Росинки маковок на белом полотне...

***********************************************
***********************************************
 Памяти Рождённых и Нет - посвящается

 ПОДСНЕЖНИК ОПАЛЁННЫЙ
 ( отрывок )
 ************************************************
 ************************************************

 Тайга. Небольшой посёлок затерялся средь заснеженных великанов деревьев, оторванный от "большой земли" глубокими снегами. И, если в городах, разрушенных войной уже начинала закипать жизнь, то здесь, во "тьме тараканьей", всё оставалось по-прежнему без суеты и лишнего крика. В домике, стоящем на самом краю улочки, ожидали возвращения с работы домой мужа, отца двух девчушек, которые тихонько играли, примостившись в углу у самой печи, с куклой. На столе, под полотенцем, стыл ужин...

 - Ты опять стоишь у окна? Сколько можно тебе объяснять, застудишься. - холодный воздух паром ввалился в открытую дверь вслед за мужчиной.
 - Завтра Рома в лес уведу. - помолчав, добавил - Слишком стар стал. Самолёт слышала? прилетел. Оголодали все уж давно! Вовремя явился. Мужики шуметь начинают. Сколь терпеть можно? Два месяца зарплаты в руках не держали. Бойкий денёк намечается, мать!..

 Лайка, до того мирно дремавшая у ног молодой женщины, приподняла большую голову и посмотрела на свою хозяйку. Голубые, прозрачные глаза Рома смотрели с вопросом и тревогой. Женщина погладила собаку.
 - Нет. Он останется с нами. Дети не смогут без него.
 - Я уже договорился с Семёнычем. Через неделю можно будет забрать щенка. Вчера заходил к нему. Щенки хороши, не переживай. Детворе забава, а нам с тобой будущий помощник в хозяйстве. Ром встал, медленно побрёл к двери и, царапнув её, присел, ожидая пока откроют выход из жарко натопленного дома на улицу ...

 Женщина подошла к окну. О чём думала Она, глядя во тьму ночи, прикасаясь рукой к шторе? Цвет, впитавший в себя время разных событий, уже не имел того первоначального оттенка, но нёс в себе память. Льняное полотно было покрыто шитьём. По утрам, когда солнце поднималось над тайгой, по некрашеному полу бродили тени просветов от дырочек, обработанных меленькими стежками шёлковых, некогда белых, нитей. Память была живой. В эти минуты Она помнила всё: голос своей мамы, звавшей Её из кухни к завтраку, лучистые глаза своего отца, его колючие щёки и сильные, руки, а ещё... Штора была ЕЁ единственным приданным из блокадного, холодного Ленинграда. Она не хотела вспоминать о войне. Не хотела погружаться в кромешный ад смертей, окружающих то страшное время, но очень часто внутри молодой женщины начинали завывать звериным криком сирены воздушных тревог, грохотало крушением зданий, бывших ещё совсем недавно тёплыми, уютными домами чьей-то короткой жизни...

 Сон оборвал громкий стук в дверь. Казалось, что ещё чуть-чуть и она не выдержит ударов ног и слетит с петель.
 - Эй, хозяева! Здесь проживает гражданка (...) ? Открывайте! Ревизия.
 Мужчина зажёг свет. Дети проснулись, тёрли кулачками глазёнки, глядя с испугом на свою мать, которая торопливо натягивала на себя одежду. Их было четверо. Мужские суровые лица не предвещали ничего доброго.
 - Поторопитесь! - громыхнул один из вошедших.
 - Сейчас, только учётную тетрадь возьму.
 - Какую тетрадь? Все документы должны находиться в сейфе, а не здесь! Или вы позабыли об этом, а, гражданочка? Никаких тетрадей!
 - Но... как же так? В наш посёлок два месяца не привозили зарплату. Людям ведь надо есть. Детей кормить. Деньги привезут - они рассчитаются за товар. Так было всегда.
 - Чтооооо??? - раскатом грома прозвучал вопрос - Социалистическое имущество на ветер спускаете? Дааа яяя!.. Дааа яяя!.. Под трибунал, без разговоров!!!
 Дети плакали. Её муж молча стоял у кровати, не в силах вымолвить ни слова в защиту или оправдание. Его лицо перестало быть лицом человека, который всего несколько часов назад! был любящим и заботливым мужчиной-отцом ЕЁ детей. Перед Ней стоял Чужой. Человек облачённый в маску страха.

