Кошки скребут...

         Тишина. Но пропела вдруг где-то незапертая калитка. Много звёзд, а луна мешает их разглядеть, горит хищно, как кошачий глаз, ослепляет. «Не смотри на луну, совсем поглупеешь! На снег – можно... А он светится и поскрипывает». Скрипит он потому что я иду, иду одна, вниз по дороге мимо промёрзшего до дна маленького пруда, мимо тёмной школы, серых домиков – к большому шоссе. А теперь – влево и вперёд. Ночь. И машины не ездят, только я иду, снег скрипит и светится, и бледное зарево обозначилось впереди, там, где всегда горит факел у нефтеперегонного завода. Вот сзади яркий свет, полоснул, погас и снова залил меня... «Обернись! Это машина сигналит фарами, гудит... Прогромыхала. Большой грузовик. И куда его ночью несёт? А меня? Меня – другое дело. Я спать не могу. В постели холодно, окно белое от луны, в комнате светло, а на душе кошки скребут. Лучше пройтись. Тут близко – километров семь – к факелу и обратно. Потом уснёшь сразу же. Ничего страшного».
        Опять сзади машина. Междугородний автобус. Сипит, попискивает. Морозец. Как-то я ехала таким вот автобусом из Ярославля в Москву. За пять часов меня так уболтало, что я еле добрела до метро, потом к знакомому дому. Меня там ждала чудесная встреча, я так хотела видеть эту даму, но понимала, какой у меня видок после автобуса, стыдно, конечно. Утром мы вместе искали пластинки по магазинам. Где я ночевала? Не помню, хотя московские ночи памятны. Чтобы не стеснять друзей, а скорее всего в силу своей дикости, я одним говорила, что ночую у других и наоборот. Неприятна мне канитель в мою честь. Лучше пойти на вокзал. Я ехала на Киевский, но там вечно заняты места, еду на Ярославский. Там тесно. Забегаю тут же на площади и на Казанский вокзал. Высоко под куполом Казанского видится мне много надутых шаров. Там я как-то подобрала мальчишечку двух-трёх лет. Он шёл к поездам, один-одинёшенек, прямо к рельсам. Я взяла его за ручку, грязную и худенькую,  и велела вести к маме. Он вёл меня, вёл и привёл к ларьку с газированной водой, показывает на стакан. «Пить хочешь?» Кивает вовсю.
        Взяла ему стакан воды с сиропом и ужаснулась – выпил единым духом, наверное, пил бы ещё. Потом я нашла какую-то официальную женщину в фуражке с красным околышем, она взяла моего замурзанного малыша на руки и стала энергично расталкивать людей, пристроившихся спать. «Чей ребёнок? Вы видели этого мальчика?» Я шла сзади. Вдруг налетел пацан лет десяти, он с плачем стал стаскивать с рук женщины малыша, но она кричала:
       – Веди к матери, веди, тогда отдам! Бросают ребят, не смотрят, а он к рельсам шёл!
      Подошли к матери, куда привёл нас старший паренёк, а она злобно глянула в мою сторону:
        – Никуда б он не делся!
        – Вот люди! Куда вы едете, интересно? Нет того, чтобы человеку спасибо сказать!
             Мне спасибо не нужно, я отошла.
            Спала всё же на Киевском, там, правда, переселяют из зала в зал, когда убирают, теряешь местечко. Все неохотно поднимаются, трут глаза, ждут, пока машина залижет пол широкими мокрыми полосами. Ну и гудит же эта машина! Потом спешат к лавкам, многие не успевают присесть, ходят, ищут, кругом полно народа, спят с детьми, чемоданами, просто на полу, одни кривенькие проходы свободны...
        А почему я об этом вспомнила? А, автобус! Но сейчас это не имеет никакого значения. Теперь дорога, иногда – свет фар, скрипящий снег. Скоро факел. Как сказал мой любимый? «Я буду светить здесь, и у тебя будет теплее!» У меня холодно, очень холодно. Тепло было раньше, когда ты приходил ко мне. Ух, и топила же я тогда! Весь вечер в суете, в печи горит, только что вымытый пол дымится от горячей воды, обед готов, вода с родничка принесена. Сама в чистом халате сижу, жду, смотрю на часы, читаю, не совсем понимая, что читаю. Слушаю пластинки. Чаще всего в тот период слушала почему-то Боккерини. Какое-то восторженное ожидание! А когда наконец, ты стучишь,, не даю тебе снять пальто, приникаю к меховому шалевому воротнику, боюсь вздохнуть, смотрю вверх и вижу твои смеющиеся глаза...
        Ничего теперь нет. Холод, только и радости осталось – пройти к «твоему» факелу. Вот он! Полыхает, морщится, треплется на ветру, виляя чёрным хвостом. Глаза слепит! Ишь, горячий какой! А может быть, Он светит сегодня? Кто знает! Как хорошо бы вдруг увидеть его! Не любит? Но этого не может быть! У него же были такие счастливые глаза!
       «Ты же знаешь, что я не могу без тебя!  А может быть, ты перестанешь ныть?! И вообще. Шла бы ты спать! Это же идиотство – бродить по ночам! Хочу его видеть! Давай, давай, домой!»
     И опять скрипящий снег, ветер в лицо, шла туда, его вроде не было. «А ты шагай крупнее!» Вверху звёздочки, бледные из-за луны. А потом опять будет дом, где его нет...
«Ничего. Там – сон, ты устала, заснёшь быстро, укроешься всем, что есть в доме, можешь даже лечь в халате. Не беда... Перезимуем. Что делать? Иди, иди, ничего тут не поделаешь!»