Мисс Бурятия

В цепочке прошлых реанкарнаций я была степной волчицей, алтайской принцессой, наложницей хана Батыя в «Золотой орде»,  шаманкой и мисс Бурятия. Впрочем, мисс Бурятия это уже в жизни нынешней, хотя, если разобраться, одной этой моей теперешней жизни вполне хватило бы на несколько воплощений. В этой моей последней жизни я уже успела побывать королевой красоты, как я сама себя называю, когда представляюсь мужчинам.
Официальный титул - мисс Бурятия мне не нравится: напоминает ярлык «незамужняя Бурятия». В свои неполные двадцать я побывала сожительницей бандита, олигарха, писателя.    Ныне же я - санитар жизни. 
До четырнадцати лет я жила с местным авторитетом Жоржем Бурятским, а точнее не с ним, а с его волыной системы «Макаров». Он вставлял дуло мне в задний проход. У самого Бурятского от герыча и кокса давно было полшестого. Благо эксперименты с пистолетом  заканчивались без эксцессов. Зная наперёд все бандитские приколы, я заранее освобождала обойму от патронов.  Потом Жоржа пристрелили в одной из многочисленных разборок. В четырнадцать лет я стала любовницей  депутата-олигарха. В страну пришла мода на нимфеток. В думе приняли закон о том, что отныне можно вступать в половую связь с подростками, достигшими четырнадцати лет. На всю страну транслировали репортаж с заседания государственной думы, на котором жирный мерзавец в открытую призывал голосовать за закон в поддержку педафилов.
Метаясь по залу, ублюдок истерично призывал:  «Необходимо провести закон, иначе  избиратели нам этого не простят». Где сейчас этот урод? Найти бы его…
Мой новый папик, депутат-аллигатор, был по сути тем же бандитом. Ему просто больше повезло: в лихие девяностые его не грохнули на стрелке, а в тучные времена стабильности он сумел на… денег из бюджета на депутатскую неприкосновенность. Тезис Прудона о том, что любая собственность –  воровство, приобрёл в этой стране слишком  буквальное значение. Малиновый пиджак братка мой инвестор сменил на чёрный, с отливом костюм депутата, «Бэ Ху» на «мерина», а «Макарова» на ксиву и мигалку.
Бонусом ко всем этим прибамбасам было модным иметь подружку – королеву красоты. Так я стала мисс Бурятия. Но аллигатор к тому времени уже устал от меня, и решил отправить в Москву на учёбу. Как говорил один сатирик, за точность цитаты, разумеется, не ручаюсь: «В конце концов, если не можете удовлетворить женщину, пошлите её на учёбу что ли, а то она  о вас так плохо говорит, что, наверное, уже и думает».
Я начала пить, и не только на местных раутах и тусовках, но и с прожжёнными журналюгами и местными, оказавшимися не у дел диссидентами, при этом напропалую сливая дезу на моего благодетеля. Это обстоятельство по-видимому и определило  выбор ВУЗа.
Я поступила в литературный институт имени Горького. Почему в литинститут, а не скажем на факультет журналистики МГУ? Просто после общения с журналюгами я вдруг поняла, что уже владею этой профессией . Ибо какая в сущности разница между журналистикой и литературой? Слова то вроде  те же. А разница такая же, как между любовью и проституцией. Движения то же вроде одни и те же. Впрочем, правды ради, следует признать, что литинститут за всю историю своего существования, за исключением Виктора Пелевина, кстати, так его и не закончившего, не дал человечеству ни одного писателя. Я тоже так и не получила диплом  инженера человеческих душ.
Проучившись некоторое время в литинкубаторе, я поняла, что в основном там учатся люди, желающие не столько писать, сколько  значиться профессиональными писателями, а именно состоять в каком-нибудь литобъединении, желательно на оплачиваемой должности, со всеми вытекающими последствиями: творческими командировками в дома литераторов и  бесконечными  просиживаниями за литературными беседами в барах и ресторанах центрального дома литераторов.
