Люськина любовь

Она перевелась к нам на 3-м курсе, и сразу сумела привлечь всеобщее внимание не только своим внезапным появлением, но и более чем экстравагантной внешностью. Этакий гренадер в юбке!
Нет, она вовсе не производила впечатление слишком уж высокой или толстой. Просто она была большая! Ее вообще было  много!  И во всех проявлениях! На  лекциях ее громкий шепот мог не услышать разве что глухой, и то, если бы он находился за дверями аудитории; ее громогласный смех  раздавался, казалось, по всему нашему педу. Но, удивительное дело, это от нее не отталкивало. Напротив,  к ней, словно мотыльки на огонь, слеталась практически все немногочисленные представители сильной половины нашего вуза, хотя именно для парней наш институт представлял собой огромное поле деятельности в этом направлении.
Меня она тоже заинтриговала сразу же.
- Привет, подруга! Я – Люська! - объявила она безоговорочным тоном, тряхнув рыжеватой гривой крашеных волос. Она плюхнулась рядом со мной на свободное место, где могли бы разместиться, как минимум, еще две таких, как я.
- Наташа, - отрекомендовалась я и поразилась ее задорной уверенности в себе.
С тех пор мы стали дружить. Для рыжей Люськи не существовало никаких норм и правил. Она с одинаковой легкостью могла общаться и с девчонками из группы, и со всем преподавательским составом вместе взятым. Училась она так себе, ведь для этого, как минимум, нужна была усидчивость, но Люська на этом не зацикливалась. Непостижимым  образом она умудрялась не заваливать сессии. Уговорить, уболтать, рассмешить она могла любого человека, и преподы не были исключением.
Но, находясь в постоянном окружении ребят, она была для них всего лишь «своим парнем». В ней они находили исключительно интересного и веселого собеседника – ведь сыпала она анекдотами направо и налево,  да  слыла еще с детства футбольной фанаткой Спартака.
 Люська не испытывала никаких комплексов в отношении своей фигуры. Наоборот, она даже стремилась подчеркнуть броской одеждой и свою большую грудь, и длинные ноги и крутые бедра. И это совсем не выглядело жалко или нелепо. Хоть и крупная, она была пропорционально сложена и довольно мила на лицо, к тому же, обладала неплохим вкусом.
Казалось, ее вовсе и не интересовали вечные «бабские» темы о мальчиках и тряпках. Но только я на правах ее лучшей подруги знала истинную Люськину натуру. А она просто жаждала любви. Я чувствовала это и по мимолетным ее взглядам на молодых мужчин, и по подчеркнуто небрежной манере разговора, когда мы ненароком касались этой темы, и по слишком тщательно подобранному макияжу и парфюму, когда мы с ней выбирались на тусовки с парнями.
Каково же было мое удивление, когда как-то раз на лекции она рассказала, что познакомилась  случайно на улице с парнем, в которого влюбилась без памяти, буквально с первого взгляда. Петя этот был из гастарбайтеров, подряжавшихся на строительстве коттеджей.   Приехал в столицу совсем недавно и не имел толком ни регистрации, ни жилья, ни денег. Был он небольшого роста, худощавым, если не сказать субтильным, но обладал он при этом удивительно красивой внешностью и неизвестно откуда взявшейся у простого молдавского парня галантностью и обходительностью, что так редко встречается в наше время. К тому же был он года на три младше Люськи.
Но ее это не остановило. Жила она одна в квартире, доставшейся ей от умершей бабушки, и, хотя однушка эта была малогабаритной,  все же мало кто из нашей группы мог бы похвастаться такой собственностью. Родители ее занимались каким-то семейным бизнесом и всегда снабжали деньгами свою единственную дочь.
 Вскоре Петя переехал к Люське, и она стала ходить на занятия  через раз. А потом и вообще приходила только на зачеты и экзамены. Во время наших с ней редких посиделок Люська взахлеб говорила только о своем Петечке. Я не узнавала свою подругу – куда девались ее бравада, озорство и балагурство по любому поводу?  Изменилась она чрезвычайно сильно! Но, как бы там ни было, это пошло ей  на пользу. Она стала более женственной,  мягкой и даже немного грустной.
