Глава7 Серый орден

РАТИЯР


С первых же минут  Стефания принялась острословить и раздавать указания. Я мог ее понять: несладко, видать,  приходилось ведунье, вот и щетинилась, как еж. Не самое лучшее качество для соратника.  Но выбирать не приходилось.

В одиночку и думать нечего было вытащить из передряги Лирэю; а то, что нельзя оставить ее как есть, в руках помешанных на серости и святости оборванцев, негласно подразумевалось с самого начала.

Нами обоими подразумевалось, кстати. И ладно бы рвением выручить Лирэю пылала Стефания, - с ней все понятно. Но и меня, видать, крепко зацепило нахальство беглой девицы. Настичь ведунью я, кажется, хотел даже сильнее, чем Стефания – спасти.

Сделать это было совсем не просто. В незнакомом месте, среди всех этих странных людей, от которых я не знал, чего ждать… Тут бы богатыря былинного… Но выполнить его, богатырскую то есть, работу предстояло все же нам вдвоем со Стефанией.  Численный перевес врагов был налицо, и действовать нужно было очень осмотрительно, как бы не рвалась в атаку пылкая Анечка.

Отвергнув несколько с ходу предложенных ею планов, отличавшихся, как один, отчаянной дерзостью и совершеннейшей невыполнимостью, и обвиненный в ответ в черствости и бездушии, я уже собрался взять бразды правления в свои руки, и предложить что-нибудь более скромное и тихое, но эффективное, как тут Стефания, поостыв, сама высказала нечто вполне разумное.

Разведка!

Собрать побольше сведений нам и впрямь бы не помешало.

Условившись о встрече, мы спрятали лошадей в чахлой рощице и разошлись. Стефания – в город, с жителями пообщаться, а я собирался проникнуть во внутреннюю крепость. Если где и могла находиться пленница, то только там. Остальные сооружения, насколько можно было их обозреть – а труда это не составило – выглядели до того хлипкими, что устроить там темницу не могло прийти в голову даже таким безумцам, как Серые.

* * *

Крепость – или Обитель Теней, как ее называли местные – располагалась, подобно большинству виденных мной крепостей, на холме, возвышавшемся в центре серого городка, и была обнесена двойным частоколом из грубо отесанных бревен.

К слову, сам городок, в отличие от цитадели, никак защищен не был. Воинский опыт подсказывал мне, что это могло говорить либо о том, что войн и набегов  в этих местах не случалось, либо о том, что  хозяевам города безразлична судьба простых его обитателей.

Запрокинув голову, я оценил высоту крепостного частокола. Прилично. По внутренней насыпи как раз прошелся дозорный, неодобрительно скривившийся при виде меня. У ворот стояли четверо караульных-Теней – все в одинаковых серых балахонах до пят и с суковатыми палками в руках.

Не-ет, для людей, которые ни с кем не воюют, здесь слишком хорошо защищаются. Неужели от горожан? Мысль о возможности народных мятежей в таком месте не показалась мне слишком уж невероятной.

Постаравшись придать себе как можно более праздный вид, я несколько раз прошелся вдоль стены, поджидая время, когда покажется новый дозор. Выяснилось, что стены обходят раз в полчаса или чуть меньше. Трое Теней, по местному обыкновению завывая что-то благостное,  неторопливо прошествовали мимо меня.

Пользуясь случаем, я рассмотрел их вооружение: все те же палки, слишком длинные для дубинки, слишком короткие для посоха. И корявые, к тому же.  Кажется, ни луков, ни самострелов у них не было. Учитывая, что магия здесь почему-то не действовала, такая небрежность выглядела нелепой и наводила на подозрения, что парочка козырей в серых рукавах могла-таки оказаться.

Нужно было как-то проникнуть внутрь. Я еще некоторое время потолкался у караулки, прислушиваясь к разговорам мающихся от безделья Теней и простого люда.

Судя по всему, каких-то особых допусков или паролей, чтобы пройти в крепость,  не требовалось: простые горожане – от членов Ордена их отличало то, что вместо длинных  балахонов они были одеты в штаны и подпоясанные вервием рубахи, -  все время проходили через ворота, достаточно было назваться торговцем, посыльным или мастеровым и предъявить для досмотра свой товар.