Представьте себе Дон Жуана, который вместо того, чтобы заниматься своим прямым делом, то есть траханьем, проводит время в бесконечных попойках, за которыми обсуждаются последние новации в области полового акта, или теории пикапирования. Впрочем, дабы не уподобляться этим ананистам от литературы, перейдём поближе к телу, как говаривал Мопассан.
Учёба в литинституте  имела свои преимущества. Первое, и самое существенное, состояло в том, что я вошла в литературные круги и даже сожительствовала с издаваемым писателем – любителем эзотерического бухла, травки и садо-мазо секса. Впрочем, на проверку оказалось, что эстет пьёт текиллу и курит травку исключительно на халяву, в остальное же время банально хлещет сивуху.
Мне было интересно познать природу садо-мазохистских наклонностей.  Я была шапочно знакома с теориями Фрейда и Адлера, однако садомазохистские опыты с писателем меня полностью разочаровали. За этим не стояло никакого комплекса власти  или вытесненного чувства вины. Для него это была просто мода. И действительно, не может же властитель дум, духовный гуру банально совокупляться в позиции миссионера. Впрочем, в последнее время совместного проживания мы вовсе перестали  этим заниматься. Я  нужна была ему, лишь как бесплатная сиделка для больной матери, но мне тогда ещё казалось, что мы родственные души. Расстались мы совершенно неожиданно, после одного случая.
В тот день он сильно накурился, и я решила его выгулять. Только мы вышли на лестничную клетку, как снизу послышалось собачье дыхание. В соседней квартире жил мент с собакой, женой и тёщей. На каждого писателя, наверное, должен быть свой мент с собакой. Мент почти всё время проводил на службе. Собака, скучая выла, а жена с тёщей распекали его поздними ночами, после субботников. Собака была довольно отвязанная, и мент был единственный, кто мог прижать её к ноге, милицейскую жену она просто вела, как хотела. Вот и на этот раз, судя по беспорядочным звукам метаний собаку вела ментовская жена. В это время ментовская тёщя выползла на лестничную клетку с тазиком воды. Видимо, решила  организовать помывку собаки после прогулки. Вот уже тяжело дышащая собачья морда с высунутым языком нарисовалась в лестничном пролёте, но тут произошло нечто: писатель мой встал на карачки, и тревожно поведя носом замер. Тут только я заметила, что лицо его, вытягиваясь на глазах , покрывается шерстью, а конечности,  превратились в когтистые лапы. Писатель задрал морду к потолку и протяжно завыл. И столько было тоски в этом вое, что ментовская тёщя, выронив тряпку, сползла по стенке, ментовская жена уронила поводок, а здоровенная немецкая овчарка, вжавшись в стенку, по-щенячьи дрожа всем телом, заскулила. Не помню, как  оказалась в лесу, а только писателя с тех пор я больше не видела. Не то чтобы я очень испугалась. По укурке ещё и не такое доводилось наблюдать. Просто в писателе, оборотившимся волком, я увидела себя.
После эпопеи с писателем я затусила с целым стадом ряженных козлов, которые сами себя позиционировали как рокеры.         
Случается, какой-нибудь простофиля приезжает из Жмеринки в столицу и сразу же попадает впросак.  Деревенщина, не без выгоды торгует своим задом, и вот глядишь, его уже продюссирует какой-нибудь Карабас Барабасович Айзеншпиц в мальчуковой группе «Поющие трусы»  или «Нанашки».   Вскоре работнику надоедает раскрывать рот под  плюсовую фанеру и обслуживать старых педерастов. Он уходит из группы и начинает сольную карьеру в качестве нового русского рокера. Так как новоявленный звездун не обладает ни талантом, ни деньгами, ни свободой, то начинает просто тупо копировать внешний облик западных звёзд. Точнее даже не облик, а своё представление об этом образе: косуха, хаир, бандана, пирсинг, тату.    
