Фёдор Шальнов был хроническим алкоголиком. Он давно смирился со своей участью, поняв ещё с десяток лет назад, что возврата к трезвому образу жизни уже никогда не будет. До этого он ещё делал попытки завязать с выпивкой, и ему даже удавалось не притрагиваться к спиртному, аж целый месяц, и таких успехов он добивался дважды или трижды. Но всякий раз его путал нечистый, и безобидная рюмка водки становилась началом длительного запоя. В те годы, когда Фёдор ещё работал фрезеровщиком на заводе и имел семью, жена Надюха – женщина властная и своевольная пыталась воздействовать на своего непутёвого мужа, пристрастившегося в трудовом коллективе к пьянке, когда грубым словом, когда скандалом, а когда молча скалкой или половой тряпкой. Да только или жена была плохим педагогом, или её великовозрастный ученик слишком упёртым: из образовательного процесса ничего не вышло. Фёдор продолжал пить, а жена его нашла утешение себе в любовных связях на стороне. Одна из этих связей затянулась настолько, что стала причиной их развода. Откровенные признания неверной жены, конечно, резанули по остаткам мужского самолюбия Шальнова, но если честно, то разрыв со своей благоверной он перенёс спокойно, можно сказать, что во хмелю его и не заметил. Последующая за разводом свобода опьянила пуще водки. Уходя к другому – человеку весьма состоятельному, жена оставила бывшему мужу однокомнатную квартиру, в которой они до этого жили вместе. Для Фёдора наступило райское время. На работе он получал прилично и мог позволить себе ежедневно поллитровку, а то и две, да ещё с «прицепом», и дома не встречала злющая Надюха со скалкой, а то ещё хуже с утюгом. Приходи, когда хочешь, с кем хочешь, и в каком пожелаешь состоянии – родные обшарпанные стены примут тебя любого в свои объятья. Простенькая закуска под выпивку являлась и завтраком, и обедом, и ужином. Всё было хорошо и весело, да только недолго – на заводе начались сокращения, и первыми «попали под топоры» любители зелёного змия, среди которых оказался и Шальнов. Фёдор сделал несколько попыток устроиться на работу через биржу труда, но ни на одном из предложенных ему мест он не продержался больше месяца – никто из новых начальников не стал терпеть пьяницу. Постепенно и незаметно, как это частенько, если не сказать сплошь и рядом, бывает, мужик опустился, и источником его существования стали помойки, а пить приходилось всё, что горит. Вот как-то морозным и вьюжным февральским днём нашёл Фёдор у мусорных баков маленького чёрного котёнка. На белом снегу он походил на кусок антрацита и так же, как и сам Фёдор, искал в этом зловонном месте средство к своему существованию. Мусорные баки были высокими, и от них исходил, какой ни есть, но запах пищи, а котёнок был маленьким, и пища эта для него была недосягаема.
- Откуда ты взялся, бедолага, на моей территории? Сидел бы в каком-нибудь подъезде, глядишь, кто из жильцов и подкормил бы, а то и взял к себе – вон какой симпатяга. Да, видимо, ты это уже пытался сделать – любая животина перво-наперво к человеческому жилью потянется, а уж когда там ничего не обломится, одна дорога – на помойку. Вот, и я, брат, такой же, как ты никому не нужный, и помойка – наш с тобой общий удел. Разница лишь в том, что у меня есть кров, а у тебя его нет.
Фёдор смотрел на чёрного котёнка, а тот смотрел на Фёдора. Во взгляде животного не было видно отчаяния. Его зелёные глаза блестели каким-то дьявольским огнём, и как бы говорили:
- Что, братец Шальнов, возрадовался, что кому-то хуже, чем тебе? Мне ничуть не хуже. Я зверь, и моя доля такая: питаться чем попало и жить где попало, а ты человек, точнее был им когда-то, а наши пути, вот, сошлись у мусорного бака. Не от хорошей жизни ты сюда пришёл. Нет у тебя ни жены, ни друзей, и родня от тебя давно отказалась, и один ты одинёшенек на этом свете. Я просто тебе необходим.
Фёдор нагнулся, поднял со снега чёрный комок и сунул его себе за пазуху.
- Сиди тихо и грейся, - сказал он котёнку, который высунул из-под отворота засаленного пальто свою мордочку. - Повезло тебе, что встретил меня.
В ответ послышалось шипение.
- А ты с характером, Васька, - имя котёнку само собой сорвалось с языка.
Шальнов поднял с земли сумки со своей незатейливой добычей – полиэтиленовыми бутылками да алюминиевыми банками из-под пива и лимонада. Продав бутылки тёткам – молочницам, а цветной металл снеся в приёмный пункт, Фёдор по известному адресу навестил бабку - самогонщицу и сделал у неё покупку. Два плавленых сырка из ларька должны были стать единственной закуской к поллитровке. Поднявшись на последний этаж «хрущёвки» и открыв свою державшуюся на честном слове дверь, ещё с порога он запустил в квартиру котёнка, вытащив того из-под пальто.
- Вот моя берлога, Васька, здесь ты теперь и будешь жить со мной.
А котёнок будто бы только и ждал этого момента, он не стал обнюхивать чужое жилище, а прямиком побежал на кухню, запрыгнул на табуретку перед столом и уселся на ней. Фёдор качнул головой и пошёл, не разуваясь, следом.
- Ну, ты, брат, даёшь! Хоть бы с квартирой ознакомился для приличия, посмотрел, нет ли мышей, а то прямиком за стол. Я вот пить сейчас буду, ты что, хочешь мне компанию составить?
Котёнок протяжно мяукнул.
- Это как понимать? Хочешь, чтобы я тебе тоже налил? Перебьёшься, мал ещё, и обойдёшься сырком.
Шальнов согнал со стола тараканов, выставил на его грязную поверхность бутылку самогона и положил рядом с ней два плавленых сырка. Здесь же на столе стояли никогда не мытые стаканы, и Фёдор наполнил до половины один из них. Васька запрыгнул с табуретки на стол и уставился то ли на сырки, то ли на поллитру.
- И не зырь на выпивку - говорил, не налью, значит, не налью. Моё слово твёрдое, сказал – отрезал.
Стакан, зажатый в грязной руке, поднялся над столом, и, провожая его взглядом, котёнок задрал голову. За этим послышались два громких глотка.
- У-у-х, хороша, зараза! – человек крякнул, а Васька поднялся, изогнул спину и взъерошился, то ли оттого, что на него новый хозяин дыхнул спиртным, то ли потому, что выпил в одиночку. Фёдору всё же показалось, что котёнок хочет составить ему компанию. Он взял из консервной банки, служившей пепельницей, сохранившийся окурок, чиркнул спичкой и затянулся.
- А что, может, на самом деле ты пьющий кот, да ещё куришь? Сейчас мы это проверим. Один чёрт больше напёрстка в тебя не поместится.
Шальнов взял с подоконника блюдце, поставил перед котёнком и плеснул в него из бутылки.
- Пей, коль просил, - он набрал полные лёгкие дыма и выпустил его в Ваську. Дым обволок животное, так, что за ним его не стало видно. Облако закрутилось вокруг него, превращаясь в какой-то миниатюрный смерч. Потом этот странный смерч двинулся вместе с котёнком по крышке стола, слетел с неё и завис над табуреткой. Затем вдруг будто взорвался, рассеявшись в разные стороны. Вместо котёнка, укутанного табачным дымом, перед хозяином квартиры за столом оказался самый настоящий чёрт. Хотя Фёдор до этого и представлял чёрта себе не таким, но сомневаться не стоило – перед ним сидел на табурете именно чёрт. Если бы у обнажённого мужчины, сидящего напротив, не было б на лысой голове двух изогнутых рогов, острых длинных ушей, редких, треугольной формы зубов, его с большой натяжкой можно было принять за человека. Хотя тёмная с фиолетовым отливом кожа выдавала в нём служителя преисподней. Да ещё глаза. Фёдор раньше думал, что глаза у чёрта должны быть красными и светящимися, а у этого они были зелёными, почти кошачьими. Ну, точно, как у котёнка Васьки. Шальнов зажмурился и тряхнул хмельной головой.
- Фу, ты! Надо же! Черти уже мерещатся! Неужто, «белочка»?
Он приоткрыл один глаз с надеждой на галлюцинацию, но чёрт по-прежнему сидел за столом и рассматривал его самого, качая головой то в одну, то в другую сторону.
- И долго ты будишь щуриться, Шальнов? Взрослый мужик, а ведёшь себя как малое дитя.
- Ты кто? – пролепетал Фёдор не своим голосом. - На твоём месте только что Васька сидел.
- Ну, значит, я и есть Васька.
- Ты чёрт что ли, или это у меня белая горячка началась?
- Чёрт, чёрт! Чертей что ль не видел?
- Не-е-е-а! – протянул перепуганный хозяин квартиры. Окурок, зажатый между пальцами, догорел до конца.
- Вот, чёрт! – тряхнул он рукой и скривился от боли.
- Ну, вот, наконец-то, понял, кто я такой, - чёрт Васька засмеялся низким гортанным смехом. - А коль понял, наливай, что уставился?
Трясущейся рукой Фёдор наполнил ещё один стакан до краёв самогоном, не забыв и про себя.
- Федя, будет тебе, расслабься, - чёрт, видимо, заметил, что хозяин волнуется. - Давай выпьем за знакомство, покурим, поболтаем о том, о сём.
Рогатый гость разом махнул стакан в раскрытый рот, и содержимое его выплеснулось вовнутрь.
- Лихо у тебя получается! – Шальнов с завистью качнул головой.
- Это что! Я могу и кружку одним махом опрокинуть, - Василий взял из консервной банки окурок, чиркнул спичкой и непринуждённо прикурил.
- Ты, Федя, пей. А не хочешь, я выпью, - чёрт потянулся к наполненному стакану.
- Перебьёшься! Ишь, освоился как быстро, уже хозяина обпить хочешь! – Фёдор в три глотка осушил свою посуду, крякнул и мотнул головой. - Тяжело пошла, закусить нужно, - он отломил кусочек плавленого сыра и отправил себе в рот.
- Закусывай, Вася, - Шальнов широким жестом предложил гостю последовать его примеру.
- После первой не закусываю, а вот после второй не откажусь, - с этими словами чёрт взял со стола недопитую бутылку и вылил её себе в рот, потом сделал последнюю затяжку и вслед за самогонкой отправил горящий окурок. Выдохнул он языком пламени. Фёдор вытаращил в изумлении глаза.
- Круто! Чертовски круто!
Василий, показалось, засмущался от комплимента, опустил глаза и почесал лысый череп между рогов.
- У тебя выпить ещё найдётся?
- Откуда? Ты же последнее дохлебал.
- Ну, тогда сиди здесь, а я пойду у соседей попрошу.
- Ты что, спятил, какие соседи? Радом со мной одни интеллигенты живут. Вот, они тебе дадут! – Фёдор вытянул перед собой кукиш.
- Мне не откажут, - зелёные глаза чёрта сощурились, он встал и вышел через балконную дверь, цокая по полу копытами.
Шальнов остался сидеть за столом, свесив голову на грудь. Глаза его были закрыты. Возможно, он отключился на какое-то время, а, может, думал о чём-то своём. Только минут через двадцать он очнулся, провёл по лицу руками и огляделся.
- Померещится же такое!
Перед ним стояла пустая бутылка и два стакана. Он понюхал их каждый по очереди. Сомнений не было – из них обоих только что пили. Ещё надеясь, что чёрт ему привиделся, Фёдор заглянул под стол.
- Кис! Кис! Кис! Ну, куда ты запропастился, чёртёнок?
Котёнка в кухне не было. Встав на четвереньки, Шальнов пополз в комнату, зовя пропавшего Ваську. Он заглянул во все углы, и, не найдя никого, отправился ползком в прихожую, выкрикивая:
- Вась, Вась, Вась!
Возвращаясь назад в кухню, елозя коленями по грязному линолеуму, он увидел перед собой на полу два копыта, из которых росли ноги, прикрытые спортивными штанами голубого цвета с жёлтыми лампасами. Фёдор поднял голову вверх. Перед ним стоял чёрт Вася в спортивном костюме.
- Ты чего там потерял?
- Кис, кис кис! – ещё по инерции прошептал Шальнов. - Это ты? Так ты настоящий?
Чёрт присел рядом на корточки.
- Ты, что, Федь, это ж я, Вася. Мы выпить-то успели по стакану всего, а ты уже окосел и на ногах не стоишь? Хорошо ж ты гостя принимаешь. А я, вот, бутылочку «Посольской» у соседки снизу одолжил, и «Адидас» покойного мужа она мне отдала. Хотя, думаю, без костюма я ей больше понравился. Такая женщина горячая, должен тебе сказать, и вдова вдобавок. Забывать начала, что такое мужик, а ты живёшь рядом и теряешься.
- Это белая такая, в очках, подо мной живёт?
- Она самая.
- Так она официанткой в каком-то крутом ресторане работает, вся из себя. Как тебе удалось её охмурить?
- Она женщина, и сладкая, должен тебе сказать, а искушать у нас, чертей, способность наследственная, - Василий подмигнул кошачьим глазом. - Ну, да ладно, это тебе информация к размышлению, так сказать твоя потенциальная возможность. И никуда она не денется, если сам кретином не будешь. Пойдём, продолжим наш мальчишник.
Фёдор встал на ноги. Он всё ещё с недоверием смотрел на своего странного гостя, потом поднял руку и потрогал рог на его голове.
- Настоящие, настоящие. Нравятся?
- Уж, куда там! Мне бывшая жена рогов наставила, покруче твоих будут. Твоя чертовка, поди, тоже не подарок?
- Как тебе сказать, Федя? Бабы они все от чёрта. Если честно, то надоела она мне, и с веками хуже ладана стала! Всё ей не так, всё не эдак. Постоянно меня нашими чертенятами упрекает. Мало я им, видите ли, времени уделяю. А ты сама-то на что? Правильно я говорю? Чертовски надоело дома. Вот, я и махнул к тебе. Нас, чертей, всегда тянет к общению с людьми, но мы с ними не находим общего языка. Нормальный человек нас не понимает. Другое дело пропащий пьяница, как ты. Твой порок, как мостик между нами. И чем ты будешь пьяней, тем лучше меня поймёшь. Ты ещё не дошёл до кондиции, поэтому я читаю в твоих глазах недоверие. Пойдём, друг мой, врежем ещё по одной.
Они уселись за столом на кухне. Василий по-деловому отвернул на бутылке пробку и наполнил оба стакана. В дверь постучали, так как звонок давным-давно не работал.
- Иди, открой. Я думаю, это Анюта, - чёрт пальцем с длинным когтем начал ковыряться в банке с окурками, выискивая, который побольше.
- Кто такая?
- Блондинка снизу. Иди, иди, открывай.
Фёдор пожал плечами, встал из-за стола и пошёл в прихожку.
За дверью стояла та самая светловолосая соседка, что жила под ним. Она протянула ему глубокое блюдо, накрытое полотенцем. Женщина, опуская глаза в смущении, тихим нежным голосом сказала:
- Здесь еда, она только-только с плиты, передайте её, пожалуйста, Василию. И сигареты он просил ему купить, а то у него кончились, - на блюдо поверх полотенца легла пачка «Парламента». - Ну, я пойду.
- Так, может, компанию нам с Васей составите? – Фёдор попытался улыбнуться, как можно, обаятельней, но у него от смущения получилась гримаса.
- Нет, что вы, у меня много дел, да и Василий сказал, что у вас мальчишник. К тому же я совсем не пью. Так что извините.
Соседка развернулась и лёгкими шагами быстро спустилась на нижний этаж. Фёдор посмотрел ей в след и чёрной завистью позавидовал Ваське окаянному, ведь опустившемуся пьянице, каковым он честно себя воспринимал, не на что было рассчитывать в общении с женщинами, тем более с хорошенькими. Организм, отравленный спиртным, лишал мужчину половой принадлежности и делал любые контакты со слабым полом бессмысленными. Шальнов вернулся на кухню, и они с чёртом продолжили застолье, которое теперь после самогонки и плавленых сырков превратилось в настоящий пир, так как перед ними к бутылке «Посольской» лежала на блюде тушёная курица, обложенная аппетитно поджаренными кусочками картошки. От блюда исходил такой запах, что Фёдор поперхнувшись слюной, закашлялся.
- Ну, как тебе Аннушка – мастерица? – чёрт подмигнул зелёным глазом. - Попка у неё как орех, так и просится на грех.
- Какая там попка, - Шальнов безнадёжно махнул рукой. – Я уж давно забыл, что такое бабы. Да, если б даже и вспомнил, толку не было бы. Алкаш я, и этим всё сказано.
- Зря ты так! – Василий наморщил лоб. – Я тоже выпить не дурак, но и о бабах всегда помню. Я эту порчу с тебя сниму мигом, что за жизнь без любовных утех. Давай, наливай. Держи стакан перед собой и смотри мне в глаза.
Фёдор подчинился. Зелёные глаза чёрта излучали какой-то дьявольский огонь, когда он смотрел в них и погружался в пустоту. Из этого погружения Шальнова вырвал удар в лоб – это Василий врезал ему щелбан своим пальцем с кривым когтем.
- Ты чего?! – Фёдор тряхнул головой. – Мозги же мог вышибить!
- Какие мозги, откуда они в твоей голове? Я тебя, друг мой, сексуальной энергией подзаправил, а ты ещё не доволен.
- Так больно же! – Шальнов растирал красное пятно на своём лбу.
- До свадьбы заживёт, - усмехнулся чёрт. – Давай лучше вздрогнем!
Они пили хорошую водку, закусывали изысканной едой, курили благородные сигареты и болтали о женщинах и о выпивке. Шальнов пожаловался чёрту на свою несчастную жизнь, превратившуюся для него в ад, и даже пустил пьяную слезу. Когда они допили содержимое бутылки и изрядно захмелели оба, Василий, хлопая посоловевшими глазами, придерживая губой свесившийся окурок, сделал рукой широкий жест и чуть не свалился с табуретки.
- А что, Федя, махнём ко мне, я тебя со своей познакомлю, чертенят моих посмотришь. У меня их то ли пятнадцать, то ли двадцать, точно не помню. Одним словом, много. Все хорошенькие, в меня пошли, но нахальные и непослушные – черти, они и есть черти. Ну, что, принимаешь приглашение?
Фёдор сосредоточенно смолил догоравший окурок и мутными глазами смотрел на Василия, медленно моргая.
- И куда это нам идти или ехать? У меня на такси денег нет, да и на маршрутку тоже.
Чёрт заливисто засмеялся, запрокинув голову так, что чуть рогами не выбил стекло в окне, что было позади него.
- Какое к богу такси? Мы с тобой ко мне полетим!
- На самолёте что ль?
- На выхлопной трубе глушителя, что у тебя на балконе стоит. Она и будет нашим самолётом.
- Я там железяки коплю для сдачи в утиль. Их нельзя трогать.
- Эх, ты, для друга какую-то ржавую трубу пожалел. Я ему тут пир устроил, а он мне трубу зажал!
Фёдору стало стыдно. Василий пригласил его к себе в гости и за свой счёт хочет туда доставить, а он, Шальнов, повёлся из-за какого-то хлама. Хозяин ржавой трубы встал, качаясь и придерживаясь обеими руками за стол, чтобы не упасть, затушил догоревший окурок в банке, сделал паузу, потребовавшуюся ему для принятия решения, потом снисходительно сказал, плохо ворочая языком:
- Бери, Вася, глушак, он твой.
- В таком случае прошу пассажиров на посадку, - чёрт открыл дверь балкона и встал около неё. - Я вынужден провести досмотр, чтобы пассажир, пускай единственный, не пронёс на борт судна взрывчатое вещество. Сейчас в мире такое творится – ужас! Мы сами черти людей попутали, и я не хочу, чтобы у меня в воздухе произошло ЧП. Веры нет никому, даже тебе, друг мой Федя. Так что подними руки, я тебя обыщу – досмотр есть досмотр.
Шальнов покорно вздохнул и дал себя обыскать.
- Запрещённых предметов не найдено, прошу пройти на посадку, - Василий отошёл в сторону, пропустив хозяина квартиры на его собственный балкон. Тот вышел и огляделся. В правом углу среди груды металлического хлама стоял прижатый к стене изогнутый прогоревший до дыр «жигулёвский» глушитель.
- И что делать дальше? – Фёдор вопросительно посмотрел на чёрта, стоящего в двери.
- Ставь самолёт на взлётную полосу.
- Это куда ещё?
- Вот сюда, - Василий показал на свободный пятачок перед дверью.
Шальнов полез в свой хлам, гремя железом, и вскоре одна из деталей выхлопного тракта автомобиля ВАЗ уже лежала у копыт Василия на цементном полу балкона.
- Что дальше делать?
- Садись поудобнее верхом и можешь не пристёгиваться, - чёрт хихикнул. - Сел?
- Это штуковина полетит? – Шальнов с недоверием стал садиться на выхлопной бачок.
- Ещё как полетит! Как СУ-27. Мы с тобой преодолеем звуковой барьер. Держись только крепче, не свались.
- Вась, может, не стоит так быстро, ты всё-таки того, - Фёдор щёлкнул пальцем себе по горлу, издав при этом звук пустой тары. – Да и холодно зимой летать раздетыми.
- Ну, и дурак же ты, Федька! Там, на небе, нет постов ГИБДД. Раздолье! Летай, как хочешь. Хоть «бочку» делай, хоть «мёртвую петлю», а пожелаешь – в «штопор» иди.
- Не хочу я на этой штуковине идти в «штопор», я жить хочу! – Фёдор опять сделал попытку встать.
- Сядь, не дрейфь и холода не бойся! Прижмёшься ко мне, я тебя согрею, – чёрт нахмурился, возмущённый трусостью своего пассажира. Он перекинул копыта через трубу, и какая-то неведомая сила стала поднимать её вверх. Шальнов ухватился, что было силы, обеими руками за бачок глушителя, на котором сидел, и с ужасом понял, что ноги его оторвались от пола. Самый странный, какой только можно себе представить, летательный аппарат перевалил через перила балкона и завис на высоте пятого этажа. Увидев под собой свой дворик и не чувствуя под ногами опоры, Фёдор протрезвел в одно мгновенье. Когда «аппарат» по команде «пилота», каковым являлся Василий, рванулся вперёд, быстро набирая скорость, остатки хмеля исчезли из организма Шальнова так же быстро, как быстро исчезла за спиной его родная пятиэтажка. Знакомые улицы мелькали под ним и начали сливаться, напоминая один сплошной мазок. От этого мелькания голова у Фёдора закружилась, и он побоялся свалиться со своего места. Поэтому оторвал взгляд от земли и посмотрел перёд собой. А перед ним была спина чёрта в синей олимпийке, а над ней возвышалась его лысая рогатая голова. Их летательный аппарат набирал высоту и вскоре ворвался в лохматое облако. На какое-то время ощущение полёта пропало, и начало казаться, что сидишь на трубе, на поверхности родной матушки – Земли, окутанный плотным туманом. Эта густая пелена вокруг создавала обманчивое ощущение покоя, и даже, может быть, ей удалось бы создать видимость уюта, если бы не было так холодно, и облако не кончилось бы так быстро, оставшись далеко внизу. Над головой светилось теперь синью небо, и жёлтое солнце слепило, но совсем не грело. До Фёдора, наконец-то, дошло, на какую огромную высоту они забрались, и ужас сковал его крепче холода. Вдалеке по правую руку показался самолёт, и выхлопная труба под ними резко накренилась, сделав крутой вираж в его сторону. Шальнов испугался, что не удержится на ней, и уцепился обеими руками в рога Василия, от чего голова того наклонилась, и железяка под ними вошла в пике.
- Отцепись, придурок, мы падаем! – чёрт тряс головой, пытаясь освободить свои рога, при этом крепко сжимая руками трубу, на которой сидел. Оба они, стремительно теряя высоту, верхом на выхлопной трубе, уже ворвались назад в облако, и в считанные секунды прорвали в нём дыру. Земля, расчерченная на заснеженные квадратики полей, стремительно приближалась. Фёдор безумными глазами смотрел на живописную картину под собой, детали которой с каждым мгновением увеличивались в размерах.
- Мы сейчас врежемся! Убери руки от моих рогов! – ворвался ему в уши и добрался до парализованного сознания срываемый ветром крик чёрта. - Убери руки!
И Шальнов убрал их, вцепившись в железо под собой. Он убрал руки вовремя, и их глушитель – самолёт, притормозил, наконец, с великими потугами своё падение. Он чиркнул корпусом по вершинам деревьев лесопосадки и начал стремительно набирать высоту. Фёдор повернулся, и увидел струю пламени, вырывавшуюся из трубы бачка, на котором он сидел. Может быть, выброс огня сопровождался рёвом, да только свист ветра в ушах не давал ничего слышать кроме этого звука.
- Ех-ха! – донеслось до Фёдора. - Спасибо, ты дал мне почувствовать вкус риска! Но мог бы и погубить нас обоих, мать твою! Я движением головы управляю полётом, это мой штурвал, можно сказать, а ты в него вцепился.
Неведомая сила несла их «аппарат» вверх и вперёд, и силуэт далёкого самолёта приближался с каждой минутой. Фёдор уцепился мёртвой хваткой за выхлопной бачок и не мог думать в эти минуты ни о чём другом, как только о спасении собственной жизни. Когда же «ИЛ-86» оказался рядом, и до его крыла можно было дотронуться рукой, понял всё безумие происходящего. Было ужасно холодно, встречный ветер рвал одежду и волосы на голове, и всё казалось нереальностью, и в него можно было не поверить, если бы… Если бы не удивлённые лица людей за стёклами иллюминаторов. Пассажиры, самые настоящие люди, взрослые и дети, мужчины и женщины, прижимались к ним и смотрели во все глаза на чудо, что было за бортом их самолёта. И чудом этим были они с Василием на ржавой летящей трубе. Чёрт повернул к ним голову и рассмеялся так громко, что даже ураганный ветер не смог заглушить этих звуков. Видимо, и в самолёте их услышали, так как все люди разом, как по команде, отпрянули в испуге от иллюминаторов. Глушитель начал резко терять высоту, и желудок у Фёдора оказался у самого горла. Его чуть не стошнило, и он поднял голову, глубоко вздохнув. В лучах солнца поблёскивал фюзеляж далёкого лайнера над ними, и Шальнов не сомневался, что все его пассажиры опять прильнули к стёклам, пытаясь увидеть далеко внизу странное зрелище.
- Как мы их? – крикнул Василий, повернув рогатую голову. - Представляю, что напишут в газетах! Чертовски люблю покуражиться!
Фёдор представил на миг себя на месте пассажиров самолёта, и понял, что никогда бы не поверил в то, что предстало их взорам. Он сам себя чувствовал нереальностью, поэтому промолчал. Тем временем их «НЛО» терял высоту, и в четвёртый раз, прорвавшись сквозь облака, стал приближаться к земле. Поля под ногами давно кончились, и их сменили леса, чередующиеся болотами. Глушитель, выплюнув из себя несколько раз снопы огня и дыма, бесшумно начал делать круг над топью. Он шёл на посадку как бы по спирали, сужающейся к низу, пока в итоге не завис над безжизненным болотом, заросшим редким кустарником. Василий посадил их глушитель – самолёт на его зыбком берегу и первым поднялся во весь рост, разгибаясь в разные стороны.
- Ух, засиделся. Все суставы затекли. Ты как там, Федя? Лихо мы с тобой полетали! Ты не находишь? В прошлый раз я летал на телеграфном столбе, и должен тебе сказать, что глушитель автомобиля по своим аэродинамическим качествам значительно его превосходит. Подари мне это чудо техники, и я его ещё усовершенствую, добавив стабилизаторы. Вот, тогда на нём можно будет выйти в стратосферу. Ну, что, подаришь?
Фёдор сидел на бачке, лежащем на болотной мягкой траве, запорошенной снегом, не в силах пошевелиться. Он ещё не верил, что после всех этих немыслимых манёвров на сумасшедшей высоте оставался живым. Двинув ногой, потом головой, Шальнов попробовал отцепить руки от глушителя, который они держали мёртвой хваткой. Это ему удалось. Он поднял голову и посмотрел на чёрта. Тот стоял руки в боки и вдыхал полной грудью.
- В гостях хорошо, а дома лучше. Разве это болото с его чарующим запахом сероводорода можно сравнить с каменными джунглями, утопающими в выхлопных газах? Что молчишь, Федя, оцени прелесть лона природы.
Шальнов повёл носом и наморщился.
- Воняет уж тут больно сильно, - сказал он виновато.
- Воняет?! Это благоуханье ты называешь вонью?! Вижу, из тебя весь хмель выветрился, и мы опять не понимаем друг друга. Пойдём ко мне, жена что-нибудь нам сообразит. Вставай.
Фёдор поднялся, покачиваясь, и поплёлся за Василием, который зашагал в сторону от болота, ломая копытами низкий кустарник. Чёрт дошёл до толстой трухлявой коряги и остановился около неё.
- Вот, мы и дома. Прошу, - он откинул в сторону сгнившие останки, некогда бывшие деревом. Под ними оказался довольно широкий лаз, уходящий под землю.
- Вот тут мы и живём. Эта квартира мне досталась от отца. Правда, чудесное гнёздышко?
Шальнов смотрел на дыру в земле и пожимал плечами. Из темноты показалась сначала лохматая голова, а потом начало выбираться на свет божий голое женское тело. Когда существо встало перед ним во весь рост, Фёдор обомлел. Если не брать в расчёт коротких рогов, выступавших из-под копны тёмно-русых волос, бронзового цвета кожи и копыт вместо ступней, то можно было сказать, что из-под земли ему явилась обворожительная красавица. Всё в ней: и миловидное личико, и высокая полная грудь, и крутые бёдра, и стройные ноги, правда, заканчивавшиеся копытами, вызывали дикое желание у Шальнова обладать этим телом. И по правде сказать, копыта во всем этом чарующем облике были настолько деталью незначительною, как и слишком зелёные глаза, что не портили его совершенно. Фёдор, давно не знавший женщин и поставивший на себе крест, как на мужчине, почувствовал пробуждение своей мужской плоти, и сей маленький конфуз ввёл его в краску. Чертовка это заметила и напустила поволоку на свой взгляд, при этом проведя руками по бёдрам. Чтобы не позориться Шальнов опустил скрестившиеся руки.
- Знакомься, Федя, это моя жена Луиза.
Чертовка протянула тонкую ладонь с длинными когтями, и Фёдору ничего не оставалось, как в ответ протянуть свою, при этом вторую он продолжал держать ниже пояса. Жена Василия опустила глаза вниз, туда, где осталась рука гостя, подняла брови и глубоко, то ли с удивлением, то ли с восхищением вздохнула.
- Что тут стоять? – сказала Луиза и предложила гостю первому забраться в подземелье.
Когда Фёдор встал на четвереньки и полез головой вниз в дыру в земле, она дёрнула мужа за рукав спортивной куртки и злобно процедила сквозь зубы:
- Ты что на себя напялил? Людей хоть бы постеснялся! Позор! Ещё чёрт называется! Пан спортсмен, да и только! – чертовка с презрением ухмыльнулась.
Разборки чёртовой супружеской пары Шальнов не видел и не слышал. Он пробирался через узкий лаз, и впереди него была кромешная тьма. Потом кто-то схватил его за уши и потащил внутрь. Послышалось хихиканье, и по лбу чьи-то пальцы стали отбивать ему он щелбаны. Кто-то хватал его за нос и за волосы, дёргал за одежду. Всё это происходило в полной темноте, поэтому присутствие невидимых существ вселяло страх. Потом вспыхнул факел и осветил большое пространство, ограничивающееся круглыми земляными стенами и низким, таким же земляным, потолком. Когда после яркого света Фёдор открыл зажмуренные глаза, он увидел множество черномазых детей. Во всяком случае, так ему показалось в первые мгновенья. Когда же он пригляделся к окружавшей его мелюзге, то понял, что комната заполнена маленькими чертями. Их было много, почти чёрных и лохматых, мальчиков и девочек с копытами вместо ног и с маленькими рожками. Они все были примерно одного возраста, словно поросята большого помёта от свиноматки – рекордсменки. Чертенята отошли подальше, показывали на человека пальцами и пищали, словно они поросята и есть. Потом из лаза появился Василий.
- Ну-ка, марш спать, чёртово племя! Грешника что ль не видели? Федя, эти бестии тебя не обидели? – чёрт - отец погрозил своему выводку кулаком, обращаясь к гостю.
Шальнов потёр свой оцарапанный когтями нос и в смущении, смешанном с испугом, ответил:
- Хорошие у тебя детишки, Вася, шустрые.
Потом из лаза появилась Луиза. Она осмотрела оцарапанный нос Фёдора, качнула рогатой головой и с железными нотками в голосе крикнула:
- Лили, принеси, примочку на прелых листьях! - и добавила: - Живо!
Самая маленькая симпатичная чертовка выскочила из оравы своих братьев и сестёр и скрылась в проходе, уходящем куда-то в темноту.
- Вы извините, Фёдор, наших чертенят. У них поведение порой несколько неадекватное, как и у их папаши, - она покосилась на мужа. - Детишки все в меня симпатичные, вы не находите? Но нахальные и непослушные - в отца.
Василий скорчил физиономию за спиной жены и пожал плечами, глядя на Фёдора – мол, что с женщины взять, ты же понимаешь. А Шальнов уже забыл о нанесённых ему царапинах. Он ощущал рядом с собой обворожительную женскую особь и изо всех сил заставлял себя не смотреть на её прелести. Но глаза сами косились на них.
- Ну-ка, марш отсюда, чёртово отродье! – повторил свой приказ отец семейства, и чертенята с визгом бросились из подземной комнаты. Появилась Лили с мокрой тряпкой. Она подошла к Фёдору и потянулась к его лицу. Тот отстранился, но Луиза положила одну руку ему на плечо, а другой накренила голову.
- Не противьтесь, Федя, малышка хочет залечить ваши ссадины.
Маленькая чертовка приложила мокрую, дурно воняющую тряпку к носу Шальнова и громко дыхнула ему в лицо серой, от чего тот закашлялся.
Луиза топнула копытом.
- Лили, сколько тебя можно учить, что сначала нужно выдохнуть, а потом класть компресс? Твоя ошибка может стоить гостю внешности.
Маленькая чертовка убрала с лица Фёдора тряпку, и он, до этого видевший свой нос только в зеркале, сумел увидеть его и без него. Теперь это был не нос, это было свиное рыло, заканчивающееся пятачком. Шальнов начал хватать его в ужасе руками и беспомощно смотреть то на Василия, то на Луизу.
- Вот видишь, что ты наделала? – всплеснула руками чёртова мать.
- А мне нравится, – Лили отошла в сторону и с удовольствием стала рассматривать новый облик гостя. - Теперь этот дяденька выглядит естественнее. Сейчас он гармонирует со своей духовностью.
- Не умничай, дитя моё, тебе ещё рано делать выводы. Верни нашему гостю его прежнюю внешность, - Луиза угрожающе подбоченилась.
- Я вас послушаюсь, маменька, но мне всё равно кажется, что свиное рыло вашему гостю подходит больше, чем человеческое лицо.
- Ты ещё аттестат не получила о начальном образовании, сопля зелёная, чтобы делать выводы, а смеешь перечить взрослым! Уж, я тебе! – Василий накренил голову, как бык перед атакой, и начал ковырять копытом земляной пол. - Давай тампон и марш отсюда!
Когда чертово дитя скрылось в круглом лазе, глава семейства приложил мокрую тряпку к новому носу Фёдора и извиняющимся тоном сказал:
- Извини, Федя, мою младшенькую. Ей надо было ведьмой родиться, а не чертовкой. Материнские гены - никуда не денешься. В роду жены все были с прибабахом, - он метнул суровый взгляд на Луизу. - В кои веки привёл в дом гостя, и вот как его здесь принимают. А ведь ты, Луиза, хранительница очага и уюта, и я вел к нам Фёдора в расчёте на радушный приём. Ты плохо воспитываешь детей, и наши чертенята не знают никаких правил приличия, - Василий посверлил глазами жену, потом перевёл взгляд на Шальнова.
- А за свою внешность, друг мой, не беспокойся. Если тебе не нравится свиное рыло, хотя с ним ты на самом деле не так уж и плох, я это дело исправлю.
Фёдор вцепился рукой за пятачок, пытаясь его оторвать, и засопел:
- Конечно, не нравится! Верни мне мой облик!
- Айн, момент! – Василий ухватил одной рукой гостя за затылок, а другой стал давить на рыло, что было сил. Послышался хруст, но когда он отнял руки от человеческого лица, оно уже имело прежний вид.
- А тебе, Луиза, я вот, что скажу, - обратился он к жене. - Конечно, я зол на тебя, но прощу всё, если ты нам с Федей выставишь бутылочку.
Та скривила губы и подбоченилась.
- Ишь, чего захотел? Бутылочку! Да, ты всё вылакал ещё вчера! Где я тебе её возьму? Надо тебе, беги к бабке кикиморе, а уж, чем отдавать будешь, не знаю.
- Найду, не твоя забота. Аннушка поможет.
- Это что за шлюха ещё?!
- Не беспокойтесь, Луиза, - Фёдор встал на защиту своего рогатого собутыльника, не отпуская обеих рук от получившего прежнюю форму носа, - Аннушка очень приличная женщина, моя соседка.
- Знаю я этих приличных, ещё не одна не устояла перед моим чёртовым кобелём!
- Не твоя забота, жёнушка, считать любовные победы мужа, лучше бы на стол накрыла, а я б пока сбегал к кикиморе. Будь, Федя, как дома, я сейчас принесу бутылочку. Конечно, у соседки «Посольской» не водится, но крепкую настойку из кореньев, гарантирую, - после этих слов чёрт подмигнул Шальнову и скрылся в узком лазе.
- Как вам наше гнёздышко, Фёдор, правда, уютное? – чертовка прищурила глазки и медленно провела руками по пышной груди, потом её руки погладили собственный живот и бёдра. Она слегка повела последними и приняла обворожительную позу. Фёдор стоял, как столб, и не сводил глаз с прелестей Луизы.
- Вы всегда такой робкий? – чертовка подошла ближе и положила обе руки Шальнову на плечи. От близости обнажённой женщины, пускай и чёртова племени, того начало знобить. А Луиза прижалась к оторопевшему мужчине всем своим тугим телом и сама поцеловала его в губы. От горячего поцелуя с Фёдора слетела пелена неуверенности и страха. В его глазах вспыхнул дьявольский огонь, и он сдавил чёртовку в своих объятьях. Та сама увлекла его на пол, и только парочка летучих мышей, притаившихся под потолком в дальнем углу комнаты – норы, была свидетелем буйства чертовской страсти, захлестнувшей человека…
…- А ты мужчина хоть куда! – улыбнулась Луиза, перейдя с гостем на «ты», оголив ряд острых треугольных зубов, и стряхивая с себя землю. - Прямо чёрт, а не человек! Жил бы поближе, я б к тебе частенько наведывалась. В город летать возможности у меня нет, сам понимаешь, дети на мне. Ну, даст Сатана, ещё свидимся. Может, мой тебя к нам ещё как-нибудь привезёт. А не привезёт, и за эти минуты блаженства тебе спасибо. Я теперь хоть знаю, что сама способна на что-то, и не утратила своих чар. А то сижу в этой глуши, как в тюрьме, и кроме своих чертенят, мужа – алкаша, да соседки кикиморы никого и не вижу.
- Мне тоже было хорошо, - Фёдор потупил взор. - Я уж думал, что как мужик давно спёкся. Спасибо тебе, Луиза, за то, что я теперь по-другому взглянул на себя.
- Ну, вот и чудно, все довольны, слава Дьяволу. Ты здесь поскучай, Федя, а я пойду, какую-нибудь вам с мужем закуску соберу. Сама-то я не пью, поэтому вам компанию не составлю.
Чертовка скрылась в тёмной дыре в стене, и её дьявольски очаровательная фигура растаяла во мраке узкого коридора, а Шальнов всё смотрел ей в след и смотрел, пытаясь осознать только что случившееся. Он продолжал стоять посредине комнаты, словно зачарованный, как вдруг его оторвал от мыслей писклявый голосок бесёнка. Оказалось, что он принадлежал Лили.
- Дяденька, съешьте гриб, - чёртова малышка протянула Фёдору обжаренный на палочке крупный мухомор. - Не бойтесь, вы не отравитесь. Гриб приготовлен мной по специальному рецепту и обладает чудесными свойствами. Вы измените свою физиологию, и он сделает вас супер - мужчиной. Все тётеньки будут от вас без ума. Вас занесут в Книгу рекордов Гиннеса. Ешьте.
Фёдор принял из рук маленькой чертовки палочку с насажанным на неё обжаренным грибом.
- Ешьте, не бойтесь, - малышка мило улыбнулась гостю. Фёдор посмотрел в её блестящие в свете факела глаза, показавшиеся ему честными, и откусил кусочек мухомора.
- Ну, что я вам говорила? Правда, вкусно?
Гриб, обвалянный в каких-то специях, на самом деле имел необычный и на удивление приятный вкус. Шальнов быстро расправился с угощением. Стать супер – мужчиной – покорителем женщин ему теперь очень хотелось.
- Обманула дурака на четыре кулака! – Лили весело перепрыгивала с ноги на ногу. - Вы теперь, дяденька, пить спиртное не сможете вовсе, и к нам, чертям, никогда не приблизитесь. Ха-Ха-Ха! – маленькая чертовка бросилась наутёк и скрылась в тёмном проходе. Уже из его глубины донёсся её весёлый выкрик:
- Супер - мужчина!
- А вот и я, - послышался голос Василия, выбиравшегося из лаза в комнату. - Я же говорил, что у кикиморы обязательно найдётся, что выпить. Вот, пожалуйста, её фирменная настойка из болотных кочек. С ног сшибает в два счёта, - хозяин норы вертел в руках огромную бутылку, заткнутую мхом.
- Луиза! – крикнул он жену. - Какого ангела закуски ещё нет? У меня в горле давно пересохло!
Из темноты появилась Луиза, державшая в руках по деревянной тарелке с какой-то едой.
- Вот, дорогой, твои любимые тушёные с грибами пиявки. А это лягушачьи лапки, запечённые в смородинных листах с желудями.
От такого меню Фёдора чуть не стошнило, но он глубоко вздохнул и не подал вида. Василий же весь просиял. Длинным языком он облизал губы и смачно сглотнул.
- Под такую закуску и четверть напёрстком покажется.
Он выдернул моховую пробку из горлышка и присосался к нему, задрав рогатую голову.
- Ух, вещь, покруче водочки будет! – он громко выдохнул, насадил на длинный коготь указательного пальца завёрнутые в смородинный листок лягушачью лапку и отправил себе в рот. Луиза покорно держала блюда в руках.
- На, Федя, глотни! – чёрт протянул гостю бутылку.
- Не хочется, - Шальнов растерялся. - Первый раз лет за пятнадцать выпить не хочется! Твоя дочурка угостила меня каким-то грибом. Может, это на самом деле из-за него? Я думал, девчушка пошутила.
- Ах, чёртово отродье! Успела всё-таки гадость сотворить! А ты куда, Луиза, смотрела?
- Я что разорваться должна была? Закуску вам на кухне готовила, - чёртовка нахмурилась и заводила ушами.
- Эта маленькая дрянь лишила меня собутыльника! Стерва растёт, вся в тебя! – Василий негодовал.
- Ребёнок познаёт науку колдовства, и ему нужна практика, - Луиза встала на защиту дочери. - Подумаешь, лишился Фёдор желания выпить. От этого ещё никто не умирал. Да и трезвенником-то станет на какие-нибудь два – три дня. А там и алкогольная зависимость к нему вернётся снова. Ничего страшного не произошло. Пей сам, а гость наш рядом постоит и отведает моей кухни, - чертовка нежно улыбнулась Фёдору и протянула ему оба блюда. А когда муж снова присосался к бутылке и отвлёкся на это дело, кокетливо подмигнула.
- Спасибо, хозяюшка, я пока сыт и не смогу отведать угощение, – Шальнов постарался, как можно искренне, отказаться. Но он мог и не трудиться – Луиза не стала настаивать. А Василий к этому времени уже почти полностью опорожнил бутылку. Он достал из кармана «Адидаса» пачку «Парламента», подошёл к стене и прикурил от факела.
- Эх, хорошо! – сказал он мечтательно, выпуская клубы дыма. Из темноты коридора в это время донеслось уханье филина. Ух-ух, ух-ух…
Чёрт молча считал.
- Семь. Однако, мне на службу надо, выходной мой закончился.
- Вот, и иди, а то опоздаешь, - Луиза, казалось, искренне выражала заботу о муже. - А я гостя здесь чем-нибудь развлеку.
Василий несколько раз хлопнул пьяными глазами, соображая что-то, потом помахал перед носом жены пальцем.
- Федьку я с тобой не оставлю! Он от скуки без меня помрёт! Что ему здесь с бабой делать? – потом обратился к Шальнову: – Ты вот, друг мой, жаловался недавно, что жизнь твоя похожа на ад, помнишь, дома у тебя?
- Ну, было дело, - Фёдор пожал плечами.
- Я возьму тебя с собой, посмотришь, где я служу. Увидишь то, через что тебе ещё предстоит пройти в будущем.
- Кто его туда пустит, ты что сдурел? - попыталась возразить Луиза. - Пусть лучше здесь останется.
- Пустят. Скажу, что со мной. Начальство пойдёт мне навстречу, я ведь на хорошем счету. Фёдор побудет рядом со мной смену, и я верну его домой, - чёрт засуетился. - Так, время идёт. Нужно принять нормальный облик, а костюм этот припрятать до другого раза. Я в нём народ буду дивить.
Василий скинул с себя «Адидас», аккуратно его сложил и передал жене.
- А ты чего стоишь? – обратился он к Фёдору. - Ты думаешь, тебя пустят ко мне на службу одетому не по форме?
- А какая у вас там форма?
- Никакой. Скидывай с себя всё, да пошустрей.
Шальнов покосился на Луизу и начал нехотя раздеваться. Последними он снял дырявые носки и положил их на кучу своей одежды.
- Скажи дочерям, - обратился чёрт к жене, - чтобы к концу моей смены одежду гостя постирали, просушили и привели в порядок. Вот на этих тряпках пусть и тренируются в колдовстве. Скажи им также, что приду и лично проверю. Не дай Сатана, сделают что-то не так – выпорю всех без разбора. Так и передай чертовкам. Пойдём, Фёдор, а то мне нельзя опаздывать.
Василий взял гостя под руку и повёл за собой к лазу – выходу из жилища. Когда они оказались на поверхности, стояли ранние зимние сумерки, и было жуть как холодно. Шальнова обожгло морозным воздухом. Он пожалел, что расстался со своей одеждой.
- Пойдём, - чёрт потянул его вперёд.
- Куда?
- К проходной.
«Проходная» оказалась шагах в ста, и была скрыта под таким же, как и дом Василия, трухлявым пнём.
- Лезь за мной, - чёрт первым опустился в тёмную дыру. Шальнов быстро юркнул за ним, так как рассчитывал, что под землёй будет теплее, чем снаружи. Так оно и оказалось. Они оба спустились вниз по круглому, уходящему в глубину, лазу, в конце которого светился огонь. Этот лаз закончился просторным помещением с грубо сколоченной деревянной дверью в земляной стене. По обеим сторонам двери стояли два чёрта с вилами и о чём-то весело болтали. Когда из лаза в комнату первым спрыгнул Василий, они оба вытянулись по стойке смирно и взяли вилы на караул. Появление Фёдора их озадачило и ввело в оцепенение, но ненадолго. Оба стража быстро пришли в себя, выставили вилы вперёд и бросились на постороннего. Шальнов так струхнул при виде незнакомых исчадий ада, которые ему показались значительно неприятнее Василия и его жены, что сердце его замерло, и он приготовился распрощаться с жизнью, вкус к которой начал постепенно ощущать. Но его гид по подземелью поднял руку, топнул копытом и громко крикнул:
- Стоять!
Оба чёрта замерли, задержав свои вилы у самого тела Шальнова.
- Пропустите его, это со мной!
Охранники покорно вернулись на свои посты по обеим сторонам двери.
- Четвёртый уровень! – коротко произнёс Василий, и один из чертей дёрнул четыре раза верёвку, что висела позади него вдоль стены. Второй чёрт со скрипом открыл створки дверей, за ними оказалась деревянная клеть, подвешенная на тросах. Вася первым шагнул в неё и жестом пригласил Фёдора. Когда они оба встали на пол качающейся клети, двери закрылись, жидкая и ненадёжная на первый взгляд конструкция начала опускаться.
- Вот так каждый день без отпусков, с одним выходным в году, - пожаловался Василий. - Как поётся в песне: «Наша служба и опасна, и трудна, и на первый взгляд как будто не видна…». Я и мои коллеги - бойцы невидимого фронта. И ты, Федя, один из немногочисленных смертных, кто удосужился чести при жизни пересечь линию этого самого фронта.
- А почему именно я?
- Да понравился ты мне, и всё тут. Пригрел меня, накормил и напоил, когда я мёрз у помойки во время моего путешествия в город.
В этот момент клеть дёрнулась и остановилась, оборвав объяснения чёрта. Двери распахнулись, и глаза ослепил яркий оранжевый свет. Когда зрение немного привыкло к нему, Шальнов различил впереди туннели с высокими полукруглыми сводами, расходящиеся в разные стороны. Издалека доносились отчаянные крики, стоны и злорадный смех. Под потолком летали стаи то ли летучих мышей, то ли каких-то фантастических тварей. Когда, одержимый страхом, Фёдор вышел из клети вслед за Василием, первое, что он увидел рядом с собой, это огромное колесо - многократно увеличенную копию беличьего, внутри которого стояли, тяжело дыша, человек десять. Двери, так же как и наверху, охраняли рогатые стражники с вилами. Один из них закрыл створки и дёрнул за верёвку. Под ногами у людей в колесе вспыхнул огонь, и, спасаясь от него, они побежали вперёд, приводя колесо в движение. Клеть за дверью дёрнулась и пошла вверх.
- Ваше ничтожество, - обратился к Василию один из чертей, встав на вытяжку, - разрешите доложить!
- Докладывай.
- Хозяин требует вас к себе.
Василий кивнул и пошёл вперёд, пропустив перед собой Фёдора.
- Видишь, как у нас строго тут. Уже успели настучать Самому, что я привёл постороннего. Но ты не дрейфь, я всё улажу. Пойдём, проведу тебя в свой кабинет, и ты меня там подождёшь, пока я схожу к начальству.
В подземелье было нестерпимо жарко, и, обливаясь потом, Шальнов теперь не жалел, что расстался со своей одеждой. Чёрт повёл его по одному из коридоров, являющемуся набережной огненного потока кипящей лавы, от которой исходил нестерпимый жар, и, защищаясь от него, Фёдор то и дело прикрывал лицо рукой. Василий же, казалось, чувствовал себя вполне комфортно и спокойно шагал вперёд, цокая копытами по каменным плитам.
- Это что, и есть ад? – задал гость, наконец, вопрос, который всё не решался задать.
- Это у вас, людей, так называется сие место. Мы же называем учреждением исполнения наказания. Это самое верное определение. Когда-нибудь ты поближе познакомишься с жизнью здесь после твоей смерти. А пока считай это небольшой экскурсией.
Чёрт остановился около двери в каменной стене и открыл её. За ней в небольшой квадратной комнате за столом, вырубленным из цельной каменной глыбы, сидела миловидная рыжеволосая чертовка и что-то писала гусиным пером на ровном куске сухой кожи. Фёдор обратил внимание на то, что чернила были красными. Она оторвалась от своего занятия и встала, демонстрируя свои прелести.
- Ваше ничтожество, за истекшие сутки в отряде никаких происшествий не случилось. Грешники получали наказание бесперебойно. Завхоз отряда заменил дюжину прогоревших смоляных котлов, переместив временно приписанных к ним в резервные ёмкости, тем самым не прервав процесса наказания.
Василий слушал доклад и кивал рогатой головой. Чертовка продолжила:
- От мученика Охлопкова из шестой бригады поступило прошение о пересмотре его дела в Высшем Суде. Он считает, что приговор в отношении него на вечные муки несправедлив, так как суд не учёл, что перед самой смертью он по собственному желанию закодировался от алкогольной зависимости. Охлопков требует отправить кассационную жалобу.
- Кто такой этот Охлопков? Из нового этапа что ли?
- Он самый. В котле поварился всего смену и уже заскулил.
- Надеюсь, Дора, этому ненормальному объяснили, что мы здесь исполнительный орган Высшего Суда и принимаем приговорённых к вечным мукам. Приговоры, вынесенные Творцом, обжалуются в высшей инстанции в установленном порядке.
- Объяснила и дала пинка под зад, - чертовка хихикнула.
Василий подошёл к столу и положил руку ей на плечо.
- Какой документ готовишь?
- Квартальный отчёт Хозяину. Хочу в нём на снабженцев пожаловаться. Мне как секретарю приходится составлять много документов, а у хозяйственников не выпросишь ни кожи, ни крови. Чем писать и на чём?
- Я разберусь, Дора.
- Что же вы на завтрак не приходили?
- Гость у меня, дома трапезничал.
Чертовка покосилась на Фёдора.
- У меня канцтоваров не хватает, а вот и кожа, и кровь. Может быть, позволите его освежевать?
Василий похлопал её по голому плечу.
- И не думай. Он пока ещё живой человек, и суда над ним не было. К тому же я его сам привёл.
- Так это из-за него вас вызывает Первый?
- Думаю, что да. Но с Хозяином мне удастся договориться. Я сейчас опущусь к нему на первый уровень, а ты пока покажи Фёдору наше хозяйство.
- Так, может, кусочек кожи я с него всё же сдеру?
- Ни в коем случае! Это приказ!
Чертовка скорчила недовольную мину.
- Доверяю тебе своего гостя.
- Может, его в котёл со смолой окунуть для полноты ощущений? – чёртова бестия никак не могла угомониться. - Или слегка на крюк подвесить?
- Я же сказал – нет! Только обзорная экскурсия!
- Как прикажете.
Закончив разговор со своей секретаршей, Василий повернулся к Шальнову.
- Доверяю тебя, Федя, этой очаровательной даме. Познакомишься с нашим отрядом, в котором тебе, возможно, предстоит ещё оказаться. Высший Суд после смерти тебя обязательно направит в наше учреждение.
- Алкаш? – спросила своего начальника Дора.
- Конченый, - подтвердил тот.
Дора в знак согласия кивнула рогатой головой.
- Ну, я к начальству, - Вася быстрым шагом вышел из собственной приёмной.
- Так, что, потенциальный клиент, пойдём знакомиться с нашим учреждением? – чертовка вышла из-за каменного стола и вместо улыбки ощерилась Шальнову.
Она вывела его на набережную огненной реки и повела вдоль неё туда, откуда доносились крики и стоны.
- Наш восемьсот четвёртый отряд работает с тиранами, бандитами, проворовавшимися чиновниками, убийцами, ворьём, алкоголиками, наркоманами и ханыгами всех мастей. Попадают к нам и святоши, чем-то не угодившие Богу, - чертовка цокала рядом с Фёдором копытами, как каблучками, и её пышные груди колыхались при каждом шаге. Но сейчас, в этой обстановке, Шальнова не возбуждали прелести представительницы прекрасного пола чёртова племени, которая всего несколько минут назад хотела его самого освежевать. Он шёл за ней как в тумане, обливаясь потом, и с содроганьем думал о том, что ему предстоит увидеть.
А увидеть ему пришлось многое. В огромных подземных помещениях с грубо вырубленными каменными стенами размещались бесконечные ряды огромных котлов, заполненных кипящей смолой. Котлы стояли на подставках из камней, и под ними горело пламя, облизывающее округлые стенки. Над поверхностью кипящей смолы торчали потные головы людей с красными лицами, кожа с которых свисала лоскутами. Люди кричали, стонали и плакали и иногда пытались встать, но тут же получали удар дубинки или плети кого-нибудь из чертей, суетящихся рядом. Одни из рогатых тружеников этого мрачного места следили, чтобы грешники не попытались выбраться из котлов, другие подбрасывали поленья в огонь, а третьи подносили дрова. Фёдор подумал, что были, без сомнения, черти, которые доставляли топливо с поверхности земли, да и кто-то ещё ведь пилил лес наверху. Преисподняя похоже была целым и хорошо организованным предприятием с самыми разнообразными службами.
Подчинённая Василия вела Шальнова между рядов котлов, и черти около них косились недобрыми взглядами на странного посетителя. Грешники же, поглощённые своими муками, не обращали на него никакого внимания. Подземелье было наполнено страшными звуками человеческих страданий, свистом плетей, дымом костров, запахом горящей смолы и весёлыми выкриками чертей. Фёдор смотрел на несчастных в котлах и содрогался от перспективы оказаться рядом с ними. За помещением, которое Дора назвала «Котельной» и которое они долго пересекали, находилась «Вешалка». На огромных дверях его так и было написано. Это место соответствовало своему названию, так как там было установлено множество вешалов с крючьями, на которых были подвешены люди. Мало того, что эти несчастные, как мясные туши на бойне, висели на крюках, под каждым из них горел костёр, усиливая их муки, а черти охаживали бедолаг плетьми.
- За «Вешалкой» у нас расположен «Бассейн», там ещё лучше, - чувствовалось, что Дора получает эмоциональный заряд от созерцания окружающего их зрелища. Голос её слегка дрожал, кошачьи глаза сверкали значительно ярче, миловидное личико приняло злобное выражение, а ладони сжались в кулаки. – Скажи, Фёдор, тебе нравится у нас?
- Жуть! - ели выдавил тот из себя.
- И это все твои чувства?! Жаль, что мой начальник не разрешил окунуть тебя в котёл, тогда бы ты ярче всё воспринял.
- Всё это дьявольски ужасно, и не дай бог никому!
- Вот это уже более справедливая оценка нашего труда! – чертовка просияла. - «Бассейн» тебе тоже понравится.
Шальнов остановился и потёр обеими руками виски.
- А можно обойтись без этого самого «Бассейна»? Что-то мне нехорошо стало от жары, да и похмелье – не лучшее состояние для таких экскурсий. Давайте, Дора, вернёмся, я уже достаточно посмотрел.
- Но ты ещё не видел штрафной изолятор, не говоря уже о «Бассейне».
- Штрафной изолятор?! – Фёдор был ошеломлён увиденным и ели ворочал языком. - Там, что же, ещё хуже, чем здесь?
- Значительно хуже, как же иначе? – чертовка была удивлена наивным вопросом.
- Я хочу домой! – Шальнов заскулил, как щенок. - Мне плохо, я теряю сознание!
- Домой? Ишь, чего захотел? – Дора похлопала Фёдора по спине. - Ещё надо получить пропуск на выход из нашего учреждения. А его даёт только Хозяин. Не пожелает выпустить, останешься здесь до смерти на подсобных работах. А когда отдашь концы, - а на подсобных работах долго не протянешь, - то будет суд над тобой. Ты же алкаш, да ещё конченый, значит, тебе нашего учреждения не миновать. Так что нужно привыкать.
- Я не хочу привыкать, я хочу на свежий воздух! – Шальнов прошептал эти слова чуть слышно и лишился чувств.
Он уже не видел, как двое чертей по приказу Доры отнесли его в кабинет начальника отряда, где он пролежал, не подавая признаков жизни, довольно долго, не видел, как сочувственно качал головой вернувшийся от Сатаны Василий.
- Дора, сходи, зачерпни из бассейна чашу и принеси. Я думаю, раствор приведёт в чувства смертного.
- Может, освежевать его, пока он вырубился?
- Я ж тебе уже говорил, что не сейчас! Сколько можно повторять? Иди в бассейн!
- Слушаюсь!
- Давай, давай.
Василий стоял над Шальновым, смотрел на него и тяжело вздыхал.
- Да, Федя, не думал я, что так всё обернётся. Что Луиза скажет? А так всё хорошо началось.
Чёрт прошёл в свой кабинет, оставив гостя лежащим на полу. Он взял с каменной полки толстый журнал, раскрыл его на середине, мокнул перо в чернильницу и сделал запись.
- Ваше ничтожество, этот тип очухался, - из приёмной донёсся голос Доры. Василий вышел из кабинета. Около стола секретаря корчился в конвульсиях Фёдор, его выворачивало наизнанку. В помещении стоял острый запах перебродивших испражнений, смешанный со зловоньем неизвестных химикатов. Отблевавшись на пол пеной, Шальнов приподнялся на руке и бросил на Василия заплаканный взгляд.
- Уберите эту гадость, я сейчас умру! – Фёдор попытался отползти подальше от глиняной чаши с какой-то пенящейся жидкостью. – Васенька, я хочу домой! – взмолился он и всхлипнул.
Чёрт присел на корточки и потрепал свалявшуюся шевелюру своего гостя.
- Мне очень жаль, что так случилось, хотя какое я имею право жалеть? Хозяин прав, как всегда – ты просто ублюдок, каких много. Но должен тебе признаться честно, мы вместе чудно провели время, да и труба твоя мне досталась. Я её усовершенствую, обещаю тебе.
Шальнов кое-как сел, тяжело дыша, его лицо блестело от пота, и на носу висела капля.
- О чём ты говоришь, я ни хрена не понимаю?! Отправь меня домой, мне плохо!
- Боюсь, что это невозможно.
- Что невозможно? – голос Шальнова дрогнул.
- Отправить тебя домой невозможно, вот что. Как мне выкрутиться теперь перед Луизой? Она же говорила не брать тебя на службу. Но Сатана свидетель, я хотел как лучше. Только обзорная экскурсия. Да вот Хозяин так не посчитал. Одним словом, Федя, я не получил на тебя пропуск.
- Какой ещё пропуск?! – Фёдор взвизгнул.
- Пропуск на выход из нашего учреждения. Сатана его не подписал
- Как не подписал?! Что ж теперь будет?! – Шальнов, качаясь, поднялся, опершись о каменную стену.
- Да, собственно, ничего страшного не произошло. Жизни тебя никто не лишит до твоего судного часа, но только придётся всё это время париться здесь, и никаких контактов со смертными. Так распорядился Первый, а здесь его слово – закон.
- Я что же, буду страдать, как какой-нибудь грешник?!
- Не совсем, - Василий развёл руками. – Ты будешь работать, а труд, как известно, облагораживает человека.
Дора прыснула в кулак.
- Всё что я смог для тебя сделать, так это добился бесконвойного передвижения по учреждению. Хозяин меня уважает, и пошёл мне навстречу. Такие дела. Я уже внёс твою фамилию в списки, только вот не знаю отчества. Как твоего родителя звали?
- Никита Акимович, - прошептал Фёдор и закрыл глаза.
- Вот и чудесно, Фёдор Никитич, теперь мы вместе будем делать общее дело – мучить приговорённых. Станем коллегами, можно так сказать.
Дора опять прыснула, и Василий строго на неё посмотрел.
- Жить будешь, Федя, в моём восемьсот четвёртом отряде, а на работу я тебя определю в истопники. Твоей задачей будет подносить поленья со склада к котлам. Работа несложная и непыльная. Познакомишься с коллективом «Котельной». Ребята там – служаки, что надо, не обижай их.
- Кого? – не понял Шальнов.
- Чертей. И вот ещё что, в котлы не лезть из любопытства – это удел только приговорённых. Пройдёшь инструктаж у оперативников, они тебе разъяснят подробно, что можно, а чего нельзя. Опера команду сверху уже получили. Дора тебя к ним проводит, и место в отряде покажет.
- Ваше ничтожество, - чертовка нахмурилась, - в оперотдел я этого придурка, конечно, свожу, но от посещения отряда прошу освободить. Скоро смена кончается, и туда припрутся грешники. Этот козёл, как там его? - забыла, из маньяков опять будет меня за задницу хватать. Он маньяк со стажем, и его штрафным изолятором не напугаешь. Ладно бы кто другой облапал, хотя бы тот грузин, ещё наркомом был в СССР?
- Берия, что ли?
- Да хотя бы и Берия.
- Он же старый.
- Зато толк в бабах знает.
- Толк, говоришь? Ты, Дора, того, смотри у меня, в запрещённую связь не вступи. Не хватало ещё пятна на отряде. Я в истопники не собираюсь идти. Да и тебе, поди, уборщицей вкалывать не охота.
- Да что вы, ваше ничтожество, я что дура с грешником связываться? Я лучше лишний раз вам дам или кому из наших.
- То-то, ты знаешь, я за порядок во всём.
Фёдор послушал разговор чертей, смотря на них полоумным взглядом, потом схватился за голову и выбежал из приёмной.
- Я его сейчас догоню! – Дора дёрнулась следом, но Василий её остановил.
- Оставь его. Сейчас сам явится. Куда ему бежать?
- Как бы охрана на вахте его на вилы не насадила.
- На КПП уже пришёл приказ Хозяина на этого бедолагу. Ребята его просто отгонят, ну, может, и кольнут разок-другой вилами для острастки. Пока Федя бегает, у нас есть время. Давай, иди ко мне, детка, давненько я тебя не тискал. Ты уже застоялась, если о всяких там Бериях думаешь.
- Шеф, я всегда готова к любви, - Дора обеими руками приподняла свои пышные груди и повела бёдрами.
Через полчаса, прихрамывая, Фёдор доковылял кое-как до кабинета Василия, придерживаясь рукой о горячие каменные стены галереи, идущей вдоль огненной реки. Он ввалился в приёмную и увидел Дору гладящей чёрта между рогов по лысой голове. В этот момент она что-то шептала начальнику на ухо. Тот улыбался, обнажив свои острые зубы. Заметив Шальнова, Василий отстранил свою секретаршу и выставил вперёд руку.
- Ну, что я говорил? Вот и наш новый сотрудник тут как тут. Набегался, Федя?
- У вас йод есть? – Фёдор поморщился, поглаживая рукой свой зад.
- Это ещё что за хрень?
- Ваши дружки мне жопу вилами проткнули, и теперь нужно её смазать, чтобы не было нарыва.
- Ах, вон ты о чём, - чёрт усмехнулся, - ты говоришь об обеззараживании раны. Антисептики у нас не предусмотрены, режим, понимаешь ли. А вот калёным железом прижечь можно. Дора тебя отведёт в кузницу, там ребята помогут.
- Да вы что, какое железо?! – Шальнов отшатнулся. – Лучше я перетерплю, авось, само заживёт.
- Как знаешь. Мы теперь коллеги и всегда готовы оказать помощь своим. Тогда, если нет никаких проблем, топайте с Дорой в оперотдел на инструктаж, а у меня дел полно.
- А как быть с его размещением, начальник? - чертовка кивнула рогом в сторону Фёдора.
- Ах, да, ты же беспокоишься о своей девичьей чести, совсем забыл, – Василий криво усмехнулся. - Попроси кого-нибудь из оперов отвести новенького в отряд, скажи – моя просьба.
- Слушаюсь, ваше ничтожество!
На толстых деревянных дверях оперотдела, врезанных в скальную породу, красной краской или, скорее, кровью было нарисовано ухо – острое, как у всех здешних служащих. Дора постучала кулаком, и в двери открылось маленькое оконце. В нём показалась рожа чёрта.
- Чего надо?
- Новенького привела на инструктаж.
- Шальнова, из живых?
- Его самого.
- Заходите.
Щелкнул засов, и дверь открылась. За дверью в нескольких шагах находилась каменная перегородка, разделяющая первое помещение надвое. В глубине виднелись ещё две двери, которые были закрыты. Оперативник зашёл за перегородку.
- Послушай, Мерк, я тебе оставлю этого типа, мне с ним и так уже пришлось навозиться вдоволь, - Дора мило улыбнулась оперу.
- А кто его в отряд поведёт, я что ли?
- Ты, дорогой мой, ты. Василий просил передать, чтобы ты это сделал – он на меня там срочную работу навалил.
- Во, деловой! Мало того, что сам сюда привёл нежмурика, так ещё и своих подчинённых отмазывает от их прямых обязанностей!
- Ну, Мерчик, ну, миленький, я тебя прошу, - Дора вытянула вперёд губы и чмокнула ими.
- А что я буду с этого иметь?
- Сам знаешь, - чертовка помассировала пальцами свои соски и глянула на оперативника томным взглядом.
- Ладно, так и быть, смотаюсь с новеньким в отряд, заодно и режим проверю, - согласился чёрт и добавил: - После смены зайдёшь.
- Буду ждать этого часа.
Дора скрылась за дверью.
- Ну? – оперативник скорчил злую гримасу. – И что тебя идиота привело сюда? За мою долгую службу не было случая, чтобы какой-нибудь олух сам по своей воле припёрся в ад. Так ведь у вас называется наша контора?
Под пытливым взглядом оперативника Фёдор не знал, куда деть глаза и промолчал.
- Отвечать, когда я задаю вопросы! – чёрт стукнул кулаком по перегородке.
- На экскурсию пришёл, - промямлил Шальнов.
- Че-го? Ты, мужик, никак даун? На экскурсию в музеи надо ходить. Васька тоже хорош. Вы с ним чего, набухались что ли?
- Было немного.
- Ты же конченый алкаш, у тебя не может быть немного! Не смей мне лапшу на уши вешать! Я здесь всё про всех знаю, и про тебя буду знать всё, когда пришлют твоё личное дело. А теперь слушай меня внимательно. Ты алкоголик, но пока ещё не помер, и не осуждён. Тебя оставил здесь Хозяин по вольному найму.
- Я не давал никакого согласия, я домой хочу!
- Твоего мнения никто не спрашивает, придурок! В соответствии с приказом по учреждению тебя определили истопником. Ты не мертвяк, но это не даёт тебе права нарушать установленный здесь режим. Работать предстоит с нашими сотрудниками, а проживать с контингентом. Предупреждаю – контингент, все как один, ещё те отморозки, так и норовят наш режим нарушить. От тебя до самой смерти требуется только работа, и никаких недозволенных контактов. Иначе я с тобой разберусь. Ты меня понял?
- Понял, только не понял, чего можно, а чего нельзя.
Черт перегнулся через перегородку и схватил Фёдора за плечи. Он дыхнул на него серой.
- Перво-наперво ты должен обращаться к представителям администрации «ваше ничтожество». Понял? Никакого панибратства.
Шальнов кивнул.
- В учреждении запрещены молитвы и иконы. Ясно?
- Не совсем. С молитвами вопросов нет, но вот иконы, откуда им здесь появиться?
- Встречаются умельцы, - чёрт сощурился. - Умудряются кровь воровать из чернильниц в кабинетах и на стенках рисовать всяких праведников. За такие выходки одна дорога в карцер! При жизни надо было молиться, а не здесь. Ты меня понял? И ещё - атеистические речи среди контингента запрещены. Попадёшься с ладаном, будешь сурово наказан. Кровь свою грешникам не продавать, узнаю, посажу на вилы. Эти ублюдки ксивы на волю шлют.
- Отсюда? Это как?
- Есть и среди нас недобросовестные сотрудники, но мы стараемся пресекать такие контакты. Если что узнаешь о нарушениях режима, будешь докладывать мне. В долгу не останусь, курить подброшу или водочки плесну. Я вижу, ты мужик сообразительный, хотя и алкаш, быстро поймёшь, что тут за жизнь, и сделаешь правильные выводы. Всё понятно?
- Да, вроде.
- Ты должен сказать: так точно, «ваше ничтожество»! Не люблю панибратства.
- Так точно, «ваше ничтожество», - выдавил из себя Фёдор.
- А теперь распишись за инструктаж в журнале, и я отведу тебя в отряд.
Опер поставил на перегородку перед Шальновым чернильницу с торчавшим из неё гусиным пером и достал с полки толстую книгу.
Оперативник и Фёдор вышли из кабинета и зашагали вдоль набережной огненной реки, в стене которой были вырублены ещё двери с непонятной символикой. Те, что были отмечены крестами, вели в туалеты. Потом они свернули в галерею, освещённую факелами. Галерея была узкой и длинной, и вскоре упёрлась в другую, что проходила поперёк. Эта галерея, видимо, была значительно шире, потому что по ней сплошным потоком понуро двигалась огромная толпа голых и измождённых подобий человека.
- Закончилась смена, и грешники направляются в отряд, - пояснил оперативник. - Вот с этой сранью тебе и предстоит жить. Сам убедишься, что это за публика, хотя ты и сам-то не далеко от неё ушёл. Курить захочешь, кого-нибудь сдашь мне, любят отморозки режим нарушать. А если прознаешь про что-нибудь серьёзное, водяры плесну, как и обещал. Где найти меня теперь знаешь, да я и сам буду приходить время от времени. Иди вперёд, я за тобой, - чёрт подтолкнул Фёдора, когда они приблизились к движущейся толпе.
Грешники, только что выбравшиеся из кипящей смолы, были зрелищем страшным. Сварившаяся кожа свисала с них лоскутами вместе с прилипшей к ней смолой, взгляды их были затравленными, и все они с опаской косились на оперативника. Колонна шла медленно, едва передвигая ноги, и Фёдор, подгоняемый цоканьем своего сопровождающего, быстро двигался вдоль неё. Вскоре впереди он увидел чёрта с вилами, видимо, это был один из конвоиров. Обгоняя вооружённого охранника, Шальнов с опаской покосился на вилы, и, заметив пугливый взгляд новенького, чёрт ощерился, решив того шугнуть. Фёдор отшатнулся и ускорил шаг, забыв про свои пораненные ягодицы, а следовавший за ним Мерк дружески похлопал конвоира по плечу.
Вскоре Шальнов достиг головы колонны и сбавил шаг, повернувшись к оперативнику. Тот подтолкнул его вперёд.
- Иди, чего встал? Твои апартаменты уже недалеко тут.
Мерк не обманул – шагах в пятидесяти в сторону отходила боковая галерея, кончавшаяся массивными кованными деревянными воротами. На них красным было намалёвано число 804.
- Вот это и есть твой новый дом.
Подойдя к тяжёлым воротам, опер распахнул их, и за ними в свете факелов, прикреплённых к стенам, Фёдор увидел огромное помещение с низкими сводами. Оно было настолько огромным, что его дальние стены не просматривались. Никаких нар, даже соломы на полу, только голые камни и вонь.
- Здесь находится жилой отсек твоего восемьсот четвёртого отряда. Вход в лечебницу там, у дальней стены.
- В лечебницу?! Здесь есть лечебница?! – Шальнов был поражён, и у него затеплилась надежда, что не всё так плохо.
- А как же! – Мерк скорчил рожу и хмыкнул – Мы же должны восстановить силы грешников для новых мучений. Если этого не делать, боль притупится и войдёт в привычку, учитывая бесконечность во времени процесса наказания. После процедур грешники чувствуют временное облегчение, но от этой передышки в следующую смену их муки ещё острее. В нашей конторе всё отработано веками. Каждый попавший сюда получает наказание по всей программе. Главное, чтобы соблюдался режим, и мы, оперативники, следим за этим.
Из полумрака появилось какое-то чучело с длинными жидкими волосами, горбатым носом, нависшим над бородой в форме клина. На вид чучелу было лет пятьдесят – шестьдесят.
- А вот и его величество шнырь. Я уж думал ты, Иоанн, кимаришь где-нибудь в укромном уголке.
- Что вы, ваше ничтожество, аки можно?!
- Ну-ну. Прибрался?
- Так точно!
- Твои дружки возвращаются. Готовься ко второй смене. Да, кстати, ничего запрещённого во время уборки не нашёл?
- Только пустую бутылку «Столичной».
- Вот суки! Опять! На чьём месте была?
- К дверям больнички подбросили, - развёл руками тот, кого звали Иоанном.
- Понятно, разберусь, - оперативник стукнул об пол копытом. – Так, всё, ты вали на смену, отряд возвращается. А ты, Шальнов, осматривайся пока. Сейчас я представлю тебя другому дневальному, он тебе и место найдёт.
К воротам подошла колонна грешников и проследовала через них прямиком к дальней, скрытой в полумраке, стене. У стены колонна выстроилась, и её хвост был недалеко от Фёдора.
- Пойду, проведу без очереди на процедуры нового шныря, а то тебе его ждать долго придётся, - Мерк направился к дверям лечебницы.
Проводив взглядом оперативника, Фёдор повернулся к воротам отряда и увидел, как конвоиры повели куда-то Иоанна, видимо, на муки. Один из вооружённых чертей закрыл створки ворот. Шальнов переминался с ноги на ногу и не знал, что делать. Ему ничего не оставалось, как только разглядывать колонну мучеников. Один из этих бедолаг, стоявший в последнем ряду, обернулся и поманил Фёдора рукой. Тот огляделся по сторонам и понял, что зовут именно его. Чем стоять просто так, дожидаясь дневального, лучше было перекинуться с кем-нибудь парочкой слов, пусть даже этим кем-то будет только что выбравшийся из котла мученик.
- Из нового этапа? – спросил мужчина, вблизи не казавшийся ошпаренным кипящей смолой, только ноги его до самых колен были обгоревшими.
- Да нет, своим ходом, - пожал плечами Фёдор. – По пьянке сам сюда припёрся на экскурсию.
- Не понял, - нахмурился мужик, - как своим ходом? А Высший Суд? А приговор? А конвой?
- Не было этого.
- Тебя что же, приговорили к вечным мукам без суда?
Стоявший рядом грешник тоже повернулся к Фёдору.
- Беспредел! Творят, что хотят, а ещё говорят о соблюдении законности!
- Я вольнонаёмный, так меня обозвали, - попытался как-то прояснить ситуацию Шальнов.
- Выходит, ты живой? – удивился первый грешник. Второй облезлой рукой дотронулся до Фёдора.
- Тёплый, будто только из котла! Триста лет не видел живого человека! Дела! Как там на воле? Солнце светит?
- Светит, куда ему деться?
- И снег выпадает?
- Выпадает, когда зима. Сейчас там зима и есть, - Шальнов указал пальцем в каменный свод.
- Как я соскучился по холоду! – простонал тот, что уже триста лет как мученик.
- Он триста лет не видел ни живого человека, ни снега, - с трудом растянул в ухмылке потрескавшиеся губы первый грешник, скорчил при этом гримасу и прижал руку к боку. Там у него на уровне шестого ребра зияла дыра, а ниже ещё одна. Вдоль всего тела проходили вздутые фиолетовые полосы, пересекавшиеся друг с другом. – Триста лет, - повторил он. – Я не видел снега две тысячи триста тридцать четыре года семь месяцев и два дня! С последнего индийского похода Александра, когда наша армия перебиралась через заснеженные горы. Там я и сорвался со скалы. Вот как давно я не видел снега, столько же и живых. А то триста лет, триста лет.
- А я снег видел вчера, а, может, это было даже сегодня, счёт времени потерялся, - тихо сказал Фёдор и смахнул навернувшуюся слезу.
В это время подошёл оперативник с каким-то грешником.
- Вот этому новенькому определи место. Завтра, когда пойдёшь на муки, покажешь ему столовую персонала, он пока живой, и ему нужны харчи. А потом, Шальнов, - Мерк обратился к Фёдору, - найдёшь своего начальника отряда, и пусть он сам отведёт тебя на твою новую работу. Да, вот ещё, за пределами отряда ты видел, где туалеты находятся, а если припрёт нужда здесь, можешь гадить в любом дальнем углу, шнырь потом всё уберёт. У грешников нет нужды справлять нужду, - чёрт усмехнулся собственному каламбуру. - А вы все смотрите у меня! Чтобы без глупостей! Давно в изоляторе не сидели? Там сейчас есть несколько свободных мест, - оперативник погрозил грешникам кулаком и пошёл к воротам.
- Вали, вали скотина рогатая! – тихонько сказал вслед чёрту тот, что парился в аду две тысячи лет с гаком. – Эти опера только и могут, что схватить нормального мукаря, да в амбар его упрятать! Беспредельщики! Попался бы он мне под меч, когда мы с царём Александром покоряли туземцев и вырезали целые города! Было времечко! – вздохнул, судя по всему, грек и опять схватился за бок. – Повеселились мы вдоволь и крови целые реки пустили своим врагам! Где ты сейчас, Александр? В каком отряде? А, может, тебе присудили рай? Хотя с какой стати? Чем я хуже тебя? Только тем, что не царских кровей. Вот ты, новенький, кем на воле был?
- Фрезеровщиком.
- Кем? Френдзер…? Как? – не смог выговорить бывшую профессию Фёдора грек.
- Фрезеровщиком на заводе. На станке работал.
- Работал? Так ты мастеровой, что ли?
- Вроде того, был им когда-то. Потом это дело, - Шальнов шлёпнул двумя пальцами себя по горлу.
- Так ты бражник? – сподвижник Македонского просиял и тут же скорчился от боли. – То-то я смотрю у тебя рожа отёкшая. Кони двинешь, сюда попадёшь. Тебя как звать, братан?
- Фёдором.
- Федр, значит. Был у меня в подчинении офицер с таким именем. Слон его раздавил в бою, как муху. Тоже с тех пор его не встречал. А я Тимоген, по-местному Тимоха, давай клешню, - грек протянул руку. - Тришка! – обратился он к дневальному, - новенького к нам подсели, хоть свежих новостей узнаем, а то мусолим всё одно и то же. Ты, Федр, пока располагайся, там, где шнырь тебе покажет, а я вернусь, только бочину заштопаю. С пацанами тебя познакомлю.
- А ты чего тут раскомандовался, Борода? – возмутился ошпаренный грешник. – Он, видите ли, хрен знает с каким царём вместе воевал. Ну и что? Я тоже со Стенькой погулял и кровушки не меньше твоего попускал. А Разин тоже, между прочим, царских кровей был! Может, Федька к нам пойдёт. Сдался ему грек, он ведь русский.
Сподвижник Александра сощурился.
- Ур, козёл! Чего вякаешь? Я первый Федра подозвал, значит, и пойдёт со мной. У меня керик Вован тоже русский. В общем, Тришка, давай, веди Федра к нашим шконкам, там место есть.
Очередь в лечебницу быстро двигалась, и мученики, успевшие посетить её, рассредоточивались по отряду. Дневальный по имени Трифон повёл Фёдора к одной из стен. Шальнов только сейчас заметил, что каменный пол под его ногами весь расчерчен каким-то острым инструментом на прямоугольники, и внутри каждого выбиты цифры, похожие на номер. Когда они подошли к стене, Трифон указал пальцем на пол.
- Эта шконка была одного американца. Много болтал здесь о демократии, его и сдали. Сейчас в штрафном изоляторе. Давно уже там торчит, и его ещё долго не выпустят, к тому времени сам успеешь концы отдать. За атеизм, молитвы, ладан и демократию здесь наказывают сурово. Помни об этом.
Дневальный ушёл, оставив Фёдора. Тот потоптался на месте в своём расчерченном прямоугольнике с непонятным номером, обозначенным, как десятка с маленькой десяткой наверху и цифрой тридцать шесть рядом, и решил присесть. Это ему далось с трудом, учитывая его раненные ягодицы. Он обнял руками колени и безучастным взглядом начал смотреть, как грешники, кажущиеся после лечебницы не такими уж сваренными, расходятся по отряду и занимают свои места. Кто-то из них ложился на пол, вытянувшись во весь рост, некоторые собирались в группы и, усевшись кружком, о чём-то оживлённо спорили. На соседнее место плюхнулся человек средних лет и бросил на Фёдора подозрительный взгляд.
- Новенький?
- Вроде того.
- За что попал?
- Ни за что, - пожал плечами Шальнов.
- Ни за что не бывает. Тебе что ж, на Суде не объяснили твои грехи, за которые был вынесен приговор? Говори, за что попал?
- За собственную дурь и пьянку.
- Вот это уже ближе к правде, - качнул головой сосед. – Значит, любитель шнапса. Я тоже когда-то от него не отказывался, но попал сюда не за это. За идею, владевшую мною полностью.
- Хорош лапшу вешать новенькому на уши, - подошёл ещё один грешник. - За идею он, видите ли, сюда попал. За свои преступления перед человечеством лучше скажи. И судили тебя два раза. Один раз в Нюрнберге, а другой – на Небесах. Оба суда, между прочим, во мнениях сошлись.
- Заткнись, Лавруша, можно подумать сам ты по ошибке в котле варишься.
По другую сторону от Фёдора расположился на полу мужчина с едва заметными кавказскими чертами и узкими усиками под носом.
- Не слушай его, товарищ. Этот господин врун, каких мало. Его руки по локоть в крови, он нацистский преступник. Кальтенбрунер, слыхал про такого?
- Нет, не доводилось, - Фёдор виновато улыбнулся.
- Никакой я не преступник, а верный солдат Рейха! Позволь тебе представиться, сосед, - Эрнст Кальтенбрунер, обергруппенфюрер СС, начальник Главного Управления имперской безопасности. После провала военной компании объявлен союзниками виновником массовых казней. Козлы! Сделали из солдата палача! Теперь век воли не видать, в натуре! И Бог тоже мне хорош – ты, говорит, человек, пролил много невинной крови и отправляешься в ад. Я, значит, молился ему, свечки ставил в кирхе, находил на это время при моей загруженности, а он меня в ад! Не верю я теперь в него! – Кальтенбрунер закусил губу. – А ты, братан, веришь в Бога? – он толкнул Фёдора в плечо.
- Есть он, наверное, но мне его не доводилось видеть, - ответил тот.
- Ты что, памяти лишился? Кто ж тебя сюда направил, как ни Бог?
- Я же рассказывал вашему товарищу, что сам сюда явился по пьянке на экскурсию с начальником отряда Василием. Он не смог получить пропуск на мой выход. Меня оставили здесь вольнонаёмным. Я ещё живой и Богу душу не отдал.
- Выходит, ты ещё копыта не откинул и с Богом на Высшем Суде не встречался?
Шальнов покачал головой.
- Интересный случай, батенька, в нашей здешней практике, – услышал Шальнов за своей спиной и повернул голову. Позади него стоял коренастый лысый мужичок с бородкой, кого-то ему напоминавший.
- Живой человек во плоти! Плоть подразумевает кровь, а кровь – возможность общаться с единомышленниками там, - лысый поднял вверх палец.
- Кому ты ксивы собрался отправлять, Ильич? Там же сейчас одни ренегаты. Мне б туда, я б шороху навёл! – произнёс мужик с усиками и сощурился, разглядывая Фёдора.
- Надо было, Лаврентий, вовремя и добросовестно свою работу делать, тогда б наша с тобой родина не имела того, что сейчас, говорят, имеет. Вот мы нового товарища и расспросим, что там к чему.
- Что за базар? Слетелись беркуты, успели облепить Федра! Они тебя ещё не заклевали, братан? – Тимоген присел у Шальнова в ногах. Дырок на боку у грека уже видно не было, как и бордовых полос на теле, да и ноги его лишились хрустящей корочки. – Успел со всеми познакомиться?
Фёдор пожал плечами и обвёл взглядом окруживших его грешников.
- Ну, этот тип Эрнст, здесь его называют Эдиком – легче выговорить. Это Вован, тоже, как и ты, русский, - грек показал пальцем на лысого.
- Не Вован, а Владимир Ильич, для своих Вова.
- Вован, - хмыкнул воин Македонского, - и привычней, и сказать легче.
Лысый нахмурился.
- Ленин, что ли?! – изумился Фёдор и уставился на вождя мирового пролетариата.
- Да, батенька, он самый, Владимир Ульянов – Ленин, прошу любить и жаловать, - человек попытался принять величавую позу, но, учитывая его голый вид, поза показалась комичной, и насмешила остальных.
- Сядь, Вован, не парь мозги! – грек небрежно махнул Ленину рукой.
- Ты, Борода, не мог бы быть повежливей, хотя, что с тебя взять – анахронизм, ископаемый пращур.
- За пращура ответишь! – Тимоген вскочил и по привычке бросил руку себе на левое бедро, где у него, видимо, когда-то висел меч.
- Сядь, Борода, не порть вечер! – немец дёрнул за руку грека.
- А чё он обзывается, в натуре?
- Вован просто назвал тебя далёким предком. Разве ты не наш далёкий предок? Две с лишним тыщи лет срок здесь тянешь, отсюда и кличку свою заимел.
- Во-во, Эдик, подтверди, что я ничего обидного не сказал.
- Подтверждаю, - Кальтенбрунер кивнул головой.
- И я тоже подтверждаю – поддакнул мужик с усиками.
- Ладно, хрен с вами, от предка не отказываюсь.
- А это Лаврик, - Тимоген упёр перст в того, кто подал голос последним. – Тоже был какой-то шишкой.
- Не шишкой, а наркомом внутренних дел, - поправил его усатый.
- По мне всё одно. Вот Федр у нас из мастеровых. Как там это, фендзе…?
- Фрезеровщик.
- Пролетариат, это похвально! – Ленин сжал руку в кулаке и потряс ею. – Ты, товарищ, в ВКПб не состоял случайно?
- Где, где?
- Коммунистом не был?
- Нет, Владимир Ильич, бог миловал, то есть я не думал об этом.
- Не думал, а надо бы было подумать. Я ещё займусь тобой.
- Опять?! – возмутился Тимоген. – Вован, ты чё в натуре, давно вилами в бок не получал или зубов много ещё осталось? Заколебал ты уже своей пропагандой!
- На самом деле, Вальдемар, не надоело тебе по ушам всем нам тут ездить? Всё равно не удастся тебе ячейку сколотить. Даже Лаврик не хочет идти за тобой, хотя, как и ты, коммунистом был. Фёдор вообще, как я погляжу, далёк от политики. Правильно я говорю? – Кальтенбрунер бросил взгляд на Шальнова.
- На хрена она мне? – ответил тот.
- Несознательный элемент, - буркнул Ленин.
- А где ты в аду сознательных найдёшь? Здесь всё, амба, перспектив нет, - хмыкнул Берия.
- Всегда есть надежда! – почти выкрикнул Владимир Ильич, забыв, что он не на партийном съезде, и на него покосились грешники с других шконок.
Кальтенбрунер положил руку Ленину на голую коленку.
- Ты, Вован, как был утопистом, так им и остался. Забыл Кристофера, что лежал вот на этой шконке, америкоса? Тот сам во Вьетнаме каким-то адским огнём, ещё мудрёно называется, напалм что ли? деревни вместе с людьми выжигал – помнишь, хвастал? девок местных насиловал, зато о демократии любил поболтать, Бога частенько вспоминал, праведника пытался из себя корчить. Порядки ему местные не нравились, демократией, видите ли, они не пахнут. Загремел в амбар лет на сто, и поделом ему. Вот там теперь пусть и надеется, что, когда выйдет, здесь его встретит его любимая демократия, - немец злобно хихикнул.
- Американец этот, хрен с ним, а Ильича, Эдик, не трожь! – заступился за Ленина Берия. - Сам-то в своего Альфонса как в бога верил и пёрся за ним рогами вперёд. Где он сейчас? Из своего угла не выходит, ни с кем не общается, даже с тобой, всё пережить свой крах не может.
- Я сам с фюрером не разговариваю, не хочу, - тряхнул головой бывший эсэсовец. - Начнёт меня обвинять, что к вам примкнул, к атеистам. Буду я ему ещё объяснять, что, не веря в Бога, не веришь и в Дьявола, а, значит, и в ад. С такими убеждениями муки переносить легче. Фюрер всё, скис. Думал великое дело делает на Земле, богоугодное, а вот на Небе так не посчитали. После разгрома думал святым будет мучеником, а мучается каждую смену в бассейне, как и я. Нет у него сил купаться в перекисшем дерьме, смешанном с кислотами, после того, как купался в славе. Для него это похуже, чем падение Рейха. Слабым он оказался, фюрер, а я в него верил. Теперь сожалею, но сам купаюсь, и ничего.
- Надо было, Эдик, вовремя сориентироваться и работать на НКВД. Глядишь, и не оказался бы нацистским преступником.
- Утухни, Лаврик, о чём толкуешь? Ты не работал на НКВД, ты им командовал, а зелёнкой лоб тебе всё равно помазали, как английскому шпиону.
- Это происки врагов Советской власти! – зло выдавил из себя Берия. - Встречу здесь кого, такую слюнявку на них операм пущу, что ни одного из карцера до конца существования ада не выпустят. Уж я это умею делать, поверьте.
Через шконку от Фёдора опустился ещё один тип, и Тимоген его окликнул:
- Канай сюда, Неро, в нашем полку прибыло. На место америкоса я нежмурика поселил.
Крупный кудрявый мужчина с внушительным пузом покосился на Шальнова.
- Мало им жмуриков, уже живых хватают, - проворчал он и застонал, потирая своё тело. – Сегодня как бы смолу в моём котле черти перегрели. То ли ладана обкурились, то ли водки хлебнули. Сдать бы их кумовьям, да только себе хуже сделаешь. Черти выговор получат, а на меня потом дров жалеть не будут.
- Терпи уж, итальяшка, участь наша такая терпеть, - Кальтенбрунер подмигнул пузатому.
- Ты меня специально злишь, Эдик? Сколько тебе можно говорить, что я не итальяшка, а римлянин!
- Ещё скажи император. Ха-Ха!
- Да, император Нерон, ядрёна вошь! А ты варвар!
- Да вы чего здесь, все начальники, что ли собрались? Один я работяга?
- Не работяга, а гегемон! – подзадорил Фёдора Ленин. – А то, что мы тут собрались в таком составе, так это в канцелярии решают, и номер места там выдают, и к мукам приписывают. Лотерея. Ну, мы пообтёрлись тут за годы и поняли, что мало чем отличаемся друг от друга. Единственный только Нерон самый крутой изверг из нас.
- А вы, Владимир Ильич, сами себя разве извергом считаете?
- Нет, что ты, милейший. Не я считаю, а судьи, которых я отрицаю по причине своих материалистических взглядов. Много крови в России пролил, говорят. А как без крови революцию сделаешь, позвольте вас спросить?
Фёдор пожал плечами.
- То-то, что никак!
- Во, во, идут! – Берия привлёк общее внимание и засуетился. – Лекари идут!
По узкому проходу мимо растянувшихся на полу грешников цокала копытами троица чертей – двое были женского полу, а один - мужеского.
- Мечта моя вон ту, у которой сиськи больше облапать. Как же я хочу эту чертовку! Она не хуже Доры будет! – Лаврентий Павлович чмокнул языком.
- А я бы и от второй чертовки не отказался, у неё такие пикантные рожки. Обуздать бы её, держась за них! – мечтательно произнёс Тимоген. – Была у меня в Персии одна такая, не женщина, дьявол, чуть концы на ней не отдал. Но чертовка круче! Я один раз хотел до неё дотронуться во время процедур, но посмотрел на того козла с вилами и передумал.
- А я забыть не могу, как Доре жопу погладил! Она ведь меня не сдала, понравился я ей, видно, - Берия облизал облепленные болячками губы.
- Развратники, на нечисть заглядываетесь! – Ленин укоризненно покачал головой.
- Вован, ты из-за своих бунтов импотентом стал, поэтому заткнись, - бросил грек Ильичу, не отрывая голодного взгляда от шагавших по отряду чертовок.
- От импотента слышу! – парировал бывший вождь мирового пролетариата.
- Посмотри, Федр, какие ножки, и копытца цок-цок! – Тимоген потряс Шальнова за плечо. – Эту рогатую куколку Люсьеной зовут, а вторая Клава – огонь бабы!
Медицинский персонал в сопровождении чёрта покинул отряд, и грешники постепенно успокоились.
Но грек с Берией еще продолжали обсуждать прелести представительниц прекрасного пола дьявольского племени.
- Мужики, кончай базар, дайте отдохнуть! Время летит быстро, не успеешь кости на шконку кинуть, как опять на смену, - Нерон разлёгся на своём месте, подложив руку под голову.
- Да, отдохнуть в натуре не помешает, поговорить ещё успеем – вечность впереди, - согласился Тимоген.
- А я думал, мы обмоем новоселье соседа, - разочарованно произнёс Кальтенбрунер. Берия так на него посмотрел, что тот сразу замолк.
- Отбой! – скомандовал бывший нарком. – Предайтесь воспоминаниям, насладитесь памятью о своих лучших днях.
Грешники вокруг Фёдора улеглись и затихли. Он сам вытянулся и закрыл глаза. Ему показалось, что он их только что закрыл, как получил пинок по ноге. В отряде стоял звон колокола, и почти все грешники уже поднялись со своих мест.
- Давай, новенький, вставай, отряд на смену уходит. Мне было велено тебя отвести в столовую. Отряд, стройсь! - громко крикнул шнырь Трифон, сложив руки рупором, потом убежал. Уже издалека опять послышалась его команда строиться.
- Послушай, Тимоген, - обратился Шальнов к греку, делавшему физические упражнения, - а вы что, завтракать не пойдёте?
- Какой завтрак, дурик? – бывший вояка одну руку держал на бедре, а другую закинул за голову и делал наклоны. – Одно преимущество быть мертвяком – жрать не хочется.
Кто-то тронул Фёдора за плечо, и он обернулся. На него смотрел прищуренными глазами какой-то тип с покатым лбом и скуластой рожей.
- Братан, ты с воли?
- Да, недавно оттуда.
- Как там?
- Кому как, мне лично хреново было, но теперь кажется, что было хорошо.
- Говорят, вольнонаёмным тебя взяли?
- Назвали так, а там кто его знает.
- Дело есть у братвы к тебе, - тип почесал шею. - Ксивы нужно будет на волю передать, к пацанам к нужным сходить, если живы ещё, грев попросить и сюда скинуть. Не откажут пацаны – кореша наши, все тут будем. Тебя к общаку подпустим, если гонцом станешь. Ты вообще, братан, по жизни каких понятий? Кто ты?
Фёдор пожал плечами.
- Никто, раньше работягой был, а теперь свободная птица, - он вспомнил, где сейчас находится, и тут же поправился: - Был птицей, был.
- Да будь ты хоть волчарой, а греть братву надо. Со смены придём, подруливай к нам, чифирнём, о деле побазарим. Тебя ж Фёдором звать?
Шальнов кивнул.
- Да я того…сам тут…, - он хотел прояснить ситуацию, но грешник ему не дал.
- Я Хрящ, смотрящим тут, если какой базар – ко мне. Давай, Федя, наши пошли, увидимся ещё.
Блатной побежал в колонну, и на его голых ягодицах в это время два татуированных чёрта начали бросать при каждом шаге лопаты с углём в топку, которой являлась задница.
Шальнов дёрнул за руку Ленина, который во всеобщей сутолоке, оказался ближе всех.
- Ильич, ты Хряща знаешь?
- А кто ж его не знает? Люмпен.
- Кто?
- Принеприятнейший тип, из блатных пятидесятых годов. Свои же дружки на нож посадили, и сюда за ним вскоре сами пришли. Здесь забыли все прошлые обиды, и теперь опять керики – это значит единомышленники. Хоть он и вор необразованный, этот Хрящ, но, что греха таить, в социальной обстановке разбирается и разводит любые конфликты. Кентуется с этим оперативником, как там его? Ах, да, Мерк. Он с ним на «ты». Ни разу не слышал, чтобы обратился к нему «ваше ничтожество», Мерк и всё. Я так думаю, что этот самый Хрящ оперу информацию сливает, а тот его подогревает. У блатных чифир не переводится, и водочка бывает. Так что ты, Фёдор, с Хрящом поосторожней.
- Шальнов! – окрикнул его шнырь из выходящей за ворота колонны. – Новенький! Давай сюда, чего яйца мнёшь?
- Ну, я пошёл, Владимир Ильич.
- Давай, любезный, давай. Я за тобой.
Фёдор догнал шныря, который понуро, как и остальные, шёл в колонне. Никто из грешников не переговаривался, все они двигались, опустив головы, под конвоем чертей. Видимо, несчастные готовили себя к предстоящим мукам. Около одной из боковых галерей дневальный толкнул Шальнова локтем и шёпотом сказал, что столовая находится здесь, недалеко. Он посоветовал ему обратиться к конвоиру и сказать кто он и что. Охранник с вилами наперевес цокал копытами впереди, шагах в десяти, и Фёдор его окликнул:
- Ваше ничтожество!
Чёрт повернул рогатую голову и ощерился.
- Кому тут неймётся?!
- Мне, ваше ничтожество, - Шальнов поднял руку и сделал шаг в сторону от колонны. Он даже не успел опомниться, как вилы конвоира упёрлись ему в горло.
- Я не грешник, - звуки, издаваемые нарушителем, напоминали шипение, так как стальные штыри уже начали протыкать кожу, - я вольнонаёмный.
Охранник уставился на горло наглеца, он увидел кровь и отодвинул своё оружие.
- Какого ангела?! Что за дела?! Ты кто такой?
Фёдор потёр ранки на шее и облегчённо вздохнул.
- Я же вам сказал, что вольнонаёмный, бесконвойник, приписан к этому отряду, на меня и приказ есть. Оперативник Мерк приказал дневальному показать мне, где находится столовая. Она где-то тут рядом, и я хотел бы пойти на завтрак.
- Так оно и есть, ваше ничтожество, - поддакнул шнырь. - Я дневальный, и кум, пардон, оперативник мне велел показать новенькому столовую.
Конвоир замялся и наморщил лоб, потом принял решение.
- Если соврали, оба угодите в карцер!
- Что вы, что вы, ваше ничтожество, истинная правда! – дневальный учтиво сгорбился. – Если б он был жмуриком, как мы, зачем ему жратва?
- А затем, что б увильнуть от мучений, вот зачем. Предупреждаю, соврали мне – котёл, бассейн и вешалка покажутся вам аттракционами, потому что я сам буду вас мучить! Как фамилия, новенький?
- Шальнов, - поспешил ответить Фёдор.
- Шальнов, восемьсот четвёртый отряд, проверю. Можешь идти. Топай в этот проход, и шагов через сто увидишь столовую.
Чёрт развернулся, поднял высоко вилы и громко крикнул:
- Шагом марш, проклятые ублюдки!
Колонна тронулась, и Фёдор прошёл с ней несколько шагов, прежде чем свернул в боковую галерею. Он медленно зашагал по узкому туннелю, не оглядываясь, но чувствуя на своей спине взгляды сотен грешников. Его несчастную душу согревала мысль, что впереди у него завтрак, а не кипящий котёл со смолой и не стальной крюк или того хуже какой-то бассейн, где плавают нацистские преступники.
Галерея хорошо освещалась факелами, и пол под ногами казался чистым. Впереди Фёдор увидел сгорбленную фигуру. Когда он подошёл ближе, то по круглой фиолетовой заднице распознал согнувшуюся в три погибели чертовку. Она усердно тёрла пол какой-то шкурой и что-то мурлыкала себе под нос, может, пела.
- Извините, как пройти в столовую?
Чертовка матюкнулась и выпрямилась. Как и все представительницы своего племени, она была соблазнительной.
- Вот, ангел, напугал! Ты, жмурик, чего тут шляешься?
- Я не жмурик, я новый сотрудник, и ищу столовую.
Чертовка внимательно осмотрела Фёдора с ног до головы, держа в левой руке шкуру. Закончив осмотр, она правой рукой потянулась к шальновскому «хозяйству», и тот отшатнулся.
- Живой, - протянула с изумлением уборщица. – Тёпленький мужчинка! Вот номер! Как я тебе? – она бросила шкуру и провела обеими руками по собственному телу. Фёдор вынужден был честно констатировать, что формы у бестии были хоть куда.
- Идём, я тебе покажу дорогу, дай руку, - чертовка сжала ладонь Фёдора в своей. Проведя его вперёд, она толкнула ногой какую-то дверь в каменной стене и затащила в неё Шальнова.
В помещении было темно, тем более что входная дверь захлопнулась, и мерцающий свет факелов сюда уже не проникал.
- Столовая? – спросил Фёдор, но вместо ответа почувствовал, как руки чертовки легли ему на плечи, а её пышная грудь стала тереться об него. Руки в темноте начали гладить ему спину, а сочные губы целовать, и Шальнов не смог отказать себе в удовольствии…
… - Тебя как звать? – услышал Фёдор вопрос, заданный нежным шёпотом ему в самое ухо.
- Фёдор, - ответил он, тяжело дыша.
- Фёдор, Федя, значит, а меня Люциферина, можно просто Люца. Давненько я не занималась любовью, с тех самых пор, как меня наказали за связь с грешником. Раньше я в снабжении служила, но подвернулся тут один жмурик. Нас и застукали. Он до сих пор в карцере, а я полы натираю. Устала!
Фёдор весь потный лежал в полной темноте на чертовке и приходил в себя.
- И давно это было? – спросил он для порядка
- Девяносто три года назад. Ещё семь лет потерпеть, и вернусь на своё место.
Шальнов промолчал, он был поражён сроками наказания. Девяносто три года назад ещё царь Россией правил!
Чертовка не торопила Фёдора, и он постепенно пришёл в чувства.
- Люда, - обратился он к ней.
- Не Люда, а Люца, запомнить тяжело?
- Прости, Люца, может, ты мне покажешь, где столовая, а то, как бы не опоздать.
- Вместе пойдём, я сама ещё не завтракала.
Столовая оказалась шагах в пятидесяти за поворотом и представляла собой огромный зал за коваными дверями, на которых красным был намалёван то ли крот, нанизанный на шампур, то ли это была крыса, только без хвоста. Помещение имело высокие своды и являло собой естественную полость в скалистой породе, о чём говорили свисавшие с потолка сталактиты. Оно было битком забито чертями, сидевшими за каменными столами, вырубленными из цельных глыб. Из глубины зала Фёдора кто-то окликнул:
- Шальнов! – сотни зелёных глаз повернулись в его сторону. – Иди сюда!
Люца, стоявшая в дверях вместе с новеньким, подтолкнула его когтистой рукой в спину. Окликнувший встал со своего места, и в нём нельзя было не узнать Василия. Фёдор со страхом и смущением заковылял вперёд, косясь на чертей. Когда он подошёл к столу, у которого стоял, улыбаясь, знакомый ему служащий этого заведения, тот хлопнул его по плечу.
- Как спалось на новом месте?
- Нормально, - ответил Шальнов, хотя ему казалось, что он совсем не спал.
- Я знал, что тебе у нас понравится! – ощерившийся рот начальника отряда выражал удовольствие.
- Господа, - обратился он к дьявольской аудитории, - хочу представить вам нашего нового сотрудника Фёдора. В соответствии с приказом Хозяина он вольнонаёмный, и зачислен истопником с правом бесконвойного передвижения. Его определили в бригаду Лота в котельную. Фёдор пока ещё живой, но это, я думаю, ненадолго. После смерти Суд, без сомнений, определит его в наше учреждение, так как Федя алкоголик на все сто, и тут ему самое место. Но пока этого не произошло, прошу любить его и жаловать в должности истопника. Он нормальный мужик и трубу мне подарил для полётов. И ещё у него такая соседка, ух, пальчики оближешь! Одним словом, в нашем полку прибыло.
Черти косились на Шальнова и молчали. Он сам стоял, понурив голову, и не знал, что ему делать. Василий пришёл на помощь, он надавил рукой на плечо Фёдора и усадил его на свободное место, сам расположился на соседнем камне.
- Видишь, Федя, как все тебе рады. Думаю, в бригаде Лота ты сработаешься с ребятами. Берта, - окликнул он кого-то, - порцию новому сотруднику!
Вскоре через зал, виляя складным телом, прошла чертовка с подносом на руке. Подойдя, она нагнулась над их столиком и выставила глиняную тарелку с какой-то едой и череп без темени, наполненный красной жидкостью, похожей на кровь. Официантка потрогала Фёдора за руку и констатировала:
- Живой.
- А ты думала, дурёха, я мученика сюда приведу?
- Нет, Вась, я так, подержаться просто захотела за мужика, а то жмурики, да жмурики.
- Иди уж, иди, мужика она, видите ли, давно не видела. А мы что тебе, не мужики?
- Черти вы, а не мужики, - чертовка вздохнула и удалилась, исполняя задом чарующий танец, в расчёте на то, что новенький оценит её прелести. А он их успел уже оценить.
- Вот дура! – выругался Василий. - Мужика ей подавай! Что с бабы-то возьмёшь, правильно я говорю, Федя?
Тот кивнул, потому что не знал, что ответить. Василий принялся за еду, которой у него оставалось ещё полмиски, запивая её из черепа.
- Что там? – спросил Шальнов, указывая на блюдо.
- Ешь, что дают, здесь тебе не ресторан, а просто столовая.
- Это что, кровь? – Фёдор взял в руку череп.
- Какая кровь? – чёрт рассмеялся. – Портвейн красный крепкий, пей!
- Не могу, совсем не могу.
- Может, водки?
- Нет, какая водка?! Алкоголь совсем не лезет. Наверное, дочурка твоя меня закодировала.
- Уж я ей! – Василий пододвинул к себе оставленный Фёдором череп с вином. - Не хочешь, дело твоё, а я от двух норм не откажусь. Может, ты и есть не будешь, тогда твой конец недалеко. Давай миску.
- Нет, я проголодался, и съем всё, что попало.
Шальнов поискал ложку с вилкой, но не нашёл, и по примеру чертей залез в свою миску руками. Там он нащупал кусок мяса, который скрывался под аппетитно пахнувшей подливкой. На вкус этот кусок оказался великолепным, и мелкие косточки в нём были мягкими и слегка похрустывали, словно семечки. Фёдор давно не ел по-трезвому с таким удовольствием, что раньше Василия расправился со своим куском мяса, подливку же он выхлебал через край миски.
- Хорошо у вас тут в аду готовят, наверху во многих ресторанах – хуже! – Шальнов вытер рукой губы.
- Видел я твой ресторан, когда был у тебя в гостях, - чёрт усмехнулся, неторопливо разжёвывая своими острыми зубами мясо и запивая его вином.
- Ты что ж думаешь, Вася, я всегда так жил? Бывало, и по ресторанам хаживал, когда при работе был. Только потом меня нагнали, и больше устроиться я не сумел.
- Я рад, что ты теперь при деле и питаться будешь, как давно там наверху не питался. Тем более ты быстро освоился, и мы великолепно друг друга понимаем, хотя весь хмель из тебя вышел. Если надумаешь водочки выпить, когда захочешь, пей, только меру знай.
- Шутишь, у вас тут что, магазины есть, где это дело продаётся?
- Нет, что ты! Магазинов в нашем учреждении нет и даже ларька какого, но найти можно при желании. Освоишься, узнаешь. Но только если операм попадёшь на глаза, плохо тебе будет.
- С помощью твоей дочурки я пока об этом не думаю, может, и вообще завяжу.
- И не мечтай, друг мой, ты лишился алкогольной зависимости только на три дня. Они пройдут, и опять будешь рыскать выпивку, помяни моё слово, - Василий закончил завтракать, поковырялся длинным когтем между зубов и хлопнул себя по голым коленям. – Встаём. Нам нужно подменить вторую смену – там ребята тоже проголодались.
Черти повставали со своих мест и направились к выходу. У самых дверей Люца, оказавшаяся рядом, ущипнула Фёдора за ягодицу, и, когда тот обернулся, подмигнула ему и ощерилась. За дверями столовой Василий подвёл Шальнова к одному из чертей, носившему длинные и пышные усы.
- Бригадир истопников Лот, знакомься.
Фёдор протянул для рукопожатия руку, но она осталась без ответа. Незнакомый чёрт какое-то время рассматривал его и принюхивался, потом нехотя вымолвил:
- Будешь сачковать, отоварю плетью. В моей бригаде, кроме меня, ещё трое, и пятьдесят котлов на всех. Тяжеловато, конечно, и поленья подносить, и за грешниками смотреть, что б не высовывались. Я давно уже подал рапорт, чтобы бригаду доукомплектовали. Думал, нашего кого дадут, а тут ты свалился. Считаю, неправильно это, но с Хозяином не поспоришь. С остальными я тебя на месте познакомлю, они вперёд ушли. Всё понятно?
- Так точно, ваше ничтожество.
Василий обнял Фёдора.
- Брось ты эту официальность, вы же члены одной бригады теперь. Просто Лот, я думаю, он не станет возражать.
Чёрт нахмурился.
- Мне лично по барабану, но чтоб при начальстве и при всяких проверяющих соблюдал субординацию. Понял?
- Так точно, ваше…, понял Лот, - Шальнов попробовал улыбнуться.
- Раз понял, пошли на работу, - бригадир развернулся и зашагал по галере. Фёдор поспешил за ним, оглянувшись, он махнул Василию рукой.
С Лотом работали ещё трое чертей. Когда Шальнов и бригадир пришли на рабочее место, те уже суетились у котлов. Вторая смена сдала вахту и отправилась на завтрак, не упустив случая бросить несколько злых шуток в адрес новенького и своих коллег. Под котлами вовсю пылали поленья, облизывая языками пламени их округлые закопчённые бока, и грешники в них уже предавались своим мукам. Бригадир подозвал остальных членов бригады и представил им новенького. У чертей, как и у самого Лота, имена были диковинные, и Шальнов опасался, что их не запомнит. Теперешних сослуживцев Фёдора звали: Хаш – он был самым рослым из них, Фер – его отличала седая шерсть на груди, и Перегей – у этого чёрта на лоб спускался рыжий чубчик.
- Вот этот участок наш, от той стены до этого прохода. На нём пятьдесят котлов. На другой участок дрова не таскай, даже если тебя об этом попросит кто-нибудь из соседней бригады. Наше дело следить за соблюдением процесса на собственном участке, остальное нас не касается. Понял?
Фёдор кивнул.
- Дрова будешь брать на складе и подносить к тому из котлов, около которого они кончаются. Склад в конце котельной. Я уже предупреждал, что лодырей не люблю. Перекурить можешь, но только чтобы не оставил котлы без дров. Вторая смена запасла нам немного топлива, но его надолго не хватит. Так что давай, приступай к своим обязанностям.
Лот снял со специального кронштейна плеть и хлестнул ей одного из грешников, высунувшего голову за борт котла.
- Видишь? Только чуть отвлечёшься, как эти уроды норовят нарушить режим варки. Вон ещё один моей плети захотел отведать.
Послышался свист и щелчок, голова с красным взмыленным лицом скрылась из виду.
- Давай, Федя, давай, хватит глазеть, топай за дровами.
Шальнов со страхом прошёл свой и следующий за ним участки, опасаясь, что суетящиеся у котлов незнакомые черти примут его за опоздавшего на муки грешника и засунут в котёл. Но этого не произошло. В столовой он был представлен коллективу, и этого оказалось достаточно.
Склад находился в конце котельной и не имел дверей. Он был завален колотыми дровами, которые сыпались в него через отверстие в потолке. Кладовщика в нём не оказалось, и это говорило о полном доверии к сотрудникам. Фёдор сложил на руку охапку поленьев и отправился на свой участок.
- Давай сюда! – крикнул ему Перегей – его легко можно было узнать по рыжему чубчику.
- И мне сюда дрова тащи! – размахивал кочергой с длинной ручкой Хаш.
Фёдор засуетился. Высыпав охапку там, где указал ему рыжеволосый чёрт, он поспешил опять на склад…
- Давай сюда! - И мне тоже! – эти выкрики чередовались один за другим, и к концу смены ног бедный новенький под собой уже не чувствовал, но зато ни разу не получил плетью от Лота, и даже замечания тот ему не сделал.
- А ты ничего, подсобил, толк будет, - бросил бригадир, когда явилась вторая смена, и черти собрались на обед.
Шальнов еле доплёлся вместе с остальными до столовой и сел с ними за один стол. Василий подошёл и поинтересовался у Лота, как работал новенький, и, услышав скромную похвалу в его адрес, потрепал Фёдора по лохматой шевелюре.
- Скажу Луизе, что у тебя всё нормально, а то она переживает. Хоть пилить меня прекратит. Детишки тоже интересовались тобой. И их успокою. Не так у нас тут всё и страшно, как может показаться по россказням. Верно?
- Оно так, - согласился Фёдор, - если не варишься в котле и не висишь на крюке.
- Но ты же пока не осуждён на муки, а только сотрудник.
- И слава Богу!
- Не упоминай этого имени! И, хочу заметить, что здесь ты не по его прихоти, а согласно решению Сатаны. Так-то. А теперь давай, ешь, набирайся сил после трудового дня.
- Да, Федя, налегай на жратву, - аппетитно чавкая, поддакнул Лот.
- Он ещё и не пьёт, - Василий потянулся рукой к черепу с вином.
- Зато мы пьём! – бригадир накрыл своей ладонью ладонь начальника отряда. – Федька член нашей бригады, почти семьи, а в семье, как известно, всё делится поровну между её членами. Так что, Вася, давай, топай за свой стол. С лишней чаркой мы сами тут с ребятами разберёмся. С тобой пусть Дора поделится.
- Дождёшься от неё, - буркнул начальник отряда и отошёл от стола.
Обед был мясным и очень вкусным, хотя отличался от завтрака. Порция была значительно больше, и этому Фёдор обрадовался, потому что за смену наработался так, как за всю свою жизнь не работал. Он расправился с едой раньше чертей и ловил себя на мысли, что не отказался бы от добавки, но её ему никто не предложил, а просить было неудобно.
После обеда члены бригады распрощались друг с другом и покинули учреждение. Фёдор узнал от них, что почти все они женаты и имеют чертенят, кроме Перегея. Тот, как оказалось, был очень молод, и с семьёй мог повременить. Перегею не было ещё и ста лет, а по меркам преисподней, этот возраст считался юношеским. Чёртов юноша жил с бабушкой, которая разменяла третье тысячелетие. Все сотрудники учреждения, а по земным понятиям, ада, обслуживающие восемьсот четвёртый отряд, проживали наверху довольно компактно на болотах в пределах одной области, граничащей с той, в административном центре которой проживал сам Фёдор. При расставании члены бригады руку ему пожали, и, несмотря на то, что рукопожатия были чёртовыми, новенького они порадовали. Это был третий приятный момент за трудовой день после двух посещений столовой.
Когда Фёдор вернулся в отряд, грешники уже успели посетить лечебницу и занимались кто чем: кто лежал, кто сидел. В воротах ему встретился медицинский персонал, который он провожал вчера взглядом. Обе чертовки Люсьена и Клава поздоровались с ним первыми, сопровождавший же их чёрт с вилами просто кивнул. От такой неожиданности Шальнов поначалу даже потерял дар речи, и поприветствовал чертей, крикнув им уже в след:
- Всего вам доброго, успехов в труде! - после чего он начал осматриваться.
В такой толпе найти своё место было довольно трудно, и, если б не оклик Тимогена, шляться бы Фёдору по отряду пришлось, наверное, долго.
- Я сразу тебя заметил, как ты только в ворота вошёл. Не успел облапать чертовок, они ведь прямо рядом с тобой прошли?
- Чего пристал к человеку, извращенец? – подал голос Ленин, со стоном опускавшийся на своё место.
- Заткнись, Вован, тебя не спрашивают! Ну, так чё, облапал? – грек с надеждой сверлил глазами Шальнова.
- Как-то не подумал об этом, - ответил тот и стал располагаться на своём месте.
- Не подумал! А о чём здесь ещё думать, как не о чертовках?
- Вообще-то ад не только для мук, но и для того существует, чтобы грешники имели время и возможность раскаяться в своих грехах, - подал голос Берия с соседней шконки и хихикнул. - Один поп в мою бытность энкэвэдэшником всё меня им пугал, этим адом, когда мои ребята в моём присутствии его кололи на антисоветский мятеж. Так, дурак, и не признался ни в чём, но это ему не помогло – в расход пошёл со всем своим клиром.
- Вот ты и кайся, Лаврик, если есть в чём, а я так перед Зевсом чист! – вскипятился Тимоген.
- Ещё скажи перед Аресом.
- А уж перед ним особенно! Я же воин, и убивал своих врагов, а он бог войны! Если б Арес был верховным богом, он бы меня оправдал!
- Где ты видел своего Ареса? Что-то на Суде он мне на глаза не попадался. Может, Ильич его видел? Нет, не видел. Может, военный преступник Эдик? Тоже нет. Остаётся Неро. Скажи, император, ты на Суде бога войны видел?
- Отвали! Никого я там кроме Юпитера и ангелов не видел, - Нерон закряхтел и повернулся на бок.
- Потому и не видел никто Ареса, что он участвовал где-нибудь в войне, не до судов ему! – гордо ответил Тимоген.
- Логично, - согласился Кальтенбрунер, - хотя я теперь атеист, и ни в бога, ни в ангелов, ни в дьявола не верю. Ты, кстати, Федя, никому там из чертей не вякул, что у нас тут атеистическая ячейка?
- Да, да, Шальнов, колись! – Берия поднялся со своей шконки и навис над Фёдором. Ленин в это время теребил видимые только ему подтяжки у себя на голой груди и с нескрываемой тревогой смотрел на нового соседа.
- Да вы что, мужики?! За кого вы меня принимаете?! Сколько с друзьями пить доводилось, ни разу никого начальству не сдал! А уж ментов не люблю по всему своему образу жизни!
- Я тоже здешних ментов не люблю, - согласился Берия. – Не знаю, как сейчас там наверху, а в моё время органы были кристально чистыми. Были примером для трудящихся.
- Думаю, Лаврентий, советские органы на добрых чекистских традициях взращивались и служили трудовому народу, так ведь, батенька? – Ленин бросил взгляд на бывшего наркома.
- Совершенно верно, Владимир Ильич.
- Что ж тебя, Лаврик, твои же подчинённые и грохнули? – ухмыльнулся Кальтенбрунер. – Или ты не хотел служить трудовому народу?
- Никто ему не служил больше, чем я! Поэтому меня опасались в ЦК недоумки там сидевшие. Они знали, что я с ними со всеми разберусь, когда стану первым. Им удалось сплести заговор и обвинить меня в грехах, которые я не совершал. Какой я шпион, какой палач?! Выжигал огнём и мечом врагов Советской власти! Ну, может, из подозрительных миллион, другой, третий и по ошибке попал, но в бою там не до церемоний! А строительство социализма и есть самый настоящий бой!
Ленин громко захлопал, чем привлёк внимание других грешников, потом опомнился и начал делать вид, что охотится за комарами, которых тут отродясь не водилось, потому, как пищи им в этом мрачном месте не было никакой.
- Браво, Лаврентий, браво! – прошептал Владимир Ильич. – Строительство социализма есть самый настоящий бой! А в бою потери неизбежны.
Кальтенбрунер закряхтел и сел поудобнее. Он покачал головой в знак согласия.
- Хотя я сам представитель силовых структур, но здешние оперативники мне поперёк горла тоже. Один этот Мерк чего стоит. Обращается с нами, как с чем-то второсортным, будто мы все тут низшая раса ему, а он, видите ли, ариец! В гестапо бы его, да в хорошие руки, на самого Хозяина донос бы настрочил.
- Мои парни не хуже бы с ним разобрались, - поддакнул Берия. – Возомнил себя, чёрт знает кем! Нечисть!
- Нерон, к начальнику отряда! – выкрикнул дневальный.
- Чё ему ещё понадобилось от меня? – проворчал бывший император Рима, поднимаясь со шконки.- Засыпать уже начал!
- Нерон!
- Да иду, чего орёшь? – римлянин поплёлся к воротам, около которых его поджидали двое конвоиров с вилами.
- Кто-то успел уже на итальяшку настучать, - предположил Кальтенбрунер. - Он в каком котле варился?
- В двадцать четвёртом, недалеко от меня, - подсказал Ленин.
- А кто его обслуживает этот двадцать четвёртый?
- Кто, кто? Чёрт, конечно, противный такой, с рыжим чубчиком, кнутом меня сегодня пять раз протянул.
- С чубчиком? – оживился Фёдор. – Это Перегей, он один рыжеволосый, других я не видел.
- Ты с ним общался? – бывший эсэсовец стал сверлить Шальнова проницательным взглядом.
- Дрова ему подносил, да в конце смены поболтали о том, о сём. Так о пустяках.
- Он Неро не вспоминал?
- Нет.
- А начальник отряда, если ты его видел?
- Тоже.
- Странно, - бывший шеф главного управления имперской безопасности пригладил обеими руками прилизанные волосы. – Ты, Фёдор, если с нами, разузнай, кто там на Неро настучал? Доносчиков надо выявлять и держаться от них подальше.
- Не обещаю, Эдик, но попробую. Хотя с какой стати начальнику отряда со мной откровенничать?
- Ладно, вернётся наш император, расскажет, что за слюнявка на него пришла, – Кальтенбрунер сложил руки на согнутых коленях. Он задумался, потом встрепенулся.
- Так мы что ж, новоселье Фёдора не обмоем? – эсэсовец бросил осторожный взгляд на Берию. Тот поднял одну бровь и качнул головой.
- Ты, Федя, как к алкоголю относишься? Хотя, что я спрашиваю? А к здешнему режиму?
- Строго тут очень. Ни тебе направо, ни тебе налево, только прямо. И свободы слова нет.
- Верно! – согласился Лаврентий Павлович. - Разве о такой жизни, пусть даже после смерти, мы мечтали в революцию? Мы здесь, подобны бунтарям, с этим режимом боремся, как можем, - бывший нарком сделал вид заговорщика и оглядел своих товарищей. – Мы, Фёдя, иногда пьём водку и тем самым делаем вызов этим супостатам.
- Я тоже теперь бунтарь! - гордо сказал Тимоген. – Мне нравится эта борьба, я ей упиваюсь! Правда, иногда, когда водки достаточно. Знаешь, Федр, мне пришёлся по душе сей божественный напиток, я о нём узнал уже здесь и не так-то давно, а то б раньше бунтарём стал.
- Карла Маркса как-то спросили, в чём он видит счастье? Знаете его мнение? – Ленин оглядел своих соседей и сам ответил: - Счастье, сказал Маркс, в борьбе.
- Верно! - с энтузиазмом согласился Тимоген. – Я, конечно, не знаю, кто такой этот Марс, но он верно подметил. И если мы с вами, друзья, боремся здесь со своими мучителями, нарушая их проклятый режим, значит, мы счастливы! Давай, Лаврик, гони за пузырём, я устал бездействовать.
Грек возбудился от предвкушения борьбы, и его глаза загорелись.
- Да, Лаврентий, не мешало бы выразить режиму свой протест, давненько мы его не выражали, а то сатрапы подумают, что мы сдались, - Владимир Ильич закивал в знак согласия.
Берия поднялся со шконки, нагнулся над Фёдором и прошептал:
- Только чтоб никому!
- Ну, что вы, что вы! – Шальнов прижал руку к груди. – Только я пока в завязке.
- Че-го? – не понял нарком.
- Выпивка мне не лезет, заколдовали меня черти.
Берия присел на корточки.
- Слышали, что черти с Фёдором сделали? Они лишили его возможности протестовать! Но дух свободы искоренить невозможно, даже в этом подземелье!
- Верно, Лавруша! – Ленин погладил свою бородку. – Не умеешь стрелять - иди в штыковую, нет штыка – подожги врага! Спички отсырели – наложи кучу под его дверями! Ты куришь, товарищ Фёдор?
- Курю, только у меня сигарет нету.
- Лаврентий, есть возможность?
- Не знаю, попробую достать, Владимир Ильич, - Берия развёл руками.
Экс-нарком опять встал и, перешагивая через отдыхавших грешников, отправился в дальний конец отряда.
- Он чего, Владимир Ильич, за водкой пошёл? – прошептал Шальнов.
- За ней самой. Будем противостоять режиму. Поддержишь нас?
- Только куревом, если это считается? – виновато ответил Фёдор.
- Курить режим тоже запрещает. Тираны!
- Я тоже смольну в знак протеста, - подал голос Тимоген. - Хорошее дело эти сигареты, особенно под водочку. Сильное оружие против тирании. При моей жизни ничего подобного не было. Мы все тогда вином баловались, да и то его водой разбавляли. Война, женщины и пиры – в этом был смысл моей жизни. Протестовать мне не приходилось, не было причин. Бунты же всяких варваров подавлять довелось, крошил их в капусту. Я человек действия. Хотя лишили меня оружия и возможности воевать, заточили в этом подземелье и поджаривают на крюке, как какого-нибудь кабанчика, я, Тимоген, и здесь не сдамся, буду воевать с режимом!
- Да, - согласился Кальтенбрунер, – мы бойцы! Были ими и остаёмся, и водка – наше оружие теперь.
- А что, товарищи, водка нам, большевикам, и в революцию помогала. Порой, агитатор массы и так, и сяк на нашу сторону призвать пытается, а массы бродят, не поймут к какому берегу причалить. А тут активисты экспроприированную водочку возьми да привези. Угостят народ, и сразу большевистские лозунги и понятней ему звучат, и кажутся роднее. Ясно становится, к какому берегу швартоваться.
- Солдаты Вермахта без всякой водки в бой шли, за одну идею!
- Так потому, наверное, что в Германии водки не было, - предположил Фёдор.
- Правильно мыслишь, товарищ. Не было у них нашей водки. А что шнапс? Пробовал я его, когда в эмиграции был. Так, бурда какая-то. Но в этих условиях он тоже мог бы сгодиться.
-Эх, откуда вам знать, что такое арийский дух! – обиделся бывший эсэсовец. – Не хотел, но расскажу одну историю, в которой фигурирует имя моего племянника Карла. В сорок первом году под русским городом Вязьмой, будучи капитаном люфтваффе, он был сбит и попал в плен. В плену его якобы разагитировали, и он дал согласие работать на Советы, обучался даже в школе для диверсантов. В сорок третьем году, в декабре, Карл Кальтенбрунер явился в Минский генеральный комиссариат к группенфюреру СС Курту фон Готтебергу, представившись моим племянником и предъявив мою визитную карточку. Охрана его пропустила. Представ пред Готтебергом, он заявил, что прибыл убить его по приказу Сталина, но делать этого не станет. Карл признался, что был пленён, и, чтобы выжить, дал согласие работать на русских, оставаясь до конца в душе преданным Гитлеру. Он положил на стол свой пистолет, в котором все пули были отравлены, достал из портфеля гранату, вмонтированную в консервную банку, и две дымовые шашки. Всё это он добровольно передал группенфюреру. Мой племянник сообщил так же, что в советском лагере для военнопленных ему внушали, что немецкий дух сломлен, но, попав в Берлин с первым своим заданием убить генерала Власова, заданием, которое он провалил специально, убедился, что народ Германии по-прежнему верит фюреру и готов идти за ним до конца. После возвращения в Москву перед ним была поставлена новая задача - убить генерального комиссара Белоруссии. И вот он сделал то, что должен был сделать. Карл просил его простить и дать возможность продолжить службу в авиации.
Я читал рапорт фон Готтеберга рейхсминистру оккупированных восточных областей рейхсляйтеру Адольфу Розенбергу – преданные мне люди подсуетились. Кое-кому из чинов в СС очень хотелось опустить меня перед фюрером, сделав из Карла предателя, но я принял участие в его судьбе и сделал так, что к Готтебергу заходил будто бы не мой родственник, а некий лейтенант Августин, прятавшийся под личиной моего племянника, и предъявивший охране мою липовую визитку, отпечатанную в Москве. По распоряжению начальника пятого отдела РСХА бригаденфюрера Нэбе – моего хорошего товарища, этот Августин был отправлен в концлагерь Закзенхауз, где и сгинул. А Карл до конца войны прослужил в авиации и получил за заслуги перед Рейхом рыцарский крест. По моему мнению, он проявил себя истинным арийцем. Вот так, господа, без всякого шнапса мой племянник, как и миллионы таких, как он, показал пример преданности великой идее.
Кальтенбрунер сделал паузу, потом продолжил:
- Но шнапс всё равно штука хорошая, и нам здесь весьма бы пригодился.
Берия криво усмехнулся.
- И для чего ты тут нам, Эдик, про своего племянника плёл байки, чтобы сделать вывод, что нужно выпить? Мы и так знаем все, что пришло время.
- Да для вашей борьбы и самогон от бабы Нюры, у которой я его то и дело брал, в самый раз был бы, - вставил несмело Фёдор.
- В борьбе с врагом все средства хороши, батенька! - Владимир Ильич назидательно поднял вверх перст.
Кальтенбрунер опустил глаза в знак согласия.
- Золотые слова. Фюрер тоже так считал, и я до сих пор уверен в его правоте.
- Что-то Берия задерживается, уж не попался ли? – выразил беспокойство Фёдор.
- Лаврентий - старый оперативник, и чертям далеко до него, - успокоил его Ленин. - Он скоро будет, и придёт не с пустыми руками будь уверен, товарищ. А вот и он идёт.
- Где? – Шальнов вгляделся в мрачную даль помещения отряда и распознал наркома, перешагивающего через лежавших рядами грешников и обходившего тех, что сидели кружком. Походка чекиста показалась Фёдору странной, в руках тот ничего не нёс. « И слава Богу, что не достал, проблем меньше будет со всякими протестами. Вот только интересно, где он собирался водку в аду раздобыть?»
Среди грешников вокруг шальновской шконки началось оживление.
- Уж мы этой контре зададим! – Ильич потирал руки.
- Арес помнит обо мне, и всегда помогает моим друзьям! - Тимоген задрал голову и почесал шею.
- Правильный я всё же сделал выбор и стал атеистом, - Кальтенбрунер громко сглотнул. - У атеистов хорошие методы борьбы с мракобесием.
Тем временем подошёл Берия, ни водки при нём не было, ни сигарет. Он присел на корточки рядом с греком, и замер. Глаза его начали расширяться и вскоре вообще стали выкатываться из орбит. Через несколько мгновений лицо чекиста приняло прежние формы, и он повеселел.
- Всё нормально, товарищи, сегодня мы примем бой, - Лаврентий Павлович плюхнулся на камни и развалился. – Давай, Тимоха, нанеси первый удар режиму.
Тимоген накрыл своим телом непонятно откуда взявшуюся бутылку «Столичной» и начал откупоривать пробку. Потом он сделал два хороших глотка, запрокинув голову, крякнул и что-то пробурчал невнятное, упомянув Диониса. Бутылка появилась, словно у фокусника из ничего, уже в руке Кальтенбрунера, и он к ней приложился тоже. За ним отхлебнул водки Ленин, и завершил круг сам Берия.
- Здесь осталась доля Неро, тяпнет, когда вернётся.
- Хорошо, друзья мои! - протянул с нотками блаженства Владимир Ильич. – Ну, разве счастье не в борьбе, скажите мне?
- Прав был старик Маркс, никто не спорит, - ответил за всех единственный в компании немец. - Я горд, что он мой земляк.
- Да, - протянул Ленин, - Германия много дала миру гениев, эти люди знали, что говорили и делали.
- А я в школе немецкий учил, - невпопад брякнул Фёдор, и все уставились на него. – Сейчас бы закурить.
- Не торопи события, - шепнул из-за спины Кальтенбрунера Тимоген. – Сейчас пыхнешь, дай искру выбить.
Только теперь Шальнов услышал тихий стук – это грек колотил чем-то по полу. Вскоре с того места поднялась вверх тонкая струйка дыма.
- На, Федр, курни, потом пустим по кругу, – Тимоген протянул к нему руку с зажатой в ладони сигаретой. – Вырази свой протест сатрапам.
Табачный дым принёс блаженство. Оказалось, что можно получать удовольствие даже в аду. Фёдор вспомнил, что на пачках сигарет всегда есть напоминание о том, что Минздрав предупреждает о вреде курения здоровью. Более глупого предостережения в этих стенах получить было невозможно. Шальнов невольно усмехнулся.
- Давай сюда бычок, Федя, не тяни, - рука Ленина зависла в ожидании.
- Владимир Ильич, вы, вроде как, не курили. Что-то не припомню вас на картинах и по кино с сигаретой.
- Да, батенька, не курил и не пил. В то время у меня были другие средства борьбы. Сейчас обстановка изменилась, и нужно к ней приспосабливаться, что я давно и сделал. Ты читал мою работу «О тактике»?
- Нет, не доводилось.
- Там, между строчек я описал как раз такую, как сейчас, ситуацию, - Владимир Ильич глубоко затянулся и выпустил дым в потолок. После двух затяжек он передал окурок Кальтенбрунеру. - Революционная борьба – это искусство, друзья мои, и я могу смело себя назвать в этом искусстве маэстро.
- Вольдемар, - усмехнулся немец, передавая сигарету Берии, - уж не надумал ли ты свершить революцию здесь, в этом аду? Тебе тут не Россия.
- А чем Россия хуже ада, я тебя спрашиваю, Эдик?! – возмущение из вождя пролетариата рвалось наружу. – Фёдор, скажи мне, любезнейший, тебе там, наверху, было хорошо?
Шальнов не задумался ни на минуту, прежде чем ответить.
- Нет, Владимир Ильич, житуха у меня была поганая. Работы не было, пил, лазал по помойкам, - он хотел добавить, что здесь, в аду, ему ещё хуже, но Ленин не дал договорить.
- Вот и весь сказ! В России всегда была адская жизнь! Это её карма. Не спорю, что для меньшинства при жизни рай был во все времена, но после смерти эти типы всегда прямиком попадали сюда. И здесь бывших эксплуататоров меньшинство. Поэтому революция в аду возможна, но только тогда, когда возникнет революционная ситуация!
- Вольдемар, что тебе всё неймётся? – Кальтенбрунер скорчил гримасу. – Не жилось тебе в раю, и ад тебя не может утихомирить.
Шальнов слушал спор бывших больших людей, открыв рот. Из всего их разговора он понял мало по причине своей необразованности, но сказанное бывшим эсэсовцем требовало уточнения.
- Я чой-то не въеду, Владимир Ильич. Эдик сказал, что вам не жилось в раю, это как понимать?
- А буквально, любезнейший, и надо понимать. Ребята знают, что первый Суд приговорил меня к раю в одна тысяча двадцать четвёртом. Бог, видимо, был на стороне угнетённых масс и помог свершить революцию, в успех которой мало кто из нас верил, иначе не могу объяснить приговора. Первым же этапом я в рай и отбыл. Скучная, должен тебе признаться, житуха там. Какое-то стоячее болото. Бродят толпы праздных мужчин и женщин по огромному саду, едят яблоки с деревьев и мучаются от безделья. Я с ними тоже походил, правда, недолго. Перевёл дух после политической борьбы и болезни. На природе мне относительно легко удалось придти в себя, и я ужаснулся от перспективы болтаться туда-сюда вечно. Почему, думаю, праведники рвут с деревьев яблоки, как попало? А не стоит ли упорядочить этот процесс? Почему бы не создать коллективное хозяйство и не заняться уборкой яблок сообща?
- Колхоз, одним словом, - вставил Берия.
- Во, во, колхоз, он самый. Единомышленники нашлись быстро, многих окрылила моя идея, но были и несознательные элементы. В конце большой агитационно-разъяснительной работы колхоз всё же был в раю создан. Благо никто не ставил палки в колёса. Меня, естественно, единогласно выбрали председателем. И работа закипела. Поначалу яблоки мы складывали просто в гурты, но потом на собрании решили, что это нецивилизованно. Нужно было хранилище. А из чего его строить?
- Да, Вован, - вставил Тимоген, - из чего в эдеме можно построить хранилище?
Ленин выдержал паузу и улыбнулся только морщинками глаз.
- Ответ простой, друзья мои, - всё из тех же яблонь. Сообща мы наломали деревьев, а это было не просто, должен вам сказать. Но то, что не под силу одиночке, по плечу коллективу! Из стволов и веток мы построили некие подобия амбаров, только без крыш. А зачем крыши, если в раю не выпадают осадки? Здесь они тоже не выпадают. Этим, хочу заметить, ад и рай схожи. Так вот, усердным трудом наши колхозники заполнили до краёв несколько десятков таких амбаров, а после попытались реализовать урожай остальным праведникам. И что вы думаете? Эти недоумки отказались от колхозного товара, можно сказать, саботировали его. Они, видите ли, предпочли срывать яблоки с деревьев собственными руками, и употреблять в пищу, как они утверждали, свежие фрукты. Ну и что, что наши яблоки немного побились и начали кое-где порой преть? Надо же понимать, что у нас производство. Да куда там! Несознательные элементы бойкотировали нашу продукцию. Чувствую, что не обошлось там без кулаков-мироедов. Одним словом, как вы сами понимаете, свои яблоки членам колхоза пришлось есть самим. Но наши товарищи не отчаялись и съели всё до последнего гнилого яблочка. Потом мы возобновили уборочную страду. Но не за это я пошёл на Пересуд. Меня сначала удивило, а потом возмутило безвластие, творящееся в раю. Нет никакой администрации, как здесь. Бог, видимо, решил, что праведники - это паиньки-ребята, и надсмотр над ними ни к чему. Представьте себе, что каждый там творит, что пожелает: захочет, пойдёт направо, захочет – налево, а вздумается ему, он и прямо может пойти, а то и вовсе назад. Разлягутся праведники под деревьями и болтают, что им вдумается.
- Беспредел! – возмутился Берия. – Анархия!
- Вот и я так посчитал и решил создать орган самоуправления раем – РКСР.
- РКСР? – Фёдор слушал рассказ Ильича, как сказку, похожую на сказку об Иване – царевиче и о молодильных яблоках, которая помнилась ему ещё из далёкого детства, сказку добрую и понятную. Но в этой ленинской сказке, ему никак не удавалось расшифровать аббревиатуру РКСР, и он попросил разъяснений.
- РКСР – это Рабоче-Крестьянский Совет Рая - вот, что это. Были выдвинуты в этот Совет кандидатуры из числа актива, и уже началась предвыборная агитация, как вдруг налетели архангелы и всех замели. Что было с остальными, не знаю, а я пошёл на Пересуд. Там мне не только колхоз и попытку захвата власти в раю инкриминировали, но и жертвы революции и гражданской войны припомнили, о которых на первом Суде речь не шла. Бог, видимо, разочаровался в революционной борьбе, не поняв диалектики марксизма: лес рубят – щепки летят. А за загубленные жизни приговор один – ад. Вот такие дела, Фёдор, так я здесь и очутился. Ребятам кое-что о себе я уже рассказывал, но не со всеми деталями, как сейчас.
- А на фига тебе, Вован, в эдеме было создавать какой-то там совет? – Тимоген потряс головой, пытаясь понять. - Коль были у тебя единомышленники, сделал бы попытку вообще захватить трон, и правил бы единолично. Во всяком случае, если б попытка не удалась, как с твоим советом, парился б здесь только за себя, а не за всех.
Ленин поводил пальцем перед носом грека.
- Я приверженец коллективизма, враг самодержавия, и приветствую только диктатуру пролетариата!
Берия почесал затылок и признался:
- Я б на твоём месте, Ильич, гулял бы по райским кущам, ел бы яблоки и флиртовал с женщинами. Ты сам сказал, что в раю мужчины и женщины не содержатся, как у нас, раздельно.
- Эх, Лаврентий, Лаврентий, разочаровываешь ты меня всё больше и больше. По первости я видел в тебе настоящего коммуниста, борца, выжигавшего скверну, но ты проявляешь то и дело качества, не свойственные настоящему революционеру. Ты, видите ли, на чёртовы задницы засматриваешься, не желаешь на партучёт ко мне вставать, о бездельи мечтаешь. Нехорошо это, не по-нашему.
- Устал я, Ильич, устал, - Берия тяжело вздохнул, но тут же воодушевился. – Я же готов вместе с тобой, как сейчас, противостоять режиму!
- И на том спасибо, - Ленин бросил осуждающий взгляд на Лаврентия Павловича.
- Чего, мужики, вам ссориться? Мы же команда! – Кальтенбрунер попытался разрядить обстановку. – А не выразить ли нам ещё разок своё неповиновение, хоть по маленькому глоточку?
- Я тоже «за»! – присоединился к мнению эсэсовца Тимоген.
- Борьбу, конечно, стоит продолжить, - Владимир Ильич немного подобрел, и складки у его глаз разгладились. – Нанесём удар и за Неро, коль его нет среди нас.
– А ты, Фёдор, будешь в группе поддержки, - положил Шальнову руку на плечо Берия. – Всё, что я смог донести незаметно, это только бутылку, одну сигарету и кремень. Я ж не чемодан. Давай, Ильич, начинай, а то уж спать пора, заболтались.
Бутылка обошла круг грешников и исчезла из виду. Фёдор устал сидеть на своих раненных ягодицах и начал укладываться на шконке. За ним этим занялись и другие, только не Берия. Нарком поелозил немного на месте, потом поднялся и опять своей странной походкой стал пробираться между спящими грешниками теперь уже к дверям лечебницы.
- Молодец, Лаврентий, настоящий конспиратор, - Ленин, подложив руку под голову, наблюдал за удалявшимся товарищем. – Чекист с большой буквы! Нам нельзя оставлять улик. У меня бы так не получилось. Зря я на него наехал.
От разговоров Фёдор утомился. Он закрыл глаза и провалился в чёрную бездну, лишённую снов. Проснуться ему довелось опять от пинка, только теперь уже пнул его Тимоген. Грешники почти все были на ногах и нехотя направлялись к колонне, которая выстраивалась в отряде. Звенел колокол. Нерон тоже был среди толпы, видимо, он вернулся от начальника отряда поздно. Никто не поинтересовался, что за разговор у них состоялся? Все готовили себя к предстоящим мукам.
Смена у Фёдора прошла напряжённо, как и до этого. Правда, в этот раз ему пришлось подменять у котлов Хаша, который попросил его присмотреть за огнём и за грешниками, вручив кнут. Сам же чёрт ушёл с участка, и скрылся за дальними дверями бассейна. Когда Хаш вернулся, Шальнов поинтересовался у него, что он там делал, но ответа не получил и продолжил заниматься тасканием дров. Дрова казались тяжёлыми, хотя и были сухими, и расстояние до склада вроде бы увеличилось. Прожорливые топки в эту смену палили поленьев больше, чем в предыдущие. Фёдор, как челнок, суетился между складом и своим участком и кое-как успевал. Он ясно осознавал, что долго на такой работе не протянет, и лихорадочно пытался найти какой-нибудь выход, чтобы в ближайшем будущем не отдать концы и не составить компанию грешникам в одном из котлов. Решение пришло как-то само собой, и появилась надежда. После смены он с бригадой отправился в столовую, где встретил Василия. Шальнов попросил начальника отряда принять его после трапезы.
- Никак случилось что? – забеспокоился чёрт.
- У меня к тебе разговор.
- Закончишь есть, зайди ко мне.
Сытный и вкусный обед доставил удовольствие после тяжёлого труда, и хотелось побыстрее придти в отряд и растянуться на своём месте, но обстоятельства требовали повременить с этим. Фёдор вместе с Василием пришёл в его кабинет, и они сели друг напротив друга на каменных скамьях. Доры не было, видимо, после обеда она отправилась домой. Может быть, у неё тоже была семья, муж, а то и маленькие чертенята. Шальнов теперь знал, что черти, как и люди, жили семьями.
- Ну, что у тебя, Федя, приключилось? Из грешников кто-нибудь наехал? Скажи, не бойся – любого из них упеку в карцер.
- Да, нет, там как раз всё нормально, с мужиками перезнакомился из тех, что рядом со мной спят. Представляешь, Ленин среди них!
- Ленин? Это лысый такой, с бородкой?
- Это же сам Ленин!
- Он тебе что-то сделал?
- Бог с тобой!
- Не произноси в этих стенах слова «бог»! Я тебя уже предупреждал! У меня своё начальство.
- Виноват, - Шальнов развёл руками. – Но я, Вася, не про своих соседей пришёл говорить с тобой, а про работу. Тяжко мне. Третью смену выхожу, а уже едва живым её заканчиваю. Не протяну я долго.
- И в чём проблема? – чёрт искренне удивился. – Если даже помрёшь, всё равно ведь останешься здесь. Правда, тебя могут направить в другой отряд, но я посодействую, и даже шконка останется у тебя та же.
Фёдор выпятил вперёд нижнюю губу, и тяжело вздохнул.
- Спасибо тебе за заботу, только я умирать пока не собираюсь.
- Тогда получается, что ты хочешь на лёгкий труд, но у нас такого тут нет. Придётся оставаться истопником, увы.
- Я им и останусь. Всё, что я хочу, так это внести рацпредложение.
- Какое, какое, предложение?
- Рационализаторское.
- Это ещё что такое?
Шальнов попытался улыбнуться, хотя ему было не до веселья. Он ясно понимал, что, если Василий ему не поможет, котёл со смолой ждёт его в ближайшем будущем.
- Я хочу заниматься той же работой, только облегчив её при помощи тележки. На фига, скажи мне, в век технического прогресса таскать дрова на руках, когда можно их подвозить? И производительность труда повысится, и сам труд облегчится. Я же не прошу электропогрузчик или кару, я только прошу тележку.
Василий задумался. Он почесал свой череп между рогов и поводил ушами.
- Подвозить дрова тележкой, – прошептал он вслух. – А какая она, эта тележка?
- Небольшая такая, с ручкой и на колёсах.
- И ты в неё будешь накладывать дрова и подвозить к котлам?
- Именно! – выкрикнул Фёдор. У него появилась надежда, что всё получится. – Мы поднимем производительность труда!
- А что, это идея. Правда, существуют традиции, но на них я бы не стал обращать внимания.
- А мастерская есть, где тележку смогут сделать?
- Это не проблема – в кузне тебе ангела откуют, проблема в том, одобрит ли твою идею Хозяин?
- А ты, Васенька, убеди его. Ты же сам говорил, что у тебя здесь авторитет.
- Не обещаю, но попробую переговорить с начальством. Вот тебе кожа, вот перо, нарисуй эту самую тележку, чтобы я не был перед Первым голословным.
Чёрт пододвинул к Фёдору письменные принадлежности, и тот сделал кровью эскиз, как сумел.
- С одним вопросом закончили. Теперь, Федя, ответь мне, как обстановка в бригаде, в которой ты работаешь, я имею в виду климат.
- Климат? Жаркий, какой он ещё может быть у огня?
- Я имею в виду отношения в коллективе.
- А что? Отношения ровные, никто ни с кем не ссорится. Сегодня я даже Хаша подменил у котлов.
- Он опять в бассейн бегал?
- Да, - удивился Шальнов осведомлённости Василия. - А ты откуда знаешь?
- Успокоиться не может этот Хаш. Он, будет тебе известно, раньше был на хорошей должности, работал в спецслужбе и занимался серьёзными операциями глобального масштаба. Это не за грешниками присматривать. Он явился однажды Шикельгруберу, когда тот был в сиську пьян после одного из пивных турниров в Мюнхене. Хаш увидел в том амбициозном молодом мужчине будущего Адольфа Гитлера и взял его в разработку. Они заключили договор, и с помощью силы целого управления по спецоперациям нацистам удалось захватить власть в Германии, завладеть умами немцев и развязать войну в Европе. У Хаша были великолепные перспективы роста, но где-то что-то он со своей командой сделали не так, и Гитлер проиграл войну. Его Рейх рухнул, и сам он покончил жизнь самоубийством. Высший Суд определил его к нам на вечные муки в бассейне, а Хаша Хозяин разжаловал до истопника. Но этот парень не теряет надежды на реванш. Он нет, нет, да посещает своего бывшего подопечного во время его мук и пытается выудить у того какую-нибудь полезную для себя информацию, чтобы понять, где был сделан просчёт. Он давно этим занимается со своим бывшим подшефным, но пока, видимо, результатов нет. Признаюсь тебе, Федя, у меня мечта когда-нибудь попасть на службу в управление по спецоперациям. Но оказаться в этой конторе не так просто, место нужно заслужить. Сейчас там разрабатывается перспективное направление на США, дел у спецагентов непочатый край. Взять в разработку такое большое и богатое государство, как Штаты, в котором социальные и политические условия в настоящий момент самые, что ни на есть подходящие, это тебе не Германия середины двадцатого века. Понадобятся новые силы, и я в тайне надеюсь на своё продвижение по службе. Только, Федя, никому! – Василий приложил палец к губам. - Я даже с Луизой не откровенничаю. Мне нужно, чтобы Хозяин чаще обращал на меня внимание, и твоя тележка тут в самый раз кстати. Что-то я разговорился, даже тебя водочкой не угостил. Будешь?
- Не, Вася, не тянет на выпивку, крепко дочурка твоя меня заколдовала.
- Сам замечаю, что энергетика у Лили не такая, как у остальных детей. Нечисть из неё получится что надо. Далеко пойдёт, мои гены. Надо же, как тебя закодировала! Так, ты, может, закурить хочешь?
- Не откажусь.
Василий достал из каменного ящика, что стоял у его рабочего стола, пачку сигарет и протянул Фёдору.
- Кури. Огонька вон от факела на стене возьми. Ты, Федя, с Нероном как?
- В каком смысле?
- Доверительные беседы имел?
- Беседы? Да он вообще молчаливый какой-то. Вчера, кстати, он к тебе ходил.
- Ходил, потому что вызывал я его. Информацию на этого типа получил. Тут историк или археолог один недавно этапом пришёл, так он утверждает, что Нерон закопал клад перед своей смертью, огромные ценности. Тот грешник посвятил жизнь поискам этих сокровищ, но так их и не нашёл. А тут такая удача – в одном отряде с ним тот, кто знает месторасположения клада.
Фёдор часто заморгал.
- Не возьму в толк, зачем покойнику в аду знать, где закопаны какие-то ценности? Он же не сможет ими воспользоваться.
- Верно, друг мой, воспользоваться не сможет, но сама информация чего-то стоит. Он продал мне её за сигарету, здесь, у меня и покурил. Дело в том, что сам Нерон не колется, заявляет, что не было никакого клада. Мол, против него восстала армия, и ему пришлось бежать чуть ли ни в чём мать родила, которую он же и убил. От безысходности император наложил на себя руки. Я сегодня поднял его личное дело и убедился, что это имело место, но про клад там, сам понимаешь, информации нет никакой. Так что у меня к тебе просьба, Федя, внимательно слушать Нерона, и, если что он про клад вякнет, - сразу ко мне. Ты уже понял, что для меня важно отличиться перед Хозяином.
Фёдор кивнул.
- Вот и молодец. Теперь свободен. В смысле, возвращайся в отряд.
Фёдор приоткрыл створку ворот и протиснулся в жилое помещение. Его сразу поглотила атмосфера человеческого муравейника. От входа казалось, что пол всего этого безразмерного каменного склепа сплошь покрыт телами грешников. Кто из них лежал, кто сидел, а кто бродил по отряду. Шальнов начал пробираться к своему месту, но кто-то схватил его за ногу, когда он перешагивал через очередное тело.
- Фёдор? – спросил его какой-то тип.
- Ну, я, а в чём дело?
- Тебя Хрящ хочет видеть.
- Кто?
- Хрящ! Ты что тупой? Пойдём, я тебя отведу.
Незнакомый ему мужчина с редкими волосёнками и ввалившимися глазами встал со своего места и направился вглубь помещения. Шальнову ничего не оставалось, как последовать за ним. Плешивый провёл его к компании, седевшей кружком у дальней стены. В одном из грешников среди этой незнакомой публики Фёдор узнал Хряща, который ему представился смотрящим.
- Присаживайся, братан, чифирни с нами. Освободи место, Кипиш, - небрежно бросил блатной одному из своих дружков, и молодой парень с мордой гориллы поднялся и пинками согнал с соседней шконки какого-то деда. Хрящ из глиняного подобия кувшина налил в такую же глиняную чашку тёмную парящую жидкость и предложил Шальнову.
- Настоящий купчик, такого ты здесь не увидишь. Этот чифир только для правильных пацанов, верно я говорю? – уголовник обвёл глазами компанию.
- В самую точку сказано! - поддакнул мужик средних лет со шрамом во всю правую щёку. – Быкам купчика здесь не видать, как своих ушей.
- Цени, Федя, моё угощение. Индюшка на все сто. Тебе, может, и там, - палец Хряща указал на потолок, - такого не доводилось пить.
Шальнов отхлебнул горячего чая, похожего на разведённый дёготь. Ему кое-как удалось сделать глоток и при этом не сблевать.
- Ты не забыл наш разговор? – глаза уголовника уставились на Шальнова из-под нависших над ними бровей.
- А что именно?
Хрящ усмехнулся.
- Репа, освежи его память.
В руках одного их членов компании появилась початая бутылка водки.
- Хлебни, брательник, проясни сознание, - рука с наколками протянула Фёдору поллитру.
- Я не пью пока, временно в завязке.
- Как знаешь, твоё дело, а мы себе не отказываем в маленьких удовольствиях, - Хрящ взял бутылку и отхлебнул. – Я надумал ксиву на волю отправить и надеюсь на твою помощь, Федя. Сгоняешь в Саратов, найдёшь улицу Южную и постучишься в двадцать пятый дом. Скажешь, от Хряща весточку приволок. Вот эту, - блатной протянул маленький кожаный рулончик. - Там тебя примут, накормят и затарят гревом. Бандяк припрёшь сюда. Братва будет благодарна. Ты чифири, чифири, чего уставился?
Фёдор не знал даже что ответить этому ненормальному грешнику. Мало того, что он, Шальнов, сам в этом подземелье замурован до конца своих дней, так ещё ему предложили смотаться в Саратов, который, помнилось, находится где-то на Волге, за тысячу километров от болот, на которых проживал Василий со своей семьёй и где стояла проходная в ад. Предложение уголовника было нереальным по всем статьям, и Фёдор уже хотел сказать об этом, как Хрящ его опередил.
- Ты у нас один тут вольный из людей, остальные черти. Поэтому мы с тобой, как с человеком, и говорим. Если заартачишься – на перо посажу, - в руках Хряща появилась заточка. – Никогда с этой штуковиной не расстаюсь. Меня даже в гроб с ней положили. Думаю, братан, базар наш ты усёк, и ксива попадёт по адресу.
Шальнов отставил чашку с чифиром и стал медленно подниматься, держа в руке послание и не сводя глаз с заточки.
- Как я пронесу передачу? – наконец, выдавил он из себя. – Я же никуда ничего не смогу спрятать?
- Ты дурак или прикидываешься? Я же не говорю, что ты весь бандяк запихаешь сразу, а постепенно всё и перетащишь. Давай, Федя, иди отдыхать, нам с парнями тоже на смену, поспать ещё надо. Ты ксиву-то потоньше сверни, проще будет спрятать, - посоветовал Хрящ на прощание и начал укладываться. Фёдор поплёлся на своё место, где его поджидала другая компания.
- Ты чего припозднился? – спросил Тимоген.
- Да, батенька, заставил нас поволноваться, - Ильич разгладил двумя пальцами усы и бороду.
- С начальником отряда беседовал по поводу своей работы, да ещё меня Хрящ подозвал, послание просит на волю отправить.
- Вот это что ль? – Ленин указал на свёрток кожи.
- Оно самое. Не знаю, что с ним делать.
- Как что? Спрятать, конечно. Это ж тебе, голубчик не бутылка водки.
- Ты наивный, Федя, как ребёнок, - Берия по-дружески похлопал Шальнова по спине. – Я тебя научу конспирации. Так всё же скажи, как ты намерен выбраться наружу и передать послание Хряща?
- Да вы что? Я даже не собираюсь этого делать, потому что выбраться отсюда невозможно!
- Надо попробовать. Только на этой коже мы напишем другой текст, и ты его переправишь по иному адресу. Эту уголовную ерунду надо будет смыть. Дай её сюда, я зачищу место для нового послания, - Лаврентий Павлович взял у Фёдора из рук воровское письмо.
- Ишь, чего захотели? Травки им хочется, водки и курева. Перебьются уголовнички. Мы тут с Ильичом воззвание к главе государства приготовили. Там, кстати, кто сейчас всем заправляет?
- Президент.
- Пусть будет президент. В России никогда и никто не найдёт разницы между царём, секретарём правящей партии и президентом. Единоличное правление в ней всегда останется единственной удобоваримой формой государственной власти.
Берия потёр кусок кожи о каменный пол, потом внимательно разглядел его, прищуриваясь подслеповатыми глазами, и потёр ещё.
- Вот, - с удовлетворением произнёс он, - место для нового послания, куда более важного, готово. Теперь, Борода, сделай кисточку, у тебя это хорошо получается, и дело останется за малым, - чекист бросил взгляд на Фёдора и улыбнулся загадочной улыбкой.
Тимоген вырвал из своей лохматой шевелюры несколько волосков, сложил их вместе и обвязал. У него получилось некое подобие маленькой кисточки.
- Нужна чернильница, - Лаврентий Павлович кивнул греку, указывая на Шальнова. Удар по носу был молниеносным, и Фёдор даже не успел сообразить, что произошло, как окружившие грешники уже уложили его на каменный пол.
- Вы что делаете?! – Шальнов дёрнулся, но его попытался успокоить Ленин.
- Всё хорошо, батенька, нам нужно только немного крови, чтобы написать своё воззвание к правительствам государств. От нескольких капель с тебя не убудет, зато поможешь осуществить благородное дело.
Тем временем Ленин зажал кисточку в руке и склонился над лицом Фёдора, у того из носа вытекала струйка крови. Владимир Ильич окунул в кровь волоски и вывел ими несколько букв на кусочке кожи, расстеленном на каменном полу. Остальные грешники заслонили его своими телами от ненужных глаз.
Кисточка щекотала Шальнова каждый раз, когда пролетарский вождь окунал её в импровизированную чернильницу, и он несколько раз едва ни чихнул, но сдержался. Минут через двадцать послание было написано.
- Вот и всё, дорогой наш товарищ, большая часть дела сделана, осталась мелочь – передать воззвание российскому президенту, а он уж разошлёт его правительствам остальных государств, - Ленин свернул своё послание в трубочку. - Это уже твоя миссия, Федя, она под силу только тебе. Ты у нас живой и вольнонаёмный.
- Вы хотите, чтобы я передал эту шкурку лично президенту?
- Верно мыслишь, любезнейший, верно. Попросишь у начальника отряда выходной и смотаешься в столицу. Пускать в Кремль не будут, потребуют мандат, скажешь – от Ленина посланец.
Шальнов набрал в грудь воздуха, чтобы выложить этим безумцам всё, что он думает о них самих и об их затее, но Берия его перебил. Он положил дружески руку ему на плечо и шепнул в самое ухо:
- Надо, Федя, сделать дело, надо. Понимаю, что трудно, однако, задание почётное. И сигарету нашу ты курил, мы же тебя угощали от чистого сердца. Захочешь выпить, и водочки предложим. Мы - друзья, и тебе нет резона с нами ссориться. Так что прячь послание побыстрее на всякий случай. Тебе помочь или ты сам?
К следующей смене полностью кованая тележка уже ждала истопника у дверей дровяного склада котельной, она вселяла надежду, что до конца рабочего дня ему удастся проработать со спрятанным воззванием к правительствам. На завтраке Шальнов сказал о нём Василию и надеялся избавиться от кожаного рулончика, но чёрт объяснил, что столовая не место для его передачи. Начальник отряда заявил, что ждёт Фёдора после работы у себя в кабинете. Проклятое воззвание ужасно мешало передвигаться, и даже тележка, на которую то и дело с любопытством смотрели черти, не повысила в эту смену производительности труда. Избавиться ж от свитка где-нибудь в дальнем углу склада, что был облюбован для справления нужды, Шальнов не решился. Поэтому до конца смены ему пришлось толкать свою тележку, передвигаясь утиной походкой. И только после обеда уже в кабинете Василия удалось вздохнуть с облегчением. Чёрт сел за свой рабочий стол из камня, по-деловому развернул послание и углубился в чтение.
– Так, - протянул он, - разграбление недр в угоду индустриализации… наращивание вооружений… экспансия… империализм… эксплуатация… религиозные конфликты… бесценность человеческой жизни… равенство… братство… Чушь! - высказал своё мнение о написанном Василий. – Риторика, но отправить можно.
- А как же письмо Хряща? Меня ж блатные прибьют.
- Не боись. Этой публикой займётся Мерк. Достанет тебе официальную справку, что на месте той малины, куда ты должен заявиться, давно стоит школа или детский сад. Так что у тебя будет оправдание тому, что вернулся пустым.
- А с Лениным как быть? Они там все считают, что у меня есть возможность добраться до самого президента.
- И это оперативники тебе устроят. Даже входящий номер на документ из его секретариата тебе дадут. На твоём месте один американец до тебя спал, он сейчас в штрафном изоляторе, так тот тоже письмо своему американскому президенту отправлял. Думал, что нелегально, но опять же через Мерка. Тот текст там только немножко подкорректировал из оперативных соображений, и всё. Ты что-нибудь слышал в СМИ о послании? Ничего не изменилось. Живые не верят, что мёртвые шлют свои обращения к ним, считают это розыгрышем, к тому же глупым. Я, конечно, как чёрт с неплохим интеллектом, допускаю, что в нашем учреждении идёт переосмысление грешниками прожитой жизни, но живые-то не хотят задумываться о смерти. В этом преимущества сил зла, которым я верно служу. Если б каждый наш клиент мог посылать отсюда послания на волю, и им бы ещё верили, жизнь бы в корне изменилась. Но нам это ни к чему. Отсюда и режим. Что б ни случилось на поверхности Земли, нас это не затронет, пусть даже хоть всё человечество вымрет. Мы без работы не останемся.
Шальнов хмыкнул.
- А если люди разнесут Землю на кусочки, что вы, черти, тогда будете делать?
Василий от души расхохотался.
- О том, чтобы этого не произошло позаботится управление по спецоперациям, о котором я тебе уже говорил. Мы же, служители преисподней, не враги самим себе, чего не скажешь о людях. Кстати, Федя, как тебе тележка? По-моему, она получилась даже лучше, чем ты её нарисовал. В нашей конторе искусные кузнецы. Хозяин одобрил твоё предложение и приказал изготовить такие тележки для всех бригад. Он сказал, что ты башковитый, коль до такого додумался. Всё, что делается во благо нашему учреждению, поощряется, знай это. Ты, Федя, тоже удостоился поощрения. С завтрашнего дня ты оставляешь котельную и идёшь на помощь Доре. С тележкой бригада справится и без тебя. В отряде не говори, что переходишь на конторскую работу, пусть думают, что у тебя выходной, и ты займёшься переправкой послания. Понял?
- Чего тут непонятного? Я рад.
- Как Нерон, не откровенничал?
- Нет, всё помалкивает.
- Значит, есть, что скрывать, - Василий сделал паузу, думая о своём, потом будто бы проснулся. – Давай, Федя, отправляйся в отряд. Свиток останется у меня. Скажешь грешникам, что припрятал его. Отдохни хорошенько, чтобы окунуться в документы со свежей головой. Иди.
Когда Фёдор пришёл в отряд, грешники толпилась в очереди на приём к лекарям. Соседей ещё не было на шконках, и он с облегчением вздохнул, так как ему жуть как не хотелось участвовать в разговорах. Шальнов вытянулся с удовольствием на каменном полу и закрыл глаза. Но уснуть не пришлось, потому что почти в самое ухо ему гаркнул Тимоген:
- Как дела, Федр?
- Нормально, - ответил тот сквозь дрёму – Завтра у меня выходной, договорился с начальником отряда.
- Хватит дрыхнуть! Сегодня опять выразим протест режиму. Лаврик сбегает к своему жрецу.
- К какому ещё жрецу? – поинтересовался Фёдор. Грек перебил весь его сон.
- Есть тут один, забыл имя, он служитель культа. Доносил на своих по молодости, когда Лаврик был ещё жив. Он читал его ксивы. Там наверху этого жреца даже святым по ошибке сейчас считают, хотя он был большим любителем выпивки и доносчиком, за что сюда и угодил. Лаврик теперь его трясёт, как грушу, грозится в Священный Синод телегу переправить.
- И что же, этот самый священник с собой сюда водку прихватил? – Шальнов сел на своей шконке и обхватил руками колени.
- Шутишь? Кто ему позволит?
- Тогда откуда она у него?
- На ладан с чертями меняет.
- Ладан? – Фёдор был искренне удивлён.
- Он самый. Черти его тайком курят и дуреют, получая удовольствие. Разок-другой курнут, и уже без этого не могут. У нас тут говорят: «подсел на ладан».
- Да ты что?! Я всегда считал, что черти ладана боятся.
- Оно так, пока не попробуют. У них тут такое курение большой провинностью считается, но некоторые из них всё равно идут на это, и Лаврика знакомый пользуется их слабостью.
- Ну, хорошо, - согласился Шальнов, - а ладан-то где взять в аду?
- Канал открыл жрец, додумался, голова. Ему один старец – большой духовный начальник, ладан шлёт, чтобы чертей здесь, в Тартаре, всех извести. Наш дружок старцу приснился и напугал его преисподней за грехи. Мол, скоро встретимся, и тебе не отвертеться от котла никакими молитвами. Один выход – извести чертей ладаном. Проверни в земле дыру, говорит, и кидай в неё ладан, а я тут буду его палить.
Услышанное от грека показалось Фёдору бредом.
- Верится с трудом, - почесал он затылок. – Но даже, если это так, то как священник, тот, что живой, узнал, в каком месте нужно бурить землю?
- Понятия не имею, - честно признался Тимоген, - у Лаврика нужно спросить. Не задумывался я об этом. По мне главное, чтобы было чем воевать с режимом.
В это время подошли Ленин с Кальтенбрунером.
- Ну, как насчёт выходного, любезнейший? - спросил Ильич. – Разговаривал с начальником отряда?
- Договорился, завтра не выхожу на смену.
- Вот и славно, друг мой! Только запомни, Фёдор, что если пускать к главе государства не будут, скажи - от меня.
- Не поверят мне. Они ж там все думают, что вы в мавзолее лежите.
Владимир Ильич от души рассмеялся.
- Эх, святая простота! В мавзолее тело безжизненное лежит, а здесь, перед тобой, я сам, моя душа, моё «я» материализованное.
- А как в Москву-то попадёшь? – поинтересовался бывший эсэсовец.
- Обещали доставить, - нашёлся Шальнов. - Я же их сотрудник теперь, и проезд в оба конца у меня бесплатный.
- Во как! – покачал головой Кальтенбрунер. – Может, в таком случае ты, Федя, и в Берлин за одно смотаешься? Я бы тоже своим землякам что-нибудь чиркнул.
- Не загружай Федю, Эдик! – запротестовал Ленин. – Берлин подождёт. Президент России ознакомит глав всех государств с нашим посланием. В Германии о твоей посмертной судьбе всё равно узнают и в других государствах тоже, где фашистская идеология возрождается. Можешь и фюрера своего вспомнить, и бассейн. Отошлёшь весточку, только не сейчас. Лаврентий, - обратился Ленин к только что вернувшемуся с процедур Берии, - завтра наше общее воззвание увидит свет! Фёдор в Москву отбывает!
- Дело! – потёр ладони нарком. – Ещё бы узнал, как там органы госбезопасности работают? Как страну берегут?
В ответ Фёдор хмыкнул.
- Думаю, что не на страну ваши органы работают, а на богатеев, ограбивших её и захвативших власть. От умных мужиков я это слышал. В провинции безработица, люди еле концы сводят, а миллиардеры жируют, менты продажные беспредельничают, обберут в тёмном переулке, что те бандиты.
- Эх! – вырвалось у Берии. – Нет там, наверху, честного и сильного человека! Меня б туда, я б им всем там устроил баню! Соединили б мне каналом Тихий океан с Атлантическим! Я б и сраным американцам показал, где раки зимуют!
- А я б Македонию возродил! – выкрикнул Тимоген. – Прошёлся бы с мечом до Индии в память об Александре, покрошил бы варваров в капусту!
- Утухни, Тимоха, - ухмыльнулся Кальтенбрунер, - с мечом мир он собрался завоёвывать, не смеши нас грешных. Все мы тут мечтали о мировом господстве и жизни положили во имя этой цели. А результат? С Македонским всё ясно. Он помер, и его владения рухнули. Только на нём всё и держалось, выходит. Хоть нет числа жизням, которые он загубил, ему удалось остаться в памяти людей великим. Кто павших от него вспоминает? Считается, что он нёс отсталым народам цивилизацию. А народам тем нужна была чуждая им цивилизация? Захватчиками восхищаются те, кто от них не пострадал. Но люди не боги, и Высший Суд оценивает деятельность человека по-иному. Поэтому парится, как и мы, твой Александр в каком-нибудь другом отряде и будет это делать вечно. А ты, Неро, что скажешь? – обратился бывший эсэсовец к согнувшемуся над своей шконкой бывшему императору Рима. – Где твоя империя?
- А мне почём знать? Я давно не был на родине, - римлянин, кряхтя, стал усаживаться поудобнее.
- Я тебе подскажу: одна Италия от неё и осталась, одна единственная провинция. А в Македонии от границы до границы брошенный рукой камень долетит. Мой тысячелетний Рейх тоже бесславно кончил. А коммунисты?
- Ты куда клонишь, Эдик?! Ты на что замахиваешься?!
- Вы тоже, коммунисты, с мировым господством силёнок не рассчитали, в себе не смогли разобраться, и приговор вам один со мной.
- Пардон, обергруппенфюрер! Вы, фашисты, в вонючем бассейне плаваете, кислоты вас пожирают, а мы на огне муки принимаем, это почётно! – Лаврентий Павлович попытался встать от возмущения, но Ленин его придержал.
- Оставь его, Лаврентий, что он читал кроме «Майн Кампф»? Откуда в его голове взяться диалектике?
- Хватит вам спорить, мужики! – не выдержал Фёдор. – Как дети малые, ей богу. По мне так люди должны просто жить в мире, уважать друг друга, не взирая на веру, обычаи и эти, как их? ну, политические разногласия что ли. Должны не вмешиваться в дела соседей, если их не просят, и ещё должны растить детей. Тогда сюда не будут идти переполненные этапы. На мой взгляд, вы все хороши, хотя обвиняете друг друга, но только не себя. Нерон пока молчит. Во время нашего знакомства вы мне тут заявили, что он самый из вас отпетый преступник. Хотелось бы знать почему?
- Историю нужно было изучать, любезнейший – Ленин бросил на Фёдора презрительный взгляд. – Неро, да будет тебе известно, приказал убить родную мать, собственную жену и сына. Советников и прочих недовольных им я не считаю.
- Выходит, по-вашему, Ильич, убить своих родных – преступление, а загубить миллионы чужих жизней, а это жизни чьих-то матерей, отцов, жён, мужей и детей – это, ну, что ли, как бы сказать, в порядке вещей?
- Вот, что значит быть политически неподкованным! - Ленин обвёл взглядом остальных, ища поддержки. – Не нужно равнять политику с семейными разборками. Политика, а тем более геополитика измеряется миллионами мозгов, квадратными километрами сфер влияния и тоннами природных ресурсов, жизнь индивидуума здесь не в счёт! Когда задействованы мировые процессы, человеческая душа ломаного гроша не стоит.
- Но для самого этого, как вы его назвали, индивидуума, вроде, его собственная жизнь дороже всего, дороже каких-то там процессов! - Шальнов завёлся и не мог угомониться. - Ему Бог дал жизнь, и он хочет прожить её счастливо!
- Мелко - буржуазно мыслишь, товарищ Фёдор, сказывается твоя необразованность! – Ленин погрозил оппоненту пальцем.
- Ладно, хватит кудахтать! – возмутился Тимоген. – Уши уже горят от ваших грамотных речей.
- Нет, а почему меня извергом обозвали? – подал голос Нерон. – Я, может быть, в своей семье тоже действовал из политических соображений! Что вы знаете о происках моей матушки Агриппины? Может, вам известны козни супруги моей, возмечтавшей из собственного властолюбия убрать меня - законного императора, и посадить на трон моего малолетнего сына Клавдия Британника?
- Заткнись, Неро! – толкнул императора в бок Тимоген. – Предлагаю не ссориться, а наоборот совместно нанести удар по существующему здесь и сейчас режиму. Лаврик сгоняет за оружием, и мы ка-ак дадим по этим чёртовым порядкам! – грек стукнул кулаком по ладони.
Грешники затихли и немного успокоились, успокоился и Фёдор, который хоть и не был шибко грамотным, но тем ни менее со многими высказываниями окружавших его бывших власть имущих не соглашался. Более того, некоторые их утверждения его просто возмутили. Возможно, сказывался пробел в образовании. Предложение Тимогена как нельзя кстати прекратило дебаты и дало возможность нетренированному шальновскому мозгу передохнуть.
- Давай, Лаврентий, иди к своему наркодельцу, - Ильич сделал жест рукой. – При жизни этот тип опиумом для народа торговал, а здесь ладаном для чертей промышляет. Вот публика!
Берия медленно поднялся со шконки и направился в дальний угол отряда, маневрируя между материализованными сущностями грешников. Возвратился он, переваливаясь с ноги на ногу, с непринуждённым видом, показывая безразличие ко всему и свою непричастность к группе борцов с существующим режимом. Однако, как и в прошлый раз, вскоре появилась из тайника на теле бывшего чекиста, про который теперь знал Шальнов, бутылка «Столичной», кремень и сигарета. Фёдора по-прежнему не тянуло на выпивку, а сигаретой пару раз он пыхнул с удовольствием.
После бурного спора, граничащего со ссорой, протест режиму выражался вяло, и чтобы как-то оживить компанию, Тимоген спросил у Берии:
- Скажи, Лаврик, как твоему жрецу, тому, что наверху, удалось пробить к нам сюда дырку? Федр спрашивает, а я ответить не могу.
Сталинский нарком бросил на грека гневный взгляд.
- А откуда Феде вообще известно про попа?
- А что таиться-то? Федр свой парень, вместе с нами в борьбе участвует, и послание ваше наверх согласился отправить. Мы тут все, как в фаланге, рука об руку идём.
- Да, Лаврентий, я тоже не склонен таиться от нашего единомышленника, мы – боевая группа, я бы так сказал, - Владимир Ильич положил обе руки себе на грудь, выставив вперёд большие пальцы. Он опять забыл, что на нём нет брюк с подтяжками. Берия пригладил узкие усики под носом и прищурился.
- Я никогда и никому не верил при жизни, а уж после смерти не собираюсь этого делать тем более. О Шальнове мне совсем ничего не известно, кроме того, что он алкоголик. Опять же с его слов. Хотя, хочу заметить, нас в нашей борьбе он поддерживает только куревом.
- Меня ж заколдовала маленькая чертовка, Лили её зовут, я вам говорил, – попытался оправдаться Фёдор.
- И нет тут ничего страшного, - заступился за него Тимоген. – Я уже предлагал часть его вклада в борьбу взять на себя.
-На самом деле, Лаврентий, хватит перестраховываться. Столько шума из-за какого-то святоши, - Ленин почесал лысину.
- Святоши, Ильич, с тобой в колхозе яблоки собирали, здесь другой контингент. Правда, себя я считаю жертвой судебной ошибки и уже отправил жалобу. Ответа вот только не получил.
- И не жди, - хмыкнул Кальтенбрунер. - Сотрудники силовых ведомств не попадают в рай из-за специфики работы. Знаю наверняка.
- Посмотрим, - буркнул Берия.
- Так что с дырой? Мне не понятно, - задав вопрос, Тимоген попытался докурить микроскопический окурок.
Лаврентий Павлович нахмурился и погрозил Шальнову кулаком.
- Смотри, Фёдор, могила! – он оглянулся по сторонам. - Над нами знаешь что?
- Болота, - ответил тот.
- Хрен там болота. Речка, а на ней остров. Речка называется Медведка. На острове живёт какой-то православный праведник. Вроде, Карпом зовут.
- Ну и?
- Что ну и, ну и? Ребята помнят, как-то комиссия Высшего Суда к нам наведывалась. Ходили тут, всё проверяли, в котлы заглядывали, да размер шконок вымеряли.
- Было дело, - констатировал Владимир Ильич.
- Так вот нашему попу удалось подслушать разговор двух архангелов из проверяющих. Один сказал другому о праведнике, что, если б тот знал, над каким местом живёт, усерднее бы молился. Прямо над нами, говорит, его нужник находится. Прокопал бы яму поглубже, каждый день бы послания в преисподнюю слал. Шутником, видать, был архангел. Так вот, имя Карпа на слуху у священников, и место жительства его известно. Сечёте? Оставалось дело за малым: подтянуть на остров бурильную машину, убедить праведника и проделать дыру в земле в районе его туалета. Бур прошёл через потолок прямиком над шконкой батюшки во время нашей смены. Дневной шнырь Иоанн был тому свидетелем. Первую партию ладана он закурковал, но курок нашли опера, и товар пропал. Вторая партия попала после нашей смены точно по адресу. Поп сразу предложил ладан одному из конвоиров за водку и курево. Чёрт клюнул. Наладилась связь. Иоанна пришлось брать в долю, ведь следующая посылка могла упасть опять во время смены. Ладан сверху каждый раз падает качественный, соответственно и водочка за него идёт хорошая. Мне перепадает от попа по старой нашей дружбе не ахти как много, но на борьбу хватает. Думаю, канал просуществует, пока жив поп, что наверху. Дальше видно будет.
- Поживём, точнее, помучаемся – увидим, - согласился Ленин. – Методы борьбы могут быть самыми разнообразными.
- Я, если что, Клаву где-нибудь изловчусь и завалю. Сдаст чертовка или опера заметут – считайте героем! – постучал себя по груди Тимоген.
- А я на себя Люсьену возьму! – Лаврентий Павлович сжал кулаки на обеих руках. – Всё-таки, даже после смерти в аду есть место для подвига!
- Не беспокойтесь, друзья, дела всем хватит в нашей священной борьбе! – Ленин обвёл горящим взглядом единомышленников.
На завтраке перед следующей сменой Василий известил чертей из бригады Фёдора, что тот переведён Хозяином на работу с документацией. На их попытку возмутиться ответил, что с тележкой процесс доставки дров к котлам значительно облегчается, и меньшим числом они в состоянии будут сделать больший объём работы.
Чёрт осушил большую чашу вина за новое назначение Шальнова, но тот сам от выпивки отказался, мотивируя это продолжающимся действием колдовских чар.
Дора хмыкнула и как-то странно повела рогами, когда её начальник там же, в столовой, сообщил о том, что Фёдор будет помогать ей в работе с документами.
- Я что же, не справляюсь, по-вашему? – обиделась чертовка. - На кой ангел нужен мне в помощники этот ни живой, ни мёртвый?
- Успокойся, детка! – Василий цокнул копытом. – Во-первых, Федя живой, во-вторых, Высший Суд приговора ему ещё не выносил, а, в-третьих, что самое главное, Хозяин его похвалил и поощрил новым назначением за рацпредложение.
- За какое такое бацпредложение? – Дора сморщила свой очаровательный смуглый в синеву носик.
- Не бац, а рац – рационализаторское, значит. С его помощью мы поднимем производительность труда в котельной. А с учётом того, что этапы с грешниками идут один за другим, и наш отряд вместе с остальными переполняется, предложение Фёдора, как нельзя кстати. Тебе когда Хозяин выносил благодарность?
Чертовка промолчала.
- Вот именно, что ни разу. Меня он хвалил как-то, только это было давно. «Все мы тут просто исполняем свои обязанности, - подчеркнул Сатана, когда я был у него намедни, - а в современной обстановке, в век технического прогресса, этого мало. Никто из штата учреждения не хочет напрячь мозги, чтобы предложить что-нибудь новенькое. Всё у нас здесь, - сказал он, - как и тыщу лет назад, как и две, и три. Фёдор, так сказать, первая ласточка, подвижник нового движения – рационализаторского». Вот ты, Дора, возьми и предложи Первому что-нибудь дельное.
- Вот ещё! Делать мне нечего! У меня документации горы, и я занята работой, у меня нет времени на выдумывание всяких штучек! – чертовка повела плечами и зашагала с гордым видом к выходу из столовой.
- Не обращай внимания, Фёдя, на дурацкие женские выходки, - Василий дружески обнял Шальнова. – У вас же, людей, говорят про какую-нибудь взбалмошную бабёнку, что в ней бес сидит?
- Говорят.
- Правильно. А Дора и есть этот самый бес, только женского пола, что значительно хуже. Но я думаю, вы с ней сработаетесь.
Когда Василий завёл Фёдора в комнату секретаря, Дора уже обложила свой каменный стол стопками кожаных листков и делала какие-то записи гусиным пером.
- Это что, на новый этап личные дела пришли? – чёрт взял верхний из пачки лист.
- Да, тут их пара дюжин плюс с архива подогнали дела тех, кому отказ на прошение о помиловании пришёл. Теперь их нужно вшить.
- Вот Федя и начнёт с этого, - Василий ощерился. – Расскажи ему всё и покажи, а я своими делами займусь, - начальник отряда прошёл в свой кабинет и уже оттуда крикнул:
- Кстати, снабженцы кожу и кровь не присылали? А то я на них стукнул Хозяину.
- Притащили пятьдесят листов, а в моей заявке было пятьсот, и крови всего пол кувшинчика, а я ведро просила. Тут писанины по горло, а они жмут, ангелы, как своё!
- Ладно, успокойся, в снабжении служба тоже не сахар, - Василий замолчал. Из его кабинета донёсся шорох документов.
- Ну, ты чего, так и будешь тут стоять без дела? – Дора метнула на Фёдора жгучий взгляд.
- А что мне делать? – Шальнов развёл руками.
- Стол у нас один, на нём работаю я, поэтому твоё место будет вот здесь на полу, рядом со мной. Писать и читать умеешь?
- Только по-русски.
- Язык не имеет значения, главное, что ты грамотен. У нас же не простая канцелярия, а дьявольская, и мы работаем не в какой-нибудь вонючей конторе, а в учреждении исполнения наказания Высшего Суда. Национальность, язык, прижизненное вероисповедание в наших стенах не имеют никакого значения. Ты, думаю, уже успел это заметить. Так изначально было установлено Создателем.
- То-то я смотрю, что и немца понимаю, и грека, и этого, как его, Нерона, - тех, что рядом со мной спят.
- Здесь общение упрощено, а вот наверху имеются проблемы. Там нас, чертей, понимают только пьяные. Василий рассказывал, что и с тобой познакомился, когда ты хорошеньким был. А был бы трезвым, не разобрал бы нашу речь. Но взаимонепонимание нам, уверена, больше не грозит, - Дора злорадно хмыкнула. - Я с тобой для того об этом разговор веду, что б ты понял, что тебе предстоит работать с текстами. Возьмёшь сейчас личные дела грешников и будешь в них вшивать отказы на прошения этих недоумков о помиловании. Вот тебе иголка, вот жила, вот дело, а вот отказ. Берёшь и пришиваешь документ к последней странице. Да смотри, шей крепко, дела у нас хранятся вечно.
Фёдор получил из рук чертовки документы и принялся за работу. Он был холостяком со стажем, поэтому предложение взяться за иголку с ниткой его не застало врасплох. Когда Шальнов закончил подшивать первый отказ, Дора оценила его работу. Она ничего не сказала, только кивнула головой и передала ему другое дело. Краем глаза Фёдору удалось быстро пробежать строчки судебного документа. Он был написан на куске высушенной кожи не кровью, а какими-то розоватыми чернилами. Даже показалось, что от него исходит приятный запах, похожий на цветочный. В документе говорилось, что прошение о помиловании, отправленное грешником таким-то, небесной канцелярией получено и передано на рассмотрение в Высший Суд, который приговор оставил в силе. Далее следовала подпись и имя секретаря – какого-то ангела. Документ был подшит Фёдором к делу, как и первый.
Чертовка, молча, поскрипывала пером, и только время от времени передавала своему помощнику новые дела. Заводить разговор с Дорой Фёдор не осмеливался, поэтому сосредоточенно орудовал иголкой и ниткой. В роли последней выступала высушенная тонкая жила какого-то животного. Шальнов не хотел даже думать, что жила могла принадлежать человеку. Пару раз из своего кабинета выглядывал Василий и интересовался, как идут дела у его подчинённых. Получив от своего секретаря скупой положительный ответ, удовлетворённо хмыкал и исчезал у себя. Через какое-то время он заявил, что отправляется проверять участки, и вышел. Человек и чертовка продолжили работать. По истечении часа, а то и двух Дора, не отрываясь от писанины, обратилась к Фёдору:
- Сейчас ты подшиваешь последний отказ, закончишь – впереди другая работа.
- А я уже закончил.
Секретарша оторвалась от текста, и гусиное перо с красным кончиком зависло над документом. Её тонкие брови поднялись, наморщив лоб.
- А ты мужик ничего, шустрый. Алкаши все такие?
Шальнов засмущался, как школьник, и отвёл взгляд от зелёных глаз Доры.
- Не знаю, вам видней, - пробурчал он. – Вон их тут сколько у вас.
- Здесь не только алкаголики, здесь и учёные есть с мировыми именами, и писатели. Толку то? У всех у них приговор к мукам. Нам их грамотность ни к чему. Ты – другое дело. Обучен грамоте, говоришь, проверю. Работу с подшиванием отказов мы завершили, теперь у нас будет другое занятие. Нужно будет перелистать каждый том и проверить, сколько там лежит ответов из Высшего Суда. Если три есть вместе с тем, что ты подшил, ставишь на корке штамп, этот вот. Он будет говорить о том, что грешник не имеет больше права писать прошения, хотя их пишу я за этих недоносков. Каждый наш клиент обращается, если имеет желание, устно к начальнику отряда, а тот даёт распоряжение мне. Так заведено. Только три отказа - Бог любит троицу. Понятно?
Шальнов кивнул.
- Бери со стола по порядку дела, начиная с этой стопки, и перелистывай их все. Смотри, не ошибись. Надеюсь, до трёх считать умеешь.
Первое дело было заведено на какого-то араба с длинным именем. В нём перечислялись его серьёзные прегрешения. Среди них Фёдор вычитал такие, как грабёж на улице в юном возрасте, а в более зрелом – глумление в Иерусалиме над какой-то еврейской святыней, участие в террористических актах, когда этот самый человек уже стал членом религиозной экстремистской организации, и самое страшное его преступление – когда он взорвал себя, как шахид, на базарной площади одного из городов на Ближнем Востоке при большом стечении народа. В своих прошениях в Высший Суд араб выражал удивление, что Бог, которому он служил по убеждениям, убивая неверных, приговорил его к вечным мукам, и просил пересмотреть дело. Террорист получил третий отказ, и надеяться ему больше было не на что. Фёдор поставил на нём штамп в форме стилизованного кукиша.