 *

 По коридору шли двое. Грязно-серый цвет пола. Эхо шагов...
 - Шагай, шагай, воровка! Некогда мне тут с тобой церемонится! Там, внизу, ещё двоих привезли. Врагам трудового народа места у нас хватит! Ыых, гадюка, ппшла быстрей!- Резкий толчок в спину чуть не сбил ЕЁ с ног, но Она устояла. Ватные пробки в ушах не позволяли слышать слов тюремщика. В голове набатом раздавался отдалённый, вибрирующий звук колоколов. Он нарастал в своём невидимом диапазоне звучания, волнами пронизывая каждую клеточку худого тела беременной молодой женщины, отзываясь на звук болью...

 Ночью снова выл ветер. Он не стихал за двойной решёткой окна вот уж который день. Сокамерницы уснули. Их бесконечные вопросы ежедневной пыткой тормошили затуманенное сознание, мешая сосредоточиться на чём-то очень важном, что необходимо было вспомнить, но главная мысль обрывалась в огромном клубке запутанных ниток нагромождений событий. Ныла поясница. Запах хлорки, удушающим комом клокотал в горле, вызывая изнуряющие спазмы и позывы к рвоте. Шум не уходил. Где-то резко захлопывались чужие двери. Много дверей! Десятки, сотни, тысячи различных дверей и каждая со своим, только ей одной принадлежащей, звуком, все вместе, снова и снова галдели, бабахали, барабаня по сознанию своим мёртвым стуком, не отпуская ни на миг. Она безошибочно могла определить каждую дверь в кромешной темноте по звуку, за которым мгновенной вспышкой возникала картина происходящего - ужасом непонимания реальной действительности.

 Вновь и вновь, круг за кругом, крутилось одно и тоже видение. ЕЁ мольбы, обращённые, взывающие к людям. Вновь и вновь Она бежала, падая и поднимаясь, по утоптанной снежной тропе ночного посёлка, стучалась в двери людей, слушала их отказ, плакала, умоляла, кричала, орала им о том, что у неё тоже есть дети! что она беременна! но всё было напрасным. Напрасным и бесполезным... Облегчение приносил сон. Во сне к Ней приходил Ром. Он подолгу сидел рядом с её кроватью, смотрел своими светлыми-светлыми глазами, почему-то прося у Неё прощения. Она обнимала его лохматую голову, повторяя Своё бесконечное - ну, что ты? глупенький, ты ни в чём не виноват! Это всё только я, я сама виновата, сама, прости меня глупую! Сон исчезал, растворяясь в забытьи, чтоб на следующую ночь прийти снова.

 *

 Открытые глаза, заполненные пустотой ледяного сознания, пугали любого заглянувшего в них, своей отрешённостью. Казалось, что взгляд, направленный в одну точку немигающим лучом вот-вот просверлит дыру в стене на которую он был направлен и, разорвав пространство толщи, вылетит наконец-то на долгожданную свободу, унося с собой душу умирающей роженицы.
 - Очнись, слышишь меня? Она живая. Слабенькая очень, но дышит! - женщина в белом халате хлеставшая ладонью по лицу заключённую, продолжала тормошить, причитая:
 - Ты слышишь? Твоя дочь задышала, очнись! Её унесли в изолятор соседнего барака.
 Луч померк. Взгляд начинал своё новое рождение возвратом тела в мир ...

 Дни сменялись ночами, ночи заменяли сны, а, иногда, когда на дежурство в тюремных яслях заступал кто-то из ЕЁ барака, можно было тайком, ненадолго, побыть рядом со своей крошечной дочерью, при этом рисковали все принимавшие участие в нарушении тюремного распорядка и, не смотря на это - протягивали свою руку помощи, понимая важность таких встреч для женщины. Изредка приходили письма из дома. В них муж рассказывал о детях, об охоте, о новостях в посёлке, а ещё... Ещё в этих письмах было очень много тепла, которое хранила каждая буква строчки его, не очень "ровного" почерка. Она знала на память каждое слово. Произносила их "про себя" по несколько раз за день. Что было в тех письмах, которые делали ЕЁ существование чем-то иным, отличным от зверя посаженного за решетку? Что несло с собой маковыми крупицами составляющего, единого целого бывшего ЕЁ "я" ? Но оно было! Иначе Она никогда не выжила бы ещё раз в том аду, который почему-то люди именовали "жизнью".

