Глава9 Побег

СТЕФАНИЯ

Выбралась я из города достаточно легко. Попадавшиеся по пути  серые монахи с длинными посохами  не обратили на меня никакого внимания: я выглядела так же неопрятно и серо, как и все местные красотки. Жаль, кожаную ленту со лба пришлось оставить в седельной суме, а без нее я чувствовала себя не слишком уверенно, ведь она напоминала о моей принадлежности к Белой стае.

Но, едва очутившись там, где меня никто не мог видеть,  я скинула серые одежды.

- Обрыдли! – ругнулась я, скатывая мешковинные порты и рубаху в тугой узел.

До рощицы, где мы спрятали лошадей, я добралась в полной тишине: мне удавалось сохранить внутреннее спокойствие, и оно помогало мне продвигаться вперед без происшествий.

Белогрив увидав меня, тихонько заржал  и, оторвавшись от пережевывания сухой травы, подошел.

- Ты мой хороший, соскучился…

Я положила руку ему на лоб и передала  чувства, что испытывала: радость от встречи и безграничную любовь.

Конь воеводы из врожденной лошадиной деликатности не обращал на нас никакого внимания.

Достав из дорожной сумы пояс с кинжальными ножнами, я застегнула его  на бедрах и, чтобы не скучать в ожидании воеводы, принялась собирать сухостой для костра. Тем более, что кое-что для похлебки я позаимствовала с принадлежащего кому-то из Серых чахлого огорода, а душистые травы, пригодные для походного обеда,  всегда лежали в суме.

Костер я разожгла при помощи огнива, магия огня не удалась. Давно бы пора было убедиться, что все:  не ведунья я теперь -  ан нет, надежда не гасла!

Я наблюдала за дымом, который полз над верхушками местной растительности, совершенно неотличимый от красок здешнего неба.  Дым извивался, рассеиваясь непроглядном мареве ночи. Вдруг в мутных клубах я заприметила темную точку, которая приближалась,  увеличиваясь в размерах.

«Неужто птица!» - обрадовалась я. Кому, как не служителям Неба, восхищаться этими существами? Они с рождения благословлены Отцом, и парят в вышине, воспевая своего создателя.

Забыв обо всем на свете, я следила за полетом прекрасного создания. По мере приближения, птица становилась все больше и интереснее. «Странно... Что-то клюв короткий… не видать… Да и оперение на голове какое-то  белесое…»

Наконец, я разглядела ее достаточно хорошо  и не поверила своим глазам: птаха мало того что имела цвет оперения прямо-таки карнавальный, так у нее еще и торс человеческий был! Существо – птицей назвать ее у меня не поворачивался теперь язык - приземлилось с другой стороны костра, в паре метров от меня.

- Признаться право мне дано,
 Что вы утратили весло,
Но боги дали вам найти
второе на своем пути!

Стихи звучали в точности как те, которые довольно часто звучат  в моем сознании.  Неужели я все это время слышу голос этого… существа?

Я вглядывалась в это странное сочетание  птицы и человека: росту она была не маленького, с меня, не меньше. Лицо ее было похоже на женское, но могло бы и миловидному юноше принадлежать. Мне даже на какое-то время пришла в голову мысль, что создание это бесполо и совершенно не принадлежит к миру материи. Дотронься -  и исчезнет, рука чиркнет по воздуху, и все,  нет чудо -птицы…

- А по-простому говорить ты умеешь? Не всклад чтобы, по-человечески?

- А чего ж не мочь, могу! – ответила птаха и как-то странно улыбнулась. –  Ведь по-человечески и человеку бы не мешало поучится, – она подмигнула мне синим как сапфир глазом и продолжила, – А вот ты по-человечески умеешь?

Меня это задело:

- Ну я ж с тобой и так, словно с гостем дорогим. Видишь, палкой не гоняю, а могла бы закричать: «демоны!»  - да и дубиной тебя по головушке.

- Вот видишь! Понимаешь, значит. А палкой по голове и я могу, только словесно. А это больнее… Или ты отрицаешь имманентность бытия боли?

Я проигнорировала этот философский вопрос, и задала свой:

- Ну и чему же я обязана визитом… Э-э-э… Как мне звать тебя, мудрое и велеречивое  создание?

- Зовут меня, девица, по-разному: кто Сирином, кто Алконостом, а ты вообще можешь меня  Жар-птицею звать! – она вдруг с огромным интересом принялась рассматривать собственное ярко-сиреневое оперение.

- Отчего такое благоволение? Вот так запросто: Жар-птица? Не много ли чести, для меня-то? – я лукаво прищурилась, включаясь в ее игру. Собеседница мне все больше и больше нравилась.

- Это не честь, это симпатия, - ответила Жар-птица, словно поучала несмышленого ребенка. -  Те, кто неразрывно связан со мной потоками силы, могут слышать мой голос. И они все могут вот так запросто со мной. Но я люблю, когда меня Гамаюном кличут, ласково... - вдруг засмущалась моя собеседница, оставляя свой назидательный тон.

- Ну Гамаюн -  так Гамаюн! - хохотнула я. - Так за чем прилетела, Сказительница крылатая?

- Ну так, - поперхнулась она. – Не знаешь, что ли? Не догадываешься?

Я отрицательно покачала головой.

- Нет, ну и люди пошли! Сказок не читают, легенд не знают! Гамаюна – и то узнать не могут! Рассказать все, что о грядущем знать захочешь, - зачем же еще такие, как я, являются людям? Пользу принести, словом мудрым одарить! Хоть и зря, наверное, являются-то… Не ценят они, люди, не благодарствуют…

- А если я не хочу? Ну, знать будущее? – я с хитрым интересом смотрела на птицу – Мне, может, не интересно вовсе, я в покое пребываю, и, значит, любопытствовать мне нечего.

Теперь хохотнула вещая птица:

 – Что, правда? Ну, это лишь подтверждает, что моя правота – объективное сущее в смутных трансценденциях субъективно существующего!

Гамаюн помолчала, ожидая, пока я перестану моргать в бесплодных попытках переварить сказанное ею.

- А узнать способ, как домой попасть, -  не интересно?

Путь домой, естественно, узнать было ох как интересно! Но выдавать этого я, ребячась, не хотела. Впрочем, существовал старый, как мир, способ узнать желаемое, не одалживаясь у того, кто сообщит его тебе.

- А давай загадки друг другу загадывать? Отгадаешь мою - расскажешь способ, а ежели нет -  полетишь своим путем, оставив в неведении.

Гамаюн отчего-то возрадовалась, захлопала крылищами.

- Очень хорошо! Загадки! – птица задорно взъерошила перышки на груди. – А я-то уж думала: все, перевелись пытливые умы среди людей! Хотя нет, вру… был же еще тот коротышка шерстопятый, в пещерах-то… А так, кроме него, со времен Сфинкса…

- Со времен кого? - переспросила я, недоумевая, при чем тут свиньи. 

- А, забудь, - отмахнулась Гамаюн.  – Давай состязаться в уме да сообразительности! Такие, как я, знаешь, как ими отличаются? От других?

Я кивнула, едва успевая следить за поворотами ее мысли.

 - Но только загадку я загадаю, отгадаешь ее  -  поймешь, как путь-дорогу назад сыскать. А нет – так не обессудь. Идет,  ведунья Стефания?

Задаваться вопросом, откуда Гамаюн знает мое имя, я посчитала глупым занятием. Поэтому я, не торопясь, обошла костер, помешала  по дороге свой суп, встала  рядом с вещуньей  и  кивнула:  мол, можно начинать.

И человекоптица начала:

- А скажи мне, ведунья Стефания,
Существует ли время, которое не идет?
Как научиться летать, потеряв крылья?
Как воспользоваться силой, которой нет?
И как разбудить того, кто не знает, что спит?

Умолкнув, Гамаюн подмигнула, и вдруг без предупреждения  взмыла в воздух!

- Эй! Эй!  А ответ?! - Закричала я, опешив от неожиданности.

Но я лишь внутри себя услышала ее смех. «Вот, -  думаю,  - зараза! Разве ж так вежливо, собеседников покидать?»

 Я одернула свой плащ, отряхнула форму Светоградских стражников.

Постояла, глядя в пасмурное, беззвездное небо, не зная, чем бы еще заняться… И вдруг услышала шорох.

Внутри все сжалось в тугую пружину, я выхватила кинжалы, сделала пару шагов, отходя от освещенного костром участка, и стала ждать.

- Стефания, можешь спрятать оружие, это я… -  услышала я голос воеводы, ну, а потом и увидела, как он аккуратненько, тишком  проскальзывает между сухих веток. Специально, что ли, зашуршал  перед этим, чтобы меня предупредить да дать время с лица стереть все, что не для посторонних предназначено?

- Ратияр! - взвизгнула я, едва  ли не бросившись к нему на шею от радости.

Заметив, как он потягивает носом в сторону котелка, я налила ему в миску щедрую порцию похлебки.

РАТИЯР

  Я сидел возле уютно потрескивающего костерка и с удовольствием поглощал похлебку, которую сумела изготовить ведунья из позаимствованных на чьем-то огороде овощей да трав, извлеченных из недр ее походной сумы.

Наступившая ночь мало отличалась от серого, тусклого дня. Ставшая уже почти что привычной полумгла этого мира слегка поменяла густоту – и все. Ни звезд, ни луны, ни ветерка. Марь над головой – и все.

Костер, котелок, мирно пофыркивающие лошади неподалеку… Все это создавало подобие уюта и навевало мысли о доме, которого, впрочем, у меня никогда толком и не было. Разве гридница в Довбуже – дом?

В мои мечты вдруг решительно вклинилась Стефания.

- Ратияр? Ратия-ар!

Она в очередной раз всплеснула руками, вновь принимаясь за свое:

- Ну что же мы сидим тут? Эти Серые – они же не будут ждать! Они же сунут ее и этого второго еретика прямо в яму со змеями – и все! А мы…

- А мы сейчас решим, что нам делать, все обдумаем, - прервал я ее возмущенные возгласы, -  и после этого поспешим на выручку твоей Лирэе.