Неподалеку -  в квартале от крепостных  ворот – обнаружилось и то, что существенно облегчало мою задачу. Кабак многозначительно назывался «Пьяный Свин», и был, судя по всему, излюбленным местом, где  здешний люд прожигал время и нажитые деньги.

Я шагнул внутрь, и тут же десятки глаз выжидательно уставились на меня.

- Да здравствует Орден вечной Серости! – с нажимом проговорил стоящий за стойкой хозяин забегаловки.

- Угу, - буркнул я в ответ. – Да здравствует.

Провожаемый неодобрительными взглядами, я плюхнулся за столик, изображая тяжелое похмелье.

Еще в дверях  я заприметил изрядно пьяненького торговца, как нельзя лучше подходившего для моих целей,  и теперь дожидался, пока тот дойдет до нужной кондиции.

- Благая Серость! – однообразие возглашаемых тостов нагоняло на меня  уныние. Разговоры посетителей вертелись вокруг суда и казни двух опасных преступников и еретиков. Одним из них, почти наверняка, была наша Лирэя, но вот кто был вторым? Экзекуция, по словам местных, была назначена на завтрашний полдень. Так или иначе, нам со Стефанией следовало поторопиться: времени на то, чтобы спасти ведунью, оставалось в обрез.

Каково же было мое изумление, когда на пороге кабака возникла ладная Анина фигурка! Легка на помине!

- Самого крепкого из того, что есть в ваших подвалах, мне и моему другу! И побыстрее! – рявкнула она на бегу хозяину пивнушки, и приземлилась за мой столик, продолжая что-то без умолку тараторить.

- Стефания, не голоси, это я! И, представь, пытаюсь не привлекать к себе внимания!

Не выказав  и тени смущения, девица прыснула в кулак.

- Вот так встреча! Ты тут что делаешь? Никак пьешь?

В этот момент служка как раз принес и поставил на стол перед нами местное плохо пахнущее и мутноватое пойло. Ведунья подозрительно заглянула в свою кружку, поморщилась,  затем мужественно проглотила ее содержимое.

- Ну как? – ухмыльнулся я, не прикасаясь к стоящему передо мной угощению. – Если бы такое можно было пить, я, может, и попробовал бы…

Стефания начала какую-то беседу, а я, рассеянно отвечая, напряженно ловил любое движение местной публики, которое могло таить в себе угрозу.

Какой-то припадочный малый нетвердой походкой подошел к нашему столику, покачался, нависнув над Стефанией, в аккурат так, чтобы его глаза находились напротив ее тугой груди. «Ну, без драки не уйти», - промелькнуло у меня в голове. Не сводя с него пристального взгляда, я, как бы ненароком,  поддернул рукава рубахи, обнажая мускулы на предплечьях. В Довбуже это, как правило, отрезвляюще действовало на досужих задир.

Но обитатель серого города понял это по-своему. Вращая глазами и кривляясь, он откинул полу своего плаща. За пазухой парня тускло поблескивал нож.

- Ну? – подмигнул он мне. Приготовившись отвести удар, я медленно поднялся из-за стола, отстраняя руку ведуньи, которая дергала меня за рукав, пытаясь усадить на место. – Будешь брать, что ли? Три медяка.

Я оторопел.

- Он тебе предлагает купить его! – громким шепотом проинформировала меня ведунья.

Малый, меж тем, не глядя на девушку, протянул руку к моей кружке, трясущимися пальцами обхватил ее, осушил одним глотком, крякнул и провел ладонью по губам, демонстрируя полное довольство жизнью, - и удалился восвояси.

Вскоре кабак покинула и Стефания, оставив меня, наконец, в одиночестве и тишине.

Тем временем мой торговец окончательно потерял чувство реальности. Подвывая  что-то и  покачиваясь в такт этим завываниям, он отправился на задний двор, где стояла бочка с водой. Бедолага обнял ее, словно родную, пробормотал что-то и опустил лицо в воду. Он не поднимал головы довольно долго, так что я уже начал думать, что мне может и не понадобиться что-то еще делать с ним, но тут детина с громким фырканьем распрямился, глотнул воздуху – и снова ухнул лицом в бочку. На этот раз освежающая процедура длилась еще дольше.

Подивившись живучести местных забулдыг, я  выбрал  момент,  втихую скрутил торговца – тот даже не сопротивлялся -  и пристроил его в канаве за отхожим местом.