- Да что с тобой, подруга? Ты сама на себя не похожа! – сказала я ей как-то, когда она пришла сдавать очередную сессию, и мы стояли под дверью, ожидая своей очереди. - Что-то стряслось с твоим Петей?
- Понимаешь, пить он стал. Работу забросил – говорит, не платят там, а сам ходит по барам. Боюсь я, что плохо это кончится.
- А ты ему денег не давай! – посоветовала я. - Пусть вспомнит свои первые дни в Москве, когда кусок хлеба надо было зарабатывать руками, а не...  одними достоинствами своими.
- Ты, Натуся, не понимаешь! Люблю я его безумно! Готова все отдать, лишь бы рядом был.
- Ну и дура! – не сдержалась я. – Извини, Люся, конечно, но он – типичный паразит и альфонс. Неужели сама не видишь?
- Знаешь что, заведи своего, а потом советуй! – Люська решительно открыла дверь в аудиторию. – Можно?
 Сессию эту она завалила. В первый раз!

Мы долго не общались с той поры, и  вдруг как-то вечером она мне позвонила сама.
- Наташка, выручай! Можешь прямо сейчас подъехать в наш РОВД? – голос ее срывался.
- Куда???
- В милицию! Очень нужно!
-  Да зачем? Что случилось-то? Толком скажи.
- Некогда, Натаха, подъезжай.  Будь другом!
Когда я подъехала в отделение милиции, был уже довольно темно. У входа меня встретила Люська, нервно теребя сигарету в дрожащих пальцах. Такой я ее еще не видела.
- Спасибо, что приехала. Мне хоть не так страшно будет! Петьку за драку замели сегодня! Он мне сам позвонил. И голос такой слабый! – Люська судорожно сглотнула. – Его могут из страны выслать! Это мне уже их дежурный сказал по секрету. Не знаю, что и делать!
- Давай сходим к нему!
- К кому? К дежурному?
- К начальнику отделения - и поговорим!
- Точно! – Люська перестала трястись и немного повеселела. - Пойдем!
 На удивление, начальник был еще на месте. Он сидел, ссутулясь, и по мучительному выражению его усталого лица было видно, что работа эта его уже доконала.
- Вы ко мне? – сухо спросил начальник и потер виски.
- У вас, наверное, голова болит? – почему-то вдруг спросила я.
Мне стало жалко этого пожилого подполковника с большими залысинами и мешками под глазами.
- Да, устал я что-то. Так что у вас?
- Товарищ полковник, у нас к вам дело! – выпалила Люська и приоткрыла сумочку. – А знаете что,  у меня есть таблеточка от головы. Вот возьмите!
- Подполковник я. А зовут меня  Николай Иванович, – поправил ее начальник, но таблетку взял. – Так с чем же вы пришли, кроме оказания помощи? – Он явно отмяк и уже с интересом рассматривал Люськину внушительную фигуру.
-  Понимаете, Николай Иванович, у вас здесь сидит мой... жених Вошту Петр. Он к вам случайно попал. В общем, там драка была, а он мимо проходил, – начала, было, частить Люська, но подполковник ее сразу же остановил.
- Милая барышня, у нас здесь никого по ошибке не сажают. Знаю я это дело. А ваш жених, как выяснилось, в состоянии сильного алкогольного опьянения был задержан в баре на месте учиненной им драки. К тому же, оказал сопротивление работникам милиции при исполнении. Регистрация у него кончилась, так что, для него же лучше, если мы его отправим, так сказать, восвояси. Иначе, ему вообще грозил бы срок за злостное хулиганство.  Пусть дома буянит. А у нас и своих дебоширов хватает. Так что извините, и спасибо за таблетку.   
- Николай Иванович, миленький! – зарыдала вдруг в голос Люська. – Нельзя его восвояси. Не могу я без него!  Я – беременна! Отпустите его, дурака такого, пожалуйста. Я вас умоляю! Как же ребенок-то без отца будет? Мы же пожениться вот-вот должны. Уж и заявление подали, Николай Иванович!