- Моей? – Аня лукаво сощурилась. – Ну, моей, так моей. Спорить с тобой, воевода, я не буду. Вот только кажется мне…

- Ты не рассуждай, - похлебка кончилась, и я протянул миску за новой порцией. – Не о том речь, что там тебе кажется. Ты думай давай! Просто так нам Лирэю Орден не отдаст. Значит, придется либо силой, либо хитростью. Сил у нас, - я обвел взглядом тонкую фигурку девушки, - маловато. Следовательно, нужно  обмануть всю эту их благосерую братию.

Стефания задумалась, на минуту замерев в неподвижности, подобно изваянию. Я тоже принялся размышлять о слабых местах Обители теней. Рискнуть и напасть на монахов в тот момент, когда пленников выведут из тюрьмы, чтобы вести на казнь? Отвлечь их чем-то?

Ведунья вдруг встрепенулась – я уже, кажется, начал привыкать к резким переходам в ее поведении – и затараторила:

- Давай скажем им, что у нас секретный приказ от их князя? Ну, чтобы они немедленно прекратили борьбу с ересью и отменили казнь?

- Что-то не слышал я, чтобы тут хоть кто-то о князьях упоминал. Хотя…

Мы со Стефанией, умолкнув, уставились друг на друга.

- Ты думаешь о том же, что и я? – просияв, выдохнула девушка.

- Если ты о Магистре Пасмуре…

- Точно! Никто же не знает, как он выглядит, так?

- Но зато все ждут завтра его появления, и если мы успеем провернуть все до его приезда, то… - Я задумался. – А знаешь, это может и сработать!

- Так, - вновь принимая обычный самоуверенный вид, взялась распоряжаться Стефания.  – Значит, я буду писарем Магистра. А ты  - переоденешься Пасмуром, и мы…

- Постой-постой! – осадил я ее прыть. – Нельзя мне Пасмуром.

- Это почему же?

Аня отобрала  у меня опустевшую миску, я вздохнул, заглянул в котелок в надежде обнаружить что-нибудь хотя бы на дне. Надежда не оправдалась, и я снова вздохнул.

- Так почему ты не можешь изображать Великого Магистра?

- Ты что, не слышала, что я тебе рассказывал? Да меня в этой Обители чуть ли не половина монахов в лицо запомнили.

- Да… Незадача. Как же я-то Пасмуром-то прикинусь? Я ведь женщина.

- Но ты ведь упоминала, что он и в женском обличии являлся? Или можно юношей тебя нарядить. Косу обрежем, и…

Косу свою резать Стефания, впрочем, не дала.

«Вдруг мы там встретим кого-нибудь», - заявила она, повязала на лоб тонкий кожаный ремешок и принялась рассматривать себя в маленькое зеркальце, извлеченное из походной сумы.

О, женщины!



СТЕФАНИЯ

Наутро мы были сосредоточены на сборах. Авантюра! Это слово будоражило кровь.  Я, стараясь успокоить волнение, обсуждала прелести здешней природы:

- Ну что за мир такой странный! Утро от вечера не отличить!

- Твоя правда, Аня, – отвечал мне невозмутимо спокойный воевода. – Не отличить.

Полное отсутствие волнения в его голосе заставляло меня возмущенно  фыркать и без толку бродить по поляне. Я то и дело подходила к Белогриву: то похлопать по холке, то приложится щекой к его благородной морде.

Наконец, я  натянула на себя серый балахон, увязала волосы так, чтобы они не выбивались из-под капюшона, зачерпнула с земли пригоршню пыли и слегка вымазала ею себе руки и одежду. Поколебалась – и припорошила румянец на щеках.

Бросив взгляд в зеркальце, я осталась совершенно довольна собой: на меня смотрело понурое сердитое лицо не то мальчика-подростка, не то изможденной горестями жизни женщины. На цветущую и привыкшую радоваться жизни ведунью Стефанию не походило совершенно.

- А ты чего спокойный такой? Чай, не на прогулку идем! – обратилась я к воину.

- А я на то и воин, чтобы свои эмоции под контролем держать. Тебе бы тоже не помешала такая наука.

Я принялась остервенело распинывать угли нашего костра.

- А ты за меня не бойся. Успокоюсь… со временем. Вот как пойдут уже события, которых я жду, там и успокоюсь…

Ратияр в ответ хмыкнул, внимательно проследил взглядом за полетом очередной головешки, но ничего не сказал.

Он  поднял с земли серое одеяние, которое служило ему ночью подстилкой, и стал  крутить его в руках, прикидывать на себя так и этак, не понимая, где у этого шедевра портновского искусства перед, где зад... В прошлый-то раз я ему помогла с премудростями этими справиться... Как он там сказал? «На доспех не похоже?» Ну, что же, действительно, не доспех.

Я краем глаза наблюдала за его мучениями  и про себя посмеивалась.

Наконец, просунув голову в самую широкую прорезь, он нашел отверстия для рук. Одеяние мешком висело на воеводе, который, несмотря на силу и выправку, не отличался дородностью сложения.  Множество всяческих вязочек болтались со всех сторон. Край балахона волочился по земле. Вот тут-то я уже совершенно не могла сдержатся, и уже открыто захохотала, приговаривая:

- Ой, ну до чего ж воины-то у нас измельчали! С десятком врагов справится можете, а вот всего с одним балахоном -  слабо!?

Ратияр почему-то разнервничался, помянул какие-то «бабские штучки» и, дернув со всей мочи очередной  непослушный шнурок, оторвал его напрочь!

- Эй-эй! - Подскочила я к нему и принялась помогать. – Эдак ты нам всю маскировку изорвешь!  Такой спокойный был, и что же тебя ма-а-аленький шнурочек так нервничать заставил? Нехорошо… Не по-воински… Не внушает мне теперь доверия ваша наука о спокойствии.

Ратияр послал меня один из своих самых свирепых взглядов исподлобья, я попыталась сделать вид, что о-о-очень испугалась,  и тут уже мы оба так и покатились со смеху.  Потеплело у меня на душе, а глядя в ясные синие глаза Ратияра, увидела я в них такое же тепло. Это возникла между нами связь дружеская; я, как ведунья, очень четко почувствовала ее.

* * *

По дороге к воротам Обители Теней мы шли уверенной походкой, и я, вживаясь в образ Великого Пасмура, нарочито громко поучала своего «писаря»:

- Благодать-то кругом какая! Не одной лишней красочки! Только Вечная Серость  и равновесие. Изведем яркость еретическую под самый, так сказать, серый корень! Пробьем дорогу Истиной серости!

Я долго продолжала изголяться в том же благосером духе. Вокруг нас собралась изрядная толпа восторженно-почтительных слушателей. И некоторые благоговейно шептали: «Пасмур, Пасмур… к нам… Счастье то какое!»

 - Благословляю вас, братья мои, своей Непроглядной Серостью! - провозгласила я уже около самых ворот крепости.

- Эй, служивый! Открывай ворота, бездельник! - скомандовал Ратияр тоном, не допускающим возражений.

Не сработало.

- Да кто вы такие, чтобы ради вас ни свет ни заря ворота отпирать? – донеслось до нас недовольное  заспанное сипение.

- Ты что, не видишь: сам Великий Магистр Пасмур судить еретиков приехал! – раздались сразу несколько голосов из толпы.   

  - Господин Пасмур…

Серые Тени засуетились и, чуть ли не сталкиваясь друг с другом, кинулись открывать ворота.

Послышался скрип, лязг чего-то железного, сдавленные возгласы и ругань. Через несколько минут ворота были распахнуты перед нами. Последовали долгие и утомительные поклоны, лобызания рук...

Караульные монахи, демонстрируя свое рвение, выстроились в не слишком ровную шеренгу.

-  Да мы чтим! Да мы радеем! Не признали спросонок, не гневайтесь, господин Великий Магистр!

Я нахмурилась, изображая крайнее недовольство задержкой.

- А ежели  пока вы тут просыпаетесь, еретики  свои идеи яркострашные по всему городу разнесут!?

- Да у них там, в Обители, никакой благосерости не осталось, - крикнул кто-то из народа, - Только на тебя, господин Пасмур, вся и надежда!

- Ну, с этим мы сейчас разберемся, осталось у них там что или не осталось...  - проговорила  с достоинством я, входя внутрь крепости. Ратияр последовал за мной.

А в городе тем временем началось настоящее столпотворение. Казалось,  все жители до единого высыпали на привратную площадь поглазеть на своего кумира.

Мной овладел актерский азарт и я, поднявшись на башню, в которой обычно маялись бездельем дозорные,  принялась благословлять  падающих передо мной ниц горожан.

- Будьте счастливы в Серости своей непомерной!

Покончив с этим занятием,  я, не теряя своего настроя, закричала на ожидающих моих распоряжений Теней:

- К допросу-то вы все подготовили, серая братия?! А то проверю – ух!!! – и рубанула рукой воздух.

Монахи побледнели, из шеренги выступил вперед лысый тучный мужик, склонился в поклоне и забормотал:

- Готово, Господин Пасмур… Не вели казнить… Все чин по чину,  все в лучшем виде сделали!

- Проводить нас с писарем в допросную!



ЗЛАТОБОР

По волнам ты бежишь, в глубь морскую спеша,
Пена грива твоя, твои ноги вода.
Уносясь по волнам в предрассветную даль,
Скачешь ты по воде, словно это хрустать.

 Радостный мотив песенки, которую на моей родине матери поют детям, разгонял тюремное уныние. Затылком я чувствовал холод каменных стен, нос улавливал запах сырости и тонкий аромат духов, исходивший от Лирэи. Я различал в нем ноты свежих трав, и меня уносило воспоминанием в родные края. Море… Золотистые пляжи, островки мягких водорослей... Мы, еще мальчишки, задумали поймать морского коня, вооружившись только неумело скрученным арканом.

 Мы затаились за песчаными холмами. Ожидание затянулось, и поэтому, заскучав, я спросил у своего лучшего друга Лара, есть ли у него дама сердца. У нас, мальчишек, считалось особым шиком вести «важные разговоры»  и вообще как можно больше походить на взрослого.