Мне довелось поручкаться с русскими рокерами семидесятых. Те, по крайней мере, старались копировать музыку и образ жизни западных звёзд. Про этих же довольно точно выразился Кинчев: «По виду Сид Вишез, на деле Иосиф Кобзон».
После общения с третьим полом я решила, что мне необходима релаксация, да и загара надо бы набраться. При моей профессии к майским праздникам нужно уже быть шоколадной. Но куда податься? Северная Африка тлеет в революционном flesh mop.  Экватор я предпочитаю пересекать зимой, а по эту сторону экватора остаётся  Турция. Сезон только-только начался, следовательно, не так жарко, а главное нет ещё той толчеи и суеты, свойственной разгару лета, когда не хватает лежаков у моря и возле бассейна, в баре постоянно заканчивается джин, а в ресторане не протолкнуться от хохляцких коммерсов, бабушек-матрасниц и русского бычья.
И вот я вхожу в гостиничный бар около бассейна, и, расположившись за столиком у барной стойки,  делаю вид, что погружаюсь в дринк лист.  Отель работает по системе «ол ин клюзив», но «лонг дринки» бармен приготовляет за деньги. Впрочем, цены вполне приемлемые. В Москве взяли бы по доллару за грамм такого пойла. Выбираю коктейль с символическим названием «Lоve beech». Просто название понравилось. Меня всегда забавляло, что в английском языке слова пляж и сука звучат почти аналогично. В Америке бичами  называют людей, предпочитающих работе, релаксацию на   пляже. В России бич – аббревиатура – бывший интеллигентный человек. У нас в Бурятии бичами называют окончательно опустившихся синяков. Мне представляется, что в мире происходит значительная подмена понятий из-за слов, несущих  различное содержание в языковых культурах. Так слово Бог в английском  означает всего лишь болото, а Год на русском – календарный отрезок времени.
Пока бармен бадяжит коктейль, изучаю контингент. Справа по курсу парочка немецких педерастов. Откуда такие берутся среди  арийцев? У англичан то понятно: гомосексуальные традиции  наследуются ещё в частных мужских школах. Впрочем, арийцы испокон веков были хорошими войнами, а длительные походы и отсутствие женщин в значительной мере способствуют гомосексуальным связям. К тому же многие великие полководцы были бисексуальны.
В глобальном мире гомосексуализм является платой  за толерантность. Среднему германскому бюргеру для успешной жизни и карьеры проще быть гомосеком, чем неполиткорректным гомофобом. Сама я не отношусь ни к тем, ни к другим, хотя первые мне более симпатичны. Гомофобы же, как правило, сами содомиты, также, как наиболее фанатичные антисемиты – евреи. Так среди бонз третьего рейха были гомосексуалисты.  И потому я смеюсь, когда по ящику показывают режиссёра, известного как «би», который выступая против Гей-парадов, в тоже время в своих фильмах несколько минут фиксирует камеру на голом мужском заде.  Впрочем, эта сладкая парочка мне вовсе неинтересна, Бог им судья.
Далее по курсу две хохлушки из Харькива. Одна ещё с утра значительно набравшись, кричит в никуда:
- А немчура пусть в наш праздник нос из номера не кажет.
Видимо имеются ввиду не какие то конкретные немцы, а именно немчура , против которой воевали во второй мировой, а праздник, скорее всего девятое мая - день победы.  Вторая хохлушка, не обращая внимание на крики первой,  рассказывает кому- то, возможно даже мне.
- А он мне: «Вам так понравится, что вы не захочете отсюда уходить!
А я ему: «А если не понравиться? Что деньги вернёшь? »
А он: «Нет, перестану этим заниматься».
- А то смотри, я ведь проверю,- игриво взвизгивает хохлушка.
Как я поняла, она описывает переговоры с массажистом в хамаме.
За хохлушками с интересом следят двое: один  - белёсый Ваня из-под  Сыктывкара, другой чернявый гид Махмуд. Наблюдая за хохлушками, они в то же время во всю давят косяка на голубых немцев. Ещё бы, такой мощный раздражитель! Эти с молоком матери всосали гомофобию.