Следующим оказалось дело российского геолога, почти земляка самого Фёдора. Этот человек с фамилией Бражник разъезжал с экспедициями по глубинке, скупал по дешёвке в деревнях у бедных крестьян иконы, потом продавал их и строил на этом свой бизнес. Он так же обвинялся в том, что бросил и оставил без средств к существованию несколько женщин, имевших от него детей. Смерть этот человек принял в автомобильной катастрофе. Возвращаясь пьяным домой от очередной любовницы на личном транспорте, он уснул за рулём и на большой скорости врезался в автобусную остановку, на которой стояли люди с детьми. Почти все они погибли. В деле лежали копия заключения ГАИ о дорожно – транспортном происшествии и копия акта судебно-медицинской экспертизы о вскрытии трупа. Среди документов у этого грешника было подшито только два отказа, и он имел право ещё на одно прошение о помиловании. Право-правом, но Фёдор сам понимал, что никакой суд – ни земной, ни небесный не оправдает этого самого Бражника.
К концу рабочего дня, запланированную Дорой работу, они вместе успешно завершили, и Фёдор даже удостоился сухой похвалы чертовки.
- Завтра придёт новый этап, и опять, наверное, нам подбросят отказные. Здесь тебе не в котельной дрова таскать, здесь работа интеллектуальная, сил отнимает больше.
Шальнов кивнул, хотя сам так не считал.
С Василием и с Дорой они встретились на обеде за каменным столом. Не спрашивая разрешения Фёдора, черти разлили между собой его чашу вина и выпили за Хозяина и за его прозорливость. Начальник отряда спросил у своего секретаря, как показал себя в работе новенький, на что получил ответ, что из того будет толк. Лицо чёрта выразило удовлетворение.
Мясное блюдо под соусом было великолепным на вкус, и Фёдор поинтересовался из чего оно приготовлено.
- Из кротов, конечно, - удивился вопросу Василий. - Здесь в меню только кроты. В зависимости от конкретного блюда к ним добавляют насекомых, что живут в земле, а так же коренья и муравьёв для остроты. Ты даже представить себе не можешь, друг мой, сколько изысканных кушаний из всего этого можно приготовить. Луиза у меня тоже мастерица в кулинарном деле, ты, Федя, успел уже заметить.
В конце трапезы Василий приподнялся с камня и достал из-под себя две бумажки, которые передал Шальнову.
- Это тебе от Мерка справка из Саратовского отдела архитектуры о том, что по улице Южной на месте когда-то стоявшего дома под номером двадцать пять расположен детский сад. Обойдутся блатные без грева. Я бы, конечно, шмон там у них провёл, но Мерк считает, что этого делать не следует. От Хряща ему больше пользы, чем вреда. Этот тип присматривает за порядком в отряде, не допускает откровенного беспредела – у нас ведь, сам понимаешь, публика разная, - ну, и держит оперов в курсе всяких там событий. Это между нами, конечно. А вот тебе ксерокопия воззвания твоих соседей - Ульянова – Ленина, Берии и прочих. На документе стоит штамп, заметь, президентской канцелярии. Это не шухры – мухры, всё подлинное.
- Из самого Кремля?! – Фёдор был поражён.
- А то! У нас кругом связи есть, хоть в Капитолии, хоть в Пентагоне. Надо будет, любой документ возьмём в Евросоюзе, а то и в НАТО. Ты давай, Федя, иди в отряд и сбрось по-тихому бумажки козлам, что тебя нагрузили. Посоветуй сжечь их незаметно.
- А если станут спрашивать, как я до Саратова, да до Москвы добирался, что отвечать?
- Скажешь, что в сверхскоростной подземке, они всё равно не проверят. Ври, что хочешь.
Фёдор почесал за ухом и хмыкнул.
- А коль бы взаправду довелось там оказаться, или, например, в Америке, тогда что?
Василий улыбнулся, оскалив свои острые зубы.
- С этим у нас просто. Весь мир под контролем. Откроешь нужную дверь и зайдёшь в неё здесь, а выйдешь на другом конце подземелья, под тем местом, куда задумал попасть. Наше учреждение огромно, иначе как из отряда в отряд перемещаться? Ты теперь, Федя, наш сотрудник, и я тебя просвещаю, как своего. Ну, давай, иди, отряд, чай, уже снялся с мучений. Бумажки спрячь, неудобств они тебе не причинят.
- Я сверну их и зажму в кулаке.
- Как знаешь.
Когда в помещении отряда Шальнов пробирался к своему месту между грешниками, к нему опять подошел уже знакомый тип из блатных.
- Хрящ хочет тебя видеть, пойдём.
Фёдору ничего не оставалось, как только пойти за ним следом. Смотрящий сидел в окружении своих шестёрок и маленькими глотками пил что-то вместе с остальными из глиняной чашки. Он сверлил Фёдора своим помутнённым взглядом.
- Был на хазе у моих корешей? – вопрос прозвучал тоном, который требовал только положительного ответа.
- В Саратове был.
- Грев передали?
- Кто? – Шальнов волновался, но пытался держать себя в руках.
- Что значит кто? Ты чё пургу гонишь, братан? Болта и Могилу видел? – Хрящ закусил тонкую губу. Он поставил на пол чашку и вместо неё взял в руку заточку. Видимо, он своим воровским нутром почувствовал что-то неладное.
- Вот, прочти этот документ, тебе всё станет ясно.
- Они чё, ксиву передали?
- Читай.
Уголовник развернул смятый листок.
- Отдел архитектуры, - произнёс он вслух. – Это что за слюнявка? На кой хрен мне какая-то архитектура?
- Именно в этом отделе я взял справку, что по улице Южной в Саратове под номером двадцать пять уже сорок лет стоит детский сад. Сечёшь?
- Как сорок лет? – не понял Хрящ.
- А вот так. Ты когда последний раз был у своих друзей?
- В пятьдесят седьмом. Там ещё дворик с качелями, мы по пьянке на них катались.
Фёдор присвистнул.
- Это было полвека назад, за это время много воды утекло. Сейчас там, над нами, двадцать первый век, да будет тебе известно. И дружки твои, поди, глубокие старцы, если ещё живы, хотя вряд ли. Их теперь в аду искать надо. Тоже парятся в котлах в каком-нибудь из отрядов.
- А зачем они мне здесь, что от них проку? Другое дело на воле.
- Хозяин – барин, - Шальнову надоело переминаться с ноги на ногу. – Так я пошёл.
- А в руке чего держишь? – Хрящ заметил, что из руки Фёдора торчит клочок белой бумаги.
- Что надо, то и держу.
- Дай сюда! – уголовник протянул руку.
- Перебьёшься, - этот тип начинал действовать Фёдору на нервы своей наглостью.
- Че – го? Ты чё вякнул, урод? Я ж тебя сейчас попишу! – уголовник угрожающе подкинул на ладони заточку.
- Что-то мертвечиной запахло, вам не кажется? – обратился Шальнов к дружкам Хряща. Те молчали и ждали, что будет. – Не смей грозить мне, живому, дохляк! – процедил он сквозь зубы и принял угрожающую стойку, чему сам удивился. – Я не барышня кисейная, чтобы покойников бояться! Иди ко мне, я тебе глаз на жопу натяну и точилку твою карандашную не побоюсь!
Фёдор сделал шаг к Хрящу, выставив вперёд кулаки. Он не блефовал в эти минуты, в нём на самом деле пробудился глубоко скрытый и ему самому не ведомый инстинкт бойца.
- Мне сейчас придётся так изуродовать твоё трухлявое «я», что никакой лазарет тебе не поможет! По частям будешь в разных котлах вариться! А вы чего на меня уставились? – крикнул он дружкам Хряща. – Пошли вон, а то я и из вас конструктор сделаю!
Привлечённые шумом, вокруг собрались грешники.
- Встань, мать твою, фраер колхозный, я буду твою гнилую сущность разбирать на части!
Хрящ заелозил на шконке.
- Ладно, братан, ты чего, в натуре, разошёлся? Я ж пошутил, вон и пацаны подтвердят.
- Больше не советую шутить со мной, козёл, я этого не люблю! – Фёдор всё больше и больше раззадоривался.
Сотни глаз грешников после этих слов стали смотреть с особым любопытством на участников инцидента, ожидая, как прореагирует на страшное оскорбление смотрящий. Хрящ вскочил и попытался броситься на своего обидчика, но получил от него удар в лоб, от чего голова уголовника рассыпалась, как гриб от пинка человека. Говоря о трухлявом «я» своего противника в переносном смысле, Фёдор никак не ожидал, что в действительности это самое «я» таким и окажется. Обезглавленное тело закрутилось на месте, выставив вперёд руку с заточкой. Удар по запястью тоже нельзя было назвать сокрушительным, однако ладонь с зажатым в ней ножиком легко отделилась от остального тела и упала на пол. Собравшиеся грешники дружно охнули и отшатнулись. Шальнов повернулся к типу, который привёл его к Хрящу.
- Может, ты хочешь заступиться за своего дружка или пахана, как там у вас?
- А чё я? – уголовник резко дёрнулся назад. – Хрящ не смог отмазаться, - это его проблема. Я парюсь сам по себе.
Фёдор понял только сейчас, что его окружают не физические тела, выглядевшие на вид, как живые, а материализованные сущности, о которых что-то пытался ему втолковать Ленин. Грешники не зря здесь оказались, и у многих из них эти самые сущности, видимо, трухлявыми были на самом деле. Такое положение вещей давало неоспоримые преимущества, и Шальнов среди толпы почувствовал себя спокойнее.
- Так будет с каждым, кто станет борзеть, то есть неуважительно относиться к остальным грешникам, а тем более учинять беспредел. Вы здесь все друзья по несчастью, и вместо того, чтобы давать волю тёмным сторонам своего «я», старайтесь развивать светлые. Я считаю, что в аду можно и нужно пытаться сделать свою, ну, как бы это сказать? - суть что ли, другой. Я вот тоже бухал по-чёрному там, наверху, по помойкам лазал, только что бомжом не был. Торчу тут среди вас и думаю, на кой хрен мне это было нужно? Тут у вас мне жуть как не нравится, и, если б был у меня выбор, пошёл бы на работу на завод или куда ещё. Наверху мне тоже было не сладко. Не ценил я жизнь и смерти не боялся. Но сейчас вижу, что всё нужно делать наоборот, только теперь, наверное, уже не придётся, здесь предстоит концы отдать. Но знаю сейчас твёрдо, что когда это со мной случится, после смерти обязательно попытаюсь изменить своё «я» в лучшую сторону. Пускай не для Высшего Суда, пусть только для себя самого. Вот такие дела, господа грешники, я просто поделился с вами тем, что меня мучает. Подумайте хорошенько над моими словами, можем, это, как его? - и муки станут легче. Мне, конечно, жаль, что с Хрящом так вышло, но он сам напросился. Как он теперь будет принимать муки, понятия не имею? Завтра доложу о случившемся администрации – там знают, что делать.
- Мы и без них это знаем, - подал голос один из дружков Хряща. – Сейчас соберём кусочки и отнесём в лечебницу, пока Люсьена с Клавой не ушли. Скажем, что Хрящ подвернул ногу и упал. Они его быстро в порядок приведут. Завтра в котле будет париться, как новенький.
От такого утверждения Фёдору стало спокойней на душе.
- Ну, и чудно, тогда я пошёл, а вы займитесь этим делом. И вот ещё что, - Фёдор шепнул на ухо одному из уголовников: - Сожгите незаметно у факела справку из архитектуры.
- Как скажешь, Федя, базару нет.
Шальнов стал проталкиваться через толпу грешников. Он ловил на себе испуганные взгляды, в которых к испугу подмешивалось уважение.
Когда он пересёк помещение отряда и добрался до своей шконки, его соседи уже были на своих местах и вели какой-то разговор. Прервав беседу, они с интересом стали ждать от Фёдора новостей, но тот молчал. Он был ещё под впечатлением от недавней ссоры с Хрящём и думал о своём. От мыслей его отвлёк вопрос Ленина:
- Ну, так что, батенька, пустили тебя в Кремль?
- А? Что? – Шальнов не сразу понял, чего от него хотят.
- Передал, спрашиваю, наше воззвание?
- Да, конечно, даже на копии штамп поставил. Вот, посмотрите, - он протянул Владимиру Ильичу смятый листок. Тот его развернул и стал разглядывать.
- Действительно штамп президентской администрации стоит, даже входящий номер есть. Видимо, на самом деле моё имя лучше всякого мандата, если Федю пропустили в святая святых.
- А я, если честно, думал, прогонят пинками, а то ещё и арестуют, - Берия выпятил нижнюю губу и свёл брови к переносице. – При мне бы точно плохо кончил за попытку прорваться в Кремль. В лучшем случае лагерем бы отделался. Нужно было иметь такой талант, такие чертовские способности, чтобы прорваться к главе государства, которых нет ни у одного простого смертного. Порядок был, не то, что сейчас. Власть должна быть властью, народ – народом.
- Но факт остаётся фактом, Лаврентий, меня помнят и уважают. Фёдор помог сделать большое дело. Помяните моё слово, теперь мир изменится. Империалисты поймут, что власть должна принадлежать пролетариату, он – гегемон в союзе, конечно, с беднейшими слоями крестьянства. До людей обязательно дойдёт, что труд коллектива на земле, то есть коллективное хозяйство, колхоз сокращённо, эффективней труда частника. Всё изменится к лучшему, чёрт знает, какая будет прекрасная жизнь. Мы её, конечно, не увидим, но новости-то будут приходить со свежими этапами, обязательно будут. Сейчас в России, слышал я, коммунисты упустили из рук власть – это скверно, да ещё без кровопролития. Но реванш не за горами. Наше воззвание к правительствам мира внесёт брожение в сознание народов, и, если буржуи добровольно не отдадут трудящимся власть, трудящиеся сами её заберут и установят диктатуру пролетариата, и чёрт с ней, с буржуазной демократией.
- Верно говоришь, Ильич, верно! – поддержал Ленина Берия. – Нужны будут мощные карательные органы, чтобы выжечь врагов всех до единого. Понадобится мой богатейший опыт, и в следующий раз ты, Фёдор, направишься с посланием от меня к руководителю той, новой госбезопасности. Я напишу свои советы в форме тезисов, а ты из передашь кому следует. Пускай мы с Ильичём находимся здесь, в аду, с твоей помощью каждый из нас ещё на многое способен. Мы ещё на горе всем буржуям мировой пожар раздуем!
Шальнов представил этот пожар, и его передёрнуло.
- Неужели нельзя без пожаров? – спросил он и покосился на Берию.
- Нельзя, никак нельзя! Даже Неро, и тот это понимал, когда взял и спалил Рим, будучи императором. Очищающий огонь просто необходим!
- Да, милейший, - поддакнул Ленин, - в огне сгорит всё дурное, останется только хорошее.
Фёдор задумался над этими словами и не смог с ними не согласиться. Они были особенно справедливы, по его мнению, здесь, в этом мрачном подземелье.
- Что верно, то верно, - подал голос Нерон. – Смотреть на горящий мир – это великое удовольствие, особенно, если осознаёшь, что поджёг его ты. Когда горел Рим, я так был переполнен чувствами, взирая на него с балкона своего дворца, что не удержался, взял арфу и запел.
- Арфа в современном мире – это, конечно, примитив, но марши, зажигающие дух поджигателей, просто необходимы, - выразил своё мнение Кальтенбрунер. – Какие были при мне в Германии марши! Ноги сами чеканили шаг!
- А мы, воины Александра, без всякой музыки сжигали вражеские города. Для нас музыкой был лязг оружия – он нам вспенивал кровь!
- Слушаю я вас, мужики, и мне, простому человеку, становится не по себе, - Фёдор тяжело вздохнул, и на его лицо легла маска печали. – Сколько в вас кровожадности! Откуда она? Порой мне даже кажется, что вы ничуть не лучше чертей, от которых принимаете мучения. Но Бог их создал чертями, а вас он создал людьми. Должна же быть разница.
- Тёмный ты человек, товарищ Фёдор! – Ленин укоризненно погрозил ему пальцем. – Путаешь людские дела с чертовщиной. Нельзя быть, батенька, суеверным. Материалистическое учение живо, потому что оно верно. Хотя сейчас мы здесь бесплотные сущности, но дела наши материальны. Взять хотя бы отправленное тобой воззвание или наши протесты существующему режиму. Кстати, пока ты где-то болтался, мы после лечебницы уже успели его выразить – Лаврентий сгонял к попу. Это тебе не разговоры разговаривать, батенька, это конкретное дело!
В это время к компании подошёл какой-то пожилой грешник.
- Кто здесь из вас Фёдор?
- Ну, я, - ответил Шальнов. – А в чём дело?
- Один хмырь черномазый, мой сосед, выгнал меня со шконки и разлёгся поперёк. Ему, видите ли, тесно. А мне что делать, стоять, что ли до следующей смены? Достался же в соседи цветной!
- А при чём, любезный, наш Федя? Иди, сам разбирайся со своей шконкой. У нас тут важный разговор, а ты мешаешь, - Ленин нахмурился, глядя на мужчину снизу вверх.
- Мне сказали, что Фёдор может помочь, - глаза грешника светились надеждой.
- Вали отсюда, придурок, а то сейчас я тебе накостыляю! – Тимоген начал подниматься со своего места.
- Сядь! – приказал ему Шальнов. – Что вы все за меня берётесь отвечать? Я сам в состоянии это сделать. Тебя как звать, браток? – обратился он к незнакомцу.
- Джек Ланкастер, плантатор из Луизианы. Если б не был я стариком, показал бы этому нигеру, как подобает ему вести себя с белым! Всё же, видимо, мало линчевал я при жизни грязных рабов! Мало! Помоги мне, Фёдор, ты, вроде, как теперь за смотрящего будешь.
Берия хотел что-то возразить просителю, но передумал. Остальные с удивлением посмотрели на Шальнова. А тот, ничего не объясняя своим соседям, поднялся со шконки и сказал:
- Пойдём.
У дальней стены помещения отряда, куда привёл Фёдора Джек Ланкастер, на полу среди лежавших в ряд тел одно искажало геометрически правильную картину спальных мест. Одно иссиня-чёрное тело невероятно больших размеров лежало по диагонали на двух шконках сразу.
- Вот тот самый придурок, что занял моё место, - старик указал на негра пальцем.
Человек на полу покосился на стоявшего над ним Фёдора.
- Тебя как звать, брат? Я Фёдор, - Шальнов обратился к грешнику и улыбнулся.
- Ты мне не брат, белый! Ты такой же ублюдок, как и все остальные. Чёрный навсегда останется чёрным. У нас своя правда, у вас, белых, своя!
- А откуда тебе известна моя правда, брат, мы же с тобой незнакомы? Хотя я представился, а ты нет.
Негр приподнялся с пола и сел, придерживая крепкое тело такими же крепкими руками.
- Ты о Чёрных Пантерах что-нибудь слышал?
- Не только слышал, но и видел когда-то в зоопарке, - Фёдор утвердительно кивнул.
- Издеваешься?!
- С чего ты решил? Я только сказал, что на самом деле видел этих зверюг.
Чернокожий парень скривился в гримасе.
- Мы не звери, мы борцы за права цветных в Штатах! У белых кровь такого же цвета, как и у нас. Я вашей вонючей крови много пролил, когда с парнями из нашей ударной бригады мстил за Мартина Лютера Кинга! Я бы пустил её целые реки, если б не коварство копов, заманивших меня в ловушку, а потом с помощью судьи, тоже белого, посадивших на электрический стул. Ты пришёл заступиться за Джека потому что тебе ближе куклуксклановцы, чем борцы за свои права? Кто ты вообще такой, мать твою?
- Кто я? Пока ещё живой русский мужик, вот кто я.
- Так ты русский, да ещё живой?! Из Советского Союза?
- Почти.
- Это меняет дело! Русские - наши друзья, они помогали нам в борьбе.
Парень поднялся с пола. Он на целую голову оказался выше Шальнова и в плечах в два раза шире. Но объятья его оказались едва ощутимыми.
- Не возьму в толк, мой русский брат, зачем тебе заступаться за расиста? Разве к этому тебя призывала твоя партия и её вождь Леонид Брежнев – величайшего ума человек, не то, что наш продажный президент?
- Послушай, друг, не знаю твоего имени.
- Лео, - вставил чернокожий гигант.
- Так вот, Лео, из всего, что ты мне только что сказал, я ни хрена не понял, кроме того, что ты убивал людей, как и этот Джек, - Фёдор покосился не плантатора.
- Я за дело убивал белых! – повысил голос негр.
- А твой сосед, я уверен, считает до сих пор, что за дело убивал чёрных. У тебя своя правда, как ты сам выразился, а у него своя. Только абсолютно точно, что у Бога она третья, иначе бы кто-нибудь из вас не оказался здесь, в аду.
Этот довод, видимо, пошатнул идеологическую платформу Лео, потому как по его лицу было заметно, что он растерялся. Фёдор не дал ему опомниться и продолжил:
- Вы оба грешники – так решил Высший Суд. Чего вам теперь делить? При жизни вы были врагами, но жизнь закончилась.
- Я с этим Джеком из разных веков. Он, негодяй, чинил свои злодеяния ещё в Гражданскую войну Севера с Югом за сто лет до моей казни. Если б я был таким древним, как он, я бы не позволил ему умереть своей смертью!
Фёдор положил руку на мускулистое плечо гиганта.
- Жизнь есть жизнь, а смерть есть смерть. Вам обоим осталось теперь только это, - он обвёл свободной рукой мрачное каменное подземелье, битком набитое грешниками и тускло освещённое факелами. – Вы будете всегда видеть над собой только каменные своды и терпеть муки. Именно это вас объединяет. Приговор Суда должен был вас образумить и указать на жизненные ошибки. Хоть здесь пусть ваша вражда исчезнет, а когда это произойдёт, наступит, ну, как его? - понимание что ли. Пускай вы продолжите мучения в аду, но каждый будет знать, что вошёл в согласие с Богом, и это станет вас объединять с ним вечно. Я сам, признаюсь, в жизни много грешил, и делал это совсем до недавнего времени. Если б сюда не попал, никогда бы не изменился, только становился, наверное, ещё хуже. Раньше я не любил думать, а теперь только и делаю, что размышляю своим умишком. До меня дошло, что тело моё бренно, а душа вечна, и даже когда после смерти я сюда попаду, - а для таких, как я, здесь самое место, - то никто не запретит мне, даже те же самые черти, становиться лучше. Коль за свою жизнь не смог я, как человек, вырасти, что ж, после смерти буду этим заниматься. Впереди у каждого из нас вечность, а там, в этой вечности, ещё не известно, что будет. Глядишь, что-нибудь и изменится в лучшую сторону. Во всяком случае, место для маленькой надежды есть. А с надеждой любое существование, даже в мучениях, не так страшно. Вот, взять тебя, Лео. При жизни ты грешил, хотя считал, что творишь богоугодное дело, и даже здесь, у последней черты, продолжаешь чинить зло. Пусть маленькое, но зло.
Негр слушал Фёдора, приоткрыв рот, и, не мигая, смотрел на него.
- Ты согнал с места такого же грешника, как сам, этого несчастного, что на целый сто лет страдает больше тебя. Разве это доброе дело? Ответь.
Чернокожий смутился, это видно было невооружённым взглядом. Он промолчал, потом опустил голову и упёр взгляд в каменный пол.
- Пусть ложится, - пробурчал он, наконец.
- Ты молодчина, - похвалил его Фёдор. – В этих жутких условиях мученики должны поддерживать друг друга и сплачиваться перед суровой действительностью. Советую вам обоим вспоминать свои добрые дела и рассказывать о них. Ну, я пошёл, - Шальнов направился в другой конец помещения к своему месту. Всё время, пока он шёл, чувствовал на своей спине взгляды двух грешников с разным цветом кожи.
- Что там за базар получился? – спросил Фёдора Тимоген, когда тот опустился на свою шконку.
- Ничего особенного, просто поссорились двое несчастных – негр с тем стариком, что приходил, а я их помирил.
Правая бровь у грека изогнулась вопросительным знаком.
- До нас тут дошли слухи, что смотрящим по отряду теперь ты. С чего это? А Хрящ?
- Не знаю, может, он не хочет мирить грешников? Я так не против. Разве это трудно?
- Оно, может, и не трудно, - суровым голосом произнёс Берия, - но ведёт к порядку. А порядок на руку режиму, с которым мы боремся. Выходит, ты, Фёдор, предаёшь наши идеалы.
- Да, любезнейший, ты выступаешь, как ренегат. А я тебе верил, - Ленин гладил свою бородку и не сводил укоризненного взгляда с Шальнова. – Служить силам зла преступно!
- А входить в сговор с черномазым – преступно вдвойне! – бросил с презрением Кальтенбрунер. - Хуже негра только еврей! Сложилось бы всё пупём с Рейхом, покончили бы мы с евреями и принялись за негров. Был у меня дружок Адольф Эйхман, по бабам ходили на пару, пиво пили вместе. Я его в тридцать втором году затянул к нам в национал-социалистскую партию, потом помог вступить в СС. Парнем он был умным, и в СД – партийную службу безопасности, вступил уже сам, и вскоре там стал ведущим специалистом в еврейском вопросе. Ездил на Ближний Восток и даже в Эрец Исраэль – область, где компактно проживали евреи, всё изучал их жизнь. Даже научился болтать на идише и иврите. Он там, в своём еврейском отделе, сюсюкался с этой публикой. Адольф и его сотрудники всё не знали, как Германию от евреев избавить. Переквалифицировали их, чтобы они на новом месте, где-нибудь на Ближнем Востоке, могли адаптироваться и жить нормальной жизнью. Я ему и говорю: - Стоп, парень, а не снесло ли у тебя и твоих сотрудников крышу? Какая адаптация, какая переквалификация? Под пресс всех! Эйхман сразу въехал в то, что я говорил, и дело после моего замечания поставил на поток. Если б не крушение Рейха, евреи бы вымерли как мамонты, потом мы бы за негров взялись. Черномазые во мне тоже вызывают отвращение.
- У меня во дворце были рабы-нубийцы – это такие чёрные обезьяны, только не волосатые, - Нерон скривился. – Фу, нашёл тоже, Федр, себе компанию! А иудеи, ты правильно заметил, Эдик, тоже не подарок.
- Если тот негр – представитель угнетённого класса, преступления в общении с ним я не вижу! - Ленин обвёл взглядом соседей. - Интернационализм, друзья мои, - мощная движущая сила. Ты, Эдик, всё никак не избавишься от своих расистских воззрений, и рабовладелец Неро туда же. Людей должна объединять идеология, а не расовый признак.
- Сладкие песни поёшь, Вольдемар! – Кальтенбрунер скривил в призрении лицо. – Лаврик мне рассказывал, как ещё при тебе евреи все ключевые посты в России захватили. Потом ему через много лет пришлось бороться с безродными космополитами, – мне нравится это определение, - чтобы как-то расхлебать кашу, которую ещё ты заварил. Еврейский вопрос нас с Лавриком сблизил. Правильно я говорю? – бывший эсэсовец посмотрел на бывшего наркома. Берия молча кивнул.
- Только интернационализм даёт пролетариату возможность захватить мировое господство! – Ленин вскочил на ноги, чуть приподнял голову и вытянул вперёд правую руку, указывая ей то ли на видимое только ему светлое будущее, то ли на двери адской лечебницы.
Шальнов сразу узнал в нём знакомую фигуру только неодетую и небронзовую.
- Вот я, Владимир Ильич, и стараюсь людей, пускай бывших, объединить, избавить от этой, как её? - враждебности в отношении друг друга, - начал Фёдор, глядя на Ленина снизу вверх, как на статую. - Все вы здесь обречены на вечные муки независимо от цвета кожи и этой, ну? - забыл, а, вот, идеологии. Каждого сюда определил приговор Высшего Суда. На первый взгляд ни у кого здесь нет перспектив. Вы вот боретесь с режимом, а режим – это часть приговора, который вынес Бог. Получается, вы боретесь с Богом, который создал всё в этом мире, и вас самих, и меня. Вылепил он из глины Адама – нашего предка, или предки наши – мартышки – хрен его знает. Ясно одно, что лучше поддерживать Бога, чем воевать с ним.
- Мы с Лаврентием – убеждённые атеисты, и не в каких богов не верим! – Ленин хлопнул себя ладонями по голым ляжкам и по привычке ухватился обеими руками за мнимые подтяжки. – Не Бог, а борьба – именно то, ради чего стоит жить!
- Может, вы и правы, Владимир Ильич, - тихо ответил Фёдор. – Вы человек шибко грамотный, я знаю, но мне кажется, вы то и дело забываете, что ваша жизнь давно в прошлом. Какой она была, с этим Суд разобрался. Впереди у вас бесконечность, наполненная мучениями, и только это. Никто из присутствующих здесь не хотел такой жизни после смерти, но так захотел Бог, и все вы исполняете и будете исполнять его волю. Не лучше ли угомониться, принять наказание, как должное, оценить свои ошибки, за которые оно последовало, и постараться быть хоть чуть-чуть лучше. На каждом из вас много крови, и вы все, я понял, считаете эту кровь своей заслугой, но заслуга ли она? Я человек малообразованный, и спорить с вами мне тяжело, но, думаю, никто не имеет права лишать жизни существо, подобное себе. Во имя каких бы целей не произошло убийство оно всё равно останется убийством.
Фёдор замолчал, и его соседи не выразили возражений. Они промолчали. Первым подал голос Берия.
- Я вам говорил, что не стоит откровенничать с незнакомцем. Алкоголик он, видите ли! А кто наблюдал его пьющим? Я больше склонен думать, что этого человека подослала к нам оперативка. У меня теперь нет уверенности, что Мерк и Василий ни осведомлены о нашей деятельности. Если они перекроют канал с ладаном, вы представляете, что будет?! Нам нечем станет выражать протест режиму!
- О, Зевс всемогущий, только не это! – взмолился Тимоген.
- Что за люди, ей Богу! – Фёдор сплюнул на каменную плиту. – Я к ним с сочувствием, успокоить стараюсь, облегчить мучения тем самым, а они меня в предатели записали! Пейте вы, сколько вам влезет, если считаете, что тем самым что-нибудь измените, травите чертей ладаном, мне-то что? Я только хочу, чтобы на последнем этом, как его? - этапе пути грешники становились лучше.
Ленин погрозил Шальнову пальцем, и долго тряс им, пыхтя от возмущения. Наконец, это самое возмущение из него вырвалось.
- Ты, любезнейший, политически безграмотный профан, из которого так и лезет суеверие и мракобесие!
Тимоген попытался успокоить Ильича:
- Я же говорил, что Федр нормальный мужик, он мне сразу понравился.
- Ты что городишь, Тимоха?! Ты поддерживаешь его мракобесие?!
- Какое мракобесие? – грек заелозил на своей шконке. – Я даже не знаю что это такое. Я о том, что он не выдал канал поставки ладана, и наша борьба продолжится.
- Выдал – не выдал, это ещё неизвестно, - проворчал Берия. – На всякий случай надо попа предупредить, чтобы был осторожней. Бережёного Бог бережёт, а небережёного конвой стережёт.
- Вот я и пытаюсь вам втолковать, чтобы берегли вы в себе доброту, - Фёдору показалось, что в упорстве Лаврентия Павловича пробилась брешь.
- Какой же ты дурак, Федька! Послал Бог соседа! – бывший нарком зло фыркнул и вскочил с места. – Схожу, предупрежу священника.
- Сходи, Лаврентий, сходи, лишним не будет, - Ленин покосился на Шальнова.
- Хватит вам на Федра нападать, умники, давайте лучше укладываться, отряд давно уж спит, – грек вытянулся на шконке и закрыл глаза. Его примеру последовали остальные, только Берия, не торопясь, пошёл меж рядов отдыхавших грешников к своему старому знакомому, имевшему полезную одностороннюю связь с волей, связь, которую во что бы то ни стало следовало сохранить.
Перед началом очередной смены во время следования в столовую на завтрак Фёдор столкнулся в коридоре с Люцей – чертовкой-уборщицей, которая в кладовке подарила ему несколько минут плотской радости. Она преградила путь и приняла соблазнительную позу, закинув рогатую голову чуть назад.
- Слышала, Федя, ты пошёл на повышение. Удостоился похвалы самого Хозяина. Так оно и есть, или брешут?
Шальнов кивнул, отмечая про себя достоинства чертовки, которые в прошлый раз не успел оценить.
- Зайдёшь? – Люца кивнула в сторону двери, у которой стояла. За ней, наверное, была та самая кладовка.
- На завтрак я иду, - Фёдор попытался слабо возразить.
- Успеешь.
Дверь сама собой распахнулась. Шальнов огляделся и шмыгнул в темноту.
Люца и на этот раз показала себя превосходной любовницей, не от Бога, конечно, от Сатаны. Её маленькие рожки, растущие сквозь короткую стрижку, уже не мешали ему гладить в темноте чертовку в минуты обоюдных ласк. Фёдор не видел свою партнёршу, он только млел от прикосновений её рук в тот момент, когда сочные губы бестии с жаром целовали его лицо и тело. Он сжимал Люцу в своих объятьях, и та стонала в экстазе. Когда весь потный Шальнов скатился-таки с чертовки на каменный пол, его голову посетила разумная мысль о том, что плотское удовольствие, полученное от общения с женщиной, значительно ярче удовольствия от выпивки. Да и было ли в его бесконечной пьянке это самое удовольствие? Фёдор уже сомневался. От размышлений его отвлекло прикосновение руки Люци, которой она провела по щеке своего любовника.
- Какой ты колючий, Феденька – всю меня исцарапал. Что не побреешься?
- Шутишь? Где мне тут заниматься бритьём? Здесь даже помыться негде.
- С чего ты взял, дорогой? Наше учреждение хоть и ад, но с гигиеной здесь всё в порядке. Грешникам мыться не надо – они не потеют, а свои грязные душонки им так и так не отмыть. Сотрудники – другое дело. Разве ты видел кого-нибудь из нас грязным?
Шальнов только сейчас сообразил, что закопчённые к концу смены черти из его бывшей бригады к началу следующей приходили чистыми.
- У вас что же, здесь баня есть? Мне никто не предлагал помыться.
- Не предлагали потому как по жизни там, наверху, ты, видимо, сроду не мылся. Никто не захотел менять твой имидж. Да и запах грязного человека сродни запаху серы, который нам всем очень нравится. Хочешь, я тебя побрею?
- Здесь, в темноте? У тебя что, бритва есть?
- И бритва имеется, и темнота – дело поправимое. Сейчас чиркну огнивом и факел зажгу. Ну, так как, хочешь выглядеть красавчиком?
- А кому это здесь нужно?
- Мне, – Люца навалилась своей грудью на Фёдора и поцеловала его в губы.
Через пятнадцать минут Шальнов уже любовался своим отражением в осколке зеркала, который, как пояснила чертовка, она тайком пронесла сюда через вахту. Бритва у неё была старая, немецкая, фирмы «Бисмарк», которую во Вторую Мировую войну она нашла на развалинах какого-то дома в Австрии. Этой бритвой чертовка делала педикюр копыт уже много лет, но лезвие до сих пор оставалось острым.
- Вот теперь ты настоящий красавчик! Пойдём, помоешься и будешь парень хоть куда, не хуже чёрта, - Люца погладила Фёдора по лохматой голове.
- Я же на работу опоздаю, - забеспокоился тот.
- Ерунда, не боись. В нашей конторе за любой дверью время тянется так, как нужно каждому из нас. Баня, думаешь, по земным меркам тут, рядом? Тебе от твоего дома на самолёте до неё лететь только несколько часов.
- А как же…? – начал было Фёдор.
- О пространстве-времени слыхал, ещё Эйнштейн до него додумался? – перебила Люца.
- Не-а.
- Тебе и не обязательно знать физику, чтобы пользоваться некоторыми благами. Открывай вот эту дверь, - чертовка указала пальцем на каменную стенку.
- Где тут дверь? Здесь нет ничего.
- А ручка, как ты думаешь, зачем?
- Там ещё и ручка есть? Я её не вижу.
- А это что? – Люца ухватила длинными пальцами щель в камне. – Разве не ручка?
От лёгкого усилия прямоугольный кусок каменной стены подался вперёд, открыв проход в темноту. Из этой темноты дохнуло теплом и лёгким запахом сероводорода.
- Бери факел, пошли.
За дверью оказалась огромная пещера, на дне которой покоилось озеро. Пещера была настолько большой, что её стен с противоположной стороны видно не было. Огонь факела встревожил летучих мышей, облепивших стены, и твари эти стали неистово носиться под сводами, издавая писклявые звуки.
- Ну, чем тебе, Феденька, не баня? Тебя устроит шайка с горячей водой таких размеров? Вода, кстати, щелочная, отмывает любую грязь. Пойдём, помоемся на пару. Оставь факел на камнях.
Озеро на самом деле оказалось горячим, но не настолько, чтобы обжигать. Фёдор вошёл в него, держа за руку Люцу. Когда его тело погрузилось в воду по пояс, он остановился. Поверхность огромного подземного озера была сродни стеклу, отражавшему свет факела. И даже два тела, вошедшие в него, совсем, казалось, не потревожили его векового покоя – настолько он был величавым.
Шальнов окунулся с головой и потёр под водой лицо и лохматую шевелюру. Он вынырнул и начал плескаться, громко фыркая. Люца с умилением в зелёных глазах смотрела на Фёдора, она, не торопясь, зачерпывала ладонью воду и омывала своё тело. Наконец, её дружок, видимо, накупавшись вдоволь, угомонился. Он громко выдохнул и зачесал волосы назад.
- Хорошо! – вырвалось из него. – Будто заново родился! Кожа так и дышит каждой порой!
- Мне тоже нравится наша баня. Ты представляешь, люди хотели лишить нас этого удобства. Им, видите ли, понадобилась дармовая горячая вода для нужд большого посёлка, что над нами. Они надумали откачать озеро. Геологов сюда начали спускать со спелеологами. Только мы им тут такую устроили чертовщину. Один от инфаркта концы отдал, двое умом двинулись, а остальные заикаться начали. Уверена, больше сюда никто не сунется, - чертовка громко расхохоталась, и её смех встревожил угомонившихся, было, мышей.
К концу купанья Фёдор почувствовал слабость в ногах и уже с трудом выбирался из воды на каменный берег. Люца заметила его тяжёлую поступь и помогла, протянув руку.
- С непривычки бывает поначалу тяжеловато, потом привыкается. Вода в нашей бане полезна для любого организма, насыщена какими-то компонентами, забыла какими. Каждое купание продлевает жизнь на несколько лет. Это и тебя касается, Феденька. Сегодня ты тоже отодвинул свой конец. Из-за того, что в нашем учреждении есть такое озеро, и никто не ленится в нём купаться, смертность среди нас, чертей, равна нулю. Ты тоже можешь жить вечно.
Фёдор и на самом деле почувствовал в себе заряд бодрости, будто скинул пару десятков лет и оказался в том цветущем и невинном возрасте, когда ещё усиленно занимался спортом, носился по дворам с пацанами, как угорелый, и не думал ни о каком алкоголе.
Они с Люцей вернулись в кладовку и закрыли за собой толстую каменную дверь. Фёдор начал проявлять беспокойство о том, что опоздал на завтрак и соответственно на работу. Возможно, его там уже вовсю разыскивали. Люца погладила своего любовника по мокрым волосам и успокоила:
- Уверяю тебя, в столовой ещё даже не все собрались. Пространство-время это не хухры-мухры. Если спросят, кто тебя помыл и выбрил, говори, что я, сама мол тебе предложила. Терять мне всё равно уже нечего, даже, если я что-то там и нарушила. Люб ты мне, Федя, и всё тут!
От таких признаний Шальнов засмущался. Чертовка Люца ему тоже нравилась. Она хоть и имела рога и копыта, но была нежней и ласковей его бывшей жены Надюхи. Фёдор даже не замечал этих самых копыт на её стройных ножках. Ему казалось, что зелёные глаза придают ей какое-то особое обаяние, а острые зубки за сочными и чувственными губами совсем не видны. Два небольших рожка, пробившихся сквозь чёрные волосы, в аккуратной короткой причёске, умиляли его и придавали всему облику Люци какую-то весёлую задиристость. Тёмный цвет кожи был, по мнению Фёдора, ей к лицу и казался экзотическим и возбуждающим.
Они поцеловались напоследок, и Шальнов покинул кладовку именно в тот момент, когда по коридору никто не шёл из персонала.
В столовой за столиком Василий с Дорой сразу обратили внимание на внешний вид Фёдора.
- Ты никак побрился, друг мой? – начальник отряда с любопытством его разглядывал. Дора встала со своего места, подошла к Шальнову и лизнула его плечо.
- Он ещё и помылся, - констатировала она, прищурившись.
Чёрт от удивления сморщил лоб до самых рогов.
- Уж, ни в бассейне ли?
- Я что, псих лезть в кислоту с дерьмом? В озере я мылся в сопровождении одной обаятельной особы.
Василий метнул взгляд на Дору. Та поджала губы и начала водить ушами, что-то соображая, потом уставилась на Фёдора.
- Ты, я вижу, успел закрутить шашни с уборщицей, этой, как её?
- Люцей? - предположил Василий.
- Во, во, с ней с самой. И что же в тебе нашла эта дура?
- Она предложила меня побрить и вымыть, я согласился, - пояснил Фёдор. Он не собирался откровенничать о связи, которая была у него с Люцифериной.
- А на кой ангел ты ей сдался? – допытывалась Дора.
- Да, с какой стати ей тебя брить? – поддакнул Василий.
- Почём мне знать? Люца посчитала, что я буду выглядеть лучше, если помоюсь и побреюсь.
- Смотря на чей вкус, - хмыкнула Дора. – Вонючий и заросший мужик – это своего рода экстрим в любовных делах. Ты, Федя, честно скажи – уже успел поиметь эту Люцу? – чертовка стала сверлить Шальнова взглядом. Тот смутился и покачал головой.
- Что вы? Как можно? – промямлил он неуверенно.
- Значит, поимел, я так и знала! Поэтому Люцка и на озеро его сводила. Вот дрянь!
- Послушайте, - обратился Фёдор к обоим чертям, но взгляд бросил на Василия, - чего плохого в том, что я вымылся?
- Ты вымылся в озере, которое дарит вечность, а этот дар – привилегия чертей. Ты, Федя, хотя и друг мне, всё же смертный, и когда-то прибудешь сюда с этапом. Люце достанется от начальства, когда до него дойдёт, что она водила тебя в баню.
- Она знала, что идёт на нарушение? – удивился Фёдор, вспомнив рассуждения чертовки – уборщицы о соблюдении гигиены в аду и о том, что он сам остался грязным только потому, что никто не решился изменить его имидж.
- Всё она знала! – процедила сквозь зубы Дора. – Я же говорю – дура, потому что из-за тебя сморчка теперь получит нагоняй от Хозяина.
- А если вы никому не расскажете о том, что я вымылся? Никто ж меня лизать не станет. Люца сделала доброе дело, я ей благодарен. Мы же с вами эти, как там? – коллеги, вроде, и ради меня вы могли бы промолчать, что вам стоит? – Фёдор с надеждой посмотрел на обоих чертей.
- Ну, в общем-то, никто меня за язык не тянет, - начал начальник отряда.
- А я не стану молчать! С какой стати? Этот Федька мне ни брат, ни сват, только и ценного в нём, что грамотен, а так посмотреть-то не на что! – чертовка зло хмыкнула.
Василий положил свою ладонь на ладонь Фёдора.
- Видишь – проступок Люциферины не утаить. Да, и ангел с ней! Ты получил удовольствие и радуйся, а отвечать она будет, коль ума маловато.
- Ну, как же, Вася, это несправедливо! Почему она должна расплачиваться за добро, которое сделала? Пусть тогда меня и наказывают! – попытался заступиться за Люцу Фёдор.
- Чокнутый ты! Ей Дьяволу, чокнутый! Что ты всё заладил: добро, добро? Забыл, куда попал? В отряде вот бузу какую-то со своим добром замутил. Успели доложить. Ладно, не здесь об этом тереть. Давайте поедим спокойно, а после завтрака в кабинете у меня побеседуем.
Дора насупилась и склонилась над миской, не проронив больше за время еды ни слова. Василий наоборот рассказывал, пережёвывая пищу, о своих детях, о том, какие они шустрые и сообразительные. О том, что дочурка его Лили обладает повышенными экстрасенсорными способностями, и пример тому сам Фёдор, который от простого её заговора, действующего максимум на три дня, не пьёт до сих пор. Чёрт накрыл ладонью пустую чашу для вина, поставленную для Шальнова, которую только что они вместе с Дорой опорожнили.
Выходя из столовой, Фёдор заметил Люцу, сидевшую в компании незнакомых ему чертей. Она тоже его увидела и заулыбалась. Потом моментально её лицо стало суровым, чертовка отвернулась и склонилась над блюдом. Шальнов глянул на цокавшую рядом с ним копытами Дору и понял причину мгновенной перемены в настроении своей подружки. Секретарша Василия с таким презрением смотрела на Люцу, столько было яда в её взгляде, что взгляд этот мог с лёгкостью отравить любое благое чувство.
- Сука! – прошипела Дора и ускорила шаг.
Василий сидел в своём кабинете за каменным столом, положив на него обе руки. Перед ним лежал какой-то документ, написанный, как и остальные, кровью на высушенной коже, а поверх него пачка «Бонда» В соседней комнате Дора шуршала личными делами и что-то бурчала себе под нос, всем свои видом показывая негодование. Начальник отряда угостил сигаретой Шальнова и закурил сам. Выпустив дым кольцами, он постучал пальцем с длинным когтем по листку.
- Мерк написал на тебя рапорт Хозяину и дал мне ознакомиться. Жалуется на твоё поведение в отряде. Донесли ему, что ты спровоцировал инцидент, с блатными не поладил. Сначала я подумал, это случилось из-за того что ты им грев не передал, за которым они тебя посылали, но Мерк назвал другую причину. Мол, она вовсе не в этом. У него, конечно, свой интерес – блатные на себя и на оперов работают. Как у вас говорят, рука руку моет. Просекаешь? Что там произошло на самом деле? – Василий нахмурился, и его правое ухо подалось вперёд.
- Да, ничего особенного, в общем-то, не случилось. Просто я разобрался с Хрящом. Мне не понравилась борзота этого покойника.
- Не врёшь?
- Нет.
- А хочешь - соври. В нашем учреждении враньё в почёте. – Василий стряхнул на пол пепел и глубоко затянулся. – Не врать это удел праведников, а здесь таких, сам понимаешь, нет, и быть не может. Поэтому, когда тебе задают вопросы, на которые отвечать правдиво невыгодно, ври и изворачивайся, всё равно не поверят.
- А чего ж тогда Дора вся из себя из-за того, что Люца оказала мне услугу? – лицо Фёдора выразило недоумение, и чёрт это заметил.
- Ты редкий простак, Федька! Думаешь, Дора тебе поверила? – Василий ощерился в ухмылке. – Держи карман шире! Она злится на ситуацию, которая могла бы иметь место. Девочка просто её себе представила, зная Люциферину и зная саму себя.
- Она ж хотела пожаловаться Хозяину.
- Пожалуется, коль обещала. Хозяин не поверит её россказням, что основаны на твоём вранье, но Люце всё равно достанется. Ну, это я к слову, отвлёкся. Так, что там с Хрящом? Говорят, ты разрушил его «я» и угрожал блатным расправой.
- Так оно и было, не сдержался. Не люблю блатату. Но что собственно случилось? Хрящ вышел на мучения?
- Дневальный доложил, что в отряде никого не осталось.
- Значит, вышел. Ну, так в чём проблема? Что ещё нужно?
Василий сделал паузу, во время которой затушил об стол окурок.
- Спрашиваешь, что нужно? Нужен порядок.
- Он будет. Ко мне стали обращаться грешники по поводу возникающих между ними этих, как там? - конфликтов. Я их стараюсь уладить.
- Уладить, значит, говоришь! – повторил начальник отряда и тряхнул головой. – Донесли, что ты улаживаешь их, внушая этому сброду добро! Какое может быть добро в наших стенах? Ты осознаёшь, где находишься?! Понятия «добро» и «учреждение исполнения наказания» несовместимы! Доходит до тебя или нет?
- Не вижу этой, как её? - несовместимости, - Фёдор докурил сигарету и по примеру Василия бросил окурок на пол. – Разве кого-нибудь когда-нибудь здесь освободят от мучений? – он задал вопрос, и сам на него ответил: - Никого и никогда! Так какая вам, чертям, разница с добром внутри себя мучается грешник или со злом?
Василий задумался и почесал лысый череп, поблёскивающий в свете факелов.
- Собственно, разницы я не вижу, признаюсь. Если в каждую смену вывод стопроцентный, если процесс наказания осуществляется без перебоев, а в отряде спокойствие, то даже сам Хозяин не сможет возразить против такой обстановки. Меня, если честно, больше волнует ощущаемый со вчерашнего дня дефицит дров на складе в котельной. Снабженцы подводят, мать их! Вот проблема, так проблема! Я подумаю, какую резолюцию поставить на рапорте Мерка. Считаю, тебе ничего не грозит. А вот Люце попадёт по первое число, как у вас говорят, возможно, отведает плетей, - Василий улыбнулся, оголив два ряда мелких и острых зубов.
Фёдор заелозил на своей тумбе у стола начальника.
- Вась, - обратился он к нему, соображая, как правильно выразить мысль, - а что, если я сделаю Хозяину хорошее рационализаторское предложение, которое, возможно, решит проблему с поставкой топлива, пойдёт он на то, чтобы не причинять Люце зла?
- Смотря на сколько будет ценно твоё предложение, и сколько в нём окажется лжи, и сколько правды.
- Могу предложить газоснабжение твоего отряда, не нужно будет никаких дров. Вот только возможности ваши мне неизвестны, - Фёдор похлопал себя по коленям.
- Что ещё за газоснабжение? Поясни, - чёрт подался вперёд.
- Ты у меня дома был, на кухне сидел?
- Ну, сидел, а что?
- Газовую плиту видел?
- Белая такая?
- Она самая. Я на ней могу чайник вскипятить без дров, на газе. Вот я и подумал, не плохо было бы подвести газ под котлы, и пусть себе греются, только огнивом чиркни.
- Ха! – начальник отряда облизал губы, и его зелёные глаза сверкнули. – А где газ взять?
- Я бы сам хотел знать. Есть у нас в отряде один грешник – геолог, я его дело читал, некто Утюгов. Можно с ним насчёт ближайшего месторождения потолковать. А уж как газ к котельной подвести – вопрос ваших возможностей.
Василий просиял.
- Ты голова, Фёдька! Перед такой перспективой тускнеет даже мифический клад Нерона! Если дело выгорит, мой отряд будет передовым, а это что? – чёрт сделал хитрую гримасу и поднял вверх указательный палец с кривым длинным когтем. – А это перспектива карьерного роста. Я же тебе говорил о своей мечте попасть на службу в управление по спецоперациям. Может быть, после того, как мы провернём проект газоснабжения, Хозяин меня поощрит назначением на новую должность. Да, и тебе что-нибудь обломится. Вот только в толк никак не возьму, на кой хрен тебе сдалась эта Люциферина? За ценное предложение Хозяин может тебя наградить, а так просто не накажет уборщицу, и всё. В этом вопросе ты не догоняешь чего-то, друг мой, поверь моему чертовски богатому опыту.
- Я так хочу. Мне будет плохо оттого, что Люца из-за меня пострадает. Прошу тебя, Вася, когда будешь у Хозяина, передай моё предложение и просьбу. Буду тебе очень благодарен.
- Ладно, замётано, - чёрт положил руку на рапорт и повёл рогом в сторону двери, за которой молча трудилась над документами Дора. Он дал понять Фёдору, что разговор окончен, и ему самое время приступить к своим обязанностям.
За весь рабочий день Дора так ни разу и не перебросилась с Шальновым даже словом. Она молча передавала ему личные дела грешников и отказы Высшего Суда, и Фёдор их подшивал. На некоторых делах на лицевой стороне он отпечатывал кровью штамп в форме кукиша и тем самым лишал кое-кого мизерной надежды на пересмотр дела.
На обеде после работы чертовка тоже была несловоохотлива. Она нехотя отвечала на какие-то вопросы Василия и бросала то и дело злые взгляды в сторону Люцы, что обедала за столом ближе к входу. Фёдору тоже исподволь удалось разок – другой улыбнуться своей подружке и даже получить скупую улыбку в ответ.
В отряде его уже дожидалась целая очередь из грешников, желавших, чтобы он их рассудил. Очередь выстроилась и заняла весь проход между шконками.
- Валите отсюда, придурки! – пытался разогнать просителей Тимоген. – Что вам пришло в головы толпиться здесь, над нами?
- Да, товарищи, что-то вы, как-то все сразу тут собрались, - Ленин с озадаченным видом провёл ладонью по лысине. – Неудобства нам, понимаете ли, сплошные. Каждому из нас отдыхать перед сменой надо, а тут вы. Безобразие! Неужели сами не можете просто найти компромисс? Помню, я об этих самых компромиссах целую работу написал, немцев на Брестский мир развёл. Купились идиоты! Вот и вы, любезные, сделайте уступки друг дружке, помня, конечно, о своих интересах – не сиюминутных, а в перспективе, так сказать. Ума ни приложу, зачем вам Фёдор нужен – этот безграмотный, несознательный и суеверный люмпен? – Владимир Ильич поднялся со шконки.
- Расходитесь и делайте, как я вам сказал.
Грешники из очереди тупо смотрели на невысокого лысого мужика с бородкой, что наплёл им какой-то околесицы. В это время к своему месту протиснулся Фёдор. Сборище его удивило.
- Федр, что за дела? – Тимоген развёл пальцы веером. – Сходняки какие-то в наших проходах.
- Борода, так это и есть новый разводящий? – выкрикнул кто-то из очереди. – Это Фёдор?
- Да, это я, - ответил Шальнов, - а что вам всем нужно?
Высокий и худощавый пожилой грешник, что стоял первым, захотел продвинуться поближе и наступил на лежавшего Кальтенбрунера. Тому за словом в карман лезть не пришлось, потому, как у него не было ни только карманов, но вообще всякой одежды. Немец обматерил неуклюжего незваного гостя, как грузчик. Со стороны никто бы не догадался, что Эрнст Кальтенбрунер был когда-то высокопоставленным чиновником в Третьем Рейхе и являл собой саму вежливость, хотя руки его по локоть обагрены были кровью.
Худощавый старик внимательно разглядел Фёдора и представился:
- Я Рено де Лойе из Шампани, рыцарь святого ордена тамплиеров. Если смотрящим по отряду теперь ты, то великодушно прошу рассудить меня с мерзким сарацином, который поделом попал сюда за свои прегрешения перед Господом. Нас в одно время с ним этапировали в это мрачное место после Суда – меня по ошибке, его за грехи, - когда мы оба отдали Богу души в 1187 году от Рождества Христова во время осады неверными Иерусалима. Нам достались соседние шконки, и с тех давних пор я вынужден терпеть этого варвара. Вон он стоит Фарук – служитель преисподней, - рыцарь указал пальцем на усатого грешника с восточными чертами лица. - Он оскорбил сына божьего Иисуса уже только тем, что посягнул на его гроб, сражаясь в войске своего пса-султана Саладина!
- Будь ты проклят, неверный! – выкрикнул из очереди смуглый мученик. - Я до сих пор надеюсь, что это моя стрела лишила тебя жизни!
- Слышишь этого антихриста, Феодор? Ты же белый, значит, христианин, и обязан поддержать того, кто служил истинной вере! Я, Рено де Лойе, за свою жизнь много уложил врагов церкви. Я участвовал в крестовом походе под знамёнами Людовика VII и после него ещё сорок лет воевал на Святой земле с магометанами, пока вражеская стрела не отняла у меня жизнь. За то время, что я здесь, мне не раз доводилось обращаться к смотрящим, и к начальнику отряда с просьбой избавить меня от компании этого сына Сатаны Фарука, но никто не смог или не захотел решить мою проблему. Мало того, что я вынужден спать с врагом Господа бок о бок, я ещё претерпеваю муки на соседнем с ним крюке. За что мне такое суровое наказание? – рыцарь захотел перекреститься, его рука уже стала подниматься к голове, но он вовремя опомнился и с опаской огляделся. – После взятия одной крепости я собственноручно обезглавил больше сотни сарацинов – и воинов, и их жён, и их детей. Рассуждая о своей посмертной судьбе, я всё время думаю, уж не мало ли я их казнил в угоду Господу? У меня была возможность зарубить ещё несколько дюжин, но тогда я устал и посчитал, что долг свой выполнил. Видимо, я ошибался.
- Не выпячивай свои заслуги перед смотрящим, шайтан! – выкрикнул сарацин. – Я куда больше во имя Аллаха порубил твоих дружков – собак-рыцарей! Я выпускал им кишки, перерезал горла, прибивал гвоздями к воротам, сжигал заживо, ослеплял! На моей шее, как амулет, висела гирлянда из отрезанных ушей врагов! Для Создателя мне довелось сделать больше, чем тебе, и это я здесь по ошибке, а ты за свои грехи! На тебе кровь правоверных, шелудивый пёс!
Фёдор никогда не слышал ни о тамплиерах, ни о сарацинах, даже не мог вспомнить, где находится Иерусалим, хотя о существовании такого города знал. Он соображал, что ответить этим двум грешникам – по всему видно, кровным врагам, которые даже по истечении девятисот лет после смерти яростно ненавидели друг друга.
- Этот Фарук, определённо, был подданным Рима, если так ожесточённо воевал с христианами, - подал голос Нерон со своей шконки. – Я тоже их немало казнил на арене в утеху толпе. Такие деяния и Юпитер, и остальные боги должны были оценить по достоинству. Христиане – враги истинной веры – в этом в своё время меня убедили жрецы храма Аполлона, который я посещал чаще всего. Эй, Фарук, или как там тебя, я – император Рима Нерон, на твоей стороне. Не знаю, кто такие мусульмане, наверное, какая-то народность из варваров в Иудее, моих бывших подданных, если они пытались изгнать из Иерусалима христиан, ведь так?
- Заткнись, папский приспешник! Не смей своими грязными устами называть моё имя! – сарацин ткнул пальцем в Нерона и затрясся то ли от гнева, то ли от старости.
- Кончай базар, пережитки! – выкрикнул грубый голос из очереди. – Нашли из-за чего ссориться, из-за Бога! Не отнимайте время у смотрящего! Тут с ментом разобраться предстоит, с прошлым беспределом нужно решить, а они Иисус, Аллах! Ещё Будду вспомните!
- Да, франк, давайте меньше болтайте с сарацином, а то так Феодор никого развести не сумеет! – выкрикнул другой голос.
Очередь пришла в волнение.
- Товарищ Фёдор, - Берия поднялся со шконки, похлопал Шальнова по плечу и шепнул ему на ухо: - Это сборище мне напоминает партсобрание. У каждого своя правда, и все хотят признания собственной правоты, а так не бывает, чтобы оказались правы все сразу. Если ты для этих недоумков теперь авторитет, Федя, каким был в моё время для многих Иосиф Виссарионович, каждой враждующей стороне выноси свой вердикт, даже не задумываясь для этого. Говори, что в голову придёт, и посылай всех на три буквы. Так толпа рассосётся быстро. А если вылезет потом какой косяк, поправку внесёшь. Мы вообще сейчас с ребятами наметили выразить очередной раз свой протест режиму. Я уже успел затариться, тяжеловато мне – сам понимаешь, а тут эти, мать их! Давай, разводи толпу побыстрее, как я тебе сказал, и вместе примем бой.
- Что их вообще разводить? – возмутился Ленин. - Пусть идут и находят компромиссы в отношениях друг с другом, берут пример с Эдика и Лаврентия. Заклятыми врагами были в войне, а теперь ничего, притёрлись, можно сказать, единомышленниками стали после долгих споров. Не без моего участия, конечно, - уточнил Ильич. – У меня богатый опыт в отношениях с Германией.
- Ты б, мужик, заткнулся! – опять выкрикнул кто-то из очереди. – Тебя вообще никто не спрашивает, мы к Феодору за правдой пришли, пусть он нас и рассудит.
Ленин развёл руками.
- Какой спрос с необразованных и неуправляемых масс? Не внемлют они диалектике. Что ж, уважаемый Фёдор, вразуми неугомонные души, может, доводы люмпена для этих несчастных будут весомей моих.
Фёдор стоял всё ещё растерянный от вида такого наплыва просителей и в душе опасался, что не примирить ему их, что не хватит у него понятных им слов – слишком разными были их судьбы, слишком разными были эпохи, в которых они жили. Что он знал о том времени? Ему свою собственную жизнь устроить не удалось, куда уж замахиваться на миротворца.
- Ну, так что, Феодор, избавишь, наконец-то, ты меня от сарацина, от этого врага истинной веры? – выкрикнул бывший крестоносец и вывел Шальнова из раздумий. Тот встрепенулся и оглядел пожиравших его взглядами грешников. Лицо сарацина стало белым, как мел. Куда только подевалась с него смуглость, его исказил дикий, звериный оскал. Магометанин выкрикнул:
- Аллах слышит тебя, неверный, даже здесь, в этом мрачном подземелье! Он сделает крюк, на котором тебе суждено висеть, ещё острее, а огонь под тобой – жарче!
- Успокойтесь, ребята! – Фёдор поднял вверх обе руки. – Я понял, в чём ваша проблема, она в вас самих. Вот, вы оба прошли Высший Суд, так ответьте мне, ещё там не бывавшему: выносил приговор вам один Бог или два разных?
- Нет бога, кроме Аллаха! – выкрикнул Фарук – И Магомет его пророк!
- Выходит, Бог один, - подвёл Фёдор итог умозаключениям, - и судил он вас обоих, воевавших за него друг с другом. А вы не задумывались над тем, почему и ты, Рено, забыл, как там дальше, и ты, Фарук, приговорены к одному и тому же наказанию? Получается, не оценил тот, за кого вы воевали, благородных, этих самых, как уж их? - порывов и жертв.
- Меня осудили ошибочно! – в один голос заявили и сарацин, и крестоносец, посмотрев с ненавистью друг на друга.
Шальнов ухмыльнулся и покачал головой.
- И вы на самом деле считаете, что Высший Суд может ошибиться? Если передо мной стоят сейчас и впрямь два истинных, как там? - фанатика, то одна только эта их мысль греховна. Вам не хочется смириться с простым выводом, что каждый из вас пролил и свою, и чужую кровь напрасно. Вы оба несли людям горе. И когда убивали себе подобных, то были, скорее, слугами Дьявола, чем Бога. Не лучше ли перед вечностью осознать это и смириться в раскаянии с приговором, показав тем самым Богу, что вы его слуги? Эти мои слова касаются и остальных, - Шальнов обвёл рукой очередь. - Всех вас объединяет тяжёлое наказание, которое подвело этот, ну, как его? - итог жизненного пути что ли. К чему распрями делать настоящее ещё страшнее? Не лучше ли постараться угомонить мечущуюся душу и тем самым ослабить адские муки? Избежать котла, крюка или бассейна вам не под силу, потому как черти на то и поставлены здесь, чтобы приговоры исполнялись, но служители этого учреждения не в состоянии воздействовать на ваше внутреннее «я» - такое право осталось за вами, и оно, возможно, единственное в этих условиях. Зачем себя обкрадывать?
Фёдор закончил, и наступила тишина. Замолчали даже грешники, не стоявшие в данный момент к нему в очереди для разборок. Оказалось, что его речь слушала, как минимум, половина отряда. Оглядевшись, он увидел сотни глаз, смотревших на него с интересом, это его смутило.
- Ты считаешь, Богу понравится, что я буду терпимо относиться к сарацину? – выдавил из себя рыцарь, нарушив затянувшуюся паузу.
- Я в этом уверен, - кивнул головой Шальнов и улыбнулся. Рено де Лойе потупил взор, развернулся и направился в сторону своего места, расталкивая грешников. Сарацин последовал за ним, тоже не проронив ни слова. Очередь начала рассасываться.
- А с ментом что делать? – пробурчал оставшийся в одиночестве какой-то крепыш. – Он должен ответить за беспредел.
- Я не знаю, о ком ты говоришь, но здесь все отвечают за свои грехи, и ты в том числе. Не забывай этого.
- Да, да, любезный, иди и расцелуйся с этим самым, как ты его назвал? – ментом, вроде! – с усмешкой выкрикнул со своего места Ленин.
- Да, товарищ, топай отсюда и относись впредь к милиции с уважением, - поддакнул Берия. - Я сам когда-то руководил внутренними органами.
- То-то я и смотрю, ты здесь, на шконке, а не в райских кущах! – буркнул крепыш и удалился.
- Вот народ! До чего примитивный, поддаётся на какие-то религиозные байки! – Владимир Ильич бросил презрительный взгляд на удалявшегося последнего просителя. – Не созрел он для политической борьбы! Не созрел! Но нас на словоблудии не поймаешь, верно, Лаврентий? Давай потихоньку тяпнем, пусть знают черти, что не всё здесь у них под контролем. Ты, Федя, молодец, что быстро разогнал толпу, оратор прямо, Цицерон. А то и так тесно, а тут ещё они. Ты как сегодня, сигаретой пыхнешь, или теперь праведник? – Ленин хихикнул.
- Какой я праведник? – Шальнов пожал плечами и сел на своё место. – Я такой же грешник, как и остальные.
- Но развёл ты мужиков классно! – подал голос Тимоген со своей шконки. - Я сам многое для себя уяснил.
- Эх, Тимоха! – Ленин повернулся к греку. – Если б ты слышал что о классовой борьбе, изучал бы философию и политэкономию, а не только махал мечом, ты бы понял, что религия – это опиум для народа. Божьи заповеди, конечно, послушать, хороши, но они никого и никогда не освободят от эксплуатации. Религия – это идеология правящих классов. Человек должен верить в свои силы, а не рассчитывать на какого-то Бога. Вот за эти самые силы давайте и глотнём по первой.
Бутылка сделала круг и вернулась к Ильичу.
- Ух, как у меня сил прибавилось! – тряхнул плечами Тимоген. – Так и хочется пойти и отвесить звездюлей кому-нибудь из чертей!
- Я же говорю, в себя надо верить! Так и зарождаются революции. Мы в ссылке с ребятами тоже частенько самогончиком баловались. И Наденька, супруга моя, не отказывалась. Какие диспуты мы вели! У-У! Как шатали устои самодержавия! Ни о каком Боге ни разу не вспомнили. А закусочка какая была мировая: медвежатинка, грибки, картошечка, ягодка с морозца! Местные мужички не скупились для нас, городских. Я в ссылке растолстел, аж, одежда трещала по швам, а вот с барахлишком-то уже было сложнее. Пришлось иногда себя ущемлять, приносить жертву, так сказать, революции. Ну, что по второй за революцию, которая когда-то грянет в этом мрачном царстве? – Владимир Ильич отхлебнул из бутылки и передал её Нерону. – Пей за революцию, рабовладелец, прояви ещё раз сознательность.
- Я только «за», - император взял пузырёк и приложился к горлышку. Потом передал водку Берии. – Хотя даже не знаю что это такое - революция. Бунт что ли?
- Не бунт, а сознательное движение масс, - поправил его Ленин.
Фёдор пить не стал, ему совсем не хотелось, он затянулся пару раз сигаретой и улёгся на своей каменной лежанке. Не тянуло ни говорить, ни думать ни о каких революциях. В голову приходили мысли о Боге, с которым ему к счастью или наоборот к несчастью встретиться ещё не довелось.
Перед следующей сменой, когда Шальнов пришёл на завтрак, Василий вместо приветствия загадочно ему ощерился. Дора ковырялась в своей миске и даже не обратила внимания на его появление. Чёрт поднял чашу с вином, его зелёные глаза сверкали каким-то дьявольским возбуждением.
- За первый шаг к моему карьерному росту! – торжественно произнёс он. – И за твой, Федя, успех тоже!
Фёдор сел за каменный стол и пожал плечами.
- Что случилось? Никак ты идёшь на повышение?
- Нас с тобой вызвал на приём Сам! Сечёшь, какой мы удостоились чести, а особливо ты?
- Когда?
- Сегодня.
- Это что ж, к самому этому? – Шальнов со страхом произнёс имя начальника учреждения: - К Сатане?
Василий осушил свою чашу и пододвинул фёдоровскую.
- Да, друг мой, Хозяин желает посмотреть на тебя, на такого умного. Его заинтересовал твой проект газоснабжения котельной. Я ему кое-что сказал в двух словах, но я же не специалист, как ты. Покумекай, что будешь говорить и как.
Фёдор не на шутку струхнул. Явиться к самому Сатане, да ещё с призрачным проектом газификации, который требует, определённо, специальных знаний, никак не входило в его планы. Кроме самой идеи в голове ничего пока не было. Что он скажет Хозяину Преисподней? Василий заметил страх на лице своего подчинённого.
- Ты чё, струхнул что ли? Радоваться должен, идиот, а не бояться.
- Тебе хорошо говорить, а меня пытать будет Хозяин как, да что? Я сам хотел бы знать, как эту идею осуществить? Мне даже с геологом не довелось ещё поговорить. Откуда мне знать, где тут поблизости газ находится?
- Авантюра, - буркнула Дора и хмыкнула.
- Заткнись, тебя не спрашивают! – Василий стукнул по столу кулаком. - А геолог – грешник из нашего отряда, как там его? - знает?
- Утюгов, - подсказал Фёдор. - Понятия не имею, надо спросить.
- Так в чём дело?
- Как в чём? Отряд ушёл на мучения.
- Тьфу ты, ядрёна копалка, нашёл проблему! Дам команду, и твоего Утюгова конвой в момент притащит. А будет молчать, я его козла – в карцер! – чёрт осушил вторую чашу с вином, не подумав поделиться с Дорой. - Давай, лопай быстрее, да пошли.
Василий с Шальновым сидели в кабинете начальника отряда, когда двое чертей затащили туда ошпаренного смолой мученика. Тот еле стоял на ногах и скулил, как зверь, попавший в капкан.
- Ваше ничтожество, Утюгова привели! - доложил один из конвоиров.
- Так, значит, ты Утюгов? – спросил чёрт у бедолаги. Тот не ответил, продолжая скулить.
- Как ты смеешь молчать, ублюдок?! Ещё раз спрашиваю: Утюгов?
Грешник, висевший на крепких руках конвоиров, приподнял голову и кивнул.
- Этот, как его? – геолог?
- Так точно, – чуть слышно прошептали в ответ обваренные губы.
- Давай, Фёдор, узнай у него, то, что нам нужно.
Шальнов поднялся со своего места и с сочувствием посмотрел на несчастного геолога. Весь его вид говорил о сильнейших страданиях.
- Ответь мне, друг мой, есть ли газовое месторождение в районе реки Медведки?
Утюгов шевельнулся и попытался приподнять голову.
- Это какой Медведки – той, что в Якутии или на Европейском континенте ближе к Уралу?
- Не умничай! Отвечай, когда тебя спрашивают! – выкрикнул Василий, и конвоиры встряхнули мученика, причинив тем самым тому новые страдания.
- А может той, что в Канаде? – спросил Утюгов и свесил голову.
- Ещё скажи в Сахаре! – выкрикнул чёрт, вскочил со своего места и ощерился.
- Не серчай, Вася, рек с таким названием, может быть, на самом деле несколько. Ничего удивительного. Нам, браток, ни Якутия, ни Канада не нужны, – Шальнов хотел положить руку на обожжённое плечо несчастного, ещё недавно варившегося в котле со смолой, и не решился. - Нам нужна река, что впадает в Гремучку.
- Так бы сразу и сказали. Знаю, где такая. Что вы хотите знать?
- Ты тупой?! – Василий опять не сдержался. – Нам нужен газ!
- А я здесь причём, я давно покойник?
- Ты хоть и покойник, но можешь знать, есть ли рядом с этой рекой залежи газа.
- Геологией увлеклись? Понятно, - бывший геолог скорчился от очередного приступа боли. – В районе, который вас интересует, уже давно открыто богатейшее месторождение природного газа с большим содержанием серы.
- Сера – это хорошо! – потёр руки Василий. – Это очень хорошо!
- Территория труднодоступная, но при жизни я слышал, что одна московская компания планирует начать там добычу.
- Скажи, Утюгов, - Шальнов старался говорить, как можно мягче, - ты мог бы начертить примерную карту этого района?
Грешник приподнял голову и через силу усмехнулся.
- А что я буду с этого иметь?
- Че-го?! Иметь?! Да я тебя козла в карцере сгною! – чёрт наклонил вперёд рогатую голову и цокнул о каменный пол копытом.
- В таком случае не получите карту, а я вижу, она вам очень нужна.
- Чего хочешь? – процедил сквозь зубы Василий.
- Курить и один день отгула.
- Ты что, в своём уме?! Отгул! На, смольни и радуйся, что я такой щедрый, - начальник отряда протянул мученику сигарету.
- Вась, дай ему всю пачку, не жмись, - Фёдор бросил укоризненный взгляд на чёрта. – Утюгов может нам ещё пригодиться.
- Так и быть, настроение у меня сегодня приподнятое, а то бы он у меня вот, что получил! – Василий сунул кукиш под нос геолога. – Дора! – крикнул он своей секретарше, скрипевшей пером в соседней комнате. – Принеси чистый лист побольше.
Чертовка вошла в маленький кабинет начальника отряда, протиснувшись между косяком двери и одним из конвоиров. С независимым видом она положила кусок высушенной кожи на стол Василия, бросила на Фёдора презрительный взгляд и удалилась, виляя круглым задом.
- Подведите к столу этого придурка! – приказал чёрт конвою. - Вот тебе ручка, вот чернила, садись и черти! – рявкнул он грешнику.
Тот кое-как присел на каменную тумбу, взял в руку гусиное перо, поиграл им между пальцев, соображая с чего начать, потом медленно окунул его в чернильницу.
- Вот это направление на север, соответственно это - на юг, - промямлил Утюгов и провёл две линии. – Медведка течёт, насколько я помню, с юго-запада на северо-восток. Вот эта закорючка – она и есть, а эта толстая змейка – Гремучка. Примерно в тридцати километрах от места слияния рек к северу было найдено месторождение. Его границы обширны, и в диаметре оно может занимать не одну сотню километров. Там сплошные леса и болота, да ещё это всё – заповедник. Москвичам каким-то путём удалось получить разрешение на разработку. Видимо, немало пришлось отстегнуть чиновникам. Вот кто должен в котле вариться, а не я за свои мелкие грешки, - Утюгов оторвался от карты и бросил взгляд на Василия.
- Всем здесь места хватит, - ответил чёрт и кивнул головой конвоирам. – В котёл его! По дороге пусть выкурит одну сигарету, остальные отдадите ему после смены. Надеюсь, я не зря расстался со своим куревом.
Конвой увёл мученика в котельную, а Василий хлопнул в ладоши и потёр ими.
- Вот и все дела, Федя! Теперь у тебя есть полный проект, - лист кожи с красными каракулями перекочевал со стола в руки Шальнова. – Можем идти на приём к начальству.
- Прямо сейчас? – губы Фёдора задрожали.
- А чего тянуть-то? Дора, – бросил чёрт секретарше уже в дверях, - кто спросит, я у Хозяина, скоро буду.
Лифт долго опускал человека и чёрта в шахту. Клеть то и дело тряслась на цепях, и Шальнову казалось, что она вот-вот оторвётся. Но этого не произошло, хотя механизму подъёма была, видимо, не одна тысяча лет. На самом первом уровне жара стояла невыносимая. Если к высокой температуре на той глубине, где располагался отряд, которым командовал Василий, у Фёдора уже выработалась адаптация, то здесь было так же, как в парилке.
- Кошмар! – вырвалось у него. – Хоть бы кондиционеры поставили! Дышать же нечем!
- Ничего ты не понимаешь, Фёдька. Чем выше температура, тем выше концентрация мысли. Ты даже не представляешь, сколько дел у Хозяина, сколько проблем, которые требуют своего решения, сколько ещё не осуществлённых планов, которые необходимо осуществить. Представь, при такой загруженности, как должен чердак соображать. И при всём при этом Первый нашёл время на встречу с нами, потому что просёк перспективу.
Клеть дёрнулась и остановилась. За её дверями стоял как минимум взвод вооружённых вилами чертей. Завидев человека, все они направили на него своё оружие.
- Кто таков? – выкрикнул один из них.
Василий ответил за Фёдора:
- Шальнов, вольнонаёмный, он со мной на приём к Его Высоконичтожеству Сатане, мы вызваны оба.
Тот же чёрт подошёл к стене, в которой было вырублено небольшое отверстие, и громко крикнул в него:
- Начальник восемьсот четвёртого отряда Василий с вольнонаёмным Шальновым!
- Пропустить! – послышалось из отверстия.
- Проходите! – чёрт, видимо, старший из охранников мотнул головой, и его подчинённые прижали вилы к плечам.
Подземная галерея, по которой пришлось идти, оказалась довольно длинной. Её освещала бесконечная цепочка факелов по обеим стенам, цепочка эта и привела двух посетителей к огромным кованым дверям, возле которых стояли, как каменные статуи, ещё двое вооружённых чертей. Они даже не шелохнулись, когда к ним приблизились Василий с Фёдором. «Как у мавзолея», - мелькнула мысль в голове Шальнова. Черти с каменными лицами смотрели друг на друга. Тем временем створки, приводимые в движение какой-то незримой силой, тронулись и стали распахиваться вовнутрь. За дверями взору Фёдора предстал огромный зал, залитый голубоватым холодным светом. Его стены облюбовали летучие мыши, и их здесь было видимо-невидимо. Светился пол, покрытый толстым слоем мышиного помёта. Вонь стояла жуткая, но зато, когда Шальнов ступил ногой в зал, он почувствовал облегчение - в нём было прохладно, если не сказать, холодно. У самой дальней стены возвышался огромный, метров в пятнадцать, трон из полированного камня, на котором восседало какое-то гигантское животное с четырьмя рогами. Копыта его передних ног лежали на резных подлокотниках. Пройдя в сопровождении Василия вперёд по хрустящему и излучающему холодный свет помёту, Фёдор различил того, кто сидел на троне. Это был самый настоящий чёрный козёл, только сказочно крупный, и у него на голове красовалось вместо двух четыре рога. Когда Фёдор с Василием подошли к трону ещё ближе, последний вытянулся по стойке смирно и отчеканил:
- Ваше Высоконичтожество, начальник восемьсот четвёртого отряда по вашему приказанию прибыл!
Сатана слегка кивнул головой.
- А ты кто? – звуки голоса были низкими и звучали так, словно доносились из глубокого колодца. Красные глаза чудища уставились на человека.
- Шальнов я, гражданин начальник, - почему-то именно это обращение со страха показалось Фёдору самым уместным.
- Значит, вот ты какой, изобретатель. Твоя идея с газом показалась мне полезной. Изложи-ка её поподробней. Хочу понять.
Фёдор стушевался и от страха, и от нереальности момента, отчего его язык на какое-то время прилип к нёбу. Пауза слишком затянулась, но Сатана терпеливо ждал. Наконец, злополучный язык начал подчиняться своему хозяину, и Шальнов выдавил из себя только одно слово - «газ».
- Да, я это понял, что ты предлагаешь подогревать котлы газом, он хорошо горит, – хозяин преисподней смотрел на Фёдора с высоты своего трона и роста, а последний стоял, запрокинув голову. – Но где мне взять этот самый газ?
- У него есть проект, Ваше Высоконичтожество, - вставил Василий.
- Что за проект?
- Покажи! – чёрт толкнул локтём Шальнова.
- Ну, проект - это громко сказано, - виновато пожал тот плечами, - а вот кое-какие соображения есть.
- Короче!
- По слухам мне стало известно, что над нашим отрядом протекает река Медведка. А в районе слияния рек Медведки и Гремучки под землёй располагается богатое месторождение природного газа. Вот мне и пришло в голову, а почему бы ни провести этот самый газ к нам. Я успел поработать истопником, и знаю, как трудно обеспечивать котлы дровами.
- Такая забота о нуждах учреждения похвальна. Тележки, изобретённые тобой, хороши, но газоснабжение куда лучше. Так что там дальше?
- А дальше необходимо каким-то образом этот самый газ подвести к котлам. Нужно чтобы он выбивался из пола и горел факелом.
- Один мой грешник говорит, что какая-то московская фирма собирается этот газ забрать, и, может быть, уже приступила к своей затее, - опять вмешался Василий.
- Всё, что лежит в земле, принадлежит мне, я не позволю себя обворовывать! – Сатана повысил голос и стукнул копытом по подлокотнику трона. – Конкретней, что нужно, чтобы газ был в котельной? – он устремил взгляд на чёрта - своего подчинённого. Тот опять толкнул локтём Фёдора.
- Ну, говори, что нужно, какого хрена молчишь?
Шальнов и сам хотел бы знать, что для этого нужно было сделать, он опустил голову и стал переминаться с ноги на ногу.
- Может быть, трубопровод, - несмело промямлил он. - Я знаю, что на земле газ идёт по трубам.
- То есть, нужны какие-то каналы, по которым газ мог бы истекать от месторождения к котельной? Я правильно понял?
- Во-во, это то, что надо.
- У тебя в руке что, проект газопровода?
- Нет, гражданин начальник, просто карта местности.
- Давай её сюда. Ты свою задачу выполнил, Шальнов, остальное дело техники, а если быть точнее, то кротов. Именно они прокопают для меня газопровод, он будет проложен в самом грунте. А с московской фирмой я разберусь! Так что, Василий, должности истопников в твоём отряде сократятся.
- Как прикажете, Ваше Высоконичтожество! – чёрт цокнул копытами.
- А ты, Шальнов, молодец, если не соврал, и твоя затея у нас выгорит. За заслуги я даже, скорее всего, сделаю тебя чёртом. На кой хрен мне вольнонаёмный в штате?
- Гражданин начальник, а нельзя ли вместо этого просто не наказывать одну мою приятельницу? – Фёдор немного осмелел, после того, как положил карту к подножию трона.
- Что ты всё заладил «гражданин начальник, гражданин начальник»? Я, конечно, начальник, но уж никак не гражданин. Существует общепринятая форма обращения ко мне – Ваше Высоконичтожество. Будь добр, соблюдай её.
- Так точно, Ваше Высоконичтожество! - отчеканил Шальнов, вспомнив армию, и вытянулся.
- Вот, другое дело. Так про какую знакомую ты мне только что говорил?
- Появилась тут у него одна подружка из чертей, уборщица, некая Люциферина. Искупала она его в бане и побрила, вот Федька ей и благодарен. Вам ещё не донесла Дора на неё?
- Я не разбирал последнюю документацию. Так это та самая Люциферина, что была мной когда-то разжалована за связь с грешником? – козлиная морда Сатаны выразила озабоченность.
- Так точно, она самая! – гаркнул Василий.
- Фёдор не чёрт, и Люциферина не имеет на связь с ним права. Её проступок наказуем.
- Вот я и прошу не наказывать Люцу, Ваше благородие, то есть Ничтожество. Мне ничего от вас не надо, только это.
- Ты что идиот, Шальнов? Я же не могу тебя дважды поощрять за одно полезное дело. Или я сотворю из тебя чёрта со всеми вытекающими из этого чертовскими благами, или уж просто сделаю для Люциферины исключение. Выбирай.
- Оставьте в покое Люцу.
- Так тому и быть! – Сатана опять стукнул копытом по подлокотнику трона. – Вот ещё что. По оперативным сводкам ты, Фёдор, проповедуешь среди мучеников добро, это как понимать?
- Он теперь в моём отряде смотрящий, ублюдки сами к нему прутся, - пояснил Василий.
- Я просто пытаюсь примирить грешников, не хочу, чтобы они ссорились. Вроде, получается.
Огромный козёл почесал копытом бороду.
- Буза по отрядам мне не нужна, и если её в отряде нет, начальнику плюс.
- Нет у меня никакой бузы, Ваше Высоконичтожество, всё тихо, Шальнов помогает. Вот только бывает очередь у его шконки, но как без этого?
- А чтобы мученики не толпились и не мешали остальным отдыхать после смены, выдели Фёдору отдельное помещение в отряде, не мне тебя учить, Василий. Меня радует, что в твоём штате появились такие, как Шальнов. Остальным нужно брать с него пример. Это моя вина, что я требовал только злых дел, и не прививал технического мышления своим подчинённым. Зло злом, служба службой, но зацикливаться на этом не стоит. Мир над нами меняется, его захлёстывает урбанизация, а мы тут всё живём и работаем по старинке. Необходимо будет технический пробел в головах персонала ликвидировать. Придётся организовать какие-нибудь курсы. Я пришёл к выводу, что нужно всё менять в подвластных мне владениях. Скоро я оглашу приказ по учреждению, в котором будет предписано всем сотрудникам перенимать у людей новшества и внедрять их здесь, у нас. Там у них какие-то нанотехнологии, а мы котлы ещё дровами топим. Традиции традициями, но прогресс движется вперёд, и мы все должны шагать с ним в ногу. Будет много трудностей, но постепенно мы их преодолеем. Хорошо, что Шальнов заставил меня задуматься о перспективах. Грешников становится всё больше, а лесов всё меньше, уголь на исходе. С таким раскладом, если не газифицировать наше учреждение, то и котлы греть скоро будет нечем.
- Я вас понимаю, Ваше Высоконичтожество! – чёрт в очередной раз цокнул копытами.
- Хорошо, что понимаешь. Жду с новыми предложениями. Оба свободны.
- Ну, как тебе Хозяин? Правда, умный? Далеко зрит, куда нам до него! - Василий казался довольным, его приподнятое настроение нельзя было скрыть, и Фёдор это заметил, когда они шли горячим коридором к лифту. – Давай, думай, голова, нас ждут с новыми предложениями, сам же слышал. Зря ты выбрал Люцку вместо превращения в чёрта. Сдалась она тебе. А то выглядел бы как нормальный чёрт, рога бы были, копыта, как у всех. Зря ты, ей Дьяволу, зря! Ладно, тебе видней. А конурку от меня получишь. Рядом с лечебницей есть там у меня одна потайная бендега. Придётся её рассекретить. Мерк пользовался ей для прослушки, теперь перебьётся. Слово Хозяина – закон. Опера пусть на большем числе осведомителей свою работу строят, а то совсем разжирели.
- Мне бы тюфячок какой, а то от каменных плит все бока болят, - пожаловался Фёдор.
- Будет тебе, Федя, и тюфячок, и подушка будет, ты только пошевели мозгами, подай ещё какую идею. Ты же знаешь, как я хочу получить новую должность в управлении по спецоперациям. Ребята там Америку разрабатывают, успешно ведут её к краху, награды получают, а я тут пропадаю с моими талантами. Обидно! – Василий расчувствовался и даже обнял Шальнова за плечо. – У меня в восемьсот четвёртом отряде что – шелупонь одна вроде тебя, да злодеи прошедших эпох. Вот в 1526-ом так всё свеженькое. Сам знаешь, в мире такое сейчас творится! Афганистан, Чечня, Ближний Восток, Ирак, Балканы. А в Европе мы, черти, и то ногу сломим. Зло постепенно побеждает добро, и отморозков всех мастей в том отряде хватает. Твои соотечественники с высокими чинами, да ворюги с размахом так и сыплются туда, как из рога изобилия. Контингент интересный, потому что гадкий. Парни из управления по спецоперациям так и пасутся там. Замечательная у них работа, сам понимаешь, творческая. На крайняк хоть в этот тысяча пятьсот двадцать шестой отрядником попасть.
Когда оба они вернулись в кабинет Василия, Дора усердно работала над документами. Не поднимая головы, она пробормотала:
- Ну, как, Хозяин раскусил вашу авантюру?
- Дура ты баба, и мозги у тебя куриные! – начальник отряда облокотился обеими руками о стол, за которым работала чертовка. - Федя к награде был представлен, да будет тебе известно! Он мог стать чёртом, но отказался в пользу Люцки, и Хозяин удовлетворил его просьбу. Ты уже успела отправить слюнявку на уборщицу?
- А то как же! – прошипела Дора.
- Она будет висеть на гвозде в сортире на первом уровне. Сатана похвалил Фёдора, он у нас герой, и ты должна брать с него пример - так мне было приказано! Я требую уважительного отношения к моему сотруднику, а то слюнявка пойдёт уже на тебя! И не смей перегружать моего друга работой – ему нужно думать над новым рацпредложением. Поняла, дурёха?
Дора воткнула перо в чернильницу и отодвинула в сторону документ, над которым работала. Она выпятила вперёд свои пухлые груди и ощерилась в улыбке.
- Васенька, дорогуша, ты чего разошёлся? По что обижаешь зря? Мне Федя сразу понравился, как только я его увидела в первый раз. Я даже хотела ему отдаться, так он разжёг мою кровь. Я, может, и обижаюсь на него, так только за то, что он предпочёл Люцку мне. А у меня и попка круче и груди больше. Хочешь потрогать, Феденька? – чертовка нависла над столом.
- Вот уж дура, так дура! – выругался Василий. – Только одну сучку отмазали перед Хозяином, вторая на кнут напрашивается! У тебя что, чешется в одном месте, так после работы я тебе почешу, в чём проблема?
- Хочу героя.
- Потерпи, скоро я пойду на повышение, если уж и впрямь героя захотела. А Фёдора не трожь! Ему нужно создать благоприятные условия для творчества. Правильно я говорю? – чёрт хлопнул Шальнова по спине. Тот смутился от похвал с обеих сторон и промолчал. – Так, где тебе удобнее работать, здесь или в отдельном кабинете в отряде?
- Хотелось бы посмотреть, что там за кабинет.
- Как скажешь, друг мой. Пойдём, я тебе всё покажу.
Дора сделала кокетливую мину на лице, захлопала глазами, вытянула вперёд свои пухлые губы и чмокнула ими.
- Не забывай меня, пупсик – мой герой! – нежно прошептала она.
- Приступай к работе, шалава! – Василий погрозил секретарше кулаком и вышел. Фёдор последовал за ним.
Потайная комната в отряде оказалась размеров скромных, почти такой, какой была у Фёдора кухня в его квартире. Дверь в неё никто и никогда не смог бы найти, пока Василий не указал место на стене, куда следовало надавить рукой. В помещении находился каменный стол, тумба – подобие стула и лежанка, вырубленная из красного гранита. Всю обстановку осветил факел, который вспыхнул от искры огнива.
- Вот жук этот Мерк, паинькой прикидывается, исправным служакой, а сам тут медсестёр топчет втихаря, когда отряд на смене! – чёрт смачно сплюнул на пол. - Для того сюда и кровать припёр. Иначе, как ни для амурных дел, зачем она здесь нужна? Ты понял, с кем работать приходится?
Шальнов промолчал, он просто пожал плечами. Начальник отряда тем временем погладил одну из стен.
- Есть выход в коридор, можешь им пользоваться, тут сортир рядом. Жмурикам не говори про дверь, а то начнут шастать, где ни попадя. Я даже закрою глаза на то, что на этой койке ты будешь кувыркаться со своей Люцифериной, только выдай мне какую-нибудь идейку для Хозяина. Ну, чем ни королевские апартаменты? – Василий ощерился в улыбке. – Нравится?
- Сойдёт, только тюфячок бы мне с подушкой.
- Сказал, будет, значит, будет! Ты давай, Федя, садись за стол и думай, как-никак у нас рабочий день, хватит попусту болтать, - чёрт удалился с серьёзным видом через вторую дверь. Не успела она захлопнуться за ним, как в дверь со стороны отряда просунулась голова с длинными жидкими волосёнками и козлиной бородкой. Фёдор узнал дневального первой смены Иоанна.
- Тебе чего? – спросил он.
- Неужто, Феодор, ты теперь опер вместо Мерка, и его кабинет теперь твой?
- Кабинет мне передал Хозяин.
- Сам что ли? – Иоанн открыл в изумлении рот.
- Не сам, конечно, он только отдал приказ.
- Дела, - протянул тот. – Значит, чертовок теперь ты будешь тут огуливать за Мерка. Меня не стесняйся, я от бесовских утех не завожусь. Убираться у тебя буду, может, чего скажешь принести. Всегда рад. Опер меня подогревал слегка, теперь ты будешь?
- Там уж как получится, братан. Я сам гол, как сокол.
- Будет день, будет пища, - сказал назидательным тоном шнырь и удалился.
Оставшись один, Фёдор осмотрел свои новые апартаменты. Хотя вырубленная в камне комнатушка была крохотной, но коротать в ней время было куда приятней, чем на полу в отряде в компании покойников. Можно было собраться с мыслями и поразмышлять о своей жизни. Оглядываясь по сторонам, Шальнов заметил в стене какое-то отверстие. Сунув в него палец, он убедился, что оно глубокое. Отверстие располагалось на уровне головы, и ухо как-то само собой к нему прижалось. Фёдор услышал шаркающие шаги и ворчание Иоанна:
- От этого козла теперь грева не дождёшься, он не чёрт и тем паче не опер, возможности у него не те, хотя и сумел оттяпать бендегу у Мерка. Чем уж он так угодил Сатане? Пятьсот лет тут отираюсь, но такого не видел. Вот времена пошли, вот нравы!
Шнырь, видимо, начал подметать помещение, потому что послышалось шуршание веника. Акустика была великолепной, и не удивительно, что Мерк мог услышать, сидя здесь, любые разговоры в отряде. Вот только как он умудрялся в гомоне тысячи грешников уловить то, что ему нужно, было загадкой, но у оперативников, а тем более из чертей, определённо, имелись свои хитрости. На столе Василий оставил огниво, и Фёдор потренировался в извлечении из него искры. Это оказалось делом нетрудным. Затем он растянулся на гранитной лежанке и закрыл глаза.
Сатана ждал его с новым рацпредложением, но как назло никакие светлые мысли не посещали голову. Вспомнилась Люца и купание в озере – том, что несло долголетие, хотя, может быть, разговоры о его чудодейственной силе нужно было принять как враки. Сказал же Василий, что в аду соврут и глазом не моргнут. Не хотелось верить, что новая подружка - лгунья, она казалась искренней. Хотя чёрт их разберёт этих чертей. Скоро уже должен вернуться со смены отряд, и до его прихода в самый раз было вздремнуть в полной тишине.
Фёдор проснулся от гомона, доносящегося из отверстия в стене. Громкость была такой, словно работал на полную мощность репродуктор – это помещение отряда наполнилось голосами вернувшихся с мучений грешников. Разобрать что-нибудь было невозможно – стоял сплошной гул. Если б на стене висело радио, его можно было бы выключить, но дыра, как и любая другая, должна была затыкаться пробкой, и её, эту пробку – каменную, хорошо обтёсанную, Фёдор нашёл на полу под самим слуховым отверстием. Каменный конус точно пришёлся к предназначенному ему месту. Звуки стихли, наступила тишина. В этой тишине самое время было сосредоточиться и поразмышлять над каким-нибудь новаторским предложением. Когда-то очень давно в относительно трезвые времена молодой Шальнов, работая на заводе фрезеровщиком, даже подал одно рационализаторское предложение – новую конструкцию фрезы, за что был зачислен в ВОИР – общество изобретателей и получил нагрудный значок. Правда, предложение его так и не было внедрено. В аду, похоже, этого не должно было произойти, если за дело взялся сам Сатана.
Послышался стук в стену – он был негромким, но вполне различимым. Казалось, что стучали по стене со стороны отряда сразу в нескольких местах. Фёдор выдернул пробку из слухового отверстия. На фоне гула выделялись голоса:
- И где тут дверь?
- Говорю вам, мне шнырь шепнул только что, когда мы уже вернулись, а его повели на мучения, что в стене рядом с лечебницей находится потайная дверь, и за ней теперь будет обитать смотрящий. Может, и соврал, конечно, сучок, хотя зачем ему это.
- Точно соврал, ишак бухарский, стена как стена.
Любопытные по ту сторону продолжали стучать, хотя уже не так напористо. Фёдор надавил на камень в условном месте, и открыл дверь. Грешники отступили, столпившись полукругом. Они с недоумением смешанным с интересом уставились на нового смотрящего.
- Не соврал Иоанн, - громко сказал один из них.
- Здорово, мужики! – Шальнов улыбнулся. – Удивлены? Администрация меня здесь поселила. Можете приходить для разговоров, рад буду что-нибудь посоветовать.
Грешники оправились от неожиданного для себя открытия – наличия в помещении отряда потайной двери, ведущей в маленькую комнатку, и опять оживились.
- Ты сказал, что рад нас выслушать, тогда слушай! – выкрикнул кто-то из толпы. - Меня вот, например, осудили слишком строго! Что ты можешь посоветовать? Я писал прошения пересмотреть моё дело, но получил отказ. Обращался к начальнику отряда – он послал меня куда подальше.
- Мне тоже отказали! – выкрикнул другой грешник.
- И мне!
- И мне!
Шальнов задумался, и собравшиеся у двери затихли.
- Я тут человек новый, но успел уже со многими из вас побеседовать, - начал он, и, сделав небольшую паузу, продолжил: - Из всех разговоров я уяснил одно: многие из находящихся здесь, а, может, и все вы не осознаёте, что грешили. Более того, вы гордитесь поступками, за которые были наказаны. И при всём при этом пишете прошения в Высший Суд о пересмотре ваших дел. Никто здесь, по-моему, ещё не понял, что суд-то Высший, - Фёдор ткнул пальцем в потолок, - выше некуда. Что может быть выше Бога, который вас приговорил? Думаю, вам нужно переосмыслить прожитое и это, как его? - вспоминать только хорошие поступки. Верю, что нет такого человека, который бы за свою жизнь не сделал ничего хорошего.
- Я бабушку через дорогу перевёл однажды, чтобы её не сбил экипаж! – выкрикнул грешник и хихикнул. Толпа загоготала.
- А я соседу на похмелку постоянно одалживал! – подал голос другой.
- Хотя я и был вором, но свечки в церкви ставил по праздникам регулярно, - сказал старик с морщинистым лицом, сказал тихо, но все его услышали.
- Аллах свидетель, я не пропустил ни одного поста! – заявил серьёзным тоном то ли турок, то ли араб, то ли кавказец.
- Вот видите, не всё в вашей, да и в моей жизни тоже было так уж плохо, - обрадовался Фёдор, что его кто-то поддержал. - Вы покойники, все до одного распрощались с жизнью, и, казалось бы, на эту самую жизнь повлиять никак не можете. Я сам раньше так думал.
- Мы в аду под землёй, не тела даже, а какие-то непонятные субстанции, замурованные в камне и обречённые на вечные муки. Что мы можем? – возразил один тип, похожий на какого-то артиста. – Задаю вопрос, и сам себе удивляюсь. Я вот физик - ядерщик, изобрёл бомбу. Имя моё тебе знать незачем, а погоняло у меня здесь Мюзон. Так вот с точки зрения фундаментальной науки этого нереального мира, в котором все мы находимся, быть не должно. Возможно, всё это каждому из нас снится, и когда-то мы проснёмся и избавимся от кошмара. Я в это верю, и, скорее всего, это так и есть. К чему в таком случае весь наш пустой разговор?
- Ты идиот, Мюзон! - проскрипел какой-то старец с длинными седыми волосами, - Я здесь второе тысячелетие уже разменял, а Борода, так давно уже третье. Что-то у нас больно длинный сон получается. Субстанции какие-то придумал. Духи мы все тут. Яснее же ясного. Шизик он, видите ли, ящерщик.
- Физик – ядерщик, - поправил бывший учёный.
- Хрен редьки не слаще, - хмыкнул старик. – Правильно глаголет смотрящий и о Боге, и о Высшем Суде, и о грехах. Я вот старшего брата убил тайно и получил наследство, которое должно было достаться ему. Знаю, за что здесь парюсь. При жизни хотелось ухватить как можно больше и не думать о смерти. А надо было бы. В одном я согласен с Мюзоном: что можем мы, мученики ада? – мутные глаза старца уставились на Фёдора.
- Да, что мы можем, скажи? – раздались из толпы голоса.
Шальнов тяжело вздохнул и кивнул головой.
- Мне часто снилась раньше моя покойная мать, - начал он. – Я пил, гулял, а в снах моих мать уговаривала меня взяться за ум. Каждый раз я просыпался в поту, думая, что схожу от пьянки с ума. Опохмелившись, я старался не думать об увещеваниях умершей матери и продолжал опять идти по наклонной. Последние годы мне мать вообще перестала сниться, потеряла, наверное, надежду положительно повлиять на сына, и я сам стал забывать о тех снах. Но теперь я понимаю, что никакое это, как его? – доброе воздействие что ли, не проходит просто так. Я вот меняюсь же. Сам чувствую, что меняюсь. И маму свою вспоминаю добрым словом. Вы спрашиваете, как можно воздействовать на живых? Пребывая в их снах – будет мой ответ. Приснившись живым людям, можно повлиять на них и с хорошей, и с плохой стороны. В одном только я уверен, это в том, что любое влияние душ умерших людей на живых подконтрольно Богу. Ведь Бог знает всё обо всех. Не раскаявшись искренне, вы пишете прошения в Высший Суд. Неужели все вы наивно думаете, что там пересмотрят приговор? Не будет этого, не будет, так и знайте. Ведь раскаявшийся грешник, пусть даже и поздно раскаявшийся – это нечто другое, чем просто грешник, и кто знает, как к его просьбе отнесётся Суд.
Фёдор закончил и развёл в стороны руки.
- Больше мне вам сказать нечего, как только то, чтобы все вы продолжали терпеливо нести своё наказание и изменяться, как бы это сказать? – духовно изменяться, что ли.
Толпа молча начала расходиться, а Фёдор, постояв в дверях, зашёл в свою каморку. Он присел на каменную тумбу у стола и задумался о том, как так получилось, что ему – алкоголику и бездельнику выпало стать чем-то вроде наставника этим мученикам. Неужели на него, живого пока человека, так подействовала обстановка подземелья, в которую он попал? Видимо, так оно и было на самом деле, иначе никак не объяснить рождавшихся в его голове мыслей, которые ещё совсем недавно ни за что бы её не посетили. С другой стороны Фёдор не мог отделаться от чувства, что здесь, в аду, он смог ощутить себя кому-то нужным, чего нельзя было сказать о его жизни там, на поверхности. Ведь даже сам Сатана его похвалил и поставил в пример своим подчинённым, а похвалы любому приятны. Когда ещё ему - алкашу и гуляке - доводилось раньше слышать что-нибудь лестное о себе? Даже на ум не приходило ни одного такого случая. Шальнов вспомнил свою грязную берлогу на пятом этаже, называемую квартирой, и тяжело вздохнул. Он не мог наверняка сказать, где ему комфортней, там было или здесь, в этих чистых каменных апартаментах. Да, нельзя не согласиться, что тут ад, да, его окружают грешники и черти, но с другой стороны он при работе, он всегда сыт, в каком ни есть, но в почёте, да ещё нашёл себе подружку, заботливую и ласковую. Как ни странно, выходило так, что среди грешных душ и чертей он чувствовал себя больше человеком, чем среди людей.
От размышлений Фёдора отвлёк знакомый голос, он принадлежал Берии:
- Ты, Федя, оказывается большой мастер лапшу на уши вешать. Как ты развёл толпу классически! Мы с ребятами слушали тебя издалека и диву давались. До чего же тупая публика в отряде собралась. Теперь все паиньками захотят стать – так на них твоё выступление подействовало, и наш Тимоха туда же, придурок.
- Да, несознательным элементом оказался Тимоген, а жаль, - сказал с грустью, вошедший следом за Лаврентием Павловичем, Ленин. - Наша группа потеряла бойца. Благо ни Нерон, ни Эдик всерьёз не восприняли твою пламенную речь, товарищ Шальнов. Настоящая личность всегда самодостаточна, и ей не нужно чужое влияние, она сама готова влиять на кого угодно. Пускай ряды нашей группы поредели, зато мы обрели конспиративную квартиру, - Ильич оглядел новое жилище Фёдора. - Здесь, в спокойной обстановке, мы сможем так врезать по режиму, что его устои пошатнутся! Правильно я говорю, друзья мои?
- В самую точку! – согласился с довольной улыбкой Берия.
- Здесь никто не будет пить, - тихо сказал Шальнов, чем ввёл в ступор обоих своих гостей.
- То есть, как? – не понял Ленин. – Ты отказываешься от борьбы с дьявольским режимом?
- Я не вижу в этой борьбе никакого толку. Пьянка – она и в Африке пьянка, хоть как хош её назови. Если б люди на земле творили только богоугодные дела, то и ад бы не понадобился, и черти бы остались без работы.
- Ха-ха-ха! – закатился Владимир Ильич. – Утопия! Чистой воды утопия! Если бы да кабы! Рассмешил ты меня, батенька, ох, рассмешил! О богоугодных делах заговорил, видите ли. Поповские байки всё это! Атеизм – вот идеология угнетённых масс! Борьба, кровавая борьба, она и только она принесёт освобождение! Здесь, в аду, мы, борцы, не можем проливать свою кровь за идею, потому как крови у нас нет, но в наших силах противостоять режиму через банальную пьянку, как ты изволил выразиться. Мы рискуем попасться и оказаться в карцере, как тот америкашка - наш сосед, шконку которого ты занимал. А риск, оказывается, вырабатывает адреналин. Узнал я тут новое слово. Кто не рискует, тот не пьёт шампанское, а в нашем случае водочку. Диалектика, батенька, никуда не денешься. Убедил я тебя? Предоставляешь свои хоромы для нанесения отсюда удара по узурпаторам? – Ленин положил руку на плечо Шальнову. Тот руку бывшего вождя снял и ответил, глядя ему прямо в глаза:
- Вам не удастся второй раз засрать мне мозги! Сыт я по горло сказками о классовой борьбе и диктатуре пролетариата – со школы ещё оскомина осталась. А уж пьянками сыт тем более! Меня озарило, наконец, и я понял, в чём смысл жизни! Он ни в какой не в борьбе, он в добрых делах, которые ты сам творишь. Жаль, что до вас это ещё не дошло, могли бы облегчить свои страдания.
- Это уж, тебе, батенька, прости за грубое слово, не засрать мозги мне абстрактными богоугодными добрыми делами! Пойдём, Лаврентий, ниже нашего с тобой достоинства вообще разговаривать с этой контрой! – Владимир Ильич дёрнул за руку Берию и направился к двери. Нарком погрозил Фёдору кулаком.
- Раскатал бы я тебя в лепёшку у себя на Лубянке!
Когда гости ушли, Шальнов вздохнул с облегчением. Отказав им, он ещё больше почувствовал себя другим человеком, будто только что родился заново. Закрыв дверь, Фёдор растянулся на лежанке и постарался забыть неприятный разговор. Нужно было сосредоточиться на каком-нибудь новом рацпредложении, ведь скоро Василий спросит о нём. Этот чёрт почувствовал, что с помощью человека может продвинуться по службе, и ничто его не заставит отступиться. Оставалось только поднапрячь мозги. Не успел Шальнов это сделать, как в стенку со стороны коридора раздался слабый стук. После напряжённого дня хотелось отдохнуть, и очередной посетитель был уже в тягость. Но за каменной дверью оказалась ни кто иная, как Люциферина. Она жеманно водила плечами и прятала взгляд.
- Прослышала я, Феденька, ты получил отдельную жилплощадь, - чертовка глянула через плечо Фёдора. – Неплохая однокомнатная, сколько метров?
- Кто его знает, девять, наверное. Да, ты проходи, Люца, что это я как дурак держу тебя в дверях, - Шальнов отошёл в сторону и засуетился. – Угостить тебя нечем, пусто тут, я ещё не освоился.
- А мне ничего и не надо, дорогой, кроме твоих ласк.
Люциферина положила обе руки ему на плечи и прижалась своей грудью к его.
- Люб ты мне, и всё тут. Сама не знаю, что творится. Никогда со мной ничего подобного не происходило. Пусть меня кнутом стегают, пусть ещё как наказывают за связь с тобой, я на всё пойду, лишь бы быть около тебя!
Чертовка притянула голову Шальнова и поцеловала его в губы. После долгого и жаркого поцелуя тот кое-как отдышался.
- Ты тоже мне очень нравишься, Люца. Скучаю я без тебя. Ты лучше моей бывшей жены.
- Правда? – чертовка просияла.
- Зачем мне врать? – Фёдор сжал в объятиях свою подружку. – А насчёт наказания можешь не беспокоиться. Сегодня мы с Василием были на приёме у Хозяина, и тот мне пообещал не трогать тебя, а начальник отряда даже дал понять, что закроет глаза на наши с тобой встречи. Во как!
- С чего это оба они так раздобрились?
- Да, подбросил я тут одну идейку пустяковую, но полезную для учреждения, отсюда и интерес ко мне.
- Неужто сам Хозяин с тобой разговаривал? Поверить не могу! Это же такая честь! Врёшь, поди, Федька?
- Если тебя отстегают плетьми, то считай, что вру. Но не беспокойся, никто тебя не тронет, - Шальнов опять сжал Люцу в объятьях.
- Какой ты у меня умный! – чертовка погладила своего избранника по спине. - И сильный, - добавила она, отодвинувшись и глянув вниз меж своих грудей.
Человек и служащая ада в очередной раз слились в объятьях…
…После бурных любовных утех Фёдор сидел на лежанке и прижимался спиной к каменной стене. Люциферина продолжала лежать рядом в истоме, она медленно гладила длинными пальцами его бедро.
- Так, значит, ты отказался от предложения Хозяина сделать тебя чёртом в обмен на мою амнистию?
Шальнов молча кивнул.
- А если б он предложил тебе вернуться на землю, тогда как?
- На землю, говоришь? Кто я там, на этой земле, и что? Мусор, падаль, бичуган, которого все сторонятся, с которым даже соседи по подъезду не здороваются и глядят с презрением. Менты и те брезгуют. Зачем мне такая земля? Здесь я себя нашёл, при деле, вроде как, на довольствие поставлен, здесь у меня есть ты. Что ещё нужно? – Фёдор погладил чертовку по щеке и улыбнулся ей.
- На самом деле, а что ещё нужно? – согласилась она.
- Самоуважение нужно, а тут я начинаю себя уважать, и спокоен я, когда ты рядом. Так что, если б Хозяин предложил мне покинуть это подземелье, я бы отказался.
- Из-за меня?
- И из-за тебя тоже.
- Какой ты у меня правильный, ни дать – ни взять, настоящий чёрт! Хорошо мне с тобой, только пора идти, на работу скоро. Не хочу, чтобы кто-нибудь меня здесь с тобой застукал.
Люциферина встала, потревожив своего любовника, находящегося в затянувшейся неге.
- Открой мне дверь, Феденька, что-то сама я замок не найду.
В дверях Шальнов распрощался со своей подругой и с лёгкой душой растянулся на лежанке. До начала рабочей смены можно было ещё вздремнуть.
Разбудил Фёдора внутренний будильник, и в столовую он не опоздал ни на минуту. Черти ещё только стягивались на трапезу.
- Ну, как провёл ночь на новом месте? – первым делом задал вопрос Василий. – Люцка приходила? Я ей шепнул про твоё переселение.
В это время за столик подсела Дора и одарила Шальнова пылким взглядом. Василий сразу отстал с расспросами.
- Как спалось, очаровашка? – чертовка облизала длинным языком свои пухлые губы.
- Нормально, но могло быть ещё лучше, если бы кто-нибудь принёс мне обещанный тюфяк и подушку.
- Я принесу тебе! – выпалила Дора.
- Убавь обороты, секс-машина! - Василий стукнул кулаком по столу. - Я сам ему доставлю всё, что обещал.
- Фу ты, подумаешь, хотела как лучше. Сбивай сам копыта, если есть желание.
- Вот и собью, тебя, дуру не спрошу. Что для друга ни сделаешь. Кстати, как думалось на новом месте, Федя? Появились какие идеи?
- Пока нет, на подушке, может, что и пришло бы в голову.
- Будет тебе подушка, ты только думай, а ты, Дора, не смей ему мешать! Узнаю, что липнешь - убью!
- Больно надо! – фыркнула чертовка и принялась за завтрак.
- Подушку и тюфяк я уже заказал снабженцам, к концу смены обещали подогнать. Так что всё что мог, для тебя сделал. Рабочий день как желаешь построить: у меня в кабинете с Дорой бумажки будешь перебирать или к себе над новой идеей пойдёшь думать? Тебе обязательно нужно что-нибудь выдать, какую-нибудь такую хреновину, чтобы Хозяин в знак благодарности назначил меня в управление по спецоперациям. Эдакую штучку! – Василий завернул вверх винтом указательный палец.
- Что я буду в четырёх стенах сидеть в одиночестве? Пойду лучше документами займусь, - Фёдор нагнулся над блюдом, на котором лежала аппетитная тушка птицы под соусом. Какой именно птицы, он уточнять не стал. Чаша с вином была отодвинута Василию.
Рабочий день прошёл скучно, почти в полной тишине. Дора сидела, как в рот воды набрала, и единственные звуки, какие от неё исходили – это скрежет пера и шуршание документов. Заводить разговор с ней Фёдор не стал, опасаясь её приставаний, а чертовка, возможно, только и ждала, что он первым нарушит молчание. Начальник ей пригрозил на полном серьёзе, и она это понимала. Василий появился только к концу рабочего дня, подписал кое-какие документы и снова куда-то ушёл. Встретились они за ужином. Опрокинув чашу вина, чёрт громко выдохнул.
- Тюфяк с подушкой уже у тебя в комнате. Поднасесть пришлось на снабженцев, чтобы не затягивали с исполнением моей заявки. Это такая публика! Если что-то от них нужно, специально будут волынку тянуть. Им, наверное, нравится, что у них клянчат, тем самым они как бы свой статус поднимают. Но я им рассказал о тебе и пригрозил написать рапорт Хозяину, сразу стали, как шёлковые. Теперь, Федя, можешь идти и лежать на мягком, надеюсь, чего и придумаешь.
В бендеге на лежанке на самом деле был постелен полосатый тюфяк, и на нём красовалась подушка без наволочки. Фёдор с удовольствием опустил на них своё тело, уставшее от отдыха на камне. Мерцающий свет факела убаюкивал, и сон постепенно овладевал сознанием. И сознание вот-вот бы угасло, но только пробудил его стук в стену. Он доносился со стороны коридора, а это значило, что пожаловал кто-то из администрации. За дверью стояла Люца. Её нежные руки сплелись вокруг шеи Фёдора.
- Я соскучилась, дорогой, ты рад, что я пришла?
- Конечно, рад, только нам могут помешать. Сейчас грешники из нашего отряда начнут проситься на приём.
- А ты им не открывай, перебьются, - чертовка поцеловала Шальнова в губы. – В столовую сегодня я пришла позже и тебя не застала, знаешь, как я расстроилась. За вашим столом только эта мымра сидела, Дора. Какие взгляды она на меня бросала – жуть! К тебе ревнует, наверное, стерва. Я тебя никому не отдам, так и знай!
- А мне никто и не нужен кроме тебя, - Фёдор погладил Люцу по голове и упёрся ладонью в рог. – У тебя самые очаровательные рожки во всём аду, - прошептал он ей в ухо.
- Правда? – чертовка смешно заводила ушами из стороны в сторону.
Шальнов хотел клятвенно перекреститься, но передумал, он только молча кивнул.
Люциферина осталась у него до начала следующей смены, и сколько ни стучали грешники в стену, никто им дверь не открыл.
Первым делом на завтраке, Василий поинтересовался, не готова ли новая идея, на что Фёдор должен был признать, что никакая интересная мысль пока его голову не посетила. Чёрт нахмурился, молча покончил с едой и удалился. Когда он ушёл, Дора прыснула в кулак и почесала у себя меж грудей.
- Небось, с этой сучкой Люцкой всю ночь прокувыркался, не до этого, как его? – бацпредложения тебе было?
- Не бац, а рац, - буркнул Шальнов. – Как будто так просто что-нибудь придумать дельное?
- Променял меня на уборщицу, теперь держись. Василий сожрёт тебя с потрохами, а я заступаться не стану, больно надо! – Дора бросила злобный взгляд в ту сторону, где сидела за столом Люциферина.
- Не беспокойся, сам как-нибудь разберусь.
Несколько рабочих дней, прошедших с этого завтрака, оказались на самом деле тяжёлыми. Василий всем видом показывал своё крайнее неудовольствие из-за того, что его подчинённый до сих пор не предоставил ни одного достойного предложения, с которым можно было бы идти к Хозяину. Идея провести электрическое освещение в учреждении вызвала злую усмешку у начальника отряда. Он заявил, что такую мысль когда-то сам подавал, и ему было указано руководством, на то, что электростанции принадлежат людям, а создавать свои и размещать их под землёй – волюнтаризм, так как нет ни производственной базы соответствующего уровня, ни специалистов. Василий топнул копытом и выпроводил Шальнова из своего кабинета, пригрозив забрать для начала тюфяк с подушкой, а потом лишить его отдельной жилплощади. Люца перестала приходить с ночёвкой, видимо, всё тот же Василий запретил ей. Но, несмотря на прессинг, достойная идея не посещала голову Фёдора. Он тужился изо всех сил, но всё без толку. И вот однажды после особенно неприятно проведённого рабочего дня и затянувшейся беседы с грешниками он забылся в тревожном сне, и ему приснился родной завод, на котором довелось работать много лет назад. Приснился механический цех, ярко освещённый лампами, и пальмы в кадушках у окон. Приснились друзья-товарищи-собутыльники, с которыми он таскал с завода домой всё, что плохо лежит. Эти воспоминания о мелких кражах встревожили его настолько, что заставили тело покрыться испариной, а голову с воспалённым сознанием, запуганным расплатой за грехопадение, неистово метаться по подушке. Проснулся Шальнов вовремя, но не выспавшимся. Он поплёлся на завтрак в предчувствии очередного разгона от Василия. И тот на самом деле, пережёвывая пищу, и сведя лохматые брови к переносице, грозно спросил:
- Ну, что?
Фёдор стушевался и пожал плечами.
- Не лезет ничего в голову, кошмары снятся, - попытался он оправдаться.
- И что же это за кошмары, позволь поинтересоваться? – чёрт отхлебнул вина и сверкнул зелёными глазами.
- Да, так, завод, на котором я работал, снился, его цеха, ребята, - Шальнов резко замолчал и задумался.
- Ты чего заткнулся, подавился что ли?
- Нет, не подавился, просто кое-какие детали вспомнил из сна.
- Можешь их опустить.
- Вот, как раз они-то могут и оказаться самыми важными. Возможно, я выдам тебе сегодня рацпредложение.
- Наконец-то! – Василий встал из-за стола. – Хватит жевать, вставай, пошли ко мне в кабинет, обмозгуем твою идею.
- Ну, что там у тебя за идея, поди, радио надумал провести? – Василий хмыкнул, сидя за своим столом, и закурил. Он бросил пачку, предлагая Шальнову. Тот отказался, потому что его совсем не тянуло на курево.
- С того момента, как я сюда попал, я всё силился понять, что мне напоминает ваша котельная, и никак не мог, - начал Фёдор несмело. - И вот во сне мне приснился литейный цех, в котором работал мой приятель, и которого я частенько навещал во время смены или в конце неё. Закопчённые металлурги у печей, среди пламени и дыма мне тогда казались чертями. Во всяком случае, именно так я себе представлял ад и не сильно ошибся. У нас даже их работа называлась адской.
- И к чему ты мне это рассказываешь, что-то я не въеду? – Василий опять грозно свёл брови к переносице.
- Да, я вот тут за завтраком умишком пораскинул и подумал: если литейка похожа на ад, то почему ад не может походить на литейку?
- Ну, и почему? – чёрт почесал за левым рогом.
- Вот, я и хочу сам получить ответ почему? Чтобы было понятней, давай уточним: у вас грешники варятся в котлах, так?
- Так.
- Котлы со временем прогорают, и вы их меняете, так?
- Так.
- А где вы берёте новые котлы?
- Снабженцы доставляют из кузни.
- Ясно, - Фёдор, довольный ответами чёрта, потёр руки. – Котлы металлические, из чего вы их делаете?
- Из железа, наверное, я не специалист, - Василий пожал плечами.
- Ну, а тогда железо где берёте?
- Есть такие бригады, которые добывают руду, а её переплавляют, насколько я знаю.
- И всем этим занимаются черти?
- А кто же ещё? Послушай, Федька, ты чего мне здесь викторину устроил? Мою эрудицию проверяешь? Идею давай!
- Значит, черти у вас пашут в поте лица, а грешники бездельничают, рассядутся по котлам и парятся, как в бане. Мне кажется, это глупо.
- Не тебе судить, умник! – начальник отряда приподнялся из-за стола.
- Успокойся, Вася, успокойся. Ты хочешь в управление по спецоперациям?
- А то, как же.
- Тогда напряги мозги. Ту работу, что делают черти, могут с успехом выполнять грешники. Хотя они и духи, но бутылку с водкой поднять могут, значит и кайлом работать им под силу. Усёк мою мысль? На земле из века в век узники годами сидели в тюрьмах и маялись от безделья, потом люди придумали каторги, куда ссылали особо опасных преступников. И только при большевиках в лагерях работали, как рабы, все зеки. Они огромную страну подняли из руин, их были миллионные армии. В вашем учреждении грешников, поди, миллиарды. Так почему бы вам их не трудоустроить, и не освободить от тяжёлой работы свой персонал?
Фёдор замолчал, продолжал молчать и Василий. Он уставился на него, водя ушами, видимо, переваривая в голове предложение.
- До меня что-то не дойдёт: если все грешники будут заниматься производством котлов, то кого тогда в этих котлах варить?
- С чего ты решил, что нужно привлекать к работам всех грешников? На первых парах достаточно, может быть, только нескольких отрядов, чтобы заменить ваших кузнецов и шахтёров. Остальные пусть пока варятся, как варились. Важно направление. Производство можно постепенно расширять, сегодня освоить котлы, завтра ещё что-то. Подтяните специалистов из жмуриков - кузнецов и металлургов, или черти пусть останутся мастерами, а грешники работягами. По-моему идейка что надо. С ней можно смело идти к Хозяину, а тебе просить у него повышение.
- Ты думаешь, он одобрит? – Василий нервно закурил.
- Судя по тому, как он рьяно взялся за газоснабжение, обязательно одобрит.
Так оно и получилось в ближайшее время. Сатана был в восторге от предложения Фёдора. Он выразил недоумение, почему ни ему самому, ни кому из его подчинённых не пришла в голову раньше такая светлая мысль. В благодарность он предложил Шальнову в очередной раз превратиться в чёрта, но так как тот отказался, сказав, что быть простым человеком ему привычней, наделил его чертовскими привилегиями. Это значило, что с этого момента Шальнов имел полное право заводить интимные отношения с представительницами слабого чёртового племени. Так же Сатана сообщил с нескрываемой гордостью, что на днях заканчиваются работы по подведению газа в отряд Василия и в некоторые соседние отряды, расположенные в этом географическом районе. На ближайшее будущее намечена газификация абсолютно всех отрядов. Работы предстоит много, и идея Фёдора по привлечению дармовой рабочей силы пришлась как нельзя к стати. Василий несмело заикнулся, что он надеется тоже на поощрение своей персоны, и под молчаливое кивание Хозяина попросился на службу в управление по спецоперациям, на что получил высочайшее согласие, но только с одним условием. Переведён он будет по службе только после того, как в его отряде закончится газификация, следом за которой все его подчинённые грешники привлекутся к кузнечным и шахтёрским работам. Начальник отряда не сумел скрыть своей чрезмерной радости, за что удосужился гневного взгляда Сатаны.
С этого дня жизнь Фёдора можно было даже назвать семейной, потому что к нему переселилась насовсем Люциферина. Она как и раньше занималась уборкой, а он перебирал документы вместе с Дорой, после работы же разводил грешников в отряде и читал им нечто вроде проповедей. Глядя на своего возлюбленного, чертовка перестала употреблять за трапезой вино. Отказ от алкоголя прошёл у неё безболезненно, хотя за несколько сотен лет можно было пристраститься к нему крепко. Теперь влюблённая парочка каждый день ходила перед сном на озеро и плескалась в нём, пугая своими весёлыми криками летучих мышей.
Газ в отряд уже провели и о новшестве доложили «наверх». Там к модернизации учреждения отнеслись скептически и пообещали прислать комиссию. Эта самая комиссия должна была прибыть со дня на день. В отряде, как и везде, начался грандиозный шмон, и многие нарушители режима угодили в карцер. Туда попали бы и бывшие соседи Фёдора по шконке, за исключением Тимогена, но они повалялись в ногах у оперов и вымолили прощение. Каждый из них отделался строгим предупреждением. Грек регулярно посещал ежедневные проповеди Шальнова и отказался от всякого рода протестов в форме распития спиртного и курения. Предстоящее прибытие комиссии требовало наведение марафета, и Хозяин, взяв на вооружение идею Фёдора, подключил к уборке помещений всех грешников отряда Василия. Единственный раз за тысячи лет эти несчастные не пошли на мучения, а, вооружившись вениками из болотных кустарников, принялись за уборку спальных помещений, котельной, бассейна и вешалки. Они усердно сметали вековую пыль с полов, обметали паутины со стен и делали влажную уборку. Люциферина и другие уборщицы наводили порядок в коридорах, кабинетах и столовой. За один день ад засверкал, как рождественское яичко, работы ювелирной фирмы Фаберже. Прибывшая с Небес комиссия, по достоинству оценила санитарное состояние учреждения. Три архангела, расхаживая по восемьсот четвёртому отряду, сдержанно кивали головами, но по выражению их лиц было заметно, что они никогда не видели в этом мрачном подземелье такой чистоты. Вырывавшиеся же из пола в котельной струи горящего газа под котлами их просто ошеломили. Проинформированные об авторе идеи газификации, архангелы пожелали с ним повстречаться. К этому времени Фёдор уже закончил работу над документами и читал в отряде очередную проповедь грешникам. Василий привёл проверяющих в коморку Шальнова и впустил их через дверь со стороны коридора. Войдя незамеченными, они могли слышать богоугодные речи странного сотрудника учреждения, которые он произносил у противоположных открытых дверей перед толпой, ни где-нибудь, а в аду. Такое явление архангелов поразило даже больше, чем газовые горелки под котлами.
- Фёдор у меня смотрящий по отряду, - пояснил Василий, - он учит отморозков уму-разуму. И меня, и оперативку это устраивает, потому что никакой бузы среди них теперь нет. Пусть он мелет им, что хочет, лишь бы в отряде было тихо.
Посланцы Небес дождались конца проповеди и с благодарностью пожали Фёдору руку, после того как он закончил разборки с грешниками и вернулся в своё жилище. От вида крылатых архангелов Шальнов обомлел. К рогатым чертям он уже привык, и даже любовницу заимел чертовку, но вот проверяющие в белых одеждах, с огромными крыльями за спинами и нимбами над головами его ввели в состояние, близкое к параличу. До этого ему, конечно, доводилось видеть ангелов на иконах, но, если честно сказать, в их существование он не верил. И вот они стояли собственными персонами в его комнатушке здесь, под землёй! Шальнов слышал от Василия о проверяющих, но не думал, что они окажутся ангелами.
Начальник отряда с нотками гордости представил Фёдора, как своего подчинённого, который под его руководством за короткое время в своей изобретательности достиг небывалых высот. По поручению Сатаны он так же изложил свежую идею Шальнова о трудоустройстве грешников, чем в очередной раз поразил проверяющих. Шальнов же стоял смущённый, выслушивая похвалы в свой адрес, и не сводил глаз с белоснежных крыльев архангелов, выступавших из-за их спин.
- Какая находка для его Высоконичтожества Сатаны! - признал один из проверяющих. – Не знаю, как к идее этого человека отнесётся Создатель, но я лично вижу её перспективной. И часто вас, Шальнов, посещают такие светлые мысли? – голубые и чистые глаза архангела посмотрели на Фёдора.
- Нет, что вы! Откуда в моей голове взяться светлым мыслям? Появились случайно вот эти, и теперь, наверное, уже всё, ждать больше нечего.
- Не прибедняйтесь, Шальнов, мы все слышали вашу проповедь и уверены, что вы полны идей. Разве не так?
- Да, какие тут идеи, так, пустяк.
- А если поподробней, - архангел сделал заинтересованный вид и слегка расправил крылья.
Фёдор пожал плечами и бросил взгляд на Василия. Тот ему ощерился и кивнул головой – говори, мол.
Из-за спин архангелов показалась Люциферина, которая только что пришла со службы. Она с любопытством разглядывала посланцев Небес, и даже умудрилась пощупать перья на их крыльях.
Шальнов тем временем раздумывал над тем, как начать разговор о судьбах огромного числа грешников, приговорённых Высшим Судом на вечные муки.
- Не знаю, в праве ли я, простой смертный, высказываться на подобную тему, но тем ни менее хочу поделиться с вами одной мыслью, которая созрела в моей непутёвой голове за то время, что я здесь. Мне кажется не совсем верным этот, как его? - сам принцип вынесения приговоров у вас на Небесах.
От таких слов вся троица архангелов аж отпрянула на шаг назад, и один из них даже наступил Люце на копыто и не заметил этого.
- Я имею в виду вечное блаженство и вечные муки. Чёрное и белое, никаких промежуточных тонов. А как быть с мучающейся, но раскаявшейся душой? Эта душа что, приравнивается к душе нераскаявшейся? Я глубоко убеждён, что любой грешник имеет право на это, ну, как его? - осознание своих грехов и на искреннее раскаяние. Как вы только что могли слышать, несчастным за стеной я пытался внушить именно эту мысль. Кому хуже от таких раскаяний?
Архангелы немного оттаяли.
- Вот только перспектив нет, - продолжил Шальнов. – Как ни крути – муки вечные. А хотелось бы снисхождения за искренность добрых помыслов.
- А с какой стати, позвольте вас спросить, достопочтенный Шальнов, должно быть снисхождение? – задал вопрос один из проверяющих.
- А с той, что люди считают Бога милосердным. Или они ошибаются?
- Прошу не кощунствовать, выражая нелепые сомнения! - возмутился тот же архангел.
- Выходит, Бог на самом деле милосерден. Тогда что ему мешает назначать разные режимы отбывания наказания грешным душам? Кто-то ведь более грешен, а кто-то менее. И по мере исправления режим покаявшемуся грешнику мог бы смягчаться.
Архангелы переглянулись между собой.
- Нам нужно посоветоваться, - серьёзным тоном сказал один из них. – Мы вас оставим на минутку с вашего позволения.
Поклонившись, все трое вышли в коридор, бросив удивлённые взгляды на Люциферину, скромно сидевшую на каменной лежанке.
- Ты чё, дурак, Фёдька?! – прошептал Василий и потряс Шальнова за плечо. – Нашёл на кого наезжать? На самого Бога! Да эти ребята доложат о твоих крамольных мыслях, куда следует, и от тебя останется мокрое место! Придут сейчас – извиняйся, ноги им целуй, говори, чердак снесло от тяжёлой тутошней работы, может, они пожалеют тебя и не доложат наверх.
Фёдор испугался не на шутку, и готов уже был к извинениям. Он посмотрел на Люцу и осознал в полной мере, что сказал, видимо, лишнего, и теперь придётся нести за это ответственность. Только ведь всё сложилось, как нельзя лучше, и на тебе! Собственная его глупость теперь этот новый хрупкий мирок разрушила. По виду крылатых ребят было заметно, что они обеспокоены. Сейчас проверяющие посоветуются, нажалуются Богу и Сатане, и ему, Фёдору, не сносить головы.
Трое архангелов вернулись в коморку с серьёзными лицами. Василий толкнул незаметно Шальнова локтём в бок, чтобы тот начал вымаливать прощение, и Фёдор уже приготовился упасть на колени, но проверяющие его опередили. Один из них, видимо, старший, потому что чаще других говорил, сделал шаг вперёд и поднял вверх руку.
- Мы приняли своё решение, - сказал он торжественно, и ноги Фёдора начали подкашиваться. – В связи с серьёзностью предложения, поступившего от этого человека по фамилии Шальнов, нам придётся забрать его с собой и представить Создателю. Он сам должен высказать ему свою идею, так как мы можем что-то упустить или напутать. Вопрос об отбытии вашего, Василий, подчинённого мы согласуем с Его Высоконичтожеством Сатаной.
- Меня будут судить? – чуть слышно пролепетал Фёдор.
- Будет обсуждение вашего предложения, – пояснил архангел.
- А как же Люца? – Шальнов бросил тревожный взгляд на чертовку.
- Какая ещё Люца? – не понял проверяющий.
- Люцка – пассия его из наших, - пояснил Василий, – вот она сидит.
Архангелы, как по команде, повернули головы.
- Вы предлагаете взять вместе с вами на Небеса служительницу ада? Это исключено. Можете пока собираться, а мы утрясём технические моменты вашего отбытия. Василий, проводите нас к Его Высоконичтожеству Сатане.
Проверяющие вместе с начальником отряда вышли. Фёдор ещё постоял с понурой головой, под сочувствующим взглядом Люциферины, потом тяжело вздохнул и подсел к ней.
- Ты прости мне мою глупость, дорогая. У нас не зря говорят: язык мой – враг мой. Между нами только начали складываться эти, как их? - отношения, а я взял и всё разрушил. На самом деле, нашёл, на что замахиваться – на устройство мироздания, часть которого есть ад с его законами. Теперь, видимо, сам предстану пред Высшим Судом и получу то, что заслужил. Возможно, меня даже лишат жизни и направят на вечные муки в какой-нибудь другой отряд. Мы можем с тобой не увидеться больше, - Фёдор обнял Люцу и прижал к себе.
- Я буду ждать, что бы ни случилось, а, надо будет, здесь, под землёй, тебя найду! – чертовка поцеловала Фёдора в щёку.
- Мне дали время на сборы, а что мне собирать, хотелось бы знать? Коль заняться нечем, давай, Люца, просто посидим на прощание и помечтаем о том, как у нас могла бы сложиться жизнь, не будь я таким олухом, – человек и чертовка теснее прижались друг к другу.
Время пролетело быстро, и от невесёлых мыслей их обоих отвлёк появившийся в двери Василий.
- Воркуете, голубки, ну-ну. Пора, Федька, в дорогу. Дурак – ты и есть дурак! Не захотел вымаливать у проверяющих прощение, теперь получишь то, что заслужил. Как бы с тобой дело не повернулось, меня так и так в управление по спецоперациям переведут – слово Хозяина – закон. А вот твоё будущее под большим вопросом. Прощайся с Люцкой и вперёд, а то тебя архангелы заждались.
Пройдя длинными коридорами, миновав несколько тяжёлых дверей, Фёдор с начальником отряда оказались в хорошо освещённом помещении, где в резных каменных креслах восседали трое проверяющих. Прекратив негромкую беседу, они устремили на Фёдора свои взгляды. Здесь их нимбы светились значительно ярче, будто кто-то добавил напряжения. Один из архангелов грациозно махнул рукой, и Василий им откланялся.
- Прощай, Федька, - бросил он и удалился.
- Подойдите к нам ближе, Шальнов, - приказал всё тот же архангел. – Нам с вами предстоит дорога на Небеса, поэтому мы обязаны дать кое-какие инструкции на случай, если вы испугаетесь. Насколько нам известно, прецедент редкий, когда бы живой человек прошёл путь освободившейся от плоти души праведника. В связи с важностью вашего предложения Создатель сделал ещё одно исключение. Сейчас мы отправимся на приём к нему. Встаньте вот здесь, между нашими креслами, и прикройте глаза. Ничего не бойтесь, даже если почувствуете себя падающим с огромной высоты. Это будет иллюзия падения – наоборот, вы будете взлетать. Помните, вам нечего опасаться – мы рядом. Готовы?
Испуганный Фёдор молча кивнул.
- В таком случае, вперёд!
Как и предупредил архангел, Шальнову показалось, что его выбросили из самолёта с большой высоты без парашюта. Желудок прижался к горлу, дыхание перехватило, а сердце замерло, может быть, даже и совсем остановилось. Хотелось вздохнуть, но не было возможности. Фёдор попусту открывал рот, как рыба, выброшенная на сушу. Вокруг него образовалось некое подобие колодца со светящимися стенками. Колодец казался ужасно глубоким, и в него он падал или, наоборот летел вверх в направлении ослепительно яркого света в его конце. Где находился верх, а где низ, разобрать было невозможно. Насмерть перепуганный Шальнов размахивал руками и судорожно дрыгал ногами, пытаясь найти точку опоры, но не мог её найти, не было рядом с ним и трёх архангелов, которые убедили его в своём присутствии во время перелёта на Небеса. Летел он со скоростью, с которой двигаться ему ещё не доводилось. Хотя светящиеся стены колодца создавали иллюзию покоя, Фёдор каким-то шестым чувством ощущал, что его собственная скорость сродни скорости ракеты, а то и быстрее. Яркий свет приближался, и вскоре поглотил его полностью. Всё вокруг засветилось, и даже показалось, что светится собственное тело. Глаза постепенно привыкли к сиянию, и можно уже было не щуриться. Ощущение движения прекратилось, и вокруг начал проявляться новый мир. Он был покрыт привычным голубым куполом, похожим на небо в безоблачную погоду. Солнце на нём отсутствовало, но его заменял свет, исходящий от самого купола. Не чувствовалось никакого движения воздуха, но появилась возможность дышать, и делать это было удивительно легко. Ноги Шальнова опустились на твердь, покрытую то ли паром, то ли туманом. Не покидало ощущение лёгкости и спокойствия. На какое-то время Фёдор даже забыл, зачем он сюда прибыл – он просто наслаждался своим появлением в новом, удивительном месте. Состояние нирваны длилось недолго. Вскоре в памяти всплыли последние события и образы архангелов, которые должны были его сопровождать в пути к Создателю. Но кроме голубого светящегося купола над головой и тумана под ногами вокруг ничего не было, но Шальнов чувствовал чьё-то присутствие, поэтому то и дело оглядывался. Это чувство его не обмануло. Он вздрогнул оттого, что услышал рядом с собой знакомый голос одного из проверяющих.
- Мы вам дали немного времени на адаптацию к незнакомой обстановке.
- Где я? – Фёдор обратился к пустоте.
- Очень далеко, за пределами Мирозданья, можно сказать, что вы сейчас в другой системе координат.
- Я уже умер?
- Нет, и это удивляет. Мало кому из живых была дарована такая возможность - оказаться в нашем мире. Вы, Шальнов, избранный.
- А почему я вас не вижу?
- Всё по той же причине, что вы живой.
- Тогда как я вас видел в аду?
- Не нужно равнять одно с другим. Я только что вам объяснил, что мы в данный момент находимся в иной системе координат.
- Понятно, - пробормотал Фёдор, хотя ему было абсолютно ничего не понятно.
- Сейчас вы предстанете перед Создателем. Советую не пугаться, изъясняться лаконично и только по делу. Никаких лишних вопросов. Соберитесь с мыслями.
Архангелу легко было дать указание: соберитесь с мыслями, но на беду Фёдор не знал, как это сделать. Шутка ли сказать: с минуту на минуту он предстанет перед самим Богом. Интересно, какой длины у него борода, и рост у него какой? Не верилось, что он, Фёдор, сейчас стоит вовсе не на земле, а на этой, как там сказал архангел? – на системе координат. Интересно было бы знать, что это такое? Но не это главное, главное – что сказать Создателю? Василий справедливо заметил относительно глупого наезда на сложившийся и устоявшийся уклад Мира, который сотворил ясное дело Кто. И теперь предстояло именно Ему сделать замечание по поводу Его же собственного творения. А что если прикинуться дураком? Мол, архангелы не так поняли, нет никаких идей, простите великодушно, и упасть ниц. Нет, ниц падать не стоило, а то можно было исчезнуть в тумане. Лучше просто идти в отказ.
Стоя в одиночестве посередине абсолютно ровного пространства, покрытого клубящимся на уровне колен туманом, в ожидании аудиенции Фёдор на том и порешил. Далеко впереди над горизонтом вспыхнула яркая точка. Её появление нельзя было не заметить сразу. Она быстро росла в размерах, и за несколько секунд заняла полнеба. Сияние над головой было ярче того, что поглотило Шальнова в конце светящегося колодца. Но если к первому сиянию, в которое ворвался и в котором растворился, он уже привык, то второе заставило прищуриться. Всем своим телом, каждой его клеточкой Фёдор ощущал, что блистающее небо – это какая-то одухотворённая сущность. Это не человек, не зверь, не ещё что-нибудь ему знакомое, это нечто непонятное, но в то же время очень близкое. Это Нечто было высоко над ним, но тем ни менее чувствовалось его прикосновение, будто оно было рядом. Внутри себя Шальнов ощутил чьё-то присутствие, оно было и в голове, и в теле. Откуда-то отовсюду прозвучал вопрос, заданный голосом с приятным тембром:
- Говори, человек. Что ты хотел мне сказать?
Состояние Фёдора было таким, словно он сейчас сидел перед детектором лжи, и каждый его ответ фиксировали датчики и самописцы. Лгать не имело смысла. Да и сама мысль о вранье исчезла, будто её и не было вовсе.
- Я это, как его? – насчёт режима хотел сказать. Почему бы раскаявшейся в аду душе не дать возможность получить послабление.
- Это каким же образом?
Шальнов прокашлялся от страха и смущения прежде чем ответить.
- Ну, для начала я предложил Сатане использовать грешников на работах в аду по добыче руды и изготовлению котлов, на тех работах, на которых сейчас заняты черти. Хозяйство там большое, и дел непочатый край. Душ тоже, хоть отбавляй. Что им без толку целыми сменами вариться, пусть приносят пользу. Труд, говорят, облагораживает. По мере того, как грешники начнут раскаиваться, раскаиваться искренне, можно будет исправляющихся переводить на более лёгкий труд. Силами такой огромной армии, что заперта под землёй, можно осуществить любые преобразования всей преисподней. И делать это, совмещая труд с исправлением. Я только не знаю, как отличить искренне раскаявшегося от этого, ну, симулянта.
- Это не сложно, продолжай.
- Так вот, предлагаю организовать отряды с разными режимами содержания в зависимости от степени раскаяния. У грешников был бы стимул изменяться в лучшую сторону.
- Интересная мысль, - проговорил с растяжкой голос. – Ну, а полностью раскаявшихся ты что же, предлагаешь переправлять в рай? Этому не бывать! Ни один ещё грешник не прошёл через райские врата!
- Я не предлагал их отправлять в рай, даже в мыслях не держал, - Фёдор прижал руку к груди, показывая тем самым, что говорит искренне.
- Тогда что с ними делать, по-твоему?
Шальнов не сводил глаз с сияния, и теперь оно его не слепило.
- Я слышал про эту, ну, как её? – коронацию, вроде.
- Чего, чего? Какую ещё коронацию?
- Ту, когда душа умершего вселяется в младенца.
- Так это же реинкарнация.
- Во, во, она самая, я про неё и говорю. Душа раскаявшегося грешника может быть не хуже души праведника. Почему бы не переселять души грешников тоже.
- О чём ты говоришь, Шальнов, о каком переселении? Его не существует.
- Как это не существует? Я сам как-то в газете о нём читал.
- Говорю тебе, что не существует, значит, не существует. Это всё людские мифы, продукт, так сказать, психологической защиты. Мне-то лучше знать.
Фёдор задумался, почёсывая затылок, потом откашлялся в кулак, собрался с духом и выпалил:
- А почему, Боже, в таком случае, не подарить людям реинкарнацию, коль уж так? Что в этом плохого?
По сиянию побежали радужные разводы, видимо, Бог задумался. А может, прогневался – ясности не было. Фёдор напрягся весь, ожидая ответа. Он понимал, что переступил все дозволенные рамки в общении с Творцом. Творец мог расценить его поведение, как наглость, и покарать. Но Тот оказался с понятием.
- А почему бы и нет, – последовал ответ. - Так тому и быть! Ты у меня весь, Шальнов, как на ладони, хотя ты и грешил всю сознательную жизнь, но, в конце концов, коренным образом изменился в лучшую сторону. Более того, находясь во владениях Сатаны, ты стал едва ли не праведником и начал ставить на путь исправления грешников – это небывалый прецедент. Я не могу допустить, чтобы праведник вроде тебя влачил существование в аду, тем более что из того места сигнал проходит слабый, и мне наблюдать за тобой сложновато. Праведник и ад несовместимы. Предлагаю тебе должность охранника райских ворот. Будешь помогать Петру. Он, правда, до сих пор и сам справлялся, но подустал мал-мал, и других вакансий у меня всё равно нет.
- Да, я…, - начал Шальнов, но Бог его перебил:
- Не нужно скромничать. Ты по заслугам займёшь место контролёра.
- Вы не так…
- Бог ничего не делает не так. Иди всё время прямо, не сворачивая, посмотришь на новое место службы. Пётр тебе объяснит обязанности. Для начала получи униформу.
В тот же миг, как по волшебству, Фёдор был облачён в белую длинную рубаху.
- Вы не поняли, Ваше благоро…
- Иди! – сияние сжалось в точку и исчезло в синеве.
Шальнову ничего не осталось, как пойти вперёд. По мере того, как он продвигался в указанном Богом направлении, туман под ним становился всё глубже и глубже. Он сначала достиг его пояса, потом груди, а после и вовсе накрыл с головой. Видимо, дорога шла под уклон, а, может, просто туман сгустился. Вытянув вперёд руки, ничего не видя, Фёдор каждый шаг делал с осторожностью, пытаясь хоть что-то разглядеть перед собой. Но движение в тумане было сродни плаванию в молоке с открытыми глазами. Благо это продолжалось недолго. Туман рассеялся резко, и за ним раскинулась бескрайняя панорама дивного сада. Недалеко стояли ворота, выложенные из необтёсанных каменных глыб. Перед ними прогуливался взад и вперёд крупный бородатый мужик. Завидев Шальнова, он помахал ему рукой. Тот огляделся по сторонам и пошёл к воротам.
- Шальнов? – спросил бородатый, видимо, Пётр.
- Угу, - кивнул в ответ Фёдор.
- Я Пётр, страж райских врат. Слава Богу! Наконец-то, замена! А то стою и стою тут бессменно. В рай попал, называется. Хоть отдохну теперь. Будем с тобой, Шальнов, отныне посменно работать.
- А в чём заключается работа?
Пётр почесал пышную бороду.
- Страж, то есть я, пропускает в рай только праведников. Необходимо спросить: - Праведник? И получить ответ: - Праведник. После чего сказать: - Проходи, и открыть ворота.
- А разве сюда может попасть грешник?
- Да, ты что! Это же рай, какой грешник?
- Тогда зачем спрашивать?
- Положено, - Пётр похлопал ладонью по створке закрытых ворот.
- Вот, не прошло и минуты, а у нас пополнение, гляди, - охранник указал рукой на что-то позади Фёдора. Тот обернулся и увидел вышедшего из тумана сгорбленного старика. Старик на удивление резво для своего возраста подошёл к воротам.
- Праведник? – спросил Пётр.
- Праведник, - ответил новопреставившийся.
- Проходи.
Створка массивных ворот открылась, и старик прошёл внутрь сада. Створка за ним была тут же закрыта.
- Здесь не поскучаешь, скажу я тебе, - страж похлопал Шальнова по плечу. – Вон, тётка к нам пожаловала.
С женщиной процедура прохода в рай повторилась.
- Сам видишь, работа хлопотная, но несложная.
Из тумана вышел молодой мужчина.
- Давай, сам пропусти этого праведника, - Пётр отошёл немного в сторону. – Освоил навыки контроля или ещё дать тебе время подучиться?
- Да, что уж тут сложного? Спросить, услышать ответ и пропустить.
- Тогда действуй.
Пообщавшись на уровне вопрос – ответ с мужчиной, Фёдор пропустил его в рай. Не успел он закрыть за ним ворота, как с той стороны кто-то постучал. Бородатый страж слегка приоткрыл створку и строгим голосом кому-то приказал:
- Уходи и не появляйся больше, не мешай мне работать! Приговорили тебя к раю, вот и блаженствуй здесь. Моё дело маленькое, - створка ворот захлопнулась.
- Достал уже этот ненормальный. Скучно ему, видите ли. Учёный он, герметик. Нет у него условий для научной деятельности.
- Не понял я, кто это был?
- Говорю ж тебе – герметик.
Фёдор наморщил лоб, пытаясь разобраться с ответом.
- Может, генетик?
- Может, и генетик, кто ж их разберёт. Только полоумных, хотя и праведников, здесь полно, но некоторые с понятием, один раз отгонишь, и им достаточно. А другим нужно долдонить и долдонить, что рай для них – это навсегда.
- Что-то я в толк не возьму, Пётр, почему бы этим праведникам, про которых ты только что мне сказал, взять и ни уйти, ведь забора-то нет? Зачем им стучаться в ворота?
- Ворота для того в раю и стоят, чтобы через них проходить, - усмехнулся страж над непонятливостью Фёдора. - И я здесь тогда для чего? Тут ещё лекари донимают – больных им подавай. А где их в раю взять? Женщины молодцы – трещат целыми днями друг с дружкой и никаких проблем не создают.
Пояснения Петра прервал очередной праведник, подошедший к воротам. Когда за ним захлопнулась створка, разговор продолжился.
- Сколько ж у меня будет длиться смена? - смущённо спросил Фёдор. - В раю часы хотя бы есть?
- Какие часы, друг мой? Здесь души приговорённые к вечному блаженству, а счастливые часов не наблюдают. Вахту же будем нести, как договоримся. Можно через миллион пропущенных праведников меняться, можно через два.
- Миллион?! – Фёдор не поверил своим ушам. – Их что же, считать нужно?
- Придётся, как иначе?
- А спать где? Где обедать, завтракать и ужинать?
- Все эти дела решаются просто: в саду яблоки растут – ешь - не хочу, а спать можно под любым деревом на травке.
- Я что же, буду есть только яблоки?
- Тебе что, мало? – не понял Пётр обеспокоенности Шальнова.
- Не уверен, что на яблоках протяну долго.
- Э-э, - страж махнул рукой, - куда ты денешься.
- В том-то и дело, что никуда, - пробурчал себе под нос Фёдор.
- Главное, не покидай врат – это твой теперешний долг. Давай, Шальнов, принимай пост, а я пойду, поваляюсь под яблоней, истомился уж больно. Держи ключ от замка и начинай считать праведников. Вон тот первый, - из тумана появился пожилой мужчина. - Как досчитаешь до миллиона, крикнешь меня, и я тебя сменю. Ну, давай, - с этими словами Пётр скрылся в воротах.
- Попал! – вырвалось у Фёдора, и он тяжело вздохнул, подбросив на руке большой тяжёлый ключ.
- Праведник? – спросил он подошедшего мужчину.
- Праведник, - ответил тот.
- Проходи.
Из тумана вышла женщина, за ней следом ещё одна. Счёт начался.
Не дотянув до тысячи, новый страж райских ворот почувствовал, что ноги у него подкашиваются от усталости и желудок надрывно урчит от голода. Из последних сил он пропустил в рай ещё троих, приоткрыл одну из створок и громко позвал Петра по имени. Тот поднялся с травы под одним из деревьев, зевнул и поплёлся нехотя на свой пост.
- Неужели миллион уже пропустил? – спросил он и опять зевнул.
- Шутишь?! Тысячи ещё нет, а я уже ног под собой не чую. Часов восемь уже прошло, если не больше. Я же не машина какая, а человек. Мне и поесть давно пора.
- Прислал Господь помощничка! – проворчал Пётр и покачал головой. – Давай ключ и иди, трапезничай и отдыхай, коль у тебя совести совсем нет. Постерегу я врата, не привыкать мне.
Фёдор передал бородатому ключ и молча прошёл в ворота. Трава в раю оказалась на удивление мягкой, чудилось, будто шагаешь по пуху. Сад начинался сразу в нескольких шагах от ворот. Деревья – сплошь яблони - были усыпаны крупными сочными плодами. Яблоки были все как на подбор - одного размера и одинаковой формы. Шальнов сорвал одно и надкусил. Сок так и брызнул у него изо рта. Вкус у яблока был воистину райским, ни с чем не сравнимым. Что удивило даже больше необычного вкуса, так это то, что у плода не оказалось серединки с семечками – плоть была однородной от начала до конца. Объяснялось это, видимо, тем, что такие яблоки не давали огрызков после того, как их кто-то съедал. Тем самым решалась сама собой проблема райской чистоты в саду.
Три съеденных яблока на первое время немного притупили чувство голода, и развалившийся на траве под деревом Фёдор уснул моментально, как младенец. Ему снилась Люца, их с ней купание в подземном озере, вкусная мясная пища в столовой ада, снился Василий и работа с бумагами в его кабинете. Грешники даже во сне подходили со своими проблемами, и их решение доставляло удовольствие. Проснуться пришлось оттого, что кто-то теребил за плечо.
- Новенький? – спросил женский голос.
- Вроде того, - промямлил Шальнов.
- Что скажешь про сад?
- Сад красивый, на то он и райский, и яблоки в нём растут что надо.
- Что верно, то верно, - согласилась праведница. – Мне кажется, яблоки на этом дереве ещё не совсем созрели.
Шальнов приподнялся с травы, протёр глаза и разглядел женщину, на вид ей было лет сорок. Она казалась немного полноватой и бледнолицей. Её бесцветные глаза застилала едва заметная поволока, но нельзя было сказать, что глаза мутные, хотя и смотрели как-то отрешённо.
- Что вы скажете насчёт зрелости? – повторила женщина свой вопрос.
- Мне кажется, они вполне созрели – на вид и на вкус они – чудо.
- Всё же не хватает в них красноты. Гляньте на едва уловимый оттенок розового. Неужели не видите?
Фёдор покачал головой.
- Ну, как же! – развела руками праведница. – Мы тут спорим по поводу цвета целыми днями. Интересные бывают споры. Часто встречаются, правда, такие из нас, кто не видит очевидного. Как можно не разглядеть оттенок розового? Я бы даже сказала: лёгкий оттенок пурпура, разбавленного в козьем молоке. Ну что, разглядели?
- Разглядел, - соврал Фёдор только ради того, чтобы женщина оставила его в покое.
- В таком случае вы на моей стороне. Призываю вас меня поддержать. Я хочу, наконец, поставить точку в нашем бесконечном споре. Голоса разделились поровну. Ваш голос всё решит. Пойдёмте, прошу вас.
- Не хочу я никуда идти, я устал.
- Как можно устать в раю? - не поверила Шальнову женщина. – Вы меня разыгрываете. Вставайте скорее.
- Не пойду я ни с кем спорить, не хочу.
- Но я настоятельно прошу вас.
- Сам не пойду и вам не советую. Закончится ваш спор, что делать-то будете? – Фёдор пошутил, надеясь на то, что праведница обидится и отвяжется. Она отвязалась, но только по другой причине.
- На самом деле, - проговорила она задумчиво, - если спор закончится, чем же тогда заняться? Мудрее будет его продолжить. Вы абсолютно правы.
- Я рад, что вы оказались сообразительной. Идите и спорьте.
Женщина слегка поклонилась и ушла вглубь сада.
- Слава Богу, отвязалась! - вырвалось у Шальнова. – Тоже мне, нашла проблему! Что здесь за дела? Этот бородатый Пётр бессменно стоит на воротах, чтобы не пропустить грешника, который здесь никогда не появится, эта придурошная голову себе забила проблемой оттенков яблок. Пожрать и то нечего. Вон, в животе уже бурчать начинает. И куда бежать? Здесь же рай.
Мимо проходил праведник, он смотрел себе под ноги и тихо вслух читал стихи:
- Терпи, пусть взор горит слезою, пусть в сердце жгучие сомненья, не жди людского сожаленья, и, затаив в груди волненья, борись один с своей судьбой…
- Уважаемый! – обратился к нему Фёдор. – Вы не подскажите, где здесь туалет?
Мужчина бросил косой взгляд и покачал головой.
- Ты что, псих?
Он медленно зашагал дальше, продолжая бубнить себе под нос:
- Пусть тяжелее с каждым днём, пусть с каждым днём всё меньше силы, что ж, радуйся таким путём дойдёшь скорей, чем мы дойдём, до цели жизни – до могилы…
- Ещё один ненормальный! Господи, как быть? Не здесь же дела справлять!
Фёдор поднялся на ноги и, ухватившись за живот, помчался к воротам. Он дёрнул на себя створку, она оказалась незапертой. Стоявший к нему спиной Пётр, резко повернулся.
- Тебе чего? Я уж решил опять, кто удрать надумал.
- Не могу, понос у меня! – Шальнов скривился от очередной рези.
- Чего? Какой ещё понос? Шутишь?
- Говорю тебе, сейчас обделаюсь! Где туалет?
- У нас тут нет туалетов – это ж рай!
Фёдор переминался с ноги на ногу.
- Говори, куда бежать, или прямо здесь сейчас сяду!
- Ну-ну! Только дерьма у нас тут не хватало! Не знаю, что тебе и предложить, ей Богу!
Шальнов махнул рукой и побежал к завесе тумана, едва не столкнувшись с праведником, вышедшим из неё.
- Ну и помощника послал мне Бог! – выкрикнул в сердцах Пётр. – Мало того, что немощный, вахту нести не может, так ещё и засранец! На кой чёрт он мне сдался! – бородатый страж перекрестил рот и прикрыл глаза. – Прости Господи, вырвалось!
Шальнов вышел из тумана, поправляя на себе белую рубаху. Следом за ним появился молодой парень, тот то и дело бросал взгляд на свои ноги. Вместе они и подошли к воротам.
- Так ты всё же обделал адаптационный переход? – страж грозно посмотрел на Фёдора.
- Это не я! – заискивающим тоном попытался оправдаться стоявший рядом молодой парень. – Там не видать ничего, как у негра… Простите, хоть глаза выколи, вот я и вляпался. Есть, где ноги помыть?
- О, Боже! – Пётр ухватился за свою лохматую шевелюру. Потом всё же взял себя в руки. – Стой здесь! – сказал он новенькому. – Ты праведник?
- Праведник.
- В таком виде я не могу тебя пропустить.
Охранник упал на колени и поднял голову к голубому куполу.
- Господи, яви лик свой рабу твоему!
В тот же миг половина купола озарилось сиянием.
- Проблемы? – прозвучал уже знакомый Фёдору голос.
- Конечно! – затряс поднятыми руками Пётр. – Новенький! Он не подходит для стража! Он не такой!
Шальнов тоже упал на колени рядом с Петром.
- Ваше…, Господи, я ведь живой человек! Мне необходимо питаться и соответственно справлять нужду!
- Справедливо замечено, - согласился голос. - Я как-то не подумал об этом. У нас тут персонала из числа ангелов нет – за кем смотреть, кого охранять? Одни праведники, а они бестелесны. – Придётся поставить специально для тебя биотуалет.
- Но, Господи, это меня не спасёт! Через миллион праведников я Богу, то есть тебе, душу отдам! Это же несколько дней стоять нужно бессменно!
- Какой миллион? О чём ты, Шальнов? Я предполагал восьмичасовую рабочую смену. В чём дело, Пётр?
- А где у меня часы? – попытался оправдаться страж.
- Будут вам часы.
Фёдор опять взмолился:
- А яблоки, Господи?
- Что яблоки? Пытаешься меня убедить, что они некачественные?
- Нет, нет, что ты! Я просто хочу сказать, что с одних яблок я концы отдам!
- Есть ещё смоковница. Зайди поглубже в сад, и найдёшь её, – парировал Бог. – И яблоки, и смоковница энергетически насыщенны, специальный сорт для подпитки астральных тел праведников.
- Но ты же меня сотворил человеком, а не мартышкой, и не этим, как там ты его назвал? – асральным телом. Мне необходимо мясо!
- Мясо в раю не положено! - строго ответил голос из сияния. – А тело называется астральным.
- Я умру! – Фёдор поник головой.
- Не умрёшь.
Шальнов выдвинул последний аргумент.
- А как же Люца?
- Чертовку в рай не могу допустить! Точка! – по интонации голоса казалось, что невидимое лицо Создателя нахмурилось.
- Ты разрушаешь семью, это несправедливо!
Последовала пауза, во время которой сияние колыхнулось.
- Верно. Признаю. Я Бог, но не знаю, что с тобой делать, Шальнов.
- Господи, отправь меня назад!
- В ад?!
- Да, именно туда! Там я был при работе, и там меня чтили. Там осталась Люца.
Теперь голос Создателя казался растерянным.
- Как же я могу за заслуги передо мной отправить человека в ад?
- Сделай это, прошу тебя! – Фёдор вознёс руки к сиянию. – Скучно у тебя здесь и голодно.
- Здесь души отдыхают, обретя покой, это же рай!
- А что же эти души, Господи, рвутся отсюда? – Фёдор ляпнул, не подумав, и понял, что зарвался.
- В чём дело, Пётр? – обратился Создатель к стражу ворот. – Кто просится из рая?
- Есть, Боже, такие ненормальные, - голос охранника дрогнул, и его лицо выразило страх.
- Их много? – строго спросило сияние.
- Да, - честно признался Пётр.
- Почему раньше не доложил?
- Не хотел, Господи, беспокоить по пустякам.
- Хороши пустяки – задумчиво произнёс Бог. После затянувшейся паузы он рассудил так:
- Видимо, многим людям одного покоя мало. Нужно будет как-то занять праведников. Придётся организовать кружки по интересам. Поручу архангелу Гавриилу взяться за их организацию. Вот у тебя, Шальнов, какое раньше было хобби?
- Хобби?
- Да, что тебя раньше увлекало?
- До того, как меня выгнали с завода, я был фрезеровщиком, и меня увлекала работа, за которую хорошо платили. Такое у меня было хобби, Господи.
- Что за хобби такое, я его не знаю, - по сиянию пробежал лёгкий всплеск.
- Железяки я разные резал: шестерни, шпоночные пазы, канавки.
- Выходит, от твоего хобби металлические опилки образуются, - голос Создателя показался Фёдору озабоченным. – Металлические опилки исключаются! У нас тут сильные поля. Создадутся помехи. С твоим хобби, Шальнов ничего не получится.
- Вот и отпусти меня, Боже, прошу тебя!
Праведник, стоявший чуть в стороне, в это время забыл, видимо, о своих грязных ногах и с интересом смотрел то на Шальнова, то на сияющий купол.
- Видно, и на старуху бывает проруха, - с грустью констатировал Создатель. – Бог его знает, то есть я не знаю, что для такого человека, как ты, лучше? Я выполню твою просьбу, отправлю тебя в ад, но ты должен знать, что заслуги твои я помню. Тебе всегда дозволено обратиться ко мне, если что вдруг. Да будет так!
- А как же я? – спросил Пётр.
- А ты терпи, дружище. Сын мой терпел и тебе велел. Что стоишь, Шальнов? – голос Бога стал бесстрастным. – Иди туда, откуда пришёл.
Сияние исчезло.
- Это куда ж мне идти? – Фёдор обратился к Петру, стоявшему рядом с ним на коленях.
- Топай в коридор адаптации, – указал тот на стену тумана. – Наступишь на своё дерьмо, хоть пляши на нём, - страж медленно поднялся с колен и повернулся к новопреставившемуся. – Что ж с тобой делать, праведник? – обратился он к нему. – Я ведь не могу тебя с грязными ногами пропустить в рай.
Шальнов не стал ждать, чем закончится ситуация, которую он невольно создал, а твёрдым шагом пошёл к стене тумана и вскоре скрылся в ней.
Путь вниз оказался значительно проще, чем наверх. Когда туман стал ему по колено, Фёдор просто неожиданно провалился в тот же самый радужный колодец. Только теперь его дно заканчивалось темнотой. Окунувшись на мгновение в эту темноту в конце полёта, он, низверженный с Небес, оказался в знакомом уже подземном зале с тремя каменными креслами, освещённом факелами.
- Ты прямо ангел, Федька, только крыльев не хватает, - прозвучал голос Василия. Чёрт стоял, скрестив руки на груди у одной из стен, и щерился. – Скидывай немедленно это барахло, а то у меня на белый цвет аллергия. Он ассоциируется со всякими там проверками.
Шальнов сбросил рубаху и остался в чём мать родила.
- Вот теперь ты по нашей форме одет, точнее неодет. А шмотки твои пойдут на ветошь. У котлов ребятам будет, чем руки да пот вытирать. А теперь расскажи, был ты на приёме у Создателя?
Шальнов поведал Василию о своих приключениях на Небесах, о том, что выдвинул предложение Богу о разных режимах содержания грешников, об их трудоиспользовании, о реинкарнации. С нескрываемым чувством гордости он заметил, что получил самое высшее одобрение.
- Круто! – согласился Василий. – Мало того, что тебе довелось увидеть самого Творца, так ещё и благодарность от него получить. Хозяин, думаю, скоро будет осведомлён обо всём этом, если ему уже не доложили, и твоя карьера пойдёт в гору. А теперь пошли, поужинаем, а то опоздаем.
Ужин уже закончился, но столовая ещё не была закрыта, и Фёдор с удовольствием поел мясной пищи. Ему было безразлично, из чего приготовлено блюдо, главное, что оно отличалось изысканным вкусом. На выпивку его по-прежнему не тянуло.
- Иди, отдохни от рая, помилуйся со своей Люцкой, да не проспи на работу.
Шальнов расстался с Василием в коридоре и направился в свою коморку. В конце длинной каменной галереи он увидел у стены под факелом одинокую знакомую фигуру Люциферины. Чертовка стояла, понурив голову, и смотрела себе под ноги. Услышав шаги и завидев Фёдора, она бросилась ему навстречу. Люца повисла у него на шее и стала с жаром целовать его лицо.
- Я думала, не увижу тебя больше никогда! Как я счастлива, что ты вернулся! – шептала она ему в ухо между поцелуями. - Пойдём, дорогой, расскажешь мне, где ты был.
В своей комнатушке они долго сидели, обнявшись, и Люца с интересом слушала рассказ Фёдора об его путешествии в рай. Потом они занимались любовью, и заснули почти перед самым началом смены.
В столовой на завтраке, при появлении Шальнова все черти встали и ему поаплодировали. Фёдор растерялся, не понимая, что происходит. Подошёл Василий и похлопал его по плечу. Он громко объяснил, что ребята так выразили своё признание его заслугам перед Сатаной и Создателем. Все они уже в курсе последних событий. Более того, по приказу Хозяина он, Шальнов, назначается секретарём отряда, а Дора, до этого занимавшая должность, за непочтительное отношение к успехам своего сослуживца переводится на должность уборщицы. Люциферина же идёт к Шальнову в помощницы. С этого дня она станет принимать пищу с ним за одним столом, что будет говорить о её возросшем статусе.
У Фёдора началась новая жизнь. Отряд захлестнули большие перемены - своего рода перестройка, и она вершилась на его глазах. Был проведён газ под котлы, и в них варились самые отъявленные негодяи. Остальные грешники работали в шахтах. Основной контингент отряда не пропускал ни одной шальновской проповеди. Их посещали даже Нерон, Берия и Кальтенбрунер. Ильич же остался верен своим идеям. Он заявил, что не собирается слушать чертовски – поповский бред, являясь атеистом до мозга костей. Он не оставил отчаянных попыток собрать боевую группу, чтобы оказывать сопротивление режиму. Однако это у него получалось плохо. Он сошёлся с недавно этапированным в ад радиомастером из коммунистов, узнал от того о возможностях современного радио, о принципе работы которого кое-что знал ещё из своей жизни, и заразился идеей выхода в эфир и воздействия на мировой пролетариат. Ему удалось перехватить канал поставки ладана, принадлежавший до этого Берии, в котором тот теперь не нуждался, и войти в связь кое с кем из чертей, требуя с них в обмен на наркотик радиодетали. Ленин считал, что если не удаётся разжечь революцию в аду, следует попытаться сделать это на поверхности. Сгоревшие в революционном огне попадут прямиком в это учреждение, а уж здесь из них можно будет формировать боевые группы для организации широкомасштабного восстания.
Время от времени кто-то покидал отряд, вселившись на поверхности в тело живого человека, на его место поступал новый грешник. Василия вот-вот должны были перевести на службу в управление по спецоперациям, и он «сидел на чемоданах». Люца была уже на сносях и готовилась вскоре подарить Фёдору то ли ребёнка, то ли чертёнка. Ежедневные купания в подземном озере сделали Шальнова физически крепким и помолодевшим. Всё было бы хорошо, да вот только заела его тоска по родной земле, по её лесам, полям, озёрам и рекам. Страшно хотелось погреться в лучах ласкового солнца, поваляться на травке, пусть не такой мягкой, как в раю, но такой же зелёной, понюхать цветы. Хотя Сатана и приравнял Фёдора к чертям, человеческое начало брало в нём верх, выжимая постепенно остатки низменного. Однажды он поделился своими переживаниями с Люцей, и на удивление та его очень хорошо поняла. Более того, она даже предложила от себя большую жертву, дав при этом мудрый женский совет.
Как-то после очередной проповеди после смены к Шальнову попросился для личного разговора Нерон. Фёдор не стал ему отказывать, и они уселись за столом в коморке. Люца в это время мокрой тряпкой белого цвета протирала стены. Она, может быть, помыла бы и полы, да только большой круглый живот мешал ей.
Нерон похвалился Фёдору, рассказав, что в его посмертном бытии произошли большие перемены: режим ему ослаблен до самого нижнего предела, и вскоре, видимо, Создатель его реинкарнирует. Бывший император Рима выразил благодарность за то, что Шальнов проявил участие в его судьбе, и теперь у него есть шанс увидеть землю во всей её красе. За две тысячи лет без малого пребывания в аду каменные своды стали ему ненавистны. Нерон положил свою ладонь на руку Фёдора и тихим голосом произнёс:
- Когда-то я был большим грешником, за что справедливо понёс наказание, но тем не менее сказочно богатым. Но богатство не является грехом. Так вот, когда почувствовал угрозу собственной жизни, я вывез большую часть своего состояния и укрыл её в одной часовне на окраине империи, в Армении. Верные мне люди схоронили драгоценности там, в глубоком подвале. Я обязан тебе, Федр, своей будущей жизнью, а ничего дороже жизни нет. По этой причине я хочу передать тебе то, что некогда принадлежало мне. Ты живой человек, и когда-нибудь выберешься отсюда. На воле деньги тебе пригодятся.
- С чего ты взял, Нерон, что я выберусь отсюда, и что я вообще этого хочу?
Римлянин ехидно усмехнулся.
- Ни одному нормальному человеку не придёт в голову замуровать себя под землёй, если есть возможность жить под солнцем. А ты, Федр, если и был раньше грешником, то теперь все тебя считают праведником, да и Творец тоже. У тебя есть возможность к нему обратиться. Рано или поздно это произойдёт. Поэтому слушай меня внимательно: от вершины горы Арарат строго на север ровно в пятистах пятидесяти пяти милях расположена часовня, о которой я упомянул. Если даже её к этому времени снесли, ведь прошло, как мне известно, почти две тысячи лет, не беда. Глубокий подвал должен уцелеть, и в нём ты найдёшь своё счастье. Я тебе его дарю.
- Спасибо, конечно, Нерон, - Фёдор покачал головой, не сводя глаз с императора, - да только своё счастье я уже нашёл. Вон оно стены натирает. Даже целых два счастья, - взгляд Шальнова упал на большой живот Люцы. - Вот такие дела. Иди, Нерон, и больше думай о Боге, чем о деньгах.
Римлянин встал, поклонился и покинул коморку.
- Откуда он узнал о наших планах? – с беспокойством спросила Люциферина, подсев к Фёдору за стол. – Ещё чего доброго операм сдаст. Ведь только же с тобой всё обсудили, и Нерон тут как тут.
- Я думаю, его появление – совпадение. Он просто рассуждает как человек, нормальный человек, он сам так выразился. Я тоже постепенно становлюсь нормальным, поэтому и признался тебе в своей тоске. Спасибо, Люца, что ты меня поняла.
Чертовка положила голову на плечо Шальнову.
- Что ты намерен делать, дорогой?
- Думаю, не стоит тянуть, а нужно немедленно обратиться к Богу. Я, правда, не знаю, как это делается, но видел, как обращался к нему Пётр – охранник райских ворот, я говорил тебе о нём. Попытка – не пытка, сейчас такое время, что мне никто не помешает.
Фёдор встал на колени и вознёс руки к потолку.
- Господи, яви лик свой рабу твоему!
После его слов ничего не произошло. Шальнов в растерянности посмотрел на Люцу.
- Не получается.
- Попробуй ещё раз.
Фёдор повторил своё обращение, после которого снова ничего не произошло.
- Ни фига не понимаю, - он опустил руки. – Я сделал всё в точности, как это делал Пётр. Постой! Бог что-то там говорил о слабом сигнале из подземелья. Возможно, до него плохо долетают мои слова, он их не слышит.
- Тогда крикни громче, - посоветовала Люца.
- Господи, яви лик свой рабу твоему Фёдору, тому, что недавно был у тебя! – изо всех сил выкрикнул Шальнов и покосился на чертовку. В ту же минуту каменные своды комнатушки озарились ярким золотистым светом, словно кто-то включил мощное освещение. Люциферина закрыла лицо руками, а сам Фёдор прищурился.
- Что ты хочешь от меня? – послышался знакомый голос.
- Боже, отправь меня на землю вместе с моей гражданской женой! Вот она рядом со мной.
Последовала долгая пауза, во время которой Бог, видимо, разглядывал Люцу.
- Как ты сумел всё запутать, Шальнов! – голос прозвучал грозно. – Я могу отправить тебя на поверхность, в твой родной дом, а твоя подружка и сама имеет возможность выйти отсюда, как и любой другой сотрудник из чертей. Но вот только как вы будете жить вместе среди людей, и что за гибрид она произведёт на свет? Я не могу благословить такой союз. Тебе должно быть известно, что браки заключаются на Небесах.
- Господи! - взмолился Фёдор. – Всё в твоих силах! Я уже подумал, как разрешить эту ситуацию. Преврати Люцу в человека, и все дела. Сотвори чудо! Ты же сам сказал, чтобы я обратился, если какая проблема. Вот я и обращаюсь.
Сияние на потолке мигнуло.
- Легко сказать: сотвори чудо! Я Бог, а не фокусник. Мне ещё никогда не приходилось превращать чёрта в человека. Превращения наоборот происходят сами собой. И как быть? – за вопросом последовала долгая пауза, после которой Бог продолжил: – С другой стороны любовь к человеку – это прекрасно, пусть даже любит человека чертовка. Любовь – это добро. Придётся создать центр генной инженерии, подключить к нему несколько ангелов, из тех, что поумнее, и поместить в него твою Люциферину, - голос слегка кашлянул, а, может, Фёдору это показалось. – А она-то сама согласна на операцию? Согласна, что станет простой смертной?
Чертовка упала на колени рядом со своим суженым.
- Согласна, Господи! Сделай из меня человека! Без Феденьки мне не жить!
Сияние засветилось ярче.
- Я попробую дать тебе только человеческое тело, а человеком ты должна стать сама. Шальнов тебе поможет. Ждите здесь. Я свяжусь с Сатаной, и мы оговорим процедуру передачи его сотрудника.
Сияние погасло, и в коморке стало ужасно темно. Даже свет факела не давал человеку и чертовке возможность преодолеть временную слепоту. Их глаза слезились, и оба они тёрли их, что было силы. Постепенно каждый из них привык к полумраку, в котором до этого они жили. Фёдор с Люцифериной встали с колен, и присели на лежанку.
- Я представляла Создателя чёртом или козлом, а он похож на солнце, только сияние у него другое. Никогда не думала, что увижу его, а тем более заговорю с ним. Как ты считаешь, он решит вопрос?
- Кто ж его знает. Сам Бог и сам Сатана займутся решением нашей проблемы. Разве мы можем с тобой предсказать их помыслы и действия? Мы только можем принять их решение, как должное.
- Если даже Хозяин меня не отпустит, я сбегу с тобой, Феденька! – Люца сжала руку Фёдора в своей. – Заберёмся в лес, и будем жить в глуши. Никто нас не найдёт!
- А как мне отсюда выбраться?
- Я тебе устрою побег.
- Может, всё ещё образуется, что мы сразу о побеге заговорили? Да и не хорошо это, идти против божьей воли. Давай лучше посидим и помечтаем о том, как будем жить в моей квартире и растить нашего первенца. Как ты думаешь, у него рожки будут или нет?
Разговоры о будущей жизни у Фёдора и Люцы заняли немного времени. Вскоре в их дверь со стороны коридора кто-то постучал. Этим «кто-то» был Василий.
- Ну, ты даёшь, братан! Твоя невежливость перешла в дерзость! – бросил он с порога. – Как только у тебя хватило наглости загрузить Создателя своими проблемами? А тот Хозяина подтянул. Целый кипиш поднялся. У нас тут не любят, когда проверяющие суются со своими проверками, а тут ещё сам Создатель вмешался в дела учреждения! Они же с Хозяином как кошка с собакой, любой знает! Сатана, конечно, не смог отказать Всевышнему, но остался недовольным, что ему пришлось это сделать. Из-за тебя со жлобы он мой перевод в управление по спецоперациям на целый месяц отложил. Чем тебе здесь, Федька, не угодили? И в должности ты вырос, и чертовскими привилегиями пользуешься, и с Люцкой тебе разрешили жить, и жилплощадь отдельную предоставили. Живи и радуйся. Чего тебя потянуло наверх? Что там хорошего? Сам же жаловался мне, что жизнь у тебя, как в аду. Забыл? А я знаю одно: что сейчас у тебя жизнь значительно лучше, чем тогда, когда мы познакомились.
- Не обижайся, Вася, - Фёдор пожал плечами и развёл в стороны руки. – Я очень тебе благодарен за то, что ты вольно или невольно изменил мою жизнь к лучшему, пригласив в свою семью, и прихватив с собой на работу в это подземелье. Я много чего увидел и смог поразмышлять над своим житьём-бытьём. Здесь я стал другим человеком. Я имел встречу и с Сатаной, и с Богом, и оба они меня хвалили. И до сих пор я осознаю с трудом, что это было именно со мной. Здесь, в аду, я повстречал свою любовь, и должен признаться тебе, дружище, что счастлив.
- Так какого хрена тогда надумал уходить, если счастлив? – Василий постучал по своей голове между рогов.
- Тебе, чёрту, наверное, трудно понять меня, человека. Что бы нас ни связывало, мы всё равно с тобой из разных миров. Я тоскую по небу, по солнцу, по природе, и тоска эта жрёт меня изнутри.
- Выходит, Люцка тебя поняла, если дала согласие на генную мутацию – так, вроде, называется то, что ей предстоит пройти?
- Выходит, поняла. В женщинах, там наверху, много чего от чёрта. Поэтому между Люцей и человеком куда меньше разницы, чем между нами с тобой. А ещё Люца призналась, что любит меня, а любовь, как известно, возвышает. Мы оба приняли твёрдое решение, и теперь ждём, что нам ответит Создатель.
- А чего ждать-то?! Ты чего, тупой?! – Василий топнул копытом. – Я, думаешь, зачем сюда припёрся? Меня Хозяин послал, чтобы я переправил вас на Небеса. Они с Создателем договорились на ваш счёт, я ж уже говорил. Собирайтесь, я вас отведу в транспортный узел.
- А чего нам собирать, у нас же нет ничего? – Фёдор оглядел пустую коморку. – Здесь только матрац и подушка, а на кой они мне? У меня дома постель имеется.
- Бельё казённое, его бы тебе никто и не отдал, - чёрт мотнул головой и хмыкнул. – Ветошь белую нам тоже оставь, Доре подгоню полы мыть. Ну, если собирать нечего, тогда пошли.
Пройдя с Фёдором и его подругой знакомыми коридорами, Василий привёл их в ту самую комнату с тремя каменными креслами, откуда Шальнову уже доводилось отправляться на Небеса, и куда он с них вернулся. Люца же рассматривала помещение с любопытством, по всему было видать, что здесь она впервые.
- Ну, что, Федя, давай прощаться. Не знаю, свидимся ли. На новой работе буду Америку разрабатывать – вот, где она у меня будет сидеть! – чёрт с силой сжал кулак. - А Америка не Россия, сам понимаешь. Ну, может быть, как-нибудь выберу время, загляну к тебе на часок, посмотрю, как вы там устроились. Да, и на Люцку в человеческом обличье посмотреть охота. Прибавил ты мне проблем, будь они неладны. Теперь нужно нового смотрящего подбирать, а кто тебя заменит по большому счёту? Бузы опасаюсь.
- Не будет никакой бузы – я в мужиках твоего отряда уверен, - Фёдор положил руку чёрту на плечо. – Есть, правда, конченые отморозки, но их меньшинство. Ты с ними справишься. Тебе ж только месяц продержаться до перевода.
- Вот, я и опасаюсь, как бы этот перевод ещё не отодвинул Хозяин.
- Всё будет нормально, не боись. Мужикам нашим привет от меня передай, а то я не успел с ними попрощаться.
- Эх, сейчас бы тяпнуть хорошенько на дорожку, но ты ж не пьёшь, и Люцка завязала! И не по-людски это, и не по-чертовски! Давай, Федька, мотай со своей ненаглядной на Небеса, вас там, поди, заждались. Садитесь в кресла и закрывайте глаза. Ты уже отбывал отсюда, тебя учить не надо.
Шальнов сел первым, Люциферина за ним это сделала с опаской.
- Ну, чего зырите на меня? Глаза закрывайте! – крикнул напоследок Василий.
Полёт через светящийся колодец для Шальнова был уже привычным, и не вызвал, как в прошлый раз, волнений. Что пережила чертовка, сказать трудно, только, когда она оказалась вместе с Фёдором под синим куполом, её слегка трясло. Как и в прошлый раз, туман стелился понизу, чуть ниже колен. Из этого тумана выросли, как грибы, два ангела.
- Мы научные сотрудники недавно созданного небесного института генной инженерии, - представился один из них. - До этого нам никогда не приходилось перевоплощать чёрта в человека и проецироваться в иной системе координат тоже. Но по приказу Создателя мы с коллегой разработали революционную методику. Сложность перевоплощения состоит в том, что очень давно черти произошли от соития Адама с женскими духами, а Евы - с мужскими за сто тридцать лет их разлуки после грехопадения. Получились гибриды со сложнейшим генным кодом, очень сильно отличающимся от человеческого. Если вы хоть что-то слышали о генетике, вы нас поймёте. Но наша методика потому и революционная, что позволяет эти различия сгладить и осуществить мутацию в кротчайшие сроки. Я вижу, именно эта особь должна стать женщиной, - ангел улыбнулся Люце. - Её беременность усложняет задачу, но мы справимся. Мы не имеем права ошибиться, иначе она родит от человека злого духа, а это недопустимо. Прошу дамочку подойти к нам поближе, а ты, человек, отошёл бы в сторону, чтобы не смутировать невзначай.
Один из ангелов вытащил из-за пояса своей длинной рубахи стеклянную или хрустальную палочку и опустил её на голову Люциферины между рогов. Его коллега расправил белые крылья за спиной и несколько раз ими махнул так, будто зачерпнул туман из-под ног и швырнул его в чертовку. Клубы окутали её и на какое-то мгновение скрыли от глаз Фёдора. Когда же дымка рассеялась, его взору предстала совсем другая Люца. Она, вроде как, и не сильно изменилась, но только теперь её чертовкой назвать не осмелился бы никто. Это была миловидная женщина с большим животом. Она потрогала свою голову, и, не нащупав рогов, улыбнулась Шальнову. Её зубы были теперь ровными и белыми, как белой была и её кожа. Вот только зеленоватые глаза по-прежнему излучали дьявольский блеск. Остались ли у бывшей служительницы ада, его гражданской жены, копыта, Фёдор сказать не мог – ступни Люцы укрывал туман.
- Я вижу, наш эксперимент удался, коллега, - обратился один ангел к другому. – Этот опыт нужно будет сохранить на всякий случай, мало ли. Чтобы в будущем все изыскания не повторять заново.
Небожитель поднял голову и устремил взгляд к центру синего купола.
- Вот, Господи, прими результат нашего с Мафусаилом скромного труда.
Купол засиял и прозвучал голос Создателя:
- Молодцы, ребята, я знал, что на вас можно положиться. Как тебе, Шальнов, твоя подруга? – Фёдору показалось, что Бог хихикнул.
- Я в восторге! Мне даже в голову не приходило мечтать о том, чтобы меня полюбила такая красавица!
- Ну, что же, я рад за тебя. Однако дьявольского имени я твою подругу лишаю. Отныне она будет Людой, Людмилой. Ты быстро привыкнешь. Теперь вы оба человеки, и я с чистой совестью нарекаю вас мужем и женой. Первенцу вашему дадите имя по своему усмотрению. Да, и уж коль ты, Шальнов, русский, то не забудь его окрестить.
- Что ты, Господи, как можно!
- И чтобы жена твоя сделала то же самое, как только освободится от бремени.
- Это уж пренепременно.
- Веди, Шальнов жену свою в дом свой. Я назначу ангела, который будет курировать вас.
Купол стал тускнеть, видимо, аудиенция у Создателя подошла к концу.
- Господи, - выкрикнул Фёдор, - мы же голые! Как мы можем оказаться в таком виде перед людьми?
Купол вспыхнул с прежней силой.
- Верно. Вот, склероз проклятый, об одежде я и забыл. Сейчас что-нибудь сотворю в современном стиле, от Зайцева, например.
Сияние погасло, но в тот же миг Фёдор почувствовал, что уже одет. Оглядев себя и ощупав, он понял, что на нём шикарный костюм из плотной слегка блестящей ткани, белая рубашка и бабочка на шее. Люца, а теперь Люда тоже разглядывала себя. Фиолетовое платье ей очень шло. Под ним не заметен был даже большой живот. Причёска и макияж тоже были шик!
- Ну, всё, ребята, прощайте, - ангелы помахали им руками, - надеемся, ещё встретимся с вами после вашей смерти. Но это ещё будет не скоро.
- А я смерти совсем не боюсь, - новоиспечённая женщина с простым человеческим именем взяла под руку своего мужа. – Мы с тобой, Феденька, никогда не расстанемся, даже после кончины! А сейчас-то что нам делать?
- Пошли, куда глаза глядят, только держись за меня крепче. Опять в колодец провалимся. Надеюсь, в ад мы уже не попадём – здешняя фирма веников не вяжет.
- Каких ещё веников?
Ответить Фёдор не успел, потому что началось низвержение с Небес тем же самым колодцем. Пролетев его, и он сам, и его молодая жена, - а скорее всего очень и очень немолодая по человеческим меркам, - оказались в квартире, которая явно до этого не принадлежала Шальнову. Она тоже была однокомнатной, и планировку имела ту же, но только все помещения сверкали евроотделкой, и мебель стояла самая, что ни на есть современная, видимо, дорогая. Однако панорама в окне была знакомой.
- Где это мы? Куда попали? – Фёдор озирался по сторонам, трогая нежную на ощупь обивку дивана.
На стене висел огромный плоский телевизор. Его экран вспыхнул, высветив красным текст.
«Это тебе от меня за заслуги. В вазочке деньги на первое время, документы твои и Людмилы там же. Ищи работу». И подпись: «Бог»
- Спасибо, Господи, за всё, что дал мне! – Фёдор опустился на колени посреди комнаты на мягкий палас и вознёс руки к потолку. Экран погас, но вспыхнул снова. Теперь на нём было написано «Не стоит благодарности».
Шальнов с Людмилой сели на диван, каждый, думая о своём, но, скорее, об одном и том же – о предстоящей совместной жизни…
ЭПИЛОГ
А теперь хочу признаться тебе, читатель, что историю эту я написал со слов моего приятеля, с которым пару лет назад мы познакомились в поезде. Я ехал тогда из командировки, он тоже с каких-то курсов по повышению квалификации. Мы почему-то сошлись быстро и понравились друг другу, разоткровенничались. Я был так потрясён его повествованием, веря и не веря в него, что по возвращении домой немедленно взялся за бумагу и ручку, записав всё или почти всё, мною услышанное, в сокращённом варианте. Я не сомневался, что напишу роман. И вот ты только что его прочёл. Шальнов готов был поклясться на Библии и в поезде, и после, что произошедшее с ним случилось на самом деле. Я до сих пор не знаю, правду я написал или вымысел.
На вокзале в родном для нас обоих городе его тогда встречала очень симпатичная жена и мальчишка лет пяти, который вёл себя как бесёнок, то и дело норовя вырваться из рук матери. За прошедшие два года я несколько раз бывал в гостях у Фёдора, и он сам навещал меня со своей женой Людмилой и сыном. Мы сдружились. Васька – сын на самом деле у него - исчадье ада, хотя грешно так говорить о ребёнке. Жена настолько очаровательная, что я даже невольно влюбился в неё, безответно, конечно. Сейчас, насколько я знаю, Фёдор уехал отдыхать в Армению, и я жду его возвращения, чтобы пригласить на свои именины, которые будут в этом месяце.
ИЗДАТЕЛЯМ: Роман «Экскурсия в ад».
ЖАНР: фэнтези.
Предлагаю Вашему вниманию свою книгу с целью издания.
Роман «Экскурсия в ад» - поучительная сказка для взрослых. На страницах книги автор показал в шутливой манере своё видение Преисподней и Рая, поместив в эти два диаметрально противоположных мира своего смертного героя. Попав в экстремальную и нереальную ситуацию, этот герой – опустившийся по всем религиозным и человеческим канонам грешник, стойко противостоит злу и перерождается духовно настолько, что даёт разумные советы не только Сатане, но даже самому Создателю.
АВТОР: Шмельков Владимир Сергеевич, член СП России, инженер.
