатую палку. – В какую сторону идти?
– Будешь дразниться – получишь шутовской колпак, –  прошелестели деревья. – А земля все-таки круглая. Даже здесь. Вот это – аксиома.
Прайм улыбнулся и сделал первый шаг…

…фиксируя остановку сердца, сработали закрепленные на его груди датчики. В рабочем кабинете завыла сирена.

Вдоль сверкающих белизной стен тело Прайма везла платформа. То и дело сверху спускались щупы со встроенными инъекторами. Тихо жужжали сервомоторы, металлические руки равнодушно касались того, что совсем недавно было живым человеком.
Лишённый эмоций женский голос говорил для невидимых слушателей:
– Мужчина, двадцать восемь лет. Состояние клинической смерти. Время остановки сердца – четырнадцать часов, одна минута, двенадцать секунд. Хронических заболеваний нет, инфекций нет, механических повреждений нет. Причина критического состояния неизвестна. Бригаде номер двадцать два-одиннадцать срочно прибыть в операционную нулевого корпуса…
Платформа аккуратно уложила Прайма на стол.
Хирург оттянул веко и посветил маленьким фонариком в не реагирующий на яркий свет глаз:
– Кто он?
Молодой помощник бросил взгляд на монитор:
– Критик на допуске.
– Критик? Готовь заключение.
– Но, мейстер, реанимационная бригада уже…
– К чертям бригаду! – рявкнул мейстер. – Готовь заключение. Эти не возвращаются. Четвёртый за год, – добавил он гораздо тише. – Скорее бы запретили эти ужасные книги…

– Вам никогда не хотелось узнать, что они там видели? Никогда не хотелось понять…
– Нет. – Голос Августуса был сух и безэмоционален. – Вы задаете странные вопросы, Милитарус. Впрочем, может, хотите взглянуть сами? 
Жесткий взгляд переместился на маленький диск, ребром которого Милитарус машинально постукивал по лакированному столу. Человек в форменной одежде службы безопасности Института побледнел и выпустил диск из пальцев.
– Автора допросили?
– Уже везут. Это некто…
– Неважно. – Августус протянул руку и взял диск. – Его имя совершенно неважно. Отдайте приказ на утилизацию.
– Это обычная процедура, мейстер Августус, – удивленно сказал человек в форме. – Тело погибшего критика…
– Автора, – нетерпеливо перебил Августус.
– Автора? Утилизировать… автора? Но закон…
– Так напишите новый закон!
– А… книга?
– В Черный сектор. Подлежит уничтожению, как всегда, – уже спокойнее сказал Августус и его белые пальцы сжали прозрачную пластинку диска. – Она убила. Мейстер, вам пора.
С негромким щелчком за человеком в форме закрылась дверь.
Проводив ученого холодным взглядом, Августус раздраженно стукнул по кнопке коммуникатора.
Авторы. Эти чертовы авторы не хотели жить по правилам. Им было наплевать на политику и спокойствие масс, на целесообразность и логику. Они хотели творить свои шедевры. Радостные и тоскливые, беспокойные и наоборот, одурманивающие, словно наркотик. Заставляющие думать и… мечтать. Шедевры, время для которых еще не пришло.
Августус задумчиво покрутил в руках диск.
– Красный сектор, – сказал он вошедшему и протянул ему программу. – Красный.
Когда-нибудь люди будут готовы, и библиотека Красного сектора откроется им во всей красе.
Когда-нибудь.
Но не сейчас.

Оранжевое солнце…

А бывший Прайм шагал по дорожке, вымощенной желтым кирпичом, и мурлыкал под нос глупую песенку:

Кто-то за Кем-то следил осторожно.
Кем-то для Кто-то следы оставлял.
Кто-то исследовал все, что возможно,
Но
Кем-то от Кто-то бесследно удрал!

Иногда он спотыкался о неправильно положенный кирпич, а тяжелые ботинки то и дело задевали верхушки неизвестно как пробившейся сквозь каменную кладку колючей травы. Рыжие лучи всходящего на западе солнца отражались в карих глазах. Пахло чистой водой и хвоей, хотя от краев дорожки клубилась голубоватая степь. Мир был нелогичен до абсурда, но впервые в жизни Прайм не хотел ничего менять.
А еще он твердо знал, что где-то там, впереди, обязательно найдет то, о чем мечтал.
Себя.