Российский форпост в Германии

Именно таковым, вот уже который десяток лет, считает себя Александр Танц, совладелец русского ресторана «Строганов», что в центре Дрездена. И не только декларирует это, но и делает все, что в его силах, для популяризации русского языка и культуры на родине Гёте и Шиллера.

- Александр, история Вашей жизни настольно необычна, что давайте начнем с самого начала. Итак, Вы родились?..

- Я родился в поселке Вача Горьковской области. Среди окрестного люда он знаменит своей фабрикой по производству вилок, ножей и топоров. Производству этому, между прочим, уже более ста лет.
А предыстория моего появления на свет такова.
Моя мама тогда жила и работала в Москве. Она была замужем за советским военным летчиком. У них был сын, то есть, мой сводный брат, который старше меня на 5 лет. Прожили они вместе где-то года четыре. Но семейная жизнь не сложилась. Они развелись, и вскоре после этого мама познакомилась с обаятельным курсантом академии им. Жуковского, приехавшим из ГДР. Это и был мой будущий отец. Его военная специальность была связана с ремонтом и техническим обслуживанием самолетов и вертолетов.
В январе 1958 года они сыграли свадьбу в Москве, а я родился 25 августа в Ваче. Рожать мама приехала на родину.
А в конце этого же года мы все уехали в ГДР: у отца закончился срок обучения в академии. Мамин сын от первого брака тоже поехал с нами.
Первые годы мой сводный брат всегда учился в русских школах. Мой же папа был военнослужащий, а рядом с гарнизонами (где практически всегда были и советские солдаты и офицеры) находились и русские школы. Мы жили в Лейпциге, Котбусе. Потом папа еще на два года уехал в Москву работать в посольстве: и мы опять жили в Советском Союзе.
После возвращения в ГДР мы два года жили на острове Узедом, где было очередное место службы отца. Там был военный аэродром. А мой брат опять ходил в русскую школу.
После этого мой отец оставил военную службу и вернулся к своей гражданской профессии инженера-металлурга. И наша семья переехала в небольшой городок Шмидеберг (нем. Schmiedeberg), расположенный в Саксонии, недалеко от Дрездена. Это в Рудных горах. Еще этот район часто называют Саксонской Швейцарией.
В этом городке не было ни военного гарнизона, ни русской школы. И это, как мне кажется, послужило серьезным толчком к разладу супружеской жизни. Моя мама хотела, чтобы мы с братом учились в русской школе. Она не хотела жить в сугубо немецком окружении… А мой папа, как вы понимаете, смотрел на эти вещи несколько по-другому.
Возможно, были и еще какие-то, неизвестные мне до сих пор причины, но, как бы то ни было, в 1966 году мои родители разошлись.
Мама очень хотела вернуться вместе с отцом в Советский Союз, но…
И вот в этом Шмидеберге мы с мамой и братом, что называется, засели. В Союз мама так и не уехала, хотя очень хотела. И я так и не знаю, по какой причине. И здесь-то я и пошел в 1966 году в немецкую школу.

- И как Вас там приняли?

- Большинство – как некую экзотику. А некоторые – откровенно враждебно. Ведь в радиусе примерно 40 км ни одного русскоговорящего в те годы не было. Только мы с братом и мама. И долгие годы мы жили как бы в полной изоляции. И от Советского Союза, и от русского языка.
Временами в школе возникали проблемы. Не со всеми сверстниками, но так – примерно процентов тридцать – относились ко мне, скажем мягко, неприязненно. Думаю, в значительной степени это было влияние родителей. На бытовом уровне некая враждебность, настороженность чувствовались, хотя официально этого, как бы, не должно быть. А, значит, и не было.
И так продолжалось, пока я не ушел учиться в гимназию. Там общий уровень и детей, и родителей был значительно выше. Может, кто-то и думал обо мне не лучшим образом, но вслух ничего не произносилось. Одним словом, годы учебы в гимназии прошли очень интересно, и я их всегда вспоминаю с теплотой.

- Ваши школьные годы пришлись на самый расцвет социализма. Мы в Советском Союзе тогда считали ГДР просто эталоном благополучия. А как все это виделось изнутри?

