Сезон игры. Психологический триллер

Страсть к игре - самая сильная из страстей.
(Пушкин А. С.)

Я люблю ночь. За то, что появляется в обыденном мире загадочность; за то, что ей не свойственна дневная суета… Но больше всего мне нравятся огни. Из-за них я готов мириться с бензиновыми выхлопами пролетающих мимо машин – меня завораживают красные, белые и желтоватые росчерки горящих фар. Иногда проносится приземистый родстер, подсвечивая асфальт узкими звериными глазами, и тогда я жалею, что у меня нет такой быстрой машины.
Прохожие перестают раздражать – ночь гасит звуки, и поток людских тел становится призрачным, нереальным. Светляками вспыхивают огоньки зажигалок, смешиваются запахи вечерних духов, дневного пота и сигарет. Бьет в лицо яркий свет фонарей. Я останавливаюсь и на миг закрываю глаза.
Тут же получаю толчок в плечо.
- Извините.
Легкий запах. Терпкий, гладкий и холодный. «Аква ди Джио». Мужчина. Судя по голосу, молодой.
Второй толчок.
- Глаза раскрой, каз-зёл!
Пот, дешевый дезодорант, шоколад… Женщина. В возрасте.
В сумерках городские клумбы, засаженные невнятными пыльными цветами, внезапно начинают благоухать так ярко, что я с закрытыми глазами различаю ароматы петуньи, алиссума и, конечно, мирабель.
Я открыл глаза и опустил взгляд. Жаркое лето не позволило мирабели раскрасить свои граммофончики в теплые желтовато-красные тона, и теперь они светятся в темноте белыми хлопьями.
- Да не может быть! – женский смех вырвал меня из созерцания наступающей ночи.
Девчонки идут впереди. И короткая юбка одной из них скрывает едва ли больше, чем вырезанные под самую попку джинсовые шорты второй.
Хорошенькие девчонки – тоненькие. Хрупкие плечи и крепкие икры профессиональных танцовщиц. Не стриптизерш – нет. Именно танцовщиц.

Я провожал их почти от самых дверей городского театра. Как и вчера, как и несколько дней назад.
«Почти» - это потому что еще два часа после «Жизели» простоял в тени портьер. Ждал. И первая девчонка тоже ждала. Пока перестанет звучать из-за тонких дверей гримерок приглушенный смех, пока перестанут сновать туда-сюда стайки «виллис» и «знати»…
Не люблю ожидание. Но, как сказал мой любимый Шоу: «Устаешь ждать, но насколько хуже было бы, если бы ждать стало нечего».
Я смотрел на Карину – так ее звали - и злился. Она думала. А меня бесили и закушенная губа, и собравшийся морщинками гладкий узкий лобик. Почему нужно думать так, чтобы всем было видно, что сейчас происходит за этим смазливым фасадом?
Если бы рядом было зеркало и в нем отразилось мое собственное лицо, я совершенно уверен – на меня холодно глянули бы спокойные зеленые глаза. Никаких эмоций.
И никаких морщин.
Наконец Карина устала. Лобик разгладился, она сделала несколько шагов по коридору и поскреблась смуглыми пальцами в белый пластик гримерной.
- Уже иду!
Дверь распахнулась, выпустив ещё одно облако духов, цветов, пудры и грима в коридор, и без того насыщенный ароматами.
- Ну, прости, лапа! – Девушка подставила Карине щеку. – Задержалась!
Карина расцвела такой теплой улыбкой, что в ней совершенно растаяли два часа ожидания и нетерпеливого поглядывания на маленькие золотые часы. Профессиональная улыбка не менее профессиональной актрисы.

- И вот Эмиль мне говорит…
- А я смотрю в зеркало…
- Ну, и…
Мне неинтересно вслушиваться в их разговор. Он будет таким же, как вчера и позавчера. Что сказал Эмиль, как танцевала Мнищенская, у кого аллергия на грим…
Таким же будет и их маршрут. Сначала – по оживленному проспекту, затем – под арку «сталинки», чтобы сократить путь. Потом, уже почти безлюдными дворами – до ГСК. Там они попрощаются и разойдутся. И я опять буду думать, за которой из них пойти.
- До завтра?
Снова поцелуй.
