XIX. Лагерное искусство
Клуб.
Матер<иальная> основа самодеятельности.
Типы “деятелей”.
Библиотека. Полит<ическая> литература.
Книжные посылки. Журналы. Газеты.
Книжный фонд у отд<ельных> лиц для
обмена.
Уже то, что отец заключает «деятелей» лагерной культуры в кавычки, подчёркивает его к ним отрицательное отношение. К тому же, как видно из предыдущего, они («культорги») принадлежали к паразитической лагерной «аристократии».
О том. какого рода типы возглавляли так называемую КВЧ («культурно-воспитательную часть»), достаточно ярко расскажет следующий эпизод.
Когда (после смерти Сталина) начались благие изменения в лагерной системе и разрешили посылать туда книги, папа попросил прислать ему его любимого «Кандида». Просьбу мы выполнили: вложили в посылку «Философские повести» Вольтера. После реабилитации папа привёз книгу домой, она и сейчас в нашей семейной библиотеке.
Известно, что книги Вольтера в течение веков подвергались преследованиям, ауто-да-фе, различным гонениям и запретам. В СССР, естественно, эти запреты не действовали.
Но лагерному надзирателю над культурой до этого дела не было. На титульном листе вольтеровского однотомника он начертал резолюцию:
«Разрешаю. Начальник КВЧ (подпись)»
Так в середине ХХ века начальник культурно-воспитательной части сталинского лагпункта изволил «разрешить» старика Вольтера. А ведь мог бы и запретить.
*
Этот сюжет я использовал для одного из своих «непридуманных рассказов», опубликовал в маленькой местной русскоязычной газете и хотел включить в редактируемый мною альманах. Но один из членов редколлегии выдвинул решительные возражения. Он провёл в каторжном сталинском лагере на Колыме 8 лет, потом ещё столько же и там же – в ссылке, и говорит, что за все эти годы не видел ни одного скверного, невежественного начальника культурно-воспитательной части. Он также возмущён, тем, что я назвал «моего» (то есть папиного) начальника КВЧ - «вертухаем»: ведь так именуют в лагерях не начальников, а рядовых конвоиров...
На меня подействовал авторитет коллеги. Он слывёт видным литературоведом, к тому же учился до войны в ИФЛИ, был арестован и осуждён в период окончания Литературного института Союза советских писателей в Москве и окончил его через двадцать лет после ареста. Это и в самом деле высокообразованный литератор, и в смысле эрудиции я, со своим калечным образованием в объёме вечернего отделения харьковского пединститута имени Сковороды, ему в подмётки не гожусь. Вняв голосу критика, я воздержался от включения рассказа в сборник.
Но есть же у меня зачем-то голова на плечах, и она, помимо моего желания и несмотря на авторитеты оппонентов, думает - пусть небольшим, но собственным умом. По прошествии нескольких лет я так и не согласился с резонами литературного мэтра по двум пунктам.
Во-первых, не могу принять и разделить мнение, что если - пусть даже каким-то чудом – все начальники КВЧ в Колымских лагерях достойны положительных характеристик, то таковы же они и по всей стране – и, в частности, на Воркуте. Кроме того, зная общие порядки ГУЛага, есть основание усомниться, что «культурно-воспитательная работа» представляла собой некий светлый оазис.
Второе моё возражение (а, вернее, изумление) заключается в том, что я никак не могу понять: как мог профессиональный знаток теории литературы забыть или игнорировать элементарную вещь: многозначность слова? Разве не называют генералов и даже фельдмаршалов определённого типа «солдафонами»? И разве уважаемые полководцы не говорят о себе скромно: «Я – старый солдат»? Так почему же нельзя невежественного «гражданина начальника» назвать «вертухаем»? Ах, да: это ведь не он ввёл дурацкий порядок, дающий ему право «разрешить» или «запретить» Вольтера... Но именно об этом – мой рассказ!
Зря я послушался знатока. Надо порой быть строптивее. И доверять больше себе, чем даже высоким авторитетам. Они тоже не безгрешны. Чернышевский бранил Лобачевского, но прав оказался великий математик, а не великий революционер-демократ...
Далее читать "Лагерная информация" http://proza.ru/2011/06/22/1636
Свидетельство о публикации №211062201632