- Мои детские годы были полны противоположностей. Я пошел в школу, совершенно не зная немецкого языка. Конечно, учитывая возраст, я его достаточно быстро освоил. Но первое время почти каждое утро плакал, не хотел в школу идти. Все вокруг было чуждо, не знакомо. Я долго не мог привыкнуть к окружающей действительности. Ведь до этого мы жили либо в Москве, либо в гарнизонах, где вокруг были русские дети.
Что касается материального благополучия, то жили мы более чем скромно. Мама работала продавщицей и получала не очень много. Правда, была и поддержка от государства. Опять же, квартиры были дешевые, продукты – тоже. То есть, мы не катались, как сыр в масле, но, по сравнению с российской глубинкой…

- Вот-вот… В детские годы Вы, наверное, часто ездили к своим русским дедушке и бабушке? Поневоле приходилось что-то сравнивать…

- Да, я хорошо помню, что мы каждый второй год ездили к родственникам в Вачу. Для многих там казалось, что мы живем в раю. Когда мы приезжали из ГДР, то моя мама одета была, конечно, хорошо. Да и чемоданы обычно были полны подарков.
Я бы сказал: «забавная» в то время жизнь была. И для меня – далеко не в последнюю очередь. Ведь для меня Россия была как рай. Я там проводил каникулы. Было очень интересно. И с соседскими детьми, и, вообще, в деревне…
Совершенно другая жизнь, которой здесь, в ГДР, я не имел в этом плане. Свободнее все, легче, веселее… Интерес ко мне был очень большой: как будто иностранец приезжает. Сейчас понимаю, что в детстве, в юности, я этим пользовался.
А возвращение из отпуска, отъезд из России для меня были катастрофой. В ГДР-то все было несколько иначе. Упорядоченнее, строже, суше. В крайнем случае, мне в те годы так казалось. И я мечтал, что, может быть, когда-нибудь попаду в Россию не на два месяца, а на долгое время.

- Александр, а гражданство в те годы у Вас было какое?

- И у мамы, и у меня, и у брата на тот момент оставалось гражданство СССР. И с этим гражданством мы ездили, конечно, в Советский Союз, но даже с ним в то время хватало проблем. Мой дедушка в России должен был приглашение подготовить. Потом мы его должны были получить. Все это длилось обычно три-четыре месяца.
И приезжали мы в страну не как свои. На границе проверки, паспорта проверяли очень тщательно. На месте нужно было сразу же отметиться у участкового. И еще мама в каждый приезд должна была съездить в известное учреждение в Горьком и долго там отвечать на многочисленные вопросы.
В общем, без приглашения и прочих бюрократических процедур мы не могли приехать в Советский Союз в те годы, хотя и были его гражданами.

- После школы, насколько я знаю, был университет. Чем Вам наиболее запомнились студенческие годы?

- После окончания гимназии я решил стать учителем. Учителем русского языка и истории. И я поступил в пединститут в Лейпциге. Не в университет… Тогда в ГДР, как и в Советском Союзе, были в основном институты. Университетов было значительно меньше. И мое советское гражданство никоим образом не служило препятствием для поступления в вуз.
Конечно, в то время мы без вопросов могли получить гражданство ГДР, но моя мама об этом и слышать не хотела. Если у нее на работе кто-то негативно отзывался о Советском Союзе, она как лев бросалась сразу же на защиту.
Но в процессе учебы в институте мое иностранное происхождение иногда создавало определенные проблемы. Так случилось со стажировкой в Калуге.
Группу из ста человек должны были отправить на год в Калужский педагогический институт. Как теперь говорят – по обмену. И меня в нее не хотели включать. Мол, я и так прекрасно говорю по-русски, а вот как раз с немецким – по мнению преподавателей – мне бы еще стоило поработать. Но мне очень хотелось поехать. Можно сказать, это была моя мечта. И я все-таки добился своего.
Занимались с нами в Калуге преподаватели очень интенсивно. Они проводили очень много различных мероприятий. Конечно, такого в Лейпциге у нас не было. Мы проводили вечера Чехова, вечера романсов… В общем, не только учеба, но и культурная жизнь были на высоте.
За этот год я еще лучше узнал страну, к которой всегда относился с особой теплотой.

- Итак, диплом учителя в руках. Что было дальше?