Я колеблюсь ровно полминуты. Достаточно, чтобы Карина, кивнув напоследок, мелкими шажками пошла в сторону светящейся четырнадцатиэтажки.
Угловой подъезд, код, кнопка лифта – пятый этаж… Иногда – бегом по лестнице, почти танцуя. У нее сильные ноги. Сильные и красивые…
Вторая девчонка сжала сумочку и почти побежала между гаражами.
- Цок-цок-цок!
…Аллегретто стучат каблучки.
…Неслышно ступают по цементированной поверхности мои кроссовки.
…Еще метров пятьдесят – и можно схватиться за ручку подъездной двери.
Внезапно она насторожилась.
Там, впереди, слышны голоса. Может быть, ничего страшного - просто автолюбители собрались попить пивка теплым сентябрьским вечером. Но… Она наклонилась и расстегнула босоножки. Не будет предательского стука каблучков.
Я замер, стараясь не дышать, – нас разделяет каких-то пять метров. Даже в темноте мне видно, как вздымается ее грудь и подрагивают пальцы с зажатыми золотистыми ремешками.
Сердце гонит по венам кровь пополам с адреналином, и запах духов становится сильнее. Ледяной «Айс» для напуганной ледяной красавицы.
Неслышно переступая босыми ногами, она заворачивает за ближайшую ржавую «ракушку» и обходит мужиков. Я иду следом. Отражающийся от стен гаражей аромат доводит меня почти до экстаза, и я не понимаю, как могут не чувствовать запах разгоряченного женского тела те шумные веселые идиоты в каком-то десятке метров от нас.
Наконец гаражи пройдены, и вот она – металлическая подъездная дверь.
Девчонка бросается к ней, ремешки босоножек раскачиваются, звонко хлопают по бедру. Теперь нажать несколько цифр, и все.
Я делаю пять длинных скользящих шагов и кладу ладонь ей на плечо. Быстрее. Не обращая внимания на испуганно-удивленный взгляд, вталкиваю в темный подъезд, Одной рукой хватаю за горло. Перекрыть доступ кислороду. Другой - ныряю в маленькую сумочку. Где-то там, в боковом кармане, должны быть ключи. Легко толкаю ногой дверь, чтобы с негромким щелчком она встала на место.
Поворачиваю налево. Быстрее. Мимо обшарпанных стен с генеалогией всех, живущих в этом доме. Еще быстрее. Несколько ступенек вверх. Площадка. Девчонка цепляет коленями железную решетку. Перила гудят. Будет синяк, но мне все равно. Еще несколько ступенек, снова площадка. Девушка не сопротивляется. Я знаю, куда надавить, - она потеряла сознание.
Почти эротично ключ входит в узкое отверстие замка. Дверь открывается, и я перевожу дух. Выключатель? Хлопаю рукой по стене. Слева, я помню. Узкий коридор закачивается небольшой комнатой. Мне не нужно заходить, чтобы сказать, как она выглядит. Маленький диванчик-кубус в розовых цветах, ноут на серебристом «хай-тековом» столике и огромный пятидесятидюймовый «Sony» в центре стены.
Большая черная «Лира» и зеркальный «станок» – напротив.
Щелкаю выключателем в кухне…
Правая рука вспотела, скользит по нежному горлу. Девчонка что-то слабо пищит и взмахивает руками. Я легонько бью основанием кисти под затылок и тело снова обмякает.
Посреди маленькой кухни - стол. Накрытый бело-голубой клетчатой скатертью, узкий, как и все в этой дрянной «хрущевке». На нем какая-то фарфоровая дрянь – кажется, сахарница – и я стряхиваю ее вместе со скатертью и недоеденным бутербродом. Уложив девушку, останавливаюсь, чтобы перевести дыхание.
Забавно. Я столько раз просчитал в уме каждую минуту этого события, каждый свой шаг и реакцию жертвы, что был уверен в своем спокойствии. Почему же сердце колотится так, словно я – мальчишка, у которого не прошел период гиперсексуальности?
Кухня выглядит именно так, как я помню: несколько скучных белых шкафчиков, кремовые стены. На каждой плоской поверхности - плетеные безвкусные игрушки с приклеенными крендельками и крашеными зернами. От них рябит в глазах.
