Самум

Самум - знойный сухой ветер в пустынях Северной Африки и Аравийского полуострова.
Ветер несёт раскалённый песок и пыль и иногда сопровождается грозой.
Температура воздуха при этом может подняться до +50°C.

Когда я выхожу на охоту, небо становится темным, словно густая кровь, и солнце стонет миллиардами крошечных песчинок от моего дыхания. Я не люблю, когда обо мне забывают, когда перестают меня бояться. Когда-то давно,я был дружен с Сирокко, ласковым застенчивым Фёном и даже с Суховеем, что и по сей день живет на далеких славянских берегах, но все они наскучили мне. Эти ветра не были целеустремленны, никогда не жаждали власти и подчинения. Сейчас-то я понимаю, как ничтожно выглядел в их компании, как боялся быть тем, кто я есть на самом деле.
Люди не умеют по-настоящему ценить то, что уже есть в их ладонях, что бьется малой искрой между их мозолистых шершавых пальцев. И никакие чудеса и благородное геройство не способны приручить их. Только сила. Безжалостная грубая сила, которую невозможно ни умилостивить жертвами, ни победить железом, ни прогнать словом. Остается только упасть на колени, закрыть руками голову и молить всех знакомых богов, чтобы грозное безумство в этот раз обошло стороной, не забрало с собой в пустыню боли, жажды и вечности. Я привязался к этим землям как раз из-за живущих здесь людей. Эти двуногие существа, в ярких долгополых одеждах с кисточками и нитями, так похожими на мою летящую поступь, даже в эпоху ядерного оружия странствующие на верблюдах, так как вездесущий песок забивается даже в уши, не то что в моторы, и закрывающие полоской ткани свое лицо то ли от палящего солнца и колючей золотистой пыли, то ли от чужих лукавых глаз, эти люди в чем-то схожи со мной. Они улыбаются белозубой улыбкой, похожей одновременно и на щедрое раскрытие души, и на оскал, они покорно склоняют голову и замолкают, смиренно снося удары плетьми, но под полуприкрытыми веками блещут безумные молнии и раскаленная до бела ярость, они уголками губ говорят "Здравствуй", а уголками глаз - "Прощай навеки". Они такие же как я. И стрела, пущенная ими на полном скаку, пробивает сердце насквозь - никогда не излечить рану памяти, никогда не изгнать того животного страха, что возникает при одном лишь упоминании.
Когда-то давно, почти в другой жизни, когда мы с Фёном сидели на огромных пахнущих золотом и вечностью курганах, он сказал мне, что в каждом есть что-то хорошее, что-то настолько дивное, за что даже можно любить. И тогда, приблизив свое обожженное сухое и резкое лицо к его, веснушчатому и ласковому, я с долей волнения и жажды спросил: А за что же можно любить меня? И слова, сказанные им в ответ, каждый раз терзают мне душу при каждом моем смертоносном набеге, во время каждой моей безумной охоты.
Он сказал, что любит меня за то, что при каждом моем шаге пески поют. Пески поют грустную и невыразимо прекрасную песню, такую же одинокую, как и моя душа.