Голуби

-Чччто?
За окном веселились дети, играясь на площадке, оборудованной городскими властями совсем недавно – буквально в прошлом месяце. Добротное, красивое место для детского веселья.
-Эхей, ты меня вообще слышишь?
-Мм?
На моем подоконнике снаружи сидел голубь. Заглядывал пытливым глазом то на меня, то на булочки. Затем испугался мельтешения и, громко возмущаясь, встал на крыло.
-Игнор – это хорошо только когда с родными ругаешься. А я тебе…
Шум вокруг меня было тяжело передать кроме как: «отвалите, ублюдки, дайте мне спокойно дышать»!
-… вообще правду рассказываю!
-Да, Рита. Да.
-Что «Да?» Что «Да?» Твой ненаглядный вон целую неделю как в постели с какой-то вешалкой кувыркается, а ты всё «да» и «да». Действовать надо, дурочка, пока от тебя не уплыли денежки на Канары отдыхать.
Сейчас, да что там, последнюю неделю как Сплин был моим единственным спасением от хандры.
-Ты знаешь, что сегодня где-то на западной расцвела сакура.
-О Боже! Я ей про жизнь, а она мне о кустах!
-Слушай, иди домой, Ритка, а? Ты мне всё равно не помощница сегодня.
-Ну хочешь, я тебе пиццу закажу? А потом «Красотку» посмотрим? Или сделаем набег на «Зару»?
«Пой мне еще. Тихо. В обратную сторону крутится магнитофон…»
-А? Нет, не надо. Я сама.

То, что Максим покусится на свою секретаршу, я знала еще с тех пор, как она появилась на пороге нашей фирмы. Она была эффектной стервой. А я была эффектной дурой. И не хотела верить в то, что эта фифа окрутит его так быстро.
А после сегодняшнего мне стало сразу понятно, что дело пахнет жареным, в первую очередь, для меня. Вероника, а именно так ее звали, быстро заставит его со мной порвать. И он согласится как миленький, оставив меня с квартирой и третью денежного имущества. А вот все бумаги останутся при нем, как и фирма – основной капитал. Потому что все наши деньги лежат в акциях компании, банковский счет лично наш практически пуст.
Я давно была избалована богатой жизнью. Спа-салоны по утрам, поездки к визажистам, показы в Милане и прочее, и прочее – непременные атрибуты моего существования вот уже в течение десяти лет.
 «…Девочка с глазами из самого синего льда тает под огнем пулеметов…»
Внезапно руки взорвались ужасной болью – посмотрев вниз, я увидела, что тонкий фарфор, наполненный остывшим чаем разбился, не выдержав судорожно сведенных пальцев…
Через две минуты я уже судорожно вытирала перекисью многочисленные порезы, вынимая осколки из кожи…
 
   -Алло, мам? Ой, это теть Света. А можно маму к телефону? Ччто?
Трубка повисла на витом телефонном проводе.

***
Когда за Марией захлопнулась дверь, из телефона доносились крики теть Светы, умоляющие не делать глупости.
Стефана Андреевна прожила спокойную и долгую жизнь в маленьком городишке Одинцово. Сначала закончила школу, сразу после окончания выскочила замуж за надежного и хорошего человека, родила чудную дочку, вырастила ее как учили опыт и предки. Только дочка попав в среду мегаполиса как можно скорее нашла себе хахаля и забыла о матери напрочь. Привозила иногда ей непонятные вещи, называя их дорогими и «От кутюр»… А зачем ей были всё эти «кутюры?» Стефана вон уже третью весну подряд мечтает о том, как бы в деревню переехать да курочек купить. Ее простая душа давно томилась по деревенским простым отношениям между соседями, сладеньким молочком да пугливыми цыплятами.
Дочка с зятем подарили ей красивый дорогой особняк за городом, и купили ей хозяйство. Спасибо им, конечно, но всё же, не то это. Не то.
Впервые Андреевна почувствовала себя нехорошо в конце прошлого года. В средине этого она слегла окончательно. Когда дочка звонила, отвечала радостным голосом, мол, здорова, жива. Может, надо молочка домашнего, или творожка? Так она мигом соберет гостинец, приедет! Но дочка не дома. В Милане дочка. Не сможет приехать. И мать, утирая слезу, улыбается. «Счастья тебе, доченька. Люблю».
«А как же мои курочки, курочки то! – причитала Стефана, когда лежала в горячечном бреду. – Как же моя Машенька-то без домашнего молочка будет?»
Когда похоронили старушку, на похороны дочка не приехала. Она еще с показов не вернулась, а телефон недоступен был. Когда родичи устали набирать ее номер по сто раз в день, позвонила вот она.

***
По сравнению с изменой благоверного известие о смерти матери убило ее.
На максимально возможной скорости она завела «Тойоту» и вылетела на трассу. Когда кладбищенская калитка печально скрипнула за ее спиной, Маша упала в обморок. Откачали ее уже чуть позже.
 

Сегодня была Пасха. На кружевах рассветного неба заалели едва-едва видные тучки, показал кончик носа великое Солнце, по улицам города веселыми тенями, ходили прочане с пасхальными корзинками, радостно восклицая: «Христос Воскрес!» - и тут же слыша ответ: «Воистину Воскрес!»
Маша встречала этот праздник на вершине звонарни. Там сегодня никого не было – храм реставрировался, и служба не проводилась. Так что она была одна, совсем одна посреди гулких колоколов и безграничных просторов хрустального утреннего воздуха. Когда Маша допила последний глоток опустевшей бутылки виски, и стала нетвердыми ногами на хлипкий балкончик, ее мысли вели ее только к одному – закончить свое никчемное существование на этой планете.
 
На самом деле в этом году она не ездила в Милан. Совсем недавно тест на беременность показал положительный результат. Она была на седьмом небе от счастья. А вот Максим – нет. Так что вместо фэшенебельных кутюрье и головокружительных цен она видела потолок дорогой частной клиники  и счет за проведенное прерывание беременности.

 Ветер резким порывом убрал с мокрого от слез лица длинные крашеные пряди волос. Маша развела руки в сторону, нечаянно уронив бутылку виски. Спустя бесконечно длинные секунды она услышала звон разбивающегося стекла.
На фоне ворчали голуби, которых собралось бесчисленное множество здесь.
 -Высоко, однако. Ну и ладно, мучится, не буду.
Из под ее ног посыпалась бетонная крошка. И, когда она решилась на последний шаг, внезапно весь сонм голубей, которые жили в этой звонарне, встали на крыло и начали бить ее в грудь, выталкивая на безопасный пол звонарни. Ей тогда казалось, что не десятки – сотни, а то и тысячи разноцветных птиц, будто обезумев, спасали ее жизнь…

 …Через десять лет Мария Витальевна стала самым почитаемым меценатом, открыв православный фонд. Символом его стало изображение трех голубей, летящих, казалось, на тебя.
У нее не было детей. И мужа. Зато была верная семья – монастырские монахи.
Умерла она в возрасте сорока лет от инфаркта.
За время ее благотворительности было проспонсировано десяток детских домов, благоустроено бесчисленное множество храмов, церквей и монастырей. Ее помощи дождались дома престарелых, школы и сады.
На ее похороны пришли сотни людей.
Все они плакали.
А в синем-синем небе кружила стайка белых голубей. И никто не мог понять, откуда они взялись в средине ноября….