Шторы, тоже клетчатые, режут глаз, и я раздвигаю их. Ворвавшаяся сквозь широкие окна в бело-голубую кухню ночь словно обнимает меня. Нет ни домов, ни деревьев. Только унылые ряды гаражей, и вдалеке – новый микрорайон. Среди кучки домов - та самая свечка, в которой живет Карина.
Наконец сердце успокаивается и я поворачиваюсь к девушке. Она все еще без сознания.
Джинсовая ткань шортов не хочет рваться. Жаль – все должно быть именно так, как я продумал. Запах, вкус, звук… висящее на стене ружье должно выстрелить, а джинсовые шорты – послушно разъехаться под моими пальцами. Но… Нет. Я тяну вниз «собачку» молнии и сдергиваю шорты с прохладных ног. Зато легко рвется тонкая трикотажная майка, обнажаются маленькие груди с розовыми сосками.
Срываю трусики.
Жадный электрический свет не оставил беззащитному телу никаких шансов на сохранение хотя бы крохотной тайны.
Я достал телефон.
Щелк! Щелк! Щелк!
Ей все равно. А вот моему телу – нет.
Я взял ее не грубо, но ни на секунду не забывая, зачем я здесь. Еще несколько щелчков. Камера запечатлевает наши соединенные тела. Потом короткая судорога… Еще несколько долгих секунд я восстанавливаю дыхание. Все.
Нет – не все!
Как я – я! – мог забыть!
Бегу в прихожую и вытряхиваю из сумки ее телефон. Делаю еще несколько снимков. Что дальше?
В комнату. Выдвинуть несколько ящиков, разбросать вещи…
Подхватываю висящую на витой подставке золотую цепочку и несколько колец. Сердцевина одного из них – тусклого сердечка из белого золота - режет глаза колючим бриллиантовым светом.
Можно идти.
Проходя по коридору, не удерживаюсь и толкаю дорогую напольную вазу. Вместо ожидаемого звона раздается глухой гулкий звук. Ваза катится по полу. Жаль.
Теперь – все.
Я выскальзываю в подъезд и осторожно прикрываю дверь. Щелчок, и английский замок послушно отделяет меня от чужой квартиры.
Она не придет в себя еще минут десять. Еще пять у нее будет кружиться голова. И только потом она возьмет в руки телефон – позвонить в милицию. И увидит снимки. Еще пять минут – рассмотреть их.
За это время я успею добраться домой.

Прихожая обняла меня знакомым запахом еще новой квартиры. Широкая и почти пустая. Я не люблю лишней мебели.
Тихо. Мне слышно только свое дыхание. Но…
Карамель.
Тяжелый аромат «Ла-кост» слишком навязчив, слишком настойчиво эротичен. Жена предпочитает его. Возможно, поэтому я так его ненавижу. И, возможно, именно поэтому она пользуется только им.
Не включая света, я повернул направо и зашел в зал. Конечно, она была там. И купленный месяц назад «NexStar» все так же направлен в сторону далекой пятиэтажки.
- Сволочь!
- Рад, что тебе понравилось. - Я потянулся к выключателю.
- Руки убери!
Я пожал плечами и подошел к ней.
Она успела переодеться. Вместо короткой юбки - тонкий шелковый халатик, тоже короткий. У Карины прекрасное тело, и она знает, как им пользоваться.
- Похотливый … !
Когда Карина злится по-настоящему, мне хочется вымыть ее язык с мылом.
- Разве не этого тебе хотелось? – Я снова пожал плечами. – Или ты ревнуешь?
Она не ответила, и я положил руку на ее бедро. Прохладная ткань и теплая кожа под ней создают приятный диссонанс.
- Телефон.
Голос Карины холоден, как лед. Еще одна нота в гармонии.
Брезгливо коснувшись моей протянутой ладони кончиками пальцев, она сдернула сотовый и нажала кнопку.
Я наклонился еще ближе, почти прижимаясь ухом к ее узкой руке.
- Алло…
Голос на той стороне провода тих и совершенно безэмоционален. Шок.
- Фотки видела? - Карина изменила тембр, и злобный шипящий шепот режет мой слух. – Поняла, к чему они? Рот не разевай, от роли откажись. А то завтра их не только твоя мама увидит, а и весь твой инкубатор. Эмилю тоже достанется. Не тебе, курица, с твоей толстой задницей на сцене плясать.