Теперь никто, кроме меня, не претендовал на  тележку, доверху нагруженную разнообразной посудой: горшками, мисками, плошками. Завладев всем этим имуществом, я теперь ничем не отличался от прочих посетителей Обители Теней.

Любопытства ради я повертел в руках толстобокую чашку. Добротно сработано, но… без души. В самый раз, чтобы разбить и не пожалеть. Ни тебе узора, ни росписи. Неужели Тени довольствуются таким вот? Орден-то, вроде, не бедствует…

* * *

Едва дверь «Пьяного свина» со скрипом затворилась за моей спиной, я испытал облегчение: смрадный воздух, смрадные взгляды, смрадные мысли завсегдатаев отрезало от меня серой завесой уличной пыли.

Я подкатил тележку к крепости, склонил пониже голову и забормотал фразу, которая тут, кажется, служила и приветствием, и выражением благодарности, и даже для крепкого словца употреблялась.

Караульный сплюнул под ноги стебель какого-то растения, который он  тщательно пережевывал, пока я изливал славословия вечной серости, и лениво поцедил полагающееся:

- Серость да пребудет вечно…

Он внимательно осмотрел меня с головы до пят – я мысленно взмолился Богине, чтобы подвешенные вдоль спины на ослабленном ремне ножны не слишком выпирали из-под мешковатой плохо сидящей рубахи и запыленного плаща.

- А что, серый брат, хорошо торговлишка-то твоя идет? – похоже, караульный был в настроении поболтать. И мне это совсем не нравилось. Не хотелось сморозить какую-нибудь глупость и вызвать подозрения.

- Да как у всех, - осторожно ответил я, уяснив за проведенное в городе время, что выделяться из толпы считалось тут тяжелейшим грехом.

- Значит, так себе, - караульный сказал это таким тоном, что я не понял, сочувствует он или радуется за меня.

- Да-а-а уж, - как можно неопределеннее протянул я. К счастью, караульный не ждал от меня большой изобретательности в поддержании беседы. Скорее, ему самому хотелось  излить душу первому встречному. Оказывается, болезнью под названием «скука» страдают служивые  всех миров. Во всяком случае, местный ничем не отличался от довбужских.

- Эх, везет вам, горожанам… Все за вас Серый Орден делает: и о хлебе насущном заботится, и от врагов защищает, и даже души ваши от еретического искуса бережет!

Я подтверждающе покивал головой, изображая преданность и благодарность Ордену.

- Во! – мой собеседник со значением поднял палец. – А вы не цените. Все норовите нажиться на нас! Цены на свое барахло ломите! А ты думаешь, монахом-Тенью легко быть, а?

«Значит, духовно-воинский орден? Одна-ако!» - что-то в этом роде я и подозревал,  и тем приятнее было получить подтверждение справедливости своих догадок.

- А что, - рискнул я подначить караульного, - вы ж не пашете да спину в мастерской не гнете.

- Да что б ты понимал, в монашьей жизни-то! У нас свои тяготы, - он  с преувеличенно тяжелым  вздохом упер свою палку (или все же посох?) концом в землю. – Вот ты говоришь, спину гнуть. А ты пробовал вот так, как я, в карауле стоять? А?

Стоять в карауле я, разумеется, пробовал, и еще как, но сообщать об этом  Серому монаху не собирался, и поэтому мотнул головой.

- Молчишь? То-то. А ежели выпадет кому стражу нести в аккурат когда Магистр изволит в блаженной серости своей нас  посетить, тогда вообще хоть вешайся! Если б не многоцветье, душе за такое обещанное,  я б, знаешь, вот прямо завтра бы и повес…

- Магистр? – перебил я разговорчивого караульного, припоминая все, что знал об устройстве монашеских орденов у себя на родине. – Это ты главу Ордена в виду имеешь?

- Да какой он тебе «глава ордена»?! Он тут вообще над всем глава! Пасмур наш, благодетель, Великий Магистр Вечной Серости! Ты откуда вообще такой взялся, Пасмура не знаешь?

- Э-э-э… - замялся я, - так ведь Великий, а ты говоришь просто: магистр. Мало ли какие магистры бывают?