Адрес: 424045, г. Астрахань, ул. Б. Хмельницкого, 54, кв. 101
Дом. тел. 34-51-01 сот. 8-927-566-50-34
e-mail: ashmelkov@rambler.ru
Герой романа «Экскурсия в ад» Фёдор Шальнов – человек опустившийся и допившийся до чёртиков. В один из зимних дней Фёдор подобрал у мусорных баков чёрного котёнка и принёс в свою запущенную «берлогу» на пятом этаже «хрущёвки». Котёнка он назвал Васькой. И вот на кухне перед одурманенным суррогатной водкой Фёдором Васька превратился в самого настоящего чёрта Василия. Они сразу нашли друг с другом общий язык, и усилиями чёрта скромное застолье превратилось в небольшое пиршество, закончившееся экзотическим полётом на старом прогоревшем автомобильном глушителе. Охмелевший и кажущийся доброжелательным Василий пригласил собутыльника в своё жилище на болотах, где познакомил его со своим «милым» семейством. Юная чертовка – чёртова дочь шутки ради наложила на гостя чары, которые лишили главу семейства собутыльника. В пьяной эйфории Василий предложил Фёдору посетить в качестве экскурсии место своей службы. А местом этим оказался ад. Ад с человеческой точки зрения, а с точки зрения представителей тёмных сил – Учреждение исполнения наказания, вынесенного Высшим Судом. Для Фёдора экскурсия в это учреждение закончилась плачевно – зайти туда оказалось значительно проще, чем выбраться наружу. По распоряжению Хозяина Учреждения самого Сатаны Шальнов был оставлен в качестве вольнонаёмного работника до наступления его смертного часа. Никто из сотрудников – чертей не сомневался, что после смерти Шальнов по приговору будет определён именно в это самое место. Однако избавившийся от алкогольной зависимости Фёдор не только проявил изобретательность, оказавшуюся по нраву Хозяину, но и, общаясь с грешниками, многие из которых были личностями известными, обречёнными на ужасные вечные муки, начал духовно перерождаться и оказывать некое положительное воздействие на этих заблудших несчастных. В мрачном и ужасном подземелье он умудрился обрести любовь к чертовке – служительнице, и та ответила ему взаимностью. Деятельность нового вольнонаёмного сотрудника Учреждения исполнения наказания не оказалась незамеченной вышестоящим начальством на Небесах. Фёдор предстал перед самим Создателем и сумел показать себя весьма ему полезным, за что и был облагоденствован. Однако он не пожелал нести службу у райских врат и уговорил Бога вернуть его в ад, где его ждала рогатая возлюбленная с уже округлившимся животом. Фёдор осознавал свою никчёмность на поверхности земли, а в аду ощущал себя нужным и значимым. Однако постепенно возродившееся в нём человеческое начало заставило его тосковать по привычному ему миру. Его заслуги перед Сатаной и перед Создателем оказались настолько значимыми, что ему позволено было вернуться на землю вместе со своей тоже переродившейся чертовкой, ставшей ему законной женой. Брак их был заключён на Небесах в самом прямом смысле. Затянувшаяся экскурсия в ад помогла Фёдору Шальнову вернуться в знакомый ему мир совсем другим человеком. Чистилище оказало на него благотворное влияние.
Экскурсия в ад
Фёдор Шальнов был хроническим алкоголиком. Он давно смирился со своей участью, поняв ещё с десяток лет назад, что возврата к трезвому образу жизни уже никогда не будет. До этого он ещё делал попытки завязать с выпивкой, и ему даже удавалось не притрагиваться к спиртному, аж целый месяц, и таких успехов он добивался дважды или трижды. Но всякий раз его путал нечистый, и безобидная рюмка водки становилась началом длительного запоя. В те годы, когда Фёдор ещё работал фрезеровщиком на заводе и имел семью, жена Надюха – женщина властная и своевольная пыталась воздействовать на своего непутёвого мужа, пристрастившегося в трудовом коллективе к пьянке, когда грубым словом, когда скандалом, а когда молча скалкой или половой тряпкой. Да только или жена была плохим педагогом, или её великовозрастный ученик слишком упёртым: из образовательного процесса ничего не вышло. Фёдор продолжал пить, а жена его нашла утешение себе в любовных связях на стороне. Одна из этих связей затянулась настолько, что стала причиной их развода. Откровенные признания неверной жены, конечно, резанули по остаткам мужского самолюбия Шальнова, но если честно, то разрыв со своей благоверной он перенёс спокойно, можно сказать, что во хмелю его и не заметил. Последующая за разводом свобода опьянила пуще водки. Уходя к другому – человеку весьма состоятельному, жена оставила бывшему мужу однокомнатную квартиру, в которой они до этого жили вместе. Для Фёдора наступило райское время. На работе он получал прилично и мог позволить себе ежедневно поллитровку, а то и две, да ещё с «прицепом», и дома не встречала злющая Надюха со скалкой, а то ещё хуже с утюгом. Приходи, когда хочешь, с кем хочешь, и в каком пожелаешь состоянии – родные обшарпанные стены примут тебя любого в свои объятья. Простенькая закуска под выпивку являлась и завтраком, и обедом, и ужином. Всё было хорошо и весело, да только недолго – на заводе начались сокращения, и первыми «попали под топоры» любители зелёного змия, среди которых оказался и Шальнов. Фёдор сделал несколько попыток устроиться на работу через биржу труда, но ни на одном из предложенных ему мест он не продержался больше месяца – никто из новых начальников не стал терпеть пьяницу. Постепенно и незаметно, как это частенько, если не сказать сплошь и рядом, бывает, мужик опустился, и источником его существования стали помойки, а пить приходилось всё, что горит. Вот как-то морозным и вьюжным февральским днём нашёл Фёдор у мусорных баков маленького чёрного котёнка. На белом снегу он походил на кусок антрацита и так же, как и сам Фёдор, искал в этом зловонном месте средство к своему существованию. Мусорные баки были высокими, и от них исходил, какой ни есть, но запах пищи, а котёнок был маленьким, и пища эта для него была недосягаема.
- Откуда ты взялся, бедолага, на моей территории? Сидел бы в каком-нибудь подъезде, глядишь, кто из жильцов и подкормил бы, а то и взял к себе – вон какой симпатяга. Да, видимо, ты это уже пытался сделать – любая животина перво-наперво к человеческому жилью потянется, а уж когда там ничего не обломится, одна дорога – на помойку. Вот, и я, брат, такой же, как ты никому не нужный, и помойка – наш с тобой общий удел. Разница лишь в том, что у меня есть кров, а у тебя его нет.
Фёдор смотрел на чёрного котёнка, а тот смотрел на Фёдора. Во взгляде животного не было видно отчаяния. Его зелёные глаза блестели каким-то дьявольским огнём, и как бы говорили:
- Что, братец Шальнов, возрадовался, что кому-то хуже, чем тебе? Мне ничуть не хуже. Я зверь, и моя доля такая: питаться чем попало и жить где попало, а ты человек, точнее был им когда-то, а наши пути, вот, сошлись у мусорного бака. Не от хорошей жизни ты сюда пришёл. Нет у тебя ни жены, ни друзей, и родня от тебя давно отказалась, и один ты одинёшенек на этом свете. Я просто тебе необходим.
Фёдор нагнулся, поднял со снега чёрный комок и сунул его себе за пазуху.
- Сиди тихо и грейся, - сказал он котёнку, который высунул из-под отворота засаленного пальто свою мордочку. - Повезло тебе, что встретил меня.
В ответ послышалось шипение.
- А ты с характером, Васька, - имя котёнку само собой сорвалось с языка.
Шальнов поднял с земли сумки со своей незатейливой добычей – полиэтиленовыми бутылками да алюминиевыми банками из-под пива и лимонада. Продав бутылки тёткам – молочницам, а цветной металл снеся в приёмный пункт, Фёдор по известному адресу навестил бабку - самогонщицу и сделал у неё покупку. Два плавленых сырка из ларька должны были стать единственной закуской к поллитровке. Поднявшись на последний этаж «хрущёвки» и открыв свою державшуюся на честном слове дверь, ещё с порога он запустил в квартиру котёнка, вытащив того из-под пальто.
- Вот моя берлога, Васька, здесь ты теперь и будешь жить со мной.
А котёнок будто бы только и ждал этого момента, он не стал обнюхивать чужое жилище, а прямиком побежал на кухню, запрыгнул на табуретку перед столом и уселся на ней. Фёдор качнул головой и пошёл, не разуваясь, следом.
- Ну, ты, брат, даёшь! Хоть бы с квартирой ознакомился для приличия, посмотрел, нет ли мышей, а то прямиком за стол. Я вот пить сейчас буду, ты что, хочешь мне компанию составить?
Котёнок протяжно мяукнул.
- Это как понимать? Хочешь, чтобы я тебе тоже налил? Перебьёшься, мал ещё, и обойдёшься сырком.
Шальнов согнал со стола тараканов, выставил на его грязную поверхность бутылку самогона и положил рядом с ней два плавленых сырка. Здесь же на столе стояли никогда не мытые стаканы, и Фёдор наполнил до половины один из них. Васька запрыгнул с табуретки на стол и уставился то ли на сырки, то ли на поллитру.
- И не зырь на выпивку - говорил, не налью, значит, не налью. Моё слово твёрдое, сказал – отрезал.
Стакан, зажатый в грязной руке, поднялся над столом, и, провожая его взглядом, котёнок задрал голову. За этим послышались два громких глотка.
- У-у-х, хороша, зараза! – человек крякнул, а Васька поднялся, изогнул спину и взъерошился, то ли оттого, что на него новый хозяин дыхнул спиртным, то ли потому, что выпил в одиночку. Фёдору всё же показалось, что котёнок хочет составить ему компанию. Он взял из консервной банки, служившей пепельницей, сохранившийся окурок, чиркнул спичкой и затянулся.
- А что, может, на самом деле ты пьющий кот, да ещё куришь? Сейчас мы это проверим. Один чёрт больше напёрстка в тебя не поместится.
Шальнов взял с подоконника блюдце, поставил перед котёнком и плеснул в него из бутылки.
- Пей, коль просил, - он набрал полные лёгкие дыма и выпустил его в Ваську. Дым обволок животное, так, что за ним его не стало видно. Облако закрутилось вокруг него, превращаясь в какой-то миниатюрный смерч. Потом этот странный смерч двинулся вместе с котёнком по крышке стола, слетел с неё и завис над табуреткой. Затем вдруг будто взорвался, рассеявшись в разные стороны. Вместо котёнка, укутанного табачным дымом, перед хозяином квартиры за столом оказался самый настоящий чёрт. Хотя Фёдор до этого и представлял чёрта себе не таким, но сомневаться не стоило – перед ним сидел на табурете именно чёрт. Если бы у обнажённого мужчины, сидящего напротив, не было б на лысой голове двух изогнутых рогов, острых длинных ушей, редких, треугольной формы зубов, его с большой натяжкой можно было принять за человека. Хотя тёмная с фиолетовым отливом кожа выдавала в нём служителя преисподней. Да ещё глаза. Фёдор раньше думал, что глаза у чёрта должны быть красными и светящимися, а у этого они были зелёными, почти кошачьими. Ну, точно, как у котёнка Васьки. Шальнов зажмурился и тряхнул хмельной головой.
- Фу, ты! Надо же! Черти уже мерещатся! Неужто, «белочка»?
Он приоткрыл один глаз с надеждой на галлюцинацию, но чёрт по-прежнему сидел за столом и рассматривал его самого, качая головой то в одну, то в другую сторону.
- И долго ты будишь щуриться, Шальнов? Взрослый мужик, а ведёшь себя как малое дитя.
- Ты кто? – пролепетал Фёдор не своим голосом. - На твоём месте только что Васька сидел.
- Ну, значит, я и есть Васька.
- Ты чёрт что ли, или это у меня белая горячка началась?
- Чёрт, чёрт! Чертей что ль не видел?
- Не-е-е-а! – протянул перепуганный хозяин квартиры. Окурок, зажатый между пальцами, догорел до конца.
- Вот, чёрт! – тряхнул он рукой и скривился от боли.
- Ну, вот, наконец-то, понял, кто я такой, - чёрт Васька засмеялся низким гортанным смехом. - А коль понял, наливай, что уставился?
Трясущейся рукой Фёдор наполнил ещё один стакан до краёв самогоном, не забыв и про себя.
- Федя, будет тебе, расслабься, - чёрт, видимо, заметил, что хозяин волнуется. - Давай выпьем за знакомство, покурим, поболтаем о том, о сём.
Рогатый гость разом махнул стакан в раскрытый рот, и содержимое его выплеснулось вовнутрь.
- Лихо у тебя получается! – Шальнов с завистью качнул головой.
- Это что! Я могу и кружку одним махом опрокинуть, - Василий взял из консервной банки окурок, чиркнул спичкой и непринуждённо прикурил.
- Ты, Федя, пей. А не хочешь, я выпью, - чёрт потянулся к наполненному стакану.
- Перебьёшься! Ишь, освоился как быстро, уже хозяина обпить хочешь! – Фёдор в три глотка осушил свою посуду, крякнул и мотнул головой. - Тяжело пошла, закусить нужно, - он отломил кусочек плавленого сыра и отправил себе в рот.
- Закусывай, Вася, - Шальнов широким жестом предложил гостю последовать его примеру.
- После первой не закусываю, а вот после второй не откажусь, - с этими словами чёрт взял со стола недопитую бутылку и вылил её себе в рот, потом сделал последнюю затяжку и вслед за самогонкой отправил горящий окурок. Выдохнул он языком пламени. Фёдор вытаращил в изумлении глаза.
- Круто! Чертовски круто!
Василий, показалось, засмущался от комплимента, опустил глаза и почесал лысый череп между рогов.
- У тебя выпить ещё найдётся?
- Откуда? Ты же последнее дохлебал.
- Ну, тогда сиди здесь, а я пойду у соседей попрошу.
- Ты что, спятил, какие соседи? Радом со мной одни интеллигенты живут. Вот, они тебе дадут! – Фёдор вытянул перед собой кукиш.
- Мне не откажут, - зелёные глаза чёрта сощурились, он встал и вышел через балконную дверь, цокая по полу копытами.
Шальнов остался сидеть за столом, свесив голову на грудь. Глаза его были закрыты. Возможно, он отключился на какое-то время, а, может, думал о чём-то своём. Только минут через двадцать он очнулся, провёл по лицу руками и огляделся.
- Померещится же такое!
Перед ним стояла пустая бутылка и два стакана. Он понюхал их каждый по очереди. Сомнений не было – из них обоих только что пили. Ещё надеясь, что чёрт ему привиделся, Фёдор заглянул под стол.
- Кис! Кис! Кис! Ну, куда ты запропастился, чёртёнок?
Котёнка в кухне не было. Встав на четвереньки, Шальнов пополз в комнату, зовя пропавшего Ваську. Он заглянул во все углы, и, не найдя никого, отправился ползком в прихожую, выкрикивая:
- Вась, Вась, Вась!
Возвращаясь назад в кухню, елозя коленями по грязному линолеуму, он увидел перед собой на полу два копыта, из которых росли ноги, прикрытые спортивными штанами голубого цвета с жёлтыми лампасами. Фёдор поднял голову вверх. Перед ним стоял чёрт Вася в спортивном костюме.
- Ты чего там потерял?
- Кис, кис кис! – ещё по инерции прошептал Шальнов. - Это ты? Так ты настоящий?
Чёрт присел рядом на корточки.
- Ты, что, Федь, это ж я, Вася. Мы выпить-то успели по стакану всего, а ты уже окосел и на ногах не стоишь? Хорошо ж ты гостя принимаешь. А я, вот, бутылочку «Посольской» у соседки снизу одолжил, и «Адидас» покойного мужа она мне отдала. Хотя, думаю, без костюма я ей больше понравился. Такая женщина горячая, должен тебе сказать, и вдова вдобавок. Забывать начала, что такое мужик, а ты живёшь рядом и теряешься.
- Это белая такая, в очках, подо мной живёт?
- Она самая.
- Так она официанткой в каком-то крутом ресторане работает, вся из себя. Как тебе удалось её охмурить?
- Она женщина, и сладкая, должен тебе сказать, а искушать у нас, чертей, способность наследственная, - Василий подмигнул кошачьим глазом. - Ну, да ладно, это тебе информация к размышлению, так сказать твоя потенциальная возможность. И никуда она не денется, если сам кретином не будешь. Пойдём, продолжим наш мальчишник.
Фёдор встал на ноги. Он всё ещё с недоверием смотрел на своего странного гостя, потом поднял руку и потрогал рог на его голове.
- Настоящие, настоящие. Нравятся?
- Уж, куда там! Мне бывшая жена рогов наставила, покруче твоих будут. Твоя чертовка, поди, тоже не подарок?
- Как тебе сказать, Федя? Бабы они все от чёрта. Если честно, то надоела она мне, и с веками хуже ладана стала! Всё ей не так, всё не эдак. Постоянно меня нашими чертенятами упрекает. Мало я им, видите ли, времени уделяю. А ты сама-то на что? Правильно я говорю? Чертовски надоело дома. Вот, я и махнул к тебе. Нас, чертей, всегда тянет к общению с людьми, но мы с ними не находим общего языка. Нормальный человек нас не понимает. Другое дело пропащий пьяница, как ты. Твой порок, как мостик между нами. И чем ты будешь пьяней, тем лучше меня поймёшь. Ты ещё не дошёл до кондиции, поэтому я читаю в твоих глазах недоверие. Пойдём, друг мой, врежем ещё по одной.
Они уселись за столом на кухне. Василий по-деловому отвернул на бутылке пробку и наполнил оба стакана. В дверь постучали, так как звонок давным-давно не работал.
- Иди, открой. Я думаю, это Анюта, - чёрт пальцем с длинным когтем начал ковыряться в банке с окурками, выискивая, который побольше.
- Кто такая?
- Блондинка снизу. Иди, иди, открывай.
Фёдор пожал плечами, встал из-за стола и пошёл в прихожку.
За дверью стояла та самая светловолосая соседка, что жила под ним. Она протянула ему глубокое блюдо, накрытое полотенцем. Женщина, опуская глаза в смущении, тихим нежным голосом сказала:
- Здесь еда, она только-только с плиты, передайте её, пожалуйста, Василию. И сигареты он просил ему купить, а то у него кончились, - на блюдо поверх полотенца легла пачка «Парламента». - Ну, я пойду.
- Так, может, компанию нам с Васей составите? – Фёдор попытался улыбнуться, как можно, обаятельней, но у него от смущения получилась гримаса.
- Нет, что вы, у меня много дел, да и Василий сказал, что у вас мальчишник. К тому же я совсем не пью. Так что извините.
Соседка развернулась и лёгкими шагами быстро спустилась на нижний этаж. Фёдор посмотрел ей в след и чёрной завистью позавидовал Ваське окаянному, ведь опустившемуся пьянице, каковым он честно себя воспринимал, не на что было рассчитывать в общении с женщинами, тем более с хорошенькими. Организм, отравленный спиртным, лишал мужчину половой принадлежности и делал любые контакты со слабым полом бессмысленными. Шальнов вернулся на кухню, и они с чёртом продолжили застолье, которое теперь после самогонки и плавленых сырков превратилось в настоящий пир, так как перед ними к бутылке «Посольской» лежала на блюде тушёная курица, обложенная аппетитно поджаренными кусочками картошки. От блюда исходил такой запах, что Фёдор поперхнувшись слюной, закашлялся.
- Ну, как тебе Аннушка – мастерица? – чёрт подмигнул зелёным глазом. - Попка у неё как орех, так и просится на грех.
- Какая там попка, - Шальнов безнадёжно махнул рукой. – Я уж давно забыл, что такое бабы. Да, если б даже и вспомнил, толку не было бы. Алкаш я, и этим всё сказано.
- Зря ты так! – Василий наморщил лоб. – Я тоже выпить не дурак, но и о бабах всегда помню. Я эту порчу с тебя сниму мигом, что за жизнь без любовных утех. Давай, наливай. Держи стакан перед собой и смотри мне в глаза.
Фёдор подчинился. Зелёные глаза чёрта излучали какой-то дьявольский огонь, когда он смотрел в них и погружался в пустоту. Из этого погружения Шальнова вырвал удар в лоб – это Василий врезал ему щелбан своим пальцем с кривым когтем.
- Ты чего?! – Фёдор тряхнул головой. – Мозги же мог вышибить!
- Какие мозги, откуда они в твоей голове? Я тебя, друг мой, сексуальной энергией подзаправил, а ты ещё не доволен.
- Так больно же! – Шальнов растирал красное пятно на своём лбу.
- До свадьбы заживёт, - усмехнулся чёрт. – Давай лучше вздрогнем!
Они пили хорошую водку, закусывали изысканной едой, курили благородные сигареты и болтали о женщинах и о выпивке. Шальнов пожаловался чёрту на свою несчастную жизнь, превратившуюся для него в ад, и даже пустил пьяную слезу. Когда они допили содержимое бутылки и изрядно захмелели оба, Василий, хлопая посоловевшими глазами, придерживая губой свесившийся окурок, сделал рукой широкий жест и чуть не свалился с табуретки.
- А что, Федя, махнём ко мне, я тебя со своей познакомлю, чертенят моих посмотришь. У меня их то ли пятнадцать, то ли двадцать, точно не помню. Одним словом, много. Все хорошенькие, в меня пошли, но нахальные и непослушные – черти, они и есть черти. Ну, что, принимаешь приглашение?
Фёдор сосредоточенно смолил догоравший окурок и мутными глазами смотрел на Василия, медленно моргая.
- И куда это нам идти или ехать? У меня на такси денег нет, да и на маршрутку тоже.
Чёрт заливисто засмеялся, запрокинув голову так, что чуть рогами не выбил стекло в окне, что было позади него.
- Какое к богу такси? Мы с тобой ко мне полетим!
- На самолёте что ль?
- На выхлопной трубе глушителя, что у тебя на балконе стоит. Она и будет нашим самолётом.
- Я там железяки коплю для сдачи в утиль. Их нельзя трогать.
- Эх, ты, для друга какую-то ржавую трубу пожалел. Я ему тут пир устроил, а он мне трубу зажал!
Фёдору стало стыдно. Василий пригласил его к себе в гости и за свой счёт хочет туда доставить, а он, Шальнов, повёлся из-за какого-то хлама. Хозяин ржавой трубы встал, качаясь и придерживаясь обеими руками за стол, чтобы не упасть, затушил догоревший окурок в банке, сделал паузу, потребовавшуюся ему для принятия решения, потом снисходительно сказал, плохо ворочая языком:
- Бери, Вася, глушак, он твой.
- В таком случае прошу пассажиров на посадку, - чёрт открыл дверь балкона и встал около неё. - Я вынужден провести досмотр, чтобы пассажир, пускай единственный, не пронёс на борт судна взрывчатое вещество. Сейчас в мире такое творится – ужас! Мы сами черти людей попутали, и я не хочу, чтобы у меня в воздухе произошло ЧП. Веры нет никому, даже тебе, друг мой Федя. Так что подними руки, я тебя обыщу – досмотр есть досмотр.
Шальнов покорно вздохнул и дал себя обыскать.
- Запрещённых предметов не найдено, прошу пройти на посадку, - Василий отошёл в сторону, пропустив хозяина квартиры на его собственный балкон. Тот вышел и огляделся. В правом углу среди груды металлического хлама стоял прижатый к стене изогнутый прогоревший до дыр «жигулёвский» глушитель.
- И что делать дальше? – Фёдор вопросительно посмотрел на чёрта, стоящего в двери.
- Ставь самолёт на взлётную полосу.
- Это куда ещё?
- Вот сюда, - Василий показал на свободный пятачок перед дверью.
Шальнов полез в свой хлам, гремя железом, и вскоре одна из деталей выхлопного тракта автомобиля ВАЗ уже лежала у копыт Василия на цементном полу балкона.
- Что дальше делать?
- Садись поудобнее верхом и можешь не пристёгиваться, - чёрт хихикнул. - Сел?
- Это штуковина полетит? – Шальнов с недоверием стал садиться на выхлопной бачок.
- Ещё как полетит! Как СУ-27. Мы с тобой преодолеем звуковой барьер. Держись только крепче, не свались.
- Вась, может, не стоит так быстро, ты всё-таки того, - Фёдор щёлкнул пальцем себе по горлу, издав при этом звук пустой тары. – Да и холодно зимой летать раздетыми.
- Ну, и дурак же ты, Федька! Там, на небе, нет постов ГИБДД. Раздолье! Летай, как хочешь. Хоть «бочку» делай, хоть «мёртвую петлю», а пожелаешь – в «штопор» иди.
- Не хочу я на этой штуковине идти в «штопор», я жить хочу! – Фёдор опять сделал попытку встать.
- Сядь, не дрейфь и холода не бойся! Прижмёшься ко мне, я тебя согрею, – чёрт нахмурился, возмущённый трусостью своего пассажира. Он перекинул копыта через трубу, и какая-то неведомая сила стала поднимать её вверх. Шальнов ухватился, что было силы, обеими руками за бачок глушителя, на котором сидел, и с ужасом понял, что ноги его оторвались от пола. Самый странный, какой только можно себе представить, летательный аппарат перевалил через перила балкона и завис на высоте пятого этажа. Увидев под собой свой дворик и не чувствуя под ногами опоры, Фёдор протрезвел в одно мгновенье. Когда «аппарат» по команде «пилота», каковым являлся Василий, рванулся вперёд, быстро набирая скорость, остатки хмеля исчезли из организма Шальнова так же быстро, как быстро исчезла за спиной его родная пятиэтажка. Знакомые улицы мелькали под ним и начали сливаться, напоминая один сплошной мазок. От этого мелькания голова у Фёдора закружилась, и он побоялся свалиться со своего места. Поэтому оторвал взгляд от земли и посмотрел перёд собой. А перед ним была спина чёрта в синей олимпийке, а над ней возвышалась его лысая рогатая голова. Их летательный аппарат набирал высоту и вскоре ворвался в лохматое облако. На какое-то время ощущение полёта пропало, и начало казаться, что сидишь на трубе, на поверхности родной матушки – Земли, окутанный плотным туманом. Эта густая пелена вокруг создавала обманчивое ощущение покоя, и даже, может быть, ей удалось бы создать видимость уюта, если бы не было так холодно, и облако не кончилось бы так быстро, оставшись далеко внизу. Над головой светилось теперь синью небо, и жёлтое солнце слепило, но совсем не грело. До Фёдора, наконец-то, дошло, на какую огромную высоту они забрались, и ужас сковал его крепче холода. Вдалеке по правую руку показался самолёт, и выхлопная труба под ними резко накренилась, сделав крутой вираж в его сторону. Шальнов испугался, что не удержится на ней, и уцепился обеими руками в рога Василия, от чего голова того наклонилась, и железяка под ними вошла в пике.
- Отцепись, придурок, мы падаем! – чёрт тряс головой, пытаясь освободить свои рога, при этом крепко сжимая руками трубу, на которой сидел. Оба они, стремительно теряя высоту, верхом на выхлопной трубе, уже ворвались назад в облако, и в считанные секунды прорвали в нём дыру. Земля, расчерченная на заснеженные квадратики полей, стремительно приближалась. Фёдор безумными глазами смотрел на живописную картину под собой, детали которой с каждым мгновением увеличивались в размерах.
- Мы сейчас врежемся! Убери руки от моих рогов! – ворвался ему в уши и добрался до парализованного сознания срываемый ветром крик чёрта. - Убери руки!
И Шальнов убрал их, вцепившись в железо под собой. Он убрал руки вовремя, и их глушитель – самолёт, притормозил, наконец, с великими потугами своё падение. Он чиркнул корпусом по вершинам деревьев лесопосадки и начал стремительно набирать высоту. Фёдор повернулся, и увидел струю пламени, вырывавшуюся из трубы бачка, на котором он сидел. Может быть, выброс огня сопровождался рёвом, да только свист ветра в ушах не давал ничего слышать кроме этого звука.
- Ех-ха! – донеслось до Фёдора. - Спасибо, ты дал мне почувствовать вкус риска! Но мог бы и погубить нас обоих, мать твою! Я движением головы управляю полётом, это мой штурвал, можно сказать, а ты в него вцепился.
Неведомая сила несла их «аппарат» вверх и вперёд, и силуэт далёкого самолёта приближался с каждой минутой. Фёдор уцепился мёртвой хваткой за выхлопной бачок и не мог думать в эти минуты ни о чём другом, как только о спасении собственной жизни. Когда же «ИЛ-86» оказался рядом, и до его крыла можно было дотронуться рукой, понял всё безумие происходящего. Было ужасно холодно, встречный ветер рвал одежду и волосы на голове, и всё казалось нереальностью, и в него можно было не поверить, если бы… Если бы не удивлённые лица людей за стёклами иллюминаторов. Пассажиры, самые настоящие люди, взрослые и дети, мужчины и женщины, прижимались к ним и смотрели во все глаза на чудо, что было за бортом их самолёта. И чудом этим были они с Василием на ржавой летящей трубе. Чёрт повернул к ним голову и рассмеялся так громко, что даже ураганный ветер не смог заглушить этих звуков. Видимо, и в самолёте их услышали, так как все люди разом, как по команде, отпрянули в испуге от иллюминаторов. Глушитель начал резко терять высоту, и желудок у Фёдора оказался у самого горла. Его чуть не стошнило, и он поднял голову, глубоко вздохнув. В лучах солнца поблёскивал фюзеляж далёкого лайнера над ними, и Шальнов не сомневался, что все его пассажиры опять прильнули к стёклам, пытаясь увидеть далеко внизу странное зрелище.
- Как мы их? – крикнул Василий, повернув рогатую голову. - Представляю, что напишут в газетах! Чертовски люблю покуражиться!
Фёдор представил на миг себя на месте пассажиров самолёта, и понял, что никогда бы не поверил в то, что предстало их взорам. Он сам себя чувствовал нереальностью, поэтому промолчал. Тем временем их «НЛО» терял высоту, и в четвёртый раз, прорвавшись сквозь облака, стал приближаться к земле. Поля под ногами давно кончились, и их сменили леса, чередующиеся болотами. Глушитель, выплюнув из себя несколько раз снопы огня и дыма, бесшумно начал делать круг над топью. Он шёл на посадку как бы по спирали, сужающейся к низу, пока в итоге не завис над безжизненным болотом, заросшим редким кустарником. Василий посадил их глушитель – самолёт на его зыбком берегу и первым поднялся во весь рост, разгибаясь в разные стороны.
- Ух, засиделся. Все суставы затекли. Ты как там, Федя? Лихо мы с тобой полетали! Ты не находишь? В прошлый раз я летал на телеграфном столбе, и должен тебе сказать, что глушитель автомобиля по своим аэродинамическим качествам значительно его превосходит. Подари мне это чудо техники, и я его ещё усовершенствую, добавив стабилизаторы. Вот, тогда на нём можно будет выйти в стратосферу. Ну, что, подаришь?
Фёдор сидел на бачке, лежащем на болотной мягкой траве, запорошенной снегом, не в силах пошевелиться. Он ещё не верил, что после всех этих немыслимых манёвров на сумасшедшей высоте оставался живым. Двинув ногой, потом головой, Шальнов попробовал отцепить руки от глушителя, который они держали мёртвой хваткой. Это ему удалось. Он поднял голову и посмотрел на чёрта. Тот стоял руки в боки и вдыхал полной грудью.
- В гостях хорошо, а дома лучше. Разве это болото с его чарующим запахом сероводорода можно сравнить с каменными джунглями, утопающими в выхлопных газах? Что молчишь, Федя, оцени прелесть лона природы.
Шальнов повёл носом и наморщился.
- Воняет уж тут больно сильно, - сказал он виновато.
- Воняет?! Это благоуханье ты называешь вонью?! Вижу, из тебя весь хмель выветрился, и мы опять не понимаем друг друга. Пойдём ко мне, жена что-нибудь нам сообразит. Вставай.
Фёдор поднялся, покачиваясь, и поплёлся за Василием, который зашагал в сторону от болота, ломая копытами низкий кустарник. Чёрт дошёл до толстой трухлявой коряги и остановился около неё.
- Вот, мы и дома. Прошу, - он откинул в сторону сгнившие останки, некогда бывшие деревом. Под ними оказался довольно широкий лаз, уходящий под землю.
- Вот тут мы и живём. Эта квартира мне досталась от отца. Правда, чудесное гнёздышко?
Шальнов смотрел на дыру в земле и пожимал плечами. Из темноты показалась сначала лохматая голова, а потом начало выбираться на свет божий голое женское тело. Когда существо встало перед ним во весь рост, Фёдор обомлел. Если не брать в расчёт коротких рогов, выступавших из-под копны тёмно-русых волос, бронзового цвета кожи и копыт вместо ступней, то можно было сказать, что из-под земли ему явилась обворожительная красавица. Всё в ней: и миловидное личико, и высокая полная грудь, и крутые бёдра, и стройные ноги, правда, заканчивавшиеся копытами, вызывали дикое желание у Шальнова обладать этим телом. И по правде сказать, копыта во всем этом чарующем облике были настолько деталью незначительною, как и слишком зелёные глаза, что не портили его совершенно. Фёдор, давно не знавший женщин и поставивший на себе крест, как на мужчине, почувствовал пробуждение своей мужской плоти, и сей маленький конфуз ввёл его в краску. Чертовка это заметила и напустила поволоку на свой взгляд, при этом проведя руками по бёдрам. Чтобы не позориться Шальнов опустил скрестившиеся руки.
- Знакомься, Федя, это моя жена Луиза.
Чертовка протянула тонкую ладонь с длинными когтями, и Фёдору ничего не оставалось, как в ответ протянуть свою, при этом вторую он продолжал держать ниже пояса. Жена Василия опустила глаза вниз, туда, где осталась рука гостя, подняла брови и глубоко, то ли с удивлением, то ли с восхищением вздохнула.
- Что тут стоять? – сказала Луиза и предложила гостю первому забраться в подземелье.
Когда Фёдор встал на четвереньки и полез головой вниз в дыру в земле, она дёрнула мужа за рукав спортивной куртки и злобно процедила сквозь зубы:
- Ты что на себя напялил? Людей хоть бы постеснялся! Позор! Ещё чёрт называется! Пан спортсмен, да и только! – чертовка с презрением ухмыльнулась.
Разборки чёртовой супружеской пары Шальнов не видел и не слышал. Он пробирался через узкий лаз, и впереди него была кромешная тьма. Потом кто-то схватил его за уши и потащил внутрь. Послышалось хихиканье, и по лбу чьи-то пальцы стали отбивать ему он щелбаны. Кто-то хватал его за нос и за волосы, дёргал за одежду. Всё это происходило в полной темноте, поэтому присутствие невидимых существ вселяло страх. Потом вспыхнул факел и осветил большое пространство, ограничивающееся круглыми земляными стенами и низким, таким же земляным, потолком. Когда после яркого света Фёдор открыл зажмуренные глаза, он увидел множество черномазых детей. Во всяком случае, так ему показалось в первые мгновенья. Когда же он пригляделся к окружавшей его мелюзге, то понял, что комната заполнена маленькими чертями. Их было много, почти чёрных и лохматых, мальчиков и девочек с копытами вместо ног и с маленькими рожками. Они все были примерно одного возраста, словно поросята большого помёта от свиноматки – рекордсменки. Чертенята отошли подальше, показывали на человека пальцами и пищали, словно они поросята и есть. Потом из лаза появился Василий.
- Ну-ка, марш спать, чёртово племя! Грешника что ль не видели? Федя, эти бестии тебя не обидели? – чёрт - отец погрозил своему выводку кулаком, обращаясь к гостю.
Шальнов потёр свой оцарапанный когтями нос и в смущении, смешанном с испугом, ответил:
- Хорошие у тебя детишки, Вася, шустрые.
Потом из лаза появилась Луиза. Она осмотрела оцарапанный нос Фёдора, качнула рогатой головой и с железными нотками в голосе крикнула:
- Лили, принеси, примочку на прелых листьях! - и добавила: - Живо!
Самая маленькая симпатичная чертовка выскочила из оравы своих братьев и сестёр и скрылась в проходе, уходящем куда-то в темноту.
- Вы извините, Фёдор, наших чертенят. У них поведение порой несколько неадекватное, как и у их папаши, - она покосилась на мужа. - Детишки все в меня симпатичные, вы не находите? Но нахальные и непослушные - в отца.
Василий скорчил физиономию за спиной жены и пожал плечами, глядя на Фёдора – мол, что с женщины взять, ты же понимаешь. А Шальнов уже забыл о нанесённых ему царапинах. Он ощущал рядом с собой обворожительную женскую особь и изо всех сил заставлял себя не смотреть на её прелести. Но глаза сами косились на них.
- Ну-ка, марш отсюда, чёртово отродье! – повторил свой приказ отец семейства, и чертенята с визгом бросились из подземной комнаты. Появилась Лили с мокрой тряпкой. Она подошла к Фёдору и потянулась к его лицу. Тот отстранился, но Луиза положила одну руку ему на плечо, а другой накренила голову.
- Не противьтесь, Федя, малышка хочет залечить ваши ссадины.
Маленькая чертовка приложила мокрую, дурно воняющую тряпку к носу Шальнова и громко дыхнула ему в лицо серой, от чего тот закашлялся.
Луиза топнула копытом.
- Лили, сколько тебя можно учить, что сначала нужно выдохнуть, а потом класть компресс? Твоя ошибка может стоить гостю внешности.
Маленькая чертовка убрала с лица Фёдора тряпку, и он, до этого видевший свой нос только в зеркале, сумел увидеть его и без него. Теперь это был не нос, это было свиное рыло, заканчивающееся пятачком. Шальнов начал хватать его в ужасе руками и беспомощно смотреть то на Василия, то на Луизу.
- Вот видишь, что ты наделала? – всплеснула руками чёртова мать.
- А мне нравится, – Лили отошла в сторону и с удовольствием стала рассматривать новый облик гостя. - Теперь этот дяденька выглядит естественнее. Сейчас он гармонирует со своей духовностью.
- Не умничай, дитя моё, тебе ещё рано делать выводы. Верни нашему гостю его прежнюю внешность, - Луиза угрожающе подбоченилась.
- Я вас послушаюсь, маменька, но мне всё равно кажется, что свиное рыло вашему гостю подходит больше, чем человеческое лицо.
- Ты ещё аттестат не получила о начальном образовании, сопля зелёная, чтобы делать выводы, а смеешь перечить взрослым! Уж, я тебе! – Василий накренил голову, как бык перед атакой, и начал ковырять копытом земляной пол. - Давай тампон и марш отсюда!
Когда чертово дитя скрылось в круглом лазе, глава семейства приложил мокрую тряпку к новому носу Фёдора и извиняющимся тоном сказал:
- Извини, Федя, мою младшенькую. Ей надо было ведьмой родиться, а не чертовкой. Материнские гены - никуда не денешься. В роду жены все были с прибабахом, - он метнул суровый взгляд на Луизу. - В кои веки привёл в дом гостя, и вот как его здесь принимают. А ведь ты, Луиза, хранительница очага и уюта, и я вел к нам Фёдора в расчёте на радушный приём. Ты плохо воспитываешь детей, и наши чертенята не знают никаких правил приличия, - Василий посверлил глазами жену, потом перевёл взгляд на Шальнова.
- А за свою внешность, друг мой, не беспокойся. Если тебе не нравится свиное рыло, хотя с ним ты на самом деле не так уж и плох, я это дело исправлю.
Фёдор вцепился рукой за пятачок, пытаясь его оторвать, и засопел:
- Конечно, не нравится! Верни мне мой облик!
- Айн, момент! – Василий ухватил одной рукой гостя за затылок, а другой стал давить на рыло, что было сил. Послышался хруст, но когда он отнял руки от человеческого лица, оно уже имело прежний вид.
- А тебе, Луиза, я вот, что скажу, - обратился он к жене. - Конечно, я зол на тебя, но прощу всё, если ты нам с Федей выставишь бутылочку.
Та скривила губы и подбоченилась.
- Ишь, чего захотел? Бутылочку! Да, ты всё вылакал ещё вчера! Где я тебе её возьму? Надо тебе, беги к бабке кикиморе, а уж, чем отдавать будешь, не знаю.
- Найду, не твоя забота. Аннушка поможет.
- Это что за шлюха ещё?!
- Не беспокойтесь, Луиза, - Фёдор встал на защиту своего рогатого собутыльника, не отпуская обеих рук от получившего прежнюю форму носа, - Аннушка очень приличная женщина, моя соседка.
- Знаю я этих приличных, ещё не одна не устояла перед моим чёртовым кобелём!
- Не твоя забота, жёнушка, считать любовные победы мужа, лучше бы на стол накрыла, а я б пока сбегал к кикиморе. Будь, Федя, как дома, я сейчас принесу бутылочку. Конечно, у соседки «Посольской» не водится, но крепкую настойку из кореньев, гарантирую, - после этих слов чёрт подмигнул Шальнову и скрылся в узком лазе.
- Как вам наше гнёздышко, Фёдор, правда, уютное? – чертовка прищурила глазки и медленно провела руками по пышной груди, потом её руки погладили собственный живот и бёдра. Она слегка повела последними и приняла обворожительную позу. Фёдор стоял, как столб, и не сводил глаз с прелестей Луизы.
- Вы всегда такой робкий? – чертовка подошла ближе и положила обе руки Шальнову на плечи. От близости обнажённой женщины, пускай и чёртова племени, того начало знобить. А Луиза прижалась к оторопевшему мужчине всем своим тугим телом и сама поцеловала его в губы. От горячего поцелуя с Фёдора слетела пелена неуверенности и страха. В его глазах вспыхнул дьявольский огонь, и он сдавил чёртовку в своих объятьях. Та сама увлекла его на пол, и только парочка летучих мышей, притаившихся под потолком в дальнем углу комнаты – норы, была свидетелем буйства чертовской страсти, захлестнувшей человека…
…- А ты мужчина хоть куда! – улыбнулась Луиза, перейдя с гостем на «ты», оголив ряд острых треугольных зубов, и стряхивая с себя землю. - Прямо чёрт, а не человек! Жил бы поближе, я б к тебе частенько наведывалась. В город летать возможности у меня нет, сам понимаешь, дети на мне. Ну, даст Сатана, ещё свидимся. Может, мой тебя к нам ещё как-нибудь привезёт. А не привезёт, и за эти минуты блаженства тебе спасибо. Я теперь хоть знаю, что сама способна на что-то, и не утратила своих чар. А то сижу в этой глуши, как в тюрьме, и кроме своих чертенят, мужа – алкаша, да соседки кикиморы никого и не вижу.
- Мне тоже было хорошо, - Фёдор потупил взор. - Я уж думал, что как мужик давно спёкся. Спасибо тебе, Луиза, за то, что я теперь по-другому взглянул на себя.
- Ну, вот и чудно, все довольны, слава Дьяволу. Ты здесь поскучай, Федя, а я пойду, какую-нибудь вам с мужем закуску соберу. Сама-то я не пью, поэтому вам компанию не составлю.
Чертовка скрылась в тёмной дыре в стене, и её дьявольски очаровательная фигура растаяла во мраке узкого коридора, а Шальнов всё смотрел ей в след и смотрел, пытаясь осознать только что случившееся. Он продолжал стоять посредине комнаты, словно зачарованный, как вдруг его оторвал от мыслей писклявый голосок бесёнка. Оказалось, что он принадлежал Лили.
- Дяденька, съешьте гриб, - чёртова малышка протянула Фёдору обжаренный на палочке крупный мухомор. - Не бойтесь, вы не отравитесь. Гриб приготовлен мной по специальному рецепту и обладает чудесными свойствами. Вы измените свою физиологию, и он сделает вас супер - мужчиной. Все тётеньки будут от вас без ума. Вас занесут в Книгу рекордов Гиннеса. Ешьте.
Фёдор принял из рук маленькой чертовки палочку с насажанным на неё обжаренным грибом.
- Ешьте, не бойтесь, - малышка мило улыбнулась гостю. Фёдор посмотрел в её блестящие в свете факела глаза, показавшиеся ему честными, и откусил кусочек мухомора.
- Ну, что я вам говорила? Правда, вкусно?
Гриб, обвалянный в каких-то специях, на самом деле имел необычный и на удивление приятный вкус. Шальнов быстро расправился с угощением. Стать супер – мужчиной – покорителем женщин ему теперь очень хотелось.
- Обманула дурака на четыре кулака! – Лили весело перепрыгивала с ноги на ногу. - Вы теперь, дяденька, пить спиртное не сможете вовсе, и к нам, чертям, никогда не приблизитесь. Ха-Ха-Ха! – маленькая чертовка бросилась наутёк и скрылась в тёмном проходе. Уже из его глубины донёсся её весёлый выкрик:
- Супер - мужчина!
- А вот и я, - послышался голос Василия, выбиравшегося из лаза в комнату. - Я же говорил, что у кикиморы обязательно найдётся, что выпить. Вот, пожалуйста, её фирменная настойка из болотных кочек. С ног сшибает в два счёта, - хозяин норы вертел в руках огромную бутылку, заткнутую мхом.
- Луиза! – крикнул он жену. - Какого ангела закуски ещё нет? У меня в горле давно пересохло!
Из темноты появилась Луиза, державшая в руках по деревянной тарелке с какой-то едой.
- Вот, дорогой, твои любимые тушёные с грибами пиявки. А это лягушачьи лапки, запечённые в смородинных листах с желудями.
От такого меню Фёдора чуть не стошнило, но он глубоко вздохнул и не подал вида. Василий же весь просиял. Длинным языком он облизал губы и смачно сглотнул.
- Под такую закуску и четверть напёрстком покажется.
Он выдернул моховую пробку из горлышка и присосался к нему, задрав рогатую голову.
- Ух, вещь, покруче водочки будет! – он громко выдохнул, насадил на длинный коготь указательного пальца завёрнутые в смородинный листок лягушачью лапку и отправил себе в рот. Луиза покорно держала блюда в руках.
- На, Федя, глотни! – чёрт протянул гостю бутылку.
- Не хочется, - Шальнов растерялся. - Первый раз лет за пятнадцать выпить не хочется! Твоя дочурка угостила меня каким-то грибом. Может, это на самом деле из-за него? Я думал, девчушка пошутила.
- Ах, чёртово отродье! Успела всё-таки гадость сотворить! А ты куда, Луиза, смотрела?
- Я что разорваться должна была? Закуску вам на кухне готовила, - чёртовка нахмурилась и заводила ушами.
- Эта маленькая дрянь лишила меня собутыльника! Стерва растёт, вся в тебя! – Василий негодовал.
- Ребёнок познаёт науку колдовства, и ему нужна практика, - Луиза встала на защиту дочери. - Подумаешь, лишился Фёдор желания выпить. От этого ещё никто не умирал. Да и трезвенником-то станет на какие-нибудь два – три дня. А там и алкогольная зависимость к нему вернётся снова. Ничего страшного не произошло. Пей сам, а гость наш рядом постоит и отведает моей кухни, - чертовка нежно улыбнулась Фёдору и протянула ему оба блюда. А когда муж снова присосался к бутылке и отвлёкся на это дело, кокетливо подмигнула.
- Спасибо, хозяюшка, я пока сыт и не смогу отведать угощение, – Шальнов постарался, как можно искренне, отказаться. Но он мог и не трудиться – Луиза не стала настаивать. А Василий к этому времени уже почти полностью опорожнил бутылку. Он достал из кармана «Адидаса» пачку «Парламента», подошёл к стене и прикурил от факела.
- Эх, хорошо! – сказал он мечтательно, выпуская клубы дыма. Из темноты коридора в это время донеслось уханье филина. Ух-ух, ух-ух…
Чёрт молча считал.
- Семь. Однако, мне на службу надо, выходной мой закончился.
- Вот, и иди, а то опоздаешь, - Луиза, казалось, искренне выражала заботу о муже. - А я гостя здесь чем-нибудь развлеку.
Василий несколько раз хлопнул пьяными глазами, соображая что-то, потом помахал перед носом жены пальцем.
- Федьку я с тобой не оставлю! Он от скуки без меня помрёт! Что ему здесь с бабой делать? – потом обратился к Шальнову: – Ты вот, друг мой, жаловался недавно, что жизнь твоя похожа на ад, помнишь, дома у тебя?
- Ну, было дело, - Фёдор пожал плечами.
- Я возьму тебя с собой, посмотришь, где я служу. Увидишь то, через что тебе ещё предстоит пройти в будущем.
- Кто его туда пустит, ты что сдурел? - попыталась возразить Луиза. - Пусть лучше здесь останется.
- Пустят. Скажу, что со мной. Начальство пойдёт мне навстречу, я ведь на хорошем счету. Фёдор побудет рядом со мной смену, и я верну его домой, - чёрт засуетился. - Так, время идёт. Нужно принять нормальный облик, а костюм этот припрятать до другого раза. Я в нём народ буду дивить.
Василий скинул с себя «Адидас», аккуратно его сложил и передал жене.
- А ты чего стоишь? – обратился он к Фёдору. - Ты думаешь, тебя пустят ко мне на службу одетому не по форме?
- А какая у вас там форма?
- Никакой. Скидывай с себя всё, да пошустрей.
Шальнов покосился на Луизу и начал нехотя раздеваться. Последними он снял дырявые носки и положил их на кучу своей одежды.
- Скажи дочерям, - обратился чёрт к жене, - чтобы к концу моей смены одежду гостя постирали, просушили и привели в порядок. Вот на этих тряпках пусть и тренируются в колдовстве. Скажи им также, что приду и лично проверю. Не дай Сатана, сделают что-то не так – выпорю всех без разбора. Так и передай чертовкам. Пойдём, Фёдор, а то мне нельзя опаздывать.
Василий взял гостя под руку и повёл за собой к лазу – выходу из жилища. Когда они оказались на поверхности, стояли ранние зимние сумерки, и было жуть как холодно. Шальнова обожгло морозным воздухом. Он пожалел, что расстался со своей одеждой.
- Пойдём, - чёрт потянул его вперёд.
- Куда?
- К проходной.
«Проходная» оказалась шагах в ста, и была скрыта под таким же, как и дом Василия, трухлявым пнём.
- Лезь за мной, - чёрт первым опустился в тёмную дыру. Шальнов быстро юркнул за ним, так как рассчитывал, что под землёй будет теплее, чем снаружи. Так оно и оказалось. Они оба спустились вниз по круглому, уходящему в глубину, лазу, в конце которого светился огонь. Этот лаз закончился просторным помещением с грубо сколоченной деревянной дверью в земляной стене. По обеим сторонам двери стояли два чёрта с вилами и о чём-то весело болтали. Когда из лаза в комнату первым спрыгнул Василий, они оба вытянулись по стойке смирно и взяли вилы на караул. Появление Фёдора их озадачило и ввело в оцепенение, но ненадолго. Оба стража быстро пришли в себя, выставили вилы вперёд и бросились на постороннего. Шальнов так струхнул при виде незнакомых исчадий ада, которые ему показались значительно неприятнее Василия и его жены, что сердце его замерло, и он приготовился распрощаться с жизнью, вкус к которой начал постепенно ощущать. Но его гид по подземелью поднял руку, топнул копытом и громко крикнул:
- Стоять!
Оба чёрта замерли, задержав свои вилы у самого тела Шальнова.
- Пропустите его, это со мной!
Охранники покорно вернулись на свои посты по обеим сторонам двери.
- Четвёртый уровень! – коротко произнёс Василий, и один из чертей дёрнул четыре раза верёвку, что висела позади него вдоль стены. Второй чёрт со скрипом открыл створки дверей, за ними оказалась деревянная клеть, подвешенная на тросах. Вася первым шагнул в неё и жестом пригласил Фёдора. Когда они оба встали на пол качающейся клети, двери закрылись, жидкая и ненадёжная на первый взгляд конструкция начала опускаться.
- Вот так каждый день без отпусков, с одним выходным в году, - пожаловался Василий. - Как поётся в песне: «Наша служба и опасна, и трудна, и на первый взгляд как будто не видна…». Я и мои коллеги - бойцы невидимого фронта. И ты, Федя, один из немногочисленных смертных, кто удосужился чести при жизни пересечь линию этого самого фронта.
- А почему именно я?
- Да понравился ты мне, и всё тут. Пригрел меня, накормил и напоил, когда я мёрз у помойки во время моего путешествия в город.
В этот момент клеть дёрнулась и остановилась, оборвав объяснения чёрта. Двери распахнулись, и глаза ослепил яркий оранжевый свет. Когда зрение немного привыкло к нему, Шальнов различил впереди туннели с высокими полукруглыми сводами, расходящиеся в разные стороны. Издалека доносились отчаянные крики, стоны и злорадный смех. Под потолком летали стаи то ли летучих мышей, то ли каких-то фантастических тварей. Когда, одержимый страхом, Фёдор вышел из клети вслед за Василием, первое, что он увидел рядом с собой, это огромное колесо - многократно увеличенную копию беличьего, внутри которого стояли, тяжело дыша, человек десять. Двери, так же как и наверху, охраняли рогатые стражники с вилами. Один из них закрыл створки и дёрнул за верёвку. Под ногами у людей в колесе вспыхнул огонь, и, спасаясь от него, они побежали вперёд, приводя колесо в движение. Клеть за дверью дёрнулась и пошла вверх.
- Ваше ничтожество, - обратился к Василию один из чертей, встав на вытяжку, - разрешите доложить!
- Докладывай.
- Хозяин требует вас к себе.
Василий кивнул и пошёл вперёд, пропустив перед собой Фёдора.
- Видишь, как у нас строго тут. Уже успели настучать Самому, что я привёл постороннего. Но ты не дрейфь, я всё улажу. Пойдём, проведу тебя в свой кабинет, и ты меня там подождёшь, пока я схожу к начальству.
В подземелье было нестерпимо жарко, и, обливаясь потом, Шальнов теперь не жалел, что расстался со своей одеждой. Чёрт повёл его по одному из коридоров, являющемуся набережной огненного потока кипящей лавы, от которой исходил нестерпимый жар, и, защищаясь от него, Фёдор то и дело прикрывал лицо рукой. Василий же, казалось, чувствовал себя вполне комфортно и спокойно шагал вперёд, цокая копытами по каменным плитам.
- Это что, и есть ад? – задал гость, наконец, вопрос, который всё не решался задать.
- Это у вас, людей, так называется сие место. Мы же называем учреждением исполнения наказания. Это самое верное определение. Когда-нибудь ты поближе познакомишься с жизнью здесь после твоей смерти. А пока считай это небольшой экскурсией.
Чёрт остановился около двери в каменной стене и открыл её. За ней в небольшой квадратной комнате за столом, вырубленным из цельной каменной глыбы, сидела миловидная рыжеволосая чертовка и что-то писала гусиным пером на ровном куске сухой кожи. Фёдор обратил внимание на то, что чернила были красными. Она оторвалась от своего занятия и встала, демонстрируя свои прелести.
- Ваше ничтожество, за истекшие сутки в отряде никаких происшествий не случилось. Грешники получали наказание бесперебойно. Завхоз отряда заменил дюжину прогоревших смоляных котлов, переместив временно приписанных к ним в резервные ёмкости, тем самым не прервав процесса наказания.
Василий слушал доклад и кивал рогатой головой. Чертовка продолжила:
- От мученика Охлопкова из шестой бригады поступило прошение о пересмотре его дела в Высшем Суде. Он считает, что приговор в отношении него на вечные муки несправедлив, так как суд не учёл, что перед самой смертью он по собственному желанию закодировался от алкогольной зависимости. Охлопков требует отправить кассационную жалобу.
- Кто такой этот Охлопков? Из нового этапа что ли?
- Он самый. В котле поварился всего смену и уже заскулил.
- Надеюсь, Дора, этому ненормальному объяснили, что мы здесь исполнительный орган Высшего Суда и принимаем приговорённых к вечным мукам. Приговоры, вынесенные Творцом, обжалуются в высшей инстанции в установленном порядке.
- Объяснила и дала пинка под зад, - чертовка хихикнула.
Василий подошёл к столу и положил руку ей на плечо.
- Какой документ готовишь?
- Квартальный отчёт Хозяину. Хочу в нём на снабженцев пожаловаться. Мне как секретарю приходится составлять много документов, а у хозяйственников не выпросишь ни кожи, ни крови. Чем писать и на чём?
- Я разберусь, Дора.
- Что же вы на завтрак не приходили?
- Гость у меня, дома трапезничал.
Чертовка покосилась на Фёдора.
- У меня канцтоваров не хватает, а вот и кожа, и кровь. Может быть, позволите его освежевать?
Василий похлопал её по голому плечу.
- И не думай. Он пока ещё живой человек, и суда над ним не было. К тому же я его сам привёл.
- Так это из-за него вас вызывает Первый?
- Думаю, что да. Но с Хозяином мне удастся договориться. Я сейчас опущусь к нему на первый уровень, а ты пока покажи Фёдору наше хозяйство.
- Так, может, кусочек кожи я с него всё же сдеру?
- Ни в коем случае! Это приказ!
Чертовка скорчила недовольную мину.
- Доверяю тебе своего гостя.
- Может, его в котёл со смолой окунуть для полноты ощущений? – чёртова бестия никак не могла угомониться. - Или слегка на крюк подвесить?
- Я же сказал – нет! Только обзорная экскурсия!
- Как прикажете.
Закончив разговор со своей секретаршей, Василий повернулся к Шальнову.
- Доверяю тебя, Федя, этой очаровательной даме. Познакомишься с нашим отрядом, в котором тебе, возможно, предстоит ещё оказаться. Высший Суд после смерти тебя обязательно направит в наше учреждение.
- Алкаш? – спросила своего начальника Дора.
- Конченый, - подтвердил тот.
Дора в знак согласия кивнула рогатой головой.
- Ну, я к начальству, - Вася быстрым шагом вышел из собственной приёмной.
- Так, что, потенциальный клиент, пойдём знакомиться с нашим учреждением? – чертовка вышла из-за каменного стола и вместо улыбки ощерилась Шальнову.
Она вывела его на набережную огненной реки и повела вдоль неё туда, откуда доносились крики и стоны.
- Наш восемьсот четвёртый отряд работает с тиранами, бандитами, проворовавшимися чиновниками, убийцами, ворьём, алкоголиками, наркоманами и ханыгами всех мастей. Попадают к нам и святоши, чем-то не угодившие Богу, - чертовка цокала рядом с Фёдором копытами, как каблучками, и её пышные груди колыхались при каждом шаге. Но сейчас, в этой обстановке, Шальнова не возбуждали прелести представительницы прекрасного пола чёртова племени, которая всего несколько минут назад хотела его самого освежевать. Он шёл за ней как в тумане, обливаясь потом, и с содроганьем думал о том, что ему предстоит увидеть.
А увидеть ему пришлось многое. В огромных подземных помещениях с грубо вырубленными каменными стенами размещались бесконечные ряды огромных котлов, заполненных кипящей смолой. Котлы стояли на подставках из камней, и под ними горело пламя, облизывающее округлые стенки. Над поверхностью кипящей смолы торчали потные головы людей с красными лицами, кожа с которых свисала лоскутами. Люди кричали, стонали и плакали и иногда пытались встать, но тут же получали удар дубинки или плети кого-нибудь из чертей, суетящихся рядом. Одни из рогатых тружеников этого мрачного места следили, чтобы грешники не попытались выбраться из котлов, другие подбрасывали поленья в огонь, а третьи подносили дрова. Фёдор подумал, что были, без сомнения, черти, которые доставляли топливо с поверхности земли, да и кто-то ещё ведь пилил лес наверху. Преисподняя похоже была целым и хорошо организованным предприятием с самыми разнообразными службами.
Подчинённая Василия вела Шальнова между рядов котлов, и черти около них косились недобрыми взглядами на странного посетителя. Грешники же, поглощённые своими муками, не обращали на него никакого внимания. Подземелье было наполнено страшными звуками человеческих страданий, свистом плетей, дымом костров, запахом горящей смолы и весёлыми выкриками чертей. Фёдор смотрел на несчастных в котлах и содрогался от перспективы оказаться рядом с ними. За помещением, которое Дора назвала «Котельной» и которое они долго пересекали, находилась «Вешалка». На огромных дверях его так и было написано. Это место соответствовало своему названию, так как там было установлено множество вешалов с крючьями, на которых были подвешены люди. Мало того, что эти несчастные, как мясные туши на бойне, висели на крюках, под каждым из них горел костёр, усиливая их муки, а черти охаживали бедолаг плетьми.
- За «Вешалкой» у нас расположен «Бассейн», там ещё лучше, - чувствовалось, что Дора получает эмоциональный заряд от созерцания окружающего их зрелища. Голос её слегка дрожал, кошачьи глаза сверкали значительно ярче, миловидное личико приняло злобное выражение, а ладони сжались в кулаки. – Скажи, Фёдор, тебе нравится у нас?
- Жуть! - ели выдавил тот из себя.
- И это все твои чувства?! Жаль, что мой начальник не разрешил окунуть тебя в котёл, тогда бы ты ярче всё воспринял.
- Всё это дьявольски ужасно, и не дай бог никому!
- Вот это уже более справедливая оценка нашего труда! – чертовка просияла. - «Бассейн» тебе тоже понравится.
Шальнов остановился и потёр обеими руками виски.
- А можно обойтись без этого самого «Бассейна»? Что-то мне нехорошо стало от жары, да и похмелье – не лучшее состояние для таких экскурсий. Давайте, Дора, вернёмся, я уже достаточно посмотрел.
- Но ты ещё не видел штрафной изолятор, не говоря уже о «Бассейне».
- Штрафной изолятор?! – Фёдор был ошеломлён увиденным и ели ворочал языком. - Там, что же, ещё хуже, чем здесь?
- Значительно хуже, как же иначе? – чертовка была удивлена наивным вопросом.
- Я хочу домой! – Шальнов заскулил, как щенок. - Мне плохо, я теряю сознание!
- Домой? Ишь, чего захотел? – Дора похлопала Фёдора по спине. - Ещё надо получить пропуск на выход из нашего учреждения. А его даёт только Хозяин. Не пожелает выпустить, останешься здесь до смерти на подсобных работах. А когда отдашь концы, - а на подсобных работах долго не протянешь, - то будет суд над тобой. Ты же алкаш, да ещё конченый, значит, тебе нашего учреждения не миновать. Так что нужно привыкать.
- Я не хочу привыкать, я хочу на свежий воздух! – Шальнов прошептал эти слова чуть слышно и лишился чувств.
Он уже не видел, как двое чертей по приказу Доры отнесли его в кабинет начальника отряда, где он пролежал, не подавая признаков жизни, довольно долго, не видел, как сочувственно качал головой вернувшийся от Сатаны Василий.
- Дора, сходи, зачерпни из бассейна чашу и принеси. Я думаю, раствор приведёт в чувства смертного.
- Может, освежевать его, пока он вырубился?
- Я ж тебе уже говорил, что не сейчас! Сколько можно повторять? Иди в бассейн!
- Слушаюсь!
- Давай, давай.
Василий стоял над Шальновым, смотрел на него и тяжело вздыхал.
- Да, Федя, не думал я, что так всё обернётся. Что Луиза скажет? А так всё хорошо началось.
Чёрт прошёл в свой кабинет, оставив гостя лежащим на полу. Он взял с каменной полки толстый журнал, раскрыл его на середине, мокнул перо в чернильницу и сделал запись.
- Ваше ничтожество, этот тип очухался, - из приёмной донёсся голос Доры. Василий вышел из кабинета. Около стола секретаря корчился в конвульсиях Фёдор, его выворачивало наизнанку. В помещении стоял острый запах перебродивших испражнений, смешанный со зловоньем неизвестных химикатов. Отблевавшись на пол пеной, Шальнов приподнялся на руке и бросил на Василия заплаканный взгляд.
- Уберите эту гадость, я сейчас умру! – Фёдор попытался отползти подальше от глиняной чаши с какой-то пенящейся жидкостью. – Васенька, я хочу домой! – взмолился он и всхлипнул.
Чёрт присел на корточки и потрепал свалявшуюся шевелюру своего гостя.
- Мне очень жаль, что так случилось, хотя какое я имею право жалеть? Хозяин прав, как всегда – ты просто ублюдок, каких много. Но должен тебе признаться честно, мы вместе чудно провели время, да и труба твоя мне досталась. Я её усовершенствую, обещаю тебе.
Шальнов кое-как сел, тяжело дыша, его лицо блестело от пота, и на носу висела капля.
- О чём ты говоришь, я ни хрена не понимаю?! Отправь меня домой, мне плохо!
- Боюсь, что это невозможно.
- Что невозможно? – голос Шальнова дрогнул.
- Отправить тебя домой невозможно, вот что. Как мне выкрутиться теперь перед Луизой? Она же говорила не брать тебя на службу. Но Сатана свидетель, я хотел как лучше. Только обзорная экскурсия. Да вот Хозяин так не посчитал. Одним словом, Федя, я не получил на тебя пропуск.
- Какой ещё пропуск?! – Фёдор взвизгнул.
- Пропуск на выход из нашего учреждения. Сатана его не подписал
- Как не подписал?! Что ж теперь будет?! – Шальнов, качаясь, поднялся, опершись о каменную стену.
- Да, собственно, ничего страшного не произошло. Жизни тебя никто не лишит до твоего судного часа, но только придётся всё это время париться здесь, и никаких контактов со смертными. Так распорядился Первый, а здесь его слово – закон.
- Я что же, буду страдать, как какой-нибудь грешник?!
- Не совсем, - Василий развёл руками. – Ты будешь работать, а труд, как известно, облагораживает человека.
Дора прыснула в кулак.
- Всё что я смог для тебя сделать, так это добился бесконвойного передвижения по учреждению. Хозяин меня уважает, и пошёл мне навстречу. Такие дела. Я уже внёс твою фамилию в списки, только вот не знаю отчества. Как твоего родителя звали?
- Никита Акимович, - прошептал Фёдор и закрыл глаза.
- Вот и чудесно, Фёдор Никитич, теперь мы вместе будем делать общее дело – мучить приговорённых. Станем коллегами, можно так сказать.
Дора опять прыснула, и Василий строго на неё посмотрел.
- Жить будешь, Федя, в моём восемьсот четвёртом отряде, а на работу я тебя определю в истопники. Твоей задачей будет подносить поленья со склада к котлам. Работа несложная и непыльная. Познакомишься с коллективом «Котельной». Ребята там – служаки, что надо, не обижай их.
- Кого? – не понял Шальнов.
- Чертей. И вот ещё что, в котлы не лезть из любопытства – это удел только приговорённых. Пройдёшь инструктаж у оперативников, они тебе разъяснят подробно, что можно, а чего нельзя. Опера команду сверху уже получили. Дора тебя к ним проводит, и место в отряде покажет.
- Ваше ничтожество, - чертовка нахмурилась, - в оперотдел я этого придурка, конечно, свожу, но от посещения отряда прошу освободить. Скоро смена кончается, и туда припрутся грешники. Этот козёл, как там его? - забыла, из маньяков опять будет меня за задницу хватать. Он маньяк со стажем, и его штрафным изолятором не напугаешь. Ладно бы кто другой облапал, хотя бы тот грузин, ещё наркомом был в СССР?
- Берия, что ли?
- Да хотя бы и Берия.
- Он же старый.
- Зато толк в бабах знает.
- Толк, говоришь? Ты, Дора, того, смотри у меня, в запрещённую связь не вступи. Не хватало ещё пятна на отряде. Я в истопники не собираюсь идти. Да и тебе, поди, уборщицей вкалывать не охота.
- Да что вы, ваше ничтожество, я что дура с грешником связываться? Я лучше лишний раз вам дам или кому из наших.
- То-то, ты знаешь, я за порядок во всём.
Фёдор послушал разговор чертей, смотря на них полоумным взглядом, потом схватился за голову и выбежал из приёмной.
- Я его сейчас догоню! – Дора дёрнулась следом, но Василий её остановил.
- Оставь его. Сейчас сам явится. Куда ему бежать?
- Как бы охрана на вахте его на вилы не насадила.
- На КПП уже пришёл приказ Хозяина на этого бедолагу. Ребята его просто отгонят, ну, может, и кольнут разок-другой вилами для острастки. Пока Федя бегает, у нас есть время. Давай, иди ко мне, детка, давненько я тебя не тискал. Ты уже застоялась, если о всяких там Бериях думаешь.
- Шеф, я всегда готова к любви, - Дора обеими руками приподняла свои пышные груди и повела бёдрами.
Через полчаса, прихрамывая, Фёдор доковылял кое-как до кабинета Василия, придерживаясь рукой о горячие каменные стены галереи, идущей вдоль огненной реки. Он ввалился в приёмную и увидел Дору гладящей чёрта между рогов по лысой голове. В этот момент она что-то шептала начальнику на ухо. Тот улыбался, обнажив свои острые зубы. Заметив Шальнова, Василий отстранил свою секретаршу и выставил вперёд руку.
- Ну, что я говорил? Вот и наш новый сотрудник тут как тут. Набегался, Федя?
- У вас йод есть? – Фёдор поморщился, поглаживая рукой свой зад.
- Это ещё что за хрень?
- Ваши дружки мне жопу вилами проткнули, и теперь нужно её смазать, чтобы не было нарыва.
- Ах, вон ты о чём, - чёрт усмехнулся, - ты говоришь об обеззараживании раны. Антисептики у нас не предусмотрены, режим, понимаешь ли. А вот калёным железом прижечь можно. Дора тебя отведёт в кузницу, там ребята помогут.
- Да вы что, какое железо?! – Шальнов отшатнулся. – Лучше я перетерплю, авось, само заживёт.
- Как знаешь. Мы теперь коллеги и всегда готовы оказать помощь своим. Тогда, если нет никаких проблем, топайте с Дорой в оперотдел на инструктаж, а у меня дел полно.
- А как быть с его размещением, начальник? - чертовка кивнула рогом в сторону Фёдора.
- Ах, да, ты же беспокоишься о своей девичьей чести, совсем забыл, – Василий криво усмехнулся. - Попроси кого-нибудь из оперов отвести новенького в отряд, скажи – моя просьба.
- Слушаюсь, ваше ничтожество!
На толстых деревянных дверях оперотдела, врезанных в скальную породу, красной краской или, скорее, кровью было нарисовано ухо – острое, как у всех здешних служащих. Дора постучала кулаком, и в двери открылось маленькое оконце. В нём показалась рожа чёрта.
- Чего надо?
- Новенького привела на инструктаж.
- Шальнова, из живых?
- Его самого.
- Заходите.
Щелкнул засов, и дверь открылась. За дверью в нескольких шагах находилась каменная перегородка, разделяющая первое помещение надвое. В глубине виднелись ещё две двери, которые были закрыты. Оперативник зашёл за перегородку.
- Послушай, Мерк, я тебе оставлю этого типа, мне с ним и так уже пришлось навозиться вдоволь, - Дора мило улыбнулась оперу.
- А кто его в отряд поведёт, я что ли?
- Ты, дорогой мой, ты. Василий просил передать, чтобы ты это сделал – он на меня там срочную работу навалил.
- Во, деловой! Мало того, что сам сюда привёл нежмурика, так ещё и своих подчинённых отмазывает от их прямых обязанностей!
- Ну, Мерчик, ну, миленький, я тебя прошу, - Дора вытянула вперёд губы и чмокнула ими.
- А что я буду с этого иметь?
- Сам знаешь, - чертовка помассировала пальцами свои соски и глянула на оперативника томным взглядом.
- Ладно, так и быть, смотаюсь с новеньким в отряд, заодно и режим проверю, - согласился чёрт и добавил: - После смены зайдёшь.
- Буду ждать этого часа.
Дора скрылась за дверью.
- Ну? – оперативник скорчил злую гримасу. – И что тебя идиота привело сюда? За мою долгую службу не было случая, чтобы какой-нибудь олух сам по своей воле припёрся в ад. Так ведь у вас называется наша контора?
Под пытливым взглядом оперативника Фёдор не знал, куда деть глаза и промолчал.
- Отвечать, когда я задаю вопросы! – чёрт стукнул кулаком по перегородке.
- На экскурсию пришёл, - промямлил Шальнов.
- Че-го? Ты, мужик, никак даун? На экскурсию в музеи надо ходить. Васька тоже хорош. Вы с ним чего, набухались что ли?
- Было немного.
- Ты же конченый алкаш, у тебя не может быть немного! Не смей мне лапшу на уши вешать! Я здесь всё про всех знаю, и про тебя буду знать всё, когда пришлют твоё личное дело. А теперь слушай меня внимательно. Ты алкоголик, но пока ещё не помер, и не осуждён. Тебя оставил здесь Хозяин по вольному найму.
- Я не давал никакого согласия, я домой хочу!
- Твоего мнения никто не спрашивает, придурок! В соответствии с приказом по учреждению тебя определили истопником. Ты не мертвяк, но это не даёт тебе права нарушать установленный здесь режим. Работать предстоит с нашими сотрудниками, а проживать с контингентом. Предупреждаю – контингент, все как один, ещё те отморозки, так и норовят наш режим нарушить. От тебя до самой смерти требуется только работа, и никаких недозволенных контактов. Иначе я с тобой разберусь. Ты меня понял?
- Понял, только не понял, чего можно, а чего нельзя.
Черт перегнулся через перегородку и схватил Фёдора за плечи. Он дыхнул на него серой.
- Перво-наперво ты должен обращаться к представителям администрации «ваше ничтожество». Понял? Никакого панибратства.
Шальнов кивнул.
- В учреждении запрещены молитвы и иконы. Ясно?
- Не совсем. С молитвами вопросов нет, но вот иконы, откуда им здесь появиться?
- Встречаются умельцы, - чёрт сощурился. - Умудряются кровь воровать из чернильниц в кабинетах и на стенках рисовать всяких праведников. За такие выходки одна дорога в карцер! При жизни надо было молиться, а не здесь. Ты меня понял? И ещё - атеистические речи среди контингента запрещены. Попадёшься с ладаном, будешь сурово наказан. Кровь свою грешникам не продавать, узнаю, посажу на вилы. Эти ублюдки ксивы на волю шлют.
- Отсюда? Это как?
- Есть и среди нас недобросовестные сотрудники, но мы стараемся пресекать такие контакты. Если что узнаешь о нарушениях режима, будешь докладывать мне. В долгу не останусь, курить подброшу или водочки плесну. Я вижу, ты мужик сообразительный, хотя и алкаш, быстро поймёшь, что тут за жизнь, и сделаешь правильные выводы. Всё понятно?
- Да, вроде.
- Ты должен сказать: так точно, «ваше ничтожество»! Не люблю панибратства.
- Так точно, «ваше ничтожество», - выдавил из себя Фёдор.
- А теперь распишись за инструктаж в журнале, и я отведу тебя в отряд.
Опер поставил на перегородку перед Шальновым чернильницу с торчавшим из неё гусиным пером и достал с полки толстую книгу.
Оперативник и Фёдор вышли из кабинета и зашагали вдоль набережной огненной реки, в стене которой были вырублены ещё двери с непонятной символикой. Те, что были отмечены крестами, вели в туалеты. Потом они свернули в галерею, освещённую факелами. Галерея была узкой и длинной, и вскоре упёрлась в другую, что проходила поперёк. Эта галерея, видимо, была значительно шире, потому что по ней сплошным потоком понуро двигалась огромная толпа голых и измождённых подобий человека.
- Закончилась смена, и грешники направляются в отряд, - пояснил оперативник. - Вот с этой сранью тебе и предстоит жить. Сам убедишься, что это за публика, хотя ты и сам-то не далеко от неё ушёл. Курить захочешь, кого-нибудь сдашь мне, любят отморозки режим нарушать. А если прознаешь про что-нибудь серьёзное, водяры плесну, как и обещал. Где найти меня теперь знаешь, да я и сам буду приходить время от времени. Иди вперёд, я за тобой, - чёрт подтолкнул Фёдора, когда они приблизились к движущейся толпе.
Грешники, только что выбравшиеся из кипящей смолы, были зрелищем страшным. Сварившаяся кожа свисала с них лоскутами вместе с прилипшей к ней смолой, взгляды их были затравленными, и все они с опаской косились на оперативника. Колонна шла медленно, едва передвигая ноги, и Фёдор, подгоняемый цоканьем своего сопровождающего, быстро двигался вдоль неё. Вскоре впереди он увидел чёрта с вилами, видимо, это был один из конвоиров. Обгоняя вооружённого охранника, Шальнов с опаской покосился на вилы, и, заметив пугливый взгляд новенького, чёрт ощерился, решив того шугнуть. Фёдор отшатнулся и ускорил шаг, забыв про свои пораненные ягодицы, а следовавший за ним Мерк дружески похлопал конвоира по плечу.
Вскоре Шальнов достиг головы колонны и сбавил шаг, повернувшись к оперативнику. Тот подтолкнул его вперёд.
- Иди, чего встал? Твои апартаменты уже недалеко тут.
Мерк не обманул – шагах в пятидесяти в сторону отходила боковая галерея, кончавшаяся массивными кованными деревянными воротами. На них красным было намалёвано число 804.
- Вот это и есть твой новый дом.
Подойдя к тяжёлым воротам, опер распахнул их, и за ними в свете факелов, прикреплённых к стенам, Фёдор увидел огромное помещение с низкими сводами. Оно было настолько огромным, что его дальние стены не просматривались. Никаких нар, даже соломы на полу, только голые камни и вонь.
- Здесь находится жилой отсек твоего восемьсот четвёртого отряда. Вход в лечебницу там, у дальней стены.
- В лечебницу?! Здесь есть лечебница?! – Шальнов был поражён, и у него затеплилась надежда, что не всё так плохо.
- А как же! – Мерк скорчил рожу и хмыкнул – Мы же должны восстановить силы грешников для новых мучений. Если этого не делать, боль притупится и войдёт в привычку, учитывая бесконечность во времени процесса наказания. После процедур грешники чувствуют временное облегчение, но от этой передышки в следующую смену их муки ещё острее. В нашей конторе всё отработано веками. Каждый попавший сюда получает наказание по всей программе. Главное, чтобы соблюдался режим, и мы, оперативники, следим за этим.
Из полумрака появилось какое-то чучело с длинными жидкими волосами, горбатым носом, нависшим над бородой в форме клина. На вид чучелу было лет пятьдесят – шестьдесят.
- А вот и его величество шнырь. Я уж думал ты, Иоанн, кимаришь где-нибудь в укромном уголке.
- Что вы, ваше ничтожество, аки можно?!
- Ну-ну. Прибрался?
- Так точно!
- Твои дружки возвращаются. Готовься ко второй смене. Да, кстати, ничего запрещённого во время уборки не нашёл?
- Только пустую бутылку «Столичной».
- Вот суки! Опять! На чьём месте была?
- К дверям больнички подбросили, - развёл руками тот, кого звали Иоанном.
- Понятно, разберусь, - оперативник стукнул об пол копытом. – Так, всё, ты вали на смену, отряд возвращается. А ты, Шальнов, осматривайся пока. Сейчас я представлю тебя другому дневальному, он тебе и место найдёт.
К воротам подошла колонна грешников и проследовала через них прямиком к дальней, скрытой в полумраке, стене. У стены колонна выстроилась, и её хвост был недалеко от Фёдора.
- Пойду, проведу без очереди на процедуры нового шныря, а то тебе его ждать долго придётся, - Мерк направился к дверям лечебницы.
Проводив взглядом оперативника, Фёдор повернулся к воротам отряда и увидел, как конвоиры повели куда-то Иоанна, видимо, на муки. Один из вооружённых чертей закрыл створки ворот. Шальнов переминался с ноги на ногу и не знал, что делать. Ему ничего не оставалось, как только разглядывать колонну мучеников. Один из этих бедолаг, стоявший в последнем ряду, обернулся и поманил Фёдора рукой. Тот огляделся по сторонам и понял, что зовут именно его. Чем стоять просто так, дожидаясь дневального, лучше было перекинуться с кем-нибудь парочкой слов, пусть даже этим кем-то будет только что выбравшийся из котла мученик.
- Из нового этапа? – спросил мужчина, вблизи не казавшийся ошпаренным кипящей смолой, только ноги его до самых колен были обгоревшими.
- Да нет, своим ходом, - пожал плечами Фёдор. – По пьянке сам сюда припёрся на экскурсию.
- Не понял, - нахмурился мужик, - как своим ходом? А Высший Суд? А приговор? А конвой?
- Не было этого.
- Тебя что же, приговорили к вечным мукам без суда?
Стоявший рядом грешник тоже повернулся к Фёдору.
- Беспредел! Творят, что хотят, а ещё говорят о соблюдении законности!
- Я вольнонаёмный, так меня обозвали, - попытался как-то прояснить ситуацию Шальнов.
- Выходит, ты живой? – удивился первый грешник. Второй облезлой рукой дотронулся до Фёдора.
- Тёплый, будто только из котла! Триста лет не видел живого человека! Дела! Как там на воле? Солнце светит?
- Светит, куда ему деться?
- И снег выпадает?
- Выпадает, когда зима. Сейчас там зима и есть, - Шальнов указал пальцем в каменный свод.
- Как я соскучился по холоду! – простонал тот, что уже триста лет как мученик.
- Он триста лет не видел ни живого человека, ни снега, - с трудом растянул в ухмылке потрескавшиеся губы первый грешник, скорчил при этом гримасу и прижал руку к боку. Там у него на уровне шестого ребра зияла дыра, а ниже ещё одна. Вдоль всего тела проходили вздутые фиолетовые полосы, пересекавшиеся друг с другом. – Триста лет, - повторил он. – Я не видел снега две тысячи триста тридцать четыре года семь месяцев и два дня! С последнего индийского похода Александра, когда наша армия перебиралась через заснеженные горы. Там я и сорвался со скалы. Вот как давно я не видел снега, столько же и живых. А то триста лет, триста лет.
- А я снег видел вчера, а, может, это было даже сегодня, счёт времени потерялся, - тихо сказал Фёдор и смахнул навернувшуюся слезу.
В это время подошёл оперативник с каким-то грешником.
- Вот этому новенькому определи место. Завтра, когда пойдёшь на муки, покажешь ему столовую персонала, он пока живой, и ему нужны харчи. А потом, Шальнов, - Мерк обратился к Фёдору, - найдёшь своего начальника отряда, и пусть он сам отведёт тебя на твою новую работу. Да, вот ещё, за пределами отряда ты видел, где туалеты находятся, а если припрёт нужда здесь, можешь гадить в любом дальнем углу, шнырь потом всё уберёт. У грешников нет нужды справлять нужду, - чёрт усмехнулся собственному каламбуру. - А вы все смотрите у меня! Чтобы без глупостей! Давно в изоляторе не сидели? Там сейчас есть несколько свободных мест, - оперативник погрозил грешникам кулаком и пошёл к воротам.
- Вали, вали скотина рогатая! – тихонько сказал вслед чёрту тот, что парился в аду две тысячи лет с гаком. – Эти опера только и могут, что схватить нормального мукаря, да в амбар его упрятать! Беспредельщики! Попался бы он мне под меч, когда мы с царём Александром покоряли туземцев и вырезали целые города! Было времечко! – вздохнул, судя по всему, грек и опять схватился за бок. – Повеселились мы вдоволь и крови целые реки пустили своим врагам! Где ты сейчас, Александр? В каком отряде? А, может, тебе присудили рай? Хотя с какой стати? Чем я хуже тебя? Только тем, что не царских кровей. Вот ты, новенький, кем на воле был?
- Фрезеровщиком.
- Кем? Френдзер…? Как? – не смог выговорить бывшую профессию Фёдора грек.
- Фрезеровщиком на заводе. На станке работал.
- Работал? Так ты мастеровой, что ли?
- Вроде того, был им когда-то. Потом это дело, - Шальнов шлёпнул двумя пальцами себя по горлу.
- Так ты бражник? – сподвижник Македонского просиял и тут же скорчился от боли. – То-то я смотрю у тебя рожа отёкшая. Кони двинешь, сюда попадёшь. Тебя как звать, братан?
- Фёдором.
- Федр, значит. Был у меня в подчинении офицер с таким именем. Слон его раздавил в бою, как муху. Тоже с тех пор его не встречал. А я Тимоген, по-местному Тимоха, давай клешню, - грек протянул руку. - Тришка! – обратился он к дневальному, - новенького к нам подсели, хоть свежих новостей узнаем, а то мусолим всё одно и то же. Ты, Федр, пока располагайся, там, где шнырь тебе покажет, а я вернусь, только бочину заштопаю. С пацанами тебя познакомлю.
- А ты чего тут раскомандовался, Борода? – возмутился ошпаренный грешник. – Он, видите ли, хрен знает с каким царём вместе воевал. Ну и что? Я тоже со Стенькой погулял и кровушки не меньше твоего попускал. А Разин тоже, между прочим, царских кровей был! Может, Федька к нам пойдёт. Сдался ему грек, он ведь русский.
Сподвижник Александра сощурился.
- Ур, козёл! Чего вякаешь? Я первый Федра подозвал, значит, и пойдёт со мной. У меня керик Вован тоже русский. В общем, Тришка, давай, веди Федра к нашим шконкам, там место есть.
Очередь в лечебницу быстро двигалась, и мученики, успевшие посетить её, рассредоточивались по отряду. Дневальный по имени Трифон повёл Фёдора к одной из стен. Шальнов только сейчас заметил, что каменный пол под его ногами весь расчерчен каким-то острым инструментом на прямоугольники, и внутри каждого выбиты цифры, похожие на номер. Когда они подошли к стене, Трифон указал пальцем на пол.
- Эта шконка была одного американца. Много болтал здесь о демократии, его и сдали. Сейчас в штрафном изоляторе. Давно уже там торчит, и его ещё долго не выпустят, к тому времени сам успеешь концы отдать. За атеизм, молитвы, ладан и демократию здесь наказывают сурово. Помни об этом.
Дневальный ушёл, оставив Фёдора. Тот потоптался на месте в своём расчерченном прямоугольнике с непонятным номером, обозначенным, как десятка с маленькой десяткой наверху и цифрой тридцать шесть рядом, и решил присесть. Это ему далось с трудом, учитывая его раненные ягодицы. Он обнял руками колени и безучастным взглядом начал смотреть, как грешники, кажущиеся после лечебницы не такими уж сваренными, расходятся по отряду и занимают свои места. Кто-то из них ложился на пол, вытянувшись во весь рост, некоторые собирались в группы и, усевшись кружком, о чём-то оживлённо спорили. На соседнее место плюхнулся человек средних лет и бросил на Фёдора подозрительный взгляд.
- Новенький?
- Вроде того.
- За что попал?
- Ни за что, - пожал плечами Шальнов.
- Ни за что не бывает. Тебе что ж, на Суде не объяснили твои грехи, за которые был вынесен приговор? Говори, за что попал?
- За собственную дурь и пьянку.
- Вот это уже ближе к правде, - качнул головой сосед. – Значит, любитель шнапса. Я тоже когда-то от него не отказывался, но попал сюда не за это. За идею, владевшую мною полностью.
- Хорош лапшу вешать новенькому на уши, - подошёл ещё один грешник. - За идею он, видите ли, сюда попал. За свои преступления перед человечеством лучше скажи. И судили тебя два раза. Один раз в Нюрнберге, а другой – на Небесах. Оба суда, между прочим, во мнениях сошлись.
- Заткнись, Лавруша, можно подумать сам ты по ошибке в котле варишься.
По другую сторону от Фёдора расположился на полу мужчина с едва заметными кавказскими чертами и узкими усиками под носом.
- Не слушай его, товарищ. Этот господин врун, каких мало. Его руки по локоть в крови, он нацистский преступник. Кальтенбрунер, слыхал про такого?
- Нет, не доводилось, - Фёдор виновато улыбнулся.
- Никакой я не преступник, а верный солдат Рейха! Позволь тебе представиться, сосед, - Эрнст Кальтенбрунер, обергруппенфюрер СС, начальник Главного Управления имперской безопасности. После провала военной компании объявлен союзниками виновником массовых казней. Козлы! Сделали из солдата палача! Теперь век воли не видать, в натуре! И Бог тоже мне хорош – ты, говорит, человек, пролил много невинной крови и отправляешься в ад. Я, значит, молился ему, свечки ставил в кирхе, находил на это время при моей загруженности, а он меня в ад! Не верю я теперь в него! – Кальтенбрунер закусил губу. – А ты, братан, веришь в Бога? – он толкнул Фёдора в плечо.
- Есть он, наверное, но мне его не доводилось видеть, - ответил тот.
- Ты что, памяти лишился? Кто ж тебя сюда направил, как ни Бог?
- Я же рассказывал вашему товарищу, что сам сюда явился по пьянке на экскурсию с начальником отряда Василием. Он не смог получить пропуск на мой выход. Меня оставили здесь вольнонаёмным. Я ещё живой и Богу душу не отдал.
- Выходит, ты ещё копыта не откинул и с Богом на Высшем Суде не встречался?
Шальнов покачал головой.
- Интересный случай, батенька, в нашей здешней практике, – услышал Шальнов за своей спиной и повернул голову. Позади него стоял коренастый лысый мужичок с бородкой, кого-то ему напоминавший.
- Живой человек во плоти! Плоть подразумевает кровь, а кровь – возможность общаться с единомышленниками там, - лысый поднял вверх палец.
- Кому ты ксивы собрался отправлять, Ильич? Там же сейчас одни ренегаты. Мне б туда, я б шороху навёл! – произнёс мужик с усиками и сощурился, разглядывая Фёдора.
- Надо было, Лаврентий, вовремя и добросовестно свою работу делать, тогда б наша с тобой родина не имела того, что сейчас, говорят, имеет. Вот мы нового товарища и расспросим, что там к чему.
- Что за базар? Слетелись беркуты, успели облепить Федра! Они тебя ещё не заклевали, братан? – Тимоген присел у Шальнова в ногах. Дырок на боку у грека уже видно не было, как и бордовых полос на теле, да и ноги его лишились хрустящей корочки. – Успел со всеми познакомиться?
Фёдор пожал плечами и обвёл взглядом окруживших его грешников.
- Ну, этот тип Эрнст, здесь его называют Эдиком – легче выговорить. Это Вован, тоже, как и ты, русский, - грек показал пальцем на лысого.
- Не Вован, а Владимир Ильич, для своих Вова.
- Вован, - хмыкнул воин Македонского, - и привычней, и сказать легче.
Лысый нахмурился.
- Ленин, что ли?! – изумился Фёдор и уставился на вождя мирового пролетариата.
- Да, батенька, он самый, Владимир Ульянов – Ленин, прошу любить и жаловать, - человек попытался принять величавую позу, но, учитывая его голый вид, поза показалась комичной, и насмешила остальных.
- Сядь, Вован, не парь мозги! – грек небрежно махнул Ленину рукой.
- Ты, Борода, не мог бы быть повежливей, хотя, что с тебя взять – анахронизм, ископаемый пращур.
- За пращура ответишь! – Тимоген вскочил и по привычке бросил руку себе на левое бедро, где у него, видимо, когда-то висел меч.
- Сядь, Борода, не порть вечер! – немец дёрнул за руку грека.
- А чё он обзывается, в натуре?
- Вован просто назвал тебя далёким предком. Разве ты не наш далёкий предок? Две с лишним тыщи лет срок здесь тянешь, отсюда и кличку свою заимел.
- Во-во, Эдик, подтверди, что я ничего обидного не сказал.
- Подтверждаю, - Кальтенбрунер кивнул головой.
- И я тоже подтверждаю – поддакнул мужик с усиками.
- Ладно, хрен с вами, от предка не отказываюсь.
- А это Лаврик, - Тимоген упёр перст в того, кто подал голос последним. – Тоже был какой-то шишкой.
- Не шишкой, а наркомом внутренних дел, - поправил его усатый.
- По мне всё одно. Вот Федр у нас из мастеровых. Как там это, фендзе…?
- Фрезеровщик.
- Пролетариат, это похвально! – Ленин сжал руку в кулаке и потряс ею. – Ты, товарищ, в ВКПб не состоял случайно?
- Где, где?
- Коммунистом не был?
- Нет, Владимир Ильич, бог миловал, то есть я не думал об этом.
- Не думал, а надо бы было подумать. Я ещё займусь тобой.
- Опять?! – возмутился Тимоген. – Вован, ты чё в натуре, давно вилами в бок не получал или зубов много ещё осталось? Заколебал ты уже своей пропагандой!
- На самом деле, Вальдемар, не надоело тебе по ушам всем нам тут ездить? Всё равно не удастся тебе ячейку сколотить. Даже Лаврик не хочет идти за тобой, хотя, как и ты, коммунистом был. Фёдор вообще, как я погляжу, далёк от политики. Правильно я говорю? – Кальтенбрунер бросил взгляд на Шальнова.
- На хрена она мне? – ответил тот.
- Несознательный элемент, - буркнул Ленин.
- А где ты в аду сознательных найдёшь? Здесь всё, амба, перспектив нет, - хмыкнул Берия.
- Всегда есть надежда! – почти выкрикнул Владимир Ильич, забыв, что он не на партийном съезде, и на него покосились грешники с других шконок.
Кальтенбрунер положил руку Ленину на голую коленку.
- Ты, Вован, как был утопистом, так им и остался. Забыл Кристофера, что лежал вот на этой шконке, америкоса? Тот сам во Вьетнаме каким-то адским огнём, ещё мудрёно называется, напалм что ли? деревни вместе с людьми выжигал – помнишь, хвастал? девок местных насиловал, зато о демократии любил поболтать, Бога частенько вспоминал, праведника пытался из себя корчить. Порядки ему местные не нравились, демократией, видите ли, они не пахнут. Загремел в амбар лет на сто, и поделом ему. Вот там теперь пусть и надеется, что, когда выйдет, здесь его встретит его любимая демократия, - немец злобно хихикнул.
- Американец этот, хрен с ним, а Ильича, Эдик, не трожь! – заступился за Ленина Берия. - Сам-то в своего Альфонса как в бога верил и пёрся за ним рогами вперёд. Где он сейчас? Из своего угла не выходит, ни с кем не общается, даже с тобой, всё пережить свой крах не может.
- Я сам с фюрером не разговариваю, не хочу, - тряхнул головой бывший эсэсовец. - Начнёт меня обвинять, что к вам примкнул, к атеистам. Буду я ему ещё объяснять, что, не веря в Бога, не веришь и в Дьявола, а, значит, и в ад. С такими убеждениями муки переносить легче. Фюрер всё, скис. Думал великое дело делает на Земле, богоугодное, а вот на Небе так не посчитали. После разгрома думал святым будет мучеником, а мучается каждую смену в бассейне, как и я. Нет у него сил купаться в перекисшем дерьме, смешанном с кислотами, после того, как купался в славе. Для него это похуже, чем падение Рейха. Слабым он оказался, фюрер, а я в него верил. Теперь сожалею, но сам купаюсь, и ничего.
- Надо было, Эдик, вовремя сориентироваться и работать на НКВД. Глядишь, и не оказался бы нацистским преступником.
- Утухни, Лаврик, о чём толкуешь? Ты не работал на НКВД, ты им командовал, а зелёнкой лоб тебе всё равно помазали, как английскому шпиону.
- Это происки врагов Советской власти! – зло выдавил из себя Берия. - Встречу здесь кого, такую слюнявку на них операм пущу, что ни одного из карцера до конца существования ада не выпустят. Уж я это умею делать, поверьте.
Через шконку от Фёдора опустился ещё один тип, и Тимоген его окликнул:
- Канай сюда, Неро, в нашем полку прибыло. На место америкоса я нежмурика поселил.
Крупный кудрявый мужчина с внушительным пузом покосился на Шальнова.
- Мало им жмуриков, уже живых хватают, - проворчал он и застонал, потирая своё тело. – Сегодня как бы смолу в моём котле черти перегрели. То ли ладана обкурились, то ли водки хлебнули. Сдать бы их кумовьям, да только себе хуже сделаешь. Черти выговор получат, а на меня потом дров жалеть не будут.
- Терпи уж, итальяшка, участь наша такая терпеть, - Кальтенбрунер подмигнул пузатому.
- Ты меня специально злишь, Эдик? Сколько тебе можно говорить, что я не итальяшка, а римлянин!
- Ещё скажи император. Ха-Ха!
- Да, император Нерон, ядрёна вошь! А ты варвар!
- Да вы чего здесь, все начальники, что ли собрались? Один я работяга?
- Не работяга, а гегемон! – подзадорил Фёдора Ленин. – А то, что мы тут собрались в таком составе, так это в канцелярии решают, и номер места там выдают, и к мукам приписывают. Лотерея. Ну, мы пообтёрлись тут за годы и поняли, что мало чем отличаемся друг от друга. Единственный только Нерон самый крутой изверг из нас.
- А вы, Владимир Ильич, сами себя разве извергом считаете?
- Нет, что ты, милейший. Не я считаю, а судьи, которых я отрицаю по причине своих материалистических взглядов. Много крови в России пролил, говорят. А как без крови революцию сделаешь, позвольте вас спросить?
Фёдор пожал плечами.
- То-то, что никак!
- Во, во, идут! – Берия привлёк общее внимание и засуетился. – Лекари идут!
По узкому проходу мимо растянувшихся на полу грешников цокала копытами троица чертей – двое были женского полу, а один - мужеского.
- Мечта моя вон ту, у которой сиськи больше облапать. Как же я хочу эту чертовку! Она не хуже Доры будет! – Лаврентий Павлович чмокнул языком.
- А я бы и от второй чертовки не отказался, у неё такие пикантные рожки. Обуздать бы её, держась за них! – мечтательно произнёс Тимоген. – Была у меня в Персии одна такая, не женщина, дьявол, чуть концы на ней не отдал. Но чертовка круче! Я один раз хотел до неё дотронуться во время процедур, но посмотрел на того козла с вилами и передумал.
- А я забыть не могу, как Доре жопу погладил! Она ведь меня не сдала, понравился я ей, видно, - Берия облизал облепленные болячками губы.
- Развратники, на нечисть заглядываетесь! – Ленин укоризненно покачал головой.
- Вован, ты из-за своих бунтов импотентом стал, поэтому заткнись, - бросил грек Ильичу, не отрывая голодного взгляда от шагавших по отряду чертовок.
- От импотента слышу! – парировал бывший вождь мирового пролетариата.
- Посмотри, Федр, какие ножки, и копытца цок-цок! – Тимоген потряс Шальнова за плечо. – Эту рогатую куколку Люсьеной зовут, а вторая Клава – огонь бабы!
Медицинский персонал в сопровождении чёрта покинул отряд, и грешники постепенно успокоились.
Но грек с Берией еще продолжали обсуждать прелести представительниц прекрасного пола дьявольского племени.
- Мужики, кончай базар, дайте отдохнуть! Время летит быстро, не успеешь кости на шконку кинуть, как опять на смену, - Нерон разлёгся на своём месте, подложив руку под голову.
- Да, отдохнуть в натуре не помешает, поговорить ещё успеем – вечность впереди, - согласился Тимоген.
- А я думал, мы обмоем новоселье соседа, - разочарованно произнёс Кальтенбрунер. Берия так на него посмотрел, что тот сразу замолк.
- Отбой! – скомандовал бывший нарком. – Предайтесь воспоминаниям, насладитесь памятью о своих лучших днях.
Грешники вокруг Фёдора улеглись и затихли. Он сам вытянулся и закрыл глаза. Ему показалось, что он их только что закрыл, как получил пинок по ноге. В отряде стоял звон колокола, и почти все грешники уже поднялись со своих мест.
- Давай, новенький, вставай, отряд на смену уходит. Мне было велено тебя отвести в столовую. Отряд, стройсь! - громко крикнул шнырь Трифон, сложив руки рупором, потом убежал. Уже издалека опять послышалась его команда строиться.
- Послушай, Тимоген, - обратился Шальнов к греку, делавшему физические упражнения, - а вы что, завтракать не пойдёте?
- Какой завтрак, дурик? – бывший вояка одну руку держал на бедре, а другую закинул за голову и делал наклоны. – Одно преимущество быть мертвяком – жрать не хочется.
Кто-то тронул Фёдора за плечо, и он обернулся. На него смотрел прищуренными глазами какой-то тип с покатым лбом и скуластой рожей.
- Братан, ты с воли?
- Да, недавно оттуда.
- Как там?
- Кому как, мне лично хреново было, но теперь кажется, что было хорошо.
- Говорят, вольнонаёмным тебя взяли?
- Назвали так, а там кто его знает.
- Дело есть у братвы к тебе, - тип почесал шею. - Ксивы нужно будет на волю передать, к пацанам к нужным сходить, если живы ещё, грев попросить и сюда скинуть. Не откажут пацаны – кореша наши, все тут будем. Тебя к общаку подпустим, если гонцом станешь. Ты вообще, братан, по жизни каких понятий? Кто ты?
Фёдор пожал плечами.
- Никто, раньше работягой был, а теперь свободная птица, - он вспомнил, где сейчас находится, и тут же поправился: - Был птицей, был.
- Да будь ты хоть волчарой, а греть братву надо. Со смены придём, подруливай к нам, чифирнём, о деле побазарим. Тебя ж Фёдором звать?
Шальнов кивнул.
- Да я того…сам тут…, - он хотел прояснить ситуацию, но грешник ему не дал.
- Я Хрящ, смотрящим тут, если какой базар – ко мне. Давай, Федя, наши пошли, увидимся ещё.
Блатной побежал в колонну, и на его голых ягодицах в это время два татуированных чёрта начали бросать при каждом шаге лопаты с углём в топку, которой являлась задница.
Шальнов дёрнул за руку Ленина, который во всеобщей сутолоке, оказался ближе всех.
- Ильич, ты Хряща знаешь?
- А кто ж его не знает? Люмпен.
- Кто?
- Принеприятнейший тип, из блатных пятидесятых годов. Свои же дружки на нож посадили, и сюда за ним вскоре сами пришли. Здесь забыли все прошлые обиды, и теперь опять керики – это значит единомышленники. Хоть он и вор необразованный, этот Хрящ, но, что греха таить, в социальной обстановке разбирается и разводит любые конфликты. Кентуется с этим оперативником, как там его? Ах, да, Мерк. Он с ним на «ты». Ни разу не слышал, чтобы обратился к нему «ваше ничтожество», Мерк и всё. Я так думаю, что этот самый Хрящ оперу информацию сливает, а тот его подогревает. У блатных чифир не переводится, и водочка бывает. Так что ты, Фёдор, с Хрящом поосторожней.
- Шальнов! – окрикнул его шнырь из выходящей за ворота колонны. – Новенький! Давай сюда, чего яйца мнёшь?
- Ну, я пошёл, Владимир Ильич.
- Давай, любезный, давай. Я за тобой.
Фёдор догнал шныря, который понуро, как и остальные, шёл в колонне. Никто из грешников не переговаривался, все они двигались, опустив головы, под конвоем чертей. Видимо, несчастные готовили себя к предстоящим мукам. Около одной из боковых галерей дневальный толкнул Шальнова локтем и шёпотом сказал, что столовая находится здесь, недалеко. Он посоветовал ему обратиться к конвоиру и сказать кто он и что. Охранник с вилами наперевес цокал копытами впереди, шагах в десяти, и Фёдор его окликнул:
- Ваше ничтожество!
Чёрт повернул рогатую голову и ощерился.
- Кому тут неймётся?!
- Мне, ваше ничтожество, - Шальнов поднял руку и сделал шаг в сторону от колонны. Он даже не успел опомниться, как вилы конвоира упёрлись ему в горло.
- Я не грешник, - звуки, издаваемые нарушителем, напоминали шипение, так как стальные штыри уже начали протыкать кожу, - я вольнонаёмный.
Охранник уставился на горло наглеца, он увидел кровь и отодвинул своё оружие.
- Какого ангела?! Что за дела?! Ты кто такой?
Фёдор потёр ранки на шее и облегчённо вздохнул.
- Я же вам сказал, что вольнонаёмный, бесконвойник, приписан к этому отряду, на меня и приказ есть. Оперативник Мерк приказал дневальному показать мне, где находится столовая. Она где-то тут рядом, и я хотел бы пойти на завтрак.
- Так оно и есть, ваше ничтожество, - поддакнул шнырь. - Я дневальный, и кум, пардон, оперативник мне велел показать новенькому столовую.
Конвоир замялся и наморщил лоб, потом принял решение.
- Если соврали, оба угодите в карцер!
- Что вы, что вы, ваше ничтожество, истинная правда! – дневальный учтиво сгорбился. – Если б он был жмуриком, как мы, зачем ему жратва?
- А затем, что б увильнуть от мучений, вот зачем. Предупреждаю, соврали мне – котёл, бассейн и вешалка покажутся вам аттракционами, потому что я сам буду вас мучить! Как фамилия, новенький?
- Шальнов, - поспешил ответить Фёдор.
- Шальнов, восемьсот четвёртый отряд, проверю. Можешь идти. Топай в этот проход, и шагов через сто увидишь столовую.
Чёрт развернулся, поднял высоко вилы и громко крикнул:
- Шагом марш, проклятые ублюдки!
Колонна тронулась, и Фёдор прошёл с ней несколько шагов, прежде чем свернул в боковую галерею. Он медленно зашагал по узкому туннелю, не оглядываясь, но чувствуя на своей спине взгляды сотен грешников. Его несчастную душу согревала мысль, что впереди у него завтрак, а не кипящий котёл со смолой и не стальной крюк или того хуже какой-то бассейн, где плавают нацистские преступники.
Галерея хорошо освещалась факелами, и пол под ногами казался чистым. Впереди Фёдор увидел сгорбленную фигуру. Когда он подошёл ближе, то по круглой фиолетовой заднице распознал согнувшуюся в три погибели чертовку. Она усердно тёрла пол какой-то шкурой и что-то мурлыкала себе под нос, может, пела.
- Извините, как пройти в столовую?
Чертовка матюкнулась и выпрямилась. Как и все представительницы своего племени, она была соблазнительной.
- Вот, ангел, напугал! Ты, жмурик, чего тут шляешься?
- Я не жмурик, я новый сотрудник, и ищу столовую.
Чертовка внимательно осмотрела Фёдора с ног до головы, держа в левой руке шкуру. Закончив осмотр, она правой рукой потянулась к шальновскому «хозяйству», и тот отшатнулся.
- Живой, - протянула с изумлением уборщица. – Тёпленький мужчинка! Вот номер! Как я тебе? – она бросила шкуру и провела обеими руками по собственному телу. Фёдор вынужден был честно констатировать, что формы у бестии были хоть куда.
- Идём, я тебе покажу дорогу, дай руку, - чертовка сжала ладонь Фёдора в своей. Проведя его вперёд, она толкнула ногой какую-то дверь в каменной стене и затащила в неё Шальнова.
В помещении было темно, тем более что входная дверь захлопнулась, и мерцающий свет факелов сюда уже не проникал.
- Столовая? – спросил Фёдор, но вместо ответа почувствовал, как руки чертовки легли ему на плечи, а её пышная грудь стала тереться об него. Руки в темноте начали гладить ему спину, а сочные губы целовать, и Шальнов не смог отказать себе в удовольствии…
… - Тебя как звать? – услышал Фёдор вопрос, заданный нежным шёпотом ему в самое ухо.
- Фёдор, - ответил он, тяжело дыша.
- Фёдор, Федя, значит, а меня Люциферина, можно просто Люца. Давненько я не занималась любовью, с тех самых пор, как меня наказали за связь с грешником. Раньше я в снабжении служила, но подвернулся тут один жмурик. Нас и застукали. Он до сих пор в карцере, а я полы натираю. Устала!
Фёдор весь потный лежал в полной темноте на чертовке и приходил в себя.
- И давно это было? – спросил он для порядка
- Девяносто три года назад. Ещё семь лет потерпеть, и вернусь на своё место.
Шальнов промолчал, он был поражён сроками наказания. Девяносто три года назад ещё царь Россией правил!
Чертовка не торопила Фёдора, и он постепенно пришёл в чувства.
- Люда, - обратился он к ней.
- Не Люда, а Люца, запомнить тяжело?
- Прости, Люца, может, ты мне покажешь, где столовая, а то, как бы не опоздать.
- Вместе пойдём, я сама ещё не завтракала.
Столовая оказалась шагах в пятидесяти за поворотом и представляла собой огромный зал за коваными дверями, на которых красным был намалёван то ли крот, нанизанный на шампур, то ли это была крыса, только без хвоста. Помещение имело высокие своды и являло собой естественную полость в скалистой породе, о чём говорили свисавшие с потолка сталактиты. Оно было битком забито чертями, сидевшими за каменными столами, вырубленными из цельных глыб. Из глубины зала Фёдора кто-то окликнул:
- Шальнов! – сотни зелёных глаз повернулись в его сторону. – Иди сюда!
Люца, стоявшая в дверях вместе с новеньким, подтолкнула его когтистой рукой в спину. Окликнувший встал со своего места, и в нём нельзя было не узнать Василия. Фёдор со страхом и смущением заковылял вперёд, косясь на чертей. Когда он подошёл к столу, у которого стоял, улыбаясь, знакомый ему служащий этого заведения, тот хлопнул его по плечу.
- Как спалось на новом месте?
- Нормально, - ответил Шальнов, хотя ему казалось, что он совсем не спал.
- Я знал, что тебе у нас понравится! – ощерившийся рот начальника отряда выражал удовольствие.
- Господа, - обратился он к дьявольской аудитории, - хочу представить вам нашего нового сотрудника Фёдора. В соответствии с приказом Хозяина он вольнонаёмный, и зачислен истопником с правом бесконвойного передвижения. Его определили в бригаду Лота в котельную. Фёдор пока ещё живой, но это, я думаю, ненадолго. После смерти Суд, без сомнений, определит его в наше учреждение, так как Федя алкоголик на все сто, и тут ему самое место. Но пока этого не произошло, прошу любить его и жаловать в должности истопника. Он нормальный мужик и трубу мне подарил для полётов. И ещё у него такая соседка, ух, пальчики оближешь! Одним словом, в нашем полку прибыло.
Черти косились на Шальнова и молчали. Он сам стоял, понурив голову, и не знал, что ему делать. Василий пришёл на помощь, он надавил рукой на плечо Фёдора и усадил его на свободное место, сам расположился на соседнем камне.
- Видишь, Федя, как все тебе рады. Думаю, в бригаде Лота ты сработаешься с ребятами. Берта, - окликнул он кого-то, - порцию новому сотруднику!
Вскоре через зал, виляя складным телом, прошла чертовка с подносом на руке. Подойдя, она нагнулась над их столиком и выставила глиняную тарелку с какой-то едой и череп без темени, наполненный красной жидкостью, похожей на кровь. Официантка потрогала Фёдора за руку и констатировала:
- Живой.
- А ты думала, дурёха, я мученика сюда приведу?
- Нет, Вась, я так, подержаться просто захотела за мужика, а то жмурики, да жмурики.
- Иди уж, иди, мужика она, видите ли, давно не видела. А мы что тебе, не мужики?
- Черти вы, а не мужики, - чертовка вздохнула и удалилась, исполняя задом чарующий танец, в расчёте на то, что новенький оценит её прелести. А он их успел уже оценить.
- Вот дура! – выругался Василий. - Мужика ей подавай! Что с бабы-то возьмёшь, правильно я говорю, Федя?
Тот кивнул, потому что не знал, что ответить. Василий принялся за еду, которой у него оставалось ещё полмиски, запивая её из черепа.
- Что там? – спросил Шальнов, указывая на блюдо.
- Ешь, что дают, здесь тебе не ресторан, а просто столовая.
- Это что, кровь? – Фёдор взял в руку череп.
- Какая кровь? – чёрт рассмеялся. – Портвейн красный крепкий, пей!
- Не могу, совсем не могу.
- Может, водки?
- Нет, какая водка?! Алкоголь совсем не лезет. Наверное, дочурка твоя меня закодировала.
- Уж я ей! – Василий пододвинул к себе оставленный Фёдором череп с вином. - Не хочешь, дело твоё, а я от двух норм не откажусь. Может, ты и есть не будешь, тогда твой конец недалеко. Давай миску.
- Нет, я проголодался, и съем всё, что попало.
Шальнов поискал ложку с вилкой, но не нашёл, и по примеру чертей залез в свою миску руками. Там он нащупал кусок мяса, который скрывался под аппетитно пахнувшей подливкой. На вкус этот кусок оказался великолепным, и мелкие косточки в нём были мягкими и слегка похрустывали, словно семечки. Фёдор давно не ел по-трезвому с таким удовольствием, что раньше Василия расправился со своим куском мяса, подливку же он выхлебал через край миски.
- Хорошо у вас тут в аду готовят, наверху во многих ресторанах – хуже! – Шальнов вытер рукой губы.
- Видел я твой ресторан, когда был у тебя в гостях, - чёрт усмехнулся, неторопливо разжёвывая своими острыми зубами мясо и запивая его вином.
- Ты что ж думаешь, Вася, я всегда так жил? Бывало, и по ресторанам хаживал, когда при работе был. Только потом меня нагнали, и больше устроиться я не сумел.
- Я рад, что ты теперь при деле и питаться будешь, как давно там наверху не питался. Тем более ты быстро освоился, и мы великолепно друг друга понимаем, хотя весь хмель из тебя вышел. Если надумаешь водочки выпить, когда захочешь, пей, только меру знай.
- Шутишь, у вас тут что, магазины есть, где это дело продаётся?
- Нет, что ты! Магазинов в нашем учреждении нет и даже ларька какого, но найти можно при желании. Освоишься, узнаешь. Но только если операм попадёшь на глаза, плохо тебе будет.
- С помощью твоей дочурки я пока об этом не думаю, может, и вообще завяжу.
- И не мечтай, друг мой, ты лишился алкогольной зависимости только на три дня. Они пройдут, и опять будешь рыскать выпивку, помяни моё слово, - Василий закончил завтракать, поковырялся длинным когтем между зубов и хлопнул себя по голым коленям. – Встаём. Нам нужно подменить вторую смену – там ребята тоже проголодались.
Черти повставали со своих мест и направились к выходу. У самых дверей Люца, оказавшаяся рядом, ущипнула Фёдора за ягодицу, и, когда тот обернулся, подмигнула ему и ощерилась. За дверями столовой Василий подвёл Шальнова к одному из чертей, носившему длинные и пышные усы.
- Бригадир истопников Лот, знакомься.
Фёдор протянул для рукопожатия руку, но она осталась без ответа. Незнакомый чёрт какое-то время рассматривал его и принюхивался, потом нехотя вымолвил:
- Будешь сачковать, отоварю плетью. В моей бригаде, кроме меня, ещё трое, и пятьдесят котлов на всех. Тяжеловато, конечно, и поленья подносить, и за грешниками смотреть, что б не высовывались. Я давно уже подал рапорт, чтобы бригаду доукомплектовали. Думал, нашего кого дадут, а тут ты свалился. Считаю, неправильно это, но с Хозяином не поспоришь. С остальными я тебя на месте познакомлю, они вперёд ушли. Всё понятно?
- Так точно, ваше ничтожество.
Василий обнял Фёдора.
- Брось ты эту официальность, вы же члены одной бригады теперь. Просто Лот, я думаю, он не станет возражать.
Чёрт нахмурился.
- Мне лично по барабану, но чтоб при начальстве и при всяких проверяющих соблюдал субординацию. Понял?
- Так точно, ваше…, понял Лот, - Шальнов попробовал улыбнуться.
- Раз понял, пошли на работу, - бригадир развернулся и зашагал по галере. Фёдор поспешил за ним, оглянувшись, он махнул Василию рукой.
С Лотом работали ещё трое чертей. Когда Шальнов и бригадир пришли на рабочее место, те уже суетились у котлов. Вторая смена сдала вахту и отправилась на завтрак, не упустив случая бросить несколько злых шуток в адрес новенького и своих коллег. Под котлами вовсю пылали поленья, облизывая языками пламени их округлые закопчённые бока, и грешники в них уже предавались своим мукам. Бригадир подозвал остальных членов бригады и представил им новенького. У чертей, как и у самого Лота, имена были диковинные, и Шальнов опасался, что их не запомнит. Теперешних сослуживцев Фёдора звали: Хаш – он был самым рослым из них, Фер – его отличала седая шерсть на груди, и Перегей – у этого чёрта на лоб спускался рыжий чубчик.
- Вот этот участок наш, от той стены до этого прохода. На нём пятьдесят котлов. На другой участок дрова не таскай, даже если тебя об этом попросит кто-нибудь из соседней бригады. Наше дело следить за соблюдением процесса на собственном участке, остальное нас не касается. Понял?
Фёдор кивнул.
- Дрова будешь брать на складе и подносить к тому из котлов, около которого они кончаются. Склад в конце котельной. Я уже предупреждал, что лодырей не люблю. Перекурить можешь, но только чтобы не оставил котлы без дров. Вторая смена запасла нам немного топлива, но его надолго не хватит. Так что давай, приступай к своим обязанностям.
Лот снял со специального кронштейна плеть и хлестнул ей одного из грешников, высунувшего голову за борт котла.
- Видишь? Только чуть отвлечёшься, как эти уроды норовят нарушить режим варки. Вон ещё один моей плети захотел отведать.
Послышался свист и щелчок, голова с красным взмыленным лицом скрылась из виду.
- Давай, Федя, давай, хватит глазеть, топай за дровами.
Шальнов со страхом прошёл свой и следующий за ним участки, опасаясь, что суетящиеся у котлов незнакомые черти примут его за опоздавшего на муки грешника и засунут в котёл. Но этого не произошло. В столовой он был представлен коллективу, и этого оказалось достаточно.
Склад находился в конце котельной и не имел дверей. Он был завален колотыми дровами, которые сыпались в него через отверстие в потолке. Кладовщика в нём не оказалось, и это говорило о полном доверии к сотрудникам. Фёдор сложил на руку охапку поленьев и отправился на свой участок.
- Давай сюда! – крикнул ему Перегей – его легко можно было узнать по рыжему чубчику.
- И мне сюда дрова тащи! – размахивал кочергой с длинной ручкой Хаш.
Фёдор засуетился. Высыпав охапку там, где указал ему рыжеволосый чёрт, он поспешил опять на склад…
- Давай сюда! - И мне тоже! – эти выкрики чередовались один за другим, и к концу смены ног бедный новенький под собой уже не чувствовал, но зато ни разу не получил плетью от Лота, и даже замечания тот ему не сделал.
- А ты ничего, подсобил, толк будет, - бросил бригадир, когда явилась вторая смена, и черти собрались на обед.
Шальнов еле доплёлся вместе с остальными до столовой и сел с ними за один стол. Василий подошёл и поинтересовался у Лота, как работал новенький, и, услышав скромную похвалу в его адрес, потрепал Фёдора по лохматой шевелюре.
- Скажу Луизе, что у тебя всё нормально, а то она переживает. Хоть пилить меня прекратит. Детишки тоже интересовались тобой. И их успокою. Не так у нас тут всё и страшно, как может показаться по россказням. Верно?
- Оно так, - согласился Фёдор, - если не варишься в котле и не висишь на крюке.
- Но ты же пока не осуждён на муки, а только сотрудник.
- И слава Богу!
- Не упоминай этого имени! И, хочу заметить, что здесь ты не по его прихоти, а согласно решению Сатаны. Так-то. А теперь давай, ешь, набирайся сил после трудового дня.
- Да, Федя, налегай на жратву, - аппетитно чавкая, поддакнул Лот.
- Он ещё и не пьёт, - Василий потянулся рукой к черепу с вином.
- Зато мы пьём! – бригадир накрыл своей ладонью ладонь начальника отряда. – Федька член нашей бригады, почти семьи, а в семье, как известно, всё делится поровну между её членами. Так что, Вася, давай, топай за свой стол. С лишней чаркой мы сами тут с ребятами разберёмся. С тобой пусть Дора поделится.
- Дождёшься от неё, - буркнул начальник отряда и отошёл от стола.
Обед был мясным и очень вкусным, хотя отличался от завтрака. Порция была значительно больше, и этому Фёдор обрадовался, потому что за смену наработался так, как за всю свою жизнь не работал. Он расправился с едой раньше чертей и ловил себя на мысли, что не отказался бы от добавки, но её ему никто не предложил, а просить было неудобно.
После обеда члены бригады распрощались друг с другом и покинули учреждение. Фёдор узнал от них, что почти все они женаты и имеют чертенят, кроме Перегея. Тот, как оказалось, был очень молод, и с семьёй мог повременить. Перегею не было ещё и ста лет, а по меркам преисподней, этот возраст считался юношеским. Чёртов юноша жил с бабушкой, которая разменяла третье тысячелетие. Все сотрудники учреждения, а по земным понятиям, ада, обслуживающие восемьсот четвёртый отряд, проживали наверху довольно компактно на болотах в пределах одной области, граничащей с той, в административном центре которой проживал сам Фёдор. При расставании члены бригады руку ему пожали, и, несмотря на то, что рукопожатия были чёртовыми, новенького они порадовали. Это был третий приятный момент за трудовой день после двух посещений столовой.
Когда Фёдор вернулся в отряд, грешники уже успели посетить лечебницу и занимались кто чем: кто лежал, кто сидел. В воротах ему встретился медицинский персонал, который он провожал вчера взглядом. Обе чертовки Люсьена и Клава поздоровались с ним первыми, сопровождавший же их чёрт с вилами просто кивнул. От такой неожиданности Шальнов поначалу даже потерял дар речи, и поприветствовал чертей, крикнув им уже в след:
- Всего вам доброго, успехов в труде! - после чего он начал осматриваться.
В такой толпе найти своё место было довольно трудно, и, если б не оклик Тимогена, шляться бы Фёдору по отряду пришлось, наверное, долго.
- Я сразу тебя заметил, как ты только в ворота вошёл. Не успел облапать чертовок, они ведь прямо рядом с тобой прошли?
- Чего пристал к человеку, извращенец? – подал голос Ленин, со стоном опускавшийся на своё место.
- Заткнись, Вован, тебя не спрашивают! Ну, так чё, облапал? – грек с надеждой сверлил глазами Шальнова.
- Как-то не подумал об этом, - ответил тот и стал располагаться на своём месте.
- Не подумал! А о чём здесь ещё думать, как не о чертовках?
- Вообще-то ад не только для мук, но и для того существует, чтобы грешники имели время и возможность раскаяться в своих грехах, - подал голос Берия с соседней шконки и хихикнул. - Один поп в мою бытность энкэвэдэшником всё меня им пугал, этим адом, когда мои ребята в моём присутствии его кололи на антисоветский мятеж. Так, дурак, и не признался ни в чём, но это ему не помогло – в расход пошёл со всем своим клиром.
- Вот ты и кайся, Лаврик, если есть в чём, а я так перед Зевсом чист! – вскипятился Тимоген.
- Ещё скажи перед Аресом.
- А уж перед ним особенно! Я же воин, и убивал своих врагов, а он бог войны! Если б Арес был верховным богом, он бы меня оправдал!
- Где ты видел своего Ареса? Что-то на Суде он мне на глаза не попадался. Может, Ильич его видел? Нет, не видел. Может, военный преступник Эдик? Тоже нет. Остаётся Неро. Скажи, император, ты на Суде бога войны видел?
- Отвали! Никого я там кроме Юпитера и ангелов не видел, - Нерон закряхтел и повернулся на бок.
- Потому и не видел никто Ареса, что он участвовал где-нибудь в войне, не до судов ему! – гордо ответил Тимоген.
- Логично, - согласился Кальтенбрунер, - хотя я теперь атеист, и ни в бога, ни в ангелов, ни в дьявола не верю. Ты, кстати, Федя, никому там из чертей не вякул, что у нас тут атеистическая ячейка?
- Да, да, Шальнов, колись! – Берия поднялся со своей шконки и навис над Фёдором. Ленин в это время теребил видимые только ему подтяжки у себя на голой груди и с нескрываемой тревогой смотрел на нового соседа.
- Да вы что, мужики?! За кого вы меня принимаете?! Сколько с друзьями пить доводилось, ни разу никого начальству не сдал! А уж ментов не люблю по всему своему образу жизни!
- Я тоже здешних ментов не люблю, - согласился Берия. – Не знаю, как сейчас там наверху, а в моё время органы были кристально чистыми. Были примером для трудящихся.
- Думаю, Лаврентий, советские органы на добрых чекистских традициях взращивались и служили трудовому народу, так ведь, батенька? – Ленин бросил взгляд на бывшего наркома.
- Совершенно верно, Владимир Ильич.
- Что ж тебя, Лаврик, твои же подчинённые и грохнули? – ухмыльнулся Кальтенбрунер. – Или ты не хотел служить трудовому народу?
- Никто ему не служил больше, чем я! Поэтому меня опасались в ЦК недоумки там сидевшие. Они знали, что я с ними со всеми разберусь, когда стану первым. Им удалось сплести заговор и обвинить меня в грехах, которые я не совершал. Какой я шпион, какой палач?! Выжигал огнём и мечом врагов Советской власти! Ну, может, из подозрительных миллион, другой, третий и по ошибке попал, но в бою там не до церемоний! А строительство социализма и есть самый настоящий бой!
Ленин громко захлопал, чем привлёк внимание других грешников, потом опомнился и начал делать вид, что охотится за комарами, которых тут отродясь не водилось, потому, как пищи им в этом мрачном месте не было никакой.
- Браво, Лаврентий, браво! – прошептал Владимир Ильич. – Строительство социализма есть самый настоящий бой! А в бою потери неизбежны.
Кальтенбрунер закряхтел и сел поудобнее. Он покачал головой в знак согласия.
- Хотя я сам представитель силовых структур, но здешние оперативники мне поперёк горла тоже. Один этот Мерк чего стоит. Обращается с нами, как с чем-то второсортным, будто мы все тут низшая раса ему, а он, видите ли, ариец! В гестапо бы его, да в хорошие руки, на самого Хозяина донос бы настрочил.
- Мои парни не хуже бы с ним разобрались, - поддакнул Берия. – Возомнил себя, чёрт знает кем! Нечисть!
- Нерон, к начальнику отряда! – выкрикнул дневальный.
- Чё ему ещё понадобилось от меня? – проворчал бывший император Рима, поднимаясь со шконки.- Засыпать уже начал!
- Нерон!
- Да иду, чего орёшь? – римлянин поплёлся к воротам, около которых его поджидали двое конвоиров с вилами.
- Кто-то успел уже на итальяшку настучать, - предположил Кальтенбрунер. - Он в каком котле варился?
- В двадцать четвёртом, недалеко от меня, - подсказал Ленин.
- А кто его обслуживает этот двадцать четвёртый?
- Кто, кто? Чёрт, конечно, противный такой, с рыжим чубчиком, кнутом меня сегодня пять раз протянул.
- С чубчиком? – оживился Фёдор. – Это Перегей, он один рыжеволосый, других я не видел.
- Ты с ним общался? – бывший эсэсовец стал сверлить Шальнова проницательным взглядом.
- Дрова ему подносил, да в конце смены поболтали о том, о сём. Так о пустяках.
- Он Неро не вспоминал?
- Нет.
- А начальник отряда, если ты его видел?
- Тоже.
- Странно, - бывший шеф главного управления имперской безопасности пригладил обеими руками прилизанные волосы. – Ты, Фёдор, если с нами, разузнай, кто там на Неро настучал? Доносчиков надо выявлять и держаться от них подальше.
- Не обещаю, Эдик, но попробую. Хотя с какой стати начальнику отряда со мной откровенничать?
- Ладно, вернётся наш император, расскажет, что за слюнявка на него пришла, – Кальтенбрунер сложил руки на согнутых коленях. Он задумался, потом встрепенулся.
- Так мы что ж, новоселье Фёдора не обмоем? – эсэсовец бросил осторожный взгляд на Берию. Тот поднял одну бровь и качнул головой.
- Ты, Федя, как к алкоголю относишься? Хотя, что я спрашиваю? А к здешнему режиму?
- Строго тут очень. Ни тебе направо, ни тебе налево, только прямо. И свободы слова нет.
- Верно! – согласился Лаврентий Павлович. - Разве о такой жизни, пусть даже после смерти, мы мечтали в революцию? Мы здесь, подобны бунтарям, с этим режимом боремся, как можем, - бывший нарком сделал вид заговорщика и оглядел своих товарищей. – Мы, Фёдя, иногда пьём водку и тем самым делаем вызов этим супостатам.
- Я тоже теперь бунтарь! - гордо сказал Тимоген. – Мне нравится эта борьба, я ей упиваюсь! Правда, иногда, когда водки достаточно. Знаешь, Федр, мне пришёлся по душе сей божественный напиток, я о нём узнал уже здесь и не так-то давно, а то б раньше бунтарём стал.
- Карла Маркса как-то спросили, в чём он видит счастье? Знаете его мнение? – Ленин оглядел своих соседей и сам ответил: - Счастье, сказал Маркс, в борьбе.
- Верно! - с энтузиазмом согласился Тимоген. – Я, конечно, не знаю, кто такой этот Марс, но он верно подметил. И если мы с вами, друзья, боремся здесь со своими мучителями, нарушая их проклятый режим, значит, мы счастливы! Давай, Лаврик, гони за пузырём, я устал бездействовать.
Грек возбудился от предвкушения борьбы, и его глаза загорелись.
- Да, Лаврентий, не мешало бы выразить режиму свой протест, давненько мы его не выражали, а то сатрапы подумают, что мы сдались, - Владимир Ильич закивал в знак согласия.
Берия поднялся со шконки, нагнулся над Фёдором и прошептал:
- Только чтоб никому!
- Ну, что вы, что вы! – Шальнов прижал руку к груди. – Только я пока в завязке.
- Че-го? – не понял нарком.
- Выпивка мне не лезет, заколдовали меня черти.
Берия присел на корточки.
- Слышали, что черти с Фёдором сделали? Они лишили его возможности протестовать! Но дух свободы искоренить невозможно, даже в этом подземелье!
- Верно, Лавруша! – Ленин погладил свою бородку. – Не умеешь стрелять - иди в штыковую, нет штыка – подожги врага! Спички отсырели – наложи кучу под его дверями! Ты куришь, товарищ Фёдор?
- Курю, только у меня сигарет нету.
- Лаврентий, есть возможность?
- Не знаю, попробую достать, Владимир Ильич, - Берия развёл руками.
Экс-нарком опять встал и, перешагивая через отдыхавших грешников, отправился в дальний конец отряда.
- Он чего, Владимир Ильич, за водкой пошёл? – прошептал Шальнов.
- За ней самой. Будем противостоять режиму. Поддержишь нас?
- Только куревом, если это считается? – виновато ответил Фёдор.
- Курить режим тоже запрещает. Тираны!
- Я тоже смольну в знак протеста, - подал голос Тимоген. - Хорошее дело эти сигареты, особенно под водочку. Сильное оружие против тирании. При моей жизни ничего подобного не было. Мы все тогда вином баловались, да и то его водой разбавляли. Война, женщины и пиры – в этом был смысл моей жизни. Протестовать мне не приходилось, не было причин. Бунты же всяких варваров подавлять довелось, крошил их в капусту. Я человек действия. Хотя лишили меня оружия и возможности воевать, заточили в этом подземелье и поджаривают на крюке, как какого-нибудь кабанчика, я, Тимоген, и здесь не сдамся, буду воевать с режимом!
- Да, - согласился Кальтенбрунер, – мы бойцы! Были ими и остаёмся, и водка – наше оружие теперь.
- А что, товарищи, водка нам, большевикам, и в революцию помогала. Порой, агитатор массы и так, и сяк на нашу сторону призвать пытается, а массы бродят, не поймут к какому берегу причалить. А тут активисты экспроприированную водочку возьми да привези. Угостят народ, и сразу большевистские лозунги и понятней ему звучат, и кажутся роднее. Ясно становится, к какому берегу швартоваться.
- Солдаты Вермахта без всякой водки в бой шли, за одну идею!
- Так потому, наверное, что в Германии водки не было, - предположил Фёдор.
- Правильно мыслишь, товарищ. Не было у них нашей водки. А что шнапс? Пробовал я его, когда в эмиграции был. Так, бурда какая-то. Но в этих условиях он тоже мог бы сгодиться.
-Эх, откуда вам знать, что такое арийский дух! – обиделся бывший эсэсовец. – Не хотел, но расскажу одну историю, в которой фигурирует имя моего племянника Карла. В сорок первом году под русским городом Вязьмой, будучи капитаном люфтваффе, он был сбит и попал в плен. В плену его якобы разагитировали, и он дал согласие работать на Советы, обучался даже в школе для диверсантов. В сорок третьем году, в декабре, Карл Кальтенбрунер явился в Минский генеральный комиссариат к группенфюреру СС Курту фон Готтебергу, представившись моим племянником и предъявив мою визитную карточку. Охрана его пропустила. Представ пред Готтебергом, он заявил, что прибыл убить его по приказу Сталина, но делать этого не станет. Карл признался, что был пленён, и, чтобы выжить, дал согласие работать на русских, оставаясь до конца в душе преданным Гитлеру. Он положил на стол свой пистолет, в котором все пули были отравлены, достал из портфеля гранату, вмонтированную в консервную банку, и две дымовые шашки. Всё это он добровольно передал группенфюреру. Мой племянник сообщил так же, что в советском лагере для военнопленных ему внушали, что немецкий дух сломлен, но, попав в Берлин с первым своим заданием убить генерала Власова, заданием, которое он провалил специально, убедился, что народ Германии по-прежнему верит фюреру и готов идти за ним до конца. После возвращения в Москву перед ним была поставлена новая задача - убить генерального комиссара Белоруссии. И вот он сделал то, что должен был сделать. Карл просил его простить и дать возможность продолжить службу в авиации.
Я читал рапорт фон Готтеберга рейхсминистру оккупированных восточных областей рейхсляйтеру Адольфу Розенбергу – преданные мне люди подсуетились. Кое-кому из чинов в СС очень хотелось опустить меня перед фюрером, сделав из Карла предателя, но я принял участие в его судьбе и сделал так, что к Готтебергу заходил будто бы не мой родственник, а некий лейтенант Августин, прятавшийся под личиной моего племянника, и предъявивший охране мою липовую визитку, отпечатанную в Москве. По распоряжению начальника пятого отдела РСХА бригаденфюрера Нэбе – моего хорошего товарища, этот Августин был отправлен в концлагерь Закзенхауз, где и сгинул. А Карл до конца войны прослужил в авиации и получил за заслуги перед Рейхом рыцарский крест. По моему мнению, он проявил себя истинным арийцем. Вот так, господа, без всякого шнапса мой племянник, как и миллионы таких, как он, показал пример преданности великой идее.
Кальтенбрунер сделал паузу, потом продолжил:
- Но шнапс всё равно штука хорошая, и нам здесь весьма бы пригодился.
Берия криво усмехнулся.
- И для чего ты тут нам, Эдик, про своего племянника плёл байки, чтобы сделать вывод, что нужно выпить? Мы и так знаем все, что пришло время.
- Да для вашей борьбы и самогон от бабы Нюры, у которой я его то и дело брал, в самый раз был бы, - вставил несмело Фёдор.
- В борьбе с врагом все средства хороши, батенька! - Владимир Ильич назидательно поднял вверх перст.
Кальтенбрунер опустил глаза в знак согласия.
- Золотые слова. Фюрер тоже так считал, и я до сих пор уверен в его правоте.
- Что-то Берия задерживается, уж не попался ли? – выразил беспокойство Фёдор.
- Лаврентий - старый оперативник, и чертям далеко до него, - успокоил его Ленин. - Он скоро будет, и придёт не с пустыми руками будь уверен, товарищ. А вот и он идёт.
- Где? – Шальнов вгляделся в мрачную даль помещения отряда и распознал наркома, перешагивающего через лежавших рядами грешников и обходившего тех, что сидели кружком. Походка чекиста показалась Фёдору странной, в руках тот ничего не нёс. « И слава Богу, что не достал, проблем меньше будет со всякими протестами. Вот только интересно, где он собирался водку в аду раздобыть?»
Среди грешников вокруг шальновской шконки началось оживление.
- Уж мы этой контре зададим! – Ильич потирал руки.
- Арес помнит обо мне, и всегда помогает моим друзьям! - Тимоген задрал голову и почесал шею.
- Правильный я всё же сделал выбор и стал атеистом, - Кальтенбрунер громко сглотнул. - У атеистов хорошие методы борьбы с мракобесием.
Тем временем подошёл Берия, ни водки при нём не было, ни сигарет. Он присел на корточки рядом с греком, и замер. Глаза его начали расширяться и вскоре вообще стали выкатываться из орбит. Через несколько мгновений лицо чекиста приняло прежние формы, и он повеселел.
- Всё нормально, товарищи, сегодня мы примем бой, - Лаврентий Павлович плюхнулся на камни и развалился. – Давай, Тимоха, нанеси первый удар режиму.
Тимоген накрыл своим телом непонятно откуда взявшуюся бутылку «Столичной» и начал откупоривать пробку. Потом он сделал два хороших глотка, запрокинув голову, крякнул и что-то пробурчал невнятное, упомянув Диониса. Бутылка появилась, словно у фокусника из ничего, уже в руке Кальтенбрунера, и он к ней приложился тоже. За ним отхлебнул водки Ленин, и завершил круг сам Берия.
- Здесь осталась доля Неро, тяпнет, когда вернётся.
- Хорошо, друзья мои! - протянул с нотками блаженства Владимир Ильич. – Ну, разве счастье не в борьбе, скажите мне?
- Прав был старик Маркс, никто не спорит, - ответил за всех единственный в компании немец. - Я горд, что он мой земляк.
- Да, - протянул Ленин, - Германия много дала миру гениев, эти люди знали, что говорили и делали.
- А я в школе немецкий учил, - невпопад брякнул Фёдор, и все уставились на него. – Сейчас бы закурить.
- Не торопи события, - шепнул из-за спины Кальтенбрунера Тимоген. – Сейчас пыхнешь, дай искру выбить.
Только теперь Шальнов услышал тихий стук – это грек колотил чем-то по полу. Вскоре с того места поднялась вверх тонкая струйка дыма.
- На, Федр, курни, потом пустим по кругу, – Тимоген протянул к нему руку с зажатой в ладони сигаретой. – Вырази свой протест сатрапам.
Табачный дым принёс блаженство. Оказалось, что можно получать удовольствие даже в аду. Фёдор вспомнил, что на пачках сигарет всегда есть напоминание о том, что Минздрав предупреждает о вреде курения здоровью. Более глупого предостережения в этих стенах получить было невозможно. Шальнов невольно усмехнулся.
- Давай сюда бычок, Федя, не тяни, - рука Ленина зависла в ожидании.
- Владимир Ильич, вы, вроде как, не курили. Что-то не припомню вас на картинах и по кино с сигаретой.
- Да, батенька, не курил и не пил. В то время у меня были другие средства борьбы. Сейчас обстановка изменилась, и нужно к ней приспосабливаться, что я давно и сделал. Ты читал мою работу «О тактике»?
- Нет, не доводилось.
- Там, между строчек я описал как раз такую, как сейчас, ситуацию, - Владимир Ильич глубоко затянулся и выпустил дым в потолок. После двух затяжек он передал окурок Кальтенбрунеру. - Революционная борьба – это искусство, друзья мои, и я могу смело себя назвать в этом искусстве маэстро.
- Вольдемар, - усмехнулся немец, передавая сигарету Берии, - уж не надумал ли ты свершить революцию здесь, в этом аду? Тебе тут не Россия.
- А чем Россия хуже ада, я тебя спрашиваю, Эдик?! – возмущение из вождя пролетариата рвалось наружу. – Фёдор, скажи мне, любезнейший, тебе там, наверху, было хорошо?
Шальнов не задумался ни на минуту, прежде чем ответить.
- Нет, Владимир Ильич, житуха у меня была поганая. Работы не было, пил, лазал по помойкам, - он хотел добавить, что здесь, в аду, ему ещё хуже, но Ленин не дал договорить.
- Вот и весь сказ! В России всегда была адская жизнь! Это её карма. Не спорю, что для меньшинства при жизни рай был во все времена, но после смерти эти типы всегда прямиком попадали сюда. И здесь бывших эксплуататоров меньшинство. Поэтому революция в аду возможна, но только тогда, когда возникнет революционная ситуация!
- Вольдемар, что тебе всё неймётся? – Кальтенбрунер скорчил гримасу. – Не жилось тебе в раю, и ад тебя не может утихомирить.
Шальнов слушал спор бывших больших людей, открыв рот. Из всего их разговора он понял мало по причине своей необразованности, но сказанное бывшим эсэсовцем требовало уточнения.
- Я чой-то не въеду, Владимир Ильич. Эдик сказал, что вам не жилось в раю, это как понимать?
- А буквально, любезнейший, и надо понимать. Ребята знают, что первый Суд приговорил меня к раю в одна тысяча двадцать четвёртом. Бог, видимо, был на стороне угнетённых масс и помог свершить революцию, в успех которой мало кто из нас верил, иначе не могу объяснить приговора. Первым же этапом я в рай и отбыл. Скучная, должен тебе признаться, житуха там. Какое-то стоячее болото. Бродят толпы праздных мужчин и женщин по огромному саду, едят яблоки с деревьев и мучаются от безделья. Я с ними тоже походил, правда, недолго. Перевёл дух после политической борьбы и болезни. На природе мне относительно легко удалось придти в себя, и я ужаснулся от перспективы болтаться туда-сюда вечно. Почему, думаю, праведники рвут с деревьев яблоки, как попало? А не стоит ли упорядочить этот процесс? Почему бы не создать коллективное хозяйство и не заняться уборкой яблок сообща?
- Колхоз, одним словом, - вставил Берия.
- Во, во, колхоз, он самый. Единомышленники нашлись быстро, многих окрылила моя идея, но были и несознательные элементы. В конце большой агитационно-разъяснительной работы колхоз всё же был в раю создан. Благо никто не ставил палки в колёса. Меня, естественно, единогласно выбрали председателем. И работа закипела. Поначалу яблоки мы складывали просто в гурты, но потом на собрании решили, что это нецивилизованно. Нужно было хранилище. А из чего его строить?
- Да, Вован, - вставил Тимоген, - из чего в эдеме можно построить хранилище?
Ленин выдержал паузу и улыбнулся только морщинками глаз.
- Ответ простой, друзья мои, - всё из тех же яблонь. Сообща мы наломали деревьев, а это было не просто, должен вам сказать. Но то, что не под силу одиночке, по плечу коллективу! Из стволов и веток мы построили некие подобия амбаров, только без крыш. А зачем крыши, если в раю не выпадают осадки? Здесь они тоже не выпадают. Этим, хочу заметить, ад и рай схожи. Так вот, усердным трудом наши колхозники заполнили до краёв несколько десятков таких амбаров, а после попытались реализовать урожай остальным праведникам. И что вы думаете? Эти недоумки отказались от колхозного товара, можно сказать, саботировали его. Они, видите ли, предпочли срывать яблоки с деревьев собственными руками, и употреблять в пищу, как они утверждали, свежие фрукты. Ну и что, что наши яблоки немного побились и начали кое-где порой преть? Надо же понимать, что у нас производство. Да куда там! Несознательные элементы бойкотировали нашу продукцию. Чувствую, что не обошлось там без кулаков-мироедов. Одним словом, как вы сами понимаете, свои яблоки членам колхоза пришлось есть самим. Но наши товарищи не отчаялись и съели всё до последнего гнилого яблочка. Потом мы возобновили уборочную страду. Но не за это я пошёл на Пересуд. Меня сначала удивило, а потом возмутило безвластие, творящееся в раю. Нет никакой администрации, как здесь. Бог, видимо, решил, что праведники - это паиньки-ребята, и надсмотр над ними ни к чему. Представьте себе, что каждый там творит, что пожелает: захочет, пойдёт направо, захочет – налево, а вздумается ему, он и прямо может пойти, а то и вовсе назад. Разлягутся праведники под деревьями и болтают, что им вдумается.
- Беспредел! – возмутился Берия. – Анархия!
- Вот и я так посчитал и решил создать орган самоуправления раем – РКСР.
- РКСР? – Фёдор слушал рассказ Ильича, как сказку, похожую на сказку об Иване – царевиче и о молодильных яблоках, которая помнилась ему ещё из далёкого детства, сказку добрую и понятную. Но в этой ленинской сказке, ему никак не удавалось расшифровать аббревиатуру РКСР, и он попросил разъяснений.
- РКСР – это Рабоче-Крестьянский Совет Рая - вот, что это. Были выдвинуты в этот Совет кандидатуры из числа актива, и уже началась предвыборная агитация, как вдруг налетели архангелы и всех замели. Что было с остальными, не знаю, а я пошёл на Пересуд. Там мне не только колхоз и попытку захвата власти в раю инкриминировали, но и жертвы революции и гражданской войны припомнили, о которых на первом Суде речь не шла. Бог, видимо, разочаровался в революционной борьбе, не поняв диалектики марксизма: лес рубят – щепки летят. А за загубленные жизни приговор один – ад. Вот такие дела, Фёдор, так я здесь и очутился. Ребятам кое-что о себе я уже рассказывал, но не со всеми деталями, как сейчас.
- А на фига тебе, Вован, в эдеме было создавать какой-то там совет? – Тимоген потряс головой, пытаясь понять. - Коль были у тебя единомышленники, сделал бы попытку вообще захватить трон, и правил бы единолично. Во всяком случае, если б попытка не удалась, как с твоим советом, парился б здесь только за себя, а не за всех.
Ленин поводил пальцем перед носом грека.
- Я приверженец коллективизма, враг самодержавия, и приветствую только диктатуру пролетариата!
Берия почесал затылок и признался:
- Я б на твоём месте, Ильич, гулял бы по райским кущам, ел бы яблоки и флиртовал с женщинами. Ты сам сказал, что в раю мужчины и женщины не содержатся, как у нас, раздельно.
- Эх, Лаврентий, Лаврентий, разочаровываешь ты меня всё больше и больше. По первости я видел в тебе настоящего коммуниста, борца, выжигавшего скверну, но ты проявляешь то и дело качества, не свойственные настоящему революционеру. Ты, видите ли, на чёртовы задницы засматриваешься, не желаешь на партучёт ко мне вставать, о бездельи мечтаешь. Нехорошо это, не по-нашему.
- Устал я, Ильич, устал, - Берия тяжело вздохнул, но тут же воодушевился. – Я же готов вместе с тобой, как сейчас, противостоять режиму!
- И на том спасибо, - Ленин бросил осуждающий взгляд на Лаврентия Павловича.
- Чего, мужики, вам ссориться? Мы же команда! – Кальтенбрунер попытался разрядить обстановку. – А не выразить ли нам ещё разок своё неповиновение, хоть по маленькому глоточку?
- Я тоже «за»! – присоединился к мнению эсэсовца Тимоген.
- Борьбу, конечно, стоит продолжить, - Владимир Ильич немного подобрел, и складки у его глаз разгладились. – Нанесём удар и за Неро, коль его нет среди нас.
– А ты, Фёдор, будешь в группе поддержки, - положил Шальнову руку на плечо Берия. – Всё, что я смог донести незаметно, это только бутылку, одну сигарету и кремень. Я ж не чемодан. Давай, Ильич, начинай, а то уж спать пора, заболтались.
Бутылка обошла круг грешников и исчезла из виду. Фёдор устал сидеть на своих раненных ягодицах и начал укладываться на шконке. За ним этим занялись и другие, только не Берия. Нарком поелозил немного на месте, потом поднялся и опять своей странной походкой стал пробираться между спящими грешниками теперь уже к дверям лечебницы.
- Молодец, Лаврентий, настоящий конспиратор, - Ленин, подложив руку под голову, наблюдал за удалявшимся товарищем. – Чекист с большой буквы! Нам нельзя оставлять улик. У меня бы так не получилось. Зря я на него наехал.
От разговоров Фёдор утомился. Он закрыл глаза и провалился в чёрную бездну, лишённую снов. Проснуться ему довелось опять от пинка, только теперь уже пнул его Тимоген. Грешники почти все были на ногах и нехотя направлялись к колонне, которая выстраивалась в отряде. Звенел колокол. Нерон тоже был среди толпы, видимо, он вернулся от начальника отряда поздно. Никто не поинтересовался, что за разговор у них состоялся? Все готовили себя к предстоящим мукам.
Смена у Фёдора прошла напряжённо, как и до этого. Правда, в этот раз ему пришлось подменять у котлов Хаша, который попросил его присмотреть за огнём и за грешниками, вручив кнут. Сам же чёрт ушёл с участка, и скрылся за дальними дверями бассейна. Когда Хаш вернулся, Шальнов поинтересовался у него, что он там делал, но ответа не получил и продолжил заниматься тасканием дров. Дрова казались тяжёлыми, хотя и были сухими, и расстояние до склада вроде бы увеличилось. Прожорливые топки в эту смену палили поленьев больше, чем в предыдущие. Фёдор, как челнок, суетился между складом и своим участком и кое-как успевал. Он ясно осознавал, что долго на такой работе не протянет, и лихорадочно пытался найти какой-нибудь выход, чтобы в ближайшем будущем не отдать концы и не составить компанию грешникам в одном из котлов. Решение пришло как-то само собой, и появилась надежда. После смены он с бригадой отправился в столовую, где встретил Василия. Шальнов попросил начальника отряда принять его после трапезы.
- Никак случилось что? – забеспокоился чёрт.
- У меня к тебе разговор.
- Закончишь есть, зайди ко мне.
Сытный и вкусный обед доставил удовольствие после тяжёлого труда, и хотелось побыстрее придти в отряд и растянуться на своём месте, но обстоятельства требовали повременить с этим. Фёдор вместе с Василием пришёл в его кабинет, и они сели друг напротив друга на каменных скамьях. Доры не было, видимо, после обеда она отправилась домой. Может быть, у неё тоже была семья, муж, а то и маленькие чертенята. Шальнов теперь знал, что черти, как и люди, жили семьями.
- Ну, что у тебя, Федя, приключилось? Из грешников кто-нибудь наехал? Скажи, не бойся – любого из них упеку в карцер.
- Да, нет, там как раз всё нормально, с мужиками перезнакомился из тех, что рядом со мной спят. Представляешь, Ленин среди них!
- Ленин? Это лысый такой, с бородкой?
- Это же сам Ленин!
- Он тебе что-то сделал?
- Бог с тобой!
- Не произноси в этих стенах слова «бог»! Я тебя уже предупреждал! У меня своё начальство.
- Виноват, - Шальнов развёл руками. – Но я, Вася, не про своих соседей пришёл говорить с тобой, а про работу. Тяжко мне. Третью смену выхожу, а уже едва живым её заканчиваю. Не протяну я долго.
- И в чём проблема? – чёрт искренне удивился. – Если даже помрёшь, всё равно ведь останешься здесь. Правда, тебя могут направить в другой отряд, но я посодействую, и даже шконка останется у тебя та же.
Фёдор выпятил вперёд нижнюю губу, и тяжело вздохнул.
- Спасибо тебе за заботу, только я умирать пока не собираюсь.
- Тогда получается, что ты хочешь на лёгкий труд, но у нас такого тут нет. Придётся оставаться истопником, увы.
- Я им и останусь. Всё, что я хочу, так это внести рацпредложение.
- Какое, какое, предложение?
- Рационализаторское.
- Это ещё что такое?
Шальнов попытался улыбнуться, хотя ему было не до веселья. Он ясно понимал, что, если Василий ему не поможет, котёл со смолой ждёт его в ближайшем будущем.
- Я хочу заниматься той же работой, только облегчив её при помощи тележки. На фига, скажи мне, в век технического прогресса таскать дрова на руках, когда можно их подвозить? И производительность труда повысится, и сам труд облегчится. Я же не прошу электропогрузчик или кару, я только прошу тележку.
Василий задумался. Он почесал свой череп между рогов и поводил ушами.
- Подвозить дрова тележкой, – прошептал он вслух. – А какая она, эта тележка?
- Небольшая такая, с ручкой и на колёсах.
- И ты в неё будешь накладывать дрова и подвозить к котлам?
- Именно! – выкрикнул Фёдор. У него появилась надежда, что всё получится. – Мы поднимем производительность труда!
- А что, это идея. Правда, существуют традиции, но на них я бы не стал обращать внимания.
- А мастерская есть, где тележку смогут сделать?
- Это не проблема – в кузне тебе ангела откуют, проблема в том, одобрит ли твою идею Хозяин?
- А ты, Васенька, убеди его. Ты же сам говорил, что у тебя здесь авторитет.
- Не обещаю, но попробую переговорить с начальством. Вот тебе кожа, вот перо, нарисуй эту самую тележку, чтобы я не был перед Первым голословным.
Чёрт пододвинул к Фёдору письменные принадлежности, и тот сделал кровью эскиз, как сумел.
- С одним вопросом закончили. Теперь, Федя, ответь мне, как обстановка в бригаде, в которой ты работаешь, я имею в виду климат.
- Климат? Жаркий, какой он ещё может быть у огня?
- Я имею в виду отношения в коллективе.
- А что? Отношения ровные, никто ни с кем не ссорится. Сегодня я даже Хаша подменил у котлов.
- Он опять в бассейн бегал?
- Да, - удивился Шальнов осведомлённости Василия. - А ты откуда знаешь?
- Успокоиться не может этот Хаш. Он, будет тебе известно, раньше был на хорошей должности, работал в спецслужбе и занимался серьёзными операциями глобального масштаба. Это не за грешниками присматривать. Он явился однажды Шикельгруберу, когда тот был в сиську пьян после одного из пивных турниров в Мюнхене. Хаш увидел в том амбициозном молодом мужчине будущего Адольфа Гитлера и взял его в разработку. Они заключили договор, и с помощью силы целого управления по спецоперациям нацистам удалось захватить власть в Германии, завладеть умами немцев и развязать войну в Европе. У Хаша были великолепные перспективы роста, но где-то что-то он со своей командой сделали не так, и Гитлер проиграл войну. Его Рейх рухнул, и сам он покончил жизнь самоубийством. Высший Суд определил его к нам на вечные муки в бассейне, а Хаша Хозяин разжаловал до истопника. Но этот парень не теряет надежды на реванш. Он нет, нет, да посещает своего бывшего подопечного во время его мук и пытается выудить у того какую-нибудь полезную для себя информацию, чтобы понять, где был сделан просчёт. Он давно этим занимается со своим бывшим подшефным, но пока, видимо, результатов нет. Признаюсь тебе, Федя, у меня мечта когда-нибудь попасть на службу в управление по спецоперациям. Но оказаться в этой конторе не так просто, место нужно заслужить. Сейчас там разрабатывается перспективное направление на США, дел у спецагентов непочатый край. Взять в разработку такое большое и богатое государство, как Штаты, в котором социальные и политические условия в настоящий момент самые, что ни на есть подходящие, это тебе не Германия середины двадцатого века. Понадобятся новые силы, и я в тайне надеюсь на своё продвижение по службе. Только, Федя, никому! – Василий приложил палец к губам. - Я даже с Луизой не откровенничаю. Мне нужно, чтобы Хозяин чаще обращал на меня внимание, и твоя тележка тут в самый раз кстати. Что-то я разговорился, даже тебя водочкой не угостил. Будешь?
- Не, Вася, не тянет на выпивку, крепко дочурка твоя меня заколдовала.
- Сам замечаю, что энергетика у Лили не такая, как у остальных детей. Нечисть из неё получится что надо. Далеко пойдёт, мои гены. Надо же, как тебя закодировала! Так, ты, может, закурить хочешь?
- Не откажусь.
Василий достал из каменного ящика, что стоял у его рабочего стола, пачку сигарет и протянул Фёдору.
- Кури. Огонька вон от факела на стене возьми. Ты, Федя, с Нероном как?
- В каком смысле?
- Доверительные беседы имел?
- Беседы? Да он вообще молчаливый какой-то. Вчера, кстати, он к тебе ходил.
- Ходил, потому что вызывал я его. Информацию на этого типа получил. Тут историк или археолог один недавно этапом пришёл, так он утверждает, что Нерон закопал клад перед своей смертью, огромные ценности. Тот грешник посвятил жизнь поискам этих сокровищ, но так их и не нашёл. А тут такая удача – в одном отряде с ним тот, кто знает месторасположения клада.
Фёдор часто заморгал.
- Не возьму в толк, зачем покойнику в аду знать, где закопаны какие-то ценности? Он же не сможет ими воспользоваться.
- Верно, друг мой, воспользоваться не сможет, но сама информация чего-то стоит. Он продал мне её за сигарету, здесь, у меня и покурил. Дело в том, что сам Нерон не колется, заявляет, что не было никакого клада. Мол, против него восстала армия, и ему пришлось бежать чуть ли ни в чём мать родила, которую он же и убил. От безысходности император наложил на себя руки. Я сегодня поднял его личное дело и убедился, что это имело место, но про клад там, сам понимаешь, информации нет никакой. Так что у меня к тебе просьба, Федя, внимательно слушать Нерона, и, если что он про клад вякнет, - сразу ко мне. Ты уже понял, что для меня важно отличиться перед Хозяином.
Фёдор кивнул.
- Вот и молодец. Теперь свободен. В смысле, возвращайся в отряд.
Фёдор приоткрыл створку ворот и протиснулся в жилое помещение. Его сразу поглотила атмосфера человеческого муравейника. От входа казалось, что пол всего этого безразмерного каменного склепа сплошь покрыт телами грешников. Кто из них лежал, кто сидел, а кто бродил по отряду. Шальнов начал пробираться к своему месту, но кто-то схватил его за ногу, когда он перешагивал через очередное тело.
- Фёдор? – спросил его какой-то тип.
- Ну, я, а в чём дело?
- Тебя Хрящ хочет видеть.
- Кто?
- Хрящ! Ты что тупой? Пойдём, я тебя отведу.
Незнакомый ему мужчина с редкими волосёнками и ввалившимися глазами встал со своего места и направился вглубь помещения. Шальнову ничего не оставалось, как последовать за ним. Плешивый провёл его к компании, седевшей кружком у дальней стены. В одном из грешников среди этой незнакомой публики Фёдор узнал Хряща, который ему представился смотрящим.
- Присаживайся, братан, чифирни с нами. Освободи место, Кипиш, - небрежно бросил блатной одному из своих дружков, и молодой парень с мордой гориллы поднялся и пинками согнал с соседней шконки какого-то деда. Хрящ из глиняного подобия кувшина налил в такую же глиняную чашку тёмную парящую жидкость и предложил Шальнову.
- Настоящий купчик, такого ты здесь не увидишь. Этот чифир только для правильных пацанов, верно я говорю? – уголовник обвёл глазами компанию.
- В самую точку сказано! - поддакнул мужик средних лет со шрамом во всю правую щёку. – Быкам купчика здесь не видать, как своих ушей.
- Цени, Федя, моё угощение. Индюшка на все сто. Тебе, может, и там, - палец Хряща указал на потолок, - такого не доводилось пить.
Шальнов отхлебнул горячего чая, похожего на разведённый дёготь. Ему кое-как удалось сделать глоток и при этом не сблевать.
- Ты не забыл наш разговор? – глаза уголовника уставились на Шальнова из-под нависших над ними бровей.
- А что именно?
Хрящ усмехнулся.
- Репа, освежи его память.
В руках одного их членов компании появилась початая бутылка водки.
- Хлебни, брательник, проясни сознание, - рука с наколками протянула Фёдору поллитру.
- Я не пью пока, временно в завязке.
- Как знаешь, твоё дело, а мы себе не отказываем в маленьких удовольствиях, - Хрящ взял бутылку и отхлебнул. – Я надумал ксиву на волю отправить и надеюсь на твою помощь, Федя. Сгоняешь в Саратов, найдёшь улицу Южную и постучишься в двадцать пятый дом. Скажешь, от Хряща весточку приволок. Вот эту, - блатной протянул маленький кожаный рулончик. - Там тебя примут, накормят и затарят гревом. Бандяк припрёшь сюда. Братва будет благодарна. Ты чифири, чифири, чего уставился?
Фёдор не знал даже что ответить этому ненормальному грешнику. Мало того, что он, Шальнов, сам в этом подземелье замурован до конца своих дней, так ещё ему предложили смотаться в Саратов, который, помнилось, находится где-то на Волге, за тысячу километров от болот, на которых проживал Василий со своей семьёй и где стояла проходная в ад. Предложение уголовника было нереальным по всем статьям, и Фёдор уже хотел сказать об этом, как Хрящ его опередил.
- Ты у нас один тут вольный из людей, остальные черти. Поэтому мы с тобой, как с человеком, и говорим. Если заартачишься – на перо посажу, - в руках Хряща появилась заточка. – Никогда с этой штуковиной не расстаюсь. Меня даже в гроб с ней положили. Думаю, братан, базар наш ты усёк, и ксива попадёт по адресу.
Шальнов отставил чашку с чифиром и стал медленно подниматься, держа в руке послание и не сводя глаз с заточки.
- Как я пронесу передачу? – наконец, выдавил он из себя. – Я же никуда ничего не смогу спрятать?
- Ты дурак или прикидываешься? Я же не говорю, что ты весь бандяк запихаешь сразу, а постепенно всё и перетащишь. Давай, Федя, иди отдыхать, нам с парнями тоже на смену, поспать ещё надо. Ты ксиву-то потоньше сверни, проще будет спрятать, - посоветовал Хрящ на прощание и начал укладываться. Фёдор поплёлся на своё место, где его поджидала другая компания.
- Ты чего припозднился? – спросил Тимоген.
- Да, батенька, заставил нас поволноваться, - Ильич разгладил двумя пальцами усы и бороду.
- С начальником отряда беседовал по поводу своей работы, да ещё меня Хрящ подозвал, послание просит на волю отправить.
- Вот это что ль? – Ленин указал на свёрток кожи.
- Оно самое. Не знаю, что с ним делать.
- Как что? Спрятать, конечно. Это ж тебе, голубчик не бутылка водки.
- Ты наивный, Федя, как ребёнок, - Берия по-дружески похлопал Шальнова по спине. – Я тебя научу конспирации. Так всё же скажи, как ты намерен выбраться наружу и передать послание Хряща?
- Да вы что? Я даже не собираюсь этого делать, потому что выбраться отсюда невозможно!
- Надо попробовать. Только на этой коже мы напишем другой текст, и ты его переправишь по иному адресу. Эту уголовную ерунду надо будет смыть. Дай её сюда, я зачищу место для нового послания, - Лаврентий Павлович взял у Фёдора из рук воровское письмо.
- Ишь, чего захотели? Травки им хочется, водки и курева. Перебьются уголовнички. Мы тут с Ильичом воззвание к главе государства приготовили. Там, кстати, кто сейчас всем заправляет?
- Президент.
- Пусть будет президент. В России никогда и никто не найдёт разницы между царём, секретарём правящей партии и президентом. Единоличное правление в ней всегда останется единственной удобоваримой формой государственной власти.
Берия потёр кусок кожи о каменный пол, потом внимательно разглядел его, прищуриваясь подслеповатыми глазами, и потёр ещё.
- Вот, - с удовлетворением произнёс он, - место для нового послания, куда более важного, готово. Теперь, Борода, сделай кисточку, у тебя это хорошо получается, и дело останется за малым, - чекист бросил взгляд на Фёдора и улыбнулся загадочной улыбкой.
Тимоген вырвал из своей лохматой шевелюры несколько волосков, сложил их вместе и обвязал. У него получилось некое подобие маленькой кисточки.
- Нужна чернильница, - Лаврентий Павлович кивнул греку, указывая на Шальнова. Удар по носу был молниеносным, и Фёдор даже не успел сообразить, что произошло, как окружившие грешники уже уложили его на каменный пол.
- Вы что делаете?! – Шальнов дёрнулся, но его попытался успокоить Ленин.
- Всё хорошо, батенька, нам нужно только немного крови, чтобы написать своё воззвание к правительствам государств. От нескольких капель с тебя не убудет, зато поможешь осуществить благородное дело.
Тем временем Ленин зажал кисточку в руке и склонился над лицом Фёдора, у того из носа вытекала струйка крови. Владимир Ильич окунул в кровь волоски и вывел ими несколько букв на кусочке кожи, расстеленном на каменном полу. Остальные грешники заслонили его своими телами от ненужных глаз.
Кисточка щекотала Шальнова каждый раз, когда пролетарский вождь окунал её в импровизированную чернильницу, и он несколько раз едва ни чихнул, но сдержался. Минут через двадцать послание было написано.
- Вот и всё, дорогой наш товарищ, большая часть дела сделана, осталась мелочь – передать воззвание российскому президенту, а он уж разошлёт его правительствам остальных государств, - Ленин свернул своё послание в трубочку. - Это уже твоя миссия, Федя, она под силу только тебе. Ты у нас живой и вольнонаёмный.
- Вы хотите, чтобы я передал эту шкурку лично президенту?
- Верно мыслишь, любезнейший, верно. Попросишь у начальника отряда выходной и смотаешься в столицу. Пускать в Кремль не будут, потребуют мандат, скажешь – от Ленина посланец.
Шальнов набрал в грудь воздуха, чтобы выложить этим безумцам всё, что он думает о них самих и об их затее, но Берия его перебил. Он положил дружески руку ему на плечо и шепнул в самое ухо:
- Надо, Федя, сделать дело, надо. Понимаю, что трудно, однако, задание почётное. И сигарету нашу ты курил, мы же тебя угощали от чистого сердца. Захочешь выпить, и водочки предложим. Мы - друзья, и тебе нет резона с нами ссориться. Так что прячь послание побыстрее на всякий случай. Тебе помочь или ты сам?
К следующей смене полностью кованая тележка уже ждала истопника у дверей дровяного склада котельной, она вселяла надежду, что до конца рабочего дня ему удастся проработать со спрятанным воззванием к правительствам. На завтраке Шальнов сказал о нём Василию и надеялся избавиться от кожаного рулончика, но чёрт объяснил, что столовая не место для его передачи. Начальник отряда заявил, что ждёт Фёдора после работы у себя в кабинете. Проклятое воззвание ужасно мешало передвигаться, и даже тележка, на которую то и дело с любопытством смотрели черти, не повысила в эту смену производительности труда. Избавиться ж от свитка где-нибудь в дальнем углу склада, что был облюбован для справления нужды, Шальнов не решился. Поэтому до конца смены ему пришлось толкать свою тележку, передвигаясь утиной походкой. И только после обеда уже в кабинете Василия удалось вздохнуть с облегчением. Чёрт сел за свой рабочий стол из камня, по-деловому развернул послание и углубился в чтение.
– Так, - протянул он, - разграбление недр в угоду индустриализации… наращивание вооружений… экспансия… империализм… эксплуатация… религиозные конфликты… бесценность человеческой жизни… равенство… братство… Чушь! - высказал своё мнение о написанном Василий. – Риторика, но отправить можно.
- А как же письмо Хряща? Меня ж блатные прибьют.
- Не боись. Этой публикой займётся Мерк. Достанет тебе официальную справку, что на месте той малины, куда ты должен заявиться, давно стоит школа или детский сад. Так что у тебя будет оправдание тому, что вернулся пустым.
- А с Лениным как быть? Они там все считают, что у меня есть возможность добраться до самого президента.
- И это оперативники тебе устроят. Даже входящий номер на документ из его секретариата тебе дадут. На твоём месте один американец до тебя спал, он сейчас в штрафном изоляторе, так тот тоже письмо своему американскому президенту отправлял. Думал, что нелегально, но опять же через Мерка. Тот текст там только немножко подкорректировал из оперативных соображений, и всё. Ты что-нибудь слышал в СМИ о послании? Ничего не изменилось. Живые не верят, что мёртвые шлют свои обращения к ним, считают это розыгрышем, к тому же глупым. Я, конечно, как чёрт с неплохим интеллектом, допускаю, что в нашем учреждении идёт переосмысление грешниками прожитой жизни, но живые-то не хотят задумываться о смерти. В этом преимущества сил зла, которым я верно служу. Если б каждый наш клиент мог посылать отсюда послания на волю, и им бы ещё верили, жизнь бы в корне изменилась. Но нам это ни к чему. Отсюда и режим. Что б ни случилось на поверхности Земли, нас это не затронет, пусть даже хоть всё человечество вымрет. Мы без работы не останемся.
Шальнов хмыкнул.
- А если люди разнесут Землю на кусочки, что вы, черти, тогда будете делать?
Василий от души расхохотался.
- О том, чтобы этого не произошло позаботится управление по спецоперациям, о котором я тебе уже говорил. Мы же, служители преисподней, не враги самим себе, чего не скажешь о людях. Кстати, Федя, как тебе тележка? По-моему, она получилась даже лучше, чем ты её нарисовал. В нашей конторе искусные кузнецы. Хозяин одобрил твоё предложение и приказал изготовить такие тележки для всех бригад. Он сказал, что ты башковитый, коль до такого додумался. Всё, что делается во благо нашему учреждению, поощряется, знай это. Ты, Федя, тоже удостоился поощрения. С завтрашнего дня ты оставляешь котельную и идёшь на помощь Доре. С тележкой бригада справится и без тебя. В отряде не говори, что переходишь на конторскую работу, пусть думают, что у тебя выходной, и ты займёшься переправкой послания. Понял?
- Чего тут непонятного? Я рад.
- Как Нерон, не откровенничал?
- Нет, всё помалкивает.
- Значит, есть, что скрывать, - Василий сделал паузу, думая о своём, потом будто бы проснулся. – Давай, Федя, отправляйся в отряд. Свиток останется у меня. Скажешь грешникам, что припрятал его. Отдохни хорошенько, чтобы окунуться в документы со свежей головой. Иди.
Когда Фёдор пришёл в отряд, грешники толпилась в очереди на приём к лекарям. Соседей ещё не было на шконках, и он с облегчением вздохнул, так как ему жуть как не хотелось участвовать в разговорах. Шальнов вытянулся с удовольствием на каменном полу и закрыл глаза. Но уснуть не пришлось, потому что почти в самое ухо ему гаркнул Тимоген:
- Как дела, Федр?
- Нормально, - ответил тот сквозь дрёму – Завтра у меня выходной, договорился с начальником отряда.
- Хватит дрыхнуть! Сегодня опять выразим протест режиму. Лаврик сбегает к своему жрецу.
- К какому ещё жрецу? – поинтересовался Фёдор. Грек перебил весь его сон.
- Есть тут один, забыл имя, он служитель культа. Доносил на своих по молодости, когда Лаврик был ещё жив. Он читал его ксивы. Там наверху этого жреца даже святым по ошибке сейчас считают, хотя он был большим любителем выпивки и доносчиком, за что сюда и угодил. Лаврик теперь его трясёт, как грушу, грозится в Священный Синод телегу переправить.
- И что же, этот самый священник с собой сюда водку прихватил? – Шальнов сел на своей шконке и обхватил руками колени.
- Шутишь? Кто ему позволит?
- Тогда откуда она у него?
- На ладан с чертями меняет.
- Ладан? – Фёдор был искренне удивлён.
- Он самый. Черти его тайком курят и дуреют, получая удовольствие. Разок-другой курнут, и уже без этого не могут. У нас тут говорят: «подсел на ладан».
- Да ты что?! Я всегда считал, что черти ладана боятся.
- Оно так, пока не попробуют. У них тут такое курение большой провинностью считается, но некоторые из них всё равно идут на это, и Лаврика знакомый пользуется их слабостью.
- Ну, хорошо, - согласился Шальнов, - а ладан-то где взять в аду?
- Канал открыл жрец, додумался, голова. Ему один старец – большой духовный начальник, ладан шлёт, чтобы чертей здесь, в Тартаре, всех извести. Наш дружок старцу приснился и напугал его преисподней за грехи. Мол, скоро встретимся, и тебе не отвертеться от котла никакими молитвами. Один выход – извести чертей ладаном. Проверни в земле дыру, говорит, и кидай в неё ладан, а я тут буду его палить.
Услышанное от грека показалось Фёдору бредом.
- Верится с трудом, - почесал он затылок. – Но даже, если это так, то как священник, тот, что живой, узнал, в каком месте нужно бурить землю?
- Понятия не имею, - честно признался Тимоген, - у Лаврика нужно спросить. Не задумывался я об этом. По мне главное, чтобы было чем воевать с режимом.
В это время подошли Ленин с Кальтенбрунером.
- Ну, как насчёт выходного, любезнейший? - спросил Ильич. – Разговаривал с начальником отряда?
- Договорился, завтра не выхожу на смену.
- Вот и славно, друг мой! Только запомни, Фёдор, что если пускать к главе государства не будут, скажи - от меня.
- Не поверят мне. Они ж там все думают, что вы в мавзолее лежите.
Владимир Ильич от души рассмеялся.
- Эх, святая простота! В мавзолее тело безжизненное лежит, а здесь, перед тобой, я сам, моя душа, моё «я» материализованное.
- А как в Москву-то попадёшь? – поинтересовался бывший эсэсовец.
- Обещали доставить, - нашёлся Шальнов. - Я же их сотрудник теперь, и проезд в оба конца у меня бесплатный.
- Во как! – покачал головой Кальтенбрунер. – Может, в таком случае ты, Федя, и в Берлин за одно смотаешься? Я бы тоже своим землякам что-нибудь чиркнул.
- Не загружай Федю, Эдик! – запротестовал Ленин. – Берлин подождёт. Президент России ознакомит глав всех государств с нашим посланием. В Германии о твоей посмертной судьбе всё равно узнают и в других государствах тоже, где фашистская идеология возрождается. Можешь и фюрера своего вспомнить, и бассейн. Отошлёшь весточку, только не сейчас. Лаврентий, - обратился Ленин к только что вернувшемуся с процедур Берии, - завтра наше общее воззвание увидит свет! Фёдор в Москву отбывает!
- Дело! – потёр ладони нарком. – Ещё бы узнал, как там органы госбезопасности работают? Как страну берегут?
В ответ Фёдор хмыкнул.
- Думаю, что не на страну ваши органы работают, а на богатеев, ограбивших её и захвативших власть. От умных мужиков я это слышал. В провинции безработица, люди еле концы сводят, а миллиардеры жируют, менты продажные беспредельничают, обберут в тёмном переулке, что те бандиты.
- Эх! – вырвалось у Берии. – Нет там, наверху, честного и сильного человека! Меня б туда, я б им всем там устроил баню! Соединили б мне каналом Тихий океан с Атлантическим! Я б и сраным американцам показал, где раки зимуют!
- А я б Македонию возродил! – выкрикнул Тимоген. – Прошёлся бы с мечом до Индии в память об Александре, покрошил бы варваров в капусту!
- Утухни, Тимоха, - ухмыльнулся Кальтенбрунер, - с мечом мир он собрался завоёвывать, не смеши нас грешных. Все мы тут мечтали о мировом господстве и жизни положили во имя этой цели. А результат? С Македонским всё ясно. Он помер, и его владения рухнули. Только на нём всё и держалось, выходит. Хоть нет числа жизням, которые он загубил, ему удалось остаться в памяти людей великим. Кто павших от него вспоминает? Считается, что он нёс отсталым народам цивилизацию. А народам тем нужна была чуждая им цивилизация? Захватчиками восхищаются те, кто от них не пострадал. Но люди не боги, и Высший Суд оценивает деятельность человека по-иному. Поэтому парится, как и мы, твой Александр в каком-нибудь другом отряде и будет это делать вечно. А ты, Неро, что скажешь? – обратился бывший эсэсовец к согнувшемуся над своей шконкой бывшему императору Рима. – Где твоя империя?
- А мне почём знать? Я давно не был на родине, - римлянин, кряхтя, стал усаживаться поудобнее.
- Я тебе подскажу: одна Италия от неё и осталась, одна единственная провинция. А в Македонии от границы до границы брошенный рукой камень долетит. Мой тысячелетний Рейх тоже бесславно кончил. А коммунисты?
- Ты куда клонишь, Эдик?! Ты на что замахиваешься?!
- Вы тоже, коммунисты, с мировым господством силёнок не рассчитали, в себе не смогли разобраться, и приговор вам один со мной.
- Пардон, обергруппенфюрер! Вы, фашисты, в вонючем бассейне плаваете, кислоты вас пожирают, а мы на огне муки принимаем, это почётно! – Лаврентий Павлович попытался встать от возмущения, но Ленин его придержал.
- Оставь его, Лаврентий, что он читал кроме «Майн Кампф»? Откуда в его голове взяться диалектике?
- Хватит вам спорить, мужики! – не выдержал Фёдор. – Как дети малые, ей богу. По мне так люди должны просто жить в мире, уважать друг друга, не взирая на веру, обычаи и эти, как их? ну, политические разногласия что ли. Должны не вмешиваться в дела соседей, если их не просят, и ещё должны растить детей. Тогда сюда не будут идти переполненные этапы. На мой взгляд, вы все хороши, хотя обвиняете друг друга, но только не себя. Нерон пока молчит. Во время нашего знакомства вы мне тут заявили, что он самый из вас отпетый преступник. Хотелось бы знать почему?
- Историю нужно было изучать, любезнейший – Ленин бросил на Фёдора презрительный взгляд. – Неро, да будет тебе известно, приказал убить родную мать, собственную жену и сына. Советников и прочих недовольных им я не считаю.
- Выходит, по-вашему, Ильич, убить своих родных – преступление, а загубить миллионы чужих жизней, а это жизни чьих-то матерей, отцов, жён, мужей и детей – это, ну, что ли, как бы сказать, в порядке вещей?
- Вот, что значит быть политически неподкованным! - Ленин обвёл взглядом остальных, ища поддержки. – Не нужно равнять политику с семейными разборками. Политика, а тем более геополитика измеряется миллионами мозгов, квадратными километрами сфер влияния и тоннами природных ресурсов, жизнь индивидуума здесь не в счёт! Когда задействованы мировые процессы, человеческая душа ломаного гроша не стоит.
- Но для самого этого, как вы его назвали, индивидуума, вроде, его собственная жизнь дороже всего, дороже каких-то там процессов! - Шальнов завёлся и не мог угомониться. - Ему Бог дал жизнь, и он хочет прожить её счастливо!
- Мелко - буржуазно мыслишь, товарищ Фёдор, сказывается твоя необразованность! – Ленин погрозил оппоненту пальцем.
- Ладно, хватит кудахтать! – возмутился Тимоген. – Уши уже горят от ваших грамотных речей.
- Нет, а почему меня извергом обозвали? – подал голос Нерон. – Я, может быть, в своей семье тоже действовал из политических соображений! Что вы знаете о происках моей матушки Агриппины? Может, вам известны козни супруги моей, возмечтавшей из собственного властолюбия убрать меня - законного императора, и посадить на трон моего малолетнего сына Клавдия Британника?
- Заткнись, Неро! – толкнул императора в бок Тимоген. – Предлагаю не ссориться, а наоборот совместно нанести удар по существующему здесь и сейчас режиму. Лаврик сгоняет за оружием, и мы ка-ак дадим по этим чёртовым порядкам! – грек стукнул кулаком по ладони.
Грешники затихли и немного успокоились, успокоился и Фёдор, который хоть и не был шибко грамотным, но тем ни менее со многими высказываниями окружавших его бывших власть имущих не соглашался. Более того, некоторые их утверждения его просто возмутили. Возможно, сказывался пробел в образовании. Предложение Тимогена как нельзя кстати прекратило дебаты и дало возможность нетренированному шальновскому мозгу передохнуть.
- Давай, Лаврентий, иди к своему наркодельцу, - Ильич сделал жест рукой. – При жизни этот тип опиумом для народа торговал, а здесь ладаном для чертей промышляет. Вот публика!
Берия медленно поднялся со шконки и направился в дальний угол отряда, маневрируя между материализованными сущностями грешников. Возвратился он, переваливаясь с ноги на ногу, с непринуждённым видом, показывая безразличие ко всему и свою непричастность к группе борцов с существующим режимом. Однако, как и в прошлый раз, вскоре появилась из тайника на теле бывшего чекиста, про который теперь знал Шальнов, бутылка «Столичной», кремень и сигарета. Фёдора по-прежнему не тянуло на выпивку, а сигаретой пару раз он пыхнул с удовольствием.
После бурного спора, граничащего со ссорой, протест режиму выражался вяло, и чтобы как-то оживить компанию, Тимоген спросил у Берии:
- Скажи, Лаврик, как твоему жрецу, тому, что наверху, удалось пробить к нам сюда дырку? Федр спрашивает, а я ответить не могу.
Сталинский нарком бросил на грека гневный взгляд.
- А откуда Феде вообще известно про попа?
- А что таиться-то? Федр свой парень, вместе с нами в борьбе участвует, и послание ваше наверх согласился отправить. Мы тут все, как в фаланге, рука об руку идём.
- Да, Лаврентий, я тоже не склонен таиться от нашего единомышленника, мы – боевая группа, я бы так сказал, - Владимир Ильич положил обе руки себе на грудь, выставив вперёд большие пальцы. Он опять забыл, что на нём нет брюк с подтяжками. Берия пригладил узкие усики под носом и прищурился.
- Я никогда и никому не верил при жизни, а уж после смерти не собираюсь этого делать тем более. О Шальнове мне совсем ничего не известно, кроме того, что он алкоголик. Опять же с его слов. Хотя, хочу заметить, нас в нашей борьбе он поддерживает только куревом.
- Меня ж заколдовала маленькая чертовка, Лили её зовут, я вам говорил, – попытался оправдаться Фёдор.
- И нет тут ничего страшного, - заступился за него Тимоген. – Я уже предлагал часть его вклада в борьбу взять на себя.
-На самом деле, Лаврентий, хватит перестраховываться. Столько шума из-за какого-то святоши, - Ленин почесал лысину.
- Святоши, Ильич, с тобой в колхозе яблоки собирали, здесь другой контингент. Правда, себя я считаю жертвой судебной ошибки и уже отправил жалобу. Ответа вот только не получил.
- И не жди, - хмыкнул Кальтенбрунер. - Сотрудники силовых ведомств не попадают в рай из-за специфики работы. Знаю наверняка.
- Посмотрим, - буркнул Берия.
- Так что с дырой? Мне не понятно, - задав вопрос, Тимоген попытался докурить микроскопический окурок.
Лаврентий Павлович нахмурился и погрозил Шальнову кулаком.
- Смотри, Фёдор, могила! – он оглянулся по сторонам. - Над нами знаешь что?
- Болота, - ответил тот.
- Хрен там болота. Речка, а на ней остров. Речка называется Медведка. На острове живёт какой-то православный праведник. Вроде, Карпом зовут.
- Ну и?
- Что ну и, ну и? Ребята помнят, как-то комиссия Высшего Суда к нам наведывалась. Ходили тут, всё проверяли, в котлы заглядывали, да размер шконок вымеряли.
- Было дело, - констатировал Владимир Ильич.
- Так вот нашему попу удалось подслушать разговор двух архангелов из проверяющих. Один сказал другому о праведнике, что, если б тот знал, над каким местом живёт, усерднее бы молился. Прямо над нами, говорит, его нужник находится. Прокопал бы яму поглубже, каждый день бы послания в преисподнюю слал. Шутником, видать, был архангел. Так вот, имя Карпа на слуху у священников, и место жительства его известно. Сечёте? Оставалось дело за малым: подтянуть на остров бурильную машину, убедить праведника и проделать дыру в земле в районе его туалета. Бур прошёл через потолок прямиком над шконкой батюшки во время нашей смены. Дневной шнырь Иоанн был тому свидетелем. Первую партию ладана он закурковал, но курок нашли опера, и товар пропал. Вторая партия попала после нашей смены точно по адресу. Поп сразу предложил ладан одному из конвоиров за водку и курево. Чёрт клюнул. Наладилась связь. Иоанна пришлось брать в долю, ведь следующая посылка могла упасть опять во время смены. Ладан сверху каждый раз падает качественный, соответственно и водочка за него идёт хорошая. Мне перепадает от попа по старой нашей дружбе не ахти как много, но на борьбу хватает. Думаю, канал просуществует, пока жив поп, что наверху. Дальше видно будет.
- Поживём, точнее, помучаемся – увидим, - согласился Ленин. – Методы борьбы могут быть самыми разнообразными.
- Я, если что, Клаву где-нибудь изловчусь и завалю. Сдаст чертовка или опера заметут – считайте героем! – постучал себя по груди Тимоген.
- А я на себя Люсьену возьму! – Лаврентий Павлович сжал кулаки на обеих руках. – Всё-таки, даже после смерти в аду есть место для подвига!
- Не беспокойтесь, друзья, дела всем хватит в нашей священной борьбе! – Ленин обвёл горящим взглядом единомышленников.
На завтраке перед следующей сменой Василий известил чертей из бригады Фёдора, что тот переведён Хозяином на работу с документацией. На их попытку возмутиться ответил, что с тележкой процесс доставки дров к котлам значительно облегчается, и меньшим числом они в состоянии будут сделать больший объём работы.
Чёрт осушил большую чашу вина за новое назначение Шальнова, но тот сам от выпивки отказался, мотивируя это продолжающимся действием колдовских чар.
Дора хмыкнула и как-то странно повела рогами, когда её начальник там же, в столовой, сообщил о том, что Фёдор будет помогать ей в работе с документами.
- Я что же, не справляюсь, по-вашему? – обиделась чертовка. - На кой ангел нужен мне в помощники этот ни живой, ни мёртвый?
- Успокойся, детка! – Василий цокнул копытом. – Во-первых, Федя живой, во-вторых, Высший Суд приговора ему ещё не выносил, а, в-третьих, что самое главное, Хозяин его похвалил и поощрил новым назначением за рацпредложение.
- За какое такое бацпредложение? – Дора сморщила свой очаровательный смуглый в синеву носик.
- Не бац, а рац – рационализаторское, значит. С его помощью мы поднимем производительность труда в котельной. А с учётом того, что этапы с грешниками идут один за другим, и наш отряд вместе с остальными переполняется, предложение Фёдора, как нельзя кстати. Тебе когда Хозяин выносил благодарность?
Чертовка промолчала.
- Вот именно, что ни разу. Меня он хвалил как-то, только это было давно. «Все мы тут просто исполняем свои обязанности, - подчеркнул Сатана, когда я был у него намедни, - а в современной обстановке, в век технического прогресса, этого мало. Никто из штата учреждения не хочет напрячь мозги, чтобы предложить что-нибудь новенькое. Всё у нас здесь, - сказал он, - как и тыщу лет назад, как и две, и три. Фёдор, так сказать, первая ласточка, подвижник нового движения – рационализаторского». Вот ты, Дора, возьми и предложи Первому что-нибудь дельное.
- Вот ещё! Делать мне нечего! У меня документации горы, и я занята работой, у меня нет времени на выдумывание всяких штучек! – чертовка повела плечами и зашагала с гордым видом к выходу из столовой.
- Не обращай внимания, Фёдя, на дурацкие женские выходки, - Василий дружески обнял Шальнова. – У вас же, людей, говорят про какую-нибудь взбалмошную бабёнку, что в ней бес сидит?
- Говорят.
- Правильно. А Дора и есть этот самый бес, только женского пола, что значительно хуже. Но я думаю, вы с ней сработаетесь.
Когда Василий завёл Фёдора в комнату секретаря, Дора уже обложила свой каменный стол стопками кожаных листков и делала какие-то записи гусиным пером.
- Это что, на новый этап личные дела пришли? – чёрт взял верхний из пачки лист.
- Да, тут их пара дюжин плюс с архива подогнали дела тех, кому отказ на прошение о помиловании пришёл. Теперь их нужно вшить.
- Вот Федя и начнёт с этого, - Василий ощерился. – Расскажи ему всё и покажи, а я своими делами займусь, - начальник отряда прошёл в свой кабинет и уже оттуда крикнул:
- Кстати, снабженцы кожу и кровь не присылали? А то я на них стукнул Хозяину.
- Притащили пятьдесят листов, а в моей заявке было пятьсот, и крови всего пол кувшинчика, а я ведро просила. Тут писанины по горло, а они жмут, ангелы, как своё!
- Ладно, успокойся, в снабжении служба тоже не сахар, - Василий замолчал. Из его кабинета донёсся шорох документов.
- Ну, ты чего, так и будешь тут стоять без дела? – Дора метнула на Фёдора жгучий взгляд.
- А что мне делать? – Шальнов развёл руками.
- Стол у нас один, на нём работаю я, поэтому твоё место будет вот здесь на полу, рядом со мной. Писать и читать умеешь?
- Только по-русски.
- Язык не имеет значения, главное, что ты грамотен. У нас же не простая канцелярия, а дьявольская, и мы работаем не в какой-нибудь вонючей конторе, а в учреждении исполнения наказания Высшего Суда. Национальность, язык, прижизненное вероисповедание в наших стенах не имеют никакого значения. Ты, думаю, уже успел это заметить. Так изначально было установлено Создателем.
- То-то я смотрю, что и немца понимаю, и грека, и этого, как его, Нерона, - тех, что рядом со мной спят.
- Здесь общение упрощено, а вот наверху имеются проблемы. Там нас, чертей, понимают только пьяные. Василий рассказывал, что и с тобой познакомился, когда ты хорошеньким был. А был бы трезвым, не разобрал бы нашу речь. Но взаимонепонимание нам, уверена, больше не грозит, - Дора злорадно хмыкнула. - Я с тобой для того об этом разговор веду, что б ты понял, что тебе предстоит работать с текстами. Возьмёшь сейчас личные дела грешников и будешь в них вшивать отказы на прошения этих недоумков о помиловании. Вот тебе иголка, вот жила, вот дело, а вот отказ. Берёшь и пришиваешь документ к последней странице. Да смотри, шей крепко, дела у нас хранятся вечно.
Фёдор получил из рук чертовки документы и принялся за работу. Он был холостяком со стажем, поэтому предложение взяться за иголку с ниткой его не застало врасплох. Когда Шальнов закончил подшивать первый отказ, Дора оценила его работу. Она ничего не сказала, только кивнула головой и передала ему другое дело. Краем глаза Фёдору удалось быстро пробежать строчки судебного документа. Он был написан на куске высушенной кожи не кровью, а какими-то розоватыми чернилами. Даже показалось, что от него исходит приятный запах, похожий на цветочный. В документе говорилось, что прошение о помиловании, отправленное грешником таким-то, небесной канцелярией получено и передано на рассмотрение в Высший Суд, который приговор оставил в силе. Далее следовала подпись и имя секретаря – какого-то ангела. Документ был подшит Фёдором к делу, как и первый.
Чертовка, молча, поскрипывала пером, и только время от времени передавала своему помощнику новые дела. Заводить разговор с Дорой Фёдор не осмеливался, поэтому сосредоточенно орудовал иголкой и ниткой. В роли последней выступала высушенная тонкая жила какого-то животного. Шальнов не хотел даже думать, что жила могла принадлежать человеку. Пару раз из своего кабинета выглядывал Василий и интересовался, как идут дела у его подчинённых. Получив от своего секретаря скупой положительный ответ, удовлетворённо хмыкал и исчезал у себя. Через какое-то время он заявил, что отправляется проверять участки, и вышел. Человек и чертовка продолжили работать. По истечении часа, а то и двух Дора, не отрываясь от писанины, обратилась к Фёдору:
- Сейчас ты подшиваешь последний отказ, закончишь – впереди другая работа.
- А я уже закончил.
Секретарша оторвалась от текста, и гусиное перо с красным кончиком зависло над документом. Её тонкие брови поднялись, наморщив лоб.
- А ты мужик ничего, шустрый. Алкаши все такие?
Шальнов засмущался, как школьник, и отвёл взгляд от зелёных глаз Доры.
- Не знаю, вам видней, - пробурчал он. – Вон их тут сколько у вас.