Она нажала «отбой», оглядела розовый, оправленный в стразовый блеск, «Самсунг» и впервые посмотрела на меня.
- Сволочь.
- Просто не дурак. - Я попытался выхватить телефон.
- Снимал бы своим! – огрызнулась Карина и торопливо щелкнула кнопкой ноута, включая передачу данных. – Этот выбросишь. Интересно, она ментов вызовет? А если вызовет – покажет фотки?
- А ты бы показала?
Карина фыркнула, с жадностью всматриваясь в яркие картинки. Дрянь.
Я оторвался от монитора, на котором мигала загрузка фотографий, и заглянул в окуляр«NexStar». Окно кухни все еще было незашторено. Девчонка сидела на столе, телефончик повис в бессильно вытянутой руке. Теперь на ней тоже был халатик. Не такой, как у Карины , а махровый, весь в невинных белых ромашках. Мерзла.
К подъезду подкатила милицейская «девятка», и я оторвался от телескопа. Логика говорила, что в темноте и на таком расстоянии блеск окуляра увидеть невозможно, но, когда она сталкивается с интуицией, я предпочитаю вторую.

«Самсунг» я раскрошил в дверном косяке и высыпал в унитаз. Симку утопил там же. Оторвал и выбросил пошлые бутафорские усики и бачки. Спустил воду и посмотрелся в зеркало. Смешно – Карина, и правда, думает, что в ее власти вывести меня из себя? Это все игра, дорогая. Только игра.
И самообман.
- Не показала.
Когда я вернулся в зал, Карина снова торчала у телескопа. Халат совершенно не прикрывал гладкие бедра. Между нежных ягодиц залегли тени. Белья на ней нет, но это для моей жены – норма. Она оглянулась и поймала мой взгляд. На красивом лице появилось злорадное выражение. Ясно. Спектакль задуман именно для меня. Показать пряник и с жестокой радостью настучать по шаловливым рукам. Не дождешься, красавица.
- Ты ничего не забыла?
- Сволочь, - снова прошипела Карина.
- Ты повторяешься, моя радость. Полагаю – роль теперь твоя, гастроли, естественно, тоже… А! И Эмиль – так его, кажется, зовут?
- Он всего лишь спонсирует театр!
- Конечно. И твою задницу тоже.
Тонкий шелк халатика затрещал под моими пальцами. Карина открыла рот, но, уловив мой насмешливый взгляд, резко вывернулась и выбежала в спальню.
Я быстро нажал несколько кнопок и закрыл ноут.
- Подавись! И выметайся из моей квартиры! Кончено! – Жена вернулась, и под ноги мне полетели персиковые и розовые бумажки.
Я присел на корточки и собрал деньги. Я-то подавлюсь. А вот квартира – общая. Да и ошибаешься ты, золотко – еще ничего не кончено. Для тебя, во всяком случае.
- Не скучай.
Хлопать дверью я не стал. Дурной тон. Тихонько прикрыл ее и снова шагнул в ночь. Счастливо оставаться, красавица. Надеюсь, тебе понравится то, что ты увидишь.

Облокотившись на один из гаражей, я почти час ждал, когда из подъезда выйдет бригада следователей. Пацаны еще - как таким показать сделанные мной фотографии? Хотя… Карина показала бы. Правда, кустик вьющихся волос возбудил меня сегодня гораздо сильнее, чем ее голый лобок и загорелые ноги.
Ожидание в темноте ночи и в шумном коридоре театра – совершенно разные вещи. Здесь больше света и запахов. Я не скучаю: за освещенными окнами много людей. Какие-то из них мне знакомы. За последний месяц дюймовый окуляр «NexStar» не раз незаметно вкрадывался в их маленькие жизни.
Наконец я оттолкнулся от холодной стены и пошел к дому. Быстро пробежав пальцами по трем цифрам, шагнул в знакомый подъезд.
Почти взбежал на второй этаж и нажал кнопку звонка.
- Привет, - она открыла дверь и улыбнулась. – Тебе совсем не шли эти дурацкие усы…
На меня пахнуло «Айсом», сигаретным дымом и каким-то дешевым мужским дезодорантом.
- Впустишь?
Она посторонилась. Ваза снова стояла на полу.
Лиза проследила за моим взглядом:
- Хорошо, что не разбилась – ты ее нечаянно уронил.
