XХ111. чернильная борьба

<XXIII>. “ЧЕРНИЛЬНАЯ  БОРЬБА”  (ЗАЯВЛЕНИЯ)

"Заявление из тюрьмы  (1951 г.)
1-е заявление в августе (1952 г. – после 2 лет).
2-е – май 1954.
Телеграмма Марлены (весна 1954 г.)
Мистификация Гиты.
3-е заявление – ноябрь 1954 г.
Ряд заявлений о Бум<оч>ке.
Заявление о разрешении жить за зоной.
Освобождение Бумочки. Новые надежды.
Отказ летом 1955 г.
Новое заявление. Новые отказы".

Заявления в прокуратуру с просьбой о пересмотре дела можно было писать через определённые промежутки времени. Так, первое (впрочем, оно было адресовано, как мы видели, не прокуратуре, а непосредственно «особому совещанию» при министре госбезопасности СССР) отец отослал сразу по завершении «следствия». Оно не возымело ровным счётом никакого действия. Второе (но из адресованных в прокуратуру – первое) было направлено через два года после ареста, следующее – ещё через почти два года... В наступивший период либерализации  режима частота обращений в «органы законности и правопорядка»  стала допускаться иная – большая. Но результат ещё долго оставался прежним: на все вопли о помощи следовал ответ сколь равнодушный, столь же и лживый: «Вы осуждены правильно, оснований для пересмотра Вашего дела нет».

Мы, родственники, могли писать свои ходатайства без счёта, но результат  всегда был  тот же. Обращались и на имя Сталина, и к Берии, ездил я в приёмную Верховного Совета СССР, ходил на приём к депутату Верховного Совета – рабочему тракторного завода Трофименко (пустое место!  а к нему еще и  приставлен консультант-юрист  – и тоже пустое место!  да ещё и «бундючное, пыхатое», т. е., в переводе с украинского, надутое,  напыщенное...), был несколько раз в Прокуратуре Союза...   Но пока партия и правительство не указали своим «органам» на необходимость иметь совесть и соблюдать законность (будто сами  всё это имели!) , они о том и не думали... После ХХ съезда  партии всё переменилось,  да и то не сразу.
 
Черновик своего заявления 1952 года отец сумел передать нам, детям. Это произошло зимой 1952 – 1953. На ул. Лермонтовскую,  гле я жил в маленькой комнатке огромной  коммунальной  квартиры, пришёл человек с простым курносым лицом, одетый  в бело-жёлтую  овчинную дублёнку (в то время, как уже говорилось, эта одежда ещё не была оприходована модниками и считалась простонародной, дворницкой).

- Вы Рахлин? Я к вам от вашего отца, - сказал он. Не расспрашивая, я ввёл его в нашу комнатку, и он не раздеваясь отдал мне сложенные вдвое несколько густо исписанных листков бумаги без какого-либо отдельного письма.

Не знаю ни имени, ни фамилии этого человека  (его путь лежал из Харькова куда-то, кажется, в Западную Украину), но до сих пор благодарен ему за смелость: освободившись из неволи, он нашёл в себе решимость и человеческое чувство сострадания к другим людям. Не каждый в то время решился бы на такое. Ведь могли приписать что угодно – и снова посадить.

Письмо – жалоба отца – содержало в себе подробное описание методов «следствия», попыток обвинить его в антисоветской деятельности, да ещё и якобы на протяжении всей жизни. Говорилось о том, как обвинение было переквалифицировано, и таким образом отпали все вменяемые ему преступления, кроме «троцкизма» 1923 года, и получилось, что он осуждён за участие в партийной дискуссии  тридцатилетней давности. Названы были и фамилии обоих следователей.

Немедленно я переписал заявление в третьем лице и послал от своего имени в Прокуратуру СССР, сознательно обнаружив тем самым, что мне стал известен ход «следствия»  и формулировка обвинений. Эта неосторожность не возымела отрицательного действия, так как времена круто переменились: умер Сталин, отпустили безвинных врачей и т. д.  Впрочем, наша очередь на справедливость ещё не подошла – я, как и прежде,  получил трафаретный отказ.