- Хм. А ведь и впрямь, - монах-караульный запустил руку в свою шевелюру. – Но ты это… все равно… прикуси свой язык-то! Ишь, разболтался, бестолочь! Или в яму змеиную захотел? Яму-то недолго устроить! Хоть прямо завтра! А что, завтра хороший день для ямы: Великий Магистр как раз будет в Обители, вот и посмотришь на него напоследок! – он хохотнул, видимо, довольный своей шуткой.

- Ну, может и не из ямы, а хочется взглянуть на главного надо всем! – вздохнул я как можно простодушнее.

- Ну так за чем же дело стало? – смилостивился караульный. -  Приходи завтра утречком вот прямо на это место – и дожидайся. Если повезет, увидишь Великого Магистра.

- А как он выглядит-то? Не спутаю я его с кем? Небось, много народу-то в Обитель ходит…

- А вот как выглядит он, этого заранее не скажешь, - принялся просвещать меня монах, раздувшись от гордости. – Я его трижды сподобился увидеть – и всякий раз по-иному он выглядел! Пасмур наш Великий – он мастер обличья менять. По одному и узнаем: по благости серой, что во взгляде и движениях  его сокрыта. Как увидишь, что в прохожем Серость Святая так и скукожилась – знай: это он!

- Серость да пребудет вечно, - только и оставалось вымолвить мне.

Поразмыслив немного и придя к выводу, что целовать руку монаху было бы слишком нарочитым жестом, я ограничился простым поклоном и покатил тележку внутрь Обители Теней.

* * *

Изнутри частокол, как я и предполагал, был укреплен земляной насыпью. К ней прижимались рядком кособокие постройки, видимо, хозяйственного назначения. Впрочем, некоторые из них вполне могли бы быть жилыми бараками – если бы нашлись люди, согласные обитать в такой тесноте и убогости.

Как бы в противовес этим сараюшкам, посреди просторного внутреннего двора возвышалось мрачное, угловатое здание, выстроенное, правда, из кое-как подогнанных один к другому серых камней. К стенам громадины лепились несколько башен, но ни одна из них не могла служить для содержания пленных: на окнах не было решеток, а стены были настолько неровными, что спуститься по ним не составило бы труда даже хромому или однорукому.

Именно вокруг центрального сооружения разворачивалась жизнь Обители. В распахнутые настежь двери то и дело вбегали какие-то люди, чтобы тут же выбежать назад и исчезнуть в толчее. Тесная площадка, примыкавшая к дверям, была  забита такими же тележками, как та, которую, стараясь объезжать стороной самые зловонные кучи мусора, вез я сам. Столпившиеся рядом торговцы приглушенными голосами восхваляли Вечную Серость и приглашали взглянуть на свой товар. Несколько облаченных в неизменно серые балахоны Теней неторопливо прохаживались меж телег, беседуя друг с другом и время от времени удостаивая своим вниманием  низко кланяющихся горожан. Проход в дальний конец двора перегораживала шеренга вооруженных посохами монахов.

Я пристроился с краю толпы торговцев, стараясь ничем не выделяться на их фоне, и исподтишка озираясь по сторонам. Где же темница?

Понять это, оставаясь на месте, было нельзя.

Я выждал удобный момент, и обратился к монаху, остановившемуся, чтобы повертеть в руках одну из моих глиняных мисок:

- Да святится Серый Орден! – тот милостиво кивнул, ожидая продолжения. – Видишь ли, серый брат, у меня есть один очень сложный вопрос…

- Ты можешь задать его, серый брат, - ответствовал монах, возвращая миску на место. – А неплохие у тебя плошки. Вполне себе этак… безликие…

Очевидно, последнее следовало счесть комплиментом, и я, сделав шаг к монаху, рассыпался в изъявлениях благодарности. Я говорил долго, прочувствованно, многословно – и к концу этого выступления уже стоял бок о бок с Серым, с таким видом, будто прогуливаться рядом с ним – самое естественное занятие для торговца посудой.

- Так о чем ты хотел спросить, серый брат? – поинтересовался монах, поигрывая посохом. – Говори, Серость услышит тебя.

- Видишь ли, есть у меня мечта… - я сделал паузу, незаметно направляя поступь своего собеседника в сторону непонятного назначения построек в дальнем конце крепостного двора. – Я возжелал посвятить себя вечному благосерому служению.

- Хочешь стать тенью? – проявил догадливость Серый. – Похвально, похвально! За чем же дело стало? Новичков ведь ежедневно на площади набирают. Приходи – да вступай в Орден.