Махмуд до четырнадцати лет жил в Казахстане. Потом, как турок месхитинец, иммигрировал в Турцию. Ваня всю жизнь провёл в шахтёрском посёлке «Красные горбатки», где до сих пор существуют по зоновским понятиям. Теперь он предприниматель, но всё равно, даже когда тело его пребывает в райских кущах, душа томиться в чистилище зоновских понятий.
 -  Слышь, Махмуд, хочется на песочке поваляться, - мечтательно восклицает Ваня, - а  тут плиты бетонные, да мол.
Ваня прав, я специально выбрала отель, чтобы были бетонные плиты и сразу глубоко.
- Песочек настоящий на пляже Клеопатры, - отвечает Махмуд, - у вас завтра экскурсия туда.
- А правда, что этой самой Клеопатре песок на пляж из Египта завозили? - спрашивает Ваня.
- Точняк, - отвечает Махмуд, -  этой самой Клеопатре ни один мужик угодить не мог. Он, блин и так и сяк, в лепёшку расшибается, а этой всё не так. Каждую ночь нового  приводит, а утром с балкона сбрасывает.
- Да это ж беспредел! - быкует Ваня.
- Был такой полководец Марк Антонио, - продолжает Махмуд, - так он один выжил. Не знаю ,чем он ей так уж угодил, а только остался живой.
Но Ваня, похоже, Махмуда не слушает. Закатив глаза, он фантазирует вслух:
- А вечерком отвальная, - мечтательно вздыхает Ванечка, - мы уже и столик в ресторане и номер в хамаме, заказали и шоу «Турецкие ночи», красота, - расплывается в широчайшей улыбке Ванюша.
- Когда отбываешь? - деловито интересуется Махмуд.
- Послезавтра, - улыбка мгновенно сползает с Ваниного лица,  - да, через три дня на родину, - с грустью вздыхает Ваня.
Но тут же,  вновь оживляясь, в порыве пьяной искренности, восклицает:
- Слушай, Махмуд, а я осенью опять хочу к вам. Вот только ещё один кредит возьму и сразу к вам.
Люблю таких вот простых русских парней из «Красных горбаток». Деньги им нужны не как цель и даже не как средство. Они ещё пока получают удовольствие от самого процесса траты денег. И клиенты из них получаются самые лучшие. До койки, как правило, дело не доходит. Обычно они напиваются и вырубаются прямо в номере. Жаль, что сегодня у меня другая цель, а то бы развела я тебя, Ваня, по полной. Ну да ладно, живи пока, пусть сегодня оттянутся хохлушки.
У самого бассейна в одиночестве сидит перец в небрежно накинутой поверх майки-алкоголички косухе. Едва заметную плешь, на когда-то кучерявом хаире, прикрывает чёрная бандана с черепами. Перец затянут в джинсы с «полигона». Вокруг мягкого, безвольного рта козлиная бородка, роскошные баки в пол щеки, уши в пирсинге, тело в тату. Вообщем, мой клиент - рокер. Едва отхлебнув из стакана, закидываю ногу на ногу и улыбаюсь ему самой ослепительной своей улыбкой. Он давно наблюдает за мной и тоже улыбается в ответ. Я точно знаю, что я его типаж, но  не потому, что на мне короткая кожаная юбочка в полторы октавы, топ и бельё телесного цвета. Все эти субчики в тайне надеются встретить свою Йоку. И дело тут даже не в моей восточной внешности. У меня, как и у Йоки Оно, лицо японского самурая, готового в любой момент нанести удар коротким самурайским мечом, а они на это, как ни странно, ведутся.
Не знаю, может в психологии это носит название какого-нибудь синдрома камикадзе, а только вращаясь в этих кругах, я всегда попадала точно в цель. Тем более что набор ролей в этом ампулуа невелик: гейша,  тайский трансвестит или китайская проститутка Роксен.