- Здесь не только алкаголики, здесь и учёные есть с мировыми именами, и писатели. Толку то? У всех у них приговор к мукам. Нам их грамотность ни к чему. Ты – другое дело. Обучен грамоте, говоришь, проверю. Работу с подшиванием отказов мы завершили, теперь у нас будет другое занятие. Нужно будет перелистать каждый том и проверить, сколько там лежит ответов из Высшего Суда. Если три есть вместе с тем, что ты подшил, ставишь на корке штамп, этот вот. Он будет говорить о том, что грешник не имеет больше права писать прошения, хотя их пишу я за этих недоносков. Каждый наш клиент обращается, если имеет желание, устно к начальнику отряда, а тот даёт распоряжение мне. Так заведено. Только три отказа - Бог любит троицу. Понятно?
Шальнов кивнул.
- Бери со стола по порядку дела, начиная с этой стопки, и перелистывай их все. Смотри, не ошибись. Надеюсь, до трёх считать умеешь.
Первое дело было заведено на какого-то араба с длинным именем. В нём перечислялись его серьёзные прегрешения. Среди них Фёдор вычитал такие, как грабёж на улице в юном возрасте, а в более зрелом – глумление в Иерусалиме над какой-то еврейской святыней, участие в террористических актах, когда этот самый человек уже стал членом религиозной экстремистской организации, и самое страшное его преступление – когда он взорвал себя, как шахид, на базарной площади одного из городов на Ближнем Востоке при большом стечении народа. В своих прошениях в Высший Суд араб выражал удивление, что Бог, которому он служил по убеждениям, убивая неверных, приговорил его к вечным мукам, и просил пересмотреть дело. Террорист получил третий отказ, и надеяться ему больше было не на что. Фёдор поставил на нём штамп в форме стилизованного кукиша.
Следующим оказалось дело российского геолога, почти земляка самого Фёдора. Этот человек с фамилией Бражник разъезжал с экспедициями по глубинке, скупал по дешёвке в деревнях у бедных крестьян иконы, потом продавал их и строил на этом свой бизнес. Он так же обвинялся в том, что бросил и оставил без средств к существованию несколько женщин, имевших от него детей. Смерть этот человек принял в автомобильной катастрофе. Возвращаясь пьяным домой от очередной любовницы на личном транспорте, он уснул за рулём и на большой скорости врезался в автобусную остановку, на которой стояли люди с детьми. Почти все они погибли. В деле лежали копия заключения ГАИ о дорожно – транспортном происшествии и копия акта судебно-медицинской экспертизы о вскрытии трупа. Среди документов у этого грешника было подшито только два отказа, и он имел право ещё на одно прошение о помиловании. Право-правом, но Фёдор сам понимал, что никакой суд – ни земной, ни небесный не оправдает этого самого Бражника.
К концу рабочего дня, запланированную Дорой работу, они вместе успешно завершили, и Фёдор даже удостоился сухой похвалы чертовки.
- Завтра придёт новый этап, и опять, наверное, нам подбросят отказные. Здесь тебе не в котельной дрова таскать, здесь работа интеллектуальная, сил отнимает больше.
Шальнов кивнул, хотя сам так не считал.
С Василием и с Дорой они встретились на обеде за каменным столом. Не спрашивая разрешения Фёдора, черти разлили между собой его чашу вина и выпили за Хозяина и за его прозорливость. Начальник отряда спросил у своего секретаря, как показал себя в работе новенький, на что получил ответ, что из того будет толк. Лицо чёрта выразило удовлетворение.
Мясное блюдо под соусом было великолепным на вкус, и Фёдор поинтересовался из чего оно приготовлено.
- Из кротов, конечно, - удивился вопросу Василий. - Здесь в меню только кроты. В зависимости от конкретного блюда к ним добавляют насекомых, что живут в земле, а так же коренья и муравьёв для остроты. Ты даже представить себе не можешь, друг мой, сколько изысканных кушаний из всего этого можно приготовить. Луиза у меня тоже мастерица в кулинарном деле, ты, Федя, успел уже заметить.
В конце трапезы Василий приподнялся с камня и достал из-под себя две бумажки, которые передал Шальнову.
- Это тебе от Мерка справка из Саратовского отдела архитектуры о том, что по улице Южной на месте когда-то стоявшего дома под номером двадцать пять расположен детский сад. Обойдутся блатные без грева. Я бы, конечно, шмон там у них провёл, но Мерк считает, что этого делать не следует. От Хряща ему больше пользы, чем вреда. Этот тип присматривает за порядком в отряде, не допускает откровенного беспредела – у нас ведь, сам понимаешь, публика разная, - ну, и держит оперов в курсе всяких там событий. Это между нами, конечно. А вот тебе ксерокопия воззвания твоих соседей - Ульянова – Ленина, Берии и прочих. На документе стоит штамп, заметь, президентской канцелярии. Это не шухры – мухры, всё подлинное.
- Из самого Кремля?! – Фёдор был поражён.
- А то! У нас кругом связи есть, хоть в Капитолии, хоть в Пентагоне. Надо будет, любой документ возьмём в Евросоюзе, а то и в НАТО. Ты давай, Федя, иди в отряд и сбрось по-тихому бумажки козлам, что тебя нагрузили. Посоветуй сжечь их незаметно.
- А если станут спрашивать, как я до Саратова, да до Москвы добирался, что отвечать?
- Скажешь, что в сверхскоростной подземке, они всё равно не проверят. Ври, что хочешь.
Фёдор почесал за ухом и хмыкнул.
- А коль бы взаправду довелось там оказаться, или, например, в Америке, тогда что?
Василий улыбнулся, оскалив свои острые зубы.
- С этим у нас просто. Весь мир под контролем. Откроешь нужную дверь и зайдёшь в неё здесь, а выйдешь на другом конце подземелья, под тем местом, куда задумал попасть. Наше учреждение огромно, иначе как из отряда в отряд перемещаться? Ты теперь, Федя, наш сотрудник, и я тебя просвещаю, как своего. Ну, давай, иди, отряд, чай, уже снялся с мучений. Бумажки спрячь, неудобств они тебе не причинят.
- Я сверну их и зажму в кулаке.
- Как знаешь.
Когда в помещении отряда Шальнов пробирался к своему месту между грешниками, к нему опять подошел уже знакомый тип из блатных.
- Хрящ хочет тебя видеть, пойдём.
Фёдору ничего не оставалось, как только пойти за ним следом. Смотрящий сидел в окружении своих шестёрок и маленькими глотками пил что-то вместе с остальными из глиняной чашки. Он сверлил Фёдора своим помутнённым взглядом.
- Был на хазе у моих корешей? – вопрос прозвучал тоном, который требовал только положительного ответа.
- В Саратове был.
- Грев передали?
- Кто? – Шальнов волновался, но пытался держать себя в руках.
- Что значит кто? Ты чё пургу гонишь, братан? Болта и Могилу видел? – Хрящ закусил тонкую губу. Он поставил на пол чашку и вместо неё взял в руку заточку. Видимо, он своим воровским нутром почувствовал что-то неладное.
- Вот, прочти этот документ, тебе всё станет ясно.
- Они чё, ксиву передали?
- Читай.
Уголовник развернул смятый листок.
- Отдел архитектуры, - произнёс он вслух. – Это что за слюнявка? На кой хрен мне какая-то архитектура?
- Именно в этом отделе я взял справку, что по улице Южной в Саратове под номером двадцать пять уже сорок лет стоит детский сад. Сечёшь?
- Как сорок лет? – не понял Хрящ.
- А вот так. Ты когда последний раз был у своих друзей?
- В пятьдесят седьмом. Там ещё дворик с качелями, мы по пьянке на них катались.
Фёдор присвистнул.
- Это было полвека назад, за это время много воды утекло. Сейчас там, над нами, двадцать первый век, да будет тебе известно. И дружки твои, поди, глубокие старцы, если ещё живы, хотя вряд ли. Их теперь в аду искать надо. Тоже парятся в котлах в каком-нибудь из отрядов.
- А зачем они мне здесь, что от них проку? Другое дело на воле.
- Хозяин – барин, - Шальнову надоело переминаться с ноги на ногу. – Так я пошёл.
- А в руке чего держишь? – Хрящ заметил, что из руки Фёдора торчит клочок белой бумаги.
- Что надо, то и держу.
- Дай сюда! – уголовник протянул руку.
- Перебьёшься, - этот тип начинал действовать Фёдору на нервы своей наглостью.
- Че – го? Ты чё вякнул, урод? Я ж тебя сейчас попишу! – уголовник угрожающе подкинул на ладони заточку.
- Что-то мертвечиной запахло, вам не кажется? – обратился Шальнов к дружкам Хряща. Те молчали и ждали, что будет. – Не смей грозить мне, живому, дохляк! – процедил он сквозь зубы и принял угрожающую стойку, чему сам удивился. – Я не барышня кисейная, чтобы покойников бояться! Иди ко мне, я тебе глаз на жопу натяну и точилку твою карандашную не побоюсь!
Фёдор сделал шаг к Хрящу, выставив вперёд кулаки. Он не блефовал в эти минуты, в нём на самом деле пробудился глубоко скрытый и ему самому не ведомый инстинкт бойца.
- Мне сейчас придётся так изуродовать твоё трухлявое «я», что никакой лазарет тебе не поможет! По частям будешь в разных котлах вариться! А вы чего на меня уставились? – крикнул он дружкам Хряща. – Пошли вон, а то я и из вас конструктор сделаю!
Привлечённые шумом, вокруг собрались грешники.
- Встань, мать твою, фраер колхозный, я буду твою гнилую сущность разбирать на части!
Хрящ заелозил на шконке.
- Ладно, братан, ты чего, в натуре, разошёлся? Я ж пошутил, вон и пацаны подтвердят.
- Больше не советую шутить со мной, козёл, я этого не люблю! – Фёдор всё больше и больше раззадоривался.
Сотни глаз грешников после этих слов стали смотреть с особым любопытством на участников инцидента, ожидая, как прореагирует на страшное оскорбление смотрящий. Хрящ вскочил и попытался броситься на своего обидчика, но получил от него удар в лоб, от чего голова уголовника рассыпалась, как гриб от пинка человека. Говоря о трухлявом «я» своего противника в переносном смысле, Фёдор никак не ожидал, что в действительности это самое «я» таким и окажется. Обезглавленное тело закрутилось на месте, выставив вперёд руку с заточкой. Удар по запястью тоже нельзя было назвать сокрушительным, однако ладонь с зажатым в ней ножиком легко отделилась от остального тела и упала на пол. Собравшиеся грешники дружно охнули и отшатнулись. Шальнов повернулся к типу, который привёл его к Хрящу.
- Может, ты хочешь заступиться за своего дружка или пахана, как там у вас?
- А чё я? – уголовник резко дёрнулся назад. – Хрящ не смог отмазаться, - это его проблема. Я парюсь сам по себе.
Фёдор понял только сейчас, что его окружают не физические тела, выглядевшие на вид, как живые, а материализованные сущности, о которых что-то пытался ему втолковать Ленин. Грешники не зря здесь оказались, и у многих из них эти самые сущности, видимо, трухлявыми были на самом деле. Такое положение вещей давало неоспоримые преимущества, и Шальнов среди толпы почувствовал себя спокойнее.
- Так будет с каждым, кто станет борзеть, то есть неуважительно относиться к остальным грешникам, а тем более учинять беспредел. Вы здесь все друзья по несчастью, и вместо того, чтобы давать волю тёмным сторонам своего «я», старайтесь развивать светлые. Я считаю, что в аду можно и нужно пытаться сделать свою, ну, как бы это сказать? - суть что ли, другой. Я вот тоже бухал по-чёрному там, наверху, по помойкам лазал, только что бомжом не был. Торчу тут среди вас и думаю, на кой хрен мне это было нужно? Тут у вас мне жуть как не нравится, и, если б был у меня выбор, пошёл бы на работу на завод или куда ещё. Наверху мне тоже было не сладко. Не ценил я жизнь и смерти не боялся. Но сейчас вижу, что всё нужно делать наоборот, только теперь, наверное, уже не придётся, здесь предстоит концы отдать. Но знаю сейчас твёрдо, что когда это со мной случится, после смерти обязательно попытаюсь изменить своё «я» в лучшую сторону. Пускай не для Высшего Суда, пусть только для себя самого. Вот такие дела, господа грешники, я просто поделился с вами тем, что меня мучает. Подумайте хорошенько над моими словами, можем, это, как его? - и муки станут легче. Мне, конечно, жаль, что с Хрящом так вышло, но он сам напросился. Как он теперь будет принимать муки, понятия не имею? Завтра доложу о случившемся администрации – там знают, что делать.
- Мы и без них это знаем, - подал голос один из дружков Хряща. – Сейчас соберём кусочки и отнесём в лечебницу, пока Люсьена с Клавой не ушли. Скажем, что Хрящ подвернул ногу и упал. Они его быстро в порядок приведут. Завтра в котле будет париться, как новенький.
От такого утверждения Фёдору стало спокойней на душе.
- Ну, и чудно, тогда я пошёл, а вы займитесь этим делом. И вот ещё что, - Фёдор шепнул на ухо одному из уголовников: - Сожгите незаметно у факела справку из архитектуры.
- Как скажешь, Федя, базару нет.
Шальнов стал проталкиваться через толпу грешников. Он ловил на себе испуганные взгляды, в которых к испугу подмешивалось уважение.
Когда он пересёк помещение отряда и добрался до своей шконки, его соседи уже были на своих местах и вели какой-то разговор. Прервав беседу, они с интересом стали ждать от Фёдора новостей, но тот молчал. Он был ещё под впечатлением от недавней ссоры с Хрящём и думал о своём. От мыслей его отвлёк вопрос Ленина:
- Ну, так что, батенька, пустили тебя в Кремль?
- А? Что? – Шальнов не сразу понял, чего от него хотят.
- Передал, спрашиваю, наше воззвание?
- Да, конечно, даже на копии штамп поставил. Вот, посмотрите, - он протянул Владимиру Ильичу смятый листок. Тот его развернул и стал разглядывать.
- Действительно штамп президентской администрации стоит, даже входящий номер есть. Видимо, на самом деле моё имя лучше всякого мандата, если Федю пропустили в святая святых.
- А я, если честно, думал, прогонят пинками, а то ещё и арестуют, - Берия выпятил нижнюю губу и свёл брови к переносице. – При мне бы точно плохо кончил за попытку прорваться в Кремль. В лучшем случае лагерем бы отделался. Нужно было иметь такой талант, такие чертовские способности, чтобы прорваться к главе государства, которых нет ни у одного простого смертного. Порядок был, не то, что сейчас. Власть должна быть властью, народ – народом.
- Но факт остаётся фактом, Лаврентий, меня помнят и уважают. Фёдор помог сделать большое дело. Помяните моё слово, теперь мир изменится. Империалисты поймут, что власть должна принадлежать пролетариату, он – гегемон в союзе, конечно, с беднейшими слоями крестьянства. До людей обязательно дойдёт, что труд коллектива на земле, то есть коллективное хозяйство, колхоз сокращённо, эффективней труда частника. Всё изменится к лучшему, чёрт знает, какая будет прекрасная жизнь. Мы её, конечно, не увидим, но новости-то будут приходить со свежими этапами, обязательно будут. Сейчас в России, слышал я, коммунисты упустили из рук власть – это скверно, да ещё без кровопролития. Но реванш не за горами. Наше воззвание к правительствам мира внесёт брожение в сознание народов, и, если буржуи добровольно не отдадут трудящимся власть, трудящиеся сами её заберут и установят диктатуру пролетариата, и чёрт с ней, с буржуазной демократией.
- Верно говоришь, Ильич, верно! – поддержал Ленина Берия. – Нужны будут мощные карательные органы, чтобы выжечь врагов всех до единого. Понадобится мой богатейший опыт, и в следующий раз ты, Фёдор, направишься с посланием от меня к руководителю той, новой госбезопасности. Я напишу свои советы в форме тезисов, а ты из передашь кому следует. Пускай мы с Ильичём находимся здесь, в аду, с твоей помощью каждый из нас ещё на многое способен. Мы ещё на горе всем буржуям мировой пожар раздуем!
Шальнов представил этот пожар, и его передёрнуло.
- Неужели нельзя без пожаров? – спросил он и покосился на Берию.
- Нельзя, никак нельзя! Даже Неро, и тот это понимал, когда взял и спалил Рим, будучи императором. Очищающий огонь просто необходим!
- Да, милейший, - поддакнул Ленин, - в огне сгорит всё дурное, останется только хорошее.
Фёдор задумался над этими словами и не смог с ними не согласиться. Они были особенно справедливы, по его мнению, здесь, в этом мрачном подземелье.
- Что верно, то верно, - подал голос Нерон. – Смотреть на горящий мир – это великое удовольствие, особенно, если осознаёшь, что поджёг его ты. Когда горел Рим, я так был переполнен чувствами, взирая на него с балкона своего дворца, что не удержался, взял арфу и запел.
- Арфа в современном мире – это, конечно, примитив, но марши, зажигающие дух поджигателей, просто необходимы, - выразил своё мнение Кальтенбрунер. – Какие были при мне в Германии марши! Ноги сами чеканили шаг!
- А мы, воины Александра, без всякой музыки сжигали вражеские города. Для нас музыкой был лязг оружия – он нам вспенивал кровь!
- Слушаю я вас, мужики, и мне, простому человеку, становится не по себе, - Фёдор тяжело вздохнул, и на его лицо легла маска печали. – Сколько в вас кровожадности! Откуда она? Порой мне даже кажется, что вы ничуть не лучше чертей, от которых принимаете мучения. Но Бог их создал чертями, а вас он создал людьми. Должна же быть разница.
- Тёмный ты человек, товарищ Фёдор! – Ленин укоризненно погрозил ему пальцем. – Путаешь людские дела с чертовщиной. Нельзя быть, батенька, суеверным. Материалистическое учение живо, потому что оно верно. Хотя сейчас мы здесь бесплотные сущности, но дела наши материальны. Взять хотя бы отправленное тобой воззвание или наши протесты существующему режиму. Кстати, пока ты где-то болтался, мы после лечебницы уже успели его выразить – Лаврентий сгонял к попу. Это тебе не разговоры разговаривать, батенька, это конкретное дело!
В это время к компании подошёл какой-то пожилой грешник.
- Кто здесь из вас Фёдор?
- Ну, я, - ответил Шальнов. – А в чём дело?
- Один хмырь черномазый, мой сосед, выгнал меня со шконки и разлёгся поперёк. Ему, видите ли, тесно. А мне что делать, стоять, что ли до следующей смены? Достался же в соседи цветной!
- А при чём, любезный, наш Федя? Иди, сам разбирайся со своей шконкой. У нас тут важный разговор, а ты мешаешь, - Ленин нахмурился, глядя на мужчину снизу вверх.
- Мне сказали, что Фёдор может помочь, - глаза грешника светились надеждой.
- Вали отсюда, придурок, а то сейчас я тебе накостыляю! – Тимоген начал подниматься со своего места.
- Сядь! – приказал ему Шальнов. – Что вы все за меня берётесь отвечать? Я сам в состоянии это сделать. Тебя как звать, браток? – обратился он к незнакомцу.
- Джек Ланкастер, плантатор из Луизианы. Если б не был я стариком, показал бы этому нигеру, как подобает ему вести себя с белым! Всё же, видимо, мало линчевал я при жизни грязных рабов! Мало! Помоги мне, Фёдор, ты, вроде, как теперь за смотрящего будешь.
Берия хотел что-то возразить просителю, но передумал. Остальные с удивлением посмотрели на Шальнова. А тот, ничего не объясняя своим соседям, поднялся со шконки и сказал:
- Пойдём.
У дальней стены помещения отряда, куда привёл Фёдора Джек Ланкастер, на полу среди лежавших в ряд тел одно искажало геометрически правильную картину спальных мест. Одно иссиня-чёрное тело невероятно больших размеров лежало по диагонали на двух шконках сразу.
- Вот тот самый придурок, что занял моё место, - старик указал на негра пальцем.
Человек на полу покосился на стоявшего над ним Фёдора.
- Тебя как звать, брат? Я Фёдор, - Шальнов обратился к грешнику и улыбнулся.
- Ты мне не брат, белый! Ты такой же ублюдок, как и все остальные. Чёрный навсегда останется чёрным. У нас своя правда, у вас, белых, своя!
- А откуда тебе известна моя правда, брат, мы же с тобой незнакомы? Хотя я представился, а ты нет.
Негр приподнялся с пола и сел, придерживая крепкое тело такими же крепкими руками.
- Ты о Чёрных Пантерах что-нибудь слышал?
- Не только слышал, но и видел когда-то в зоопарке, - Фёдор утвердительно кивнул.
- Издеваешься?!
- С чего ты решил? Я только сказал, что на самом деле видел этих зверюг.
Чернокожий парень скривился в гримасе.
- Мы не звери, мы борцы за права цветных в Штатах! У белых кровь такого же цвета, как и у нас. Я вашей вонючей крови много пролил, когда с парнями из нашей ударной бригады мстил за Мартина Лютера Кинга! Я бы пустил её целые реки, если б не коварство копов, заманивших меня в ловушку, а потом с помощью судьи, тоже белого, посадивших на электрический стул. Ты пришёл заступиться за Джека потому что тебе ближе куклуксклановцы, чем борцы за свои права? Кто ты вообще такой, мать твою?
- Кто я? Пока ещё живой русский мужик, вот кто я.
- Так ты русский, да ещё живой?! Из Советского Союза?
- Почти.
- Это меняет дело! Русские - наши друзья, они помогали нам в борьбе.
Парень поднялся с пола. Он на целую голову оказался выше Шальнова и в плечах в два раза шире. Но объятья его оказались едва ощутимыми.
- Не возьму в толк, мой русский брат, зачем тебе заступаться за расиста? Разве к этому тебя призывала твоя партия и её вождь Леонид Брежнев – величайшего ума человек, не то, что наш продажный президент?
- Послушай, друг, не знаю твоего имени.
- Лео, - вставил чернокожий гигант.
- Так вот, Лео, из всего, что ты мне только что сказал, я ни хрена не понял, кроме того, что ты убивал людей, как и этот Джек, - Фёдор покосился не плантатора.
- Я за дело убивал белых! – повысил голос негр.
- А твой сосед, я уверен, считает до сих пор, что за дело убивал чёрных. У тебя своя правда, как ты сам выразился, а у него своя. Только абсолютно точно, что у Бога она третья, иначе бы кто-нибудь из вас не оказался здесь, в аду.
Этот довод, видимо, пошатнул идеологическую платформу Лео, потому как по его лицу было заметно, что он растерялся. Фёдор не дал ему опомниться и продолжил:
- Вы оба грешники – так решил Высший Суд. Чего вам теперь делить? При жизни вы были врагами, но жизнь закончилась.
- Я с этим Джеком из разных веков. Он, негодяй, чинил свои злодеяния ещё в Гражданскую войну Севера с Югом за сто лет до моей казни. Если б я был таким древним, как он, я бы не позволил ему умереть своей смертью!
Фёдор положил руку на мускулистое плечо гиганта.
- Жизнь есть жизнь, а смерть есть смерть. Вам обоим осталось теперь только это, - он обвёл свободной рукой мрачное каменное подземелье, битком набитое грешниками и тускло освещённое факелами. – Вы будете всегда видеть над собой только каменные своды и терпеть муки. Именно это вас объединяет. Приговор Суда должен был вас образумить и указать на жизненные ошибки. Хоть здесь пусть ваша вражда исчезнет, а когда это произойдёт, наступит, ну, как его? - понимание что ли. Пускай вы продолжите мучения в аду, но каждый будет знать, что вошёл в согласие с Богом, и это станет вас объединять с ним вечно. Я сам, признаюсь, в жизни много грешил, и делал это совсем до недавнего времени. Если б сюда не попал, никогда бы не изменился, только становился, наверное, ещё хуже. Раньше я не любил думать, а теперь только и делаю, что размышляю своим умишком. До меня дошло, что тело моё бренно, а душа вечна, и даже когда после смерти я сюда попаду, - а для таких, как я, здесь самое место, - то никто не запретит мне, даже те же самые черти, становиться лучше. Коль за свою жизнь не смог я, как человек, вырасти, что ж, после смерти буду этим заниматься. Впереди у каждого из нас вечность, а там, в этой вечности, ещё не известно, что будет. Глядишь, что-нибудь и изменится в лучшую сторону. Во всяком случае, место для маленькой надежды есть. А с надеждой любое существование, даже в мучениях, не так страшно. Вот, взять тебя, Лео. При жизни ты грешил, хотя считал, что творишь богоугодное дело, и даже здесь, у последней черты, продолжаешь чинить зло. Пусть маленькое, но зло.
Негр слушал Фёдора, приоткрыв рот, и, не мигая, смотрел на него.
- Ты согнал с места такого же грешника, как сам, этого несчастного, что на целый сто лет страдает больше тебя. Разве это доброе дело? Ответь.
Чернокожий смутился, это видно было невооружённым взглядом. Он промолчал, потом опустил голову и упёр взгляд в каменный пол.
- Пусть ложится, - пробурчал он, наконец.
- Ты молодчина, - похвалил его Фёдор. – В этих жутких условиях мученики должны поддерживать друг друга и сплачиваться перед суровой действительностью. Советую вам обоим вспоминать свои добрые дела и рассказывать о них. Ну, я пошёл, - Шальнов направился в другой конец помещения к своему месту. Всё время, пока он шёл, чувствовал на своей спине взгляды двух грешников с разным цветом кожи.
- Что там за базар получился? – спросил Фёдора Тимоген, когда тот опустился на свою шконку.
- Ничего особенного, просто поссорились двое несчастных – негр с тем стариком, что приходил, а я их помирил.
Правая бровь у грека изогнулась вопросительным знаком.
- До нас тут дошли слухи, что смотрящим по отряду теперь ты. С чего это? А Хрящ?
- Не знаю, может, он не хочет мирить грешников? Я так не против. Разве это трудно?
- Оно, может, и не трудно, - суровым голосом произнёс Берия, - но ведёт к порядку. А порядок на руку режиму, с которым мы боремся. Выходит, ты, Фёдор, предаёшь наши идеалы.
- Да, любезнейший, ты выступаешь, как ренегат. А я тебе верил, - Ленин гладил свою бородку и не сводил укоризненного взгляда с Шальнова. – Служить силам зла преступно!
- А входить в сговор с черномазым – преступно вдвойне! – бросил с презрением Кальтенбрунер. - Хуже негра только еврей! Сложилось бы всё пупём с Рейхом, покончили бы мы с евреями и принялись за негров. Был у меня дружок Адольф Эйхман, по бабам ходили на пару, пиво пили вместе. Я его в тридцать втором году затянул к нам в национал-социалистскую партию, потом помог вступить в СС. Парнем он был умным, и в СД – партийную службу безопасности, вступил уже сам, и вскоре там стал ведущим специалистом в еврейском вопросе. Ездил на Ближний Восток и даже в Эрец Исраэль – область, где компактно проживали евреи, всё изучал их жизнь. Даже научился болтать на идише и иврите. Он там, в своём еврейском отделе, сюсюкался с этой публикой. Адольф и его сотрудники всё не знали, как Германию от евреев избавить. Переквалифицировали их, чтобы они на новом месте, где-нибудь на Ближнем Востоке, могли адаптироваться и жить нормальной жизнью. Я ему и говорю: - Стоп, парень, а не снесло ли у тебя и твоих сотрудников крышу? Какая адаптация, какая переквалификация? Под пресс всех! Эйхман сразу въехал в то, что я говорил, и дело после моего замечания поставил на поток. Если б не крушение Рейха, евреи бы вымерли как мамонты, потом мы бы за негров взялись. Черномазые во мне тоже вызывают отвращение.
- У меня во дворце были рабы-нубийцы – это такие чёрные обезьяны, только не волосатые, - Нерон скривился. – Фу, нашёл тоже, Федр, себе компанию! А иудеи, ты правильно заметил, Эдик, тоже не подарок.
- Если тот негр – представитель угнетённого класса, преступления в общении с ним я не вижу! - Ленин обвёл взглядом соседей. - Интернационализм, друзья мои, - мощная движущая сила. Ты, Эдик, всё никак не избавишься от своих расистских воззрений, и рабовладелец Неро туда же. Людей должна объединять идеология, а не расовый признак.
- Сладкие песни поёшь, Вольдемар! – Кальтенбрунер скривил в призрении лицо. – Лаврик мне рассказывал, как ещё при тебе евреи все ключевые посты в России захватили. Потом ему через много лет пришлось бороться с безродными космополитами, – мне нравится это определение, - чтобы как-то расхлебать кашу, которую ещё ты заварил. Еврейский вопрос нас с Лавриком сблизил. Правильно я говорю? – бывший эсэсовец посмотрел на бывшего наркома. Берия молча кивнул.
- Только интернационализм даёт пролетариату возможность захватить мировое господство! – Ленин вскочил на ноги, чуть приподнял голову и вытянул вперёд правую руку, указывая ей то ли на видимое только ему светлое будущее, то ли на двери адской лечебницы.
Шальнов сразу узнал в нём знакомую фигуру только неодетую и небронзовую.
- Вот я, Владимир Ильич, и стараюсь людей, пускай бывших, объединить, избавить от этой, как её? - враждебности в отношении друг друга, - начал Фёдор, глядя на Ленина снизу вверх, как на статую. - Все вы здесь обречены на вечные муки независимо от цвета кожи и этой, ну? - забыл, а, вот, идеологии. Каждого сюда определил приговор Высшего Суда. На первый взгляд ни у кого здесь нет перспектив. Вы вот боретесь с режимом, а режим – это часть приговора, который вынес Бог. Получается, вы боретесь с Богом, который создал всё в этом мире, и вас самих, и меня. Вылепил он из глины Адама – нашего предка, или предки наши – мартышки – хрен его знает. Ясно одно, что лучше поддерживать Бога, чем воевать с ним.
- Мы с Лаврентием – убеждённые атеисты, и не в каких богов не верим! – Ленин хлопнул себя ладонями по голым ляжкам и по привычке ухватился обеими руками за мнимые подтяжки. – Не Бог, а борьба – именно то, ради чего стоит жить!
- Может, вы и правы, Владимир Ильич, - тихо ответил Фёдор. – Вы человек шибко грамотный, я знаю, но мне кажется, вы то и дело забываете, что ваша жизнь давно в прошлом. Какой она была, с этим Суд разобрался. Впереди у вас бесконечность, наполненная мучениями, и только это. Никто из присутствующих здесь не хотел такой жизни после смерти, но так захотел Бог, и все вы исполняете и будете исполнять его волю. Не лучше ли угомониться, принять наказание, как должное, оценить свои ошибки, за которые оно последовало, и постараться быть хоть чуть-чуть лучше. На каждом из вас много крови, и вы все, я понял, считаете эту кровь своей заслугой, но заслуга ли она? Я человек малообразованный, и спорить с вами мне тяжело, но, думаю, никто не имеет права лишать жизни существо, подобное себе. Во имя каких бы целей не произошло убийство оно всё равно останется убийством.
Фёдор замолчал, и его соседи не выразили возражений. Они промолчали. Первым подал голос Берия.
- Я вам говорил, что не стоит откровенничать с незнакомцем. Алкоголик он, видите ли! А кто наблюдал его пьющим? Я больше склонен думать, что этого человека подослала к нам оперативка. У меня теперь нет уверенности, что Мерк и Василий ни осведомлены о нашей деятельности. Если они перекроют канал с ладаном, вы представляете, что будет?! Нам нечем станет выражать протест режиму!
- О, Зевс всемогущий, только не это! – взмолился Тимоген.
- Что за люди, ей Богу! – Фёдор сплюнул на каменную плиту. – Я к ним с сочувствием, успокоить стараюсь, облегчить мучения тем самым, а они меня в предатели записали! Пейте вы, сколько вам влезет, если считаете, что тем самым что-нибудь измените, травите чертей ладаном, мне-то что? Я только хочу, чтобы на последнем этом, как его? - этапе пути грешники становились лучше.
Ленин погрозил Шальнову пальцем, и долго тряс им, пыхтя от возмущения. Наконец, это самое возмущение из него вырвалось.
- Ты, любезнейший, политически безграмотный профан, из которого так и лезет суеверие и мракобесие!
Тимоген попытался успокоить Ильича:
- Я же говорил, что Федр нормальный мужик, он мне сразу понравился.
- Ты что городишь, Тимоха?! Ты поддерживаешь его мракобесие?!
- Какое мракобесие? – грек заелозил на своей шконке. – Я даже не знаю что это такое. Я о том, что он не выдал канал поставки ладана, и наша борьба продолжится.
- Выдал – не выдал, это ещё неизвестно, - проворчал Берия. – На всякий случай надо попа предупредить, чтобы был осторожней. Бережёного Бог бережёт, а небережёного конвой стережёт.
- Вот я и пытаюсь вам втолковать, чтобы берегли вы в себе доброту, - Фёдору показалось, что в упорстве Лаврентия Павловича пробилась брешь.
- Какой же ты дурак, Федька! Послал Бог соседа! – бывший нарком зло фыркнул и вскочил с места. – Схожу, предупрежу священника.
- Сходи, Лаврентий, сходи, лишним не будет, - Ленин покосился на Шальнова.
- Хватит вам на Федра нападать, умники, давайте лучше укладываться, отряд давно уж спит, – грек вытянулся на шконке и закрыл глаза. Его примеру последовали остальные, только Берия, не торопясь, пошёл меж рядов отдыхавших грешников к своему старому знакомому, имевшему полезную одностороннюю связь с волей, связь, которую во что бы то ни стало следовало сохранить.
Перед началом очередной смены во время следования в столовую на завтрак Фёдор столкнулся в коридоре с Люцей – чертовкой-уборщицей, которая в кладовке подарила ему несколько минут плотской радости. Она преградила путь и приняла соблазнительную позу, закинув рогатую голову чуть назад.
- Слышала, Федя, ты пошёл на повышение. Удостоился похвалы самого Хозяина. Так оно и есть, или брешут?
Шальнов кивнул, отмечая про себя достоинства чертовки, которые в прошлый раз не успел оценить.
- Зайдёшь? – Люца кивнула в сторону двери, у которой стояла. За ней, наверное, была та самая кладовка.
- На завтрак я иду, - Фёдор попытался слабо возразить.
- Успеешь.
Дверь сама собой распахнулась. Шальнов огляделся и шмыгнул в темноту.
Люца и на этот раз показала себя превосходной любовницей, не от Бога, конечно, от Сатаны. Её маленькие рожки, растущие сквозь короткую стрижку, уже не мешали ему гладить в темноте чертовку в минуты обоюдных ласк. Фёдор не видел свою партнёршу, он только млел от прикосновений её рук в тот момент, когда сочные губы бестии с жаром целовали его лицо и тело. Он сжимал Люцу в своих объятьях, и та стонала в экстазе. Когда весь потный Шальнов скатился-таки с чертовки на каменный пол, его голову посетила разумная мысль о том, что плотское удовольствие, полученное от общения с женщиной, значительно ярче удовольствия от выпивки. Да и было ли в его бесконечной пьянке это самое удовольствие? Фёдор уже сомневался. От размышлений его отвлекло прикосновение руки Люци, которой она провела по щеке своего любовника.
- Какой ты колючий, Феденька – всю меня исцарапал. Что не побреешься?
- Шутишь? Где мне тут заниматься бритьём? Здесь даже помыться негде.
- С чего ты взял, дорогой? Наше учреждение хоть и ад, но с гигиеной здесь всё в порядке. Грешникам мыться не надо – они не потеют, а свои грязные душонки им так и так не отмыть. Сотрудники – другое дело. Разве ты видел кого-нибудь из нас грязным?
Шальнов только сейчас сообразил, что закопчённые к концу смены черти из его бывшей бригады к началу следующей приходили чистыми.
- У вас что же, здесь баня есть? Мне никто не предлагал помыться.
- Не предлагали потому как по жизни там, наверху, ты, видимо, сроду не мылся. Никто не захотел менять твой имидж. Да и запах грязного человека сродни запаху серы, который нам всем очень нравится. Хочешь, я тебя побрею?
- Здесь, в темноте? У тебя что, бритва есть?
- И бритва имеется, и темнота – дело поправимое. Сейчас чиркну огнивом и факел зажгу. Ну, так как, хочешь выглядеть красавчиком?
- А кому это здесь нужно?
- Мне, – Люца навалилась своей грудью на Фёдора и поцеловала его в губы.
Через пятнадцать минут Шальнов уже любовался своим отражением в осколке зеркала, который, как пояснила чертовка, она тайком пронесла сюда через вахту. Бритва у неё была старая, немецкая, фирмы «Бисмарк», которую во Вторую Мировую войну она нашла на развалинах какого-то дома в Австрии. Этой бритвой чертовка делала педикюр копыт уже много лет, но лезвие до сих пор оставалось острым.
- Вот теперь ты настоящий красавчик! Пойдём, помоешься и будешь парень хоть куда, не хуже чёрта, - Люца погладила Фёдора по лохматой голове.
- Я же на работу опоздаю, - забеспокоился тот.
- Ерунда, не боись. В нашей конторе за любой дверью время тянется так, как нужно каждому из нас. Баня, думаешь, по земным меркам тут, рядом? Тебе от твоего дома на самолёте до неё лететь только несколько часов.
- А как же…? – начал было Фёдор.
- О пространстве-времени слыхал, ещё Эйнштейн до него додумался? – перебила Люца.
- Не-а.
- Тебе и не обязательно знать физику, чтобы пользоваться некоторыми благами. Открывай вот эту дверь, - чертовка указала пальцем на каменную стенку.
- Где тут дверь? Здесь нет ничего.
- А ручка, как ты думаешь, зачем?
- Там ещё и ручка есть? Я её не вижу.
- А это что? – Люца ухватила длинными пальцами щель в камне. – Разве не ручка?
От лёгкого усилия прямоугольный кусок каменной стены подался вперёд, открыв проход в темноту. Из этой темноты дохнуло теплом и лёгким запахом сероводорода.
- Бери факел, пошли.
За дверью оказалась огромная пещера, на дне которой покоилось озеро. Пещера была настолько большой, что её стен с противоположной стороны видно не было. Огонь факела встревожил летучих мышей, облепивших стены, и твари эти стали неистово носиться под сводами, издавая писклявые звуки.
- Ну, чем тебе, Феденька, не баня? Тебя устроит шайка с горячей водой таких размеров? Вода, кстати, щелочная, отмывает любую грязь. Пойдём, помоемся на пару. Оставь факел на камнях.
Озеро на самом деле оказалось горячим, но не настолько, чтобы обжигать. Фёдор вошёл в него, держа за руку Люцу. Когда его тело погрузилось в воду по пояс, он остановился. Поверхность огромного подземного озера была сродни стеклу, отражавшему свет факела. И даже два тела, вошедшие в него, совсем, казалось, не потревожили его векового покоя – настолько он был величавым.
Шальнов окунулся с головой и потёр под водой лицо и лохматую шевелюру. Он вынырнул и начал плескаться, громко фыркая. Люца с умилением в зелёных глазах смотрела на Фёдора, она, не торопясь, зачерпывала ладонью воду и омывала своё тело. Наконец, её дружок, видимо, накупавшись вдоволь, угомонился. Он громко выдохнул и зачесал волосы назад.
- Хорошо! – вырвалось из него. – Будто заново родился! Кожа так и дышит каждой порой!
- Мне тоже нравится наша баня. Ты представляешь, люди хотели лишить нас этого удобства. Им, видите ли, понадобилась дармовая горячая вода для нужд большого посёлка, что над нами. Они надумали откачать озеро. Геологов сюда начали спускать со спелеологами. Только мы им тут такую устроили чертовщину. Один от инфаркта концы отдал, двое умом двинулись, а остальные заикаться начали. Уверена, больше сюда никто не сунется, - чертовка громко расхохоталась, и её смех встревожил угомонившихся, было, мышей.
К концу купанья Фёдор почувствовал слабость в ногах и уже с трудом выбирался из воды на каменный берег. Люца заметила его тяжёлую поступь и помогла, протянув руку.
- С непривычки бывает поначалу тяжеловато, потом привыкается. Вода в нашей бане полезна для любого организма, насыщена какими-то компонентами, забыла какими. Каждое купание продлевает жизнь на несколько лет. Это и тебя касается, Феденька. Сегодня ты тоже отодвинул свой конец. Из-за того, что в нашем учреждении есть такое озеро, и никто не ленится в нём купаться, смертность среди нас, чертей, равна нулю. Ты тоже можешь жить вечно.
Фёдор и на самом деле почувствовал в себе заряд бодрости, будто скинул пару десятков лет и оказался в том цветущем и невинном возрасте, когда ещё усиленно занимался спортом, носился по дворам с пацанами, как угорелый, и не думал ни о каком алкоголе.
Они с Люцей вернулись в кладовку и закрыли за собой толстую каменную дверь. Фёдор начал проявлять беспокойство о том, что опоздал на завтрак и соответственно на работу. Возможно, его там уже вовсю разыскивали. Люца погладила своего любовника по мокрым волосам и успокоила:
- Уверяю тебя, в столовой ещё даже не все собрались. Пространство-время это не хухры-мухры. Если спросят, кто тебя помыл и выбрил, говори, что я, сама мол тебе предложила. Терять мне всё равно уже нечего, даже, если я что-то там и нарушила. Люб ты мне, Федя, и всё тут!
От таких признаний Шальнов засмущался. Чертовка Люца ему тоже нравилась. Она хоть и имела рога и копыта, но была нежней и ласковей его бывшей жены Надюхи. Фёдор даже не замечал этих самых копыт на её стройных ножках. Ему казалось, что зелёные глаза придают ей какое-то особое обаяние, а острые зубки за сочными и чувственными губами совсем не видны. Два небольших рожка, пробившихся сквозь чёрные волосы, в аккуратной короткой причёске, умиляли его и придавали всему облику Люци какую-то весёлую задиристость. Тёмный цвет кожи был, по мнению Фёдора, ей к лицу и казался экзотическим и возбуждающим.
Они поцеловались напоследок, и Шальнов покинул кладовку именно в тот момент, когда по коридору никто не шёл из персонала.
В столовой за столиком Василий с Дорой сразу обратили внимание на внешний вид Фёдора.
- Ты никак побрился, друг мой? – начальник отряда с любопытством его разглядывал. Дора встала со своего места, подошла к Шальнову и лизнула его плечо.
- Он ещё и помылся, - констатировала она, прищурившись.
Чёрт от удивления сморщил лоб до самых рогов.
- Уж, ни в бассейне ли?
- Я что, псих лезть в кислоту с дерьмом? В озере я мылся в сопровождении одной обаятельной особы.
Василий метнул взгляд на Дору. Та поджала губы и начала водить ушами, что-то соображая, потом уставилась на Фёдора.
- Ты, я вижу, успел закрутить шашни с уборщицей, этой, как её?
- Люцей? - предположил Василий.
- Во, во, с ней с самой. И что же в тебе нашла эта дура?
- Она предложила меня побрить и вымыть, я согласился, - пояснил Фёдор. Он не собирался откровенничать о связи, которая была у него с Люцифериной.
- А на кой ангел ты ей сдался? – допытывалась Дора.
- Да, с какой стати ей тебя брить? – поддакнул Василий.
- Почём мне знать? Люца посчитала, что я буду выглядеть лучше, если помоюсь и побреюсь.
- Смотря на чей вкус, - хмыкнула Дора. – Вонючий и заросший мужик – это своего рода экстрим в любовных делах. Ты, Федя, честно скажи – уже успел поиметь эту Люцу? – чертовка стала сверлить Шальнова взглядом. Тот смутился и покачал головой.
- Что вы? Как можно? – промямлил он неуверенно.
- Значит, поимел, я так и знала! Поэтому Люцка и на озеро его сводила. Вот дрянь!
- Послушайте, - обратился Фёдор к обоим чертям, но взгляд бросил на Василия, - чего плохого в том, что я вымылся?
- Ты вымылся в озере, которое дарит вечность, а этот дар – привилегия чертей. Ты, Федя, хотя и друг мне, всё же смертный, и когда-то прибудешь сюда с этапом. Люце достанется от начальства, когда до него дойдёт, что она водила тебя в баню.
- Она знала, что идёт на нарушение? – удивился Фёдор, вспомнив рассуждения чертовки – уборщицы о соблюдении гигиены в аду и о том, что он сам остался грязным только потому, что никто не решился изменить его имидж.
- Всё она знала! – процедила сквозь зубы Дора. – Я же говорю – дура, потому что из-за тебя сморчка теперь получит нагоняй от Хозяина.
- А если вы никому не расскажете о том, что я вымылся? Никто ж меня лизать не станет. Люца сделала доброе дело, я ей благодарен. Мы же с вами эти, как там? – коллеги, вроде, и ради меня вы могли бы промолчать, что вам стоит? – Фёдор с надеждой посмотрел на обоих чертей.
- Ну, в общем-то, никто меня за язык не тянет, - начал начальник отряда.
- А я не стану молчать! С какой стати? Этот Федька мне ни брат, ни сват, только и ценного в нём, что грамотен, а так посмотреть-то не на что! – чертовка зло хмыкнула.
Василий положил свою ладонь на ладонь Фёдора.
- Видишь – проступок Люциферины не утаить. Да, и ангел с ней! Ты получил удовольствие и радуйся, а отвечать она будет, коль ума маловато.
- Ну, как же, Вася, это несправедливо! Почему она должна расплачиваться за добро, которое сделала? Пусть тогда меня и наказывают! – попытался заступиться за Люцу Фёдор.
- Чокнутый ты! Ей Дьяволу, чокнутый! Что ты всё заладил: добро, добро? Забыл, куда попал? В отряде вот бузу какую-то со своим добром замутил. Успели доложить. Ладно, не здесь об этом тереть. Давайте поедим спокойно, а после завтрака в кабинете у меня побеседуем.
Дора насупилась и склонилась над миской, не проронив больше за время еды ни слова. Василий наоборот рассказывал, пережёвывая пищу, о своих детях, о том, какие они шустрые и сообразительные. О том, что дочурка его Лили обладает повышенными экстрасенсорными способностями, и пример тому сам Фёдор, который от простого её заговора, действующего максимум на три дня, не пьёт до сих пор. Чёрт накрыл ладонью пустую чашу для вина, поставленную для Шальнова, которую только что они вместе с Дорой опорожнили.
Выходя из столовой, Фёдор заметил Люцу, сидевшую в компании незнакомых ему чертей. Она тоже его увидела и заулыбалась. Потом моментально её лицо стало суровым, чертовка отвернулась и склонилась над блюдом. Шальнов глянул на цокавшую рядом с ним копытами Дору и понял причину мгновенной перемены в настроении своей подружки. Секретарша Василия с таким презрением смотрела на Люцу, столько было яда в её взгляде, что взгляд этот мог с лёгкостью отравить любое благое чувство.
- Сука! – прошипела Дора и ускорила шаг.
Василий сидел в своём кабинете за каменным столом, положив на него обе руки. Перед ним лежал какой-то документ, написанный, как и остальные, кровью на высушенной коже, а поверх него пачка «Бонда» В соседней комнате Дора шуршала личными делами и что-то бурчала себе под нос, всем свои видом показывая негодование. Начальник отряда угостил сигаретой Шальнова и закурил сам. Выпустив дым кольцами, он постучал пальцем с длинным когтем по листку.
- Мерк написал на тебя рапорт Хозяину и дал мне ознакомиться. Жалуется на твоё поведение в отряде. Донесли ему, что ты спровоцировал инцидент, с блатными не поладил. Сначала я подумал, это случилось из-за того что ты им грев не передал, за которым они тебя посылали, но Мерк назвал другую причину. Мол, она вовсе не в этом. У него, конечно, свой интерес – блатные на себя и на оперов работают. Как у вас говорят, рука руку моет. Просекаешь? Что там произошло на самом деле? – Василий нахмурился, и его правое ухо подалось вперёд.
- Да, ничего особенного, в общем-то, не случилось. Просто я разобрался с Хрящом. Мне не понравилась борзота этого покойника.
- Не врёшь?
- Нет.
- А хочешь - соври. В нашем учреждении враньё в почёте. – Василий стряхнул на пол пепел и глубоко затянулся. – Не врать это удел праведников, а здесь таких, сам понимаешь, нет, и быть не может. Поэтому, когда тебе задают вопросы, на которые отвечать правдиво невыгодно, ври и изворачивайся, всё равно не поверят.
- А чего ж тогда Дора вся из себя из-за того, что Люца оказала мне услугу? – лицо Фёдора выразило недоумение, и чёрт это заметил.
- Ты редкий простак, Федька! Думаешь, Дора тебе поверила? – Василий ощерился в ухмылке. – Держи карман шире! Она злится на ситуацию, которая могла бы иметь место. Девочка просто её себе представила, зная Люциферину и зная саму себя.
- Она ж хотела пожаловаться Хозяину.
- Пожалуется, коль обещала. Хозяин не поверит её россказням, что основаны на твоём вранье, но Люце всё равно достанется. Ну, это я к слову, отвлёкся. Так, что там с Хрящом? Говорят, ты разрушил его «я» и угрожал блатным расправой.
- Так оно и было, не сдержался. Не люблю блатату. Но что собственно случилось? Хрящ вышел на мучения?
- Дневальный доложил, что в отряде никого не осталось.
- Значит, вышел. Ну, так в чём проблема? Что ещё нужно?
Василий сделал паузу, во время которой затушил об стол окурок.
- Спрашиваешь, что нужно? Нужен порядок.
- Он будет. Ко мне стали обращаться грешники по поводу возникающих между ними этих, как там? - конфликтов. Я их стараюсь уладить.
- Уладить, значит, говоришь! – повторил начальник отряда и тряхнул головой. – Донесли, что ты улаживаешь их, внушая этому сброду добро! Какое может быть добро в наших стенах? Ты осознаёшь, где находишься?! Понятия «добро» и «учреждение исполнения наказания» несовместимы! Доходит до тебя или нет?
- Не вижу этой, как её? - несовместимости, - Фёдор докурил сигарету и по примеру Василия бросил окурок на пол. – Разве кого-нибудь когда-нибудь здесь освободят от мучений? – он задал вопрос, и сам на него ответил: - Никого и никогда! Так какая вам, чертям, разница с добром внутри себя мучается грешник или со злом?
Василий задумался и почесал лысый череп, поблёскивающий в свете факелов.
- Собственно, разницы я не вижу, признаюсь. Если в каждую смену вывод стопроцентный, если процесс наказания осуществляется без перебоев, а в отряде спокойствие, то даже сам Хозяин не сможет возразить против такой обстановки. Меня, если честно, больше волнует ощущаемый со вчерашнего дня дефицит дров на складе в котельной. Снабженцы подводят, мать их! Вот проблема, так проблема! Я подумаю, какую резолюцию поставить на рапорте Мерка. Считаю, тебе ничего не грозит. А вот Люце попадёт по первое число, как у вас говорят, возможно, отведает плетей, - Василий улыбнулся, оголив два ряда мелких и острых зубов.
Фёдор заелозил на своей тумбе у стола начальника.
- Вась, - обратился он к нему, соображая, как правильно выразить мысль, - а что, если я сделаю Хозяину хорошее рационализаторское предложение, которое, возможно, решит проблему с поставкой топлива, пойдёт он на то, чтобы не причинять Люце зла?
- Смотря на сколько будет ценно твоё предложение, и сколько в нём окажется лжи, и сколько правды.
- Могу предложить газоснабжение твоего отряда, не нужно будет никаких дров. Вот только возможности ваши мне неизвестны, - Фёдор похлопал себя по коленям.
- Что ещё за газоснабжение? Поясни, - чёрт подался вперёд.
- Ты у меня дома был, на кухне сидел?
- Ну, сидел, а что?
- Газовую плиту видел?
- Белая такая?
- Она самая. Я на ней могу чайник вскипятить без дров, на газе. Вот я и подумал, не плохо было бы подвести газ под котлы, и пусть себе греются, только огнивом чиркни.
- Ха! – начальник отряда облизал губы, и его зелёные глаза сверкнули. – А где газ взять?
- Я бы сам хотел знать. Есть у нас в отряде один грешник – геолог, я его дело читал, некто Утюгов. Можно с ним насчёт ближайшего месторождения потолковать. А уж как газ к котельной подвести – вопрос ваших возможностей.
Василий просиял.
- Ты голова, Фёдька! Перед такой перспективой тускнеет даже мифический клад Нерона! Если дело выгорит, мой отряд будет передовым, а это что? – чёрт сделал хитрую гримасу и поднял вверх указательный палец с кривым длинным когтем. – А это перспектива карьерного роста. Я же тебе говорил о своей мечте попасть на службу в управление по спецоперациям. Может быть, после того, как мы провернём проект газоснабжения, Хозяин меня поощрит назначением на новую должность. Да, и тебе что-нибудь обломится. Вот только в толк никак не возьму, на кой хрен тебе сдалась эта Люциферина? За ценное предложение Хозяин может тебя наградить, а так просто не накажет уборщицу, и всё. В этом вопросе ты не догоняешь чего-то, друг мой, поверь моему чертовски богатому опыту.
- Я так хочу. Мне будет плохо оттого, что Люца из-за меня пострадает. Прошу тебя, Вася, когда будешь у Хозяина, передай моё предложение и просьбу. Буду тебе очень благодарен.
- Ладно, замётано, - чёрт положил руку на рапорт и повёл рогом в сторону двери, за которой молча трудилась над документами Дора. Он дал понять Фёдору, что разговор окончен, и ему самое время приступить к своим обязанностям.
За весь рабочий день Дора так ни разу и не перебросилась с Шальновым даже словом. Она молча передавала ему личные дела грешников и отказы Высшего Суда, и Фёдор их подшивал. На некоторых делах на лицевой стороне он отпечатывал кровью штамп в форме кукиша и тем самым лишал кое-кого мизерной надежды на пересмотр дела.
На обеде после работы чертовка тоже была несловоохотлива. Она нехотя отвечала на какие-то вопросы Василия и бросала то и дело злые взгляды в сторону Люцы, что обедала за столом ближе к входу. Фёдору тоже исподволь удалось разок – другой улыбнуться своей подружке и даже получить скупую улыбку в ответ.
В отряде его уже дожидалась целая очередь из грешников, желавших, чтобы он их рассудил. Очередь выстроилась и заняла весь проход между шконками.
- Валите отсюда, придурки! – пытался разогнать просителей Тимоген. – Что вам пришло в головы толпиться здесь, над нами?
- Да, товарищи, что-то вы, как-то все сразу тут собрались, - Ленин с озадаченным видом провёл ладонью по лысине. – Неудобства нам, понимаете ли, сплошные. Каждому из нас отдыхать перед сменой надо, а тут вы. Безобразие! Неужели сами не можете просто найти компромисс? Помню, я об этих самых компромиссах целую работу написал, немцев на Брестский мир развёл. Купились идиоты! Вот и вы, любезные, сделайте уступки друг дружке, помня, конечно, о своих интересах – не сиюминутных, а в перспективе, так сказать. Ума ни приложу, зачем вам Фёдор нужен – этот безграмотный, несознательный и суеверный люмпен? – Владимир Ильич поднялся со шконки.
- Расходитесь и делайте, как я вам сказал.
Грешники из очереди тупо смотрели на невысокого лысого мужика с бородкой, что наплёл им какой-то околесицы. В это время к своему месту протиснулся Фёдор. Сборище его удивило.
- Федр, что за дела? – Тимоген развёл пальцы веером. – Сходняки какие-то в наших проходах.
- Борода, так это и есть новый разводящий? – выкрикнул кто-то из очереди. – Это Фёдор?
- Да, это я, - ответил Шальнов, - а что вам всем нужно?
Высокий и худощавый пожилой грешник, что стоял первым, захотел продвинуться поближе и наступил на лежавшего Кальтенбрунера. Тому за словом в карман лезть не пришлось, потому, как у него не было ни только карманов, но вообще всякой одежды. Немец обматерил неуклюжего незваного гостя, как грузчик. Со стороны никто бы не догадался, что Эрнст Кальтенбрунер был когда-то высокопоставленным чиновником в Третьем Рейхе и являл собой саму вежливость, хотя руки его по локоть обагрены были кровью.
Худощавый старик внимательно разглядел Фёдора и представился:
- Я Рено де Лойе из Шампани, рыцарь святого ордена тамплиеров. Если смотрящим по отряду теперь ты, то великодушно прошу рассудить меня с мерзким сарацином, который поделом попал сюда за свои прегрешения перед Господом. Нас в одно время с ним этапировали в это мрачное место после Суда – меня по ошибке, его за грехи, - когда мы оба отдали Богу души в 1187 году от Рождества Христова во время осады неверными Иерусалима. Нам достались соседние шконки, и с тех давних пор я вынужден терпеть этого варвара. Вон он стоит Фарук – служитель преисподней, - рыцарь указал пальцем на усатого грешника с восточными чертами лица. - Он оскорбил сына божьего Иисуса уже только тем, что посягнул на его гроб, сражаясь в войске своего пса-султана Саладина!
- Будь ты проклят, неверный! – выкрикнул из очереди смуглый мученик. - Я до сих пор надеюсь, что это моя стрела лишила тебя жизни!
- Слышишь этого антихриста, Феодор? Ты же белый, значит, христианин, и обязан поддержать того, кто служил истинной вере! Я, Рено де Лойе, за свою жизнь много уложил врагов церкви. Я участвовал в крестовом походе под знамёнами Людовика VII и после него ещё сорок лет воевал на Святой земле с магометанами, пока вражеская стрела не отняла у меня жизнь. За то время, что я здесь, мне не раз доводилось обращаться к смотрящим, и к начальнику отряда с просьбой избавить меня от компании этого сына Сатаны Фарука, но никто не смог или не захотел решить мою проблему. Мало того, что я вынужден спать с врагом Господа бок о бок, я ещё претерпеваю муки на соседнем с ним крюке. За что мне такое суровое наказание? – рыцарь захотел перекреститься, его рука уже стала подниматься к голове, но он вовремя опомнился и с опаской огляделся. – После взятия одной крепости я собственноручно обезглавил больше сотни сарацинов – и воинов, и их жён, и их детей. Рассуждая о своей посмертной судьбе, я всё время думаю, уж не мало ли я их казнил в угоду Господу? У меня была возможность зарубить ещё несколько дюжин, но тогда я устал и посчитал, что долг свой выполнил. Видимо, я ошибался.
- Не выпячивай свои заслуги перед смотрящим, шайтан! – выкрикнул сарацин. – Я куда больше во имя Аллаха порубил твоих дружков – собак-рыцарей! Я выпускал им кишки, перерезал горла, прибивал гвоздями к воротам, сжигал заживо, ослеплял! На моей шее, как амулет, висела гирлянда из отрезанных ушей врагов! Для Создателя мне довелось сделать больше, чем тебе, и это я здесь по ошибке, а ты за свои грехи! На тебе кровь правоверных, шелудивый пёс!
Фёдор никогда не слышал ни о тамплиерах, ни о сарацинах, даже не мог вспомнить, где находится Иерусалим, хотя о существовании такого города знал. Он соображал, что ответить этим двум грешникам – по всему видно, кровным врагам, которые даже по истечении девятисот лет после смерти яростно ненавидели друг друга.
- Этот Фарук, определённо, был подданным Рима, если так ожесточённо воевал с христианами, - подал голос Нерон со своей шконки. – Я тоже их немало казнил на арене в утеху толпе. Такие деяния и Юпитер, и остальные боги должны были оценить по достоинству. Христиане – враги истинной веры – в этом в своё время меня убедили жрецы храма Аполлона, который я посещал чаще всего. Эй, Фарук, или как там тебя, я – император Рима Нерон, на твоей стороне. Не знаю, кто такие мусульмане, наверное, какая-то народность из варваров в Иудее, моих бывших подданных, если они пытались изгнать из Иерусалима христиан, ведь так?
- Заткнись, папский приспешник! Не смей своими грязными устами называть моё имя! – сарацин ткнул пальцем в Нерона и затрясся то ли от гнева, то ли от старости.
- Кончай базар, пережитки! – выкрикнул грубый голос из очереди. – Нашли из-за чего ссориться, из-за Бога! Не отнимайте время у смотрящего! Тут с ментом разобраться предстоит, с прошлым беспределом нужно решить, а они Иисус, Аллах! Ещё Будду вспомните!
- Да, франк, давайте меньше болтайте с сарацином, а то так Феодор никого развести не сумеет! – выкрикнул другой голос.
Очередь пришла в волнение.
- Товарищ Фёдор, - Берия поднялся со шконки, похлопал Шальнова по плечу и шепнул ему на ухо: - Это сборище мне напоминает партсобрание. У каждого своя правда, и все хотят признания собственной правоты, а так не бывает, чтобы оказались правы все сразу. Если ты для этих недоумков теперь авторитет, Федя, каким был в моё время для многих Иосиф Виссарионович, каждой враждующей стороне выноси свой вердикт, даже не задумываясь для этого. Говори, что в голову придёт, и посылай всех на три буквы. Так толпа рассосётся быстро. А если вылезет потом какой косяк, поправку внесёшь. Мы вообще сейчас с ребятами наметили выразить очередной раз свой протест режиму. Я уже успел затариться, тяжеловато мне – сам понимаешь, а тут эти, мать их! Давай, разводи толпу побыстрее, как я тебе сказал, и вместе примем бой.
- Что их вообще разводить? – возмутился Ленин. - Пусть идут и находят компромиссы в отношениях друг с другом, берут пример с Эдика и Лаврентия. Заклятыми врагами были в войне, а теперь ничего, притёрлись, можно сказать, единомышленниками стали после долгих споров. Не без моего участия, конечно, - уточнил Ильич. – У меня богатый опыт в отношениях с Германией.
- Ты б, мужик, заткнулся! – опять выкрикнул кто-то из очереди. – Тебя вообще никто не спрашивает, мы к Феодору за правдой пришли, пусть он нас и рассудит.
Ленин развёл руками.
- Какой спрос с необразованных и неуправляемых масс? Не внемлют они диалектике. Что ж, уважаемый Фёдор, вразуми неугомонные души, может, доводы люмпена для этих несчастных будут весомей моих.
Фёдор стоял всё ещё растерянный от вида такого наплыва просителей и в душе опасался, что не примирить ему их, что не хватит у него понятных им слов – слишком разными были их судьбы, слишком разными были эпохи, в которых они жили. Что он знал о том времени? Ему свою собственную жизнь устроить не удалось, куда уж замахиваться на миротворца.
- Ну, так что, Феодор, избавишь, наконец-то, ты меня от сарацина, от этого врага истинной веры? – выкрикнул бывший крестоносец и вывел Шальнова из раздумий. Тот встрепенулся и оглядел пожиравших его взглядами грешников. Лицо сарацина стало белым, как мел. Куда только подевалась с него смуглость, его исказил дикий, звериный оскал. Магометанин выкрикнул:
- Аллах слышит тебя, неверный, даже здесь, в этом мрачном подземелье! Он сделает крюк, на котором тебе суждено висеть, ещё острее, а огонь под тобой – жарче!
- Успокойтесь, ребята! – Фёдор поднял вверх обе руки. – Я понял, в чём ваша проблема, она в вас самих. Вот, вы оба прошли Высший Суд, так ответьте мне, ещё там не бывавшему: выносил приговор вам один Бог или два разных?
- Нет бога, кроме Аллаха! – выкрикнул Фарук – И Магомет его пророк!
- Выходит, Бог один, - подвёл Фёдор итог умозаключениям, - и судил он вас обоих, воевавших за него друг с другом. А вы не задумывались над тем, почему и ты, Рено, забыл, как там дальше, и ты, Фарук, приговорены к одному и тому же наказанию? Получается, не оценил тот, за кого вы воевали, благородных, этих самых, как уж их? - порывов и жертв.
- Меня осудили ошибочно! – в один голос заявили и сарацин, и крестоносец, посмотрев с ненавистью друг на друга.
Шальнов ухмыльнулся и покачал головой.
- И вы на самом деле считаете, что Высший Суд может ошибиться? Если передо мной стоят сейчас и впрямь два истинных, как там? - фанатика, то одна только эта их мысль греховна. Вам не хочется смириться с простым выводом, что каждый из вас пролил и свою, и чужую кровь напрасно. Вы оба несли людям горе. И когда убивали себе подобных, то были, скорее, слугами Дьявола, чем Бога. Не лучше ли перед вечностью осознать это и смириться в раскаянии с приговором, показав тем самым Богу, что вы его слуги? Эти мои слова касаются и остальных, - Шальнов обвёл рукой очередь. - Всех вас объединяет тяжёлое наказание, которое подвело этот, ну, как его? - итог жизненного пути что ли. К чему распрями делать настоящее ещё страшнее? Не лучше ли постараться угомонить мечущуюся душу и тем самым ослабить адские муки? Избежать котла, крюка или бассейна вам не под силу, потому как черти на то и поставлены здесь, чтобы приговоры исполнялись, но служители этого учреждения не в состоянии воздействовать на ваше внутреннее «я» - такое право осталось за вами, и оно, возможно, единственное в этих условиях. Зачем себя обкрадывать?
Фёдор закончил, и наступила тишина. Замолчали даже грешники, не стоявшие в данный момент к нему в очереди для разборок. Оказалось, что его речь слушала, как минимум, половина отряда. Оглядевшись, он увидел сотни глаз, смотревших на него с интересом, это его смутило.
- Ты считаешь, Богу понравится, что я буду терпимо относиться к сарацину? – выдавил из себя рыцарь, нарушив затянувшуюся паузу.
- Я в этом уверен, - кивнул головой Шальнов и улыбнулся. Рено де Лойе потупил взор, развернулся и направился в сторону своего места, расталкивая грешников. Сарацин последовал за ним, тоже не проронив ни слова. Очередь начала рассасываться.
- А с ментом что делать? – пробурчал оставшийся в одиночестве какой-то крепыш. – Он должен ответить за беспредел.
- Я не знаю, о ком ты говоришь, но здесь все отвечают за свои грехи, и ты в том числе. Не забывай этого.
- Да, да, любезный, иди и расцелуйся с этим самым, как ты его назвал? – ментом, вроде! – с усмешкой выкрикнул со своего места Ленин.
- Да, товарищ, топай отсюда и относись впредь к милиции с уважением, - поддакнул Берия. - Я сам когда-то руководил внутренними органами.
- То-то я и смотрю, ты здесь, на шконке, а не в райских кущах! – буркнул крепыш и удалился.
- Вот народ! До чего примитивный, поддаётся на какие-то религиозные байки! – Владимир Ильич бросил презрительный взгляд на удалявшегося последнего просителя. – Не созрел он для политической борьбы! Не созрел! Но нас на словоблудии не поймаешь, верно, Лаврентий? Давай потихоньку тяпнем, пусть знают черти, что не всё здесь у них под контролем. Ты, Федя, молодец, что быстро разогнал толпу, оратор прямо, Цицерон. А то и так тесно, а тут ещё они. Ты как сегодня, сигаретой пыхнешь, или теперь праведник? – Ленин хихикнул.
- Какой я праведник? – Шальнов пожал плечами и сел на своё место. – Я такой же грешник, как и остальные.
- Но развёл ты мужиков классно! – подал голос Тимоген со своей шконки. - Я сам многое для себя уяснил.
- Эх, Тимоха! – Ленин повернулся к греку. – Если б ты слышал что о классовой борьбе, изучал бы философию и политэкономию, а не только махал мечом, ты бы понял, что религия – это опиум для народа. Божьи заповеди, конечно, послушать, хороши, но они никого и никогда не освободят от эксплуатации. Религия – это идеология правящих классов. Человек должен верить в свои силы, а не рассчитывать на какого-то Бога. Вот за эти самые силы давайте и глотнём по первой.
Бутылка сделала круг и вернулась к Ильичу.
- Ух, как у меня сил прибавилось! – тряхнул плечами Тимоген. – Так и хочется пойти и отвесить звездюлей кому-нибудь из чертей!
- Я же говорю, в себя надо верить! Так и зарождаются революции. Мы в ссылке с ребятами тоже частенько самогончиком баловались. И Наденька, супруга моя, не отказывалась. Какие диспуты мы вели! У-У! Как шатали устои самодержавия! Ни о каком Боге ни разу не вспомнили. А закусочка какая была мировая: медвежатинка, грибки, картошечка, ягодка с морозца! Местные мужички не скупились для нас, городских. Я в ссылке растолстел, аж, одежда трещала по швам, а вот с барахлишком-то уже было сложнее. Пришлось иногда себя ущемлять, приносить жертву, так сказать, революции. Ну, что по второй за революцию, которая когда-то грянет в этом мрачном царстве? – Владимир Ильич отхлебнул из бутылки и передал её Нерону. – Пей за революцию, рабовладелец, прояви ещё раз сознательность.
- Я только «за», - император взял пузырёк и приложился к горлышку. Потом передал водку Берии. – Хотя даже не знаю что это такое - революция. Бунт что ли?
- Не бунт, а сознательное движение масс, - поправил его Ленин.
Фёдор пить не стал, ему совсем не хотелось, он затянулся пару раз сигаретой и улёгся на своей каменной лежанке. Не тянуло ни говорить, ни думать ни о каких революциях. В голову приходили мысли о Боге, с которым ему к счастью или наоборот к несчастью встретиться ещё не довелось.
Перед следующей сменой, когда Шальнов пришёл на завтрак, Василий вместо приветствия загадочно ему ощерился. Дора ковырялась в своей миске и даже не обратила внимания на его появление. Чёрт поднял чашу с вином, его зелёные глаза сверкали каким-то дьявольским возбуждением.
- За первый шаг к моему карьерному росту! – торжественно произнёс он. – И за твой, Федя, успех тоже!
Фёдор сел за каменный стол и пожал плечами.
- Что случилось? Никак ты идёшь на повышение?
- Нас с тобой вызвал на приём Сам! Сечёшь, какой мы удостоились чести, а особливо ты?
- Когда?
- Сегодня.
- Это что ж, к самому этому? – Шальнов со страхом произнёс имя начальника учреждения: - К Сатане?
Василий осушил свою чашу и пододвинул фёдоровскую.
- Да, друг мой, Хозяин желает посмотреть на тебя, на такого умного. Его заинтересовал твой проект газоснабжения котельной. Я ему кое-что сказал в двух словах, но я же не специалист, как ты. Покумекай, что будешь говорить и как.
Фёдор не на шутку струхнул. Явиться к самому Сатане, да ещё с призрачным проектом газификации, который требует, определённо, специальных знаний, никак не входило в его планы. Кроме самой идеи в голове ничего пока не было. Что он скажет Хозяину Преисподней? Василий заметил страх на лице своего подчинённого.
- Ты чё, струхнул что ли? Радоваться должен, идиот, а не бояться.
- Тебе хорошо говорить, а меня пытать будет Хозяин как, да что? Я сам хотел бы знать, как эту идею осуществить? Мне даже с геологом не довелось ещё поговорить. Откуда мне знать, где тут поблизости газ находится?
- Авантюра, - буркнула Дора и хмыкнула.
- Заткнись, тебя не спрашивают! – Василий стукнул по столу кулаком. - А геолог – грешник из нашего отряда, как там его? - знает?
- Утюгов, - подсказал Фёдор. - Понятия не имею, надо спросить.
- Так в чём дело?
- Как в чём? Отряд ушёл на мучения.
- Тьфу ты, ядрёна копалка, нашёл проблему! Дам команду, и твоего Утюгова конвой в момент притащит. А будет молчать, я его козла – в карцер! – чёрт осушил вторую чашу с вином, не подумав поделиться с Дорой. - Давай, лопай быстрее, да пошли.
Василий с Шальновым сидели в кабинете начальника отряда, когда двое чертей затащили туда ошпаренного смолой мученика. Тот еле стоял на ногах и скулил, как зверь, попавший в капкан.
- Ваше ничтожество, Утюгова привели! - доложил один из конвоиров.
- Так, значит, ты Утюгов? – спросил чёрт у бедолаги. Тот не ответил, продолжая скулить.
- Как ты смеешь молчать, ублюдок?! Ещё раз спрашиваю: Утюгов?
Грешник, висевший на крепких руках конвоиров, приподнял голову и кивнул.
- Этот, как его? – геолог?
- Так точно, – чуть слышно прошептали в ответ обваренные губы.
- Давай, Фёдор, узнай у него, то, что нам нужно.
Шальнов поднялся со своего места и с сочувствием посмотрел на несчастного геолога. Весь его вид говорил о сильнейших страданиях.
- Ответь мне, друг мой, есть ли газовое месторождение в районе реки Медведки?
Утюгов шевельнулся и попытался приподнять голову.
- Это какой Медведки – той, что в Якутии или на Европейском континенте ближе к Уралу?
- Не умничай! Отвечай, когда тебя спрашивают! – выкрикнул Василий, и конвоиры встряхнули мученика, причинив тем самым тому новые страдания.
- А может той, что в Канаде? – спросил Утюгов и свесил голову.
- Ещё скажи в Сахаре! – выкрикнул чёрт, вскочил со своего места и ощерился.
- Не серчай, Вася, рек с таким названием, может быть, на самом деле несколько. Ничего удивительного. Нам, браток, ни Якутия, ни Канада не нужны, – Шальнов хотел положить руку на обожжённое плечо несчастного, ещё недавно варившегося в котле со смолой, и не решился. - Нам нужна река, что впадает в Гремучку.
- Так бы сразу и сказали. Знаю, где такая. Что вы хотите знать?
- Ты тупой?! – Василий опять не сдержался. – Нам нужен газ!
- А я здесь причём, я давно покойник?
- Ты хоть и покойник, но можешь знать, есть ли рядом с этой рекой залежи газа.
- Геологией увлеклись? Понятно, - бывший геолог скорчился от очередного приступа боли. – В районе, который вас интересует, уже давно открыто богатейшее месторождение природного газа с большим содержанием серы.
- Сера – это хорошо! – потёр руки Василий. – Это очень хорошо!
- Территория труднодоступная, но при жизни я слышал, что одна московская компания планирует начать там добычу.
- Скажи, Утюгов, - Шальнов старался говорить, как можно мягче, - ты мог бы начертить примерную карту этого района?
Грешник приподнял голову и через силу усмехнулся.
- А что я буду с этого иметь?
- Че-го?! Иметь?! Да я тебя козла в карцере сгною! – чёрт наклонил вперёд рогатую голову и цокнул о каменный пол копытом.
- В таком случае не получите карту, а я вижу, она вам очень нужна.
- Чего хочешь? – процедил сквозь зубы Василий.
- Курить и один день отгула.
- Ты что, в своём уме?! Отгул! На, смольни и радуйся, что я такой щедрый, - начальник отряда протянул мученику сигарету.
- Вась, дай ему всю пачку, не жмись, - Фёдор бросил укоризненный взгляд на чёрта. – Утюгов может нам ещё пригодиться.
- Так и быть, настроение у меня сегодня приподнятое, а то бы он у меня вот, что получил! – Василий сунул кукиш под нос геолога. – Дора! – крикнул он своей секретарше, скрипевшей пером в соседней комнате. – Принеси чистый лист побольше.
Чертовка вошла в маленький кабинет начальника отряда, протиснувшись между косяком двери и одним из конвоиров. С независимым видом она положила кусок высушенной кожи на стол Василия, бросила на Фёдора презрительный взгляд и удалилась, виляя круглым задом.
- Подведите к столу этого придурка! – приказал чёрт конвою. - Вот тебе ручка, вот чернила, садись и черти! – рявкнул он грешнику.
Тот кое-как присел на каменную тумбу, взял в руку гусиное перо, поиграл им между пальцев, соображая с чего начать, потом медленно окунул его в чернильницу.
- Вот это направление на север, соответственно это - на юг, - промямлил Утюгов и провёл две линии. – Медведка течёт, насколько я помню, с юго-запада на северо-восток. Вот эта закорючка – она и есть, а эта толстая змейка – Гремучка. Примерно в тридцати километрах от места слияния рек к северу было найдено месторождение. Его границы обширны, и в диаметре оно может занимать не одну сотню километров. Там сплошные леса и болота, да ещё это всё – заповедник. Москвичам каким-то путём удалось получить разрешение на разработку. Видимо, немало пришлось отстегнуть чиновникам. Вот кто должен в котле вариться, а не я за свои мелкие грешки, - Утюгов оторвался от карты и бросил взгляд на Василия.
- Всем здесь места хватит, - ответил чёрт и кивнул головой конвоирам. – В котёл его! По дороге пусть выкурит одну сигарету, остальные отдадите ему после смены. Надеюсь, я не зря расстался со своим куревом.
Конвой увёл мученика в котельную, а Василий хлопнул в ладоши и потёр ими.
- Вот и все дела, Федя! Теперь у тебя есть полный проект, - лист кожи с красными каракулями перекочевал со стола в руки Шальнова. – Можем идти на приём к начальству.
- Прямо сейчас? – губы Фёдора задрожали.
- А чего тянуть-то? Дора, – бросил чёрт секретарше уже в дверях, - кто спросит, я у Хозяина, скоро буду.
Лифт долго опускал человека и чёрта в шахту. Клеть то и дело тряслась на цепях, и Шальнову казалось, что она вот-вот оторвётся. Но этого не произошло, хотя механизму подъёма была, видимо, не одна тысяча лет. На самом первом уровне жара стояла невыносимая. Если к высокой температуре на той глубине, где располагался отряд, которым командовал Василий, у Фёдора уже выработалась адаптация, то здесь было так же, как в парилке.
- Кошмар! – вырвалось у него. – Хоть бы кондиционеры поставили! Дышать же нечем!
- Ничего ты не понимаешь, Фёдька. Чем выше температура, тем выше концентрация мысли. Ты даже не представляешь, сколько дел у Хозяина, сколько проблем, которые требуют своего решения, сколько ещё не осуществлённых планов, которые необходимо осуществить. Представь, при такой загруженности, как должен чердак соображать. И при всём при этом Первый нашёл время на встречу с нами, потому что просёк перспективу.
Клеть дёрнулась и остановилась. За её дверями стоял как минимум взвод вооружённых вилами чертей. Завидев человека, все они направили на него своё оружие.
- Кто таков? – выкрикнул один из них.
Василий ответил за Фёдора:
- Шальнов, вольнонаёмный, он со мной на приём к Его Высоконичтожеству Сатане, мы вызваны оба.
Тот же чёрт подошёл к стене, в которой было вырублено небольшое отверстие, и громко крикнул в него:
- Начальник восемьсот четвёртого отряда Василий с вольнонаёмным Шальновым!
- Пропустить! – послышалось из отверстия.
- Проходите! – чёрт, видимо, старший из охранников мотнул головой, и его подчинённые прижали вилы к плечам.
Подземная галерея, по которой пришлось идти, оказалась довольно длинной. Её освещала бесконечная цепочка факелов по обеим стенам, цепочка эта и привела двух посетителей к огромным кованым дверям, возле которых стояли, как каменные статуи, ещё двое вооружённых чертей. Они даже не шелохнулись, когда к ним приблизились Василий с Фёдором. «Как у мавзолея», - мелькнула мысль в голове Шальнова. Черти с каменными лицами смотрели друг на друга. Тем временем створки, приводимые в движение какой-то незримой силой, тронулись и стали распахиваться вовнутрь. За дверями взору Фёдора предстал огромный зал, залитый голубоватым холодным светом. Его стены облюбовали летучие мыши, и их здесь было видимо-невидимо. Светился пол, покрытый толстым слоем мышиного помёта. Вонь стояла жуткая, но зато, когда Шальнов ступил ногой в зал, он почувствовал облегчение - в нём было прохладно, если не сказать, холодно. У самой дальней стены возвышался огромный, метров в пятнадцать, трон из полированного камня, на котором восседало какое-то гигантское животное с четырьмя рогами. Копыта его передних ног лежали на резных подлокотниках. Пройдя в сопровождении Василия вперёд по хрустящему и излучающему холодный свет помёту, Фёдор различил того, кто сидел на троне. Это был самый настоящий чёрный козёл, только сказочно крупный, и у него на голове красовалось вместо двух четыре рога. Когда Фёдор с Василием подошли к трону ещё ближе, последний вытянулся по стойке смирно и отчеканил:
- Ваше Высоконичтожество, начальник восемьсот четвёртого отряда по вашему приказанию прибыл!
Сатана слегка кивнул головой.
- А ты кто? – звуки голоса были низкими и звучали так, словно доносились из глубокого колодца. Красные глаза чудища уставились на человека.
- Шальнов я, гражданин начальник, - почему-то именно это обращение со страха показалось Фёдору самым уместным.
- Значит, вот ты какой, изобретатель. Твоя идея с газом показалась мне полезной. Изложи-ка её поподробней. Хочу понять.
Фёдор стушевался и от страха, и от нереальности момента, отчего его язык на какое-то время прилип к нёбу. Пауза слишком затянулась, но Сатана терпеливо ждал. Наконец, злополучный язык начал подчиняться своему хозяину, и Шальнов выдавил из себя только одно слово - «газ».
- Да, я это понял, что ты предлагаешь подогревать котлы газом, он хорошо горит, – хозяин преисподней смотрел на Фёдора с высоты своего трона и роста, а последний стоял, запрокинув голову. – Но где мне взять этот самый газ?
- У него есть проект, Ваше Высоконичтожество, - вставил Василий.
- Что за проект?
- Покажи! – чёрт толкнул локтём Шальнова.
- Ну, проект - это громко сказано, - виновато пожал тот плечами, - а вот кое-какие соображения есть.
- Короче!
- По слухам мне стало известно, что над нашим отрядом протекает река Медведка. А в районе слияния рек Медведки и Гремучки под землёй располагается богатое месторождение природного газа. Вот мне и пришло в голову, а почему бы ни провести этот самый газ к нам. Я успел поработать истопником, и знаю, как трудно обеспечивать котлы дровами.
- Такая забота о нуждах учреждения похвальна. Тележки, изобретённые тобой, хороши, но газоснабжение куда лучше. Так что там дальше?
- А дальше необходимо каким-то образом этот самый газ подвести к котлам. Нужно чтобы он выбивался из пола и горел факелом.
- Один мой грешник говорит, что какая-то московская фирма собирается этот газ забрать, и, может быть, уже приступила к своей затее, - опять вмешался Василий.
- Всё, что лежит в земле, принадлежит мне, я не позволю себя обворовывать! – Сатана повысил голос и стукнул копытом по подлокотнику трона. – Конкретней, что нужно, чтобы газ был в котельной? – он устремил взгляд на чёрта - своего подчинённого. Тот опять толкнул локтём Фёдора.
- Ну, говори, что нужно, какого хрена молчишь?
Шальнов и сам хотел бы знать, что для этого нужно было сделать, он опустил голову и стал переминаться с ноги на ногу.
- Может быть, трубопровод, - несмело промямлил он. - Я знаю, что на земле газ идёт по трубам.
- То есть, нужны какие-то каналы, по которым газ мог бы истекать от месторождения к котельной? Я правильно понял?
- Во-во, это то, что надо.
- У тебя в руке что, проект газопровода?
- Нет, гражданин начальник, просто карта местности.
- Давай её сюда. Ты свою задачу выполнил, Шальнов, остальное дело техники, а если быть точнее, то кротов. Именно они прокопают для меня газопровод, он будет проложен в самом грунте. А с московской фирмой я разберусь! Так что, Василий, должности истопников в твоём отряде сократятся.
- Как прикажете, Ваше Высоконичтожество! – чёрт цокнул копытами.
- А ты, Шальнов, молодец, если не соврал, и твоя затея у нас выгорит. За заслуги я даже, скорее всего, сделаю тебя чёртом. На кой хрен мне вольнонаёмный в штате?
- Гражданин начальник, а нельзя ли вместо этого просто не наказывать одну мою приятельницу? – Фёдор немного осмелел, после того, как положил карту к подножию трона.
- Что ты всё заладил «гражданин начальник, гражданин начальник»? Я, конечно, начальник, но уж никак не гражданин. Существует общепринятая форма обращения ко мне – Ваше Высоконичтожество. Будь добр, соблюдай её.
- Так точно, Ваше Высоконичтожество! - отчеканил Шальнов, вспомнив армию, и вытянулся.
- Вот, другое дело. Так про какую знакомую ты мне только что говорил?
- Появилась тут у него одна подружка из чертей, уборщица, некая Люциферина. Искупала она его в бане и побрила, вот Федька ей и благодарен. Вам ещё не донесла Дора на неё?
- Я не разбирал последнюю документацию. Так это та самая Люциферина, что была мной когда-то разжалована за связь с грешником? – козлиная морда Сатаны выразила озабоченность.
- Так точно, она самая! – гаркнул Василий.
- Фёдор не чёрт, и Люциферина не имеет на связь с ним права. Её проступок наказуем.
- Вот я и прошу не наказывать Люцу, Ваше благородие, то есть Ничтожество. Мне ничего от вас не надо, только это.
- Ты что идиот, Шальнов? Я же не могу тебя дважды поощрять за одно полезное дело. Или я сотворю из тебя чёрта со всеми вытекающими из этого чертовскими благами, или уж просто сделаю для Люциферины исключение. Выбирай.
- Оставьте в покое Люцу.
- Так тому и быть! – Сатана опять стукнул копытом по подлокотнику трона. – Вот ещё что. По оперативным сводкам ты, Фёдор, проповедуешь среди мучеников добро, это как понимать?
- Он теперь в моём отряде смотрящий, ублюдки сами к нему прутся, - пояснил Василий.
- Я просто пытаюсь примирить грешников, не хочу, чтобы они ссорились. Вроде, получается.
Огромный козёл почесал копытом бороду.
- Буза по отрядам мне не нужна, и если её в отряде нет, начальнику плюс.
- Нет у меня никакой бузы, Ваше Высоконичтожество, всё тихо, Шальнов помогает. Вот только бывает очередь у его шконки, но как без этого?
- А чтобы мученики не толпились и не мешали остальным отдыхать после смены, выдели Фёдору отдельное помещение в отряде, не мне тебя учить, Василий. Меня радует, что в твоём штате появились такие, как Шальнов. Остальным нужно брать с него пример. Это моя вина, что я требовал только злых дел, и не прививал технического мышления своим подчинённым. Зло злом, служба службой, но зацикливаться на этом не стоит. Мир над нами меняется, его захлёстывает урбанизация, а мы тут всё живём и работаем по старинке. Необходимо будет технический пробел в головах персонала ликвидировать. Придётся организовать какие-нибудь курсы. Я пришёл к выводу, что нужно всё менять в подвластных мне владениях. Скоро я оглашу приказ по учреждению, в котором будет предписано всем сотрудникам перенимать у людей новшества и внедрять их здесь, у нас. Там у них какие-то нанотехнологии, а мы котлы ещё дровами топим. Традиции традициями, но прогресс движется вперёд, и мы все должны шагать с ним в ногу. Будет много трудностей, но постепенно мы их преодолеем. Хорошо, что Шальнов заставил меня задуматься о перспективах. Грешников становится всё больше, а лесов всё меньше, уголь на исходе. С таким раскладом, если не газифицировать наше учреждение, то и котлы греть скоро будет нечем.
- Я вас понимаю, Ваше Высоконичтожество! – чёрт в очередной раз цокнул копытами.
- Хорошо, что понимаешь. Жду с новыми предложениями. Оба свободны.
- Ну, как тебе Хозяин? Правда, умный? Далеко зрит, куда нам до него! - Василий казался довольным, его приподнятое настроение нельзя было скрыть, и Фёдор это заметил, когда они шли горячим коридором к лифту. – Давай, думай, голова, нас ждут с новыми предложениями, сам же слышал. Зря ты выбрал Люцку вместо превращения в чёрта. Сдалась она тебе. А то выглядел бы как нормальный чёрт, рога бы были, копыта, как у всех. Зря ты, ей Дьяволу, зря! Ладно, тебе видней. А конурку от меня получишь. Рядом с лечебницей есть там у меня одна потайная бендега. Придётся её рассекретить. Мерк пользовался ей для прослушки, теперь перебьётся. Слово Хозяина – закон. Опера пусть на большем числе осведомителей свою работу строят, а то совсем разжирели.
- Мне бы тюфячок какой, а то от каменных плит все бока болят, - пожаловался Фёдор.
- Будет тебе, Федя, и тюфячок, и подушка будет, ты только пошевели мозгами, подай ещё какую идею. Ты же знаешь, как я хочу получить новую должность в управлении по спецоперациям. Ребята там Америку разрабатывают, успешно ведут её к краху, награды получают, а я тут пропадаю с моими талантами. Обидно! – Василий расчувствовался и даже обнял Шальнова за плечо. – У меня в восемьсот четвёртом отряде что – шелупонь одна вроде тебя, да злодеи прошедших эпох. Вот в 1526-ом так всё свеженькое. Сам знаешь, в мире такое сейчас творится! Афганистан, Чечня, Ближний Восток, Ирак, Балканы. А в Европе мы, черти, и то ногу сломим. Зло постепенно побеждает добро, и отморозков всех мастей в том отряде хватает. Твои соотечественники с высокими чинами, да ворюги с размахом так и сыплются туда, как из рога изобилия. Контингент интересный, потому что гадкий. Парни из управления по спецоперациям так и пасутся там. Замечательная у них работа, сам понимаешь, творческая. На крайняк хоть в этот тысяча пятьсот двадцать шестой отрядником попасть.
Когда оба они вернулись в кабинет Василия, Дора усердно работала над документами. Не поднимая головы, она пробормотала:
- Ну, как, Хозяин раскусил вашу авантюру?
- Дура ты баба, и мозги у тебя куриные! – начальник отряда облокотился обеими руками о стол, за которым работала чертовка. - Федя к награде был представлен, да будет тебе известно! Он мог стать чёртом, но отказался в пользу Люцки, и Хозяин удовлетворил его просьбу. Ты уже успела отправить слюнявку на уборщицу?
- А то как же! – прошипела Дора.
- Она будет висеть на гвозде в сортире на первом уровне. Сатана похвалил Фёдора, он у нас герой, и ты должна брать с него пример - так мне было приказано! Я требую уважительного отношения к моему сотруднику, а то слюнявка пойдёт уже на тебя! И не смей перегружать моего друга работой – ему нужно думать над новым рацпредложением. Поняла, дурёха?
Дора воткнула перо в чернильницу и отодвинула в сторону документ, над которым работала. Она выпятила вперёд свои пухлые груди и ощерилась в улыбке.
- Васенька, дорогуша, ты чего разошёлся? По что обижаешь зря? Мне Федя сразу понравился, как только я его увидела в первый раз. Я даже хотела ему отдаться, так он разжёг мою кровь. Я, может, и обижаюсь на него, так только за то, что он предпочёл Люцку мне. А у меня и попка круче и груди больше. Хочешь потрогать, Феденька? – чертовка нависла над столом.
- Вот уж дура, так дура! – выругался Василий. – Только одну сучку отмазали перед Хозяином, вторая на кнут напрашивается! У тебя что, чешется в одном месте, так после работы я тебе почешу, в чём проблема?
- Хочу героя.
- Потерпи, скоро я пойду на повышение, если уж и впрямь героя захотела. А Фёдора не трожь! Ему нужно создать благоприятные условия для творчества. Правильно я говорю? – чёрт хлопнул Шальнова по спине. Тот смутился от похвал с обеих сторон и промолчал. – Так, где тебе удобнее работать, здесь или в отдельном кабинете в отряде?
- Хотелось бы посмотреть, что там за кабинет.
- Как скажешь, друг мой. Пойдём, я тебе всё покажу.
Дора сделала кокетливую мину на лице, захлопала глазами, вытянула вперёд свои пухлые губы и чмокнула ими.
- Не забывай меня, пупсик – мой герой! – нежно прошептала она.
- Приступай к работе, шалава! – Василий погрозил секретарше кулаком и вышел. Фёдор последовал за ним.
Потайная комната в отряде оказалась размеров скромных, почти такой, какой была у Фёдора кухня в его квартире. Дверь в неё никто и никогда не смог бы найти, пока Василий не указал место на стене, куда следовало надавить рукой. В помещении находился каменный стол, тумба – подобие стула и лежанка, вырубленная из красного гранита. Всю обстановку осветил факел, который вспыхнул от искры огнива.
- Вот жук этот Мерк, паинькой прикидывается, исправным служакой, а сам тут медсестёр топчет втихаря, когда отряд на смене! – чёрт смачно сплюнул на пол. - Для того сюда и кровать припёр. Иначе, как ни для амурных дел, зачем она здесь нужна? Ты понял, с кем работать приходится?
Шальнов промолчал, он просто пожал плечами. Начальник отряда тем временем погладил одну из стен.
- Есть выход в коридор, можешь им пользоваться, тут сортир рядом. Жмурикам не говори про дверь, а то начнут шастать, где ни попадя. Я даже закрою глаза на то, что на этой койке ты будешь кувыркаться со своей Люцифериной, только выдай мне какую-нибудь идейку для Хозяина. Ну, чем ни королевские апартаменты? – Василий ощерился в улыбке. – Нравится?
- Сойдёт, только тюфячок бы мне с подушкой.
- Сказал, будет, значит, будет! Ты давай, Федя, садись за стол и думай, как-никак у нас рабочий день, хватит попусту болтать, - чёрт удалился с серьёзным видом через вторую дверь. Не успела она захлопнуться за ним, как в дверь со стороны отряда просунулась голова с длинными жидкими волосёнками и козлиной бородкой. Фёдор узнал дневального первой смены Иоанна.
- Тебе чего? – спросил он.
- Неужто, Феодор, ты теперь опер вместо Мерка, и его кабинет теперь твой?
- Кабинет мне передал Хозяин.
- Сам что ли? – Иоанн открыл в изумлении рот.
- Не сам, конечно, он только отдал приказ.
- Дела, - протянул тот. – Значит, чертовок теперь ты будешь тут огуливать за Мерка. Меня не стесняйся, я от бесовских утех не завожусь. Убираться у тебя буду, может, чего скажешь принести. Всегда рад. Опер меня подогревал слегка, теперь ты будешь?
- Там уж как получится, братан. Я сам гол, как сокол.
- Будет день, будет пища, - сказал назидательным тоном шнырь и удалился.
Оставшись один, Фёдор осмотрел свои новые апартаменты. Хотя вырубленная в камне комнатушка была крохотной, но коротать в ней время было куда приятней, чем на полу в отряде в компании покойников. Можно было собраться с мыслями и поразмышлять о своей жизни. Оглядываясь по сторонам, Шальнов заметил в стене какое-то отверстие. Сунув в него палец, он убедился, что оно глубокое. Отверстие располагалось на уровне головы, и ухо как-то само собой к нему прижалось. Фёдор услышал шаркающие шаги и ворчание Иоанна:
- От этого козла теперь грева не дождёшься, он не чёрт и тем паче не опер, возможности у него не те, хотя и сумел оттяпать бендегу у Мерка. Чем уж он так угодил Сатане? Пятьсот лет тут отираюсь, но такого не видел. Вот времена пошли, вот нравы!
Шнырь, видимо, начал подметать помещение, потому что послышалось шуршание веника. Акустика была великолепной, и не удивительно, что Мерк мог услышать, сидя здесь, любые разговоры в отряде. Вот только как он умудрялся в гомоне тысячи грешников уловить то, что ему нужно, было загадкой, но у оперативников, а тем более из чертей, определённо, имелись свои хитрости. На столе Василий оставил огниво, и Фёдор потренировался в извлечении из него искры. Это оказалось делом нетрудным. Затем он растянулся на гранитной лежанке и закрыл глаза.
Сатана ждал его с новым рацпредложением, но как назло никакие светлые мысли не посещали голову. Вспомнилась Люца и купание в озере – том, что несло долголетие, хотя, может быть, разговоры о его чудодейственной силе нужно было принять как враки. Сказал же Василий, что в аду соврут и глазом не моргнут. Не хотелось верить, что новая подружка - лгунья, она казалась искренней. Хотя чёрт их разберёт этих чертей. Скоро уже должен вернуться со смены отряд, и до его прихода в самый раз было вздремнуть в полной тишине.
Фёдор проснулся от гомона, доносящегося из отверстия в стене. Громкость была такой, словно работал на полную мощность репродуктор – это помещение отряда наполнилось голосами вернувшихся с мучений грешников. Разобрать что-нибудь было невозможно – стоял сплошной гул. Если б на стене висело радио, его можно было бы выключить, но дыра, как и любая другая, должна была затыкаться пробкой, и её, эту пробку – каменную, хорошо обтёсанную, Фёдор нашёл на полу под самим слуховым отверстием. Каменный конус точно пришёлся к предназначенному ему месту. Звуки стихли, наступила тишина. В этой тишине самое время было сосредоточиться и поразмышлять над каким-нибудь новаторским предложением. Когда-то очень давно в относительно трезвые времена молодой Шальнов, работая на заводе фрезеровщиком, даже подал одно рационализаторское предложение – новую конструкцию фрезы, за что был зачислен в ВОИР – общество изобретателей и получил нагрудный значок. Правда, предложение его так и не было внедрено. В аду, похоже, этого не должно было произойти, если за дело взялся сам Сатана.
Послышался стук в стену – он был негромким, но вполне различимым. Казалось, что стучали по стене со стороны отряда сразу в нескольких местах. Фёдор выдернул пробку из слухового отверстия. На фоне гула выделялись голоса:
- И где тут дверь?
- Говорю вам, мне шнырь шепнул только что, когда мы уже вернулись, а его повели на мучения, что в стене рядом с лечебницей находится потайная дверь, и за ней теперь будет обитать смотрящий. Может, и соврал, конечно, сучок, хотя зачем ему это.
- Точно соврал, ишак бухарский, стена как стена.
Любопытные по ту сторону продолжали стучать, хотя уже не так напористо. Фёдор надавил на камень в условном месте, и открыл дверь. Грешники отступили, столпившись полукругом. Они с недоумением смешанным с интересом уставились на нового смотрящего.
- Не соврал Иоанн, - громко сказал один из них.
- Здорово, мужики! – Шальнов улыбнулся. – Удивлены? Администрация меня здесь поселила. Можете приходить для разговоров, рад буду что-нибудь посоветовать.
Грешники оправились от неожиданного для себя открытия – наличия в помещении отряда потайной двери, ведущей в маленькую комнатку, и опять оживились.
- Ты сказал, что рад нас выслушать, тогда слушай! – выкрикнул кто-то из толпы. - Меня вот, например, осудили слишком строго! Что ты можешь посоветовать? Я писал прошения пересмотреть моё дело, но получил отказ. Обращался к начальнику отряда – он послал меня куда подальше.
- Мне тоже отказали! – выкрикнул другой грешник.
- И мне!
- И мне!
Шальнов задумался, и собравшиеся у двери затихли.
- Я тут человек новый, но успел уже со многими из вас побеседовать, - начал он, и, сделав небольшую паузу, продолжил: - Из всех разговоров я уяснил одно: многие из находящихся здесь, а, может, и все вы не осознаёте, что грешили. Более того, вы гордитесь поступками, за которые были наказаны. И при всём при этом пишете прошения в Высший Суд о пересмотре ваших дел. Никто здесь, по-моему, ещё не понял, что суд-то Высший, - Фёдор ткнул пальцем в потолок, - выше некуда. Что может быть выше Бога, который вас приговорил? Думаю, вам нужно переосмыслить прожитое и это, как его? - вспоминать только хорошие поступки. Верю, что нет такого человека, который бы за свою жизнь не сделал ничего хорошего.
- Я бабушку через дорогу перевёл однажды, чтобы её не сбил экипаж! – выкрикнул грешник и хихикнул. Толпа загоготала.
- А я соседу на похмелку постоянно одалживал! – подал голос другой.
- Хотя я и был вором, но свечки в церкви ставил по праздникам регулярно, - сказал старик с морщинистым лицом, сказал тихо, но все его услышали.
- Аллах свидетель, я не пропустил ни одного поста! – заявил серьёзным тоном то ли турок, то ли араб, то ли кавказец.
- Вот видите, не всё в вашей, да и в моей жизни тоже было так уж плохо, - обрадовался Фёдор, что его кто-то поддержал. - Вы покойники, все до одного распрощались с жизнью, и, казалось бы, на эту самую жизнь повлиять никак не можете. Я сам раньше так думал.
- Мы в аду под землёй, не тела даже, а какие-то непонятные субстанции, замурованные в камне и обречённые на вечные муки. Что мы можем? – возразил один тип, похожий на какого-то артиста. – Задаю вопрос, и сам себе удивляюсь. Я вот физик - ядерщик, изобрёл бомбу. Имя моё тебе знать незачем, а погоняло у меня здесь Мюзон. Так вот с точки зрения фундаментальной науки этого нереального мира, в котором все мы находимся, быть не должно. Возможно, всё это каждому из нас снится, и когда-то мы проснёмся и избавимся от кошмара. Я в это верю, и, скорее всего, это так и есть. К чему в таком случае весь наш пустой разговор?
- Ты идиот, Мюзон! - проскрипел какой-то старец с длинными седыми волосами, - Я здесь второе тысячелетие уже разменял, а Борода, так давно уже третье. Что-то у нас больно длинный сон получается. Субстанции какие-то придумал. Духи мы все тут. Яснее же ясного. Шизик он, видите ли, ящерщик.
- Физик – ядерщик, - поправил бывший учёный.
- Хрен редьки не слаще, - хмыкнул старик. – Правильно глаголет смотрящий и о Боге, и о Высшем Суде, и о грехах. Я вот старшего брата убил тайно и получил наследство, которое должно было достаться ему. Знаю, за что здесь парюсь. При жизни хотелось ухватить как можно больше и не думать о смерти. А надо было бы. В одном я согласен с Мюзоном: что можем мы, мученики ада? – мутные глаза старца уставились на Фёдора.
- Да, что мы можем, скажи? – раздались из толпы голоса.
Шальнов тяжело вздохнул и кивнул головой.
- Мне часто снилась раньше моя покойная мать, - начал он. – Я пил, гулял, а в снах моих мать уговаривала меня взяться за ум. Каждый раз я просыпался в поту, думая, что схожу от пьянки с ума. Опохмелившись, я старался не думать об увещеваниях умершей матери и продолжал опять идти по наклонной. Последние годы мне мать вообще перестала сниться, потеряла, наверное, надежду положительно повлиять на сына, и я сам стал забывать о тех снах. Но теперь я понимаю, что никакое это, как его? – доброе воздействие что ли, не проходит просто так. Я вот меняюсь же. Сам чувствую, что меняюсь. И маму свою вспоминаю добрым словом. Вы спрашиваете, как можно воздействовать на живых? Пребывая в их снах – будет мой ответ. Приснившись живым людям, можно повлиять на них и с хорошей, и с плохой стороны. В одном только я уверен, это в том, что любое влияние душ умерших людей на живых подконтрольно Богу. Ведь Бог знает всё обо всех. Не раскаявшись искренне, вы пишете прошения в Высший Суд. Неужели все вы наивно думаете, что там пересмотрят приговор? Не будет этого, не будет, так и знайте. Ведь раскаявшийся грешник, пусть даже и поздно раскаявшийся – это нечто другое, чем просто грешник, и кто знает, как к его просьбе отнесётся Суд.
Фёдор закончил и развёл в стороны руки.
- Больше мне вам сказать нечего, как только то, чтобы все вы продолжали терпеливо нести своё наказание и изменяться, как бы это сказать? – духовно изменяться, что ли.
Толпа молча начала расходиться, а Фёдор, постояв в дверях, зашёл в свою каморку. Он присел на каменную тумбу у стола и задумался о том, как так получилось, что ему – алкоголику и бездельнику выпало стать чем-то вроде наставника этим мученикам. Неужели на него, живого пока человека, так подействовала обстановка подземелья, в которую он попал? Видимо, так оно и было на самом деле, иначе никак не объяснить рождавшихся в его голове мыслей, которые ещё совсем недавно ни за что бы её не посетили. С другой стороны Фёдор не мог отделаться от чувства, что здесь, в аду, он смог ощутить себя кому-то нужным, чего нельзя было сказать о его жизни там, на поверхности. Ведь даже сам Сатана его похвалил и поставил в пример своим подчинённым, а похвалы любому приятны. Когда ещё ему - алкашу и гуляке - доводилось раньше слышать что-нибудь лестное о себе? Даже на ум не приходило ни одного такого случая. Шальнов вспомнил свою грязную берлогу на пятом этаже, называемую квартирой, и тяжело вздохнул. Он не мог наверняка сказать, где ему комфортней, там было или здесь, в этих чистых каменных апартаментах. Да, нельзя не согласиться, что тут ад, да, его окружают грешники и черти, но с другой стороны он при работе, он всегда сыт, в каком ни есть, но в почёте, да ещё нашёл себе подружку, заботливую и ласковую. Как ни странно, выходило так, что среди грешных душ и чертей он чувствовал себя больше человеком, чем среди людей.
От размышлений Фёдора отвлёк знакомый голос, он принадлежал Берии:
- Ты, Федя, оказывается большой мастер лапшу на уши вешать. Как ты развёл толпу классически! Мы с ребятами слушали тебя издалека и диву давались. До чего же тупая публика в отряде собралась. Теперь все паиньками захотят стать – так на них твоё выступление подействовало, и наш Тимоха туда же, придурок.
- Да, несознательным элементом оказался Тимоген, а жаль, - сказал с грустью, вошедший следом за Лаврентием Павловичем, Ленин. - Наша группа потеряла бойца. Благо ни Нерон, ни Эдик всерьёз не восприняли твою пламенную речь, товарищ Шальнов. Настоящая личность всегда самодостаточна, и ей не нужно чужое влияние, она сама готова влиять на кого угодно. Пускай ряды нашей группы поредели, зато мы обрели конспиративную квартиру, - Ильич оглядел новое жилище Фёдора. - Здесь, в спокойной обстановке, мы сможем так врезать по режиму, что его устои пошатнутся! Правильно я говорю, друзья мои?
- В самую точку! – согласился с довольной улыбкой Берия.
- Здесь никто не будет пить, - тихо сказал Шальнов, чем ввёл в ступор обоих своих гостей.
- То есть, как? – не понял Ленин. – Ты отказываешься от борьбы с дьявольским режимом?
- Я не вижу в этой борьбе никакого толку. Пьянка – она и в Африке пьянка, хоть как хош её назови. Если б люди на земле творили только богоугодные дела, то и ад бы не понадобился, и черти бы остались без работы.
- Ха-ха-ха! – закатился Владимир Ильич. – Утопия! Чистой воды утопия! Если бы да кабы! Рассмешил ты меня, батенька, ох, рассмешил! О богоугодных делах заговорил, видите ли. Поповские байки всё это! Атеизм – вот идеология угнетённых масс! Борьба, кровавая борьба, она и только она принесёт освобождение! Здесь, в аду, мы, борцы, не можем проливать свою кровь за идею, потому как крови у нас нет, но в наших силах противостоять режиму через банальную пьянку, как ты изволил выразиться. Мы рискуем попасться и оказаться в карцере, как тот америкашка - наш сосед, шконку которого ты занимал. А риск, оказывается, вырабатывает адреналин. Узнал я тут новое слово. Кто не рискует, тот не пьёт шампанское, а в нашем случае водочку. Диалектика, батенька, никуда не денешься. Убедил я тебя? Предоставляешь свои хоромы для нанесения отсюда удара по узурпаторам? – Ленин положил руку на плечо Шальнову. Тот руку бывшего вождя снял и ответил, глядя ему прямо в глаза:
- Вам не удастся второй раз засрать мне мозги! Сыт я по горло сказками о классовой борьбе и диктатуре пролетариата – со школы ещё оскомина осталась. А уж пьянками сыт тем более! Меня озарило, наконец, и я понял, в чём смысл жизни! Он ни в какой не в борьбе, он в добрых делах, которые ты сам творишь. Жаль, что до вас это ещё не дошло, могли бы облегчить свои страдания.
- Это уж, тебе, батенька, прости за грубое слово, не засрать мозги мне абстрактными богоугодными добрыми делами! Пойдём, Лаврентий, ниже нашего с тобой достоинства вообще разговаривать с этой контрой! – Владимир Ильич дёрнул за руку Берию и направился к двери. Нарком погрозил Фёдору кулаком.
- Раскатал бы я тебя в лепёшку у себя на Лубянке!
Когда гости ушли, Шальнов вздохнул с облегчением. Отказав им, он ещё больше почувствовал себя другим человеком, будто только что родился заново. Закрыв дверь, Фёдор растянулся на лежанке и постарался забыть неприятный разговор. Нужно было сосредоточиться на каком-нибудь новом рацпредложении, ведь скоро Василий спросит о нём. Этот чёрт почувствовал, что с помощью человека может продвинуться по службе, и ничто его не заставит отступиться. Оставалось только поднапрячь мозги. Не успел Шальнов это сделать, как в стенку со стороны коридора раздался слабый стук. После напряжённого дня хотелось отдохнуть, и очередной посетитель был уже в тягость. Но за каменной дверью оказалась ни кто иная, как Люциферина. Она жеманно водила плечами и прятала взгляд.
- Прослышала я, Феденька, ты получил отдельную жилплощадь, - чертовка глянула через плечо Фёдора. – Неплохая однокомнатная, сколько метров?
- Кто его знает, девять, наверное. Да, ты проходи, Люца, что это я как дурак держу тебя в дверях, - Шальнов отошёл в сторону и засуетился. – Угостить тебя нечем, пусто тут, я ещё не освоился.
- А мне ничего и не надо, дорогой, кроме твоих ласк.
Люциферина положила обе руки ему на плечи и прижалась своей грудью к его.
- Люб ты мне, и всё тут. Сама не знаю, что творится. Никогда со мной ничего подобного не происходило. Пусть меня кнутом стегают, пусть ещё как наказывают за связь с тобой, я на всё пойду, лишь бы быть около тебя!
Чертовка притянула голову Шальнова и поцеловала его в губы. После долгого и жаркого поцелуя тот кое-как отдышался.
- Ты тоже мне очень нравишься, Люца. Скучаю я без тебя. Ты лучше моей бывшей жены.
- Правда? – чертовка просияла.
- Зачем мне врать? – Фёдор сжал в объятиях свою подружку. – А насчёт наказания можешь не беспокоиться. Сегодня мы с Василием были на приёме у Хозяина, и тот мне пообещал не трогать тебя, а начальник отряда даже дал понять, что закроет глаза на наши с тобой встречи. Во как!
- С чего это оба они так раздобрились?
- Да, подбросил я тут одну идейку пустяковую, но полезную для учреждения, отсюда и интерес ко мне.
- Неужто сам Хозяин с тобой разговаривал? Поверить не могу! Это же такая честь! Врёшь, поди, Федька?
- Если тебя отстегают плетьми, то считай, что вру. Но не беспокойся, никто тебя не тронет, - Шальнов опять сжал Люцу в объятьях.
- Какой ты у меня умный! – чертовка погладила своего избранника по спине. - И сильный, - добавила она, отодвинувшись и глянув вниз меж своих грудей.
Человек и служащая ада в очередной раз слились в объятьях…
…После бурных любовных утех Фёдор сидел на лежанке и прижимался спиной к каменной стене. Люциферина продолжала лежать рядом в истоме, она медленно гладила длинными пальцами его бедро.
- Так, значит, ты отказался от предложения Хозяина сделать тебя чёртом в обмен на мою амнистию?
Шальнов молча кивнул.
- А если б он предложил тебе вернуться на землю, тогда как?
- На землю, говоришь? Кто я там, на этой земле, и что? Мусор, падаль, бичуган, которого все сторонятся, с которым даже соседи по подъезду не здороваются и глядят с презрением. Менты и те брезгуют. Зачем мне такая земля? Здесь я себя нашёл, при деле, вроде как, на довольствие поставлен, здесь у меня есть ты. Что ещё нужно? – Фёдор погладил чертовку по щеке и улыбнулся ей.
- На самом деле, а что ещё нужно? – согласилась она.
- Самоуважение нужно, а тут я начинаю себя уважать, и спокоен я, когда ты рядом. Так что, если б Хозяин предложил мне покинуть это подземелье, я бы отказался.
- Из-за меня?
- И из-за тебя тоже.
- Какой ты у меня правильный, ни дать – ни взять, настоящий чёрт! Хорошо мне с тобой, только пора идти, на работу скоро. Не хочу, чтобы кто-нибудь меня здесь с тобой застукал.
Люциферина встала, потревожив своего любовника, находящегося в затянувшейся неге.
- Открой мне дверь, Феденька, что-то сама я замок не найду.
В дверях Шальнов распрощался со своей подругой и с лёгкой душой растянулся на лежанке. До начала рабочей смены можно было ещё вздремнуть.
Разбудил Фёдора внутренний будильник, и в столовую он не опоздал ни на минуту. Черти ещё только стягивались на трапезу.
- Ну, как провёл ночь на новом месте? – первым делом задал вопрос Василий. – Люцка приходила? Я ей шепнул про твоё переселение.
В это время за столик подсела Дора и одарила Шальнова пылким взглядом. Василий сразу отстал с расспросами.
- Как спалось, очаровашка? – чертовка облизала длинным языком свои пухлые губы.
- Нормально, но могло быть ещё лучше, если бы кто-нибудь принёс мне обещанный тюфяк и подушку.
- Я принесу тебе! – выпалила Дора.
- Убавь обороты, секс-машина! - Василий стукнул кулаком по столу. - Я сам ему доставлю всё, что обещал.
- Фу ты, подумаешь, хотела как лучше. Сбивай сам копыта, если есть желание.
- Вот и собью, тебя, дуру не спрошу. Что для друга ни сделаешь. Кстати, как думалось на новом месте, Федя? Появились какие идеи?
- Пока нет, на подушке, может, что и пришло бы в голову.
- Будет тебе подушка, ты только думай, а ты, Дора, не смей ему мешать! Узнаю, что липнешь - убью!
- Больно надо! – фыркнула чертовка и принялась за завтрак.
- Подушку и тюфяк я уже заказал снабженцам, к концу смены обещали подогнать. Так что всё что мог, для тебя сделал. Рабочий день как желаешь построить: у меня в кабинете с Дорой бумажки будешь перебирать или к себе над новой идеей пойдёшь думать? Тебе обязательно нужно что-нибудь выдать, какую-нибудь такую хреновину, чтобы Хозяин в знак благодарности назначил меня в управление по спецоперациям. Эдакую штучку! – Василий завернул вверх винтом указательный палец.
- Что я буду в четырёх стенах сидеть в одиночестве? Пойду лучше документами займусь, - Фёдор нагнулся над блюдом, на котором лежала аппетитная тушка птицы под соусом. Какой именно птицы, он уточнять не стал. Чаша с вином была отодвинута Василию.
Рабочий день прошёл скучно, почти в полной тишине. Дора сидела, как в рот воды набрала, и единственные звуки, какие от неё исходили – это скрежет пера и шуршание документов. Заводить разговор с ней Фёдор не стал, опасаясь её приставаний, а чертовка, возможно, только и ждала, что он первым нарушит молчание. Начальник ей пригрозил на полном серьёзе, и она это понимала. Василий появился только к концу рабочего дня, подписал кое-какие документы и снова куда-то ушёл. Встретились они за ужином. Опрокинув чашу вина, чёрт громко выдохнул.
- Тюфяк с подушкой уже у тебя в комнате. Поднасесть пришлось на снабженцев, чтобы не затягивали с исполнением моей заявки. Это такая публика! Если что-то от них нужно, специально будут волынку тянуть. Им, наверное, нравится, что у них клянчат, тем самым они как бы свой статус поднимают. Но я им рассказал о тебе и пригрозил написать рапорт Хозяину, сразу стали, как шёлковые. Теперь, Федя, можешь идти и лежать на мягком, надеюсь, чего и придумаешь.
В бендеге на лежанке на самом деле был постелен полосатый тюфяк, и на нём красовалась подушка без наволочки. Фёдор с удовольствием опустил на них своё тело, уставшее от отдыха на камне. Мерцающий свет факела убаюкивал, и сон постепенно овладевал сознанием. И сознание вот-вот бы угасло, но только пробудил его стук в стену. Он доносился со стороны коридора, а это значило, что пожаловал кто-то из администрации. За дверью стояла Люца. Её нежные руки сплелись вокруг шеи Фёдора.
- Я соскучилась, дорогой, ты рад, что я пришла?
- Конечно, рад, только нам могут помешать. Сейчас грешники из нашего отряда начнут проситься на приём.
- А ты им не открывай, перебьются, - чертовка поцеловала Шальнова в губы. – В столовую сегодня я пришла позже и тебя не застала, знаешь, как я расстроилась. За вашим столом только эта мымра сидела, Дора. Какие взгляды она на меня бросала – жуть! К тебе ревнует, наверное, стерва. Я тебя никому не отдам, так и знай!
- А мне никто и не нужен кроме тебя, - Фёдор погладил Люцу по голове и упёрся ладонью в рог. – У тебя самые очаровательные рожки во всём аду, - прошептал он ей в ухо.
- Правда? – чертовка смешно заводила ушами из стороны в сторону.
Шальнов хотел клятвенно перекреститься, но передумал, он только молча кивнул.
Люциферина осталась у него до начала следующей смены, и сколько ни стучали грешники в стену, никто им дверь не открыл.
Первым делом на завтраке, Василий поинтересовался, не готова ли новая идея, на что Фёдор должен был признать, что никакая интересная мысль пока его голову не посетила. Чёрт нахмурился, молча покончил с едой и удалился. Когда он ушёл, Дора прыснула в кулак и почесала у себя меж грудей.
- Небось, с этой сучкой Люцкой всю ночь прокувыркался, не до этого, как его? – бацпредложения тебе было?
- Не бац, а рац, - буркнул Шальнов. – Как будто так просто что-нибудь придумать дельное?
- Променял меня на уборщицу, теперь держись. Василий сожрёт тебя с потрохами, а я заступаться не стану, больно надо! – Дора бросила злобный взгляд в ту сторону, где сидела за столом Люциферина.
- Не беспокойся, сам как-нибудь разберусь.
Несколько рабочих дней, прошедших с этого завтрака, оказались на самом деле тяжёлыми. Василий всем видом показывал своё крайнее неудовольствие из-за того, что его подчинённый до сих пор не предоставил ни одного достойного предложения, с которым можно было бы идти к Хозяину. Идея провести электрическое освещение в учреждении вызвала злую усмешку у начальника отряда. Он заявил, что такую мысль когда-то сам подавал, и ему было указано руководством, на то, что электростанции принадлежат людям, а создавать свои и размещать их под землёй – волюнтаризм, так как нет ни производственной базы соответствующего уровня, ни специалистов. Василий топнул копытом и выпроводил Шальнова из своего кабинета, пригрозив забрать для начала тюфяк с подушкой, а потом лишить его отдельной жилплощади. Люца перестала приходить с ночёвкой, видимо, всё тот же Василий запретил ей. Но, несмотря на прессинг, достойная идея не посещала голову Фёдора. Он тужился изо всех сил, но всё без толку. И вот однажды после особенно неприятно проведённого рабочего дня и затянувшейся беседы с грешниками он забылся в тревожном сне, и ему приснился родной завод, на котором довелось работать много лет назад. Приснился механический цех, ярко освещённый лампами, и пальмы в кадушках у окон. Приснились друзья-товарищи-собутыльники, с которыми он таскал с завода домой всё, что плохо лежит. Эти воспоминания о мелких кражах встревожили его настолько, что заставили тело покрыться испариной, а голову с воспалённым сознанием, запуганным расплатой за грехопадение, неистово метаться по подушке. Проснулся Шальнов вовремя, но не выспавшимся. Он поплёлся на завтрак в предчувствии очередного разгона от Василия. И тот на самом деле, пережёвывая пищу, и сведя лохматые брови к переносице, грозно спросил:
- Ну, что?
Фёдор стушевался и пожал плечами.
- Не лезет ничего в голову, кошмары снятся, - попытался он оправдаться.
- И что же это за кошмары, позволь поинтересоваться? – чёрт отхлебнул вина и сверкнул зелёными глазами.
- Да, так, завод, на котором я работал, снился, его цеха, ребята, - Шальнов резко замолчал и задумался.
- Ты чего заткнулся, подавился что ли?
- Нет, не подавился, просто кое-какие детали вспомнил из сна.
- Можешь их опустить.
- Вот, как раз они-то могут и оказаться самыми важными. Возможно, я выдам тебе сегодня рацпредложение.
- Наконец-то! – Василий встал из-за стола. – Хватит жевать, вставай, пошли ко мне в кабинет, обмозгуем твою идею.
- Ну, что там у тебя за идея, поди, радио надумал провести? – Василий хмыкнул, сидя за своим столом, и закурил. Он бросил пачку, предлагая Шальнову. Тот отказался, потому что его совсем не тянуло на курево.
- С того момента, как я сюда попал, я всё силился понять, что мне напоминает ваша котельная, и никак не мог, - начал Фёдор несмело. - И вот во сне мне приснился литейный цех, в котором работал мой приятель, и которого я частенько навещал во время смены или в конце неё. Закопчённые металлурги у печей, среди пламени и дыма мне тогда казались чертями. Во всяком случае, именно так я себе представлял ад и не сильно ошибся. У нас даже их работа называлась адской.
- И к чему ты мне это рассказываешь, что-то я не въеду? – Василий опять грозно свёл брови к переносице.
- Да, я вот тут за завтраком умишком пораскинул и подумал: если литейка похожа на ад, то почему ад не может походить на литейку?
- Ну, и почему? – чёрт почесал за левым рогом.
- Вот, я и хочу сам получить ответ почему? Чтобы было понятней, давай уточним: у вас грешники варятся в котлах, так?
- Так.
- Котлы со временем прогорают, и вы их меняете, так?
- Так.
- А где вы берёте новые котлы?
- Снабженцы доставляют из кузни.
- Ясно, - Фёдор, довольный ответами чёрта, потёр руки. – Котлы металлические, из чего вы их делаете?
- Из железа, наверное, я не специалист, - Василий пожал плечами.
- Ну, а тогда железо где берёте?
- Есть такие бригады, которые добывают руду, а её переплавляют, насколько я знаю.
- И всем этим занимаются черти?
- А кто же ещё? Послушай, Федька, ты чего мне здесь викторину устроил? Мою эрудицию проверяешь? Идею давай!
- Значит, черти у вас пашут в поте лица, а грешники бездельничают, рассядутся по котлам и парятся, как в бане. Мне кажется, это глупо.
- Не тебе судить, умник! – начальник отряда приподнялся из-за стола.
- Успокойся, Вася, успокойся. Ты хочешь в управление по спецоперациям?
- А то, как же.
- Тогда напряги мозги. Ту работу, что делают черти, могут с успехом выполнять грешники. Хотя они и духи, но бутылку с водкой поднять могут, значит и кайлом работать им под силу. Усёк мою мысль? На земле из века в век узники годами сидели в тюрьмах и маялись от безделья, потом люди придумали каторги, куда ссылали особо опасных преступников. И только при большевиках в лагерях работали, как рабы, все зеки. Они огромную страну подняли из руин, их были миллионные армии. В вашем учреждении грешников, поди, миллиарды. Так почему бы вам их не трудоустроить, и не освободить от тяжёлой работы свой персонал?
Фёдор замолчал, продолжал молчать и Василий. Он уставился на него, водя ушами, видимо, переваривая в голове предложение.
- До меня что-то не дойдёт: если все грешники будут заниматься производством котлов, то кого тогда в этих котлах варить?
- С чего ты решил, что нужно привлекать к работам всех грешников? На первых парах достаточно, может быть, только нескольких отрядов, чтобы заменить ваших кузнецов и шахтёров. Остальные пусть пока варятся, как варились. Важно направление. Производство можно постепенно расширять, сегодня освоить котлы, завтра ещё что-то. Подтяните специалистов из жмуриков - кузнецов и металлургов, или черти пусть останутся мастерами, а грешники работягами. По-моему идейка что надо. С ней можно смело идти к Хозяину, а тебе просить у него повышение.
- Ты думаешь, он одобрит? – Василий нервно закурил.
- Судя по тому, как он рьяно взялся за газоснабжение, обязательно одобрит.
Так оно и получилось в ближайшее время. Сатана был в восторге от предложения Фёдора. Он выразил недоумение, почему ни ему самому, ни кому из его подчинённых не пришла в голову раньше такая светлая мысль. В благодарность он предложил Шальнову в очередной раз превратиться в чёрта, но так как тот отказался, сказав, что быть простым человеком ему привычней, наделил его чертовскими привилегиями. Это значило, что с этого момента Шальнов имел полное право заводить интимные отношения с представительницами слабого чёртового племени. Так же Сатана сообщил с нескрываемой гордостью, что на днях заканчиваются работы по подведению газа в отряд Василия и в некоторые соседние отряды, расположенные в этом географическом районе. На ближайшее будущее намечена газификация абсолютно всех отрядов. Работы предстоит много, и идея Фёдора по привлечению дармовой рабочей силы пришлась как нельзя к стати. Василий несмело заикнулся, что он надеется тоже на поощрение своей персоны, и под молчаливое кивание Хозяина попросился на службу в управление по спецоперациям, на что получил высочайшее согласие, но только с одним условием. Переведён он будет по службе только после того, как в его отряде закончится газификация, следом за которой все его подчинённые грешники привлекутся к кузнечным и шахтёрским работам. Начальник отряда не сумел скрыть своей чрезмерной радости, за что удосужился гневного взгляда Сатаны.
С этого дня жизнь Фёдора можно было даже назвать семейной, потому что к нему переселилась насовсем Люциферина. Она как и раньше занималась уборкой, а он перебирал документы вместе с Дорой, после работы же разводил грешников в отряде и читал им нечто вроде проповедей. Глядя на своего возлюбленного, чертовка перестала употреблять за трапезой вино. Отказ от алкоголя прошёл у неё безболезненно, хотя за несколько сотен лет можно было пристраститься к нему крепко. Теперь влюблённая парочка каждый день ходила перед сном на озеро и плескалась в нём, пугая своими весёлыми криками летучих мышей.
Газ в отряд уже провели и о новшестве доложили «наверх». Там к модернизации учреждения отнеслись скептически и пообещали прислать комиссию. Эта самая комиссия должна была прибыть со дня на день. В отряде, как и везде, начался грандиозный шмон, и многие нарушители режима угодили в карцер. Туда попали бы и бывшие соседи Фёдора по шконке, за исключением Тимогена, но они повалялись в ногах у оперов и вымолили прощение. Каждый из них отделался строгим предупреждением. Грек регулярно посещал ежедневные проповеди Шальнова и отказался от всякого рода протестов в форме распития спиртного и курения. Предстоящее прибытие комиссии требовало наведение марафета, и Хозяин, взяв на вооружение идею Фёдора, подключил к уборке помещений всех грешников отряда Василия. Единственный раз за тысячи лет эти несчастные не пошли на мучения, а, вооружившись вениками из болотных кустарников, принялись за уборку спальных помещений, котельной, бассейна и вешалки. Они усердно сметали вековую пыль с полов, обметали паутины со стен и делали влажную уборку. Люциферина и другие уборщицы наводили порядок в коридорах, кабинетах и столовой. За один день ад засверкал, как рождественское яичко, работы ювелирной фирмы Фаберже. Прибывшая с Небес комиссия, по достоинству оценила санитарное состояние учреждения. Три архангела, расхаживая по восемьсот четвёртому отряду, сдержанно кивали головами, но по выражению их лиц было заметно, что они никогда не видели в этом мрачном подземелье такой чистоты. Вырывавшиеся же из пола в котельной струи горящего газа под котлами их просто ошеломили. Проинформированные об авторе идеи газификации, архангелы пожелали с ним повстречаться. К этому времени Фёдор уже закончил работу над документами и читал в отряде очередную проповедь грешникам. Василий привёл проверяющих в коморку Шальнова и впустил их через дверь со стороны коридора. Войдя незамеченными, они могли слышать богоугодные речи странного сотрудника учреждения, которые он произносил у противоположных открытых дверей перед толпой, ни где-нибудь, а в аду. Такое явление архангелов поразило даже больше, чем газовые горелки под котлами.
- Фёдор у меня смотрящий по отряду, - пояснил Василий, - он учит отморозков уму-разуму. И меня, и оперативку это устраивает, потому что никакой бузы среди них теперь нет. Пусть он мелет им, что хочет, лишь бы в отряде было тихо.
Посланцы Небес дождались конца проповеди и с благодарностью пожали Фёдору руку, после того как он закончил разборки с грешниками и вернулся в своё жилище. От вида крылатых архангелов Шальнов обомлел. К рогатым чертям он уже привык, и даже любовницу заимел чертовку, но вот проверяющие в белых одеждах, с огромными крыльями за спинами и нимбами над головами его ввели в состояние, близкое к параличу. До этого ему, конечно, доводилось видеть ангелов на иконах, но, если честно сказать, в их существование он не верил. И вот они стояли собственными персонами в его комнатушке здесь, под землёй! Шальнов слышал от Василия о проверяющих, но не думал, что они окажутся ангелами.
Начальник отряда с нотками гордости представил Фёдора, как своего подчинённого, который под его руководством за короткое время в своей изобретательности достиг небывалых высот. По поручению Сатаны он так же изложил свежую идею Шальнова о трудоустройстве грешников, чем в очередной раз поразил проверяющих. Шальнов же стоял смущённый, выслушивая похвалы в свой адрес, и не сводил глаз с белоснежных крыльев архангелов, выступавших из-за их спин.
- Какая находка для его Высоконичтожества Сатаны! - признал один из проверяющих. – Не знаю, как к идее этого человека отнесётся Создатель, но я лично вижу её перспективной. И часто вас, Шальнов, посещают такие светлые мысли? – голубые и чистые глаза архангела посмотрели на Фёдора.
- Нет, что вы! Откуда в моей голове взяться светлым мыслям? Появились случайно вот эти, и теперь, наверное, уже всё, ждать больше нечего.
- Не прибедняйтесь, Шальнов, мы все слышали вашу проповедь и уверены, что вы полны идей. Разве не так?
- Да, какие тут идеи, так, пустяк.
- А если поподробней, - архангел сделал заинтересованный вид и слегка расправил крылья.
Фёдор пожал плечами и бросил взгляд на Василия. Тот ему ощерился и кивнул головой – говори, мол.
Из-за спин архангелов показалась Люциферина, которая только что пришла со службы. Она с любопытством разглядывала посланцев Небес, и даже умудрилась пощупать перья на их крыльях.
Шальнов тем временем раздумывал над тем, как начать разговор о судьбах огромного числа грешников, приговорённых Высшим Судом на вечные муки.
- Не знаю, в праве ли я, простой смертный, высказываться на подобную тему, но тем ни менее хочу поделиться с вами одной мыслью, которая созрела в моей непутёвой голове за то время, что я здесь. Мне кажется не совсем верным этот, как его? - сам принцип вынесения приговоров у вас на Небесах.
От таких слов вся троица архангелов аж отпрянула на шаг назад, и один из них даже наступил Люце на копыто и не заметил этого.
- Я имею в виду вечное блаженство и вечные муки. Чёрное и белое, никаких промежуточных тонов. А как быть с мучающейся, но раскаявшейся душой? Эта душа что, приравнивается к душе нераскаявшейся? Я глубоко убеждён, что любой грешник имеет право на это, ну, как его? - осознание своих грехов и на искреннее раскаяние. Как вы только что могли слышать, несчастным за стеной я пытался внушить именно эту мысль. Кому хуже от таких раскаяний?
Архангелы немного оттаяли.
- Вот только перспектив нет, - продолжил Шальнов. – Как ни крути – муки вечные. А хотелось бы снисхождения за искренность добрых помыслов.
- А с какой стати, позвольте вас спросить, достопочтенный Шальнов, должно быть снисхождение? – задал вопрос один из проверяющих.
- А с той, что люди считают Бога милосердным. Или они ошибаются?
- Прошу не кощунствовать, выражая нелепые сомнения! - возмутился тот же архангел.
- Выходит, Бог на самом деле милосерден. Тогда что ему мешает назначать разные режимы отбывания наказания грешным душам? Кто-то ведь более грешен, а кто-то менее. И по мере исправления режим покаявшемуся грешнику мог бы смягчаться.
Архангелы переглянулись между собой.
- Нам нужно посоветоваться, - серьёзным тоном сказал один из них. – Мы вас оставим на минутку с вашего позволения.
Поклонившись, все трое вышли в коридор, бросив удивлённые взгляды на Люциферину, скромно сидевшую на каменной лежанке.
- Ты чё, дурак, Фёдька?! – прошептал Василий и потряс Шальнова за плечо. – Нашёл на кого наезжать? На самого Бога! Да эти ребята доложат о твоих крамольных мыслях, куда следует, и от тебя останется мокрое место! Придут сейчас – извиняйся, ноги им целуй, говори, чердак снесло от тяжёлой тутошней работы, может, они пожалеют тебя и не доложат наверх.
Фёдор испугался не на шутку, и готов уже был к извинениям. Он посмотрел на Люцу и осознал в полной мере, что сказал, видимо, лишнего, и теперь придётся нести за это ответственность. Только ведь всё сложилось, как нельзя лучше, и на тебе! Собственная его глупость теперь этот новый хрупкий мирок разрушила. По виду крылатых ребят было заметно, что они обеспокоены. Сейчас проверяющие посоветуются, нажалуются Богу и Сатане, и ему, Фёдору, не сносить головы.
Трое архангелов вернулись в коморку с серьёзными лицами. Василий толкнул незаметно Шальнова локтём в бок, чтобы тот начал вымаливать прощение, и Фёдор уже приготовился упасть на колени, но проверяющие его опередили. Один из них, видимо, старший, потому что чаще других говорил, сделал шаг вперёд и поднял вверх руку.
- Мы приняли своё решение, - сказал он торжественно, и ноги Фёдора начали подкашиваться. – В связи с серьёзностью предложения, поступившего от этого человека по фамилии Шальнов, нам придётся забрать его с собой и представить Создателю. Он сам должен высказать ему свою идею, так как мы можем что-то упустить или напутать. Вопрос об отбытии вашего, Василий, подчинённого мы согласуем с Его Высоконичтожеством Сатаной.
- Меня будут судить? – чуть слышно пролепетал Фёдор.
- Будет обсуждение вашего предложения, – пояснил архангел.
- А как же Люца? – Шальнов бросил тревожный взгляд на чертовку.
- Какая ещё Люца? – не понял проверяющий.
- Люцка – пассия его из наших, - пояснил Василий, – вот она сидит.
Архангелы, как по команде, повернули головы.
- Вы предлагаете взять вместе с вами на Небеса служительницу ада? Это исключено. Можете пока собираться, а мы утрясём технические моменты вашего отбытия. Василий, проводите нас к Его Высоконичтожеству Сатане.
Проверяющие вместе с начальником отряда вышли. Фёдор ещё постоял с понурой головой, под сочувствующим взглядом Люциферины, потом тяжело вздохнул и подсел к ней.
- Ты прости мне мою глупость, дорогая. У нас не зря говорят: язык мой – враг мой. Между нами только начали складываться эти, как их? - отношения, а я взял и всё разрушил. На самом деле, нашёл, на что замахиваться – на устройство мироздания, часть которого есть ад с его законами. Теперь, видимо, сам предстану пред Высшим Судом и получу то, что заслужил. Возможно, меня даже лишат жизни и направят на вечные муки в какой-нибудь другой отряд. Мы можем с тобой не увидеться больше, - Фёдор обнял Люцу и прижал к себе.
- Я буду ждать, что бы ни случилось, а, надо будет, здесь, под землёй, тебя найду! – чертовка поцеловала Фёдора в щёку.
- Мне дали время на сборы, а что мне собирать, хотелось бы знать? Коль заняться нечем, давай, Люца, просто посидим на прощание и помечтаем о том, как у нас могла бы сложиться жизнь, не будь я таким олухом, – человек и чертовка теснее прижались друг к другу.
Время пролетело быстро, и от невесёлых мыслей их обоих отвлёк появившийся в двери Василий.
- Воркуете, голубки, ну-ну. Пора, Федька, в дорогу. Дурак – ты и есть дурак! Не захотел вымаливать у проверяющих прощение, теперь получишь то, что заслужил. Как бы с тобой дело не повернулось, меня так и так в управление по спецоперациям переведут – слово Хозяина – закон. А вот твоё будущее под большим вопросом. Прощайся с Люцкой и вперёд, а то тебя архангелы заждались.
Пройдя длинными коридорами, миновав несколько тяжёлых дверей, Фёдор с начальником отряда оказались в хорошо освещённом помещении, где в резных каменных креслах восседали трое проверяющих. Прекратив негромкую беседу, они устремили на Фёдора свои взгляды. Здесь их нимбы светились значительно ярче, будто кто-то добавил напряжения. Один из архангелов грациозно махнул рукой, и Василий им откланялся.
- Прощай, Федька, - бросил он и удалился.
- Подойдите к нам ближе, Шальнов, - приказал всё тот же архангел. – Нам с вами предстоит дорога на Небеса, поэтому мы обязаны дать кое-какие инструкции на случай, если вы испугаетесь. Насколько нам известно, прецедент редкий, когда бы живой человек прошёл путь освободившейся от плоти души праведника. В связи с важностью вашего предложения Создатель сделал ещё одно исключение. Сейчас мы отправимся на приём к нему. Встаньте вот здесь, между нашими креслами, и прикройте глаза. Ничего не бойтесь, даже если почувствуете себя падающим с огромной высоты. Это будет иллюзия падения – наоборот, вы будете взлетать. Помните, вам нечего опасаться – мы рядом. Готовы?
Испуганный Фёдор молча кивнул.
- В таком случае, вперёд!
Как и предупредил архангел, Шальнову показалось, что его выбросили из самолёта с большой высоты без парашюта. Желудок прижался к горлу, дыхание перехватило, а сердце замерло, может быть, даже и совсем остановилось. Хотелось вздохнуть, но не было возможности. Фёдор попусту открывал рот, как рыба, выброшенная на сушу. Вокруг него образовалось некое подобие колодца со светящимися стенками. Колодец казался ужасно глубоким, и в него он падал или, наоборот летел вверх в направлении ослепительно яркого света в его конце. Где находился верх, а где низ, разобрать было невозможно. Насмерть перепуганный Шальнов размахивал руками и судорожно дрыгал ногами, пытаясь найти точку опоры, но не мог её найти, не было рядом с ним и трёх архангелов, которые убедили его в своём присутствии во время перелёта на Небеса. Летел он со скоростью, с которой двигаться ему ещё не доводилось. Хотя светящиеся стены колодца создавали иллюзию покоя, Фёдор каким-то шестым чувством ощущал, что его собственная скорость сродни скорости ракеты, а то и быстрее. Яркий свет приближался, и вскоре поглотил его полностью. Всё вокруг засветилось, и даже показалось, что светится собственное тело. Глаза постепенно привыкли к сиянию, и можно уже было не щуриться. Ощущение движения прекратилось, и вокруг начал проявляться новый мир. Он был покрыт привычным голубым куполом, похожим на небо в безоблачную погоду. Солнце на нём отсутствовало, но его заменял свет, исходящий от самого купола. Не чувствовалось никакого движения воздуха, но появилась возможность дышать, и делать это было удивительно легко. Ноги Шальнова опустились на твердь, покрытую то ли паром, то ли туманом. Не покидало ощущение лёгкости и спокойствия. На какое-то время Фёдор даже забыл, зачем он сюда прибыл – он просто наслаждался своим появлением в новом, удивительном месте. Состояние нирваны длилось недолго. Вскоре в памяти всплыли последние события и образы архангелов, которые должны были его сопровождать в пути к Создателю. Но кроме голубого светящегося купола над головой и тумана под ногами вокруг ничего не было, но Шальнов чувствовал чьё-то присутствие, поэтому то и дело оглядывался. Это чувство его не обмануло. Он вздрогнул оттого, что услышал рядом с собой знакомый голос одного из проверяющих.
- Мы вам дали немного времени на адаптацию к незнакомой обстановке.
- Где я? – Фёдор обратился к пустоте.
- Очень далеко, за пределами Мирозданья, можно сказать, что вы сейчас в другой системе координат.
- Я уже умер?
- Нет, и это удивляет. Мало кому из живых была дарована такая возможность - оказаться в нашем мире. Вы, Шальнов, избранный.
- А почему я вас не вижу?
- Всё по той же причине, что вы живой.
- Тогда как я вас видел в аду?
- Не нужно равнять одно с другим. Я только что вам объяснил, что мы в данный момент находимся в иной системе координат.
- Понятно, - пробормотал Фёдор, хотя ему было абсолютно ничего не понятно.
- Сейчас вы предстанете перед Создателем. Советую не пугаться, изъясняться лаконично и только по делу. Никаких лишних вопросов. Соберитесь с мыслями.
Архангелу легко было дать указание: соберитесь с мыслями, но на беду Фёдор не знал, как это сделать. Шутка ли сказать: с минуту на минуту он предстанет перед самим Богом. Интересно, какой длины у него борода, и рост у него какой? Не верилось, что он, Фёдор, сейчас стоит вовсе не на земле, а на этой, как там сказал архангел? – на системе координат. Интересно было бы знать, что это такое? Но не это главное, главное – что сказать Создателю? Василий справедливо заметил относительно глупого наезда на сложившийся и устоявшийся уклад Мира, который сотворил ясное дело Кто. И теперь предстояло именно Ему сделать замечание по поводу Его же собственного творения. А что если прикинуться дураком? Мол, архангелы не так поняли, нет никаких идей, простите великодушно, и упасть ниц. Нет, ниц падать не стоило, а то можно было исчезнуть в тумане. Лучше просто идти в отказ.
Стоя в одиночестве посередине абсолютно ровного пространства, покрытого клубящимся на уровне колен туманом, в ожидании аудиенции Фёдор на том и порешил. Далеко впереди над горизонтом вспыхнула яркая точка. Её появление нельзя было не заметить сразу. Она быстро росла в размерах, и за несколько секунд заняла полнеба. Сияние над головой было ярче того, что поглотило Шальнова в конце светящегося колодца. Но если к первому сиянию, в которое ворвался и в котором растворился, он уже привык, то второе заставило прищуриться. Всем своим телом, каждой его клеточкой Фёдор ощущал, что блистающее небо – это какая-то одухотворённая сущность. Это не человек, не зверь, не ещё что-нибудь ему знакомое, это нечто непонятное, но в то же время очень близкое. Это Нечто было высоко над ним, но тем ни менее чувствовалось его прикосновение, будто оно было рядом. Внутри себя Шальнов ощутил чьё-то присутствие, оно было и в голове, и в теле. Откуда-то отовсюду прозвучал вопрос, заданный голосом с приятным тембром:
- Говори, человек. Что ты хотел мне сказать?
Состояние Фёдора было таким, словно он сейчас сидел перед детектором лжи, и каждый его ответ фиксировали датчики и самописцы. Лгать не имело смысла. Да и сама мысль о вранье исчезла, будто её и не было вовсе.
- Я это, как его? – насчёт режима хотел сказать. Почему бы раскаявшейся в аду душе не дать возможность получить послабление.
- Это каким же образом?
Шальнов прокашлялся от страха и смущения прежде чем ответить.
- Ну, для начала я предложил Сатане использовать грешников на работах в аду по добыче руды и изготовлению котлов, на тех работах, на которых сейчас заняты черти. Хозяйство там большое, и дел непочатый край. Душ тоже, хоть отбавляй. Что им без толку целыми сменами вариться, пусть приносят пользу. Труд, говорят, облагораживает. По мере того, как грешники начнут раскаиваться, раскаиваться искренне, можно будет исправляющихся переводить на более лёгкий труд. Силами такой огромной армии, что заперта под землёй, можно осуществить любые преобразования всей преисподней. И делать это, совмещая труд с исправлением. Я только не знаю, как отличить искренне раскаявшегося от этого, ну, симулянта.
- Это не сложно, продолжай.
- Так вот, предлагаю организовать отряды с разными режимами содержания в зависимости от степени раскаяния. У грешников был бы стимул изменяться в лучшую сторону.
- Интересная мысль, - проговорил с растяжкой голос. – Ну, а полностью раскаявшихся ты что же, предлагаешь переправлять в рай? Этому не бывать! Ни один ещё грешник не прошёл через райские врата!
- Я не предлагал их отправлять в рай, даже в мыслях не держал, - Фёдор прижал руку к груди, показывая тем самым, что говорит искренне.
- Тогда что с ними делать, по-твоему?
Шальнов не сводил глаз с сияния, и теперь оно его не слепило.
- Я слышал про эту, ну, как её? – коронацию, вроде.
- Чего, чего? Какую ещё коронацию?
- Ту, когда душа умершего вселяется в младенца.
- Так это же реинкарнация.
- Во, во, она самая, я про неё и говорю. Душа раскаявшегося грешника может быть не хуже души праведника. Почему бы не переселять души грешников тоже.
- О чём ты говоришь, Шальнов, о каком переселении? Его не существует.
- Как это не существует? Я сам как-то в газете о нём читал.
- Говорю тебе, что не существует, значит, не существует. Это всё людские мифы, продукт, так сказать, психологической защиты. Мне-то лучше знать.
Фёдор задумался, почёсывая затылок, потом откашлялся в кулак, собрался с духом и выпалил:
- А почему, Боже, в таком случае, не подарить людям реинкарнацию, коль уж так? Что в этом плохого?
По сиянию побежали радужные разводы, видимо, Бог задумался. А может, прогневался – ясности не было. Фёдор напрягся весь, ожидая ответа. Он понимал, что переступил все дозволенные рамки в общении с Творцом. Творец мог расценить его поведение, как наглость, и покарать. Но Тот оказался с понятием.
- А почему бы и нет, – последовал ответ. - Так тому и быть! Ты у меня весь, Шальнов, как на ладони, хотя ты и грешил всю сознательную жизнь, но, в конце концов, коренным образом изменился в лучшую сторону. Более того, находясь во владениях Сатаны, ты стал едва ли не праведником и начал ставить на путь исправления грешников – это небывалый прецедент. Я не могу допустить, чтобы праведник вроде тебя влачил существование в аду, тем более что из того места сигнал проходит слабый, и мне наблюдать за тобой сложновато. Праведник и ад несовместимы. Предлагаю тебе должность охранника райских ворот. Будешь помогать Петру. Он, правда, до сих пор и сам справлялся, но подустал мал-мал, и других вакансий у меня всё равно нет.
- Да, я…, - начал Шальнов, но Бог его перебил:
- Не нужно скромничать. Ты по заслугам займёшь место контролёра.
- Вы не так…
- Бог ничего не делает не так. Иди всё время прямо, не сворачивая, посмотришь на новое место службы. Пётр тебе объяснит обязанности. Для начала получи униформу.
В тот же миг, как по волшебству, Фёдор был облачён в белую длинную рубаху.
- Вы не поняли, Ваше благоро…
- Иди! – сияние сжалось в точку и исчезло в синеве.
Шальнову ничего не осталось, как пойти вперёд. По мере того, как он продвигался в указанном Богом направлении, туман под ним становился всё глубже и глубже. Он сначала достиг его пояса, потом груди, а после и вовсе накрыл с головой. Видимо, дорога шла под уклон, а, может, просто туман сгустился. Вытянув вперёд руки, ничего не видя, Фёдор каждый шаг делал с осторожностью, пытаясь хоть что-то разглядеть перед собой. Но движение в тумане было сродни плаванию в молоке с открытыми глазами. Благо это продолжалось недолго. Туман рассеялся резко, и за ним раскинулась бескрайняя панорама дивного сада. Недалеко стояли ворота, выложенные из необтёсанных каменных глыб. Перед ними прогуливался взад и вперёд крупный бородатый мужик. Завидев Шальнова, он помахал ему рукой. Тот огляделся по сторонам и пошёл к воротам.
- Шальнов? – спросил бородатый, видимо, Пётр.
- Угу, - кивнул в ответ Фёдор.
- Я Пётр, страж райских врат. Слава Богу! Наконец-то, замена! А то стою и стою тут бессменно. В рай попал, называется. Хоть отдохну теперь. Будем с тобой, Шальнов, отныне посменно работать.
- А в чём заключается работа?
Пётр почесал пышную бороду.
- Страж, то есть я, пропускает в рай только праведников. Необходимо спросить: - Праведник? И получить ответ: - Праведник. После чего сказать: - Проходи, и открыть ворота.
- А разве сюда может попасть грешник?
- Да, ты что! Это же рай, какой грешник?
- Тогда зачем спрашивать?
- Положено, - Пётр похлопал ладонью по створке закрытых ворот.
- Вот, не прошло и минуты, а у нас пополнение, гляди, - охранник указал рукой на что-то позади Фёдора. Тот обернулся и увидел вышедшего из тумана сгорбленного старика. Старик на удивление резво для своего возраста подошёл к воротам.
- Праведник? – спросил Пётр.
- Праведник, - ответил новопреставившийся.
- Проходи.
Створка массивных ворот открылась, и старик прошёл внутрь сада. Створка за ним была тут же закрыта.
- Здесь не поскучаешь, скажу я тебе, - страж похлопал Шальнова по плечу. – Вон, тётка к нам пожаловала.
С женщиной процедура прохода в рай повторилась.
- Сам видишь, работа хлопотная, но несложная.
Из тумана вышел молодой мужчина.
- Давай, сам пропусти этого праведника, - Пётр отошёл немного в сторону. – Освоил навыки контроля или ещё дать тебе время подучиться?
- Да, что уж тут сложного? Спросить, услышать ответ и пропустить.
- Тогда действуй.
Пообщавшись на уровне вопрос – ответ с мужчиной, Фёдор пропустил его в рай. Не успел он закрыть за ним ворота, как с той стороны кто-то постучал. Бородатый страж слегка приоткрыл створку и строгим голосом кому-то приказал:
- Уходи и не появляйся больше, не мешай мне работать! Приговорили тебя к раю, вот и блаженствуй здесь. Моё дело маленькое, - створка ворот захлопнулась.
- Достал уже этот ненормальный. Скучно ему, видите ли. Учёный он, герметик. Нет у него условий для научной деятельности.
- Не понял я, кто это был?
- Говорю ж тебе – герметик.
Фёдор наморщил лоб, пытаясь разобраться с ответом.
- Может, генетик?
- Может, и генетик, кто ж их разберёт. Только полоумных, хотя и праведников, здесь полно, но некоторые с понятием, один раз отгонишь, и им достаточно. А другим нужно долдонить и долдонить, что рай для них – это навсегда.
- Что-то я в толк не возьму, Пётр, почему бы этим праведникам, про которых ты только что мне сказал, взять и ни уйти, ведь забора-то нет? Зачем им стучаться в ворота?
- Ворота для того в раю и стоят, чтобы через них проходить, - усмехнулся страж над непонятливостью Фёдора. - И я здесь тогда для чего? Тут ещё лекари донимают – больных им подавай. А где их в раю взять? Женщины молодцы – трещат целыми днями друг с дружкой и никаких проблем не создают.
Пояснения Петра прервал очередной праведник, подошедший к воротам. Когда за ним захлопнулась створка, разговор продолжился.
- Сколько ж у меня будет длиться смена? - смущённо спросил Фёдор. - В раю часы хотя бы есть?
- Какие часы, друг мой? Здесь души приговорённые к вечному блаженству, а счастливые часов не наблюдают. Вахту же будем нести, как договоримся. Можно через миллион пропущенных праведников меняться, можно через два.
- Миллион?! – Фёдор не поверил своим ушам. – Их что же, считать нужно?
- Придётся, как иначе?
- А спать где? Где обедать, завтракать и ужинать?
- Все эти дела решаются просто: в саду яблоки растут – ешь - не хочу, а спать можно под любым деревом на травке.
- Я что же, буду есть только яблоки?
- Тебе что, мало? – не понял Пётр обеспокоенности Шальнова.
- Не уверен, что на яблоках протяну долго.
- Э-э, - страж махнул рукой, - куда ты денешься.
- В том-то и дело, что никуда, - пробурчал себе под нос Фёдор.
- Главное, не покидай врат – это твой теперешний долг. Давай, Шальнов, принимай пост, а я пойду, поваляюсь под яблоней, истомился уж больно. Держи ключ от замка и начинай считать праведников. Вон тот первый, - из тумана появился пожилой мужчина. - Как досчитаешь до миллиона, крикнешь меня, и я тебя сменю. Ну, давай, - с этими словами Пётр скрылся в воротах.
- Попал! – вырвалось у Фёдора, и он тяжело вздохнул, подбросив на руке большой тяжёлый ключ.
- Праведник? – спросил он подошедшего мужчину.
- Праведник, - ответил тот.
- Проходи.
Из тумана вышла женщина, за ней следом ещё одна. Счёт начался.
Не дотянув до тысячи, новый страж райских ворот почувствовал, что ноги у него подкашиваются от усталости и желудок надрывно урчит от голода. Из последних сил он пропустил в рай ещё троих, приоткрыл одну из створок и громко позвал Петра по имени. Тот поднялся с травы под одним из деревьев, зевнул и поплёлся нехотя на свой пост.
- Неужели миллион уже пропустил? – спросил он и опять зевнул.
- Шутишь?! Тысячи ещё нет, а я уже ног под собой не чую. Часов восемь уже прошло, если не больше. Я же не машина какая, а человек. Мне и поесть давно пора.
- Прислал Господь помощничка! – проворчал Пётр и покачал головой. – Давай ключ и иди, трапезничай и отдыхай, коль у тебя совести совсем нет. Постерегу я врата, не привыкать мне.
Фёдор передал бородатому ключ и молча прошёл в ворота. Трава в раю оказалась на удивление мягкой, чудилось, будто шагаешь по пуху. Сад начинался сразу в нескольких шагах от ворот. Деревья – сплошь яблони - были усыпаны крупными сочными плодами. Яблоки были все как на подбор - одного размера и одинаковой формы. Шальнов сорвал одно и надкусил. Сок так и брызнул у него изо рта. Вкус у яблока был воистину райским, ни с чем не сравнимым. Что удивило даже больше необычного вкуса, так это то, что у плода не оказалось серединки с семечками – плоть была однородной от начала до конца. Объяснялось это, видимо, тем, что такие яблоки не давали огрызков после того, как их кто-то съедал. Тем самым решалась сама собой проблема райской чистоты в саду.
Три съеденных яблока на первое время немного притупили чувство голода, и развалившийся на траве под деревом Фёдор уснул моментально, как младенец. Ему снилась Люца, их с ней купание в подземном озере, вкусная мясная пища в столовой ада, снился Василий и работа с бумагами в его кабинете. Грешники даже во сне подходили со своими проблемами, и их решение доставляло удовольствие. Проснуться пришлось оттого, что кто-то теребил за плечо.
- Новенький? – спросил женский голос.
- Вроде того, - промямлил Шальнов.
- Что скажешь про сад?
- Сад красивый, на то он и райский, и яблоки в нём растут что надо.
- Что верно, то верно, - согласилась праведница. – Мне кажется, яблоки на этом дереве ещё не совсем созрели.
Шальнов приподнялся с травы, протёр глаза и разглядел женщину, на вид ей было лет сорок. Она казалась немного полноватой и бледнолицей. Её бесцветные глаза застилала едва заметная поволока, но нельзя было сказать, что глаза мутные, хотя и смотрели как-то отрешённо.
- Что вы скажете насчёт зрелости? – повторила женщина свой вопрос.
- Мне кажется, они вполне созрели – на вид и на вкус они – чудо.
- Всё же не хватает в них красноты. Гляньте на едва уловимый оттенок розового. Неужели не видите?
Фёдор покачал головой.
- Ну, как же! – развела руками праведница. – Мы тут спорим по поводу цвета целыми днями. Интересные бывают споры. Часто встречаются, правда, такие из нас, кто не видит очевидного. Как можно не разглядеть оттенок розового? Я бы даже сказала: лёгкий оттенок пурпура, разбавленного в козьем молоке. Ну что, разглядели?
- Разглядел, - соврал Фёдор только ради того, чтобы женщина оставила его в покое.
- В таком случае вы на моей стороне. Призываю вас меня поддержать. Я хочу, наконец, поставить точку в нашем бесконечном споре. Голоса разделились поровну. Ваш голос всё решит. Пойдёмте, прошу вас.
- Не хочу я никуда идти, я устал.
- Как можно устать в раю? - не поверила Шальнову женщина. – Вы меня разыгрываете. Вставайте скорее.
- Не пойду я ни с кем спорить, не хочу.
- Но я настоятельно прошу вас.
- Сам не пойду и вам не советую. Закончится ваш спор, что делать-то будете? – Фёдор пошутил, надеясь на то, что праведница обидится и отвяжется. Она отвязалась, но только по другой причине.
- На самом деле, - проговорила она задумчиво, - если спор закончится, чем же тогда заняться? Мудрее будет его продолжить. Вы абсолютно правы.
- Я рад, что вы оказались сообразительной. Идите и спорьте.
Женщина слегка поклонилась и ушла вглубь сада.
- Слава Богу, отвязалась! - вырвалось у Шальнова. – Тоже мне, нашла проблему! Что здесь за дела? Этот бородатый Пётр бессменно стоит на воротах, чтобы не пропустить грешника, который здесь никогда не появится, эта придурошная голову себе забила проблемой оттенков яблок. Пожрать и то нечего. Вон, в животе уже бурчать начинает. И куда бежать? Здесь же рай.
Мимо проходил праведник, он смотрел себе под ноги и тихо вслух читал стихи:
- Терпи, пусть взор горит слезою, пусть в сердце жгучие сомненья, не жди людского сожаленья, и, затаив в груди волненья, борись один с своей судьбой…
- Уважаемый! – обратился к нему Фёдор. – Вы не подскажите, где здесь туалет?
Мужчина бросил косой взгляд и покачал головой.
- Ты что, псих?
Он медленно зашагал дальше, продолжая бубнить себе под нос:
- Пусть тяжелее с каждым днём, пусть с каждым днём всё меньше силы, что ж, радуйся таким путём дойдёшь скорей, чем мы дойдём, до цели жизни – до могилы…
- Ещё один ненормальный! Господи, как быть? Не здесь же дела справлять!
Фёдор поднялся на ноги и, ухватившись за живот, помчался к воротам. Он дёрнул на себя створку, она оказалась незапертой. Стоявший к нему спиной Пётр, резко повернулся.
- Тебе чего? Я уж решил опять, кто удрать надумал.
- Не могу, понос у меня! – Шальнов скривился от очередной рези.
- Чего? Какой ещё понос? Шутишь?
- Говорю тебе, сейчас обделаюсь! Где туалет?
- У нас тут нет туалетов – это ж рай!
Фёдор переминался с ноги на ногу.
- Говори, куда бежать, или прямо здесь сейчас сяду!
- Ну-ну! Только дерьма у нас тут не хватало! Не знаю, что тебе и предложить, ей Богу!
Шальнов махнул рукой и побежал к завесе тумана, едва не столкнувшись с праведником, вышедшим из неё.
- Ну и помощника послал мне Бог! – выкрикнул в сердцах Пётр. – Мало того, что немощный, вахту нести не может, так ещё и засранец! На кой чёрт он мне сдался! – бородатый страж перекрестил рот и прикрыл глаза. – Прости Господи, вырвалось!
Шальнов вышел из тумана, поправляя на себе белую рубаху. Следом за ним появился молодой парень, тот то и дело бросал взгляд на свои ноги. Вместе они и подошли к воротам.
- Так ты всё же обделал адаптационный переход? – страж грозно посмотрел на Фёдора.
- Это не я! – заискивающим тоном попытался оправдаться стоявший рядом молодой парень. – Там не видать ничего, как у негра… Простите, хоть глаза выколи, вот я и вляпался. Есть, где ноги помыть?
- О, Боже! – Пётр ухватился за свою лохматую шевелюру. Потом всё же взял себя в руки. – Стой здесь! – сказал он новенькому. – Ты праведник?
- Праведник.
- В таком виде я не могу тебя пропустить.
Охранник упал на колени и поднял голову к голубому куполу.
- Господи, яви лик свой рабу твоему!
В тот же миг половина купола озарилось сиянием.
- Проблемы? – прозвучал уже знакомый Фёдору голос.
- Конечно! – затряс поднятыми руками Пётр. – Новенький! Он не подходит для стража! Он не такой!
Шальнов тоже упал на колени рядом с Петром.
- Ваше…, Господи, я ведь живой человек! Мне необходимо питаться и соответственно справлять нужду!
- Справедливо замечено, - согласился голос. - Я как-то не подумал об этом. У нас тут персонала из числа ангелов нет – за кем смотреть, кого охранять? Одни праведники, а они бестелесны. – Придётся поставить специально для тебя биотуалет.
- Но, Господи, это меня не спасёт! Через миллион праведников я Богу, то есть тебе, душу отдам! Это же несколько дней стоять нужно бессменно!
- Какой миллион? О чём ты, Шальнов? Я предполагал восьмичасовую рабочую смену. В чём дело, Пётр?
- А где у меня часы? – попытался оправдаться страж.
- Будут вам часы.
Фёдор опять взмолился:
- А яблоки, Господи?
- Что яблоки? Пытаешься меня убедить, что они некачественные?
- Нет, нет, что ты! Я просто хочу сказать, что с одних яблок я концы отдам!
- Есть ещё смоковница. Зайди поглубже в сад, и найдёшь её, – парировал Бог. – И яблоки, и смоковница энергетически насыщенны, специальный сорт для подпитки астральных тел праведников.
- Но ты же меня сотворил человеком, а не мартышкой, и не этим, как там ты его назвал? – асральным телом. Мне необходимо мясо!
- Мясо в раю не положено! - строго ответил голос из сияния. – А тело называется астральным.
- Я умру! – Фёдор поник головой.
- Не умрёшь.
Шальнов выдвинул последний аргумент.
- А как же Люца?
- Чертовку в рай не могу допустить! Точка! – по интонации голоса казалось, что невидимое лицо Создателя нахмурилось.
- Ты разрушаешь семью, это несправедливо!
Последовала пауза, во время которой сияние колыхнулось.
- Верно. Признаю. Я Бог, но не знаю, что с тобой делать, Шальнов.
- Господи, отправь меня назад!
- В ад?!
- Да, именно туда! Там я был при работе, и там меня чтили. Там осталась Люца.
Теперь голос Создателя казался растерянным.
- Как же я могу за заслуги передо мной отправить человека в ад?
- Сделай это, прошу тебя! – Фёдор вознёс руки к сиянию. – Скучно у тебя здесь и голодно.
- Здесь души отдыхают, обретя покой, это же рай!
- А что же эти души, Господи, рвутся отсюда? – Фёдор ляпнул, не подумав, и понял, что зарвался.
- В чём дело, Пётр? – обратился Создатель к стражу ворот. – Кто просится из рая?
- Есть, Боже, такие ненормальные, - голос охранника дрогнул, и его лицо выразило страх.
- Их много? – строго спросило сияние.
- Да, - честно признался Пётр.
- Почему раньше не доложил?
- Не хотел, Господи, беспокоить по пустякам.
- Хороши пустяки – задумчиво произнёс Бог. После затянувшейся паузы он рассудил так:
- Видимо, многим людям одного покоя мало. Нужно будет как-то занять праведников. Придётся организовать кружки по интересам. Поручу архангелу Гавриилу взяться за их организацию. Вот у тебя, Шальнов, какое раньше было хобби?
- Хобби?
- Да, что тебя раньше увлекало?
- До того, как меня выгнали с завода, я был фрезеровщиком, и меня увлекала работа, за которую хорошо платили. Такое у меня было хобби, Господи.
- Что за хобби такое, я его не знаю, - по сиянию пробежал лёгкий всплеск.
- Железяки я разные резал: шестерни, шпоночные пазы, канавки.
- Выходит, от твоего хобби металлические опилки образуются, - голос Создателя показался Фёдору озабоченным. – Металлические опилки исключаются! У нас тут сильные поля. Создадутся помехи. С твоим хобби, Шальнов ничего не получится.
- Вот и отпусти меня, Боже, прошу тебя!
Праведник, стоявший чуть в стороне, в это время забыл, видимо, о своих грязных ногах и с интересом смотрел то на Шальнова, то на сияющий купол.
- Видно, и на старуху бывает проруха, - с грустью констатировал Создатель. – Бог его знает, то есть я не знаю, что для такого человека, как ты, лучше? Я выполню твою просьбу, отправлю тебя в ад, но ты должен знать, что заслуги твои я помню. Тебе всегда дозволено обратиться ко мне, если что вдруг. Да будет так!
- А как же я? – спросил Пётр.
- А ты терпи, дружище. Сын мой терпел и тебе велел. Что стоишь, Шальнов? – голос Бога стал бесстрастным. – Иди туда, откуда пришёл.
Сияние исчезло.
- Это куда ж мне идти? – Фёдор обратился к Петру, стоявшему рядом с ним на коленях.
- Топай в коридор адаптации, – указал тот на стену тумана. – Наступишь на своё дерьмо, хоть пляши на нём, - страж медленно поднялся с колен и повернулся к новопреставившемуся. – Что ж с тобой делать, праведник? – обратился он к нему. – Я ведь не могу тебя с грязными ногами пропустить в рай.
Шальнов не стал ждать, чем закончится ситуация, которую он невольно создал, а твёрдым шагом пошёл к стене тумана и вскоре скрылся в ней.
Путь вниз оказался значительно проще, чем наверх. Когда туман стал ему по колено, Фёдор просто неожиданно провалился в тот же самый радужный колодец. Только теперь его дно заканчивалось темнотой. Окунувшись на мгновение в эту темноту в конце полёта, он, низверженный с Небес, оказался в знакомом уже подземном зале с тремя каменными креслами, освещённом факелами.
- Ты прямо ангел, Федька, только крыльев не хватает, - прозвучал голос Василия. Чёрт стоял, скрестив руки на груди у одной из стен, и щерился. – Скидывай немедленно это барахло, а то у меня на белый цвет аллергия. Он ассоциируется со всякими там проверками.
Шальнов сбросил рубаху и остался в чём мать родила.
- Вот теперь ты по нашей форме одет, точнее неодет. А шмотки твои пойдут на ветошь. У котлов ребятам будет, чем руки да пот вытирать. А теперь расскажи, был ты на приёме у Создателя?
Шальнов поведал Василию о своих приключениях на Небесах, о том, что выдвинул предложение Богу о разных режимах содержания грешников, об их трудоиспользовании, о реинкарнации. С нескрываемым чувством гордости он заметил, что получил самое высшее одобрение.
- Круто! – согласился Василий. – Мало того, что тебе довелось увидеть самого Творца, так ещё и благодарность от него получить. Хозяин, думаю, скоро будет осведомлён обо всём этом, если ему уже не доложили, и твоя карьера пойдёт в гору. А теперь пошли, поужинаем, а то опоздаем.
Ужин уже закончился, но столовая ещё не была закрыта, и Фёдор с удовольствием поел мясной пищи. Ему было безразлично, из чего приготовлено блюдо, главное, что оно отличалось изысканным вкусом. На выпивку его по-прежнему не тянуло.
- Иди, отдохни от рая, помилуйся со своей Люцкой, да не проспи на работу.
Шальнов расстался с Василием в коридоре и направился в свою коморку. В конце длинной каменной галереи он увидел у стены под факелом одинокую знакомую фигуру Люциферины. Чертовка стояла, понурив голову, и смотрела себе под ноги. Услышав шаги и завидев Фёдора, она бросилась ему навстречу. Люца повисла у него на шее и стала с жаром целовать его лицо.
- Я думала, не увижу тебя больше никогда! Как я счастлива, что ты вернулся! – шептала она ему в ухо между поцелуями. - Пойдём, дорогой, расскажешь мне, где ты был.
В своей комнатушке они долго сидели, обнявшись, и Люца с интересом слушала рассказ Фёдора об его путешествии в рай. Потом они занимались любовью, и заснули почти перед самым началом смены.
В столовой на завтраке, при появлении Шальнова все черти встали и ему поаплодировали. Фёдор растерялся, не понимая, что происходит. Подошёл Василий и похлопал его по плечу. Он громко объяснил, что ребята так выразили своё признание его заслугам перед Сатаной и Создателем. Все они уже в курсе последних событий. Более того, по приказу Хозяина он, Шальнов, назначается секретарём отряда, а Дора, до этого занимавшая должность, за непочтительное отношение к успехам своего сослуживца переводится на должность уборщицы. Люциферина же идёт к Шальнову в помощницы. С этого дня она станет принимать пищу с ним за одним столом, что будет говорить о её возросшем статусе.
У Фёдора началась новая жизнь. Отряд захлестнули большие перемены - своего рода перестройка, и она вершилась на его глазах. Был проведён газ под котлы, и в них варились самые отъявленные негодяи. Остальные грешники работали в шахтах. Основной контингент отряда не пропускал ни одной шальновской проповеди. Их посещали даже Нерон, Берия и Кальтенбрунер. Ильич же остался верен своим идеям. Он заявил, что не собирается слушать чертовски – поповский бред, являясь атеистом до мозга костей. Он не оставил отчаянных попыток собрать боевую группу, чтобы оказывать сопротивление режиму. Однако это у него получалось плохо. Он сошёлся с недавно этапированным в ад радиомастером из коммунистов, узнал от того о возможностях современного радио, о принципе работы которого кое-что знал ещё из своей жизни, и заразился идеей выхода в эфир и воздействия на мировой пролетариат. Ему удалось перехватить канал поставки ладана, принадлежавший до этого Берии, в котором тот теперь не нуждался, и войти в связь кое с кем из чертей, требуя с них в обмен на наркотик радиодетали. Ленин считал, что если не удаётся разжечь революцию в аду, следует попытаться сделать это на поверхности. Сгоревшие в революционном огне попадут прямиком в это учреждение, а уж здесь из них можно будет формировать боевые группы для организации широкомасштабного восстания.
Время от времени кто-то покидал отряд, вселившись на поверхности в тело живого человека, на его место поступал новый грешник. Василия вот-вот должны были перевести на службу в управление по спецоперациям, и он «сидел на чемоданах». Люца была уже на сносях и готовилась вскоре подарить Фёдору то ли ребёнка, то ли чертёнка. Ежедневные купания в подземном озере сделали Шальнова физически крепким и помолодевшим. Всё было бы хорошо, да вот только заела его тоска по родной земле, по её лесам, полям, озёрам и рекам. Страшно хотелось погреться в лучах ласкового солнца, поваляться на травке, пусть не такой мягкой, как в раю, но такой же зелёной, понюхать цветы. Хотя Сатана и приравнял Фёдора к чертям, человеческое начало брало в нём верх, выжимая постепенно остатки низменного. Однажды он поделился своими переживаниями с Люцей, и на удивление та его очень хорошо поняла. Более того, она даже предложила от себя большую жертву, дав при этом мудрый женский совет.
Как-то после очередной проповеди после смены к Шальнову попросился для личного разговора Нерон. Фёдор не стал ему отказывать, и они уселись за столом в коморке. Люца в это время мокрой тряпкой белого цвета протирала стены. Она, может быть, помыла бы и полы, да только большой круглый живот мешал ей.
Нерон похвалился Фёдору, рассказав, что в его посмертном бытии произошли большие перемены: режим ему ослаблен до самого нижнего предела, и вскоре, видимо, Создатель его реинкарнирует. Бывший император Рима выразил благодарность за то, что Шальнов проявил участие в его судьбе, и теперь у него есть шанс увидеть землю во всей её красе. За две тысячи лет без малого пребывания в аду каменные своды стали ему ненавистны. Нерон положил свою ладонь на руку Фёдора и тихим голосом произнёс:
- Когда-то я был большим грешником, за что справедливо понёс наказание, но тем не менее сказочно богатым. Но богатство не является грехом. Так вот, когда почувствовал угрозу собственной жизни, я вывез большую часть своего состояния и укрыл её в одной часовне на окраине империи, в Армении. Верные мне люди схоронили драгоценности там, в глубоком подвале. Я обязан тебе, Федр, своей будущей жизнью, а ничего дороже жизни нет. По этой причине я хочу передать тебе то, что некогда принадлежало мне. Ты живой человек, и когда-нибудь выберешься отсюда. На воле деньги тебе пригодятся.
- С чего ты взял, Нерон, что я выберусь отсюда, и что я вообще этого хочу?
Римлянин ехидно усмехнулся.
- Ни одному нормальному человеку не придёт в голову замуровать себя под землёй, если есть возможность жить под солнцем. А ты, Федр, если и был раньше грешником, то теперь все тебя считают праведником, да и Творец тоже. У тебя есть возможность к нему обратиться. Рано или поздно это произойдёт. Поэтому слушай меня внимательно: от вершины горы Арарат строго на север ровно в пятистах пятидесяти пяти милях расположена часовня, о которой я упомянул. Если даже её к этому времени снесли, ведь прошло, как мне известно, почти две тысячи лет, не беда. Глубокий подвал должен уцелеть, и в нём ты найдёшь своё счастье. Я тебе его дарю.
- Спасибо, конечно, Нерон, - Фёдор покачал головой, не сводя глаз с императора, - да только своё счастье я уже нашёл. Вон оно стены натирает. Даже целых два счастья, - взгляд Шальнова упал на большой живот Люцы. - Вот такие дела. Иди, Нерон, и больше думай о Боге, чем о деньгах.
Римлянин встал, поклонился и покинул коморку.
- Откуда он узнал о наших планах? – с беспокойством спросила Люциферина, подсев к Фёдору за стол. – Ещё чего доброго операм сдаст. Ведь только же с тобой всё обсудили, и Нерон тут как тут.
- Я думаю, его появление – совпадение. Он просто рассуждает как человек, нормальный человек, он сам так выразился. Я тоже постепенно становлюсь нормальным, поэтому и признался тебе в своей тоске. Спасибо, Люца, что ты меня поняла.
Чертовка положила голову на плечо Шальнову.
- Что ты намерен делать, дорогой?
- Думаю, не стоит тянуть, а нужно немедленно обратиться к Богу. Я, правда, не знаю, как это делается, но видел, как обращался к нему Пётр – охранник райских ворот, я говорил тебе о нём. Попытка – не пытка, сейчас такое время, что мне никто не помешает.
Фёдор встал на колени и вознёс руки к потолку.
- Господи, яви лик свой рабу твоему!
После его слов ничего не произошло. Шальнов в растерянности посмотрел на Люцу.
- Не получается.
- Попробуй ещё раз.
Фёдор повторил своё обращение, после которого снова ничего не произошло.
- Ни фига не понимаю, - он опустил руки. – Я сделал всё в точности, как это делал Пётр. Постой! Бог что-то там говорил о слабом сигнале из подземелья. Возможно, до него плохо долетают мои слова, он их не слышит.
- Тогда крикни громче, - посоветовала Люца.
- Господи, яви лик свой рабу твоему Фёдору, тому, что недавно был у тебя! – изо всех сил выкрикнул Шальнов и покосился на чертовку. В ту же минуту каменные своды комнатушки озарились ярким золотистым светом, словно кто-то включил мощное освещение. Люциферина закрыла лицо руками, а сам Фёдор прищурился.
- Что ты хочешь от меня? – послышался знакомый голос.
- Боже, отправь меня на землю вместе с моей гражданской женой! Вот она рядом со мной.
Последовала долгая пауза, во время которой Бог, видимо, разглядывал Люцу.
- Как ты сумел всё запутать, Шальнов! – голос прозвучал грозно. – Я могу отправить тебя на поверхность, в твой родной дом, а твоя подружка и сама имеет возможность выйти отсюда, как и любой другой сотрудник из чертей. Но вот только как вы будете жить вместе среди людей, и что за гибрид она произведёт на свет? Я не могу благословить такой союз. Тебе должно быть известно, что браки заключаются на Небесах.
- Господи! - взмолился Фёдор. – Всё в твоих силах! Я уже подумал, как разрешить эту ситуацию. Преврати Люцу в человека, и все дела. Сотвори чудо! Ты же сам сказал, чтобы я обратился, если какая проблема. Вот я и обращаюсь.
Сияние на потолке мигнуло.
- Легко сказать: сотвори чудо! Я Бог, а не фокусник. Мне ещё никогда не приходилось превращать чёрта в человека. Превращения наоборот происходят сами собой. И как быть? – за вопросом последовала долгая пауза, после которой Бог продолжил: – С другой стороны любовь к человеку – это прекрасно, пусть даже любит человека чертовка. Любовь – это добро. Придётся создать центр генной инженерии, подключить к нему несколько ангелов, из тех, что поумнее, и поместить в него твою Люциферину, - голос слегка кашлянул, а, может, Фёдору это показалось. – А она-то сама согласна на операцию? Согласна, что станет простой смертной?
Чертовка упала на колени рядом со своим суженым.
- Согласна, Господи! Сделай из меня человека! Без Феденьки мне не жить!
Сияние засветилось ярче.
- Я попробую дать тебе только человеческое тело, а человеком ты должна стать сама. Шальнов тебе поможет. Ждите здесь. Я свяжусь с Сатаной, и мы оговорим процедуру передачи его сотрудника.
Сияние погасло, и в коморке стало ужасно темно. Даже свет факела не давал человеку и чертовке возможность преодолеть временную слепоту. Их глаза слезились, и оба они тёрли их, что было силы. Постепенно каждый из них привык к полумраку, в котором до этого они жили. Фёдор с Люцифериной встали с колен, и присели на лежанку.
- Я представляла Создателя чёртом или козлом, а он похож на солнце, только сияние у него другое. Никогда не думала, что увижу его, а тем более заговорю с ним. Как ты считаешь, он решит вопрос?
- Кто ж его знает. Сам Бог и сам Сатана займутся решением нашей проблемы. Разве мы можем с тобой предсказать их помыслы и действия? Мы только можем принять их решение, как должное.
- Если даже Хозяин меня не отпустит, я сбегу с тобой, Феденька! – Люца сжала руку Фёдора в своей. – Заберёмся в лес, и будем жить в глуши. Никто нас не найдёт!
- А как мне отсюда выбраться?
- Я тебе устрою побег.
- Может, всё ещё образуется, что мы сразу о побеге заговорили? Да и не хорошо это, идти против божьей воли. Давай лучше посидим и помечтаем о том, как будем жить в моей квартире и растить нашего первенца. Как ты думаешь, у него рожки будут или нет?
Разговоры о будущей жизни у Фёдора и Люцы заняли немного времени. Вскоре в их дверь со стороны коридора кто-то постучал. Этим «кто-то» был Василий.
- Ну, ты даёшь, братан! Твоя невежливость перешла в дерзость! – бросил он с порога. – Как только у тебя хватило наглости загрузить Создателя своими проблемами? А тот Хозяина подтянул. Целый кипиш поднялся. У нас тут не любят, когда проверяющие суются со своими проверками, а тут ещё сам Создатель вмешался в дела учреждения! Они же с Хозяином как кошка с собакой, любой знает! Сатана, конечно, не смог отказать Всевышнему, но остался недовольным, что ему пришлось это сделать. Из-за тебя со жлобы он мой перевод в управление по спецоперациям на целый месяц отложил. Чем тебе здесь, Федька, не угодили? И в должности ты вырос, и чертовскими привилегиями пользуешься, и с Люцкой тебе разрешили жить, и жилплощадь отдельную предоставили. Живи и радуйся. Чего тебя потянуло наверх? Что там хорошего? Сам же жаловался мне, что жизнь у тебя, как в аду. Забыл? А я знаю одно: что сейчас у тебя жизнь значительно лучше, чем тогда, когда мы познакомились.
- Не обижайся, Вася, - Фёдор пожал плечами и развёл в стороны руки. – Я очень тебе благодарен за то, что ты вольно или невольно изменил мою жизнь к лучшему, пригласив в свою семью, и прихватив с собой на работу в это подземелье. Я много чего увидел и смог поразмышлять над своим житьём-бытьём. Здесь я стал другим человеком. Я имел встречу и с Сатаной, и с Богом, и оба они меня хвалили. И до сих пор я осознаю с трудом, что это было именно со мной. Здесь, в аду, я повстречал свою любовь, и должен признаться тебе, дружище, что счастлив.
- Так какого хрена тогда надумал уходить, если счастлив? – Василий постучал по своей голове между рогов.
- Тебе, чёрту, наверное, трудно понять меня, человека. Что бы нас ни связывало, мы всё равно с тобой из разных миров. Я тоскую по небу, по солнцу, по природе, и тоска эта жрёт меня изнутри.
- Выходит, Люцка тебя поняла, если дала согласие на генную мутацию – так, вроде, называется то, что ей предстоит пройти?
- Выходит, поняла. В женщинах, там наверху, много чего от чёрта. Поэтому между Люцей и человеком куда меньше разницы, чем между нами с тобой. А ещё Люца призналась, что любит меня, а любовь, как известно, возвышает. Мы оба приняли твёрдое решение, и теперь ждём, что нам ответит Создатель.
- А чего ждать-то?! Ты чего, тупой?! – Василий топнул копытом. – Я, думаешь, зачем сюда припёрся? Меня Хозяин послал, чтобы я переправил вас на Небеса. Они с Создателем договорились на ваш счёт, я ж уже говорил. Собирайтесь, я вас отведу в транспортный узел.
- А чего нам собирать, у нас же нет ничего? – Фёдор оглядел пустую коморку. – Здесь только матрац и подушка, а на кой они мне? У меня дома постель имеется.
- Бельё казённое, его бы тебе никто и не отдал, - чёрт мотнул головой и хмыкнул. – Ветошь белую нам тоже оставь, Доре подгоню полы мыть. Ну, если собирать нечего, тогда пошли.
Пройдя с Фёдором и его подругой знакомыми коридорами, Василий привёл их в ту самую комнату с тремя каменными креслами, откуда Шальнову уже доводилось отправляться на Небеса, и куда он с них вернулся. Люца же рассматривала помещение с любопытством, по всему было видать, что здесь она впервые.
- Ну, что, Федя, давай прощаться. Не знаю, свидимся ли. На новой работе буду Америку разрабатывать – вот, где она у меня будет сидеть! – чёрт с силой сжал кулак. - А Америка не Россия, сам понимаешь. Ну, может быть, как-нибудь выберу время, загляну к тебе на часок, посмотрю, как вы там устроились. Да, и на Люцку в человеческом обличье посмотреть охота. Прибавил ты мне проблем, будь они неладны. Теперь нужно нового смотрящего подбирать, а кто тебя заменит по большому счёту? Бузы опасаюсь.
- Не будет никакой бузы – я в мужиках твоего отряда уверен, - Фёдор положил руку чёрту на плечо. – Есть, правда, конченые отморозки, но их меньшинство. Ты с ними справишься. Тебе ж только месяц продержаться до перевода.
- Вот, я и опасаюсь, как бы этот перевод ещё не отодвинул Хозяин.
- Всё будет нормально, не боись. Мужикам нашим привет от меня передай, а то я не успел с ними попрощаться.
- Эх, сейчас бы тяпнуть хорошенько на дорожку, но ты ж не пьёшь, и Люцка завязала! И не по-людски это, и не по-чертовски! Давай, Федька, мотай со своей ненаглядной на Небеса, вас там, поди, заждались. Садитесь в кресла и закрывайте глаза. Ты уже отбывал отсюда, тебя учить не надо.
Шальнов сел первым, Люциферина за ним это сделала с опаской.
- Ну, чего зырите на меня? Глаза закрывайте! – крикнул напоследок Василий.
Полёт через светящийся колодец для Шальнова был уже привычным, и не вызвал, как в прошлый раз, волнений. Что пережила чертовка, сказать трудно, только, когда она оказалась вместе с Фёдором под синим куполом, её слегка трясло. Как и в прошлый раз, туман стелился понизу, чуть ниже колен. Из этого тумана выросли, как грибы, два ангела.
- Мы научные сотрудники недавно созданного небесного института генной инженерии, - представился один из них. - До этого нам никогда не приходилось перевоплощать чёрта в человека и проецироваться в иной системе координат тоже. Но по приказу Создателя мы с коллегой разработали революционную методику. Сложность перевоплощения состоит в том, что очень давно черти произошли от соития Адама с женскими духами, а Евы - с мужскими за сто тридцать лет их разлуки после грехопадения. Получились гибриды со сложнейшим генным кодом, очень сильно отличающимся от человеческого. Если вы хоть что-то слышали о генетике, вы нас поймёте. Но наша методика потому и революционная, что позволяет эти различия сгладить и осуществить мутацию в кротчайшие сроки. Я вижу, именно эта особь должна стать женщиной, - ангел улыбнулся Люце. - Её беременность усложняет задачу, но мы справимся. Мы не имеем права ошибиться, иначе она родит от человека злого духа, а это недопустимо. Прошу дамочку подойти к нам поближе, а ты, человек, отошёл бы в сторону, чтобы не смутировать невзначай.
Один из ангелов вытащил из-за пояса своей длинной рубахи стеклянную или хрустальную палочку и опустил её на голову Люциферины между рогов. Его коллега расправил белые крылья за спиной и несколько раз ими махнул так, будто зачерпнул туман из-под ног и швырнул его в чертовку. Клубы окутали её и на какое-то мгновение скрыли от глаз Фёдора. Когда же дымка рассеялась, его взору предстала совсем другая Люца. Она, вроде как, и не сильно изменилась, но только теперь её чертовкой назвать не осмелился бы никто. Это была миловидная женщина с большим животом. Она потрогала свою голову, и, не нащупав рогов, улыбнулась Шальнову. Её зубы были теперь ровными и белыми, как белой была и её кожа. Вот только зеленоватые глаза по-прежнему излучали дьявольский блеск. Остались ли у бывшей служительницы ада, его гражданской жены, копыта, Фёдор сказать не мог – ступни Люцы укрывал туман.
- Я вижу, наш эксперимент удался, коллега, - обратился один ангел к другому. – Этот опыт нужно будет сохранить на всякий случай, мало ли. Чтобы в будущем все изыскания не повторять заново.
Небожитель поднял голову и устремил взгляд к центру синего купола.
- Вот, Господи, прими результат нашего с Мафусаилом скромного труда.
Купол засиял и прозвучал голос Создателя:
- Молодцы, ребята, я знал, что на вас можно положиться. Как тебе, Шальнов, твоя подруга? – Фёдору показалось, что Бог хихикнул.
- Я в восторге! Мне даже в голову не приходило мечтать о том, чтобы меня полюбила такая красавица!
- Ну, что же, я рад за тебя. Однако дьявольского имени я твою подругу лишаю. Отныне она будет Людой, Людмилой. Ты быстро привыкнешь. Теперь вы оба человеки, и я с чистой совестью нарекаю вас мужем и женой. Первенцу вашему дадите имя по своему усмотрению. Да, и уж коль ты, Шальнов, русский, то не забудь его окрестить.
- Что ты, Господи, как можно!
- И чтобы жена твоя сделала то же самое, как только освободится от бремени.
- Это уж пренепременно.
- Веди, Шальнов жену свою в дом свой. Я назначу ангела, который будет курировать вас.
Купол стал тускнеть, видимо, аудиенция у Создателя подошла к концу.
- Господи, - выкрикнул Фёдор, - мы же голые! Как мы можем оказаться в таком виде перед людьми?
Купол вспыхнул с прежней силой.
- Верно. Вот, склероз проклятый, об одежде я и забыл. Сейчас что-нибудь сотворю в современном стиле, от Зайцева, например.
Сияние погасло, но в тот же миг Фёдор почувствовал, что уже одет. Оглядев себя и ощупав, он понял, что на нём шикарный костюм из плотной слегка блестящей ткани, белая рубашка и бабочка на шее. Люца, а теперь Люда тоже разглядывала себя. Фиолетовое платье ей очень шло. Под ним не заметен был даже большой живот. Причёска и макияж тоже были шик!
- Ну, всё, ребята, прощайте, - ангелы помахали им руками, - надеемся, ещё встретимся с вами после вашей смерти. Но это ещё будет не скоро.
- А я смерти совсем не боюсь, - новоиспечённая женщина с простым человеческим именем взяла под руку своего мужа. – Мы с тобой, Феденька, никогда не расстанемся, даже после кончины! А сейчас-то что нам делать?
- Пошли, куда глаза глядят, только держись за меня крепче. Опять в колодец провалимся. Надеюсь, в ад мы уже не попадём – здешняя фирма веников не вяжет.
- Каких ещё веников?
Ответить Фёдор не успел, потому что началось низвержение с Небес тем же самым колодцем. Пролетев его, и он сам, и его молодая жена, - а скорее всего очень и очень немолодая по человеческим меркам, - оказались в квартире, которая явно до этого не принадлежала Шальнову. Она тоже была однокомнатной, и планировку имела ту же, но только все помещения сверкали евроотделкой, и мебель стояла самая, что ни на есть современная, видимо, дорогая. Однако панорама в окне была знакомой.
- Где это мы? Куда попали? – Фёдор озирался по сторонам, трогая нежную на ощупь обивку дивана.
На стене висел огромный плоский телевизор. Его экран вспыхнул, высветив красным текст.
«Это тебе от меня за заслуги. В вазочке деньги на первое время, документы твои и Людмилы там же. Ищи работу». И подпись: «Бог»
- Спасибо, Господи, за всё, что дал мне! – Фёдор опустился на колени посреди комнаты на мягкий палас и вознёс руки к потолку. Экран погас, но вспыхнул снова. Теперь на нём было написано «Не стоит благодарности».
Шальнов с Людмилой сели на диван, каждый, думая о своём, но, скорее, об одном и том же – о предстоящей совместной жизни…
ЭПИЛОГ
А теперь хочу признаться тебе, читатель, что историю эту я написал со слов моего приятеля, с которым пару лет назад мы познакомились в поезде. Я ехал тогда из командировки, он тоже с каких-то курсов по повышению квалификации. Мы почему-то сошлись быстро и понравились друг другу, разоткровенничались. Я был так потрясён его повествованием, веря и не веря в него, что по возвращении домой немедленно взялся за бумагу и ручку, записав всё или почти всё, мною услышанное, в сокращённом варианте. Я не сомневался, что напишу роман. И вот ты только что его прочёл. Шальнов готов был поклясться на Библии и в поезде, и после, что произошедшее с ним случилось на самом деле. Я до сих пор не знаю, правду я написал или вымысел.
На вокзале в родном для нас обоих городе его тогда встречала очень симпатичная жена и мальчишка лет пяти, который вёл себя как бесёнок, то и дело норовя вырваться из рук матери. За прошедшие два года я несколько раз бывал в гостях у Фёдора, и он сам навещал меня со своей женой Людмилой и сыном. Мы сдружились. Васька – сын на самом деле у него - исчадье ада, хотя грешно так говорить о ребёнке. Жена настолько очаровательная, что я даже невольно влюбился в неё, безответно, конечно. Сейчас, насколько я знаю, Фёдор уехал отдыхать в Армению, и я жду его возвращения, чтобы пригласить на свои именины, которые будут в этом месяце.
ИЗДАТЕЛЯМ: Роман «Экскурсия в ад».