 Слух об амнистии облетел все бараки в несколько минут. Он будоражил женскую тюрьму нервным напряжением ожидания, когда кажется миг - вечностью, а отрезок "складывающийся" в час не помещался в голову своей бесконечностью.
 - Гражданка (...), на выход ! - дождалась...
 Женщины много плакали и голосили, желая от всего сердца добра ЕЙ и ребёнку, рождённому в застенке. На прощание Она обвела взглядом помещение, ставшее пристанищем ЕЁ судьбы на дни, недели, месяцы, оставляя в них частичку себя. Малышку одевали "всем миром". Девочке, к тому времени, уже исполнился год и два месяца. Молодой солдат с улыбкой открыл замок, распахивая ворота - путь к свободе.

 Вертолёт пришлось ждать три дня. Метели сменялись дождями и серостью весеннего неба. Тех денег, которые удалось наскрести с лихвой хватало на ЕЁ возвращение домой. Местные жители из посёлка, примыкающего к небольшому аэродрому, помогли молоком и всем необходимым в дороге для ребёнка. Приносили кто чем богат, не требуя за то платы. Многие годы спустя Она с теплом и благодарностью будет вспоминать о них. А пока... надо было опять ждать, но здесь время имело нечто другое в измерении своём. Ей хотелось дышать, прижимая к груди свою родную кровинушку, которая спала на ЕЁ руках, петь тихонечко ей песни и оберегать, стеречь, быть волчицей если то понадобится! чтоб никто! не посмел нарушить сон этого крохотного создания, продолжение ЕЁ самой.

 *

 - часть вторая -
 В ТИШИНУ УХОДЯЩИЕ

 *

 Сумерки. Моросил мелкий дождь. Под ногами чавкала жижа. Болели руки. ЕЁ шаги через грязевое месиво дороги становились медленными и тяжёлыми. Женщина очень устала. Малышка проснулась и вертелась, удивлённо поворачивая голову, всматриваясь в незнакомое.
 - Скоро придём домой моя крошечка. Нас там ждут твои сестрёнки, твой папа. Они тебя полюбят так же сильно, как люблю тебя я! Всё, всё будет теперь у нас хорошо - звучали слова, как молитва, подбадривая и вселяя надежду в их общее будущее. Дойдя до калитки женщина остановилась. На мокром крыльце сидели, плотно прижавшись друг к другу, две девочки ...

 - Мама, мама! Наша мамочка вернулась! - прозвучало радостным кличем разрывая тишину дождя.
 - А вы почему не в доме в такой поздний час? - спросила девочек их мать.
 - Нам туда нельзя. Там чужая тётя. - ответили одновременно обе девчушки.
 Женщина заплакала. Молча глотала слёзы, чтоб заглушить весь свой могучий голос, который накапливался день за днём, каплями ЕЁ крови. Инстинкт страха - что Она напугает своим звериным криком детей был сильнее страха - ужаса картины правды представшей суровой действительностью перед Ней. Одним, единым объятием Она пыталась обнять всех сразу, отдать всё то тепло, которое ЕЁ дочери недополучили за время разлуки со своей матерью. И целовала, целовала, целовала их неумытые лица и, не очень чистые, ручонки... Дверь отворилась.

 *

 На сколько бывает слепа женщина в любви своей? После каких проступков "мужчины" начинает спадать розовый занавес и предметы, окружающие женщину, начинают приобретать очертания настоящего??? В какой точке струны нерва находится та грань, за которой следуют изменения предопределяющие дальнейший путь мысли разума, достигшего высоты огненного столба с сигналом "STOP!"???