- Дальше я поехал работать в Шмидеберг, в ту самую школу, где когда-то учился сам. И это было очень интересно. Я опять был в своей школе. Только строгие учителя теперь были моими коллегами. Это было так непривычно. Особенно – первое время.
Я проработал в этой школе два года. Был классным руководителем в пятом классе, вел уроки русского языка, истории и географии. Не только, конечно, в своем пятом классе, но и в седьмом, восьмом…
Все нормально, работа нравится. Но из-за моего советского гражданства карьерный рост был закрыт. То есть, учителем я мог работать хоть всю жизнь, но заместителем директора или директором школы не стал бы никогда.
И вот на втором году работы меня неожиданно вызывает к себе партийный секретарь района. Тогда в ГДР, как и в других социалистических странах, всем заправляли партийные начальники.
Оказалось, что на район пришла разнарядка: отправить одного переводчика, владеющего русским и немецким языками, на строительство советского магистрального экспортного газопровода «Уренгой – Помары – Ужгород». И, кроме меня, других подходящих кандидатур в районе просто не было.
Меня до этого часто приглашали переводить различным советским делегациям, приезжающим в наш район. Но это было, можно сказать, дома. И вдруг такое предложение. 
Я, конечно, с радостью бы согласился, но министром образования в ГДР была всесильная Маргот Хоннекер, которая крепко держала бразды правления. И я был уверен, что из системы народного образования меня никто не отпустит. Это был, по-моему, март 1985 года.
И вдруг в июле мне опять звонит этот партсекретарь и говорит, что вопрос все-таки решился положительно.

- Представляю Вашу радость: опять в Союз и опять надолго… Но, прежде чем мы перейдем к этому периоду Вашей жизни, расскажите, буквально в нескольких словах, как относилось в те годы коренное население к советским солдатам и офицерам, расквартированным в ГДР? На бытовом, так сказать, уровне, о чем широкой публике в бывшем СССР до сих пор мало что известно.

- Попробую рассказать на примере Дрездена. Я-то в нем не так часто бывал, но мама ездила, можно сказать, регулярно. Она и по гарнизонам советским тоже ездила: в магазины, в поликлинику…
Так вот, ситуация была следующая. Советские гарнизоны вокруг Дрездена стояли большие. Но в самом городе… Разве что, где-то совсем уж на окраине. Мне кажется, что политика в этом смысле была простой: не бросаться в глаза. Не раздражать излишне своим присутствием местное население.
Солдат в увольнение принципиально практически не выпускали. Иногда можно было увидеть советских офицеров на улице. Одних или с солдатами. А, если офицеры бывали в городе с женами, то они, как правило, надевали гражданскую одежду. Понятно, что русская речь была слышна, но это уж… Не хочешь – не прислушивайся.
То есть, чисто зрительно присутствие советских войск было почти незаметно. Не знаю, может быть, это специально так делали. Они фактически выезжали только на учения, а полигоны находились, как вы понимаете, достаточно далеко от любых населенных пунктов. Тем более – от крупных городов.
В общем, я могу сказать, что отношение к русским было скорее нейтральным. Кто-то понимал, что это нужно политически, кто-то был явно не в восторге от чужого присутствия… В принципе, если вас эта тематика не интересовала, то можно было годами не встретить ни одного советского солдата или офицера. Конечно, периодически организовывались какие-то совместные мероприятия, но в них-то участвовали тоже далеко не все жители.

- Понятно. Тогда возвращаемся опять к знаменитому в те годы газопроводу. Итак, высокое начальство дало «добро» на Вашу командировку и Вы поехали в Уренгой?

- Интересно жизнь моя тогда повернулась. Я подписал контракт на два года. И из этих двух лет в конечном итоге у меня получилось почти семь.
А попал я в город Рассказово, который находится в Тамбовской области, на один из участков строящегося газопровода. И в первые три месяца работы познакомился со своей будущей женой.
А 17 мая 1986 года у нас была свадьба. И я там приживаюсь, в этом Рассказово. Через год у нас рождается сын Марк. Тоже в России, как и я в свое время.
Все нормально, работаю переводчиком. Работа интересная, хотя вначале было трудновато. Все-таки переводчик – это совершенно другая профессия, нежели учитель. А переводить приходилось буквально все. Совещания на всех уровнях, встречи с областным начальством, с милицией, пожарниками…
Одним словом, я – везде. Где-то авария на улице, где-то закупиться надо… Приходилось общаться с огромным количеством людей в самых различных жизненных и производственных ситуациях.
И все у меня в России: жена, сын, теща, работа. Так продолжалось почти семь лет.

- Семь лет – это до 1992 года?