ЖАНР: фэнтези.
Предлагаю Вашему вниманию свою книгу с целью издания.
Роман «Экскурсия в ад» - поучительная сказка для взрослых. На страницах книги автор показал в шутливой манере своё видение Преисподней и Рая, поместив в эти два диаметрально противоположных мира своего смертного героя. Попав в экстремальную и нереальную ситуацию, этот герой – опустившийся по всем религиозным и человеческим канонам грешник, стойко противостоит злу и перерождается духовно настолько, что даёт разумные советы не только Сатане, но даже самому Создателю.
АВТОР: Шмельков Владимир Сергеевич, член СП России, инженер.
Адрес: 424045, г. Астрахань, ул. Б. Хмельницкого, 54, кв. 101
Дом. тел. 34-51-01 сот. 8-927-566-50-34
e-mail: ashmelkov@rambler.ru
Герой романа «Экскурсия в ад» Фёдор Шальнов – человек опустившийся и допившийся до чёртиков. В один из зимних дней Фёдор подобрал у мусорных баков чёрного котёнка и принёс в свою запущенную «берлогу» на пятом этаже «хрущёвки». Котёнка он назвал Васькой. И вот на кухне перед одурманенным суррогатной водкой Фёдором Васька превратился в самого настоящего чёрта Василия. Они сразу нашли друг с другом общий язык, и усилиями чёрта скромное застолье превратилось в небольшое пиршество, закончившееся экзотическим полётом на старом прогоревшем автомобильном глушителе. Охмелевший и кажущийся доброжелательным Василий пригласил собутыльника в своё жилище на болотах, где познакомил его со своим «милым» семейством. Юная чертовка – чёртова дочь шутки ради наложила на гостя чары, которые лишили главу семейства собутыльника. В пьяной эйфории Василий предложил Фёдору посетить в качестве экскурсии место своей службы. А местом этим оказался ад. Ад с человеческой точки зрения, а с точки зрения представителей тёмных сил – Учреждение исполнения наказания, вынесенного Высшим Судом. Для Фёдора экскурсия в это учреждение закончилась плачевно – зайти туда оказалось значительно проще, чем выбраться наружу. По распоряжению Хозяина Учреждения самого Сатаны Шальнов был оставлен в качестве вольнонаёмного работника до наступления его смертного часа. Никто из сотрудников – чертей не сомневался, что после смерти Шальнов по приговору будет определён именно в это самое место. Однако избавившийся от алкогольной зависимости Фёдор не только проявил изобретательность, оказавшуюся по нраву Хозяину, но и, общаясь с грешниками, многие из которых были личностями известными, обречёнными на ужасные вечные муки, начал духовно перерождаться и оказывать некое положительное воздействие на этих заблудших несчастных. В мрачном и ужасном подземелье он умудрился обрести любовь к чертовке – служительнице, и та ответила ему взаимностью. Деятельность нового вольнонаёмного сотрудника Учреждения исполнения наказания не оказалась незамеченной вышестоящим начальством на Небесах. Фёдор предстал перед самим Создателем и сумел показать себя весьма ему полезным, за что и был облагоденствован. Однако он не пожелал нести службу у райских врат и уговорил Бога вернуть его в ад, где его ждала рогатая возлюбленная с уже округлившимся животом. Фёдор осознавал свою никчёмность на поверхности земли, а в аду ощущал себя нужным и значимым. Однако постепенно возродившееся в нём человеческое начало заставило его тосковать по привычному ему миру. Его заслуги перед Сатаной и перед Создателем оказались настолько значимыми, что ему позволено было вернуться на землю вместе со своей тоже переродившейся чертовкой, ставшей ему законной женой. Брак их был заключён на Небесах в самом прямом смысле. Затянувшаяся экскурсия в ад помогла Фёдору Шальнову вернуться в знакомый ему мир совсем другим человеком. Чистилище оказало на него благотворное влияние.
Экскурсия в ад
Фёдор Шальнов был хроническим алкоголиком. Он давно смирился со своей участью, поняв ещё с десяток лет назад, что возврата к трезвому образу жизни уже никогда не будет. До этого он ещё делал попытки завязать с выпивкой, и ему даже удавалось не притрагиваться к спиртному, аж целый месяц, и таких успехов он добивался дважды или трижды. Но всякий раз его путал нечистый, и безобидная рюмка водки становилась началом длительного запоя. В те годы, когда Фёдор ещё работал фрезеровщиком на заводе и имел семью, жена Надюха – женщина властная и своевольная пыталась воздействовать на своего непутёвого мужа, пристрастившегося в трудовом коллективе к пьянке, когда грубым словом, когда скандалом, а когда молча скалкой или половой тряпкой. Да только или жена была плохим педагогом, или её великовозрастный ученик слишком упёртым: из образовательного процесса ничего не вышло. Фёдор продолжал пить, а жена его нашла утешение себе в любовных связях на стороне. Одна из этих связей затянулась настолько, что стала причиной их развода. Откровенные признания неверной жены, конечно, резанули по остаткам мужского самолюбия Шальнова, но если честно, то разрыв со своей благоверной он перенёс спокойно, можно сказать, что во хмелю его и не заметил. Последующая за разводом свобода опьянила пуще водки. Уходя к другому – человеку весьма состоятельному, жена оставила бывшему мужу однокомнатную квартиру, в которой они до этого жили вместе. Для Фёдора наступило райское время. На работе он получал прилично и мог позволить себе ежедневно поллитровку, а то и две, да ещё с «прицепом», и дома не встречала злющая Надюха со скалкой, а то ещё хуже с утюгом. Приходи, когда хочешь, с кем хочешь, и в каком пожелаешь состоянии – родные обшарпанные стены примут тебя любого в свои объятья. Простенькая закуска под выпивку являлась и завтраком, и обедом, и ужином. Всё было хорошо и весело, да только недолго – на заводе начались сокращения, и первыми «попали под топоры» любители зелёного змия, среди которых оказался и Шальнов. Фёдор сделал несколько попыток устроиться на работу через биржу труда, но ни на одном из предложенных ему мест он не продержался больше месяца – никто из новых начальников не стал терпеть пьяницу. Постепенно и незаметно, как это частенько, если не сказать сплошь и рядом, бывает, мужик опустился, и источником его существования стали помойки, а пить приходилось всё, что горит. Вот как-то морозным и вьюжным февральским днём нашёл Фёдор у мусорных баков маленького чёрного котёнка. На белом снегу он походил на кусок антрацита и так же, как и сам Фёдор, искал в этом зловонном месте средство к своему существованию. Мусорные баки были высокими, и от них исходил, какой ни есть, но запах пищи, а котёнок был маленьким, и пища эта для него была недосягаема.
- Откуда ты взялся, бедолага, на моей территории? Сидел бы в каком-нибудь подъезде, глядишь, кто из жильцов и подкормил бы, а то и взял к себе – вон какой симпатяга. Да, видимо, ты это уже пытался сделать – любая животина перво-наперво к человеческому жилью потянется, а уж когда там ничего не обломится, одна дорога – на помойку. Вот, и я, брат, такой же, как ты никому не нужный, и помойка – наш с тобой общий удел. Разница лишь в том, что у меня есть кров, а у тебя его нет.
Фёдор смотрел на чёрного котёнка, а тот смотрел на Фёдора. Во взгляде животного не было видно отчаяния. Его зелёные глаза блестели каким-то дьявольским огнём, и как бы говорили:
- Что, братец Шальнов, возрадовался, что кому-то хуже, чем тебе? Мне ничуть не хуже. Я зверь, и моя доля такая: питаться чем попало и жить где попало, а ты человек, точнее был им когда-то, а наши пути, вот, сошлись у мусорного бака. Не от хорошей жизни ты сюда пришёл. Нет у тебя ни жены, ни друзей, и родня от тебя давно отказалась, и один ты одинёшенек на этом свете. Я просто тебе необходим.
Фёдор нагнулся, поднял со снега чёрный комок и сунул его себе за пазуху.
- Сиди тихо и грейся, - сказал он котёнку, который высунул из-под отворота засаленного пальто свою мордочку. - Повезло тебе, что встретил меня.
В ответ послышалось шипение.
- А ты с характером, Васька, - имя котёнку само собой сорвалось с языка.
Шальнов поднял с земли сумки со своей незатейливой добычей – полиэтиленовыми бутылками да алюминиевыми банками из-под пива и лимонада. Продав бутылки тёткам – молочницам, а цветной металл снеся в приёмный пункт, Фёдор по известному адресу навестил бабку - самогонщицу и сделал у неё покупку. Два плавленых сырка из ларька должны были стать единственной закуской к поллитровке. Поднявшись на последний этаж «хрущёвки» и открыв свою державшуюся на честном слове дверь, ещё с порога он запустил в квартиру котёнка, вытащив того из-под пальто.
- Вот моя берлога, Васька, здесь ты теперь и будешь жить со мной.
А котёнок будто бы только и ждал этого момента, он не стал обнюхивать чужое жилище, а прямиком побежал на кухню, запрыгнул на табуретку перед столом и уселся на ней. Фёдор качнул головой и пошёл, не разуваясь, следом.
- Ну, ты, брат, даёшь! Хоть бы с квартирой ознакомился для приличия, посмотрел, нет ли мышей, а то прямиком за стол. Я вот пить сейчас буду, ты что, хочешь мне компанию составить?
Котёнок протяжно мяукнул.
- Это как понимать? Хочешь, чтобы я тебе тоже налил? Перебьёшься, мал ещё, и обойдёшься сырком.
Шальнов согнал со стола тараканов, выставил на его грязную поверхность бутылку самогона и положил рядом с ней два плавленых сырка. Здесь же на столе стояли никогда не мытые стаканы, и Фёдор наполнил до половины один из них. Васька запрыгнул с табуретки на стол и уставился то ли на сырки, то ли на поллитру.
- И не зырь на выпивку - говорил, не налью, значит, не налью. Моё слово твёрдое, сказал – отрезал.
Стакан, зажатый в грязной руке, поднялся над столом, и, провожая его взглядом, котёнок задрал голову. За этим послышались два громких глотка.
- У-у-х, хороша, зараза! – человек крякнул, а Васька поднялся, изогнул спину и взъерошился, то ли оттого, что на него новый хозяин дыхнул спиртным, то ли потому, что выпил в одиночку. Фёдору всё же показалось, что котёнок хочет составить ему компанию. Он взял из консервной банки, служившей пепельницей, сохранившийся окурок, чиркнул спичкой и затянулся.
- А что, может, на самом деле ты пьющий кот, да ещё куришь? Сейчас мы это проверим. Один чёрт больше напёрстка в тебя не поместится.
Шальнов взял с подоконника блюдце, поставил перед котёнком и плеснул в него из бутылки.
- Пей, коль просил, - он набрал полные лёгкие дыма и выпустил его в Ваську. Дым обволок животное, так, что за ним его не стало видно. Облако закрутилось вокруг него, превращаясь в какой-то миниатюрный смерч. Потом этот странный смерч двинулся вместе с котёнком по крышке стола, слетел с неё и завис над табуреткой. Затем вдруг будто взорвался, рассеявшись в разные стороны. Вместо котёнка, укутанного табачным дымом, перед хозяином квартиры за столом оказался самый настоящий чёрт. Хотя Фёдор до этого и представлял чёрта себе не таким, но сомневаться не стоило – перед ним сидел на табурете именно чёрт. Если бы у обнажённого мужчины, сидящего напротив, не было б на лысой голове двух изогнутых рогов, острых длинных ушей, редких, треугольной формы зубов, его с большой натяжкой можно было принять за человека. Хотя тёмная с фиолетовым отливом кожа выдавала в нём служителя преисподней. Да ещё глаза. Фёдор раньше думал, что глаза у чёрта должны быть красными и светящимися, а у этого они были зелёными, почти кошачьими. Ну, точно, как у котёнка Васьки. Шальнов зажмурился и тряхнул хмельной головой.
- Фу, ты! Надо же! Черти уже мерещатся! Неужто, «белочка»?
Он приоткрыл один глаз с надеждой на галлюцинацию, но чёрт по-прежнему сидел за столом и рассматривал его самого, качая головой то в одну, то в другую сторону.
- И долго ты будишь щуриться, Шальнов? Взрослый мужик, а ведёшь себя как малое дитя.
- Ты кто? – пролепетал Фёдор не своим голосом. - На твоём месте только что Васька сидел.
- Ну, значит, я и есть Васька.
- Ты чёрт что ли, или это у меня белая горячка началась?
- Чёрт, чёрт! Чертей что ль не видел?
- Не-е-е-а! – протянул перепуганный хозяин квартиры. Окурок, зажатый между пальцами, догорел до конца.
- Вот, чёрт! – тряхнул он рукой и скривился от боли.
- Ну, вот, наконец-то, понял, кто я такой, - чёрт Васька засмеялся низким гортанным смехом. - А коль понял, наливай, что уставился?
Трясущейся рукой Фёдор наполнил ещё один стакан до краёв самогоном, не забыв и про себя.
- Федя, будет тебе, расслабься, - чёрт, видимо, заметил, что хозяин волнуется. - Давай выпьем за знакомство, покурим, поболтаем о том, о сём.
Рогатый гость разом махнул стакан в раскрытый рот, и содержимое его выплеснулось вовнутрь.
- Лихо у тебя получается! – Шальнов с завистью качнул головой.
- Это что! Я могу и кружку одним махом опрокинуть, - Василий взял из консервной банки окурок, чиркнул спичкой и непринуждённо прикурил.
- Ты, Федя, пей. А не хочешь, я выпью, - чёрт потянулся к наполненному стакану.
- Перебьёшься! Ишь, освоился как быстро, уже хозяина обпить хочешь! – Фёдор в три глотка осушил свою посуду, крякнул и мотнул головой. - Тяжело пошла, закусить нужно, - он отломил кусочек плавленого сыра и отправил себе в рот.
- Закусывай, Вася, - Шальнов широким жестом предложил гостю последовать его примеру.
- После первой не закусываю, а вот после второй не откажусь, - с этими словами чёрт взял со стола недопитую бутылку и вылил её себе в рот, потом сделал последнюю затяжку и вслед за самогонкой отправил горящий окурок. Выдохнул он языком пламени. Фёдор вытаращил в изумлении глаза.
- Круто! Чертовски круто!
Василий, показалось, засмущался от комплимента, опустил глаза и почесал лысый череп между рогов.
- У тебя выпить ещё найдётся?
- Откуда? Ты же последнее дохлебал.
- Ну, тогда сиди здесь, а я пойду у соседей попрошу.
- Ты что, спятил, какие соседи? Радом со мной одни интеллигенты живут. Вот, они тебе дадут! – Фёдор вытянул перед собой кукиш.
- Мне не откажут, - зелёные глаза чёрта сощурились, он встал и вышел через балконную дверь, цокая по полу копытами.
Шальнов остался сидеть за столом, свесив голову на грудь. Глаза его были закрыты. Возможно, он отключился на какое-то время, а, может, думал о чём-то своём. Только минут через двадцать он очнулся, провёл по лицу руками и огляделся.
- Померещится же такое!
Перед ним стояла пустая бутылка и два стакана. Он понюхал их каждый по очереди. Сомнений не было – из них обоих только что пили. Ещё надеясь, что чёрт ему привиделся, Фёдор заглянул под стол.
- Кис! Кис! Кис! Ну, куда ты запропастился, чёртёнок?
Котёнка в кухне не было. Встав на четвереньки, Шальнов пополз в комнату, зовя пропавшего Ваську. Он заглянул во все углы, и, не найдя никого, отправился ползком в прихожую, выкрикивая:
- Вась, Вась, Вась!
Возвращаясь назад в кухню, елозя коленями по грязному линолеуму, он увидел перед собой на полу два копыта, из которых росли ноги, прикрытые спортивными штанами голубого цвета с жёлтыми лампасами. Фёдор поднял голову вверх. Перед ним стоял чёрт Вася в спортивном костюме.
- Ты чего там потерял?
- Кис, кис кис! – ещё по инерции прошептал Шальнов. - Это ты? Так ты настоящий?
Чёрт присел рядом на корточки.
- Ты, что, Федь, это ж я, Вася. Мы выпить-то успели по стакану всего, а ты уже окосел и на ногах не стоишь? Хорошо ж ты гостя принимаешь. А я, вот, бутылочку «Посольской» у соседки снизу одолжил, и «Адидас» покойного мужа она мне отдала. Хотя, думаю, без костюма я ей больше понравился. Такая женщина горячая, должен тебе сказать, и вдова вдобавок. Забывать начала, что такое мужик, а ты живёшь рядом и теряешься.
- Это белая такая, в очках, подо мной живёт?
- Она самая.
- Так она официанткой в каком-то крутом ресторане работает, вся из себя. Как тебе удалось её охмурить?
- Она женщина, и сладкая, должен тебе сказать, а искушать у нас, чертей, способность наследственная, - Василий подмигнул кошачьим глазом. - Ну, да ладно, это тебе информация к размышлению, так сказать твоя потенциальная возможность. И никуда она не денется, если сам кретином не будешь. Пойдём, продолжим наш мальчишник.
Фёдор встал на ноги. Он всё ещё с недоверием смотрел на своего странного гостя, потом поднял руку и потрогал рог на его голове.
- Настоящие, настоящие. Нравятся?
- Уж, куда там! Мне бывшая жена рогов наставила, покруче твоих будут. Твоя чертовка, поди, тоже не подарок?
- Как тебе сказать, Федя? Бабы они все от чёрта. Если честно, то надоела она мне, и с веками хуже ладана стала! Всё ей не так, всё не эдак. Постоянно меня нашими чертенятами упрекает. Мало я им, видите ли, времени уделяю. А ты сама-то на что? Правильно я говорю? Чертовски надоело дома. Вот, я и махнул к тебе. Нас, чертей, всегда тянет к общению с людьми, но мы с ними не находим общего языка. Нормальный человек нас не понимает. Другое дело пропащий пьяница, как ты. Твой порок, как мостик между нами. И чем ты будешь пьяней, тем лучше меня поймёшь. Ты ещё не дошёл до кондиции, поэтому я читаю в твоих глазах недоверие. Пойдём, друг мой, врежем ещё по одной.
Они уселись за столом на кухне. Василий по-деловому отвернул на бутылке пробку и наполнил оба стакана. В дверь постучали, так как звонок давным-давно не работал.
- Иди, открой. Я думаю, это Анюта, - чёрт пальцем с длинным когтем начал ковыряться в банке с окурками, выискивая, который побольше.
- Кто такая?
- Блондинка снизу. Иди, иди, открывай.
Фёдор пожал плечами, встал из-за стола и пошёл в прихожку.
За дверью стояла та самая светловолосая соседка, что жила под ним. Она протянула ему глубокое блюдо, накрытое полотенцем. Женщина, опуская глаза в смущении, тихим нежным голосом сказала:
- Здесь еда, она только-только с плиты, передайте её, пожалуйста, Василию. И сигареты он просил ему купить, а то у него кончились, - на блюдо поверх полотенца легла пачка «Парламента». - Ну, я пойду.
- Так, может, компанию нам с Васей составите? – Фёдор попытался улыбнуться, как можно, обаятельней, но у него от смущения получилась гримаса.
- Нет, что вы, у меня много дел, да и Василий сказал, что у вас мальчишник. К тому же я совсем не пью. Так что извините.
Соседка развернулась и лёгкими шагами быстро спустилась на нижний этаж. Фёдор посмотрел ей в след и чёрной завистью позавидовал Ваське окаянному, ведь опустившемуся пьянице, каковым он честно себя воспринимал, не на что было рассчитывать в общении с женщинами, тем более с хорошенькими. Организм, отравленный спиртным, лишал мужчину половой принадлежности и делал любые контакты со слабым полом бессмысленными. Шальнов вернулся на кухню, и они с чёртом продолжили застолье, которое теперь после самогонки и плавленых сырков превратилось в настоящий пир, так как перед ними к бутылке «Посольской» лежала на блюде тушёная курица, обложенная аппетитно поджаренными кусочками картошки. От блюда исходил такой запах, что Фёдор поперхнувшись слюной, закашлялся.
- Ну, как тебе Аннушка – мастерица? – чёрт подмигнул зелёным глазом. - Попка у неё как орех, так и просится на грех.
- Какая там попка, - Шальнов безнадёжно махнул рукой. – Я уж давно забыл, что такое бабы. Да, если б даже и вспомнил, толку не было бы. Алкаш я, и этим всё сказано.
- Зря ты так! – Василий наморщил лоб. – Я тоже выпить не дурак, но и о бабах всегда помню. Я эту порчу с тебя сниму мигом, что за жизнь без любовных утех. Давай, наливай. Держи стакан перед собой и смотри мне в глаза.
Фёдор подчинился. Зелёные глаза чёрта излучали какой-то дьявольский огонь, когда он смотрел в них и погружался в пустоту. Из этого погружения Шальнова вырвал удар в лоб – это Василий врезал ему щелбан своим пальцем с кривым когтем.
- Ты чего?! – Фёдор тряхнул головой. – Мозги же мог вышибить!
- Какие мозги, откуда они в твоей голове? Я тебя, друг мой, сексуальной энергией подзаправил, а ты ещё не доволен.
- Так больно же! – Шальнов растирал красное пятно на своём лбу.
- До свадьбы заживёт, - усмехнулся чёрт. – Давай лучше вздрогнем!
Они пили хорошую водку, закусывали изысканной едой, курили благородные сигареты и болтали о женщинах и о выпивке. Шальнов пожаловался чёрту на свою несчастную жизнь, превратившуюся для него в ад, и даже пустил пьяную слезу. Когда они допили содержимое бутылки и изрядно захмелели оба, Василий, хлопая посоловевшими глазами, придерживая губой свесившийся окурок, сделал рукой широкий жест и чуть не свалился с табуретки.
- А что, Федя, махнём ко мне, я тебя со своей познакомлю, чертенят моих посмотришь. У меня их то ли пятнадцать, то ли двадцать, точно не помню. Одним словом, много. Все хорошенькие, в меня пошли, но нахальные и непослушные – черти, они и есть черти. Ну, что, принимаешь приглашение?
Фёдор сосредоточенно смолил догоравший окурок и мутными глазами смотрел на Василия, медленно моргая.
- И куда это нам идти или ехать? У меня на такси денег нет, да и на маршрутку тоже.
Чёрт заливисто засмеялся, запрокинув голову так, что чуть рогами не выбил стекло в окне, что было позади него.
- Какое к богу такси? Мы с тобой ко мне полетим!
- На самолёте что ль?
- На выхлопной трубе глушителя, что у тебя на балконе стоит. Она и будет нашим самолётом.
- Я там железяки коплю для сдачи в утиль. Их нельзя трогать.
- Эх, ты, для друга какую-то ржавую трубу пожалел. Я ему тут пир устроил, а он мне трубу зажал!
Фёдору стало стыдно. Василий пригласил его к себе в гости и за свой счёт хочет туда доставить, а он, Шальнов, повёлся из-за какого-то хлама. Хозяин ржавой трубы встал, качаясь и придерживаясь обеими руками за стол, чтобы не упасть, затушил догоревший окурок в банке, сделал паузу, потребовавшуюся ему для принятия решения, потом снисходительно сказал, плохо ворочая языком:
- Бери, Вася, глушак, он твой.
- В таком случае прошу пассажиров на посадку, - чёрт открыл дверь балкона и встал около неё. - Я вынужден провести досмотр, чтобы пассажир, пускай единственный, не пронёс на борт судна взрывчатое вещество. Сейчас в мире такое творится – ужас! Мы сами черти людей попутали, и я не хочу, чтобы у меня в воздухе произошло ЧП. Веры нет никому, даже тебе, друг мой Федя. Так что подними руки, я тебя обыщу – досмотр есть досмотр.
Шальнов покорно вздохнул и дал себя обыскать.
- Запрещённых предметов не найдено, прошу пройти на посадку, - Василий отошёл в сторону, пропустив хозяина квартиры на его собственный балкон. Тот вышел и огляделся. В правом углу среди груды металлического хлама стоял прижатый к стене изогнутый прогоревший до дыр «жигулёвский» глушитель.
- И что делать дальше? – Фёдор вопросительно посмотрел на чёрта, стоящего в двери.
- Ставь самолёт на взлётную полосу.
- Это куда ещё?
- Вот сюда, - Василий показал на свободный пятачок перед дверью.
Шальнов полез в свой хлам, гремя железом, и вскоре одна из деталей выхлопного тракта автомобиля ВАЗ уже лежала у копыт Василия на цементном полу балкона.
- Что дальше делать?
- Садись поудобнее верхом и можешь не пристёгиваться, - чёрт хихикнул. - Сел?
- Это штуковина полетит? – Шальнов с недоверием стал садиться на выхлопной бачок.
- Ещё как полетит! Как СУ-27. Мы с тобой преодолеем звуковой барьер. Держись только крепче, не свались.
- Вась, может, не стоит так быстро, ты всё-таки того, - Фёдор щёлкнул пальцем себе по горлу, издав при этом звук пустой тары. – Да и холодно зимой летать раздетыми.
- Ну, и дурак же ты, Федька! Там, на небе, нет постов ГИБДД. Раздолье! Летай, как хочешь. Хоть «бочку» делай, хоть «мёртвую петлю», а пожелаешь – в «штопор» иди.
- Не хочу я на этой штуковине идти в «штопор», я жить хочу! – Фёдор опять сделал попытку встать.
- Сядь, не дрейфь и холода не бойся! Прижмёшься ко мне, я тебя согрею, – чёрт нахмурился, возмущённый трусостью своего пассажира. Он перекинул копыта через трубу, и какая-то неведомая сила стала поднимать её вверх. Шальнов ухватился, что было силы, обеими руками за бачок глушителя, на котором сидел, и с ужасом понял, что ноги его оторвались от пола. Самый странный, какой только можно себе представить, летательный аппарат перевалил через перила балкона и завис на высоте пятого этажа. Увидев под собой свой дворик и не чувствуя под ногами опоры, Фёдор протрезвел в одно мгновенье. Когда «аппарат» по команде «пилота», каковым являлся Василий, рванулся вперёд, быстро набирая скорость, остатки хмеля исчезли из организма Шальнова так же быстро, как быстро исчезла за спиной его родная пятиэтажка. Знакомые улицы мелькали под ним и начали сливаться, напоминая один сплошной мазок. От этого мелькания голова у Фёдора закружилась, и он побоялся свалиться со своего места. Поэтому оторвал взгляд от земли и посмотрел перёд собой. А перед ним была спина чёрта в синей олимпийке, а над ней возвышалась его лысая рогатая голова. Их летательный аппарат набирал высоту и вскоре ворвался в лохматое облако. На какое-то время ощущение полёта пропало, и начало казаться, что сидишь на трубе, на поверхности родной матушки – Земли, окутанный плотным туманом. Эта густая пелена вокруг создавала обманчивое ощущение покоя, и даже, может быть, ей удалось бы создать видимость уюта, если бы не было так холодно, и облако не кончилось бы так быстро, оставшись далеко внизу. Над головой светилось теперь синью небо, и жёлтое солнце слепило, но совсем не грело. До Фёдора, наконец-то, дошло, на какую огромную высоту они забрались, и ужас сковал его крепче холода. Вдалеке по правую руку показался самолёт, и выхлопная труба под ними резко накренилась, сделав крутой вираж в его сторону. Шальнов испугался, что не удержится на ней, и уцепился обеими руками в рога Василия, от чего голова того наклонилась, и железяка под ними вошла в пике.
- Отцепись, придурок, мы падаем! – чёрт тряс головой, пытаясь освободить свои рога, при этом крепко сжимая руками трубу, на которой сидел. Оба они, стремительно теряя высоту, верхом на выхлопной трубе, уже ворвались назад в облако, и в считанные секунды прорвали в нём дыру. Земля, расчерченная на заснеженные квадратики полей, стремительно приближалась. Фёдор безумными глазами смотрел на живописную картину под собой, детали которой с каждым мгновением увеличивались в размерах.
- Мы сейчас врежемся! Убери руки от моих рогов! – ворвался ему в уши и добрался до парализованного сознания срываемый ветром крик чёрта. - Убери руки!
И Шальнов убрал их, вцепившись в железо под собой. Он убрал руки вовремя, и их глушитель – самолёт, притормозил, наконец, с великими потугами своё падение. Он чиркнул корпусом по вершинам деревьев лесопосадки и начал стремительно набирать высоту. Фёдор повернулся, и увидел струю пламени, вырывавшуюся из трубы бачка, на котором он сидел. Может быть, выброс огня сопровождался рёвом, да только свист ветра в ушах не давал ничего слышать кроме этого звука.
- Ех-ха! – донеслось до Фёдора. - Спасибо, ты дал мне почувствовать вкус риска! Но мог бы и погубить нас обоих, мать твою! Я движением головы управляю полётом, это мой штурвал, можно сказать, а ты в него вцепился.
Неведомая сила несла их «аппарат» вверх и вперёд, и силуэт далёкого самолёта приближался с каждой минутой. Фёдор уцепился мёртвой хваткой за выхлопной бачок и не мог думать в эти минуты ни о чём другом, как только о спасении собственной жизни. Когда же «ИЛ-86» оказался рядом, и до его крыла можно было дотронуться рукой, понял всё безумие происходящего. Было ужасно холодно, встречный ветер рвал одежду и волосы на голове, и всё казалось нереальностью, и в него можно было не поверить, если бы… Если бы не удивлённые лица людей за стёклами иллюминаторов. Пассажиры, самые настоящие люди, взрослые и дети, мужчины и женщины, прижимались к ним и смотрели во все глаза на чудо, что было за бортом их самолёта. И чудом этим были они с Василием на ржавой летящей трубе. Чёрт повернул к ним голову и рассмеялся так громко, что даже ураганный ветер не смог заглушить этих звуков. Видимо, и в самолёте их услышали, так как все люди разом, как по команде, отпрянули в испуге от иллюминаторов. Глушитель начал резко терять высоту, и желудок у Фёдора оказался у самого горла. Его чуть не стошнило, и он поднял голову, глубоко вздохнув. В лучах солнца поблёскивал фюзеляж далёкого лайнера над ними, и Шальнов не сомневался, что все его пассажиры опять прильнули к стёклам, пытаясь увидеть далеко внизу странное зрелище.
- Как мы их? – крикнул Василий, повернув рогатую голову. - Представляю, что напишут в газетах! Чертовски люблю покуражиться!
Фёдор представил на миг себя на месте пассажиров самолёта, и понял, что никогда бы не поверил в то, что предстало их взорам. Он сам себя чувствовал нереальностью, поэтому промолчал. Тем временем их «НЛО» терял высоту, и в четвёртый раз, прорвавшись сквозь облака, стал приближаться к земле. Поля под ногами давно кончились, и их сменили леса, чередующиеся болотами. Глушитель, выплюнув из себя несколько раз снопы огня и дыма, бесшумно начал делать круг над топью. Он шёл на посадку как бы по спирали, сужающейся к низу, пока в итоге не завис над безжизненным болотом, заросшим редким кустарником. Василий посадил их глушитель – самолёт на его зыбком берегу и первым поднялся во весь рост, разгибаясь в разные стороны.
- Ух, засиделся. Все суставы затекли. Ты как там, Федя? Лихо мы с тобой полетали! Ты не находишь? В прошлый раз я летал на телеграфном столбе, и должен тебе сказать, что глушитель автомобиля по своим аэродинамическим качествам значительно его превосходит. Подари мне это чудо техники, и я его ещё усовершенствую, добавив стабилизаторы. Вот, тогда на нём можно будет выйти в стратосферу. Ну, что, подаришь?
Фёдор сидел на бачке, лежащем на болотной мягкой траве, запорошенной снегом, не в силах пошевелиться. Он ещё не верил, что после всех этих немыслимых манёвров на сумасшедшей высоте оставался живым. Двинув ногой, потом головой, Шальнов попробовал отцепить руки от глушителя, который они держали мёртвой хваткой. Это ему удалось. Он поднял голову и посмотрел на чёрта. Тот стоял руки в боки и вдыхал полной грудью.
- В гостях хорошо, а дома лучше. Разве это болото с его чарующим запахом сероводорода можно сравнить с каменными джунглями, утопающими в выхлопных газах? Что молчишь, Федя, оцени прелесть лона природы.
Шальнов повёл носом и наморщился.
- Воняет уж тут больно сильно, - сказал он виновато.
- Воняет?! Это благоуханье ты называешь вонью?! Вижу, из тебя весь хмель выветрился, и мы опять не понимаем друг друга. Пойдём ко мне, жена что-нибудь нам сообразит. Вставай.
Фёдор поднялся, покачиваясь, и поплёлся за Василием, который зашагал в сторону от болота, ломая копытами низкий кустарник. Чёрт дошёл до толстой трухлявой коряги и остановился около неё.
- Вот, мы и дома. Прошу, - он откинул в сторону сгнившие останки, некогда бывшие деревом. Под ними оказался довольно широкий лаз, уходящий под землю.
- Вот тут мы и живём. Эта квартира мне досталась от отца. Правда, чудесное гнёздышко?
Шальнов смотрел на дыру в земле и пожимал плечами. Из темноты показалась сначала лохматая голова, а потом начало выбираться на свет божий голое женское тело. Когда существо встало перед ним во весь рост, Фёдор обомлел. Если не брать в расчёт коротких рогов, выступавших из-под копны тёмно-русых волос, бронзового цвета кожи и копыт вместо ступней, то можно было сказать, что из-под земли ему явилась обворожительная красавица. Всё в ней: и миловидное личико, и высокая полная грудь, и крутые бёдра, и стройные ноги, правда, заканчивавшиеся копытами, вызывали дикое желание у Шальнова обладать этим телом. И по правде сказать, копыта во всем этом чарующем облике были настолько деталью незначительною, как и слишком зелёные глаза, что не портили его совершенно. Фёдор, давно не знавший женщин и поставивший на себе крест, как на мужчине, почувствовал пробуждение своей мужской плоти, и сей маленький конфуз ввёл его в краску. Чертовка это заметила и напустила поволоку на свой взгляд, при этом проведя руками по бёдрам. Чтобы не позориться Шальнов опустил скрестившиеся руки.
- Знакомься, Федя, это моя жена Луиза.
Чертовка протянула тонкую ладонь с длинными когтями, и Фёдору ничего не оставалось, как в ответ протянуть свою, при этом вторую он продолжал держать ниже пояса. Жена Василия опустила глаза вниз, туда, где осталась рука гостя, подняла брови и глубоко, то ли с удивлением, то ли с восхищением вздохнула.
- Что тут стоять? – сказала Луиза и предложила гостю первому забраться в подземелье.
Когда Фёдор встал на четвереньки и полез головой вниз в дыру в земле, она дёрнула мужа за рукав спортивной куртки и злобно процедила сквозь зубы:
- Ты что на себя напялил? Людей хоть бы постеснялся! Позор! Ещё чёрт называется! Пан спортсмен, да и только! – чертовка с презрением ухмыльнулась.
Разборки чёртовой супружеской пары Шальнов не видел и не слышал. Он пробирался через узкий лаз, и впереди него была кромешная тьма. Потом кто-то схватил его за уши и потащил внутрь. Послышалось хихиканье, и по лбу чьи-то пальцы стали отбивать ему он щелбаны. Кто-то хватал его за нос и за волосы, дёргал за одежду. Всё это происходило в полной темноте, поэтому присутствие невидимых существ вселяло страх. Потом вспыхнул факел и осветил большое пространство, ограничивающееся круглыми земляными стенами и низким, таким же земляным, потолком. Когда после яркого света Фёдор открыл зажмуренные глаза, он увидел множество черномазых детей. Во всяком случае, так ему показалось в первые мгновенья. Когда же он пригляделся к окружавшей его мелюзге, то понял, что комната заполнена маленькими чертями. Их было много, почти чёрных и лохматых, мальчиков и девочек с копытами вместо ног и с маленькими рожками. Они все были примерно одного возраста, словно поросята большого помёта от свиноматки – рекордсменки. Чертенята отошли подальше, показывали на человека пальцами и пищали, словно они поросята и есть. Потом из лаза появился Василий.
- Ну-ка, марш спать, чёртово племя! Грешника что ль не видели? Федя, эти бестии тебя не обидели? – чёрт - отец погрозил своему выводку кулаком, обращаясь к гостю.
Шальнов потёр свой оцарапанный когтями нос и в смущении, смешанном с испугом, ответил:
- Хорошие у тебя детишки, Вася, шустрые.
Потом из лаза появилась Луиза. Она осмотрела оцарапанный нос Фёдора, качнула рогатой головой и с железными нотками в голосе крикнула:
- Лили, принеси, примочку на прелых листьях! - и добавила: - Живо!
Самая маленькая симпатичная чертовка выскочила из оравы своих братьев и сестёр и скрылась в проходе, уходящем куда-то в темноту.
- Вы извините, Фёдор, наших чертенят. У них поведение порой несколько неадекватное, как и у их папаши, - она покосилась на мужа. - Детишки все в меня симпатичные, вы не находите? Но нахальные и непослушные - в отца.
Василий скорчил физиономию за спиной жены и пожал плечами, глядя на Фёдора – мол, что с женщины взять, ты же понимаешь. А Шальнов уже забыл о нанесённых ему царапинах. Он ощущал рядом с собой обворожительную женскую особь и изо всех сил заставлял себя не смотреть на её прелести. Но глаза сами косились на них.
- Ну-ка, марш отсюда, чёртово отродье! – повторил свой приказ отец семейства, и чертенята с визгом бросились из подземной комнаты. Появилась Лили с мокрой тряпкой. Она подошла к Фёдору и потянулась к его лицу. Тот отстранился, но Луиза положила одну руку ему на плечо, а другой накренила голову.
- Не противьтесь, Федя, малышка хочет залечить ваши ссадины.
Маленькая чертовка приложила мокрую, дурно воняющую тряпку к носу Шальнова и громко дыхнула ему в лицо серой, от чего тот закашлялся.
Луиза топнула копытом.
- Лили, сколько тебя можно учить, что сначала нужно выдохнуть, а потом класть компресс? Твоя ошибка может стоить гостю внешности.
Маленькая чертовка убрала с лица Фёдора тряпку, и он, до этого видевший свой нос только в зеркале, сумел увидеть его и без него. Теперь это был не нос, это было свиное рыло, заканчивающееся пятачком. Шальнов начал хватать его в ужасе руками и беспомощно смотреть то на Василия, то на Луизу.
- Вот видишь, что ты наделала? – всплеснула руками чёртова мать.
- А мне нравится, – Лили отошла в сторону и с удовольствием стала рассматривать новый облик гостя. - Теперь этот дяденька выглядит естественнее. Сейчас он гармонирует со своей духовностью.
- Не умничай, дитя моё, тебе ещё рано делать выводы. Верни нашему гостю его прежнюю внешность, - Луиза угрожающе подбоченилась.
- Я вас послушаюсь, маменька, но мне всё равно кажется, что свиное рыло вашему гостю подходит больше, чем человеческое лицо.
- Ты ещё аттестат не получила о начальном образовании, сопля зелёная, чтобы делать выводы, а смеешь перечить взрослым! Уж, я тебе! – Василий накренил голову, как бык перед атакой, и начал ковырять копытом земляной пол. - Давай тампон и марш отсюда!
Когда чертово дитя скрылось в круглом лазе, глава семейства приложил мокрую тряпку к новому носу Фёдора и извиняющимся тоном сказал:
- Извини, Федя, мою младшенькую. Ей надо было ведьмой родиться, а не чертовкой. Материнские гены - никуда не денешься. В роду жены все были с прибабахом, - он метнул суровый взгляд на Луизу. - В кои веки привёл в дом гостя, и вот как его здесь принимают. А ведь ты, Луиза, хранительница очага и уюта, и я вел к нам Фёдора в расчёте на радушный приём. Ты плохо воспитываешь детей, и наши чертенята не знают никаких правил приличия, - Василий посверлил глазами жену, потом перевёл взгляд на Шальнова.
- А за свою внешность, друг мой, не беспокойся. Если тебе не нравится свиное рыло, хотя с ним ты на самом деле не так уж и плох, я это дело исправлю.
Фёдор вцепился рукой за пятачок, пытаясь его оторвать, и засопел:
- Конечно, не нравится! Верни мне мой облик!
- Айн, момент! – Василий ухватил одной рукой гостя за затылок, а другой стал давить на рыло, что было сил. Послышался хруст, но когда он отнял руки от человеческого лица, оно уже имело прежний вид.
- А тебе, Луиза, я вот, что скажу, - обратился он к жене. - Конечно, я зол на тебя, но прощу всё, если ты нам с Федей выставишь бутылочку.
Та скривила губы и подбоченилась.
- Ишь, чего захотел? Бутылочку! Да, ты всё вылакал ещё вчера! Где я тебе её возьму? Надо тебе, беги к бабке кикиморе, а уж, чем отдавать будешь, не знаю.
- Найду, не твоя забота. Аннушка поможет.
- Это что за шлюха ещё?!
- Не беспокойтесь, Луиза, - Фёдор встал на защиту своего рогатого собутыльника, не отпуская обеих рук от получившего прежнюю форму носа, - Аннушка очень приличная женщина, моя соседка.
- Знаю я этих приличных, ещё не одна не устояла перед моим чёртовым кобелём!
- Не твоя забота, жёнушка, считать любовные победы мужа, лучше бы на стол накрыла, а я б пока сбегал к кикиморе. Будь, Федя, как дома, я сейчас принесу бутылочку. Конечно, у соседки «Посольской» не водится, но крепкую настойку из кореньев, гарантирую, - после этих слов чёрт подмигнул Шальнову и скрылся в узком лазе.
- Как вам наше гнёздышко, Фёдор, правда, уютное? – чертовка прищурила глазки и медленно провела руками по пышной груди, потом её руки погладили собственный живот и бёдра. Она слегка повела последними и приняла обворожительную позу. Фёдор стоял, как столб, и не сводил глаз с прелестей Луизы.
- Вы всегда такой робкий? – чертовка подошла ближе и положила обе руки Шальнову на плечи. От близости обнажённой женщины, пускай и чёртова племени, того начало знобить. А Луиза прижалась к оторопевшему мужчине всем своим тугим телом и сама поцеловала его в губы. От горячего поцелуя с Фёдора слетела пелена неуверенности и страха. В его глазах вспыхнул дьявольский огонь, и он сдавил чёртовку в своих объятьях. Та сама увлекла его на пол, и только парочка летучих мышей, притаившихся под потолком в дальнем углу комнаты – норы, была свидетелем буйства чертовской страсти, захлестнувшей человека…
…- А ты мужчина хоть куда! – улыбнулась Луиза, перейдя с гостем на «ты», оголив ряд острых треугольных зубов, и стряхивая с себя землю. - Прямо чёрт, а не человек! Жил бы поближе, я б к тебе частенько наведывалась. В город летать возможности у меня нет, сам понимаешь, дети на мне. Ну, даст Сатана, ещё свидимся. Может, мой тебя к нам ещё как-нибудь привезёт. А не привезёт, и за эти минуты блаженства тебе спасибо. Я теперь хоть знаю, что сама способна на что-то, и не утратила своих чар. А то сижу в этой глуши, как в тюрьме, и кроме своих чертенят, мужа – алкаша, да соседки кикиморы никого и не вижу.
- Мне тоже было хорошо, - Фёдор потупил взор. - Я уж думал, что как мужик давно спёкся. Спасибо тебе, Луиза, за то, что я теперь по-другому взглянул на себя.
- Ну, вот и чудно, все довольны, слава Дьяволу. Ты здесь поскучай, Федя, а я пойду, какую-нибудь вам с мужем закуску соберу. Сама-то я не пью, поэтому вам компанию не составлю.
Чертовка скрылась в тёмной дыре в стене, и её дьявольски очаровательная фигура растаяла во мраке узкого коридора, а Шальнов всё смотрел ей в след и смотрел, пытаясь осознать только что случившееся. Он продолжал стоять посредине комнаты, словно зачарованный, как вдруг его оторвал от мыслей писклявый голосок бесёнка. Оказалось, что он принадлежал Лили.
- Дяденька, съешьте гриб, - чёртова малышка протянула Фёдору обжаренный на палочке крупный мухомор. - Не бойтесь, вы не отравитесь. Гриб приготовлен мной по специальному рецепту и обладает чудесными свойствами. Вы измените свою физиологию, и он сделает вас супер - мужчиной. Все тётеньки будут от вас без ума. Вас занесут в Книгу рекордов Гиннеса. Ешьте.
Фёдор принял из рук маленькой чертовки палочку с насажанным на неё обжаренным грибом.
- Ешьте, не бойтесь, - малышка мило улыбнулась гостю. Фёдор посмотрел в её блестящие в свете факела глаза, показавшиеся ему честными, и откусил кусочек мухомора.
- Ну, что я вам говорила? Правда, вкусно?
Гриб, обвалянный в каких-то специях, на самом деле имел необычный и на удивление приятный вкус. Шальнов быстро расправился с угощением. Стать супер – мужчиной – покорителем женщин ему теперь очень хотелось.
- Обманула дурака на четыре кулака! – Лили весело перепрыгивала с ноги на ногу. - Вы теперь, дяденька, пить спиртное не сможете вовсе, и к нам, чертям, никогда не приблизитесь. Ха-Ха-Ха! – маленькая чертовка бросилась наутёк и скрылась в тёмном проходе. Уже из его глубины донёсся её весёлый выкрик:
- Супер - мужчина!
- А вот и я, - послышался голос Василия, выбиравшегося из лаза в комнату. - Я же говорил, что у кикиморы обязательно найдётся, что выпить. Вот, пожалуйста, её фирменная настойка из болотных кочек. С ног сшибает в два счёта, - хозяин норы вертел в руках огромную бутылку, заткнутую мхом.
- Луиза! – крикнул он жену. - Какого ангела закуски ещё нет? У меня в горле давно пересохло!
Из темноты появилась Луиза, державшая в руках по деревянной тарелке с какой-то едой.
- Вот, дорогой, твои любимые тушёные с грибами пиявки. А это лягушачьи лапки, запечённые в смородинных листах с желудями.
От такого меню Фёдора чуть не стошнило, но он глубоко вздохнул и не подал вида. Василий же весь просиял. Длинным языком он облизал губы и смачно сглотнул.
- Под такую закуску и четверть напёрстком покажется.
Он выдернул моховую пробку из горлышка и присосался к нему, задрав рогатую голову.
- Ух, вещь, покруче водочки будет! – он громко выдохнул, насадил на длинный коготь указательного пальца завёрнутые в смородинный листок лягушачью лапку и отправил себе в рот. Луиза покорно держала блюда в руках.
- На, Федя, глотни! – чёрт протянул гостю бутылку.
- Не хочется, - Шальнов растерялся. - Первый раз лет за пятнадцать выпить не хочется! Твоя дочурка угостила меня каким-то грибом. Может, это на самом деле из-за него? Я думал, девчушка пошутила.
- Ах, чёртово отродье! Успела всё-таки гадость сотворить! А ты куда, Луиза, смотрела?
- Я что разорваться должна была? Закуску вам на кухне готовила, - чёртовка нахмурилась и заводила ушами.
- Эта маленькая дрянь лишила меня собутыльника! Стерва растёт, вся в тебя! – Василий негодовал.
- Ребёнок познаёт науку колдовства, и ему нужна практика, - Луиза встала на защиту дочери. - Подумаешь, лишился Фёдор желания выпить. От этого ещё никто не умирал. Да и трезвенником-то станет на какие-нибудь два – три дня. А там и алкогольная зависимость к нему вернётся снова. Ничего страшного не произошло. Пей сам, а гость наш рядом постоит и отведает моей кухни, - чертовка нежно улыбнулась Фёдору и протянула ему оба блюда. А когда муж снова присосался к бутылке и отвлёкся на это дело, кокетливо подмигнула.
- Спасибо, хозяюшка, я пока сыт и не смогу отведать угощение, – Шальнов постарался, как можно искренне, отказаться. Но он мог и не трудиться – Луиза не стала настаивать. А Василий к этому времени уже почти полностью опорожнил бутылку. Он достал из кармана «Адидаса» пачку «Парламента», подошёл к стене и прикурил от факела.
- Эх, хорошо! – сказал он мечтательно, выпуская клубы дыма. Из темноты коридора в это время донеслось уханье филина. Ух-ух, ух-ух…
Чёрт молча считал.
- Семь. Однако, мне на службу надо, выходной мой закончился.
- Вот, и иди, а то опоздаешь, - Луиза, казалось, искренне выражала заботу о муже. - А я гостя здесь чем-нибудь развлеку.
Василий несколько раз хлопнул пьяными глазами, соображая что-то, потом помахал перед носом жены пальцем.
- Федьку я с тобой не оставлю! Он от скуки без меня помрёт! Что ему здесь с бабой делать? – потом обратился к Шальнову: – Ты вот, друг мой, жаловался недавно, что жизнь твоя похожа на ад, помнишь, дома у тебя?
- Ну, было дело, - Фёдор пожал плечами.
- Я возьму тебя с собой, посмотришь, где я служу. Увидишь то, через что тебе ещё предстоит пройти в будущем.
- Кто его туда пустит, ты что сдурел? - попыталась возразить Луиза. - Пусть лучше здесь останется.
- Пустят. Скажу, что со мной. Начальство пойдёт мне навстречу, я ведь на хорошем счету. Фёдор побудет рядом со мной смену, и я верну его домой, - чёрт засуетился. - Так, время идёт. Нужно принять нормальный облик, а костюм этот припрятать до другого раза. Я в нём народ буду дивить.
Василий скинул с себя «Адидас», аккуратно его сложил и передал жене.
- А ты чего стоишь? – обратился он к Фёдору. - Ты думаешь, тебя пустят ко мне на службу одетому не по форме?
- А какая у вас там форма?
- Никакой. Скидывай с себя всё, да пошустрей.
Шальнов покосился на Луизу и начал нехотя раздеваться. Последними он снял дырявые носки и положил их на кучу своей одежды.
- Скажи дочерям, - обратился чёрт к жене, - чтобы к концу моей смены одежду гостя постирали, просушили и привели в порядок. Вот на этих тряпках пусть и тренируются в колдовстве. Скажи им также, что приду и лично проверю. Не дай Сатана, сделают что-то не так – выпорю всех без разбора. Так и передай чертовкам. Пойдём, Фёдор, а то мне нельзя опаздывать.
Василий взял гостя под руку и повёл за собой к лазу – выходу из жилища. Когда они оказались на поверхности, стояли ранние зимние сумерки, и было жуть как холодно. Шальнова обожгло морозным воздухом. Он пожалел, что расстался со своей одеждой.
- Пойдём, - чёрт потянул его вперёд.
- Куда?
- К проходной.
«Проходная» оказалась шагах в ста, и была скрыта под таким же, как и дом Василия, трухлявым пнём.
- Лезь за мной, - чёрт первым опустился в тёмную дыру. Шальнов быстро юркнул за ним, так как рассчитывал, что под землёй будет теплее, чем снаружи. Так оно и оказалось. Они оба спустились вниз по круглому, уходящему в глубину, лазу, в конце которого светился огонь. Этот лаз закончился просторным помещением с грубо сколоченной деревянной дверью в земляной стене. По обеим сторонам двери стояли два чёрта с вилами и о чём-то весело болтали. Когда из лаза в комнату первым спрыгнул Василий, они оба вытянулись по стойке смирно и взяли вилы на караул. Появление Фёдора их озадачило и ввело в оцепенение, но ненадолго. Оба стража быстро пришли в себя, выставили вилы вперёд и бросились на постороннего. Шальнов так струхнул при виде незнакомых исчадий ада, которые ему показались значительно неприятнее Василия и его жены, что сердце его замерло, и он приготовился распрощаться с жизнью, вкус к которой начал постепенно ощущать. Но его гид по подземелью поднял руку, топнул копытом и громко крикнул:
- Стоять!
Оба чёрта замерли, задержав свои вилы у самого тела Шальнова.
- Пропустите его, это со мной!
Охранники покорно вернулись на свои посты по обеим сторонам двери.
- Четвёртый уровень! – коротко произнёс Василий, и один из чертей дёрнул четыре раза верёвку, что висела позади него вдоль стены. Второй чёрт со скрипом открыл створки дверей, за ними оказалась деревянная клеть, подвешенная на тросах. Вася первым шагнул в неё и жестом пригласил Фёдора. Когда они оба встали на пол качающейся клети, двери закрылись, жидкая и ненадёжная на первый взгляд конструкция начала опускаться.
- Вот так каждый день без отпусков, с одним выходным в году, - пожаловался Василий. - Как поётся в песне: «Наша служба и опасна, и трудна, и на первый взгляд как будто не видна…». Я и мои коллеги - бойцы невидимого фронта. И ты, Федя, один из немногочисленных смертных, кто удосужился чести при жизни пересечь линию этого самого фронта.
- А почему именно я?
- Да понравился ты мне, и всё тут. Пригрел меня, накормил и напоил, когда я мёрз у помойки во время моего путешествия в город.
В этот момент клеть дёрнулась и остановилась, оборвав объяснения чёрта. Двери распахнулись, и глаза ослепил яркий оранжевый свет. Когда зрение немного привыкло к нему, Шальнов различил впереди туннели с высокими полукруглыми сводами, расходящиеся в разные стороны. Издалека доносились отчаянные крики, стоны и злорадный смех. Под потолком летали стаи то ли летучих мышей, то ли каких-то фантастических тварей. Когда, одержимый страхом, Фёдор вышел из клети вслед за Василием, первое, что он увидел рядом с собой, это огромное колесо - многократно увеличенную копию беличьего, внутри которого стояли, тяжело дыша, человек десять. Двери, так же как и наверху, охраняли рогатые стражники с вилами. Один из них закрыл створки и дёрнул за верёвку. Под ногами у людей в колесе вспыхнул огонь, и, спасаясь от него, они побежали вперёд, приводя колесо в движение. Клеть за дверью дёрнулась и пошла вверх.
- Ваше ничтожество, - обратился к Василию один из чертей, встав на вытяжку, - разрешите доложить!
- Докладывай.
- Хозяин требует вас к себе.
Василий кивнул и пошёл вперёд, пропустив перед собой Фёдора.
- Видишь, как у нас строго тут. Уже успели настучать Самому, что я привёл постороннего. Но ты не дрейфь, я всё улажу. Пойдём, проведу тебя в свой кабинет, и ты меня там подождёшь, пока я схожу к начальству.
В подземелье было нестерпимо жарко, и, обливаясь потом, Шальнов теперь не жалел, что расстался со своей одеждой. Чёрт повёл его по одному из коридоров, являющемуся набережной огненного потока кипящей лавы, от которой исходил нестерпимый жар, и, защищаясь от него, Фёдор то и дело прикрывал лицо рукой. Василий же, казалось, чувствовал себя вполне комфортно и спокойно шагал вперёд, цокая копытами по каменным плитам.
- Это что, и есть ад? – задал гость, наконец, вопрос, который всё не решался задать.
- Это у вас, людей, так называется сие место. Мы же называем учреждением исполнения наказания. Это самое верное определение. Когда-нибудь ты поближе познакомишься с жизнью здесь после твоей смерти. А пока считай это небольшой экскурсией.
Чёрт остановился около двери в каменной стене и открыл её. За ней в небольшой квадратной комнате за столом, вырубленным из цельной каменной глыбы, сидела миловидная рыжеволосая чертовка и что-то писала гусиным пером на ровном куске сухой кожи. Фёдор обратил внимание на то, что чернила были красными. Она оторвалась от своего занятия и встала, демонстрируя свои прелести.
- Ваше ничтожество, за истекшие сутки в отряде никаких происшествий не случилось. Грешники получали наказание бесперебойно. Завхоз отряда заменил дюжину прогоревших смоляных котлов, переместив временно приписанных к ним в резервные ёмкости, тем самым не прервав процесса наказания.
Василий слушал доклад и кивал рогатой головой. Чертовка продолжила:
- От мученика Охлопкова из шестой бригады поступило прошение о пересмотре его дела в Высшем Суде. Он считает, что приговор в отношении него на вечные муки несправедлив, так как суд не учёл, что перед самой смертью он по собственному желанию закодировался от алкогольной зависимости. Охлопков требует отправить кассационную жалобу.
- Кто такой этот Охлопков? Из нового этапа что ли?
- Он самый. В котле поварился всего смену и уже заскулил.
- Надеюсь, Дора, этому ненормальному объяснили, что мы здесь исполнительный орган Высшего Суда и принимаем приговорённых к вечным мукам. Приговоры, вынесенные Творцом, обжалуются в высшей инстанции в установленном порядке.
- Объяснила и дала пинка под зад, - чертовка хихикнула.
Василий подошёл к столу и положил руку ей на плечо.
- Какой документ готовишь?
- Квартальный отчёт Хозяину. Хочу в нём на снабженцев пожаловаться. Мне как секретарю приходится составлять много документов, а у хозяйственников не выпросишь ни кожи, ни крови. Чем писать и на чём?
- Я разберусь, Дора.
- Что же вы на завтрак не приходили?
- Гость у меня, дома трапезничал.
Чертовка покосилась на Фёдора.
- У меня канцтоваров не хватает, а вот и кожа, и кровь. Может быть, позволите его освежевать?
Василий похлопал её по голому плечу.
- И не думай. Он пока ещё живой человек, и суда над ним не было. К тому же я его сам привёл.
- Так это из-за него вас вызывает Первый?
- Думаю, что да. Но с Хозяином мне удастся договориться. Я сейчас опущусь к нему на первый уровень, а ты пока покажи Фёдору наше хозяйство.
- Так, может, кусочек кожи я с него всё же сдеру?
- Ни в коем случае! Это приказ!
Чертовка скорчила недовольную мину.
- Доверяю тебе своего гостя.
- Может, его в котёл со смолой окунуть для полноты ощущений? – чёртова бестия никак не могла угомониться. - Или слегка на крюк подвесить?
- Я же сказал – нет! Только обзорная экскурсия!
- Как прикажете.
Закончив разговор со своей секретаршей, Василий повернулся к Шальнову.
- Доверяю тебя, Федя, этой очаровательной даме. Познакомишься с нашим отрядом, в котором тебе, возможно, предстоит ещё оказаться. Высший Суд после смерти тебя обязательно направит в наше учреждение.
- Алкаш? – спросила своего начальника Дора.
- Конченый, - подтвердил тот.
Дора в знак согласия кивнула рогатой головой.
- Ну, я к начальству, - Вася быстрым шагом вышел из собственной приёмной.
- Так, что, потенциальный клиент, пойдём знакомиться с нашим учреждением? – чертовка вышла из-за каменного стола и вместо улыбки ощерилась Шальнову.
Она вывела его на набережную огненной реки и повела вдоль неё туда, откуда доносились крики и стоны.
- Наш восемьсот четвёртый отряд работает с тиранами, бандитами, проворовавшимися чиновниками, убийцами, ворьём, алкоголиками, наркоманами и ханыгами всех мастей. Попадают к нам и святоши, чем-то не угодившие Богу, - чертовка цокала рядом с Фёдором копытами, как каблучками, и её пышные груди колыхались при каждом шаге. Но сейчас, в этой обстановке, Шальнова не возбуждали прелести представительницы прекрасного пола чёртова племени, которая всего несколько минут назад хотела его самого освежевать. Он шёл за ней как в тумане, обливаясь потом, и с содроганьем думал о том, что ему предстоит увидеть.
А увидеть ему пришлось многое. В огромных подземных помещениях с грубо вырубленными каменными стенами размещались бесконечные ряды огромных котлов, заполненных кипящей смолой. Котлы стояли на подставках из камней, и под ними горело пламя, облизывающее округлые стенки. Над поверхностью кипящей смолы торчали потные головы людей с красными лицами, кожа с которых свисала лоскутами. Люди кричали, стонали и плакали и иногда пытались встать, но тут же получали удар дубинки или плети кого-нибудь из чертей, суетящихся рядом. Одни из рогатых тружеников этого мрачного места следили, чтобы грешники не попытались выбраться из котлов, другие подбрасывали поленья в огонь, а третьи подносили дрова. Фёдор подумал, что были, без сомнения, черти, которые доставляли топливо с поверхности земли, да и кто-то ещё ведь пилил лес наверху. Преисподняя похоже была целым и хорошо организованным предприятием с самыми разнообразными службами.
Подчинённая Василия вела Шальнова между рядов котлов, и черти около них косились недобрыми взглядами на странного посетителя. Грешники же, поглощённые своими муками, не обращали на него никакого внимания. Подземелье было наполнено страшными звуками человеческих страданий, свистом плетей, дымом костров, запахом горящей смолы и весёлыми выкриками чертей. Фёдор смотрел на несчастных в котлах и содрогался от перспективы оказаться рядом с ними. За помещением, которое Дора назвала «Котельной» и которое они долго пересекали, находилась «Вешалка». На огромных дверях его так и было написано. Это место соответствовало своему названию, так как там было установлено множество вешалов с крючьями, на которых были подвешены люди. Мало того, что эти несчастные, как мясные туши на бойне, висели на крюках, под каждым из них горел костёр, усиливая их муки, а черти охаживали бедолаг плетьми.
- За «Вешалкой» у нас расположен «Бассейн», там ещё лучше, - чувствовалось, что Дора получает эмоциональный заряд от созерцания окружающего их зрелища. Голос её слегка дрожал, кошачьи глаза сверкали значительно ярче, миловидное личико приняло злобное выражение, а ладони сжались в кулаки. – Скажи, Фёдор, тебе нравится у нас?
- Жуть! - ели выдавил тот из себя.
- И это все твои чувства?! Жаль, что мой начальник не разрешил окунуть тебя в котёл, тогда бы ты ярче всё воспринял.
- Всё это дьявольски ужасно, и не дай бог никому!
- Вот это уже более справедливая оценка нашего труда! – чертовка просияла. - «Бассейн» тебе тоже понравится.
Шальнов остановился и потёр обеими руками виски.
- А можно обойтись без этого самого «Бассейна»? Что-то мне нехорошо стало от жары, да и похмелье – не лучшее состояние для таких экскурсий. Давайте, Дора, вернёмся, я уже достаточно посмотрел.
- Но ты ещё не видел штрафной изолятор, не говоря уже о «Бассейне».
- Штрафной изолятор?! – Фёдор был ошеломлён увиденным и ели ворочал языком. - Там, что же, ещё хуже, чем здесь?
- Значительно хуже, как же иначе? – чертовка была удивлена наивным вопросом.
- Я хочу домой! – Шальнов заскулил, как щенок. - Мне плохо, я теряю сознание!
- Домой? Ишь, чего захотел? – Дора похлопала Фёдора по спине. - Ещё надо получить пропуск на выход из нашего учреждения. А его даёт только Хозяин. Не пожелает выпустить, останешься здесь до смерти на подсобных работах. А когда отдашь концы, - а на подсобных работах долго не протянешь, - то будет суд над тобой. Ты же алкаш, да ещё конченый, значит, тебе нашего учреждения не миновать. Так что нужно привыкать.
- Я не хочу привыкать, я хочу на свежий воздух! – Шальнов прошептал эти слова чуть слышно и лишился чувств.
Он уже не видел, как двое чертей по приказу Доры отнесли его в кабинет начальника отряда, где он пролежал, не подавая признаков жизни, довольно долго, не видел, как сочувственно качал головой вернувшийся от Сатаны Василий.
- Дора, сходи, зачерпни из бассейна чашу и принеси. Я думаю, раствор приведёт в чувства смертного.
- Может, освежевать его, пока он вырубился?
- Я ж тебе уже говорил, что не сейчас! Сколько можно повторять? Иди в бассейн!
- Слушаюсь!
- Давай, давай.
Василий стоял над Шальновым, смотрел на него и тяжело вздыхал.
- Да, Федя, не думал я, что так всё обернётся. Что Луиза скажет? А так всё хорошо началось.
Чёрт прошёл в свой кабинет, оставив гостя лежащим на полу. Он взял с каменной полки толстый журнал, раскрыл его на середине, мокнул перо в чернильницу и сделал запись.
- Ваше ничтожество, этот тип очухался, - из приёмной донёсся голос Доры. Василий вышел из кабинета. Около стола секретаря корчился в конвульсиях Фёдор, его выворачивало наизнанку. В помещении стоял острый запах перебродивших испражнений, смешанный со зловоньем неизвестных химикатов. Отблевавшись на пол пеной, Шальнов приподнялся на руке и бросил на Василия заплаканный взгляд.
- Уберите эту гадость, я сейчас умру! – Фёдор попытался отползти подальше от глиняной чаши с какой-то пенящейся жидкостью. – Васенька, я хочу домой! – взмолился он и всхлипнул.
Чёрт присел на корточки и потрепал свалявшуюся шевелюру своего гостя.
- Мне очень жаль, что так случилось, хотя какое я имею право жалеть? Хозяин прав, как всегда – ты просто ублюдок, каких много. Но должен тебе признаться честно, мы вместе чудно провели время, да и труба твоя мне досталась. Я её усовершенствую, обещаю тебе.
Шальнов кое-как сел, тяжело дыша, его лицо блестело от пота, и на носу висела капля.
- О чём ты говоришь, я ни хрена не понимаю?! Отправь меня домой, мне плохо!
- Боюсь, что это невозможно.
- Что невозможно? – голос Шальнова дрогнул.
- Отправить тебя домой невозможно, вот что. Как мне выкрутиться теперь перед Луизой? Она же говорила не брать тебя на службу. Но Сатана свидетель, я хотел как лучше. Только обзорная экскурсия. Да вот Хозяин так не посчитал. Одним словом, Федя, я не получил на тебя пропуск.
- Какой ещё пропуск?! – Фёдор взвизгнул.
- Пропуск на выход из нашего учреждения. Сатана его не подписал
- Как не подписал?! Что ж теперь будет?! – Шальнов, качаясь, поднялся, опершись о каменную стену.
- Да, собственно, ничего страшного не произошло. Жизни тебя никто не лишит до твоего судного часа, но только придётся всё это время париться здесь, и никаких контактов со смертными. Так распорядился Первый, а здесь его слово – закон.
- Я что же, буду страдать, как какой-нибудь грешник?!
- Не совсем, - Василий развёл руками. – Ты будешь работать, а труд, как известно, облагораживает человека.
Дора прыснула в кулак.
- Всё что я смог для тебя сделать, так это добился бесконвойного передвижения по учреждению. Хозяин меня уважает, и пошёл мне навстречу. Такие дела. Я уже внёс твою фамилию в списки, только вот не знаю отчества. Как твоего родителя звали?
- Никита Акимович, - прошептал Фёдор и закрыл глаза.
- Вот и чудесно, Фёдор Никитич, теперь мы вместе будем делать общее дело – мучить приговорённых. Станем коллегами, можно так сказать.
Дора опять прыснула, и Василий строго на неё посмотрел.
- Жить будешь, Федя, в моём восемьсот четвёртом отряде, а на работу я тебя определю в истопники. Твоей задачей будет подносить поленья со склада к котлам. Работа несложная и непыльная. Познакомишься с коллективом «Котельной». Ребята там – служаки, что надо, не обижай их.
- Кого? – не понял Шальнов.
- Чертей. И вот ещё что, в котлы не лезть из любопытства – это удел только приговорённых. Пройдёшь инструктаж у оперативников, они тебе разъяснят подробно, что можно, а чего нельзя. Опера команду сверху уже получили. Дора тебя к ним проводит, и место в отряде покажет.
- Ваше ничтожество, - чертовка нахмурилась, - в оперотдел я этого придурка, конечно, свожу, но от посещения отряда прошу освободить. Скоро смена кончается, и туда припрутся грешники. Этот козёл, как там его? - забыла, из маньяков опять будет меня за задницу хватать. Он маньяк со стажем, и его штрафным изолятором не напугаешь. Ладно бы кто другой облапал, хотя бы тот грузин, ещё наркомом был в СССР?
- Берия, что ли?
- Да хотя бы и Берия.
- Он же старый.
- Зато толк в бабах знает.
- Толк, говоришь? Ты, Дора, того, смотри у меня, в запрещённую связь не вступи. Не хватало ещё пятна на отряде. Я в истопники не собираюсь идти. Да и тебе, поди, уборщицей вкалывать не охота.
- Да что вы, ваше ничтожество, я что дура с грешником связываться? Я лучше лишний раз вам дам или кому из наших.
- То-то, ты знаешь, я за порядок во всём.
Фёдор послушал разговор чертей, смотря на них полоумным взглядом, потом схватился за голову и выбежал из приёмной.
- Я его сейчас догоню! – Дора дёрнулась следом, но Василий её остановил.
- Оставь его. Сейчас сам явится. Куда ему бежать?
- Как бы охрана на вахте его на вилы не насадила.
- На КПП уже пришёл приказ Хозяина на этого бедолагу. Ребята его просто отгонят, ну, может, и кольнут разок-другой вилами для острастки. Пока Федя бегает, у нас есть время. Давай, иди ко мне, детка, давненько я тебя не тискал. Ты уже застоялась, если о всяких там Бериях думаешь.
- Шеф, я всегда готова к любви, - Дора обеими руками приподняла свои пышные груди и повела бёдрами.
Через полчаса, прихрамывая, Фёдор доковылял кое-как до кабинета Василия, придерживаясь рукой о горячие каменные стены галереи, идущей вдоль огненной реки. Он ввалился в приёмную и увидел Дору гладящей чёрта между рогов по лысой голове. В этот момент она что-то шептала начальнику на ухо. Тот улыбался, обнажив свои острые зубы. Заметив Шальнова, Василий отстранил свою секретаршу и выставил вперёд руку.
- Ну, что я говорил? Вот и наш новый сотрудник тут как тут. Набегался, Федя?
- У вас йод есть? – Фёдор поморщился, поглаживая рукой свой зад.
- Это ещё что за хрень?
- Ваши дружки мне жопу вилами проткнули, и теперь нужно её смазать, чтобы не было нарыва.
- Ах, вон ты о чём, - чёрт усмехнулся, - ты говоришь об обеззараживании раны. Антисептики у нас не предусмотрены, режим, понимаешь ли. А вот калёным железом прижечь можно. Дора тебя отведёт в кузницу, там ребята помогут.
- Да вы что, какое железо?! – Шальнов отшатнулся. – Лучше я перетерплю, авось, само заживёт.
- Как знаешь. Мы теперь коллеги и всегда готовы оказать помощь своим. Тогда, если нет никаких проблем, топайте с Дорой в оперотдел на инструктаж, а у меня дел полно.
- А как быть с его размещением, начальник? - чертовка кивнула рогом в сторону Фёдора.
- Ах, да, ты же беспокоишься о своей девичьей чести, совсем забыл, – Василий криво усмехнулся. - Попроси кого-нибудь из оперов отвести новенького в отряд, скажи – моя просьба.
- Слушаюсь, ваше ничтожество!
На толстых деревянных дверях оперотдела, врезанных в скальную породу, красной краской или, скорее, кровью было нарисовано ухо – острое, как у всех здешних служащих. Дора постучала кулаком, и в двери открылось маленькое оконце. В нём показалась рожа чёрта.
- Чего надо?
- Новенького привела на инструктаж.
- Шальнова, из живых?
- Его самого.
- Заходите.
Щелкнул засов, и дверь открылась. За дверью в нескольких шагах находилась каменная перегородка, разделяющая первое помещение надвое. В глубине виднелись ещё две двери, которые были закрыты. Оперативник зашёл за перегородку.
- Послушай, Мерк, я тебе оставлю этого типа, мне с ним и так уже пришлось навозиться вдоволь, - Дора мило улыбнулась оперу.
- А кто его в отряд поведёт, я что ли?
- Ты, дорогой мой, ты. Василий просил передать, чтобы ты это сделал – он на меня там срочную работу навалил.
- Во, деловой! Мало того, что сам сюда привёл нежмурика, так ещё и своих подчинённых отмазывает от их прямых обязанностей!
- Ну, Мерчик, ну, миленький, я тебя прошу, - Дора вытянула вперёд губы и чмокнула ими.
- А что я буду с этого иметь?
- Сам знаешь, - чертовка помассировала пальцами свои соски и глянула на оперативника томным взглядом.
- Ладно, так и быть, смотаюсь с новеньким в отряд, заодно и режим проверю, - согласился чёрт и добавил: - После смены зайдёшь.
- Буду ждать этого часа.
Дора скрылась за дверью.
- Ну? – оперативник скорчил злую гримасу. – И что тебя идиота привело сюда? За мою долгую службу не было случая, чтобы какой-нибудь олух сам по своей воле припёрся в ад. Так ведь у вас называется наша контора?
Под пытливым взглядом оперативника Фёдор не знал, куда деть глаза и промолчал.
- Отвечать, когда я задаю вопросы! – чёрт стукнул кулаком по перегородке.
- На экскурсию пришёл, - промямлил Шальнов.
- Че-го? Ты, мужик, никак даун? На экскурсию в музеи надо ходить. Васька тоже хорош. Вы с ним чего, набухались что ли?
- Было немного.
- Ты же конченый алкаш, у тебя не может быть немного! Не смей мне лапшу на уши вешать! Я здесь всё про всех знаю, и про тебя буду знать всё, когда пришлют твоё личное дело. А теперь слушай меня внимательно. Ты алкоголик, но пока ещё не помер, и не осуждён. Тебя оставил здесь Хозяин по вольному найму.
- Я не давал никакого согласия, я домой хочу!
- Твоего мнения никто не спрашивает, придурок! В соответствии с приказом по учреждению тебя определили истопником. Ты не мертвяк, но это не даёт тебе права нарушать установленный здесь режим. Работать предстоит с нашими сотрудниками, а проживать с контингентом. Предупреждаю – контингент, все как один, ещё те отморозки, так и норовят наш режим нарушить. От тебя до самой смерти требуется только работа, и никаких недозволенных контактов. Иначе я с тобой разберусь. Ты меня понял?
- Понял, только не понял, чего можно, а чего нельзя.
Черт перегнулся через перегородку и схватил Фёдора за плечи. Он дыхнул на него серой.
- Перво-наперво ты должен обращаться к представителям администрации «ваше ничтожество». Понял? Никакого панибратства.
Шальнов кивнул.
- В учреждении запрещены молитвы и иконы. Ясно?
- Не совсем. С молитвами вопросов нет, но вот иконы, откуда им здесь появиться?
- Встречаются умельцы, - чёрт сощурился. - Умудряются кровь воровать из чернильниц в кабинетах и на стенках рисовать всяких праведников. За такие выходки одна дорога в карцер! При жизни надо было молиться, а не здесь. Ты меня понял? И ещё - атеистические речи среди контингента запрещены. Попадёшься с ладаном, будешь сурово наказан. Кровь свою грешникам не продавать, узнаю, посажу на вилы. Эти ублюдки ксивы на волю шлют.
- Отсюда? Это как?
- Есть и среди нас недобросовестные сотрудники, но мы стараемся пресекать такие контакты. Если что узнаешь о нарушениях режима, будешь докладывать мне. В долгу не останусь, курить подброшу или водочки плесну. Я вижу, ты мужик сообразительный, хотя и алкаш, быстро поймёшь, что тут за жизнь, и сделаешь правильные выводы. Всё понятно?
- Да, вроде.
- Ты должен сказать: так точно, «ваше ничтожество»! Не люблю панибратства.
- Так точно, «ваше ничтожество», - выдавил из себя Фёдор.
- А теперь распишись за инструктаж в журнале, и я отведу тебя в отряд.
Опер поставил на перегородку перед Шальновым чернильницу с торчавшим из неё гусиным пером и достал с полки толстую книгу.
Оперативник и Фёдор вышли из кабинета и зашагали вдоль набережной огненной реки, в стене которой были вырублены ещё двери с непонятной символикой. Те, что были отмечены крестами, вели в туалеты. Потом они свернули в галерею, освещённую факелами. Галерея была узкой и длинной, и вскоре упёрлась в другую, что проходила поперёк. Эта галерея, видимо, была значительно шире, потому что по ней сплошным потоком понуро двигалась огромная толпа голых и измождённых подобий человека.
- Закончилась смена, и грешники направляются в отряд, - пояснил оперативник. - Вот с этой сранью тебе и предстоит жить. Сам убедишься, что это за публика, хотя ты и сам-то не далеко от неё ушёл. Курить захочешь, кого-нибудь сдашь мне, любят отморозки режим нарушать. А если прознаешь про что-нибудь серьёзное, водяры плесну, как и обещал. Где найти меня теперь знаешь, да я и сам буду приходить время от времени. Иди вперёд, я за тобой, - чёрт подтолкнул Фёдора, когда они приблизились к движущейся толпе.
Грешники, только что выбравшиеся из кипящей смолы, были зрелищем страшным. Сварившаяся кожа свисала с них лоскутами вместе с прилипшей к ней смолой, взгляды их были затравленными, и все они с опаской косились на оперативника. Колонна шла медленно, едва передвигая ноги, и Фёдор, подгоняемый цоканьем своего сопровождающего, быстро двигался вдоль неё. Вскоре впереди он увидел чёрта с вилами, видимо, это был один из конвоиров. Обгоняя вооружённого охранника, Шальнов с опаской покосился на вилы, и, заметив пугливый взгляд новенького, чёрт ощерился, решив того шугнуть. Фёдор отшатнулся и ускорил шаг, забыв про свои пораненные ягодицы, а следовавший за ним Мерк дружески похлопал конвоира по плечу.
Вскоре Шальнов достиг головы колонны и сбавил шаг, повернувшись к оперативнику. Тот подтолкнул его вперёд.
- Иди, чего встал? Твои апартаменты уже недалеко тут.
Мерк не обманул – шагах в пятидесяти в сторону отходила боковая галерея, кончавшаяся массивными кованными деревянными воротами. На них красным было намалёвано число 804.
- Вот это и есть твой новый дом.
Подойдя к тяжёлым воротам, опер распахнул их, и за ними в свете факелов, прикреплённых к стенам, Фёдор увидел огромное помещение с низкими сводами. Оно было настолько огромным, что его дальние стены не просматривались. Никаких нар, даже соломы на полу, только голые камни и вонь.
- Здесь находится жилой отсек твоего восемьсот четвёртого отряда. Вход в лечебницу там, у дальней стены.
- В лечебницу?! Здесь есть лечебница?! – Шальнов был поражён, и у него затеплилась надежда, что не всё так плохо.
- А как же! – Мерк скорчил рожу и хмыкнул – Мы же должны восстановить силы грешников для новых мучений. Если этого не делать, боль притупится и войдёт в привычку, учитывая бесконечность во времени процесса наказания. После процедур грешники чувствуют временное облегчение, но от этой передышки в следующую смену их муки ещё острее. В нашей конторе всё отработано веками. Каждый попавший сюда получает наказание по всей программе. Главное, чтобы соблюдался режим, и мы, оперативники, следим за этим.
Из полумрака появилось какое-то чучело с длинными жидкими волосами, горбатым носом, нависшим над бородой в форме клина. На вид чучелу было лет пятьдесят – шестьдесят.
- А вот и его величество шнырь. Я уж думал ты, Иоанн, кимаришь где-нибудь в укромном уголке.
- Что вы, ваше ничтожество, аки можно?!
- Ну-ну. Прибрался?
- Так точно!
- Твои дружки возвращаются. Готовься ко второй смене. Да, кстати, ничего запрещённого во время уборки не нашёл?
- Только пустую бутылку «Столичной».
- Вот суки! Опять! На чьём месте была?
- К дверям больнички подбросили, - развёл руками тот, кого звали Иоанном.
- Понятно, разберусь, - оперативник стукнул об пол копытом. – Так, всё, ты вали на смену, отряд возвращается. А ты, Шальнов, осматривайся пока. Сейчас я представлю тебя другому дневальному, он тебе и место найдёт.
К воротам подошла колонна грешников и проследовала через них прямиком к дальней, скрытой в полумраке, стене. У стены колонна выстроилась, и её хвост был недалеко от Фёдора.
- Пойду, проведу без очереди на процедуры нового шныря, а то тебе его ждать долго придётся, - Мерк направился к дверям лечебницы.
Проводив взглядом оперативника, Фёдор повернулся к воротам отряда и увидел, как конвоиры повели куда-то Иоанна, видимо, на муки. Один из вооружённых чертей закрыл створки ворот. Шальнов переминался с ноги на ногу и не знал, что делать. Ему ничего не оставалось, как только разглядывать колонну мучеников. Один из этих бедолаг, стоявший в последнем ряду, обернулся и поманил Фёдора рукой. Тот огляделся по сторонам и понял, что зовут именно его. Чем стоять просто так, дожидаясь дневального, лучше было перекинуться с кем-нибудь парочкой слов, пусть даже этим кем-то будет только что выбравшийся из котла мученик.
- Из нового этапа? – спросил мужчина, вблизи не казавшийся ошпаренным кипящей смолой, только ноги его до самых колен были обгоревшими.
- Да нет, своим ходом, - пожал плечами Фёдор. – По пьянке сам сюда припёрся на экскурсию.
- Не понял, - нахмурился мужик, - как своим ходом? А Высший Суд? А приговор? А конвой?
- Не было этого.
- Тебя что же, приговорили к вечным мукам без суда?
Стоявший рядом грешник тоже повернулся к Фёдору.
- Беспредел! Творят, что хотят, а ещё говорят о соблюдении законности!
- Я вольнонаёмный, так меня обозвали, - попытался как-то прояснить ситуацию Шальнов.
- Выходит, ты живой? – удивился первый грешник. Второй облезлой рукой дотронулся до Фёдора.
- Тёплый, будто только из котла! Триста лет не видел живого человека! Дела! Как там на воле? Солнце светит?
- Светит, куда ему деться?
- И снег выпадает?
- Выпадает, когда зима. Сейчас там зима и есть, - Шальнов указал пальцем в каменный свод.
- Как я соскучился по холоду! – простонал тот, что уже триста лет как мученик.
- Он триста лет не видел ни живого человека, ни снега, - с трудом растянул в ухмылке потрескавшиеся губы первый грешник, скорчил при этом гримасу и прижал руку к боку. Там у него на уровне шестого ребра зияла дыра, а ниже ещё одна. Вдоль всего тела проходили вздутые фиолетовые полосы, пересекавшиеся друг с другом. – Триста лет, - повторил он. – Я не видел снега две тысячи триста тридцать четыре года семь месяцев и два дня! С последнего индийского похода Александра, когда наша армия перебиралась через заснеженные горы. Там я и сорвался со скалы. Вот как давно я не видел снега, столько же и живых. А то триста лет, триста лет.
- А я снег видел вчера, а, может, это было даже сегодня, счёт времени потерялся, - тихо сказал Фёдор и смахнул навернувшуюся слезу.
В это время подошёл оперативник с каким-то грешником.
- Вот этому новенькому определи место. Завтра, когда пойдёшь на муки, покажешь ему столовую персонала, он пока живой, и ему нужны харчи. А потом, Шальнов, - Мерк обратился к Фёдору, - найдёшь своего начальника отряда, и пусть он сам отведёт тебя на твою новую работу. Да, вот ещё, за пределами отряда ты видел, где туалеты находятся, а если припрёт нужда здесь, можешь гадить в любом дальнем углу, шнырь потом всё уберёт. У грешников нет нужды справлять нужду, - чёрт усмехнулся собственному каламбуру. - А вы все смотрите у меня! Чтобы без глупостей! Давно в изоляторе не сидели? Там сейчас есть несколько свободных мест, - оперативник погрозил грешникам кулаком и пошёл к воротам.
- Вали, вали скотина рогатая! – тихонько сказал вслед чёрту тот, что парился в аду две тысячи лет с гаком. – Эти опера только и могут, что схватить нормального мукаря, да в амбар его упрятать! Беспредельщики! Попался бы он мне под меч, когда мы с царём Александром покоряли туземцев и вырезали целые города! Было времечко! – вздохнул, судя по всему, грек и опять схватился за бок. – Повеселились мы вдоволь и крови целые реки пустили своим врагам! Где ты сейчас, Александр? В каком отряде? А, может, тебе присудили рай? Хотя с какой стати? Чем я хуже тебя? Только тем, что не царских кровей. Вот ты, новенький, кем на воле был?
- Фрезеровщиком.
- Кем? Френдзер…? Как? – не смог выговорить бывшую профессию Фёдора грек.
- Фрезеровщиком на заводе. На станке работал.
- Работал? Так ты мастеровой, что ли?
- Вроде того, был им когда-то. Потом это дело, - Шальнов шлёпнул двумя пальцами себя по горлу.
- Так ты бражник? – сподвижник Македонского просиял и тут же скорчился от боли. – То-то я смотрю у тебя рожа отёкшая. Кони двинешь, сюда попадёшь. Тебя как звать, братан?
- Фёдором.
- Федр, значит. Был у меня в подчинении офицер с таким именем. Слон его раздавил в бою, как муху. Тоже с тех пор его не встречал. А я Тимоген, по-местному Тимоха, давай клешню, - грек протянул руку. - Тришка! – обратился он к дневальному, - новенького к нам подсели, хоть свежих новостей узнаем, а то мусолим всё одно и то же. Ты, Федр, пока располагайся, там, где шнырь тебе покажет, а я вернусь, только бочину заштопаю. С пацанами тебя познакомлю.
- А ты чего тут раскомандовался, Борода? – возмутился ошпаренный грешник. – Он, видите ли, хрен знает с каким царём вместе воевал. Ну и что? Я тоже со Стенькой погулял и кровушки не меньше твоего попускал. А Разин тоже, между прочим, царских кровей был! Может, Федька к нам пойдёт. Сдался ему грек, он ведь русский.
Сподвижник Александра сощурился.
- Ур, козёл! Чего вякаешь? Я первый Федра подозвал, значит, и пойдёт со мной. У меня керик Вован тоже русский. В общем, Тришка, давай, веди Федра к нашим шконкам, там место есть.
Очередь в лечебницу быстро двигалась, и мученики, успевшие посетить её, рассредоточивались по отряду. Дневальный по имени Трифон повёл Фёдора к одной из стен. Шальнов только сейчас заметил, что каменный пол под его ногами весь расчерчен каким-то острым инструментом на прямоугольники, и внутри каждого выбиты цифры, похожие на номер. Когда они подошли к стене, Трифон указал пальцем на пол.
- Эта шконка была одного американца. Много болтал здесь о демократии, его и сдали. Сейчас в штрафном изоляторе. Давно уже там торчит, и его ещё долго не выпустят, к тому времени сам успеешь концы отдать. За атеизм, молитвы, ладан и демократию здесь наказывают сурово. Помни об этом.
Дневальный ушёл, оставив Фёдора. Тот потоптался на месте в своём расчерченном прямоугольнике с непонятным номером, обозначенным, как десятка с маленькой десяткой наверху и цифрой тридцать шесть рядом, и решил присесть. Это ему далось с трудом, учитывая его раненные ягодицы. Он обнял руками колени и безучастным взглядом начал смотреть, как грешники, кажущиеся после лечебницы не такими уж сваренными, расходятся по отряду и занимают свои места. Кто-то из них ложился на пол, вытянувшись во весь рост, некоторые собирались в группы и, усевшись кружком, о чём-то оживлённо спорили. На соседнее место плюхнулся человек средних лет и бросил на Фёдора подозрительный взгляд.
- Новенький?
- Вроде того.
- За что попал?
- Ни за что, - пожал плечами Шальнов.
- Ни за что не бывает. Тебе что ж, на Суде не объяснили твои грехи, за которые был вынесен приговор? Говори, за что попал?
- За собственную дурь и пьянку.
- Вот это уже ближе к правде, - качнул головой сосед. – Значит, любитель шнапса. Я тоже когда-то от него не отказывался, но попал сюда не за это. За идею, владевшую мною полностью.
- Хорош лапшу вешать новенькому на уши, - подошёл ещё один грешник. - За идею он, видите ли, сюда попал. За свои преступления перед человечеством лучше скажи. И судили тебя два раза. Один раз в Нюрнберге, а другой – на Небесах. Оба суда, между прочим, во мнениях сошлись.
- Заткнись, Лавруша, можно подумать сам ты по ошибке в котле варишься.
По другую сторону от Фёдора расположился на полу мужчина с едва заметными кавказскими чертами и узкими усиками под носом.
- Не слушай его, товарищ. Этот господин врун, каких мало. Его руки по локоть в крови, он нацистский преступник. Кальтенбрунер, слыхал про такого?
- Нет, не доводилось, - Фёдор виновато улыбнулся.
- Никакой я не преступник, а верный солдат Рейха! Позволь тебе представиться, сосед, - Эрнст Кальтенбрунер, обергруппенфюрер СС, начальник Главного Управления имперской безопасности. После провала военной компании объявлен союзниками виновником массовых казней. Козлы! Сделали из солдата палача! Теперь век воли не видать, в натуре! И Бог тоже мне хорош – ты, говорит, человек, пролил много невинной крови и отправляешься в ад. Я, значит, молился ему, свечки ставил в кирхе, находил на это время при моей загруженности, а он меня в ад! Не верю я теперь в него! – Кальтенбрунер закусил губу. – А ты, братан, веришь в Бога? – он толкнул Фёдора в плечо.
- Есть он, наверное, но мне его не доводилось видеть, - ответил тот.
- Ты что, памяти лишился? Кто ж тебя сюда направил, как ни Бог?
- Я же рассказывал вашему товарищу, что сам сюда явился по пьянке на экскурсию с начальником отряда Василием. Он не смог получить пропуск на мой выход. Меня оставили здесь вольнонаёмным. Я ещё живой и Богу душу не отдал.
- Выходит, ты ещё копыта не откинул и с Богом на Высшем Суде не встречался?
Шальнов покачал головой.
- Интересный случай, батенька, в нашей здешней практике, – услышал Шальнов за своей спиной и повернул голову. Позади него стоял коренастый лысый мужичок с бородкой, кого-то ему напоминавший.
- Живой человек во плоти! Плоть подразумевает кровь, а кровь – возможность общаться с единомышленниками там, - лысый поднял вверх палец.
- Кому ты ксивы собрался отправлять, Ильич? Там же сейчас одни ренегаты. Мне б туда, я б шороху навёл! – произнёс мужик с усиками и сощурился, разглядывая Фёдора.
- Надо было, Лаврентий, вовремя и добросовестно свою работу делать, тогда б наша с тобой родина не имела того, что сейчас, говорят, имеет. Вот мы нового товарища и расспросим, что там к чему.
- Что за базар? Слетелись беркуты, успели облепить Федра! Они тебя ещё не заклевали, братан? – Тимоген присел у Шальнова в ногах. Дырок на боку у грека уже видно не было, как и бордовых полос на теле, да и ноги его лишились хрустящей корочки. – Успел со всеми познакомиться?
Фёдор пожал плечами и обвёл взглядом окруживших его грешников.
- Ну, этот тип Эрнст, здесь его называют Эдиком – легче выговорить. Это Вован, тоже, как и ты, русский, - грек показал пальцем на лысого.
- Не Вован, а Владимир Ильич, для своих Вова.
- Вован, - хмыкнул воин Македонского, - и привычней, и сказать легче.
Лысый нахмурился.
- Ленин, что ли?! – изумился Фёдор и уставился на вождя мирового пролетариата.
- Да, батенька, он самый, Владимир Ульянов – Ленин, прошу любить и жаловать, - человек попытался принять величавую позу, но, учитывая его голый вид, поза показалась комичной, и насмешила остальных.
- Сядь, Вован, не парь мозги! – грек небрежно махнул Ленину рукой.
- Ты, Борода, не мог бы быть повежливей, хотя, что с тебя взять – анахронизм, ископаемый пращур.
- За пращура ответишь! – Тимоген вскочил и по привычке бросил руку себе на левое бедро, где у него, видимо, когда-то висел меч.
- Сядь, Борода, не порть вечер! – немец дёрнул за руку грека.
- А чё он обзывается, в натуре?
- Вован просто назвал тебя далёким предком. Разве ты не наш далёкий предок? Две с лишним тыщи лет срок здесь тянешь, отсюда и кличку свою заимел.
- Во-во, Эдик, подтверди, что я ничего обидного не сказал.
- Подтверждаю, - Кальтенбрунер кивнул головой.
- И я тоже подтверждаю – поддакнул мужик с усиками.
- Ладно, хрен с вами, от предка не отказываюсь.
- А это Лаврик, - Тимоген упёр перст в того, кто подал голос последним. – Тоже был какой-то шишкой.
- Не шишкой, а наркомом внутренних дел, - поправил его усатый.
- По мне всё одно. Вот Федр у нас из мастеровых. Как там это, фендзе…?
- Фрезеровщик.
- Пролетариат, это похвально! – Ленин сжал руку в кулаке и потряс ею. – Ты, товарищ, в ВКПб не состоял случайно?
- Где, где?
- Коммунистом не был?
- Нет, Владимир Ильич, бог миловал, то есть я не думал об этом.
- Не думал, а надо бы было подумать. Я ещё займусь тобой.
- Опять?! – возмутился Тимоген. – Вован, ты чё в натуре, давно вилами в бок не получал или зубов много ещё осталось? Заколебал ты уже своей пропагандой!
- На самом деле, Вальдемар, не надоело тебе по ушам всем нам тут ездить? Всё равно не удастся тебе ячейку сколотить. Даже Лаврик не хочет идти за тобой, хотя, как и ты, коммунистом был. Фёдор вообще, как я погляжу, далёк от политики. Правильно я говорю? – Кальтенбрунер бросил взгляд на Шальнова.
- На хрена она мне? – ответил тот.
- Несознательный элемент, - буркнул Ленин.
- А где ты в аду сознательных найдёшь? Здесь всё, амба, перспектив нет, - хмыкнул Берия.
- Всегда есть надежда! – почти выкрикнул Владимир Ильич, забыв, что он не на партийном съезде, и на него покосились грешники с других шконок.
Кальтенбрунер положил руку Ленину на голую коленку.
- Ты, Вован, как был утопистом, так им и остался. Забыл Кристофера, что лежал вот на этой шконке, америкоса? Тот сам во Вьетнаме каким-то адским огнём, ещё мудрёно называется, напалм что ли? деревни вместе с людьми выжигал – помнишь, хвастал? девок местных насиловал, зато о демократии любил поболтать, Бога частенько вспоминал, праведника пытался из себя корчить. Порядки ему местные не нравились, демократией, видите ли, они не пахнут. Загремел в амбар лет на сто, и поделом ему. Вот там теперь пусть и надеется, что, когда выйдет, здесь его встретит его любимая демократия, - немец злобно хихикнул.
- Американец этот, хрен с ним, а Ильича, Эдик, не трожь! – заступился за Ленина Берия. - Сам-то в своего Альфонса как в бога верил и пёрся за ним рогами вперёд. Где он сейчас? Из своего угла не выходит, ни с кем не общается, даже с тобой, всё пережить свой крах не может.
- Я сам с фюрером не разговариваю, не хочу, - тряхнул головой бывший эсэсовец. - Начнёт меня обвинять, что к вам примкнул, к атеистам. Буду я ему ещё объяснять, что, не веря в Бога, не веришь и в Дьявола, а, значит, и в ад. С такими убеждениями муки переносить легче. Фюрер всё, скис. Думал великое дело делает на Земле, богоугодное, а вот на Небе так не посчитали. После разгрома думал святым будет мучеником, а мучается каждую смену в бассейне, как и я. Нет у него сил купаться в перекисшем дерьме, смешанном с кислотами, после того, как купался в славе. Для него это похуже, чем падение Рейха. Слабым он оказался, фюрер, а я в него верил. Теперь сожалею, но сам купаюсь, и ничего.
- Надо было, Эдик, вовремя сориентироваться и работать на НКВД. Глядишь, и не оказался бы нацистским преступником.
- Утухни, Лаврик, о чём толкуешь? Ты не работал на НКВД, ты им командовал, а зелёнкой лоб тебе всё равно помазали, как английскому шпиону.
- Это происки врагов Советской власти! – зло выдавил из себя Берия. - Встречу здесь кого, такую слюнявку на них операм пущу, что ни одного из карцера до конца существования ада не выпустят. Уж я это умею делать, поверьте.
Через шконку от Фёдора опустился ещё один тип, и Тимоген его окликнул:
- Канай сюда, Неро, в нашем полку прибыло. На место америкоса я нежмурика поселил.
Крупный кудрявый мужчина с внушительным пузом покосился на Шальнова.
- Мало им жмуриков, уже живых хватают, - проворчал он и застонал, потирая своё тело. – Сегодня как бы смолу в моём котле черти перегрели. То ли ладана обкурились, то ли водки хлебнули. Сдать бы их кумовьям, да только себе хуже сделаешь. Черти выговор получат, а на меня потом дров жалеть не будут.
- Терпи уж, итальяшка, участь наша такая терпеть, - Кальтенбрунер подмигнул пузатому.
- Ты меня специально злишь, Эдик? Сколько тебе можно говорить, что я не итальяшка, а римлянин!
- Ещё скажи император. Ха-Ха!
- Да, император Нерон, ядрёна вошь! А ты варвар!
- Да вы чего здесь, все начальники, что ли собрались? Один я работяга?
- Не работяга, а гегемон! – подзадорил Фёдора Ленин. – А то, что мы тут собрались в таком составе, так это в канцелярии решают, и номер места там выдают, и к мукам приписывают. Лотерея. Ну, мы пообтёрлись тут за годы и поняли, что мало чем отличаемся друг от друга. Единственный только Нерон самый крутой изверг из нас.
- А вы, Владимир Ильич, сами себя разве извергом считаете?
- Нет, что ты, милейший. Не я считаю, а судьи, которых я отрицаю по причине своих материалистических взглядов. Много крови в России пролил, говорят. А как без крови революцию сделаешь, позвольте вас спросить?
Фёдор пожал плечами.
- То-то, что никак!
- Во, во, идут! – Берия привлёк общее внимание и засуетился. – Лекари идут!
По узкому проходу мимо растянувшихся на полу грешников цокала копытами троица чертей – двое были женского полу, а один - мужеского.
- Мечта моя вон ту, у которой сиськи больше облапать. Как же я хочу эту чертовку! Она не хуже Доры будет! – Лаврентий Павлович чмокнул языком.
- А я бы и от второй чертовки не отказался, у неё такие пикантные рожки. Обуздать бы её, держась за них! – мечтательно произнёс Тимоген. – Была у меня в Персии одна такая, не женщина, дьявол, чуть концы на ней не отдал. Но чертовка круче! Я один раз хотел до неё дотронуться во время процедур, но посмотрел на того козла с вилами и передумал.
- А я забыть не могу, как Доре жопу погладил! Она ведь меня не сдала, понравился я ей, видно, - Берия облизал облепленные болячками губы.
- Развратники, на нечисть заглядываетесь! – Ленин укоризненно покачал головой.
- Вован, ты из-за своих бунтов импотентом стал, поэтому заткнись, - бросил грек Ильичу, не отрывая голодного взгляда от шагавших по отряду чертовок.
- От импотента слышу! – парировал бывший вождь мирового пролетариата.
- Посмотри, Федр, какие ножки, и копытца цок-цок! – Тимоген потряс Шальнова за плечо. – Эту рогатую куколку Люсьеной зовут, а вторая Клава – огонь бабы!
Медицинский персонал в сопровождении чёрта покинул отряд, и грешники постепенно успокоились.
Но грек с Берией еще продолжали обсуждать прелести представительниц прекрасного пола дьявольского племени.
- Мужики, кончай базар, дайте отдохнуть! Время летит быстро, не успеешь кости на шконку кинуть, как опять на смену, - Нерон разлёгся на своём месте, подложив руку под голову.
- Да, отдохнуть в натуре не помешает, поговорить ещё успеем – вечность впереди, - согласился Тимоген.
- А я думал, мы обмоем новоселье соседа, - разочарованно произнёс Кальтенбрунер. Берия так на него посмотрел, что тот сразу замолк.
- Отбой! – скомандовал бывший нарком. – Предайтесь воспоминаниям, насладитесь памятью о своих лучших днях.
Грешники вокруг Фёдора улеглись и затихли. Он сам вытянулся и закрыл глаза. Ему показалось, что он их только что закрыл, как получил пинок по ноге. В отряде стоял звон колокола, и почти все грешники уже поднялись со своих мест.
- Давай, новенький, вставай, отряд на смену уходит. Мне было велено тебя отвести в столовую. Отряд, стройсь! - громко крикнул шнырь Трифон, сложив руки рупором, потом убежал. Уже издалека опять послышалась его команда строиться.
- Послушай, Тимоген, - обратился Шальнов к греку, делавшему физические упражнения, - а вы что, завтракать не пойдёте?
- Какой завтрак, дурик? – бывший вояка одну руку держал на бедре, а другую закинул за голову и делал наклоны. – Одно преимущество быть мертвяком – жрать не хочется.
Кто-то тронул Фёдора за плечо, и он обернулся. На него смотрел прищуренными глазами какой-то тип с покатым лбом и скуластой рожей.
- Братан, ты с воли?
- Да, недавно оттуда.
- Как там?
- Кому как, мне лично хреново было, но теперь кажется, что было хорошо.
- Говорят, вольнонаёмным тебя взяли?
- Назвали так, а там кто его знает.
- Дело есть у братвы к тебе, - тип почесал шею. - Ксивы нужно будет на волю передать, к пацанам к нужным сходить, если живы ещё, грев попросить и сюда скинуть. Не откажут пацаны – кореша наши, все тут будем. Тебя к общаку подпустим, если гонцом станешь. Ты вообще, братан, по жизни каких понятий? Кто ты?
Фёдор пожал плечами.
- Никто, раньше работягой был, а теперь свободная птица, - он вспомнил, где сейчас находится, и тут же поправился: - Был птицей, был.
- Да будь ты хоть волчарой, а греть братву надо. Со смены придём, подруливай к нам, чифирнём, о деле побазарим. Тебя ж Фёдором звать?
Шальнов кивнул.
- Да я того…сам тут…, - он хотел прояснить ситуацию, но грешник ему не дал.
- Я Хрящ, смотрящим тут, если какой базар – ко мне. Давай, Федя, наши пошли, увидимся ещё.
Блатной побежал в колонну, и на его голых ягодицах в это время два татуированных чёрта начали бросать при каждом шаге лопаты с углём в топку, которой являлась задница.
Шальнов дёрнул за руку Ленина, который во всеобщей сутолоке, оказался ближе всех.
- Ильич, ты Хряща знаешь?
- А кто ж его не знает? Люмпен.
- Кто?
- Принеприятнейший тип, из блатных пятидесятых годов. Свои же дружки на нож посадили, и сюда за ним вскоре сами пришли. Здесь забыли все прошлые обиды, и теперь опять керики – это значит единомышленники. Хоть он и вор необразованный, этот Хрящ, но, что греха таить, в социальной обстановке разбирается и разводит любые конфликты. Кентуется с этим оперативником, как там его? Ах, да, Мерк. Он с ним на «ты». Ни разу не слышал, чтобы обратился к нему «ваше ничтожество», Мерк и всё. Я так думаю, что этот самый Хрящ оперу информацию сливает, а тот его подогревает. У блатных чифир не переводится, и водочка бывает. Так что ты, Фёдор, с Хрящом поосторожней.
- Шальнов! – окрикнул его шнырь из выходящей за ворота колонны. – Новенький! Давай сюда, чего яйца мнёшь?
- Ну, я пошёл, Владимир Ильич.
- Давай, любезный, давай. Я за тобой.
Фёдор догнал шныря, который понуро, как и остальные, шёл в колонне. Никто из грешников не переговаривался, все они двигались, опустив головы, под конвоем чертей. Видимо, несчастные готовили себя к предстоящим мукам. Около одной из боковых галерей дневальный толкнул Шальнова локтем и шёпотом сказал, что столовая находится здесь, недалеко. Он посоветовал ему обратиться к конвоиру и сказать кто он и что. Охранник с вилами наперевес цокал копытами впереди, шагах в десяти, и Фёдор его окликнул:
- Ваше ничтожество!
Чёрт повернул рогатую голову и ощерился.
- Кому тут неймётся?!
- Мне, ваше ничтожество, - Шальнов поднял руку и сделал шаг в сторону от колонны. Он даже не успел опомниться, как вилы конвоира упёрлись ему в горло.
- Я не грешник, - звуки, издаваемые нарушителем, напоминали шипение, так как стальные штыри уже начали протыкать кожу, - я вольнонаёмный.
Охранник уставился на горло наглеца, он увидел кровь и отодвинул своё оружие.
- Какого ангела?! Что за дела?! Ты кто такой?
Фёдор потёр ранки на шее и облегчённо вздохнул.
- Я же вам сказал, что вольнонаёмный, бесконвойник, приписан к этому отряду, на меня и приказ есть. Оперативник Мерк приказал дневальному показать мне, где находится столовая. Она где-то тут рядом, и я хотел бы пойти на завтрак.
- Так оно и есть, ваше ничтожество, - поддакнул шнырь. - Я дневальный, и кум, пардон, оперативник мне велел показать новенькому столовую.
Конвоир замялся и наморщил лоб, потом принял решение.
- Если соврали, оба угодите в карцер!
- Что вы, что вы, ваше ничтожество, истинная правда! – дневальный учтиво сгорбился. – Если б он был жмуриком, как мы, зачем ему жратва?
- А затем, что б увильнуть от мучений, вот зачем. Предупреждаю, соврали мне – котёл, бассейн и вешалка покажутся вам аттракционами, потому что я сам буду вас мучить! Как фамилия, новенький?
- Шальнов, - поспешил ответить Фёдор.
- Шальнов, восемьсот четвёртый отряд, проверю. Можешь идти. Топай в этот проход, и шагов через сто увидишь столовую.
Чёрт развернулся, поднял высоко вилы и громко крикнул:
- Шагом марш, проклятые ублюдки!
Колонна тронулась, и Фёдор прошёл с ней несколько шагов, прежде чем свернул в боковую галерею. Он медленно зашагал по узкому туннелю, не оглядываясь, но чувствуя на своей спине взгляды сотен грешников. Его несчастную душу согревала мысль, что впереди у него завтрак, а не кипящий котёл со смолой и не стальной крюк или того хуже какой-то бассейн, где плавают нацистские преступники.
Галерея хорошо освещалась факелами, и пол под ногами казался чистым. Впереди Фёдор увидел сгорбленную фигуру. Когда он подошёл ближе, то по круглой фиолетовой заднице распознал согнувшуюся в три погибели чертовку. Она усердно тёрла пол какой-то шкурой и что-то мурлыкала себе под нос, может, пела.
- Извините, как пройти в столовую?
Чертовка матюкнулась и выпрямилась. Как и все представительницы своего племени, она была соблазнительной.
- Вот, ангел, напугал! Ты, жмурик, чего тут шляешься?
- Я не жмурик, я новый сотрудник, и ищу столовую.
Чертовка внимательно осмотрела Фёдора с ног до головы, держа в левой руке шкуру. Закончив осмотр, она правой рукой потянулась к шальновскому «хозяйству», и тот отшатнулся.
- Живой, - протянула с изумлением уборщица. – Тёпленький мужчинка! Вот номер! Как я тебе? – она бросила шкуру и провела обеими руками по собственному телу. Фёдор вынужден был честно констатировать, что формы у бестии были хоть куда.
- Идём, я тебе покажу дорогу, дай руку, - чертовка сжала ладонь Фёдора в своей. Проведя его вперёд, она толкнула ногой какую-то дверь в каменной стене и затащила в неё Шальнова.
В помещении было темно, тем более что входная дверь захлопнулась, и мерцающий свет факелов сюда уже не проникал.
- Столовая? – спросил Фёдор, но вместо ответа почувствовал, как руки чертовки легли ему на плечи, а её пышная грудь стала тереться об него. Руки в темноте начали гладить ему спину, а сочные губы целовать, и Шальнов не смог отказать себе в удовольствии…
… - Тебя как звать? – услышал Фёдор вопрос, заданный нежным шёпотом ему в самое ухо.
- Фёдор, - ответил он, тяжело дыша.
- Фёдор, Федя, значит, а меня Люциферина, можно просто Люца. Давненько я не занималась любовью, с тех самых пор, как меня наказали за связь с грешником. Раньше я в снабжении служила, но подвернулся тут один жмурик. Нас и застукали. Он до сих пор в карцере, а я полы натираю. Устала!
Фёдор весь потный лежал в полной темноте на чертовке и приходил в себя.
- И давно это было? – спросил он для порядка
- Девяносто три года назад. Ещё семь лет потерпеть, и вернусь на своё место.
Шальнов промолчал, он был поражён сроками наказания. Девяносто три года назад ещё царь Россией правил!
Чертовка не торопила Фёдора, и он постепенно пришёл в чувства.
- Люда, - обратился он к ней.
- Не Люда, а Люца, запомнить тяжело?
- Прости, Люца, может, ты мне покажешь, где столовая, а то, как бы не опоздать.
- Вместе пойдём, я сама ещё не завтракала.
Столовая оказалась шагах в пятидесяти за поворотом и представляла собой огромный зал за коваными дверями, на которых красным был намалёван то ли крот, нанизанный на шампур, то ли это была крыса, только без хвоста. Помещение имело высокие своды и являло собой естественную полость в скалистой породе, о чём говорили свисавшие с потолка сталактиты. Оно было битком забито чертями, сидевшими за каменными столами, вырубленными из цельных глыб. Из глубины зала Фёдора кто-то окликнул:
- Шальнов! – сотни зелёных глаз повернулись в его сторону. – Иди сюда!
Люца, стоявшая в дверях вместе с новеньким, подтолкнула его когтистой рукой в спину. Окликнувший встал со своего места, и в нём нельзя было не узнать Василия. Фёдор со страхом и смущением заковылял вперёд, косясь на чертей. Когда он подошёл к столу, у которого стоял, улыбаясь, знакомый ему служащий этого заведения, тот хлопнул его по плечу.
- Как спалось на новом месте?
- Нормально, - ответил Шальнов, хотя ему казалось, что он совсем не спал.
- Я знал, что тебе у нас понравится! – ощерившийся рот начальника отряда выражал удовольствие.
- Господа, - обратился он к дьявольской аудитории, - хочу представить вам нашего нового сотрудника Фёдора. В соответствии с приказом Хозяина он вольнонаёмный, и зачислен истопником с правом бесконвойного передвижения. Его определили в бригаду Лота в котельную. Фёдор пока ещё живой, но это, я думаю, ненадолго. После смерти Суд, без сомнений, определит его в наше учреждение, так как Федя алкоголик на все сто, и тут ему самое место. Но пока этого не произошло, прошу любить его и жаловать в должности истопника. Он нормальный мужик и трубу мне подарил для полётов. И ещё у него такая соседка, ух, пальчики оближешь! Одним словом, в нашем полку прибыло.
Черти косились на Шальнова и молчали. Он сам стоял, понурив голову, и не знал, что ему делать. Василий пришёл на помощь, он надавил рукой на плечо Фёдора и усадил его на свободное место, сам расположился на соседнем камне.
- Видишь, Федя, как все тебе рады. Думаю, в бригаде Лота ты сработаешься с ребятами. Берта, - окликнул он кого-то, - порцию новому сотруднику!
Вскоре через зал, виляя складным телом, прошла чертовка с подносом на руке. Подойдя, она нагнулась над их столиком и выставила глиняную тарелку с какой-то едой и череп без темени, наполненный красной жидкостью, похожей на кровь. Официантка потрогала Фёдора за руку и констатировала:
- Живой.
- А ты думала, дурёха, я мученика сюда приведу?
- Нет, Вась, я так, подержаться просто захотела за мужика, а то жмурики, да жмурики.
- Иди уж, иди, мужика она, видите ли, давно не видела. А мы что тебе, не мужики?
- Черти вы, а не мужики, - чертовка вздохнула и удалилась, исполняя задом чарующий танец, в расчёте на то, что новенький оценит её прелести. А он их успел уже оценить.
- Вот дура! – выругался Василий. - Мужика ей подавай! Что с бабы-то возьмёшь, правильно я говорю, Федя?
Тот кивнул, потому что не знал, что ответить. Василий принялся за еду, которой у него оставалось ещё полмиски, запивая её из черепа.
- Что там? – спросил Шальнов, указывая на блюдо.
- Ешь, что дают, здесь тебе не ресторан, а просто столовая.
- Это что, кровь? – Фёдор взял в руку череп.
- Какая кровь? – чёрт рассмеялся. – Портвейн красный крепкий, пей!
- Не могу, совсем не могу.
- Может, водки?
- Нет, какая водка?! Алкоголь совсем не лезет. Наверное, дочурка твоя меня закодировала.
- Уж я ей! – Василий пододвинул к себе оставленный Фёдором череп с вином. - Не хочешь, дело твоё, а я от двух норм не откажусь. Может, ты и есть не будешь, тогда твой конец недалеко. Давай миску.
- Нет, я проголодался, и съем всё, что попало.
Шальнов поискал ложку с вилкой, но не нашёл, и по примеру чертей залез в свою миску руками. Там он нащупал кусок мяса, который скрывался под аппетитно пахнувшей подливкой. На вкус этот кусок оказался великолепным, и мелкие косточки в нём были мягкими и слегка похрустывали, словно семечки. Фёдор давно не ел по-трезвому с таким удовольствием, что раньше Василия расправился со своим куском мяса, подливку же он выхлебал через край миски.
- Хорошо у вас тут в аду готовят, наверху во многих ресторанах – хуже! – Шальнов вытер рукой губы.
- Видел я твой ресторан, когда был у тебя в гостях, - чёрт усмехнулся, неторопливо разжёвывая своими острыми зубами мясо и запивая его вином.
- Ты что ж думаешь, Вася, я всегда так жил? Бывало, и по ресторанам хаживал, когда при работе был. Только потом меня нагнали, и больше устроиться я не сумел.
- Я рад, что ты теперь при деле и питаться будешь, как давно там наверху не питался. Тем более ты быстро освоился, и мы великолепно друг друга понимаем, хотя весь хмель из тебя вышел. Если надумаешь водочки выпить, когда захочешь, пей, только меру знай.
- Шутишь, у вас тут что, магазины есть, где это дело продаётся?
- Нет, что ты! Магазинов в нашем учреждении нет и даже ларька какого, но найти можно при желании. Освоишься, узнаешь. Но только если операм попадёшь на глаза, плохо тебе будет.
- С помощью твоей дочурки я пока об этом не думаю, может, и вообще завяжу.
- И не мечтай, друг мой, ты лишился алкогольной зависимости только на три дня. Они пройдут, и опять будешь рыскать выпивку, помяни моё слово, - Василий закончил завтракать, поковырялся длинным когтем между зубов и хлопнул себя по голым коленям. – Встаём. Нам нужно подменить вторую смену – там ребята тоже проголодались.
Черти повставали со своих мест и направились к выходу. У самых дверей Люца, оказавшаяся рядом, ущипнула Фёдора за ягодицу, и, когда тот обернулся, подмигнула ему и ощерилась. За дверями столовой Василий подвёл Шальнова к одному из чертей, носившему длинные и пышные усы.
- Бригадир истопников Лот, знакомься.
Фёдор протянул для рукопожатия руку, но она осталась без ответа. Незнакомый чёрт какое-то время рассматривал его и принюхивался, потом нехотя вымолвил:
- Будешь сачковать, отоварю плетью. В моей бригаде, кроме меня, ещё трое, и пятьдесят котлов на всех. Тяжеловато, конечно, и поленья подносить, и за грешниками смотреть, что б не высовывались. Я давно уже подал рапорт, чтобы бригаду доукомплектовали. Думал, нашего кого дадут, а тут ты свалился. Считаю, неправильно это, но с Хозяином не поспоришь. С остальными я тебя на месте познакомлю, они вперёд ушли. Всё понятно?
- Так точно, ваше ничтожество.
Василий обнял Фёдора.
- Брось ты эту официальность, вы же члены одной бригады теперь. Просто Лот, я думаю, он не станет возражать.
Чёрт нахмурился.
- Мне лично по барабану, но чтоб при начальстве и при всяких проверяющих соблюдал субординацию. Понял?
- Так точно, ваше…, понял Лот, - Шальнов попробовал улыбнуться.
- Раз понял, пошли на работу, - бригадир развернулся и зашагал по галере. Фёдор поспешил за ним, оглянувшись, он махнул Василию рукой.
С Лотом работали ещё трое чертей. Когда Шальнов и бригадир пришли на рабочее место, те уже суетились у котлов. Вторая смена сдала вахту и отправилась на завтрак, не упустив случая бросить несколько злых шуток в адрес новенького и своих коллег. Под котлами вовсю пылали поленья, облизывая языками пламени их округлые закопчённые бока, и грешники в них уже предавались своим мукам. Бригадир подозвал остальных членов бригады и представил им новенького. У чертей, как и у самого Лота, имена были диковинные, и Шальнов опасался, что их не запомнит. Теперешних сослуживцев Фёдора звали: Хаш – он был самым рослым из них, Фер – его отличала седая шерсть на груди, и Перегей – у этого чёрта на лоб спускался рыжий чубчик.
- Вот этот участок наш, от той стены до этого прохода. На нём пятьдесят котлов. На другой участок дрова не таскай, даже если тебя об этом попросит кто-нибудь из соседней бригады. Наше дело следить за соблюдением процесса на собственном участке, остальное нас не касается. Понял?
Фёдор кивнул.
- Дрова будешь брать на складе и подносить к тому из котлов, около которого они кончаются. Склад в конце котельной. Я уже предупреждал, что лодырей не люблю. Перекурить можешь, но только чтобы не оставил котлы без дров. Вторая смена запасла нам немного топлива, но его надолго не хватит. Так что давай, приступай к своим обязанностям.
Лот снял со специального кронштейна плеть и хлестнул ей одного из грешников, высунувшего голову за борт котла.
- Видишь? Только чуть отвлечёшься, как эти уроды норовят нарушить режим варки. Вон ещё один моей плети захотел отведать.
Послышался свист и щелчок, голова с красным взмыленным лицом скрылась из виду.
- Давай, Федя, давай, хватит глазеть, топай за дровами.
Шальнов со страхом прошёл свой и следующий за ним участки, опасаясь, что суетящиеся у котлов незнакомые черти примут его за опоздавшего на муки грешника и засунут в котёл. Но этого не произошло. В столовой он был представлен коллективу, и этого оказалось достаточно.
Склад находился в конце котельной и не имел дверей. Он был завален колотыми дровами, которые сыпались в него через отверстие в потолке. Кладовщика в нём не оказалось, и это говорило о полном доверии к сотрудникам. Фёдор сложил на руку охапку поленьев и отправился на свой участок.
- Давай сюда! – крикнул ему Перегей – его легко можно было узнать по рыжему чубчику.
- И мне сюда дрова тащи! – размахивал кочергой с длинной ручкой Хаш.
Фёдор засуетился. Высыпав охапку там, где указал ему рыжеволосый чёрт, он поспешил опять на склад…
- Давай сюда! - И мне тоже! – эти выкрики чередовались один за другим, и к концу смены ног бедный новенький под собой уже не чувствовал, но зато ни разу не получил плетью от Лота, и даже замечания тот ему не сделал.
- А ты ничего, подсобил, толк будет, - бросил бригадир, когда явилась вторая смена, и черти собрались на обед.
Шальнов еле доплёлся вместе с остальными до столовой и сел с ними за один стол. Василий подошёл и поинтересовался у Лота, как работал новенький, и, услышав скромную похвалу в его адрес, потрепал Фёдора по лохматой шевелюре.
- Скажу Луизе, что у тебя всё нормально, а то она переживает. Хоть пилить меня прекратит. Детишки тоже интересовались тобой. И их успокою. Не так у нас тут всё и страшно, как может показаться по россказням. Верно?
- Оно так, - согласился Фёдор, - если не варишься в котле и не висишь на крюке.
- Но ты же пока не осуждён на муки, а только сотрудник.
- И слава Богу!
- Не упоминай этого имени! И, хочу заметить, что здесь ты не по его прихоти, а согласно решению Сатаны. Так-то. А теперь давай, ешь, набирайся сил после трудового дня.
- Да, Федя, налегай на жратву, - аппетитно чавкая, поддакнул Лот.
- Он ещё и не пьёт, - Василий потянулся рукой к черепу с вином.
- Зато мы пьём! – бригадир накрыл своей ладонью ладонь начальника отряда. – Федька член нашей бригады, почти семьи, а в семье, как известно, всё делится поровну между её членами. Так что, Вася, давай, топай за свой стол. С лишней чаркой мы сами тут с ребятами разберёмся. С тобой пусть Дора поделится.
- Дождёшься от неё, - буркнул начальник отряда и отошёл от стола.
Обед был мясным и очень вкусным, хотя отличался от завтрака. Порция была значительно больше, и этому Фёдор обрадовался, потому что за смену наработался так, как за всю свою жизнь не работал. Он расправился с едой раньше чертей и ловил себя на мысли, что не отказался бы от добавки, но её ему никто не предложил, а просить было неудобно.
После обеда члены бригады распрощались друг с другом и покинули учреждение. Фёдор узнал от них, что почти все они женаты и имеют чертенят, кроме Перегея. Тот, как оказалось, был очень молод, и с семьёй мог повременить. Перегею не было ещё и ста лет, а по меркам преисподней, этот возраст считался юношеским. Чёртов юноша жил с бабушкой, которая разменяла третье тысячелетие. Все сотрудники учреждения, а по земным понятиям, ада, обслуживающие восемьсот четвёртый отряд, проживали наверху довольно компактно на болотах в пределах одной области, граничащей с той, в административном центре которой проживал сам Фёдор. При расставании члены бригады руку ему пожали, и, несмотря на то, что рукопожатия были чёртовыми, новенького они порадовали. Это был третий приятный момент за трудовой день после двух посещений столовой.
Когда Фёдор вернулся в отряд, грешники уже успели посетить лечебницу и занимались кто чем: кто лежал, кто сидел. В воротах ему встретился медицинский персонал, который он провожал вчера взглядом. Обе чертовки Люсьена и Клава поздоровались с ним первыми, сопровождавший же их чёрт с вилами просто кивнул. От такой неожиданности Шальнов поначалу даже потерял дар речи, и поприветствовал чертей, крикнув им уже в след:
- Всего вам доброго, успехов в труде! - после чего он начал осматриваться.
В такой толпе найти своё место было довольно трудно, и, если б не оклик Тимогена, шляться бы Фёдору по отряду пришлось, наверное, долго.
- Я сразу тебя заметил, как ты только в ворота вошёл. Не успел облапать чертовок, они ведь прямо рядом с тобой прошли?
- Чего пристал к человеку, извращенец? – подал голос Ленин, со стоном опускавшийся на своё место.
- Заткнись, Вован, тебя не спрашивают! Ну, так чё, облапал? – грек с надеждой сверлил глазами Шальнова.
- Как-то не подумал об этом, - ответил тот и стал располагаться на своём месте.
- Не подумал! А о чём здесь ещё думать, как не о чертовках?
- Вообще-то ад не только для мук, но и для того существует, чтобы грешники имели время и возможность раскаяться в своих грехах, - подал голос Берия с соседней шконки и хихикнул. - Один поп в мою бытность энкэвэдэшником всё меня им пугал, этим адом, когда мои ребята в моём присутствии его кололи на антисоветский мятеж. Так, дурак, и не признался ни в чём, но это ему не помогло – в расход пошёл со всем своим клиром.
- Вот ты и кайся, Лаврик, если есть в чём, а я так перед Зевсом чист! – вскипятился Тимоген.
- Ещё скажи перед Аресом.
- А уж перед ним особенно! Я же воин, и убивал своих врагов, а он бог войны! Если б Арес был верховным богом, он бы меня оправдал!
- Где ты видел своего Ареса? Что-то на Суде он мне на глаза не попадался. Может, Ильич его видел? Нет, не видел. Может, военный преступник Эдик? Тоже нет. Остаётся Неро. Скажи, император, ты на Суде бога войны видел?
- Отвали! Никого я там кроме Юпитера и ангелов не видел, - Нерон закряхтел и повернулся на бок.
- Потому и не видел никто Ареса, что он участвовал где-нибудь в войне, не до судов ему! – гордо ответил Тимоген.
- Логично, - согласился Кальтенбрунер, - хотя я теперь атеист, и ни в бога, ни в ангелов, ни в дьявола не верю. Ты, кстати, Федя, никому там из чертей не вякул, что у нас тут атеистическая ячейка?
- Да, да, Шальнов, колись! – Берия поднялся со своей шконки и навис над Фёдором. Ленин в это время теребил видимые только ему подтяжки у себя на голой груди и с нескрываемой тревогой смотрел на нового соседа.
- Да вы что, мужики?! За кого вы меня принимаете?! Сколько с друзьями пить доводилось, ни разу никого начальству не сдал! А уж ментов не люблю по всему своему образу жизни!
- Я тоже здешних ментов не люблю, - согласился Берия. – Не знаю, как сейчас там наверху, а в моё время органы были кристально чистыми. Были примером для трудящихся.
- Думаю, Лаврентий, советские органы на добрых чекистских традициях взращивались и служили трудовому народу, так ведь, батенька? – Ленин бросил взгляд на бывшего наркома.
- Совершенно верно, Владимир Ильич.
- Что ж тебя, Лаврик, твои же подчинённые и грохнули? – ухмыльнулся Кальтенбрунер. – Или ты не хотел служить трудовому народу?
- Никто ему не служил больше, чем я! Поэтому меня опасались в ЦК недоумки там сидевшие. Они знали, что я с ними со всеми разберусь, когда стану первым. Им удалось сплести заговор и обвинить меня в грехах, которые я не совершал. Какой я шпион, какой палач?! Выжигал огнём и мечом врагов Советской власти! Ну, может, из подозрительных миллион, другой, третий и по ошибке попал, но в бою там не до церемоний! А строительство социализма и есть самый настоящий бой!
Ленин громко захлопал, чем привлёк внимание других грешников, потом опомнился и начал делать вид, что охотится за комарами, которых тут отродясь не водилось, потому, как пищи им в этом мрачном месте не было никакой.
- Браво, Лаврентий, браво! – прошептал Владимир Ильич. – Строительство социализма есть самый настоящий бой! А в бою потери неизбежны.
Кальтенбрунер закряхтел и сел поудобнее. Он покачал головой в знак согласия.
- Хотя я сам представитель силовых структур, но здешние оперативники мне поперёк горла тоже. Один этот Мерк чего стоит. Обращается с нами, как с чем-то второсортным, будто мы все тут низшая раса ему, а он, видите ли, ариец! В гестапо бы его, да в хорошие руки, на самого Хозяина донос бы настрочил.
- Мои парни не хуже бы с ним разобрались, - поддакнул Берия. – Возомнил себя, чёрт знает кем! Нечисть!
- Нерон, к начальнику отряда! – выкрикнул дневальный.
- Чё ему ещё понадобилось от меня? – проворчал бывший император Рима, поднимаясь со шконки.- Засыпать уже начал!
- Нерон!
- Да иду, чего орёшь? – римлянин поплёлся к воротам, около которых его поджидали двое конвоиров с вилами.
- Кто-то успел уже на итальяшку настучать, - предположил Кальтенбрунер. - Он в каком котле варился?
- В двадцать четвёртом, недалеко от меня, - подсказал Ленин.
- А кто его обслуживает этот двадцать четвёртый?
- Кто, кто? Чёрт, конечно, противный такой, с рыжим чубчиком, кнутом меня сегодня пять раз протянул.
- С чубчиком? – оживился Фёдор. – Это Перегей, он один рыжеволосый, других я не видел.
- Ты с ним общался? – бывший эсэсовец стал сверлить Шальнова проницательным взглядом.
- Дрова ему подносил, да в конце смены поболтали о том, о сём. Так о пустяках.
- Он Неро не вспоминал?
- Нет.
- А начальник отряда, если ты его видел?
- Тоже.
- Странно, - бывший шеф главного управления имперской безопасности пригладил обеими руками прилизанные волосы. – Ты, Фёдор, если с нами, разузнай, кто там на Неро настучал? Доносчиков надо выявлять и держаться от них подальше.
- Не обещаю, Эдик, но попробую. Хотя с какой стати начальнику отряда со мной откровенничать?
- Ладно, вернётся наш император, расскажет, что за слюнявка на него пришла, – Кальтенбрунер сложил руки на согнутых коленях. Он задумался, потом встрепенулся.
- Так мы что ж, новоселье Фёдора не обмоем? – эсэсовец бросил осторожный взгляд на Берию. Тот поднял одну бровь и качнул головой.
- Ты, Федя, как к алкоголю относишься? Хотя, что я спрашиваю? А к здешнему режиму?
- Строго тут очень. Ни тебе направо, ни тебе налево, только прямо. И свободы слова нет.
- Верно! – согласился Лаврентий Павлович. - Разве о такой жизни, пусть даже после смерти, мы мечтали в революцию? Мы здесь, подобны бунтарям, с этим режимом боремся, как можем, - бывший нарком сделал вид заговорщика и оглядел своих товарищей. – Мы, Фёдя, иногда пьём водку и тем самым делаем вызов этим супостатам.
- Я тоже теперь бунтарь! - гордо сказал Тимоген. – Мне нравится эта борьба, я ей упиваюсь! Правда, иногда, когда водки достаточно. Знаешь, Федр, мне пришёлся по душе сей божественный напиток, я о нём узнал уже здесь и не так-то давно, а то б раньше бунтарём стал.
- Карла Маркса как-то спросили, в чём он видит счастье? Знаете его мнение? – Ленин оглядел своих соседей и сам ответил: - Счастье, сказал Маркс, в борьбе.
- Верно! - с энтузиазмом согласился Тимоген. – Я, конечно, не знаю, кто такой этот Марс, но он верно подметил. И если мы с вами, друзья, боремся здесь со своими мучителями, нарушая их проклятый режим, значит, мы счастливы! Давай, Лаврик, гони за пузырём, я устал бездействовать.
Грек возбудился от предвкушения борьбы, и его глаза загорелись.
- Да, Лаврентий, не мешало бы выразить режиму свой протест, давненько мы его не выражали, а то сатрапы подумают, что мы сдались, - Владимир Ильич закивал в знак согласия.
Берия поднялся со шконки, нагнулся над Фёдором и прошептал:
- Только чтоб никому!
- Ну, что вы, что вы! – Шальнов прижал руку к груди. – Только я пока в завязке.
- Че-го? – не понял нарком.
- Выпивка мне не лезет, заколдовали меня черти.
Берия присел на корточки.
- Слышали, что черти с Фёдором сделали? Они лишили его возможности протестовать! Но дух свободы искоренить невозможно, даже в этом подземелье!
- Верно, Лавруша! – Ленин погладил свою бородку. – Не умеешь стрелять - иди в штыковую, нет штыка – подожги врага! Спички отсырели – наложи кучу под его дверями! Ты куришь, товарищ Фёдор?
- Курю, только у меня сигарет нету.
- Лаврентий, есть возможность?
- Не знаю, попробую достать, Владимир Ильич, - Берия развёл руками.
Экс-нарком опять встал и, перешагивая через отдыхавших грешников, отправился в дальний конец отряда.
- Он чего, Владимир Ильич, за водкой пошёл? – прошептал Шальнов.
- За ней самой. Будем противостоять режиму. Поддержишь нас?
- Только куревом, если это считается? – виновато ответил Фёдор.
- Курить режим тоже запрещает. Тираны!
- Я тоже смольну в знак протеста, - подал голос Тимоген. - Хорошее дело эти сигареты, особенно под водочку. Сильное оружие против тирании. При моей жизни ничего подобного не было. Мы все тогда вином баловались, да и то его водой разбавляли. Война, женщины и пиры – в этом был смысл моей жизни. Протестовать мне не приходилось, не было причин. Бунты же всяких варваров подавлять довелось, крошил их в капусту. Я человек действия. Хотя лишили меня оружия и возможности воевать, заточили в этом подземелье и поджаривают на крюке, как какого-нибудь кабанчика, я, Тимоген, и здесь не сдамся, буду воевать с режимом!
- Да, - согласился Кальтенбрунер, – мы бойцы! Были ими и остаёмся, и водка – наше оружие теперь.
- А что, товарищи, водка нам, большевикам, и в революцию помогала. Порой, агитатор массы и так, и сяк на нашу сторону призвать пытается, а массы бродят, не поймут к какому берегу причалить. А тут активисты экспроприированную водочку возьми да привези. Угостят народ, и сразу большевистские лозунги и понятней ему звучат, и кажутся роднее. Ясно становится, к какому берегу швартоваться.
- Солдаты Вермахта без всякой водки в бой шли, за одну идею!
- Так потому, наверное, что в Германии водки не было, - предположил Фёдор.
- Правильно мыслишь, товарищ. Не было у них нашей водки. А что шнапс? Пробовал я его, когда в эмиграции был. Так, бурда какая-то. Но в этих условиях он тоже мог бы сгодиться.
-Эх, откуда вам знать, что такое арийский дух! – обиделся бывший эсэсовец. – Не хотел, но расскажу одну историю, в которой фигурирует имя моего племянника Карла. В сорок первом году под русским городом Вязьмой, будучи капитаном люфтваффе, он был сбит и попал в плен. В плену его якобы разагитировали, и он дал согласие работать на Советы, обучался даже в школе для диверсантов. В сорок третьем году, в декабре, Карл Кальтенбрунер явился в Минский генеральный комиссариат к группенфюреру СС Курту фон Готтебергу, представившись моим племянником и предъявив мою визитную карточку. Охрана его пропустила. Представ пред Готтебергом, он заявил, что прибыл убить его по приказу Сталина, но делать этого не станет. Карл признался, что был пленён, и, чтобы выжить, дал согласие работать на русских, оставаясь до конца в душе преданным Гитлеру. Он положил на стол свой пистолет, в котором все пули были отравлены, достал из портфеля гранату, вмонтированную в консервную банку, и две дымовые шашки. Всё это он добровольно передал группенфюреру. Мой племянник сообщил так же, что в советском лагере для военнопленных ему внушали, что немецкий дух сломлен, но, попав в Берлин с первым своим заданием убить генерала Власова, заданием, которое он провалил специально, убедился, что народ Германии по-прежнему верит фюреру и готов идти за ним до конца. После возвращения в Москву перед ним была поставлена новая задача - убить генерального комиссара Белоруссии. И вот он сделал то, что должен был сделать. Карл просил его простить и дать возможность продолжить службу в авиации.
Я читал рапорт фон Готтеберга рейхсминистру оккупированных восточных областей рейхсляйтеру Адольфу Розенбергу – преданные мне люди подсуетились. Кое-кому из чинов в СС очень хотелось опустить меня перед фюрером, сделав из Карла предателя, но я принял участие в его судьбе и сделал так, что к Готтебергу заходил будто бы не мой родственник, а некий лейтенант Августин, прятавшийся под личиной моего племянника, и предъявивший охране мою липовую визитку, отпечатанную в Москве. По распоряжению начальника пятого отдела РСХА бригаденфюрера Нэбе – моего хорошего товарища, этот Августин был отправлен в концлагерь Закзенхауз, где и сгинул. А Карл до конца войны прослужил в авиации и получил за заслуги перед Рейхом рыцарский крест. По моему мнению, он проявил себя истинным арийцем. Вот так, господа, без всякого шнапса мой племянник, как и миллионы таких, как он, показал пример преданности великой идее.
Кальтенбрунер сделал паузу, потом продолжил:
- Но шнапс всё равно штука хорошая, и нам здесь весьма бы пригодился.
Берия криво усмехнулся.
- И для чего ты тут нам, Эдик, про своего племянника плёл байки, чтобы сделать вывод, что нужно выпить? Мы и так знаем все, что пришло время.
- Да для вашей борьбы и самогон от бабы Нюры, у которой я его то и дело брал, в самый раз был бы, - вставил несмело Фёдор.
- В борьбе с врагом все средства хороши, батенька! - Владимир Ильич назидательно поднял вверх перст.
Кальтенбрунер опустил глаза в знак согласия.
- Золотые слова. Фюрер тоже так считал, и я до сих пор уверен в его правоте.
- Что-то Берия задерживается, уж не попался ли? – выразил беспокойство Фёдор.
- Лаврентий - старый оперативник, и чертям далеко до него, - успокоил его Ленин. - Он скоро будет, и придёт не с пустыми руками будь уверен, товарищ. А вот и он идёт.
- Где? – Шальнов вгляделся в мрачную даль помещения отряда и распознал наркома, перешагивающего через лежавших рядами грешников и обходившего тех, что сидели кружком. Походка чекиста показалась Фёдору странной, в руках тот ничего не нёс. « И слава Богу, что не достал, проблем меньше будет со всякими протестами. Вот только интересно, где он собирался водку в аду раздобыть?»
Среди грешников вокруг шальновской шконки началось оживление.
- Уж мы этой контре зададим! – Ильич потирал руки.
- Арес помнит обо мне, и всегда помогает моим друзьям! - Тимоген задрал голову и почесал шею.
- Правильный я всё же сделал выбор и стал атеистом, - Кальтенбрунер громко сглотнул. - У атеистов хорошие методы борьбы с мракобесием.
Тем временем подошёл Берия, ни водки при нём не было, ни сигарет. Он присел на корточки рядом с греком, и замер. Глаза его начали расширяться и вскоре вообще стали выкатываться из орбит. Через несколько мгновений лицо чекиста приняло прежние формы, и он повеселел.
- Всё нормально, товарищи, сегодня мы примем бой, - Лаврентий Павлович плюхнулся на камни и развалился. – Давай, Тимоха, нанеси первый удар режиму.
Тимоген накрыл своим телом непонятно откуда взявшуюся бутылку «Столичной» и начал откупоривать пробку. Потом он сделал два хороших глотка, запрокинув голову, крякнул и что-то пробурчал невнятное, упомянув Диониса. Бутылка появилась, словно у фокусника из ничего, уже в руке Кальтенбрунера, и он к ней приложился тоже. За ним отхлебнул водки Ленин, и завершил круг сам Берия.
- Здесь осталась доля Неро, тяпнет, когда вернётся.
- Хорошо, друзья мои! - протянул с нотками блаженства Владимир Ильич. – Ну, разве счастье не в борьбе, скажите мне?
- Прав был старик Маркс, никто не спорит, - ответил за всех единственный в компании немец. - Я горд, что он мой земляк.
- Да, - протянул Ленин, - Германия много дала миру гениев, эти люди знали, что говорили и делали.
- А я в школе немецкий учил, - невпопад брякнул Фёдор, и все уставились на него. – Сейчас бы закурить.
- Не торопи события, - шепнул из-за спины Кальтенбрунера Тимоген. – Сейчас пыхнешь, дай искру выбить.
Только теперь Шальнов услышал тихий стук – это грек колотил чем-то по полу. Вскоре с того места поднялась вверх тонкая струйка дыма.
- На, Федр, курни, потом пустим по кругу, – Тимоген протянул к нему руку с зажатой в ладони сигаретой. – Вырази свой протест сатрапам.
Табачный дым принёс блаженство. Оказалось, что можно получать удовольствие даже в аду. Фёдор вспомнил, что на пачках сигарет всегда есть напоминание о том, что Минздрав предупреждает о вреде курения здоровью. Более глупого предостережения в этих стенах получить было невозможно. Шальнов невольно усмехнулся.
- Давай сюда бычок, Федя, не тяни, - рука Ленина зависла в ожидании.
- Владимир Ильич, вы, вроде как, не курили. Что-то не припомню вас на картинах и по кино с сигаретой.
- Да, батенька, не курил и не пил. В то время у меня были другие средства борьбы. Сейчас обстановка изменилась, и нужно к ней приспосабливаться, что я давно и сделал. Ты читал мою работу «О тактике»?
- Нет, не доводилось.
- Там, между строчек я описал как раз такую, как сейчас, ситуацию, - Владимир Ильич глубоко затянулся и выпустил дым в потолок. После двух затяжек он передал окурок Кальтенбрунеру. - Революционная борьба – это искусство, друзья мои, и я могу смело себя назвать в этом искусстве маэстро.
- Вольдемар, - усмехнулся немец, передавая сигарету Берии, - уж не надумал ли ты свершить революцию здесь, в этом аду? Тебе тут не Россия.
- А чем Россия хуже ада, я тебя спрашиваю, Эдик?! – возмущение из вождя пролетариата рвалось наружу. – Фёдор, скажи мне, любезнейший, тебе там, наверху, было хорошо?
Шальнов не задумался ни на минуту, прежде чем ответить.
- Нет, Владимир Ильич, житуха у меня была поганая. Работы не было, пил, лазал по помойкам, - он хотел добавить, что здесь, в аду, ему ещё хуже, но Ленин не дал договорить.
- Вот и весь сказ! В России всегда была адская жизнь! Это её карма. Не спорю, что для меньшинства при жизни рай был во все времена, но после смерти эти типы всегда прямиком попадали сюда. И здесь бывших эксплуататоров меньшинство. Поэтому революция в аду возможна, но только тогда, когда возникнет революционная ситуация!
- Вольдемар, что тебе всё неймётся? – Кальтенбрунер скорчил гримасу. – Не жилось тебе в раю, и ад тебя не может утихомирить.
Шальнов слушал спор бывших больших людей, открыв рот. Из всего их разговора он понял мало по причине своей необразованности, но сказанное бывшим эсэсовцем требовало уточнения.
- Я чой-то не въеду, Владимир Ильич. Эдик сказал, что вам не жилось в раю, это как понимать?
- А буквально, любезнейший, и надо понимать. Ребята знают, что первый Суд приговорил меня к раю в одна тысяча двадцать четвёртом. Бог, видимо, был на стороне угнетённых масс и помог свершить революцию, в успех которой мало кто из нас верил, иначе не могу объяснить приговора. Первым же этапом я в рай и отбыл. Скучная, должен тебе признаться, житуха там. Какое-то стоячее болото. Бродят толпы праздных мужчин и женщин по огромному саду, едят яблоки с деревьев и мучаются от безделья. Я с ними тоже походил, правда, недолго. Перевёл дух после политической борьбы и болезни. На природе мне относительно легко удалось придти в себя, и я ужаснулся от перспективы болтаться туда-сюда вечно. Почему, думаю, праведники рвут с деревьев яблоки, как попало? А не стоит ли упорядочить этот процесс? Почему бы не создать коллективное хозяйство и не заняться уборкой яблок сообща?
- Колхоз, одним словом, - вставил Берия.
- Во, во, колхоз, он самый. Единомышленники нашлись быстро, многих окрылила моя идея, но были и несознательные элементы. В конце большой агитационно-разъяснительной работы колхоз всё же был в раю создан. Благо никто не ставил палки в колёса. Меня, естественно, единогласно выбрали председателем. И работа закипела. Поначалу яблоки мы складывали просто в гурты, но потом на собрании решили, что это нецивилизованно. Нужно было хранилище. А из чего его строить?
- Да, Вован, - вставил Тимоген, - из чего в эдеме можно построить хранилище?
Ленин выдержал паузу и улыбнулся только морщинками глаз.
- Ответ простой, друзья мои, - всё из тех же яблонь. Сообща мы наломали деревьев, а это было не просто, должен вам сказать. Но то, что не под силу одиночке, по плечу коллективу! Из стволов и веток мы построили некие подобия амбаров, только без крыш. А зачем крыши, если в раю не выпадают осадки? Здесь они тоже не выпадают. Этим, хочу заметить, ад и рай схожи. Так вот, усердным трудом наши колхозники заполнили до краёв несколько десятков таких амбаров, а после попытались реализовать урожай остальным праведникам. И что вы думаете? Эти недоумки отказались от колхозного товара, можно сказать, саботировали его. Они, видите ли, предпочли срывать яблоки с деревьев собственными руками, и употреблять в пищу, как они утверждали, свежие фрукты. Ну и что, что наши яблоки немного побились и начали кое-где порой преть? Надо же понимать, что у нас производство. Да куда там! Несознательные элементы бойкотировали нашу продукцию. Чувствую, что не обошлось там без кулаков-мироедов. Одним словом, как вы сами понимаете, свои яблоки членам колхоза пришлось есть самим. Но наши товарищи не отчаялись и съели всё до последнего гнилого яблочка. Потом мы возобновили уборочную страду. Но не за это я пошёл на Пересуд. Меня сначала удивило, а потом возмутило безвластие, творящееся в раю. Нет никакой администрации, как здесь. Бог, видимо, решил, что праведники - это паиньки-ребята, и надсмотр над ними ни к чему. Представьте себе, что каждый там творит, что пожелает: захочет, пойдёт направо, захочет – налево, а вздумается ему, он и прямо может пойти, а то и вовсе назад. Разлягутся праведники под деревьями и болтают, что им вдумается.
- Беспредел! – возмутился Берия. – Анархия!
- Вот и я так посчитал и решил создать орган самоуправления раем – РКСР.
- РКСР? – Фёдор слушал рассказ Ильича, как сказку, похожую на сказку об Иване – царевиче и о молодильных яблоках, которая помнилась ему ещё из далёкого детства, сказку добрую и понятную. Но в этой ленинской сказке, ему никак не удавалось расшифровать аббревиатуру РКСР, и он попросил разъяснений.
- РКСР – это Рабоче-Крестьянский Совет Рая - вот, что это. Были выдвинуты в этот Совет кандидатуры из числа актива, и уже началась предвыборная агитация, как вдруг налетели архангелы и всех замели. Что было с остальными, не знаю, а я пошёл на Пересуд. Там мне не только колхоз и попытку захвата власти в раю инкриминировали, но и жертвы революции и гражданской войны припомнили, о которых на первом Суде речь не шла. Бог, видимо, разочаровался в революционной борьбе, не поняв диалектики марксизма: лес рубят – щепки летят. А за загубленные жизни приговор один – ад. Вот такие дела, Фёдор, так я здесь и очутился. Ребятам кое-что о себе я уже рассказывал, но не со всеми деталями, как сейчас.
- А на фига тебе, Вован, в эдеме было создавать какой-то там совет? – Тимоген потряс головой, пытаясь понять. - Коль были у тебя единомышленники, сделал бы попытку вообще захватить трон, и правил бы единолично. Во всяком случае, если б попытка не удалась, как с твоим советом, парился б здесь только за себя, а не за всех.
Ленин поводил пальцем перед носом грека.
- Я приверженец коллективизма, враг самодержавия, и приветствую только диктатуру пролетариата!
Берия почесал затылок и признался:
- Я б на твоём месте, Ильич, гулял бы по райским кущам, ел бы яблоки и флиртовал с женщинами. Ты сам сказал, что в раю мужчины и женщины не содержатся, как у нас, раздельно.
- Эх, Лаврентий, Лаврентий, разочаровываешь ты меня всё больше и больше. По первости я видел в тебе настоящего коммуниста, борца, выжигавшего скверну, но ты проявляешь то и дело качества, не свойственные настоящему революционеру. Ты, видите ли, на чёртовы задницы засматриваешься, не желаешь на партучёт ко мне вставать, о бездельи мечтаешь. Нехорошо это, не по-нашему.
- Устал я, Ильич, устал, - Берия тяжело вздохнул, но тут же воодушевился. – Я же готов вместе с тобой, как сейчас, противостоять режиму!
- И на том спасибо, - Ленин бросил осуждающий взгляд на Лаврентия Павловича.
- Чего, мужики, вам ссориться? Мы же команда! – Кальтенбрунер попытался разрядить обстановку. – А не выразить ли нам ещё разок своё неповиновение, хоть по маленькому глоточку?
- Я тоже «за»! – присоединился к мнению эсэсовца Тимоген.
- Борьбу, конечно, стоит продолжить, - Владимир Ильич немного подобрел, и складки у его глаз разгладились. – Нанесём удар и за Неро, коль его нет среди нас.
– А ты, Фёдор, будешь в группе поддержки, - положил Шальнову руку на плечо Берия. – Всё, что я смог донести незаметно, это только бутылку, одну сигарету и кремень. Я ж не чемодан. Давай, Ильич, начинай, а то уж спать пора, заболтались.
Бутылка обошла круг грешников и исчезла из виду. Фёдор устал сидеть на своих раненных ягодицах и начал укладываться на шконке. За ним этим занялись и другие, только не Берия. Нарком поелозил немного на месте, потом поднялся и опять своей странной походкой стал пробираться между спящими грешниками теперь уже к дверям лечебницы.
- Молодец, Лаврентий, настоящий конспиратор, - Ленин, подложив руку под голову, наблюдал за удалявшимся товарищем. – Чекист с большой буквы! Нам нельзя оставлять улик. У меня бы так не получилось. Зря я на него наехал.
От разговоров Фёдор утомился. Он закрыл глаза и провалился в чёрную бездну, лишённую снов. Проснуться ему довелось опять от пинка, только теперь уже пнул его Тимоген. Грешники почти все были на ногах и нехотя направлялись к колонне, которая выстраивалась в отряде. Звенел колокол. Нерон тоже был среди толпы, видимо, он вернулся от начальника отряда поздно. Никто не поинтересовался, что за разговор у них состоялся? Все готовили себя к предстоящим мукам.
Смена у Фёдора прошла напряжённо, как и до этого. Правда, в этот раз ему пришлось подменять у котлов Хаша, который попросил его присмотреть за огнём и за грешниками, вручив кнут. Сам же чёрт ушёл с участка, и скрылся за дальними дверями бассейна. Когда Хаш вернулся, Шальнов поинтересовался у него, что он там делал, но ответа не получил и продолжил заниматься тасканием дров. Дрова казались тяжёлыми, хотя и были сухими, и расстояние до склада вроде бы увеличилось. Прожорливые топки в эту смену палили поленьев больше, чем в предыдущие. Фёдор, как челнок, суетился между складом и своим участком и кое-как успевал. Он ясно осознавал, что долго на такой работе не протянет, и лихорадочно пытался найти какой-нибудь выход, чтобы в ближайшем будущем не отдать концы и не составить компанию грешникам в одном из котлов. Решение пришло как-то само собой, и появилась надежда. После смены он с бригадой отправился в столовую, где встретил Василия. Шальнов попросил начальника отряда принять его после трапезы.
- Никак случилось что? – забеспокоился чёрт.
- У меня к тебе разговор.
- Закончишь есть, зайди ко мне.
Сытный и вкусный обед доставил удовольствие после тяжёлого труда, и хотелось побыстрее придти в отряд и растянуться на своём месте, но обстоятельства требовали повременить с этим. Фёдор вместе с Василием пришёл в его кабинет, и они сели друг напротив друга на каменных скамьях. Доры не было, видимо, после обеда она отправилась домой. Может быть, у неё тоже была семья, муж, а то и маленькие чертенята. Шальнов теперь знал, что черти, как и люди, жили семьями.
- Ну, что у тебя, Федя, приключилось? Из грешников кто-нибудь наехал? Скажи, не бойся – любого из них упеку в карцер.
- Да, нет, там как раз всё нормально, с мужиками перезнакомился из тех, что рядом со мной спят. Представляешь, Ленин среди них!
- Ленин? Это лысый такой, с бородкой?
- Это же сам Ленин!
- Он тебе что-то сделал?
- Бог с тобой!
- Не произноси в этих стенах слова «бог»! Я тебя уже предупреждал! У меня своё начальство.
- Виноват, - Шальнов развёл руками. – Но я, Вася, не про своих соседей пришёл говорить с тобой, а про работу. Тяжко мне. Третью смену выхожу, а уже едва живым её заканчиваю. Не протяну я долго.
- И в чём проблема? – чёрт искренне удивился. – Если даже помрёшь, всё равно ведь останешься здесь. Правда, тебя могут направить в другой отряд, но я посодействую, и даже шконка останется у тебя та же.
Фёдор выпятил вперёд нижнюю губу, и тяжело вздохнул.
- Спасибо тебе за заботу, только я умирать пока не собираюсь.
- Тогда получается, что ты хочешь на лёгкий труд, но у нас такого тут нет. Придётся оставаться истопником, увы.
- Я им и останусь. Всё, что я хочу, так это внести рацпредложение.
- Какое, какое, предложение?
- Рационализаторское.
- Это ещё что такое?
Шальнов попытался улыбнуться, хотя ему было не до веселья. Он ясно понимал, что, если Василий ему не поможет, котёл со смолой ждёт его в ближайшем будущем.
- Я хочу заниматься той же работой, только облегчив её при помощи тележки. На фига, скажи мне, в век технического прогресса таскать дрова на руках, когда можно их подвозить? И производительность труда повысится, и сам труд облегчится. Я же не прошу электропогрузчик или кару, я только прошу тележку.
Василий задумался. Он почесал свой череп между рогов и поводил ушами.
- Подвозить дрова тележкой, – прошептал он вслух. – А какая она, эта тележка?
- Небольшая такая, с ручкой и на колёсах.
- И ты в неё будешь накладывать дрова и подвозить к котлам?
- Именно! – выкрикнул Фёдор. У него появилась надежда, что всё получится. – Мы поднимем производительность труда!
- А что, это идея. Правда, существуют традиции, но на них я бы не стал обращать внимания.
- А мастерская есть, где тележку смогут сделать?
- Это не проблема – в кузне тебе ангела откуют, проблема в том, одобрит ли твою идею Хозяин?
- А ты, Васенька, убеди его. Ты же сам говорил, что у тебя здесь авторитет.
- Не обещаю, но попробую переговорить с начальством. Вот тебе кожа, вот перо, нарисуй эту самую тележку, чтобы я не был перед Первым голословным.
Чёрт пододвинул к Фёдору письменные принадлежности, и тот сделал кровью эскиз, как сумел.
- С одним вопросом закончили. Теперь, Федя, ответь мне, как обстановка в бригаде, в которой ты работаешь, я имею в виду климат.
- Климат? Жаркий, какой он ещё может быть у огня?
- Я имею в виду отношения в коллективе.
- А что? Отношения ровные, никто ни с кем не ссорится. Сегодня я даже Хаша подменил у котлов.
- Он опять в бассейн бегал?
- Да, - удивился Шальнов осведомлённости Василия. - А ты откуда знаешь?
- Успокоиться не может этот Хаш. Он, будет тебе известно, раньше был на хорошей должности, работал в спецслужбе и занимался серьёзными операциями глобального масштаба. Это не за грешниками присматривать. Он явился однажды Шикельгруберу, когда тот был в сиську пьян после одного из пивных турниров в Мюнхене. Хаш увидел в том амбициозном молодом мужчине будущего Адольфа Гитлера и взял его в разработку. Они заключили договор, и с помощью силы целого управления по спецоперациям нацистам удалось захватить власть в Германии, завладеть умами немцев и развязать войну в Европе. У Хаша были великолепные перспективы роста, но где-то что-то он со своей командой сделали не так, и Гитлер проиграл войну. Его Рейх рухнул, и сам он покончил жизнь самоубийством. Высший Суд определил его к нам на вечные муки в бассейне, а Хаша Хозяин разжаловал до истопника. Но этот парень не теряет надежды на реванш. Он нет, нет, да посещает своего бывшего подопечного во время его мук и пытается выудить у того какую-нибудь полезную для себя информацию, чтобы понять, где был сделан просчёт. Он давно этим занимается со своим бывшим подшефным, но пока, видимо, результатов нет. Признаюсь тебе, Федя, у меня мечта когда-нибудь попасть на службу в управление по спецоперациям. Но оказаться в этой конторе не так просто, место нужно заслужить. Сейчас там разрабатывается перспективное направление на США, дел у спецагентов непочатый край. Взять в разработку такое большое и богатое государство, как Штаты, в котором социальные и политические условия в настоящий момент самые, что ни на есть подходящие, это тебе не Германия середины двадцатого века. Понадобятся новые силы, и я в тайне надеюсь на своё продвижение по службе. Только, Федя, никому! – Василий приложил палец к губам. - Я даже с Луизой не откровенничаю. Мне нужно, чтобы Хозяин чаще обращал на меня внимание, и твоя тележка тут в самый раз кстати. Что-то я разговорился, даже тебя водочкой не угостил. Будешь?
- Не, Вася, не тянет на выпивку, крепко дочурка твоя меня заколдовала.
- Сам замечаю, что энергетика у Лили не такая, как у остальных детей. Нечисть из неё получится что надо. Далеко пойдёт, мои гены. Надо же, как тебя закодировала! Так, ты, может, закурить хочешь?
- Не откажусь.
Василий достал из каменного ящика, что стоял у его рабочего стола, пачку сигарет и протянул Фёдору.
- Кури. Огонька вон от факела на стене возьми. Ты, Федя, с Нероном как?
- В каком смысле?
- Доверительные беседы имел?
- Беседы? Да он вообще молчаливый какой-то. Вчера, кстати, он к тебе ходил.
- Ходил, потому что вызывал я его. Информацию на этого типа получил. Тут историк или археолог один недавно этапом пришёл, так он утверждает, что Нерон закопал клад перед своей смертью, огромные ценности. Тот грешник посвятил жизнь поискам этих сокровищ, но так их и не нашёл. А тут такая удача – в одном отряде с ним тот, кто знает месторасположения клада.
Фёдор часто заморгал.
- Не возьму в толк, зачем покойнику в аду знать, где закопаны какие-то ценности? Он же не сможет ими воспользоваться.
- Верно, друг мой, воспользоваться не сможет, но сама информация чего-то стоит. Он продал мне её за сигарету, здесь, у меня и покурил. Дело в том, что сам Нерон не колется, заявляет, что не было никакого клада. Мол, против него восстала армия, и ему пришлось бежать чуть ли ни в чём мать родила, которую он же и убил. От безысходности император наложил на себя руки. Я сегодня поднял его личное дело и убедился, что это имело место, но про клад там, сам понимаешь, информации нет никакой. Так что у меня к тебе просьба, Федя, внимательно слушать Нерона, и, если что он про клад вякнет, - сразу ко мне. Ты уже понял, что для меня важно отличиться перед Хозяином.
Фёдор кивнул.
- Вот и молодец. Теперь свободен. В смысле, возвращайся в отряд.
Фёдор приоткрыл створку ворот и протиснулся в жилое помещение. Его сразу поглотила атмосфера человеческого муравейника. От входа казалось, что пол всего этого безразмерного каменного склепа сплошь покрыт телами грешников. Кто из них лежал, кто сидел, а кто бродил по отряду. Шальнов начал пробираться к своему месту, но кто-то схватил его за ногу, когда он перешагивал через очередное тело.
- Фёдор? – спросил его какой-то тип.
- Ну, я, а в чём дело?
- Тебя Хрящ хочет видеть.
- Кто?
- Хрящ! Ты что тупой? Пойдём, я тебя отведу.
Незнакомый ему мужчина с редкими волосёнками и ввалившимися глазами встал со своего места и направился вглубь помещения. Шальнову ничего не оставалось, как последовать за ним. Плешивый провёл его к компании, седевшей кружком у дальней стены. В одном из грешников среди этой незнакомой публики Фёдор узнал Хряща, который ему представился смотрящим.
- Присаживайся, братан, чифирни с нами. Освободи место, Кипиш, - небрежно бросил блатной одному из своих дружков, и молодой парень с мордой гориллы поднялся и пинками согнал с соседней шконки какого-то деда. Хрящ из глиняного подобия кувшина налил в такую же глиняную чашку тёмную парящую жидкость и предложил Шальнову.
- Настоящий купчик, такого ты здесь не увидишь. Этот чифир только для правильных пацанов, верно я говорю? – уголовник обвёл глазами компанию.
- В самую точку сказано! - поддакнул мужик средних лет со шрамом во всю правую щёку. – Быкам купчика здесь не видать, как своих ушей.
- Цени, Федя, моё угощение. Индюшка на все сто. Тебе, может, и там, - палец Хряща указал на потолок, - такого не доводилось пить.
Шальнов отхлебнул горячего чая, похожего на разведённый дёготь. Ему кое-как удалось сделать глоток и при этом не сблевать.
- Ты не забыл наш разговор? – глаза уголовника уставились на Шальнова из-под нависших над ними бровей.
- А что именно?
Хрящ усмехнулся.
- Репа, освежи его память.
В руках одного их членов компании появилась початая бутылка водки.
- Хлебни, брательник, проясни сознание, - рука с наколками протянула Фёдору поллитру.
- Я не пью пока, временно в завязке.
- Как знаешь, твоё дело, а мы себе не отказываем в маленьких удовольствиях, - Хрящ взял бутылку и отхлебнул. – Я надумал ксиву на волю отправить и надеюсь на твою помощь, Федя. Сгоняешь в Саратов, найдёшь улицу Южную и постучишься в двадцать пятый дом. Скажешь, от Хряща весточку приволок. Вот эту, - блатной протянул маленький кожаный рулончик. - Там тебя примут, накормят и затарят гревом. Бандяк припрёшь сюда. Братва будет благодарна. Ты чифири, чифири, чего уставился?
Фёдор не знал даже что ответить этому ненормальному грешнику. Мало того, что он, Шальнов, сам в этом подземелье замурован до конца своих дней, так ещё ему предложили смотаться в Саратов, который, помнилось, находится где-то на Волге, за тысячу километров от болот, на которых проживал Василий со своей семьёй и где стояла проходная в ад. Предложение уголовника было нереальным по всем статьям, и Фёдор уже хотел сказать об этом, как Хрящ его опередил.
- Ты у нас один тут вольный из людей, остальные черти. Поэтому мы с тобой, как с человеком, и говорим. Если заартачишься – на перо посажу, - в руках Хряща появилась заточка. – Никогда с этой штуковиной не расстаюсь. Меня даже в гроб с ней положили. Думаю, братан, базар наш ты усёк, и ксива попадёт по адресу.
Шальнов отставил чашку с чифиром и стал медленно подниматься, держа в руке послание и не сводя глаз с заточки.
- Как я пронесу передачу? – наконец, выдавил он из себя. – Я же никуда ничего не смогу спрятать?
- Ты дурак или прикидываешься? Я же не говорю, что ты весь бандяк запихаешь сразу, а постепенно всё и перетащишь. Давай, Федя, иди отдыхать, нам с парнями тоже на смену, поспать ещё надо. Ты ксиву-то потоньше сверни, проще будет спрятать, - посоветовал Хрящ на прощание и начал укладываться. Фёдор поплёлся на своё место, где его поджидала другая компания.
- Ты чего припозднился? – спросил Тимоген.
- Да, батенька, заставил нас поволноваться, - Ильич разгладил двумя пальцами усы и бороду.
- С начальником отряда беседовал по поводу своей работы, да ещё меня Хрящ подозвал, послание просит на волю отправить.
- Вот это что ль? – Ленин указал на свёрток кожи.
- Оно самое. Не знаю, что с ним делать.
- Как что? Спрятать, конечно. Это ж тебе, голубчик не бутылка водки.
- Ты наивный, Федя, как ребёнок, - Берия по-дружески похлопал Шальнова по спине. – Я тебя научу конспирации. Так всё же скажи, как ты намерен выбраться наружу и передать послание Хряща?
- Да вы что? Я даже не собираюсь этого делать, потому что выбраться отсюда невозможно!
- Надо попробовать. Только на этой коже мы напишем другой текст, и ты его переправишь по иному адресу. Эту уголовную ерунду надо будет смыть. Дай её сюда, я зачищу место для нового послания, - Лаврентий Павлович взял у Фёдора из рук воровское письмо.
- Ишь, чего захотели? Травки им хочется, водки и курева. Перебьются уголовнички. Мы тут с Ильичом воззвание к главе государства приготовили. Там, кстати, кто сейчас всем заправляет?
- Президент.
- Пусть будет президент. В России никогда и никто не найдёт разницы между царём, секретарём правящей партии и президентом. Единоличное правление в ней всегда останется единственной удобоваримой формой государственной власти.
Берия потёр кусок кожи о каменный пол, потом внимательно разглядел его, прищуриваясь подслеповатыми глазами, и потёр ещё.
- Вот, - с удовлетворением произнёс он, - место для нового послания, куда более важного, готово. Теперь, Борода, сделай кисточку, у тебя это хорошо получается, и дело останется за малым, - чекист бросил взгляд на Фёдора и улыбнулся загадочной улыбкой.
Тимоген вырвал из своей лохматой шевелюры несколько волосков, сложил их вместе и обвязал. У него получилось некое подобие маленькой кисточки.
- Нужна чернильница, - Лаврентий Павлович кивнул греку, указывая на Шальнова. Удар по носу был молниеносным, и Фёдор даже не успел сообразить, что произошло, как окружившие грешники уже уложили его на каменный пол.
- Вы что делаете?! – Шальнов дёрнулся, но его попытался успокоить Ленин.
- Всё хорошо, батенька, нам нужно только немного крови, чтобы написать своё воззвание к правительствам государств. От нескольких капель с тебя не убудет, зато поможешь осуществить благородное дело.
Тем временем Ленин зажал кисточку в руке и склонился над лицом Фёдора, у того из носа вытекала струйка крови. Владимир Ильич окунул в кровь волоски и вывел ими несколько букв на кусочке кожи, расстеленном на каменном полу. Остальные грешники заслонили его своими телами от ненужных глаз.
Кисточка щекотала Шальнова каждый раз, когда пролетарский вождь окунал её в импровизированную чернильницу, и он несколько раз едва ни чихнул, но сдержался. Минут через двадцать послание было написано.
- Вот и всё, дорогой наш товарищ, большая часть дела сделана, осталась мелочь – передать воззвание российскому президенту, а он уж разошлёт его правительствам остальных государств, - Ленин свернул своё послание в трубочку. - Это уже твоя миссия, Федя, она под силу только тебе. Ты у нас живой и вольнонаёмный.
- Вы хотите, чтобы я передал эту шкурку лично президенту?
- Верно мыслишь, любезнейший, верно. Попросишь у начальника отряда выходной и смотаешься в столицу. Пускать в Кремль не будут, потребуют мандат, скажешь – от Ленина посланец.
Шальнов набрал в грудь воздуха, чтобы выложить этим безумцам всё, что он думает о них самих и об их затее, но Берия его перебил. Он положил дружески руку ему на плечо и шепнул в самое ухо:
- Надо, Федя, сделать дело, надо. Понимаю, что трудно, однако, задание почётное. И сигарету нашу ты курил, мы же тебя угощали от чистого сердца. Захочешь выпить, и водочки предложим. Мы - друзья, и тебе нет резона с нами ссориться. Так что прячь послание побыстрее на всякий случай. Тебе помочь или ты сам?
К следующей смене полностью кованая тележка уже ждала истопника у дверей дровяного склада котельной, она вселяла надежду, что до конца рабочего дня ему удастся проработать со спрятанным воззванием к правительствам. На завтраке Шальнов сказал о нём Василию и надеялся избавиться от кожаного рулончика, но чёрт объяснил, что столовая не место для его передачи. Начальник отряда заявил, что ждёт Фёдора после работы у себя в кабинете. Проклятое воззвание ужасно мешало передвигаться, и даже тележка, на которую то и дело с любопытством смотрели черти, не повысила в эту смену производительности труда. Избавиться ж от свитка где-нибудь в дальнем углу склада, что был облюбован для справления нужды, Шальнов не решился. Поэтому до конца смены ему пришлось толкать свою тележку, передвигаясь утиной походкой. И только после обеда уже в кабинете Василия удалось вздохнуть с облегчением. Чёрт сел за свой рабочий стол из камня, по-деловому развернул послание и углубился в чтение.
– Так, - протянул он, - разграбление недр в угоду индустриализации… наращивание вооружений… экспансия… империализм… эксплуатация… религиозные конфликты… бесценность человеческой жизни… равенство… братство… Чушь! - высказал своё мнение о написанном Василий. – Риторика, но отправить можно.
- А как же письмо Хряща? Меня ж блатные прибьют.
- Не боись. Этой публикой займётся Мерк. Достанет тебе официальную справку, что на месте той малины, куда ты должен заявиться, давно стоит школа или детский сад. Так что у тебя будет оправдание тому, что вернулся пустым.
- А с Лениным как быть? Они там все считают, что у меня есть возможность добраться до самого президента.
- И это оперативники тебе устроят. Даже входящий номер на документ из его секретариата тебе дадут. На твоём месте один американец до тебя спал, он сейчас в штрафном изоляторе, так тот тоже письмо своему американскому президенту отправлял. Думал, что нелегально, но опять же через Мерка. Тот текст там только немножко подкорректировал из оперативных соображений, и всё. Ты что-нибудь слышал в СМИ о послании? Ничего не изменилось. Живые не верят, что мёртвые шлют свои обращения к ним, считают это розыгрышем, к тому же глупым. Я, конечно, как чёрт с неплохим интеллектом, допускаю, что в нашем учреждении идёт переосмысление грешниками прожитой жизни, но живые-то не хотят задумываться о смерти. В этом преимущества сил зла, которым я верно служу. Если б каждый наш клиент мог посылать отсюда послания на волю, и им бы ещё верили, жизнь бы в корне изменилась. Но нам это ни к чему. Отсюда и режим. Что б ни случилось на поверхности Земли, нас это не затронет, пусть даже хоть всё человечество вымрет. Мы без работы не останемся.
Шальнов хмыкнул.
- А если люди разнесут Землю на кусочки, что вы, черти, тогда будете делать?
Василий от души расхохотался.
- О том, чтобы этого не произошло позаботится управление по спецоперациям, о котором я тебе уже говорил. Мы же, служители преисподней, не враги самим себе, чего не скажешь о людях. Кстати, Федя, как тебе тележка? По-моему, она получилась даже лучше, чем ты её нарисовал. В нашей конторе искусные кузнецы. Хозяин одобрил твоё предложение и приказал изготовить такие тележки для всех бригад. Он сказал, что ты башковитый, коль до такого додумался. Всё, что делается во благо нашему учреждению, поощряется, знай это. Ты, Федя, тоже удостоился поощрения. С завтрашнего дня ты оставляешь котельную и идёшь на помощь Доре. С тележкой бригада справится и без тебя. В отряде не говори, что переходишь на конторскую работу, пусть думают, что у тебя выходной, и ты займёшься переправкой послания. Понял?
- Чего тут непонятного? Я рад.
- Как Нерон, не откровенничал?
- Нет, всё помалкивает.
- Значит, есть, что скрывать, - Василий сделал паузу, думая о своём, потом будто бы проснулся. – Давай, Федя, отправляйся в отряд. Свиток останется у меня. Скажешь грешникам, что припрятал его. Отдохни хорошенько, чтобы окунуться в документы со свежей головой. Иди.
Когда Фёдор пришёл в отряд, грешники толпилась в очереди на приём к лекарям. Соседей ещё не было на шконках, и он с облегчением вздохнул, так как ему жуть как не хотелось участвовать в разговорах. Шальнов вытянулся с удовольствием на каменном полу и закрыл глаза. Но уснуть не пришлось, потому что почти в самое ухо ему гаркнул Тимоген:
- Как дела, Федр?
- Нормально, - ответил тот сквозь дрёму – Завтра у меня выходной, договорился с начальником отряда.
- Хватит дрыхнуть! Сегодня опять выразим протест режиму. Лаврик сбегает к своему жрецу.
- К какому ещё жрецу? – поинтересовался Фёдор. Грек перебил весь его сон.
- Есть тут один, забыл имя, он служитель культа. Доносил на своих по молодости, когда Лаврик был ещё жив. Он читал его ксивы. Там наверху этого жреца даже святым по ошибке сейчас считают, хотя он был большим любителем выпивки и доносчиком, за что сюда и угодил. Лаврик теперь его трясёт, как грушу, грозится в Священный Синод телегу переправить.
- И что же, этот самый священник с собой сюда водку прихватил? – Шальнов сел на своей шконке и обхватил руками колени.
- Шутишь? Кто ему позволит?
- Тогда откуда она у него?
- На ладан с чертями меняет.
- Ладан? – Фёдор был искренне удивлён.
- Он самый. Черти его тайком курят и дуреют, получая удовольствие. Разок-другой курнут, и уже без этого не могут. У нас тут говорят: «подсел на ладан».
- Да ты что?! Я всегда считал, что черти ладана боятся.
- Оно так, пока не попробуют. У них тут такое курение большой провинностью считается, но некоторые из них всё равно идут на это, и Лаврика знакомый пользуется их слабостью.
- Ну, хорошо, - согласился Шальнов, - а ладан-то где взять в аду?
- Канал открыл жрец, додумался, голова. Ему один старец – большой духовный начальник, ладан шлёт, чтобы чертей здесь, в Тартаре, всех извести. Наш дружок старцу приснился и напугал его преисподней за грехи. Мол, скоро встретимся, и тебе не отвертеться от котла никакими молитвами. Один выход – извести чертей ладаном. Проверни в земле дыру, говорит, и кидай в неё ладан, а я тут буду его палить.
Услышанное от грека показалось Фёдору бредом.
- Верится с трудом, - почесал он затылок. – Но даже, если это так, то как священник, тот, что живой, узнал, в каком месте нужно бурить землю?
- Понятия не имею, - честно признался Тимоген, - у Лаврика нужно спросить. Не задумывался я об этом. По мне главное, чтобы было чем воевать с режимом.
В это время подошли Ленин с Кальтенбрунером.
- Ну, как насчёт выходного, любезнейший? - спросил Ильич. – Разговаривал с начальником отряда?
- Договорился, завтра не выхожу на смену.
- Вот и славно, друг мой! Только запомни, Фёдор, что если пускать к главе государства не будут, скажи - от меня.
- Не поверят мне. Они ж там все думают, что вы в мавзолее лежите.
Владимир Ильич от души рассмеялся.
- Эх, святая простота! В мавзолее тело безжизненное лежит, а здесь, перед тобой, я сам, моя душа, моё «я» материализованное.
- А как в Москву-то попадёшь? – поинтересовался бывший эсэсовец.
- Обещали доставить, - нашёлся Шальнов. - Я же их сотрудник теперь, и проезд в оба конца у меня бесплатный.
- Во как! – покачал головой Кальтенбрунер. – Может, в таком случае ты, Федя, и в Берлин за одно смотаешься? Я бы тоже своим землякам что-нибудь чиркнул.
- Не загружай Федю, Эдик! – запротестовал Ленин. – Берлин подождёт. Президент России ознакомит глав всех государств с нашим посланием. В Германии о твоей посмертной судьбе всё равно узнают и в других государствах тоже, где фашистская идеология возрождается. Можешь и фюрера своего вспомнить, и бассейн. Отошлёшь весточку, только не сейчас. Лаврентий, - обратился Ленин к только что вернувшемуся с процедур Берии, - завтра наше общее воззвание увидит свет! Фёдор в Москву отбывает!
- Дело! – потёр ладони нарком. – Ещё бы узнал, как там органы госбезопасности работают? Как страну берегут?
В ответ Фёдор хмыкнул.
- Думаю, что не на страну ваши органы работают, а на богатеев, ограбивших её и захвативших власть. От умных мужиков я это слышал. В провинции безработица, люди еле концы сводят, а миллиардеры жируют, менты продажные беспредельничают, обберут в тёмном переулке, что те бандиты.
- Эх! – вырвалось у Берии. – Нет там, наверху, честного и сильного человека! Меня б туда, я б им всем там устроил баню! Соединили б мне каналом Тихий океан с Атлантическим! Я б и сраным американцам показал, где раки зимуют!
- А я б Македонию возродил! – выкрикнул Тимоген. – Прошёлся бы с мечом до Индии в память об Александре, покрошил бы варваров в капусту!
- Утухни, Тимоха, - ухмыльнулся Кальтенбрунер, - с мечом мир он собрался завоёвывать, не смеши нас грешных. Все мы тут мечтали о мировом господстве и жизни положили во имя этой цели. А результат? С Македонским всё ясно. Он помер, и его владения рухнули. Только на нём всё и держалось, выходит. Хоть нет числа жизням, которые он загубил, ему удалось остаться в памяти людей великим. Кто павших от него вспоминает? Считается, что он нёс отсталым народам цивилизацию. А народам тем нужна была чуждая им цивилизация? Захватчиками восхищаются те, кто от них не пострадал. Но люди не боги, и Высший Суд оценивает деятельность человека по-иному. Поэтому парится, как и мы, твой Александр в каком-нибудь другом отряде и будет это делать вечно. А ты, Неро, что скажешь? – обратился бывший эсэсовец к согнувшемуся над своей шконкой бывшему императору Рима. – Где твоя империя?
- А мне почём знать? Я давно не был на родине, - римлянин, кряхтя, стал усаживаться поудобнее.
- Я тебе подскажу: одна Италия от неё и осталась, одна единственная провинция. А в Македонии от границы до границы брошенный рукой камень долетит. Мой тысячелетний Рейх тоже бесславно кончил. А коммунисты?
- Ты куда клонишь, Эдик?! Ты на что замахиваешься?!
- Вы тоже, коммунисты, с мировым господством силёнок не рассчитали, в себе не смогли разобраться, и приговор вам один со мной.
- Пардон, обергруппенфюрер! Вы, фашисты, в вонючем бассейне плаваете, кислоты вас пожирают, а мы на огне муки принимаем, это почётно! – Лаврентий Павлович попытался встать от возмущения, но Ленин его придержал.
- Оставь его, Лаврентий, что он читал кроме «Майн Кампф»? Откуда в его голове взяться диалектике?
- Хватит вам спорить, мужики! – не выдержал Фёдор. – Как дети малые, ей богу. По мне так люди должны просто жить в мире, уважать друг друга, не взирая на веру, обычаи и эти, как их? ну, политические разногласия что ли. Должны не вмешиваться в дела соседей, если их не просят, и ещё должны растить детей. Тогда сюда не будут идти переполненные этапы. На мой взгляд, вы все хороши, хотя обвиняете друг друга, но только не себя. Нерон пока молчит. Во время нашего знакомства вы мне тут заявили, что он самый из вас отпетый преступник. Хотелось бы знать почему?
- Историю нужно было изучать, любезнейший – Ленин бросил на Фёдора презрительный взгляд. – Неро, да будет тебе известно, приказал убить родную мать, собственную жену и сына. Советников и прочих недовольных им я не считаю.
- Выходит, по-вашему, Ильич, убить своих родных – преступление, а загубить миллионы чужих жизней, а это жизни чьих-то матерей, отцов, жён, мужей и детей – это, ну, что ли, как бы сказать, в порядке вещей?
- Вот, что значит быть политически неподкованным! - Ленин обвёл взглядом остальных, ища поддержки. – Не нужно равнять политику с семейными разборками. Политика, а тем более геополитика измеряется миллионами мозгов, квадратными километрами сфер влияния и тоннами природных ресурсов, жизнь индивидуума здесь не в счёт! Когда задействованы мировые процессы, человеческая душа ломаного гроша не стоит.
- Но для самого этого, как вы его назвали, индивидуума, вроде, его собственная жизнь дороже всего, дороже каких-то там процессов! - Шальнов завёлся и не мог угомониться. - Ему Бог дал жизнь, и он хочет прожить её счастливо!
- Мелко - буржуазно мыслишь, товарищ Фёдор, сказывается твоя необразованность! – Ленин погрозил оппоненту пальцем.
- Ладно, хватит кудахтать! – возмутился Тимоген. – Уши уже горят от ваших грамотных речей.
- Нет, а почему меня извергом обозвали? – подал голос Нерон. – Я, может быть, в своей семье тоже действовал из политических соображений! Что вы знаете о происках моей матушки Агриппины? Может, вам известны козни супруги моей, возмечтавшей из собственного властолюбия убрать меня - законного императора, и посадить на трон моего малолетнего сына Клавдия Британника?
- Заткнись, Неро! – толкнул императора в бок Тимоген. – Предлагаю не ссориться, а наоборот совместно нанести удар по существующему здесь и сейчас режиму. Лаврик сгоняет за оружием, и мы ка-ак дадим по этим чёртовым порядкам! – грек стукнул кулаком по ладони.
Грешники затихли и немного успокоились, успокоился и Фёдор, который хоть и не был шибко грамотным, но тем ни менее со многими высказываниями окружавших его бывших власть имущих не соглашался. Более того, некоторые их утверждения его просто возмутили. Возможно, сказывался пробел в образовании. Предложение Тимогена как нельзя кстати прекратило дебаты и дало возможность нетренированному шальновскому мозгу передохнуть.
- Давай, Лаврентий, иди к своему наркодельцу, - Ильич сделал жест рукой. – При жизни этот тип опиумом для народа торговал, а здесь ладаном для чертей промышляет. Вот публика!
Берия медленно поднялся со шконки и направился в дальний угол отряда, маневрируя между материализованными сущностями грешников. Возвратился он, переваливаясь с ноги на ногу, с непринуждённым видом, показывая безразличие ко всему и свою непричастность к группе борцов с существующим режимом. Однако, как и в прошлый раз, вскоре появилась из тайника на теле бывшего чекиста, про который теперь знал Шальнов, бутылка «Столичной», кремень и сигарета. Фёдора по-прежнему не тянуло на выпивку, а сигаретой пару раз он пыхнул с удовольствием.
После бурного спора, граничащего со ссорой, протест режиму выражался вяло, и чтобы как-то оживить компанию, Тимоген спросил у Берии:
- Скажи, Лаврик, как твоему жрецу, тому, что наверху, удалось пробить к нам сюда дырку? Федр спрашивает, а я ответить не могу.
Сталинский нарком бросил на грека гневный взгляд.
- А откуда Феде вообще известно про попа?
- А что таиться-то? Федр свой парень, вместе с нами в борьбе участвует, и послание ваше наверх согласился отправить. Мы тут все, как в фаланге, рука об руку идём.
- Да, Лаврентий, я тоже не склонен таиться от нашего единомышленника, мы – боевая группа, я бы так сказал, - Владимир Ильич положил обе руки себе на грудь, выставив вперёд большие пальцы. Он опять забыл, что на нём нет брюк с подтяжками. Берия пригладил узкие усики под носом и прищурился.
- Я никогда и никому не верил при жизни, а уж после смерти не собираюсь этого делать тем более. О Шальнове мне совсем ничего не известно, кроме того, что он алкоголик. Опять же с его слов. Хотя, хочу заметить, нас в нашей борьбе он поддерживает только куревом.
- Меня ж заколдовала маленькая чертовка, Лили её зовут, я вам говорил, – попытался оправдаться Фёдор.
- И нет тут ничего страшного, - заступился за него Тимоген. – Я уже предлагал часть его вклада в борьбу взять на себя.
-На самом деле, Лаврентий, хватит перестраховываться. Столько шума из-за какого-то святоши, - Ленин почесал лысину.
- Святоши, Ильич, с тобой в колхозе яблоки собирали, здесь другой контингент. Правда, себя я считаю жертвой судебной ошибки и уже отправил жалобу. Ответа вот только не получил.
- И не жди, - хмыкнул Кальтенбрунер. - Сотрудники силовых ведомств не попадают в рай из-за специфики работы. Знаю наверняка.
- Посмотрим, - буркнул Берия.
- Так что с дырой? Мне не понятно, - задав вопрос, Тимоген попытался докурить микроскопический окурок.
Лаврентий Павлович нахмурился и погрозил Шальнову кулаком.
- Смотри, Фёдор, могила! – он оглянулся по сторонам. - Над нами знаешь что?
- Болота, - ответил тот.
- Хрен там болота. Речка, а на ней остров. Речка называется Медведка. На острове живёт какой-то православный праведник. Вроде, Карпом зовут.
- Ну и?
- Что ну и, ну и? Ребята помнят, как-то комиссия Высшего Суда к нам наведывалась. Ходили тут, всё проверяли, в котлы заглядывали, да размер шконок вымеряли.
- Было дело, - констатировал Владимир Ильич.
- Так вот нашему попу удалось подслушать разговор двух архангелов из проверяющих. Один сказал другому о праведнике, что, если б тот знал, над каким местом живёт, усерднее бы молился. Прямо над нами, говорит, его нужник находится. Прокопал бы яму поглубже, каждый день бы послания в преисподнюю слал. Шутником, видать, был архангел. Так вот, имя Карпа на слуху у священников, и место жительства его известно. Сечёте? Оставалось дело за малым: подтянуть на остров бурильную машину, убедить праведника и проделать дыру в земле в районе его туалета. Бур прошёл через потолок прямиком над шконкой батюшки во время нашей смены. Дневной шнырь Иоанн был тому свидетелем. Первую партию ладана он закурковал, но курок нашли опера, и товар пропал. Вторая партия попала после нашей смены точно по адресу. Поп сразу предложил ладан одному из конвоиров за водку и курево. Чёрт клюнул. Наладилась связь. Иоанна пришлось брать в долю, ведь следующая посылка могла упасть опять во время смены. Ладан сверху каждый раз падает качественный, соответственно и водочка за него идёт хорошая. Мне перепадает от попа по старой нашей дружбе не ахти как много, но на борьбу хватает. Думаю, канал просуществует, пока жив поп, что наверху. Дальше видно будет.
- Поживём, точнее, помучаемся – увидим, - согласился Ленин. – Методы борьбы могут быть самыми разнообразными.
- Я, если что, Клаву где-нибудь изловчусь и завалю. Сдаст чертовка или опера заметут – считайте героем! – постучал себя по груди Тимоген.
- А я на себя Люсьену возьму! – Лаврентий Павлович сжал кулаки на обеих руках. – Всё-таки, даже после смерти в аду есть место для подвига!
- Не беспокойтесь, друзья, дела всем хватит в нашей священной борьбе! – Ленин обвёл горящим взглядом единомышленников.
На завтраке перед следующей сменой Василий известил чертей из бригады Фёдора, что тот переведён Хозяином на работу с документацией. На их попытку возмутиться ответил, что с тележкой процесс доставки дров к котлам значительно облегчается, и меньшим числом они в состоянии будут сделать больший объём работы.
Чёрт осушил большую чашу вина за новое назначение Шальнова, но тот сам от выпивки отказался, мотивируя это продолжающимся действием колдовских чар.
Дора хмыкнула и как-то странно повела рогами, когда её начальник там же, в столовой, сообщил о том, что Фёдор будет помогать ей в работе с документами.
- Я что же, не справляюсь, по-вашему? – обиделась чертовка. - На кой ангел нужен мне в помощники этот ни живой, ни мёртвый?
- Успокойся, детка! – Василий цокнул копытом. – Во-первых, Федя живой, во-вторых, Высший Суд приговора ему ещё не выносил, а, в-третьих, что самое главное, Хозяин его похвалил и поощрил новым назначением за рацпредложение.
- За какое такое бацпредложение? – Дора сморщила свой очаровательный смуглый в синеву носик.
- Не бац, а рац – рационализаторское, значит. С его помощью мы поднимем производительность труда в котельной. А с учётом того, что этапы с грешниками идут один за другим, и наш отряд вместе с остальными переполняется, предложение Фёдора, как нельзя кстати. Тебе когда Хозяин выносил благодарность?
Чертовка промолчала.
- Вот именно, что ни разу. Меня он хвалил как-то, только это было давно. «Все мы тут просто исполняем свои обязанности, - подчеркнул Сатана, когда я был у него намедни, - а в современной обстановке, в век технического прогресса, этого мало. Никто из штата учреждения не хочет напрячь мозги, чтобы предложить что-нибудь новенькое. Всё у нас здесь, - сказал он, - как и тыщу лет назад, как и две, и три. Фёдор, так сказать, первая ласточка, подвижник нового движения – рационализаторского». Вот ты, Дора, возьми и предложи Первому что-нибудь дельное.
- Вот ещё! Делать мне нечего! У меня документации горы, и я занята работой, у меня нет времени на выдумывание всяких штучек! – чертовка повела плечами и зашагала с гордым видом к выходу из столовой.
- Не обращай внимания, Фёдя, на дурацкие женские выходки, - Василий дружески обнял Шальнова. – У вас же, людей, говорят про какую-нибудь взбалмошную бабёнку, что в ней бес сидит?
- Говорят.
- Правильно. А Дора и есть этот самый бес, только женского пола, что значительно хуже. Но я думаю, вы с ней сработаетесь.
Когда Василий завёл Фёдора в комнату секретаря, Дора уже обложила свой каменный стол стопками кожаных листков и делала какие-то записи гусиным пером.
- Это что, на новый этап личные дела пришли? – чёрт взял верхний из пачки лист.
- Да, тут их пара дюжин плюс с архива подогнали дела тех, кому отказ на прошение о помиловании пришёл. Теперь их нужно вшить.
- Вот Федя и начнёт с этого, - Василий ощерился. – Расскажи ему всё и покажи, а я своими делами займусь, - начальник отряда прошёл в свой кабинет и уже оттуда крикнул:
- Кстати, снабженцы кожу и кровь не присылали? А то я на них стукнул Хозяину.
- Притащили пятьдесят листов, а в моей заявке было пятьсот, и крови всего пол кувшинчика, а я ведро просила. Тут писанины по горло, а они жмут, ангелы, как своё!
- Ладно, успокойся, в снабжении служба тоже не сахар, - Василий замолчал. Из его кабинета донёсся шорох документов.
- Ну, ты чего, так и будешь тут стоять без дела? – Дора метнула на Фёдора жгучий взгляд.
- А что мне делать? – Шальнов развёл руками.
- Стол у нас один, на нём работаю я, поэтому твоё место будет вот здесь на полу, рядом со мной. Писать и читать умеешь?
- Только по-русски.
- Язык не имеет значения, главное, что ты грамотен. У нас же не простая канцелярия, а дьявольская, и мы работаем не в какой-нибудь вонючей конторе, а в учреждении исполнения наказания Высшего Суда. Национальность, язык, прижизненное вероисповедание в наших стенах не имеют никакого значения. Ты, думаю, уже успел это заметить. Так изначально было установлено Создателем.
- То-то я смотрю, что и немца понимаю, и грека, и этого, как его, Нерона, - тех, что рядом со мной спят.
- Здесь общение упрощено, а вот наверху имеются проблемы. Там нас, чертей, понимают только пьяные. Василий рассказывал, что и с тобой познакомился, когда ты хорошеньким был. А был бы трезвым, не разобрал бы нашу речь. Но взаимонепонимание нам, уверена, больше не грозит, - Дора злорадно хмыкнула. - Я с тобой для того об этом разговор веду, что б ты понял, что тебе предстоит работать с текстами. Возьмёшь сейчас личные дела грешников и будешь в них вшивать отказы на прошения этих недоумков о помиловании. Вот тебе иголка, вот жила, вот дело, а вот отказ. Берёшь и пришиваешь документ к последней странице. Да смотри, шей крепко, дела у нас хранятся вечно.
Фёдор получил из рук чертовки документы и принялся за работу. Он был холостяком со стажем, поэтому предложение взяться за иголку с ниткой его не застало врасплох. Когда Шальнов закончил подшивать первый отказ, Дора оценила его работу. Она ничего не сказала, только кивнула головой и передала ему другое дело. Краем глаза Фёдору удалось быстро пробежать строчки судебного документа. Он был написан на куске высушенной кожи не кровью, а какими-то розоватыми чернилами. Даже показалось, что от него исходит приятный запах, похожий на цветочный. В документе говорилось, что прошение о помиловании, отправленное грешником таким-то, небесной канцелярией получено и передано на рассмотрение в Высший Суд, который приговор оставил в силе. Далее следовала подпись и имя секретаря – какого-то ангела. Документ был подшит Фёдором к делу, как и первый.
