Глава последняя. Остальные

          Я снова возвращаюсь в тот добрый тёплый июнь прошедшего года, где романтика закрытого мужского молодёжного отделения больницы плывёт и плывёт хмельными солнечными бликами яркого голубого тепла, наполняя всё моё существо неким юным утренним, запредельным ликованием.

          Мы идём с отцом к остановке транспорта, я провожаю его, чтобы самому вернуться пока ещё в больницу, совсем ненадолго, всего на несколько дней.
          Солнечный день. Красивы дома, красивы деревья, красивы прохожие. И вот оно: в наше сдержанное движение по улице врывается детское ликование, по которому я так тоскую уже много дней.
          Помнишь, в детстве, в далёкое школьное время была такая штука: подбегаешь сзади к кому-нибудь и подпрыгиваешь, опершись руками о его плечи. Я начисто забыл даже, что такое вообще существовало когда-то в нашей жизни – слишком давно это было.
          И вот в знойное летнее утро кто-то проделывает такое со мной, идущим рядом с отцом по городу. Не грубо, не так, чтобы подогнулись колени, а как несущийся с ликованием по весеннему лугу телёнок, не сдержавший своего чувства радости и тепла. И тут же он хватает меня за локоть и, смеясь, говорит:
          - Я тебя догнал!
          Как мне не хватало этого простого детского чуда.
          Рядом со мной – Игорёк! И даже отец не удивляется этому детскому выражению радости со стороны Игорька ко мне.
          Точёное личико без лишнего жира и прочих атрибутов, разрушающих красоту, взрослая серьёзность и немногословность, и что-то другое очень ласковое и значительное, что просвечивает из глубины, делая его солнечным мальчиком. Наверное, ему года 23, а, может, - 17. Я люблю этого мальчика, обладающего глубинной, интеллигентной красотой, не бросающейся в глаза, с его сдерживаемой нежной юношеской привязчивостью.
          Когда красивые, броские, сексуально раскованные, демонстративно-активные мальчики были мною познаны, внезапно из тени, как бы дождавшись своего часа, вышел Игорёк и занял место в моей душе.

           (В этот поздний вечер после дождей как ароматны листья грецкого ореха!)

          Не помню, когда я заметил впервые Игорька. Мы были в одном отделении, я не мог его не видеть, но очень плохо его различал. Отчётливее помню, когда он стал присутствовать в наших карточных играх. Он играл неплохо. Но он был всё-таки из какой-то иной среды, не моей, где царили мои юные приятели, мои сопалатники, некоторые сотрудники и  ещё отдельные другие больные. Я помню только ауру, нарастающую ауру его присутствия, когда мне рядом с ним становилось всё более комфортно и спокойно. Мне кажется, что однажды, почти непосредственно перед близким знакомством, я его чем-то угостил, какой-то мелочью, может даже парой сигарет.
          Саша-старший курил Беломор. При моих выходах из отделения мне делали заказы: кому что купить. Саша где-то наскребал в обрез денег и пару раз заказал мне по паре пачек дешёвого Беломора, в той мере, что его редко в каком киоске удавалось обнаружить. Причём, хотел он сигареты какого-то конкретного производства, то ли Ростовского, то ли Московского, но, кажется, не Краснодарского.
          В общем, в первый раз заказ его я выполнил, во второй – выполнил с трудом, в третий чуть ли не в долг ему купил и то, оказалось, не того производства. Потом у него денег вообще, по-моему, не было, в общем, он мне не заказывал вообще ничего, а в выход свой очередной я купил ещё пару пачек, да так и оставил их в своём ящике. Игорёк увидел их в моём ящике и закрутился вокруг них. Я сказал, что купил их для Саши, но он мне больше не заказывал, так что пусть пока полежат. Будет очень сильно ему нужно, отдам за так. Прошла ещё пара дней, и Игорёк снова заглянул в мой ящик.
          - Я не курю, они мне не нужны, - сказал я Игорьку. – Я тебя ничем не угощал, если ты хочешь, если ты куришь такие, возьми одну пачку себе. А другая пусть останется пока.
          Игорёк курил такие. Оказалось, эта малость – невообразимо огромный для него подарок. Он был безмерно рад приобретению. Я вдруг увидел, что он смотрит на меня почти обожающими глазами. Я удивился тому, что он всё это время молчал. И я подумал, как мало этому ребёнку было нужно для радости, и решил в числе своих "деток" подкармливать и его. Я вдруг прозрел, что это ведь тоже ребёнок, только более скромный, но не менее других нуждающийся в тёплой ласке, и в силу своей скромности, может быть, нуждающийся в более внимательном отношении к себе.
          Может быть, это будет звучать немного странно, но мы с Игорьком стали друзьями. Рядом с ним, немногословным, спокойным, добрым, привязчивым, мне было очень хорошо. Дело было ещё в том, что коммуникативно он не был ребёнком-вампиром. Мы дружили с ним, как равные, не обременяя друг друга своими проблемами. В нашем скупом общении он возмещал мне моё душевное тепло сторицей.
          Вторую пачку сигарет я тоже отдал ему, когда он выкурил первую. И мы уже с радостью держались вместе. Не корысти ради он держался со мной, оказалось, что мы обменялись несравненно большим, чем сигареты, мы обменялись доверием и любовью. Мы породнились.
          И вот когда он отплатил мне немыслимо дорогой для меня ценой! Он признался мне в любви, как приятелю-подростку, омолодив меня до юной-юности, взяв меня безгранично щедро в свою цветущую юность.
          Он был моим школьным другом, но никогда не бывшим у меня и не могущим быть взаимно любимым другом.
          Моя растерянность от неожиданности и неловкость перед отцом сменялись постепенно тихим ликованием.
          Дружище мой, Игорёк! Единственный раз ты не выдержал игры во взрослую серьёзность и выдал всю романтическую детскую порывистую нежность твоей души. Как это было здорово! Когда ты бежал по городу, догоняя меня, уходящего, чтобы осветить для меня праздничным фейерверком тёплый солнечный день, и просто, но счастливо смеясь, взять меня за локоть и сказать:
          - Я тебя догнал!
          Игорька в тот день отпустили на выходной домой. Он ждал врача, чтобы выйти в город с нами и просил меня подождать, но время затягивалось, и мы ушли без него.
          А он бежал по городу следом за мной, чтобы подарить мне невообразимое мгновение своей ликующей юной любви, разделить её вместе со мной.
          В жизни бывают чудесные случаи, когда за ничтожную пачку сигарет ты получаешь бесценный дар глубокой затаённой безбрежной нежной человеческой любви.

          Фотографий юного моего отца сохранилось мало. Но в общем моём представлении я в Игорьке находил нечто малоуловимое, но коренное и внешнее, и внутреннее, роднящее его с моим юным отцом. Что-то от моего отца было в Игорьке, основательное и вместе с тем детское, наивное, романтическое, радостное. Я хотел написать, что в подсознании моём Игорёк был где-то моим юным папкой, настолько уже не моим реально осознаваемым отцом, что мог быть любимым юным другом. А сейчас вот подумал: будь у меня сын, такой, как Игорёк, и внешне и внутренне (думаю, что без серьёзной психической болезни), любил бы я его или нет? Мне кажется, что я был бы очень счастлив, если бы у меня был сын такой, как Игорёк. Наверное, генетически мы с ним действительно родня.