- Ну... - протянул Ниэллар, – родители уже выбрали мне невесту, из семьи Торрочини. Правда, мы еще не виделись. Но, клянусь Стихиями, если она мне придется не по душе, я ни за что не буду жениться! Я сказал - я мужчина! – мой друг ударил себя в грудь кулаком, подтверждая серьезность своих слов. Он помолчал, наслаждаясь произведенным эффектом. – А у тебя, Златобор? Есть невеста?

Вопрос меня смутил, потому что дамы сердца у меня не было, и родители не искали для меня «подходящую партию», объясняя, что в свое время судьба найдет меня сама. И эти слова превратились для меня в мечту... Подростком я настолько поверил в это, что молодая кровь, требующая пламени чувств, нашептала мне сокровенные слова:

 Заперта дверь, но не рвется струна  -
Та, что пронзает пространство и время,
Та, что зовется  любовью вселенной…

Напротив меня на полу, прислонившись спиной к стене,  сидела Лирэя сидела и, прикрыв глаза, слушала, как я пою.

Я призываю и знаю: придешь,
Бурным потоком в меня ты войдешь,
То, что должно быть, с собой принесешь.
Дева, что нитью любви суждена
В вечности мне, от начала времен…

Я тихо напевал сотни раз повторенные  со времен юности строчки, песня лилась из самых сокровенных тайников души.

С детства мне снится один только сон,
Как ты стоишь, глядя в даль за спиной,
Я сознаю, что ты рядом со мной,
Хочу повернутся  - тебя уже нет…
Только в пространстве оставила след…

- Прекрасная песня, – проговорила ведунья, не открывая глаз, – Это мотивы твоей родины?

Там где стекаются времени реки,
Сладкие грезы сбываются эти.
Дева прекрасная, сильная, страстная –
Мира создание, дочь мироздания,
С темной копной непослушных волос,
Взглядом решительным, с белой душою
Вот, наконец, ты стоишь предо мною!
Вижу лицо твое, и понимаю,
Кто ты такая.
Тебя я узнаю…

- Спой еще… - попросила Лирэя, когда последний отзвук моих слов затих в пыльном воздухе темницы.

Я кивнул и  запел о бескрайних пляжах, омываемых морскими волнами. О богах, что живут в глубинах безбрежного океана, о буйном ветре, играющим с шаловливыми  волнами. О том, как мы, грифоны, любим резвиться в его сильных вибрирующих потоках.

-Среди солнечных бликов  парим в вышине,
Сквозь прозрачные воды мы видим на дне,
Как резвятся морские народы.
Их хвосты серебро, голоса их струна,
И стремительно бьется морская волна
О дворцовые своды.

Лирэя уносилась чувствами к берегам моей родины,  которых никогда не видела, но которые творили перед ее мысленным взором ее воображение и моя песня.

Чародей Ниээлар в сеть русалку поймал,
Красоты неземной, с бирюзовой копной
Дивных длинных волос…

Сквозь маленькое тюремное оконце все слабее пробивался свет, вечерело, и  наша камера погружалась в сумерки, мы могли теперь видеть лишь очертания друг друга. Что мне оставалось делать?

Петь.

-Дочь морского царя
Умоляла:  «Меня
Отпусти в благодатные воды!»
Но сказал Ниэллар:
«В сеть тебя я поймал,
Красоты я такой  никогда не видал.
Я тебя заберу,
Будешь только моя,
Сквозь большое стекло буду видеть тебя…
Каждый день ты позволь
Любоваться тобой…»
«Знай: Владыки морского любимую дочь 
Обрекать на неволю  - ошибка твоя!
Мой отец никогда не оставит меня»…

Песня оборвалась, словно волна в своем беге натолкнулась на гранитную скалу.

- А что было дальше с Ниэлларом и русалкой, - спросила, возвращаясь к реальности, Лирэя.

- Ему помог друг.

- И чародей получил свою возлюбленную?

- Да.

- Тогда спой об этом.

Я запел, хотя в глазах у меня засеребрилась морская соль.

- А Владыка Морской, потеряв свою дочь,
Взвился бурей, разгневался штормом,
И наслал он грозу в очень темную ночь.
Под дождем не страшна уже суша ему,
Он пришел отомстить…

Воспоминания нахлынули на меня с новой силой. И кулаки сами сжались от вновь переживаемых эмоций.

- Грустная и красивая песня, – сказала Лирэя.  – Но кто же победил: Владыка или чародей?

- Морской Владыка оказался более сильным волшебником, чем Ниэллар, вздохнул я. -  И в жизни, в отличие от песни, суша не была ему помехой. Ни ему, ни для его темных дел. И причиной их вражды была не только русалка. Она сама сбежала к Ниэллару от отца. Ее душа была такой же светлой, как душа Ниэллара-чародея. В жизни все оказалось гораздо трагичне, чем в песне.

- Трагичнее? Что может быть трагичного в любви?

- Любовь... Любовь - это всегда смесь сладости и горечи. Горечь принесла Ниэллару любовь к матери и сестре.

- Они умерли?

- Мать - да. А сестра... О том, что с ней сотворил Морской Владыка, песен не споют никогда. Ибо от таких песен только слезы и ненависть...

- Ты говоришь так, будто чувствуешь эту ненависть сам, - прошептала Лирэя, и глаза ее сверкнули в сумерках сапфирной  синевой.

- Да. И Любовь к другу... – я вспомнил лицо Лара  в тот момент, когда  сплетенное им самим заклинание настигло его.  - Тогда я не знал, что чудовищное заклятие, поразившее его, сотворил он сам. Я взмыл в воздух, я привел свою стаю… И Морские чародеи прокляли тот день, когда орлиные крылья грифонов затмили над их головами небо. Но это не помогло моему другу.

- Постой, что, Ниэллар - твой друг??? – возвысила голос ведунья.  – Тот, за которым ты  поспешил в этот мир? Так он тоже тут?

- Лира, ты удивишься, если я скажу тебе, что Ниэллар - это здешний Великий Магистр? Господин Пасмур?

Ведунья нахмурилась. Я понимал, что в этот момент она пытается осмыслить услышанное, и не мешал ей.

- Он забыл все, что было в его жизни? – произнесла она неожиданно.  -  Отрекся от себя истинного, стал таким... Этим чудовищем, насаждающим повсюду тоску и уныние?

- Всего лишь во сне! - вступился я за друга.

- Но мы-то с тобой не спим! Для нас это - реальность?

- Что такое вообще реальность? Ты можешь это сказать?

Лира некоторое время молчала, прикрыв глаза длинными ресницами.

- Вот если мы завтра не умрем в яме, а проснемся, и окажемся в своей постели, то  тогда я скажу, что все, что происходит прямо сейчас - это не реальность, а лишь сон, - проговорила, наконец, она.

- Боюсь, мы все же умрем, - выдохнул я, впервые, кажется, осознавая это.

- Тогда какая разница: реальность, мечта, кошмар?

Я не мог ответить на этот вопрос. Думаю, на него бы не ответил и Ниэллар, повелитель снов. Так уж работала его магия.

Так, в разговорах и пении, прошла ночь и наступило утро.

До нас донесся  громкий стук и топот торопливо бегущих ног. Забыв обо всем, мы с Лирэей подскочили к двери, я припал ухом  к щели между досками, стараясь понять, что происходит.

Лира осталась стоять у меня за спиной, поминутно повторяя: "Ну, что там? Что?"

Отчего-то мы оба были  необычайно взволнованны. Наконец возня за дверью прекратилась, заскрипели засовы. 

- Снова они? Оставят они нас в покое хотя бы перед смертью?! – побледнела  Лира, вцепившись мне в плечо.

Я аккуратно разжал ее пальчики, вспоминая, чему учил меня отец.

 «Помни, -  любил повторять он,  - не важно, насколько силён и многочислен  твой враг. Всегда есть шанс победить. Лиши его уверенности в себе, заставь сомневаться, путаться, паниковать. Так победишь, а, может быть, и спасешься. Помни это всегда!»

Серые монахи ввалились в нашу камеру.  Один из них преисполненным какого-то внутреннего ликования голосом  произнес:

- Сам господин Пасмур приехал вас дознавать, еретики! – последнее слово он выговорил, будто плюнул: морщась и тряся головой.

Остальные взялись подталкивать нас к выходу, что мне весьма не понравилось.  Чертовски захотелось превратиться в грифона и разорвать этих серых фанатиков, но я сдержал себя.

Лирэя шла в трех шагах впереди, и я видел, как она выпрямилась, стараясь казаться отважной, невзирая на обуревавшее ее смятение.

Я же обдумывал свою встречу с Пасмуром. У меня вовсю  разыгралось воображение. Я представил, как на глазах у всей честной публики перекидываюсь в грифона, все шокированы, особенно сновидец! Я хватаю его за шиворот, и стараюсь удрать со своей драгоценной ношей. Оставалось только наедятся, что ведунья сориентируется в ситуации и, воспользовавшись общей паникой, убежит. Я одернул себя. Не пристало дворянину даму в такой ситуации бросать! Эх… вот если бы пришли мне эти мысли еще в камере, я бы предупредил ее, чтобы прыгала ко мне на загривок. Двоих я вполне мог поднять в воздух  и скрыться в серых небесах. А сейчас…

Но что я скажу Ниэллару, чтобы он узнал меня   и услышал?! Самым логичным было бы назвать его по имени, но я уже  пытался это сделать, сразу в тот день, когда смог отыскать путь в его сновидение, но Ниэллар то ли меня не услышал, то ли уже совсем перестал помнить себя... И я оказался в этой тюрьме.

Тем временем мы нас завели в зал допросов, где нас ожидал мой друг.

 - Вот, господин Пасмур, честь по чести еретики перед вами, допрашивайте! Вонзайте этим нечестивцам в брюхо клинок истинной серости!  - эту пламенную речь тараторил один из серых теней и потирал руки, словно предвкушая славную потеху.

Я шагнул внутрь комнаты, набрав в грудь побольше воздуха, чтобы успеть выкрикнуть его истинное имя, и осекся.

  - Это не Пасмур!

Меня за рукав дернула Лирэя, давая понять, что я произнес это вслух!

Я видел перед собой чумазого человека с темно-карими глазами, держащего себя очень уверенно и надменно. Он, а точнее: она, поскольку незнакомец был женщиной,  могла бы обмануть кого угодно, но только не меня.  За спиной фальшивого Пасмура стоял крепкий воин, тщащийся изобразить из себя летописца. Он старательно размахивал серым пером и пергаментом, и командовал серыми тенями как заправский капитан.

