Глава 32. Отпуск с выездом на родину

НА СНИМКЕ:  Автор, рядовой Феликс Рахлин, с женой Инной в краткосрочном отпуске с выездом на родину. Харьков, конец 1955 года. Снимок увековечил грубое нарушение рядовым Рахлиным дисциплинарного устава Советской Армии, категорически запрещающего рядовому составу ношение штатской одежды. Впрочем, такое же нарушение зафиксировано и на снимке к главе "Свидание"... Но тогда нарушителю было передано предупреждение начальника штаба дивизии полковника Эмельдеша: "Узнаю о том, что гулял в штатской одежде - посажу на гауптвахту"...

                *     *     *
Лето и осень 1955 года  ознаменовались для меня двумя счастливыми событиями, ярко озарившими будни моей военной службы. Первое – приезд Инны, наш запоздалый «медовый месяц» (календарный пришёлся на последнюю студенческую сессию, мы его совсем не распробовали, а вот теперь это был настоящий «месяц в деревне» - с приключениями, неожиданными трудностями, их счастливым преодолением, с поездкой в Ворошилов-Уссурийский «для сопровождения жены», с молодой и пылкой любовью.
А уже осенью вернулась мама, и мне дали отпуск для  свидания с нею. Прошу оценить щедрость советской власти: продолжительность отпуска – десять суток, да ещё двадцать – дорога в оба конца страны!

Перед  моим отъездом  парторг капитан Андреянов сказал:

- Каждый отпускник всё хитрит: как бы дома побыть подольше, справки всякие себе добывают… Но ты-то, верю, обманывать не станешь.

Я уверенно пообещал: не стану, вернусь во-время.

В Ворошилове на вокзале познакомился с попутчиком – младшим сержантом Колей, вместе влезли в солдатский бесплацкартный  вагон, заняли места. Долгий сладкий путь домой, предвкушение встреч, на станциях – особенно крупных – осторожничанье: не попасться бы на платформе патрулю, не сесть бы по пути на «губу». В Чите, помню, хотел выскочить – купить чего-нибудь вкусненького, но лишь высунул нос из вагона – заметил вдали офицера и двух солдат с красными повязками на рукавах и… как мышь, кинулся на своё место.

Зато в вагоне была полная свобода. В одном с нами отсеке ехал матросик с Тихоокеанского флота, а ещё – юная и прехорошенькая синеглазка, которую родители усадили в вагон  на  маленькой станции где-то в Сибири. Усадили – тайно от всех жителей своего маленького посёлка: там в неё смертельно влюбился местный уголовник, не давал ей проходу, дико ревновал, и мама с папой решили  отправить дочку от греха подальше к родственникам в Челябинск, чтобы   спасти от его преследований, от вязкой, докучливой и опасной уголовной любви.

От него-то, возможно, и уберегли, а вот от матросика – не очень: уж так эта парочка быстро спелась, так страстно целовалась… Нашёл себе «объект» и младший сержант Коля: стал ухаживать за ещё одной пассажиркой нашего купе – спокойной молодайкой, ехавшей к мужу в какой-то из попутных городов. Из нас троих, служивых парней, держащих путь в одной и той же  вагонной ячейке, лишь я остался без пары, но ведь мне и не положено: к жене еду!
Однако где-то под Тайшетом на меня положила глаз влезшая на очередной станции разбитная бабёнка. Не в меру говорливая, она сообщила всем нам, что возвращается со свидания с мужем, отбывающим срок в лагере. Вульгарная донельзя, всё рассказывала о том, как у них в городке дразнят бурят: называют  почему-то «налимами» и ладошки складывают лодочкой, показывая: «Налим, налим…» Меня, по-еврейски чувствительного к любому проявлению национальной травли или недружелюбия, внутри передёргивало от этих шуточек. К вечеру Коля притулился к своей молодке, матросик – к своей девушке, а скуластая ****ь (кстати, сама сильно смахивавшая на бурятку) стала усиленно со мной заигрывать – кидалась с верхней полки подушками… Явно ей не повезло: я остался равнодушен к её кокетству.

Утром, проснувшись, мы её не обнаружили: сошла ночью на какой-то станции. Но Колина молодушка недосчиталась  своего чемодана, в котором и деньги лежали… На очередной узловой станции сходила в отдел железнодорожной милиции – подала заявление…

Без дальнейших приключений приехал я в Харьков, встретился с мамой, с женой, с роднёй и друзьями.  И дальше все десять дней отпуска прошли в сплошном тумане. Смутно помню, что каждый день бывал у кого-то в гостях. А к последнему дню у меня  невыносимо разболелся зуб. Пришлось идти в гарнизонную стоматологическую  поликлинику,  там мне положили в зуб мышьяк и велели явиться через день.

- Да ведь у меня отпуск кончается…

- А мы тебе его продлим, - легко предложил майор-стоматолог. Я был вынужден согласиться. Со справкой из поликлиники являюсь к военному коменданту. Тот прочёл  справку и – издевательски-недоверчивым тоном:

- Что, зубки болят?

Явно не поверил, что болят на самом деле. Но на отпускное удостоверение пришлёпнул печать: «Отпуск продлён на четверо суток».

Правильно сказано: «Не клянись!»  Не оправдал я надежд парторга. Тот мне так и сказал:

-Я-то думал, хоть ты химичить не будешь…

Пытался я его заверить, что, действительно, у меня зуб болел ужасно, однако он так и не поверил.
                --------------

Далее читать главу 33-ю "Учения" http://proza.ru/2011/06/24/1565