Эту вазу я две недели назад сам купил в «Голдфарфоре». Специально для срежессированного мною спектакля.
- Хорошо.
Я прошел в темноту комнаты. Крышка фортепиано была откинута, и я не выдержал. Всего несколько аккордов. Раздвоенная квинта. Рахманиновский терцкварт – в тонику. Пальцы сами пробежались по клавишам. Пассаж…
Еще один…
- Поиграй мне? – шепотом попросила Лиза. Она всегда говорит шепотом, когда я играю. Правда, обычно на моих концертах - застывшая тишина.
- Не сейчас.
Я бережно закрыл инструмент и подошел к окну. Интересно, смотрит ли в свой «NexStar» любопытная Карина?
- Лиза, включи свет.
Ее рука послушно щелкнула выключателем.
- Подойди?
Она медленно подошла и прижалась ко мне. Махровый халат мешает, в нем почти потерялись гладкость и прохладность. Легкое движение ладоней, и он упал к ее ногам. Лиза оглянулась на окно. Не думаю, что ее беспокоит Карина. Скорее – случайные прохожие. На фоне освещенного окна с улицы можно разглядеть каждую родинку.
- Извини.
- Что? А… - Острые ноготки машинально коснулись того места, куда я ударил ее несколько часов назад. На прозрачной коже, которая бывает только у рыжеволосых, уже проступил большой кровоподтек.
- Ты хорошо играла.
- Правда?
- Правда.
На самом деле – играл я, а тащиться за мной по ступеням в виде резиновой куклы могла бы любая стажерка.
- Нет – правда?
Я наклонился и легко коснулся ее губ. Чуть-чуть – только чтобы почувствовать их припухлость и тепло дыхания, отдающее фруктовым блеском. Она вздохнула и расслабилась.
Окно забыто.
В Лизиных волосах – тонкая шелковая лента. Я не люблю резинки для волос и она помнит это. Я дернул за красный кончик. Ленточка осталась в моем кулаке.
Тонкие, но сильные руки легли мне на затылок, пальцы зарылись в волосы. Я чуть не поморщился – не люблю, когда кто-то трогает мою прическу.
- Алекс…
Выдох-стон.
Я принял его, смешанный с ароматом малины и зеленого яблока. После агрессивной сексуальности Карины нежность буквально завораживает. Как музыка: текучая и затягивающая.
Провел ладонями по гибкой спине. Чуть надавливая, чтобы прогнулось податливое тело. Погладил кончиками пальцев хрупкие позвонки… Словно по клавишам – длинный пассаж вниз, и вот уже мышцы напрягаются, и кожа становится слегка влажной. Ниже… Еще ниже. Легонько, провоцируя, дотронулся до ложбинки между ягодиц. Осторожно провел пальцами, чувствуя, как жадно тянется вслед напряженное, словно струна, тело.
Пожалуйста, еще!
Еще…
И я почти забыл про Карину и выцеливающий нас окуляр «NexStar».
Коснулся легких теней под грудью. Тихонько, дразня, задел вершинки сосков и поймал ртом срывающийся с губ стон…
Схватил, вжал ее в свое тело. Жадно, не думая о том, что на нежной коже могут остаться следы.
И с наслаждением почувствовал, как теплые пальцы легонько скользят по оттопырившимся джинсам, забираются за пояс, поглаживая кожу. Нетерпеливо тянут вниз застежку молнии…
Резкий звонок сотового вернул меня в комнату.
- Ну его!
Лиза попыталась меня удержать, но я нетерпеливо стряхнул ее руку и почти бегом бросился на кухню. Я точно знаю, кто сейчас на том конце провода.
Лизин телефон лежал на столе, слегка подъезжая корпусом от вибрации звонка. Я схватил его и прижал к уху.
- Грязная скотина!
- Я тоже тебе рад.
Действительно рад: мое представление не осталось без зрителей. С сотовым у уха я подошел к окну и выглянул в ночь. Далекие окна моей квартиры не горят, но где-то там нацелен на меня глаз телескопа.
Сзади тихонько подошла Лиза. На ней снова был махровый халатик. На ногах – голубые пушистые тапки. Вид у нее слегка виноватый. И правильно: я купил ей дорогие домашние туфли, но она раз за разом упрямо напяливает этих китайских синтетических уродцев.