- Да сомнения меня гложут, - проговорил я заунывно, увлекая монаха сквозь цепочку охранников дальше, к конюшням. Охранники, посторонившись и  пропустив нас обоих, вновь сомкнули шеренгу. – Не в искушение ли впадаю?

- Да какое ж искушение может быть в служении Серости?

- Как какое? Может, я выделиться захотел? Среди прочих? Все обычной жизнью живут, а я… - заглядывая в стойла, я вдруг увидел знакомую кобылу, мирно стоящую бок о бок с тонконогим долгогривым жеребцом серебряной масти.

- Гнедая!

- Что?! – удивленно переспросил монах.

- Седая, говорю, вечность! Ты принесла мне счастье! – Не знаю, Серость или нет, но кого-то из богов я определенно должен был поблагодарить: я не ошибся, в конюшне Ордена  и впрямь стояла лошадь Лирэи. К моему изумлению, никто даже не потрудился снять с бедного животного  упряжь или хотя бы ведуньину седельную суму. Значит, поблизости следовало искать и мою чародейку.

- Ответь мне, о серость, не греховного ли возжаждал я? – картинно протянув руки в направлении самой высокой крепостной башни, я еще раз пересчитал стойла, чтобы убедиться, правильно ля  запомнил, в котором из них держат лошадь Лирэи. – Не гублю ли душу свою я желанием таким!?

- Что ты! Да в самом Оплоте Безразличия, - монах кивнул головой в сторону возвышавшегося над площадью здания, - мало найдется Теней, более благосерых, чем ты, брат мой!

- О, благодарю, благодарю тебя! – припав к руке монаха, я тихонечко повернул его, направляя нашу экскурсию  туда, где виднелось последнее неосмотренное мной строение. – Не подскажешь ли еще, чем могу я лучше всего услужить Серости Святой? Или, как прежде,  тележку с посудой возить?

- Ну… Пожалуй… - Серый надолго уперся взглядом в землю, соображая, чем еще может заниматься торговец, кроме как с тележкой разъезжать.  - Это зависит от твоих умений. Чему научился – то и предлагай Ордену. Но запомни: никто в Ордене тележки не возит. И ни к чему нам разнообразие это! Можно в писари пойти, можно хозяйством заниматься, счета разбирать. Можно с посохом в руках на страже Серости стоять.

- Воинов-то, поди, в Сером Ордене больше всего, - ухватился я за возможность вызнать, насколько хорошо защищена Обитель.

- О да! Воины угодны Серой Вечности – почитай, чуть не каждая Тень носит боевой посох.

- Чем же они занимаются? С неверными сражаются? – предположил я, вспоминая, о чем болтала   Стефания, сидя в трактире за моим столиком.

- Бывает, и сражаются. А сегодня стерегут этих цветомерзких отступников!

- И много их?

- Еретиков-то? Двое всего, - Тень на минуту погрустнел. -  Зато каких! Видел бы ты их:  рожи страшные, глазищи так и зыркают, одеты - тьфу! Дрожь пробирает! Редко таких встретишь.

Я видел – по крайней мере одного, точнее одну, еретичку. Более того, я точно знал, что действительно, встречать мне доводилось нечасто… такую красоту. А пожалуй, и вообще не доводилось. Ни в поляндских землях, ни в приграничье, ни на родине…

Но вслух свое мнение высказывать, понятное дело, я не стал.

- Я, вообще-то, хотел спросить, много ли Теней стерегут еретиков? Надежно ли? А ну как те вырвутся?

 - Да не боись! – я впервые увидел, как житель серого города засмеялся. – Не сбежать им! Вон на воротах  в Обитель караульных два человека, да вокруг стен патруль ходит – по трое, а по ночам по пятеро монахов. Ну, и в самом каземате – во-о-он он, видишь? –  как положено, дюжина воинов стережет!

Мы приблизились к невысокому сооружению в два этажа, нижний из которых был почти до верхушек окон врыт в землю. От прочих построек Обители Теней его отличала основательность каменной кладки и присутствие на стенах следов штукатурки. По мере приближения к этому зданию я все отчетливей ощущал запах разложившейся плоти. 

- Да, точно, это Дом Горькой Доли, - пояснил монах в ответ на мой вопрос. – Тут у нас еретики содержатся. До казни, - он махнул посохом в сторону зияющей в земле ямы. – В яме змеиной!