«Что за маскарад?»

Я перевел взгляд на Лирэю. Она так выразительно смотрела на этих двоих, что нетрудно было догадаться:  она их знает, и уверенна, что ее пришли выручать.

РАТИЯР

Изнутри Дом Горькой доли – местная тюрьма – представлял собой нагромождение шатких лестниц, узких коридоров с низко нависающим потолком, крошечных комнаток непонятного назначения, по размерам больше напоминающих ниши для статуй, чем помещения, задуманные как обиталища людей.

Нас со Стефанией долго водили вверх и вниз по запутанным переходам, чтобы, совершив в конце-концов  почти полный круг, привести к окованной железом двери.

- Вам сюда, господин Магистр, - проскрипел простужено боевой монах из числа наших провожатых. – Проходите, там уже все для вас приготовлено.

Стефания кивнула и многозначительным жестом повела рукой. Правильно истолковав намек, монахи, угодливо кланяясь и не переставая бормотать что-то про честь, счастье и службу Великому Магистру, распахнули дверь.

Сделав шаг веред, Стефания вдруг застыла, как вкопанная, на пороге. Постояла так  несколько мгновений, затем медленно повернулась лицом к Теням. Брови ее были сдвинуты, глаза полыхали недобрым огнем.

Я почувствовал, что сейчас разразится буря. Интересно, что там такого могло быть, внутри?

Прежде, чем я успел остановить ведунью, она в жесте призыва вскинула руки к небу, но тут же уронила их, будто бы натолкнувшись на невидимое препятствие, и это словно послужило пусковым сигналом для ее гнева.

- Это кто ж вас такому обучил?! Кто надоумил? – голос девушки заметался по петляющим коридорам. Серые, сбившись в плотную кучку, уткнулись взглядами в пол и даже стали как будто меньше ростом. Мне и самому было не по себе от того пламенного негодования, которое прозвучало в ее голосе. Через Анино плечо я заглянул внутрь: большая, просторная комната была до  отказа заполнена разнообразными орудиями, при помощи которых одни люди весьма изобретательно причиняют боль другим. Я аж  присвистнул: мне доводилось бывать в прозекторской – но та коллекция инструментов не выглядела столь впечатляюще.

- Ну как же, Господин... Ты ж и обучил… И строго-настрого наказал еретикам спуску не давать! – вразнобой забубнили серые.

Это, видимо, напомнило Стефании о том, какую  роль она должна сейчас исполнять.

 – Ага. Значит, я. Помню, помню… Только вот забыл: а я проверял, как все это работает? Ну-ка, вот ты, лысый! Ты, ты! Иди-ка сюда! Сейчас мы на тебе-то испытания и проведем. А то еретики, они же…

Закончить я ей не дал: схватил за локоть и весьма чувствительно сдавил его, одновременно пытаясь успокоить Серых, бормоча:

- Господин Великий Магистр изволит гневаться на ваше нерадение… Серость у вас побледнела… в смысле, заярчала… Что же вы, серые братья, столько всего понапридумывали-то? Негоже это – многообразие такое творить! Два, ну три приспособления – и ограничились бы...

Не тут-то было! Стефания продолжала бушевать.

Монахи, моргая и сопя носами, принялись совершать такие движения, словно перестраивающиеся на параде солдаты. Каждый норовил отступить за спины товарищей, а те, оказавшись впереди, проделывали тот же маневр.

- Ты нас выдашь!, - прошипел я в ухо «Пасмуру».

Стефания, взяв, наконец, себя в руки, шагнула вперед, продолжая грозно покрикивать на Серых. Те, опасливо поеживаясь и втягивая головы в плечи, потянулись за ней. Я получил возможность осмотреться без помех.

Многочисленные стойки с разнообразными палаческими орудиями в строгом порядке располагались вдоль стен. По сторонам от входа: две длинные скамьи – не то для конвойных, не то для допрашиваемых. В углу стоял небольшой столик с приставленным к нему табуретом. Больше мест для сидения не было, и я подтолкнул ведунью к столику, сделав вид, что  передаю ей какой-то пергамент из своей сумы.

Нарочито медленно двигаясь, Стефания уселась, потянулась к стоящему на столе ящичку, по виду предназначенному для хранения писчих принадлежностей. Ящик оказался заперт. Заметив ее жест, один из серых ткнул пальцем в сторону вбитого в боковину стола маленького гвоздика, на котором болтался железный ключ. Стефания кашлянула, взяла в руки ключ, потеребила его и отложила  в сторону.

- Ну-с, - обратилась она ко мне. – Что  там у нас насчет новоявленных еретиков, а, писарь?

Я склонился в низком поклоне, пошарил в своей суме и подал ей еще несколько покрытых какими-то записями пергаментов.

Один из монахов, вытянув шею, попытался заглянуть в разложенные перед «Пасмуром» бумаги, но я вовремя пришикнул на него. Не хватало, чтобы кто-то из Теней ознакомился с содержанием наших «документов». В действительности, пергаменты эти лежали на подоконнике чьей-то хибары, мимо которой мы прошествовали нынче на рассвете - видимо, ее хозяин был писарем или счетоводом, – и были без колебаний  присвоены хозяйственной Анечкой.

- Любопытно, - протянула Стефания, делая вид, что внимательно изучает записи. – Ваш дознатчик был абсолютно прав: с этими еретиками нужно разобраться мне лично. Они настолько опасны, что…

Монахи, как один, согласно закивали головами – и не сдвинулись с места.

- Ну, что стоите? – прикрикнула на них девушка. – Кому говорю, еретиков мне сюда доставьте!

Спустя несколько минут ее приказание было исполнено.

На пороге комнаты стояли пленники: Лирэя из Ритерии, беглая ведунья, которую мой управитель Заслав Милованыч приказал доставить к нему любой ценой, и высокий беловолосый незнакомец, насмешливо кривящий губы.

- О, вот и еретики, - весело проговорила Стефания. Было заметно, что она взволнована: еще бы! Все шло  в точности так, как мы задумали.

- Это еще кто? – процедил сквозь зубы беловолосый еретик, кивая на переодетую ведунью.

- Кланяйся ниже, ибо перед тобой сам Великий и Блаженнейший Магистр Ордена Вечной Серости! – поспешил просветить его один из Теней.

- Это не Пасмур, - заявил вдруг еретик, не обращая внимания на то, что Лирэя, очевидно, узнав нас со Стефанией, принялась дергать его за рукав. – Я отлично знаю, как должен выглядеть этот, как вы выражаетесь, Магистр!

Я похолодел. Вот умник выискался! Неужели сейчас все сорвется…

- Да как ты смеешь, - краснея и приподнимаясь за своим столиком, раздельно выговорила Стефания. – Нет, вы видели, какую ересь насаждает этот проходимец?! Его речи опасно слушать всякому серопослушному брату! Оставьте нас одних!

Однако на этот раз монахи не торопились исполнять распоряжение «Пасмура».

Кто-то из них открыл рот, чтобы возразить, и я счел нужным вмешаться.

- Слышали? Господин Пасмур желает лично допросить пленных, - я взял со стойки одну из внушающих отвращение, покрытых подозрительными буроватыми следами, дубинок, и тем тоном, которыми привык командовать довбужскими дружинниками, добавил,   – Выполняйте!

Сообразив, что происходит нечто странное, беловолосый прекратил свои обличения и в молчании  наблюдал за моими действиями.

Понуждаемые моей дубинкой, монахи неохотно покинули комнату.

- Воевода? Ратияр? – прошептала Лирэя, едва я захлопнул дверь. Лицо ее в этот момент было таким… открытым и детским. А в глазах сплавлялись друг с другом облегчение и недоверие. Завороженный этим отливающим свежей лиственной зеленью взглядом, я  сделал шаг ей навстречу, но ритенийская ведунья  уже смотрела на Стефанию. – Просто не верится! И ты здесь! Какое счастье!

Ведуньи, словно родные, протянули друг другу руки, и завели безмолвную беседу двух близких душ, оставив меня в одиночестве размышлять над тем, почему глаза  Лирэи вдруг оказались зелеными. Я же ясно помнил: они были серыми! 


ЛИРЭЯ

 Вечером в камеру снова принесли очередную порцию чего-то, что местные, очевидно, считали пищей.

Решительные действия Златобора в прошлый визит тюремщика, видимо, произвели на того впечатление, и поэтому на этот раз, вместо того, чтобы швырнуть кусок на пол камеры, монах аккуратно поставил рядком перед нами две наполненные до краев миски. Не стану утверждать, что узников в Ритении или Поляндии кормят лучше, но у меня предложенные деликатесы определенно не вызвали даже намека на аппетит.

Осторожненько, двумя пальчиками, я отодвинула от себя угощение.

- Хоть вы и еретики, желаю вам напоследок узреть истину Серости, - напутствовал нас со Златобором монах-тюремщик, запирая дверь камеры.

- Какая трогательная забота, - прокомментировал его слова мой товарищ по заключению.

- Надеюсь, мы все же найдем более содержательное занятие на оставшееся нам время, - поддержала его я, изо всех сил стараясь не думать о том, сколько и чего осталось нам ждать.

Коротая ночь, Златобор принялся рассказывать о своей родине, о свершениях, войнах, предательстве, дружбе и великой любви, озаряющих жизнь могущественных магов, населяющих его мир. Он все говорил, и я даже не заметила, как речь его превратилась в песню, щемящую и трогательную, - песню о черноволосой отважной воительнице с сияющей Светом душой.

В свою последнюю ночь Златобор мечтал о любви.

Заслушавшись его, погрузилась в грезы и я.  Правда, так же отчетливо, как Златобор, представить того единственного, кто мог стать моей судьбой, я не умела. Да и не стремилась, полагаясь на промысел Богини: та, что одновременно Жизнь, Смерть и Любовь, не зря хранит свои тайны. Это знала я, знали и все женщины в моем роду.