Я уставилась на Люську, плачущую на полном серьезе. И было странно видеть на лице  мощной девицы почти детские  горькие слезы.
Начальник явно растерялся. Он почесал голову и, смущенно кашлянув, неловко, как-то боком, вылез из-за своего огромного стола, налил воды из графина и подал Люське.
- Ну-ну, голубушка! Полно так расстраиваться. Давайте-ка я вас провожу в коридорчик. Вы там подождите и успокойтесь.   
Начальник под локоток отвел Люську в коридор, а сам, вернувшись, обратился ко мне:
- Ваша подруга говорит правду? - он посмотрел на меня испытующе.
- Конечно, вы же сами видите! - я была вполне искренна.
- Ладно, я ведь и сам дочку  только что замуж выдал. Сделаем так. Мы вызовем скорую  для освидетельствования - так надо - у него ведь голова разбита.  Кто-то  его в баре приложил! А потом им жениха вашего и передадим. А вы уж со скорой сами как-нибудь договаривайтесь. Только я вам этого не говорил!
Когда я вышла от Николая Ивановича,  Люськин вид внушал только одно чувство - жалость. И когда она только все успела - и забеременеть, и заявление подать?
- Все, Люська, пошли отсюда. Есть хорошие вести! – бодро провозгласила я и подхватила подругу под руки.
Уже на улице я с удивлением узнала от нее, что все эти новости были... импровизацией!
- Эх, Люська, Люська! - только и прокомментировала я. - Не боишься ты бога!
- На войне, положим, хороши все средства! Будем считать, что Петя попал в плен, а я, то есть мы с тобой, его  вызволяем! А так, что я - дура? Мне вон еще два года в институте тарабанить, да и Петя не хочет...
Подполковник  не соврал. Пока мы переминались с ноги на ногу на мартовском холоде, подъехала долгожданная карета. А еще через некоторое время вышел с перевязанной головой и сам виновник торжества Люськиной военной хитрости, поддерживаемый, скорее, для проформы двумя санитарами.
Люська подскочила к ним.
- Дяденьки, отдайте нам этого больного. Мы его дома выходим. Он - наш, а мы вам за это пятьсот рублей, а?
- Каждому! - дыхнул на нее перегаром один из дяденек.
- Что каждому? - не поняла Люська.
- Нас - двое! Каждому по пятьсот!
- Согласна!
- Сигай в машину. Отъедем за угол! - не совсем трезвый санитар был предельно лаконичен.
Операция по освобождению из плена рядового Петра Вошту была благополучно завершена!
Знала бы Люська, что слово, брошенное невзначай, порой может быть материальным!
Спустя несколько недель, выяснилось, что она на самом деле беременна, и что аборт по медицинским показаниям делать было нельзя, если она в будущем захочет иметь детей.
Все это она рассказала у меня дома, придя ко мне без звонка.
- Ума не приложу, что делать? – сокрушалась она. - Я ведь даже матери ничего не сказала! Как это получилось? Мы ведь предохранялись!
- Бывает и такое. Ему-то сообщила?
- Боюсь я, Натаха, до дрожи боюсь! А, может, рискнуть и пойти на аборт? Как думаешь?
- Ты совсем от своей любви рехнулась?! Знаешь, сколько таких Петей у тебя еще будет? А ребенок – один и навсегда! Ты вот что: пока ему ничего не говори, а напросись к его родителям в гости. А там его мамаше все и выложишь. Авось она его и облагоразумит!
- Точно! Какая ты умная, Наташка! - мигом просветлела Люська. - Спасибо, подруга! Вот сразу же после сессии в июне и поедем! Тем более, он говорил, что его братья звали. Я  и напрошусь! Как думаешь, живот еще не будет виден?
- А как же учеба, Люсь? – спросила я с тревогой.
- Да ну ее, учебу эту! Замуж выйду, ребенок будет – не до учебы!
- Зря ты так! Ведь три года проучилась. Не жалко вот так, псу под хвост?
- Ладно, видно будет. Пойду я, - она посмотрела на часы, - Петя скоро придти должен.