Чертовка, молча, поскрипывала пером, и только время от времени передавала своему помощнику новые дела. Заводить разговор с Дорой Фёдор не осмеливался, поэтому сосредоточенно орудовал иголкой и ниткой. В роли последней выступала высушенная тонкая жила какого-то животного. Шальнов не хотел даже думать, что жила могла принадлежать человеку. Пару раз из своего кабинета выглядывал Василий и интересовался, как идут дела у его подчинённых. Получив от своего секретаря скупой положительный ответ, удовлетворённо хмыкал и исчезал у себя. Через какое-то время он заявил, что отправляется проверять участки, и вышел. Человек и чертовка продолжили работать. По истечении часа, а то и двух Дора, не отрываясь от писанины, обратилась к Фёдору:
- Сейчас ты подшиваешь последний отказ, закончишь – впереди другая работа.
- А я уже закончил.
Секретарша оторвалась от текста, и гусиное перо с красным кончиком зависло над документом. Её тонкие брови поднялись, наморщив лоб.
- А ты мужик ничего, шустрый. Алкаши все такие?
Шальнов засмущался, как школьник, и отвёл взгляд от зелёных глаз Доры.
- Не знаю, вам видней, - пробурчал он. – Вон их тут сколько у вас.
- Здесь не только алкаголики, здесь и учёные есть с мировыми именами, и писатели. Толку то? У всех у них приговор к мукам. Нам их грамотность ни к чему. Ты – другое дело. Обучен грамоте, говоришь, проверю. Работу с подшиванием отказов мы завершили, теперь у нас будет другое занятие. Нужно будет перелистать каждый том и проверить, сколько там лежит ответов из Высшего Суда. Если три есть вместе с тем, что ты подшил, ставишь на корке штамп, этот вот. Он будет говорить о том, что грешник не имеет больше права писать прошения, хотя их пишу я за этих недоносков. Каждый наш клиент обращается, если имеет желание, устно к начальнику отряда, а тот даёт распоряжение мне. Так заведено. Только три отказа - Бог любит троицу. Понятно?
Шальнов кивнул.
- Бери со стола по порядку дела, начиная с этой стопки, и перелистывай их все. Смотри, не ошибись. Надеюсь, до трёх считать умеешь.
Первое дело было заведено на какого-то араба с длинным именем. В нём перечислялись его серьёзные прегрешения. Среди них Фёдор вычитал такие, как грабёж на улице в юном возрасте, а в более зрелом – глумление в Иерусалиме над какой-то еврейской святыней, участие в террористических актах, когда этот самый человек уже стал членом религиозной экстремистской организации, и самое страшное его преступление – когда он взорвал себя, как шахид, на базарной площади одного из городов на Ближнем Востоке при большом стечении народа. В своих прошениях в Высший Суд араб выражал удивление, что Бог, которому он служил по убеждениям, убивая неверных, приговорил его к вечным мукам, и просил пересмотреть дело. Террорист получил третий отказ, и надеяться ему больше было не на что. Фёдор поставил на нём штамп в форме стилизованного кукиша.
Следующим оказалось дело российского геолога, почти земляка самого Фёдора. Этот человек с фамилией Бражник разъезжал с экспедициями по глубинке, скупал по дешёвке в деревнях у бедных крестьян иконы, потом продавал их и строил на этом свой бизнес. Он так же обвинялся в том, что бросил и оставил без средств к существованию несколько женщин, имевших от него детей. Смерть этот человек принял в автомобильной катастрофе. Возвращаясь пьяным домой от очередной любовницы на личном транспорте, он уснул за рулём и на большой скорости врезался в автобусную остановку, на которой стояли люди с детьми. Почти все они погибли. В деле лежали копия заключения ГАИ о дорожно – транспортном происшествии и копия акта судебно-медицинской экспертизы о вскрытии трупа. Среди документов у этого грешника было подшито только два отказа, и он имел право ещё на одно прошение о помиловании. Право-правом, но Фёдор сам понимал, что никакой суд – ни земной, ни небесный не оправдает этого самого Бражника.
К концу рабочего дня, запланированную Дорой работу, они вместе успешно завершили, и Фёдор даже удостоился сухой похвалы чертовки.
- Завтра придёт новый этап, и опять, наверное, нам подбросят отказные. Здесь тебе не в котельной дрова таскать, здесь работа интеллектуальная, сил отнимает больше.
Шальнов кивнул, хотя сам так не считал.
С Василием и с Дорой они встретились на обеде за каменным столом. Не спрашивая разрешения Фёдора, черти разлили между собой его чашу вина и выпили за Хозяина и за его прозорливость. Начальник отряда спросил у своего секретаря, как показал себя в работе новенький, на что получил ответ, что из того будет толк. Лицо чёрта выразило удовлетворение.
Мясное блюдо под соусом было великолепным на вкус, и Фёдор поинтересовался из чего оно приготовлено.
- Из кротов, конечно, - удивился вопросу Василий. - Здесь в меню только кроты. В зависимости от конкретного блюда к ним добавляют насекомых, что живут в земле, а так же коренья и муравьёв для остроты. Ты даже представить себе не можешь, друг мой, сколько изысканных кушаний из всего этого можно приготовить. Луиза у меня тоже мастерица в кулинарном деле, ты, Федя, успел уже заметить.
В конце трапезы Василий приподнялся с камня и достал из-под себя две бумажки, которые передал Шальнову.
- Это тебе от Мерка справка из Саратовского отдела архитектуры о том, что по улице Южной на месте когда-то стоявшего дома под номером двадцать пять расположен детский сад. Обойдутся блатные без грева. Я бы, конечно, шмон там у них провёл, но Мерк считает, что этого делать не следует. От Хряща ему больше пользы, чем вреда. Этот тип присматривает за порядком в отряде, не допускает откровенного беспредела – у нас ведь, сам понимаешь, публика разная, - ну, и держит оперов в курсе всяких там событий. Это между нами, конечно. А вот тебе ксерокопия воззвания твоих соседей - Ульянова – Ленина, Берии и прочих. На документе стоит штамп, заметь, президентской канцелярии. Это не шухры – мухры, всё подлинное.
- Из самого Кремля?! – Фёдор был поражён.
- А то! У нас кругом связи есть, хоть в Капитолии, хоть в Пентагоне. Надо будет, любой документ возьмём в Евросоюзе, а то и в НАТО. Ты давай, Федя, иди в отряд и сбрось по-тихому бумажки козлам, что тебя нагрузили. Посоветуй сжечь их незаметно.
- А если станут спрашивать, как я до Саратова, да до Москвы добирался, что отвечать?
- Скажешь, что в сверхскоростной подземке, они всё равно не проверят. Ври, что хочешь.
Фёдор почесал за ухом и хмыкнул.
- А коль бы взаправду довелось там оказаться, или, например, в Америке, тогда что?
Василий улыбнулся, оскалив свои острые зубы.
- С этим у нас просто. Весь мир под контролем. Откроешь нужную дверь и зайдёшь в неё здесь, а выйдешь на другом конце подземелья, под тем местом, куда задумал попасть. Наше учреждение огромно, иначе как из отряда в отряд перемещаться? Ты теперь, Федя, наш сотрудник, и я тебя просвещаю, как своего. Ну, давай, иди, отряд, чай, уже снялся с мучений. Бумажки спрячь, неудобств они тебе не причинят.
- Я сверну их и зажму в кулаке.
- Как знаешь.
Когда в помещении отряда Шальнов пробирался к своему месту между грешниками, к нему опять подошел уже знакомый тип из блатных.
- Хрящ хочет тебя видеть, пойдём.
Фёдору ничего не оставалось, как только пойти за ним следом. Смотрящий сидел в окружении своих шестёрок и маленькими глотками пил что-то вместе с остальными из глиняной чашки. Он сверлил Фёдора своим помутнённым взглядом.
- Был на хазе у моих корешей? – вопрос прозвучал тоном, который требовал только положительного ответа.
- В Саратове был.
- Грев передали?
- Кто? – Шальнов волновался, но пытался держать себя в руках.
- Что значит кто? Ты чё пургу гонишь, братан? Болта и Могилу видел? – Хрящ закусил тонкую губу. Он поставил на пол чашку и вместо неё взял в руку заточку. Видимо, он своим воровским нутром почувствовал что-то неладное.
- Вот, прочти этот документ, тебе всё станет ясно.
- Они чё, ксиву передали?
- Читай.
Уголовник развернул смятый листок.
- Отдел архитектуры, - произнёс он вслух. – Это что за слюнявка? На кой хрен мне какая-то архитектура?
- Именно в этом отделе я взял справку, что по улице Южной в Саратове под номером двадцать пять уже сорок лет стоит детский сад. Сечёшь?
- Как сорок лет? – не понял Хрящ.
- А вот так. Ты когда последний раз был у своих друзей?
- В пятьдесят седьмом. Там ещё дворик с качелями, мы по пьянке на них катались.
Фёдор присвистнул.
- Это было полвека назад, за это время много воды утекло. Сейчас там, над нами, двадцать первый век, да будет тебе известно. И дружки твои, поди, глубокие старцы, если ещё живы, хотя вряд ли. Их теперь в аду искать надо. Тоже парятся в котлах в каком-нибудь из отрядов.
- А зачем они мне здесь, что от них проку? Другое дело на воле.
- Хозяин – барин, - Шальнову надоело переминаться с ноги на ногу. – Так я пошёл.
- А в руке чего держишь? – Хрящ заметил, что из руки Фёдора торчит клочок белой бумаги.
- Что надо, то и держу.
- Дай сюда! – уголовник протянул руку.
- Перебьёшься, - этот тип начинал действовать Фёдору на нервы своей наглостью.
- Че – го? Ты чё вякнул, урод? Я ж тебя сейчас попишу! – уголовник угрожающе подкинул на ладони заточку.
- Что-то мертвечиной запахло, вам не кажется? – обратился Шальнов к дружкам Хряща. Те молчали и ждали, что будет. – Не смей грозить мне, живому, дохляк! – процедил он сквозь зубы и принял угрожающую стойку, чему сам удивился. – Я не барышня кисейная, чтобы покойников бояться! Иди ко мне, я тебе глаз на жопу натяну и точилку твою карандашную не побоюсь!
Фёдор сделал шаг к Хрящу, выставив вперёд кулаки. Он не блефовал в эти минуты, в нём на самом деле пробудился глубоко скрытый и ему самому не ведомый инстинкт бойца.
- Мне сейчас придётся так изуродовать твоё трухлявое «я», что никакой лазарет тебе не поможет! По частям будешь в разных котлах вариться! А вы чего на меня уставились? – крикнул он дружкам Хряща. – Пошли вон, а то я и из вас конструктор сделаю!
Привлечённые шумом, вокруг собрались грешники.
- Встань, мать твою, фраер колхозный, я буду твою гнилую сущность разбирать на части!
Хрящ заелозил на шконке.
- Ладно, братан, ты чего, в натуре, разошёлся? Я ж пошутил, вон и пацаны подтвердят.
- Больше не советую шутить со мной, козёл, я этого не люблю! – Фёдор всё больше и больше раззадоривался.
Сотни глаз грешников после этих слов стали смотреть с особым любопытством на участников инцидента, ожидая, как прореагирует на страшное оскорбление смотрящий. Хрящ вскочил и попытался броситься на своего обидчика, но получил от него удар в лоб, от чего голова уголовника рассыпалась, как гриб от пинка человека. Говоря о трухлявом «я» своего противника в переносном смысле, Фёдор никак не ожидал, что в действительности это самое «я» таким и окажется. Обезглавленное тело закрутилось на месте, выставив вперёд руку с заточкой. Удар по запястью тоже нельзя было назвать сокрушительным, однако ладонь с зажатым в ней ножиком легко отделилась от остального тела и упала на пол. Собравшиеся грешники дружно охнули и отшатнулись. Шальнов повернулся к типу, который привёл его к Хрящу.
- Может, ты хочешь заступиться за своего дружка или пахана, как там у вас?
- А чё я? – уголовник резко дёрнулся назад. – Хрящ не смог отмазаться, - это его проблема. Я парюсь сам по себе.
Фёдор понял только сейчас, что его окружают не физические тела, выглядевшие на вид, как живые, а материализованные сущности, о которых что-то пытался ему втолковать Ленин. Грешники не зря здесь оказались, и у многих из них эти самые сущности, видимо, трухлявыми были на самом деле. Такое положение вещей давало неоспоримые преимущества, и Шальнов среди толпы почувствовал себя спокойнее.
- Так будет с каждым, кто станет борзеть, то есть неуважительно относиться к остальным грешникам, а тем более учинять беспредел. Вы здесь все друзья по несчастью, и вместо того, чтобы давать волю тёмным сторонам своего «я», старайтесь развивать светлые. Я считаю, что в аду можно и нужно пытаться сделать свою, ну, как бы это сказать? - суть что ли, другой. Я вот тоже бухал по-чёрному там, наверху, по помойкам лазал, только что бомжом не был. Торчу тут среди вас и думаю, на кой хрен мне это было нужно? Тут у вас мне жуть как не нравится, и, если б был у меня выбор, пошёл бы на работу на завод или куда ещё. Наверху мне тоже было не сладко. Не ценил я жизнь и смерти не боялся. Но сейчас вижу, что всё нужно делать наоборот, только теперь, наверное, уже не придётся, здесь предстоит концы отдать. Но знаю сейчас твёрдо, что когда это со мной случится, после смерти обязательно попытаюсь изменить своё «я» в лучшую сторону. Пускай не для Высшего Суда, пусть только для себя самого. Вот такие дела, господа грешники, я просто поделился с вами тем, что меня мучает. Подумайте хорошенько над моими словами, можем, это, как его? - и муки станут легче. Мне, конечно, жаль, что с Хрящом так вышло, но он сам напросился. Как он теперь будет принимать муки, понятия не имею? Завтра доложу о случившемся администрации – там знают, что делать.
- Мы и без них это знаем, - подал голос один из дружков Хряща. – Сейчас соберём кусочки и отнесём в лечебницу, пока Люсьена с Клавой не ушли. Скажем, что Хрящ подвернул ногу и упал. Они его быстро в порядок приведут. Завтра в котле будет париться, как новенький.
От такого утверждения Фёдору стало спокойней на душе.
- Ну, и чудно, тогда я пошёл, а вы займитесь этим делом. И вот ещё что, - Фёдор шепнул на ухо одному из уголовников: - Сожгите незаметно у факела справку из архитектуры.
- Как скажешь, Федя, базару нет.
Шальнов стал проталкиваться через толпу грешников. Он ловил на себе испуганные взгляды, в которых к испугу подмешивалось уважение.
Когда он пересёк помещение отряда и добрался до своей шконки, его соседи уже были на своих местах и вели какой-то разговор. Прервав беседу, они с интересом стали ждать от Фёдора новостей, но тот молчал. Он был ещё под впечатлением от недавней ссоры с Хрящём и думал о своём. От мыслей его отвлёк вопрос Ленина:
- Ну, так что, батенька, пустили тебя в Кремль?
- А? Что? – Шальнов не сразу понял, чего от него хотят.
- Передал, спрашиваю, наше воззвание?
- Да, конечно, даже на копии штамп поставил. Вот, посмотрите, - он протянул Владимиру Ильичу смятый листок. Тот его развернул и стал разглядывать.
- Действительно штамп президентской администрации стоит, даже входящий номер есть. Видимо, на самом деле моё имя лучше всякого мандата, если Федю пропустили в святая святых.
- А я, если честно, думал, прогонят пинками, а то ещё и арестуют, - Берия выпятил нижнюю губу и свёл брови к переносице. – При мне бы точно плохо кончил за попытку прорваться в Кремль. В лучшем случае лагерем бы отделался. Нужно было иметь такой талант, такие чертовские способности, чтобы прорваться к главе государства, которых нет ни у одного простого смертного. Порядок был, не то, что сейчас. Власть должна быть властью, народ – народом.
- Но факт остаётся фактом, Лаврентий, меня помнят и уважают. Фёдор помог сделать большое дело. Помяните моё слово, теперь мир изменится. Империалисты поймут, что власть должна принадлежать пролетариату, он – гегемон в союзе, конечно, с беднейшими слоями крестьянства. До людей обязательно дойдёт, что труд коллектива на земле, то есть коллективное хозяйство, колхоз сокращённо, эффективней труда частника. Всё изменится к лучшему, чёрт знает, какая будет прекрасная жизнь. Мы её, конечно, не увидим, но новости-то будут приходить со свежими этапами, обязательно будут. Сейчас в России, слышал я, коммунисты упустили из рук власть – это скверно, да ещё без кровопролития. Но реванш не за горами. Наше воззвание к правительствам мира внесёт брожение в сознание народов, и, если буржуи добровольно не отдадут трудящимся власть, трудящиеся сами её заберут и установят диктатуру пролетариата, и чёрт с ней, с буржуазной демократией.
- Верно говоришь, Ильич, верно! – поддержал Ленина Берия. – Нужны будут мощные карательные органы, чтобы выжечь врагов всех до единого. Понадобится мой богатейший опыт, и в следующий раз ты, Фёдор, направишься с посланием от меня к руководителю той, новой госбезопасности. Я напишу свои советы в форме тезисов, а ты из передашь кому следует. Пускай мы с Ильичём находимся здесь, в аду, с твоей помощью каждый из нас ещё на многое способен. Мы ещё на горе всем буржуям мировой пожар раздуем!
Шальнов представил этот пожар, и его передёрнуло.
- Неужели нельзя без пожаров? – спросил он и покосился на Берию.
- Нельзя, никак нельзя! Даже Неро, и тот это понимал, когда взял и спалил Рим, будучи императором. Очищающий огонь просто необходим!
- Да, милейший, - поддакнул Ленин, - в огне сгорит всё дурное, останется только хорошее.
Фёдор задумался над этими словами и не смог с ними не согласиться. Они были особенно справедливы, по его мнению, здесь, в этом мрачном подземелье.
- Что верно, то верно, - подал голос Нерон. – Смотреть на горящий мир – это великое удовольствие, особенно, если осознаёшь, что поджёг его ты. Когда горел Рим, я так был переполнен чувствами, взирая на него с балкона своего дворца, что не удержался, взял арфу и запел.
- Арфа в современном мире – это, конечно, примитив, но марши, зажигающие дух поджигателей, просто необходимы, - выразил своё мнение Кальтенбрунер. – Какие были при мне в Германии марши! Ноги сами чеканили шаг!
- А мы, воины Александра, без всякой музыки сжигали вражеские города. Для нас музыкой был лязг оружия – он нам вспенивал кровь!
- Слушаю я вас, мужики, и мне, простому человеку, становится не по себе, - Фёдор тяжело вздохнул, и на его лицо легла маска печали. – Сколько в вас кровожадности! Откуда она? Порой мне даже кажется, что вы ничуть не лучше чертей, от которых принимаете мучения. Но Бог их создал чертями, а вас он создал людьми. Должна же быть разница.
- Тёмный ты человек, товарищ Фёдор! – Ленин укоризненно погрозил ему пальцем. – Путаешь людские дела с чертовщиной. Нельзя быть, батенька, суеверным. Материалистическое учение живо, потому что оно верно. Хотя сейчас мы здесь бесплотные сущности, но дела наши материальны. Взять хотя бы отправленное тобой воззвание или наши протесты существующему режиму. Кстати, пока ты где-то болтался, мы после лечебницы уже успели его выразить – Лаврентий сгонял к попу. Это тебе не разговоры разговаривать, батенька, это конкретное дело!
В это время к компании подошёл какой-то пожилой грешник.
- Кто здесь из вас Фёдор?
- Ну, я, - ответил Шальнов. – А в чём дело?
- Один хмырь черномазый, мой сосед, выгнал меня со шконки и разлёгся поперёк. Ему, видите ли, тесно. А мне что делать, стоять, что ли до следующей смены? Достался же в соседи цветной!
- А при чём, любезный, наш Федя? Иди, сам разбирайся со своей шконкой. У нас тут важный разговор, а ты мешаешь, - Ленин нахмурился, глядя на мужчину снизу вверх.
- Мне сказали, что Фёдор может помочь, - глаза грешника светились надеждой.
- Вали отсюда, придурок, а то сейчас я тебе накостыляю! – Тимоген начал подниматься со своего места.
- Сядь! – приказал ему Шальнов. – Что вы все за меня берётесь отвечать? Я сам в состоянии это сделать. Тебя как звать, браток? – обратился он к незнакомцу.
- Джек Ланкастер, плантатор из Луизианы. Если б не был я стариком, показал бы этому нигеру, как подобает ему вести себя с белым! Всё же, видимо, мало линчевал я при жизни грязных рабов! Мало! Помоги мне, Фёдор, ты, вроде, как теперь за смотрящего будешь.
Берия хотел что-то возразить просителю, но передумал. Остальные с удивлением посмотрели на Шальнова. А тот, ничего не объясняя своим соседям, поднялся со шконки и сказал:
- Пойдём.
У дальней стены помещения отряда, куда привёл Фёдора Джек Ланкастер, на полу среди лежавших в ряд тел одно искажало геометрически правильную картину спальных мест. Одно иссиня-чёрное тело невероятно больших размеров лежало по диагонали на двух шконках сразу.
- Вот тот самый придурок, что занял моё место, - старик указал на негра пальцем.
Человек на полу покосился на стоявшего над ним Фёдора.
- Тебя как звать, брат? Я Фёдор, - Шальнов обратился к грешнику и улыбнулся.
- Ты мне не брат, белый! Ты такой же ублюдок, как и все остальные. Чёрный навсегда останется чёрным. У нас своя правда, у вас, белых, своя!
- А откуда тебе известна моя правда, брат, мы же с тобой незнакомы? Хотя я представился, а ты нет.
Негр приподнялся с пола и сел, придерживая крепкое тело такими же крепкими руками.
- Ты о Чёрных Пантерах что-нибудь слышал?
- Не только слышал, но и видел когда-то в зоопарке, - Фёдор утвердительно кивнул.
- Издеваешься?!
- С чего ты решил? Я только сказал, что на самом деле видел этих зверюг.
Чернокожий парень скривился в гримасе.
- Мы не звери, мы борцы за права цветных в Штатах! У белых кровь такого же цвета, как и у нас. Я вашей вонючей крови много пролил, когда с парнями из нашей ударной бригады мстил за Мартина Лютера Кинга! Я бы пустил её целые реки, если б не коварство копов, заманивших меня в ловушку, а потом с помощью судьи, тоже белого, посадивших на электрический стул. Ты пришёл заступиться за Джека потому что тебе ближе куклуксклановцы, чем борцы за свои права? Кто ты вообще такой, мать твою?
- Кто я? Пока ещё живой русский мужик, вот кто я.
- Так ты русский, да ещё живой?! Из Советского Союза?
- Почти.
- Это меняет дело! Русские - наши друзья, они помогали нам в борьбе.
Парень поднялся с пола. Он на целую голову оказался выше Шальнова и в плечах в два раза шире. Но объятья его оказались едва ощутимыми.
- Не возьму в толк, мой русский брат, зачем тебе заступаться за расиста? Разве к этому тебя призывала твоя партия и её вождь Леонид Брежнев – величайшего ума человек, не то, что наш продажный президент?
- Послушай, друг, не знаю твоего имени.
- Лео, - вставил чернокожий гигант.
- Так вот, Лео, из всего, что ты мне только что сказал, я ни хрена не понял, кроме того, что ты убивал людей, как и этот Джек, - Фёдор покосился не плантатора.
- Я за дело убивал белых! – повысил голос негр.
- А твой сосед, я уверен, считает до сих пор, что за дело убивал чёрных. У тебя своя правда, как ты сам выразился, а у него своя. Только абсолютно точно, что у Бога она третья, иначе бы кто-нибудь из вас не оказался здесь, в аду.
Этот довод, видимо, пошатнул идеологическую платформу Лео, потому как по его лицу было заметно, что он растерялся. Фёдор не дал ему опомниться и продолжил:
- Вы оба грешники – так решил Высший Суд. Чего вам теперь делить? При жизни вы были врагами, но жизнь закончилась.
- Я с этим Джеком из разных веков. Он, негодяй, чинил свои злодеяния ещё в Гражданскую войну Севера с Югом за сто лет до моей казни. Если б я был таким древним, как он, я бы не позволил ему умереть своей смертью!
Фёдор положил руку на мускулистое плечо гиганта.
- Жизнь есть жизнь, а смерть есть смерть. Вам обоим осталось теперь только это, - он обвёл свободной рукой мрачное каменное подземелье, битком набитое грешниками и тускло освещённое факелами. – Вы будете всегда видеть над собой только каменные своды и терпеть муки. Именно это вас объединяет. Приговор Суда должен был вас образумить и указать на жизненные ошибки. Хоть здесь пусть ваша вражда исчезнет, а когда это произойдёт, наступит, ну, как его? - понимание что ли. Пускай вы продолжите мучения в аду, но каждый будет знать, что вошёл в согласие с Богом, и это станет вас объединять с ним вечно. Я сам, признаюсь, в жизни много грешил, и делал это совсем до недавнего времени. Если б сюда не попал, никогда бы не изменился, только становился, наверное, ещё хуже. Раньше я не любил думать, а теперь только и делаю, что размышляю своим умишком. До меня дошло, что тело моё бренно, а душа вечна, и даже когда после смерти я сюда попаду, - а для таких, как я, здесь самое место, - то никто не запретит мне, даже те же самые черти, становиться лучше. Коль за свою жизнь не смог я, как человек, вырасти, что ж, после смерти буду этим заниматься. Впереди у каждого из нас вечность, а там, в этой вечности, ещё не известно, что будет. Глядишь, что-нибудь и изменится в лучшую сторону. Во всяком случае, место для маленькой надежды есть. А с надеждой любое существование, даже в мучениях, не так страшно. Вот, взять тебя, Лео. При жизни ты грешил, хотя считал, что творишь богоугодное дело, и даже здесь, у последней черты, продолжаешь чинить зло. Пусть маленькое, но зло.
Негр слушал Фёдора, приоткрыв рот, и, не мигая, смотрел на него.
- Ты согнал с места такого же грешника, как сам, этого несчастного, что на целый сто лет страдает больше тебя. Разве это доброе дело? Ответь.
Чернокожий смутился, это видно было невооружённым взглядом. Он промолчал, потом опустил голову и упёр взгляд в каменный пол.
- Пусть ложится, - пробурчал он, наконец.
- Ты молодчина, - похвалил его Фёдор. – В этих жутких условиях мученики должны поддерживать друг друга и сплачиваться перед суровой действительностью. Советую вам обоим вспоминать свои добрые дела и рассказывать о них. Ну, я пошёл, - Шальнов направился в другой конец помещения к своему месту. Всё время, пока он шёл, чувствовал на своей спине взгляды двух грешников с разным цветом кожи.
- Что там за базар получился? – спросил Фёдора Тимоген, когда тот опустился на свою шконку.
- Ничего особенного, просто поссорились двое несчастных – негр с тем стариком, что приходил, а я их помирил.
Правая бровь у грека изогнулась вопросительным знаком.
- До нас тут дошли слухи, что смотрящим по отряду теперь ты. С чего это? А Хрящ?
- Не знаю, может, он не хочет мирить грешников? Я так не против. Разве это трудно?
- Оно, может, и не трудно, - суровым голосом произнёс Берия, - но ведёт к порядку. А порядок на руку режиму, с которым мы боремся. Выходит, ты, Фёдор, предаёшь наши идеалы.
- Да, любезнейший, ты выступаешь, как ренегат. А я тебе верил, - Ленин гладил свою бородку и не сводил укоризненного взгляда с Шальнова. – Служить силам зла преступно!
- А входить в сговор с черномазым – преступно вдвойне! – бросил с презрением Кальтенбрунер. - Хуже негра только еврей! Сложилось бы всё пупём с Рейхом, покончили бы мы с евреями и принялись за негров. Был у меня дружок Адольф Эйхман, по бабам ходили на пару, пиво пили вместе. Я его в тридцать втором году затянул к нам в национал-социалистскую партию, потом помог вступить в СС. Парнем он был умным, и в СД – партийную службу безопасности, вступил уже сам, и вскоре там стал ведущим специалистом в еврейском вопросе. Ездил на Ближний Восток и даже в Эрец Исраэль – область, где компактно проживали евреи, всё изучал их жизнь. Даже научился болтать на идише и иврите. Он там, в своём еврейском отделе, сюсюкался с этой публикой. Адольф и его сотрудники всё не знали, как Германию от евреев избавить. Переквалифицировали их, чтобы они на новом месте, где-нибудь на Ближнем Востоке, могли адаптироваться и жить нормальной жизнью. Я ему и говорю: - Стоп, парень, а не снесло ли у тебя и твоих сотрудников крышу? Какая адаптация, какая переквалификация? Под пресс всех! Эйхман сразу въехал в то, что я говорил, и дело после моего замечания поставил на поток. Если б не крушение Рейха, евреи бы вымерли как мамонты, потом мы бы за негров взялись. Черномазые во мне тоже вызывают отвращение.
- У меня во дворце были рабы-нубийцы – это такие чёрные обезьяны, только не волосатые, - Нерон скривился. – Фу, нашёл тоже, Федр, себе компанию! А иудеи, ты правильно заметил, Эдик, тоже не подарок.
- Если тот негр – представитель угнетённого класса, преступления в общении с ним я не вижу! - Ленин обвёл взглядом соседей. - Интернационализм, друзья мои, - мощная движущая сила. Ты, Эдик, всё никак не избавишься от своих расистских воззрений, и рабовладелец Неро туда же. Людей должна объединять идеология, а не расовый признак.
- Сладкие песни поёшь, Вольдемар! – Кальтенбрунер скривил в призрении лицо. – Лаврик мне рассказывал, как ещё при тебе евреи все ключевые посты в России захватили. Потом ему через много лет пришлось бороться с безродными космополитами, – мне нравится это определение, - чтобы как-то расхлебать кашу, которую ещё ты заварил. Еврейский вопрос нас с Лавриком сблизил. Правильно я говорю? – бывший эсэсовец посмотрел на бывшего наркома. Берия молча кивнул.
- Только интернационализм даёт пролетариату возможность захватить мировое господство! – Ленин вскочил на ноги, чуть приподнял голову и вытянул вперёд правую руку, указывая ей то ли на видимое только ему светлое будущее, то ли на двери адской лечебницы.
Шальнов сразу узнал в нём знакомую фигуру только неодетую и небронзовую.
- Вот я, Владимир Ильич, и стараюсь людей, пускай бывших, объединить, избавить от этой, как её? - враждебности в отношении друг друга, - начал Фёдор, глядя на Ленина снизу вверх, как на статую. - Все вы здесь обречены на вечные муки независимо от цвета кожи и этой, ну? - забыл, а, вот, идеологии. Каждого сюда определил приговор Высшего Суда. На первый взгляд ни у кого здесь нет перспектив. Вы вот боретесь с режимом, а режим – это часть приговора, который вынес Бог. Получается, вы боретесь с Богом, который создал всё в этом мире, и вас самих, и меня. Вылепил он из глины Адама – нашего предка, или предки наши – мартышки – хрен его знает. Ясно одно, что лучше поддерживать Бога, чем воевать с ним.
- Мы с Лаврентием – убеждённые атеисты, и не в каких богов не верим! – Ленин хлопнул себя ладонями по голым ляжкам и по привычке ухватился обеими руками за мнимые подтяжки. – Не Бог, а борьба – именно то, ради чего стоит жить!
- Может, вы и правы, Владимир Ильич, - тихо ответил Фёдор. – Вы человек шибко грамотный, я знаю, но мне кажется, вы то и дело забываете, что ваша жизнь давно в прошлом. Какой она была, с этим Суд разобрался. Впереди у вас бесконечность, наполненная мучениями, и только это. Никто из присутствующих здесь не хотел такой жизни после смерти, но так захотел Бог, и все вы исполняете и будете исполнять его волю. Не лучше ли угомониться, принять наказание, как должное, оценить свои ошибки, за которые оно последовало, и постараться быть хоть чуть-чуть лучше. На каждом из вас много крови, и вы все, я понял, считаете эту кровь своей заслугой, но заслуга ли она? Я человек малообразованный, и спорить с вами мне тяжело, но, думаю, никто не имеет права лишать жизни существо, подобное себе. Во имя каких бы целей не произошло убийство оно всё равно останется убийством.
Фёдор замолчал, и его соседи не выразили возражений. Они промолчали. Первым подал голос Берия.
- Я вам говорил, что не стоит откровенничать с незнакомцем. Алкоголик он, видите ли! А кто наблюдал его пьющим? Я больше склонен думать, что этого человека подослала к нам оперативка. У меня теперь нет уверенности, что Мерк и Василий ни осведомлены о нашей деятельности. Если они перекроют канал с ладаном, вы представляете, что будет?! Нам нечем станет выражать протест режиму!
- О, Зевс всемогущий, только не это! – взмолился Тимоген.
- Что за люди, ей Богу! – Фёдор сплюнул на каменную плиту. – Я к ним с сочувствием, успокоить стараюсь, облегчить мучения тем самым, а они меня в предатели записали! Пейте вы, сколько вам влезет, если считаете, что тем самым что-нибудь измените, травите чертей ладаном, мне-то что? Я только хочу, чтобы на последнем этом, как его? - этапе пути грешники становились лучше.
Ленин погрозил Шальнову пальцем, и долго тряс им, пыхтя от возмущения. Наконец, это самое возмущение из него вырвалось.
- Ты, любезнейший, политически безграмотный профан, из которого так и лезет суеверие и мракобесие!
Тимоген попытался успокоить Ильича:
- Я же говорил, что Федр нормальный мужик, он мне сразу понравился.
- Ты что городишь, Тимоха?! Ты поддерживаешь его мракобесие?!
- Какое мракобесие? – грек заелозил на своей шконке. – Я даже не знаю что это такое. Я о том, что он не выдал канал поставки ладана, и наша борьба продолжится.
- Выдал – не выдал, это ещё неизвестно, - проворчал Берия. – На всякий случай надо попа предупредить, чтобы был осторожней. Бережёного Бог бережёт, а небережёного конвой стережёт.
- Вот я и пытаюсь вам втолковать, чтобы берегли вы в себе доброту, - Фёдору показалось, что в упорстве Лаврентия Павловича пробилась брешь.
- Какой же ты дурак, Федька! Послал Бог соседа! – бывший нарком зло фыркнул и вскочил с места. – Схожу, предупрежу священника.
- Сходи, Лаврентий, сходи, лишним не будет, - Ленин покосился на Шальнова.
- Хватит вам на Федра нападать, умники, давайте лучше укладываться, отряд давно уж спит, – грек вытянулся на шконке и закрыл глаза. Его примеру последовали остальные, только Берия, не торопясь, пошёл меж рядов отдыхавших грешников к своему старому знакомому, имевшему полезную одностороннюю связь с волей, связь, которую во что бы то ни стало следовало сохранить.
Перед началом очередной смены во время следования в столовую на завтрак Фёдор столкнулся в коридоре с Люцей – чертовкой-уборщицей, которая в кладовке подарила ему несколько минут плотской радости. Она преградила путь и приняла соблазнительную позу, закинув рогатую голову чуть назад.
- Слышала, Федя, ты пошёл на повышение. Удостоился похвалы самого Хозяина. Так оно и есть, или брешут?
Шальнов кивнул, отмечая про себя достоинства чертовки, которые в прошлый раз не успел оценить.
- Зайдёшь? – Люца кивнула в сторону двери, у которой стояла. За ней, наверное, была та самая кладовка.
- На завтрак я иду, - Фёдор попытался слабо возразить.
- Успеешь.
Дверь сама собой распахнулась. Шальнов огляделся и шмыгнул в темноту.
Люца и на этот раз показала себя превосходной любовницей, не от Бога, конечно, от Сатаны. Её маленькие рожки, растущие сквозь короткую стрижку, уже не мешали ему гладить в темноте чертовку в минуты обоюдных ласк. Фёдор не видел свою партнёршу, он только млел от прикосновений её рук в тот момент, когда сочные губы бестии с жаром целовали его лицо и тело. Он сжимал Люцу в своих объятьях, и та стонала в экстазе. Когда весь потный Шальнов скатился-таки с чертовки на каменный пол, его голову посетила разумная мысль о том, что плотское удовольствие, полученное от общения с женщиной, значительно ярче удовольствия от выпивки. Да и было ли в его бесконечной пьянке это самое удовольствие? Фёдор уже сомневался. От размышлений его отвлекло прикосновение руки Люци, которой она провела по щеке своего любовника.
- Какой ты колючий, Феденька – всю меня исцарапал. Что не побреешься?
- Шутишь? Где мне тут заниматься бритьём? Здесь даже помыться негде.
- С чего ты взял, дорогой? Наше учреждение хоть и ад, но с гигиеной здесь всё в порядке. Грешникам мыться не надо – они не потеют, а свои грязные душонки им так и так не отмыть. Сотрудники – другое дело. Разве ты видел кого-нибудь из нас грязным?
Шальнов только сейчас сообразил, что закопчённые к концу смены черти из его бывшей бригады к началу следующей приходили чистыми.
- У вас что же, здесь баня есть? Мне никто не предлагал помыться.
- Не предлагали потому как по жизни там, наверху, ты, видимо, сроду не мылся. Никто не захотел менять твой имидж. Да и запах грязного человека сродни запаху серы, который нам всем очень нравится. Хочешь, я тебя побрею?
- Здесь, в темноте? У тебя что, бритва есть?
- И бритва имеется, и темнота – дело поправимое. Сейчас чиркну огнивом и факел зажгу. Ну, так как, хочешь выглядеть красавчиком?
- А кому это здесь нужно?
- Мне, – Люца навалилась своей грудью на Фёдора и поцеловала его в губы.
Через пятнадцать минут Шальнов уже любовался своим отражением в осколке зеркала, который, как пояснила чертовка, она тайком пронесла сюда через вахту. Бритва у неё была старая, немецкая, фирмы «Бисмарк», которую во Вторую Мировую войну она нашла на развалинах какого-то дома в Австрии. Этой бритвой чертовка делала педикюр копыт уже много лет, но лезвие до сих пор оставалось острым.
- Вот теперь ты настоящий красавчик! Пойдём, помоешься и будешь парень хоть куда, не хуже чёрта, - Люца погладила Фёдора по лохматой голове.
- Я же на работу опоздаю, - забеспокоился тот.
- Ерунда, не боись. В нашей конторе за любой дверью время тянется так, как нужно каждому из нас. Баня, думаешь, по земным меркам тут, рядом? Тебе от твоего дома на самолёте до неё лететь только несколько часов.
- А как же…? – начал было Фёдор.
- О пространстве-времени слыхал, ещё Эйнштейн до него додумался? – перебила Люца.
- Не-а.
- Тебе и не обязательно знать физику, чтобы пользоваться некоторыми благами. Открывай вот эту дверь, - чертовка указала пальцем на каменную стенку.
- Где тут дверь? Здесь нет ничего.
- А ручка, как ты думаешь, зачем?
- Там ещё и ручка есть? Я её не вижу.
- А это что? – Люца ухватила длинными пальцами щель в камне. – Разве не ручка?
От лёгкого усилия прямоугольный кусок каменной стены подался вперёд, открыв проход в темноту. Из этой темноты дохнуло теплом и лёгким запахом сероводорода.
- Бери факел, пошли.
За дверью оказалась огромная пещера, на дне которой покоилось озеро. Пещера была настолько большой, что её стен с противоположной стороны видно не было. Огонь факела встревожил летучих мышей, облепивших стены, и твари эти стали неистово носиться под сводами, издавая писклявые звуки.
- Ну, чем тебе, Феденька, не баня? Тебя устроит шайка с горячей водой таких размеров? Вода, кстати, щелочная, отмывает любую грязь. Пойдём, помоемся на пару. Оставь факел на камнях.
Озеро на самом деле оказалось горячим, но не настолько, чтобы обжигать. Фёдор вошёл в него, держа за руку Люцу. Когда его тело погрузилось в воду по пояс, он остановился. Поверхность огромного подземного озера была сродни стеклу, отражавшему свет факела. И даже два тела, вошедшие в него, совсем, казалось, не потревожили его векового покоя – настолько он был величавым.
Шальнов окунулся с головой и потёр под водой лицо и лохматую шевелюру. Он вынырнул и начал плескаться, громко фыркая. Люца с умилением в зелёных глазах смотрела на Фёдора, она, не торопясь, зачерпывала ладонью воду и омывала своё тело. Наконец, её дружок, видимо, накупавшись вдоволь, угомонился. Он громко выдохнул и зачесал волосы назад.
- Хорошо! – вырвалось из него. – Будто заново родился! Кожа так и дышит каждой порой!
- Мне тоже нравится наша баня. Ты представляешь, люди хотели лишить нас этого удобства. Им, видите ли, понадобилась дармовая горячая вода для нужд большого посёлка, что над нами. Они надумали откачать озеро. Геологов сюда начали спускать со спелеологами. Только мы им тут такую устроили чертовщину. Один от инфаркта концы отдал, двое умом двинулись, а остальные заикаться начали. Уверена, больше сюда никто не сунется, - чертовка громко расхохоталась, и её смех встревожил угомонившихся, было, мышей.
К концу купанья Фёдор почувствовал слабость в ногах и уже с трудом выбирался из воды на каменный берег. Люца заметила его тяжёлую поступь и помогла, протянув руку.
- С непривычки бывает поначалу тяжеловато, потом привыкается. Вода в нашей бане полезна для любого организма, насыщена какими-то компонентами, забыла какими. Каждое купание продлевает жизнь на несколько лет. Это и тебя касается, Феденька. Сегодня ты тоже отодвинул свой конец. Из-за того, что в нашем учреждении есть такое озеро, и никто не ленится в нём купаться, смертность среди нас, чертей, равна нулю. Ты тоже можешь жить вечно.
Фёдор и на самом деле почувствовал в себе заряд бодрости, будто скинул пару десятков лет и оказался в том цветущем и невинном возрасте, когда ещё усиленно занимался спортом, носился по дворам с пацанами, как угорелый, и не думал ни о каком алкоголе.
Они с Люцей вернулись в кладовку и закрыли за собой толстую каменную дверь. Фёдор начал проявлять беспокойство о том, что опоздал на завтрак и соответственно на работу. Возможно, его там уже вовсю разыскивали. Люца погладила своего любовника по мокрым волосам и успокоила:
- Уверяю тебя, в столовой ещё даже не все собрались. Пространство-время это не хухры-мухры. Если спросят, кто тебя помыл и выбрил, говори, что я, сама мол тебе предложила. Терять мне всё равно уже нечего, даже, если я что-то там и нарушила. Люб ты мне, Федя, и всё тут!
От таких признаний Шальнов засмущался. Чертовка Люца ему тоже нравилась. Она хоть и имела рога и копыта, но была нежней и ласковей его бывшей жены Надюхи. Фёдор даже не замечал этих самых копыт на её стройных ножках. Ему казалось, что зелёные глаза придают ей какое-то особое обаяние, а острые зубки за сочными и чувственными губами совсем не видны. Два небольших рожка, пробившихся сквозь чёрные волосы, в аккуратной короткой причёске, умиляли его и придавали всему облику Люци какую-то весёлую задиристость. Тёмный цвет кожи был, по мнению Фёдора, ей к лицу и казался экзотическим и возбуждающим.
Они поцеловались напоследок, и Шальнов покинул кладовку именно в тот момент, когда по коридору никто не шёл из персонала.
В столовой за столиком Василий с Дорой сразу обратили внимание на внешний вид Фёдора.
- Ты никак побрился, друг мой? – начальник отряда с любопытством его разглядывал. Дора встала со своего места, подошла к Шальнову и лизнула его плечо.
- Он ещё и помылся, - констатировала она, прищурившись.
Чёрт от удивления сморщил лоб до самых рогов.
- Уж, ни в бассейне ли?
- Я что, псих лезть в кислоту с дерьмом? В озере я мылся в сопровождении одной обаятельной особы.
Василий метнул взгляд на Дору. Та поджала губы и начала водить ушами, что-то соображая, потом уставилась на Фёдора.
- Ты, я вижу, успел закрутить шашни с уборщицей, этой, как её?
- Люцей? - предположил Василий.
- Во, во, с ней с самой. И что же в тебе нашла эта дура?
- Она предложила меня побрить и вымыть, я согласился, - пояснил Фёдор. Он не собирался откровенничать о связи, которая была у него с Люцифериной.
- А на кой ангел ты ей сдался? – допытывалась Дора.
- Да, с какой стати ей тебя брить? – поддакнул Василий.
- Почём мне знать? Люца посчитала, что я буду выглядеть лучше, если помоюсь и побреюсь.
- Смотря на чей вкус, - хмыкнула Дора. – Вонючий и заросший мужик – это своего рода экстрим в любовных делах. Ты, Федя, честно скажи – уже успел поиметь эту Люцу? – чертовка стала сверлить Шальнова взглядом. Тот смутился и покачал головой.
- Что вы? Как можно? – промямлил он неуверенно.
- Значит, поимел, я так и знала! Поэтому Люцка и на озеро его сводила. Вот дрянь!
- Послушайте, - обратился Фёдор к обоим чертям, но взгляд бросил на Василия, - чего плохого в том, что я вымылся?
- Ты вымылся в озере, которое дарит вечность, а этот дар – привилегия чертей. Ты, Федя, хотя и друг мне, всё же смертный, и когда-то прибудешь сюда с этапом. Люце достанется от начальства, когда до него дойдёт, что она водила тебя в баню.
- Она знала, что идёт на нарушение? – удивился Фёдор, вспомнив рассуждения чертовки – уборщицы о соблюдении гигиены в аду и о том, что он сам остался грязным только потому, что никто не решился изменить его имидж.
- Всё она знала! – процедила сквозь зубы Дора. – Я же говорю – дура, потому что из-за тебя сморчка теперь получит нагоняй от Хозяина.
- А если вы никому не расскажете о том, что я вымылся? Никто ж меня лизать не станет. Люца сделала доброе дело, я ей благодарен. Мы же с вами эти, как там? – коллеги, вроде, и ради меня вы могли бы промолчать, что вам стоит? – Фёдор с надеждой посмотрел на обоих чертей.
- Ну, в общем-то, никто меня за язык не тянет, - начал начальник отряда.
- А я не стану молчать! С какой стати? Этот Федька мне ни брат, ни сват, только и ценного в нём, что грамотен, а так посмотреть-то не на что! – чертовка зло хмыкнула.
Василий положил свою ладонь на ладонь Фёдора.
- Видишь – проступок Люциферины не утаить. Да, и ангел с ней! Ты получил удовольствие и радуйся, а отвечать она будет, коль ума маловато.
- Ну, как же, Вася, это несправедливо! Почему она должна расплачиваться за добро, которое сделала? Пусть тогда меня и наказывают! – попытался заступиться за Люцу Фёдор.
- Чокнутый ты! Ей Дьяволу, чокнутый! Что ты всё заладил: добро, добро? Забыл, куда попал? В отряде вот бузу какую-то со своим добром замутил. Успели доложить. Ладно, не здесь об этом тереть. Давайте поедим спокойно, а после завтрака в кабинете у меня побеседуем.
Дора насупилась и склонилась над миской, не проронив больше за время еды ни слова. Василий наоборот рассказывал, пережёвывая пищу, о своих детях, о том, какие они шустрые и сообразительные. О том, что дочурка его Лили обладает повышенными экстрасенсорными способностями, и пример тому сам Фёдор, который от простого её заговора, действующего максимум на три дня, не пьёт до сих пор. Чёрт накрыл ладонью пустую чашу для вина, поставленную для Шальнова, которую только что они вместе с Дорой опорожнили.
Выходя из столовой, Фёдор заметил Люцу, сидевшую в компании незнакомых ему чертей. Она тоже его увидела и заулыбалась. Потом моментально её лицо стало суровым, чертовка отвернулась и склонилась над блюдом. Шальнов глянул на цокавшую рядом с ним копытами Дору и понял причину мгновенной перемены в настроении своей подружки. Секретарша Василия с таким презрением смотрела на Люцу, столько было яда в её взгляде, что взгляд этот мог с лёгкостью отравить любое благое чувство.
- Сука! – прошипела Дора и ускорила шаг.
Василий сидел в своём кабинете за каменным столом, положив на него обе руки. Перед ним лежал какой-то документ, написанный, как и остальные, кровью на высушенной коже, а поверх него пачка «Бонда» В соседней комнате Дора шуршала личными делами и что-то бурчала себе под нос, всем свои видом показывая негодование. Начальник отряда угостил сигаретой Шальнова и закурил сам. Выпустив дым кольцами, он постучал пальцем с длинным когтем по листку.
- Мерк написал на тебя рапорт Хозяину и дал мне ознакомиться. Жалуется на твоё поведение в отряде. Донесли ему, что ты спровоцировал инцидент, с блатными не поладил. Сначала я подумал, это случилось из-за того что ты им грев не передал, за которым они тебя посылали, но Мерк назвал другую причину. Мол, она вовсе не в этом. У него, конечно, свой интерес – блатные на себя и на оперов работают. Как у вас говорят, рука руку моет. Просекаешь? Что там произошло на самом деле? – Василий нахмурился, и его правое ухо подалось вперёд.
- Да, ничего особенного, в общем-то, не случилось. Просто я разобрался с Хрящом. Мне не понравилась борзота этого покойника.
- Не врёшь?
- Нет.
- А хочешь - соври. В нашем учреждении враньё в почёте. – Василий стряхнул на пол пепел и глубоко затянулся. – Не врать это удел праведников, а здесь таких, сам понимаешь, нет, и быть не может. Поэтому, когда тебе задают вопросы, на которые отвечать правдиво невыгодно, ври и изворачивайся, всё равно не поверят.
- А чего ж тогда Дора вся из себя из-за того, что Люца оказала мне услугу? – лицо Фёдора выразило недоумение, и чёрт это заметил.
- Ты редкий простак, Федька! Думаешь, Дора тебе поверила? – Василий ощерился в ухмылке. – Держи карман шире! Она злится на ситуацию, которая могла бы иметь место. Девочка просто её себе представила, зная Люциферину и зная саму себя.
- Она ж хотела пожаловаться Хозяину.
- Пожалуется, коль обещала. Хозяин не поверит её россказням, что основаны на твоём вранье, но Люце всё равно достанется. Ну, это я к слову, отвлёкся. Так, что там с Хрящом? Говорят, ты разрушил его «я» и угрожал блатным расправой.
- Так оно и было, не сдержался. Не люблю блатату. Но что собственно случилось? Хрящ вышел на мучения?
- Дневальный доложил, что в отряде никого не осталось.
- Значит, вышел. Ну, так в чём проблема? Что ещё нужно?
Василий сделал паузу, во время которой затушил об стол окурок.
- Спрашиваешь, что нужно? Нужен порядок.
- Он будет. Ко мне стали обращаться грешники по поводу возникающих между ними этих, как там? - конфликтов. Я их стараюсь уладить.
- Уладить, значит, говоришь! – повторил начальник отряда и тряхнул головой. – Донесли, что ты улаживаешь их, внушая этому сброду добро! Какое может быть добро в наших стенах? Ты осознаёшь, где находишься?! Понятия «добро» и «учреждение исполнения наказания» несовместимы! Доходит до тебя или нет?
- Не вижу этой, как её? - несовместимости, - Фёдор докурил сигарету и по примеру Василия бросил окурок на пол. – Разве кого-нибудь когда-нибудь здесь освободят от мучений? – он задал вопрос, и сам на него ответил: - Никого и никогда! Так какая вам, чертям, разница с добром внутри себя мучается грешник или со злом?
Василий задумался и почесал лысый череп, поблёскивающий в свете факелов.
- Собственно, разницы я не вижу, признаюсь. Если в каждую смену вывод стопроцентный, если процесс наказания осуществляется без перебоев, а в отряде спокойствие, то даже сам Хозяин не сможет возразить против такой обстановки. Меня, если честно, больше волнует ощущаемый со вчерашнего дня дефицит дров на складе в котельной. Снабженцы подводят, мать их! Вот проблема, так проблема! Я подумаю, какую резолюцию поставить на рапорте Мерка. Считаю, тебе ничего не грозит. А вот Люце попадёт по первое число, как у вас говорят, возможно, отведает плетей, - Василий улыбнулся, оголив два ряда мелких и острых зубов.
Фёдор заелозил на своей тумбе у стола начальника.
- Вась, - обратился он к нему, соображая, как правильно выразить мысль, - а что, если я сделаю Хозяину хорошее рационализаторское предложение, которое, возможно, решит проблему с поставкой топлива, пойдёт он на то, чтобы не причинять Люце зла?
- Смотря на сколько будет ценно твоё предложение, и сколько в нём окажется лжи, и сколько правды.
- Могу предложить газоснабжение твоего отряда, не нужно будет никаких дров. Вот только возможности ваши мне неизвестны, - Фёдор похлопал себя по коленям.
- Что ещё за газоснабжение? Поясни, - чёрт подался вперёд.
- Ты у меня дома был, на кухне сидел?
- Ну, сидел, а что?
- Газовую плиту видел?
- Белая такая?
- Она самая. Я на ней могу чайник вскипятить без дров, на газе. Вот я и подумал, не плохо было бы подвести газ под котлы, и пусть себе греются, только огнивом чиркни.
- Ха! – начальник отряда облизал губы, и его зелёные глаза сверкнули. – А где газ взять?
- Я бы сам хотел знать. Есть у нас в отряде один грешник – геолог, я его дело читал, некто Утюгов. Можно с ним насчёт ближайшего месторождения потолковать. А уж как газ к котельной подвести – вопрос ваших возможностей.
Василий просиял.
- Ты голова, Фёдька! Перед такой перспективой тускнеет даже мифический клад Нерона! Если дело выгорит, мой отряд будет передовым, а это что? – чёрт сделал хитрую гримасу и поднял вверх указательный палец с кривым длинным когтем. – А это перспектива карьерного роста. Я же тебе говорил о своей мечте попасть на службу в управление по спецоперациям. Может быть, после того, как мы провернём проект газоснабжения, Хозяин меня поощрит назначением на новую должность. Да, и тебе что-нибудь обломится. Вот только в толк никак не возьму, на кой хрен тебе сдалась эта Люциферина? За ценное предложение Хозяин может тебя наградить, а так просто не накажет уборщицу, и всё. В этом вопросе ты не догоняешь чего-то, друг мой, поверь моему чертовски богатому опыту.
- Я так хочу. Мне будет плохо оттого, что Люца из-за меня пострадает. Прошу тебя, Вася, когда будешь у Хозяина, передай моё предложение и просьбу. Буду тебе очень благодарен.
- Ладно, замётано, - чёрт положил руку на рапорт и повёл рогом в сторону двери, за которой молча трудилась над документами Дора. Он дал понять Фёдору, что разговор окончен, и ему самое время приступить к своим обязанностям.
За весь рабочий день Дора так ни разу и не перебросилась с Шальновым даже словом. Она молча передавала ему личные дела грешников и отказы Высшего Суда, и Фёдор их подшивал. На некоторых делах на лицевой стороне он отпечатывал кровью штамп в форме кукиша и тем самым лишал кое-кого мизерной надежды на пересмотр дела.
На обеде после работы чертовка тоже была несловоохотлива. Она нехотя отвечала на какие-то вопросы Василия и бросала то и дело злые взгляды в сторону Люцы, что обедала за столом ближе к входу. Фёдору тоже исподволь удалось разок – другой улыбнуться своей подружке и даже получить скупую улыбку в ответ.
В отряде его уже дожидалась целая очередь из грешников, желавших, чтобы он их рассудил. Очередь выстроилась и заняла весь проход между шконками.
- Валите отсюда, придурки! – пытался разогнать просителей Тимоген. – Что вам пришло в головы толпиться здесь, над нами?
- Да, товарищи, что-то вы, как-то все сразу тут собрались, - Ленин с озадаченным видом провёл ладонью по лысине. – Неудобства нам, понимаете ли, сплошные. Каждому из нас отдыхать перед сменой надо, а тут вы. Безобразие! Неужели сами не можете просто найти компромисс? Помню, я об этих самых компромиссах целую работу написал, немцев на Брестский мир развёл. Купились идиоты! Вот и вы, любезные, сделайте уступки друг дружке, помня, конечно, о своих интересах – не сиюминутных, а в перспективе, так сказать. Ума ни приложу, зачем вам Фёдор нужен – этот безграмотный, несознательный и суеверный люмпен? – Владимир Ильич поднялся со шконки.
- Расходитесь и делайте, как я вам сказал.
Грешники из очереди тупо смотрели на невысокого лысого мужика с бородкой, что наплёл им какой-то околесицы. В это время к своему месту протиснулся Фёдор. Сборище его удивило.
- Федр, что за дела? – Тимоген развёл пальцы веером. – Сходняки какие-то в наших проходах.
- Борода, так это и есть новый разводящий? – выкрикнул кто-то из очереди. – Это Фёдор?
- Да, это я, - ответил Шальнов, - а что вам всем нужно?
Высокий и худощавый пожилой грешник, что стоял первым, захотел продвинуться поближе и наступил на лежавшего Кальтенбрунера. Тому за словом в карман лезть не пришлось, потому, как у него не было ни только карманов, но вообще всякой одежды. Немец обматерил неуклюжего незваного гостя, как грузчик. Со стороны никто бы не догадался, что Эрнст Кальтенбрунер был когда-то высокопоставленным чиновником в Третьем Рейхе и являл собой саму вежливость, хотя руки его по локоть обагрены были кровью.
Худощавый старик внимательно разглядел Фёдора и представился:
- Я Рено де Лойе из Шампани, рыцарь святого ордена тамплиеров. Если смотрящим по отряду теперь ты, то великодушно прошу рассудить меня с мерзким сарацином, который поделом попал сюда за свои прегрешения перед Господом. Нас в одно время с ним этапировали в это мрачное место после Суда – меня по ошибке, его за грехи, - когда мы оба отдали Богу души в 1187 году от Рождества Христова во время осады неверными Иерусалима. Нам достались соседние шконки, и с тех давних пор я вынужден терпеть этого варвара. Вон он стоит Фарук – служитель преисподней, - рыцарь указал пальцем на усатого грешника с восточными чертами лица. - Он оскорбил сына божьего Иисуса уже только тем, что посягнул на его гроб, сражаясь в войске своего пса-султана Саладина!
- Будь ты проклят, неверный! – выкрикнул из очереди смуглый мученик. - Я до сих пор надеюсь, что это моя стрела лишила тебя жизни!
- Слышишь этого антихриста, Феодор? Ты же белый, значит, христианин, и обязан поддержать того, кто служил истинной вере! Я, Рено де Лойе, за свою жизнь много уложил врагов церкви. Я участвовал в крестовом походе под знамёнами Людовика VII и после него ещё сорок лет воевал на Святой земле с магометанами, пока вражеская стрела не отняла у меня жизнь. За то время, что я здесь, мне не раз доводилось обращаться к смотрящим, и к начальнику отряда с просьбой избавить меня от компании этого сына Сатаны Фарука, но никто не смог или не захотел решить мою проблему. Мало того, что я вынужден спать с врагом Господа бок о бок, я ещё претерпеваю муки на соседнем с ним крюке. За что мне такое суровое наказание? – рыцарь захотел перекреститься, его рука уже стала подниматься к голове, но он вовремя опомнился и с опаской огляделся. – После взятия одной крепости я собственноручно обезглавил больше сотни сарацинов – и воинов, и их жён, и их детей. Рассуждая о своей посмертной судьбе, я всё время думаю, уж не мало ли я их казнил в угоду Господу? У меня была возможность зарубить ещё несколько дюжин, но тогда я устал и посчитал, что долг свой выполнил. Видимо, я ошибался.
- Не выпячивай свои заслуги перед смотрящим, шайтан! – выкрикнул сарацин. – Я куда больше во имя Аллаха порубил твоих дружков – собак-рыцарей! Я выпускал им кишки, перерезал горла, прибивал гвоздями к воротам, сжигал заживо, ослеплял! На моей шее, как амулет, висела гирлянда из отрезанных ушей врагов! Для Создателя мне довелось сделать больше, чем тебе, и это я здесь по ошибке, а ты за свои грехи! На тебе кровь правоверных, шелудивый пёс!
Фёдор никогда не слышал ни о тамплиерах, ни о сарацинах, даже не мог вспомнить, где находится Иерусалим, хотя о существовании такого города знал. Он соображал, что ответить этим двум грешникам – по всему видно, кровным врагам, которые даже по истечении девятисот лет после смерти яростно ненавидели друг друга.
- Этот Фарук, определённо, был подданным Рима, если так ожесточённо воевал с христианами, - подал голос Нерон со своей шконки. – Я тоже их немало казнил на арене в утеху толпе. Такие деяния и Юпитер, и остальные боги должны были оценить по достоинству. Христиане – враги истинной веры – в этом в своё время меня убедили жрецы храма Аполлона, который я посещал чаще всего. Эй, Фарук, или как там тебя, я – император Рима Нерон, на твоей стороне. Не знаю, кто такие мусульмане, наверное, какая-то народность из варваров в Иудее, моих бывших подданных, если они пытались изгнать из Иерусалима христиан, ведь так?
- Заткнись, папский приспешник! Не смей своими грязными устами называть моё имя! – сарацин ткнул пальцем в Нерона и затрясся то ли от гнева, то ли от старости.
- Кончай базар, пережитки! – выкрикнул грубый голос из очереди. – Нашли из-за чего ссориться, из-за Бога! Не отнимайте время у смотрящего! Тут с ментом разобраться предстоит, с прошлым беспределом нужно решить, а они Иисус, Аллах! Ещё Будду вспомните!
- Да, франк, давайте меньше болтайте с сарацином, а то так Феодор никого развести не сумеет! – выкрикнул другой голос.
Очередь пришла в волнение.
- Товарищ Фёдор, - Берия поднялся со шконки, похлопал Шальнова по плечу и шепнул ему на ухо: - Это сборище мне напоминает партсобрание. У каждого своя правда, и все хотят признания собственной правоты, а так не бывает, чтобы оказались правы все сразу. Если ты для этих недоумков теперь авторитет, Федя, каким был в моё время для многих Иосиф Виссарионович, каждой враждующей стороне выноси свой вердикт, даже не задумываясь для этого. Говори, что в голову придёт, и посылай всех на три буквы. Так толпа рассосётся быстро. А если вылезет потом какой косяк, поправку внесёшь. Мы вообще сейчас с ребятами наметили выразить очередной раз свой протест режиму. Я уже успел затариться, тяжеловато мне – сам понимаешь, а тут эти, мать их! Давай, разводи толпу побыстрее, как я тебе сказал, и вместе примем бой.
- Что их вообще разводить? – возмутился Ленин. - Пусть идут и находят компромиссы в отношениях друг с другом, берут пример с Эдика и Лаврентия. Заклятыми врагами были в войне, а теперь ничего, притёрлись, можно сказать, единомышленниками стали после долгих споров. Не без моего участия, конечно, - уточнил Ильич. – У меня богатый опыт в отношениях с Германией.
- Ты б, мужик, заткнулся! – опять выкрикнул кто-то из очереди. – Тебя вообще никто не спрашивает, мы к Феодору за правдой пришли, пусть он нас и рассудит.
Ленин развёл руками.
- Какой спрос с необразованных и неуправляемых масс? Не внемлют они диалектике. Что ж, уважаемый Фёдор, вразуми неугомонные души, может, доводы люмпена для этих несчастных будут весомей моих.
Фёдор стоял всё ещё растерянный от вида такого наплыва просителей и в душе опасался, что не примирить ему их, что не хватит у него понятных им слов – слишком разными были их судьбы, слишком разными были эпохи, в которых они жили. Что он знал о том времени? Ему свою собственную жизнь устроить не удалось, куда уж замахиваться на миротворца.
- Ну, так что, Феодор, избавишь, наконец-то, ты меня от сарацина, от этого врага истинной веры? – выкрикнул бывший крестоносец и вывел Шальнова из раздумий. Тот встрепенулся и оглядел пожиравших его взглядами грешников. Лицо сарацина стало белым, как мел. Куда только подевалась с него смуглость, его исказил дикий, звериный оскал. Магометанин выкрикнул:
- Аллах слышит тебя, неверный, даже здесь, в этом мрачном подземелье! Он сделает крюк, на котором тебе суждено висеть, ещё острее, а огонь под тобой – жарче!
- Успокойтесь, ребята! – Фёдор поднял вверх обе руки. – Я понял, в чём ваша проблема, она в вас самих. Вот, вы оба прошли Высший Суд, так ответьте мне, ещё там не бывавшему: выносил приговор вам один Бог или два разных?
- Нет бога, кроме Аллаха! – выкрикнул Фарук – И Магомет его пророк!
- Выходит, Бог один, - подвёл Фёдор итог умозаключениям, - и судил он вас обоих, воевавших за него друг с другом. А вы не задумывались над тем, почему и ты, Рено, забыл, как там дальше, и ты, Фарук, приговорены к одному и тому же наказанию? Получается, не оценил тот, за кого вы воевали, благородных, этих самых, как уж их? - порывов и жертв.
- Меня осудили ошибочно! – в один голос заявили и сарацин, и крестоносец, посмотрев с ненавистью друг на друга.
Шальнов ухмыльнулся и покачал головой.
- И вы на самом деле считаете, что Высший Суд может ошибиться? Если передо мной стоят сейчас и впрямь два истинных, как там? - фанатика, то одна только эта их мысль греховна. Вам не хочется смириться с простым выводом, что каждый из вас пролил и свою, и чужую кровь напрасно. Вы оба несли людям горе. И когда убивали себе подобных, то были, скорее, слугами Дьявола, чем Бога. Не лучше ли перед вечностью осознать это и смириться в раскаянии с приговором, показав тем самым Богу, что вы его слуги? Эти мои слова касаются и остальных, - Шальнов обвёл рукой очередь. - Всех вас объединяет тяжёлое наказание, которое подвело этот, ну, как его? - итог жизненного пути что ли. К чему распрями делать настоящее ещё страшнее? Не лучше ли постараться угомонить мечущуюся душу и тем самым ослабить адские муки? Избежать котла, крюка или бассейна вам не под силу, потому как черти на то и поставлены здесь, чтобы приговоры исполнялись, но служители этого учреждения не в состоянии воздействовать на ваше внутреннее «я» - такое право осталось за вами, и оно, возможно, единственное в этих условиях. Зачем себя обкрадывать?
Фёдор закончил, и наступила тишина. Замолчали даже грешники, не стоявшие в данный момент к нему в очереди для разборок. Оказалось, что его речь слушала, как минимум, половина отряда. Оглядевшись, он увидел сотни глаз, смотревших на него с интересом, это его смутило.
- Ты считаешь, Богу понравится, что я буду терпимо относиться к сарацину? – выдавил из себя рыцарь, нарушив затянувшуюся паузу.
- Я в этом уверен, - кивнул головой Шальнов и улыбнулся. Рено де Лойе потупил взор, развернулся и направился в сторону своего места, расталкивая грешников. Сарацин последовал за ним, тоже не проронив ни слова. Очередь начала рассасываться.
- А с ментом что делать? – пробурчал оставшийся в одиночестве какой-то крепыш. – Он должен ответить за беспредел.
- Я не знаю, о ком ты говоришь, но здесь все отвечают за свои грехи, и ты в том числе. Не забывай этого.
- Да, да, любезный, иди и расцелуйся с этим самым, как ты его назвал? – ментом, вроде! – с усмешкой выкрикнул со своего места Ленин.
- Да, товарищ, топай отсюда и относись впредь к милиции с уважением, - поддакнул Берия. - Я сам когда-то руководил внутренними органами.
- То-то я и смотрю, ты здесь, на шконке, а не в райских кущах! – буркнул крепыш и удалился.
- Вот народ! До чего примитивный, поддаётся на какие-то религиозные байки! – Владимир Ильич бросил презрительный взгляд на удалявшегося последнего просителя. – Не созрел он для политической борьбы! Не созрел! Но нас на словоблудии не поймаешь, верно, Лаврентий? Давай потихоньку тяпнем, пусть знают черти, что не всё здесь у них под контролем. Ты, Федя, молодец, что быстро разогнал толпу, оратор прямо, Цицерон. А то и так тесно, а тут ещё они. Ты как сегодня, сигаретой пыхнешь, или теперь праведник? – Ленин хихикнул.
- Какой я праведник? – Шальнов пожал плечами и сел на своё место. – Я такой же грешник, как и остальные.
- Но развёл ты мужиков классно! – подал голос Тимоген со своей шконки. - Я сам многое для себя уяснил.
- Эх, Тимоха! – Ленин повернулся к греку. – Если б ты слышал что о классовой борьбе, изучал бы философию и политэкономию, а не только махал мечом, ты бы понял, что религия – это опиум для народа. Божьи заповеди, конечно, послушать, хороши, но они никого и никогда не освободят от эксплуатации. Религия – это идеология правящих классов. Человек должен верить в свои силы, а не рассчитывать на какого-то Бога. Вот за эти самые силы давайте и глотнём по первой.
Бутылка сделала круг и вернулась к Ильичу.
- Ух, как у меня сил прибавилось! – тряхнул плечами Тимоген. – Так и хочется пойти и отвесить звездюлей кому-нибудь из чертей!
- Я же говорю, в себя надо верить! Так и зарождаются революции. Мы в ссылке с ребятами тоже частенько самогончиком баловались. И Наденька, супруга моя, не отказывалась. Какие диспуты мы вели! У-У! Как шатали устои самодержавия! Ни о каком Боге ни разу не вспомнили. А закусочка какая была мировая: медвежатинка, грибки, картошечка, ягодка с морозца! Местные мужички не скупились для нас, городских. Я в ссылке растолстел, аж, одежда трещала по швам, а вот с барахлишком-то уже было сложнее. Пришлось иногда себя ущемлять, приносить жертву, так сказать, революции. Ну, что по второй за революцию, которая когда-то грянет в этом мрачном царстве? – Владимир Ильич отхлебнул из бутылки и передал её Нерону. – Пей за революцию, рабовладелец, прояви ещё раз сознательность.
- Я только «за», - император взял пузырёк и приложился к горлышку. Потом передал водку Берии. – Хотя даже не знаю что это такое - революция. Бунт что ли?
- Не бунт, а сознательное движение масс, - поправил его Ленин.
Фёдор пить не стал, ему совсем не хотелось, он затянулся пару раз сигаретой и улёгся на своей каменной лежанке. Не тянуло ни говорить, ни думать ни о каких революциях. В голову приходили мысли о Боге, с которым ему к счастью или наоборот к несчастью встретиться ещё не довелось.
Перед следующей сменой, когда Шальнов пришёл на завтрак, Василий вместо приветствия загадочно ему ощерился. Дора ковырялась в своей миске и даже не обратила внимания на его появление. Чёрт поднял чашу с вином, его зелёные глаза сверкали каким-то дьявольским возбуждением.
- За первый шаг к моему карьерному росту! – торжественно произнёс он. – И за твой, Федя, успех тоже!
Фёдор сел за каменный стол и пожал плечами.
- Что случилось? Никак ты идёшь на повышение?
- Нас с тобой вызвал на приём Сам! Сечёшь, какой мы удостоились чести, а особливо ты?
- Когда?
- Сегодня.
- Это что ж, к самому этому? – Шальнов со страхом произнёс имя начальника учреждения: - К Сатане?
Василий осушил свою чашу и пододвинул фёдоровскую.
- Да, друг мой, Хозяин желает посмотреть на тебя, на такого умного. Его заинтересовал твой проект газоснабжения котельной. Я ему кое-что сказал в двух словах, но я же не специалист, как ты. Покумекай, что будешь говорить и как.
Фёдор не на шутку струхнул. Явиться к самому Сатане, да ещё с призрачным проектом газификации, который требует, определённо, специальных знаний, никак не входило в его планы. Кроме самой идеи в голове ничего пока не было. Что он скажет Хозяину Преисподней? Василий заметил страх на лице своего подчинённого.
- Ты чё, струхнул что ли? Радоваться должен, идиот, а не бояться.
- Тебе хорошо говорить, а меня пытать будет Хозяин как, да что? Я сам хотел бы знать, как эту идею осуществить? Мне даже с геологом не довелось ещё поговорить. Откуда мне знать, где тут поблизости газ находится?
- Авантюра, - буркнула Дора и хмыкнула.
- Заткнись, тебя не спрашивают! – Василий стукнул по столу кулаком. - А геолог – грешник из нашего отряда, как там его? - знает?
- Утюгов, - подсказал Фёдор. - Понятия не имею, надо спросить.
- Так в чём дело?
- Как в чём? Отряд ушёл на мучения.
- Тьфу ты, ядрёна копалка, нашёл проблему! Дам команду, и твоего Утюгова конвой в момент притащит. А будет молчать, я его козла – в карцер! – чёрт осушил вторую чашу с вином, не подумав поделиться с Дорой. - Давай, лопай быстрее, да пошли.
Василий с Шальновым сидели в кабинете начальника отряда, когда двое чертей затащили туда ошпаренного смолой мученика. Тот еле стоял на ногах и скулил, как зверь, попавший в капкан.
- Ваше ничтожество, Утюгова привели! - доложил один из конвоиров.
- Так, значит, ты Утюгов? – спросил чёрт у бедолаги. Тот не ответил, продолжая скулить.
- Как ты смеешь молчать, ублюдок?! Ещё раз спрашиваю: Утюгов?
Грешник, висевший на крепких руках конвоиров, приподнял голову и кивнул.
- Этот, как его? – геолог?
- Так точно, – чуть слышно прошептали в ответ обваренные губы.
- Давай, Фёдор, узнай у него, то, что нам нужно.
Шальнов поднялся со своего места и с сочувствием посмотрел на несчастного геолога. Весь его вид говорил о сильнейших страданиях.
- Ответь мне, друг мой, есть ли газовое месторождение в районе реки Медведки?
Утюгов шевельнулся и попытался приподнять голову.
- Это какой Медведки – той, что в Якутии или на Европейском континенте ближе к Уралу?
- Не умничай! Отвечай, когда тебя спрашивают! – выкрикнул Василий, и конвоиры встряхнули мученика, причинив тем самым тому новые страдания.
- А может той, что в Канаде? – спросил Утюгов и свесил голову.
- Ещё скажи в Сахаре! – выкрикнул чёрт, вскочил со своего места и ощерился.
- Не серчай, Вася, рек с таким названием, может быть, на самом деле несколько. Ничего удивительного. Нам, браток, ни Якутия, ни Канада не нужны, – Шальнов хотел положить руку на обожжённое плечо несчастного, ещё недавно варившегося в котле со смолой, и не решился. - Нам нужна река, что впадает в Гремучку.
- Так бы сразу и сказали. Знаю, где такая. Что вы хотите знать?
- Ты тупой?! – Василий опять не сдержался. – Нам нужен газ!
- А я здесь причём, я давно покойник?
- Ты хоть и покойник, но можешь знать, есть ли рядом с этой рекой залежи газа.
- Геологией увлеклись? Понятно, - бывший геолог скорчился от очередного приступа боли. – В районе, который вас интересует, уже давно открыто богатейшее месторождение природного газа с большим содержанием серы.
- Сера – это хорошо! – потёр руки Василий. – Это очень хорошо!
- Территория труднодоступная, но при жизни я слышал, что одна московская компания планирует начать там добычу.
- Скажи, Утюгов, - Шальнов старался говорить, как можно мягче, - ты мог бы начертить примерную карту этого района?
Грешник приподнял голову и через силу усмехнулся.
- А что я буду с этого иметь?
- Че-го?! Иметь?! Да я тебя козла в карцере сгною! – чёрт наклонил вперёд рогатую голову и цокнул о каменный пол копытом.
- В таком случае не получите карту, а я вижу, она вам очень нужна.
- Чего хочешь? – процедил сквозь зубы Василий.
- Курить и один день отгула.
- Ты что, в своём уме?! Отгул! На, смольни и радуйся, что я такой щедрый, - начальник отряда протянул мученику сигарету.
- Вась, дай ему всю пачку, не жмись, - Фёдор бросил укоризненный взгляд на чёрта. – Утюгов может нам ещё пригодиться.
- Так и быть, настроение у меня сегодня приподнятое, а то бы он у меня вот, что получил! – Василий сунул кукиш под нос геолога. – Дора! – крикнул он своей секретарше, скрипевшей пером в соседней комнате. – Принеси чистый лист побольше.
Чертовка вошла в маленький кабинет начальника отряда, протиснувшись между косяком двери и одним из конвоиров. С независимым видом она положила кусок высушенной кожи на стол Василия, бросила на Фёдора презрительный взгляд и удалилась, виляя круглым задом.
- Подведите к столу этого придурка! – приказал чёрт конвою. - Вот тебе ручка, вот чернила, садись и черти! – рявкнул он грешнику.
Тот кое-как присел на каменную тумбу, взял в руку гусиное перо, поиграл им между пальцев, соображая с чего начать, потом медленно окунул его в чернильницу.
- Вот это направление на север, соответственно это - на юг, - промямлил Утюгов и провёл две линии. – Медведка течёт, насколько я помню, с юго-запада на северо-восток. Вот эта закорючка – она и есть, а эта толстая змейка – Гремучка. Примерно в тридцати километрах от места слияния рек к северу было найдено месторождение. Его границы обширны, и в диаметре оно может занимать не одну сотню километров. Там сплошные леса и болота, да ещё это всё – заповедник. Москвичам каким-то путём удалось получить разрешение на разработку. Видимо, немало пришлось отстегнуть чиновникам. Вот кто должен в котле вариться, а не я за свои мелкие грешки, - Утюгов оторвался от карты и бросил взгляд на Василия.
- Всем здесь места хватит, - ответил чёрт и кивнул головой конвоирам. – В котёл его! По дороге пусть выкурит одну сигарету, остальные отдадите ему после смены. Надеюсь, я не зря расстался со своим куревом.
Конвой увёл мученика в котельную, а Василий хлопнул в ладоши и потёр ими.
- Вот и все дела, Федя! Теперь у тебя есть полный проект, - лист кожи с красными каракулями перекочевал со стола в руки Шальнова. – Можем идти на приём к начальству.
- Прямо сейчас? – губы Фёдора задрожали.
- А чего тянуть-то? Дора, – бросил чёрт секретарше уже в дверях, - кто спросит, я у Хозяина, скоро буду.
Лифт долго опускал человека и чёрта в шахту. Клеть то и дело тряслась на цепях, и Шальнову казалось, что она вот-вот оторвётся. Но этого не произошло, хотя механизму подъёма была, видимо, не одна тысяча лет. На самом первом уровне жара стояла невыносимая. Если к высокой температуре на той глубине, где располагался отряд, которым командовал Василий, у Фёдора уже выработалась адаптация, то здесь было так же, как в парилке.
- Кошмар! – вырвалось у него. – Хоть бы кондиционеры поставили! Дышать же нечем!
- Ничего ты не понимаешь, Фёдька. Чем выше температура, тем выше концентрация мысли. Ты даже не представляешь, сколько дел у Хозяина, сколько проблем, которые требуют своего решения, сколько ещё не осуществлённых планов, которые необходимо осуществить. Представь, при такой загруженности, как должен чердак соображать. И при всём при этом Первый нашёл время на встречу с нами, потому что просёк перспективу.
Клеть дёрнулась и остановилась. За её дверями стоял как минимум взвод вооружённых вилами чертей. Завидев человека, все они направили на него своё оружие.
- Кто таков? – выкрикнул один из них.
Василий ответил за Фёдора:
- Шальнов, вольнонаёмный, он со мной на приём к Его Высоконичтожеству Сатане, мы вызваны оба.
Тот же чёрт подошёл к стене, в которой было вырублено небольшое отверстие, и громко крикнул в него:
- Начальник восемьсот четвёртого отряда Василий с вольнонаёмным Шальновым!
- Пропустить! – послышалось из отверстия.
- Проходите! – чёрт, видимо, старший из охранников мотнул головой, и его подчинённые прижали вилы к плечам.
Подземная галерея, по которой пришлось идти, оказалась довольно длинной. Её освещала бесконечная цепочка факелов по обеим стенам, цепочка эта и привела двух посетителей к огромным кованым дверям, возле которых стояли, как каменные статуи, ещё двое вооружённых чертей. Они даже не шелохнулись, когда к ним приблизились Василий с Фёдором. «Как у мавзолея», - мелькнула мысль в голове Шальнова. Черти с каменными лицами смотрели друг на друга. Тем временем створки, приводимые в движение какой-то незримой силой, тронулись и стали распахиваться вовнутрь. За дверями взору Фёдора предстал огромный зал, залитый голубоватым холодным светом. Его стены облюбовали летучие мыши, и их здесь было видимо-невидимо. Светился пол, покрытый толстым слоем мышиного помёта. Вонь стояла жуткая, но зато, когда Шальнов ступил ногой в зал, он почувствовал облегчение - в нём было прохладно, если не сказать, холодно. У самой дальней стены возвышался огромный, метров в пятнадцать, трон из полированного камня, на котором восседало какое-то гигантское животное с четырьмя рогами. Копыта его передних ног лежали на резных подлокотниках. Пройдя в сопровождении Василия вперёд по хрустящему и излучающему холодный свет помёту, Фёдор различил того, кто сидел на троне. Это был самый настоящий чёрный козёл, только сказочно крупный, и у него на голове красовалось вместо двух четыре рога. Когда Фёдор с Василием подошли к трону ещё ближе, последний вытянулся по стойке смирно и отчеканил:
- Ваше Высоконичтожество, начальник восемьсот четвёртого отряда по вашему приказанию прибыл!
Сатана слегка кивнул головой.
- А ты кто? – звуки голоса были низкими и звучали так, словно доносились из глубокого колодца. Красные глаза чудища уставились на человека.
- Шальнов я, гражданин начальник, - почему-то именно это обращение со страха показалось Фёдору самым уместным.
- Значит, вот ты какой, изобретатель. Твоя идея с газом показалась мне полезной. Изложи-ка её поподробней. Хочу понять.
Фёдор стушевался и от страха, и от нереальности момента, отчего его язык на какое-то время прилип к нёбу. Пауза слишком затянулась, но Сатана терпеливо ждал. Наконец, злополучный язык начал подчиняться своему хозяину, и Шальнов выдавил из себя только одно слово - «газ».
- Да, я это понял, что ты предлагаешь подогревать котлы газом, он хорошо горит, – хозяин преисподней смотрел на Фёдора с высоты своего трона и роста, а последний стоял, запрокинув голову. – Но где мне взять этот самый газ?
- У него есть проект, Ваше Высоконичтожество, - вставил Василий.
- Что за проект?
- Покажи! – чёрт толкнул локтём Шальнова.
- Ну, проект - это громко сказано, - виновато пожал тот плечами, - а вот кое-какие соображения есть.
- Короче!
- По слухам мне стало известно, что над нашим отрядом протекает река Медведка. А в районе слияния рек Медведки и Гремучки под землёй располагается богатое месторождение природного газа. Вот мне и пришло в голову, а почему бы ни провести этот самый газ к нам. Я успел поработать истопником, и знаю, как трудно обеспечивать котлы дровами.
- Такая забота о нуждах учреждения похвальна. Тележки, изобретённые тобой, хороши, но газоснабжение куда лучше. Так что там дальше?
- А дальше необходимо каким-то образом этот самый газ подвести к котлам. Нужно чтобы он выбивался из пола и горел факелом.
- Один мой грешник говорит, что какая-то московская фирма собирается этот газ забрать, и, может быть, уже приступила к своей затее, - опять вмешался Василий.
- Всё, что лежит в земле, принадлежит мне, я не позволю себя обворовывать! – Сатана повысил голос и стукнул копытом по подлокотнику трона. – Конкретней, что нужно, чтобы газ был в котельной? – он устремил взгляд на чёрта - своего подчинённого. Тот опять толкнул локтём Фёдора.
- Ну, говори, что нужно, какого хрена молчишь?
Шальнов и сам хотел бы знать, что для этого нужно было сделать, он опустил голову и стал переминаться с ноги на ногу.
- Может быть, трубопровод, - несмело промямлил он. - Я знаю, что на земле газ идёт по трубам.
- То есть, нужны какие-то каналы, по которым газ мог бы истекать от месторождения к котельной? Я правильно понял?
- Во-во, это то, что надо.
- У тебя в руке что, проект газопровода?
- Нет, гражданин начальник, просто карта местности.
- Давай её сюда. Ты свою задачу выполнил, Шальнов, остальное дело техники, а если быть точнее, то кротов. Именно они прокопают для меня газопровод, он будет проложен в самом грунте. А с московской фирмой я разберусь! Так что, Василий, должности истопников в твоём отряде сократятся.
- Как прикажете, Ваше Высоконичтожество! – чёрт цокнул копытами.
- А ты, Шальнов, молодец, если не соврал, и твоя затея у нас выгорит. За заслуги я даже, скорее всего, сделаю тебя чёртом. На кой хрен мне вольнонаёмный в штате?
- Гражданин начальник, а нельзя ли вместо этого просто не наказывать одну мою приятельницу? – Фёдор немного осмелел, после того, как положил карту к подножию трона.
- Что ты всё заладил «гражданин начальник, гражданин начальник»? Я, конечно, начальник, но уж никак не гражданин. Существует общепринятая форма обращения ко мне – Ваше Высоконичтожество. Будь добр, соблюдай её.
- Так точно, Ваше Высоконичтожество! - отчеканил Шальнов, вспомнив армию, и вытянулся.
- Вот, другое дело. Так про какую знакомую ты мне только что говорил?
- Появилась тут у него одна подружка из чертей, уборщица, некая Люциферина. Искупала она его в бане и побрила, вот Федька ей и благодарен. Вам ещё не донесла Дора на неё?
- Я не разбирал последнюю документацию. Так это та самая Люциферина, что была мной когда-то разжалована за связь с грешником? – козлиная морда Сатаны выразила озабоченность.
- Так точно, она самая! – гаркнул Василий.
- Фёдор не чёрт, и Люциферина не имеет на связь с ним права. Её проступок наказуем.
- Вот я и прошу не наказывать Люцу, Ваше благородие, то есть Ничтожество. Мне ничего от вас не надо, только это.
- Ты что идиот, Шальнов? Я же не могу тебя дважды поощрять за одно полезное дело. Или я сотворю из тебя чёрта со всеми вытекающими из этого чертовскими благами, или уж просто сделаю для Люциферины исключение. Выбирай.
- Оставьте в покое Люцу.
- Так тому и быть! – Сатана опять стукнул копытом по подлокотнику трона. – Вот ещё что. По оперативным сводкам ты, Фёдор, проповедуешь среди мучеников добро, это как понимать?
- Он теперь в моём отряде смотрящий, ублюдки сами к нему прутся, - пояснил Василий.
- Я просто пытаюсь примирить грешников, не хочу, чтобы они ссорились. Вроде, получается.
Огромный козёл почесал копытом бороду.
- Буза по отрядам мне не нужна, и если её в отряде нет, начальнику плюс.
- Нет у меня никакой бузы, Ваше Высоконичтожество, всё тихо, Шальнов помогает. Вот только бывает очередь у его шконки, но как без этого?
- А чтобы мученики не толпились и не мешали остальным отдыхать после смены, выдели Фёдору отдельное помещение в отряде, не мне тебя учить, Василий. Меня радует, что в твоём штате появились такие, как Шальнов. Остальным нужно брать с него пример. Это моя вина, что я требовал только злых дел, и не прививал технического мышления своим подчинённым. Зло злом, служба службой, но зацикливаться на этом не стоит. Мир над нами меняется, его захлёстывает урбанизация, а мы тут всё живём и работаем по старинке. Необходимо будет технический пробел в головах персонала ликвидировать. Придётся организовать какие-нибудь курсы. Я пришёл к выводу, что нужно всё менять в подвластных мне владениях. Скоро я оглашу приказ по учреждению, в котором будет предписано всем сотрудникам перенимать у людей новшества и внедрять их здесь, у нас. Там у них какие-то нанотехнологии, а мы котлы ещё дровами топим. Традиции традициями, но прогресс движется вперёд, и мы все должны шагать с ним в ногу. Будет много трудностей, но постепенно мы их преодолеем. Хорошо, что Шальнов заставил меня задуматься о перспективах. Грешников становится всё больше, а лесов всё меньше, уголь на исходе. С таким раскладом, если не газифицировать наше учреждение, то и котлы греть скоро будет нечем.
- Я вас понимаю, Ваше Высоконичтожество! – чёрт в очередной раз цокнул копытами.
- Хорошо, что понимаешь. Жду с новыми предложениями. Оба свободны.
- Ну, как тебе Хозяин? Правда, умный? Далеко зрит, куда нам до него! - Василий казался довольным, его приподнятое настроение нельзя было скрыть, и Фёдор это заметил, когда они шли горячим коридором к лифту. – Давай, думай, голова, нас ждут с новыми предложениями, сам же слышал. Зря ты выбрал Люцку вместо превращения в чёрта. Сдалась она тебе. А то выглядел бы как нормальный чёрт, рога бы были, копыта, как у всех. Зря ты, ей Дьяволу, зря! Ладно, тебе видней. А конурку от меня получишь. Рядом с лечебницей есть там у меня одна потайная бендега. Придётся её рассекретить. Мерк пользовался ей для прослушки, теперь перебьётся. Слово Хозяина – закон. Опера пусть на большем числе осведомителей свою работу строят, а то совсем разжирели.
- Мне бы тюфячок какой, а то от каменных плит все бока болят, - пожаловался Фёдор.
- Будет тебе, Федя, и тюфячок, и подушка будет, ты только пошевели мозгами, подай ещё какую идею. Ты же знаешь, как я хочу получить новую должность в управлении по спецоперациям. Ребята там Америку разрабатывают, успешно ведут её к краху, награды получают, а я тут пропадаю с моими талантами. Обидно! – Василий расчувствовался и даже обнял Шальнова за плечо. – У меня в восемьсот четвёртом отряде что – шелупонь одна вроде тебя, да злодеи прошедших эпох. Вот в 1526-ом так всё свеженькое. Сам знаешь, в мире такое сейчас творится! Афганистан, Чечня, Ближний Восток, Ирак, Балканы. А в Европе мы, черти, и то ногу сломим. Зло постепенно побеждает добро, и отморозков всех мастей в том отряде хватает. Твои соотечественники с высокими чинами, да ворюги с размахом так и сыплются туда, как из рога изобилия. Контингент интересный, потому что гадкий. Парни из управления по спецоперациям так и пасутся там. Замечательная у них работа, сам понимаешь, творческая. На крайняк хоть в этот тысяча пятьсот двадцать шестой отрядником попасть.
Когда оба они вернулись в кабинет Василия, Дора усердно работала над документами. Не поднимая головы, она пробормотала:
- Ну, как, Хозяин раскусил вашу авантюру?
- Дура ты баба, и мозги у тебя куриные! – начальник отряда облокотился обеими руками о стол, за которым работала чертовка. - Федя к награде был представлен, да будет тебе известно! Он мог стать чёртом, но отказался в пользу Люцки, и Хозяин удовлетворил его просьбу. Ты уже успела отправить слюнявку на уборщицу?
- А то как же! – прошипела Дора.
- Она будет висеть на гвозде в сортире на первом уровне. Сатана похвалил Фёдора, он у нас герой, и ты должна брать с него пример - так мне было приказано! Я требую уважительного отношения к моему сотруднику, а то слюнявка пойдёт уже на тебя! И не смей перегружать моего друга работой – ему нужно думать над новым рацпредложением. Поняла, дурёха?
Дора воткнула перо в чернильницу и отодвинула в сторону документ, над которым работала. Она выпятила вперёд свои пухлые груди и ощерилась в улыбке.
- Васенька, дорогуша, ты чего разошёлся? По что обижаешь зря? Мне Федя сразу понравился, как только я его увидела в первый раз. Я даже хотела ему отдаться, так он разжёг мою кровь. Я, может, и обижаюсь на него, так только за то, что он предпочёл Люцку мне. А у меня и попка круче и груди больше. Хочешь потрогать, Феденька? – чертовка нависла над столом.
- Вот уж дура, так дура! – выругался Василий. – Только одну сучку отмазали перед Хозяином, вторая на кнут напрашивается! У тебя что, чешется в одном месте, так после работы я тебе почешу, в чём проблема?
- Хочу героя.
- Потерпи, скоро я пойду на повышение, если уж и впрямь героя захотела. А Фёдора не трожь! Ему нужно создать благоприятные условия для творчества. Правильно я говорю? – чёрт хлопнул Шальнова по спине. Тот смутился от похвал с обеих сторон и промолчал. – Так, где тебе удобнее работать, здесь или в отдельном кабинете в отряде?
- Хотелось бы посмотреть, что там за кабинет.
- Как скажешь, друг мой. Пойдём, я тебе всё покажу.
Дора сделала кокетливую мину на лице, захлопала глазами, вытянула вперёд свои пухлые губы и чмокнула ими.
- Не забывай меня, пупсик – мой герой! – нежно прошептала она.
- Приступай к работе, шалава! – Василий погрозил секретарше кулаком и вышел. Фёдор последовал за ним.
Потайная комната в отряде оказалась размеров скромных, почти такой, какой была у Фёдора кухня в его квартире. Дверь в неё никто и никогда не смог бы найти, пока Василий не указал место на стене, куда следовало надавить рукой. В помещении находился каменный стол, тумба – подобие стула и лежанка, вырубленная из красного гранита. Всю обстановку осветил факел, который вспыхнул от искры огнива.
- Вот жук этот Мерк, паинькой прикидывается, исправным служакой, а сам тут медсестёр топчет втихаря, когда отряд на смене! – чёрт смачно сплюнул на пол. - Для того сюда и кровать припёр. Иначе, как ни для амурных дел, зачем она здесь нужна? Ты понял, с кем работать приходится?
Шальнов промолчал, он просто пожал плечами. Начальник отряда тем временем погладил одну из стен.
- Есть выход в коридор, можешь им пользоваться, тут сортир рядом. Жмурикам не говори про дверь, а то начнут шастать, где ни попадя. Я даже закрою глаза на то, что на этой койке ты будешь кувыркаться со своей Люцифериной, только выдай мне какую-нибудь идейку для Хозяина. Ну, чем ни королевские апартаменты? – Василий ощерился в улыбке. – Нравится?
- Сойдёт, только тюфячок бы мне с подушкой.
- Сказал, будет, значит, будет! Ты давай, Федя, садись за стол и думай, как-никак у нас рабочий день, хватит попусту болтать, - чёрт удалился с серьёзным видом через вторую дверь. Не успела она захлопнуться за ним, как в дверь со стороны отряда просунулась голова с длинными жидкими волосёнками и козлиной бородкой. Фёдор узнал дневального первой смены Иоанна.
- Тебе чего? – спросил он.
- Неужто, Феодор, ты теперь опер вместо Мерка, и его кабинет теперь твой?
- Кабинет мне передал Хозяин.
- Сам что ли? – Иоанн открыл в изумлении рот.
- Не сам, конечно, он только отдал приказ.
- Дела, - протянул тот. – Значит, чертовок теперь ты будешь тут огуливать за Мерка. Меня не стесняйся, я от бесовских утех не завожусь. Убираться у тебя буду, может, чего скажешь принести. Всегда рад. Опер меня подогревал слегка, теперь ты будешь?
- Там уж как получится, братан. Я сам гол, как сокол.
- Будет день, будет пища, - сказал назидательным тоном шнырь и удалился.
Оставшись один, Фёдор осмотрел свои новые апартаменты. Хотя вырубленная в камне комнатушка была крохотной, но коротать в ней время было куда приятней, чем на полу в отряде в компании покойников. Можно было собраться с мыслями и поразмышлять о своей жизни. Оглядываясь по сторонам, Шальнов заметил в стене какое-то отверстие. Сунув в него палец, он убедился, что оно глубокое. Отверстие располагалось на уровне головы, и ухо как-то само собой к нему прижалось. Фёдор услышал шаркающие шаги и ворчание Иоанна:
- От этого козла теперь грева не дождёшься, он не чёрт и тем паче не опер, возможности у него не те, хотя и сумел оттяпать бендегу у Мерка. Чем уж он так угодил Сатане? Пятьсот лет тут отираюсь, но такого не видел. Вот времена пошли, вот нравы!
Шнырь, видимо, начал подметать помещение, потому что послышалось шуршание веника. Акустика была великолепной, и не удивительно, что Мерк мог услышать, сидя здесь, любые разговоры в отряде. Вот только как он умудрялся в гомоне тысячи грешников уловить то, что ему нужно, было загадкой, но у оперативников, а тем более из чертей, определённо, имелись свои хитрости. На столе Василий оставил огниво, и Фёдор потренировался в извлечении из него искры. Это оказалось делом нетрудным. Затем он растянулся на гранитной лежанке и закрыл глаза.
Сатана ждал его с новым рацпредложением, но как назло никакие светлые мысли не посещали голову. Вспомнилась Люца и купание в озере – том, что несло долголетие, хотя, может быть, разговоры о его чудодейственной силе нужно было принять как враки. Сказал же Василий, что в аду соврут и глазом не моргнут. Не хотелось верить, что новая подружка - лгунья, она казалась искренней. Хотя чёрт их разберёт этих чертей. Скоро уже должен вернуться со смены отряд, и до его прихода в самый раз было вздремнуть в полной тишине.
Фёдор проснулся от гомона, доносящегося из отверстия в стене. Громкость была такой, словно работал на полную мощность репродуктор – это помещение отряда наполнилось голосами вернувшихся с мучений грешников. Разобрать что-нибудь было невозможно – стоял сплошной гул. Если б на стене висело радио, его можно было бы выключить, но дыра, как и любая другая, должна была затыкаться пробкой, и её, эту пробку – каменную, хорошо обтёсанную, Фёдор нашёл на полу под самим слуховым отверстием. Каменный конус точно пришёлся к предназначенному ему месту. Звуки стихли, наступила тишина. В этой тишине самое время было сосредоточиться и поразмышлять над каким-нибудь новаторским предложением. Когда-то очень давно в относительно трезвые времена молодой Шальнов, работая на заводе фрезеровщиком, даже подал одно рационализаторское предложение – новую конструкцию фрезы, за что был зачислен в ВОИР – общество изобретателей и получил нагрудный значок. Правда, предложение его так и не было внедрено. В аду, похоже, этого не должно было произойти, если за дело взялся сам Сатана.
Послышался стук в стену – он был негромким, но вполне различимым. Казалось, что стучали по стене со стороны отряда сразу в нескольких местах. Фёдор выдернул пробку из слухового отверстия. На фоне гула выделялись голоса:
- И где тут дверь?
- Говорю вам, мне шнырь шепнул только что, когда мы уже вернулись, а его повели на мучения, что в стене рядом с лечебницей находится потайная дверь, и за ней теперь будет обитать смотрящий. Может, и соврал, конечно, сучок, хотя зачем ему это.
- Точно соврал, ишак бухарский, стена как стена.
Любопытные по ту сторону продолжали стучать, хотя уже не так напористо. Фёдор надавил на камень в условном месте, и открыл дверь. Грешники отступили, столпившись полукругом. Они с недоумением смешанным с интересом уставились на нового смотрящего.
- Не соврал Иоанн, - громко сказал один из них.
- Здорово, мужики! – Шальнов улыбнулся. – Удивлены? Администрация меня здесь поселила. Можете приходить для разговоров, рад буду что-нибудь посоветовать.
Грешники оправились от неожиданного для себя открытия – наличия в помещении отряда потайной двери, ведущей в маленькую комнатку, и опять оживились.
- Ты сказал, что рад нас выслушать, тогда слушай! – выкрикнул кто-то из толпы. - Меня вот, например, осудили слишком строго! Что ты можешь посоветовать? Я писал прошения пересмотреть моё дело, но получил отказ. Обращался к начальнику отряда – он послал меня куда подальше.
- Мне тоже отказали! – выкрикнул другой грешник.
- И мне!
- И мне!
Шальнов задумался, и собравшиеся у двери затихли.
- Я тут человек новый, но успел уже со многими из вас побеседовать, - начал он, и, сделав небольшую паузу, продолжил: - Из всех разговоров я уяснил одно: многие из находящихся здесь, а, может, и все вы не осознаёте, что грешили. Более того, вы гордитесь поступками, за которые были наказаны. И при всём при этом пишете прошения в Высший Суд о пересмотре ваших дел. Никто здесь, по-моему, ещё не понял, что суд-то Высший, - Фёдор ткнул пальцем в потолок, - выше некуда. Что может быть выше Бога, который вас приговорил? Думаю, вам нужно переосмыслить прожитое и это, как его? - вспоминать только хорошие поступки. Верю, что нет такого человека, который бы за свою жизнь не сделал ничего хорошего.
- Я бабушку через дорогу перевёл однажды, чтобы её не сбил экипаж! – выкрикнул грешник и хихикнул. Толпа загоготала.
- А я соседу на похмелку постоянно одалживал! – подал голос другой.
- Хотя я и был вором, но свечки в церкви ставил по праздникам регулярно, - сказал старик с морщинистым лицом, сказал тихо, но все его услышали.
- Аллах свидетель, я не пропустил ни одного поста! – заявил серьёзным тоном то ли турок, то ли араб, то ли кавказец.
- Вот видите, не всё в вашей, да и в моей жизни тоже было так уж плохо, - обрадовался Фёдор, что его кто-то поддержал. - Вы покойники, все до одного распрощались с жизнью, и, казалось бы, на эту самую жизнь повлиять никак не можете. Я сам раньше так думал.
- Мы в аду под землёй, не тела даже, а какие-то непонятные субстанции, замурованные в камне и обречённые на вечные муки. Что мы можем? – возразил один тип, похожий на какого-то артиста. – Задаю вопрос, и сам себе удивляюсь. Я вот физик - ядерщик, изобрёл бомбу. Имя моё тебе знать незачем, а погоняло у меня здесь Мюзон. Так вот с точки зрения фундаментальной науки этого нереального мира, в котором все мы находимся, быть не должно. Возможно, всё это каждому из нас снится, и когда-то мы проснёмся и избавимся от кошмара. Я в это верю, и, скорее всего, это так и есть. К чему в таком случае весь наш пустой разговор?
- Ты идиот, Мюзон! - проскрипел какой-то старец с длинными седыми волосами, - Я здесь второе тысячелетие уже разменял, а Борода, так давно уже третье. Что-то у нас больно длинный сон получается. Субстанции какие-то придумал. Духи мы все тут. Яснее же ясного. Шизик он, видите ли, ящерщик.
- Физик – ядерщик, - поправил бывший учёный.
- Хрен редьки не слаще, - хмыкнул старик. – Правильно глаголет смотрящий и о Боге, и о Высшем Суде, и о грехах. Я вот старшего брата убил тайно и получил наследство, которое должно было достаться ему. Знаю, за что здесь парюсь. При жизни хотелось ухватить как можно больше и не думать о смерти. А надо было бы. В одном я согласен с Мюзоном: что можем мы, мученики ада? – мутные глаза старца уставились на Фёдора.
- Да, что мы можем, скажи? – раздались из толпы голоса.
Шальнов тяжело вздохнул и кивнул головой.
- Мне часто снилась раньше моя покойная мать, - начал он. – Я пил, гулял, а в снах моих мать уговаривала меня взяться за ум. Каждый раз я просыпался в поту, думая, что схожу от пьянки с ума. Опохмелившись, я старался не думать об увещеваниях умершей матери и продолжал опять идти по наклонной. Последние годы мне мать вообще перестала сниться, потеряла, наверное, надежду положительно повлиять на сына, и я сам стал забывать о тех снах. Но теперь я понимаю, что никакое это, как его? – доброе воздействие что ли, не проходит просто так. Я вот меняюсь же. Сам чувствую, что меняюсь. И маму свою вспоминаю добрым словом. Вы спрашиваете, как можно воздействовать на живых? Пребывая в их снах – будет мой ответ. Приснившись живым людям, можно повлиять на них и с хорошей, и с плохой стороны. В одном только я уверен, это в том, что любое влияние душ умерших людей на живых подконтрольно Богу. Ведь Бог знает всё обо всех. Не раскаявшись искренне, вы пишете прошения в Высший Суд. Неужели все вы наивно думаете, что там пересмотрят приговор? Не будет этого, не будет, так и знайте. Ведь раскаявшийся грешник, пусть даже и поздно раскаявшийся – это нечто другое, чем просто грешник, и кто знает, как к его просьбе отнесётся Суд.
Фёдор закончил и развёл в стороны руки.
- Больше мне вам сказать нечего, как только то, чтобы все вы продолжали терпеливо нести своё наказание и изменяться, как бы это сказать? – духовно изменяться, что ли.
Толпа молча начала расходиться, а Фёдор, постояв в дверях, зашёл в свою каморку. Он присел на каменную тумбу у стола и задумался о том, как так получилось, что ему – алкоголику и бездельнику выпало стать чем-то вроде наставника этим мученикам. Неужели на него, живого пока человека, так подействовала обстановка подземелья, в которую он попал? Видимо, так оно и было на самом деле, иначе никак не объяснить рождавшихся в его голове мыслей, которые ещё совсем недавно ни за что бы её не посетили. С другой стороны Фёдор не мог отделаться от чувства, что здесь, в аду, он смог ощутить себя кому-то нужным, чего нельзя было сказать о его жизни там, на поверхности. Ведь даже сам Сатана его похвалил и поставил в пример своим подчинённым, а похвалы любому приятны. Когда ещё ему - алкашу и гуляке - доводилось раньше слышать что-нибудь лестное о себе? Даже на ум не приходило ни одного такого случая. Шальнов вспомнил свою грязную берлогу на пятом этаже, называемую квартирой, и тяжело вздохнул. Он не мог наверняка сказать, где ему комфортней, там было или здесь, в этих чистых каменных апартаментах. Да, нельзя не согласиться, что тут ад, да, его окружают грешники и черти, но с другой стороны он при работе, он всегда сыт, в каком ни есть, но в почёте, да ещё нашёл себе подружку, заботливую и ласковую. Как ни странно, выходило так, что среди грешных душ и чертей он чувствовал себя больше человеком, чем среди людей.
От размышлений Фёдора отвлёк знакомый голос, он принадлежал Берии:
- Ты, Федя, оказывается большой мастер лапшу на уши вешать. Как ты развёл толпу классически! Мы с ребятами слушали тебя издалека и диву давались. До чего же тупая публика в отряде собралась. Теперь все паиньками захотят стать – так на них твоё выступление подействовало, и наш Тимоха туда же, придурок.
- Да, несознательным элементом оказался Тимоген, а жаль, - сказал с грустью, вошедший следом за Лаврентием Павловичем, Ленин. - Наша группа потеряла бойца. Благо ни Нерон, ни Эдик всерьёз не восприняли твою пламенную речь, товарищ Шальнов. Настоящая личность всегда самодостаточна, и ей не нужно чужое влияние, она сама готова влиять на кого угодно. Пускай ряды нашей группы поредели, зато мы обрели конспиративную квартиру, - Ильич оглядел новое жилище Фёдора. - Здесь, в спокойной обстановке, мы сможем так врезать по режиму, что его устои пошатнутся! Правильно я говорю, друзья мои?
- В самую точку! – согласился с довольной улыбкой Берия.
- Здесь никто не будет пить, - тихо сказал Шальнов, чем ввёл в ступор обоих своих гостей.
- То есть, как? – не понял Ленин. – Ты отказываешься от борьбы с дьявольским режимом?
- Я не вижу в этой борьбе никакого толку. Пьянка – она и в Африке пьянка, хоть как хош её назови. Если б люди на земле творили только богоугодные дела, то и ад бы не понадобился, и черти бы остались без работы.
- Ха-ха-ха! – закатился Владимир Ильич. – Утопия! Чистой воды утопия! Если бы да кабы! Рассмешил ты меня, батенька, ох, рассмешил! О богоугодных делах заговорил, видите ли. Поповские байки всё это! Атеизм – вот идеология угнетённых масс! Борьба, кровавая борьба, она и только она принесёт освобождение! Здесь, в аду, мы, борцы, не можем проливать свою кровь за идею, потому как крови у нас нет, но в наших силах противостоять режиму через банальную пьянку, как ты изволил выразиться. Мы рискуем попасться и оказаться в карцере, как тот америкашка - наш сосед, шконку которого ты занимал. А риск, оказывается, вырабатывает адреналин. Узнал я тут новое слово. Кто не рискует, тот не пьёт шампанское, а в нашем случае водочку. Диалектика, батенька, никуда не денешься. Убедил я тебя? Предоставляешь свои хоромы для нанесения отсюда удара по узурпаторам? – Ленин положил руку на плечо Шальнову. Тот руку бывшего вождя снял и ответил, глядя ему прямо в глаза:
- Вам не удастся второй раз засрать мне мозги! Сыт я по горло сказками о классовой борьбе и диктатуре пролетариата – со школы ещё оскомина осталась. А уж пьянками сыт тем более! Меня озарило, наконец, и я понял, в чём смысл жизни! Он ни в какой не в борьбе, он в добрых делах, которые ты сам творишь. Жаль, что до вас это ещё не дошло, могли бы облегчить свои страдания.
- Это уж, тебе, батенька, прости за грубое слово, не засрать мозги мне абстрактными богоугодными добрыми делами! Пойдём, Лаврентий, ниже нашего с тобой достоинства вообще разговаривать с этой контрой! – Владимир Ильич дёрнул за руку Берию и направился к двери. Нарком погрозил Фёдору кулаком.
- Раскатал бы я тебя в лепёшку у себя на Лубянке!
Когда гости ушли, Шальнов вздохнул с облегчением. Отказав им, он ещё больше почувствовал себя другим человеком, будто только что родился заново. Закрыв дверь, Фёдор растянулся на лежанке и постарался забыть неприятный разговор. Нужно было сосредоточиться на каком-нибудь новом рацпредложении, ведь скоро Василий спросит о нём. Этот чёрт почувствовал, что с помощью человека может продвинуться по службе, и ничто его не заставит отступиться. Оставалось только поднапрячь мозги. Не успел Шальнов это сделать, как в стенку со стороны коридора раздался слабый стук. После напряжённого дня хотелось отдохнуть, и очередной посетитель был уже в тягость. Но за каменной дверью оказалась ни кто иная, как Люциферина. Она жеманно водила плечами и прятала взгляд.
- Прослышала я, Феденька, ты получил отдельную жилплощадь, - чертовка глянула через плечо Фёдора. – Неплохая однокомнатная, сколько метров?
- Кто его знает, девять, наверное. Да, ты проходи, Люца, что это я как дурак держу тебя в дверях, - Шальнов отошёл в сторону и засуетился. – Угостить тебя нечем, пусто тут, я ещё не освоился.
- А мне ничего и не надо, дорогой, кроме твоих ласк.
Люциферина положила обе руки ему на плечи и прижалась своей грудью к его.
- Люб ты мне, и всё тут. Сама не знаю, что творится. Никогда со мной ничего подобного не происходило. Пусть меня кнутом стегают, пусть ещё как наказывают за связь с тобой, я на всё пойду, лишь бы быть около тебя!
Чертовка притянула голову Шальнова и поцеловала его в губы. После долгого и жаркого поцелуя тот кое-как отдышался.
- Ты тоже мне очень нравишься, Люца. Скучаю я без тебя. Ты лучше моей бывшей жены.
- Правда? – чертовка просияла.
- Зачем мне врать? – Фёдор сжал в объятиях свою подружку. – А насчёт наказания можешь не беспокоиться. Сегодня мы с Василием были на приёме у Хозяина, и тот мне пообещал не трогать тебя, а начальник отряда даже дал понять, что закроет глаза на наши с тобой встречи. Во как!
- С чего это оба они так раздобрились?
- Да, подбросил я тут одну идейку пустяковую, но полезную для учреждения, отсюда и интерес ко мне.
- Неужто сам Хозяин с тобой разговаривал? Поверить не могу! Это же такая честь! Врёшь, поди, Федька?
- Если тебя отстегают плетьми, то считай, что вру. Но не беспокойся, никто тебя не тронет, - Шальнов опять сжал Люцу в объятьях.
- Какой ты у меня умный! – чертовка погладила своего избранника по спине. - И сильный, - добавила она, отодвинувшись и глянув вниз меж своих грудей.
Человек и служащая ада в очередной раз слились в объятьях…
…После бурных любовных утех Фёдор сидел на лежанке и прижимался спиной к каменной стене. Люциферина продолжала лежать рядом в истоме, она медленно гладила длинными пальцами его бедро.
- Так, значит, ты отказался от предложения Хозяина сделать тебя чёртом в обмен на мою амнистию?
Шальнов молча кивнул.
- А если б он предложил тебе вернуться на землю, тогда как?
- На землю, говоришь? Кто я там, на этой земле, и что? Мусор, падаль, бичуган, которого все сторонятся, с которым даже соседи по подъезду не здороваются и глядят с презрением. Менты и те брезгуют. Зачем мне такая земля? Здесь я себя нашёл, при деле, вроде как, на довольствие поставлен, здесь у меня есть ты. Что ещё нужно? – Фёдор погладил чертовку по щеке и улыбнулся ей.
- На самом деле, а что ещё нужно? – согласилась она.
- Самоуважение нужно, а тут я начинаю себя уважать, и спокоен я, когда ты рядом. Так что, если б Хозяин предложил мне покинуть это подземелье, я бы отказался.
- Из-за меня?
- И из-за тебя тоже.
- Какой ты у меня правильный, ни дать – ни взять, настоящий чёрт! Хорошо мне с тобой, только пора идти, на работу скоро. Не хочу, чтобы кто-нибудь меня здесь с тобой застукал.
Люциферина встала, потревожив своего любовника, находящегося в затянувшейся неге.
- Открой мне дверь, Феденька, что-то сама я замок не найду.
В дверях Шальнов распрощался со своей подругой и с лёгкой душой растянулся на лежанке. До начала рабочей смены можно было ещё вздремнуть.
Разбудил Фёдора внутренний будильник, и в столовую он не опоздал ни на минуту. Черти ещё только стягивались на трапезу.
- Ну, как провёл ночь на новом месте? – первым делом задал вопрос Василий. – Люцка приходила? Я ей шепнул про твоё переселение.
В это время за столик подсела Дора и одарила Шальнова пылким взглядом. Василий сразу отстал с расспросами.
- Как спалось, очаровашка? – чертовка облизала длинным языком свои пухлые губы.
- Нормально, но могло быть ещё лучше, если бы кто-нибудь принёс мне обещанный тюфяк и подушку.
- Я принесу тебе! – выпалила Дора.
- Убавь обороты, секс-машина! - Василий стукнул кулаком по столу. - Я сам ему доставлю всё, что обещал.
- Фу ты, подумаешь, хотела как лучше. Сбивай сам копыта, если есть желание.
- Вот и собью, тебя, дуру не спрошу. Что для друга ни сделаешь. Кстати, как думалось на новом месте, Федя? Появились какие идеи?
- Пока нет, на подушке, может, что и пришло бы в голову.
- Будет тебе подушка, ты только думай, а ты, Дора, не смей ему мешать! Узнаю, что липнешь - убью!
- Больно надо! – фыркнула чертовка и принялась за завтрак.
- Подушку и тюфяк я уже заказал снабженцам, к концу смены обещали подогнать. Так что всё что мог, для тебя сделал. Рабочий день как желаешь построить: у меня в кабинете с Дорой бумажки будешь перебирать или к себе над новой идеей пойдёшь думать? Тебе обязательно нужно что-нибудь выдать, какую-нибудь такую хреновину, чтобы Хозяин в знак благодарности назначил меня в управление по спецоперациям. Эдакую штучку! – Василий завернул вверх винтом указательный палец.
- Что я буду в четырёх стенах сидеть в одиночестве? Пойду лучше документами займусь, - Фёдор нагнулся над блюдом, на котором лежала аппетитная тушка птицы под соусом. Какой именно птицы, он уточнять не стал. Чаша с вином была отодвинута Василию.
Рабочий день прошёл скучно, почти в полной тишине. Дора сидела, как в рот воды набрала, и единственные звуки, какие от неё исходили – это скрежет пера и шуршание документов. Заводить разговор с ней Фёдор не стал, опасаясь её приставаний, а чертовка, возможно, только и ждала, что он первым нарушит молчание. Начальник ей пригрозил на полном серьёзе, и она это понимала. Василий появился только к концу рабочего дня, подписал кое-какие документы и снова куда-то ушёл. Встретились они за ужином. Опрокинув чашу вина, чёрт громко выдохнул.
- Тюфяк с подушкой уже у тебя в комнате. Поднасесть пришлось на снабженцев, чтобы не затягивали с исполнением моей заявки. Это такая публика! Если что-то от них нужно, специально будут волынку тянуть. Им, наверное, нравится, что у них клянчат, тем самым они как бы свой статус поднимают. Но я им рассказал о тебе и пригрозил написать рапорт Хозяину, сразу стали, как шёлковые. Теперь, Федя, можешь идти и лежать на мягком, надеюсь, чего и придумаешь.
В бендеге на лежанке на самом деле был постелен полосатый тюфяк, и на нём красовалась подушка без наволочки. Фёдор с удовольствием опустил на них своё тело, уставшее от отдыха на камне. Мерцающий свет факела убаюкивал, и сон постепенно овладевал сознанием. И сознание вот-вот бы угасло, но только пробудил его стук в стену. Он доносился со стороны коридора, а это значило, что пожаловал кто-то из администрации. За дверью стояла Люца. Её нежные руки сплелись вокруг шеи Фёдора.
- Я соскучилась, дорогой, ты рад, что я пришла?
- Конечно, рад, только нам могут помешать. Сейчас грешники из нашего отряда начнут проситься на приём.
- А ты им не открывай, перебьются, - чертовка поцеловала Шальнова в губы. – В столовую сегодня я пришла позже и тебя не застала, знаешь, как я расстроилась. За вашим столом только эта мымра сидела, Дора. Какие взгляды она на меня бросала – жуть! К тебе ревнует, наверное, стерва. Я тебя никому не отдам, так и знай!
- А мне никто и не нужен кроме тебя, - Фёдор погладил Люцу по голове и упёрся ладонью в рог. – У тебя самые очаровательные рожки во всём аду, - прошептал он ей в ухо.
- Правда? – чертовка смешно заводила ушами из стороны в сторону.
Шальнов хотел клятвенно перекреститься, но передумал, он только молча кивнул.
Люциферина осталась у него до начала следующей смены, и сколько ни стучали грешники в стену, никто им дверь не открыл.
Первым делом на завтраке, Василий поинтересовался, не готова ли новая идея, на что Фёдор должен был признать, что никакая интересная мысль пока его голову не посетила. Чёрт нахмурился, молча покончил с едой и удалился. Когда он ушёл, Дора прыснула в кулак и почесала у себя меж грудей.
- Небось, с этой сучкой Люцкой всю ночь прокувыркался, не до этого, как его? – бацпредложения тебе было?
- Не бац, а рац, - буркнул Шальнов. – Как будто так просто что-нибудь придумать дельное?
- Променял меня на уборщицу, теперь держись. Василий сожрёт тебя с потрохами, а я заступаться не стану, больно надо! – Дора бросила злобный взгляд в ту сторону, где сидела за столом Люциферина.
- Не беспокойся, сам как-нибудь разберусь.
Несколько рабочих дней, прошедших с этого завтрака, оказались на самом деле тяжёлыми. Василий всем видом показывал своё крайнее неудовольствие из-за того, что его подчинённый до сих пор не предоставил ни одного достойного предложения, с которым можно было бы идти к Хозяину. Идея провести электрическое освещение в учреждении вызвала злую усмешку у начальника отряда. Он заявил, что такую мысль когда-то сам подавал, и ему было указано руководством, на то, что электростанции принадлежат людям, а создавать свои и размещать их под землёй – волюнтаризм, так как нет ни производственной базы соответствующего уровня, ни специалистов. Василий топнул копытом и выпроводил Шальнова из своего кабинета, пригрозив забрать для начала тюфяк с подушкой, а потом лишить его отдельной жилплощади. Люца перестала приходить с ночёвкой, видимо, всё тот же Василий запретил ей. Но, несмотря на прессинг, достойная идея не посещала голову Фёдора. Он тужился изо всех сил, но всё без толку. И вот однажды после особенно неприятно проведённого рабочего дня и затянувшейся беседы с грешниками он забылся в тревожном сне, и ему приснился родной завод, на котором довелось работать много лет назад. Приснился механический цех, ярко освещённый лампами, и пальмы в кадушках у окон. Приснились друзья-товарищи-собутыльники, с которыми он таскал с завода домой всё, что плохо лежит. Эти воспоминания о мелких кражах встревожили его настолько, что заставили тело покрыться испариной, а голову с воспалённым сознанием, запуганным расплатой за грехопадение, неистово метаться по подушке. Проснулся Шальнов вовремя, но не выспавшимся. Он поплёлся на завтрак в предчувствии очередного разгона от Василия. И тот на самом деле, пережёвывая пищу, и сведя лохматые брови к переносице, грозно спросил:
- Ну, что?
Фёдор стушевался и пожал плечами.
- Не лезет ничего в голову, кошмары снятся, - попытался он оправдаться.
- И что же это за кошмары, позволь поинтересоваться? – чёрт отхлебнул вина и сверкнул зелёными глазами.
- Да, так, завод, на котором я работал, снился, его цеха, ребята, - Шальнов резко замолчал и задумался.
- Ты чего заткнулся, подавился что ли?
- Нет, не подавился, просто кое-какие детали вспомнил из сна.
- Можешь их опустить.
- Вот, как раз они-то могут и оказаться самыми важными. Возможно, я выдам тебе сегодня рацпредложение.
- Наконец-то! – Василий встал из-за стола. – Хватит жевать, вставай, пошли ко мне в кабинет, обмозгуем твою идею.
- Ну, что там у тебя за идея, поди, радио надумал провести? – Василий хмыкнул, сидя за своим столом, и закурил. Он бросил пачку, предлагая Шальнову. Тот отказался, потому что его совсем не тянуло на курево.
- С того момента, как я сюда попал, я всё силился понять, что мне напоминает ваша котельная, и никак не мог, - начал Фёдор несмело. - И вот во сне мне приснился литейный цех, в котором работал мой приятель, и которого я частенько навещал во время смены или в конце неё. Закопчённые металлурги у печей, среди пламени и дыма мне тогда казались чертями. Во всяком случае, именно так я себе представлял ад и не сильно ошибся. У нас даже их работа называлась адской.
- И к чему ты мне это рассказываешь, что-то я не въеду? – Василий опять грозно свёл брови к переносице.
- Да, я вот тут за завтраком умишком пораскинул и подумал: если литейка похожа на ад, то почему ад не может походить на литейку?
- Ну, и почему? – чёрт почесал за левым рогом.
- Вот, я и хочу сам получить ответ почему? Чтобы было понятней, давай уточним: у вас грешники варятся в котлах, так?
- Так.
- Котлы со временем прогорают, и вы их меняете, так?
- Так.
- А где вы берёте новые котлы?
- Снабженцы доставляют из кузни.
- Ясно, - Фёдор, довольный ответами чёрта, потёр руки. – Котлы металлические, из чего вы их делаете?
- Из железа, наверное, я не специалист, - Василий пожал плечами.
- Ну, а тогда железо где берёте?
- Есть такие бригады, которые добывают руду, а её переплавляют, насколько я знаю.
- И всем этим занимаются черти?
- А кто же ещё? Послушай, Федька, ты чего мне здесь викторину устроил? Мою эрудицию проверяешь? Идею давай!
- Значит, черти у вас пашут в поте лица, а грешники бездельничают, рассядутся по котлам и парятся, как в бане. Мне кажется, это глупо.
- Не тебе судить, умник! – начальник отряда приподнялся из-за стола.
- Успокойся, Вася, успокойся. Ты хочешь в управление по спецоперациям?
- А то, как же.
- Тогда напряги мозги. Ту работу, что делают черти, могут с успехом выполнять грешники. Хотя они и духи, но бутылку с водкой поднять могут, значит и кайлом работать им под силу. Усёк мою мысль? На земле из века в век узники годами сидели в тюрьмах и маялись от безделья, потом люди придумали каторги, куда ссылали особо опасных преступников. И только при большевиках в лагерях работали, как рабы, все зеки. Они огромную страну подняли из руин, их были миллионные армии. В вашем учреждении грешников, поди, миллиарды. Так почему бы вам их не трудоустроить, и не освободить от тяжёлой работы свой персонал?
Фёдор замолчал, продолжал молчать и Василий. Он уставился на него, водя ушами, видимо, переваривая в голове предложение.
- До меня что-то не дойдёт: если все грешники будут заниматься производством котлов, то кого тогда в этих котлах варить?
- С чего ты решил, что нужно привлекать к работам всех грешников? На первых парах достаточно, может быть, только нескольких отрядов, чтобы заменить ваших кузнецов и шахтёров. Остальные пусть пока варятся, как варились. Важно направление. Производство можно постепенно расширять, сегодня освоить котлы, завтра ещё что-то. Подтяните специалистов из жмуриков - кузнецов и металлургов, или черти пусть останутся мастерами, а грешники работягами. По-моему идейка что надо. С ней можно смело идти к Хозяину, а тебе просить у него повышение.
- Ты думаешь, он одобрит? – Василий нервно закурил.
- Судя по тому, как он рьяно взялся за газоснабжение, обязательно одобрит.
Так оно и получилось в ближайшее время. Сатана был в восторге от предложения Фёдора. Он выразил недоумение, почему ни ему самому, ни кому из его подчинённых не пришла в голову раньше такая светлая мысль. В благодарность он предложил Шальнову в очередной раз превратиться в чёрта, но так как тот отказался, сказав, что быть простым человеком ему привычней, наделил его чертовскими привилегиями. Это значило, что с этого момента Шальнов имел полное право заводить интимные отношения с представительницами слабого чёртового племени. Так же Сатана сообщил с нескрываемой гордостью, что на днях заканчиваются работы по подведению газа в отряд Василия и в некоторые соседние отряды, расположенные в этом географическом районе. На ближайшее будущее намечена газификация абсолютно всех отрядов. Работы предстоит много, и идея Фёдора по привлечению дармовой рабочей силы пришлась как нельзя к стати. Василий несмело заикнулся, что он надеется тоже на поощрение своей персоны, и под молчаливое кивание Хозяина попросился на службу в управление по спецоперациям, на что получил высочайшее согласие, но только с одним условием. Переведён он будет по службе только после того, как в его отряде закончится газификация, следом за которой все его подчинённые грешники привлекутся к кузнечным и шахтёрским работам. Начальник отряда не сумел скрыть своей чрезмерной радости, за что удосужился гневного взгляда Сатаны.
С этого дня жизнь Фёдора можно было даже назвать семейной, потому что к нему переселилась насовсем Люциферина. Она как и раньше занималась уборкой, а он перебирал документы вместе с Дорой, после работы же разводил грешников в отряде и читал им нечто вроде проповедей. Глядя на своего возлюбленного, чертовка перестала употреблять за трапезой вино. Отказ от алкоголя прошёл у неё безболезненно, хотя за несколько сотен лет можно было пристраститься к нему крепко. Теперь влюблённая парочка каждый день ходила перед сном на озеро и плескалась в нём, пугая своими весёлыми криками летучих мышей.
Газ в отряд уже провели и о новшестве доложили «наверх». Там к модернизации учреждения отнеслись скептически и пообещали прислать комиссию. Эта самая комиссия должна была прибыть со дня на день. В отряде, как и везде, начался грандиозный шмон, и многие нарушители режима угодили в карцер. Туда попали бы и бывшие соседи Фёдора по шконке, за исключением Тимогена, но они повалялись в ногах у оперов и вымолили прощение. Каждый из них отделался строгим предупреждением. Грек регулярно посещал ежедневные проповеди Шальнова и отказался от всякого рода протестов в форме распития спиртного и курения. Предстоящее прибытие комиссии требовало наведение марафета, и Хозяин, взяв на вооружение идею Фёдора, подключил к уборке помещений всех грешников отряда Василия. Единственный раз за тысячи лет эти несчастные не пошли на мучения, а, вооружившись вениками из болотных кустарников, принялись за уборку спальных помещений, котельной, бассейна и вешалки. Они усердно сметали вековую пыль с полов, обметали паутины со стен и делали влажную уборку. Люциферина и другие уборщицы наводили порядок в коридорах, кабинетах и столовой. За один день ад засверкал, как рождественское яичко, работы ювелирной фирмы Фаберже. Прибывшая с Небес комиссия, по достоинству оценила санитарное состояние учреждения. Три архангела, расхаживая по восемьсот четвёртому отряду, сдержанно кивали головами, но по выражению их лиц было заметно, что они никогда не видели в этом мрачном подземелье такой чистоты. Вырывавшиеся же из пола в котельной струи горящего газа под котлами их просто ошеломили. Проинформированные об авторе идеи газификации, архангелы пожелали с ним повстречаться. К этому времени Фёдор уже закончил работу над документами и читал в отряде очередную проповедь грешникам. Василий привёл проверяющих в коморку Шальнова и впустил их через дверь со стороны коридора. Войдя незамеченными, они могли слышать богоугодные речи странного сотрудника учреждения, которые он произносил у противоположных открытых дверей перед толпой, ни где-нибудь, а в аду. Такое явление архангелов поразило даже больше, чем газовые горелки под котлами.
- Фёдор у меня смотрящий по отряду, - пояснил Василий, - он учит отморозков уму-разуму. И меня, и оперативку это устраивает, потому что никакой бузы среди них теперь нет. Пусть он мелет им, что хочет, лишь бы в отряде было тихо.
Посланцы Небес дождались конца проповеди и с благодарностью пожали Фёдору руку, после того как он закончил разборки с грешниками и вернулся в своё жилище. От вида крылатых архангелов Шальнов обомлел. К рогатым чертям он уже привык, и даже любовницу заимел чертовку, но вот проверяющие в белых одеждах, с огромными крыльями за спинами и нимбами над головами его ввели в состояние, близкое к параличу. До этого ему, конечно, доводилось видеть ангелов на иконах, но, если честно сказать, в их существование он не верил. И вот они стояли собственными персонами в его комнатушке здесь, под землёй! Шальнов слышал от Василия о проверяющих, но не думал, что они окажутся ангелами.
Начальник отряда с нотками гордости представил Фёдора, как своего подчинённого, который под его руководством за короткое время в своей изобретательности достиг небывалых высот. По поручению Сатаны он так же изложил свежую идею Шальнова о трудоустройстве грешников, чем в очередной раз поразил проверяющих. Шальнов же стоял смущённый, выслушивая похвалы в свой адрес, и не сводил глаз с белоснежных крыльев архангелов, выступавших из-за их спин.
- Какая находка для его Высоконичтожества Сатаны! - признал один из проверяющих. – Не знаю, как к идее этого человека отнесётся Создатель, но я лично вижу её перспективной. И часто вас, Шальнов, посещают такие светлые мысли? – голубые и чистые глаза архангела посмотрели на Фёдора.
- Нет, что вы! Откуда в моей голове взяться светлым мыслям? Появились случайно вот эти, и теперь, наверное, уже всё, ждать больше нечего.
- Не прибедняйтесь, Шальнов, мы все слышали вашу проповедь и уверены, что вы полны идей. Разве не так?
- Да, какие тут идеи, так, пустяк.
- А если поподробней, - архангел сделал заинтересованный вид и слегка расправил крылья.
Фёдор пожал плечами и бросил взгляд на Василия. Тот ему ощерился и кивнул головой – говори, мол.
Из-за спин архангелов показалась Люциферина, которая только что пришла со службы. Она с любопытством разглядывала посланцев Небес, и даже умудрилась пощупать перья на их крыльях.
Шальнов тем временем раздумывал над тем, как начать разговор о судьбах огромного числа грешников, приговорённых Высшим Судом на вечные муки.
- Не знаю, в праве ли я, простой смертный, высказываться на подобную тему, но тем ни менее хочу поделиться с вами одной мыслью, которая созрела в моей непутёвой голове за то время, что я здесь. Мне кажется не совсем верным этот, как его? - сам принцип вынесения приговоров у вас на Небесах.
От таких слов вся троица архангелов аж отпрянула на шаг назад, и один из них даже наступил Люце на копыто и не заметил этого.
- Я имею в виду вечное блаженство и вечные муки. Чёрное и белое, никаких промежуточных тонов. А как быть с мучающейся, но раскаявшейся душой? Эта душа что, приравнивается к душе нераскаявшейся? Я глубоко убеждён, что любой грешник имеет право на это, ну, как его? - осознание своих грехов и на искреннее раскаяние. Как вы только что могли слышать, несчастным за стеной я пытался внушить именно эту мысль. Кому хуже от таких раскаяний?
Архангелы немного оттаяли.
- Вот только перспектив нет, - продолжил Шальнов. – Как ни крути – муки вечные. А хотелось бы снисхождения за искренность добрых помыслов.
- А с какой стати, позвольте вас спросить, достопочтенный Шальнов, должно быть снисхождение? – задал вопрос один из проверяющих.
- А с той, что люди считают Бога милосердным. Или они ошибаются?
- Прошу не кощунствовать, выражая нелепые сомнения! - возмутился тот же архангел.
- Выходит, Бог на самом деле милосерден. Тогда что ему мешает назначать разные режимы отбывания наказания грешным душам? Кто-то ведь более грешен, а кто-то менее. И по мере исправления режим покаявшемуся грешнику мог бы смягчаться.
Архангелы переглянулись между собой.
- Нам нужно посоветоваться, - серьёзным тоном сказал один из них. – Мы вас оставим на минутку с вашего позволения.
Поклонившись, все трое вышли в коридор, бросив удивлённые взгляды на Люциферину, скромно сидевшую на каменной лежанке.
- Ты чё, дурак, Фёдька?! – прошептал Василий и потряс Шальнова за плечо. – Нашёл на кого наезжать? На самого Бога! Да эти ребята доложат о твоих крамольных мыслях, куда следует, и от тебя останется мокрое место! Придут сейчас – извиняйся, ноги им целуй, говори, чердак снесло от тяжёлой тутошней работы, может, они пожалеют тебя и не доложат наверх.
Фёдор испугался не на шутку, и готов уже был к извинениям. Он посмотрел на Люцу и осознал в полной мере, что сказал, видимо, лишнего, и теперь придётся нести за это ответственность. Только ведь всё сложилось, как нельзя лучше, и на тебе! Собственная его глупость теперь этот новый хрупкий мирок разрушила. По виду крылатых ребят было заметно, что они обеспокоены. Сейчас проверяющие посоветуются, нажалуются Богу и Сатане, и ему, Фёдору, не сносить головы.
Трое архангелов вернулись в коморку с серьёзными лицами. Василий толкнул незаметно Шальнова локтём в бок, чтобы тот начал вымаливать прощение, и Фёдор уже приготовился упасть на колени, но проверяющие его опередили. Один из них, видимо, старший, потому что чаще других говорил, сделал шаг вперёд и поднял вверх руку.
- Мы приняли своё решение, - сказал он торжественно, и ноги Фёдора начали подкашиваться. – В связи с серьёзностью предложения, поступившего от этого человека по фамилии Шальнов, нам придётся забрать его с собой и представить Создателю. Он сам должен высказать ему свою идею, так как мы можем что-то упустить или напутать. Вопрос об отбытии вашего, Василий, подчинённого мы согласуем с Его Высоконичтожеством Сатаной.
- Меня будут судить? – чуть слышно пролепетал Фёдор.
- Будет обсуждение вашего предложения, – пояснил архангел.
- А как же Люца? – Шальнов бросил тревожный взгляд на чертовку.
- Какая ещё Люца? – не понял проверяющий.
- Люцка – пассия его из наших, - пояснил Василий, – вот она сидит.
Архангелы, как по команде, повернули головы.
- Вы предлагаете взять вместе с вами на Небеса служительницу ада? Это исключено. Можете пока собираться, а мы утрясём технические моменты вашего отбытия. Василий, проводите нас к Его Высоконичтожеству Сатане.
Проверяющие вместе с начальником отряда вышли. Фёдор ещё постоял с понурой головой, под сочувствующим взглядом Люциферины, потом тяжело вздохнул и подсел к ней.
- Ты прости мне мою глупость, дорогая. У нас не зря говорят: язык мой – враг мой. Между нами только начали складываться эти, как их? - отношения, а я взял и всё разрушил. На самом деле, нашёл, на что замахиваться – на устройство мироздания, часть которого есть ад с его законами. Теперь, видимо, сам предстану пред Высшим Судом и получу то, что заслужил. Возможно, меня даже лишат жизни и направят на вечные муки в какой-нибудь другой отряд. Мы можем с тобой не увидеться больше, - Фёдор обнял Люцу и прижал к себе.
- Я буду ждать, что бы ни случилось, а, надо будет, здесь, под землёй, тебя найду! – чертовка поцеловала Фёдора в щёку.
- Мне дали время на сборы, а что мне собирать, хотелось бы знать? Коль заняться нечем, давай, Люца, просто посидим на прощание и помечтаем о том, как у нас могла бы сложиться жизнь, не будь я таким олухом, – человек и чертовка теснее прижались друг к другу.
Время пролетело быстро, и от невесёлых мыслей их обоих отвлёк появившийся в двери Василий.
- Воркуете, голубки, ну-ну. Пора, Федька, в дорогу. Дурак – ты и есть дурак! Не захотел вымаливать у проверяющих прощение, теперь получишь то, что заслужил. Как бы с тобой дело не повернулось, меня так и так в управление по спецоперациям переведут – слово Хозяина – закон. А вот твоё будущее под большим вопросом. Прощайся с Люцкой и вперёд, а то тебя архангелы заждались.
Пройдя длинными коридорами, миновав несколько тяжёлых дверей, Фёдор с начальником отряда оказались в хорошо освещённом помещении, где в резных каменных креслах восседали трое проверяющих. Прекратив негромкую беседу, они устремили на Фёдора свои взгляды. Здесь их нимбы светились значительно ярче, будто кто-то добавил напряжения. Один из архангелов грациозно махнул рукой, и Василий им откланялся.
- Прощай, Федька, - бросил он и удалился.
- Подойдите к нам ближе, Шальнов, - приказал всё тот же архангел. – Нам с вами предстоит дорога на Небеса, поэтому мы обязаны дать кое-какие инструкции на случай, если вы испугаетесь. Насколько нам известно, прецедент редкий, когда бы живой человек прошёл путь освободившейся от плоти души праведника. В связи с важностью вашего предложения Создатель сделал ещё одно исключение. Сейчас мы отправимся на приём к нему. Встаньте вот здесь, между нашими креслами, и прикройте глаза. Ничего не бойтесь, даже если почувствуете себя падающим с огромной высоты. Это будет иллюзия падения – наоборот, вы будете взлетать. Помните, вам нечего опасаться – мы рядом. Готовы?
Испуганный Фёдор молча кивнул.
- В таком случае, вперёд!
Как и предупредил архангел, Шальнову показалось, что его выбросили из самолёта с большой высоты без парашюта. Желудок прижался к горлу, дыхание перехватило, а сердце замерло, может быть, даже и совсем остановилось. Хотелось вздохнуть, но не было возможности. Фёдор попусту открывал рот, как рыба, выброшенная на сушу. Вокруг него образовалось некое подобие колодца со светящимися стенками. Колодец казался ужасно глубоким, и в него он падал или, наоборот летел вверх в направлении ослепительно яркого света в его конце. Где находился верх, а где низ, разобрать было невозможно. Насмерть перепуганный Шальнов размахивал руками и судорожно дрыгал ногами, пытаясь найти точку опоры, но не мог её найти, не было рядом с ним и трёх архангелов, которые убедили его в своём присутствии во время перелёта на Небеса. Летел он со скоростью, с которой двигаться ему ещё не доводилось. Хотя светящиеся стены колодца создавали иллюзию покоя, Фёдор каким-то шестым чувством ощущал, что его собственная скорость сродни скорости ракеты, а то и быстрее. Яркий свет приближался, и вскоре поглотил его полностью. Всё вокруг засветилось, и даже показалось, что светится собственное тело. Глаза постепенно привыкли к сиянию, и можно уже было не щуриться. Ощущение движения прекратилось, и вокруг начал проявляться новый мир. Он был покрыт привычным голубым куполом, похожим на небо в безоблачную погоду. Солнце на нём отсутствовало, но его заменял свет, исходящий от самого купола. Не чувствовалось никакого движения воздуха, но появилась возможность дышать, и делать это было удивительно легко. Ноги Шальнова опустились на твердь, покрытую то ли паром, то ли туманом. Не покидало ощущение лёгкости и спокойствия. На какое-то время Фёдор даже забыл, зачем он сюда прибыл – он просто наслаждался своим появлением в новом, удивительном месте. Состояние нирваны длилось недолго. Вскоре в памяти всплыли последние события и образы архангелов, которые должны были его сопровождать в пути к Создателю. Но кроме голубого светящегося купола над головой и тумана под ногами вокруг ничего не было, но Шальнов чувствовал чьё-то присутствие, поэтому то и дело оглядывался. Это чувство его не обмануло. Он вздрогнул оттого, что услышал рядом с собой знакомый голос одного из проверяющих.
- Мы вам дали немного времени на адаптацию к незнакомой обстановке.
- Где я? – Фёдор обратился к пустоте.
- Очень далеко, за пределами Мирозданья, можно сказать, что вы сейчас в другой системе координат.
- Я уже умер?
- Нет, и это удивляет. Мало кому из живых была дарована такая возможность - оказаться в нашем мире. Вы, Шальнов, избранный.
- А почему я вас не вижу?
- Всё по той же причине, что вы живой.
- Тогда как я вас видел в аду?
- Не нужно равнять одно с другим. Я только что вам объяснил, что мы в данный момент находимся в иной системе координат.
- Понятно, - пробормотал Фёдор, хотя ему было абсолютно ничего не понятно.
- Сейчас вы предстанете перед Создателем. Советую не пугаться, изъясняться лаконично и только по делу. Никаких лишних вопросов. Соберитесь с мыслями.
Архангелу легко было дать указание: соберитесь с мыслями, но на беду Фёдор не знал, как это сделать. Шутка ли сказать: с минуту на минуту он предстанет перед самим Богом. Интересно, какой длины у него борода, и рост у него какой? Не верилось, что он, Фёдор, сейчас стоит вовсе не на земле, а на этой, как там сказал архангел? – на системе координат. Интересно было бы знать, что это такое? Но не это главное, главное – что сказать Создателю? Василий справедливо заметил относительно глупого наезда на сложившийся и устоявшийся уклад Мира, который сотворил ясное дело Кто. И теперь предстояло именно Ему сделать замечание по поводу Его же собственного творения. А что если прикинуться дураком? Мол, архангелы не так поняли, нет никаких идей, простите великодушно, и упасть ниц. Нет, ниц падать не стоило, а то можно было исчезнуть в тумане. Лучше просто идти в отказ.
Стоя в одиночестве посередине абсолютно ровного пространства, покрытого клубящимся на уровне колен туманом, в ожидании аудиенции Фёдор на том и порешил. Далеко впереди над горизонтом вспыхнула яркая точка. Её появление нельзя было не заметить сразу. Она быстро росла в размерах, и за несколько секунд заняла полнеба. Сияние над головой было ярче того, что поглотило Шальнова в конце светящегося колодца. Но если к первому сиянию, в которое ворвался и в котором растворился, он уже привык, то второе заставило прищуриться. Всем своим телом, каждой его клеточкой Фёдор ощущал, что блистающее небо – это какая-то одухотворённая сущность. Это не человек, не зверь, не ещё что-нибудь ему знакомое, это нечто непонятное, но в то же время очень близкое. Это Нечто было высоко над ним, но тем ни менее чувствовалось его прикосновение, будто оно было рядом. Внутри себя Шальнов ощутил чьё-то присутствие, оно было и в голове, и в теле. Откуда-то отовсюду прозвучал вопрос, заданный голосом с приятным тембром:
- Говори, человек. Что ты хотел мне сказать?
Состояние Фёдора было таким, словно он сейчас сидел перед детектором лжи, и каждый его ответ фиксировали датчики и самописцы. Лгать не имело смысла. Да и сама мысль о вранье исчезла, будто её и не было вовсе.
- Я это, как его? – насчёт режима хотел сказать. Почему бы раскаявшейся в аду душе не дать возможность получить послабление.
- Это каким же образом?
Шальнов прокашлялся от страха и смущения прежде чем ответить.
- Ну, для начала я предложил Сатане использовать грешников на работах в аду по добыче руды и изготовлению котлов, на тех работах, на которых сейчас заняты черти. Хозяйство там большое, и дел непочатый край. Душ тоже, хоть отбавляй. Что им без толку целыми сменами вариться, пусть приносят пользу. Труд, говорят, облагораживает. По мере того, как грешники начнут раскаиваться, раскаиваться искренне, можно будет исправляющихся переводить на более лёгкий труд. Силами такой огромной армии, что заперта под землёй, можно осуществить любые преобразования всей преисподней. И делать это, совмещая труд с исправлением. Я только не знаю, как отличить искренне раскаявшегося от этого, ну, симулянта.
- Это не сложно, продолжай.
- Так вот, предлагаю организовать отряды с разными режимами содержания в зависимости от степени раскаяния. У грешников был бы стимул изменяться в лучшую сторону.
- Интересная мысль, - проговорил с растяжкой голос. – Ну, а полностью раскаявшихся ты что же, предлагаешь переправлять в рай? Этому не бывать! Ни один ещё грешник не прошёл через райские врата!
- Я не предлагал их отправлять в рай, даже в мыслях не держал, - Фёдор прижал руку к груди, показывая тем самым, что говорит искренне.
- Тогда что с ними делать, по-твоему?
Шальнов не сводил глаз с сияния, и теперь оно его не слепило.
- Я слышал про эту, ну, как её? – коронацию, вроде.
- Чего, чего? Какую ещё коронацию?
- Ту, когда душа умершего вселяется в младенца.
- Так это же реинкарнация.
- Во, во, она самая, я про неё и говорю. Душа раскаявшегося грешника может быть не хуже души праведника. Почему бы не переселять души грешников тоже.
- О чём ты говоришь, Шальнов, о каком переселении? Его не существует.
- Как это не существует? Я сам как-то в газете о нём читал.
- Говорю тебе, что не существует, значит, не существует. Это всё людские мифы, продукт, так сказать, психологической защиты. Мне-то лучше знать.
Фёдор задумался, почёсывая затылок, потом откашлялся в кулак, собрался с духом и выпалил:
- А почему, Боже, в таком случае, не подарить людям реинкарнацию, коль уж так? Что в этом плохого?
По сиянию побежали радужные разводы, видимо, Бог задумался. А может, прогневался – ясности не было. Фёдор напрягся весь, ожидая ответа. Он понимал, что переступил все дозволенные рамки в общении с Творцом. Творец мог расценить его поведение, как наглость, и покарать. Но Тот оказался с понятием.
- А почему бы и нет, – последовал ответ. - Так тому и быть! Ты у меня весь, Шальнов, как на ладони, хотя ты и грешил всю сознательную жизнь, но, в конце концов, коренным образом изменился в лучшую сторону. Более того, находясь во владениях Сатаны, ты стал едва ли не праведником и начал ставить на путь исправления грешников – это небывалый прецедент. Я не могу допустить, чтобы праведник вроде тебя влачил существование в аду, тем более что из того места сигнал проходит слабый, и мне наблюдать за тобой сложновато. Праведник и ад несовместимы. Предлагаю тебе должность охранника райских ворот. Будешь помогать Петру. Он, правда, до сих пор и сам справлялся, но подустал мал-мал, и других вакансий у меня всё равно нет.
- Да, я…, - начал Шальнов, но Бог его перебил:
- Не нужно скромничать. Ты по заслугам займёшь место контролёра.
- Вы не так…
- Бог ничего не делает не так. Иди всё время прямо, не сворачивая, посмотришь на новое место службы. Пётр тебе объяснит обязанности. Для начала получи униформу.
В тот же миг, как по волшебству, Фёдор был облачён в белую длинную рубаху.
- Вы не поняли, Ваше благоро…
- Иди! – сияние сжалось в точку и исчезло в синеве.
Шальнову ничего не осталось, как пойти вперёд. По мере того, как он продвигался в указанном Богом направлении, туман под ним становился всё глубже и глубже. Он сначала достиг его пояса, потом груди, а после и вовсе накрыл с головой. Видимо, дорога шла под уклон, а, может, просто туман сгустился. Вытянув вперёд руки, ничего не видя, Фёдор каждый шаг делал с осторожностью, пытаясь хоть что-то разглядеть перед собой. Но движение в тумане было сродни плаванию в молоке с открытыми глазами. Благо это продолжалось недолго. Туман рассеялся резко, и за ним раскинулась бескрайняя панорама дивного сада. Недалеко стояли ворота, выложенные из необтёсанных каменных глыб. Перед ними прогуливался взад и вперёд крупный бородатый мужик. Завидев Шальнова, он помахал ему рукой. Тот огляделся по сторонам и пошёл к воротам.
- Шальнов? – спросил бородатый, видимо, Пётр.
- Угу, - кивнул в ответ Фёдор.
- Я Пётр, страж райских врат. Слава Богу! Наконец-то, замена! А то стою и стою тут бессменно. В рай попал, называется. Хоть отдохну теперь. Будем с тобой, Шальнов, отныне посменно работать.
- А в чём заключается работа?
Пётр почесал пышную бороду.
- Страж, то есть я, пропускает в рай только праведников. Необходимо спросить: - Праведник? И получить ответ: - Праведник. После чего сказать: - Проходи, и открыть ворота.
- А разве сюда может попасть грешник?
- Да, ты что! Это же рай, какой грешник?
- Тогда зачем спрашивать?
- Положено, - Пётр похлопал ладонью по створке закрытых ворот.
- Вот, не прошло и минуты, а у нас пополнение, гляди, - охранник указал рукой на что-то позади Фёдора. Тот обернулся и увидел вышедшего из тумана сгорбленного старика. Старик на удивление резво для своего возраста подошёл к воротам.
- Праведник? – спросил Пётр.
- Праведник, - ответил новопреставившийся.
- Проходи.
Створка массивных ворот открылась, и старик прошёл внутрь сада. Створка за ним была тут же закрыта.
- Здесь не поскучаешь, скажу я тебе, - страж похлопал Шальнова по плечу. – Вон, тётка к нам пожаловала.
С женщиной процедура прохода в рай повторилась.
- Сам видишь, работа хлопотная, но несложная.
Из тумана вышел молодой мужчина.
- Давай, сам пропусти этого праведника, - Пётр отошёл немного в сторону. – Освоил навыки контроля или ещё дать тебе время подучиться?
- Да, что уж тут сложного? Спросить, услышать ответ и пропустить.
- Тогда действуй.
Пообщавшись на уровне вопрос – ответ с мужчиной, Фёдор пропустил его в рай. Не успел он закрыть за ним ворота, как с той стороны кто-то постучал. Бородатый страж слегка приоткрыл створку и строгим голосом кому-то приказал:
- Уходи и не появляйся больше, не мешай мне работать! Приговорили тебя к раю, вот и блаженствуй здесь. Моё дело маленькое, - створка ворот захлопнулась.
- Достал уже этот ненормальный. Скучно ему, видите ли. Учёный он, герметик. Нет у него условий для научной деятельности.
- Не понял я, кто это был?
- Говорю ж тебе – герметик.
Фёдор наморщил лоб, пытаясь разобраться с ответом.
- Может, генетик?
- Может, и генетик, кто ж их разберёт. Только полоумных, хотя и праведников, здесь полно, но некоторые с понятием, один раз отгонишь, и им достаточно. А другим нужно долдонить и долдонить, что рай для них – это навсегда.
- Что-то я в толк не возьму, Пётр, почему бы этим праведникам, про которых ты только что мне сказал, взять и ни уйти, ведь забора-то нет? Зачем им стучаться в ворота?
- Ворота для того в раю и стоят, чтобы через них проходить, - усмехнулся страж над непонятливостью Фёдора. - И я здесь тогда для чего? Тут ещё лекари донимают – больных им подавай. А где их в раю взять? Женщины молодцы – трещат целыми днями друг с дружкой и никаких проблем не создают.
Пояснения Петра прервал очередной праведник, подошедший к воротам. Когда за ним захлопнулась створка, разговор продолжился.
- Сколько ж у меня будет длиться смена? - смущённо спросил Фёдор. - В раю часы хотя бы есть?
- Какие часы, друг мой? Здесь души приговорённые к вечному блаженству, а счастливые часов не наблюдают. Вахту же будем нести, как договоримся. Можно через миллион пропущенных праведников меняться, можно через два.
- Миллион?! – Фёдор не поверил своим ушам. – Их что же, считать нужно?
- Придётся, как иначе?
- А спать где? Где обедать, завтракать и ужинать?
- Все эти дела решаются просто: в саду яблоки растут – ешь - не хочу, а спать можно под любым деревом на травке.
- Я что же, буду есть только яблоки?
- Тебе что, мало? – не понял Пётр обеспокоенности Шальнова.
- Не уверен, что на яблоках протяну долго.
- Э-э, - страж махнул рукой, - куда ты денешься.
- В том-то и дело, что никуда, - пробурчал себе под нос Фёдор.
- Главное, не покидай врат – это твой теперешний долг. Давай, Шальнов, принимай пост, а я пойду, поваляюсь под яблоней, истомился уж больно. Держи ключ от замка и начинай считать праведников. Вон тот первый, - из тумана появился пожилой мужчина. - Как досчитаешь до миллиона, крикнешь меня, и я тебя сменю. Ну, давай, - с этими словами Пётр скрылся в воротах.
- Попал! – вырвалось у Фёдора, и он тяжело вздохнул, подбросив на руке большой тяжёлый ключ.
- Праведник? – спросил он подошедшего мужчину.
- Праведник, - ответил тот.
- Проходи.
Из тумана вышла женщина, за ней следом ещё одна. Счёт начался.
Не дотянув до тысячи, новый страж райских ворот почувствовал, что ноги у него подкашиваются от усталости и желудок надрывно урчит от голода. Из последних сил он пропустил в рай ещё троих, приоткрыл одну из створок и громко позвал Петра по имени. Тот поднялся с травы под одним из деревьев, зевнул и поплёлся нехотя на свой пост.
- Неужели миллион уже пропустил? – спросил он и опять зевнул.
- Шутишь?! Тысячи ещё нет, а я уже ног под собой не чую. Часов восемь уже прошло, если не больше. Я же не машина какая, а человек. Мне и поесть давно пора.
- Прислал Господь помощничка! – проворчал Пётр и покачал головой. – Давай ключ и иди, трапезничай и отдыхай, коль у тебя совести совсем нет. Постерегу я врата, не привыкать мне.
Фёдор передал бородатому ключ и молча прошёл в ворота. Трава в раю оказалась на удивление мягкой, чудилось, будто шагаешь по пуху. Сад начинался сразу в нескольких шагах от ворот. Деревья – сплошь яблони - были усыпаны крупными сочными плодами. Яблоки были все как на подбор - одного размера и одинаковой формы. Шальнов сорвал одно и надкусил. Сок так и брызнул у него изо рта. Вкус у яблока был воистину райским, ни с чем не сравнимым. Что удивило даже больше необычного вкуса, так это то, что у плода не оказалось серединки с семечками – плоть была однородной от начала до конца. Объяснялось это, видимо, тем, что такие яблоки не давали огрызков после того, как их кто-то съедал. Тем самым решалась сама собой проблема райской чистоты в саду.
Три съеденных яблока на первое время немного притупили чувство голода, и развалившийся на траве под деревом Фёдор уснул моментально, как младенец. Ему снилась Люца, их с ней купание в подземном озере, вкусная мясная пища в столовой ада, снился Василий и работа с бумагами в его кабинете. Грешники даже во сне подходили со своими проблемами, и их решение доставляло удовольствие. Проснуться пришлось оттого, что кто-то теребил за плечо.
- Новенький? – спросил женский голос.
- Вроде того, - промямлил Шальнов.
- Что скажешь про сад?
- Сад красивый, на то он и райский, и яблоки в нём растут что надо.
- Что верно, то верно, - согласилась праведница. – Мне кажется, яблоки на этом дереве ещё не совсем созрели.
Шальнов приподнялся с травы, протёр глаза и разглядел женщину, на вид ей было лет сорок. Она казалась немного полноватой и бледнолицей. Её бесцветные глаза застилала едва заметная поволока, но нельзя было сказать, что глаза мутные, хотя и смотрели как-то отрешённо.
- Что вы скажете насчёт зрелости? – повторила женщина свой вопрос.
- Мне кажется, они вполне созрели – на вид и на вкус они – чудо.
- Всё же не хватает в них красноты. Гляньте на едва уловимый оттенок розового. Неужели не видите?
Фёдор покачал головой.
- Ну, как же! – развела руками праведница. – Мы тут спорим по поводу цвета целыми днями. Интересные бывают споры. Часто встречаются, правда, такие из нас, кто не видит очевидного. Как можно не разглядеть оттенок розового? Я бы даже сказала: лёгкий оттенок пурпура, разбавленного в козьем молоке. Ну что, разглядели?
- Разглядел, - соврал Фёдор только ради того, чтобы женщина оставила его в покое.
- В таком случае вы на моей стороне. Призываю вас меня поддержать. Я хочу, наконец, поставить точку в нашем бесконечном споре. Голоса разделились поровну. Ваш голос всё решит. Пойдёмте, прошу вас.
- Не хочу я никуда идти, я устал.
- Как можно устать в раю? - не поверила Шальнову женщина. – Вы меня разыгрываете. Вставайте скорее.
- Не пойду я ни с кем спорить, не хочу.
- Но я настоятельно прошу вас.
- Сам не пойду и вам не советую. Закончится ваш спор, что делать-то будете? – Фёдор пошутил, надеясь на то, что праведница обидится и отвяжется. Она отвязалась, но только по другой причине.
- На самом деле, - проговорила она задумчиво, - если спор закончится, чем же тогда заняться? Мудрее будет его продолжить. Вы абсолютно правы.
- Я рад, что вы оказались сообразительной. Идите и спорьте.
Женщина слегка поклонилась и ушла вглубь сада.
- Слава Богу, отвязалась! - вырвалось у Шальнова. – Тоже мне, нашла проблему! Что здесь за дела? Этот бородатый Пётр бессменно стоит на воротах, чтобы не пропустить грешника, который здесь никогда не появится, эта придурошная голову себе забила проблемой оттенков яблок. Пожрать и то нечего. Вон, в животе уже бурчать начинает. И куда бежать? Здесь же рай.
Мимо проходил праведник, он смотрел себе под ноги и тихо вслух читал стихи:
- Терпи, пусть взор горит слезою, пусть в сердце жгучие сомненья, не жди людского сожаленья, и, затаив в груди волненья, борись один с своей судьбой…
- Уважаемый! – обратился к нему Фёдор. – Вы не подскажите, где здесь туалет?
Мужчина бросил косой взгляд и покачал головой.
- Ты что, псих?
Он медленно зашагал дальше, продолжая бубнить себе под нос:
- Пусть тяжелее с каждым днём, пусть с каждым днём всё меньше силы, что ж, радуйся таким путём дойдёшь скорей, чем мы дойдём, до цели жизни – до могилы…
- Ещё один ненормальный! Господи, как быть? Не здесь же дела справлять!
Фёдор поднялся на ноги и, ухватившись за живот, помчался к воротам. Он дёрнул на себя створку, она оказалась незапертой. Стоявший к нему спиной Пётр, резко повернулся.
- Тебе чего? Я уж решил опять, кто удрать надумал.
- Не могу, понос у меня! – Шальнов скривился от очередной рези.
- Чего? Какой ещё понос? Шутишь?
- Говорю тебе, сейчас обделаюсь! Где туалет?
- У нас тут нет туалетов – это ж рай!
Фёдор переминался с ноги на ногу.
- Говори, куда бежать, или прямо здесь сейчас сяду!
- Ну-ну! Только дерьма у нас тут не хватало! Не знаю, что тебе и предложить, ей Богу!
Шальнов махнул рукой и побежал к завесе тумана, едва не столкнувшись с праведником, вышедшим из неё.
- Ну и помощника послал мне Бог! – выкрикнул в сердцах Пётр. – Мало того, что немощный, вахту нести не может, так ещё и засранец! На кой чёрт он мне сдался! – бородатый страж перекрестил рот и прикрыл глаза. – Прости Господи, вырвалось!
Шальнов вышел из тумана, поправляя на себе белую рубаху. Следом за ним появился молодой парень, тот то и дело бросал взгляд на свои ноги. Вместе они и подошли к воротам.
- Так ты всё же обделал адаптационный переход? – страж грозно посмотрел на Фёдора.
- Это не я! – заискивающим тоном попытался оправдаться стоявший рядом молодой парень. – Там не видать ничего, как у негра… Простите, хоть глаза выколи, вот я и вляпался. Есть, где ноги помыть?
- О, Боже! – Пётр ухватился за свою лохматую шевелюру. Потом всё же взял себя в руки. – Стой здесь! – сказал он новенькому. – Ты праведник?
- Праведник.
- В таком виде я не могу тебя пропустить.
Охранник упал на колени и поднял голову к голубому куполу.
- Господи, яви лик свой рабу твоему!
В тот же миг половина купола озарилось сиянием.
- Проблемы? – прозвучал уже знакомый Фёдору голос.
- Конечно! – затряс поднятыми руками Пётр. – Новенький! Он не подходит для стража! Он не такой!
Шальнов тоже упал на колени рядом с Петром.
- Ваше…, Господи, я ведь живой человек! Мне необходимо питаться и соответственно справлять нужду!
- Справедливо замечено, - согласился голос. - Я как-то не подумал об этом. У нас тут персонала из числа ангелов нет – за кем смотреть, кого охранять? Одни праведники, а они бестелесны. – Придётся поставить специально для тебя биотуалет.
- Но, Господи, это меня не спасёт! Через миллион праведников я Богу, то есть тебе, душу отдам! Это же несколько дней стоять нужно бессменно!
- Какой миллион? О чём ты, Шальнов? Я предполагал восьмичасовую рабочую смену. В чём дело, Пётр?
- А где у меня часы? – попытался оправдаться страж.
- Будут вам часы.
Фёдор опять взмолился:
- А яблоки, Господи?
- Что яблоки? Пытаешься меня убедить, что они некачественные?
- Нет, нет, что ты! Я просто хочу сказать, что с одних яблок я концы отдам!
- Есть ещё смоковница. Зайди поглубже в сад, и найдёшь её, – парировал Бог. – И яблоки, и смоковница энергетически насыщенны, специальный сорт для подпитки астральных тел праведников.
- Но ты же меня сотворил человеком, а не мартышкой, и не этим, как там ты его назвал? – асральным телом. Мне необходимо мясо!
- Мясо в раю не положено! - строго ответил голос из сияния. – А тело называется астральным.
- Я умру! – Фёдор поник головой.
- Не умрёшь.
Шальнов выдвинул последний аргумент.
- А как же Люца?
- Чертовку в рай не могу допустить! Точка! – по интонации голоса казалось, что невидимое лицо Создателя нахмурилось.
- Ты разрушаешь семью, это несправедливо!
Последовала пауза, во время которой сияние колыхнулось.
- Верно. Признаю. Я Бог, но не знаю, что с тобой делать, Шальнов.
- Господи, отправь меня назад!
- В ад?!
- Да, именно туда! Там я был при работе, и там меня чтили. Там осталась Люца.
Теперь голос Создателя казался растерянным.
- Как же я могу за заслуги передо мной отправить человека в ад?
- Сделай это, прошу тебя! – Фёдор вознёс руки к сиянию. – Скучно у тебя здесь и голодно.
- Здесь души отдыхают, обретя покой, это же рай!
- А что же эти души, Господи, рвутся отсюда? – Фёдор ляпнул, не подумав, и понял, что зарвался.
- В чём дело, Пётр? – обратился Создатель к стражу ворот. – Кто просится из рая?
- Есть, Боже, такие ненормальные, - голос охранника дрогнул, и его лицо выразило страх.
- Их много? – строго спросило сияние.
- Да, - честно признался Пётр.
- Почему раньше не доложил?
- Не хотел, Господи, беспокоить по пустякам.
- Хороши пустяки – задумчиво произнёс Бог. После затянувшейся паузы он рассудил так:
- Видимо, многим людям одного покоя мало. Нужно будет как-то занять праведников. Придётся организовать кружки по интересам. Поручу архангелу Гавриилу взяться за их организацию. Вот у тебя, Шальнов, какое раньше было хобби?
- Хобби?
- Да, что тебя раньше увлекало?
- До того, как меня выгнали с завода, я был фрезеровщиком, и меня увлекала работа, за которую хорошо платили. Такое у меня было хобби, Господи.
- Что за хобби такое, я его не знаю, - по сиянию пробежал лёгкий всплеск.
- Железяки я разные резал: шестерни, шпоночные пазы, канавки.
- Выходит, от твоего хобби металлические опилки образуются, - голос Создателя показался Фёдору озабоченным. – Металлические опилки исключаются! У нас тут сильные поля. Создадутся помехи. С твоим хобби, Шальнов ничего не получится.
- Вот и отпусти меня, Боже, прошу тебя!
Праведник, стоявший чуть в стороне, в это время забыл, видимо, о своих грязных ногах и с интересом смотрел то на Шальнова, то на сияющий купол.
- Видно, и на старуху бывает проруха, - с грустью констатировал Создатель. – Бог его знает, то есть я не знаю, что для такого человека, как ты, лучше? Я выполню твою просьбу, отправлю тебя в ад, но ты должен знать, что заслуги твои я помню. Тебе всегда дозволено обратиться ко мне, если что вдруг. Да будет так!
- А как же я? – спросил Пётр.
- А ты терпи, дружище. Сын мой терпел и тебе велел. Что стоишь, Шальнов? – голос Бога стал бесстрастным. – Иди туда, откуда пришёл.
Сияние исчезло.
- Это куда ж мне идти? – Фёдор обратился к Петру, стоявшему рядом с ним на коленях.
- Топай в коридор адаптации, – указал тот на стену тумана. – Наступишь на своё дерьмо, хоть пляши на нём, - страж медленно поднялся с колен и повернулся к новопреставившемуся. – Что ж с тобой делать, праведник? – обратился он к нему. – Я ведь не могу тебя с грязными ногами пропустить в рай.
Шальнов не стал ждать, чем закончится ситуация, которую он невольно создал, а твёрдым шагом пошёл к стене тумана и вскоре скрылся в ней.
Путь вниз оказался значительно проще, чем наверх. Когда туман стал ему по колено, Фёдор просто неожиданно провалился в тот же самый радужный колодец. Только теперь его дно заканчивалось темнотой. Окунувшись на мгновение в эту темноту в конце полёта, он, низверженный с Небес, оказался в знакомом уже подземном зале с тремя каменными креслами, освещённом факелами.
- Ты прямо ангел, Федька, только крыльев не хватает, - прозвучал голос Василия. Чёрт стоял, скрестив руки на груди у одной из стен, и щерился. – Скидывай немедленно это барахло, а то у меня на белый цвет аллергия. Он ассоциируется со всякими там проверками.
Шальнов сбросил рубаху и остался в чём мать родила.
- Вот теперь ты по нашей форме одет, точнее неодет. А шмотки твои пойдут на ветошь. У котлов ребятам будет, чем руки да пот вытирать. А теперь расскажи, был ты на приёме у Создателя?
Шальнов поведал Василию о своих приключениях на Небесах, о том, что выдвинул предложение Богу о разных режимах содержания грешников, об их трудоиспользовании, о реинкарнации. С нескрываемым чувством гордости он заметил, что получил самое высшее одобрение.
- Круто! – согласился Василий. – Мало того, что тебе довелось увидеть самого Творца, так ещё и благодарность от него получить. Хозяин, думаю, скоро будет осведомлён обо всём этом, если ему уже не доложили, и твоя карьера пойдёт в гору. А теперь пошли, поужинаем, а то опоздаем.
Ужин уже закончился, но столовая ещё не была закрыта, и Фёдор с удовольствием поел мясной пищи. Ему было безразлично, из чего приготовлено блюдо, главное, что оно отличалось изысканным вкусом. На выпивку его по-прежнему не тянуло.
- Иди, отдохни от рая, помилуйся со своей Люцкой, да не проспи на работу.
Шальнов расстался с Василием в коридоре и направился в свою коморку. В конце длинной каменной галереи он увидел у стены под факелом одинокую знакомую фигуру Люциферины. Чертовка стояла, понурив голову, и смотрела себе под ноги. Услышав шаги и завидев Фёдора, она бросилась ему навстречу. Люца повисла у него на шее и стала с жаром целовать его лицо.
- Я думала, не увижу тебя больше никогда! Как я счастлива, что ты вернулся! – шептала она ему в ухо между поцелуями. - Пойдём, дорогой, расскажешь мне, где ты был.
В своей комнатушке они долго сидели, обнявшись, и Люца с интересом слушала рассказ Фёдора об его путешествии в рай. Потом они занимались любовью, и заснули почти перед самым началом смены.
В столовой на завтраке, при появлении Шальнова все черти встали и ему поаплодировали. Фёдор растерялся, не понимая, что происходит. Подошёл Василий и похлопал его по плечу. Он громко объяснил, что ребята так выразили своё признание его заслугам перед Сатаной и Создателем. Все они уже в курсе последних событий. Более того, по приказу Хозяина он, Шальнов, назначается секретарём отряда, а Дора, до этого занимавшая должность, за непочтительное отношение к успехам своего сослуживца переводится на должность уборщицы. Люциферина же идёт к Шальнову в помощницы. С этого дня она станет принимать пищу с ним за одним столом, что будет говорить о её возросшем статусе.
У Фёдора началась новая жизнь. Отряд захлестнули большие перемены - своего рода перестройка, и она вершилась на его глазах. Был проведён газ под котлы, и в них варились самые отъявленные негодяи. Остальные грешники работали в шахтах. Основной контингент отряда не пропускал ни одной шальновской проповеди. Их посещали даже Нерон, Берия и Кальтенбрунер. Ильич же остался верен своим идеям. Он заявил, что не собирается слушать чертовски – поповский бред, являясь атеистом до мозга костей. Он не оставил отчаянных попыток собрать боевую группу, чтобы оказывать сопротивление режиму. Однако это у него получалось плохо. Он сошёлся с недавно этапированным в ад радиомастером из коммунистов, узнал от того о возможностях современного радио, о принципе работы которого кое-что знал ещё из своей жизни, и заразился идеей выхода в эфир и воздействия на мировой пролетариат. Ему удалось перехватить канал поставки ладана, принадлежавший до этого Берии, в котором тот теперь не нуждался, и войти в связь кое с кем из чертей, требуя с них в обмен на наркотик радиодетали. Ленин считал, что если не удаётся разжечь революцию в аду, следует попытаться сделать это на поверхности. Сгоревшие в революционном огне попадут прямиком в это учреждение, а уж здесь из них можно будет формировать боевые группы для организации широкомасштабного восстания.
Время от времени кто-то покидал отряд, вселившись на поверхности в тело живого человека, на его место поступал новый грешник. Василия вот-вот должны были перевести на службу в управление по спецоперациям, и он «сидел на чемоданах». Люца была уже на сносях и готовилась вскоре подарить Фёдору то ли ребёнка, то ли чертёнка. Ежедневные купания в подземном озере сделали Шальнова физически крепким и помолодевшим. Всё было бы хорошо, да вот только заела его тоска по родной земле, по её лесам, полям, озёрам и рекам. Страшно хотелось погреться в лучах ласкового солнца, поваляться на травке, пусть не такой мягкой, как в раю, но такой же зелёной, понюхать цветы. Хотя Сатана и приравнял Фёдора к чертям, человеческое начало брало в нём верх, выжимая постепенно остатки низменного. Однажды он поделился своими переживаниями с Люцей, и на удивление та его очень хорошо поняла. Более того, она даже предложила от себя большую жертву, дав при этом мудрый женский совет.
Как-то после очередной проповеди после смены к Шальнову попросился для личного разговора Нерон. Фёдор не стал ему отказывать, и они уселись за столом в коморке. Люца в это время мокрой тряпкой белого цвета протирала стены. Она, может быть, помыла бы и полы, да только большой круглый живот мешал ей.
Нерон похвалился Фёдору, рассказав, что в его посмертном бытии произошли большие перемены: режим ему ослаблен до самого нижнего предела, и вскоре, видимо, Создатель его реинкарнирует. Бывший император Рима выразил благодарность за то, что Шальнов проявил участие в его судьбе, и теперь у него есть шанс увидеть землю во всей её красе. За две тысячи лет без малого пребывания в аду каменные своды стали ему ненавистны. Нерон положил свою ладонь на руку Фёдора и тихим голосом произнёс:
- Когда-то я был большим грешником, за что справедливо понёс наказание, но тем не менее сказочно богатым. Но богатство не является грехом. Так вот, когда почувствовал угрозу собственной жизни, я вывез большую часть своего состояния и укрыл её в одной часовне на окраине империи, в Армении. Верные мне люди схоронили драгоценности там, в глубоком подвале. Я обязан тебе, Федр, своей будущей жизнью, а ничего дороже жизни нет. По этой причине я хочу передать тебе то, что некогда принадлежало мне. Ты живой человек, и когда-нибудь выберешься отсюда. На воле деньги тебе пригодятся.
- С чего ты взял, Нерон, что я выберусь отсюда, и что я вообще этого хочу?
Римлянин ехидно усмехнулся.
- Ни одному нормальному человеку не придёт в голову замуровать себя под землёй, если есть возможность жить под солнцем. А ты, Федр, если и был раньше грешником, то теперь все тебя считают праведником, да и Творец тоже. У тебя есть возможность к нему обратиться. Рано или поздно это произойдёт. Поэтому слушай меня внимательно: от вершины горы Арарат строго на север ровно в пятистах пятидесяти пяти милях расположена часовня, о которой я упомянул. Если даже её к этому времени снесли, ведь прошло, как мне известно, почти две тысячи лет, не беда. Глубокий подвал должен уцелеть, и в нём ты найдёшь своё счастье. Я тебе его дарю.
- Спасибо, конечно, Нерон, - Фёдор покачал головой, не сводя глаз с императора, - да только своё счастье я уже нашёл. Вон оно стены натирает. Даже целых два счастья, - взгляд Шальнова упал на большой живот Люцы. - Вот такие дела. Иди, Нерон, и больше думай о Боге, чем о деньгах.
Римлянин встал, поклонился и покинул коморку.
- Откуда он узнал о наших планах? – с беспокойством спросила Люциферина, подсев к Фёдору за стол. – Ещё чего доброго операм сдаст. Ведь только же с тобой всё обсудили, и Нерон тут как тут.
- Я думаю, его появление – совпадение. Он просто рассуждает как человек, нормальный человек, он сам так выразился. Я тоже постепенно становлюсь нормальным, поэтому и признался тебе в своей тоске. Спасибо, Люца, что ты меня поняла.
Чертовка положила голову на плечо Шальнову.
- Что ты намерен делать, дорогой?
- Думаю, не стоит тянуть, а нужно немедленно обратиться к Богу. Я, правда, не знаю, как это делается, но видел, как обращался к нему Пётр – охранник райских ворот, я говорил тебе о нём. Попытка – не пытка, сейчас такое время, что мне никто не помешает.
Фёдор встал на колени и вознёс руки к потолку.
- Господи, яви лик свой рабу твоему!
После его слов ничего не произошло. Шальнов в растерянности посмотрел на Люцу.
- Не получается.
- Попробуй ещё раз.
Фёдор повторил своё обращение, после которого снова ничего не произошло.
- Ни фига не понимаю, - он опустил руки. – Я сделал всё в точности, как это делал Пётр. Постой! Бог что-то там говорил о слабом сигнале из подземелья. Возможно, до него плохо долетают мои слова, он их не слышит.
- Тогда крикни громче, - посоветовала Люца.
- Господи, яви лик свой рабу твоему Фёдору, тому, что недавно был у тебя! – изо всех сил выкрикнул Шальнов и покосился на чертовку. В ту же минуту каменные своды комнатушки озарились ярким золотистым светом, словно кто-то включил мощное освещение. Люциферина закрыла лицо руками, а сам Фёдор прищурился.
- Что ты хочешь от меня? – послышался знакомый голос.
- Боже, отправь меня на землю вместе с моей гражданской женой! Вот она рядом со мной.
Последовала долгая пауза, во время которой Бог, видимо, разглядывал Люцу.
- Как ты сумел всё запутать, Шальнов! – голос прозвучал грозно. – Я могу отправить тебя на поверхность, в твой родной дом, а твоя подружка и сама имеет возможность выйти отсюда, как и любой другой сотрудник из чертей. Но вот только как вы будете жить вместе среди людей, и что за гибрид она произведёт на свет? Я не могу благословить такой союз. Тебе должно быть известно, что браки заключаются на Небесах.
- Господи! - взмолился Фёдор. – Всё в твоих силах! Я уже подумал, как разрешить эту ситуацию. Преврати Люцу в человека, и все дела. Сотвори чудо! Ты же сам сказал, чтобы я обратился, если какая проблема. Вот я и обращаюсь.
Сияние на потолке мигнуло.
- Легко сказать: сотвори чудо! Я Бог, а не фокусник. Мне ещё никогда не приходилось превращать чёрта в человека. Превращения наоборот происходят сами собой. И как быть? – за вопросом последовала долгая пауза, после которой Бог продолжил: – С другой стороны любовь к человеку – это прекрасно, пусть даже любит человека чертовка. Любовь – это добро. Придётся создать центр генной инженерии, подключить к нему несколько ангелов, из тех, что поумнее, и поместить в него твою Люциферину, - голос слегка кашлянул, а, может, Фёдору это показалось. – А она-то сама согласна на операцию? Согласна, что станет простой смертной?
Чертовка упала на колени рядом со своим суженым.
- Согласна, Господи! Сделай из меня человека! Без Феденьки мне не жить!
Сияние засветилось ярче.
- Я попробую дать тебе только человеческое тело, а человеком ты должна стать сама. Шальнов тебе поможет. Ждите здесь. Я свяжусь с Сатаной, и мы оговорим процедуру передачи его сотрудника.
Сияние погасло, и в коморке стало ужасно темно. Даже свет факела не давал человеку и чертовке возможность преодолеть временную слепоту. Их глаза слезились, и оба они тёрли их, что было силы. Постепенно каждый из них привык к полумраку, в котором до этого они жили. Фёдор с Люцифериной встали с колен, и присели на лежанку.
- Я представляла Создателя чёртом или козлом, а он похож на солнце, только сияние у него другое. Никогда не думала, что увижу его, а тем более заговорю с ним. Как ты считаешь, он решит вопрос?
- Кто ж его знает. Сам Бог и сам Сатана займутся решением нашей проблемы. Разве мы можем с тобой предсказать их помыслы и действия? Мы только можем принять их решение, как должное.
- Если даже Хозяин меня не отпустит, я сбегу с тобой, Феденька! – Люца сжала руку Фёдора в своей. – Заберёмся в лес, и будем жить в глуши. Никто нас не найдёт!
- А как мне отсюда выбраться?
- Я тебе устрою побег.
- Может, всё ещё образуется, что мы сразу о побеге заговорили? Да и не хорошо это, идти против божьей воли. Давай лучше посидим и помечтаем о том, как будем жить в моей квартире и растить нашего первенца. Как ты думаешь, у него рожки будут или нет?
Разговоры о будущей жизни у Фёдора и Люцы заняли немного времени. Вскоре в их дверь со стороны коридора кто-то постучал. Этим «кто-то» был Василий.
- Ну, ты даёшь, братан! Твоя невежливость перешла в дерзость! – бросил он с порога. – Как только у тебя хватило наглости загрузить Создателя своими проблемами? А тот Хозяина подтянул. Целый кипиш поднялся. У нас тут не любят, когда проверяющие суются со своими проверками, а тут ещё сам Создатель вмешался в дела учреждения! Они же с Хозяином как кошка с собакой, любой знает! Сатана, конечно, не смог отказать Всевышнему, но остался недовольным, что ему пришлось это сделать. Из-за тебя со жлобы он мой перевод в управление по спецоперациям на целый месяц отложил. Чем тебе здесь, Федька, не угодили? И в должности ты вырос, и чертовскими привилегиями пользуешься, и с Люцкой тебе разрешили жить, и жилплощадь отдельную предоставили. Живи и радуйся. Чего тебя потянуло наверх? Что там хорошего? Сам же жаловался мне, что жизнь у тебя, как в аду. Забыл? А я знаю одно: что сейчас у тебя жизнь значительно лучше, чем тогда, когда мы познакомились.
- Не обижайся, Вася, - Фёдор пожал плечами и развёл в стороны руки. – Я очень тебе благодарен за то, что ты вольно или невольно изменил мою жизнь к лучшему, пригласив в свою семью, и прихватив с собой на работу в это подземелье. Я много чего увидел и смог поразмышлять над своим житьём-бытьём. Здесь я стал другим человеком. Я имел встречу и с Сатаной, и с Богом, и оба они меня хвалили. И до сих пор я осознаю с трудом, что это было именно со мной. Здесь, в аду, я повстречал свою любовь, и должен признаться тебе, дружище, что счастлив.
- Так какого хрена тогда надумал уходить, если счастлив? – Василий постучал по своей голове между рогов.
- Тебе, чёрту, наверное, трудно понять меня, человека. Что бы нас ни связывало, мы всё равно с тобой из разных миров. Я тоскую по небу, по солнцу, по природе, и тоска эта жрёт меня изнутри.
- Выходит, Люцка тебя поняла, если дала согласие на генную мутацию – так, вроде, называется то, что ей предстоит пройти?
- Выходит, поняла. В женщинах, там наверху, много чего от чёрта. Поэтому между Люцей и человеком куда меньше разницы, чем между нами с тобой. А ещё Люца призналась, что любит меня, а любовь, как известно, возвышает. Мы оба приняли твёрдое решение, и теперь ждём, что нам ответит Создатель.
- А чего ждать-то?! Ты чего, тупой?! – Василий топнул копытом. – Я, думаешь, зачем сюда припёрся? Меня Хозяин послал, чтобы я переправил вас на Небеса. Они с Создателем договорились на ваш счёт, я ж уже говорил. Собирайтесь, я вас отведу в транспортный узел.
- А чего нам собирать, у нас же нет ничего? – Фёдор оглядел пустую коморку. – Здесь только матрац и подушка, а на кой они мне? У меня дома постель имеется.
- Бельё казённое, его бы тебе никто и не отдал, - чёрт мотнул головой и хмыкнул. – Ветошь белую нам тоже оставь, Доре подгоню полы мыть. Ну, если собирать нечего, тогда пошли.
Пройдя с Фёдором и его подругой знакомыми коридорами, Василий привёл их в ту самую комнату с тремя каменными креслами, откуда Шальнову уже доводилось отправляться на Небеса, и куда он с них вернулся. Люца же рассматривала помещение с любопытством, по всему было видать, что здесь она впервые.
- Ну, что, Федя, давай прощаться. Не знаю, свидимся ли. На новой работе буду Америку разрабатывать – вот, где она у меня будет сидеть! – чёрт с силой сжал кулак. - А Америка не Россия, сам понимаешь. Ну, может быть, как-нибудь выберу время, загляну к тебе на часок, посмотрю, как вы там устроились. Да, и на Люцку в человеческом обличье посмотреть охота. Прибавил ты мне проблем, будь они неладны. Теперь нужно нового смотрящего подбирать, а кто тебя заменит по большому счёту? Бузы опасаюсь.
- Не будет никакой бузы – я в мужиках твоего отряда уверен, - Фёдор положил руку чёрту на плечо. – Есть, правда, конченые отморозки, но их меньшинство. Ты с ними справишься. Тебе ж только месяц продержаться до перевода.
- Вот, я и опасаюсь, как бы этот перевод ещё не отодвинул Хозяин.
- Всё будет нормально, не боись. Мужикам нашим привет от меня передай, а то я не успел с ними попрощаться.
- Эх, сейчас бы тяпнуть хорошенько на дорожку, но ты ж не пьёшь, и Люцка завязала! И не по-людски это, и не по-чертовски! Давай, Федька, мотай со своей ненаглядной на Небеса, вас там, поди, заждались. Садитесь в кресла и закрывайте глаза. Ты уже отбывал отсюда, тебя учить не надо.
Шальнов сел первым, Люциферина за ним это сделала с опаской.
- Ну, чего зырите на меня? Глаза закрывайте! – крикнул напоследок Василий.
Полёт через светящийся колодец для Шальнова был уже привычным, и не вызвал, как в прошлый раз, волнений. Что пережила чертовка, сказать трудно, только, когда она оказалась вместе с Фёдором под синим куполом, её слегка трясло. Как и в прошлый раз, туман стелился понизу, чуть ниже колен. Из этого тумана выросли, как грибы, два ангела.
- Мы научные сотрудники недавно созданного небесного института генной инженерии, - представился один из них. - До этого нам никогда не приходилось перевоплощать чёрта в человека и проецироваться в иной системе координат тоже. Но по приказу Создателя мы с коллегой разработали революционную методику. Сложность перевоплощения состоит в том, что очень давно черти произошли от соития Адама с женскими духами, а Евы - с мужскими за сто тридцать лет их разлуки после грехопадения. Получились гибриды со сложнейшим генным кодом, очень сильно отличающимся от человеческого. Если вы хоть что-то слышали о генетике, вы нас поймёте. Но наша методика потому и революционная, что позволяет эти различия сгладить и осуществить мутацию в кротчайшие сроки. Я вижу, именно эта особь должна стать женщиной, - ангел улыбнулся Люце. - Её беременность усложняет задачу, но мы справимся. Мы не имеем права ошибиться, иначе она родит от человека злого духа, а это недопустимо. Прошу дамочку подойти к нам поближе, а ты, человек, отошёл бы в сторону, чтобы не смутировать невзначай.
Один из ангелов вытащил из-за пояса своей длинной рубахи стеклянную или хрустальную палочку и опустил её на голову Люциферины между рогов. Его коллега расправил белые крылья за спиной и несколько раз ими махнул так, будто зачерпнул туман из-под ног и швырнул его в чертовку. Клубы окутали её и на какое-то мгновение скрыли от глаз Фёдора. Когда же дымка рассеялась, его взору предстала совсем другая Люца. Она, вроде как, и не сильно изменилась, но только теперь её чертовкой назвать не осмелился бы никто. Это была миловидная женщина с большим животом. Она потрогала свою голову, и, не нащупав рогов, улыбнулась Шальнову. Её зубы были теперь ровными и белыми, как белой была и её кожа. Вот только зеленоватые глаза по-прежнему излучали дьявольский блеск. Остались ли у бывшей служительницы ада, его гражданской жены, копыта, Фёдор сказать не мог – ступни Люцы укрывал туман.
- Я вижу, наш эксперимент удался, коллега, - обратился один ангел к другому. – Этот опыт нужно будет сохранить на всякий случай, мало ли. Чтобы в будущем все изыскания не повторять заново.
Небожитель поднял голову и устремил взгляд к центру синего купола.
- Вот, Господи, прими результат нашего с Мафусаилом скромного труда.
Купол засиял и прозвучал голос Создателя:
- Молодцы, ребята, я знал, что на вас можно положиться. Как тебе, Шальнов, твоя подруга? – Фёдору показалось, что Бог хихикнул.
- Я в восторге! Мне даже в голову не приходило мечтать о том, чтобы меня полюбила такая красавица!
- Ну, что же, я рад за тебя. Однако дьявольского имени я твою подругу лишаю. Отныне она будет Людой, Людмилой. Ты быстро привыкнешь. Теперь вы оба человеки, и я с чистой совестью нарекаю вас мужем и женой. Первенцу вашему дадите имя по своему усмотрению. Да, и уж коль ты, Шальнов, русский, то не забудь его окрестить.
- Что ты, Господи, как можно!
- И чтобы жена твоя сделала то же самое, как только освободится от бремени.
- Это уж пренепременно.
- Веди, Шальнов жену свою в дом свой. Я назначу ангела, который будет курировать вас.
Купол стал тускнеть, видимо, аудиенция у Создателя подошла к концу.
- Господи, - выкрикнул Фёдор, - мы же голые! Как мы можем оказаться в таком виде перед людьми?
Купол вспыхнул с прежней силой.
- Верно. Вот, склероз проклятый, об одежде я и забыл. Сейчас что-нибудь сотворю в современном стиле, от Зайцева, например.
Сияние погасло, но в тот же миг Фёдор почувствовал, что уже одет. Оглядев себя и ощупав, он понял, что на нём шикарный костюм из плотной слегка блестящей ткани, белая рубашка и бабочка на шее. Люца, а теперь Люда тоже разглядывала себя. Фиолетовое платье ей очень шло. Под ним не заметен был даже большой живот. Причёска и макияж тоже были шик!
- Ну, всё, ребята, прощайте, - ангелы помахали им руками, - надеемся, ещё встретимся с вами после вашей смерти. Но это ещё будет не скоро.
- А я смерти совсем не боюсь, - новоиспечённая женщина с простым человеческим именем взяла под руку своего мужа. – Мы с тобой, Феденька, никогда не расстанемся, даже после кончины! А сейчас-то что нам делать?
- Пошли, куда глаза глядят, только держись за меня крепче. Опять в колодец провалимся. Надеюсь, в ад мы уже не попадём – здешняя фирма веников не вяжет.
- Каких ещё веников?
Ответить Фёдор не успел, потому что началось низвержение с Небес тем же самым колодцем. Пролетев его, и он сам, и его молодая жена, - а скорее всего очень и очень немолодая по человеческим меркам, - оказались в квартире, которая явно до этого не принадлежала Шальнову. Она тоже была однокомнатной, и планировку имела ту же, но только все помещения сверкали евроотделкой, и мебель стояла самая, что ни на есть современная, видимо, дорогая. Однако панорама в окне была знакомой.
- Где это мы? Куда попали? – Фёдор озирался по сторонам, трогая нежную на ощупь обивку дивана.
На стене висел огромный плоский телевизор. Его экран вспыхнул, высветив красным текст.