Моя мать долго странствовала, прежде чем встретить моего отца. Родившись в Светограде, она и помыслить не могла, что обретет счастье лишь в далекой Ритении. Но судьба неотвратима: время пришло, и торжествующий огонь зажегся в ее душе. Это была любовь, способная породить дитя, наделенное особенной Силой.

В  моем роду все женщины были избранницами Богини, ведуньями, чья миссия состояла в том, чтобы служить орудиями Ее воли, восстанавливая нарушенные принципы и помогая свершиться предначертанному Ею. Вот только род этот готов был прерваться: похоже, мои одинокие скитания должны были окончится в этом безрадостном мире, забытом богами и, кажется,  лишенном даже проблеска надежды.

Златобор говорил что-то о том, что мир, в котором мы находились, - всего лишь сон. Если  так, то это был кошмар, не иначе. Тягучий, мертвящий: такой, какой мог сниться человеку, отрекшемуся от самого себя и отказавшемуся от борьбы.

Звучный голос Златобора меж тем сплетал в изысканную вязь грустной мелодии слова о чародее Ниэлларе, вступившем в борьбу с повелителем морской стихии – и потерпевшем сокрушительное поражение. Потеря любимой, трагическая гибель родных, отчаяние и боль стали уделом поверженного чародея.

Внимательно приглядевшись, я увидела, что глаза Златобора подернулись влагой.

- Ниэллар был твоим другом? - спросила я, осененная внезапной догадкой. – Тем самым, на выручку которому ты сюда бросился? И это все, - я обвела рукой стены темницы, подразумевая, впрочем, и Орден, и местную странную религию,  - сон, плод его воображения?

Златобор кивнул. Что же, это многое объясняло. Во всяком случае, почему мир, снящийся отчаявшемуся чародею, безрадостен и наполнен этой мертвящей душу безысходностью. Явь и болезненный бред  мешались здесь воедино.

Мне хотелось спросить, кто же погрузил Ниэллара в этот кошмар – или он сам впал в оцепенение, отказавшись от попыток выстоять перед лицом судьбы, -  но разговора не получилось: нас вновь повели на допрос. На этот раз к самому господину Пасмуру, как с нескрываемым подобострастием в голосе сообщил нам тюремщик.

Пасмур? Тот самый, о котором столько говорят в этом мире? Местный владыка всего? Или правильнее называть его Ниэлларом? Во мне пробудилось любопытство, несмотря на то, что обстоятельства, в которых должна была состояться встреча с местной знаменитостью, никак тому не благоприятствовали.

В сопровождении шестерых конвойных мы со Златобором брели по узким однообразным коридорам, то и дело петлявшим и перекрещивающимся – чье больное воображение могло сотворить такое? Сновидца? – и я все пыталась представить, каким он будет, этот загадочный чародей, друг золотого грифона-оборотня.

Наконец, перед нами распахнули дверь того самого помещения, в котором здешние монахи допрашивали заключенных. Понуждаемая толчком узловатого монашеского посоха, я переступила порог, жадно вгляделась в лицо Великого Магистра – и не поверила своим глазам.

За столиком дознатчика восседала та самая ведунья, дорожное волшебство которой я спутала, убегая от довбужской дружины! А рядом с ней собственной персоной стоял и сам воевода, умудрившийся-таки меня догнать, пусть и не совсем так, как мы оба представляли себе это! И я, кажется, была этому рада.

Оба: и воевода Ратияр, и ведунья – не выглядели пленниками. Их движения были уверенными, голоса звучали властно.

СТЕФАНИЯ

Шагнув на порог комнаты, предназначенной для «бесед» с узниками,  я помрачнела, и некоторое время в оцепенении стояла на пороге, борясь с охватившим меня приступом ярости. «Неужели они посмели поднять руку на ведунью?»

- А подать мне сюда… кто тут главный дознатчик? - вперед вытолкнули уже знакомого мне  толстого и лысого Серого.

- Что за непотребство? – процедила я, тыча пальцем в орудия пыток, смысла и назначения и половины которых я не понимала да и не хотела понять. - А вы проверяли эффективность воздействия вот этого? – я взяла с лавки первый попавшийся под руку крюк со множеством острых зазубрин. – Насколько эффективно сие воздействие? А?

- Как же не проверяли, проверяли… - забормотал толстяк.

- На еретиках, небось? И поверили им, извергам?

Лысый кивнул.

- Небось, голосили жалостно, просили прекратить? – мой собеседник снова кивнул.  - И вы поверили??? – Я искренне надеялась, что мой голос не предвещал ничего хорошего. -  А на себе проверяли!? - спросила я с нажимом.

- Нет, господин… Госпожа… Великий Магистр! – Кажется, дознатчик сообразил, к чему я клоню, и его глаза  начали расширяться от страха…

- А, может, не эффективное оно, орудие-то? – продолжала глумиться я. – Может, стоит мне самой?.. А вы потом скажите, как оно, насколько хорошо мысли еретические выскребает?

Окружающие нас  Серые начали потихоньку отодвигаться подальше, оставляя дознатчика  один на один с разбушевавшимся Магистром.

- Пощади, благодетель! – заверещал местный «служитель справедливости.» – Нету у меня мыслей еретических, и никогда не помышлял я о цветном безобразии!

Краем глаза наблюдая за тем, как  все больше округляются  глаза серых братьев, я решила себя остановить.

Я обратила внимание на то, что Ратияр жестами подталкивает меня внутрь комнаты и показывает на  приткнувшийся  в углу письменный столик. Похоже, это  шаткое неудобное  сооружение предназначалось для Пасмура. Я подошла поближе, повертела в руках чернильницу, разложила наши «бумаги». Эти нехитрые действия помогли мне справиться с охватившими меня эмоциями.

- Еретиков подать сюда!!! – театрально заорала я на лысого, и он, поняв, что проверка пыточных инструментов пока откладывается,  пулей вылетел из помещения. Остальные Тени  тоскливо проводили его глазами, но не решились  сдвинуться с места. Хотя – я видела – покинуть помещение им о-о-очень хотелось!

- Что это было, Стефания? – обращаясь ко мне, Яр придвинулся как можно ближе, и заговорил шепотом.

Я пожала плечами.

- Да так… Для профилактики… Чтобы понимали, что чувствуют пытаемые ими люди.

Наконец, «еретики» предстали перед нашими взорами, а Ратияру удалось вытолкать за дверь серую братию.

Мы, уже на сдерживая своих чувств, протянули друг другу руки.

- Лирэя, Лира!  Я так переживала за тебя, родная! – повторяла я, словно она мне давно уже родственницей приходилась, а не просто сестрой по Силе.

- Кричите громче, пусть те, кто стоит под дверью, думают, что вы стонете от боли, а Пасмур вас допрашивает, – поощрил нас воевода, успевший обменяться с беловолосым «еретиком» крепким рукопожатием.

- Я тоже думала о тебе, сестра, – расчувствованно отвечала мне ведунья Земли-Матери. – Но я даже не знаю твоего имени… - на ее щеках даже румянец проступил о смущения.

- Стефания я! А это Ратияр, – спохватившись, представила я воеводу. – Но вы уже, сдается мне, знакомы.

Ведунья покосилась на своего бывшего преследователя.

- Он за нас! – поспешила я унять ее сомнения.

Я предоставила Яру и Лире возможность обменяться приветствиями и   перевела внимание на второго «еретика»,  разглядывая его получше.

Он оказался высок, мускулист, белые как снег волосы лежали на плечах, а голову украшал кожаный плетеный ремешок. Взгляд «еретика»  был ровный, но с искрой любопытства и удивления сложившийся ситуацией. Заметив, что я беззастенчиво его разглядываю, незнакомец представился:

- Златобор. Заинтригован вашим поступком, и что уж таить, восхищен вашей смелостью! Впрочем, радоваться пока, кажется, рано.

-Так полдела уже сделано! – перебила его я, – Теперь осталось выбраться из города и мчать прямиком в пожирай-туман! Домой!

- Боюсь, не все так просто… - нахмурился Златобор.

- А вот отсюда -  поподробнее, пожалуйста, – проговорил Ратияр. – Что, мы не сможем пройти обратно сквозь туман?

- А вам не показался этот мир несколько… странным, - вопросом на вопрос ответил беловолосый. - Словно сон все это… Причем не очень приятный?

Мы молчали. Слушали.

- Так вот. Все мы сейчас находимся в кошмарном сне могущественного чародея. Можете называть его Ниэлларом, можете, как делают местные, Пасмуром.

Я ахнула, но Златобор, не прерываясь, продолжал:

- И единственный способ отсюда выбраться в наши миры, это разбудить несчастного.

- Ничего себе несчастный! – возмутилась я. – Серость у него Благовечная! Тьфу!

- Он не виноват, – встряла Лирэя, выгораживая сновидца.  – Это все Морской Владыка! Он отомстил Ниэллару за то, что тот захотел увести его дочь на путь Света… Это он, Морской Владыка, убил мать чародея, а сестру… - она неуверенно  посмотрела на Златобора – Сестру он не убил, но сделал нечто гораздо более ужасное. Ниэллар  - человек со светлой на самом деле душой  - глубоко несчастен, и видит этот ужасный сон, даже не понимая, что спит! Он упал в него от горя и отчаяния!

Я поперхнулась готовым вырваться из моих уст возражением, вспоминая загадку птицы Гамаюн…

- Да, Ниэллар поразил самого себя, не в силах жить, неся на душе такой груз, – дрогнувшим голосом произнес Златобр.

- Так-так-так! - остановила я готовые разразиться вопросы. – Друзья мои, давайте обговорим все позже! Не время сейчас думать, как нам из чужого сна выбраться. Нам бы хоть из крепости выпорхнуть, аки птицы… - из головы все никак не шла странная встреча с птицей-пророчицей.

- Но как? – Лира стукнула кулаком в толстую каменную стену комнаты. Удар получился глухим, точно за слоем штукатурки скрывался каменный монолит.

- У нас со Стефанией идея есть,  - Ратияр взял Лиру за руку, – Смотри: надо выбираться через окно – оно тут достаточно широкое. Даже Златобор, пожалуй, пролезет.

- Вы оденетесь  как Тени. Вести себя будем  так тихо и неприметно, как только возможно, - добавила я.

ЗЛАТОБОР

Дружно согласившись с предложением чужеземного воина, мы начали действовать.