Лето, как обычно, пронеслось незаметно. У меня были свои планы и заботы, и с Люськой мы не пересекались, и даже не созванивались. Еще перед самым ее отъездом в Тирасполь она мне позвонила и, радостная, предупредила, что они с Петечкой уезжают на все лето.
Но в первый  же день учебы я узнала в деканате, что Люська прислала письменное заявление на академический отпуск в связи с беременностью, и искренне порадовалась за подругу. Сразу же ей позвонила. Каково же было мое удивление, когда она мне сказала, что в Москве она уже давно, ведь в Молдавии они пробыли совсем недолго.
- Короче, приедешь - расскажу! - завершила она наш разговор  бесцветным голосом.
Мы расположились на крохотной кухоньке – «МаЛюськиной» - как ее называла сама Люська. Она передвигалась осторожно, как-то бочком, все время придерживая свой заметно округлившийся живот.
- Ты извини, Наташка, в комнату не приглашаю - там Петюня спит.
- Так рано? - искренне изумилась я, но, увидев Люськин взгляд, сразу все поняла. - Пьяный?
Люська только махнула  рукой и осторожно присела на массивный табурет.
- Натах, будь другом,  поухаживай за собой сама. Что-то сегодня мне тяжеловато.
Пока я гремела чашками, Люська, мучительно вздрагивая от каждого звука и беспрестанно шикая на меня, принялась описывать свои молдавские приключения.
- В общем, поначалу мне его большая семья даже понравилась.  Только меня все удивляло.  Вот представь: дом и хозяйство у них большие, живут отнюдь не бедно, а мама его по поселку (они ведь не в самом городе живут) ходит в старом платье, да в застиранном платочке. Три  взрослых  брата – здоровяки, кстати, - не то, что мой! - она опасливо покосилась на закрытую дверь, - а никто не женат! Хотя девицы, я видела, у них гости не редкие. И все живут вместе.  Отец-то давно ушел от них. Странно как-то это, согласись?!
Ну, это ладно, мало ли, как люди живут. Какое-то время было относительно спокойно, но потом понеслось-поехало!  Пьянки-гулянки без конца и краю. Я все поражалась - ведь ни один из них на работу не ходил - откуда деньги? Это только потом я начала догадываться, что не все чисто: по зашуганной мамаше его, которая, как огня, боялась своих деток, по тому, как на братцев косились окружающие, по мордоворотам-друзьям, каждый вечер приезжавших к ним в одно и то же время с сумками, а больше всего по их чрезвычайно наглому поведению. Бандиты - они и есть, бандиты!
 Мне его мамаша потом втихаря рассказала, что они и младшего одно время на дела свои таскали - приучали, значит. А как только Петя школу закончил, она ему и посоветовала в Москву на заработки податься – от греха подальше! В армию его бы не взяли – что-то с легкими, еще с детства.
Мы тогда долго проговорили с его матерью. Я ей про свою беременность рассказала, вообще о себе. Сначала она обрадовалась, а как узнала, что ее Петя против ребенка, посерьезнела и говорит, не думала, мол, что Петю это тоже коснется!
«Что коснется?» - спрашиваю, а у самой сердце сжалось.
«Понимаешь, дочка, - говорит она, - все мои старшие сыновья противники брака и детей в принципе! Самый старший ведь у меня – «законник», а им не положено! Сидел он и не раз! Ты только никому не рассказывай об этом. Это – мое горе! Все глаза уже давно выплакала. Жду со страхом каждый день, что и остальные сядут! Одна отрада была – Петя! Он ведь сильно от них отличался – и не только внешне – он ведь от другого мужчины. То – моя вина. Муж от меня и ушел из-за этой моей нечаянной любви. Я понимаю, что виновата, вот и терплю всю жизнь, раскаиваюсь за грехи свои.
«Но Петя же – другой! – говорю. - Почему вы решили, что его это коснется?»
«Значит, не такой уж и другой! – скорбно поджала  губы мать. – Уезжайте вы лучше. Не надо вам здесь находиться!»