- Да. Уже нет СССР, Германия объединилась. Я вижу, как со строительства уезжают все партсекретари, комсомольские вожаки, профсоюзные деятели…
Но участок строится дальше. Заключенный еще с Советским Союзом контракт нужно было выполнить в полном объеме…
И вот в 1992 году я возвращаюсь в Германию и попадаю в совершенно новое общество. Конечно, я каждый год ездил в отпуск, но, все равно, все основные перемены прошли без меня.
Я попадаю в новую систему, которой абсолютно не знаю. Потребность в учителях русского языка катастрофически снижается, и назад в школу я уже не возвращаюсь.

- Александр, правда ли, что после объединения страны учителям из бывшей ГДР запретили 10 лет заниматься педагогической деятельностью?

- Ничего подобного. Просто многие не смогли найти себе место. Учителя обществоведения, например. Или такие как я учителя русского языка. А кто-то не захотел переучиваться. В смысле осваивать иные учебные планы и программы. Конечно, под «шумок», некоторые директора школ и чиновники от образования преждевременно лишились своих уютных кабинетов, но это, как говорится, уже совсем другая история.

- А Ваша мама – пока Вы помогали газопровод строить – так и жила в Германии?

- Да. Она как устроилась работать в 1965 году на завод в Шмидеберге продавщицей запчастей, так и ушла в 1990 году с этого места работы на пенсию. Она и сейчас живет в этом небольшом городке. Четыре года назад я ездил с ней в Россию, в Вачу. Там остался сейчас только ее родной брат.
Она до сих пор не очень хорошо говорит по-немецки. Но здесь, в Германии, у нее все-таки сыновья: я живу в Дрездене, а брат – буквально в двух километрах от мамы.

- Так, теперь давайте внесем ясность с Вами. В 1985 году Вы приехали как «иностранец» с советским паспортом. Жили в Советском Союзе с женой и сыном. Но в 1992 году уже не было ни ГДР, ни СССР…

- Ну, я же каждый год ездил домой в отпуск. И в 1990 году, когда исчез Советский Союз, я в российском уже консульстве в Лейпциге поменял советский паспорт на российский. Моя жена сделала то же самое. И сына – хотя у него паспорта еще не было – тоже признали гражданином России.
А мой отец, с которым у меня до сих пор остались прекрасные отношения, живет в Лейпциге. И вот он звонит мне как-то и говорит: «Сын, я слышал, что тебе можно еще и немецкое гражданство получить. По законам ФРГ ты имеешь на это право, так как у тебя отец – немец». И я в 1990 году получаю еще и немецкое гражданство. Не отказываясь от российского. И также получается и с моим сыном, который тоже имеет два гражданства – российское и немецкое.

- А Ваш отец говорит по-русски?

- … Говорит. С моей мамой он уж точно общался на русском. Да и в посольстве ГДР, когда в Москве работал. Со мной-то он говорит на немецком. А русский сейчас уже больше понимает, чем говорит. Так и возраст все-таки.

- Значит, Вы с сыном имеете двойное гражданство. А жена?

- Сейчас она только гражданка ФРГ.

- Тоже с 1990 года?

- Нет. В 1992 году она въехала в страну с российским паспортом. Начала интенсивно учить немецкий язык, быстро нашла работу. И, по-моему, в 1997 году ей дали немецкое гражданство. А работает она до сих пор помощником зубного врача. Уже без малого двадцать лет.

- Александр, у Вас, как и у Вашего отца, русская жена. Эта семейная традиция будет продолжаться?

- Это моя самая большая проблема. Я его к этому постоянно подталкиваю. Предлагаю как-нибудь в Россию съездить: может, там кто-то приглянется. Или здесь пусть посмотрит, на русскую дискотеку сходит…
Жена же считает, что хватит экспериментов. Говорит, что твоя семья эксперименты провела, потом я сюда попала… А сын пусть на немке женится. Вот по этому вопросу у нас с ней серьезные разногласия.

- Так он же на три четверти русский по крови…

- Вот и я все время так говорю. Хотя у него, честно говоря, не такая духовная тяга к России. Это у меня были постоянные поездки к бабушке и дедушке, потом – Калуга, потом – газопровод. Все это, можно сказать, сводило с ума. В голове всегда была одна мысль: «Надо себе найти русскую жену!».
У сына же все уже по-другому. Он не особенно рвется в Россию, хотя прекрасно понимает, что наша семья – русская. Но он вырос в немецкой среде…

- Исходя из собственного жизненного опыта, как Вы относитесь к тому, что многие молодые люди из числа поздних переселенцев принципиально не хотят говорить на этом языке? И всерьез надеются, что благодаря этому все окружающие будут считать их немцами.