Подперев дверь дубиной для ломки костей, мы полезли из окна, спустив предварительно прихваченные воеводой и черноглазой ведуньей веревки. Первым спустился Ратияр, подал сигнал, что все тихо. Мы с ним вдвоем помогли спуститься девушкам.

 Последним, чуть помедлив на подоконнике, покинул пыточную и я. Мне хотелось взмыть в серое небо, так я соскучился по свободному полету, душу щемило от близости свободы.

Я отвязал веревки, смотал их  и спрыгнул наземь.

- Ого! – черноглазая снизу наблюдала за тем, как я стою на подоконнике. – Высоты не боимся?

- На данный момент, прелестная Стефания, я о ней лишь мечтаю.

- Златобор очень необычный человек, – прошептала на ухо землячке Лирэя, но я расслышал.

Стефания фыркнула,  резко повернулась -  копна ее темных волос взметнулась, и до меня донесся ее запах... Аромат лесных трав, напоенных солнечным светом, и свежесть весеннего ветра, что прилетел с заснеженных горных вершин, даруя первозданную чистоту и умиротворение...

- Быстрее, быстрее, – туман грез, в который я в этот миг погрузился, был развеян голосом воеводы.  – Нас с минуты на минуту могут хватиться.

- Так вокруг же стена! – проговорил я, оглядываясь. – Мы во внутреннем дворе!



РАТИЯР

В одинаковых серых балахонах с надвинутыми на лица капюшонами  мы и впрямь выглядели четырьмя тенями, по странности поднявшимися от земли и обретшими собственную волю.

- Куда дальше? – прошептала Лира, вопросительно глядя на меня.

- В ворота рискованно. Видите, там столпились монахи? Дожидаются, пока появится Пасмур, ну, то есть Стефания, и даст знак к началу церемонии.

- Все не теряют надежду скормить нас змеям? – скривил губы Златобор.

- Ага, - подмигнула ему Стефания, неизвестно почему расплываясь в улыбке. – Надо побыстрей отсюда, а то не ровен час,  хватятся нас.

- Вон туда, - указал я на помост,  возведенный монахами в порыве заботы о горожанах. – Видите, мостки почти до самого верха стены доходят. Веревку мы с Аней прихватили, так что…

- Я туда не полезу! – вдруг заявила Лирэя.

- Что, боишься высоты? – сочувственно взяла ее за руку вторая ведунья. – Просто не смотри вниз, и…

- Дело не в высоте. Вы – как хотите. Можете лезть, а я без своей Стрелы никуда отсюда не уйду.

- Лира, ты в своем уме? – поинтересовался у нее Златобор. – Какая еще стрела? О чем ты думаешь? Ты забыла, где мы?

- Стрела мне как родная. Я ее не брошу – и все.

- Ты о лошади, что ли? – я внимательно посмотрел в лицо ведуньи, начиная подозревать, что замечание оборотня о ее сумасшествии могло быть не лишено оснований.

Лирэя молча, но решительно кивнула.

Я сделал еще одну попытку переубедить ведунью.

– Послушай, Лира! Серые, конечно, привыкли подчиняться своему странному Магистру, но если он вместо казни потащит еретиков из крепости, да ещё и без должного конвоя, вопросов и сомнений  не избежать, нас остановят и придется прорываться. Может, разумнее через стену? А оказавшись снаружи, придумаем как потом вызволить и твою Стрелу, а?

- Придумаем? Как пробраться еще раз в крепость, и потом уйти из неё с лошадью? Так, считай, первую часть ты уже придумал и осуществил! Осталось только выбраться!

  - Что будем делать? – вздохнул я. Провалить дело  вот так по-глупому мне не хотелось.

- Давайте все же освободим лошадку? – неожиданно поддержала  девушку Стефания. – Жалко оставлять такую красавицу Серым!

- Может рискнем, а, Ратияр? – Златобор обращался ко мне, но смотрел почему-то на Аню. Когда он только успел поменять мнение?

Я оказался в меньшинстве – и в голову настойчиво стучалась мыслишка о том, что все это весьма смахивает на заговор.

- А, где наша не пропадала! – махнул я рукой, вдруг заражаясь охватившим всех безумием. – Лошадь так лошадь! Знаю я, где твоя Стрела!

Выразительный взгляд зеленых глаз заставил меня ощутить головокружение. Я моргнул, собираясь с мыслями.

- Думаю, не стоит толпой на виду у всей Обители метаться туда-сюда. В конюшню, потом в ворота. Вы втроем идите к выходу, а я забираю Стрелу – и за вами.

- Я с тобой, воевода, - проговорила Лирэя, и я не смог возразить. – Стрела тебя не послушается.

Какая мне, в сущности, была в тот момент разница: послушается меня ее кобыла или нет? Я бы и без того сделал все по слову Лирэи… этого зеленого наваждения…

- Эй! Раз спасаете лошадь Лиры, моего тоже захватите! – вслед нам высказал просьбу Златобор. – Серый такой жеребец – не перепутаете!

- Да они в случае чего всю конюшню сведут, правда, Яр?! – задорно напутствовала нас Стефания.

Я рассеянно что-то пробормотал и усилием воли попытался вернуть себе способность трезво мыслить. Судя по тому, что конюшню и драгоценную Лирину гнедую я отыскал без труда, мне это даже удалось.

Со златоборовым жеребцом все оказалось сложнее.

- Тут же все лошади – серые! – констатировала очевидное  Лирэя, оглаживая и ощупывая свою кобылу.

- Возьмем самую лучшую? Не уводить же и впрямь всю конюшню?

- Как насчет во-он того? – девушка указала на крупного серебристо-серого коня. Жеребец и впрямь был не плох.

– Если Златобору не понравится, пусть разбирается с этим сам. Больше капризов я терпеть не намерен, - я отвязал поводья и вывел жеребца из стойла.

- Стрела не просто лошадь, - Лира придержала меня за плечо. – Она не раз выручала меня, даже спасала жизнь. Я много странствовала – так уж получилось… Ты ведь не сердишься, воевода?

Я задумался над ответом. С чего бы беглой чародейке беспокоиться о том, сержусь я на нее или нет?

В этот момент в конюшню вбежали, оживленно переговариваясь, двое монахов. Лира и я, как по команде, поглубже надвинули на лица капюшоны.

- Братья, а не видали ли вы Великого Магистра? Да пребудет с нами Вечная Серость!  - обратился к нам тот, что был повыше.

Я хмыкнул и поймал глазами взгляд Лирэи. Девушка опустила ресницы, закусив губу. Нет, я не сердился на нее.

- Да пребудет! – отозвался я и, широко улыбнувшись, состроил из себя осчастливленного фанатика. - Как не видать? Видал! В аккурат этим утречком и видал! Осчастливил нас всех Господин наш!

- Да не утром! Только что  хватились мы его – а нет его нигде. И еретиков тоже, которых допрашивал он. Мы умишками-то пораскинули… Похитили еретики эти нашего Великого Пасмура! – лицо Серого приняло выражение печали и озабоченности.

- Ага, - добавил второй монах. – Я-то сразу смекнул: не в своей воле Магистр наш, благодетель, был! Видели, небось, этого писаря егойного? Как он глазищами зыркал да благосерых братьев от Пасмура нашего оттеснить норовил?

Писарь – это был я. И, вообще-то, я ни на кого не зыркал, но вот держать местных фанатиков подальше от Стефании и впрямь старался. Мне ничего не оставалось, кроме как озабоченно покивать.

Монахи закивали в ответ, но с места не сдвинулись.

«Странно, что в крепости, да и в городе еще не объявлена общая тревога,» - пришла мне в голову мысль. Пасмуру – разумеется, подлинному Великому Магистру,  -  следовало приезжать сюда с ревизиями гораздо чаще. И прививать здешним любовь не только к серости, но и к порядку. Хотя бы в малых дозах. И, возможно, Анина идея с «профилактикой» не была такой уж несообразной, как показалось вначале.

- Ну, раз мы ничем не можем помочь вам, серые б-братья, - Лирэя споткнулась на этом слове, очевидно, не испытывая к Теням никаких братских  чувств, - то мы пойдем, да? За сметаной.

И я, и серые посмотрели на Лиру с одинаково обалделым  выражением на лицах. Последовало молчание, логическим завершением которого должно было стать  волне резонное любопытство Теней в отношении наших с Лирой личностей и занятий.  И высокий уже было открыл рот, чтобы выразить сомнение в том, что он нас видел тут раньше, но я все-таки заговорил первым:

- Да, и поскорее.  А то не останется, сметаны-то.

Монах кивнул.

– Как же без нее, никак! – дожала Лирэя, взяла меня под локоть, и мы, не оглядываясь и не переставая бормотать что-то про святость серости и вечность благости, покинули конюшню, уводя за собой добытых коней.

* * *

По крепостному двору во всех направлениях, подобрав балахоны, сновали встревоженные Тени. То и дело кто-то с кем-то сталкивался, и крепкие благосерые возгласы эхом проносились над Обителью.

В этот момент откуда-то сверху, кажется, с крыши стоящей в центре крепости громадины,  раздались резкие заунывные звуки, похожие на крики оголодавшей болотной выпи. Похоже, тревогу-таки объявили.

С трудом удерживаясь от того, чтобы пуститься бегом, мы пересекли двор. У ворот, прислонившись спинами к частоколу и приняв сосредоточенно-молитвенный вид,  нас уже поджидали ведунья с оборотнем.

Крепостные ворота, распахнутые вчера на протяжении всего дня, были закрыты. Десяток караульных выстроились в боевом порядке перед окованными железом створками.

Покинуть крепость просто так, не привлекая внимания, у нас теперь не было возможности.

ЗЛАТОБОР

У ворот мы со Стефанией остановились, дожидаясь друзей. Я запрокинул голову, всмотрелся в серую муть.

- Марево... Оно давит на меня, не дает расправить крылья. Но, знаешь, ведунья, мне кажется, что там, за этой пеленой обязательно должны быть звезды. Взмыть бы сейчас к ним!

- Да ты, добрый молодец,   - поэт! - глаза девушки  округлились от удивления.

- Скорее, я просто люблю небо, - выдохнул я.