 *

 Она простила. Простила холодные пальчики детских ножек, одетые в грязные, давно нестираные, мокрые чулочки. Простила сальность белокурых волос, что более походили на паклю. Простила запущенность, чёрную паутину углов дома, кучи хлама и мусора. Простила жгучий холод витающий над, докрасна растопленной, печью и горой дров, беспорядочно сваленных в углу. Домашний очаг был разрушен. Надо было начинать жить заново. Женщина сняла промокшее, почему-то ставшее вдруг тяжёлым, пальто и... медленно начала закатывать рукава своей старенькой вязаной кофты.

 По ночам, когда лунная дорожка, распадаясь на десятки мерцающих лучиков проникающих сквозь штору висящую на окне - начинала движение голубоватых теней по полу, ей удавалось уснуть. Ром, ЕЁ верный страж, приходил и беззвучно садился у постели. Их молчаливые разговоры не требовали слов людей. Собака впитывала в себя, каким-то необъяснимым образом, взглядом - часть боли женщины. Она помнила его щенком. Помнила почему была дана ему его кличка. Помнила каким был Ром, когда начинался ЕЁ роман... Спутник Жизни? Кто был ЕЁ Спутником? или быть может сказать правдой:
 - Проводником по миру существования???
 Даже во сне, когда звучал голос мужа: "Завтра Рома уведу в лес" - ЕЙ хотелось, набрав в лёгкие как можно больше воздуха, завыть голосом матёрого, хищного животного на всю бездушную вселенную, выдохом :
 - КАК ПОСМЕЛ ТЫ, ЧЕЛОВЕК, РАСПОРЯДИТЬСЯ ЖИЗНЬЮ ИНОГО, ПРЕДАННОГО ТЕБЕ СУЩЕСТВА???
 Ей было стыдно, что Она не остановила вовремя мужа, не предотвратила его слова сказанные с безразличной обыденностью, как о чём-то само собой разумеющемся, а значит - сама дала ему право распоряжения смертью. Тогда, в тот холодный вечер, после ЕЁ ареста, Ром не вернулся домой. Он ушёл Сам.
 От собственных криков Она просыпалась. Утро приносило новые хлопоты и заботы о своих, уже четырёх, девочках ...

 *

 Лето. Шёл 19(..) год. В посёлке произошло много изменений. Леспромхоз "процветал". Построили больницу, школу, детский сад. В ясельную группу детсадика ЕЁ "приняли" работать ночной няней. Малыши были постоянно при ней, старшие дочери, находившиеся на летних каникулах, помогали своей маме по дому в их нехитром хозяйстве. Приближался день рождения самой младшей из сестёр, которой должно было исполниться два годика.
 - Ты опять затеяла большую стирку с побелкой? - глядя на голые окна комнат спросил муж, "заскочивший" на минутку домой пообедать - Вроде недавно белила?! К Пасхе, точно?!
 - Меня моя мама так учила. К моему дню рождения всегда белили потолки и вешали на окна чистые шторы. В квартире становилось от этого как-то по особенному светло и празднично. - ответила, наклоняясь над железным корытом женщина, чтобы спрятать, вдруг набежавшие, слёзы.
 - Вечно слышу от тебя про этот твой Ленинград, как-будто нет ничего другого на свете! - проворчал муж. Женщина не ответила. Выполоскала бельё, развесила его под солнышком во дворе и принялась за побелку небольшой кухоньки. Старшие сестрички няньчились с малышнёй. С улицы то и дело доносился весёлый смех детворы от которого сердце женщины наполнялось живительным теплом благодатного света. К вечеру, когда каждый уголок ЕЁ небольшого домика сверкал чистотой и порядком Она, совсем уставшая, присела, наконец, отдохнуть ожидая с работы своего мужчину.