«Сам уже догадался!» - подумал я, прислушиваясь к тихому шипению, доносившемуся со дна. Зловоние, кстати, шло оттуда же.

- Братья-дознатчики тут работают. И суд тут же вершится. И на казнь отсюда же ведут, - с видимым удовольствием перечислял мой проводник, не переставая тыкать посохом в сторону каземата. – Видишь, и мостки для публики новые к частоколу пристроили. О вас только и радеем… не цените… Старый-то помост, помнишь, небось, как упал, да народишко-то подавил? Нет? Не помнишь? Ну ладно… Так о чем бишь я? А да! Пусть смотрят: зрелище-то назидательное! А от нас не убудет… Вон, даже наклонным помост сделали, эк воздымается-то! Все для удобства горожан!

Не знаю, как горожанам, а мне лично возразить было нечего: то, что шаткие и даже на вид плохо склоченные мостки  и впрямь уходили ввысь почти до самой верхушки крепостного вала, было очень удобно. Прежде всего для тех, кто собирался покинуть Обитель, не спросив согласия Теней. Эх, сюда бы веревку покрепче – и…

Мы с монахом как раз совершили полный круг по двору. Единственное, чего можно было бы желать в дополнение к достигнутому, – это осмотреть каземат изнутри и разведать дорогу к камере, в которой содержали ритенийскую ведунью. Однако тут я был бессилен что-либо предпринять в одиночку.

- Спасибо за беседу, - почти искренне поблагодарил я, отыскивая глазами свою тележку. – Было очень познавательно. Непременно воспользуюсь полученными сведениями!

Монах пожал плечами и, бормоча что-то о блаженстве нежеланий и нежелании блаженства, пошел своей дорогой. Иронии моей он, кажется, не уловил.

Вечерело. Пора было отправляться к условленному месту встречи со Стефанией.

* * *

За моей спиной лязгнули, закрываясь, ворота Обители Теней.

Я задержался на некоторое время у крепостной стены, ощущая, как уходит напряжение, державшее меня все время, пока я находился  внутри. 

Что же, моя вылазка в логово благосерого Ордена обошлась без происшествий. Я увидел все, что было возможно, узнал достаточно, чтобы составить план высвобождения Лирэи из Дома Горькой Доли - ну и названия изобретают эти фанатики!

Хотелось верить, что Отец-Небо поможет нам побыстрее покинуть это кошмарное место. Я поднял голову, всматриваясь в зыбкое марево, которое заменяло тут светлый небесный лик. Нет, ничего родного или знакомого в нем не было. «Неужели Стефания права, и это – еще один мир, в котором мне суждено побывать?»

Словно в ответ на мой вопрос, в вышине появилась крошечная темная точка, приблизилась, принимая очертания большой хищной птицы. Определенно, ничего подобного я раньше не видел. Темно-фиолетовые перья топорщились иглами, острые когти на лапах видны были даже с земли… А голова… Показалось ли мне, что у нее было человеческое лицо? Птица сделала несколько сужающихся кругов над городом и с пронзительным криком скрылась из виду.

- Эй!

Наблюдая за небывалой птицей, я не сразу заметил приблизившуюся ко мне женщину. Лицо ее  скрывали запыленные, свисающие спутанными  прядями волосы. Но голос был громким, требовательным: под стать жилистой мужеподобной фигуре и резким манерам.

- Прости, серая сестра, задумался. Ты ко мне обращаешься?

- К тебе, к тебе! – прокаркала баба. – Что, распродал посуду? Ну так деньги давай!

- С какой стати? – не понял я.

- Чего-о-о? – угрожающе надвинулась на меня «серая сестра». – Решил себе оставить? Не выйдет!

За нашей перепалкой наблюдали тоскующие у ворот караульные-монахи, поэтому я постарался как можно миролюбивее улыбнуться:

- Я бы с радостью отдал тебе деньги, женщина, если бы они у меня были. Только скажи, пожалуйста, почему бы тебе не просить милостыню у кого-нибудь другого?

- Милостыню, говоришь? Женщиной меня называешь? – яростно зашипела баба, выпячивая богатырских размеров грудь.

- Прости, серая сестра…

Но та меня не слушала.