Короче, уехали мы не солоно хлебавши! А про ребенка я ему все равно сказала, еще в поезде. Сильно он тогда разозлился. И за то, что я забеременела так не вовремя, и за то, что сказать побоялась. Даже не разговаривал со мной одно время. Но потом ничего, вроде отошел. 
 - Тогда чего же ты такая... – я долго подбирала слово, – забитая, что ли? Не обижайся только! Тебе радоваться надо: Петя твой с тобой, ты уже скоро родишь, академ оформила. Все ведь нормально!
- Не знаю я, Натаха. Тревожно мне что-то на душе. А Петя, как приехали мы от его матери, сильно изменился. Пить стал еще больше, а теперь и домой через раз приходит, и духами противными от него воняет! И чуть что – руки распускает.
- То есть как, распускает? Бьет тебя?? Беременную??? – моему возмущению не было предела.
- Тише, ты! Еще разбудишь его! Ну, так... Пару раз приложил сильно. Но он не виноват! Воспитывался-то среди каких уродов! Ничего, маленький родится, может, все изменится!
Я только головой покачала. Поистине, нет пределов бабьему терпению, любви и глупости, если готовы прощать даже такое!

Кончилась эта история, к сожалению, весьма печально. Люська, хоть и доносила благополучно ребенка до положенного срока, но при рождении выяснилось, что врачи просмотрели патологию плода. Мальчик родился с врожденным пороком сердца. Их сразу же отвезли в Бакулевский Центр, где через тринадцать дней ее новорожденный сын умер.
Петя к тому времени, уже сильно охладев к Люське, после ее выписки ушел от нее совсем, а она сама запила. Самое страшное для нее во всей этой ситуации было то, что ее любимый мужчина был абсолютно равнодушен и к ней, и ее горю!
И если бы не я – ее единственная подруга, - она бы, наверное, наложила на себя руки!  Я, как могла, подбадривала и поддерживала несчастную Люську. Но и сама чувствовала, как она надломилась после всех этих событий. В институте все же по моему настоянию она восстановилась, но доучивалась безо всякого энтузиазма. Это была уже не та прежняя рыжая Люська – оторва и душа компании. Скорее, она походила теперь на большую побитую серую мышь, по чистой случайности попавшую в чуждую ей шумную и веселую студенческую среду. Она еще больше располнела, перестала красить волосы и вообще, по большому счету, обращать на себя внимание. Окружающие, впрочем, довольно скоро тоже перестали ее замечать. Да и она сторонилась всех.  Я тоже не стала исключением. Постепенно мы с ней отдалились друг от друга.

После окончания института я потеряла Люську из вида. Говорили, что она  куда-то уехала из города, а квартиру свою сдала на неопределенный срок.
И только, спустя года три, я случайно столкнулась вдруг с ней в универсаме. Это была все та же рыжая задорная, уверенная в себе Люська, но уже с оттенком ухоженности и холености. Она меня тоже сразу узнала.
- Вот так встреча! – искренне обрадовалась она. – А я только-только вернулась. Жила за границей. Спасибо родителям, которые меня буквально выпихнули из Москвы. Я ведь там даже замужем побывала! Правда, недолго. Ну, это отдельная история! Ты-то, как?
Я смотрела на свою вновь обретенную подругу, из которой била ключом энергия, и порадовалась, что ее прежние проблемы ушли, кажется, навсегда.
Мы расположились в ближайшем кафе, и Люська с удовольствием делилась своими заграничными приключениями. Она много и громко говорила, беспрестанно курила и смеялась своим прежним задорным смехом, когда описывала недостатки бывшего уже мужа.
- Представляешь, Натаха, этот козел оказался еще и страшным скупердяем! Я, конечно, в деньгах не нуждаюсь.  Но все же!
Нет, с нашими мужиками тамошние не сравнятся! – Она вдруг замолкла на полуслове и задумчиво посмотрела на меня. – А, знаешь, я ведь его люблю по-прежнему, Петю моего. - Она вынула очередную сигарету.  – Веришь, все три года только о нем и думала! Как ты считаешь, он меня уже забыл?
Я только вздохнула. Что же с нами делает любовь?!