- Небо... -  повторила она, видимо, вспоминая о чем-то своем. - Небо и Отец небесный, где вы? - в голосе ее зазвенела щемящая грусть.

- Стефания, - мне захотелось назвать ее по имени. - Стефания, а ты веришь в сказки?

Она кивнула.

- В моем мире есть легенда о том, что люди, которые в одно и то же время посмотрят на одну и ту же звезду, обязательно встретятся и полюбят друг друга. Даже если они разделены пропастью междумирья.

Девушка подняла голову, и мы встретились взглядами.

- Красивая легенда. В моем мире тоже немало таких... И почти все они о любви. Одна из них нравится мне больше всего. О том, что если в звериной паре умирает волчица, то ее волк бросается вниз со скалы, чтобы этой жертвой дать силы ее душе для нового воплощения.

Ведунья пальцами потерла лоб. Проследив за этим жестом, я пристально всмотрелся в ее глаза. На дне их мерцали янтарные искорки.

- Ты скрываешь какую-то тайну, Стефания.

Девушка опустила ресницы и ответила:

 -  Возможно... И, быть может, ты узнаешь ее... Если очень сильно захочешь.

Нас прервали звуки волынки, означавшие, кажется, объявление всеобщей тревоги. Монахи, как растревоженные муравьи, забегали по двору, засуетились.

Мы юркнули в закуток у крепостной стены, предназначенный, кажется, для привратника. Прямо над нашими головами  раздались скрежет цепей какого-то приводимого в движение механизма и ругань монахов. С громким лязгом упала решетка. Десяток Серых Теней навалившись на створки, которые никак не хотели поддаваться, принялись  закрывать ворота…

- Что происходит? – недоуменно  спросила меня Стефания. – Почему закрывают выход из Обители?

- Хотелось бы и мне это знать… - я прислушался к разговорам Теней.

Говорили они о похищении Великого Магистра коварными еретиками! «Во дела», - мысленно хмыкнул я, -  «Побег осложняется и–таки может закончиться змеиной ямой.» Как-то нехорошо вспомнилась выходка Лирэи с этой ее лошадью драгоценной… Но что сделано, то сделано, придется выкручиваться.

Легки на помине, из-за поворота показались гнедая кобыла и мой жеребец - их вели, низко опустив головы и скрывшись под капюшонами плащей, чародейка с воином. Оба бубнили: «приказ Магистра Пасмура», «лошадей тоже того… в яму» .

Их маскировка оставляла желать много лучшего. С первого взгляда в них были видны люди, очень далекие от идеалов истинной серости.

- Куда это вы, братья, собрались? Ну-ка, поднимите капюшоны, - остановили их двое монахов, воинственно выставив кверху свои несуразные посохи.

Следовало выручать друзей. Как? Я уже задумался о том, а не обернуться ли мне грифоном… Останавливало одно: троих, да еще с ненаглядной Лириной лошадью, мне не унести. А ведь без кобылы своей она, клянусь крыльями, не согласиться лететь!

Но Стефания, надо отдать ей должное, быстро оценила ситуацию и, выпорхнув на середину площади, зычно возгласила:

- Это кто моего указа ослушался да помешать делу серому удумал, А?! – это «А» не предвещало ничего хорошего и подействовало на серых  как ведро холодной воды.

Монахи забегали, засновали по двору, не зная толком, что делать и кого слушать.

- Уф… Это что ж они тут, все  недоумки такие? – тихонечко поделилась со мной  своими впечатлениями Стефания. Затем она снова возвысила голос:

- А ну, открыть ворота! А то придумали мне, ну надо же! Магистра похитили… Да я тут сама кого угодно похищу! – эта игра слов, скрывавшая очевидную правду, развеселила Лирэю: девушка закрыла лицо руками, и плечи ее затряслись от едва сдерживаемого смеха.

Не в силах противостоять авторитету липового магистра, серые бросились отворять нам ворота…

Тяжелые створки, скрипя и скрежеща, медленно  поползли в стороны. Наблюдать за дружными усилиями тесного коллектива Серых было даже забавно. Я расслабился, облегченно вздохнув.

Но не тут-то было! С противоположной стороны стены раздались громкие возгласы удивления, затем восторженный рев толпы. Затем кто-то  закричал, стараясь перекрыть шум:

- Это почему перед  Великим Магистром Ордена Вечной Серости ворота закрыты!? Решетка не поднята?

Львы-покровители! Почему это голос показался мне таким знакомым?

Мы  - все четверо -  переглянулись. Монахи и вовсе  выронили бревно, служащее засовом, и оно, тяжело ударившись и отдавив ногу кому-то из Теней, покатилось по земле.

- Дык… Отпираем мы ворота-то… Как господин Пасмур приказал – так и отпираем… - осмелился высказаться в свое оправдание кто-то из Теней.

- Ничего я не приказывал – продолжал настаивать звонкоголосый незнакомец из-за стены.

- Ну, так Магистр–то и не ты!

- Как раз я!

Ратияр шепотом ругнулся и обреченно махнул рукой:

- Так я и знал. Надо было по мосткам – и через стену. Теперь нас раскроют.

Но Стефания, нисколько не растерявшись, по-прежнему исполненная  боевого духа, сделала успокаивающий жест рукой, и громко, так, чтобы услышали и монахи, промолвила:

- А это мы сейчас  посмотрим, кто тут настоящий Магистр!

Ворота к этому моменту уже полностью распахнулись, и мы через решетку, которую серые, в порыве несвойственной им обычно осмотрительности,  не спешили поднимать, увидели женщину, одетую в серый мужской балахон.

Я, пораженный до глубины души, обернулся,  взглянул на Стефанию. Затем снова на женщину за воротами. Та, вторая, за решеткой, выглядела в точности, как наша ведунья! Они были похожи как две капли воды!

Налетевший порыв ветерка приподнял волосы на висках у той Стефании, которая стояла за воротами, - и мой взгляд застыл. На белой коже чернел знак. Письмена моей родины! Это, без всякого сомнения, был мой друг.

- Настоящий Пасм… – чуть не воскликнул я, но Лирэя, чувствительно ткнув меня в бок, так что я аж охнул,  успела прикрыть ладонью мне рот.

- Будь сдержанней! Мы тут все уже в курсе, как ты любишь своего друга. Незачем это всему миру показывать. – прошипев эту ядовитую отповедь (признаться, на этот раз я ее действительно заслужил), блондинка, не теряя достоинства, демонстративно придвинулась ближе к воеводе. 

Тот, закинув руку за спину, теребил рукоять подвешенного под плащом меча. Выражение его лица было мрачнее тучи, и я его понимал: принимать бой с таким количеством Серых мне совершенно не хотелось, тем более, я не знал, даже и предположить не мог, на чьей стороне выступит Пасмур. В Ниэлларе я бы не усомнился, конечно, но Пасмур…

Стефания, потерявшая, казалось,  дар речи от лицезрения своей зеркальной копии,  к этому времени  вновь взяла себя в руки, и продолжила:

- Самозванка! Хотела мной прикинуться?! Не выйдет! Я тебе покажу, как честной народ в заблуждение вводить!

И двое Пасмуров принялись состязаться в благосерости, в изощреннейших выражениях доказывая друг другу, насколько они серы, благи и пребывают в блаженстве нежеланий. Я прямо диву давался, насколько изобретательной была Аня. Да и друг мой Ниэллар от нее не отставал.

- Это мой выстраданный в серых муках мир! – вещала наша Стефания, уперев руки в боки.

Великий Мегистр, в точности повторяя ее жест, возмутился:

- Да что ты можешь знать об этом мире?!

- Все! – наш «Пасмур» не разменивался по мелочам. Последовало долгое и совершенно безумное перечисление всего, что можно было охарактеризовать эпитетом «серое». Определить победителя в этом соревновании не представлялось возможным.

Лирэя, заскучав во время этого диалога, зашептала мне на ухо:

- Смотри там у этой... этого... какой-то знак на виске светится. Ты его видишь, или только я?

Я счел нужным пояснить своей бывшей сокамернице:

– Это письмена моего мира… и я, конечно, его вижу… Удивлен, что ты тоже увидела…. У всех чародеев он есть, и способен менять свою форму и значение... В данный момент он показывает Печаль и Серость.

 - Но у тебя то такого нет…  - Лира выглядела озадаченной.

- Я  оборотень, не забывай, - напомнил я чародейке. - А это другое... И знаки у нас не такие...

Я вновь переключил внимание на ведунью и сновидца.

- Все знают, - обличающе взмахнул посохом Пасмур, - как я похоронил здесь небо, чтобы не напоминало оно мне… - он осекся, нахмурил брови, силясь что-то вспомнить.

- Чтобы никакое знамение не напоминало моим  благосерым жителям о тлетворном, губительном для их душ разнообразии! – Стефания нагло закончила фразу за Пасмура, и толпа зароптала, поддерживая ее.

Момент для того, чтобы напомнить Ниэллару о небе Примории, был упущен.

Тем временем оба магистра продолжали свой изощренный спор.

- Это мой мир, – говорил с нажимом Пасмур. – Я его выстрадал из своих грез и желаний. А какую цель преследуешь тут ты, еретичка? К славе моей примазаться захотела? – Это высказывание вызвало благостный гул в толпе.

- От еретика слышу! – отрезала Аня. Толпа столь же  одобрительно загудела, поддерживая и ее тоже.

- А знаешь ли ты, обманщица, какие сны тут видят люди? – вкрадчиво спросил Пасмур.

- Конечно знаю, Серые!  – я  звериным нутром почуял, как она едва удержалась от какой-то хулиганской выходки. Язык, что ли, показать хотела?

Губы настоящего  Пасмура скривились в торжествующей усмешке:

- Здесь никто не видит снов. Даже я!

- А вот и неправда! Здесь даже кое-кто прибегает к услугам Хоронителей снов! – отпарировала Анечка.

- Так то еретики! – Сновидец  зыркнул  на Теней, но те с непроницаемыми лицами ждали, что будет дальше. – От них-то  вся скверна, от желаний их разнообразных.

- Ну конечно! Таких, как твои! - перебила его ведунья.