 Небо к вечеру стало затягиваться тучами. Женщине надо было бежать на ночное дежурство в ясли. Муж задерживался. Она, не дождавшись его возвращения, ушла из дома вместе с детьми. Дорога к детскому саду заняла немногим больше времени, чем обычно. Детишки, перебивая друг друга, задавали свои бесконечные вопросы, рассказывали ЕЙ свои секреты и новости прошедшего дня. Она частенько брала с собой на смену то одну, то другую из дочерей. В этот вечер они впервые оказались все вместе в "яслях", чему очень радовались, не скрывая искорок своих счастливых глазёнок. Ночью пошёл дождь. Тяжёлые капли гулко стучали по стёклам создавая свой, ни с чем не сравнимый, ритм тишины омовения природой. Через открытые двери комнат в коридор доносилось посапывание сладко спавшей малышни. Женщина прилегла на кушетку в коридоре. Можно было отдохнуть пару часов пока проснётся первый "жаворонок" и "защебечет" свою песенку. Она улыбнулась. Она всегда улыбалась, когда видела смешные детские мордашки, удивлённо моргающие при пробуждении. ЕЙ нравилось наблюдать то, как они маленькими ручками тёрли свои щёчки пытаясь понять: там ли они проснулись и убедившись, что всё в порядке, улыбались самой замечательной своей улыбкой, какую мог даровать Бог этому Миру. Женщина проснулась от резкой щемящей боли под сердцем. Открыла глаза. Перед кушеткой сидел Ром. Взгляд его светло-голубых глаз был внимательно насторожен и звал за собой. Звал на улицу, в ночь надвигающейся грозы...

 *

 Дождь. Каким больным он бывает иногда, Друг мой, если бы ты только знал! Если бы ты умел разговаривать на одном со мной языке, умел слышать боль дождя так, как слышу его я! Может тогда он перестал бы плакать так больно? Может в замирании своих микрокапелек он подарил бы кому-то своё маленькое чудо? Улыбку радуги? Не знаю. Может быть... А пока, я просто поговорю с тобой, оставляя частичку Чужого Мира тебе, чтобы ты вспомнил. Вспомнил! совсем не меня, ту, Кто ушла в грозу. Тишиной боли дождя.

 *

 Она вышла из тёплого помещения вместе с лайкой. Ром, постоянно оглядываясь, торопил женщину безмолвным своим взглядом. Вспышки молний то синим, то белым светом освещали дорогу идущим в ночи - матери и собаке. Небо молчало. Где-то далеко, далеко, над краем тайги, красной чертой обозначилась полоска рассвета. Дойдя до последнего дома улочки Ром остановился. Только теперь Она увидела, что это был ЕЁ дом. Из окон, почему-то "прикрытых" газетами, тускло струился свет. Опустила голову, хотела спросить, закричать! (...), но... лайки рядом не было. Ром исчез также внезапно, как появился. Женщина замерла. Казалось Она ждала пока мёртвым холодом заполнится ЕЁ бушующая кровь и... сделала первый шаг к порогу своего жилища.

 Стучать не понадобилось. Дверь не была заперта. Первое, что увидела, зачеркнуло вспышкой ослепительного пламени окружающее, погружая его в непроницаемую темноту. В центре комнаты стоял стол накрытый шторой. Шторой, которую она бережно постирав и выгладив, оставила аккуратно сложенной на стуле, чтобы придя с дежурства повесить на окно ко дню рождения их дочери, маленькой Светланы. Штора была грязна. Немытая посуда, с остатками ужина, "красовалась" на столе во всём своём неприглядном виде пьяного застолья. Посреди льняного полотна багровым пятном горел след от пролитого красного вина. Две пустые бутылки стояли, возвышаясь над селёдочными хвостами, разбросанными по столу. Женщина сделала шаг назад. Вышла за порог и... постучалась в дверь, ставшего навсегда Чужого для НЕЁ, дома.

 Она хотела видеть его глаза. Всего один, единственный раз заглянуть в глубину того, кто взял на себя обязательства быть ЕЁ половинкой и нёс гордое имя "Мужчина". Он вышел из соседней комнаты, испуганно озираясь по сторонам. Женщина не позволила приблизиться к себе, резким жестом руки заставив остановиться. Что пыталась ОНА сказать ему своим последним взглядом??? Много ли можно объяснить человеку молчанием, когда он не слышит звуков произносимой речи одного с ней языка??? Небо громыхнуло громом. Раскат, эхом повторил голос возмущённой яростью лета природы. ЕЙ показалось, что стены, на вид крепкого дома, не выдержав удара такой силы, рассыпятся на труху, на мерзость тлена, которым теперь несло ото всюду! Гроза, набирая свою мощь в столкновениях огромных чёрных туч, заиграла стихией. Ураганный ветер раскачивал стволы могучих деревьев заставляя их звучать скрипом и стоном бушующей тайги. Женщина медленно повернулась к двери, не оборачиваясь вышла прочь. Вышла в грозу, под проливной дождь и вспышки молний, чтоб никогда не вернуться обратно. Она шла к своим детям, отгораживая своё прошлое занавесом стальной воли. Глаза человека, бывшего когда-то ЕЙ мужем, были мертвы.