- Нет, серые братья и сестры, - обращалась она уже к небольшой толпе собравшихся поглазеть на уличный скандал зевак, - нет, ну вы слышали? Слышали?

В толпе раздались одобрительные возгласы. Кое-кто даже присвистнул.

- Он предлагает мне милостыню просить! Мне! Своей жене!

Так. Дело принимало неожиданный оборот.

- Да я ее впервые вижу! – последовав примеру воинственной бабы, я тоже обратился к горожанам. – Что она несет?!

- Это посуда моего мужа, - раздельно проговорила она, достаточно громко, чтобы ее голос был услышан  на самой отдаленной окраине города, и указала на содержимое моей тележки.

- Это так, - подтвердил кто-то из толпы. - Все знают, что ее муж торгует горшками!

– Это тележка моего мужа, - с соответствующим жестом продолжала женщина. -  Моего мужа нет ни дома, ни в Пьяном свине. Значит, это, - она тыкнула пальцем мне в грудь, с нажимом произнося заключительные слова, - мой муж!

Крыть мне было нечем. Возражать сейчас, на виду у столпившихся горожан, готовых подтвердить каждое слово скандальной бабы, - значило навлечь на себя подозрения Серых Теней. Я молчал, слушая ропот толпы и мучительно соображая, как отделаться от новоявленной «женушки».

Как ни странно, помощь подоспела оттуда, откуда я ее никак не ожидал.

- Что же ты смущаешь благолепие серое своими криками, серая сестра? – за моей спиной возник тот самый монах, который водил меня по Обители. Собравшиеся горожане дружно, как по команде, согнули спины в низком поклоне. Слегка замешкавшись, склонился и я. Тень обращался теперь к толпе. – А вы что галдите в святом месте? В яму захотели? Обитель готовится принять  в своих стенах  самого Великого Магистра Пасмура, а для этого Серым Теням покой нужен! Расходитесь, серые братья и сестры! Расходитесь!

Подкрепляя его слова, из ворот вышли, сжимая в руках свои суковатые посохи, с десяток боевых монахов.

Сообразив, к чему клонится дело, народ начал покидать площадь. Тихонько улизнуть, воспользовавшись случаем, попытался и я. Но не тут-то было! За руку меня крепко держала  хмурая и еще больше разозленная полученным выговором баба.

Стоило мне попробовать незаметно  вывернуть руку из ее цепких пальцев, как она тут же набрала в грудь побольше воздуха, намереваясь вновь разразиться возмущенными криками. Пришлось покорно последовать  за ней.

Мы пробирались по узким запутанным улочкам. Бабища одной рукой волокла за собой тележку с посудой, другой крепко сжимала мой локоть – и перла в одном ей ведомом направлении. За нами увязались двое или трое зевак и один из Теней.

Был у нас и еще один провожатый: поднимая голову, я всякий раз замечал  кружащую в  вышине над нами странную птицу – ту самую, с женским лицом. Странно, но видел ее, похоже, только я один: местные, кажется, вообще никогда не смотрели вверх. Никто из них не проявил интереса к тому, что делалось в небе над городом даже тогда, когда птица издала пронзительный крик: он до того напоминал человеческий хохот, что я ощутил, как  вдоль спины повеяло холодком. «Если она еще и заговорит человеческим голосом – не удивлюсь, право же», - подумал я.

Плохо ориентируясь в пыльном однообразии здешней архитектуры, я уже давно потерял счет закоулкам и тупичкам, которые мы миновали. Ясно было одно: мы приближаемся к городской окраине. Действительно, очень скоро в просветах между убогими серыми хижинами показались поля, а количество шатающегося по улицам народа резко уменьшилось.

Сообразив, что другого шанса мне может не представиться, я резким движением вырвался из рук женщины, отшвырнул прочь опостылевший мне серый плащ, и, пользуясь замешательством не ожидавших от меня такой прыти провожатых, выхвалил меч.

- Стойте где стоите! – я повращал клинком, демонстрируя, что пользоваться  оружием умею в совершенстве. – Первый, кто приблизится, попадет на свидание с Вечной Серостью!

Намек был понят, и рвения остановить меня никто из присутствовавших не проявил.

Баба, как и следовало ожидать, тут же заголосила. Но мне было на это уже наплевать. Птица над головой зашлась истерическим хохотом, и сгустившиеся сумерки услужливо скрыли меня в своей утробе.