Этот фрукт для меня тоже  ясен как апельсин. Растила его, скорее всего, где-нибудь в дебрях ЗАМКАДа мать-одиночка. Отца либо совсем не было, либо он рано ушёл из семьи. Естественно рос такой экзот в полнейшей уверенности, что он совершенный эксклюзив: сладко спал, сытно ел, а в это время мамочка впахивала на трёх работах, только чтобы сыночке было хорошо, а может ещё и тётушка одинокая где- то затесалась. Кое-как окончив школу детинец надолго завис.  Мама напряглась, и отправила недоросля на учёбу в Москву. Потом пристроила в институт, но учиться наш рокер не мог, не рокерское это дело. Лабал где то по клубам, клевал по зёрнышку. Мать мечтала о внуках, всё надеялась, что сыночка остепениться. И сынуля, действительно, не скупясь на обещания и авансы, плодил детей на стороне. Мама всех прокормит. Он и здесь то отдыхает на мамин счёт. Одна из последних  пассий попыталась затащить его в церковь, так он потребовал с матери денег за моральную компенсацию, как жертва религии. Так что мы с ним, в какой то мере оба находимся на реабилитации.
Глядя на его, покрытую ровным загаром, расписанную драконами да змеями кожу, я вдруг вспомнила, что где- то слышала, будто на зонах незаслуженные наколки сдирают наждачкой  и выжигают калёным железом. Мне вдруг представилось, как в чистилищах тех религий, символы которых он носит на своём теле, его драят и поджаривают заживо.
В это время зазвучала чувственная музыка. Я салютую ему бокалом и направляюсь к стальному шесту.  Я повторяю этот ритуал ежевечерне. Против моего стрип номера ещё никому не удавалось устоять. Делаю финальное па, и, допив остатки «Любовного пляжа», двигаюсь к туалету.
В ночных клубах, это как команда вперёд. Уголком глаза наблюдаю как вертухнулся мой рокер. Открываю дверь в туалет и, сморщив носик, громко произношу так, чтоб было слышно у бассейна: «Фу, как здесь пахнет, пойду- ка я лучше к морю».  Приманка заглочена, осталось  подсечь.
Погода сегодня самая что ни на есть подходящая. Пятиметровые волновые откаты с рёвом разбиваются о плиты мола.  Сделала несколько шагов по набережной, чтоб брызги лишь слегка касались лица. Он, как я и ожидала, подкрался сзади, и, просунув руку мне между ног, вкрадчиво произнёс:
 «Спокойно, крошка, я рокер».
 Я сделала вид, что не ожидала и, резко обернувшись, изобразила  радость. 
- Get down .Make a love, -  пропел он строку из песни группы «Queen».
Не вынимая руку из моей промежности, он в то же время другой рукой чуть приобнял меня пониже спины и прижал к себе. Я обвила  обеими руками  широкую его спину, а после, нащупав маленькую, изящную рукоять кинжала, вставленного в ножны, выполненные в виде браслета на левой руке, выхватила кинжал, и саданув клинком под лопатку, отскочила.  Уставившись на меня глазами рака, который наконец-то понял по какому поводу эта пивная вечеринка, он, пошатываясь, всё же продолжал стоять на ногах. Потом,  сделав несколько шагов в мою сторону, возопил фальцетом, как козёл, которого только что кастрировали: «Сука».
Я ещё подумала, что когда павлина режут, он орёт как петух. На меня вдруг напал приступ дикой злобы. «Вот тебе lоve beech, тихо прошипела я и всадила лезвие по рукоять в живот.
Дальше помню плохо. Помню только, что он упал, а я,  продолжая наносить беспорядочные удары в тело, всё  бормотала: «Это тебе за крошку. Вот тебе «Make a lоve», это за сестрёнок моих, это за детишек брошенных, это за маму, за тётю… Наконец, я устала. Впрочем, сил дотащить его до моря хватило. Привязав к телу заботливо припрятанный ещё днём камень, я столкнула труп в море.
К ночи волны смоют все следы, отлив вынесет тело в глубину на корм крабам, а я уже сегодня утром буду на Канарах.