XII. Политика до 1953 г

<XII>  "ПОЛИТИКА  (до 1953 г.)
Два лагеря и болото.
Основные группировки и офиц<иальный>  курс.
Вопросы междунар<одной политики>. О
войне.
Вопросы внутренней политики".    

Водоразделом между противоположными политическими группами заключённых, как представлял мне дело отец, служило отношение к коммунизму, к революции  и советской  власти.
Отец исповедовал правоверный марксистский классовый подход к общественным явлениям, и пребывание в лагере его в этом не изменило. Он считал себя незаслуженно, ошибочно репрессированным, но не подвергал сомнению право Советской власти  на жестокие репрессии  в отношении «подлинных врагов социализма».

Подобный взгляд мне встречался не раз, но особенно запомнилось выступление писателя Ильи Владимировича Дубинского, летописца «червонного казачества»,  в прошлом соратника комкора  Виталия Примакова. Дубинский отсидел в ГУЛаге 18 лет, после чего был реабилитирован. Я присутствовал на его встрече  с  «идеологическим активом», которому он рассказывал о своей новой книге: биографии репрессированного Сталиным командарма Ионы Якира.

 Читательница спросила у Дубинского, как он относится к Солженицыну (дело было вскоре после выхода в свет повести «Один день Ивана Денисовича», гонений на автора ещё не было, но уже прозвучало в печати недовольство его авторской позицией «абстрактного гуманизма»).
 
На вопрос об отношении к Солженицыну Дубинский, человек высокий и статный, за  десятилетия  тюрьмы и лагеря  не утративший бравой воинской осанки, решительно ответил:
- Отношусь к нему резко отрицательно!  (Шум в зале). Объясню – почему!  (Он повысил голос). Я, товарищи, просидел 18 лет. Но если бы мне приказали сейчас  расправиться с истинными врагами Советской власти и коммунизма, то я бы (он  поднял свою могучую полковничью писательскую руку и потряс ею в воздухе) – я бы вот этой собственной рукой  их душил, и, поверьте, моя рука не дрогнула бы! Солженицын в «Иване Денисовиче» показал лейтенанта Волкового с плёткой, холодный карцер и прочие страсти. но ведь, дорогие товарищи, трагедия состояла  не в этом,  а в том, что всё это было направлено не только против врагов, но и честных бойцов. Вот этой разницы Солженицын не показал. Но  если мы имеем дело с истинными врагами, так  что же: прикажете их  булочками кормить?!

Я слушал этого бравого, несломленного испытаниями человека – и. грешным делом, думал: маленько ты, дядя, недосидел! Восемнадцати лет оказалось для тебя маловато!

То, чего он не понял за почти два десятка лет, мне открылось благодаря одному  эпизоду, описанному именно в солженицынской повести. Там рассказано, как провинился, угревшись и уснувши в тёплом местечке,  работавший вместе с другими зэками на лютом морозе  настоящий  (а не придуманный следователем)  шпион-молдаванин. Беднягу нашли, но пока искали, его ждала на лютом морозном ветру   вся масса зэков. Они необыкновенно злы на него и радуются   тому, что он наказан десятью сутками  БУРа. Это смертный приговор, - нет, хуже!  Потому что  его ждёт смерть  лютая, замедленная:  после такого карцера ему уже не оправиться...
Сын своего жестокого века, с детства проникнутый «классовым подходом», я был поражён тем, что мне безумно жаль этого несчастного. Почему? Ведь он  настоящий шпион, поделом вору мука...

И вдруг меня осенило: да ведь каков бы он ни был, а – человек!  Он заслужил наказание. Но – человеческое, а не бесчеловечное!

Именно тогда, а не после речей М. С. Горбачёва, постиг я идею приоритета общечеловеческого над классовым.
 
Не знаю, посещали ли сомнения нашего отца, но в целом он был верным адептом «классовой идеи».

Конечно, в лагере было немало истинных  врагов Советской власти. Там уж законно или незаконно они сидели – это другой вопрос, но что враги принципиальные были – это факт. Среди  них не только представители белого движения, контрреволюционеры  старых времён, но и власовцы,  бандеровцы, наконец, «просто»  эсэсовцы  и полицаи.

На другом полюсе были коммунисты, мнимые (а иногда и истинные) участники различных оппозиций и люди, упрятанные «по ошибке» - в силу самодействия огромного карательного аппарата.
Полюса эти враждовали между собой, дискутировали, но... вынуждены были вместе работать, зачастую – в одной бригаде, вместе спускались в шахту, вместе долбили котлованы. Отсюда – сложность отношений. Впрочем, как и всегда, между двумя группами существовало и «болото» - люди нечёткой позиции, «ни вашим, ни нашим».
 
Вопросы международной политики  коммен-тировались каждой группой по своему. В лагере была сильная  «американская» партия;  естественно, что немало было переживателей за Германию  (преимущественно немцы!), некоторые  откровенно ждали и хотели войны как избавления от неволи – если не для себя, то для своих народов  (как они считали).

Далее читать "XIII. Дифференциация в лагере" http://proza.ru/2011/06/22/1565