«Это тебе от меня за заслуги. В вазочке деньги на первое время, документы твои и Людмилы там же. Ищи работу». И подпись: «Бог»
- Спасибо, Господи, за всё, что дал мне! – Фёдор опустился на колени посреди комнаты на мягкий палас и вознёс руки к потолку. Экран погас, но вспыхнул снова. Теперь на нём было написано «Не стоит благодарности».
Шальнов с Людмилой сели на диван, каждый, думая о своём, но, скорее, об одном и том же – о предстоящей совместной жизни…
ЭПИЛОГ
А теперь хочу признаться тебе, читатель, что историю эту я написал со слов моего приятеля, с которым пару лет назад мы познакомились в поезде. Я ехал тогда из командировки, он тоже с каких-то курсов по повышению квалификации. Мы почему-то сошлись быстро и понравились друг другу, разоткровенничались. Я был так потрясён его повествованием, веря и не веря в него, что по возвращении домой немедленно взялся за бумагу и ручку, записав всё или почти всё, мною услышанное, в сокращённом варианте. Я не сомневался, что напишу роман. И вот ты только что его прочёл. Шальнов готов был поклясться на Библии и в поезде, и после, что произошедшее с ним случилось на самом деле. Я до сих пор не знаю, правду я написал или вымысел.
На вокзале в родном для нас обоих городе его тогда встречала очень симпатичная жена и мальчишка лет пяти, который вёл себя как бесёнок, то и дело норовя вырваться из рук матери. За прошедшие два года я несколько раз бывал в гостях у Фёдора, и он сам навещал меня со своей женой Людмилой и сыном. Мы сдружились. Васька – сын на самом деле у него - исчадье ада, хотя грешно так говорить о ребёнке. Жена настолько очаровательная, что я даже невольно влюбился в неё, безответно, конечно. Сейчас, насколько я знаю, Фёдор уехал отдыхать в Армению, и я жду его возвращения, чтобы пригласить на свои именины, которые будут в этом месяце.
Фёдор Шальнов был хроническим алкоголиком. Он давно смирился со своей участью, поняв ещё с десяток лет назад, что возврата к трезвому образу жизни уже никогда не будет. До этого он ещё делал попытки завязать с выпивкой, и ему даже удавалось не притрагиваться к спиртному, аж целый месяц, и таких успехов он добивался дважды или трижды. Но всякий раз его путал нечистый, и безобидная рюмка водки становилась началом длительного запоя. В те годы, когда Фёдор ещё работал фрезеровщиком на заводе и имел семью, жена Надюха – женщина властная и своевольная пыталась воздействовать на своего непутёвого мужа, пристрастившегося в трудовом коллективе к пьянке, когда грубым словом, когда скандалом, а когда молча скалкой или половой тряпкой. Да только или жена была плохим педагогом, или её великовозрастный ученик слишком упёртым: из образовательного процесса ничего не вышло. Фёдор продолжал пить, а жена его нашла утешение себе в любовных связях на стороне. Одна из этих связей затянулась настолько, что стала причиной их развода. Откровенные признания неверной жены, конечно, резанули по остаткам мужского самолюбия Шальнова, но если честно, то разрыв со своей благоверной он перенёс спокойно, можно сказать, что во хмелю его и не заметил. Последующая за разводом свобода опьянила пуще водки. Уходя к другому – человеку весьма состоятельному, жена оставила бывшему мужу однокомнатную квартиру, в которой они до этого жили вместе. Для Фёдора наступило райское время. На работе он получал прилично и мог позволить себе ежедневно поллитровку, а то и две, да ещё с «прицепом», и дома не встречала злющая Надюха со скалкой, а то ещё хуже с утюгом. Приходи, когда хочешь, с кем хочешь, и в каком пожелаешь состоянии – родные обшарпанные стены примут тебя любого в свои объятья. Простенькая закуска под выпивку являлась и завтраком, и обедом, и ужином. Всё было хорошо и весело, да только недолго – на заводе начались сокращения, и первыми «попали под топоры» любители зелёного змия, среди которых оказался и Шальнов. Фёдор сделал несколько попыток устроиться на работу через биржу труда, но ни на одном из предложенных ему мест он не продержался больше месяца – никто из новых начальников не стал терпеть пьяницу. Постепенно и незаметно, как это частенько, если не сказать сплошь и рядом, бывает, мужик опустился, и источником его существования стали помойки, а пить приходилось всё, что горит. Вот как-то морозным и вьюжным февральским днём нашёл Фёдор у мусорных баков маленького чёрного котёнка. На белом снегу он походил на кусок антрацита и так же, как и сам Фёдор, искал в этом зловонном месте средство к своему существованию. Мусорные баки были высокими, и от них исходил, какой ни есть, но запах пищи, а котёнок был маленьким, и пища эта для него была недосягаема.
- Откуда ты взялся, бедолага, на моей территории? Сидел бы в каком-нибудь подъезде, глядишь, кто из жильцов и подкормил бы, а то и взял к себе – вон какой симпатяга. Да, видимо, ты это уже пытался сделать – любая животина перво-наперво к человеческому жилью потянется, а уж когда там ничего не обломится, одна дорога – на помойку. Вот, и я, брат, такой же, как ты никому не нужный, и помойка – наш с тобой общий удел. Разница лишь в том, что у меня есть кров, а у тебя его нет.
Фёдор смотрел на чёрного котёнка, а тот смотрел на Фёдора. Во взгляде животного не было видно отчаяния. Его зелёные глаза блестели каким-то дьявольским огнём, и как бы говорили:
- Что, братец Шальнов, возрадовался, что кому-то хуже, чем тебе? Мне ничуть не хуже. Я зверь, и моя доля такая: питаться чем попало и жить где попало, а ты человек, точнее был им когда-то, а наши пути, вот, сошлись у мусорного бака. Не от хорошей жизни ты сюда пришёл. Нет у тебя ни жены, ни друзей, и родня от тебя давно отказалась, и один ты одинёшенек на этом свете. Я просто тебе необходим.
Фёдор нагнулся, поднял со снега чёрный комок и сунул его себе за пазуху.
- Сиди тихо и грейся, - сказал он котёнку, который высунул из-под отворота засаленного пальто свою мордочку. - Повезло тебе, что встретил меня.
В ответ послышалось шипение.
- А ты с характером, Васька, - имя котёнку само собой сорвалось с языка.
Шальнов поднял с земли сумки со своей незатейливой добычей – полиэтиленовыми бутылками да алюминиевыми банками из-под пива и лимонада. Продав бутылки тёткам – молочницам, а цветной металл снеся в приёмный пункт, Фёдор по известному адресу навестил бабку - самогонщицу и сделал у неё покупку. Два плавленых сырка из ларька должны были стать единственной закуской к поллитровке. Поднявшись на последний этаж «хрущёвки» и открыв свою державшуюся на честном слове дверь, ещё с порога он запустил в квартиру котёнка, вытащив того из-под пальто.
- Вот моя берлога, Васька, здесь ты теперь и будешь жить со мной.
А котёнок будто бы только и ждал этого момента, он не стал обнюхивать чужое жилище, а прямиком побежал на кухню, запрыгнул на табуретку перед столом и уселся на ней. Фёдор качнул головой и пошёл, не разуваясь, следом.
- Ну, ты, брат, даёшь! Хоть бы с квартирой ознакомился для приличия, посмотрел, нет ли мышей, а то прямиком за стол. Я вот пить сейчас буду, ты что, хочешь мне компанию составить?
Котёнок протяжно мяукнул.
- Это как понимать? Хочешь, чтобы я тебе тоже налил? Перебьёшься, мал ещё, и обойдёшься сырком.
Шальнов согнал со стола тараканов, выставил на его грязную поверхность бутылку самогона и положил рядом с ней два плавленых сырка. Здесь же на столе стояли никогда не мытые стаканы, и Фёдор наполнил до половины один из них. Васька запрыгнул с табуретки на стол и уставился то ли на сырки, то ли на поллитру.
- И не зырь на выпивку - говорил, не налью, значит, не налью. Моё слово твёрдое, сказал – отрезал.
Стакан, зажатый в грязной руке, поднялся над столом, и, провожая его взглядом, котёнок задрал голову. За этим послышались два громких глотка.
- У-у-х, хороша, зараза! – человек крякнул, а Васька поднялся, изогнул спину и взъерошился, то ли оттого, что на него новый хозяин дыхнул спиртным, то ли потому, что выпил в одиночку. Фёдору всё же показалось, что котёнок хочет составить ему компанию. Он взял из консервной банки, служившей пепельницей, сохранившийся окурок, чиркнул спичкой и затянулся.
- А что, может, на самом деле ты пьющий кот, да ещё куришь? Сейчас мы это проверим. Один чёрт больше напёрстка в тебя не поместится.
Шальнов взял с подоконника блюдце, поставил перед котёнком и плеснул в него из бутылки.
- Пей, коль просил, - он набрал полные лёгкие дыма и выпустил его в Ваську. Дым обволок животное, так, что за ним его не стало видно. Облако закрутилось вокруг него, превращаясь в какой-то миниатюрный смерч. Потом этот странный смерч двинулся вместе с котёнком по крышке стола, слетел с неё и завис над табуреткой. Затем вдруг будто взорвался, рассеявшись в разные стороны. Вместо котёнка, укутанного табачным дымом, перед хозяином квартиры за столом оказался самый настоящий чёрт. Хотя Фёдор до этого и представлял чёрта себе не таким, но сомневаться не стоило – перед ним сидел на табурете именно чёрт. Если бы у обнажённого мужчины, сидящего напротив, не было б на лысой голове двух изогнутых рогов, острых длинных ушей, редких, треугольной формы зубов, его с большой натяжкой можно было принять за человека. Хотя тёмная с фиолетовым отливом кожа выдавала в нём служителя преисподней. Да ещё глаза. Фёдор раньше думал, что глаза у чёрта должны быть красными и светящимися, а у этого они были зелёными, почти кошачьими. Ну, точно, как у котёнка Васьки. Шальнов зажмурился и тряхнул хмельной головой.
- Фу, ты! Надо же! Черти уже мерещатся! Неужто, «белочка»?
Он приоткрыл один глаз с надеждой на галлюцинацию, но чёрт по-прежнему сидел за столом и рассматривал его самого, качая головой то в одну, то в другую сторону.
- И долго ты будишь щуриться, Шальнов? Взрослый мужик, а ведёшь себя как малое дитя.
- Ты кто? – пролепетал Фёдор не своим голосом. - На твоём месте только что Васька сидел.
- Ну, значит, я и есть Васька.
- Ты чёрт что ли, или это у меня белая горячка началась?
- Чёрт, чёрт! Чертей что ль не видел?
- Не-е-е-а! – протянул перепуганный хозяин квартиры. Окурок, зажатый между пальцами, догорел до конца.
- Вот, чёрт! – тряхнул он рукой и скривился от боли.
- Ну, вот, наконец-то, понял, кто я такой, - чёрт Васька засмеялся низким гортанным смехом. - А коль понял, наливай, что уставился?
Трясущейся рукой Фёдор наполнил ещё один стакан до краёв самогоном, не забыв и про себя.
- Федя, будет тебе, расслабься, - чёрт, видимо, заметил, что хозяин волнуется. - Давай выпьем за знакомство, покурим, поболтаем о том, о сём.
Рогатый гость разом махнул стакан в раскрытый рот, и содержимое его выплеснулось вовнутрь.
- Лихо у тебя получается! – Шальнов с завистью качнул головой.
- Это что! Я могу и кружку одним махом опрокинуть, - Василий взял из консервной банки окурок, чиркнул спичкой и непринуждённо прикурил.
- Ты, Федя, пей. А не хочешь, я выпью, - чёрт потянулся к наполненному стакану.
- Перебьёшься! Ишь, освоился как быстро, уже хозяина обпить хочешь! – Фёдор в три глотка осушил свою посуду, крякнул и мотнул головой. - Тяжело пошла, закусить нужно, - он отломил кусочек плавленого сыра и отправил себе в рот.
- Закусывай, Вася, - Шальнов широким жестом предложил гостю последовать его примеру.
- После первой не закусываю, а вот после второй не откажусь, - с этими словами чёрт взял со стола недопитую бутылку и вылил её себе в рот, потом сделал последнюю затяжку и вслед за самогонкой отправил горящий окурок. Выдохнул он языком пламени. Фёдор вытаращил в изумлении глаза.
- Круто! Чертовски круто!
Василий, показалось, засмущался от комплимента, опустил глаза и почесал лысый череп между рогов.
- У тебя выпить ещё найдётся?
- Откуда? Ты же последнее дохлебал.
- Ну, тогда сиди здесь, а я пойду у соседей попрошу.
- Ты что, спятил, какие соседи? Радом со мной одни интеллигенты живут. Вот, они тебе дадут! – Фёдор вытянул перед собой кукиш.
- Мне не откажут, - зелёные глаза чёрта сощурились, он встал и вышел через балконную дверь, цокая по полу копытами.
Шальнов остался сидеть за столом, свесив голову на грудь. Глаза его были закрыты. Возможно, он отключился на какое-то время, а, может, думал о чём-то своём. Только минут через двадцать он очнулся, провёл по лицу руками и огляделся.
- Померещится же такое!
Перед ним стояла пустая бутылка и два стакана. Он понюхал их каждый по очереди. Сомнений не было – из них обоих только что пили. Ещё надеясь, что чёрт ему привиделся, Фёдор заглянул под стол.
- Кис! Кис! Кис! Ну, куда ты запропастился, чёртёнок?
Котёнка в кухне не было. Встав на четвереньки, Шальнов пополз в комнату, зовя пропавшего Ваську. Он заглянул во все углы, и, не найдя никого, отправился ползком в прихожую, выкрикивая:
- Вась, Вась, Вась!
Возвращаясь назад в кухню, елозя коленями по грязному линолеуму, он увидел перед собой на полу два копыта, из которых росли ноги, прикрытые спортивными штанами голубого цвета с жёлтыми лампасами. Фёдор поднял голову вверх. Перед ним стоял чёрт Вася в спортивном костюме.
- Ты чего там потерял?
- Кис, кис кис! – ещё по инерции прошептал Шальнов. - Это ты? Так ты настоящий?
Чёрт присел рядом на корточки.
- Ты, что, Федь, это ж я, Вася. Мы выпить-то успели по стакану всего, а ты уже окосел и на ногах не стоишь? Хорошо ж ты гостя принимаешь. А я, вот, бутылочку «Посольской» у соседки снизу одолжил, и «Адидас» покойного мужа она мне отдала. Хотя, думаю, без костюма я ей больше понравился. Такая женщина горячая, должен тебе сказать, и вдова вдобавок. Забывать начала, что такое мужик, а ты живёшь рядом и теряешься.
- Это белая такая, в очках, подо мной живёт?
- Она самая.
- Так она официанткой в каком-то крутом ресторане работает, вся из себя. Как тебе удалось её охмурить?
- Она женщина, и сладкая, должен тебе сказать, а искушать у нас, чертей, способность наследственная, - Василий подмигнул кошачьим глазом. - Ну, да ладно, это тебе информация к размышлению, так сказать твоя потенциальная возможность. И никуда она не денется, если сам кретином не будешь. Пойдём, продолжим наш мальчишник.
Фёдор встал на ноги. Он всё ещё с недоверием смотрел на своего странного гостя, потом поднял руку и потрогал рог на его голове.
- Настоящие, настоящие. Нравятся?
- Уж, куда там! Мне бывшая жена рогов наставила, покруче твоих будут. Твоя чертовка, поди, тоже не подарок?
- Как тебе сказать, Федя? Бабы они все от чёрта. Если честно, то надоела она мне, и с веками хуже ладана стала! Всё ей не так, всё не эдак. Постоянно меня нашими чертенятами упрекает. Мало я им, видите ли, времени уделяю. А ты сама-то на что? Правильно я говорю? Чертовски надоело дома. Вот, я и махнул к тебе. Нас, чертей, всегда тянет к общению с людьми, но мы с ними не находим общего языка. Нормальный человек нас не понимает. Другое дело пропащий пьяница, как ты. Твой порок, как мостик между нами. И чем ты будешь пьяней, тем лучше меня поймёшь. Ты ещё не дошёл до кондиции, поэтому я читаю в твоих глазах недоверие. Пойдём, друг мой, врежем ещё по одной.
Они уселись за столом на кухне. Василий по-деловому отвернул на бутылке пробку и наполнил оба стакана. В дверь постучали, так как звонок давным-давно не работал.
- Иди, открой. Я думаю, это Анюта, - чёрт пальцем с длинным когтем начал ковыряться в банке с окурками, выискивая, который побольше.
- Кто такая?
- Блондинка снизу. Иди, иди, открывай.
Фёдор пожал плечами, встал из-за стола и пошёл в прихожку.
За дверью стояла та самая светловолосая соседка, что жила под ним. Она протянула ему глубокое блюдо, накрытое полотенцем. Женщина, опуская глаза в смущении, тихим нежным голосом сказала:
- Здесь еда, она только-только с плиты, передайте её, пожалуйста, Василию. И сигареты он просил ему купить, а то у него кончились, - на блюдо поверх полотенца легла пачка «Парламента». - Ну, я пойду.
- Так, может, компанию нам с Васей составите? – Фёдор попытался улыбнуться, как можно, обаятельней, но у него от смущения получилась гримаса.
- Нет, что вы, у меня много дел, да и Василий сказал, что у вас мальчишник. К тому же я совсем не пью. Так что извините.
Соседка развернулась и лёгкими шагами быстро спустилась на нижний этаж. Фёдор посмотрел ей в след и чёрной завистью позавидовал Ваське окаянному, ведь опустившемуся пьянице, каковым он честно себя воспринимал, не на что было рассчитывать в общении с женщинами, тем более с хорошенькими. Организм, отравленный спиртным, лишал мужчину половой принадлежности и делал любые контакты со слабым полом бессмысленными. Шальнов вернулся на кухню, и они с чёртом продолжили застолье, которое теперь после самогонки и плавленых сырков превратилось в настоящий пир, так как перед ними к бутылке «Посольской» лежала на блюде тушёная курица, обложенная аппетитно поджаренными кусочками картошки. От блюда исходил такой запах, что Фёдор поперхнувшись слюной, закашлялся.
- Ну, как тебе Аннушка – мастерица? – чёрт подмигнул зелёным глазом. - Попка у неё как орех, так и просится на грех.
- Какая там попка, - Шальнов безнадёжно махнул рукой. – Я уж давно забыл, что такое бабы. Да, если б даже и вспомнил, толку не было бы. Алкаш я, и этим всё сказано.
- Зря ты так! – Василий наморщил лоб. – Я тоже выпить не дурак, но и о бабах всегда помню. Я эту порчу с тебя сниму мигом, что за жизнь без любовных утех. Давай, наливай. Держи стакан перед собой и смотри мне в глаза.
Фёдор подчинился. Зелёные глаза чёрта излучали какой-то дьявольский огонь, когда он смотрел в них и погружался в пустоту. Из этого погружения Шальнова вырвал удар в лоб – это Василий врезал ему щелбан своим пальцем с кривым когтем.
- Ты чего?! – Фёдор тряхнул головой. – Мозги же мог вышибить!
- Какие мозги, откуда они в твоей голове? Я тебя, друг мой, сексуальной энергией подзаправил, а ты ещё не доволен.
- Так больно же! – Шальнов растирал красное пятно на своём лбу.
- До свадьбы заживёт, - усмехнулся чёрт. – Давай лучше вздрогнем!
Они пили хорошую водку, закусывали изысканной едой, курили благородные сигареты и болтали о женщинах и о выпивке. Шальнов пожаловался чёрту на свою несчастную жизнь, превратившуюся для него в ад, и даже пустил пьяную слезу. Когда они допили содержимое бутылки и изрядно захмелели оба, Василий, хлопая посоловевшими глазами, придерживая губой свесившийся окурок, сделал рукой широкий жест и чуть не свалился с табуретки.
- А что, Федя, махнём ко мне, я тебя со своей познакомлю, чертенят моих посмотришь. У меня их то ли пятнадцать, то ли двадцать, точно не помню. Одним словом, много. Все хорошенькие, в меня пошли, но нахальные и непослушные – черти, они и есть черти. Ну, что, принимаешь приглашение?
Фёдор сосредоточенно смолил догоравший окурок и мутными глазами смотрел на Василия, медленно моргая.
- И куда это нам идти или ехать? У меня на такси денег нет, да и на маршрутку тоже.
Чёрт заливисто засмеялся, запрокинув голову так, что чуть рогами не выбил стекло в окне, что было позади него.
- Какое к богу такси? Мы с тобой ко мне полетим!
- На самолёте что ль?
- На выхлопной трубе глушителя, что у тебя на балконе стоит. Она и будет нашим самолётом.
- Я там железяки коплю для сдачи в утиль. Их нельзя трогать.
- Эх, ты, для друга какую-то ржавую трубу пожалел. Я ему тут пир устроил, а он мне трубу зажал!
Фёдору стало стыдно. Василий пригласил его к себе в гости и за свой счёт хочет туда доставить, а он, Шальнов, повёлся из-за какого-то хлама. Хозяин ржавой трубы встал, качаясь и придерживаясь обеими руками за стол, чтобы не упасть, затушил догоревший окурок в банке, сделал паузу, потребовавшуюся ему для принятия решения, потом снисходительно сказал, плохо ворочая языком:
- Бери, Вася, глушак, он твой.
- В таком случае прошу пассажиров на посадку, - чёрт открыл дверь балкона и встал около неё. - Я вынужден провести досмотр, чтобы пассажир, пускай единственный, не пронёс на борт судна взрывчатое вещество. Сейчас в мире такое творится – ужас! Мы сами черти людей попутали, и я не хочу, чтобы у меня в воздухе произошло ЧП. Веры нет никому, даже тебе, друг мой Федя. Так что подними руки, я тебя обыщу – досмотр есть досмотр.
Шальнов покорно вздохнул и дал себя обыскать.
- Запрещённых предметов не найдено, прошу пройти на посадку, - Василий отошёл в сторону, пропустив хозяина квартиры на его собственный балкон. Тот вышел и огляделся. В правом углу среди груды металлического хлама стоял прижатый к стене изогнутый прогоревший до дыр «жигулёвский» глушитель.
- И что делать дальше? – Фёдор вопросительно посмотрел на чёрта, стоящего в двери.
- Ставь самолёт на взлётную полосу.
- Это куда ещё?
- Вот сюда, - Василий показал на свободный пятачок перед дверью.
Шальнов полез в свой хлам, гремя железом, и вскоре одна из деталей выхлопного тракта автомобиля ВАЗ уже лежала у копыт Василия на цементном полу балкона.
- Что дальше делать?
- Садись поудобнее верхом и можешь не пристёгиваться, - чёрт хихикнул. - Сел?
- Это штуковина полетит? – Шальнов с недоверием стал садиться на выхлопной бачок.
- Ещё как полетит! Как СУ-27. Мы с тобой преодолеем звуковой барьер. Держись только крепче, не свались.
- Вась, может, не стоит так быстро, ты всё-таки того, - Фёдор щёлкнул пальцем себе по горлу, издав при этом звук пустой тары. – Да и холодно зимой летать раздетыми.
- Ну, и дурак же ты, Федька! Там, на небе, нет постов ГИБДД. Раздолье! Летай, как хочешь. Хоть «бочку» делай, хоть «мёртвую петлю», а пожелаешь – в «штопор» иди.
- Не хочу я на этой штуковине идти в «штопор», я жить хочу! – Фёдор опять сделал попытку встать.
- Сядь, не дрейфь и холода не бойся! Прижмёшься ко мне, я тебя согрею, – чёрт нахмурился, возмущённый трусостью своего пассажира. Он перекинул копыта через трубу, и какая-то неведомая сила стала поднимать её вверх. Шальнов ухватился, что было силы, обеими руками за бачок глушителя, на котором сидел, и с ужасом понял, что ноги его оторвались от пола. Самый странный, какой только можно себе представить, летательный аппарат перевалил через перила балкона и завис на высоте пятого этажа. Увидев под собой свой дворик и не чувствуя под ногами опоры, Фёдор протрезвел в одно мгновенье. Когда «аппарат» по команде «пилота», каковым являлся Василий, рванулся вперёд, быстро набирая скорость, остатки хмеля исчезли из организма Шальнова так же быстро, как быстро исчезла за спиной его родная пятиэтажка. Знакомые улицы мелькали под ним и начали сливаться, напоминая один сплошной мазок. От этого мелькания голова у Фёдора закружилась, и он побоялся свалиться со своего места. Поэтому оторвал взгляд от земли и посмотрел перёд собой. А перед ним была спина чёрта в синей олимпийке, а над ней возвышалась его лысая рогатая голова. Их летательный аппарат набирал высоту и вскоре ворвался в лохматое облако. На какое-то время ощущение полёта пропало, и начало казаться, что сидишь на трубе, на поверхности родной матушки – Земли, окутанный плотным туманом. Эта густая пелена вокруг создавала обманчивое ощущение покоя, и даже, может быть, ей удалось бы создать видимость уюта, если бы не было так холодно, и облако не кончилось бы так быстро, оставшись далеко внизу. Над головой светилось теперь синью небо, и жёлтое солнце слепило, но совсем не грело. До Фёдора, наконец-то, дошло, на какую огромную высоту они забрались, и ужас сковал его крепче холода. Вдалеке по правую руку показался самолёт, и выхлопная труба под ними резко накренилась, сделав крутой вираж в его сторону. Шальнов испугался, что не удержится на ней, и уцепился обеими руками в рога Василия, от чего голова того наклонилась, и железяка под ними вошла в пике.
- Отцепись, придурок, мы падаем! – чёрт тряс головой, пытаясь освободить свои рога, при этом крепко сжимая руками трубу, на которой сидел. Оба они, стремительно теряя высоту, верхом на выхлопной трубе, уже ворвались назад в облако, и в считанные секунды прорвали в нём дыру. Земля, расчерченная на заснеженные квадратики полей, стремительно приближалась. Фёдор безумными глазами смотрел на живописную картину под собой, детали которой с каждым мгновением увеличивались в размерах.
- Мы сейчас врежемся! Убери руки от моих рогов! – ворвался ему в уши и добрался до парализованного сознания срываемый ветром крик чёрта. - Убери руки!
И Шальнов убрал их, вцепившись в железо под собой. Он убрал руки вовремя, и их глушитель – самолёт, притормозил, наконец, с великими потугами своё падение. Он чиркнул корпусом по вершинам деревьев лесопосадки и начал стремительно набирать высоту. Фёдор повернулся, и увидел струю пламени, вырывавшуюся из трубы бачка, на котором он сидел. Может быть, выброс огня сопровождался рёвом, да только свист ветра в ушах не давал ничего слышать кроме этого звука.
- Ех-ха! – донеслось до Фёдора. - Спасибо, ты дал мне почувствовать вкус риска! Но мог бы и погубить нас обоих, мать твою! Я движением головы управляю полётом, это мой штурвал, можно сказать, а ты в него вцепился.
Неведомая сила несла их «аппарат» вверх и вперёд, и силуэт далёкого самолёта приближался с каждой минутой. Фёдор уцепился мёртвой хваткой за выхлопной бачок и не мог думать в эти минуты ни о чём другом, как только о спасении собственной жизни. Когда же «ИЛ-86» оказался рядом, и до его крыла можно было дотронуться рукой, понял всё безумие происходящего. Было ужасно холодно, встречный ветер рвал одежду и волосы на голове, и всё казалось нереальностью, и в него можно было не поверить, если бы… Если бы не удивлённые лица людей за стёклами иллюминаторов. Пассажиры, самые настоящие люди, взрослые и дети, мужчины и женщины, прижимались к ним и смотрели во все глаза на чудо, что было за бортом их самолёта. И чудом этим были они с Василием на ржавой летящей трубе. Чёрт повернул к ним голову и рассмеялся так громко, что даже ураганный ветер не смог заглушить этих звуков. Видимо, и в самолёте их услышали, так как все люди разом, как по команде, отпрянули в испуге от иллюминаторов. Глушитель начал резко терять высоту, и желудок у Фёдора оказался у самого горла. Его чуть не стошнило, и он поднял голову, глубоко вздохнув. В лучах солнца поблёскивал фюзеляж далёкого лайнера над ними, и Шальнов не сомневался, что все его пассажиры опять прильнули к стёклам, пытаясь увидеть далеко внизу странное зрелище.
- Как мы их? – крикнул Василий, повернув рогатую голову. - Представляю, что напишут в газетах! Чертовски люблю покуражиться!
Фёдор представил на миг себя на месте пассажиров самолёта, и понял, что никогда бы не поверил в то, что предстало их взорам. Он сам себя чувствовал нереальностью, поэтому промолчал. Тем временем их «НЛО» терял высоту, и в четвёртый раз, прорвавшись сквозь облака, стал приближаться к земле. Поля под ногами давно кончились, и их сменили леса, чередующиеся болотами. Глушитель, выплюнув из себя несколько раз снопы огня и дыма, бесшумно начал делать круг над топью. Он шёл на посадку как бы по спирали, сужающейся к низу, пока в итоге не завис над безжизненным болотом, заросшим редким кустарником. Василий посадил их глушитель – самолёт на его зыбком берегу и первым поднялся во весь рост, разгибаясь в разные стороны.
- Ух, засиделся. Все суставы затекли. Ты как там, Федя? Лихо мы с тобой полетали! Ты не находишь? В прошлый раз я летал на телеграфном столбе, и должен тебе сказать, что глушитель автомобиля по своим аэродинамическим качествам значительно его превосходит. Подари мне это чудо техники, и я его ещё усовершенствую, добавив стабилизаторы. Вот, тогда на нём можно будет выйти в стратосферу. Ну, что, подаришь?
Фёдор сидел на бачке, лежащем на болотной мягкой траве, запорошенной снегом, не в силах пошевелиться. Он ещё не верил, что после всех этих немыслимых манёвров на сумасшедшей высоте оставался живым. Двинув ногой, потом головой, Шальнов попробовал отцепить руки от глушителя, который они держали мёртвой хваткой. Это ему удалось. Он поднял голову и посмотрел на чёрта. Тот стоял руки в боки и вдыхал полной грудью.
- В гостях хорошо, а дома лучше. Разве это болото с его чарующим запахом сероводорода можно сравнить с каменными джунглями, утопающими в выхлопных газах? Что молчишь, Федя, оцени прелесть лона природы.
Шальнов повёл носом и наморщился.
- Воняет уж тут больно сильно, - сказал он виновато.
- Воняет?! Это благоуханье ты называешь вонью?! Вижу, из тебя весь хмель выветрился, и мы опять не понимаем друг друга. Пойдём ко мне, жена что-нибудь нам сообразит. Вставай.
Фёдор поднялся, покачиваясь, и поплёлся за Василием, который зашагал в сторону от болота, ломая копытами низкий кустарник. Чёрт дошёл до толстой трухлявой коряги и остановился около неё.
- Вот, мы и дома. Прошу, - он откинул в сторону сгнившие останки, некогда бывшие деревом. Под ними оказался довольно широкий лаз, уходящий под землю.
- Вот тут мы и живём. Эта квартира мне досталась от отца. Правда, чудесное гнёздышко?
Шальнов смотрел на дыру в земле и пожимал плечами. Из темноты показалась сначала лохматая голова, а потом начало выбираться на свет божий голое женское тело. Когда существо встало перед ним во весь рост, Фёдор обомлел. Если не брать в расчёт коротких рогов, выступавших из-под копны тёмно-русых волос, бронзового цвета кожи и копыт вместо ступней, то можно было сказать, что из-под земли ему явилась обворожительная красавица. Всё в ней: и миловидное личико, и высокая полная грудь, и крутые бёдра, и стройные ноги, правда, заканчивавшиеся копытами, вызывали дикое желание у Шальнова обладать этим телом. И по правде сказать, копыта во всем этом чарующем облике были настолько деталью незначительною, как и слишком зелёные глаза, что не портили его совершенно. Фёдор, давно не знавший женщин и поставивший на себе крест, как на мужчине, почувствовал пробуждение своей мужской плоти, и сей маленький конфуз ввёл его в краску. Чертовка это заметила и напустила поволоку на свой взгляд, при этом проведя руками по бёдрам. Чтобы не позориться Шальнов опустил скрестившиеся руки.
- Знакомься, Федя, это моя жена Луиза.
Чертовка протянула тонкую ладонь с длинными когтями, и Фёдору ничего не оставалось, как в ответ протянуть свою, при этом вторую он продолжал держать ниже пояса. Жена Василия опустила глаза вниз, туда, где осталась рука гостя, подняла брови и глубоко, то ли с удивлением, то ли с восхищением вздохнула.
- Что тут стоять? – сказала Луиза и предложила гостю первому забраться в подземелье.
Когда Фёдор встал на четвереньки и полез головой вниз в дыру в земле, она дёрнула мужа за рукав спортивной куртки и злобно процедила сквозь зубы:
- Ты что на себя напялил? Людей хоть бы постеснялся! Позор! Ещё чёрт называется! Пан спортсмен, да и только! – чертовка с презрением ухмыльнулась.
Разборки чёртовой супружеской пары Шальнов не видел и не слышал. Он пробирался через узкий лаз, и впереди него была кромешная тьма. Потом кто-то схватил его за уши и потащил внутрь. Послышалось хихиканье, и по лбу чьи-то пальцы стали отбивать ему он щелбаны. Кто-то хватал его за нос и за волосы, дёргал за одежду. Всё это происходило в полной темноте, поэтому присутствие невидимых существ вселяло страх. Потом вспыхнул факел и осветил большое пространство, ограничивающееся круглыми земляными стенами и низким, таким же земляным, потолком. Когда после яркого света Фёдор открыл зажмуренные глаза, он увидел множество черномазых детей. Во всяком случае, так ему показалось в первые мгновенья. Когда же он пригляделся к окружавшей его мелюзге, то понял, что комната заполнена маленькими чертями. Их было много, почти чёрных и лохматых, мальчиков и девочек с копытами вместо ног и с маленькими рожками. Они все были примерно одного возраста, словно поросята большого помёта от свиноматки – рекордсменки. Чертенята отошли подальше, показывали на человека пальцами и пищали, словно они поросята и есть. Потом из лаза появился Василий.
- Ну-ка, марш спать, чёртово племя! Грешника что ль не видели? Федя, эти бестии тебя не обидели? – чёрт - отец погрозил своему выводку кулаком, обращаясь к гостю.
Шальнов потёр свой оцарапанный когтями нос и в смущении, смешанном с испугом, ответил:
- Хорошие у тебя детишки, Вася, шустрые.
Потом из лаза появилась Луиза. Она осмотрела оцарапанный нос Фёдора, качнула рогатой головой и с железными нотками в голосе крикнула:
- Лили, принеси, примочку на прелых листьях! - и добавила: - Живо!
Самая маленькая симпатичная чертовка выскочила из оравы своих братьев и сестёр и скрылась в проходе, уходящем куда-то в темноту.
- Вы извините, Фёдор, наших чертенят. У них поведение порой несколько неадекватное, как и у их папаши, - она покосилась на мужа. - Детишки все в меня симпатичные, вы не находите? Но нахальные и непослушные - в отца.
Василий скорчил физиономию за спиной жены и пожал плечами, глядя на Фёдора – мол, что с женщины взять, ты же понимаешь. А Шальнов уже забыл о нанесённых ему царапинах. Он ощущал рядом с собой обворожительную женскую особь и изо всех сил заставлял себя не смотреть на её прелести. Но глаза сами косились на них.
- Ну-ка, марш отсюда, чёртово отродье! – повторил свой приказ отец семейства, и чертенята с визгом бросились из подземной комнаты. Появилась Лили с мокрой тряпкой. Она подошла к Фёдору и потянулась к его лицу. Тот отстранился, но Луиза положила одну руку ему на плечо, а другой накренила голову.
- Не противьтесь, Федя, малышка хочет залечить ваши ссадины.
Маленькая чертовка приложила мокрую, дурно воняющую тряпку к носу Шальнова и громко дыхнула ему в лицо серой, от чего тот закашлялся.
Луиза топнула копытом.
- Лили, сколько тебя можно учить, что сначала нужно выдохнуть, а потом класть компресс? Твоя ошибка может стоить гостю внешности.
Маленькая чертовка убрала с лица Фёдора тряпку, и он, до этого видевший свой нос только в зеркале, сумел увидеть его и без него. Теперь это был не нос, это было свиное рыло, заканчивающееся пятачком. Шальнов начал хватать его в ужасе руками и беспомощно смотреть то на Василия, то на Луизу.
- Вот видишь, что ты наделала? – всплеснула руками чёртова мать.
- А мне нравится, – Лили отошла в сторону и с удовольствием стала рассматривать новый облик гостя. - Теперь этот дяденька выглядит естественнее. Сейчас он гармонирует со своей духовностью.
- Не умничай, дитя моё, тебе ещё рано делать выводы. Верни нашему гостю его прежнюю внешность, - Луиза угрожающе подбоченилась.
- Я вас послушаюсь, маменька, но мне всё равно кажется, что свиное рыло вашему гостю подходит больше, чем человеческое лицо.
- Ты ещё аттестат не получила о начальном образовании, сопля зелёная, чтобы делать выводы, а смеешь перечить взрослым! Уж, я тебе! – Василий накренил голову, как бык перед атакой, и начал ковырять копытом земляной пол. - Давай тампон и марш отсюда!
Когда чертово дитя скрылось в круглом лазе, глава семейства приложил мокрую тряпку к новому носу Фёдора и извиняющимся тоном сказал:
- Извини, Федя, мою младшенькую. Ей надо было ведьмой родиться, а не чертовкой. Материнские гены - никуда не денешься. В роду жены все были с прибабахом, - он метнул суровый взгляд на Луизу. - В кои веки привёл в дом гостя, и вот как его здесь принимают. А ведь ты, Луиза, хранительница очага и уюта, и я вел к нам Фёдора в расчёте на радушный приём. Ты плохо воспитываешь детей, и наши чертенята не знают никаких правил приличия, - Василий посверлил глазами жену, потом перевёл взгляд на Шальнова.
- А за свою внешность, друг мой, не беспокойся. Если тебе не нравится свиное рыло, хотя с ним ты на самом деле не так уж и плох, я это дело исправлю.
Фёдор вцепился рукой за пятачок, пытаясь его оторвать, и засопел:
- Конечно, не нравится! Верни мне мой облик!
- Айн, момент! – Василий ухватил одной рукой гостя за затылок, а другой стал давить на рыло, что было сил. Послышался хруст, но когда он отнял руки от человеческого лица, оно уже имело прежний вид.
- А тебе, Луиза, я вот, что скажу, - обратился он к жене. - Конечно, я зол на тебя, но прощу всё, если ты нам с Федей выставишь бутылочку.
Та скривила губы и подбоченилась.
- Ишь, чего захотел? Бутылочку! Да, ты всё вылакал ещё вчера! Где я тебе её возьму? Надо тебе, беги к бабке кикиморе, а уж, чем отдавать будешь, не знаю.
- Найду, не твоя забота. Аннушка поможет.
- Это что за шлюха ещё?!
- Не беспокойтесь, Луиза, - Фёдор встал на защиту своего рогатого собутыльника, не отпуская обеих рук от получившего прежнюю форму носа, - Аннушка очень приличная женщина, моя соседка.
- Знаю я этих приличных, ещё не одна не устояла перед моим чёртовым кобелём!
- Не твоя забота, жёнушка, считать любовные победы мужа, лучше бы на стол накрыла, а я б пока сбегал к кикиморе. Будь, Федя, как дома, я сейчас принесу бутылочку. Конечно, у соседки «Посольской» не водится, но крепкую настойку из кореньев, гарантирую, - после этих слов чёрт подмигнул Шальнову и скрылся в узком лазе.
- Как вам наше гнёздышко, Фёдор, правда, уютное? – чертовка прищурила глазки и медленно провела руками по пышной груди, потом её руки погладили собственный живот и бёдра. Она слегка повела последними и приняла обворожительную позу. Фёдор стоял, как столб, и не сводил глаз с прелестей Луизы.
- Вы всегда такой робкий? – чертовка подошла ближе и положила обе руки Шальнову на плечи. От близости обнажённой женщины, пускай и чёртова племени, того начало знобить. А Луиза прижалась к оторопевшему мужчине всем своим тугим телом и сама поцеловала его в губы. От горячего поцелуя с Фёдора слетела пелена неуверенности и страха. В его глазах вспыхнул дьявольский огонь, и он сдавил чёртовку в своих объятьях. Та сама увлекла его на пол, и только парочка летучих мышей, притаившихся под потолком в дальнем углу комнаты – норы, была свидетелем буйства чертовской страсти, захлестнувшей человека…
…- А ты мужчина хоть куда! – улыбнулась Луиза, перейдя с гостем на «ты», оголив ряд острых треугольных зубов, и стряхивая с себя землю. - Прямо чёрт, а не человек! Жил бы поближе, я б к тебе частенько наведывалась. В город летать возможности у меня нет, сам понимаешь, дети на мне. Ну, даст Сатана, ещё свидимся. Может, мой тебя к нам ещё как-нибудь привезёт. А не привезёт, и за эти минуты блаженства тебе спасибо. Я теперь хоть знаю, что сама способна на что-то, и не утратила своих чар. А то сижу в этой глуши, как в тюрьме, и кроме своих чертенят, мужа – алкаша, да соседки кикиморы никого и не вижу.
- Мне тоже было хорошо, - Фёдор потупил взор. - Я уж думал, что как мужик давно спёкся. Спасибо тебе, Луиза, за то, что я теперь по-другому взглянул на себя.
- Ну, вот и чудно, все довольны, слава Дьяволу. Ты здесь поскучай, Федя, а я пойду, какую-нибудь вам с мужем закуску соберу. Сама-то я не пью, поэтому вам компанию не составлю.
Чертовка скрылась в тёмной дыре в стене, и её дьявольски очаровательная фигура растаяла во мраке узкого коридора, а Шальнов всё смотрел ей в след и смотрел, пытаясь осознать только что случившееся. Он продолжал стоять посредине комнаты, словно зачарованный, как вдруг его оторвал от мыслей писклявый голосок бесёнка. Оказалось, что он принадлежал Лили.
- Дяденька, съешьте гриб, - чёртова малышка протянула Фёдору обжаренный на палочке крупный мухомор. - Не бойтесь, вы не отравитесь. Гриб приготовлен мной по специальному рецепту и обладает чудесными свойствами. Вы измените свою физиологию, и он сделает вас супер - мужчиной. Все тётеньки будут от вас без ума. Вас занесут в Книгу рекордов Гиннеса. Ешьте.
Фёдор принял из рук маленькой чертовки палочку с насажанным на неё обжаренным грибом.
- Ешьте, не бойтесь, - малышка мило улыбнулась гостю. Фёдор посмотрел в её блестящие в свете факела глаза, показавшиеся ему честными, и откусил кусочек мухомора.
- Ну, что я вам говорила? Правда, вкусно?
Гриб, обвалянный в каких-то специях, на самом деле имел необычный и на удивление приятный вкус. Шальнов быстро расправился с угощением. Стать супер – мужчиной – покорителем женщин ему теперь очень хотелось.
- Обманула дурака на четыре кулака! – Лили весело перепрыгивала с ноги на ногу. - Вы теперь, дяденька, пить спиртное не сможете вовсе, и к нам, чертям, никогда не приблизитесь. Ха-Ха-Ха! – маленькая чертовка бросилась наутёк и скрылась в тёмном проходе. Уже из его глубины донёсся её весёлый выкрик:
- Супер - мужчина!
- А вот и я, - послышался голос Василия, выбиравшегося из лаза в комнату. - Я же говорил, что у кикиморы обязательно найдётся, что выпить. Вот, пожалуйста, её фирменная настойка из болотных кочек. С ног сшибает в два счёта, - хозяин норы вертел в руках огромную бутылку, заткнутую мхом.
- Луиза! – крикнул он жену. - Какого ангела закуски ещё нет? У меня в горле давно пересохло!
Из темноты появилась Луиза, державшая в руках по деревянной тарелке с какой-то едой.
- Вот, дорогой, твои любимые тушёные с грибами пиявки. А это лягушачьи лапки, запечённые в смородинных листах с желудями.
От такого меню Фёдора чуть не стошнило, но он глубоко вздохнул и не подал вида. Василий же весь просиял. Длинным языком он облизал губы и смачно сглотнул.
- Под такую закуску и четверть напёрстком покажется.
Он выдернул моховую пробку из горлышка и присосался к нему, задрав рогатую голову.
- Ух, вещь, покруче водочки будет! – он громко выдохнул, насадил на длинный коготь указательного пальца завёрнутые в смородинный листок лягушачью лапку и отправил себе в рот. Луиза покорно держала блюда в руках.
- На, Федя, глотни! – чёрт протянул гостю бутылку.
- Не хочется, - Шальнов растерялся. - Первый раз лет за пятнадцать выпить не хочется! Твоя дочурка угостила меня каким-то грибом. Может, это на самом деле из-за него? Я думал, девчушка пошутила.
- Ах, чёртово отродье! Успела всё-таки гадость сотворить! А ты куда, Луиза, смотрела?
- Я что разорваться должна была? Закуску вам на кухне готовила, - чёртовка нахмурилась и заводила ушами.
- Эта маленькая дрянь лишила меня собутыльника! Стерва растёт, вся в тебя! – Василий негодовал.
- Ребёнок познаёт науку колдовства, и ему нужна практика, - Луиза встала на защиту дочери. - Подумаешь, лишился Фёдор желания выпить. От этого ещё никто не умирал. Да и трезвенником-то станет на какие-нибудь два – три дня. А там и алкогольная зависимость к нему вернётся снова. Ничего страшного не произошло. Пей сам, а гость наш рядом постоит и отведает моей кухни, - чертовка нежно улыбнулась Фёдору и протянула ему оба блюда. А когда муж снова присосался к бутылке и отвлёкся на это дело, кокетливо подмигнула.
- Спасибо, хозяюшка, я пока сыт и не смогу отведать угощение, – Шальнов постарался, как можно искренне, отказаться. Но он мог и не трудиться – Луиза не стала настаивать. А Василий к этому времени уже почти полностью опорожнил бутылку. Он достал из кармана «Адидаса» пачку «Парламента», подошёл к стене и прикурил от факела.
- Эх, хорошо! – сказал он мечтательно, выпуская клубы дыма. Из темноты коридора в это время донеслось уханье филина. Ух-ух, ух-ух…
Чёрт молча считал.
- Семь. Однако, мне на службу надо, выходной мой закончился.
- Вот, и иди, а то опоздаешь, - Луиза, казалось, искренне выражала заботу о муже. - А я гостя здесь чем-нибудь развлеку.
Василий несколько раз хлопнул пьяными глазами, соображая что-то, потом помахал перед носом жены пальцем.
- Федьку я с тобой не оставлю! Он от скуки без меня помрёт! Что ему здесь с бабой делать? – потом обратился к Шальнову: – Ты вот, друг мой, жаловался недавно, что жизнь твоя похожа на ад, помнишь, дома у тебя?
- Ну, было дело, - Фёдор пожал плечами.
- Я возьму тебя с собой, посмотришь, где я служу. Увидишь то, через что тебе ещё предстоит пройти в будущем.
- Кто его туда пустит, ты что сдурел? - попыталась возразить Луиза. - Пусть лучше здесь останется.
- Пустят. Скажу, что со мной. Начальство пойдёт мне навстречу, я ведь на хорошем счету. Фёдор побудет рядом со мной смену, и я верну его домой, - чёрт засуетился. - Так, время идёт. Нужно принять нормальный облик, а костюм этот припрятать до другого раза. Я в нём народ буду дивить.
Василий скинул с себя «Адидас», аккуратно его сложил и передал жене.
- А ты чего стоишь? – обратился он к Фёдору. - Ты думаешь, тебя пустят ко мне на службу одетому не по форме?
- А какая у вас там форма?
- Никакой. Скидывай с себя всё, да пошустрей.
Шальнов покосился на Луизу и начал нехотя раздеваться. Последними он снял дырявые носки и положил их на кучу своей одежды.
- Скажи дочерям, - обратился чёрт к жене, - чтобы к концу моей смены одежду гостя постирали, просушили и привели в порядок. Вот на этих тряпках пусть и тренируются в колдовстве. Скажи им также, что приду и лично проверю. Не дай Сатана, сделают что-то не так – выпорю всех без разбора. Так и передай чертовкам. Пойдём, Фёдор, а то мне нельзя опаздывать.
Василий взял гостя под руку и повёл за собой к лазу – выходу из жилища. Когда они оказались на поверхности, стояли ранние зимние сумерки, и было жуть как холодно. Шальнова обожгло морозным воздухом. Он пожалел, что расстался со своей одеждой.
- Пойдём, - чёрт потянул его вперёд.
- Куда?
- К проходной.
«Проходная» оказалась шагах в ста, и была скрыта под таким же, как и дом Василия, трухлявым пнём.
- Лезь за мной, - чёрт первым опустился в тёмную дыру. Шальнов быстро юркнул за ним, так как рассчитывал, что под землёй будет теплее, чем снаружи. Так оно и оказалось. Они оба спустились вниз по круглому, уходящему в глубину, лазу, в конце которого светился огонь. Этот лаз закончился просторным помещением с грубо сколоченной деревянной дверью в земляной стене. По обеим сторонам двери стояли два чёрта с вилами и о чём-то весело болтали. Когда из лаза в комнату первым спрыгнул Василий, они оба вытянулись по стойке смирно и взяли вилы на караул. Появление Фёдора их озадачило и ввело в оцепенение, но ненадолго. Оба стража быстро пришли в себя, выставили вилы вперёд и бросились на постороннего. Шальнов так струхнул при виде незнакомых исчадий ада, которые ему показались значительно неприятнее Василия и его жены, что сердце его замерло, и он приготовился распрощаться с жизнью, вкус к которой начал постепенно ощущать. Но его гид по подземелью поднял руку, топнул копытом и громко крикнул:
- Стоять!
Оба чёрта замерли, задержав свои вилы у самого тела Шальнова.
- Пропустите его, это со мной!
Охранники покорно вернулись на свои посты по обеим сторонам двери.
- Четвёртый уровень! – коротко произнёс Василий, и один из чертей дёрнул четыре раза верёвку, что висела позади него вдоль стены. Второй чёрт со скрипом открыл створки дверей, за ними оказалась деревянная клеть, подвешенная на тросах. Вася первым шагнул в неё и жестом пригласил Фёдора. Когда они оба встали на пол качающейся клети, двери закрылись, жидкая и ненадёжная на первый взгляд конструкция начала опускаться.
- Вот так каждый день без отпусков, с одним выходным в году, - пожаловался Василий. - Как поётся в песне: «Наша служба и опасна, и трудна, и на первый взгляд как будто не видна…». Я и мои коллеги - бойцы невидимого фронта. И ты, Федя, один из немногочисленных смертных, кто удосужился чести при жизни пересечь линию этого самого фронта.
- А почему именно я?
- Да понравился ты мне, и всё тут. Пригрел меня, накормил и напоил, когда я мёрз у помойки во время моего путешествия в город.
В этот момент клеть дёрнулась и остановилась, оборвав объяснения чёрта. Двери распахнулись, и глаза ослепил яркий оранжевый свет. Когда зрение немного привыкло к нему, Шальнов различил впереди туннели с высокими полукруглыми сводами, расходящиеся в разные стороны. Издалека доносились отчаянные крики, стоны и злорадный смех. Под потолком летали стаи то ли летучих мышей, то ли каких-то фантастических тварей. Когда, одержимый страхом, Фёдор вышел из клети вслед за Василием, первое, что он увидел рядом с собой, это огромное колесо - многократно увеличенную копию беличьего, внутри которого стояли, тяжело дыша, человек десять. Двери, так же как и наверху, охраняли рогатые стражники с вилами. Один из них закрыл створки и дёрнул за верёвку. Под ногами у людей в колесе вспыхнул огонь, и, спасаясь от него, они побежали вперёд, приводя колесо в движение. Клеть за дверью дёрнулась и пошла вверх.
- Ваше ничтожество, - обратился к Василию один из чертей, встав на вытяжку, - разрешите доложить!
- Докладывай.
- Хозяин требует вас к себе.
Василий кивнул и пошёл вперёд, пропустив перед собой Фёдора.
- Видишь, как у нас строго тут. Уже успели настучать Самому, что я привёл постороннего. Но ты не дрейфь, я всё улажу. Пойдём, проведу тебя в свой кабинет, и ты меня там подождёшь, пока я схожу к начальству.
В подземелье было нестерпимо жарко, и, обливаясь потом, Шальнов теперь не жалел, что расстался со своей одеждой. Чёрт повёл его по одному из коридоров, являющемуся набережной огненного потока кипящей лавы, от которой исходил нестерпимый жар, и, защищаясь от него, Фёдор то и дело прикрывал лицо рукой. Василий же, казалось, чувствовал себя вполне комфортно и спокойно шагал вперёд, цокая копытами по каменным плитам.
- Это что, и есть ад? – задал гость, наконец, вопрос, который всё не решался задать.
- Это у вас, людей, так называется сие место. Мы же называем учреждением исполнения наказания. Это самое верное определение. Когда-нибудь ты поближе познакомишься с жизнью здесь после твоей смерти. А пока считай это небольшой экскурсией.
Чёрт остановился около двери в каменной стене и открыл её. За ней в небольшой квадратной комнате за столом, вырубленным из цельной каменной глыбы, сидела миловидная рыжеволосая чертовка и что-то писала гусиным пером на ровном куске сухой кожи. Фёдор обратил внимание на то, что чернила были красными. Она оторвалась от своего занятия и встала, демонстрируя свои прелести.
- Ваше ничтожество, за истекшие сутки в отряде никаких происшествий не случилось. Грешники получали наказание бесперебойно. Завхоз отряда заменил дюжину прогоревших смоляных котлов, переместив временно приписанных к ним в резервные ёмкости, тем самым не прервав процесса наказания.
Василий слушал доклад и кивал рогатой головой. Чертовка продолжила:
- От мученика Охлопкова из шестой бригады поступило прошение о пересмотре его дела в Высшем Суде. Он считает, что приговор в отношении него на вечные муки несправедлив, так как суд не учёл, что перед самой смертью он по собственному желанию закодировался от алкогольной зависимости. Охлопков требует отправить кассационную жалобу.
- Кто такой этот Охлопков? Из нового этапа что ли?
- Он самый. В котле поварился всего смену и уже заскулил.
- Надеюсь, Дора, этому ненормальному объяснили, что мы здесь исполнительный орган Высшего Суда и принимаем приговорённых к вечным мукам. Приговоры, вынесенные Творцом, обжалуются в высшей инстанции в установленном порядке.
- Объяснила и дала пинка под зад, - чертовка хихикнула.
Василий подошёл к столу и положил руку ей на плечо.
- Какой документ готовишь?
- Квартальный отчёт Хозяину. Хочу в нём на снабженцев пожаловаться. Мне как секретарю приходится составлять много документов, а у хозяйственников не выпросишь ни кожи, ни крови. Чем писать и на чём?
- Я разберусь, Дора.
- Что же вы на завтрак не приходили?
- Гость у меня, дома трапезничал.
Чертовка покосилась на Фёдора.
- У меня канцтоваров не хватает, а вот и кожа, и кровь. Может быть, позволите его освежевать?
Василий похлопал её по голому плечу.
- И не думай. Он пока ещё живой человек, и суда над ним не было. К тому же я его сам привёл.
- Так это из-за него вас вызывает Первый?
- Думаю, что да. Но с Хозяином мне удастся договориться. Я сейчас опущусь к нему на первый уровень, а ты пока покажи Фёдору наше хозяйство.
- Так, может, кусочек кожи я с него всё же сдеру?
- Ни в коем случае! Это приказ!
Чертовка скорчила недовольную мину.
- Доверяю тебе своего гостя.
- Может, его в котёл со смолой окунуть для полноты ощущений? – чёртова бестия никак не могла угомониться. - Или слегка на крюк подвесить?
- Я же сказал – нет! Только обзорная экскурсия!
- Как прикажете.
Закончив разговор со своей секретаршей, Василий повернулся к Шальнову.
- Доверяю тебя, Федя, этой очаровательной даме. Познакомишься с нашим отрядом, в котором тебе, возможно, предстоит ещё оказаться. Высший Суд после смерти тебя обязательно направит в наше учреждение.
- Алкаш? – спросила своего начальника Дора.
- Конченый, - подтвердил тот.
Дора в знак согласия кивнула рогатой головой.
- Ну, я к начальству, - Вася быстрым шагом вышел из собственной приёмной.
- Так, что, потенциальный клиент, пойдём знакомиться с нашим учреждением? – чертовка вышла из-за каменного стола и вместо улыбки ощерилась Шальнову.
Она вывела его на набережную огненной реки и повела вдоль неё туда, откуда доносились крики и стоны.
- Наш восемьсот четвёртый отряд работает с тиранами, бандитами, проворовавшимися чиновниками, убийцами, ворьём, алкоголиками, наркоманами и ханыгами всех мастей. Попадают к нам и святоши, чем-то не угодившие Богу, - чертовка цокала рядом с Фёдором копытами, как каблучками, и её пышные груди колыхались при каждом шаге. Но сейчас, в этой обстановке, Шальнова не возбуждали прелести представительницы прекрасного пола чёртова племени, которая всего несколько минут назад хотела его самого освежевать. Он шёл за ней как в тумане, обливаясь потом, и с содроганьем думал о том, что ему предстоит увидеть.
А увидеть ему пришлось многое. В огромных подземных помещениях с грубо вырубленными каменными стенами размещались бесконечные ряды огромных котлов, заполненных кипящей смолой. Котлы стояли на подставках из камней, и под ними горело пламя, облизывающее округлые стенки. Над поверхностью кипящей смолы торчали потные головы людей с красными лицами, кожа с которых свисала лоскутами. Люди кричали, стонали и плакали и иногда пытались встать, но тут же получали удар дубинки или плети кого-нибудь из чертей, суетящихся рядом. Одни из рогатых тружеников этого мрачного места следили, чтобы грешники не попытались выбраться из котлов, другие подбрасывали поленья в огонь, а третьи подносили дрова. Фёдор подумал, что были, без сомнения, черти, которые доставляли топливо с поверхности земли, да и кто-то ещё ведь пилил лес наверху. Преисподняя похоже была целым и хорошо организованным предприятием с самыми разнообразными службами.
Подчинённая Василия вела Шальнова между рядов котлов, и черти около них косились недобрыми взглядами на странного посетителя. Грешники же, поглощённые своими муками, не обращали на него никакого внимания. Подземелье было наполнено страшными звуками человеческих страданий, свистом плетей, дымом костров, запахом горящей смолы и весёлыми выкриками чертей. Фёдор смотрел на несчастных в котлах и содрогался от перспективы оказаться рядом с ними. За помещением, которое Дора назвала «Котельной» и которое они долго пересекали, находилась «Вешалка». На огромных дверях его так и было написано. Это место соответствовало своему названию, так как там было установлено множество вешалов с крючьями, на которых были подвешены люди. Мало того, что эти несчастные, как мясные туши на бойне, висели на крюках, под каждым из них горел костёр, усиливая их муки, а черти охаживали бедолаг плетьми.
- За «Вешалкой» у нас расположен «Бассейн», там ещё лучше, - чувствовалось, что Дора получает эмоциональный заряд от созерцания окружающего их зрелища. Голос её слегка дрожал, кошачьи глаза сверкали значительно ярче, миловидное личико приняло злобное выражение, а ладони сжались в кулаки. – Скажи, Фёдор, тебе нравится у нас?
- Жуть! - ели выдавил тот из себя.
- И это все твои чувства?! Жаль, что мой начальник не разрешил окунуть тебя в котёл, тогда бы ты ярче всё воспринял.
- Всё это дьявольски ужасно, и не дай бог никому!
- Вот это уже более справедливая оценка нашего труда! – чертовка просияла. - «Бассейн» тебе тоже понравится.
Шальнов остановился и потёр обеими руками виски.
- А можно обойтись без этого самого «Бассейна»? Что-то мне нехорошо стало от жары, да и похмелье – не лучшее состояние для таких экскурсий. Давайте, Дора, вернёмся, я уже достаточно посмотрел.
- Но ты ещё не видел штрафной изолятор, не говоря уже о «Бассейне».
- Штрафной изолятор?! – Фёдор был ошеломлён увиденным и ели ворочал языком. - Там, что же, ещё хуже, чем здесь?
- Значительно хуже, как же иначе? – чертовка была удивлена наивным вопросом.
- Я хочу домой! – Шальнов заскулил, как щенок. - Мне плохо, я теряю сознание!
- Домой? Ишь, чего захотел? – Дора похлопала Фёдора по спине. - Ещё надо получить пропуск на выход из нашего учреждения. А его даёт только Хозяин. Не пожелает выпустить, останешься здесь до смерти на подсобных работах. А когда отдашь концы, - а на подсобных работах долго не протянешь, - то будет суд над тобой. Ты же алкаш, да ещё конченый, значит, тебе нашего учреждения не миновать. Так что нужно привыкать.
- Я не хочу привыкать, я хочу на свежий воздух! – Шальнов прошептал эти слова чуть слышно и лишился чувств.
Он уже не видел, как двое чертей по приказу Доры отнесли его в кабинет начальника отряда, где он пролежал, не подавая признаков жизни, довольно долго, не видел, как сочувственно качал головой вернувшийся от Сатаны Василий.
- Дора, сходи, зачерпни из бассейна чашу и принеси. Я думаю, раствор приведёт в чувства смертного.
- Может, освежевать его, пока он вырубился?
- Я ж тебе уже говорил, что не сейчас! Сколько можно повторять? Иди в бассейн!
- Слушаюсь!
- Давай, давай.
Василий стоял над Шальновым, смотрел на него и тяжело вздыхал.
- Да, Федя, не думал я, что так всё обернётся. Что Луиза скажет? А так всё хорошо началось.
Чёрт прошёл в свой кабинет, оставив гостя лежащим на полу. Он взял с каменной полки толстый журнал, раскрыл его на середине, мокнул перо в чернильницу и сделал запись.
- Ваше ничтожество, этот тип очухался, - из приёмной донёсся голос Доры. Василий вышел из кабинета. Около стола секретаря корчился в конвульсиях Фёдор, его выворачивало наизнанку. В помещении стоял острый запах перебродивших испражнений, смешанный со зловоньем неизвестных химикатов. Отблевавшись на пол пеной, Шальнов приподнялся на руке и бросил на Василия заплаканный взгляд.
- Уберите эту гадость, я сейчас умру! – Фёдор попытался отползти подальше от глиняной чаши с какой-то пенящейся жидкостью. – Васенька, я хочу домой! – взмолился он и всхлипнул.
Чёрт присел на корточки и потрепал свалявшуюся шевелюру своего гостя.
- Мне очень жаль, что так случилось, хотя какое я имею право жалеть? Хозяин прав, как всегда – ты просто ублюдок, каких много. Но должен тебе признаться честно, мы вместе чудно провели время, да и труба твоя мне досталась. Я её усовершенствую, обещаю тебе.
Шальнов кое-как сел, тяжело дыша, его лицо блестело от пота, и на носу висела капля.
- О чём ты говоришь, я ни хрена не понимаю?! Отправь меня домой, мне плохо!
- Боюсь, что это невозможно.
- Что невозможно? – голос Шальнова дрогнул.
- Отправить тебя домой невозможно, вот что. Как мне выкрутиться теперь перед Луизой? Она же говорила не брать тебя на службу. Но Сатана свидетель, я хотел как лучше. Только обзорная экскурсия. Да вот Хозяин так не посчитал. Одним словом, Федя, я не получил на тебя пропуск.
- Какой ещё пропуск?! – Фёдор взвизгнул.
- Пропуск на выход из нашего учреждения. Сатана его не подписал
- Как не подписал?! Что ж теперь будет?! – Шальнов, качаясь, поднялся, опершись о каменную стену.
- Да, собственно, ничего страшного не произошло. Жизни тебя никто не лишит до твоего судного часа, но только придётся всё это время париться здесь, и никаких контактов со смертными. Так распорядился Первый, а здесь его слово – закон.
- Я что же, буду страдать, как какой-нибудь грешник?!
- Не совсем, - Василий развёл руками. – Ты будешь работать, а труд, как известно, облагораживает человека.
Дора прыснула в кулак.
- Всё что я смог для тебя сделать, так это добился бесконвойного передвижения по учреждению. Хозяин меня уважает, и пошёл мне навстречу. Такие дела. Я уже внёс твою фамилию в списки, только вот не знаю отчества. Как твоего родителя звали?
- Никита Акимович, - прошептал Фёдор и закрыл глаза.
- Вот и чудесно, Фёдор Никитич, теперь мы вместе будем делать общее дело – мучить приговорённых. Станем коллегами, можно так сказать.
Дора опять прыснула, и Василий строго на неё посмотрел.
- Жить будешь, Федя, в моём восемьсот четвёртом отряде, а на работу я тебя определю в истопники. Твоей задачей будет подносить поленья со склада к котлам. Работа несложная и непыльная. Познакомишься с коллективом «Котельной». Ребята там – служаки, что надо, не обижай их.
- Кого? – не понял Шальнов.
- Чертей. И вот ещё что, в котлы не лезть из любопытства – это удел только приговорённых. Пройдёшь инструктаж у оперативников, они тебе разъяснят подробно, что можно, а чего нельзя. Опера команду сверху уже получили. Дора тебя к ним проводит, и место в отряде покажет.
- Ваше ничтожество, - чертовка нахмурилась, - в оперотдел я этого придурка, конечно, свожу, но от посещения отряда прошу освободить. Скоро смена кончается, и туда припрутся грешники. Этот козёл, как там его? - забыла, из маньяков опять будет меня за задницу хватать. Он маньяк со стажем, и его штрафным изолятором не напугаешь. Ладно бы кто другой облапал, хотя бы тот грузин, ещё наркомом был в СССР?
- Берия, что ли?
- Да хотя бы и Берия.
- Он же старый.
- Зато толк в бабах знает.
- Толк, говоришь? Ты, Дора, того, смотри у меня, в запрещённую связь не вступи. Не хватало ещё пятна на отряде. Я в истопники не собираюсь идти. Да и тебе, поди, уборщицей вкалывать не охота.
- Да что вы, ваше ничтожество, я что дура с грешником связываться? Я лучше лишний раз вам дам или кому из наших.
- То-то, ты знаешь, я за порядок во всём.
Фёдор послушал разговор чертей, смотря на них полоумным взглядом, потом схватился за голову и выбежал из приёмной.
- Я его сейчас догоню! – Дора дёрнулась следом, но Василий её остановил.
- Оставь его. Сейчас сам явится. Куда ему бежать?
- Как бы охрана на вахте его на вилы не насадила.
- На КПП уже пришёл приказ Хозяина на этого бедолагу. Ребята его просто отгонят, ну, может, и кольнут разок-другой вилами для острастки. Пока Федя бегает, у нас есть время. Давай, иди ко мне, детка, давненько я тебя не тискал. Ты уже застоялась, если о всяких там Бериях думаешь.
- Шеф, я всегда готова к любви, - Дора обеими руками приподняла свои пышные груди и повела бёдрами.
Через полчаса, прихрамывая, Фёдор доковылял кое-как до кабинета Василия, придерживаясь рукой о горячие каменные стены галереи, идущей вдоль огненной реки. Он ввалился в приёмную и увидел Дору гладящей чёрта между рогов по лысой голове. В этот момент она что-то шептала начальнику на ухо. Тот улыбался, обнажив свои острые зубы. Заметив Шальнова, Василий отстранил свою секретаршу и выставил вперёд руку.
- Ну, что я говорил? Вот и наш новый сотрудник тут как тут. Набегался, Федя?
- У вас йод есть? – Фёдор поморщился, поглаживая рукой свой зад.
- Это ещё что за хрень?
- Ваши дружки мне жопу вилами проткнули, и теперь нужно её смазать, чтобы не было нарыва.
- Ах, вон ты о чём, - чёрт усмехнулся, - ты говоришь об обеззараживании раны. Антисептики у нас не предусмотрены, режим, понимаешь ли. А вот калёным железом прижечь можно. Дора тебя отведёт в кузницу, там ребята помогут.
- Да вы что, какое железо?! – Шальнов отшатнулся. – Лучше я перетерплю, авось, само заживёт.
- Как знаешь. Мы теперь коллеги и всегда готовы оказать помощь своим. Тогда, если нет никаких проблем, топайте с Дорой в оперотдел на инструктаж, а у меня дел полно.
- А как быть с его размещением, начальник? - чертовка кивнула рогом в сторону Фёдора.
- Ах, да, ты же беспокоишься о своей девичьей чести, совсем забыл, – Василий криво усмехнулся. - Попроси кого-нибудь из оперов отвести новенького в отряд, скажи – моя просьба.
- Слушаюсь, ваше ничтожество!
На толстых деревянных дверях оперотдела, врезанных в скальную породу, красной краской или, скорее, кровью было нарисовано ухо – острое, как у всех здешних служащих. Дора постучала кулаком, и в двери открылось маленькое оконце. В нём показалась рожа чёрта.
- Чего надо?
- Новенького привела на инструктаж.
- Шальнова, из живых?
- Его самого.
- Заходите.
Щелкнул засов, и дверь открылась. За дверью в нескольких шагах находилась каменная перегородка, разделяющая первое помещение надвое. В глубине виднелись ещё две двери, которые были закрыты. Оперативник зашёл за перегородку.
- Послушай, Мерк, я тебе оставлю этого типа, мне с ним и так уже пришлось навозиться вдоволь, - Дора мило улыбнулась оперу.
- А кто его в отряд поведёт, я что ли?
- Ты, дорогой мой, ты. Василий просил передать, чтобы ты это сделал – он на меня там срочную работу навалил.
- Во, деловой! Мало того, что сам сюда привёл нежмурика, так ещё и своих подчинённых отмазывает от их прямых обязанностей!
- Ну, Мерчик, ну, миленький, я тебя прошу, - Дора вытянула вперёд губы и чмокнула ими.
- А что я буду с этого иметь?
- Сам знаешь, - чертовка помассировала пальцами свои соски и глянула на оперативника томным взглядом.
- Ладно, так и быть, смотаюсь с новеньким в отряд, заодно и режим проверю, - согласился чёрт и добавил: - После смены зайдёшь.
- Буду ждать этого часа.
Дора скрылась за дверью.
- Ну? – оперативник скорчил злую гримасу. – И что тебя идиота привело сюда? За мою долгую службу не было случая, чтобы какой-нибудь олух сам по своей воле припёрся в ад. Так ведь у вас называется наша контора?
Под пытливым взглядом оперативника Фёдор не знал, куда деть глаза и промолчал.
- Отвечать, когда я задаю вопросы! – чёрт стукнул кулаком по перегородке.
- На экскурсию пришёл, - промямлил Шальнов.
- Че-го? Ты, мужик, никак даун? На экскурсию в музеи надо ходить. Васька тоже хорош. Вы с ним чего, набухались что ли?
- Было немного.
- Ты же конченый алкаш, у тебя не может быть немного! Не смей мне лапшу на уши вешать! Я здесь всё про всех знаю, и про тебя буду знать всё, когда пришлют твоё личное дело. А теперь слушай меня внимательно. Ты алкоголик, но пока ещё не помер, и не осуждён. Тебя оставил здесь Хозяин по вольному найму.
- Я не давал никакого согласия, я домой хочу!
- Твоего мнения никто не спрашивает, придурок! В соответствии с приказом по учреждению тебя определили истопником. Ты не мертвяк, но это не даёт тебе права нарушать установленный здесь режим. Работать предстоит с нашими сотрудниками, а проживать с контингентом. Предупреждаю – контингент, все как один, ещё те отморозки, так и норовят наш режим нарушить. От тебя до самой смерти требуется только работа, и никаких недозволенных контактов. Иначе я с тобой разберусь. Ты меня понял?
- Понял, только не понял, чего можно, а чего нельзя.
Черт перегнулся через перегородку и схватил Фёдора за плечи. Он дыхнул на него серой.
- Перво-наперво ты должен обращаться к представителям администрации «ваше ничтожество». Понял? Никакого панибратства.
Шальнов кивнул.
- В учреждении запрещены молитвы и иконы. Ясно?
- Не совсем. С молитвами вопросов нет, но вот иконы, откуда им здесь появиться?
- Встречаются умельцы, - чёрт сощурился. - Умудряются кровь воровать из чернильниц в кабинетах и на стенках рисовать всяких праведников. За такие выходки одна дорога в карцер! При жизни надо было молиться, а не здесь. Ты меня понял? И ещё - атеистические речи среди контингента запрещены. Попадёшься с ладаном, будешь сурово наказан. Кровь свою грешникам не продавать, узнаю, посажу на вилы. Эти ублюдки ксивы на волю шлют.
- Отсюда? Это как?
- Есть и среди нас недобросовестные сотрудники, но мы стараемся пресекать такие контакты. Если что узнаешь о нарушениях режима, будешь докладывать мне. В долгу не останусь, курить подброшу или водочки плесну. Я вижу, ты мужик сообразительный, хотя и алкаш, быстро поймёшь, что тут за жизнь, и сделаешь правильные выводы. Всё понятно?
- Да, вроде.
- Ты должен сказать: так точно, «ваше ничтожество»! Не люблю панибратства.
- Так точно, «ваше ничтожество», - выдавил из себя Фёдор.
- А теперь распишись за инструктаж в журнале, и я отведу тебя в отряд.
Опер поставил на перегородку перед Шальновым чернильницу с торчавшим из неё гусиным пером и достал с полки толстую книгу.
Оперативник и Фёдор вышли из кабинета и зашагали вдоль набережной огненной реки, в стене которой были вырублены ещё двери с непонятной символикой. Те, что были отмечены крестами, вели в туалеты. Потом они свернули в галерею, освещённую факелами. Галерея была узкой и длинной, и вскоре упёрлась в другую, что проходила поперёк. Эта галерея, видимо, была значительно шире, потому что по ней сплошным потоком понуро двигалась огромная толпа голых и измождённых подобий человека.
- Закончилась смена, и грешники направляются в отряд, - пояснил оперативник. - Вот с этой сранью тебе и предстоит жить. Сам убедишься, что это за публика, хотя ты и сам-то не далеко от неё ушёл. Курить захочешь, кого-нибудь сдашь мне, любят отморозки режим нарушать. А если прознаешь про что-нибудь серьёзное, водяры плесну, как и обещал. Где найти меня теперь знаешь, да я и сам буду приходить время от времени. Иди вперёд, я за тобой, - чёрт подтолкнул Фёдора, когда они приблизились к движущейся толпе.
Грешники, только что выбравшиеся из кипящей смолы, были зрелищем страшным. Сварившаяся кожа свисала с них лоскутами вместе с прилипшей к ней смолой, взгляды их были затравленными, и все они с опаской косились на оперативника. Колонна шла медленно, едва передвигая ноги, и Фёдор, подгоняемый цоканьем своего сопровождающего, быстро двигался вдоль неё. Вскоре впереди он увидел чёрта с вилами, видимо, это был один из конвоиров. Обгоняя вооружённого охранника, Шальнов с опаской покосился на вилы, и, заметив пугливый взгляд новенького, чёрт ощерился, решив того шугнуть. Фёдор отшатнулся и ускорил шаг, забыв про свои пораненные ягодицы, а следовавший за ним Мерк дружески похлопал конвоира по плечу.
Вскоре Шальнов достиг головы колонны и сбавил шаг, повернувшись к оперативнику. Тот подтолкнул его вперёд.
- Иди, чего встал? Твои апартаменты уже недалеко тут.
Мерк не обманул – шагах в пятидесяти в сторону отходила боковая галерея, кончавшаяся массивными кованными деревянными воротами. На них красным было намалёвано число 804.
- Вот это и есть твой новый дом.
Подойдя к тяжёлым воротам, опер распахнул их, и за ними в свете факелов, прикреплённых к стенам, Фёдор увидел огромное помещение с низкими сводами. Оно было настолько огромным, что его дальние стены не просматривались. Никаких нар, даже соломы на полу, только голые камни и вонь.
- Здесь находится жилой отсек твоего восемьсот четвёртого отряда. Вход в лечебницу там, у дальней стены.
- В лечебницу?! Здесь есть лечебница?! – Шальнов был поражён, и у него затеплилась надежда, что не всё так плохо.
- А как же! – Мерк скорчил рожу и хмыкнул – Мы же должны восстановить силы грешников для новых мучений. Если этого не делать, боль притупится и войдёт в привычку, учитывая бесконечность во времени процесса наказания. После процедур грешники чувствуют временное облегчение, но от этой передышки в следующую смену их муки ещё острее. В нашей конторе всё отработано веками. Каждый попавший сюда получает наказание по всей программе. Главное, чтобы соблюдался режим, и мы, оперативники, следим за этим.
Из полумрака появилось какое-то чучело с длинными жидкими волосами, горбатым носом, нависшим над бородой в форме клина. На вид чучелу было лет пятьдесят – шестьдесят.
- А вот и его величество шнырь. Я уж думал ты, Иоанн, кимаришь где-нибудь в укромном уголке.
- Что вы, ваше ничтожество, аки можно?!
- Ну-ну. Прибрался?
- Так точно!
- Твои дружки возвращаются. Готовься ко второй смене. Да, кстати, ничего запрещённого во время уборки не нашёл?
- Только пустую бутылку «Столичной».
- Вот суки! Опять! На чьём месте была?
- К дверям больнички подбросили, - развёл руками тот, кого звали Иоанном.
- Понятно, разберусь, - оперативник стукнул об пол копытом. – Так, всё, ты вали на смену, отряд возвращается. А ты, Шальнов, осматривайся пока. Сейчас я представлю тебя другому дневальному, он тебе и место найдёт.
К воротам подошла колонна грешников и проследовала через них прямиком к дальней, скрытой в полумраке, стене. У стены колонна выстроилась, и её хвост был недалеко от Фёдора.
- Пойду, проведу без очереди на процедуры нового шныря, а то тебе его ждать долго придётся, - Мерк направился к дверям лечебницы.
Проводив взглядом оперативника, Фёдор повернулся к воротам отряда и увидел, как конвоиры повели куда-то Иоанна, видимо, на муки. Один из вооружённых чертей закрыл створки ворот. Шальнов переминался с ноги на ногу и не знал, что делать. Ему ничего не оставалось, как только разглядывать колонну мучеников. Один из этих бедолаг, стоявший в последнем ряду, обернулся и поманил Фёдора рукой. Тот огляделся по сторонам и понял, что зовут именно его. Чем стоять просто так, дожидаясь дневального, лучше было перекинуться с кем-нибудь парочкой слов, пусть даже этим кем-то будет только что выбравшийся из котла мученик.
- Из нового этапа? – спросил мужчина, вблизи не казавшийся ошпаренным кипящей смолой, только ноги его до самых колен были обгоревшими.
- Да нет, своим ходом, - пожал плечами Фёдор. – По пьянке сам сюда припёрся на экскурсию.
- Не понял, - нахмурился мужик, - как своим ходом? А Высший Суд? А приговор? А конвой?
- Не было этого.
- Тебя что же, приговорили к вечным мукам без суда?
Стоявший рядом грешник тоже повернулся к Фёдору.
- Беспредел! Творят, что хотят, а ещё говорят о соблюдении законности!
- Я вольнонаёмный, так меня обозвали, - попытался как-то прояснить ситуацию Шальнов.
- Выходит, ты живой? – удивился первый грешник. Второй облезлой рукой дотронулся до Фёдора.
- Тёплый, будто только из котла! Триста лет не видел живого человека! Дела! Как там на воле? Солнце светит?
- Светит, куда ему деться?
- И снег выпадает?
- Выпадает, когда зима. Сейчас там зима и есть, - Шальнов указал пальцем в каменный свод.
- Как я соскучился по холоду! – простонал тот, что уже триста лет как мученик.
- Он триста лет не видел ни живого человека, ни снега, - с трудом растянул в ухмылке потрескавшиеся губы первый грешник, скорчил при этом гримасу и прижал руку к боку. Там у него на уровне шестого ребра зияла дыра, а ниже ещё одна. Вдоль всего тела проходили вздутые фиолетовые полосы, пересекавшиеся друг с другом. – Триста лет, - повторил он. – Я не видел снега две тысячи триста тридцать четыре года семь месяцев и два дня! С последнего индийского похода Александра, когда наша армия перебиралась через заснеженные горы. Там я и сорвался со скалы. Вот как давно я не видел снега, столько же и живых. А то триста лет, триста лет.
- А я снег видел вчера, а, может, это было даже сегодня, счёт времени потерялся, - тихо сказал Фёдор и смахнул навернувшуюся слезу.
В это время подошёл оперативник с каким-то грешником.
- Вот этому новенькому определи место. Завтра, когда пойдёшь на муки, покажешь ему столовую персонала, он пока живой, и ему нужны харчи. А потом, Шальнов, - Мерк обратился к Фёдору, - найдёшь своего начальника отряда, и пусть он сам отведёт тебя на твою новую работу. Да, вот ещё, за пределами отряда ты видел, где туалеты находятся, а если припрёт нужда здесь, можешь гадить в любом дальнем углу, шнырь потом всё уберёт. У грешников нет нужды справлять нужду, - чёрт усмехнулся собственному каламбуру. - А вы все смотрите у меня! Чтобы без глупостей! Давно в изоляторе не сидели? Там сейчас есть несколько свободных мест, - оперативник погрозил грешникам кулаком и пошёл к воротам.
- Вали, вали скотина рогатая! – тихонько сказал вслед чёрту тот, что парился в аду две тысячи лет с гаком. – Эти опера только и могут, что схватить нормального мукаря, да в амбар его упрятать! Беспредельщики! Попался бы он мне под меч, когда мы с царём Александром покоряли туземцев и вырезали целые города! Было времечко! – вздохнул, судя по всему, грек и опять схватился за бок. – Повеселились мы вдоволь и крови целые реки пустили своим врагам! Где ты сейчас, Александр? В каком отряде? А, может, тебе присудили рай? Хотя с какой стати? Чем я хуже тебя? Только тем, что не царских кровей. Вот ты, новенький, кем на воле был?
- Фрезеровщиком.
- Кем? Френдзер…? Как? – не смог выговорить бывшую профессию Фёдора грек.
- Фрезеровщиком на заводе. На станке работал.
- Работал? Так ты мастеровой, что ли?
- Вроде того, был им когда-то. Потом это дело, - Шальнов шлёпнул двумя пальцами себя по горлу.
- Так ты бражник? – сподвижник Македонского просиял и тут же скорчился от боли. – То-то я смотрю у тебя рожа отёкшая. Кони двинешь, сюда попадёшь. Тебя как звать, братан?
- Фёдором.
- Федр, значит. Был у меня в подчинении офицер с таким именем. Слон его раздавил в бою, как муху. Тоже с тех пор его не встречал. А я Тимоген, по-местному Тимоха, давай клешню, - грек протянул руку. - Тришка! – обратился он к дневальному, - новенького к нам подсели, хоть свежих новостей узнаем, а то мусолим всё одно и то же. Ты, Федр, пока располагайся, там, где шнырь тебе покажет, а я вернусь, только бочину заштопаю. С пацанами тебя познакомлю.
- А ты чего тут раскомандовался, Борода? – возмутился ошпаренный грешник. – Он, видите ли, хрен знает с каким царём вместе воевал. Ну и что? Я тоже со Стенькой погулял и кровушки не меньше твоего попускал. А Разин тоже, между прочим, царских кровей был! Может, Федька к нам пойдёт. Сдался ему грек, он ведь русский.
Сподвижник Александра сощурился.
- Ур, козёл! Чего вякаешь? Я первый Федра подозвал, значит, и пойдёт со мной. У меня керик Вован тоже русский. В общем, Тришка, давай, веди Федра к нашим шконкам, там место есть.
Очередь в лечебницу быстро двигалась, и мученики, успевшие посетить её, рассредоточивались по отряду. Дневальный по имени Трифон повёл Фёдора к одной из стен. Шальнов только сейчас заметил, что каменный пол под его ногами весь расчерчен каким-то острым инструментом на прямоугольники, и внутри каждого выбиты цифры, похожие на номер. Когда они подошли к стене, Трифон указал пальцем на пол.
- Эта шконка была одного американца. Много болтал здесь о демократии, его и сдали. Сейчас в штрафном изоляторе. Давно уже там торчит, и его ещё долго не выпустят, к тому времени сам успеешь концы отдать. За атеизм, молитвы, ладан и демократию здесь наказывают сурово. Помни об этом.
Дневальный ушёл, оставив Фёдора. Тот потоптался на месте в своём расчерченном прямоугольнике с непонятным номером, обозначенным, как десятка с маленькой десяткой наверху и цифрой тридцать шесть рядом, и решил присесть. Это ему далось с трудом, учитывая его раненные ягодицы. Он обнял руками колени и безучастным взглядом начал смотреть, как грешники, кажущиеся после лечебницы не такими уж сваренными, расходятся по отряду и занимают свои места. Кто-то из них ложился на пол, вытянувшись во весь рост, некоторые собирались в группы и, усевшись кружком, о чём-то оживлённо спорили. На соседнее место плюхнулся человек средних лет и бросил на Фёдора подозрительный взгляд.
- Новенький?
- Вроде того.
- За что попал?
- Ни за что, - пожал плечами Шальнов.
- Ни за что не бывает. Тебе что ж, на Суде не объяснили твои грехи, за которые был вынесен приговор? Говори, за что попал?
- За собственную дурь и пьянку.
- Вот это уже ближе к правде, - качнул головой сосед. – Значит, любитель шнапса. Я тоже когда-то от него не отказывался, но попал сюда не за это. За идею, владевшую мною полностью.
- Хорош лапшу вешать новенькому на уши, - подошёл ещё один грешник. - За идею он, видите ли, сюда попал. За свои преступления перед человечеством лучше скажи. И судили тебя два раза. Один раз в Нюрнберге, а другой – на Небесах. Оба суда, между прочим, во мнениях сошлись.
- Заткнись, Лавруша, можно подумать сам ты по ошибке в котле варишься.
По другую сторону от Фёдора расположился на полу мужчина с едва заметными кавказскими чертами и узкими усиками под носом.
- Не слушай его, товарищ. Этот господин врун, каких мало. Его руки по локоть в крови, он нацистский преступник. Кальтенбрунер, слыхал про такого?
- Нет, не доводилось, - Фёдор виновато улыбнулся.
- Никакой я не преступник, а верный солдат Рейха! Позволь тебе представиться, сосед, - Эрнст Кальтенбрунер, обергруппенфюрер СС, начальник Главного Управления имперской безопасности. После провала военной компании объявлен союзниками виновником массовых казней. Козлы! Сделали из солдата палача! Теперь век воли не видать, в натуре! И Бог тоже мне хорош – ты, говорит, человек, пролил много невинной крови и отправляешься в ад. Я, значит, молился ему, свечки ставил в кирхе, находил на это время при моей загруженности, а он меня в ад! Не верю я теперь в него! – Кальтенбрунер закусил губу. – А ты, братан, веришь в Бога? – он толкнул Фёдора в плечо.
- Есть он, наверное, но мне его не доводилось видеть, - ответил тот.
- Ты что, памяти лишился? Кто ж тебя сюда направил, как ни Бог?
- Я же рассказывал вашему товарищу, что сам сюда явился по пьянке на экскурсию с начальником отряда Василием. Он не смог получить пропуск на мой выход. Меня оставили здесь вольнонаёмным. Я ещё живой и Богу душу не отдал.
- Выходит, ты ещё копыта не откинул и с Богом на Высшем Суде не встречался?
Шальнов покачал головой.
- Интересный случай, батенька, в нашей здешней практике, – услышал Шальнов за своей спиной и повернул голову. Позади него стоял коренастый лысый мужичок с бородкой, кого-то ему напоминавший.
- Живой человек во плоти! Плоть подразумевает кровь, а кровь – возможность общаться с единомышленниками там, - лысый поднял вверх палец.
- Кому ты ксивы собрался отправлять, Ильич? Там же сейчас одни ренегаты. Мне б туда, я б шороху навёл! – произнёс мужик с усиками и сощурился, разглядывая Фёдора.
- Надо было, Лаврентий, вовремя и добросовестно свою работу делать, тогда б наша с тобой родина не имела того, что сейчас, говорят, имеет. Вот мы нового товарища и расспросим, что там к чему.
- Что за базар? Слетелись беркуты, успели облепить Федра! Они тебя ещё не заклевали, братан? – Тимоген присел у Шальнова в ногах. Дырок на боку у грека уже видно не было, как и бордовых полос на теле, да и ноги его лишились хрустящей корочки. – Успел со всеми познакомиться?
Фёдор пожал плечами и обвёл взглядом окруживших его грешников.
- Ну, этот тип Эрнст, здесь его называют Эдиком – легче выговорить. Это Вован, тоже, как и ты, русский, - грек показал пальцем на лысого.
- Не Вован, а Владимир Ильич, для своих Вова.
- Вован, - хмыкнул воин Македонского, - и привычней, и сказать легче.
Лысый нахмурился.
- Ленин, что ли?! – изумился Фёдор и уставился на вождя мирового пролетариата.
- Да, батенька, он самый, Владимир Ульянов – Ленин, прошу любить и жаловать, - человек попытался принять величавую позу, но, учитывая его голый вид, поза показалась комичной, и насмешила остальных.
- Сядь, Вован, не парь мозги! – грек небрежно махнул Ленину рукой.
- Ты, Борода, не мог бы быть повежливей, хотя, что с тебя взять – анахронизм, ископаемый пращур.
- За пращура ответишь! – Тимоген вскочил и по привычке бросил руку себе на левое бедро, где у него, видимо, когда-то висел меч.
- Сядь, Борода, не порть вечер! – немец дёрнул за руку грека.
- А чё он обзывается, в натуре?
- Вован просто назвал тебя далёким предком. Разве ты не наш далёкий предок? Две с лишним тыщи лет срок здесь тянешь, отсюда и кличку свою заимел.
- Во-во, Эдик, подтверди, что я ничего обидного не сказал.
- Подтверждаю, - Кальтенбрунер кивнул головой.
- И я тоже подтверждаю – поддакнул мужик с усиками.
- Ладно, хрен с вами, от предка не отказываюсь.
- А это Лаврик, - Тимоген упёр перст в того, кто подал голос последним. – Тоже был какой-то шишкой.
- Не шишкой, а наркомом внутренних дел, - поправил его усатый.
- По мне всё одно. Вот Федр у нас из мастеровых. Как там это, фендзе…?
- Фрезеровщик.
- Пролетариат, это похвально! – Ленин сжал руку в кулаке и потряс ею. – Ты, товарищ, в ВКПб не состоял случайно?
- Где, где?
- Коммунистом не был?
- Нет, Владимир Ильич, бог миловал, то есть я не думал об этом.
- Не думал, а надо бы было подумать. Я ещё займусь тобой.
- Опять?! – возмутился Тимоген. – Вован, ты чё в натуре, давно вилами в бок не получал или зубов много ещё осталось? Заколебал ты уже своей пропагандой!
- На самом деле, Вальдемар, не надоело тебе по ушам всем нам тут ездить? Всё равно не удастся тебе ячейку сколотить. Даже Лаврик не хочет идти за тобой, хотя, как и ты, коммунистом был. Фёдор вообще, как я погляжу, далёк от политики. Правильно я говорю? – Кальтенбрунер бросил взгляд на Шальнова.
- На хрена она мне? – ответил тот.
- Несознательный элемент, - буркнул Ленин.
- А где ты в аду сознательных найдёшь? Здесь всё, амба, перспектив нет, - хмыкнул Берия.
- Всегда есть надежда! – почти выкрикнул Владимир Ильич, забыв, что он не на партийном съезде, и на него покосились грешники с других шконок.
Кальтенбрунер положил руку Ленину на голую коленку.
- Ты, Вован, как был утопистом, так им и остался. Забыл Кристофера, что лежал вот на этой шконке, америкоса? Тот сам во Вьетнаме каким-то адским огнём, ещё мудрёно называется, напалм что ли? деревни вместе с людьми выжигал – помнишь, хвастал? девок местных насиловал, зато о демократии любил поболтать, Бога частенько вспоминал, праведника пытался из себя корчить. Порядки ему местные не нравились, демократией, видите ли, они не пахнут. Загремел в амбар лет на сто, и поделом ему. Вот там теперь пусть и надеется, что, когда выйдет, здесь его встретит его любимая демократия, - немец злобно хихикнул.
- Американец этот, хрен с ним, а Ильича, Эдик, не трожь! – заступился за Ленина Берия. - Сам-то в своего Альфонса как в бога верил и пёрся за ним рогами вперёд. Где он сейчас? Из своего угла не выходит, ни с кем не общается, даже с тобой, всё пережить свой крах не может.
- Я сам с фюрером не разговариваю, не хочу, - тряхнул головой бывший эсэсовец. - Начнёт меня обвинять, что к вам примкнул, к атеистам. Буду я ему ещё объяснять, что, не веря в Бога, не веришь и в Дьявола, а, значит, и в ад. С такими убеждениями муки переносить легче. Фюрер всё, скис. Думал великое дело делает на Земле, богоугодное, а вот на Небе так не посчитали. После разгрома думал святым будет мучеником, а мучается каждую смену в бассейне, как и я. Нет у него сил купаться в перекисшем дерьме, смешанном с кислотами, после того, как купался в славе. Для него это похуже, чем падение Рейха. Слабым он оказался, фюрер, а я в него верил. Теперь сожалею, но сам купаюсь, и ничего.
- Надо было, Эдик, вовремя сориентироваться и работать на НКВД. Глядишь, и не оказался бы нацистским преступником.
- Утухни, Лаврик, о чём толкуешь? Ты не работал на НКВД, ты им командовал, а зелёнкой лоб тебе всё равно помазали, как английскому шпиону.
- Это происки врагов Советской власти! – зло выдавил из себя Берия. - Встречу здесь кого, такую слюнявку на них операм пущу, что ни одного из карцера до конца существования ада не выпустят. Уж я это умею делать, поверьте.
Через шконку от Фёдора опустился ещё один тип, и Тимоген его окликнул:
- Канай сюда, Неро, в нашем полку прибыло. На место америкоса я нежмурика поселил.
Крупный кудрявый мужчина с внушительным пузом покосился на Шальнова.
- Мало им жмуриков, уже живых хватают, - проворчал он и застонал, потирая своё тело. – Сегодня как бы смолу в моём котле черти перегрели. То ли ладана обкурились, то ли водки хлебнули. Сдать бы их кумовьям, да только себе хуже сделаешь. Черти выговор получат, а на меня потом дров жалеть не будут.
- Терпи уж, итальяшка, участь наша такая терпеть, - Кальтенбрунер подмигнул пузатому.
- Ты меня специально злишь, Эдик? Сколько тебе можно говорить, что я не итальяшка, а римлянин!
- Ещё скажи император. Ха-Ха!
- Да, император Нерон, ядрёна вошь! А ты варвар!
- Да вы чего здесь, все начальники, что ли собрались? Один я работяга?
- Не работяга, а гегемон! – подзадорил Фёдора Ленин. – А то, что мы тут собрались в таком составе, так это в канцелярии решают, и номер места там выдают, и к мукам приписывают. Лотерея. Ну, мы пообтёрлись тут за годы и поняли, что мало чем отличаемся друг от друга. Единственный только Нерон самый крутой изверг из нас.
- А вы, Владимир Ильич, сами себя разве извергом считаете?
- Нет, что ты, милейший. Не я считаю, а судьи, которых я отрицаю по причине своих материалистических взглядов. Много крови в России пролил, говорят. А как без крови революцию сделаешь, позвольте вас спросить?
Фёдор пожал плечами.
- То-то, что никак!
- Во, во, идут! – Берия привлёк общее внимание и засуетился. – Лекари идут!
По узкому проходу мимо растянувшихся на полу грешников цокала копытами троица чертей – двое были женского полу, а один - мужеского.
- Мечта моя вон ту, у которой сиськи больше облапать. Как же я хочу эту чертовку! Она не хуже Доры будет! – Лаврентий Павлович чмокнул языком.
- А я бы и от второй чертовки не отказался, у неё такие пикантные рожки. Обуздать бы её, держась за них! – мечтательно произнёс Тимоген. – Была у меня в Персии одна такая, не женщина, дьявол, чуть концы на ней не отдал. Но чертовка круче! Я один раз хотел до неё дотронуться во время процедур, но посмотрел на того козла с вилами и передумал.
- А я забыть не могу, как Доре жопу погладил! Она ведь меня не сдала, понравился я ей, видно, - Берия облизал облепленные болячками губы.
- Развратники, на нечисть заглядываетесь! – Ленин укоризненно покачал головой.
- Вован, ты из-за своих бунтов импотентом стал, поэтому заткнись, - бросил грек Ильичу, не отрывая голодного взгляда от шагавших по отряду чертовок.
- От импотента слышу! – парировал бывший вождь мирового пролетариата.
- Посмотри, Федр, какие ножки, и копытца цок-цок! – Тимоген потряс Шальнова за плечо. – Эту рогатую куколку Люсьеной зовут, а вторая Клава – огонь бабы!
Медицинский персонал в сопровождении чёрта покинул отряд, и грешники постепенно успокоились.
Но грек с Берией еще продолжали обсуждать прелести представительниц прекрасного пола дьявольского племени.
- Мужики, кончай базар, дайте отдохнуть! Время летит быстро, не успеешь кости на шконку кинуть, как опять на смену, - Нерон разлёгся на своём месте, подложив руку под голову.
- Да, отдохнуть в натуре не помешает, поговорить ещё успеем – вечность впереди, - согласился Тимоген.
- А я думал, мы обмоем новоселье соседа, - разочарованно произнёс Кальтенбрунер. Берия так на него посмотрел, что тот сразу замолк.
- Отбой! – скомандовал бывший нарком. – Предайтесь воспоминаниям, насладитесь памятью о своих лучших днях.
Грешники вокруг Фёдора улеглись и затихли. Он сам вытянулся и закрыл глаза. Ему показалось, что он их только что закрыл, как получил пинок по ноге. В отряде стоял звон колокола, и почти все грешники уже поднялись со своих мест.
- Давай, новенький, вставай, отряд на смену уходит. Мне было велено тебя отвести в столовую. Отряд, стройсь! - громко крикнул шнырь Трифон, сложив руки рупором, потом убежал. Уже издалека опять послышалась его команда строиться.
- Послушай, Тимоген, - обратился Шальнов к греку, делавшему физические упражнения, - а вы что, завтракать не пойдёте?
- Какой завтрак, дурик? – бывший вояка одну руку держал на бедре, а другую закинул за голову и делал наклоны. – Одно преимущество быть мертвяком – жрать не хочется.
Кто-то тронул Фёдора за плечо, и он обернулся. На него смотрел прищуренными глазами какой-то тип с покатым лбом и скуластой рожей.
- Братан, ты с воли?
- Да, недавно оттуда.
- Как там?
- Кому как, мне лично хреново было, но теперь кажется, что было хорошо.
- Говорят, вольнонаёмным тебя взяли?
- Назвали так, а там кто его знает.
- Дело есть у братвы к тебе, - тип почесал шею. - Ксивы нужно будет на волю передать, к пацанам к нужным сходить, если живы ещё, грев попросить и сюда скинуть. Не откажут пацаны – кореша наши, все тут будем. Тебя к общаку подпустим, если гонцом станешь. Ты вообще, братан, по жизни каких понятий? Кто ты?
Фёдор пожал плечами.
- Никто, раньше работягой был, а теперь свободная птица, - он вспомнил, где сейчас находится, и тут же поправился: - Был птицей, был.
- Да будь ты хоть волчарой, а греть братву надо. Со смены придём, подруливай к нам, чифирнём, о деле побазарим. Тебя ж Фёдором звать?
Шальнов кивнул.
- Да я того…сам тут…, - он хотел прояснить ситуацию, но грешник ему не дал.
- Я Хрящ, смотрящим тут, если какой базар – ко мне. Давай, Федя, наши пошли, увидимся ещё.
Блатной побежал в колонну, и на его голых ягодицах в это время два татуированных чёрта начали бросать при каждом шаге лопаты с углём в топку, которой являлась задница.
Шальнов дёрнул за руку Ленина, который во всеобщей сутолоке, оказался ближе всех.
- Ильич, ты Хряща знаешь?
- А кто ж его не знает? Люмпен.
- Кто?
- Принеприятнейший тип, из блатных пятидесятых годов. Свои же дружки на нож посадили, и сюда за ним вскоре сами пришли. Здесь забыли все прошлые обиды, и теперь опять керики – это значит единомышленники. Хоть он и вор необразованный, этот Хрящ, но, что греха таить, в социальной обстановке разбирается и разводит любые конфликты. Кентуется с этим оперативником, как там его? Ах, да, Мерк. Он с ним на «ты». Ни разу не слышал, чтобы обратился к нему «ваше ничтожество», Мерк и всё. Я так думаю, что этот самый Хрящ оперу информацию сливает, а тот его подогревает. У блатных чифир не переводится, и водочка бывает. Так что ты, Фёдор, с Хрящом поосторожней.
- Шальнов! – окрикнул его шнырь из выходящей за ворота колонны. – Новенький! Давай сюда, чего яйца мнёшь?
- Ну, я пошёл, Владимир Ильич.
- Давай, любезный, давай. Я за тобой.
Фёдор догнал шныря, который понуро, как и остальные, шёл в колонне. Никто из грешников не переговаривался, все они двигались, опустив головы, под конвоем чертей. Видимо, несчастные готовили себя к предстоящим мукам. Около одной из боковых галерей дневальный толкнул Шальнова локтем и шёпотом сказал, что столовая находится здесь, недалеко. Он посоветовал ему обратиться к конвоиру и сказать кто он и что. Охранник с вилами наперевес цокал копытами впереди, шагах в десяти, и Фёдор его окликнул:
- Ваше ничтожество!
Чёрт повернул рогатую голову и ощерился.
- Кому тут неймётся?!
- Мне, ваше ничтожество, - Шальнов поднял руку и сделал шаг в сторону от колонны. Он даже не успел опомниться, как вилы конвоира упёрлись ему в горло.
- Я не грешник, - звуки, издаваемые нарушителем, напоминали шипение, так как стальные штыри уже начали протыкать кожу, - я вольнонаёмный.
Охранник уставился на горло наглеца, он увидел кровь и отодвинул своё оружие.
- Какого ангела?! Что за дела?! Ты кто такой?
Фёдор потёр ранки на шее и облегчённо вздохнул.
- Я же вам сказал, что вольнонаёмный, бесконвойник, приписан к этому отряду, на меня и приказ есть. Оперативник Мерк приказал дневальному показать мне, где находится столовая. Она где-то тут рядом, и я хотел бы пойти на завтрак.
- Так оно и есть, ваше ничтожество, - поддакнул шнырь. - Я дневальный, и кум, пардон, оперативник мне велел показать новенькому столовую.
Конвоир замялся и наморщил лоб, потом принял решение.
- Если соврали, оба угодите в карцер!
- Что вы, что вы, ваше ничтожество, истинная правда! – дневальный учтиво сгорбился. – Если б он был жмуриком, как мы, зачем ему жратва?
- А затем, что б увильнуть от мучений, вот зачем. Предупреждаю, соврали мне – котёл, бассейн и вешалка покажутся вам аттракционами, потому что я сам буду вас мучить! Как фамилия, новенький?
- Шальнов, - поспешил ответить Фёдор.
- Шальнов, восемьсот четвёртый отряд, проверю. Можешь идти. Топай в этот проход, и шагов через сто увидишь столовую.
Чёрт развернулся, поднял высоко вилы и громко крикнул:
- Шагом марш, проклятые ублюдки!
Колонна тронулась, и Фёдор прошёл с ней несколько шагов, прежде чем свернул в боковую галерею. Он медленно зашагал по узкому туннелю, не оглядываясь, но чувствуя на своей спине взгляды сотен грешников. Его несчастную душу согревала мысль, что впереди у него завтрак, а не кипящий котёл со смолой и не стальной крюк или того хуже какой-то бассейн, где плавают нацистские преступники.
Галерея хорошо освещалась факелами, и пол под ногами казался чистым. Впереди Фёдор увидел сгорбленную фигуру. Когда он подошёл ближе, то по круглой фиолетовой заднице распознал согнувшуюся в три погибели чертовку. Она усердно тёрла пол какой-то шкурой и что-то мурлыкала себе под нос, может, пела.
- Извините, как пройти в столовую?
Чертовка матюкнулась и выпрямилась. Как и все представительницы своего племени, она была соблазнительной.
- Вот, ангел, напугал! Ты, жмурик, чего тут шляешься?
- Я не жмурик, я новый сотрудник, и ищу столовую.
Чертовка внимательно осмотрела Фёдора с ног до головы, держа в левой руке шкуру. Закончив осмотр, она правой рукой потянулась к шальновскому «хозяйству», и тот отшатнулся.
- Живой, - протянула с изумлением уборщица. – Тёпленький мужчинка! Вот номер! Как я тебе? – она бросила шкуру и провела обеими руками по собственному телу. Фёдор вынужден был честно констатировать, что формы у бестии были хоть куда.
- Идём, я тебе покажу дорогу, дай руку, - чертовка сжала ладонь Фёдора в своей. Проведя его вперёд, она толкнула ногой какую-то дверь в каменной стене и затащила в неё Шальнова.
В помещении было темно, тем более что входная дверь захлопнулась, и мерцающий свет факелов сюда уже не проникал.
- Столовая? – спросил Фёдор, но вместо ответа почувствовал, как руки чертовки легли ему на плечи, а её пышная грудь стала тереться об него. Руки в темноте начали гладить ему спину, а сочные губы целовать, и Шальнов не смог отказать себе в удовольствии…
… - Тебя как звать? – услышал Фёдор вопрос, заданный нежным шёпотом ему в самое ухо.
- Фёдор, - ответил он, тяжело дыша.
- Фёдор, Федя, значит, а меня Люциферина, можно просто Люца. Давненько я не занималась любовью, с тех самых пор, как меня наказали за связь с грешником. Раньше я в снабжении служила, но подвернулся тут один жмурик. Нас и застукали. Он до сих пор в карцере, а я полы натираю. Устала!
Фёдор весь потный лежал в полной темноте на чертовке и приходил в себя.
- И давно это было? – спросил он для порядка
- Девяносто три года назад. Ещё семь лет потерпеть, и вернусь на своё место.
Шальнов промолчал, он был поражён сроками наказания. Девяносто три года назад ещё царь Россией правил!
Чертовка не торопила Фёдора, и он постепенно пришёл в чувства.
- Люда, - обратился он к ней.
- Не Люда, а Люца, запомнить тяжело?
- Прости, Люца, может, ты мне покажешь, где столовая, а то, как бы не опоздать.
- Вместе пойдём, я сама ещё не завтракала.
Столовая оказалась шагах в пятидесяти за поворотом и представляла собой огромный зал за коваными дверями, на которых красным был намалёван то ли крот, нанизанный на шампур, то ли это была крыса, только без хвоста. Помещение имело высокие своды и являло собой естественную полость в скалистой породе, о чём говорили свисавшие с потолка сталактиты. Оно было битком забито чертями, сидевшими за каменными столами, вырубленными из цельных глыб. Из глубины зала Фёдора кто-то окликнул:
- Шальнов! – сотни зелёных глаз повернулись в его сторону. – Иди сюда!
Люца, стоявшая в дверях вместе с новеньким, подтолкнула его когтистой рукой в спину. Окликнувший встал со своего места, и в нём нельзя было не узнать Василия. Фёдор со страхом и смущением заковылял вперёд, косясь на чертей. Когда он подошёл к столу, у которого стоял, улыбаясь, знакомый ему служащий этого заведения, тот хлопнул его по плечу.
- Как спалось на новом месте?
- Нормально, - ответил Шальнов, хотя ему казалось, что он совсем не спал.
- Я знал, что тебе у нас понравится! – ощерившийся рот начальника отряда выражал удовольствие.
- Господа, - обратился он к дьявольской аудитории, - хочу представить вам нашего нового сотрудника Фёдора. В соответствии с приказом Хозяина он вольнонаёмный, и зачислен истопником с правом бесконвойного передвижения. Его определили в бригаду Лота в котельную. Фёдор пока ещё живой, но это, я думаю, ненадолго. После смерти Суд, без сомнений, определит его в наше учреждение, так как Федя алкоголик на все сто, и тут ему самое место. Но пока этого не произошло, прошу любить его и жаловать в должности истопника. Он нормальный мужик и трубу мне подарил для полётов. И ещё у него такая соседка, ух, пальчики оближешь! Одним словом, в нашем полку прибыло.
Черти косились на Шальнова и молчали. Он сам стоял, понурив голову, и не знал, что ему делать. Василий пришёл на помощь, он надавил рукой на плечо Фёдора и усадил его на свободное место, сам расположился на соседнем камне.
- Видишь, Федя, как все тебе рады. Думаю, в бригаде Лота ты сработаешься с ребятами. Берта, - окликнул он кого-то, - порцию новому сотруднику!
Вскоре через зал, виляя складным телом, прошла чертовка с подносом на руке. Подойдя, она нагнулась над их столиком и выставила глиняную тарелку с какой-то едой и череп без темени, наполненный красной жидкостью, похожей на кровь. Официантка потрогала Фёдора за руку и констатировала:
- Живой.
- А ты думала, дурёха, я мученика сюда приведу?
- Нет, Вась, я так, подержаться просто захотела за мужика, а то жмурики, да жмурики.
- Иди уж, иди, мужика она, видите ли, давно не видела. А мы что тебе, не мужики?
- Черти вы, а не мужики, - чертовка вздохнула и удалилась, исполняя задом чарующий танец, в расчёте на то, что новенький оценит её прелести. А он их успел уже оценить.
- Вот дура! – выругался Василий. - Мужика ей подавай! Что с бабы-то возьмёшь, правильно я говорю, Федя?
Тот кивнул, потому что не знал, что ответить. Василий принялся за еду, которой у него оставалось ещё полмиски, запивая её из черепа.
- Что там? – спросил Шальнов, указывая на блюдо.
- Ешь, что дают, здесь тебе не ресторан, а просто столовая.
- Это что, кровь? – Фёдор взял в руку череп.
- Какая кровь? – чёрт рассмеялся. – Портвейн красный крепкий, пей!
- Не могу, совсем не могу.
- Может, водки?
- Нет, какая водка?! Алкоголь совсем не лезет. Наверное, дочурка твоя меня закодировала.
- Уж я ей! – Василий пододвинул к себе оставленный Фёдором череп с вином. - Не хочешь, дело твоё, а я от двух норм не откажусь. Может, ты и есть не будешь, тогда твой конец недалеко. Давай миску.
- Нет, я проголодался, и съем всё, что попало.
Шальнов поискал ложку с вилкой, но не нашёл, и по примеру чертей залез в свою миску руками. Там он нащупал кусок мяса, который скрывался под аппетитно пахнувшей подливкой. На вкус этот кусок оказался великолепным, и мелкие косточки в нём были мягкими и слегка похрустывали, словно семечки. Фёдор давно не ел по-трезвому с таким удовольствием, что раньше Василия расправился со своим куском мяса, подливку же он выхлебал через край миски.
- Хорошо у вас тут в аду готовят, наверху во многих ресторанах – хуже! – Шальнов вытер рукой губы.
- Видел я твой ресторан, когда был у тебя в гостях, - чёрт усмехнулся, неторопливо разжёвывая своими острыми зубами мясо и запивая его вином.
- Ты что ж думаешь, Вася, я всегда так жил? Бывало, и по ресторанам хаживал, когда при работе был. Только потом меня нагнали, и больше устроиться я не сумел.
- Я рад, что ты теперь при деле и питаться будешь, как давно там наверху не питался. Тем более ты быстро освоился, и мы великолепно друг друга понимаем, хотя весь хмель из тебя вышел. Если надумаешь водочки выпить, когда захочешь, пей, только меру знай.
- Шутишь, у вас тут что, магазины есть, где это дело продаётся?
- Нет, что ты! Магазинов в нашем учреждении нет и даже ларька какого, но найти можно при желании. Освоишься, узнаешь. Но только если операм попадёшь на глаза, плохо тебе будет.
- С помощью твоей дочурки я пока об этом не думаю, может, и вообще завяжу.
- И не мечтай, друг мой, ты лишился алкогольной зависимости только на три дня. Они пройдут, и опять будешь рыскать выпивку, помяни моё слово, - Василий закончил завтракать, поковырялся длинным когтем между зубов и хлопнул себя по голым коленям. – Встаём. Нам нужно подменить вторую смену – там ребята тоже проголодались.
Черти повставали со своих мест и направились к выходу. У самых дверей Люца, оказавшаяся рядом, ущипнула Фёдора за ягодицу, и, когда тот обернулся, подмигнула ему и ощерилась. За дверями столовой Василий подвёл Шальнова к одному из чертей, носившему длинные и пышные усы.
- Бригадир истопников Лот, знакомься.
Фёдор протянул для рукопожатия руку, но она осталась без ответа. Незнакомый чёрт какое-то время рассматривал его и принюхивался, потом нехотя вымолвил:
- Будешь сачковать, отоварю плетью. В моей бригаде, кроме меня, ещё трое, и пятьдесят котлов на всех. Тяжеловато, конечно, и поленья подносить, и за грешниками смотреть, что б не высовывались. Я давно уже подал рапорт, чтобы бригаду доукомплектовали. Думал, нашего кого дадут, а тут ты свалился. Считаю, неправильно это, но с Хозяином не поспоришь. С остальными я тебя на месте познакомлю, они вперёд ушли. Всё понятно?
- Так точно, ваше ничтожество.
Василий обнял Фёдора.
- Брось ты эту официальность, вы же члены одной бригады теперь. Просто Лот, я думаю, он не станет возражать.
Чёрт нахмурился.
- Мне лично по барабану, но чтоб при начальстве и при всяких проверяющих соблюдал субординацию. Понял?
- Так точно, ваше…, понял Лот, - Шальнов попробовал улыбнуться.
- Раз понял, пошли на работу, - бригадир развернулся и зашагал по галере. Фёдор поспешил за ним, оглянувшись, он махнул Василию рукой.
С Лотом работали ещё трое чертей. Когда Шальнов и бригадир пришли на рабочее место, те уже суетились у котлов. Вторая смена сдала вахту и отправилась на завтрак, не упустив случая бросить несколько злых шуток в адрес новенького и своих коллег. Под котлами вовсю пылали поленья, облизывая языками пламени их округлые закопчённые бока, и грешники в них уже предавались своим мукам. Бригадир подозвал остальных членов бригады и представил им новенького. У чертей, как и у самого Лота, имена были диковинные, и Шальнов опасался, что их не запомнит. Теперешних сослуживцев Фёдора звали: Хаш – он был самым рослым из них, Фер – его отличала седая шерсть на груди, и Перегей – у этого чёрта на лоб спускался рыжий чубчик.
- Вот этот участок наш, от той стены до этого прохода. На нём пятьдесят котлов. На другой участок дрова не таскай, даже если тебя об этом попросит кто-нибудь из соседней бригады. Наше дело следить за соблюдением процесса на собственном участке, остальное нас не касается. Понял?
Фёдор кивнул.
- Дрова будешь брать на складе и подносить к тому из котлов, около которого они кончаются. Склад в конце котельной. Я уже предупреждал, что лодырей не люблю. Перекурить можешь, но только чтобы не оставил котлы без дров. Вторая смена запасла нам немного топлива, но его надолго не хватит. Так что давай, приступай к своим обязанностям.
Лот снял со специального кронштейна плеть и хлестнул ей одного из грешников, высунувшего голову за борт котла.
- Видишь? Только чуть отвлечёшься, как эти уроды норовят нарушить режим варки. Вон ещё один моей плети захотел отведать.
Послышался свист и щелчок, голова с красным взмыленным лицом скрылась из виду.
- Давай, Федя, давай, хватит глазеть, топай за дровами.
Шальнов со страхом прошёл свой и следующий за ним участки, опасаясь, что суетящиеся у котлов незнакомые черти примут его за опоздавшего на муки грешника и засунут в котёл. Но этого не произошло. В столовой он был представлен коллективу, и этого оказалось достаточно.
Склад находился в конце котельной и не имел дверей. Он был завален колотыми дровами, которые сыпались в него через отверстие в потолке. Кладовщика в нём не оказалось, и это говорило о полном доверии к сотрудникам. Фёдор сложил на руку охапку поленьев и отправился на свой участок.
- Давай сюда! – крикнул ему Перегей – его легко можно было узнать по рыжему чубчику.
- И мне сюда дрова тащи! – размахивал кочергой с длинной ручкой Хаш.
Фёдор засуетился. Высыпав охапку там, где указал ему рыжеволосый чёрт, он поспешил опять на склад…
- Давай сюда! - И мне тоже! – эти выкрики чередовались один за другим, и к концу смены ног бедный новенький под собой уже не чувствовал, но зато ни разу не получил плетью от Лота, и даже замечания тот ему не сделал.
- А ты ничего, подсобил, толк будет, - бросил бригадир, когда явилась вторая смена, и черти собрались на обед.
Шальнов еле доплёлся вместе с остальными до столовой и сел с ними за один стол. Василий подошёл и поинтересовался у Лота, как работал новенький, и, услышав скромную похвалу в его адрес, потрепал Фёдора по лохматой шевелюре.
- Скажу Луизе, что у тебя всё нормально, а то она переживает. Хоть пилить меня прекратит. Детишки тоже интересовались тобой. И их успокою. Не так у нас тут всё и страшно, как может показаться по россказням. Верно?
- Оно так, - согласился Фёдор, - если не варишься в котле и не висишь на крюке.
- Но ты же пока не осуждён на муки, а только сотрудник.
- И слава Богу!
- Не упоминай этого имени! И, хочу заметить, что здесь ты не по его прихоти, а согласно решению Сатаны. Так-то. А теперь давай, ешь, набирайся сил после трудового дня.
- Да, Федя, налегай на жратву, - аппетитно чавкая, поддакнул Лот.
- Он ещё и не пьёт, - Василий потянулся рукой к черепу с вином.
- Зато мы пьём! – бригадир накрыл своей ладонью ладонь начальника отряда. – Федька член нашей бригады, почти семьи, а в семье, как известно, всё делится поровну между её членами. Так что, Вася, давай, топай за свой стол. С лишней чаркой мы сами тут с ребятами разберёмся. С тобой пусть Дора поделится.
- Дождёшься от неё, - буркнул начальник отряда и отошёл от стола.
Обед был мясным и очень вкусным, хотя отличался от завтрака. Порция была значительно больше, и этому Фёдор обрадовался, потому что за смену наработался так, как за всю свою жизнь не работал. Он расправился с едой раньше чертей и ловил себя на мысли, что не отказался бы от добавки, но её ему никто не предложил, а просить было неудобно.
После обеда члены бригады распрощались друг с другом и покинули учреждение. Фёдор узнал от них, что почти все они женаты и имеют чертенят, кроме Перегея. Тот, как оказалось, был очень молод, и с семьёй мог повременить. Перегею не было ещё и ста лет, а по меркам преисподней, этот возраст считался юношеским. Чёртов юноша жил с бабушкой, которая разменяла третье тысячелетие. Все сотрудники учреждения, а по земным понятиям, ада, обслуживающие восемьсот четвёртый отряд, проживали наверху довольно компактно на болотах в пределах одной области, граничащей с той, в административном центре которой проживал сам Фёдор. При расставании члены бригады руку ему пожали, и, несмотря на то, что рукопожатия были чёртовыми, новенького они порадовали. Это был третий приятный момент за трудовой день после двух посещений столовой.
Когда Фёдор вернулся в отряд, грешники уже успели посетить лечебницу и занимались кто чем: кто лежал, кто сидел. В воротах ему встретился медицинский персонал, который он провожал вчера взглядом. Обе чертовки Люсьена и Клава поздоровались с ним первыми, сопровождавший же их чёрт с вилами просто кивнул. От такой неожиданности Шальнов поначалу даже потерял дар речи, и поприветствовал чертей, крикнув им уже в след:
- Всего вам доброго, успехов в труде! - после чего он начал осматриваться.
В такой толпе найти своё место было довольно трудно, и, если б не оклик Тимогена, шляться бы Фёдору по отряду пришлось, наверное, долго.
- Я сразу тебя заметил, как ты только в ворота вошёл. Не успел облапать чертовок, они ведь прямо рядом с тобой прошли?
- Чего пристал к человеку, извращенец? – подал голос Ленин, со стоном опускавшийся на своё место.
- Заткнись, Вован, тебя не спрашивают! Ну, так чё, облапал? – грек с надеждой сверлил глазами Шальнова.
- Как-то не подумал об этом, - ответил тот и стал располагаться на своём месте.
- Не подумал! А о чём здесь ещё думать, как не о чертовках?
- Вообще-то ад не только для мук, но и для того существует, чтобы грешники имели время и возможность раскаяться в своих грехах, - подал голос Берия с соседней шконки и хихикнул. - Один поп в мою бытность энкэвэдэшником всё меня им пугал, этим адом, когда мои ребята в моём присутствии его кололи на антисоветский мятеж. Так, дурак, и не признался ни в чём, но это ему не помогло – в расход пошёл со всем своим клиром.
- Вот ты и кайся, Лаврик, если есть в чём, а я так перед Зевсом чист! – вскипятился Тимоген.
- Ещё скажи перед Аресом.
- А уж перед ним особенно! Я же воин, и убивал своих врагов, а он бог войны! Если б Арес был верховным богом, он бы меня оправдал!
- Где ты видел своего Ареса? Что-то на Суде он мне на глаза не попадался. Может, Ильич его видел? Нет, не видел. Может, военный преступник Эдик? Тоже нет. Остаётся Неро. Скажи, император, ты на Суде бога войны видел?
- Отвали! Никого я там кроме Юпитера и ангелов не видел, - Нерон закряхтел и повернулся на бок.
- Потому и не видел никто Ареса, что он участвовал где-нибудь в войне, не до судов ему! – гордо ответил Тимоген.
- Логично, - согласился Кальтенбрунер, - хотя я теперь атеист, и ни в бога, ни в ангелов, ни в дьявола не верю. Ты, кстати, Федя, никому там из чертей не вякул, что у нас тут атеистическая ячейка?
- Да, да, Шальнов, колись! – Берия поднялся со своей шконки и навис над Фёдором. Ленин в это время теребил видимые только ему подтяжки у себя на голой груди и с нескрываемой тревогой смотрел на нового соседа.
- Да вы что, мужики?! За кого вы меня принимаете?! Сколько с друзьями пить доводилось, ни разу никого начальству не сдал! А уж ментов не люблю по всему своему образу жизни!
- Я тоже здешних ментов не люблю, - согласился Берия. – Не знаю, как сейчас там наверху, а в моё время органы были кристально чистыми. Были примером для трудящихся.
- Думаю, Лаврентий, советские органы на добрых чекистских традициях взращивались и служили трудовому народу, так ведь, батенька? – Ленин бросил взгляд на бывшего наркома.
- Совершенно верно, Владимир Ильич.
- Что ж тебя, Лаврик, твои же подчинённые и грохнули? – ухмыльнулся Кальтенбрунер. – Или ты не хотел служить трудовому народу?
- Никто ему не служил больше, чем я! Поэтому меня опасались в ЦК недоумки там сидевшие. Они знали, что я с ними со всеми разберусь, когда стану первым. Им удалось сплести заговор и обвинить меня в грехах, которые я не совершал. Какой я шпион, какой палач?! Выжигал огнём и мечом врагов Советской власти! Ну, может, из подозрительных миллион, другой, третий и по ошибке попал, но в бою там не до церемоний! А строительство социализма и есть самый настоящий бой!
Ленин громко захлопал, чем привлёк внимание других грешников, потом опомнился и начал делать вид, что охотится за комарами, которых тут отродясь не водилось, потому, как пищи им в этом мрачном месте не было никакой.
- Браво, Лаврентий, браво! – прошептал Владимир Ильич. – Строительство социализма есть самый настоящий бой! А в бою потери неизбежны.
Кальтенбрунер закряхтел и сел поудобнее. Он покачал головой в знак согласия.
- Хотя я сам представитель силовых структур, но здешние оперативники мне поперёк горла тоже. Один этот Мерк чего стоит. Обращается с нами, как с чем-то второсортным, будто мы все тут низшая раса ему, а он, видите ли, ариец! В гестапо бы его, да в хорошие руки, на самого Хозяина донос бы настрочил.
- Мои парни не хуже бы с ним разобрались, - поддакнул Берия. – Возомнил себя, чёрт знает кем! Нечисть!
- Нерон, к начальнику отряда! – выкрикнул дневальный.
- Чё ему ещё понадобилось от меня? – проворчал бывший император Рима, поднимаясь со шконки.- Засыпать уже начал!
- Нерон!
- Да иду, чего орёшь? – римлянин поплёлся к воротам, около которых его поджидали двое конвоиров с вилами.
- Кто-то успел уже на итальяшку настучать, - предположил Кальтенбрунер. - Он в каком котле варился?
- В двадцать четвёртом, недалеко от меня, - подсказал Ленин.
- А кто его обслуживает этот двадцать четвёртый?
- Кто, кто? Чёрт, конечно, противный такой, с рыжим чубчиком, кнутом меня сегодня пять раз протянул.
- С чубчиком? – оживился Фёдор. – Это Перегей, он один рыжеволосый, других я не видел.
- Ты с ним общался? – бывший эсэсовец стал сверлить Шальнова проницательным взглядом.
- Дрова ему подносил, да в конце смены поболтали о том, о сём. Так о пустяках.
- Он Неро не вспоминал?
- Нет.
- А начальник отряда, если ты его видел?
- Тоже.
- Странно, - бывший шеф главного управления имперской безопасности пригладил обеими руками прилизанные волосы. – Ты, Фёдор, если с нами, разузнай, кто там на Неро настучал? Доносчиков надо выявлять и держаться от них подальше.
- Не обещаю, Эдик, но попробую. Хотя с какой стати начальнику отряда со мной откровенничать?
- Ладно, вернётся наш император, расскажет, что за слюнявка на него пришла, – Кальтенбрунер сложил руки на согнутых коленях. Он задумался, потом встрепенулся.
- Так мы что ж, новоселье Фёдора не обмоем? – эсэсовец бросил осторожный взгляд на Берию. Тот поднял одну бровь и качнул головой.
- Ты, Федя, как к алкоголю относишься? Хотя, что я спрашиваю? А к здешнему режиму?
- Строго тут очень. Ни тебе направо, ни тебе налево, только прямо. И свободы слова нет.
- Верно! – согласился Лаврентий Павлович. - Разве о такой жизни, пусть даже после смерти, мы мечтали в революцию? Мы здесь, подобны бунтарям, с этим режимом боремся, как можем, - бывший нарком сделал вид заговорщика и оглядел своих товарищей. – Мы, Фёдя, иногда пьём водку и тем самым делаем вызов этим супостатам.
- Я тоже теперь бунтарь! - гордо сказал Тимоген. – Мне нравится эта борьба, я ей упиваюсь! Правда, иногда, когда водки достаточно. Знаешь, Федр, мне пришёлся по душе сей божественный напиток, я о нём узнал уже здесь и не так-то давно, а то б раньше бунтарём стал.
- Карла Маркса как-то спросили, в чём он видит счастье? Знаете его мнение? – Ленин оглядел своих соседей и сам ответил: - Счастье, сказал Маркс, в борьбе.
- Верно! - с энтузиазмом согласился Тимоген. – Я, конечно, не знаю, кто такой этот Марс, но он верно подметил. И если мы с вами, друзья, боремся здесь со своими мучителями, нарушая их проклятый режим, значит, мы счастливы! Давай, Лаврик, гони за пузырём, я устал бездействовать.
Грек возбудился от предвкушения борьбы, и его глаза загорелись.
- Да, Лаврентий, не мешало бы выразить режиму свой протест, давненько мы его не выражали, а то сатрапы подумают, что мы сдались, - Владимир Ильич закивал в знак согласия.
Берия поднялся со шконки, нагнулся над Фёдором и прошептал:
- Только чтоб никому!
- Ну, что вы, что вы! – Шальнов прижал руку к груди. – Только я пока в завязке.
- Че-го? – не понял нарком.
- Выпивка мне не лезет, заколдовали меня черти.
Берия присел на корточки.
- Слышали, что черти с Фёдором сделали? Они лишили его возможности протестовать! Но дух свободы искоренить невозможно, даже в этом подземелье!
- Верно, Лавруша! – Ленин погладил свою бородку. – Не умеешь стрелять - иди в штыковую, нет штыка – подожги врага! Спички отсырели – наложи кучу под его дверями! Ты куришь, товарищ Фёдор?
- Курю, только у меня сигарет нету.
- Лаврентий, есть возможность?
- Не знаю, попробую достать, Владимир Ильич, - Берия развёл руками.
Экс-нарком опять встал и, перешагивая через отдыхавших грешников, отправился в дальний конец отряда.
- Он чего, Владимир Ильич, за водкой пошёл? – прошептал Шальнов.
- За ней самой. Будем противостоять режиму. Поддержишь нас?
- Только куревом, если это считается? – виновато ответил Фёдор.
- Курить режим тоже запрещает. Тираны!
- Я тоже смольну в знак протеста, - подал голос Тимоген. - Хорошее дело эти сигареты, особенно под водочку. Сильное оружие против тирании. При моей жизни ничего подобного не было. Мы все тогда вином баловались, да и то его водой разбавляли. Война, женщины и пиры – в этом был смысл моей жизни. Протестовать мне не приходилось, не было причин. Бунты же всяких варваров подавлять довелось, крошил их в капусту. Я человек действия. Хотя лишили меня оружия и возможности воевать, заточили в этом подземелье и поджаривают на крюке, как какого-нибудь кабанчика, я, Тимоген, и здесь не сдамся, буду воевать с режимом!
- Да, - согласился Кальтенбрунер, – мы бойцы! Были ими и остаёмся, и водка – наше оружие теперь.
- А что, товарищи, водка нам, большевикам, и в революцию помогала. Порой, агитатор массы и так, и сяк на нашу сторону призвать пытается, а массы бродят, не поймут к какому берегу причалить. А тут активисты экспроприированную водочку возьми да привези. Угостят народ, и сразу большевистские лозунги и понятней ему звучат, и кажутся роднее. Ясно становится, к какому берегу швартоваться.
- Солдаты Вермахта без всякой водки в бой шли, за одну идею!
- Так потому, наверное, что в Германии водки не было, - предположил Фёдор.
- Правильно мыслишь, товарищ. Не было у них нашей водки. А что шнапс? Пробовал я его, когда в эмиграции был. Так, бурда какая-то. Но в этих условиях он тоже мог бы сгодиться.
-Эх, откуда вам знать, что такое арийский дух! – обиделся бывший эсэсовец. – Не хотел, но расскажу одну историю, в которой фигурирует имя моего племянника Карла. В сорок первом году под русским городом Вязьмой, будучи капитаном люфтваффе, он был сбит и попал в плен. В плену его якобы разагитировали, и он дал согласие работать на Советы, обучался даже в школе для диверсантов. В сорок третьем году, в декабре, Карл Кальтенбрунер явился в Минский генеральный комиссариат к группенфюреру СС Курту фон Готтебергу, представившись моим племянником и предъявив мою визитную карточку. Охрана его пропустила. Представ пред Готтебергом, он заявил, что прибыл убить его по приказу Сталина, но делать этого не станет. Карл признался, что был пленён, и, чтобы выжить, дал согласие работать на русских, оставаясь до конца в душе преданным Гитлеру. Он положил на стол свой пистолет, в котором все пули были отравлены, достал из портфеля гранату, вмонтированную в консервную банку, и две дымовые шашки. Всё это он добровольно передал группенфюреру. Мой племянник сообщил так же, что в советском лагере для военнопленных ему внушали, что немецкий дух сломлен, но, попав в Берлин с первым своим заданием убить генерала Власова, заданием, которое он провалил специально, убедился, что народ Германии по-прежнему верит фюреру и готов идти за ним до конца. После возвращения в Москву перед ним была поставлена новая задача - убить генерального комиссара Белоруссии. И вот он сделал то, что должен был сделать. Карл просил его простить и дать возможность продолжить службу в авиации.
Я читал рапорт фон Готтеберга рейхсминистру оккупированных восточных областей рейхсляйтеру Адольфу Розенбергу – преданные мне люди подсуетились. Кое-кому из чинов в СС очень хотелось опустить меня перед фюрером, сделав из Карла предателя, но я принял участие в его судьбе и сделал так, что к Готтебергу заходил будто бы не мой родственник, а некий лейтенант Августин, прятавшийся под личиной моего племянника, и предъявивший охране мою липовую визитку, отпечатанную в Москве. По распоряжению начальника пятого отдела РСХА бригаденфюрера Нэбе – моего хорошего товарища, этот Августин был отправлен в концлагерь Закзенхауз, где и сгинул. А Карл до конца войны прослужил в авиации и получил за заслуги перед Рейхом рыцарский крест. По моему мнению, он проявил себя истинным арийцем. Вот так, господа, без всякого шнапса мой племянник, как и миллионы таких, как он, показал пример преданности великой идее.
Кальтенбрунер сделал паузу, потом продолжил:
- Но шнапс всё равно штука хорошая, и нам здесь весьма бы пригодился.
Берия криво усмехнулся.
- И для чего ты тут нам, Эдик, про своего племянника плёл байки, чтобы сделать вывод, что нужно выпить? Мы и так знаем все, что пришло время.
- Да для вашей борьбы и самогон от бабы Нюры, у которой я его то и дело брал, в самый раз был бы, - вставил несмело Фёдор.
- В борьбе с врагом все средства хороши, батенька! - Владимир Ильич назидательно поднял вверх перст.
Кальтенбрунер опустил глаза в знак согласия.
- Золотые слова. Фюрер тоже так считал, и я до сих пор уверен в его правоте.
- Что-то Берия задерживается, уж не попался ли? – выразил беспокойство Фёдор.
- Лаврентий - старый оперативник, и чертям далеко до него, - успокоил его Ленин. - Он скоро будет, и придёт не с пустыми руками будь уверен, товарищ. А вот и он идёт.
- Где? – Шальнов вгляделся в мрачную даль помещения отряда и распознал наркома, перешагивающего через лежавших рядами грешников и обходившего тех, что сидели кружком. Походка чекиста показалась Фёдору странной, в руках тот ничего не нёс. « И слава Богу, что не достал, проблем меньше будет со всякими протестами. Вот только интересно, где он собирался водку в аду раздобыть?»
Среди грешников вокруг шальновской шконки началось оживление.
- Уж мы этой контре зададим! – Ильич потирал руки.
- Арес помнит обо мне, и всегда помогает моим друзьям! - Тимоген задрал голову и почесал шею.
- Правильный я всё же сделал выбор и стал атеистом, - Кальтенбрунер громко сглотнул. - У атеистов хорошие методы борьбы с мракобесием.
Тем временем подошёл Берия, ни водки при нём не было, ни сигарет. Он присел на корточки рядом с греком, и замер. Глаза его начали расширяться и вскоре вообще стали выкатываться из орбит. Через несколько мгновений лицо чекиста приняло прежние формы, и он повеселел.
- Всё нормально, товарищи, сегодня мы примем бой, - Лаврентий Павлович плюхнулся на камни и развалился. – Давай, Тимоха, нанеси первый удар режиму.
Тимоген накрыл своим телом непонятно откуда взявшуюся бутылку «Столичной» и начал откупоривать пробку. Потом он сделал два хороших глотка, запрокинув голову, крякнул и что-то пробурчал невнятное, упомянув Диониса. Бутылка появилась, словно у фокусника из ничего, уже в руке Кальтенбрунера, и он к ней приложился тоже. За ним отхлебнул водки Ленин, и завершил круг сам Берия.
- Здесь осталась доля Неро, тяпнет, когда вернётся.
- Хорошо, друзья мои! - протянул с нотками блаженства Владимир Ильич. – Ну, разве счастье не в борьбе, скажите мне?
- Прав был старик Маркс, никто не спорит, - ответил за всех единственный в компании немец. - Я горд, что он мой земляк.
- Да, - протянул Ленин, - Германия много дала миру гениев, эти люди знали, что говорили и делали.
- А я в школе немецкий учил, - невпопад брякнул Фёдор, и все уставились на него. – Сейчас бы закурить.
- Не торопи события, - шепнул из-за спины Кальтенбрунера Тимоген. – Сейчас пыхнешь, дай искру выбить.
Только теперь Шальнов услышал тихий стук – это грек колотил чем-то по полу. Вскоре с того места поднялась вверх тонкая струйка дыма.
- На, Федр, курни, потом пустим по кругу, – Тимоген протянул к нему руку с зажатой в ладони сигаретой. – Вырази свой протест сатрапам.
Табачный дым принёс блаженство. Оказалось, что можно получать удовольствие даже в аду. Фёдор вспомнил, что на пачках сигарет всегда есть напоминание о том, что Минздрав предупреждает о вреде курения здоровью. Более глупого предостережения в этих стенах получить было невозможно. Шальнов невольно усмехнулся.
- Давай сюда бычок, Федя, не тяни, - рука Ленина зависла в ожидании.
- Владимир Ильич, вы, вроде как, не курили. Что-то не припомню вас на картинах и по кино с сигаретой.
- Да, батенька, не курил и не пил. В то время у меня были другие средства борьбы. Сейчас обстановка изменилась, и нужно к ней приспосабливаться, что я давно и сделал. Ты читал мою работу «О тактике»?
- Нет, не доводилось.
- Там, между строчек я описал как раз такую, как сейчас, ситуацию, - Владимир Ильич глубоко затянулся и выпустил дым в потолок. После двух затяжек он передал окурок Кальтенбрунеру. - Революционная борьба – это искусство, друзья мои, и я могу смело себя назвать в этом искусстве маэстро.
- Вольдемар, - усмехнулся немец, передавая сигарету Берии, - уж не надумал ли ты свершить революцию здесь, в этом аду? Тебе тут не Россия.
- А чем Россия хуже ада, я тебя спрашиваю, Эдик?! – возмущение из вождя пролетариата рвалось наружу. – Фёдор, скажи мне, любезнейший, тебе там, наверху, было хорошо?
Шальнов не задумался ни на минуту, прежде чем ответить.
- Нет, Владимир Ильич, житуха у меня была поганая. Работы не было, пил, лазал по помойкам, - он хотел добавить, что здесь, в аду, ему ещё хуже, но Ленин не дал договорить.
- Вот и весь сказ! В России всегда была адская жизнь! Это её карма. Не спорю, что для меньшинства при жизни рай был во все времена, но после смерти эти типы всегда прямиком попадали сюда. И здесь бывших эксплуататоров меньшинство. Поэтому революция в аду возможна, но только тогда, когда возникнет революционная ситуация!
- Вольдемар, что тебе всё неймётся? – Кальтенбрунер скорчил гримасу. – Не жилось тебе в раю, и ад тебя не может утихомирить.
Шальнов слушал спор бывших больших людей, открыв рот. Из всего их разговора он понял мало по причине своей необразованности, но сказанное бывшим эсэсовцем требовало уточнения.
- Я чой-то не въеду, Владимир Ильич. Эдик сказал, что вам не жилось в раю, это как понимать?
- А буквально, любезнейший, и надо понимать. Ребята знают, что первый Суд приговорил меня к раю в одна тысяча двадцать четвёртом. Бог, видимо, был на стороне угнетённых масс и помог свершить революцию, в успех которой мало кто из нас верил, иначе не могу объяснить приговора. Первым же этапом я в рай и отбыл. Скучная, должен тебе признаться, житуха там. Какое-то стоячее болото. Бродят толпы праздных мужчин и женщин по огромному саду, едят яблоки с деревьев и мучаются от безделья. Я с ними тоже походил, правда, недолго. Перевёл дух после политической борьбы и болезни. На природе мне относительно легко удалось придти в себя, и я ужаснулся от перспективы болтаться туда-сюда вечно. Почему, думаю, праведники рвут с деревьев яблоки, как попало? А не стоит ли упорядочить этот процесс? Почему бы не создать коллективное хозяйство и не заняться уборкой яблок сообща?
- Колхоз, одним словом, - вставил Берия.
- Во, во, колхоз, он самый. Единомышленники нашлись быстро, многих окрылила моя идея, но были и несознательные элементы. В конце большой агитационно-разъяснительной работы колхоз всё же был в раю создан. Благо никто не ставил палки в колёса. Меня, естественно, единогласно выбрали председателем. И работа закипела. Поначалу яблоки мы складывали просто в гурты, но потом на собрании решили, что это нецивилизованно. Нужно было хранилище. А из чего его строить?
- Да, Вован, - вставил Тимоген, - из чего в эдеме можно построить хранилище?
Ленин выдержал паузу и улыбнулся только морщинками глаз.
- Ответ простой, друзья мои, - всё из тех же яблонь. Сообща мы наломали деревьев, а это было не просто, должен вам сказать. Но то, что не под силу одиночке, по плечу коллективу! Из стволов и веток мы построили некие подобия амбаров, только без крыш. А зачем крыши, если в раю не выпадают осадки? Здесь они тоже не выпадают. Этим, хочу заметить, ад и рай схожи. Так вот, усердным трудом наши колхозники заполнили до краёв несколько десятков таких амбаров, а после попытались реализовать урожай остальным праведникам. И что вы думаете? Эти недоумки отказались от колхозного товара, можно сказать, саботировали его. Они, видите ли, предпочли срывать яблоки с деревьев собственными руками, и употреблять в пищу, как они утверждали, свежие фрукты. Ну и что, что наши яблоки немного побились и начали кое-где порой преть? Надо же понимать, что у нас производство. Да куда там! Несознательные элементы бойкотировали нашу продукцию. Чувствую, что не обошлось там без кулаков-мироедов. Одним словом, как вы сами понимаете, свои яблоки членам колхоза пришлось есть самим. Но наши товарищи не отчаялись и съели всё до последнего гнилого яблочка. Потом мы возобновили уборочную страду. Но не за это я пошёл на Пересуд. Меня сначала удивило, а потом возмутило безвластие, творящееся в раю. Нет никакой администрации, как здесь. Бог, видимо, решил, что праведники - это паиньки-ребята, и надсмотр над ними ни к чему. Представьте себе, что каждый там творит, что пожелает: захочет, пойдёт направо, захочет – налево, а вздумается ему, он и прямо может пойти, а то и вовсе назад. Разлягутся праведники под деревьями и болтают, что им вдумается.
- Беспредел! – возмутился Берия. – Анархия!
- Вот и я так посчитал и решил создать орган самоуправления раем – РКСР.
- РКСР? – Фёдор слушал рассказ Ильича, как сказку, похожую на сказку об Иване – царевиче и о молодильных яблоках, которая помнилась ему ещё из далёкого детства, сказку добрую и понятную. Но в этой ленинской сказке, ему никак не удавалось расшифровать аббревиатуру РКСР, и он попросил разъяснений.
- РКСР – это Рабоче-Крестьянский Совет Рая - вот, что это. Были выдвинуты в этот Совет кандидатуры из числа актива, и уже началась предвыборная агитация, как вдруг налетели архангелы и всех замели. Что было с остальными, не знаю, а я пошёл на Пересуд. Там мне не только колхоз и попытку захвата власти в раю инкриминировали, но и жертвы революции и гражданской войны припомнили, о которых на первом Суде речь не шла. Бог, видимо, разочаровался в революционной борьбе, не поняв диалектики марксизма: лес рубят – щепки летят. А за загубленные жизни приговор один – ад. Вот такие дела, Фёдор, так я здесь и очутился. Ребятам кое-что о себе я уже рассказывал, но не со всеми деталями, как сейчас.
- А на фига тебе, Вован, в эдеме было создавать какой-то там совет? – Тимоген потряс головой, пытаясь понять. - Коль были у тебя единомышленники, сделал бы попытку вообще захватить трон, и правил бы единолично. Во всяком случае, если б попытка не удалась, как с твоим советом, парился б здесь только за себя, а не за всех.
Ленин поводил пальцем перед носом грека.
- Я приверженец коллективизма, враг самодержавия, и приветствую только диктатуру пролетариата!
Берия почесал затылок и признался:
- Я б на твоём месте, Ильич, гулял бы по райским кущам, ел бы яблоки и флиртовал с женщинами. Ты сам сказал, что в раю мужчины и женщины не содержатся, как у нас, раздельно.
- Эх, Лаврентий, Лаврентий, разочаровываешь ты меня всё больше и больше. По первости я видел в тебе настоящего коммуниста, борца, выжигавшего скверну, но ты проявляешь то и дело качества, не свойственные настоящему революционеру. Ты, видите ли, на чёртовы задницы засматриваешься, не желаешь на партучёт ко мне вставать, о бездельи мечтаешь. Нехорошо это, не по-нашему.
- Устал я, Ильич, устал, - Берия тяжело вздохнул, но тут же воодушевился. – Я же готов вместе с тобой, как сейчас, противостоять режиму!
- И на том спасибо, - Ленин бросил осуждающий взгляд на Лаврентия Павловича.
- Чего, мужики, вам ссориться? Мы же команда! – Кальтенбрунер попытался разрядить обстановку. – А не выразить ли нам ещё разок своё неповиновение, хоть по маленькому глоточку?
- Я тоже «за»! – присоединился к мнению эсэсовца Тимоген.
- Борьбу, конечно, стоит продолжить, - Владимир Ильич немного подобрел, и складки у его глаз разгладились. – Нанесём удар и за Неро, коль его нет среди нас.
– А ты, Фёдор, будешь в группе поддержки, - положил Шальнову руку на плечо Берия. – Всё, что я смог донести незаметно, это только бутылку, одну сигарету и кремень. Я ж не чемодан. Давай, Ильич, начинай, а то уж спать пора, заболтались.
Бутылка обошла круг грешников и исчезла из виду. Фёдор устал сидеть на своих раненных ягодицах и начал укладываться на шконке. За ним этим занялись и другие, только не Берия. Нарком поелозил немного на месте, потом поднялся и опять своей странной походкой стал пробираться между спящими грешниками теперь уже к дверям лечебницы.
- Молодец, Лаврентий, настоящий конспиратор, - Ленин, подложив руку под голову, наблюдал за удалявшимся товарищем. – Чекист с большой буквы! Нам нельзя оставлять улик. У меня бы так не получилось. Зря я на него наехал.
От разговоров Фёдор утомился. Он закрыл глаза и провалился в чёрную бездну, лишённую снов. Проснуться ему довелось опять от пинка, только теперь уже пнул его Тимоген. Грешники почти все были на ногах и нехотя направлялись к колонне, которая выстраивалась в отряде. Звенел колокол. Нерон тоже был среди толпы, видимо, он вернулся от начальника отряда поздно. Никто не поинтересовался, что за разговор у них состоялся? Все готовили себя к предстоящим мукам.
Смена у Фёдора прошла напряжённо, как и до этого. Правда, в этот раз ему пришлось подменять у котлов Хаша, который попросил его присмотреть за огнём и за грешниками, вручив кнут. Сам же чёрт ушёл с участка, и скрылся за дальними дверями бассейна. Когда Хаш вернулся, Шальнов поинтересовался у него, что он там делал, но ответа не получил и продолжил заниматься тасканием дров. Дрова казались тяжёлыми, хотя и были сухими, и расстояние до склада вроде бы увеличилось. Прожорливые топки в эту смену палили поленьев больше, чем в предыдущие. Фёдор, как челнок, суетился между складом и своим участком и кое-как успевал. Он ясно осознавал, что долго на такой работе не протянет, и лихорадочно пытался найти какой-нибудь выход, чтобы в ближайшем будущем не отдать концы и не составить компанию грешникам в одном из котлов. Решение пришло как-то само собой, и появилась надежда. После смены он с бригадой отправился в столовую, где встретил Василия. Шальнов попросил начальника отряда принять его после трапезы.
- Никак случилось что? – забеспокоился чёрт.
- У меня к тебе разговор.
- Закончишь есть, зайди ко мне.
Сытный и вкусный обед доставил удовольствие после тяжёлого труда, и хотелось побыстрее придти в отряд и растянуться на своём месте, но обстоятельства требовали повременить с этим. Фёдор вместе с Василием пришёл в его кабинет, и они сели друг напротив друга на каменных скамьях. Доры не было, видимо, после обеда она отправилась домой. Может быть, у неё тоже была семья, муж, а то и маленькие чертенята. Шальнов теперь знал, что черти, как и люди, жили семьями.
- Ну, что у тебя, Федя, приключилось? Из грешников кто-нибудь наехал? Скажи, не бойся – любого из них упеку в карцер.
- Да, нет, там как раз всё нормально, с мужиками перезнакомился из тех, что рядом со мной спят. Представляешь, Ленин среди них!
- Ленин? Это лысый такой, с бородкой?
- Это же сам Ленин!
- Он тебе что-то сделал?
- Бог с тобой!
- Не произноси в этих стенах слова «бог»! Я тебя уже предупреждал! У меня своё начальство.
- Виноват, - Шальнов развёл руками. – Но я, Вася, не про своих соседей пришёл говорить с тобой, а про работу. Тяжко мне. Третью смену выхожу, а уже едва живым её заканчиваю. Не протяну я долго.
- И в чём проблема? – чёрт искренне удивился. – Если даже помрёшь, всё равно ведь останешься здесь. Правда, тебя могут направить в другой отряд, но я посодействую, и даже шконка останется у тебя та же.
Фёдор выпятил вперёд нижнюю губу, и тяжело вздохнул.
- Спасибо тебе за заботу, только я умирать пока не собираюсь.
- Тогда получается, что ты хочешь на лёгкий труд, но у нас такого тут нет. Придётся оставаться истопником, увы.
- Я им и останусь. Всё, что я хочу, так это внести рацпредложение.
- Какое, какое, предложение?
- Рационализаторское.
- Это ещё что такое?
Шальнов попытался улыбнуться, хотя ему было не до веселья. Он ясно понимал, что, если Василий ему не поможет, котёл со смолой ждёт его в ближайшем будущем.
- Я хочу заниматься той же работой, только облегчив её при помощи тележки. На фига, скажи мне, в век технического прогресса таскать дрова на руках, когда можно их подвозить? И производительность труда повысится, и сам труд облегчится. Я же не прошу электропогрузчик или кару, я только прошу тележку.
Василий задумался. Он почесал свой череп между рогов и поводил ушами.
- Подвозить дрова тележкой, – прошептал он вслух. – А какая она, эта тележка?
- Небольшая такая, с ручкой и на колёсах.
- И ты в неё будешь накладывать дрова и подвозить к котлам?
- Именно! – выкрикнул Фёдор. У него появилась надежда, что всё получится. – Мы поднимем производительность труда!
- А что, это идея. Правда, существуют традиции, но на них я бы не стал обращать внимания.
- А мастерская есть, где тележку смогут сделать?
- Это не проблема – в кузне тебе ангела откуют, проблема в том, одобрит ли твою идею Хозяин?
- А ты, Васенька, убеди его. Ты же сам говорил, что у тебя здесь авторитет.
- Не обещаю, но попробую переговорить с начальством. Вот тебе кожа, вот перо, нарисуй эту самую тележку, чтобы я не был перед Первым голословным.
Чёрт пододвинул к Фёдору письменные принадлежности, и тот сделал кровью эскиз, как сумел.
- С одним вопросом закончили. Теперь, Федя, ответь мне, как обстановка в бригаде, в которой ты работаешь, я имею в виду климат.
- Климат? Жаркий, какой он ещё может быть у огня?
- Я имею в виду отношения в коллективе.
- А что? Отношения ровные, никто ни с кем не ссорится. Сегодня я даже Хаша подменил у котлов.
- Он опять в бассейн бегал?
- Да, - удивился Шальнов осведомлённости Василия. - А ты откуда знаешь?
- Успокоиться не может этот Хаш. Он, будет тебе известно, раньше был на хорошей должности, работал в спецслужбе и занимался серьёзными операциями глобального масштаба. Это не за грешниками присматривать. Он явился однажды Шикельгруберу, когда тот был в сиську пьян после одного из пивных турниров в Мюнхене. Хаш увидел в том амбициозном молодом мужчине будущего Адольфа Гитлера и взял его в разработку. Они заключили договор, и с помощью силы целого управления по спецоперациям нацистам удалось захватить власть в Германии, завладеть умами немцев и развязать войну в Европе. У Хаша были великолепные перспективы роста, но где-то что-то он со своей командой сделали не так, и Гитлер проиграл войну. Его Рейх рухнул, и сам он покончил жизнь самоубийством. Высший Суд определил его к нам на вечные муки в бассейне, а Хаша Хозяин разжаловал до истопника. Но этот парень не теряет надежды на реванш. Он нет, нет, да посещает своего бывшего подопечного во время его мук и пытается выудить у того какую-нибудь полезную для себя информацию, чтобы понять, где был сделан просчёт. Он давно этим занимается со своим бывшим подшефным, но пока, видимо, результатов нет. Признаюсь тебе, Федя, у меня мечта когда-нибудь попасть на службу в управление по спецоперациям. Но оказаться в этой конторе не так просто, место нужно заслужить. Сейчас там разрабатывается перспективное направление на США, дел у спецагентов непочатый край. Взять в разработку такое большое и богатое государство, как Штаты, в котором социальные и политические условия в настоящий момент самые, что ни на есть подходящие, это тебе не Германия середины двадцатого века. Понадобятся новые силы, и я в тайне надеюсь на своё продвижение по службе. Только, Федя, никому! – Василий приложил палец к губам. - Я даже с Луизой не откровенничаю. Мне нужно, чтобы Хозяин чаще обращал на меня внимание, и твоя тележка тут в самый раз кстати. Что-то я разговорился, даже тебя водочкой не угостил. Будешь?
- Не, Вася, не тянет на выпивку, крепко дочурка твоя меня заколдовала.
- Сам замечаю, что энергетика у Лили не такая, как у остальных детей. Нечисть из неё получится что надо. Далеко пойдёт, мои гены. Надо же, как тебя закодировала! Так, ты, может, закурить хочешь?
- Не откажусь.
Василий достал из каменного ящика, что стоял у его рабочего стола, пачку сигарет и протянул Фёдору.
- Кури. Огонька вон от факела на стене возьми. Ты, Федя, с Нероном как?
- В каком смысле?
- Доверительные беседы имел?
- Беседы? Да он вообще молчаливый какой-то. Вчера, кстати, он к тебе ходил.
- Ходил, потому что вызывал я его. Информацию на этого типа получил. Тут историк или археолог один недавно этапом пришёл, так он утверждает, что Нерон закопал клад перед своей смертью, огромные ценности. Тот грешник посвятил жизнь поискам этих сокровищ, но так их и не нашёл. А тут такая удача – в одном отряде с ним тот, кто знает месторасположения клада.
Фёдор часто заморгал.
- Не возьму в толк, зачем покойнику в аду знать, где закопаны какие-то ценности? Он же не сможет ими воспользоваться.
- Верно, друг мой, воспользоваться не сможет, но сама информация чего-то стоит. Он продал мне её за сигарету, здесь, у меня и покурил. Дело в том, что сам Нерон не колется, заявляет, что не было никакого клада. Мол, против него восстала армия, и ему пришлось бежать чуть ли ни в чём мать родила, которую он же и убил. От безысходности император наложил на себя руки. Я сегодня поднял его личное дело и убедился, что это имело место, но про клад там, сам понимаешь, информации нет никакой. Так что у меня к тебе просьба, Федя, внимательно слушать Нерона, и, если что он про клад вякнет, - сразу ко мне. Ты уже понял, что для меня важно отличиться перед Хозяином.
Фёдор кивнул.
- Вот и молодец. Теперь свободен. В смысле, возвращайся в отряд.
Фёдор приоткрыл створку ворот и протиснулся в жилое помещение. Его сразу поглотила атмосфера человеческого муравейника. От входа казалось, что пол всего этого безразмерного каменного склепа сплошь покрыт телами грешников. Кто из них лежал, кто сидел, а кто бродил по отряду. Шальнов начал пробираться к своему месту, но кто-то схватил его за ногу, когда он перешагивал через очередное тело.
- Фёдор? – спросил его какой-то тип.
- Ну, я, а в чём дело?
- Тебя Хрящ хочет видеть.
- Кто?
- Хрящ! Ты что тупой? Пойдём, я тебя отведу.
Незнакомый ему мужчина с редкими волосёнками и ввалившимися глазами встал со своего места и направился вглубь помещения. Шальнову ничего не оставалось, как последовать за ним. Плешивый провёл его к компании, седевшей кружком у дальней стены. В одном из грешников среди этой незнакомой публики Фёдор узнал Хряща, который ему представился смотрящим.
- Присаживайся, братан, чифирни с нами. Освободи место, Кипиш, - небрежно бросил блатной одному из своих дружков, и молодой парень с мордой гориллы поднялся и пинками согнал с соседней шконки какого-то деда. Хрящ из глиняного подобия кувшина налил в такую же глиняную чашку тёмную парящую жидкость и предложил Шальнову.
- Настоящий купчик, такого ты здесь не увидишь. Этот чифир только для правильных пацанов, верно я говорю? – уголовник обвёл глазами компанию.
- В самую точку сказано! - поддакнул мужик средних лет со шрамом во всю правую щёку. – Быкам купчика здесь не видать, как своих ушей.
- Цени, Федя, моё угощение. Индюшка на все сто. Тебе, может, и там, - палец Хряща указал на потолок, - такого не доводилось пить.
Шальнов отхлебнул горячего чая, похожего на разведённый дёготь. Ему кое-как удалось сделать глоток и при этом не сблевать.
- Ты не забыл наш разговор? – глаза уголовника уставились на Шальнова из-под нависших над ними бровей.
- А что именно?
Хрящ усмехнулся.
- Репа, освежи его память.
В руках одного их членов компании появилась початая бутылка водки.
- Хлебни, брательник, проясни сознание, - рука с наколками протянула Фёдору поллитру.
- Я не пью пока, временно в завязке.
- Как знаешь, твоё дело, а мы себе не отказываем в маленьких удовольствиях, - Хрящ взял бутылку и отхлебнул. – Я надумал ксиву на волю отправить и надеюсь на твою помощь, Федя. Сгоняешь в Саратов, найдёшь улицу Южную и постучишься в двадцать пятый дом. Скажешь, от Хряща весточку приволок. Вот эту, - блатной протянул маленький кожаный рулончик. - Там тебя примут, накормят и затарят гревом. Бандяк припрёшь сюда. Братва будет благодарна. Ты чифири, чифири, чего уставился?
Фёдор не знал даже что ответить этому ненормальному грешнику. Мало того, что он, Шальнов, сам в этом подземелье замурован до конца своих дней, так ещё ему предложили смотаться в Саратов, который, помнилось, находится где-то на Волге, за тысячу километров от болот, на которых проживал Василий со своей семьёй и где стояла проходная в ад. Предложение уголовника было нереальным по всем статьям, и Фёдор уже хотел сказать об этом, как Хрящ его опередил.
- Ты у нас один тут вольный из людей, остальные черти. Поэтому мы с тобой, как с человеком, и говорим. Если заартачишься – на перо посажу, - в руках Хряща появилась заточка. – Никогда с этой штуковиной не расстаюсь. Меня даже в гроб с ней положили. Думаю, братан, базар наш ты усёк, и ксива попадёт по адресу.
Шальнов отставил чашку с чифиром и стал медленно подниматься, держа в руке послание и не сводя глаз с заточки.
- Как я пронесу передачу? – наконец, выдавил он из себя. – Я же никуда ничего не смогу спрятать?
- Ты дурак или прикидываешься? Я же не говорю, что ты весь бандяк запихаешь сразу, а постепенно всё и перетащишь. Давай, Федя, иди отдыхать, нам с парнями тоже на смену, поспать ещё надо. Ты ксиву-то потоньше сверни, проще будет спрятать, - посоветовал Хрящ на прощание и начал укладываться. Фёдор поплёлся на своё место, где его поджидала другая компания.
- Ты чего припозднился? – спросил Тимоген.
- Да, батенька, заставил нас поволноваться, - Ильич разгладил двумя пальцами усы и бороду.
- С начальником отряда беседовал по поводу своей работы, да ещё меня Хрящ подозвал, послание просит на волю отправить.
- Вот это что ль? – Ленин указал на свёрток кожи.
- Оно самое. Не знаю, что с ним делать.
- Как что? Спрятать, конечно. Это ж тебе, голубчик не бутылка водки.
- Ты наивный, Федя, как ребёнок, - Берия по-дружески похлопал Шальнова по спине. – Я тебя научу конспирации. Так всё же скажи, как ты намерен выбраться наружу и передать послание Хряща?
- Да вы что? Я даже не собираюсь этого делать, потому что выбраться отсюда невозможно!
- Надо попробовать. Только на этой коже мы напишем другой текст, и ты его переправишь по иному адресу. Эту уголовную ерунду надо будет смыть. Дай её сюда, я зачищу место для нового послания, - Лаврентий Павлович взял у Фёдора из рук воровское письмо.
- Ишь, чего захотели? Травки им хочется, водки и курева. Перебьются уголовнички. Мы тут с Ильичом воззвание к главе государства приготовили. Там, кстати, кто сейчас всем заправляет?
- Президент.
- Пусть будет президент. В России никогда и никто не найдёт разницы между царём, секретарём правящей партии и президентом. Единоличное правление в ней всегда останется единственной удобоваримой формой государственной власти.
Берия потёр кусок кожи о каменный пол, потом внимательно разглядел его, прищуриваясь подслеповатыми глазами, и потёр ещё.
- Вот, - с удовлетворением произнёс он, - место для нового послания, куда более важного, готово. Теперь, Борода, сделай кисточку, у тебя это хорошо получается, и дело останется за малым, - чекист бросил взгляд на Фёдора и улыбнулся загадочной улыбкой.
Тимоген вырвал из своей лохматой шевелюры несколько волосков, сложил их вместе и обвязал. У него получилось некое подобие маленькой кисточки.
- Нужна чернильница, - Лаврентий Павлович кивнул греку, указывая на Шальнова. Удар по носу был молниеносным, и Фёдор даже не успел сообразить, что произошло, как окружившие грешники уже уложили его на каменный пол.
- Вы что делаете?! – Шальнов дёрнулся, но его попытался успокоить Ленин.
- Всё хорошо, батенька, нам нужно только немного крови, чтобы написать своё воззвание к правительствам государств. От нескольких капель с тебя не убудет, зато поможешь осуществить благородное дело.
Тем временем Ленин зажал кисточку в руке и склонился над лицом Фёдора, у того из носа вытекала струйка крови. Владимир Ильич окунул в кровь волоски и вывел ими несколько букв на кусочке кожи, расстеленном на каменном полу. Остальные грешники заслонили его своими телами от ненужных глаз.
Кисточка щекотала Шальнова каждый раз, когда пролетарский вождь окунал её в импровизированную чернильницу, и он несколько раз едва ни чихнул, но сдержался. Минут через двадцать послание было написано.
- Вот и всё, дорогой наш товарищ, большая часть дела сделана, осталась мелочь – передать воззвание российскому президенту, а он уж разошлёт его правительствам остальных государств, - Ленин свернул своё послание в трубочку. - Это уже твоя миссия, Федя, она под силу только тебе. Ты у нас живой и вольнонаёмный.
- Вы хотите, чтобы я передал эту шкурку лично президенту?
- Верно мыслишь, любезнейший, верно. Попросишь у начальника отряда выходной и смотаешься в столицу. Пускать в Кремль не будут, потребуют мандат, скажешь – от Ленина посланец.
Шальнов набрал в грудь воздуха, чтобы выложить этим безумцам всё, что он думает о них самих и об их затее, но Берия его перебил. Он положил дружески руку ему на плечо и шепнул в самое ухо:
- Надо, Федя, сделать дело, надо. Понимаю, что трудно, однако, задание почётное. И сигарету нашу ты курил, мы же тебя угощали от чистого сердца. Захочешь выпить, и водочки предложим. Мы - друзья, и тебе нет резона с нами ссориться. Так что прячь послание побыстрее на всякий случай. Тебе помочь или ты сам?
К следующей смене полностью кованая тележка уже ждала истопника у дверей дровяного склада котельной, она вселяла надежду, что до конца рабочего дня ему удастся проработать со спрятанным воззванием к правительствам. На завтраке Шальнов сказал о нём Василию и надеялся избавиться от кожаного рулончика, но чёрт объяснил, что столовая не место для его передачи. Начальник отряда заявил, что ждёт Фёдора после работы у себя в кабинете. Проклятое воззвание ужасно мешало передвигаться, и даже тележка, на которую то и дело с любопытством смотрели черти, не повысила в эту смену производительности труда. Избавиться ж от свитка где-нибудь в дальнем углу склада, что был облюбован для справления нужды, Шальнов не решился. Поэтому до конца смены ему пришлось толкать свою тележку, передвигаясь утиной походкой. И только после обеда уже в кабинете Василия удалось вздохнуть с облегчением. Чёрт сел за свой рабочий стол из камня, по-деловому развернул послание и углубился в чтение.
– Так, - протянул он, - разграбление недр в угоду индустриализации… наращивание вооружений… экспансия… империализм… эксплуатация… религиозные конфликты… бесценность человеческой жизни… равенство… братство… Чушь! - высказал своё мнение о написанном Василий. – Риторика, но отправить можно.
- А как же письмо Хряща? Меня ж блатные прибьют.
- Не боись. Этой публикой займётся Мерк. Достанет тебе официальную справку, что на месте той малины, куда ты должен заявиться, давно стоит школа или детский сад. Так что у тебя будет оправдание тому, что вернулся пустым.
- А с Лениным как быть? Они там все считают, что у меня есть возможность добраться до самого президента.
- И это оперативники тебе устроят. Даже входящий номер на документ из его секретариата тебе дадут. На твоём месте один американец до тебя спал, он сейчас в штрафном изоляторе, так тот тоже письмо своему американскому президенту отправлял. Думал, что нелегально, но опять же через Мерка. Тот текст там только немножко подкорректировал из оперативных соображений, и всё. Ты что-нибудь слышал в СМИ о послании? Ничего не изменилось. Живые не верят, что мёртвые шлют свои обращения к ним, считают это розыгрышем, к тому же глупым. Я, конечно, как чёрт с неплохим интеллектом, допускаю, что в нашем учреждении идёт переосмысление грешниками прожитой жизни, но живые-то не хотят задумываться о смерти. В этом преимущества сил зла, которым я верно служу. Если б каждый наш клиент мог посылать отсюда послания на волю, и им бы ещё верили, жизнь бы в корне изменилась. Но нам это ни к чему. Отсюда и режим. Что б ни случилось на поверхности Земли, нас это не затронет, пусть даже хоть всё человечество вымрет. Мы без работы не останемся.
Шальнов хмыкнул.
- А если люди разнесут Землю на кусочки, что вы, черти, тогда будете делать?
Василий от души расхохотался.
- О том, чтобы этого не произошло позаботится управление по спецоперациям, о котором я тебе уже говорил. Мы же, служители преисподней, не враги самим себе, чего не скажешь о людях. Кстати, Федя, как тебе тележка? По-моему, она получилась даже лучше, чем ты её нарисовал. В нашей конторе искусные кузнецы. Хозяин одобрил твоё предложение и приказал изготовить такие тележки для всех бригад. Он сказал, что ты башковитый, коль до такого додумался. Всё, что делается во благо нашему учреждению, поощряется, знай это. Ты, Федя, тоже удостоился поощрения. С завтрашнего дня ты оставляешь котельную и идёшь на помощь Доре. С тележкой бригада справится и без тебя. В отряде не говори, что переходишь на конторскую работу, пусть думают, что у тебя выходной, и ты займёшься переправкой послания. Понял?
- Чего тут непонятного? Я рад.
- Как Нерон, не откровенничал?
- Нет, всё помалкивает.
- Значит, есть, что скрывать, - Василий сделал паузу, думая о своём, потом будто бы проснулся. – Давай, Федя, отправляйся в отряд. Свиток останется у меня. Скажешь грешникам, что припрятал его. Отдохни хорошенько, чтобы окунуться в документы со свежей головой. Иди.
Когда Фёдор пришёл в отряд, грешники толпилась в очереди на приём к лекарям. Соседей ещё не было на шконках, и он с облегчением вздохнул, так как ему жуть как не хотелось участвовать в разговорах. Шальнов вытянулся с удовольствием на каменном полу и закрыл глаза. Но уснуть не пришлось, потому что почти в самое ухо ему гаркнул Тимоген:
- Как дела, Федр?
- Нормально, - ответил тот сквозь дрёму – Завтра у меня выходной, договорился с начальником отряда.
- Хватит дрыхнуть! Сегодня опять выразим протест режиму. Лаврик сбегает к своему жрецу.
- К какому ещё жрецу? – поинтересовался Фёдор. Грек перебил весь его сон.
- Есть тут один, забыл имя, он служитель культа. Доносил на своих по молодости, когда Лаврик был ещё жив. Он читал его ксивы. Там наверху этого жреца даже святым по ошибке сейчас считают, хотя он был большим любителем выпивки и доносчиком, за что сюда и угодил. Лаврик теперь его трясёт, как грушу, грозится в Священный Синод телегу переправить.
- И что же, этот самый священник с собой сюда водку прихватил? – Шальнов сел на своей шконке и обхватил руками колени.
- Шутишь? Кто ему позволит?
- Тогда откуда она у него?
- На ладан с чертями меняет.
- Ладан? – Фёдор был искренне удивлён.
- Он самый. Черти его тайком курят и дуреют, получая удовольствие. Разок-другой курнут, и уже без этого не могут. У нас тут говорят: «подсел на ладан».
- Да ты что?! Я всегда считал, что черти ладана боятся.
- Оно так, пока не попробуют. У них тут такое курение большой провинностью считается, но некоторые из них всё равно идут на это, и Лаврика знакомый пользуется их слабостью.
- Ну, хорошо, - согласился Шальнов, - а ладан-то где взять в аду?
- Канал открыл жрец, додумался, голова. Ему один старец – большой духовный начальник, ладан шлёт, чтобы чертей здесь, в Тартаре, всех извести. Наш дружок старцу приснился и напугал его преисподней за грехи. Мол, скоро встретимся, и тебе не отвертеться от котла никакими молитвами. Один выход – извести чертей ладаном. Проверни в земле дыру, говорит, и кидай в неё ладан, а я тут буду его палить.
Услышанное от грека показалось Фёдору бредом.
- Верится с трудом, - почесал он затылок. – Но даже, если это так, то как священник, тот, что живой, узнал, в каком месте нужно бурить землю?
- Понятия не имею, - честно признался Тимоген, - у Лаврика нужно спросить. Не задумывался я об этом. По мне главное, чтобы было чем воевать с режимом.
В это время подошли Ленин с Кальтенбрунером.
- Ну, как насчёт выходного, любезнейший? - спросил Ильич. – Разговаривал с начальником отряда?
- Договорился, завтра не выхожу на смену.
- Вот и славно, друг мой! Только запомни, Фёдор, что если пускать к главе государства не будут, скажи - от меня.
- Не поверят мне. Они ж там все думают, что вы в мавзолее лежите.
Владимир Ильич от души рассмеялся.
- Эх, святая простота! В мавзолее тело безжизненное лежит, а здесь, перед тобой, я сам, моя душа, моё «я» материализованное.
- А как в Москву-то попадёшь? – поинтересовался бывший эсэсовец.
- Обещали доставить, - нашёлся Шальнов. - Я же их сотрудник теперь, и проезд в оба конца у меня бесплатный.
- Во как! – покачал головой Кальтенбрунер. – Может, в таком случае ты, Федя, и в Берлин за одно смотаешься? Я бы тоже своим землякам что-нибудь чиркнул.
- Не загружай Федю, Эдик! – запротестовал Ленин. – Берлин подождёт. Президент России ознакомит глав всех государств с нашим посланием. В Германии о твоей посмертной судьбе всё равно узнают и в других государствах тоже, где фашистская идеология возрождается. Можешь и фюрера своего вспомнить, и бассейн. Отошлёшь весточку, только не сейчас. Лаврентий, - обратился Ленин к только что вернувшемуся с процедур Берии, - завтра наше общее воззвание увидит свет! Фёдор в Москву отбывает!
- Дело! – потёр ладони нарком. – Ещё бы узнал, как там органы госбезопасности работают? Как страну берегут?
В ответ Фёдор хмыкнул.
- Думаю, что не на страну ваши органы работают, а на богатеев, ограбивших её и захвативших власть. От умных мужиков я это слышал. В провинции безработица, люди еле концы сводят, а миллиардеры жируют, менты продажные беспредельничают, обберут в тёмном переулке, что те бандиты.
- Эх! – вырвалось у Берии. – Нет там, наверху, честного и сильного человека! Меня б туда, я б им всем там устроил баню! Соединили б мне каналом Тихий океан с Атлантическим! Я б и сраным американцам показал, где раки зимуют!
- А я б Македонию возродил! – выкрикнул Тимоген. – Прошёлся бы с мечом до Индии в память об Александре, покрошил бы варваров в капусту!
- Утухни, Тимоха, - ухмыльнулся Кальтенбрунер, - с мечом мир он собрался завоёвывать, не смеши нас грешных. Все мы тут мечтали о мировом господстве и жизни положили во имя этой цели. А результат? С Македонским всё ясно. Он помер, и его владения рухнули. Только на нём всё и держалось, выходит. Хоть нет числа жизням, которые он загубил, ему удалось остаться в памяти людей великим. Кто павших от него вспоминает? Считается, что он нёс отсталым народам цивилизацию. А народам тем нужна была чуждая им цивилизация? Захватчиками восхищаются те, кто от них не пострадал. Но люди не боги, и Высший Суд оценивает деятельность человека по-иному. Поэтому парится, как и мы, твой Александр в каком-нибудь другом отряде и будет это делать вечно. А ты, Неро, что скажешь? – обратился бывший эсэсовец к согнувшемуся над своей шконкой бывшему императору Рима. – Где твоя империя?
- А мне почём знать? Я давно не был на родине, - римлянин, кряхтя, стал усаживаться поудобнее.
- Я тебе подскажу: одна Италия от неё и осталась, одна единственная провинция. А в Македонии от границы до границы брошенный рукой камень долетит. Мой тысячелетний Рейх тоже бесславно кончил. А коммунисты?
- Ты куда клонишь, Эдик?! Ты на что замахиваешься?!
- Вы тоже, коммунисты, с мировым господством силёнок не рассчитали, в себе не смогли разобраться, и приговор вам один со мной.
- Пардон, обергруппенфюрер! Вы, фашисты, в вонючем бассейне плаваете, кислоты вас пожирают, а мы на огне муки принимаем, это почётно! – Лаврентий Павлович попытался встать от возмущения, но Ленин его придержал.
- Оставь его, Лаврентий, что он читал кроме «Майн Кампф»? Откуда в его голове взяться диалектике?
- Хватит вам спорить, мужики! – не выдержал Фёдор. – Как дети малые, ей богу. По мне так люди должны просто жить в мире, уважать друг друга, не взирая на веру, обычаи и эти, как их? ну, политические разногласия что ли. Должны не вмешиваться в дела соседей, если их не просят, и ещё должны растить детей. Тогда сюда не будут идти переполненные этапы. На мой взгляд, вы все хороши, хотя обвиняете друг друга, но только не себя. Нерон пока молчит. Во время нашего знакомства вы мне тут заявили, что он самый из вас отпетый преступник. Хотелось бы знать почему?
- Историю нужно было изучать, любезнейший – Ленин бросил на Фёдора презрительный взгляд. – Неро, да будет тебе известно, приказал убить родную мать, собственную жену и сына. Советников и прочих недовольных им я не считаю.
- Выходит, по-вашему, Ильич, убить своих родных – преступление, а загубить миллионы чужих жизней, а это жизни чьих-то матерей, отцов, жён, мужей и детей – это, ну, что ли, как бы сказать, в порядке вещей?
- Вот, что значит быть политически неподкованным! - Ленин обвёл взглядом остальных, ища поддержки. – Не нужно равнять политику с семейными разборками. Политика, а тем более геополитика измеряется миллионами мозгов, квадратными километрами сфер влияния и тоннами природных ресурсов, жизнь индивидуума здесь не в счёт! Когда задействованы мировые процессы, человеческая душа ломаного гроша не стоит.
- Но для самого этого, как вы его назвали, индивидуума, вроде, его собственная жизнь дороже всего, дороже каких-то там процессов! - Шальнов завёлся и не мог угомониться. - Ему Бог дал жизнь, и он хочет прожить её счастливо!
- Мелко - буржуазно мыслишь, товарищ Фёдор, сказывается твоя необразованность! – Ленин погрозил оппоненту пальцем.
- Ладно, хватит кудахтать! – возмутился Тимоген. – Уши уже горят от ваших грамотных речей.
- Нет, а почему меня извергом обозвали? – подал голос Нерон. – Я, может быть, в своей семье тоже действовал из политических соображений! Что вы знаете о происках моей матушки Агриппины? Может, вам известны козни супруги моей, возмечтавшей из собственного властолюбия убрать меня - законного императора, и посадить на трон моего малолетнего сына Клавдия Британника?
- Заткнись, Неро! – толкнул императора в бок Тимоген. – Предлагаю не ссориться, а наоборот совместно нанести удар по существующему здесь и сейчас режиму. Лаврик сгоняет за оружием, и мы ка-ак дадим по этим чёртовым порядкам! – грек стукнул кулаком по ладони.
Грешники затихли и немного успокоились, успокоился и Фёдор, который хоть и не был шибко грамотным, но тем ни менее со многими высказываниями окружавших его бывших власть имущих не соглашался. Более того, некоторые их утверждения его просто возмутили. Возможно, сказывался пробел в образовании. Предложение Тимогена как нельзя кстати прекратило дебаты и дало возможность нетренированному шальновскому мозгу передохнуть.
- Давай, Лаврентий, иди к своему наркодельцу, - Ильич сделал жест рукой. – При жизни этот тип опиумом для народа торговал, а здесь ладаном для чертей промышляет. Вот публика!
Берия медленно поднялся со шконки и направился в дальний угол отряда, маневрируя между материализованными сущностями грешников. Возвратился он, переваливаясь с ноги на ногу, с непринуждённым видом, показывая безразличие ко всему и свою непричастность к группе борцов с существующим режимом. Однако, как и в прошлый раз, вскоре появилась из тайника на теле бывшего чекиста, про который теперь знал Шальнов, бутылка «Столичной», кремень и сигарета. Фёдора по-прежнему не тянуло на выпивку, а сигаретой пару раз он пыхнул с удовольствием.
После бурного спора, граничащего со ссорой, протест режиму выражался вяло, и чтобы как-то оживить компанию, Тимоген спросил у Берии:
- Скажи, Лаврик, как твоему жрецу, тому, что наверху, удалось пробить к нам сюда дырку? Федр спрашивает, а я ответить не могу.
Сталинский нарком бросил на грека гневный взгляд.
- А откуда Феде вообще известно про попа?
- А что таиться-то? Федр свой парень, вместе с нами в борьбе участвует, и послание ваше наверх согласился отправить. Мы тут все, как в фаланге, рука об руку идём.
- Да, Лаврентий, я тоже не склонен таиться от нашего единомышленника, мы – боевая группа, я бы так сказал, - Владимир Ильич положил обе руки себе на грудь, выставив вперёд большие пальцы. Он опять забыл, что на нём нет брюк с подтяжками. Берия пригладил узкие усики под носом и прищурился.
- Я никогда и никому не верил при жизни, а уж после смерти не собираюсь этого делать тем более. О Шальнове мне совсем ничего не известно, кроме того, что он алкоголик. Опять же с его слов. Хотя, хочу заметить, нас в нашей борьбе он поддерживает только куревом.
- Меня ж заколдовала маленькая чертовка, Лили её зовут, я вам говорил, – попытался оправдаться Фёдор.
- И нет тут ничего страшного, - заступился за него Тимоген. – Я уже предлагал часть его вклада в борьбу взять на себя.
-На самом деле, Лаврентий, хватит перестраховываться. Столько шума из-за какого-то святоши, - Ленин почесал лысину.
- Святоши, Ильич, с тобой в колхозе яблоки собирали, здесь другой контингент. Правда, себя я считаю жертвой судебной ошибки и уже отправил жалобу. Ответа вот только не получил.
- И не жди, - хмыкнул Кальтенбрунер. - Сотрудники силовых ведомств не попадают в рай из-за специфики работы. Знаю наверняка.
- Посмотрим, - буркнул Берия.
- Так что с дырой? Мне не понятно, - задав вопрос, Тимоген попытался докурить микроскопический окурок.
Лаврентий Павлович нахмурился и погрозил Шальнову кулаком.
- Смотри, Фёдор, могила! – он оглянулся по сторонам. - Над нами знаешь что?
- Болота, - ответил тот.
- Хрен там болота. Речка, а на ней остров. Речка называется Медведка. На острове живёт какой-то православный праведник. Вроде, Карпом зовут.
- Ну и?
- Что ну и, ну и? Ребята помнят, как-то комиссия Высшего Суда к нам наведывалась. Ходили тут, всё проверяли, в котлы заглядывали, да размер шконок вымеряли.
- Было дело, - констатировал Владимир Ильич.
- Так вот нашему попу удалось подслушать разговор двух архангелов из проверяющих. Один сказал другому о праведнике, что, если б тот знал, над каким местом живёт, усерднее бы молился. Прямо над нами, говорит, его нужник находится. Прокопал бы яму поглубже, каждый день бы послания в преисподнюю слал. Шутником, видать, был архангел. Так вот, имя Карпа на слуху у священников, и место жительства его известно. Сечёте? Оставалось дело за малым: подтянуть на остров бурильную машину, убедить праведника и проделать дыру в земле в районе его туалета. Бур прошёл через потолок прямиком над шконкой батюшки во время нашей смены. Дневной шнырь Иоанн был тому свидетелем. Первую партию ладана он закурковал, но курок нашли опера, и товар пропал. Вторая партия попала после нашей смены точно по адресу. Поп сразу предложил ладан одному из конвоиров за водку и курево. Чёрт клюнул. Наладилась связь. Иоанна пришлось брать в долю, ведь следующая посылка могла упасть опять во время смены. Ладан сверху каждый раз падает качественный, соответственно и водочка за него идёт хорошая. Мне перепадает от попа по старой нашей дружбе не ахти как много, но на борьбу хватает. Думаю, канал просуществует, пока жив поп, что наверху. Дальше видно будет.
- Поживём, точнее, помучаемся – увидим, - согласился Ленин. – Методы борьбы могут быть самыми разнообразными.
- Я, если что, Клаву где-нибудь изловчусь и завалю. Сдаст чертовка или опера заметут – считайте героем! – постучал себя по груди Тимоген.
- А я на себя Люсьену возьму! – Лаврентий Павлович сжал кулаки на обеих руках. – Всё-таки, даже после смерти в аду есть место для подвига!
- Не беспокойтесь, друзья, дела всем хватит в нашей священной борьбе! – Ленин обвёл горящим взглядом единомышленников.
На завтраке перед следующей сменой Василий известил чертей из бригады Фёдора, что тот переведён Хозяином на работу с документацией. На их попытку возмутиться ответил, что с тележкой процесс доставки дров к котлам значительно облегчается, и меньшим числом они в состоянии будут сделать больший объём работы.
Чёрт осушил большую чашу вина за новое назначение Шальнова, но тот сам от выпивки отказался, мотивируя это продолжающимся действием колдовских чар.
Дора хмыкнула и как-то странно повела рогами, когда её начальник там же, в столовой, сообщил о том, что Фёдор будет помогать ей в работе с документами.
- Я что же, не справляюсь, по-вашему? – обиделась чертовка. - На кой ангел нужен мне в помощники этот ни живой, ни мёртвый?
- Успокойся, детка! – Василий цокнул копытом. – Во-первых, Федя живой, во-вторых, Высший Суд приговора ему ещё не выносил, а, в-третьих, что самое главное, Хозяин его похвалил и поощрил новым назначением за рацпредложение.
- За какое такое бацпредложение? – Дора сморщила свой очаровательный смуглый в синеву носик.
- Не бац, а рац – рационализаторское, значит. С его помощью мы поднимем производительность труда в котельной. А с учётом того, что этапы с грешниками идут один за другим, и наш отряд вместе с остальными переполняется, предложение Фёдора, как нельзя кстати. Тебе когда Хозяин выносил благодарность?
Чертовка промолчала.
- Вот именно, что ни разу. Меня он хвалил как-то, только это было давно. «Все мы тут просто исполняем свои обязанности, - подчеркнул Сатана, когда я был у него намедни, - а в современной обстановке, в век технического прогресса, этого мало. Никто из штата учреждения не хочет напрячь мозги, чтобы предложить что-нибудь новенькое. Всё у нас здесь, - сказал он, - как и тыщу лет назад, как и две, и три. Фёдор, так сказать, первая ласточка, подвижник нового движения – рационализаторского». Вот ты, Дора, возьми и предложи Первому что-нибудь дельное.
- Вот ещё! Делать мне нечего! У меня документации горы, и я занята работой, у меня нет времени на выдумывание всяких штучек! – чертовка повела плечами и зашагала с гордым видом к выходу из столовой.
- Не обращай внимания, Фёдя, на дурацкие женские выходки, - Василий дружески обнял Шальнова. – У вас же, людей, говорят про какую-нибудь взбалмошную бабёнку, что в ней бес сидит?
- Говорят.
- Правильно. А Дора и есть этот самый бес, только женского пола, что значительно хуже. Но я думаю, вы с ней сработаетесь.
Когда Василий завёл Фёдора в комнату секретаря, Дора уже обложила свой каменный стол стопками кожаных листков и делала какие-то записи гусиным пером.
- Это что, на новый этап личные дела пришли? – чёрт взял верхний из пачки лист.
- Да, тут их пара дюжин плюс с архива подогнали дела тех, кому отказ на прошение о помиловании пришёл. Теперь их нужно вшить.
- Вот Федя и начнёт с этого, - Василий ощерился. – Расскажи ему всё и покажи, а я своими делами займусь, - начальник отряда прошёл в свой кабинет и уже оттуда крикнул:
- Кстати, снабженцы кожу и кровь не присылали? А то я на них стукнул Хозяину.
- Притащили пятьдесят листов, а в моей заявке было пятьсот, и крови всего пол кувшинчика, а я ведро просила. Тут писанины по горло, а они жмут, ангелы, как своё!
- Ладно, успокойся, в снабжении служба тоже не сахар, - Василий замолчал. Из его кабинета донёсся шорох документов.
- Ну, ты чего, так и будешь тут стоять без дела? – Дора метнула на Фёдора жгучий взгляд.
- А что мне делать? – Шальнов развёл руками.
- Стол у нас один, на нём работаю я, поэтому твоё место будет вот здесь на полу, рядом со мной. Писать и читать умеешь?
- Только по-русски.
- Язык не имеет значения, главное, что ты грамотен. У нас же не простая канцелярия, а дьявольская, и мы работаем не в какой-нибудь вонючей конторе, а в учреждении исполнения наказания Высшего Суда. Национальность, язык, прижизненное вероисповедание в наших стенах не имеют никакого значения. Ты, думаю, уже успел это заметить. Так изначально было установлено Создателем.
- То-то я смотрю, что и немца понимаю, и грека, и этого, как его, Нерона, - тех, что рядом со мной спят.
- Здесь общение упрощено, а вот наверху имеются проблемы. Там нас, чертей, понимают только пьяные. Василий рассказывал, что и с тобой познакомился, когда ты хорошеньким был. А был бы трезвым, не разобрал бы нашу речь. Но взаимонепонимание нам, уверена, больше не грозит, - Дора злорадно хмыкнула. - Я с тобой для того об этом разговор веду, что б ты понял, что тебе предстоит работать с текстами. Возьмёшь сейчас личные дела грешников и будешь в них вшивать отказы на прошения этих недоумков о помиловании. Вот тебе иголка, вот жила, вот дело, а вот отказ. Берёшь и пришиваешь документ к последней странице. Да смотри, шей крепко, дела у нас хранятся вечно.
Фёдор получил из рук чертовки документы и принялся за работу. Он был холостяком со стажем, поэтому предложение взяться за иголку с ниткой его не застало врасплох. Когда Шальнов закончил подшивать первый отказ, Дора оценила его работу. Она ничего не сказала, только кивнула головой и передала ему другое дело. Краем глаза Фёдору удалось быстро пробежать строчки судебного документа. Он был написан на куске высушенной кожи не кровью, а какими-то розоватыми чернилами. Даже показалось, что от него исходит приятный запах, похожий на цветочный. В документе говорилось, что прошение о помиловании, отправленное грешником таким-то, небесной канцелярией получено и передано на рассмотрение в Высший Суд, который приговор оставил в силе. Далее следовала подпись и имя секретаря – какого-то ангела. Документ был подшит Фёдором к делу, как и первый.
Чертовка, молча, поскрипывала пером, и только время от времени передавала своему помощнику новые дела. Заводить разговор с Дорой Фёдор не осмеливался, поэтому сосредоточенно орудовал иголкой и ниткой. В роли последней выступала высушенная тонкая жила какого-то животного. Шальнов не хотел даже думать, что жила могла принадлежать человеку. Пару раз из своего кабинета выглядывал Василий и интересовался, как идут дела у его подчинённых. Получив от своего секретаря скупой положительный ответ, удовлетворённо хмыкал и исчезал у себя. Через какое-то время он заявил, что отправляется проверять участки, и вышел. Человек и чертовка продолжили работать. По истечении часа, а то и двух Дора, не отрываясь от писанины, обратилась к Фёдору:
- Сейчас ты подшиваешь последний отказ, закончишь – впереди другая работа.
- А я уже закончил.
Секретарша оторвалась от текста, и гусиное перо с красным кончиком зависло над документом. Её тонкие брови поднялись, наморщив лоб.
- А ты мужик ничего, шустрый. Алкаши все такие?
Шальнов засмущался, как школьник, и отвёл взгляд от зелёных глаз Доры.
- Не знаю, вам видней, - пробурчал он. – Вон их тут сколько у вас.
- Здесь не только алкаголики, здесь и учёные есть с мировыми именами, и писатели. Толку то? У всех у них приговор к мукам. Нам их грамотность ни к чему. Ты – другое дело. Обучен грамоте, говоришь, проверю. Работу с подшиванием отказов мы завершили, теперь у нас будет другое занятие. Нужно будет перелистать каждый том и проверить, сколько там лежит ответов из Высшего Суда. Если три есть вместе с тем, что ты подшил, ставишь на корке штамп, этот вот. Он будет говорить о том, что грешник не имеет больше права писать прошения, хотя их пишу я за этих недоносков. Каждый наш клиент обращается, если имеет желание, устно к начальнику отряда, а тот даёт распоряжение мне. Так заведено. Только три отказа - Бог любит троицу. Понятно?
