Он

Мне всегда было сложно бросать слова в глухую неизвестность, но сегодня мне было ещё и больно от этого. Ведь ты не слышишь и не видишь меня – я существую лишь в твоей памяти. Не знаю, какими воспоминаниями я там живу – плохими или хорошими, но то, что я убиваю тебя полным своим отсутствием мне понятно и без слов.
 Твои глаза уставлены в зеркало, украшенное тонкими и изящными трещинами. Я пытаюсь понять, что ты хочешь увидеть в нём. Но себя и своё отражение ты будто пропускал мимо сетчатки глаз, которые полны одиночества.
 Ты уже четыре дня один дома. Мне страшно. Тебя и твои действия никто не может контролировать. Мне приходится спать рядом, поджав под себя колени и положив на них голову. Меня как будто не опускают стены твоей квартиры. Я не могу уйти. Пока что не могу. Может быть, когда-нибудь наступит время, и двери миллиардом маленьких осколков вырвутся мощным потоком наружу, и я смогу тихо уйти – ты этого не заметишь. Я до сих пор не ощущаю степень своей надобности твоему сознанию, но оно плотно пришило мою душу к тебе ржавыми иголками и шелковыми нитками, которые я не в силах отрезать ножницами, наточенными собственной глупостью.
 Ты тихо встаёшь  и направляешься в ванную. Холод сырого кафеля обжигает твои босые ноги. Ты становишься под тёплый душ и начинаешь плакать. Наверное, ты не хочешь, чтобы я видела твои слёзы. Но, поверь, я уже давно научилась чувствовать их запах. Наши слёзы падают на пол в полнейшей гармонии, создавая ритм биения сердца. Мелодия захороненных сердец. Называй этот хит боли любыми названиями, но его смысл останется неизменным. Я рассматриваю тебя кукольными глазами, вытирая слёзы избитыми в дребезги ладонями – ты совершенен. Но эти шрамы на руках бьют по сердцу, оставляя на нём проекцию себя. Снова больно. Мокрые ресницы. Я не выдерживаю и падаю на колени. Начинаю кричать. Ты чувствуешь это! Падаешь рядом со мной и кричишь ещё громче, беря в руки маленькое коварное лезвие. Секунда -  и лужица крови стремительно растекается по вспотевшему кафелю. Я подставляю ладони, но не могу словить ни единой частички живой алой акварели. Твой обычай фиксировать свои страдания на руках отрицательно отражался на моей нервной системе. Мне было больно за каждый миллиметр любого из твоих шрамов. Зачем портить эти прекрасные руки? Когда-нибудь они превратятся в огромные чёрные крылья..а ты пачкаешь их порезами. Но ты снова не слышишь меня, моих просьб прекратить. Ещё одно движение – еще один порез. Я царапаю твою шею, бью тебя, плачу…напрасно. Ты с довольной улыбкой встаёшь на ноги и идёшь на балкон.
 Запах ночи успокаивает тебя. Ты снова улыбаешься. Странно, эта улыбка пугает меня ещё больше. Она такая игрушечная. Будто её вырезали из глянцевого журнала  и наклеили тебе на лицо, а ты, не сопротивляясь и не отстаивая собственные принципы, просто соглашаешься на её незаконное присутствие.
  Интересно, ты когда-нибудь чувствовал себя маленькой карамелью, которую поместили в раскалённую духовку? Нет. А мне кажется, что я таю. Жар во всём теле. Ужасно кружиться голова. Из груди животным криком рвётся пустое : «Что делать?!».. Ты резко поворачиваешь голову, будто наконец увидел меня. Ответ был краток : «уходи…». Не давая воли ни единой секунде, я просто растворяюсь в холодном воздухе. Ты накрываешь своё замёрзшее тело и засыпаешь с улыбкой на лице… Только на этот раз она как никогда настоящая и искренняя…