Пасмур сделал несколько шагов  к решетке, приблизил к прутьям лицо и, понизив голос, заговорил так, чтобы могла слышать только ведунья. Я навострил чувства оборотня, стараясь не пропустить ни единого слова.

- А я вообще ничего никогда не желаю! Я, можно сказать, не витаю в мечтах да сновидениях!

- Ты так уверен? Что именно в эту минуту ты не погружен в свои грезы?! Хотя я бы назвала их кошмарами! – увлеченные спором, они уже мало обращали внимания на реакцию Серых, которые  потихонечку окружали нас, не в силах разобраться, кто есть кто.

ЛИРЭЯ

Некоторое время горожане и Тени просто слушали препирательства двух Пасмуров, и даже иногда, приходя в восторг от чьей-нибудь особенно удачной реплики, негромким гулом выражали свое одобрение. Затем это им то ли наскучило, то ли просто настало время разойтись по пивнушкам, и толпа снаружи крепостной стены начала редеть, пока не рассосалась совершенно. Мы четверо и настоящий Пасмур остались наедине с монахами.

Я с беспокойством наблюдала, как количество столпившихся во дворе Теней тоже уменьшилось.

- Куда это они? – Златобор, привлекая мое внимание, тронул меня за плечо.

- Ох, не нравится мне эти передвижения! – слова Ратияра оказались пророческими. Несколько минут спустя мы увидели, как «испарившиеся» с крепостного двора монахи очутились снаружи, на площади перед воротами, и, не теряя времени, взяли Магистра в полукольцо, затем навалились на него всей гурьбой, скрутили и потащили куда-то вбок.

 - Потайной поход в крепость? – обратился Златобор к воеводе, озабоченно кусая губы.

 - Похоже, потерна* в стене, - нахмурился тот.

- Чего не веселы-то? Выиграли мы спор, а! – Стефания приблизилась к нам, улыбающаяся и довольная собой. – Видали, как они его…

Договорить она не успела. Сверху, с одной из привратных башен, на нас набросили сеть,  и через минуту мы уже стояли, связанные, посреди внутреннего двора: я, воевода с оборотнем и две черноволосые красавицы, отличающиеся разве что одеждой – серые балахоны на нас изрядно потрепали Тени, - да тем, что на висках нашей Ани не было никаких отметин.

Перед нами медленно прохаживался лысый монах, практически ничем не выделяющийся среди других, кроме нарочито величавых жестов да зычного голоса.

-  Мы люди благосерые, - басил он, - с Вечностью тусклой нам не равняться, ни в разумении, ни в проникновении вглубь, значится, вещей… Кто из вас настоящий Великий Магистр, а кто – самозванец? Этого мы тут, - лысый обвел широким жестом всех собравшихся, - знать не можем. И такоже властью, полученной от вас, господа Пасмуры,  постановляю. Серость Вечная сама пускай решает, кто есть кто. Кто – лучший из порождений ее, а кто  - яркомерзкий еретик!

С этими словами лысый развернулся к нам спиной и указал пальцем в дальний угол двора, где находилась змеиная яма.

- Всех – в яму! Коли уж мы не можем, Серость рассудит, кто самозванец, кто нет. Кто в яме выживет – тот и есть истинный Пасмур! Не тронут его змеи священные!

- Да здравствуют змеи! – грянули хором монахи несколько невпопад, но зато с чувством.

- Ну, что стоите? – прикрикнул на них лысый. – За работу! Колоду сюда и кнуты сыромятные! Или забыли ритуал?!

Про то, что в обычаях серых было  еще и сечь узников перед тем, как отправить в змеиную яму, я слышала впервые.

- Богиня! - прошептала я, вкладывая в этот призыв всю страсть, на которую только была сейчас способна.

- Что, добился своего? – прошипела Стефания в сторону своего двойника. – А я говорила тебе, чтобы ты уходил отсюда подобру-поздорову! Ну надо же было такую беспроглядную тоску  в мире  насадить! Или тебя змеи действительно не тронут? Ну, хоть выпорют хорошенько – так и поделом! Небо он похоронил! Нет, ну надо же…

Прислушиваясь к ее раздраженному шепоту, я не сводила глаз с лица Пасмура. Сейчас я читала в его душе, как в книге. И повесть, написанная в ней, была полна страдания. Я чувствовала в тот миг и его  тоску,  и затаенную боль, и отчаяние, что билось в висках готовой надорваться жилкой.

Неужели этот Пасмур, Великий Магистр, Владыка мира и Хоронитель неба, которым увидел себя во сне поверженный чародей из мира Примории, просто-напросто боится попасть в придуманную им же самим яму с пресмыкающимися?

Или все-таки леденящий ужас в его глазах был призрачным отражением тех терзаний, которые испытал Ниэллар, прежде чем сделаться Сновидцем? Страдания… Огарок человеческого, чудом сохранившийся  в душе Пасмура,  изничтожившего внутри себя все, что только отличает живых людей от бесчувственного, серого, холодного камня…

Откуда-то из глубин моей сущности, откликаясь на безмолвный крик о помощи, вдруг поднялись неведомые слова и смутные образы. Я сама не сразу заметила, что тихо, почти на пределе возможностей человеческого слуха, шепчу:

- Там где бездны мрак, где отрады нет,
Вспомни свою мать, глаз любимых свет,
Вспомни вздох ее над младенцем – и
Слезы на щеках горькие утри…

Слова звучали – и, словно в ответ, странный знак на виске сновидца задрожал, поплыл, будто кусочек льда, начал менять очертания и расти, надвигаться на меня… Вот он уже целиком заполнил собой весь внутренний двор Обители теней, выплеснулся чернильным озером наружу… и вокруг меня не осталось вообще ничего: только тьма и тишина.

Некоторое время я не ощущала  своего тела, став на миг одною только мыслью – бесплотной и вольной, как луч звезды, несущийся сквозь пространства.

Но состояние это – я даже не могла сказать, было ли оно приятным или нет, просто было, и все,  - длилось не долго. Где-то в темноте послышался громкий и безутешный плач младенца, через некоторое время сменившийся несдерживаемыми мужскими рыданиями.

Мимолетное ощущение капающих мне на руки слез вытеснил звучный, бархатистый голос мужчины, полный отчаяния.   

-Я тянусь сквозь сеть безотрадных лет,
Только смерть вокруг и спасенья нет,
И вокруг меня -  серые поля,
И рыдает вслед мне  Сыра-Земля…

Горькие слова мешались с горькими слезами, выплавляя из чьей-то души глубокое раскаяние, отречение от себя, ненависть к содеянному… Отторжение самой жизни.

- Как простить себя, искупить вину,
Увидать рассвет в пасмурном плену?

Сострадание, бесконечное сострадание заставило сжаться мое сердце.

- Ниэллар? – не совсем уверенная, правильно ли я делаю, позвала я.

- Мама? Мама, ты жива? – ответил мне голос.

Я замерла в растерянности. Мать Ниэллара была мертва – я знала это точно. Что я должна была делать? Ответить правду? Солгать – и попросить чародея проснуться, отпустить нас в наш родной мир?

- Мама… - продолжал звать голос. Мне показалось, что всхлипывания его стали чуть тише. – Мама?

Я вслушивалась в себя, напряженно ища правильный ответ. И он пришел.

Во мне поднялась волна божественной силы, вспенилась знакомым ощущением единства с Ней, Богиней,  - и затопила все мое естество.

В каждом создании бьется Жизнь,
Пульсирует в жилах кровь.
Каждое жаждет найти свой Смысл,
Жизнь, Смерть и Любовь.
Каждое род продолжает свой –
Так, как велит Закон,
Что был для всех установлен Той,
У которой сотни имен.
Сотни имен – и всегда один лик,
Нельзя его не узнать,
Кто бы из Трех пред тобой ни возник:
Смерть, Дева и Мать.
В каждом создании бьется жизнь –
Подарок их матерей.
В каждую женщину глубже всмотрись:
Частица Богини в ней.

Я знала это всегда. Кажется, мне даже никто никогда этого не говорил… Разве что Она сама… Каждая женщина – это зримое воплощение Богини для кого-то. Сын или муж, - любой это рано или поздно чувствует, если только не совершенно слепа его душа.

Некогда было раздумывать, как получилось, что Богиня, и следов которой не было в пасмуровом сновидении, вдруг вновь стала доступной моей душе.  Я позволила Ей войти в меня целиком, вобрала всю ее первобытную силу, и бесконечную любовь, и беспощадную неумолимость...

И через мои уста зазвучала речь – моя и в то же время чья-то чужая, словно бы пришедшая в меня извне.

 - Ты открой глаза, ты проснись, родной,
Матери лицо видишь пред собой?

Это, вне всякого сомнения, была мать сновидца. Мне все-таки удалось привести ее в мир его сна! Или в этот момент чародей уже не спал? Что-то подсказывало мне, что я очень близка к истине. Настолько близка, что…

Женский голос продолжала шептать моими устами:  ласково, утешающе…

- Больно видеть ей, что ты пал во мрак.
Ниэллар, скажи, отчего все так?!
Отчего в душе ты такой седой?

Вслушиваясь в тишину, я не пропустила момента, когда сбивчивое, разрываемое болью дыхание Ниэллара  чуть замерло, чтобы со следующего вздоха изменить ритм, стать чуть ровнее, чуть спокойнее. Я осмелилась присоединить к словам, исходящим от его матери, и свое желание, теперь мы с ней говорили хором:

- Отпусти нас всех…

- Не-е-ет! – темноту вновь захлестнул крик отчаяния, стремящегося поглотить все вокруг.

Просьба – та самая просьба, выполнение которой сулило нам всем возвращение домой – так и осталась невысказанной.

Тьма схлынула – и я, вздрогнув, зажмурилась. Солнечный свет, разбиваясь на тысячи зеленых бликов, бил в глаза. Присутствие Богини ушло.

- Мама! Мама! – голос был совсем не похож на тот, который рыдал во темноте.

С усилием я разлепила веки. У моих ног на коленях стоял маленький мальчик, и на его виске чернильным ручейком  струилась вязь непонятных мне знаков. Мгновение – и мальчик исчез, растворясь в воздухе.

*ПОТЕ'РНА (воен). В крепостных сооружениях — закрытый проход, сообщение в виде галереи.