Шальнов кивнул.
- Бери со стола по порядку дела, начиная с этой стопки, и перелистывай их все. Смотри, не ошибись. Надеюсь, до трёх считать умеешь.
Первое дело было заведено на какого-то араба с длинным именем. В нём перечислялись его серьёзные прегрешения. Среди них Фёдор вычитал такие, как грабёж на улице в юном возрасте, а в более зрелом – глумление в Иерусалиме над какой-то еврейской святыней, участие в террористических актах, когда этот самый человек уже стал членом религиозной экстремистской организации, и самое страшное его преступление – когда он взорвал себя, как шахид, на базарной площади одного из городов на Ближнем Востоке при большом стечении народа. В своих прошениях в Высший Суд араб выражал удивление, что Бог, которому он служил по убеждениям, убивая неверных, приговорил его к вечным мукам, и просил пересмотреть дело. Террорист получил третий отказ, и надеяться ему больше было не на что. Фёдор поставил на нём штамп в форме стилизованного кукиша.
Следующим оказалось дело российского геолога, почти земляка самого Фёдора. Этот человек с фамилией Бражник разъезжал с экспедициями по глубинке, скупал по дешёвке в деревнях у бедных крестьян иконы, потом продавал их и строил на этом свой бизнес. Он так же обвинялся в том, что бросил и оставил без средств к существованию несколько женщин, имевших от него детей. Смерть этот человек принял в автомобильной катастрофе. Возвращаясь пьяным домой от очередной любовницы на личном транспорте, он уснул за рулём и на большой скорости врезался в автобусную остановку, на которой стояли люди с детьми. Почти все они погибли. В деле лежали копия заключения ГАИ о дорожно – транспортном происшествии и копия акта судебно-медицинской экспертизы о вскрытии трупа. Среди документов у этого грешника было подшито только два отказа, и он имел право ещё на одно прошение о помиловании. Право-правом, но Фёдор сам понимал, что никакой суд – ни земной, ни небесный не оправдает этого самого Бражника.
К концу рабочего дня, запланированную Дорой работу, они вместе успешно завершили, и Фёдор даже удостоился сухой похвалы чертовки.
- Завтра придёт новый этап, и опять, наверное, нам подбросят отказные. Здесь тебе не в котельной дрова таскать, здесь работа интеллектуальная, сил отнимает больше.
Шальнов кивнул, хотя сам так не считал.
С Василием и с Дорой они встретились на обеде за каменным столом. Не спрашивая разрешения Фёдора, черти разлили между собой его чашу вина и выпили за Хозяина и за его прозорливость. Начальник отряда спросил у своего секретаря, как показал себя в работе новенький, на что получил ответ, что из того будет толк. Лицо чёрта выразило удовлетворение.
Мясное блюдо под соусом было великолепным на вкус, и Фёдор поинтересовался из чего оно приготовлено.
- Из кротов, конечно, - удивился вопросу Василий. - Здесь в меню только кроты. В зависимости от конкретного блюда к ним добавляют насекомых, что живут в земле, а так же коренья и муравьёв для остроты. Ты даже представить себе не можешь, друг мой, сколько изысканных кушаний из всего этого можно приготовить. Луиза у меня тоже мастерица в кулинарном деле, ты, Федя, успел уже заметить.
В конце трапезы Василий приподнялся с камня и достал из-под себя две бумажки, которые передал Шальнову.
- Это тебе от Мерка справка из Саратовского отдела архитектуры о том, что по улице Южной на месте когда-то стоявшего дома под номером двадцать пять расположен детский сад. Обойдутся блатные без грева. Я бы, конечно, шмон там у них провёл, но Мерк считает, что этого делать не следует. От Хряща ему больше пользы, чем вреда. Этот тип присматривает за порядком в отряде, не допускает откровенного беспредела – у нас ведь, сам понимаешь, публика разная, - ну, и держит оперов в курсе всяких там событий. Это между нами, конечно. А вот тебе ксерокопия воззвания твоих соседей - Ульянова – Ленина, Берии и прочих. На документе стоит штамп, заметь, президентской канцелярии. Это не шухры – мухры, всё подлинное.
- Из самого Кремля?! – Фёдор был поражён.
- А то! У нас кругом связи есть, хоть в Капитолии, хоть в Пентагоне. Надо будет, любой документ возьмём в Евросоюзе, а то и в НАТО. Ты давай, Федя, иди в отряд и сбрось по-тихому бумажки козлам, что тебя нагрузили. Посоветуй сжечь их незаметно.
- А если станут спрашивать, как я до Саратова, да до Москвы добирался, что отвечать?
- Скажешь, что в сверхскоростной подземке, они всё равно не проверят. Ври, что хочешь.
Фёдор почесал за ухом и хмыкнул.
- А коль бы взаправду довелось там оказаться, или, например, в Америке, тогда что?
Василий улыбнулся, оскалив свои острые зубы.
- С этим у нас просто. Весь мир под контролем. Откроешь нужную дверь и зайдёшь в неё здесь, а выйдешь на другом конце подземелья, под тем местом, куда задумал попасть. Наше учреждение огромно, иначе как из отряда в отряд перемещаться? Ты теперь, Федя, наш сотрудник, и я тебя просвещаю, как своего. Ну, давай, иди, отряд, чай, уже снялся с мучений. Бумажки спрячь, неудобств они тебе не причинят.
- Я сверну их и зажму в кулаке.
- Как знаешь.
Когда в помещении отряда Шальнов пробирался к своему месту между грешниками, к нему опять подошел уже знакомый тип из блатных.
- Хрящ хочет тебя видеть, пойдём.
Фёдору ничего не оставалось, как только пойти за ним следом. Смотрящий сидел в окружении своих шестёрок и маленькими глотками пил что-то вместе с остальными из глиняной чашки. Он сверлил Фёдора своим помутнённым взглядом.
- Был на хазе у моих корешей? – вопрос прозвучал тоном, который требовал только положительного ответа.
- В Саратове был.
- Грев передали?
- Кто? – Шальнов волновался, но пытался держать себя в руках.
- Что значит кто? Ты чё пургу гонишь, братан? Болта и Могилу видел? – Хрящ закусил тонкую губу. Он поставил на пол чашку и вместо неё взял в руку заточку. Видимо, он своим воровским нутром почувствовал что-то неладное.
- Вот, прочти этот документ, тебе всё станет ясно.
- Они чё, ксиву передали?
- Читай.
Уголовник развернул смятый листок.
- Отдел архитектуры, - произнёс он вслух. – Это что за слюнявка? На кой хрен мне какая-то архитектура?
- Именно в этом отделе я взял справку, что по улице Южной в Саратове под номером двадцать пять уже сорок лет стоит детский сад. Сечёшь?
- Как сорок лет? – не понял Хрящ.
- А вот так. Ты когда последний раз был у своих друзей?
- В пятьдесят седьмом. Там ещё дворик с качелями, мы по пьянке на них катались.
Фёдор присвистнул.
- Это было полвека назад, за это время много воды утекло. Сейчас там, над нами, двадцать первый век, да будет тебе известно. И дружки твои, поди, глубокие старцы, если ещё живы, хотя вряд ли. Их теперь в аду искать надо. Тоже парятся в котлах в каком-нибудь из отрядов.
- А зачем они мне здесь, что от них проку? Другое дело на воле.
- Хозяин – барин, - Шальнову надоело переминаться с ноги на ногу. – Так я пошёл.
- А в руке чего держишь? – Хрящ заметил, что из руки Фёдора торчит клочок белой бумаги.
- Что надо, то и держу.
- Дай сюда! – уголовник протянул руку.
- Перебьёшься, - этот тип начинал действовать Фёдору на нервы своей наглостью.
- Че – го? Ты чё вякнул, урод? Я ж тебя сейчас попишу! – уголовник угрожающе подкинул на ладони заточку.
- Что-то мертвечиной запахло, вам не кажется? – обратился Шальнов к дружкам Хряща. Те молчали и ждали, что будет. – Не смей грозить мне, живому, дохляк! – процедил он сквозь зубы и принял угрожающую стойку, чему сам удивился. – Я не барышня кисейная, чтобы покойников бояться! Иди ко мне, я тебе глаз на жопу натяну и точилку твою карандашную не побоюсь!
Фёдор сделал шаг к Хрящу, выставив вперёд кулаки. Он не блефовал в эти минуты, в нём на самом деле пробудился глубоко скрытый и ему самому не ведомый инстинкт бойца.
- Мне сейчас придётся так изуродовать твоё трухлявое «я», что никакой лазарет тебе не поможет! По частям будешь в разных котлах вариться! А вы чего на меня уставились? – крикнул он дружкам Хряща. – Пошли вон, а то я и из вас конструктор сделаю!
Привлечённые шумом, вокруг собрались грешники.
- Встань, мать твою, фраер колхозный, я буду твою гнилую сущность разбирать на части!
Хрящ заелозил на шконке.
- Ладно, братан, ты чего, в натуре, разошёлся? Я ж пошутил, вон и пацаны подтвердят.
- Больше не советую шутить со мной, козёл, я этого не люблю! – Фёдор всё больше и больше раззадоривался.
Сотни глаз грешников после этих слов стали смотреть с особым любопытством на участников инцидента, ожидая, как прореагирует на страшное оскорбление смотрящий. Хрящ вскочил и попытался броситься на своего обидчика, но получил от него удар в лоб, от чего голова уголовника рассыпалась, как гриб от пинка человека. Говоря о трухлявом «я» своего противника в переносном смысле, Фёдор никак не ожидал, что в действительности это самое «я» таким и окажется. Обезглавленное тело закрутилось на месте, выставив вперёд руку с заточкой. Удар по запястью тоже нельзя было назвать сокрушительным, однако ладонь с зажатым в ней ножиком легко отделилась от остального тела и упала на пол. Собравшиеся грешники дружно охнули и отшатнулись. Шальнов повернулся к типу, который привёл его к Хрящу.
- Может, ты хочешь заступиться за своего дружка или пахана, как там у вас?
- А чё я? – уголовник резко дёрнулся назад. – Хрящ не смог отмазаться, - это его проблема. Я парюсь сам по себе.
Фёдор понял только сейчас, что его окружают не физические тела, выглядевшие на вид, как живые, а материализованные сущности, о которых что-то пытался ему втолковать Ленин. Грешники не зря здесь оказались, и у многих из них эти самые сущности, видимо, трухлявыми были на самом деле. Такое положение вещей давало неоспоримые преимущества, и Шальнов среди толпы почувствовал себя спокойнее.
- Так будет с каждым, кто станет борзеть, то есть неуважительно относиться к остальным грешникам, а тем более учинять беспредел. Вы здесь все друзья по несчастью, и вместо того, чтобы давать волю тёмным сторонам своего «я», старайтесь развивать светлые. Я считаю, что в аду можно и нужно пытаться сделать свою, ну, как бы это сказать? - суть что ли, другой. Я вот тоже бухал по-чёрному там, наверху, по помойкам лазал, только что бомжом не был. Торчу тут среди вас и думаю, на кой хрен мне это было нужно? Тут у вас мне жуть как не нравится, и, если б был у меня выбор, пошёл бы на работу на завод или куда ещё. Наверху мне тоже было не сладко. Не ценил я жизнь и смерти не боялся. Но сейчас вижу, что всё нужно делать наоборот, только теперь, наверное, уже не придётся, здесь предстоит концы отдать. Но знаю сейчас твёрдо, что когда это со мной случится, после смерти обязательно попытаюсь изменить своё «я» в лучшую сторону. Пускай не для Высшего Суда, пусть только для себя самого. Вот такие дела, господа грешники, я просто поделился с вами тем, что меня мучает. Подумайте хорошенько над моими словами, можем, это, как его? - и муки станут легче. Мне, конечно, жаль, что с Хрящом так вышло, но он сам напросился. Как он теперь будет принимать муки, понятия не имею? Завтра доложу о случившемся администрации – там знают, что делать.
- Мы и без них это знаем, - подал голос один из дружков Хряща. – Сейчас соберём кусочки и отнесём в лечебницу, пока Люсьена с Клавой не ушли. Скажем, что Хрящ подвернул ногу и упал. Они его быстро в порядок приведут. Завтра в котле будет париться, как новенький.
От такого утверждения Фёдору стало спокойней на душе.
- Ну, и чудно, тогда я пошёл, а вы займитесь этим делом. И вот ещё что, - Фёдор шепнул на ухо одному из уголовников: - Сожгите незаметно у факела справку из архитектуры.
- Как скажешь, Федя, базару нет.
Шальнов стал проталкиваться через толпу грешников. Он ловил на себе испуганные взгляды, в которых к испугу подмешивалось уважение.
Когда он пересёк помещение отряда и добрался до своей шконки, его соседи уже были на своих местах и вели какой-то разговор. Прервав беседу, они с интересом стали ждать от Фёдора новостей, но тот молчал. Он был ещё под впечатлением от недавней ссоры с Хрящём и думал о своём. От мыслей его отвлёк вопрос Ленина:
- Ну, так что, батенька, пустили тебя в Кремль?
- А? Что? – Шальнов не сразу понял, чего от него хотят.
- Передал, спрашиваю, наше воззвание?
- Да, конечно, даже на копии штамп поставил. Вот, посмотрите, - он протянул Владимиру Ильичу смятый листок. Тот его развернул и стал разглядывать.
- Действительно штамп президентской администрации стоит, даже входящий номер есть. Видимо, на самом деле моё имя лучше всякого мандата, если Федю пропустили в святая святых.
- А я, если честно, думал, прогонят пинками, а то ещё и арестуют, - Берия выпятил нижнюю губу и свёл брови к переносице. – При мне бы точно плохо кончил за попытку прорваться в Кремль. В лучшем случае лагерем бы отделался. Нужно было иметь такой талант, такие чертовские способности, чтобы прорваться к главе государства, которых нет ни у одного простого смертного. Порядок был, не то, что сейчас. Власть должна быть властью, народ – народом.
- Но факт остаётся фактом, Лаврентий, меня помнят и уважают. Фёдор помог сделать большое дело. Помяните моё слово, теперь мир изменится. Империалисты поймут, что власть должна принадлежать пролетариату, он – гегемон в союзе, конечно, с беднейшими слоями крестьянства. До людей обязательно дойдёт, что труд коллектива на земле, то есть коллективное хозяйство, колхоз сокращённо, эффективней труда частника. Всё изменится к лучшему, чёрт знает, какая будет прекрасная жизнь. Мы её, конечно, не увидим, но новости-то будут приходить со свежими этапами, обязательно будут. Сейчас в России, слышал я, коммунисты упустили из рук власть – это скверно, да ещё без кровопролития. Но реванш не за горами. Наше воззвание к правительствам мира внесёт брожение в сознание народов, и, если буржуи добровольно не отдадут трудящимся власть, трудящиеся сами её заберут и установят диктатуру пролетариата, и чёрт с ней, с буржуазной демократией.
- Верно говоришь, Ильич, верно! – поддержал Ленина Берия. – Нужны будут мощные карательные органы, чтобы выжечь врагов всех до единого. Понадобится мой богатейший опыт, и в следующий раз ты, Фёдор, направишься с посланием от меня к руководителю той, новой госбезопасности. Я напишу свои советы в форме тезисов, а ты из передашь кому следует. Пускай мы с Ильичём находимся здесь, в аду, с твоей помощью каждый из нас ещё на многое способен. Мы ещё на горе всем буржуям мировой пожар раздуем!
Шальнов представил этот пожар, и его передёрнуло.
- Неужели нельзя без пожаров? – спросил он и покосился на Берию.
- Нельзя, никак нельзя! Даже Неро, и тот это понимал, когда взял и спалил Рим, будучи императором. Очищающий огонь просто необходим!
- Да, милейший, - поддакнул Ленин, - в огне сгорит всё дурное, останется только хорошее.
Фёдор задумался над этими словами и не смог с ними не согласиться. Они были особенно справедливы, по его мнению, здесь, в этом мрачном подземелье.
- Что верно, то верно, - подал голос Нерон. – Смотреть на горящий мир – это великое удовольствие, особенно, если осознаёшь, что поджёг его ты. Когда горел Рим, я так был переполнен чувствами, взирая на него с балкона своего дворца, что не удержался, взял арфу и запел.
- Арфа в современном мире – это, конечно, примитив, но марши, зажигающие дух поджигателей, просто необходимы, - выразил своё мнение Кальтенбрунер. – Какие были при мне в Германии марши! Ноги сами чеканили шаг!
- А мы, воины Александра, без всякой музыки сжигали вражеские города. Для нас музыкой был лязг оружия – он нам вспенивал кровь!
- Слушаю я вас, мужики, и мне, простому человеку, становится не по себе, - Фёдор тяжело вздохнул, и на его лицо легла маска печали. – Сколько в вас кровожадности! Откуда она? Порой мне даже кажется, что вы ничуть не лучше чертей, от которых принимаете мучения. Но Бог их создал чертями, а вас он создал людьми. Должна же быть разница.
- Тёмный ты человек, товарищ Фёдор! – Ленин укоризненно погрозил ему пальцем. – Путаешь людские дела с чертовщиной. Нельзя быть, батенька, суеверным. Материалистическое учение живо, потому что оно верно. Хотя сейчас мы здесь бесплотные сущности, но дела наши материальны. Взять хотя бы отправленное тобой воззвание или наши протесты существующему режиму. Кстати, пока ты где-то болтался, мы после лечебницы уже успели его выразить – Лаврентий сгонял к попу. Это тебе не разговоры разговаривать, батенька, это конкретное дело!
В это время к компании подошёл какой-то пожилой грешник.
- Кто здесь из вас Фёдор?
- Ну, я, - ответил Шальнов. – А в чём дело?
- Один хмырь черномазый, мой сосед, выгнал меня со шконки и разлёгся поперёк. Ему, видите ли, тесно. А мне что делать, стоять, что ли до следующей смены? Достался же в соседи цветной!
- А при чём, любезный, наш Федя? Иди, сам разбирайся со своей шконкой. У нас тут важный разговор, а ты мешаешь, - Ленин нахмурился, глядя на мужчину снизу вверх.
- Мне сказали, что Фёдор может помочь, - глаза грешника светились надеждой.
- Вали отсюда, придурок, а то сейчас я тебе накостыляю! – Тимоген начал подниматься со своего места.
- Сядь! – приказал ему Шальнов. – Что вы все за меня берётесь отвечать? Я сам в состоянии это сделать. Тебя как звать, браток? – обратился он к незнакомцу.
- Джек Ланкастер, плантатор из Луизианы. Если б не был я стариком, показал бы этому нигеру, как подобает ему вести себя с белым! Всё же, видимо, мало линчевал я при жизни грязных рабов! Мало! Помоги мне, Фёдор, ты, вроде, как теперь за смотрящего будешь.
Берия хотел что-то возразить просителю, но передумал. Остальные с удивлением посмотрели на Шальнова. А тот, ничего не объясняя своим соседям, поднялся со шконки и сказал:
- Пойдём.
У дальней стены помещения отряда, куда привёл Фёдора Джек Ланкастер, на полу среди лежавших в ряд тел одно искажало геометрически правильную картину спальных мест. Одно иссиня-чёрное тело невероятно больших размеров лежало по диагонали на двух шконках сразу.
- Вот тот самый придурок, что занял моё место, - старик указал на негра пальцем.
Человек на полу покосился на стоявшего над ним Фёдора.
- Тебя как звать, брат? Я Фёдор, - Шальнов обратился к грешнику и улыбнулся.
- Ты мне не брат, белый! Ты такой же ублюдок, как и все остальные. Чёрный навсегда останется чёрным. У нас своя правда, у вас, белых, своя!
- А откуда тебе известна моя правда, брат, мы же с тобой незнакомы? Хотя я представился, а ты нет.
Негр приподнялся с пола и сел, придерживая крепкое тело такими же крепкими руками.
- Ты о Чёрных Пантерах что-нибудь слышал?
- Не только слышал, но и видел когда-то в зоопарке, - Фёдор утвердительно кивнул.
- Издеваешься?!
- С чего ты решил? Я только сказал, что на самом деле видел этих зверюг.
Чернокожий парень скривился в гримасе.
- Мы не звери, мы борцы за права цветных в Штатах! У белых кровь такого же цвета, как и у нас. Я вашей вонючей крови много пролил, когда с парнями из нашей ударной бригады мстил за Мартина Лютера Кинга! Я бы пустил её целые реки, если б не коварство копов, заманивших меня в ловушку, а потом с помощью судьи, тоже белого, посадивших на электрический стул. Ты пришёл заступиться за Джека потому что тебе ближе куклуксклановцы, чем борцы за свои права? Кто ты вообще такой, мать твою?
- Кто я? Пока ещё живой русский мужик, вот кто я.
- Так ты русский, да ещё живой?! Из Советского Союза?
- Почти.
- Это меняет дело! Русские - наши друзья, они помогали нам в борьбе.
Парень поднялся с пола. Он на целую голову оказался выше Шальнова и в плечах в два раза шире. Но объятья его оказались едва ощутимыми.
- Не возьму в толк, мой русский брат, зачем тебе заступаться за расиста? Разве к этому тебя призывала твоя партия и её вождь Леонид Брежнев – величайшего ума человек, не то, что наш продажный президент?
- Послушай, друг, не знаю твоего имени.
- Лео, - вставил чернокожий гигант.
- Так вот, Лео, из всего, что ты мне только что сказал, я ни хрена не понял, кроме того, что ты убивал людей, как и этот Джек, - Фёдор покосился не плантатора.
- Я за дело убивал белых! – повысил голос негр.
- А твой сосед, я уверен, считает до сих пор, что за дело убивал чёрных. У тебя своя правда, как ты сам выразился, а у него своя. Только абсолютно точно, что у Бога она третья, иначе бы кто-нибудь из вас не оказался здесь, в аду.
Этот довод, видимо, пошатнул идеологическую платформу Лео, потому как по его лицу было заметно, что он растерялся. Фёдор не дал ему опомниться и продолжил:
- Вы оба грешники – так решил Высший Суд. Чего вам теперь делить? При жизни вы были врагами, но жизнь закончилась.
- Я с этим Джеком из разных веков. Он, негодяй, чинил свои злодеяния ещё в Гражданскую войну Севера с Югом за сто лет до моей казни. Если б я был таким древним, как он, я бы не позволил ему умереть своей смертью!
Фёдор положил руку на мускулистое плечо гиганта.
- Жизнь есть жизнь, а смерть есть смерть. Вам обоим осталось теперь только это, - он обвёл свободной рукой мрачное каменное подземелье, битком набитое грешниками и тускло освещённое факелами. – Вы будете всегда видеть над собой только каменные своды и терпеть муки. Именно это вас объединяет. Приговор Суда должен был вас образумить и указать на жизненные ошибки. Хоть здесь пусть ваша вражда исчезнет, а когда это произойдёт, наступит, ну, как его? - понимание что ли. Пускай вы продолжите мучения в аду, но каждый будет знать, что вошёл в согласие с Богом, и это станет вас объединять с ним вечно. Я сам, признаюсь, в жизни много грешил, и делал это совсем до недавнего времени. Если б сюда не попал, никогда бы не изменился, только становился, наверное, ещё хуже. Раньше я не любил думать, а теперь только и делаю, что размышляю своим умишком. До меня дошло, что тело моё бренно, а душа вечна, и даже когда после смерти я сюда попаду, - а для таких, как я, здесь самое место, - то никто не запретит мне, даже те же самые черти, становиться лучше. Коль за свою жизнь не смог я, как человек, вырасти, что ж, после смерти буду этим заниматься. Впереди у каждого из нас вечность, а там, в этой вечности, ещё не известно, что будет. Глядишь, что-нибудь и изменится в лучшую сторону. Во всяком случае, место для маленькой надежды есть. А с надеждой любое существование, даже в мучениях, не так страшно. Вот, взять тебя, Лео. При жизни ты грешил, хотя считал, что творишь богоугодное дело, и даже здесь, у последней черты, продолжаешь чинить зло. Пусть маленькое, но зло.
Негр слушал Фёдора, приоткрыв рот, и, не мигая, смотрел на него.
- Ты согнал с места такого же грешника, как сам, этого несчастного, что на целый сто лет страдает больше тебя. Разве это доброе дело? Ответь.
Чернокожий смутился, это видно было невооружённым взглядом. Он промолчал, потом опустил голову и упёр взгляд в каменный пол.
- Пусть ложится, - пробурчал он, наконец.
- Ты молодчина, - похвалил его Фёдор. – В этих жутких условиях мученики должны поддерживать друг друга и сплачиваться перед суровой действительностью. Советую вам обоим вспоминать свои добрые дела и рассказывать о них. Ну, я пошёл, - Шальнов направился в другой конец помещения к своему месту. Всё время, пока он шёл, чувствовал на своей спине взгляды двух грешников с разным цветом кожи.
- Что там за базар получился? – спросил Фёдора Тимоген, когда тот опустился на свою шконку.
- Ничего особенного, просто поссорились двое несчастных – негр с тем стариком, что приходил, а я их помирил.
Правая бровь у грека изогнулась вопросительным знаком.
- До нас тут дошли слухи, что смотрящим по отряду теперь ты. С чего это? А Хрящ?
- Не знаю, может, он не хочет мирить грешников? Я так не против. Разве это трудно?
- Оно, может, и не трудно, - суровым голосом произнёс Берия, - но ведёт к порядку. А порядок на руку режиму, с которым мы боремся. Выходит, ты, Фёдор, предаёшь наши идеалы.
- Да, любезнейший, ты выступаешь, как ренегат. А я тебе верил, - Ленин гладил свою бородку и не сводил укоризненного взгляда с Шальнова. – Служить силам зла преступно!
- А входить в сговор с черномазым – преступно вдвойне! – бросил с презрением Кальтенбрунер. - Хуже негра только еврей! Сложилось бы всё пупём с Рейхом, покончили бы мы с евреями и принялись за негров. Был у меня дружок Адольф Эйхман, по бабам ходили на пару, пиво пили вместе. Я его в тридцать втором году затянул к нам в национал-социалистскую партию, потом помог вступить в СС. Парнем он был умным, и в СД – партийную службу безопасности, вступил уже сам, и вскоре там стал ведущим специалистом в еврейском вопросе. Ездил на Ближний Восток и даже в Эрец Исраэль – область, где компактно проживали евреи, всё изучал их жизнь. Даже научился болтать на идише и иврите. Он там, в своём еврейском отделе, сюсюкался с этой публикой. Адольф и его сотрудники всё не знали, как Германию от евреев избавить. Переквалифицировали их, чтобы они на новом месте, где-нибудь на Ближнем Востоке, могли адаптироваться и жить нормальной жизнью. Я ему и говорю: - Стоп, парень, а не снесло ли у тебя и твоих сотрудников крышу? Какая адаптация, какая переквалификация? Под пресс всех! Эйхман сразу въехал в то, что я говорил, и дело после моего замечания поставил на поток. Если б не крушение Рейха, евреи бы вымерли как мамонты, потом мы бы за негров взялись. Черномазые во мне тоже вызывают отвращение.
- У меня во дворце были рабы-нубийцы – это такие чёрные обезьяны, только не волосатые, - Нерон скривился. – Фу, нашёл тоже, Федр, себе компанию! А иудеи, ты правильно заметил, Эдик, тоже не подарок.
- Если тот негр – представитель угнетённого класса, преступления в общении с ним я не вижу! - Ленин обвёл взглядом соседей. - Интернационализм, друзья мои, - мощная движущая сила. Ты, Эдик, всё никак не избавишься от своих расистских воззрений, и рабовладелец Неро туда же. Людей должна объединять идеология, а не расовый признак.
- Сладкие песни поёшь, Вольдемар! – Кальтенбрунер скривил в призрении лицо. – Лаврик мне рассказывал, как ещё при тебе евреи все ключевые посты в России захватили. Потом ему через много лет пришлось бороться с безродными космополитами, – мне нравится это определение, - чтобы как-то расхлебать кашу, которую ещё ты заварил. Еврейский вопрос нас с Лавриком сблизил. Правильно я говорю? – бывший эсэсовец посмотрел на бывшего наркома. Берия молча кивнул.
- Только интернационализм даёт пролетариату возможность захватить мировое господство! – Ленин вскочил на ноги, чуть приподнял голову и вытянул вперёд правую руку, указывая ей то ли на видимое только ему светлое будущее, то ли на двери адской лечебницы.
Шальнов сразу узнал в нём знакомую фигуру только неодетую и небронзовую.
- Вот я, Владимир Ильич, и стараюсь людей, пускай бывших, объединить, избавить от этой, как её? - враждебности в отношении друг друга, - начал Фёдор, глядя на Ленина снизу вверх, как на статую. - Все вы здесь обречены на вечные муки независимо от цвета кожи и этой, ну? - забыл, а, вот, идеологии. Каждого сюда определил приговор Высшего Суда. На первый взгляд ни у кого здесь нет перспектив. Вы вот боретесь с режимом, а режим – это часть приговора, который вынес Бог. Получается, вы боретесь с Богом, который создал всё в этом мире, и вас самих, и меня. Вылепил он из глины Адама – нашего предка, или предки наши – мартышки – хрен его знает. Ясно одно, что лучше поддерживать Бога, чем воевать с ним.
- Мы с Лаврентием – убеждённые атеисты, и не в каких богов не верим! – Ленин хлопнул себя ладонями по голым ляжкам и по привычке ухватился обеими руками за мнимые подтяжки. – Не Бог, а борьба – именно то, ради чего стоит жить!
- Может, вы и правы, Владимир Ильич, - тихо ответил Фёдор. – Вы человек шибко грамотный, я знаю, но мне кажется, вы то и дело забываете, что ваша жизнь давно в прошлом. Какой она была, с этим Суд разобрался. Впереди у вас бесконечность, наполненная мучениями, и только это. Никто из присутствующих здесь не хотел такой жизни после смерти, но так захотел Бог, и все вы исполняете и будете исполнять его волю. Не лучше ли угомониться, принять наказание, как должное, оценить свои ошибки, за которые оно последовало, и постараться быть хоть чуть-чуть лучше. На каждом из вас много крови, и вы все, я понял, считаете эту кровь своей заслугой, но заслуга ли она? Я человек малообразованный, и спорить с вами мне тяжело, но, думаю, никто не имеет права лишать жизни существо, подобное себе. Во имя каких бы целей не произошло убийство оно всё равно останется убийством.
Фёдор замолчал, и его соседи не выразили возражений. Они промолчали. Первым подал голос Берия.
- Я вам говорил, что не стоит откровенничать с незнакомцем. Алкоголик он, видите ли! А кто наблюдал его пьющим? Я больше склонен думать, что этого человека подослала к нам оперативка. У меня теперь нет уверенности, что Мерк и Василий ни осведомлены о нашей деятельности. Если они перекроют канал с ладаном, вы представляете, что будет?! Нам нечем станет выражать протест режиму!
- О, Зевс всемогущий, только не это! – взмолился Тимоген.
- Что за люди, ей Богу! – Фёдор сплюнул на каменную плиту. – Я к ним с сочувствием, успокоить стараюсь, облегчить мучения тем самым, а они меня в предатели записали! Пейте вы, сколько вам влезет, если считаете, что тем самым что-нибудь измените, травите чертей ладаном, мне-то что? Я только хочу, чтобы на последнем этом, как его? - этапе пути грешники становились лучше.
Ленин погрозил Шальнову пальцем, и долго тряс им, пыхтя от возмущения. Наконец, это самое возмущение из него вырвалось.
- Ты, любезнейший, политически безграмотный профан, из которого так и лезет суеверие и мракобесие!
Тимоген попытался успокоить Ильича:
- Я же говорил, что Федр нормальный мужик, он мне сразу понравился.
- Ты что городишь, Тимоха?! Ты поддерживаешь его мракобесие?!
- Какое мракобесие? – грек заелозил на своей шконке. – Я даже не знаю что это такое. Я о том, что он не выдал канал поставки ладана, и наша борьба продолжится.
- Выдал – не выдал, это ещё неизвестно, - проворчал Берия. – На всякий случай надо попа предупредить, чтобы был осторожней. Бережёного Бог бережёт, а небережёного конвой стережёт.
- Вот я и пытаюсь вам втолковать, чтобы берегли вы в себе доброту, - Фёдору показалось, что в упорстве Лаврентия Павловича пробилась брешь.
- Какой же ты дурак, Федька! Послал Бог соседа! – бывший нарком зло фыркнул и вскочил с места. – Схожу, предупрежу священника.
- Сходи, Лаврентий, сходи, лишним не будет, - Ленин покосился на Шальнова.
- Хватит вам на Федра нападать, умники, давайте лучше укладываться, отряд давно уж спит, – грек вытянулся на шконке и закрыл глаза. Его примеру последовали остальные, только Берия, не торопясь, пошёл меж рядов отдыхавших грешников к своему старому знакомому, имевшему полезную одностороннюю связь с волей, связь, которую во что бы то ни стало следовало сохранить.
Перед началом очередной смены во время следования в столовую на завтрак Фёдор столкнулся в коридоре с Люцей – чертовкой-уборщицей, которая в кладовке подарила ему несколько минут плотской радости. Она преградила путь и приняла соблазнительную позу, закинув рогатую голову чуть назад.
- Слышала, Федя, ты пошёл на повышение. Удостоился похвалы самого Хозяина. Так оно и есть, или брешут?
Шальнов кивнул, отмечая про себя достоинства чертовки, которые в прошлый раз не успел оценить.
- Зайдёшь? – Люца кивнула в сторону двери, у которой стояла. За ней, наверное, была та самая кладовка.
- На завтрак я иду, - Фёдор попытался слабо возразить.
- Успеешь.
Дверь сама собой распахнулась. Шальнов огляделся и шмыгнул в темноту.
Люца и на этот раз показала себя превосходной любовницей, не от Бога, конечно, от Сатаны. Её маленькие рожки, растущие сквозь короткую стрижку, уже не мешали ему гладить в темноте чертовку в минуты обоюдных ласк. Фёдор не видел свою партнёршу, он только млел от прикосновений её рук в тот момент, когда сочные губы бестии с жаром целовали его лицо и тело. Он сжимал Люцу в своих объятьях, и та стонала в экстазе. Когда весь потный Шальнов скатился-таки с чертовки на каменный пол, его голову посетила разумная мысль о том, что плотское удовольствие, полученное от общения с женщиной, значительно ярче удовольствия от выпивки. Да и было ли в его бесконечной пьянке это самое удовольствие? Фёдор уже сомневался. От размышлений его отвлекло прикосновение руки Люци, которой она провела по щеке своего любовника.
- Какой ты колючий, Феденька – всю меня исцарапал. Что не побреешься?
- Шутишь? Где мне тут заниматься бритьём? Здесь даже помыться негде.
- С чего ты взял, дорогой? Наше учреждение хоть и ад, но с гигиеной здесь всё в порядке. Грешникам мыться не надо – они не потеют, а свои грязные душонки им так и так не отмыть. Сотрудники – другое дело. Разве ты видел кого-нибудь из нас грязным?
Шальнов только сейчас сообразил, что закопчённые к концу смены черти из его бывшей бригады к началу следующей приходили чистыми.
- У вас что же, здесь баня есть? Мне никто не предлагал помыться.
- Не предлагали потому как по жизни там, наверху, ты, видимо, сроду не мылся. Никто не захотел менять твой имидж. Да и запах грязного человека сродни запаху серы, который нам всем очень нравится. Хочешь, я тебя побрею?
- Здесь, в темноте? У тебя что, бритва есть?
- И бритва имеется, и темнота – дело поправимое. Сейчас чиркну огнивом и факел зажгу. Ну, так как, хочешь выглядеть красавчиком?
- А кому это здесь нужно?
- Мне, – Люца навалилась своей грудью на Фёдора и поцеловала его в губы.
Через пятнадцать минут Шальнов уже любовался своим отражением в осколке зеркала, который, как пояснила чертовка, она тайком пронесла сюда через вахту. Бритва у неё была старая, немецкая, фирмы «Бисмарк», которую во Вторую Мировую войну она нашла на развалинах какого-то дома в Австрии. Этой бритвой чертовка делала педикюр копыт уже много лет, но лезвие до сих пор оставалось острым.
- Вот теперь ты настоящий красавчик! Пойдём, помоешься и будешь парень хоть куда, не хуже чёрта, - Люца погладила Фёдора по лохматой голове.
- Я же на работу опоздаю, - забеспокоился тот.
- Ерунда, не боись. В нашей конторе за любой дверью время тянется так, как нужно каждому из нас. Баня, думаешь, по земным меркам тут, рядом? Тебе от твоего дома на самолёте до неё лететь только несколько часов.
- А как же…? – начал было Фёдор.
- О пространстве-времени слыхал, ещё Эйнштейн до него додумался? – перебила Люца.
- Не-а.
- Тебе и не обязательно знать физику, чтобы пользоваться некоторыми благами. Открывай вот эту дверь, - чертовка указала пальцем на каменную стенку.
- Где тут дверь? Здесь нет ничего.
- А ручка, как ты думаешь, зачем?
- Там ещё и ручка есть? Я её не вижу.
- А это что? – Люца ухватила длинными пальцами щель в камне. – Разве не ручка?
От лёгкого усилия прямоугольный кусок каменной стены подался вперёд, открыв проход в темноту. Из этой темноты дохнуло теплом и лёгким запахом сероводорода.
- Бери факел, пошли.
За дверью оказалась огромная пещера, на дне которой покоилось озеро. Пещера была настолько большой, что её стен с противоположной стороны видно не было. Огонь факела встревожил летучих мышей, облепивших стены, и твари эти стали неистово носиться под сводами, издавая писклявые звуки.
- Ну, чем тебе, Феденька, не баня? Тебя устроит шайка с горячей водой таких размеров? Вода, кстати, щелочная, отмывает любую грязь. Пойдём, помоемся на пару. Оставь факел на камнях.
Озеро на самом деле оказалось горячим, но не настолько, чтобы обжигать. Фёдор вошёл в него, держа за руку Люцу. Когда его тело погрузилось в воду по пояс, он остановился. Поверхность огромного подземного озера была сродни стеклу, отражавшему свет факела. И даже два тела, вошедшие в него, совсем, казалось, не потревожили его векового покоя – настолько он был величавым.
Шальнов окунулся с головой и потёр под водой лицо и лохматую шевелюру. Он вынырнул и начал плескаться, громко фыркая. Люца с умилением в зелёных глазах смотрела на Фёдора, она, не торопясь, зачерпывала ладонью воду и омывала своё тело. Наконец, её дружок, видимо, накупавшись вдоволь, угомонился. Он громко выдохнул и зачесал волосы назад.
- Хорошо! – вырвалось из него. – Будто заново родился! Кожа так и дышит каждой порой!
- Мне тоже нравится наша баня. Ты представляешь, люди хотели лишить нас этого удобства. Им, видите ли, понадобилась дармовая горячая вода для нужд большого посёлка, что над нами. Они надумали откачать озеро. Геологов сюда начали спускать со спелеологами. Только мы им тут такую устроили чертовщину. Один от инфаркта концы отдал, двое умом двинулись, а остальные заикаться начали. Уверена, больше сюда никто не сунется, - чертовка громко расхохоталась, и её смех встревожил угомонившихся, было, мышей.
К концу купанья Фёдор почувствовал слабость в ногах и уже с трудом выбирался из воды на каменный берег. Люца заметила его тяжёлую поступь и помогла, протянув руку.
- С непривычки бывает поначалу тяжеловато, потом привыкается. Вода в нашей бане полезна для любого организма, насыщена какими-то компонентами, забыла какими. Каждое купание продлевает жизнь на несколько лет. Это и тебя касается, Феденька. Сегодня ты тоже отодвинул свой конец. Из-за того, что в нашем учреждении есть такое озеро, и никто не ленится в нём купаться, смертность среди нас, чертей, равна нулю. Ты тоже можешь жить вечно.
Фёдор и на самом деле почувствовал в себе заряд бодрости, будто скинул пару десятков лет и оказался в том цветущем и невинном возрасте, когда ещё усиленно занимался спортом, носился по дворам с пацанами, как угорелый, и не думал ни о каком алкоголе.
Они с Люцей вернулись в кладовку и закрыли за собой толстую каменную дверь. Фёдор начал проявлять беспокойство о том, что опоздал на завтрак и соответственно на работу. Возможно, его там уже вовсю разыскивали. Люца погладила своего любовника по мокрым волосам и успокоила:
- Уверяю тебя, в столовой ещё даже не все собрались. Пространство-время это не хухры-мухры. Если спросят, кто тебя помыл и выбрил, говори, что я, сама мол тебе предложила. Терять мне всё равно уже нечего, даже, если я что-то там и нарушила. Люб ты мне, Федя, и всё тут!
От таких признаний Шальнов засмущался. Чертовка Люца ему тоже нравилась. Она хоть и имела рога и копыта, но была нежней и ласковей его бывшей жены Надюхи. Фёдор даже не замечал этих самых копыт на её стройных ножках. Ему казалось, что зелёные глаза придают ей какое-то особое обаяние, а острые зубки за сочными и чувственными губами совсем не видны. Два небольших рожка, пробившихся сквозь чёрные волосы, в аккуратной короткой причёске, умиляли его и придавали всему облику Люци какую-то весёлую задиристость. Тёмный цвет кожи был, по мнению Фёдора, ей к лицу и казался экзотическим и возбуждающим.
Они поцеловались напоследок, и Шальнов покинул кладовку именно в тот момент, когда по коридору никто не шёл из персонала.
В столовой за столиком Василий с Дорой сразу обратили внимание на внешний вид Фёдора.
- Ты никак побрился, друг мой? – начальник отряда с любопытством его разглядывал. Дора встала со своего места, подошла к Шальнову и лизнула его плечо.
- Он ещё и помылся, - констатировала она, прищурившись.
Чёрт от удивления сморщил лоб до самых рогов.
- Уж, ни в бассейне ли?
- Я что, псих лезть в кислоту с дерьмом? В озере я мылся в сопровождении одной обаятельной особы.
Василий метнул взгляд на Дору. Та поджала губы и начала водить ушами, что-то соображая, потом уставилась на Фёдора.
- Ты, я вижу, успел закрутить шашни с уборщицей, этой, как её?
- Люцей? - предположил Василий.
- Во, во, с ней с самой. И что же в тебе нашла эта дура?
- Она предложила меня побрить и вымыть, я согласился, - пояснил Фёдор. Он не собирался откровенничать о связи, которая была у него с Люцифериной.
- А на кой ангел ты ей сдался? – допытывалась Дора.
- Да, с какой стати ей тебя брить? – поддакнул Василий.
- Почём мне знать? Люца посчитала, что я буду выглядеть лучше, если помоюсь и побреюсь.
- Смотря на чей вкус, - хмыкнула Дора. – Вонючий и заросший мужик – это своего рода экстрим в любовных делах. Ты, Федя, честно скажи – уже успел поиметь эту Люцу? – чертовка стала сверлить Шальнова взглядом. Тот смутился и покачал головой.
- Что вы? Как можно? – промямлил он неуверенно.
- Значит, поимел, я так и знала! Поэтому Люцка и на озеро его сводила. Вот дрянь!
- Послушайте, - обратился Фёдор к обоим чертям, но взгляд бросил на Василия, - чего плохого в том, что я вымылся?
- Ты вымылся в озере, которое дарит вечность, а этот дар – привилегия чертей. Ты, Федя, хотя и друг мне, всё же смертный, и когда-то прибудешь сюда с этапом. Люце достанется от начальства, когда до него дойдёт, что она водила тебя в баню.
- Она знала, что идёт на нарушение? – удивился Фёдор, вспомнив рассуждения чертовки – уборщицы о соблюдении гигиены в аду и о том, что он сам остался грязным только потому, что никто не решился изменить его имидж.
- Всё она знала! – процедила сквозь зубы Дора. – Я же говорю – дура, потому что из-за тебя сморчка теперь получит нагоняй от Хозяина.
- А если вы никому не расскажете о том, что я вымылся? Никто ж меня лизать не станет. Люца сделала доброе дело, я ей благодарен. Мы же с вами эти, как там? – коллеги, вроде, и ради меня вы могли бы промолчать, что вам стоит? – Фёдор с надеждой посмотрел на обоих чертей.
- Ну, в общем-то, никто меня за язык не тянет, - начал начальник отряда.
- А я не стану молчать! С какой стати? Этот Федька мне ни брат, ни сват, только и ценного в нём, что грамотен, а так посмотреть-то не на что! – чертовка зло хмыкнула.
Василий положил свою ладонь на ладонь Фёдора.
- Видишь – проступок Люциферины не утаить. Да, и ангел с ней! Ты получил удовольствие и радуйся, а отвечать она будет, коль ума маловато.
- Ну, как же, Вася, это несправедливо! Почему она должна расплачиваться за добро, которое сделала? Пусть тогда меня и наказывают! – попытался заступиться за Люцу Фёдор.
- Чокнутый ты! Ей Дьяволу, чокнутый! Что ты всё заладил: добро, добро? Забыл, куда попал? В отряде вот бузу какую-то со своим добром замутил. Успели доложить. Ладно, не здесь об этом тереть. Давайте поедим спокойно, а после завтрака в кабинете у меня побеседуем.
Дора насупилась и склонилась над миской, не проронив больше за время еды ни слова. Василий наоборот рассказывал, пережёвывая пищу, о своих детях, о том, какие они шустрые и сообразительные. О том, что дочурка его Лили обладает повышенными экстрасенсорными способностями, и пример тому сам Фёдор, который от простого её заговора, действующего максимум на три дня, не пьёт до сих пор. Чёрт накрыл ладонью пустую чашу для вина, поставленную для Шальнова, которую только что они вместе с Дорой опорожнили.
Выходя из столовой, Фёдор заметил Люцу, сидевшую в компании незнакомых ему чертей. Она тоже его увидела и заулыбалась. Потом моментально её лицо стало суровым, чертовка отвернулась и склонилась над блюдом. Шальнов глянул на цокавшую рядом с ним копытами Дору и понял причину мгновенной перемены в настроении своей подружки. Секретарша Василия с таким презрением смотрела на Люцу, столько было яда в её взгляде, что взгляд этот мог с лёгкостью отравить любое благое чувство.
- Сука! – прошипела Дора и ускорила шаг.
Василий сидел в своём кабинете за каменным столом, положив на него обе руки. Перед ним лежал какой-то документ, написанный, как и остальные, кровью на высушенной коже, а поверх него пачка «Бонда» В соседней комнате Дора шуршала личными делами и что-то бурчала себе под нос, всем свои видом показывая негодование. Начальник отряда угостил сигаретой Шальнова и закурил сам. Выпустив дым кольцами, он постучал пальцем с длинным когтем по листку.
- Мерк написал на тебя рапорт Хозяину и дал мне ознакомиться. Жалуется на твоё поведение в отряде. Донесли ему, что ты спровоцировал инцидент, с блатными не поладил. Сначала я подумал, это случилось из-за того что ты им грев не передал, за которым они тебя посылали, но Мерк назвал другую причину. Мол, она вовсе не в этом. У него, конечно, свой интерес – блатные на себя и на оперов работают. Как у вас говорят, рука руку моет. Просекаешь? Что там произошло на самом деле? – Василий нахмурился, и его правое ухо подалось вперёд.
- Да, ничего особенного, в общем-то, не случилось. Просто я разобрался с Хрящом. Мне не понравилась борзота этого покойника.
- Не врёшь?
- Нет.
- А хочешь - соври. В нашем учреждении враньё в почёте. – Василий стряхнул на пол пепел и глубоко затянулся. – Не врать это удел праведников, а здесь таких, сам понимаешь, нет, и быть не может. Поэтому, когда тебе задают вопросы, на которые отвечать правдиво невыгодно, ври и изворачивайся, всё равно не поверят.
- А чего ж тогда Дора вся из себя из-за того, что Люца оказала мне услугу? – лицо Фёдора выразило недоумение, и чёрт это заметил.
- Ты редкий простак, Федька! Думаешь, Дора тебе поверила? – Василий ощерился в ухмылке. – Держи карман шире! Она злится на ситуацию, которая могла бы иметь место. Девочка просто её себе представила, зная Люциферину и зная саму себя.
- Она ж хотела пожаловаться Хозяину.
- Пожалуется, коль обещала. Хозяин не поверит её россказням, что основаны на твоём вранье, но Люце всё равно достанется. Ну, это я к слову, отвлёкся. Так, что там с Хрящом? Говорят, ты разрушил его «я» и угрожал блатным расправой.
- Так оно и было, не сдержался. Не люблю блатату. Но что собственно случилось? Хрящ вышел на мучения?
- Дневальный доложил, что в отряде никого не осталось.
- Значит, вышел. Ну, так в чём проблема? Что ещё нужно?
Василий сделал паузу, во время которой затушил об стол окурок.
- Спрашиваешь, что нужно? Нужен порядок.
- Он будет. Ко мне стали обращаться грешники по поводу возникающих между ними этих, как там? - конфликтов. Я их стараюсь уладить.
- Уладить, значит, говоришь! – повторил начальник отряда и тряхнул головой. – Донесли, что ты улаживаешь их, внушая этому сброду добро! Какое может быть добро в наших стенах? Ты осознаёшь, где находишься?! Понятия «добро» и «учреждение исполнения наказания» несовместимы! Доходит до тебя или нет?
- Не вижу этой, как её? - несовместимости, - Фёдор докурил сигарету и по примеру Василия бросил окурок на пол. – Разве кого-нибудь когда-нибудь здесь освободят от мучений? – он задал вопрос, и сам на него ответил: - Никого и никогда! Так какая вам, чертям, разница с добром внутри себя мучается грешник или со злом?
Василий задумался и почесал лысый череп, поблёскивающий в свете факелов.
- Собственно, разницы я не вижу, признаюсь. Если в каждую смену вывод стопроцентный, если процесс наказания осуществляется без перебоев, а в отряде спокойствие, то даже сам Хозяин не сможет возразить против такой обстановки. Меня, если честно, больше волнует ощущаемый со вчерашнего дня дефицит дров на складе в котельной. Снабженцы подводят, мать их! Вот проблема, так проблема! Я подумаю, какую резолюцию поставить на рапорте Мерка. Считаю, тебе ничего не грозит. А вот Люце попадёт по первое число, как у вас говорят, возможно, отведает плетей, - Василий улыбнулся, оголив два ряда мелких и острых зубов.
Фёдор заелозил на своей тумбе у стола начальника.
- Вась, - обратился он к нему, соображая, как правильно выразить мысль, - а что, если я сделаю Хозяину хорошее рационализаторское предложение, которое, возможно, решит проблему с поставкой топлива, пойдёт он на то, чтобы не причинять Люце зла?
- Смотря на сколько будет ценно твоё предложение, и сколько в нём окажется лжи, и сколько правды.
- Могу предложить газоснабжение твоего отряда, не нужно будет никаких дров. Вот только возможности ваши мне неизвестны, - Фёдор похлопал себя по коленям.
- Что ещё за газоснабжение? Поясни, - чёрт подался вперёд.
- Ты у меня дома был, на кухне сидел?
- Ну, сидел, а что?
- Газовую плиту видел?
- Белая такая?
- Она самая. Я на ней могу чайник вскипятить без дров, на газе. Вот я и подумал, не плохо было бы подвести газ под котлы, и пусть себе греются, только огнивом чиркни.
- Ха! – начальник отряда облизал губы, и его зелёные глаза сверкнули. – А где газ взять?
- Я бы сам хотел знать. Есть у нас в отряде один грешник – геолог, я его дело читал, некто Утюгов. Можно с ним насчёт ближайшего месторождения потолковать. А уж как газ к котельной подвести – вопрос ваших возможностей.
Василий просиял.
- Ты голова, Фёдька! Перед такой перспективой тускнеет даже мифический клад Нерона! Если дело выгорит, мой отряд будет передовым, а это что? – чёрт сделал хитрую гримасу и поднял вверх указательный палец с кривым длинным когтем. – А это перспектива карьерного роста. Я же тебе говорил о своей мечте попасть на службу в управление по спецоперациям. Может быть, после того, как мы провернём проект газоснабжения, Хозяин меня поощрит назначением на новую должность. Да, и тебе что-нибудь обломится. Вот только в толк никак не возьму, на кой хрен тебе сдалась эта Люциферина? За ценное предложение Хозяин может тебя наградить, а так просто не накажет уборщицу, и всё. В этом вопросе ты не догоняешь чего-то, друг мой, поверь моему чертовски богатому опыту.
- Я так хочу. Мне будет плохо оттого, что Люца из-за меня пострадает. Прошу тебя, Вася, когда будешь у Хозяина, передай моё предложение и просьбу. Буду тебе очень благодарен.
- Ладно, замётано, - чёрт положил руку на рапорт и повёл рогом в сторону двери, за которой молча трудилась над документами Дора. Он дал понять Фёдору, что разговор окончен, и ему самое время приступить к своим обязанностям.
За весь рабочий день Дора так ни разу и не перебросилась с Шальновым даже словом. Она молча передавала ему личные дела грешников и отказы Высшего Суда, и Фёдор их подшивал. На некоторых делах на лицевой стороне он отпечатывал кровью штамп в форме кукиша и тем самым лишал кое-кого мизерной надежды на пересмотр дела.
На обеде после работы чертовка тоже была несловоохотлива. Она нехотя отвечала на какие-то вопросы Василия и бросала то и дело злые взгляды в сторону Люцы, что обедала за столом ближе к входу. Фёдору тоже исподволь удалось разок – другой улыбнуться своей подружке и даже получить скупую улыбку в ответ.
В отряде его уже дожидалась целая очередь из грешников, желавших, чтобы он их рассудил. Очередь выстроилась и заняла весь проход между шконками.
- Валите отсюда, придурки! – пытался разогнать просителей Тимоген. – Что вам пришло в головы толпиться здесь, над нами?
- Да, товарищи, что-то вы, как-то все сразу тут собрались, - Ленин с озадаченным видом провёл ладонью по лысине. – Неудобства нам, понимаете ли, сплошные. Каждому из нас отдыхать перед сменой надо, а тут вы. Безобразие! Неужели сами не можете просто найти компромисс? Помню, я об этих самых компромиссах целую работу написал, немцев на Брестский мир развёл. Купились идиоты! Вот и вы, любезные, сделайте уступки друг дружке, помня, конечно, о своих интересах – не сиюминутных, а в перспективе, так сказать. Ума ни приложу, зачем вам Фёдор нужен – этот безграмотный, несознательный и суеверный люмпен? – Владимир Ильич поднялся со шконки.
- Расходитесь и делайте, как я вам сказал.
Грешники из очереди тупо смотрели на невысокого лысого мужика с бородкой, что наплёл им какой-то околесицы. В это время к своему месту протиснулся Фёдор. Сборище его удивило.
- Федр, что за дела? – Тимоген развёл пальцы веером. – Сходняки какие-то в наших проходах.
- Борода, так это и есть новый разводящий? – выкрикнул кто-то из очереди. – Это Фёдор?
- Да, это я, - ответил Шальнов, - а что вам всем нужно?
Высокий и худощавый пожилой грешник, что стоял первым, захотел продвинуться поближе и наступил на лежавшего Кальтенбрунера. Тому за словом в карман лезть не пришлось, потому, как у него не было ни только карманов, но вообще всякой одежды. Немец обматерил неуклюжего незваного гостя, как грузчик. Со стороны никто бы не догадался, что Эрнст Кальтенбрунер был когда-то высокопоставленным чиновником в Третьем Рейхе и являл собой саму вежливость, хотя руки его по локоть обагрены были кровью.
Худощавый старик внимательно разглядел Фёдора и представился:
- Я Рено де Лойе из Шампани, рыцарь святого ордена тамплиеров. Если смотрящим по отряду теперь ты, то великодушно прошу рассудить меня с мерзким сарацином, который поделом попал сюда за свои прегрешения перед Господом. Нас в одно время с ним этапировали в это мрачное место после Суда – меня по ошибке, его за грехи, - когда мы оба отдали Богу души в 1187 году от Рождества Христова во время осады неверными Иерусалима. Нам достались соседние шконки, и с тех давних пор я вынужден терпеть этого варвара. Вон он стоит Фарук – служитель преисподней, - рыцарь указал пальцем на усатого грешника с восточными чертами лица. - Он оскорбил сына божьего Иисуса уже только тем, что посягнул на его гроб, сражаясь в войске своего пса-султана Саладина!
- Будь ты проклят, неверный! – выкрикнул из очереди смуглый мученик. - Я до сих пор надеюсь, что это моя стрела лишила тебя жизни!
- Слышишь этого антихриста, Феодор? Ты же белый, значит, христианин, и обязан поддержать того, кто служил истинной вере! Я, Рено де Лойе, за свою жизнь много уложил врагов церкви. Я участвовал в крестовом походе под знамёнами Людовика VII и после него ещё сорок лет воевал на Святой земле с магометанами, пока вражеская стрела не отняла у меня жизнь. За то время, что я здесь, мне не раз доводилось обращаться к смотрящим, и к начальнику отряда с просьбой избавить меня от компании этого сына Сатаны Фарука, но никто не смог или не захотел решить мою проблему. Мало того, что я вынужден спать с врагом Господа бок о бок, я ещё претерпеваю муки на соседнем с ним крюке. За что мне такое суровое наказание? – рыцарь захотел перекреститься, его рука уже стала подниматься к голове, но он вовремя опомнился и с опаской огляделся. – После взятия одной крепости я собственноручно обезглавил больше сотни сарацинов – и воинов, и их жён, и их детей. Рассуждая о своей посмертной судьбе, я всё время думаю, уж не мало ли я их казнил в угоду Господу? У меня была возможность зарубить ещё несколько дюжин, но тогда я устал и посчитал, что долг свой выполнил. Видимо, я ошибался.
- Не выпячивай свои заслуги перед смотрящим, шайтан! – выкрикнул сарацин. – Я куда больше во имя Аллаха порубил твоих дружков – собак-рыцарей! Я выпускал им кишки, перерезал горла, прибивал гвоздями к воротам, сжигал заживо, ослеплял! На моей шее, как амулет, висела гирлянда из отрезанных ушей врагов! Для Создателя мне довелось сделать больше, чем тебе, и это я здесь по ошибке, а ты за свои грехи! На тебе кровь правоверных, шелудивый пёс!
Фёдор никогда не слышал ни о тамплиерах, ни о сарацинах, даже не мог вспомнить, где находится Иерусалим, хотя о существовании такого города знал. Он соображал, что ответить этим двум грешникам – по всему видно, кровным врагам, которые даже по истечении девятисот лет после смерти яростно ненавидели друг друга.
- Этот Фарук, определённо, был подданным Рима, если так ожесточённо воевал с христианами, - подал голос Нерон со своей шконки. – Я тоже их немало казнил на арене в утеху толпе. Такие деяния и Юпитер, и остальные боги должны были оценить по достоинству. Христиане – враги истинной веры – в этом в своё время меня убедили жрецы храма Аполлона, который я посещал чаще всего. Эй, Фарук, или как там тебя, я – император Рима Нерон, на твоей стороне. Не знаю, кто такие мусульмане, наверное, какая-то народность из варваров в Иудее, моих бывших подданных, если они пытались изгнать из Иерусалима христиан, ведь так?
- Заткнись, папский приспешник! Не смей своими грязными устами называть моё имя! – сарацин ткнул пальцем в Нерона и затрясся то ли от гнева, то ли от старости.
- Кончай базар, пережитки! – выкрикнул грубый голос из очереди. – Нашли из-за чего ссориться, из-за Бога! Не отнимайте время у смотрящего! Тут с ментом разобраться предстоит, с прошлым беспределом нужно решить, а они Иисус, Аллах! Ещё Будду вспомните!
- Да, франк, давайте меньше болтайте с сарацином, а то так Феодор никого развести не сумеет! – выкрикнул другой голос.
Очередь пришла в волнение.
- Товарищ Фёдор, - Берия поднялся со шконки, похлопал Шальнова по плечу и шепнул ему на ухо: - Это сборище мне напоминает партсобрание. У каждого своя правда, и все хотят признания собственной правоты, а так не бывает, чтобы оказались правы все сразу. Если ты для этих недоумков теперь авторитет, Федя, каким был в моё время для многих Иосиф Виссарионович, каждой враждующей стороне выноси свой вердикт, даже не задумываясь для этого. Говори, что в голову придёт, и посылай всех на три буквы. Так толпа рассосётся быстро. А если вылезет потом какой косяк, поправку внесёшь. Мы вообще сейчас с ребятами наметили выразить очередной раз свой протест режиму. Я уже успел затариться, тяжеловато мне – сам понимаешь, а тут эти, мать их! Давай, разводи толпу побыстрее, как я тебе сказал, и вместе примем бой.
- Что их вообще разводить? – возмутился Ленин. - Пусть идут и находят компромиссы в отношениях друг с другом, берут пример с Эдика и Лаврентия. Заклятыми врагами были в войне, а теперь ничего, притёрлись, можно сказать, единомышленниками стали после долгих споров. Не без моего участия, конечно, - уточнил Ильич. – У меня богатый опыт в отношениях с Германией.
- Ты б, мужик, заткнулся! – опять выкрикнул кто-то из очереди. – Тебя вообще никто не спрашивает, мы к Феодору за правдой пришли, пусть он нас и рассудит.
Ленин развёл руками.
- Какой спрос с необразованных и неуправляемых масс? Не внемлют они диалектике. Что ж, уважаемый Фёдор, вразуми неугомонные души, может, доводы люмпена для этих несчастных будут весомей моих.
Фёдор стоял всё ещё растерянный от вида такого наплыва просителей и в душе опасался, что не примирить ему их, что не хватит у него понятных им слов – слишком разными были их судьбы, слишком разными были эпохи, в которых они жили. Что он знал о том времени? Ему свою собственную жизнь устроить не удалось, куда уж замахиваться на миротворца.
- Ну, так что, Феодор, избавишь, наконец-то, ты меня от сарацина, от этого врага истинной веры? – выкрикнул бывший крестоносец и вывел Шальнова из раздумий. Тот встрепенулся и оглядел пожиравших его взглядами грешников. Лицо сарацина стало белым, как мел. Куда только подевалась с него смуглость, его исказил дикий, звериный оскал. Магометанин выкрикнул:
- Аллах слышит тебя, неверный, даже здесь, в этом мрачном подземелье! Он сделает крюк, на котором тебе суждено висеть, ещё острее, а огонь под тобой – жарче!
- Успокойтесь, ребята! – Фёдор поднял вверх обе руки. – Я понял, в чём ваша проблема, она в вас самих. Вот, вы оба прошли Высший Суд, так ответьте мне, ещё там не бывавшему: выносил приговор вам один Бог или два разных?
- Нет бога, кроме Аллаха! – выкрикнул Фарук – И Магомет его пророк!
- Выходит, Бог один, - подвёл Фёдор итог умозаключениям, - и судил он вас обоих, воевавших за него друг с другом. А вы не задумывались над тем, почему и ты, Рено, забыл, как там дальше, и ты, Фарук, приговорены к одному и тому же наказанию? Получается, не оценил тот, за кого вы воевали, благородных, этих самых, как уж их? - порывов и жертв.
- Меня осудили ошибочно! – в один голос заявили и сарацин, и крестоносец, посмотрев с ненавистью друг на друга.
Шальнов ухмыльнулся и покачал головой.
- И вы на самом деле считаете, что Высший Суд может ошибиться? Если передо мной стоят сейчас и впрямь два истинных, как там? - фанатика, то одна только эта их мысль греховна. Вам не хочется смириться с простым выводом, что каждый из вас пролил и свою, и чужую кровь напрасно. Вы оба несли людям горе. И когда убивали себе подобных, то были, скорее, слугами Дьявола, чем Бога. Не лучше ли перед вечностью осознать это и смириться в раскаянии с приговором, показав тем самым Богу, что вы его слуги? Эти мои слова касаются и остальных, - Шальнов обвёл рукой очередь. - Всех вас объединяет тяжёлое наказание, которое подвело этот, ну, как его? - итог жизненного пути что ли. К чему распрями делать настоящее ещё страшнее? Не лучше ли постараться угомонить мечущуюся душу и тем самым ослабить адские муки? Избежать котла, крюка или бассейна вам не под силу, потому как черти на то и поставлены здесь, чтобы приговоры исполнялись, но служители этого учреждения не в состоянии воздействовать на ваше внутреннее «я» - такое право осталось за вами, и оно, возможно, единственное в этих условиях. Зачем себя обкрадывать?
Фёдор закончил, и наступила тишина. Замолчали даже грешники, не стоявшие в данный момент к нему в очереди для разборок. Оказалось, что его речь слушала, как минимум, половина отряда. Оглядевшись, он увидел сотни глаз, смотревших на него с интересом, это его смутило.
- Ты считаешь, Богу понравится, что я буду терпимо относиться к сарацину? – выдавил из себя рыцарь, нарушив затянувшуюся паузу.
- Я в этом уверен, - кивнул головой Шальнов и улыбнулся. Рено де Лойе потупил взор, развернулся и направился в сторону своего места, расталкивая грешников. Сарацин последовал за ним, тоже не проронив ни слова. Очередь начала рассасываться.
- А с ментом что делать? – пробурчал оставшийся в одиночестве какой-то крепыш. – Он должен ответить за беспредел.
- Я не знаю, о ком ты говоришь, но здесь все отвечают за свои грехи, и ты в том числе. Не забывай этого.
- Да, да, любезный, иди и расцелуйся с этим самым, как ты его назвал? – ментом, вроде! – с усмешкой выкрикнул со своего места Ленин.
- Да, товарищ, топай отсюда и относись впредь к милиции с уважением, - поддакнул Берия. - Я сам когда-то руководил внутренними органами.
- То-то я и смотрю, ты здесь, на шконке, а не в райских кущах! – буркнул крепыш и удалился.
- Вот народ! До чего примитивный, поддаётся на какие-то религиозные байки! – Владимир Ильич бросил презрительный взгляд на удалявшегося последнего просителя. – Не созрел он для политической борьбы! Не созрел! Но нас на словоблудии не поймаешь, верно, Лаврентий? Давай потихоньку тяпнем, пусть знают черти, что не всё здесь у них под контролем. Ты, Федя, молодец, что быстро разогнал толпу, оратор прямо, Цицерон. А то и так тесно, а тут ещё они. Ты как сегодня, сигаретой пыхнешь, или теперь праведник? – Ленин хихикнул.
- Какой я праведник? – Шальнов пожал плечами и сел на своё место. – Я такой же грешник, как и остальные.
- Но развёл ты мужиков классно! – подал голос Тимоген со своей шконки. - Я сам многое для себя уяснил.
- Эх, Тимоха! – Ленин повернулся к греку. – Если б ты слышал что о классовой борьбе, изучал бы философию и политэкономию, а не только махал мечом, ты бы понял, что религия – это опиум для народа. Божьи заповеди, конечно, послушать, хороши, но они никого и никогда не освободят от эксплуатации. Религия – это идеология правящих классов. Человек должен верить в свои силы, а не рассчитывать на какого-то Бога. Вот за эти самые силы давайте и глотнём по первой.
Бутылка сделала круг и вернулась к Ильичу.
- Ух, как у меня сил прибавилось! – тряхнул плечами Тимоген. – Так и хочется пойти и отвесить звездюлей кому-нибудь из чертей!
- Я же говорю, в себя надо верить! Так и зарождаются революции. Мы в ссылке с ребятами тоже частенько самогончиком баловались. И Наденька, супруга моя, не отказывалась. Какие диспуты мы вели! У-У! Как шатали устои самодержавия! Ни о каком Боге ни разу не вспомнили. А закусочка какая была мировая: медвежатинка, грибки, картошечка, ягодка с морозца! Местные мужички не скупились для нас, городских. Я в ссылке растолстел, аж, одежда трещала по швам, а вот с барахлишком-то уже было сложнее. Пришлось иногда себя ущемлять, приносить жертву, так сказать, революции. Ну, что по второй за революцию, которая когда-то грянет в этом мрачном царстве? – Владимир Ильич отхлебнул из бутылки и передал её Нерону. – Пей за революцию, рабовладелец, прояви ещё раз сознательность.
- Я только «за», - император взял пузырёк и приложился к горлышку. Потом передал водку Берии. – Хотя даже не знаю что это такое - революция. Бунт что ли?
- Не бунт, а сознательное движение масс, - поправил его Ленин.
Фёдор пить не стал, ему совсем не хотелось, он затянулся пару раз сигаретой и улёгся на своей каменной лежанке. Не тянуло ни говорить, ни думать ни о каких революциях. В голову приходили мысли о Боге, с которым ему к счастью или наоборот к несчастью встретиться ещё не довелось.
Перед следующей сменой, когда Шальнов пришёл на завтрак, Василий вместо приветствия загадочно ему ощерился. Дора ковырялась в своей миске и даже не обратила внимания на его появление. Чёрт поднял чашу с вином, его зелёные глаза сверкали каким-то дьявольским возбуждением.
- За первый шаг к моему карьерному росту! – торжественно произнёс он. – И за твой, Федя, успех тоже!
Фёдор сел за каменный стол и пожал плечами.
- Что случилось? Никак ты идёшь на повышение?
- Нас с тобой вызвал на приём Сам! Сечёшь, какой мы удостоились чести, а особливо ты?
- Когда?
- Сегодня.
- Это что ж, к самому этому? – Шальнов со страхом произнёс имя начальника учреждения: - К Сатане?
Василий осушил свою чашу и пододвинул фёдоровскую.
- Да, друг мой, Хозяин желает посмотреть на тебя, на такого умного. Его заинтересовал твой проект газоснабжения котельной. Я ему кое-что сказал в двух словах, но я же не специалист, как ты. Покумекай, что будешь говорить и как.
Фёдор не на шутку струхнул. Явиться к самому Сатане, да ещё с призрачным проектом газификации, который требует, определённо, специальных знаний, никак не входило в его планы. Кроме самой идеи в голове ничего пока не было. Что он скажет Хозяину Преисподней? Василий заметил страх на лице своего подчинённого.
- Ты чё, струхнул что ли? Радоваться должен, идиот, а не бояться.
- Тебе хорошо говорить, а меня пытать будет Хозяин как, да что? Я сам хотел бы знать, как эту идею осуществить? Мне даже с геологом не довелось ещё поговорить. Откуда мне знать, где тут поблизости газ находится?
- Авантюра, - буркнула Дора и хмыкнула.
- Заткнись, тебя не спрашивают! – Василий стукнул по столу кулаком. - А геолог – грешник из нашего отряда, как там его? - знает?
- Утюгов, - подсказал Фёдор. - Понятия не имею, надо спросить.
- Так в чём дело?
- Как в чём? Отряд ушёл на мучения.
- Тьфу ты, ядрёна копалка, нашёл проблему! Дам команду, и твоего Утюгова конвой в момент притащит. А будет молчать, я его козла – в карцер! – чёрт осушил вторую чашу с вином, не подумав поделиться с Дорой. - Давай, лопай быстрее, да пошли.
Василий с Шальновым сидели в кабинете начальника отряда, когда двое чертей затащили туда ошпаренного смолой мученика. Тот еле стоял на ногах и скулил, как зверь, попавший в капкан.
- Ваше ничтожество, Утюгова привели! - доложил один из конвоиров.
- Так, значит, ты Утюгов? – спросил чёрт у бедолаги. Тот не ответил, продолжая скулить.
- Как ты смеешь молчать, ублюдок?! Ещё раз спрашиваю: Утюгов?
Грешник, висевший на крепких руках конвоиров, приподнял голову и кивнул.
- Этот, как его? – геолог?
- Так точно, – чуть слышно прошептали в ответ обваренные губы.
- Давай, Фёдор, узнай у него, то, что нам нужно.
Шальнов поднялся со своего места и с сочувствием посмотрел на несчастного геолога. Весь его вид говорил о сильнейших страданиях.
- Ответь мне, друг мой, есть ли газовое месторождение в районе реки Медведки?
Утюгов шевельнулся и попытался приподнять голову.
- Это какой Медведки – той, что в Якутии или на Европейском континенте ближе к Уралу?
- Не умничай! Отвечай, когда тебя спрашивают! – выкрикнул Василий, и конвоиры встряхнули мученика, причинив тем самым тому новые страдания.
- А может той, что в Канаде? – спросил Утюгов и свесил голову.
- Ещё скажи в Сахаре! – выкрикнул чёрт, вскочил со своего места и ощерился.
- Не серчай, Вася, рек с таким названием, может быть, на самом деле несколько. Ничего удивительного. Нам, браток, ни Якутия, ни Канада не нужны, – Шальнов хотел положить руку на обожжённое плечо несчастного, ещё недавно варившегося в котле со смолой, и не решился. - Нам нужна река, что впадает в Гремучку.
- Так бы сразу и сказали. Знаю, где такая. Что вы хотите знать?
- Ты тупой?! – Василий опять не сдержался. – Нам нужен газ!
- А я здесь причём, я давно покойник?
- Ты хоть и покойник, но можешь знать, есть ли рядом с этой рекой залежи газа.
- Геологией увлеклись? Понятно, - бывший геолог скорчился от очередного приступа боли. – В районе, который вас интересует, уже давно открыто богатейшее месторождение природного газа с большим содержанием серы.
- Сера – это хорошо! – потёр руки Василий. – Это очень хорошо!
- Территория труднодоступная, но при жизни я слышал, что одна московская компания планирует начать там добычу.
- Скажи, Утюгов, - Шальнов старался говорить, как можно мягче, - ты мог бы начертить примерную карту этого района?
Грешник приподнял голову и через силу усмехнулся.
- А что я буду с этого иметь?
- Че-го?! Иметь?! Да я тебя козла в карцере сгною! – чёрт наклонил вперёд рогатую голову и цокнул о каменный пол копытом.
- В таком случае не получите карту, а я вижу, она вам очень нужна.
- Чего хочешь? – процедил сквозь зубы Василий.
- Курить и один день отгула.
- Ты что, в своём уме?! Отгул! На, смольни и радуйся, что я такой щедрый, - начальник отряда протянул мученику сигарету.
- Вась, дай ему всю пачку, не жмись, - Фёдор бросил укоризненный взгляд на чёрта. – Утюгов может нам ещё пригодиться.
- Так и быть, настроение у меня сегодня приподнятое, а то бы он у меня вот, что получил! – Василий сунул кукиш под нос геолога. – Дора! – крикнул он своей секретарше, скрипевшей пером в соседней комнате. – Принеси чистый лист побольше.
Чертовка вошла в маленький кабинет начальника отряда, протиснувшись между косяком двери и одним из конвоиров. С независимым видом она положила кусок высушенной кожи на стол Василия, бросила на Фёдора презрительный взгляд и удалилась, виляя круглым задом.
- Подведите к столу этого придурка! – приказал чёрт конвою. - Вот тебе ручка, вот чернила, садись и черти! – рявкнул он грешнику.
Тот кое-как присел на каменную тумбу, взял в руку гусиное перо, поиграл им между пальцев, соображая с чего начать, потом медленно окунул его в чернильницу.
- Вот это направление на север, соответственно это - на юг, - промямлил Утюгов и провёл две линии. – Медведка течёт, насколько я помню, с юго-запада на северо-восток. Вот эта закорючка – она и есть, а эта толстая змейка – Гремучка. Примерно в тридцати километрах от места слияния рек к северу было найдено месторождение. Его границы обширны, и в диаметре оно может занимать не одну сотню километров. Там сплошные леса и болота, да ещё это всё – заповедник. Москвичам каким-то путём удалось получить разрешение на разработку. Видимо, немало пришлось отстегнуть чиновникам. Вот кто должен в котле вариться, а не я за свои мелкие грешки, - Утюгов оторвался от карты и бросил взгляд на Василия.
- Всем здесь места хватит, - ответил чёрт и кивнул головой конвоирам. – В котёл его! По дороге пусть выкурит одну сигарету, остальные отдадите ему после смены. Надеюсь, я не зря расстался со своим куревом.
Конвой увёл мученика в котельную, а Василий хлопнул в ладоши и потёр ими.
- Вот и все дела, Федя! Теперь у тебя есть полный проект, - лист кожи с красными каракулями перекочевал со стола в руки Шальнова. – Можем идти на приём к начальству.
- Прямо сейчас? – губы Фёдора задрожали.
- А чего тянуть-то? Дора, – бросил чёрт секретарше уже в дверях, - кто спросит, я у Хозяина, скоро буду.
Лифт долго опускал человека и чёрта в шахту. Клеть то и дело тряслась на цепях, и Шальнову казалось, что она вот-вот оторвётся. Но этого не произошло, хотя механизму подъёма была, видимо, не одна тысяча лет. На самом первом уровне жара стояла невыносимая. Если к высокой температуре на той глубине, где располагался отряд, которым командовал Василий, у Фёдора уже выработалась адаптация, то здесь было так же, как в парилке.
- Кошмар! – вырвалось у него. – Хоть бы кондиционеры поставили! Дышать же нечем!
- Ничего ты не понимаешь, Фёдька. Чем выше температура, тем выше концентрация мысли. Ты даже не представляешь, сколько дел у Хозяина, сколько проблем, которые требуют своего решения, сколько ещё не осуществлённых планов, которые необходимо осуществить. Представь, при такой загруженности, как должен чердак соображать. И при всём при этом Первый нашёл время на встречу с нами, потому что просёк перспективу.
Клеть дёрнулась и остановилась. За её дверями стоял как минимум взвод вооружённых вилами чертей. Завидев человека, все они направили на него своё оружие.
- Кто таков? – выкрикнул один из них.
Василий ответил за Фёдора:
- Шальнов, вольнонаёмный, он со мной на приём к Его Высоконичтожеству Сатане, мы вызваны оба.
Тот же чёрт подошёл к стене, в которой было вырублено небольшое отверстие, и громко крикнул в него:
- Начальник восемьсот четвёртого отряда Василий с вольнонаёмным Шальновым!
- Пропустить! – послышалось из отверстия.
- Проходите! – чёрт, видимо, старший из охранников мотнул головой, и его подчинённые прижали вилы к плечам.
Подземная галерея, по которой пришлось идти, оказалась довольно длинной. Её освещала бесконечная цепочка факелов по обеим стенам, цепочка эта и привела двух посетителей к огромным кованым дверям, возле которых стояли, как каменные статуи, ещё двое вооружённых чертей. Они даже не шелохнулись, когда к ним приблизились Василий с Фёдором. «Как у мавзолея», - мелькнула мысль в голове Шальнова. Черти с каменными лицами смотрели друг на друга. Тем временем створки, приводимые в движение какой-то незримой силой, тронулись и стали распахиваться вовнутрь. За дверями взору Фёдора предстал огромный зал, залитый голубоватым холодным светом. Его стены облюбовали летучие мыши, и их здесь было видимо-невидимо. Светился пол, покрытый толстым слоем мышиного помёта. Вонь стояла жуткая, но зато, когда Шальнов ступил ногой в зал, он почувствовал облегчение - в нём было прохладно, если не сказать, холодно. У самой дальней стены возвышался огромный, метров в пятнадцать, трон из полированного камня, на котором восседало какое-то гигантское животное с четырьмя рогами. Копыта его передних ног лежали на резных подлокотниках. Пройдя в сопровождении Василия вперёд по хрустящему и излучающему холодный свет помёту, Фёдор различил того, кто сидел на троне. Это был самый настоящий чёрный козёл, только сказочно крупный, и у него на голове красовалось вместо двух четыре рога. Когда Фёдор с Василием подошли к трону ещё ближе, последний вытянулся по стойке смирно и отчеканил:
- Ваше Высоконичтожество, начальник восемьсот четвёртого отряда по вашему приказанию прибыл!
Сатана слегка кивнул головой.
- А ты кто? – звуки голоса были низкими и звучали так, словно доносились из глубокого колодца. Красные глаза чудища уставились на человека.
- Шальнов я, гражданин начальник, - почему-то именно это обращение со страха показалось Фёдору самым уместным.
- Значит, вот ты какой, изобретатель. Твоя идея с газом показалась мне полезной. Изложи-ка её поподробней. Хочу понять.
Фёдор стушевался и от страха, и от нереальности момента, отчего его язык на какое-то время прилип к нёбу. Пауза слишком затянулась, но Сатана терпеливо ждал. Наконец, злополучный язык начал подчиняться своему хозяину, и Шальнов выдавил из себя только одно слово - «газ».
- Да, я это понял, что ты предлагаешь подогревать котлы газом, он хорошо горит, – хозяин преисподней смотрел на Фёдора с высоты своего трона и роста, а последний стоял, запрокинув голову. – Но где мне взять этот самый газ?
- У него есть проект, Ваше Высоконичтожество, - вставил Василий.
- Что за проект?
- Покажи! – чёрт толкнул локтём Шальнова.
- Ну, проект - это громко сказано, - виновато пожал тот плечами, - а вот кое-какие соображения есть.
- Короче!
- По слухам мне стало известно, что над нашим отрядом протекает река Медведка. А в районе слияния рек Медведки и Гремучки под землёй располагается богатое месторождение природного газа. Вот мне и пришло в голову, а почему бы ни провести этот самый газ к нам. Я успел поработать истопником, и знаю, как трудно обеспечивать котлы дровами.
- Такая забота о нуждах учреждения похвальна. Тележки, изобретённые тобой, хороши, но газоснабжение куда лучше. Так что там дальше?
- А дальше необходимо каким-то образом этот самый газ подвести к котлам. Нужно чтобы он выбивался из пола и горел факелом.
- Один мой грешник говорит, что какая-то московская фирма собирается этот газ забрать, и, может быть, уже приступила к своей затее, - опять вмешался Василий.
- Всё, что лежит в земле, принадлежит мне, я не позволю себя обворовывать! – Сатана повысил голос и стукнул копытом по подлокотнику трона. – Конкретней, что нужно, чтобы газ был в котельной? – он устремил взгляд на чёрта - своего подчинённого. Тот опять толкнул локтём Фёдора.
- Ну, говори, что нужно, какого хрена молчишь?
Шальнов и сам хотел бы знать, что для этого нужно было сделать, он опустил голову и стал переминаться с ноги на ногу.
- Может быть, трубопровод, - несмело промямлил он. - Я знаю, что на земле газ идёт по трубам.
- То есть, нужны какие-то каналы, по которым газ мог бы истекать от месторождения к котельной? Я правильно понял?
- Во-во, это то, что надо.
- У тебя в руке что, проект газопровода?
- Нет, гражданин начальник, просто карта местности.
- Давай её сюда. Ты свою задачу выполнил, Шальнов, остальное дело техники, а если быть точнее, то кротов. Именно они прокопают для меня газопровод, он будет проложен в самом грунте. А с московской фирмой я разберусь! Так что, Василий, должности истопников в твоём отряде сократятся.
- Как прикажете, Ваше Высоконичтожество! – чёрт цокнул копытами.
- А ты, Шальнов, молодец, если не соврал, и твоя затея у нас выгорит. За заслуги я даже, скорее всего, сделаю тебя чёртом. На кой хрен мне вольнонаёмный в штате?
- Гражданин начальник, а нельзя ли вместо этого просто не наказывать одну мою приятельницу? – Фёдор немного осмелел, после того, как положил карту к подножию трона.
- Что ты всё заладил «гражданин начальник, гражданин начальник»? Я, конечно, начальник, но уж никак не гражданин. Существует общепринятая форма обращения ко мне – Ваше Высоконичтожество. Будь добр, соблюдай её.
- Так точно, Ваше Высоконичтожество! - отчеканил Шальнов, вспомнив армию, и вытянулся.
- Вот, другое дело. Так про какую знакомую ты мне только что говорил?
- Появилась тут у него одна подружка из чертей, уборщица, некая Люциферина. Искупала она его в бане и побрила, вот Федька ей и благодарен. Вам ещё не донесла Дора на неё?
- Я не разбирал последнюю документацию. Так это та самая Люциферина, что была мной когда-то разжалована за связь с грешником? – козлиная морда Сатаны выразила озабоченность.
- Так точно, она самая! – гаркнул Василий.
- Фёдор не чёрт, и Люциферина не имеет на связь с ним права. Её проступок наказуем.
- Вот я и прошу не наказывать Люцу, Ваше благородие, то есть Ничтожество. Мне ничего от вас не надо, только это.
- Ты что идиот, Шальнов? Я же не могу тебя дважды поощрять за одно полезное дело. Или я сотворю из тебя чёрта со всеми вытекающими из этого чертовскими благами, или уж просто сделаю для Люциферины исключение. Выбирай.
- Оставьте в покое Люцу.
- Так тому и быть! – Сатана опять стукнул копытом по подлокотнику трона. – Вот ещё что. По оперативным сводкам ты, Фёдор, проповедуешь среди мучеников добро, это как понимать?
- Он теперь в моём отряде смотрящий, ублюдки сами к нему прутся, - пояснил Василий.
- Я просто пытаюсь примирить грешников, не хочу, чтобы они ссорились. Вроде, получается.
Огромный козёл почесал копытом бороду.
- Буза по отрядам мне не нужна, и если её в отряде нет, начальнику плюс.
- Нет у меня никакой бузы, Ваше Высоконичтожество, всё тихо, Шальнов помогает. Вот только бывает очередь у его шконки, но как без этого?
- А чтобы мученики не толпились и не мешали остальным отдыхать после смены, выдели Фёдору отдельное помещение в отряде, не мне тебя учить, Василий. Меня радует, что в твоём штате появились такие, как Шальнов. Остальным нужно брать с него пример. Это моя вина, что я требовал только злых дел, и не прививал технического мышления своим подчинённым. Зло злом, служба службой, но зацикливаться на этом не стоит. Мир над нами меняется, его захлёстывает урбанизация, а мы тут всё живём и работаем по старинке. Необходимо будет технический пробел в головах персонала ликвидировать. Придётся организовать какие-нибудь курсы. Я пришёл к выводу, что нужно всё менять в подвластных мне владениях. Скоро я оглашу приказ по учреждению, в котором будет предписано всем сотрудникам перенимать у людей новшества и внедрять их здесь, у нас. Там у них какие-то нанотехнологии, а мы котлы ещё дровами топим. Традиции традициями, но прогресс движется вперёд, и мы все должны шагать с ним в ногу. Будет много трудностей, но постепенно мы их преодолеем. Хорошо, что Шальнов заставил меня задуматься о перспективах. Грешников становится всё больше, а лесов всё меньше, уголь на исходе. С таким раскладом, если не газифицировать наше учреждение, то и котлы греть скоро будет нечем.
- Я вас понимаю, Ваше Высоконичтожество! – чёрт в очередной раз цокнул копытами.
- Хорошо, что понимаешь. Жду с новыми предложениями. Оба свободны.
- Ну, как тебе Хозяин? Правда, умный? Далеко зрит, куда нам до него! - Василий казался довольным, его приподнятое настроение нельзя было скрыть, и Фёдор это заметил, когда они шли горячим коридором к лифту. – Давай, думай, голова, нас ждут с новыми предложениями, сам же слышал. Зря ты выбрал Люцку вместо превращения в чёрта. Сдалась она тебе. А то выглядел бы как нормальный чёрт, рога бы были, копыта, как у всех. Зря ты, ей Дьяволу, зря! Ладно, тебе видней. А конурку от меня получишь. Рядом с лечебницей есть там у меня одна потайная бендега. Придётся её рассекретить. Мерк пользовался ей для прослушки, теперь перебьётся. Слово Хозяина – закон. Опера пусть на большем числе осведомителей свою работу строят, а то совсем разжирели.
- Мне бы тюфячок какой, а то от каменных плит все бока болят, - пожаловался Фёдор.
- Будет тебе, Федя, и тюфячок, и подушка будет, ты только пошевели мозгами, подай ещё какую идею. Ты же знаешь, как я хочу получить новую должность в управлении по спецоперациям. Ребята там Америку разрабатывают, успешно ведут её к краху, награды получают, а я тут пропадаю с моими талантами. Обидно! – Василий расчувствовался и даже обнял Шальнова за плечо. – У меня в восемьсот четвёртом отряде что – шелупонь одна вроде тебя, да злодеи прошедших эпох. Вот в 1526-ом так всё свеженькое. Сам знаешь, в мире такое сейчас творится! Афганистан, Чечня, Ближний Восток, Ирак, Балканы. А в Европе мы, черти, и то ногу сломим. Зло постепенно побеждает добро, и отморозков всех мастей в том отряде хватает. Твои соотечественники с высокими чинами, да ворюги с размахом так и сыплются туда, как из рога изобилия. Контингент интересный, потому что гадкий. Парни из управления по спецоперациям так и пасутся там. Замечательная у них работа, сам понимаешь, творческая. На крайняк хоть в этот тысяча пятьсот двадцать шестой отрядником попасть.
Когда оба они вернулись в кабинет Василия, Дора усердно работала над документами. Не поднимая головы, она пробормотала:
- Ну, как, Хозяин раскусил вашу авантюру?
- Дура ты баба, и мозги у тебя куриные! – начальник отряда облокотился обеими руками о стол, за которым работала чертовка. - Федя к награде был представлен, да будет тебе известно! Он мог стать чёртом, но отказался в пользу Люцки, и Хозяин удовлетворил его просьбу. Ты уже успела отправить слюнявку на уборщицу?
- А то как же! – прошипела Дора.
- Она будет висеть на гвозде в сортире на первом уровне. Сатана похвалил Фёдора, он у нас герой, и ты должна брать с него пример - так мне было приказано! Я требую уважительного отношения к моему сотруднику, а то слюнявка пойдёт уже на тебя! И не смей перегружать моего друга работой – ему нужно думать над новым рацпредложением. Поняла, дурёха?
Дора воткнула перо в чернильницу и отодвинула в сторону документ, над которым работала. Она выпятила вперёд свои пухлые груди и ощерилась в улыбке.
- Васенька, дорогуша, ты чего разошёлся? По что обижаешь зря? Мне Федя сразу понравился, как только я его увидела в первый раз. Я даже хотела ему отдаться, так он разжёг мою кровь. Я, может, и обижаюсь на него, так только за то, что он предпочёл Люцку мне. А у меня и попка круче и груди больше. Хочешь потрогать, Феденька? – чертовка нависла над столом.
- Вот уж дура, так дура! – выругался Василий. – Только одну сучку отмазали перед Хозяином, вторая на кнут напрашивается! У тебя что, чешется в одном месте, так после работы я тебе почешу, в чём проблема?
- Хочу героя.
- Потерпи, скоро я пойду на повышение, если уж и впрямь героя захотела. А Фёдора не трожь! Ему нужно создать благоприятные условия для творчества. Правильно я говорю? – чёрт хлопнул Шальнова по спине. Тот смутился от похвал с обеих сторон и промолчал. – Так, где тебе удобнее работать, здесь или в отдельном кабинете в отряде?
- Хотелось бы посмотреть, что там за кабинет.
- Как скажешь, друг мой. Пойдём, я тебе всё покажу.
Дора сделала кокетливую мину на лице, захлопала глазами, вытянула вперёд свои пухлые губы и чмокнула ими.
- Не забывай меня, пупсик – мой герой! – нежно прошептала она.
- Приступай к работе, шалава! – Василий погрозил секретарше кулаком и вышел. Фёдор последовал за ним.
Потайная комната в отряде оказалась размеров скромных, почти такой, какой была у Фёдора кухня в его квартире. Дверь в неё никто и никогда не смог бы найти, пока Василий не указал место на стене, куда следовало надавить рукой. В помещении находился каменный стол, тумба – подобие стула и лежанка, вырубленная из красного гранита. Всю обстановку осветил факел, который вспыхнул от искры огнива.
- Вот жук этот Мерк, паинькой прикидывается, исправным служакой, а сам тут медсестёр топчет втихаря, когда отряд на смене! – чёрт смачно сплюнул на пол. - Для того сюда и кровать припёр. Иначе, как ни для амурных дел, зачем она здесь нужна? Ты понял, с кем работать приходится?
Шальнов промолчал, он просто пожал плечами. Начальник отряда тем временем погладил одну из стен.
- Есть выход в коридор, можешь им пользоваться, тут сортир рядом. Жмурикам не говори про дверь, а то начнут шастать, где ни попадя. Я даже закрою глаза на то, что на этой койке ты будешь кувыркаться со своей Люцифериной, только выдай мне какую-нибудь идейку для Хозяина. Ну, чем ни королевские апартаменты? – Василий ощерился в улыбке. – Нравится?
- Сойдёт, только тюфячок бы мне с подушкой.
- Сказал, будет, значит, будет! Ты давай, Федя, садись за стол и думай, как-никак у нас рабочий день, хватит попусту болтать, - чёрт удалился с серьёзным видом через вторую дверь. Не успела она захлопнуться за ним, как в дверь со стороны отряда просунулась голова с длинными жидкими волосёнками и козлиной бородкой. Фёдор узнал дневального первой смены Иоанна.
- Тебе чего? – спросил он.
- Неужто, Феодор, ты теперь опер вместо Мерка, и его кабинет теперь твой?
- Кабинет мне передал Хозяин.
- Сам что ли? – Иоанн открыл в изумлении рот.
- Не сам, конечно, он только отдал приказ.
- Дела, - протянул тот. – Значит, чертовок теперь ты будешь тут огуливать за Мерка. Меня не стесняйся, я от бесовских утех не завожусь. Убираться у тебя буду, может, чего скажешь принести. Всегда рад. Опер меня подогревал слегка, теперь ты будешь?
- Там уж как получится, братан. Я сам гол, как сокол.
- Будет день, будет пища, - сказал назидательным тоном шнырь и удалился.
Оставшись один, Фёдор осмотрел свои новые апартаменты. Хотя вырубленная в камне комнатушка была крохотной, но коротать в ней время было куда приятней, чем на полу в отряде в компании покойников. Можно было собраться с мыслями и поразмышлять о своей жизни. Оглядываясь по сторонам, Шальнов заметил в стене какое-то отверстие. Сунув в него палец, он убедился, что оно глубокое. Отверстие располагалось на уровне головы, и ухо как-то само собой к нему прижалось. Фёдор услышал шаркающие шаги и ворчание Иоанна:
- От этого козла теперь грева не дождёшься, он не чёрт и тем паче не опер, возможности у него не те, хотя и сумел оттяпать бендегу у Мерка. Чем уж он так угодил Сатане? Пятьсот лет тут отираюсь, но такого не видел. Вот времена пошли, вот нравы!
Шнырь, видимо, начал подметать помещение, потому что послышалось шуршание веника. Акустика была великолепной, и не удивительно, что Мерк мог услышать, сидя здесь, любые разговоры в отряде. Вот только как он умудрялся в гомоне тысячи грешников уловить то, что ему нужно, было загадкой, но у оперативников, а тем более из чертей, определённо, имелись свои хитрости. На столе Василий оставил огниво, и Фёдор потренировался в извлечении из него искры. Это оказалось делом нетрудным. Затем он растянулся на гранитной лежанке и закрыл глаза.
Сатана ждал его с новым рацпредложением, но как назло никакие светлые мысли не посещали голову. Вспомнилась Люца и купание в озере – том, что несло долголетие, хотя, может быть, разговоры о его чудодейственной силе нужно было принять как враки. Сказал же Василий, что в аду соврут и глазом не моргнут. Не хотелось верить, что новая подружка - лгунья, она казалась искренней. Хотя чёрт их разберёт этих чертей. Скоро уже должен вернуться со смены отряд, и до его прихода в самый раз было вздремнуть в полной тишине.
Фёдор проснулся от гомона, доносящегося из отверстия в стене. Громкость была такой, словно работал на полную мощность репродуктор – это помещение отряда наполнилось голосами вернувшихся с мучений грешников. Разобрать что-нибудь было невозможно – стоял сплошной гул. Если б на стене висело радио, его можно было бы выключить, но дыра, как и любая другая, должна была затыкаться пробкой, и её, эту пробку – каменную, хорошо обтёсанную, Фёдор нашёл на полу под самим слуховым отверстием. Каменный конус точно пришёлся к предназначенному ему месту. Звуки стихли, наступила тишина. В этой тишине самое время было сосредоточиться и поразмышлять над каким-нибудь новаторским предложением. Когда-то очень давно в относительно трезвые времена молодой Шальнов, работая на заводе фрезеровщиком, даже подал одно рационализаторское предложение – новую конструкцию фрезы, за что был зачислен в ВОИР – общество изобретателей и получил нагрудный значок. Правда, предложение его так и не было внедрено. В аду, похоже, этого не должно было произойти, если за дело взялся сам Сатана.
Послышался стук в стену – он был негромким, но вполне различимым. Казалось, что стучали по стене со стороны отряда сразу в нескольких местах. Фёдор выдернул пробку из слухового отверстия. На фоне гула выделялись голоса:
- И где тут дверь?
- Говорю вам, мне шнырь шепнул только что, когда мы уже вернулись, а его повели на мучения, что в стене рядом с лечебницей находится потайная дверь, и за ней теперь будет обитать смотрящий. Может, и соврал, конечно, сучок, хотя зачем ему это.
- Точно соврал, ишак бухарский, стена как стена.
Любопытные по ту сторону продолжали стучать, хотя уже не так напористо. Фёдор надавил на камень в условном месте, и открыл дверь. Грешники отступили, столпившись полукругом. Они с недоумением смешанным с интересом уставились на нового смотрящего.
- Не соврал Иоанн, - громко сказал один из них.
- Здорово, мужики! – Шальнов улыбнулся. – Удивлены? Администрация меня здесь поселила. Можете приходить для разговоров, рад буду что-нибудь посоветовать.
Грешники оправились от неожиданного для себя открытия – наличия в помещении отряда потайной двери, ведущей в маленькую комнатку, и опять оживились.
- Ты сказал, что рад нас выслушать, тогда слушай! – выкрикнул кто-то из толпы. - Меня вот, например, осудили слишком строго! Что ты можешь посоветовать? Я писал прошения пересмотреть моё дело, но получил отказ. Обращался к начальнику отряда – он послал меня куда подальше.
- Мне тоже отказали! – выкрикнул другой грешник.
- И мне!
- И мне!
Шальнов задумался, и собравшиеся у двери затихли.
- Я тут человек новый, но успел уже со многими из вас побеседовать, - начал он, и, сделав небольшую паузу, продолжил: - Из всех разговоров я уяснил одно: многие из находящихся здесь, а, может, и все вы не осознаёте, что грешили. Более того, вы гордитесь поступками, за которые были наказаны. И при всём при этом пишете прошения в Высший Суд о пересмотре ваших дел. Никто здесь, по-моему, ещё не понял, что суд-то Высший, - Фёдор ткнул пальцем в потолок, - выше некуда. Что может быть выше Бога, который вас приговорил? Думаю, вам нужно переосмыслить прожитое и это, как его? - вспоминать только хорошие поступки. Верю, что нет такого человека, который бы за свою жизнь не сделал ничего хорошего.
- Я бабушку через дорогу перевёл однажды, чтобы её не сбил экипаж! – выкрикнул грешник и хихикнул. Толпа загоготала.
- А я соседу на похмелку постоянно одалживал! – подал голос другой.
- Хотя я и был вором, но свечки в церкви ставил по праздникам регулярно, - сказал старик с морщинистым лицом, сказал тихо, но все его услышали.
- Аллах свидетель, я не пропустил ни одного поста! – заявил серьёзным тоном то ли турок, то ли араб, то ли кавказец.
- Вот видите, не всё в вашей, да и в моей жизни тоже было так уж плохо, - обрадовался Фёдор, что его кто-то поддержал. - Вы покойники, все до одного распрощались с жизнью, и, казалось бы, на эту самую жизнь повлиять никак не можете. Я сам раньше так думал.
- Мы в аду под землёй, не тела даже, а какие-то непонятные субстанции, замурованные в камне и обречённые на вечные муки. Что мы можем? – возразил один тип, похожий на какого-то артиста. – Задаю вопрос, и сам себе удивляюсь. Я вот физик - ядерщик, изобрёл бомбу. Имя моё тебе знать незачем, а погоняло у меня здесь Мюзон. Так вот с точки зрения фундаментальной науки этого нереального мира, в котором все мы находимся, быть не должно. Возможно, всё это каждому из нас снится, и когда-то мы проснёмся и избавимся от кошмара. Я в это верю, и, скорее всего, это так и есть. К чему в таком случае весь наш пустой разговор?
- Ты идиот, Мюзон! - проскрипел какой-то старец с длинными седыми волосами, - Я здесь второе тысячелетие уже разменял, а Борода, так давно уже третье. Что-то у нас больно длинный сон получается. Субстанции какие-то придумал. Духи мы все тут. Яснее же ясного. Шизик он, видите ли, ящерщик.
- Физик – ядерщик, - поправил бывший учёный.
- Хрен редьки не слаще, - хмыкнул старик. – Правильно глаголет смотрящий и о Боге, и о Высшем Суде, и о грехах. Я вот старшего брата убил тайно и получил наследство, которое должно было достаться ему. Знаю, за что здесь парюсь. При жизни хотелось ухватить как можно больше и не думать о смерти. А надо было бы. В одном я согласен с Мюзоном: что можем мы, мученики ада? – мутные глаза старца уставились на Фёдора.
- Да, что мы можем, скажи? – раздались из толпы голоса.
Шальнов тяжело вздохнул и кивнул головой.
- Мне часто снилась раньше моя покойная мать, - начал он. – Я пил, гулял, а в снах моих мать уговаривала меня взяться за ум. Каждый раз я просыпался в поту, думая, что схожу от пьянки с ума. Опохмелившись, я старался не думать об увещеваниях умершей матери и продолжал опять идти по наклонной. Последние годы мне мать вообще перестала сниться, потеряла, наверное, надежду положительно повлиять на сына, и я сам стал забывать о тех снах. Но теперь я понимаю, что никакое это, как его? – доброе воздействие что ли, не проходит просто так. Я вот меняюсь же. Сам чувствую, что меняюсь. И маму свою вспоминаю добрым словом. Вы спрашиваете, как можно воздействовать на живых? Пребывая в их снах – будет мой ответ. Приснившись живым людям, можно повлиять на них и с хорошей, и с плохой стороны. В одном только я уверен, это в том, что любое влияние душ умерших людей на живых подконтрольно Богу. Ведь Бог знает всё обо всех. Не раскаявшись искренне, вы пишете прошения в Высший Суд. Неужели все вы наивно думаете, что там пересмотрят приговор? Не будет этого, не будет, так и знайте. Ведь раскаявшийся грешник, пусть даже и поздно раскаявшийся – это нечто другое, чем просто грешник, и кто знает, как к его просьбе отнесётся Суд.
Фёдор закончил и развёл в стороны руки.
- Больше мне вам сказать нечего, как только то, чтобы все вы продолжали терпеливо нести своё наказание и изменяться, как бы это сказать? – духовно изменяться, что ли.
Толпа молча начала расходиться, а Фёдор, постояв в дверях, зашёл в свою каморку. Он присел на каменную тумбу у стола и задумался о том, как так получилось, что ему – алкоголику и бездельнику выпало стать чем-то вроде наставника этим мученикам. Неужели на него, живого пока человека, так подействовала обстановка подземелья, в которую он попал? Видимо, так оно и было на самом деле, иначе никак не объяснить рождавшихся в его голове мыслей, которые ещё совсем недавно ни за что бы её не посетили. С другой стороны Фёдор не мог отделаться от чувства, что здесь, в аду, он смог ощутить себя кому-то нужным, чего нельзя было сказать о его жизни там, на поверхности. Ведь даже сам Сатана его похвалил и поставил в пример своим подчинённым, а похвалы любому приятны. Когда ещё ему - алкашу и гуляке - доводилось раньше слышать что-нибудь лестное о себе? Даже на ум не приходило ни одного такого случая. Шальнов вспомнил свою грязную берлогу на пятом этаже, называемую квартирой, и тяжело вздохнул. Он не мог наверняка сказать, где ему комфортней, там было или здесь, в этих чистых каменных апартаментах. Да, нельзя не согласиться, что тут ад, да, его окружают грешники и черти, но с другой стороны он при работе, он всегда сыт, в каком ни есть, но в почёте, да ещё нашёл себе подружку, заботливую и ласковую. Как ни странно, выходило так, что среди грешных душ и чертей он чувствовал себя больше человеком, чем среди людей.
От размышлений Фёдора отвлёк знакомый голос, он принадлежал Берии:
- Ты, Федя, оказывается большой мастер лапшу на уши вешать. Как ты развёл толпу классически! Мы с ребятами слушали тебя издалека и диву давались. До чего же тупая публика в отряде собралась. Теперь все паиньками захотят стать – так на них твоё выступление подействовало, и наш Тимоха туда же, придурок.
- Да, несознательным элементом оказался Тимоген, а жаль, - сказал с грустью, вошедший следом за Лаврентием Павловичем, Ленин. - Наша группа потеряла бойца. Благо ни Нерон, ни Эдик всерьёз не восприняли твою пламенную речь, товарищ Шальнов. Настоящая личность всегда самодостаточна, и ей не нужно чужое влияние, она сама готова влиять на кого угодно. Пускай ряды нашей группы поредели, зато мы обрели конспиративную квартиру, - Ильич оглядел новое жилище Фёдора. - Здесь, в спокойной обстановке, мы сможем так врезать по режиму, что его устои пошатнутся! Правильно я говорю, друзья мои?
- В самую точку! – согласился с довольной улыбкой Берия.
- Здесь никто не будет пить, - тихо сказал Шальнов, чем ввёл в ступор обоих своих гостей.
- То есть, как? – не понял Ленин. – Ты отказываешься от борьбы с дьявольским режимом?
- Я не вижу в этой борьбе никакого толку. Пьянка – она и в Африке пьянка, хоть как хош её назови. Если б люди на земле творили только богоугодные дела, то и ад бы не понадобился, и черти бы остались без работы.
- Ха-ха-ха! – закатился Владимир Ильич. – Утопия! Чистой воды утопия! Если бы да кабы! Рассмешил ты меня, батенька, ох, рассмешил! О богоугодных делах заговорил, видите ли. Поповские байки всё это! Атеизм – вот идеология угнетённых масс! Борьба, кровавая борьба, она и только она принесёт освобождение! Здесь, в аду, мы, борцы, не можем проливать свою кровь за идею, потому как крови у нас нет, но в наших силах противостоять режиму через банальную пьянку, как ты изволил выразиться. Мы рискуем попасться и оказаться в карцере, как тот америкашка - наш сосед, шконку которого ты занимал. А риск, оказывается, вырабатывает адреналин. Узнал я тут новое слово. Кто не рискует, тот не пьёт шампанское, а в нашем случае водочку. Диалектика, батенька, никуда не денешься. Убедил я тебя? Предоставляешь свои хоромы для нанесения отсюда удара по узурпаторам? – Ленин положил руку на плечо Шальнову. Тот руку бывшего вождя снял и ответил, глядя ему прямо в глаза:
- Вам не удастся второй раз засрать мне мозги! Сыт я по горло сказками о классовой борьбе и диктатуре пролетариата – со школы ещё оскомина осталась. А уж пьянками сыт тем более! Меня озарило, наконец, и я понял, в чём смысл жизни! Он ни в какой не в борьбе, он в добрых делах, которые ты сам творишь. Жаль, что до вас это ещё не дошло, могли бы облегчить свои страдания.
- Это уж, тебе, батенька, прости за грубое слово, не засрать мозги мне абстрактными богоугодными добрыми делами! Пойдём, Лаврентий, ниже нашего с тобой достоинства вообще разговаривать с этой контрой! – Владимир Ильич дёрнул за руку Берию и направился к двери. Нарком погрозил Фёдору кулаком.
- Раскатал бы я тебя в лепёшку у себя на Лубянке!
Когда гости ушли, Шальнов вздохнул с облегчением. Отказав им, он ещё больше почувствовал себя другим человеком, будто только что родился заново. Закрыв дверь, Фёдор растянулся на лежанке и постарался забыть неприятный разговор. Нужно было сосредоточиться на каком-нибудь новом рацпредложении, ведь скоро Василий спросит о нём. Этот чёрт почувствовал, что с помощью человека может продвинуться по службе, и ничто его не заставит отступиться. Оставалось только поднапрячь мозги. Не успел Шальнов это сделать, как в стенку со стороны коридора раздался слабый стук. После напряжённого дня хотелось отдохнуть, и очередной посетитель был уже в тягость. Но за каменной дверью оказалась ни кто иная, как Люциферина. Она жеманно водила плечами и прятала взгляд.
- Прослышала я, Феденька, ты получил отдельную жилплощадь, - чертовка глянула через плечо Фёдора. – Неплохая однокомнатная, сколько метров?
- Кто его знает, девять, наверное. Да, ты проходи, Люца, что это я как дурак держу тебя в дверях, - Шальнов отошёл в сторону и засуетился. – Угостить тебя нечем, пусто тут, я ещё не освоился.
- А мне ничего и не надо, дорогой, кроме твоих ласк.
Люциферина положила обе руки ему на плечи и прижалась своей грудью к его.
- Люб ты мне, и всё тут. Сама не знаю, что творится. Никогда со мной ничего подобного не происходило. Пусть меня кнутом стегают, пусть ещё как наказывают за связь с тобой, я на всё пойду, лишь бы быть около тебя!
Чертовка притянула голову Шальнова и поцеловала его в губы. После долгого и жаркого поцелуя тот кое-как отдышался.
- Ты тоже мне очень нравишься, Люца. Скучаю я без тебя. Ты лучше моей бывшей жены.
- Правда? – чертовка просияла.
- Зачем мне врать? – Фёдор сжал в объятиях свою подружку. – А насчёт наказания можешь не беспокоиться. Сегодня мы с Василием были на приёме у Хозяина, и тот мне пообещал не трогать тебя, а начальник отряда даже дал понять, что закроет глаза на наши с тобой встречи. Во как!
- С чего это оба они так раздобрились?
- Да, подбросил я тут одну идейку пустяковую, но полезную для учреждения, отсюда и интерес ко мне.
- Неужто сам Хозяин с тобой разговаривал? Поверить не могу! Это же такая честь! Врёшь, поди, Федька?
- Если тебя отстегают плетьми, то считай, что вру. Но не беспокойся, никто тебя не тронет, - Шальнов опять сжал Люцу в объятьях.
- Какой ты у меня умный! – чертовка погладила своего избранника по спине. - И сильный, - добавила она, отодвинувшись и глянув вниз меж своих грудей.
Человек и служащая ада в очередной раз слились в объятьях…
…После бурных любовных утех Фёдор сидел на лежанке и прижимался спиной к каменной стене. Люциферина продолжала лежать рядом в истоме, она медленно гладила длинными пальцами его бедро.
- Так, значит, ты отказался от предложения Хозяина сделать тебя чёртом в обмен на мою амнистию?
Шальнов молча кивнул.
- А если б он предложил тебе вернуться на землю, тогда как?
- На землю, говоришь? Кто я там, на этой земле, и что? Мусор, падаль, бичуган, которого все сторонятся, с которым даже соседи по подъезду не здороваются и глядят с презрением. Менты и те брезгуют. Зачем мне такая земля? Здесь я себя нашёл, при деле, вроде как, на довольствие поставлен, здесь у меня есть ты. Что ещё нужно? – Фёдор погладил чертовку по щеке и улыбнулся ей.
- На самом деле, а что ещё нужно? – согласилась она.
- Самоуважение нужно, а тут я начинаю себя уважать, и спокоен я, когда ты рядом. Так что, если б Хозяин предложил мне покинуть это подземелье, я бы отказался.
- Из-за меня?
- И из-за тебя тоже.
- Какой ты у меня правильный, ни дать – ни взять, настоящий чёрт! Хорошо мне с тобой, только пора идти, на работу скоро. Не хочу, чтобы кто-нибудь меня здесь с тобой застукал.
Люциферина встала, потревожив своего любовника, находящегося в затянувшейся неге.
- Открой мне дверь, Феденька, что-то сама я замок не найду.
В дверях Шальнов распрощался со своей подругой и с лёгкой душой растянулся на лежанке. До начала рабочей смены можно было ещё вздремнуть.
Разбудил Фёдора внутренний будильник, и в столовую он не опоздал ни на минуту. Черти ещё только стягивались на трапезу.
- Ну, как провёл ночь на новом месте? – первым делом задал вопрос Василий. – Люцка приходила? Я ей шепнул про твоё переселение.
В это время за столик подсела Дора и одарила Шальнова пылким взглядом. Василий сразу отстал с расспросами.
- Как спалось, очаровашка? – чертовка облизала длинным языком свои пухлые губы.
- Нормально, но могло быть ещё лучше, если бы кто-нибудь принёс мне обещанный тюфяк и подушку.
- Я принесу тебе! – выпалила Дора.
- Убавь обороты, секс-машина! - Василий стукнул кулаком по столу. - Я сам ему доставлю всё, что обещал.
- Фу ты, подумаешь, хотела как лучше. Сбивай сам копыта, если есть желание.
- Вот и собью, тебя, дуру не спрошу. Что для друга ни сделаешь. Кстати, как думалось на новом месте, Федя? Появились какие идеи?
- Пока нет, на подушке, может, что и пришло бы в голову.
- Будет тебе подушка, ты только думай, а ты, Дора, не смей ему мешать! Узнаю, что липнешь - убью!
- Больно надо! – фыркнула чертовка и принялась за завтрак.
- Подушку и тюфяк я уже заказал снабженцам, к концу смены обещали подогнать. Так что всё что мог, для тебя сделал. Рабочий день как желаешь построить: у меня в кабинете с Дорой бумажки будешь перебирать или к себе над новой идеей пойдёшь думать? Тебе обязательно нужно что-нибудь выдать, какую-нибудь такую хреновину, чтобы Хозяин в знак благодарности назначил меня в управление по спецоперациям. Эдакую штучку! – Василий завернул вверх винтом указательный палец.
- Что я буду в четырёх стенах сидеть в одиночестве? Пойду лучше документами займусь, - Фёдор нагнулся над блюдом, на котором лежала аппетитная тушка птицы под соусом. Какой именно птицы, он уточнять не стал. Чаша с вином была отодвинута Василию.
Рабочий день прошёл скучно, почти в полной тишине. Дора сидела, как в рот воды набрала, и единственные звуки, какие от неё исходили – это скрежет пера и шуршание документов. Заводить разговор с ней Фёдор не стал, опасаясь её приставаний, а чертовка, возможно, только и ждала, что он первым нарушит молчание. Начальник ей пригрозил на полном серьёзе, и она это понимала. Василий появился только к концу рабочего дня, подписал кое-какие документы и снова куда-то ушёл. Встретились они за ужином. Опрокинув чашу вина, чёрт громко выдохнул.
- Тюфяк с подушкой уже у тебя в комнате. Поднасесть пришлось на снабженцев, чтобы не затягивали с исполнением моей заявки. Это такая публика! Если что-то от них нужно, специально будут волынку тянуть. Им, наверное, нравится, что у них клянчат, тем самым они как бы свой статус поднимают. Но я им рассказал о тебе и пригрозил написать рапорт Хозяину, сразу стали, как шёлковые. Теперь, Федя, можешь идти и лежать на мягком, надеюсь, чего и придумаешь.
В бендеге на лежанке на самом деле был постелен полосатый тюфяк, и на нём красовалась подушка без наволочки. Фёдор с удовольствием опустил на них своё тело, уставшее от отдыха на камне. Мерцающий свет факела убаюкивал, и сон постепенно овладевал сознанием. И сознание вот-вот бы угасло, но только пробудил его стук в стену. Он доносился со стороны коридора, а это значило, что пожаловал кто-то из администрации. За дверью стояла Люца. Её нежные руки сплелись вокруг шеи Фёдора.
- Я соскучилась, дорогой, ты рад, что я пришла?
- Конечно, рад, только нам могут помешать. Сейчас грешники из нашего отряда начнут проситься на приём.
- А ты им не открывай, перебьются, - чертовка поцеловала Шальнова в губы. – В столовую сегодня я пришла позже и тебя не застала, знаешь, как я расстроилась. За вашим столом только эта мымра сидела, Дора. Какие взгляды она на меня бросала – жуть! К тебе ревнует, наверное, стерва. Я тебя никому не отдам, так и знай!
- А мне никто и не нужен кроме тебя, - Фёдор погладил Люцу по голове и упёрся ладонью в рог. – У тебя самые очаровательные рожки во всём аду, - прошептал он ей в ухо.
- Правда? – чертовка смешно заводила ушами из стороны в сторону.
Шальнов хотел клятвенно перекреститься, но передумал, он только молча кивнул.
Люциферина осталась у него до начала следующей смены, и сколько ни стучали грешники в стену, никто им дверь не открыл.
Первым делом на завтраке, Василий поинтересовался, не готова ли новая идея, на что Фёдор должен был признать, что никакая интересная мысль пока его голову не посетила. Чёрт нахмурился, молча покончил с едой и удалился. Когда он ушёл, Дора прыснула в кулак и почесала у себя меж грудей.
- Небось, с этой сучкой Люцкой всю ночь прокувыркался, не до этого, как его? – бацпредложения тебе было?
- Не бац, а рац, - буркнул Шальнов. – Как будто так просто что-нибудь придумать дельное?
- Променял меня на уборщицу, теперь держись. Василий сожрёт тебя с потрохами, а я заступаться не стану, больно надо! – Дора бросила злобный взгляд в ту сторону, где сидела за столом Люциферина.
- Не беспокойся, сам как-нибудь разберусь.
Несколько рабочих дней, прошедших с этого завтрака, оказались на самом деле тяжёлыми. Василий всем видом показывал своё крайнее неудовольствие из-за того, что его подчинённый до сих пор не предоставил ни одного достойного предложения, с которым можно было бы идти к Хозяину. Идея провести электрическое освещение в учреждении вызвала злую усмешку у начальника отряда. Он заявил, что такую мысль когда-то сам подавал, и ему было указано руководством, на то, что электростанции принадлежат людям, а создавать свои и размещать их под землёй – волюнтаризм, так как нет ни производственной базы соответствующего уровня, ни специалистов. Василий топнул копытом и выпроводил Шальнова из своего кабинета, пригрозив забрать для начала тюфяк с подушкой, а потом лишить его отдельной жилплощади. Люца перестала приходить с ночёвкой, видимо, всё тот же Василий запретил ей. Но, несмотря на прессинг, достойная идея не посещала голову Фёдора. Он тужился изо всех сил, но всё без толку. И вот однажды после особенно неприятно проведённого рабочего дня и затянувшейся беседы с грешниками он забылся в тревожном сне, и ему приснился родной завод, на котором довелось работать много лет назад. Приснился механический цех, ярко освещённый лампами, и пальмы в кадушках у окон. Приснились друзья-товарищи-собутыльники, с которыми он таскал с завода домой всё, что плохо лежит. Эти воспоминания о мелких кражах встревожили его настолько, что заставили тело покрыться испариной, а голову с воспалённым сознанием, запуганным расплатой за грехопадение, неистово метаться по подушке. Проснулся Шальнов вовремя, но не выспавшимся. Он поплёлся на завтрак в предчувствии очередного разгона от Василия. И тот на самом деле, пережёвывая пищу, и сведя лохматые брови к переносице, грозно спросил:
- Ну, что?
Фёдор стушевался и пожал плечами.
- Не лезет ничего в голову, кошмары снятся, - попытался он оправдаться.
- И что же это за кошмары, позволь поинтересоваться? – чёрт отхлебнул вина и сверкнул зелёными глазами.
- Да, так, завод, на котором я работал, снился, его цеха, ребята, - Шальнов резко замолчал и задумался.
- Ты чего заткнулся, подавился что ли?
- Нет, не подавился, просто кое-какие детали вспомнил из сна.
- Можешь их опустить.
- Вот, как раз они-то могут и оказаться самыми важными. Возможно, я выдам тебе сегодня рацпредложение.
- Наконец-то! – Василий встал из-за стола. – Хватит жевать, вставай, пошли ко мне в кабинет, обмозгуем твою идею.
- Ну, что там у тебя за идея, поди, радио надумал провести? – Василий хмыкнул, сидя за своим столом, и закурил. Он бросил пачку, предлагая Шальнову. Тот отказался, потому что его совсем не тянуло на курево.
- С того момента, как я сюда попал, я всё силился понять, что мне напоминает ваша котельная, и никак не мог, - начал Фёдор несмело. - И вот во сне мне приснился литейный цех, в котором работал мой приятель, и которого я частенько навещал во время смены или в конце неё. Закопчённые металлурги у печей, среди пламени и дыма мне тогда казались чертями. Во всяком случае, именно так я себе представлял ад и не сильно ошибся. У нас даже их работа называлась адской.
- И к чему ты мне это рассказываешь, что-то я не въеду? – Василий опять грозно свёл брови к переносице.
- Да, я вот тут за завтраком умишком пораскинул и подумал: если литейка похожа на ад, то почему ад не может походить на литейку?
- Ну, и почему? – чёрт почесал за левым рогом.
- Вот, я и хочу сам получить ответ почему? Чтобы было понятней, давай уточним: у вас грешники варятся в котлах, так?
- Так.
- Котлы со временем прогорают, и вы их меняете, так?
- Так.
- А где вы берёте новые котлы?
- Снабженцы доставляют из кузни.
- Ясно, - Фёдор, довольный ответами чёрта, потёр руки. – Котлы металлические, из чего вы их делаете?
- Из железа, наверное, я не специалист, - Василий пожал плечами.
- Ну, а тогда железо где берёте?
- Есть такие бригады, которые добывают руду, а её переплавляют, насколько я знаю.
- И всем этим занимаются черти?
- А кто же ещё? Послушай, Федька, ты чего мне здесь викторину устроил? Мою эрудицию проверяешь? Идею давай!
- Значит, черти у вас пашут в поте лица, а грешники бездельничают, рассядутся по котлам и парятся, как в бане. Мне кажется, это глупо.
- Не тебе судить, умник! – начальник отряда приподнялся из-за стола.
- Успокойся, Вася, успокойся. Ты хочешь в управление по спецоперациям?
- А то, как же.
- Тогда напряги мозги. Ту работу, что делают черти, могут с успехом выполнять грешники. Хотя они и духи, но бутылку с водкой поднять могут, значит и кайлом работать им под силу. Усёк мою мысль? На земле из века в век узники годами сидели в тюрьмах и маялись от безделья, потом люди придумали каторги, куда ссылали особо опасных преступников. И только при большевиках в лагерях работали, как рабы, все зеки. Они огромную страну подняли из руин, их были миллионные армии. В вашем учреждении грешников, поди, миллиарды. Так почему бы вам их не трудоустроить, и не освободить от тяжёлой работы свой персонал?
Фёдор замолчал, продолжал молчать и Василий. Он уставился на него, водя ушами, видимо, переваривая в голове предложение.
- До меня что-то не дойдёт: если все грешники будут заниматься производством котлов, то кого тогда в этих котлах варить?
- С чего ты решил, что нужно привлекать к работам всех грешников? На первых парах достаточно, может быть, только нескольких отрядов, чтобы заменить ваших кузнецов и шахтёров. Остальные пусть пока варятся, как варились. Важно направление. Производство можно постепенно расширять, сегодня освоить котлы, завтра ещё что-то. Подтяните специалистов из жмуриков - кузнецов и металлургов, или черти пусть останутся мастерами, а грешники работягами. По-моему идейка что надо. С ней можно смело идти к Хозяину, а тебе просить у него повышение.
- Ты думаешь, он одобрит? – Василий нервно закурил.
- Судя по тому, как он рьяно взялся за газоснабжение, обязательно одобрит.
Так оно и получилось в ближайшее время. Сатана был в восторге от предложения Фёдора. Он выразил недоумение, почему ни ему самому, ни кому из его подчинённых не пришла в голову раньше такая светлая мысль. В благодарность он предложил Шальнову в очередной раз превратиться в чёрта, но так как тот отказался, сказав, что быть простым человеком ему привычней, наделил его чертовскими привилегиями. Это значило, что с этого момента Шальнов имел полное право заводить интимные отношения с представительницами слабого чёртового племени. Так же Сатана сообщил с нескрываемой гордостью, что на днях заканчиваются работы по подведению газа в отряд Василия и в некоторые соседние отряды, расположенные в этом географическом районе. На ближайшее будущее намечена газификация абсолютно всех отрядов. Работы предстоит много, и идея Фёдора по привлечению дармовой рабочей силы пришлась как нельзя к стати. Василий несмело заикнулся, что он надеется тоже на поощрение своей персоны, и под молчаливое кивание Хозяина попросился на службу в управление по спецоперациям, на что получил высочайшее согласие, но только с одним условием. Переведён он будет по службе только после того, как в его отряде закончится газификация, следом за которой все его подчинённые грешники привлекутся к кузнечным и шахтёрским работам. Начальник отряда не сумел скрыть своей чрезмерной радости, за что удосужился гневного взгляда Сатаны.
С этого дня жизнь Фёдора можно было даже назвать семейной, потому что к нему переселилась насовсем Люциферина. Она как и раньше занималась уборкой, а он перебирал документы вместе с Дорой, после работы же разводил грешников в отряде и читал им нечто вроде проповедей. Глядя на своего возлюбленного, чертовка перестала употреблять за трапезой вино. Отказ от алкоголя прошёл у неё безболезненно, хотя за несколько сотен лет можно было пристраститься к нему крепко. Теперь влюблённая парочка каждый день ходила перед сном на озеро и плескалась в нём, пугая своими весёлыми криками летучих мышей.
Газ в отряд уже провели и о новшестве доложили «наверх». Там к модернизации учреждения отнеслись скептически и пообещали прислать комиссию. Эта самая комиссия должна была прибыть со дня на день. В отряде, как и везде, начался грандиозный шмон, и многие нарушители режима угодили в карцер. Туда попали бы и бывшие соседи Фёдора по шконке, за исключением Тимогена, но они повалялись в ногах у оперов и вымолили прощение. Каждый из них отделался строгим предупреждением. Грек регулярно посещал ежедневные проповеди Шальнова и отказался от всякого рода протестов в форме распития спиртного и курения. Предстоящее прибытие комиссии требовало наведение марафета, и Хозяин, взяв на вооружение идею Фёдора, подключил к уборке помещений всех грешников отряда Василия. Единственный раз за тысячи лет эти несчастные не пошли на мучения, а, вооружившись вениками из болотных кустарников, принялись за уборку спальных помещений, котельной, бассейна и вешалки. Они усердно сметали вековую пыль с полов, обметали паутины со стен и делали влажную уборку. Люциферина и другие уборщицы наводили порядок в коридорах, кабинетах и столовой. За один день ад засверкал, как рождественское яичко, работы ювелирной фирмы Фаберже. Прибывшая с Небес комиссия, по достоинству оценила санитарное состояние учреждения. Три архангела, расхаживая по восемьсот четвёртому отряду, сдержанно кивали головами, но по выражению их лиц было заметно, что они никогда не видели в этом мрачном подземелье такой чистоты. Вырывавшиеся же из пола в котельной струи горящего газа под котлами их просто ошеломили. Проинформированные об авторе идеи газификации, архангелы пожелали с ним повстречаться. К этому времени Фёдор уже закончил работу над документами и читал в отряде очередную проповедь грешникам. Василий привёл проверяющих в коморку Шальнова и впустил их через дверь со стороны коридора. Войдя незамеченными, они могли слышать богоугодные речи странного сотрудника учреждения, которые он произносил у противоположных открытых дверей перед толпой, ни где-нибудь, а в аду. Такое явление архангелов поразило даже больше, чем газовые горелки под котлами.
- Фёдор у меня смотрящий по отряду, - пояснил Василий, - он учит отморозков уму-разуму. И меня, и оперативку это устраивает, потому что никакой бузы среди них теперь нет. Пусть он мелет им, что хочет, лишь бы в отряде было тихо.
Посланцы Небес дождались конца проповеди и с благодарностью пожали Фёдору руку, после того как он закончил разборки с грешниками и вернулся в своё жилище. От вида крылатых архангелов Шальнов обомлел. К рогатым чертям он уже привык, и даже любовницу заимел чертовку, но вот проверяющие в белых одеждах, с огромными крыльями за спинами и нимбами над головами его ввели в состояние, близкое к параличу. До этого ему, конечно, доводилось видеть ангелов на иконах, но, если честно сказать, в их существование он не верил. И вот они стояли собственными персонами в его комнатушке здесь, под землёй! Шальнов слышал от Василия о проверяющих, но не думал, что они окажутся ангелами.
Начальник отряда с нотками гордости представил Фёдора, как своего подчинённого, который под его руководством за короткое время в своей изобретательности достиг небывалых высот. По поручению Сатаны он так же изложил свежую идею Шальнова о трудоустройстве грешников, чем в очередной раз поразил проверяющих. Шальнов же стоял смущённый, выслушивая похвалы в свой адрес, и не сводил глаз с белоснежных крыльев архангелов, выступавших из-за их спин.
- Какая находка для его Высоконичтожества Сатаны! - признал один из проверяющих. – Не знаю, как к идее этого человека отнесётся Создатель, но я лично вижу её перспективной. И часто вас, Шальнов, посещают такие светлые мысли? – голубые и чистые глаза архангела посмотрели на Фёдора.
- Нет, что вы! Откуда в моей голове взяться светлым мыслям? Появились случайно вот эти, и теперь, наверное, уже всё, ждать больше нечего.
- Не прибедняйтесь, Шальнов, мы все слышали вашу проповедь и уверены, что вы полны идей. Разве не так?
- Да, какие тут идеи, так, пустяк.
- А если поподробней, - архангел сделал заинтересованный вид и слегка расправил крылья.
Фёдор пожал плечами и бросил взгляд на Василия. Тот ему ощерился и кивнул головой – говори, мол.
Из-за спин архангелов показалась Люциферина, которая только что пришла со службы. Она с любопытством разглядывала посланцев Небес, и даже умудрилась пощупать перья на их крыльях.
Шальнов тем временем раздумывал над тем, как начать разговор о судьбах огромного числа грешников, приговорённых Высшим Судом на вечные муки.
- Не знаю, в праве ли я, простой смертный, высказываться на подобную тему, но тем ни менее хочу поделиться с вами одной мыслью, которая созрела в моей непутёвой голове за то время, что я здесь. Мне кажется не совсем верным этот, как его? - сам принцип вынесения приговоров у вас на Небесах.
От таких слов вся троица архангелов аж отпрянула на шаг назад, и один из них даже наступил Люце на копыто и не заметил этого.
- Я имею в виду вечное блаженство и вечные муки. Чёрное и белое, никаких промежуточных тонов. А как быть с мучающейся, но раскаявшейся душой? Эта душа что, приравнивается к душе нераскаявшейся? Я глубоко убеждён, что любой грешник имеет право на это, ну, как его? - осознание своих грехов и на искреннее раскаяние. Как вы только что могли слышать, несчастным за стеной я пытался внушить именно эту мысль. Кому хуже от таких раскаяний?
Архангелы немного оттаяли.
- Вот только перспектив нет, - продолжил Шальнов. – Как ни крути – муки вечные. А хотелось бы снисхождения за искренность добрых помыслов.
- А с какой стати, позвольте вас спросить, достопочтенный Шальнов, должно быть снисхождение? – задал вопрос один из проверяющих.
- А с той, что люди считают Бога милосердным. Или они ошибаются?
- Прошу не кощунствовать, выражая нелепые сомнения! - возмутился тот же архангел.
- Выходит, Бог на самом деле милосерден. Тогда что ему мешает назначать разные режимы отбывания наказания грешным душам? Кто-то ведь более грешен, а кто-то менее. И по мере исправления режим покаявшемуся грешнику мог бы смягчаться.
Архангелы переглянулись между собой.
- Нам нужно посоветоваться, - серьёзным тоном сказал один из них. – Мы вас оставим на минутку с вашего позволения.
Поклонившись, все трое вышли в коридор, бросив удивлённые взгляды на Люциферину, скромно сидевшую на каменной лежанке.
- Ты чё, дурак, Фёдька?! – прошептал Василий и потряс Шальнова за плечо. – Нашёл на кого наезжать? На самого Бога! Да эти ребята доложат о твоих крамольных мыслях, куда следует, и от тебя останется мокрое место! Придут сейчас – извиняйся, ноги им целуй, говори, чердак снесло от тяжёлой тутошней работы, может, они пожалеют тебя и не доложат наверх.
Фёдор испугался не на шутку, и готов уже был к извинениям. Он посмотрел на Люцу и осознал в полной мере, что сказал, видимо, лишнего, и теперь придётся нести за это ответственность. Только ведь всё сложилось, как нельзя лучше, и на тебе! Собственная его глупость теперь этот новый хрупкий мирок разрушила. По виду крылатых ребят было заметно, что они обеспокоены. Сейчас проверяющие посоветуются, нажалуются Богу и Сатане, и ему, Фёдору, не сносить головы.
Трое архангелов вернулись в коморку с серьёзными лицами. Василий толкнул незаметно Шальнова локтём в бок, чтобы тот начал вымаливать прощение, и Фёдор уже приготовился упасть на колени, но проверяющие его опередили. Один из них, видимо, старший, потому что чаще других говорил, сделал шаг вперёд и поднял вверх руку.
- Мы приняли своё решение, - сказал он торжественно, и ноги Фёдора начали подкашиваться. – В связи с серьёзностью предложения, поступившего от этого человека по фамилии Шальнов, нам придётся забрать его с собой и представить Создателю. Он сам должен высказать ему свою идею, так как мы можем что-то упустить или напутать. Вопрос об отбытии вашего, Василий, подчинённого мы согласуем с Его Высоконичтожеством Сатаной.
- Меня будут судить? – чуть слышно пролепетал Фёдор.
- Будет обсуждение вашего предложения, – пояснил архангел.
- А как же Люца? – Шальнов бросил тревожный взгляд на чертовку.
- Какая ещё Люца? – не понял проверяющий.
- Люцка – пассия его из наших, - пояснил Василий, – вот она сидит.
Архангелы, как по команде, повернули головы.
- Вы предлагаете взять вместе с вами на Небеса служительницу ада? Это исключено. Можете пока собираться, а мы утрясём технические моменты вашего отбытия. Василий, проводите нас к Его Высоконичтожеству Сатане.
Проверяющие вместе с начальником отряда вышли. Фёдор ещё постоял с понурой головой, под сочувствующим взглядом Люциферины, потом тяжело вздохнул и подсел к ней.
- Ты прости мне мою глупость, дорогая. У нас не зря говорят: язык мой – враг мой. Между нами только начали складываться эти, как их? - отношения, а я взял и всё разрушил. На самом деле, нашёл, на что замахиваться – на устройство мироздания, часть которого есть ад с его законами. Теперь, видимо, сам предстану пред Высшим Судом и получу то, что заслужил. Возможно, меня даже лишат жизни и направят на вечные муки в какой-нибудь другой отряд. Мы можем с тобой не увидеться больше, - Фёдор обнял Люцу и прижал к себе.
- Я буду ждать, что бы ни случилось, а, надо будет, здесь, под землёй, тебя найду! – чертовка поцеловала Фёдора в щёку.
- Мне дали время на сборы, а что мне собирать, хотелось бы знать? Коль заняться нечем, давай, Люца, просто посидим на прощание и помечтаем о том, как у нас могла бы сложиться жизнь, не будь я таким олухом, – человек и чертовка теснее прижались друг к другу.
Время пролетело быстро, и от невесёлых мыслей их обоих отвлёк появившийся в двери Василий.
- Воркуете, голубки, ну-ну. Пора, Федька, в дорогу. Дурак – ты и есть дурак! Не захотел вымаливать у проверяющих прощение, теперь получишь то, что заслужил. Как бы с тобой дело не повернулось, меня так и так в управление по спецоперациям переведут – слово Хозяина – закон. А вот твоё будущее под большим вопросом. Прощайся с Люцкой и вперёд, а то тебя архангелы заждались.
Пройдя длинными коридорами, миновав несколько тяжёлых дверей, Фёдор с начальником отряда оказались в хорошо освещённом помещении, где в резных каменных креслах восседали трое проверяющих. Прекратив негромкую беседу, они устремили на Фёдора свои взгляды. Здесь их нимбы светились значительно ярче, будто кто-то добавил напряжения. Один из архангелов грациозно махнул рукой, и Василий им откланялся.
- Прощай, Федька, - бросил он и удалился.
- Подойдите к нам ближе, Шальнов, - приказал всё тот же архангел. – Нам с вами предстоит дорога на Небеса, поэтому мы обязаны дать кое-какие инструкции на случай, если вы испугаетесь. Насколько нам известно, прецедент редкий, когда бы живой человек прошёл путь освободившейся от плоти души праведника. В связи с важностью вашего предложения Создатель сделал ещё одно исключение. Сейчас мы отправимся на приём к нему. Встаньте вот здесь, между нашими креслами, и прикройте глаза. Ничего не бойтесь, даже если почувствуете себя падающим с огромной высоты. Это будет иллюзия падения – наоборот, вы будете взлетать. Помните, вам нечего опасаться – мы рядом. Готовы?
Испуганный Фёдор молча кивнул.
- В таком случае, вперёд!
Как и предупредил архангел, Шальнову показалось, что его выбросили из самолёта с большой высоты без парашюта. Желудок прижался к горлу, дыхание перехватило, а сердце замерло, может быть, даже и совсем остановилось. Хотелось вздохнуть, но не было возможности. Фёдор попусту открывал рот, как рыба, выброшенная на сушу. Вокруг него образовалось некое подобие колодца со светящимися стенками. Колодец казался ужасно глубоким, и в него он падал или, наоборот летел вверх в направлении ослепительно яркого света в его конце. Где находился верх, а где низ, разобрать было невозможно. Насмерть перепуганный Шальнов размахивал руками и судорожно дрыгал ногами, пытаясь найти точку опоры, но не мог её найти, не было рядом с ним и трёх архангелов, которые убедили его в своём присутствии во время перелёта на Небеса. Летел он со скоростью, с которой двигаться ему ещё не доводилось. Хотя светящиеся стены колодца создавали иллюзию покоя, Фёдор каким-то шестым чувством ощущал, что его собственная скорость сродни скорости ракеты, а то и быстрее. Яркий свет приближался, и вскоре поглотил его полностью. Всё вокруг засветилось, и даже показалось, что светится собственное тело. Глаза постепенно привыкли к сиянию, и можно уже было не щуриться. Ощущение движения прекратилось, и вокруг начал проявляться новый мир. Он был покрыт привычным голубым куполом, похожим на небо в безоблачную погоду. Солнце на нём отсутствовало, но его заменял свет, исходящий от самого купола. Не чувствовалось никакого движения воздуха, но появилась возможность дышать, и делать это было удивительно легко. Ноги Шальнова опустились на твердь, покрытую то ли паром, то ли туманом. Не покидало ощущение лёгкости и спокойствия. На какое-то время Фёдор даже забыл, зачем он сюда прибыл – он просто наслаждался своим появлением в новом, удивительном месте. Состояние нирваны длилось недолго. Вскоре в памяти всплыли последние события и образы архангелов, которые должны были его сопровождать в пути к Создателю. Но кроме голубого светящегося купола над головой и тумана под ногами вокруг ничего не было, но Шальнов чувствовал чьё-то присутствие, поэтому то и дело оглядывался. Это чувство его не обмануло. Он вздрогнул оттого, что услышал рядом с собой знакомый голос одного из проверяющих.
- Мы вам дали немного времени на адаптацию к незнакомой обстановке.
- Где я? – Фёдор обратился к пустоте.
- Очень далеко, за пределами Мирозданья, можно сказать, что вы сейчас в другой системе координат.
- Я уже умер?
- Нет, и это удивляет. Мало кому из живых была дарована такая возможность - оказаться в нашем мире. Вы, Шальнов, избранный.
- А почему я вас не вижу?
- Всё по той же причине, что вы живой.
- Тогда как я вас видел в аду?
- Не нужно равнять одно с другим. Я только что вам объяснил, что мы в данный момент находимся в иной системе координат.
- Понятно, - пробормотал Фёдор, хотя ему было абсолютно ничего не понятно.
- Сейчас вы предстанете перед Создателем. Советую не пугаться, изъясняться лаконично и только по делу. Никаких лишних вопросов. Соберитесь с мыслями.
Архангелу легко было дать указание: соберитесь с мыслями, но на беду Фёдор не знал, как это сделать. Шутка ли сказать: с минуту на минуту он предстанет перед самим Богом. Интересно, какой длины у него борода, и рост у него какой? Не верилось, что он, Фёдор, сейчас стоит вовсе не на земле, а на этой, как там сказал архангел? – на системе координат. Интересно было бы знать, что это такое? Но не это главное, главное – что сказать Создателю? Василий справедливо заметил относительно глупого наезда на сложившийся и устоявшийся уклад Мира, который сотворил ясное дело Кто. И теперь предстояло именно Ему сделать замечание по поводу Его же собственного творения. А что если прикинуться дураком? Мол, архангелы не так поняли, нет никаких идей, простите великодушно, и упасть ниц. Нет, ниц падать не стоило, а то можно было исчезнуть в тумане. Лучше просто идти в отказ.
Стоя в одиночестве посередине абсолютно ровного пространства, покрытого клубящимся на уровне колен туманом, в ожидании аудиенции Фёдор на том и порешил. Далеко впереди над горизонтом вспыхнула яркая точка. Её появление нельзя было не заметить сразу. Она быстро росла в размерах, и за несколько секунд заняла полнеба. Сияние над головой было ярче того, что поглотило Шальнова в конце светящегося колодца. Но если к первому сиянию, в которое ворвался и в котором растворился, он уже привык, то второе заставило прищуриться. Всем своим телом, каждой его клеточкой Фёдор ощущал, что блистающее небо – это какая-то одухотворённая сущность. Это не человек, не зверь, не ещё что-нибудь ему знакомое, это нечто непонятное, но в то же время очень близкое. Это Нечто было высоко над ним, но тем ни менее чувствовалось его прикосновение, будто оно было рядом. Внутри себя Шальнов ощутил чьё-то присутствие, оно было и в голове, и в теле. Откуда-то отовсюду прозвучал вопрос, заданный голосом с приятным тембром:
- Говори, человек. Что ты хотел мне сказать?
Состояние Фёдора было таким, словно он сейчас сидел перед детектором лжи, и каждый его ответ фиксировали датчики и самописцы. Лгать не имело смысла. Да и сама мысль о вранье исчезла, будто её и не было вовсе.
- Я это, как его? – насчёт режима хотел сказать. Почему бы раскаявшейся в аду душе не дать возможность получить послабление.
- Это каким же образом?
Шальнов прокашлялся от страха и смущения прежде чем ответить.
- Ну, для начала я предложил Сатане использовать грешников на работах в аду по добыче руды и изготовлению котлов, на тех работах, на которых сейчас заняты черти. Хозяйство там большое, и дел непочатый край. Душ тоже, хоть отбавляй. Что им без толку целыми сменами вариться, пусть приносят пользу. Труд, говорят, облагораживает. По мере того, как грешники начнут раскаиваться, раскаиваться искренне, можно будет исправляющихся переводить на более лёгкий труд. Силами такой огромной армии, что заперта под землёй, можно осуществить любые преобразования всей преисподней. И делать это, совмещая труд с исправлением. Я только не знаю, как отличить искренне раскаявшегося от этого, ну, симулянта.
- Это не сложно, продолжай.
- Так вот, предлагаю организовать отряды с разными режимами содержания в зависимости от степени раскаяния. У грешников был бы стимул изменяться в лучшую сторону.
- Интересная мысль, - проговорил с растяжкой голос. – Ну, а полностью раскаявшихся ты что же, предлагаешь переправлять в рай? Этому не бывать! Ни один ещё грешник не прошёл через райские врата!
- Я не предлагал их отправлять в рай, даже в мыслях не держал, - Фёдор прижал руку к груди, показывая тем самым, что говорит искренне.
- Тогда что с ними делать, по-твоему?
Шальнов не сводил глаз с сияния, и теперь оно его не слепило.
- Я слышал про эту, ну, как её? – коронацию, вроде.
- Чего, чего? Какую ещё коронацию?
- Ту, когда душа умершего вселяется в младенца.
- Так это же реинкарнация.
- Во, во, она самая, я про неё и говорю. Душа раскаявшегося грешника может быть не хуже души праведника. Почему бы не переселять души грешников тоже.
- О чём ты говоришь, Шальнов, о каком переселении? Его не существует.
- Как это не существует? Я сам как-то в газете о нём читал.
- Говорю тебе, что не существует, значит, не существует. Это всё людские мифы, продукт, так сказать, психологической защиты. Мне-то лучше знать.
Фёдор задумался, почёсывая затылок, потом откашлялся в кулак, собрался с духом и выпалил:
- А почему, Боже, в таком случае, не подарить людям реинкарнацию, коль уж так? Что в этом плохого?
По сиянию побежали радужные разводы, видимо, Бог задумался. А может, прогневался – ясности не было. Фёдор напрягся весь, ожидая ответа. Он понимал, что переступил все дозволенные рамки в общении с Творцом. Творец мог расценить его поведение, как наглость, и покарать. Но Тот оказался с понятием.
- А почему бы и нет, – последовал ответ. - Так тому и быть! Ты у меня весь, Шальнов, как на ладони, хотя ты и грешил всю сознательную жизнь, но, в конце концов, коренным образом изменился в лучшую сторону. Более того, находясь во владениях Сатаны, ты стал едва ли не праведником и начал ставить на путь исправления грешников – это небывалый прецедент. Я не могу допустить, чтобы праведник вроде тебя влачил существование в аду, тем более что из того места сигнал проходит слабый, и мне наблюдать за тобой сложновато. Праведник и ад несовместимы. Предлагаю тебе должность охранника райских ворот. Будешь помогать Петру. Он, правда, до сих пор и сам справлялся, но подустал мал-мал, и других вакансий у меня всё равно нет.
- Да, я…, - начал Шальнов, но Бог его перебил:
- Не нужно скромничать. Ты по заслугам займёшь место контролёра.
- Вы не так…
- Бог ничего не делает не так. Иди всё время прямо, не сворачивая, посмотришь на новое место службы. Пётр тебе объяснит обязанности. Для начала получи униформу.
В тот же миг, как по волшебству, Фёдор был облачён в белую длинную рубаху.
- Вы не поняли, Ваше благоро…
- Иди! – сияние сжалось в точку и исчезло в синеве.
Шальнову ничего не осталось, как пойти вперёд. По мере того, как он продвигался в указанном Богом направлении, туман под ним становился всё глубже и глубже. Он сначала достиг его пояса, потом груди, а после и вовсе накрыл с головой. Видимо, дорога шла под уклон, а, может, просто туман сгустился. Вытянув вперёд руки, ничего не видя, Фёдор каждый шаг делал с осторожностью, пытаясь хоть что-то разглядеть перед собой. Но движение в тумане было сродни плаванию в молоке с открытыми глазами. Благо это продолжалось недолго. Туман рассеялся резко, и за ним раскинулась бескрайняя панорама дивного сада. Недалеко стояли ворота, выложенные из необтёсанных каменных глыб. Перед ними прогуливался взад и вперёд крупный бородатый мужик. Завидев Шальнова, он помахал ему рукой. Тот огляделся по сторонам и пошёл к воротам.
- Шальнов? – спросил бородатый, видимо, Пётр.
- Угу, - кивнул в ответ Фёдор.
- Я Пётр, страж райских врат. Слава Богу! Наконец-то, замена! А то стою и стою тут бессменно. В рай попал, называется. Хоть отдохну теперь. Будем с тобой, Шальнов, отныне посменно работать.
- А в чём заключается работа?
Пётр почесал пышную бороду.
- Страж, то есть я, пропускает в рай только праведников. Необходимо спросить: - Праведник? И получить ответ: - Праведник. После чего сказать: - Проходи, и открыть ворота.
- А разве сюда может попасть грешник?
- Да, ты что! Это же рай, какой грешник?
- Тогда зачем спрашивать?
- Положено, - Пётр похлопал ладонью по створке закрытых ворот.
- Вот, не прошло и минуты, а у нас пополнение, гляди, - охранник указал рукой на что-то позади Фёдора. Тот обернулся и увидел вышедшего из тумана сгорбленного старика. Старик на удивление резво для своего возраста подошёл к воротам.
- Праведник? – спросил Пётр.
- Праведник, - ответил новопреставившийся.
- Проходи.
Створка массивных ворот открылась, и старик прошёл внутрь сада. Створка за ним была тут же закрыта.
- Здесь не поскучаешь, скажу я тебе, - страж похлопал Шальнова по плечу. – Вон, тётка к нам пожаловала.
С женщиной процедура прохода в рай повторилась.
- Сам видишь, работа хлопотная, но несложная.
Из тумана вышел молодой мужчина.
- Давай, сам пропусти этого праведника, - Пётр отошёл немного в сторону. – Освоил навыки контроля или ещё дать тебе время подучиться?
- Да, что уж тут сложного? Спросить, услышать ответ и пропустить.
- Тогда действуй.
Пообщавшись на уровне вопрос – ответ с мужчиной, Фёдор пропустил его в рай. Не успел он закрыть за ним ворота, как с той стороны кто-то постучал. Бородатый страж слегка приоткрыл створку и строгим голосом кому-то приказал:
- Уходи и не появляйся больше, не мешай мне работать! Приговорили тебя к раю, вот и блаженствуй здесь. Моё дело маленькое, - створка ворот захлопнулась.
- Достал уже этот ненормальный. Скучно ему, видите ли. Учёный он, герметик. Нет у него условий для научной деятельности.
- Не понял я, кто это был?
- Говорю ж тебе – герметик.
Фёдор наморщил лоб, пытаясь разобраться с ответом.
- Может, генетик?
- Может, и генетик, кто ж их разберёт. Только полоумных, хотя и праведников, здесь полно, но некоторые с понятием, один раз отгонишь, и им достаточно. А другим нужно долдонить и долдонить, что рай для них – это навсегда.
- Что-то я в толк не возьму, Пётр, почему бы этим праведникам, про которых ты только что мне сказал, взять и ни уйти, ведь забора-то нет? Зачем им стучаться в ворота?
- Ворота для того в раю и стоят, чтобы через них проходить, - усмехнулся страж над непонятливостью Фёдора. - И я здесь тогда для чего? Тут ещё лекари донимают – больных им подавай. А где их в раю взять? Женщины молодцы – трещат целыми днями друг с дружкой и никаких проблем не создают.
Пояснения Петра прервал очередной праведник, подошедший к воротам. Когда за ним захлопнулась створка, разговор продолжился.
- Сколько ж у меня будет длиться смена? - смущённо спросил Фёдор. - В раю часы хотя бы есть?
- Какие часы, друг мой? Здесь души приговорённые к вечному блаженству, а счастливые часов не наблюдают. Вахту же будем нести, как договоримся. Можно через миллион пропущенных праведников меняться, можно через два.
- Миллион?! – Фёдор не поверил своим ушам. – Их что же, считать нужно?
- Придётся, как иначе?
- А спать где? Где обедать, завтракать и ужинать?
- Все эти дела решаются просто: в саду яблоки растут – ешь - не хочу, а спать можно под любым деревом на травке.
- Я что же, буду есть только яблоки?
- Тебе что, мало? – не понял Пётр обеспокоенности Шальнова.
- Не уверен, что на яблоках протяну долго.
- Э-э, - страж махнул рукой, - куда ты денешься.
- В том-то и дело, что никуда, - пробурчал себе под нос Фёдор.
- Главное, не покидай врат – это твой теперешний долг. Давай, Шальнов, принимай пост, а я пойду, поваляюсь под яблоней, истомился уж больно. Держи ключ от замка и начинай считать праведников. Вон тот первый, - из тумана появился пожилой мужчина. - Как досчитаешь до миллиона, крикнешь меня, и я тебя сменю. Ну, давай, - с этими словами Пётр скрылся в воротах.
- Попал! – вырвалось у Фёдора, и он тяжело вздохнул, подбросив на руке большой тяжёлый ключ.
- Праведник? – спросил он подошедшего мужчину.
- Праведник, - ответил тот.
- Проходи.
Из тумана вышла женщина, за ней следом ещё одна. Счёт начался.
Не дотянув до тысячи, новый страж райских ворот почувствовал, что ноги у него подкашиваются от усталости и желудок надрывно урчит от голода. Из последних сил он пропустил в рай ещё троих, приоткрыл одну из створок и громко позвал Петра по имени. Тот поднялся с травы под одним из деревьев, зевнул и поплёлся нехотя на свой пост.
- Неужели миллион уже пропустил? – спросил он и опять зевнул.
- Шутишь?! Тысячи ещё нет, а я уже ног под собой не чую. Часов восемь уже прошло, если не больше. Я же не машина какая, а человек. Мне и поесть давно пора.
- Прислал Господь помощничка! – проворчал Пётр и покачал головой. – Давай ключ и иди, трапезничай и отдыхай, коль у тебя совести совсем нет. Постерегу я врата, не привыкать мне.
Фёдор передал бородатому ключ и молча прошёл в ворота. Трава в раю оказалась на удивление мягкой, чудилось, будто шагаешь по пуху. Сад начинался сразу в нескольких шагах от ворот. Деревья – сплошь яблони - были усыпаны крупными сочными плодами. Яблоки были все как на подбор - одного размера и одинаковой формы. Шальнов сорвал одно и надкусил. Сок так и брызнул у него изо рта. Вкус у яблока был воистину райским, ни с чем не сравнимым. Что удивило даже больше необычного вкуса, так это то, что у плода не оказалось серединки с семечками – плоть была однородной от начала до конца. Объяснялось это, видимо, тем, что такие яблоки не давали огрызков после того, как их кто-то съедал. Тем самым решалась сама собой проблема райской чистоты в саду.
Три съеденных яблока на первое время немного притупили чувство голода, и развалившийся на траве под деревом Фёдор уснул моментально, как младенец. Ему снилась Люца, их с ней купание в подземном озере, вкусная мясная пища в столовой ада, снился Василий и работа с бумагами в его кабинете. Грешники даже во сне подходили со своими проблемами, и их решение доставляло удовольствие. Проснуться пришлось оттого, что кто-то теребил за плечо.
- Новенький? – спросил женский голос.
- Вроде того, - промямлил Шальнов.
- Что скажешь про сад?
- Сад красивый, на то он и райский, и яблоки в нём растут что надо.
- Что верно, то верно, - согласилась праведница. – Мне кажется, яблоки на этом дереве ещё не совсем созрели.
Шальнов приподнялся с травы, протёр глаза и разглядел женщину, на вид ей было лет сорок. Она казалась немного полноватой и бледнолицей. Её бесцветные глаза застилала едва заметная поволока, но нельзя было сказать, что глаза мутные, хотя и смотрели как-то отрешённо.
- Что вы скажете насчёт зрелости? – повторила женщина свой вопрос.
- Мне кажется, они вполне созрели – на вид и на вкус они – чудо.
- Всё же не хватает в них красноты. Гляньте на едва уловимый оттенок розового. Неужели не видите?
Фёдор покачал головой.
- Ну, как же! – развела руками праведница. – Мы тут спорим по поводу цвета целыми днями. Интересные бывают споры. Часто встречаются, правда, такие из нас, кто не видит очевидного. Как можно не разглядеть оттенок розового? Я бы даже сказала: лёгкий оттенок пурпура, разбавленного в козьем молоке. Ну что, разглядели?
- Разглядел, - соврал Фёдор только ради того, чтобы женщина оставила его в покое.
- В таком случае вы на моей стороне. Призываю вас меня поддержать. Я хочу, наконец, поставить точку в нашем бесконечном споре. Голоса разделились поровну. Ваш голос всё решит. Пойдёмте, прошу вас.
- Не хочу я никуда идти, я устал.
- Как можно устать в раю? - не поверила Шальнову женщина. – Вы меня разыгрываете. Вставайте скорее.
- Не пойду я ни с кем спорить, не хочу.
- Но я настоятельно прошу вас.
- Сам не пойду и вам не советую. Закончится ваш спор, что делать-то будете? – Фёдор пошутил, надеясь на то, что праведница обидится и отвяжется. Она отвязалась, но только по другой причине.
- На самом деле, - проговорила она задумчиво, - если спор закончится, чем же тогда заняться? Мудрее будет его продолжить. Вы абсолютно правы.
- Я рад, что вы оказались сообразительной. Идите и спорьте.
Женщина слегка поклонилась и ушла вглубь сада.
- Слава Богу, отвязалась! - вырвалось у Шальнова. – Тоже мне, нашла проблему! Что здесь за дела? Этот бородатый Пётр бессменно стоит на воротах, чтобы не пропустить грешника, который здесь никогда не появится, эта придурошная голову себе забила проблемой оттенков яблок. Пожрать и то нечего. Вон, в животе уже бурчать начинает. И куда бежать? Здесь же рай.
Мимо проходил праведник, он смотрел себе под ноги и тихо вслух читал стихи:
- Терпи, пусть взор горит слезою, пусть в сердце жгучие сомненья, не жди людского сожаленья, и, затаив в груди волненья, борись один с своей судьбой…
- Уважаемый! – обратился к нему Фёдор. – Вы не подскажите, где здесь туалет?
Мужчина бросил косой взгляд и покачал головой.
- Ты что, псих?
Он медленно зашагал дальше, продолжая бубнить себе под нос:
- Пусть тяжелее с каждым днём, пусть с каждым днём всё меньше силы, что ж, радуйся таким путём дойдёшь скорей, чем мы дойдём, до цели жизни – до могилы…
- Ещё один ненормальный! Господи, как быть? Не здесь же дела справлять!
Фёдор поднялся на ноги и, ухватившись за живот, помчался к воротам. Он дёрнул на себя створку, она оказалась незапертой. Стоявший к нему спиной Пётр, резко повернулся.
- Тебе чего? Я уж решил опять, кто удрать надумал.
- Не могу, понос у меня! – Шальнов скривился от очередной рези.
- Чего? Какой ещё понос? Шутишь?
- Говорю тебе, сейчас обделаюсь! Где туалет?
- У нас тут нет туалетов – это ж рай!
Фёдор переминался с ноги на ногу.
- Говори, куда бежать, или прямо здесь сейчас сяду!
- Ну-ну! Только дерьма у нас тут не хватало! Не знаю, что тебе и предложить, ей Богу!
Шальнов махнул рукой и побежал к завесе тумана, едва не столкнувшись с праведником, вышедшим из неё.
- Ну и помощника послал мне Бог! – выкрикнул в сердцах Пётр. – Мало того, что немощный, вахту нести не может, так ещё и засранец! На кой чёрт он мне сдался! – бородатый страж перекрестил рот и прикрыл глаза. – Прости Господи, вырвалось!
Шальнов вышел из тумана, поправляя на себе белую рубаху. Следом за ним появился молодой парень, тот то и дело бросал взгляд на свои ноги. Вместе они и подошли к воротам.
- Так ты всё же обделал адаптационный переход? – страж грозно посмотрел на Фёдора.
- Это не я! – заискивающим тоном попытался оправдаться стоявший рядом молодой парень. – Там не видать ничего, как у негра… Простите, хоть глаза выколи, вот я и вляпался. Есть, где ноги помыть?
- О, Боже! – Пётр ухватился за свою лохматую шевелюру. Потом всё же взял себя в руки. – Стой здесь! – сказал он новенькому. – Ты праведник?
- Праведник.
- В таком виде я не могу тебя пропустить.
Охранник упал на колени и поднял голову к голубому куполу.
- Господи, яви лик свой рабу твоему!
В тот же миг половина купола озарилось сиянием.
- Проблемы? – прозвучал уже знакомый Фёдору голос.
- Конечно! – затряс поднятыми руками Пётр. – Новенький! Он не подходит для стража! Он не такой!
Шальнов тоже упал на колени рядом с Петром.
- Ваше…, Господи, я ведь живой человек! Мне необходимо питаться и соответственно справлять нужду!
- Справедливо замечено, - согласился голос. - Я как-то не подумал об этом. У нас тут персонала из числа ангелов нет – за кем смотреть, кого охранять? Одни праведники, а они бестелесны. – Придётся поставить специально для тебя биотуалет.
- Но, Господи, это меня не спасёт! Через миллион праведников я Богу, то есть тебе, душу отдам! Это же несколько дней стоять нужно бессменно!
- Какой миллион? О чём ты, Шальнов? Я предполагал восьмичасовую рабочую смену. В чём дело, Пётр?
- А где у меня часы? – попытался оправдаться страж.
- Будут вам часы.
Фёдор опять взмолился:
- А яблоки, Господи?
- Что яблоки? Пытаешься меня убедить, что они некачественные?
- Нет, нет, что ты! Я просто хочу сказать, что с одних яблок я концы отдам!
- Есть ещё смоковница. Зайди поглубже в сад, и найдёшь её, – парировал Бог. – И яблоки, и смоковница энергетически насыщенны, специальный сорт для подпитки астральных тел праведников.
- Но ты же меня сотворил человеком, а не мартышкой, и не этим, как там ты его назвал? – асральным телом. Мне необходимо мясо!
- Мясо в раю не положено! - строго ответил голос из сияния. – А тело называется астральным.
- Я умру! – Фёдор поник головой.
- Не умрёшь.
Шальнов выдвинул последний аргумент.
- А как же Люца?
- Чертовку в рай не могу допустить! Точка! – по интонации голоса казалось, что невидимое лицо Создателя нахмурилось.
- Ты разрушаешь семью, это несправедливо!
Последовала пауза, во время которой сияние колыхнулось.
- Верно. Признаю. Я Бог, но не знаю, что с тобой делать, Шальнов.
- Господи, отправь меня назад!
- В ад?!
- Да, именно туда! Там я был при работе, и там меня чтили. Там осталась Люца.
Теперь голос Создателя казался растерянным.
- Как же я могу за заслуги передо мной отправить человека в ад?
- Сделай это, прошу тебя! – Фёдор вознёс руки к сиянию. – Скучно у тебя здесь и голодно.
- Здесь души отдыхают, обретя покой, это же рай!
- А что же эти души, Господи, рвутся отсюда? – Фёдор ляпнул, не подумав, и понял, что зарвался.
- В чём дело, Пётр? – обратился Создатель к стражу ворот. – Кто просится из рая?
- Есть, Боже, такие ненормальные, - голос охранника дрогнул, и его лицо выразило страх.
- Их много? – строго спросило сияние.
- Да, - честно признался Пётр.
- Почему раньше не доложил?
- Не хотел, Господи, беспокоить по пустякам.
- Хороши пустяки – задумчиво произнёс Бог. После затянувшейся паузы он рассудил так:
- Видимо, многим людям одного покоя мало. Нужно будет как-то занять праведников. Придётся организовать кружки по интересам. Поручу архангелу Гавриилу взяться за их организацию. Вот у тебя, Шальнов, какое раньше было хобби?
- Хобби?
- Да, что тебя раньше увлекало?
- До того, как меня выгнали с завода, я был фрезеровщиком, и меня увлекала работа, за которую хорошо платили. Такое у меня было хобби, Господи.
- Что за хобби такое, я его не знаю, - по сиянию пробежал лёгкий всплеск.
- Железяки я разные резал: шестерни, шпоночные пазы, канавки.
- Выходит, от твоего хобби металлические опилки образуются, - голос Создателя показался Фёдору озабоченным. – Металлические опилки исключаются! У нас тут сильные поля. Создадутся помехи. С твоим хобби, Шальнов ничего не получится.
- Вот и отпусти меня, Боже, прошу тебя!
Праведник, стоявший чуть в стороне, в это время забыл, видимо, о своих грязных ногах и с интересом смотрел то на Шальнова, то на сияющий купол.
- Видно, и на старуху бывает проруха, - с грустью констатировал Создатель. – Бог его знает, то есть я не знаю, что для такого человека, как ты, лучше? Я выполню твою просьбу, отправлю тебя в ад, но ты должен знать, что заслуги твои я помню. Тебе всегда дозволено обратиться ко мне, если что вдруг. Да будет так!
- А как же я? – спросил Пётр.
- А ты терпи, дружище. Сын мой терпел и тебе велел. Что стоишь, Шальнов? – голос Бога стал бесстрастным. – Иди туда, откуда пришёл.
Сияние исчезло.
- Это куда ж мне идти? – Фёдор обратился к Петру, стоявшему рядом с ним на коленях.
- Топай в коридор адаптации, – указал тот на стену тумана. – Наступишь на своё дерьмо, хоть пляши на нём, - страж медленно поднялся с колен и повернулся к новопреставившемуся. – Что ж с тобой делать, праведник? – обратился он к нему. – Я ведь не могу тебя с грязными ногами пропустить в рай.
Шальнов не стал ждать, чем закончится ситуация, которую он невольно создал, а твёрдым шагом пошёл к стене тумана и вскоре скрылся в ней.
Путь вниз оказался значительно проще, чем наверх. Когда туман стал ему по колено, Фёдор просто неожиданно провалился в тот же самый радужный колодец. Только теперь его дно заканчивалось темнотой. Окунувшись на мгновение в эту темноту в конце полёта, он, низверженный с Небес, оказался в знакомом уже подземном зале с тремя каменными креслами, освещённом факелами.
- Ты прямо ангел, Федька, только крыльев не хватает, - прозвучал голос Василия. Чёрт стоял, скрестив руки на груди у одной из стен, и щерился. – Скидывай немедленно это барахло, а то у меня на белый цвет аллергия. Он ассоциируется со всякими там проверками.
Шальнов сбросил рубаху и остался в чём мать родила.
- Вот теперь ты по нашей форме одет, точнее неодет. А шмотки твои пойдут на ветошь. У котлов ребятам будет, чем руки да пот вытирать. А теперь расскажи, был ты на приёме у Создателя?
Шальнов поведал Василию о своих приключениях на Небесах, о том, что выдвинул предложение Богу о разных режимах содержания грешников, об их трудоиспользовании, о реинкарнации. С нескрываемым чувством гордости он заметил, что получил самое высшее одобрение.
- Круто! – согласился Василий. – Мало того, что тебе довелось увидеть самого Творца, так ещё и благодарность от него получить. Хозяин, думаю, скоро будет осведомлён обо всём этом, если ему уже не доложили, и твоя карьера пойдёт в гору. А теперь пошли, поужинаем, а то опоздаем.
Ужин уже закончился, но столовая ещё не была закрыта, и Фёдор с удовольствием поел мясной пищи. Ему было безразлично, из чего приготовлено блюдо, главное, что оно отличалось изысканным вкусом. На выпивку его по-прежнему не тянуло.
- Иди, отдохни от рая, помилуйся со своей Люцкой, да не проспи на работу.
Шальнов расстался с Василием в коридоре и направился в свою коморку. В конце длинной каменной галереи он увидел у стены под факелом одинокую знакомую фигуру Люциферины. Чертовка стояла, понурив голову, и смотрела себе под ноги. Услышав шаги и завидев Фёдора, она бросилась ему навстречу. Люца повисла у него на шее и стала с жаром целовать его лицо.
- Я думала, не увижу тебя больше никогда! Как я счастлива, что ты вернулся! – шептала она ему в ухо между поцелуями. - Пойдём, дорогой, расскажешь мне, где ты был.
В своей комнатушке они долго сидели, обнявшись, и Люца с интересом слушала рассказ Фёдора об его путешествии в рай. Потом они занимались любовью, и заснули почти перед самым началом смены.
В столовой на завтраке, при появлении Шальнова все черти встали и ему поаплодировали. Фёдор растерялся, не понимая, что происходит. Подошёл Василий и похлопал его по плечу. Он громко объяснил, что ребята так выразили своё признание его заслугам перед Сатаной и Создателем. Все они уже в курсе последних событий. Более того, по приказу Хозяина он, Шальнов, назначается секретарём отряда, а Дора, до этого занимавшая должность, за непочтительное отношение к успехам своего сослуживца переводится на должность уборщицы. Люциферина же идёт к Шальнову в помощницы. С этого дня она станет принимать пищу с ним за одним столом, что будет говорить о её возросшем статусе.
У Фёдора началась новая жизнь. Отряд захлестнули большие перемены - своего рода перестройка, и она вершилась на его глазах. Был проведён газ под котлы, и в них варились самые отъявленные негодяи. Остальные грешники работали в шахтах. Основной контингент отряда не пропускал ни одной шальновской проповеди. Их посещали даже Нерон, Берия и Кальтенбрунер. Ильич же остался верен своим идеям. Он заявил, что не собирается слушать чертовски – поповский бред, являясь атеистом до мозга костей. Он не оставил отчаянных попыток собрать боевую группу, чтобы оказывать сопротивление режиму. Однако это у него получалось плохо. Он сошёлся с недавно этапированным в ад радиомастером из коммунистов, узнал от того о возможностях современного радио, о принципе работы которого кое-что знал ещё из своей жизни, и заразился идеей выхода в эфир и воздействия на мировой пролетариат. Ему удалось перехватить канал поставки ладана, принадлежавший до этого Берии, в котором тот теперь не нуждался, и войти в связь кое с кем из чертей, требуя с них в обмен на наркотик радиодетали. Ленин считал, что если не удаётся разжечь революцию в аду, следует попытаться сделать это на поверхности. Сгоревшие в революционном огне попадут прямиком в это учреждение, а уж здесь из них можно будет формировать боевые группы для организации широкомасштабного восстания.
Время от времени кто-то покидал отряд, вселившись на поверхности в тело живого человека, на его место поступал новый грешник. Василия вот-вот должны были перевести на службу в управление по спецоперациям, и он «сидел на чемоданах». Люца была уже на сносях и готовилась вскоре подарить Фёдору то ли ребёнка, то ли чертёнка. Ежедневные купания в подземном озере сделали Шальнова физически крепким и помолодевшим. Всё было бы хорошо, да вот только заела его тоска по родной земле, по её лесам, полям, озёрам и рекам. Страшно хотелось погреться в лучах ласкового солнца, поваляться на травке, пусть не такой мягкой, как в раю, но такой же зелёной, понюхать цветы. Хотя Сатана и приравнял Фёдора к чертям, человеческое начало брало в нём верх, выжимая постепенно остатки низменного. Однажды он поделился своими переживаниями с Люцей, и на удивление та его очень хорошо поняла. Более того, она даже предложила от себя большую жертву, дав при этом мудрый женский совет.
Как-то после очередной проповеди после смены к Шальнову попросился для личного разговора Нерон. Фёдор не стал ему отказывать, и они уселись за столом в коморке. Люца в это время мокрой тряпкой белого цвета протирала стены. Она, может быть, помыла бы и полы, да только большой круглый живот мешал ей.
Нерон похвалился Фёдору, рассказав, что в его посмертном бытии произошли большие перемены: режим ему ослаблен до самого нижнего предела, и вскоре, видимо, Создатель его реинкарнирует. Бывший император Рима выразил благодарность за то, что Шальнов проявил участие в его судьбе, и теперь у него есть шанс увидеть землю во всей её красе. За две тысячи лет без малого пребывания в аду каменные своды стали ему ненавистны. Нерон положил свою ладонь на руку Фёдора и тихим голосом произнёс:
- Когда-то я был большим грешником, за что справедливо понёс наказание, но тем не менее сказочно богатым. Но богатство не является грехом. Так вот, когда почувствовал угрозу собственной жизни, я вывез большую часть своего состояния и укрыл её в одной часовне на окраине империи, в Армении. Верные мне люди схоронили драгоценности там, в глубоком подвале. Я обязан тебе, Федр, своей будущей жизнью, а ничего дороже жизни нет. По этой причине я хочу передать тебе то, что некогда принадлежало мне. Ты живой человек, и когда-нибудь выберешься отсюда. На воле деньги тебе пригодятся.
- С чего ты взял, Нерон, что я выберусь отсюда, и что я вообще этого хочу?
Римлянин ехидно усмехнулся.
- Ни одному нормальному человеку не придёт в голову замуровать себя под землёй, если есть возможность жить под солнцем. А ты, Федр, если и был раньше грешником, то теперь все тебя считают праведником, да и Творец тоже. У тебя есть возможность к нему обратиться. Рано или поздно это произойдёт. Поэтому слушай меня внимательно: от вершины горы Арарат строго на север ровно в пятистах пятидесяти пяти милях расположена часовня, о которой я упомянул. Если даже её к этому времени снесли, ведь прошло, как мне известно, почти две тысячи лет, не беда. Глубокий подвал должен уцелеть, и в нём ты найдёшь своё счастье. Я тебе его дарю.
- Спасибо, конечно, Нерон, - Фёдор покачал головой, не сводя глаз с императора, - да только своё счастье я уже нашёл. Вон оно стены натирает. Даже целых два счастья, - взгляд Шальнова упал на большой живот Люцы. - Вот такие дела. Иди, Нерон, и больше думай о Боге, чем о деньгах.
Римлянин встал, поклонился и покинул коморку.
- Откуда он узнал о наших планах? – с беспокойством спросила Люциферина, подсев к Фёдору за стол. – Ещё чего доброго операм сдаст. Ведь только же с тобой всё обсудили, и Нерон тут как тут.
- Я думаю, его появление – совпадение. Он просто рассуждает как человек, нормальный человек, он сам так выразился. Я тоже постепенно становлюсь нормальным, поэтому и признался тебе в своей тоске. Спасибо, Люца, что ты меня поняла.
Чертовка положила голову на плечо Шальнову.
- Что ты намерен делать, дорогой?
- Думаю, не стоит тянуть, а нужно немедленно обратиться к Богу. Я, правда, не знаю, как это делается, но видел, как обращался к нему Пётр – охранник райских ворот, я говорил тебе о нём. Попытка – не пытка, сейчас такое время, что мне никто не помешает.
Фёдор встал на колени и вознёс руки к потолку.
- Господи, яви лик свой рабу твоему!
После его слов ничего не произошло. Шальнов в растерянности посмотрел на Люцу.
- Не получается.
- Попробуй ещё раз.
Фёдор повторил своё обращение, после которого снова ничего не произошло.
- Ни фига не понимаю, - он опустил руки. – Я сделал всё в точности, как это делал Пётр. Постой! Бог что-то там говорил о слабом сигнале из подземелья. Возможно, до него плохо долетают мои слова, он их не слышит.
- Тогда крикни громче, - посоветовала Люца.
- Господи, яви лик свой рабу твоему Фёдору, тому, что недавно был у тебя! – изо всех сил выкрикнул Шальнов и покосился на чертовку. В ту же минуту каменные своды комнатушки озарились ярким золотистым светом, словно кто-то включил мощное освещение. Люциферина закрыла лицо руками, а сам Фёдор прищурился.
- Что ты хочешь от меня? – послышался знакомый голос.
- Боже, отправь меня на землю вместе с моей гражданской женой! Вот она рядом со мной.
Последовала долгая пауза, во время которой Бог, видимо, разглядывал Люцу.
- Как ты сумел всё запутать, Шальнов! – голос прозвучал грозно. – Я могу отправить тебя на поверхность, в твой родной дом, а твоя подружка и сама имеет возможность выйти отсюда, как и любой другой сотрудник из чертей. Но вот только как вы будете жить вместе среди людей, и что за гибрид она произведёт на свет? Я не могу благословить такой союз. Тебе должно быть известно, что браки заключаются на Небесах.
- Господи! - взмолился Фёдор. – Всё в твоих силах! Я уже подумал, как разрешить эту ситуацию. Преврати Люцу в человека, и все дела. Сотвори чудо! Ты же сам сказал, чтобы я обратился, если какая проблема. Вот я и обращаюсь.
Сияние на потолке мигнуло.
- Легко сказать: сотвори чудо! Я Бог, а не фокусник. Мне ещё никогда не приходилось превращать чёрта в человека. Превращения наоборот происходят сами собой. И как быть? – за вопросом последовала долгая пауза, после которой Бог продолжил: – С другой стороны любовь к человеку – это прекрасно, пусть даже любит человека чертовка. Любовь – это добро. Придётся создать центр генной инженерии, подключить к нему несколько ангелов, из тех, что поумнее, и поместить в него твою Люциферину, - голос слегка кашлянул, а, может, Фёдору это показалось. – А она-то сама согласна на операцию? Согласна, что станет простой смертной?
Чертовка упала на колени рядом со своим суженым.
- Согласна, Господи! Сделай из меня человека! Без Феденьки мне не жить!
Сияние засветилось ярче.
- Я попробую дать тебе только человеческое тело, а человеком ты должна стать сама. Шальнов тебе поможет. Ждите здесь. Я свяжусь с Сатаной, и мы оговорим процедуру передачи его сотрудника.
Сияние погасло, и в коморке стало ужасно темно. Даже свет факела не давал человеку и чертовке возможность преодолеть временную слепоту. Их глаза слезились, и оба они тёрли их, что было силы. Постепенно каждый из них привык к полумраку, в котором до этого они жили. Фёдор с Люцифериной встали с колен, и присели на лежанку.
- Я представляла Создателя чёртом или козлом, а он похож на солнце, только сияние у него другое. Никогда не думала, что увижу его, а тем более заговорю с ним. Как ты считаешь, он решит вопрос?
- Кто ж его знает. Сам Бог и сам Сатана займутся решением нашей проблемы. Разве мы можем с тобой предсказать их помыслы и действия? Мы только можем принять их решение, как должное.
- Если даже Хозяин меня не отпустит, я сбегу с тобой, Феденька! – Люца сжала руку Фёдора в своей. – Заберёмся в лес, и будем жить в глуши. Никто нас не найдёт!
- А как мне отсюда выбраться?
- Я тебе устрою побег.
- Может, всё ещё образуется, что мы сразу о побеге заговорили? Да и не хорошо это, идти против божьей воли. Давай лучше посидим и помечтаем о том, как будем жить в моей квартире и растить нашего первенца. Как ты думаешь, у него рожки будут или нет?
Разговоры о будущей жизни у Фёдора и Люцы заняли немного времени. Вскоре в их дверь со стороны коридора кто-то постучал. Этим «кто-то» был Василий.
- Ну, ты даёшь, братан! Твоя невежливость перешла в дерзость! – бросил он с порога. – Как только у тебя хватило наглости загрузить Создателя своими проблемами? А тот Хозяина подтянул. Целый кипиш поднялся. У нас тут не любят, когда проверяющие суются со своими проверками, а тут ещё сам Создатель вмешался в дела учреждения! Они же с Хозяином как кошка с собакой, любой знает! Сатана, конечно, не смог отказать Всевышнему, но остался недовольным, что ему пришлось это сделать. Из-за тебя со жлобы он мой перевод в управление по спецоперациям на целый месяц отложил. Чем тебе здесь, Федька, не угодили? И в должности ты вырос, и чертовскими привилегиями пользуешься, и с Люцкой тебе разрешили жить, и жилплощадь отдельную предоставили. Живи и радуйся. Чего тебя потянуло наверх? Что там хорошего? Сам же жаловался мне, что жизнь у тебя, как в аду. Забыл? А я знаю одно: что сейчас у тебя жизнь значительно лучше, чем тогда, когда мы познакомились.
- Не обижайся, Вася, - Фёдор пожал плечами и развёл в стороны руки. – Я очень тебе благодарен за то, что ты вольно или невольно изменил мою жизнь к лучшему, пригласив в свою семью, и прихватив с собой на работу в это подземелье. Я много чего увидел и смог поразмышлять над своим житьём-бытьём. Здесь я стал другим человеком. Я имел встречу и с Сатаной, и с Богом, и оба они меня хвалили. И до сих пор я осознаю с трудом, что это было именно со мной. Здесь, в аду, я повстречал свою любовь, и должен признаться тебе, дружище, что счастлив.
- Так какого хрена тогда надумал уходить, если счастлив? – Василий постучал по своей голове между рогов.
- Тебе, чёрту, наверное, трудно понять меня, человека. Что бы нас ни связывало, мы всё равно с тобой из разных миров. Я тоскую по небу, по солнцу, по природе, и тоска эта жрёт меня изнутри.
- Выходит, Люцка тебя поняла, если дала согласие на генную мутацию – так, вроде, называется то, что ей предстоит пройти?
- Выходит, поняла. В женщинах, там наверху, много чего от чёрта. Поэтому между Люцей и человеком куда меньше разницы, чем между нами с тобой. А ещё Люца призналась, что любит меня, а любовь, как известно, возвышает. Мы оба приняли твёрдое решение, и теперь ждём, что нам ответит Создатель.
- А чего ждать-то?! Ты чего, тупой?! – Василий топнул копытом. – Я, думаешь, зачем сюда припёрся? Меня Хозяин послал, чтобы я переправил вас на Небеса. Они с Создателем договорились на ваш счёт, я ж уже говорил. Собирайтесь, я вас отведу в транспортный узел.
- А чего нам собирать, у нас же нет ничего? – Фёдор оглядел пустую коморку. – Здесь только матрац и подушка, а на кой они мне? У меня дома постель имеется.
- Бельё казённое, его бы тебе никто и не отдал, - чёрт мотнул головой и хмыкнул. – Ветошь белую нам тоже оставь, Доре подгоню полы мыть. Ну, если собирать нечего, тогда пошли.
Пройдя с Фёдором и его подругой знакомыми коридорами, Василий привёл их в ту самую комнату с тремя каменными креслами, откуда Шальнову уже доводилось отправляться на Небеса, и куда он с них вернулся. Люца же рассматривала помещение с любопытством, по всему было видать, что здесь она впервые.
- Ну, что, Федя, давай прощаться. Не знаю, свидимся ли. На новой работе буду Америку разрабатывать – вот, где она у меня будет сидеть! – чёрт с силой сжал кулак. - А Америка не Россия, сам понимаешь. Ну, может быть, как-нибудь выберу время, загляну к тебе на часок, посмотрю, как вы там устроились. Да, и на Люцку в человеческом обличье посмотреть охота. Прибавил ты мне проблем, будь они неладны. Теперь нужно нового смотрящего подбирать, а кто тебя заменит по большому счёту? Бузы опасаюсь.
- Не будет никакой бузы – я в мужиках твоего отряда уверен, - Фёдор положил руку чёрту на плечо. – Есть, правда, конченые отморозки, но их меньшинство. Ты с ними справишься. Тебе ж только месяц продержаться до перевода.
- Вот, я и опасаюсь, как бы этот перевод ещё не отодвинул Хозяин.
- Всё будет нормально, не боись. Мужикам нашим привет от меня передай, а то я не успел с ними попрощаться.
- Эх, сейчас бы тяпнуть хорошенько на дорожку, но ты ж не пьёшь, и Люцка завязала! И не по-людски это, и не по-чертовски! Давай, Федька, мотай со своей ненаглядной на Небеса, вас там, поди, заждались. Садитесь в кресла и закрывайте глаза. Ты уже отбывал отсюда, тебя учить не надо.
Шальнов сел первым, Люциферина за ним это сделала с опаской.
- Ну, чего зырите на меня? Глаза закрывайте! – крикнул напоследок Василий.
Полёт через светящийся колодец для Шальнова был уже привычным, и не вызвал, как в прошлый раз, волнений. Что пережила чертовка, сказать трудно, только, когда она оказалась вместе с Фёдором под синим куполом, её слегка трясло. Как и в прошлый раз, туман стелился понизу, чуть ниже колен. Из этого тумана выросли, как грибы, два ангела.
- Мы научные сотрудники недавно созданного небесного института генной инженерии, - представился один из них. - До этого нам никогда не приходилось перевоплощать чёрта в человека и проецироваться в иной системе координат тоже. Но по приказу Создателя мы с коллегой разработали революционную методику. Сложность перевоплощения состоит в том, что очень давно черти произошли от соития Адама с женскими духами, а Евы - с мужскими за сто тридцать лет их разлуки после грехопадения. Получились гибриды со сложнейшим генным кодом, очень сильно отличающимся от человеческого. Если вы хоть что-то слышали о генетике, вы нас поймёте. Но наша методика потому и революционная, что позволяет эти различия сгладить и осуществить мутацию в кротчайшие сроки. Я вижу, именно эта особь должна стать женщиной, - ангел улыбнулся Люце. - Её беременность усложняет задачу, но мы справимся. Мы не имеем права ошибиться, иначе она родит от человека злого духа, а это недопустимо. Прошу дамочку подойти к нам поближе, а ты, человек, отошёл бы в сторону, чтобы не смутировать невзначай.
Один из ангелов вытащил из-за пояса своей длинной рубахи стеклянную или хрустальную палочку и опустил её на голову Люциферины между рогов. Его коллега расправил белые крылья за спиной и несколько раз ими махнул так, будто зачерпнул туман из-под ног и швырнул его в чертовку. Клубы окутали её и на какое-то мгновение скрыли от глаз Фёдора. Когда же дымка рассеялась, его взору предстала совсем другая Люца. Она, вроде как, и не сильно изменилась, но только теперь её чертовкой назвать не осмелился бы никто. Это была миловидная женщина с большим животом. Она потрогала свою голову, и, не нащупав рогов, улыбнулась Шальнову. Её зубы были теперь ровными и белыми, как белой была и её кожа. Вот только зеленоватые глаза по-прежнему излучали дьявольский блеск. Остались ли у бывшей служительницы ада, его гражданской жены, копыта, Фёдор сказать не мог – ступни Люцы укрывал туман.
- Я вижу, наш эксперимент удался, коллега, - обратился один ангел к другому. – Этот опыт нужно будет сохранить на всякий случай, мало ли. Чтобы в будущем все изыскания не повторять заново.
Небожитель поднял голову и устремил взгляд к центру синего купола.
- Вот, Господи, прими результат нашего с Мафусаилом скромного труда.
Купол засиял и прозвучал голос Создателя:
- Молодцы, ребята, я знал, что на вас можно положиться. Как тебе, Шальнов, твоя подруга? – Фёдору показалось, что Бог хихикнул.
- Я в восторге! Мне даже в голову не приходило мечтать о том, чтобы меня полюбила такая красавица!
- Ну, что же, я рад за тебя. Однако дьявольского имени я твою подругу лишаю. Отныне она будет Людой, Людмилой. Ты быстро привыкнешь. Теперь вы оба человеки, и я с чистой совестью нарекаю вас мужем и женой. Первенцу вашему дадите имя по своему усмотрению. Да, и уж коль ты, Шальнов, русский, то не забудь его окрестить.
- Что ты, Господи, как можно!
- И чтобы жена твоя сделала то же самое, как только освободится от бремени.
- Это уж пренепременно.
- Веди, Шальнов жену свою в дом свой. Я назначу ангела, который будет курировать вас.
Купол стал тускнеть, видимо, аудиенция у Создателя подошла к концу.
- Господи, - выкрикнул Фёдор, - мы же голые! Как мы можем оказаться в таком виде перед людьми?
Купол вспыхнул с прежней силой.
- Верно. Вот, склероз проклятый, об одежде я и забыл. Сейчас что-нибудь сотворю в современном стиле, от Зайцева, например.
Сияние погасло, но в тот же миг Фёдор почувствовал, что уже одет. Оглядев себя и ощупав, он понял, что на нём шикарный костюм из плотной слегка блестящей ткани, белая рубашка и бабочка на шее. Люца, а теперь Люда тоже разглядывала себя. Фиолетовое платье ей очень шло. Под ним не заметен был даже большой живот. Причёска и макияж тоже были шик!
- Ну, всё, ребята, прощайте, - ангелы помахали им руками, - надеемся, ещё встретимся с вами после вашей смерти. Но это ещё будет не скоро.
- А я смерти совсем не боюсь, - новоиспечённая женщина с простым человеческим именем взяла под руку своего мужа. – Мы с тобой, Феденька, никогда не расстанемся, даже после кончины! А сейчас-то что нам делать?
- Пошли, куда глаза глядят, только держись за меня крепче. Опять в колодец провалимся. Надеюсь, в ад мы уже не попадём – здешняя фирма веников не вяжет.
- Каких ещё веников?
Ответить Фёдор не успел, потому что началось низвержение с Небес тем же самым колодцем. Пролетев его, и он сам, и его молодая жена, - а скорее всего очень и очень немолодая по человеческим меркам, - оказались в квартире, которая явно до этого не принадлежала Шальнову. Она тоже была однокомнатной, и планировку имела ту же, но только все помещения сверкали евроотделкой, и мебель стояла самая, что ни на есть современная, видимо, дорогая. Однако панорама в окне была знакомой.
- Где это мы? Куда попали? – Фёдор озирался по сторонам, трогая нежную на ощупь обивку дивана.
На стене висел огромный плоский телевизор. Его экран вспыхнул, высветив красным текст.
«Это тебе от меня за заслуги. В вазочке деньги на первое время, документы твои и Людмилы там же. Ищи работу». И подпись: «Бог»
- Спасибо, Господи, за всё, что дал мне! – Фёдор опустился на колени посреди комнаты на мягкий палас и вознёс руки к потолку. Экран погас, но вспыхнул снова. Теперь на нём было написано «Не стоит благодарности».
Шальнов с Людмилой сели на диван, каждый, думая о своём, но, скорее, об одном и том же – о предстоящей совместной жизни…
ЭПИЛОГ
А теперь хочу признаться тебе, читатель, что историю эту я написал со слов моего приятеля, с которым пару лет назад мы познакомились в поезде. Я ехал тогда из командировки, он тоже с каких-то курсов по повышению квалификации. Мы почему-то сошлись быстро и понравились друг другу, разоткровенничались. Я был так потрясён его повествованием, веря и не веря в него, что по возвращении домой немедленно взялся за бумагу и ручку, записав всё или почти всё, мною услышанное, в сокращённом варианте. Я не сомневался, что напишу роман. И вот ты только что его прочёл. Шальнов готов был поклясться на Библии и в поезде, и после, что произошедшее с ним случилось на самом деле. Я до сих пор не знаю, правду я написал или вымысел.
На вокзале в родном для нас обоих городе его тогда встречала очень симпатичная жена и мальчишка лет пяти, который вёл себя как бесёнок, то и дело норовя вырваться из рук матери. За прошедшие два года я несколько раз бывал в гостях у Фёдора, и он сам навещал меня со своей женой Людмилой и сыном. Мы сдружились. Васька – сын на самом деле у него - исчадье ада, хотя грешно так говорить о ребёнке. Жена настолько очаровательная, что я даже невольно влюбился в неё, безответно, конечно. Сейчас, насколько я знаю, Фёдор уехал отдыхать в Армению, и я жду его возвращения, чтобы пригласить на свои именины, которые будут в этом месяце.
Экскурсия в ад
© Copyright: Шмельков Владимир, 2011
Свидетельство о публикации №211062501507
Свидетельство о публикации №211062501507
Рецензии