Уже говорилось, что, побывав у мамы, я не счёл возможным скрывать от отца её состояние и условия содержания в лагере. Он принялся писать жалобы в ГУЛаг и в Прокуратуру, мы ещё раз написали академику М. Б. Митину – философскому «вельможе в случае», который на ниве своей почтенной науки был сталинским псом для растерзания  неугодных, помогал  «академику» Лысенко крушить  академика Вавилова  и т. д. – между тем, наша мама в своём родном городе Житомире дала ему некогда путёвку в большевистскую жизнь, предоставив ему рекомендацию в комсомол и партию! Зная об этом, мы  «академика»  уже тревожили, но он-то не тревожился. вот в чём загвоздка! А теперь ветры переменились, и академический флюгер  вдруг сработал в благом направлении: как депутат Верховного Совета СССР Митин написал ходатайство  - и оно возымело действие: маме заменили 10 лет на 5 – и освободили по амнистии!

...С паршивого  «академика» хоть шерсти клок!..

Мама, вспоминая его, говорила, что он  в молодости был похож на «ешиве-бухор’а», т. е. «ешиботника»..

... «…Он прошёл путь от ешиботника до сталинского академии!» Как  его хозяин – от семипнариста до имперского  сатрапа.

Несколько раньше, обнадёженные имевшимися уже фактами реабилитации подобных узников, мы в письмах стали выражать чрезмерные надежды, а отец истолковывал это как  предвестие скорого освобождения!  Да и как было ему истолковать иначе такие слова в телеграмме  моей сестры:  «Надеюсь на скорую встречу»!  Что-то в этом роде написала и Гита...

Эти переходы от надежд к отчаянию сильно измотали его. А напоследок случилась уж совсем нелепая, но такая «наша», отечественная, история!

23 марта отец  был реабилитирован Президиумом Харьковского областного суда. В прокуратуре области   или в аппарате этого суда маме сказали, что немедленно вышлют в Воркуту спецпочтой   документ, на основании которого он будет немедленно освобождён. Мать поздравила мужа телеграммой, разослала поздравительные телеграммы всей родне (в том числе и мне в армию), друзьям, последовали ответные  ликующие телеграммы-поздравления. в том числе и самому освобождаемому узнику...


Но неделя шла за неделей, а документ о реабилитации в лагерь, где находился отец, всё не поступал. Последовал новый обмен телеграммами, мама отправилась опять в суд и прокуратуру – там её заверили: всё в порядке, бумага выслана, ждите! 

Но  там, на месте, её всё не было и не было.  От папы пришла отчаянная телеграмма: точно зная, что реабилитирован, он продолжал оставаться на положении  заключённого! Мама опять поехала в канцелярию облсуда, или прокуратуры, или облуправления МВД,  и там, наконец, узнала, что «девочка», которая сидит на пересылке  спецпочты,  ЗАБЫЛА  отправить документ!

Только 28 апреля – более чем через месяц после реабилитации – отец был, наконец, освобождён. То есть больше месяца он сидел в лагере уже не как оболганный, а как ОПРАВДАННЫЙ!

Ну в какой ещё солнечной стране такое  возможно?!

                *   *   *

Заметки  отца исчерпаны, а с ними и мой комментарий. Прошу прощения у читателей за его неполноту или, напротив, . излишние длинноты и невольные повторы. К сожалению, у меня не хватило ума записать всё по свежим следам. Многое забыто.

Но пусть и то, что сохранилось, послужит делу создания истинной истории неслыханных в мире расправ. Только возможность полного знания всей этой истории способна, по моему глубокому убеждению, предохранить мир от  рецидивов подобной беды.

В своих комментариях я позволил себе и критические выпады против поколения отцов. Дети всегда судьи своим родителям, даже если не отдают в этом себе отчёта. Пусть и нас строго судит поколение наших детей – и суд этот будет тем мягче,  чем  меньше останется иллюзий в отношении прошлого. Если я сужу своих дорогих родителей, то с любовью и  болью.

                К о н е ц

Далее читать ПРИЛОЖЕНИЯ. http://proza.ru/2011/06/23/19

ДОРОГОЙ ЧИТАТЕЛЬ! МНЕ ИНТЕРЕСНО И ВАЖНО ТВОЁ МНЕНИЕ ОБ ЭТОЙ КНИГЕ, ИЗЛОЖИ ЕГО, ПОЖАЛУЙСТА, ХОТЯ БЫ В НЕСКОЛЬКИХ СЛОВАХ ИЛИ СТРОЧКАХ В РАЗДЕЛЕ "РЕЦЕНЗИИ" (СМ, НИЖЕ). = Автор

КНИГА, ОДНАКО, НЕ ОКОНЧЕНА. СМ. ПРИЛОЖЕНИЯ К НЕЙ!!!