 Что мог понять взгляд таких глаз??? ЕЙ хотелось бежать. Как можно быстрее бежать из посёлка, бежать, ломая и круша всё в округе, чтобы вернуться. Вернуться в свой Город, которого, ОНА знала! уже не было ни на одной карте бумажного мира, но в нём была ЕЁ река. Река, которую любила больше собственной жизни когда сама была ещё школьницей. Женщина помнила холодную прозрачность воды в которой купалась Луна. А ещё... Ещё Она помнила мраморных львов с их, иногда беззубой, пастью. Она помнила то, как подходила к одной из статуй, как под ЕЁ ладонью нагревался мрамор и... лев оживал, но сейчас ЕЙ надо было набраться мужества, чтобы встретить утро нового дня.

 Женщина не видела дороги, не чувствовала ледяных потоков дождя, не слышала грома. Воспалённый мозг, поставив блокировку сознанию, отключил все факторы пребывания бредущего в грозовой ночи. Память вернула женщину в блокадный Ленинград, в войну, в обжигающий мороз января пустой квартиры, в спальню родителей, на их большую кровать, на которой лежало тело мамы. Она опять была рядом. Обнимала её застывшие руки, плечи, лицо с открытыми мёртвыми глазами, которые женщина, будучи молоденькой девчонкой не сумела закрыть. Помнила с каким трудом снимала штору с, оклеенного крестами, окна. Помнила, как старалась укутать мёртвое, остывшее тело и СЕБЯ шторой, подворачивая её со всех сторон, чтоб хоть немного согреться. Десять суток, не часов! не минут! не секунд! ДЕСЯТЬ СУТОК! молодая, измождённая голодом и лютой стужей девушка, пролежав на постели смерти - выжила! Для чего? Для чего Она осталась жить в этом жестоком и непонятном мире, не знающем настоящей любви???

 - Люсенька, зайдите, пожалуйста, на минуточку ко мне. - тихим голосом произнесла заведующая, проходя мимо няни, "передающей" дежурство дневной воспитательнице. Этой встречи женщина очень боялась. Боялась, что придётся рассказывать правду, что-то объяснять, а может статься и доказывать необходимость своего отъезда. У НЕЁ не было на это сил, но, как оказалось, они не понадобились. Зайдя в комнату седовласой заведующей за "приговором", няня встретила обратное. Иногда встречается понимание там, где его совсем не ожидают.
 - Не объясняй ничего. Не надо. Одно попрошу - возьми эти деньги, тебе пригодятся в дороге. - сказала положив небольшую стопку купюр на стол. Пожилая женщина, не имевшая никогда своих детей всё поняла без слов. Женщины обнялись.
 - Ты только держись! - прошептала сквозь слёзы "начальница", протягивая документы бывшей няне. - Не забывай нас, Люсенька!
 - Не забуду! Обещаю. - ...

 *

 Она сдержала своё слово. Прошло много лет с той поры. Благодарная память о незнакомой мне женщине из далёкого, таёжного посёлка развернулась перед твоим взором - этим рассказом. Путь Женщины был тяжёлым. Она не сумела достичь своей Реки, ища Своё спасение в прошлом, но именно ЕЁ Путь позволит заглянуть в будущее очень многим из Вас. От души желаю Всем - поиска, плодотворного поиска Живительного Слова, но не в словах. Поэзия там - где есть поступок. Благодарю Всех кто прямо или косвенно был участником происходящего в эксперименте.
 Спасибо тебе, мой Друг.

 Я ухожу в Тишину - болью Дождя, чтобы однажды, кто-то, смог вернуться к тебе, моя РУСЬ -
 Радугой Росинок маковок звонящих в Рассвет колоколов ...

 *