Ей не нужно ничего спрашивать – все написано у меня на лице. Найдя взглядом мои окна, Лиза вытянула вверх средний палец. Все еще держа сотовый, я наклонился и облизал Лизин ноготок.
Ругательства в трубке сорвались на мат.
- Тише, тише, радость моя. – Я поморщился. – Эмиль любит воспитанных девочек.
- Да пошел ты, …! – Жена может быть крайне изощренной, когда что-то затрагивает ее личные интересы.
- Могу и пойти… Например, написать заявление о том, каким забавам предается моя милая женушка.
- Я не насилую театральных прим!
- Какое насилие? – я непонимающе посмотрел на улыбающуюся Лизу. – Все было по обоюдному согласию и совершенно добровольно… А вот в милиции лежит заявление о пропаже нескольких весьма ценных вещиц. Между прочим, некоторые из них находятся в твоей квартире.
- Это и твоя квартира! Каких вещиц? – непонимающе спохватилась Карина, переходя на нормальный человеческий тембр.
- Например, колечко с бриллиантом в кармашке твоей куртки. – Я представил, как жена сорвалась с места, и не сдержал улыбку. – Остальные можешь не искать.
- Фотографии…
- Какие? – удивился я.
Через минуту раздался металлический стук и хруст – «Apple» явно слетел с дивана и брызнул осколками монитора.
- Вот видишь, солнышко, нельзя оставлять важные улики рядом… с кем? С дураком, сволочью и похотливым козлом.
Я передал сотовый Лизе.
- В общем, так, курица, - Лизин голос тоже зазвенел металлом, - забываешь про роль и катишься в Австрию на скамейке запасных. Все понятно? Про Алекса тоже можешь забыть. Эмиля оставь себе.
Карина бросила трубку.
- Я люблю тебя, - Лиза обняла меня за плечи. – Ты когда возвращаешься ?
- Скоро, - я бросил взгляд на часы. – Совсем скоро… Выпьешь?
В одном из белых шкафчиков всегда стоит литровая бутылка моего любимого коньяка.
Лиза не пьет спиртного – бережет сердце. Но отказать мне она не может, а «Мартель» приглушит вкус снотворного.
Неожиданно ладони стали потными, и я чуть не уронил пузатый невысокий бокал. Белый порошок растворился в янтарной жидкости без следа.
- Что?..
Лиза впилась жадным взглядом в мои руки. Неужели?
- У тебя красивые руки…
- …
Я люблю свои руки. Изящные, с длинными пальцами и хорошим маникюром – пальцы настоящего музыканта. Гения, как называют меня обозреватели.
- Выпей.
Я не удержался и взглянул в оконное отражение. Совершенно спокойное лицо. В уголках твердых губ – ироническая улыбка.
Что чувствует человек, ломающий любимую игрушку?
Мои пальцы – пальцы Иуды – почти не дрожали, когда я протянул ей слегка пахнущую сухофруктами жидкость. Лиза глотнула и поморщилась, бросив на меня осторожный быстрый взгляд. Почти десяток таблеток валиума должны были сделать коньяк горьким, но она задержала дыхание и выпила все.
Через полтора часа я уже буду трястись в автобусе, чтобы к трем часам успеть на свой концерт. Долго трястись – почти двенадцать часов. Но никто не заподозрит меня в разборках двух неудавшихся театральных прим. Я крепче сжал в кармане Лизину красную ленточку.
Да, у меня красивые руки.
И сильные.
Карина не будет долго мучиться – прохладная шелковая лента почти нежно коснется ее горла, избавляя меня сразу и от жены, и от любовницы.
Вложить Лизину цепочку в сведенные короткой агонией бледные пальцы Карины. Осторожно прикрыть дверь – ох, уж эти английские замки!
Я улыбнулся.
И пригубил свой бокал. Не забыть его вымыть! Прав французский «Le Petit Larousse»… Настоящая живая вода…

Когда Лиза уснула, я отнес ее на розовый диванчик и заботливо укрыл пледом. Бросил рядом пузырек валиума.
Это несчастный случай, дорогая. Стресс, убийство, состояние аффекта…
Выходя, снова толкнул напольную вазу. Тонкий перламутровый бок стукнулся о стену, наполняя квартиру костяным стуком фарфоровых осколков.
У талантливого режиссера заряженное ружье должно выстрелить.