- Знаете, я просто страдаю. Я лично этого не понимаю. Возможно, я по-другому воспитан. Здесь ведь все знали, что у меня мама русская. Я ведь в те годы был один такой. И у меня развился свой, отличный от других, душевный мир. Кто-то может сказать, что его развитие пошло у меня не в ту сторону. Бог им судья.
Когда я понял, что окружающие меня считают русским, я не только это не скрывал, но и защищал в полную силу. Как мог. В детстве – и кулаками иногда приходилось. Позже – своим мнением об этой стране, своим опытом. Что я знал о ней. И я при каждом удобном случае агитировал за Россию.
Знаете, я ведь вырос с мамой. И, так как папы-немца рядом не было, в душе я полностью русский. Таким и останусь.
Мне трудно судить этих людей. У каждого своя жизнь, свои цели в ней.
У меня немецкая фамилия, по-немецки я говорю без акцента и, когда у меня спрашивают, почему я открыл русский ресторан, я неизменно отвечаю: «А у меня мама – русская. И сам я по крови – наполовину русский». Я этого никогда не скрываю, скорее – наоборот. Вот, мол, есть и такие русские, которые могут на равных общаться с вами на немецком языке, имеют свой интеллект, могут сами зарабатывать приличные деньги.

- Вот, кстати, о деньгах… Наш разговор как-то незаметно ушел в сторону высоких материй. А чем занялись Вы после возвращения в Германию, коль уж в учителя вернуться не довелось?

- Вскоре после возвращения я открыл в Дрездене русский магазин. В те годы это проходило по графе откровенной экзотики. Это сейчас их, наверное, сотни по всей Германии. А в 1997 году вместе с еще одним предпринимателем мы открыли русский ресторан «Строганов».

- Александр, а почему именно «Строганов»?

- Во-первых, эту фамилию в Европе хорошо знают. И не в последнюю очередь благодаря знаменитому блюду бефстроганов (от фр. B;uf Stroganoff — «говядина по-строгановски»), вошедшему после Второй мировой войны в номенклатуру международной ресторанной кухни, как «русское блюдо», несмотря на то, что национальным русским блюдом оно никогда не было.
Далее, название нашего ресторана пишется по-немецки «Stroganow» (в отличие от французского варианта Stroganoff или, например, Davidoff). И именно это окончание «ow» для всех коренных жителей Западной Европы однозначно ассоциируется с Россией, с русскими людьми.
Как театр начинается с вешалки, так и действительно русский ресторан должен начинаться с названия. Хотя, как вы понимаете, только одного, даже очень звучного и привлекательного, названия мало.

- Вы сказали, что одного привлекательного названия недостаточно. Что же еще нужно для успешного ведения ресторанного бизнеса?

-  Не буду говорить за все рестораны, но действительно русский обязательно должен отличаться от всех других. И выбором блюд и напитков, и интерьером, и какими-то специальными предложениями. Как говорится, должна быть своя «изюминка». И не одна.
Наш ресторан существует уже четырнадцатый год, и, когда я задумывал это дело, один умный человек мне сказал: «Не экономь на арендной плате и интерьере: все это потом вернется сторицей».
Естественно, помещение где-нибудь на окраине города обошлось бы гораздо дешевле, но, кто же туда ходить будет? Опять же, если в «русском» ресторане интерьер ничем не отличается от немецкого или греческого, то…
Я в свое время всю мебель для ресторана заказывал в Беларуси. Она изготовлена по специальному проекту из натурального дерева.
То же самое касается посуды, подбора блюд. Буквально все должно вызывать у посетителей ассоциации со знаменитыми строчками «Здесь русский дух, здесь Русью пахнет!».  Особенно у тех, кто никогда их не слышал, да и, вообще, и русского языка-то не знает.

- Я так понимаю, что в вашем ресторане свои повара и ассортимент блюд соответствующий?

- Все эти годы у нас бессменно работают три повара: один из России и двое – с Украины. Так что в нашем меню постоянно присутствуют украинский борщ, солянка, шашлыки, пельмени и, разумеется, бефстроганов.
Из крепких напитков – обычно десяток сортов русской водки. Иногда бывают грузинские или молдавские вина. Естественно, пиво и квас. И никакой Франции, Испании или Чехии. У нас русский ресторан, а не немецкий или итальянский с русскоговорящими совладельцами и обслуживающим персоналом.
Еще раз повторю: все должно работать на имидж. И меню, и обстановка, и подбор персонала. Не нужно жалеть денег на «сопутствующие» расходы – все это очень быстро вернется и потом начнет приносить чистую прибыль.

- И каков же тогда ваш среднестатистический посетитель?

- Примерно 80% - это немцы, еще 15 % - иностранные туристы и гости Дрездена, а оставшиеся пять – наши бывшие соотечественники. Они обычно отмечают у нас большими компаниями свадьбы, крестины, юбилеи.
Вся же остальная публика заходит обедать или ужинать. Часто – с друзьями или родственниками, живущими в других городах и странах. Чтобы показать им нечто, чего они еще не видели. И – не пробовали.
Периодически мы устраиваем в ресторане дегустацию русской водки. И не всей без разбора, а примерно восемь-десять сортов. Проверенных на практике, так скажем. Тогда почти треть посетителей – молодежь.

- Вы упомянули про пельмени. Их вы тоже, как и другие блюда, делаете сами?

- Да, конечно. Раньше делали непосредственно в ресторане, а недавно открыли собственный небольшой пельменный цех. А рядом с ним – фирменный магазин «Баба-Яга». В котором можно не только купить наши изделия, но и в отдельной комнате все сделать своими руками.

- Простите, не понял?

- А все очень просто! Собирается группа из шести человек (предварительно мы проводим соответствующую рекламную кампанию) и под руководством нашего работника проходит весь технологический процесс от начала до конца. Готовят и раскатывают тесто, выбирают начинку, варят… А потом готовый продукт употребляют под водочку.
А как же иначе!? Пиццу надо есть с итальянским вином или граппой, сосиски – с пивом, а пельмени – с водкой.
У нас в этом помещении еще и имитация русской печки имеется. С настоящим лежаком. Очень многие делают себе фотографии на память. А если кто переусердствовал водки, то на лежаке и отдохнуть можно…

- Александр, для меня пельмени – это тесто с мясом внутри. А вы говорите о выборе начинки…

- Так и мясо тоже разное бывает: говядина, индюшатина, курятина. К тому же мы делаем не только пельмени, но и вареники, чебуреки. С начинкой из различных сортов мяса, белых грибов, шпината, жареных шампиньонов, куриной печенки, картофеля. Однажды был даже заказ на пельмени с раковыми хвостиками… Одним словом, стараемся идти навстречу пожеланиям клиентов.
Как это ни высокопарно звучит, но я считаю себя продолжателем традиций знаменитого когда-то русского купечества. И, прежде всего, в той части, чтобы все делалось на совесть, основательно, с душой. Чтобы и внукам было не стыдно продолжить мое дело.

- Да, продолжение традиций (или их возрождение, пусть и в несколько ином качестве) дело, конечно, нужное. Я бы даже сказал – правильное. Только до былого величия еще очень далеко. Если вообще возможно…

- Но кому-то же надо начинать. Тем более я не думаю, что такой уж уникальный. Как и первый на данном историческом отрезке.
Просто, когда занят нужным и важным делом, не остается времени и сил на самовосхваление и саморекламу. Это только «мыльные пузыри» и «финансовые» пирамиды кричат о себе на всех «углах». А мы не говорим, мы – делаем.
Могу привести один интересный факт. Два-три раза в год к нам приходят учителя местных школ со своими учениками, изучающими русский язык. Для последних это – своеобразная практика. И обстановка соответствующая, и возможность самим выбрать и заказать традиционные русские блюда на русском же языке.

- Так это те, кто только изучает русский язык. Но на сегодняшний день в Германии (по разным оценкам) проживает не менее 3 млн.  русскоговорящих. А чем бы они, на Ваш взгляд, могли реально помочь стране своих отцов и дедов?

- Я, честно говоря, всегда о себе больше думаю. Я живу здесь уже больше 50-ти лет и у меня в голове всегда одна мысль: «Я нахожусь здесь, в Германии. А моя Родина – Советский Союз, Россия. Чем ей помочь?». Хотя бы тем, что поднять у немцев мнение о русском. Люди все, конечно, разные. Кто-то и не дорос. По культуре, допустим, по манере общаться, по самодисциплине. Всегда старался Россию представить с лучшей стороны. Поднять, насколько возможно, ее имидж. Чем мог, по своим силам, то и делал. Тем же русским рестораном и русской кухней.
Вот я стою здесь, как форпост России и думаю, что таких форпостов должно быть больше. Конечно, не только я один что-то делаю. И другие есть. Но, как мне кажется, отдачи пока не много. А мне хотелось бы, чтобы было больше.