Дело гражданина в сером

               










- Т-а-а-к, - протянула Татьянаванна, уткнувшись подслеповатыми глазами в журнал, - кого я давно не спрашивала?
Класс затих, и было слышно, как шуршит палец молодой учительницы, двигаясь по разлинованной странице. Даже птицы за окнами в этот судьбоносный момент перестали щебетать, и с веток старых вязов, росших у стен школы, с интересом наблюдали за мальчишками и девчонками в помещении на третьем этаже.
-Живодёров к доске.
Как разряд молнии ликвидирует напряжённость электрического поля, так и слова учителя разрядили нервную напряженность среди двадцати пяти учеников.
-Фух! – громко выдохнул класс, как единый организм. После этого перепуганные детские физиономии расплылись в улыбках, начались оживлённые переговоры, и только лицо одного мальчика не выражало радости, скорее, наоборот, оно было растерянным и трагичным. Лицо это принадлежало Вове Живодёрову, на которого в эту минуту пал жребий.
-Володя, можно побыстрее пройти к доске, ты нас задерживаешь, - Татьянаванна бросила из-под очков строгий взгляд.
Живодёров медленно и понуро пересёк класс, как будто поднялся на эшафот. Но если во время казни в толпе зевак всегда были такие, кто сочувствовал приговорённому, то в эти минуты Вову не было жаль никому. Каждый из его товарищей искренне радовался, что вызвали не его. Двадцать пять пар глаз наблюдали  за действом с интересом, надеясь повеселиться, так как их несчастный одноклассник не был силён в истории, как, впрочем, и в остальных науках.
- Темой нашего прошлого урока было вторжение варваров в Римскую империю. Вот ты, Живодёров, мне и покажи на карте, что висит на доске, как двигались племена вестготов, вандалов и остготов? В каком году Аларих взял Рим, и чьим вождём он был?
Вова тупо смотрел на учительницу, а та надменно прищуриваясь, глядела в лицо своего ученика. Когда тому эта переглядка надоела, он стал шарить взглядом по классу, ища помощи. Зашуршали листами учебники.
-Сверху вниз, - прошептала девочка с торчащими косичками.                Живодёров нехотя взял со стола указку и повернулся к доске.
-Слева направо, - послышалось за его спиной.
-Класс, прошу тишины! – Татьянаванна постучала авторучкой по столу.
-Так, Вова, откуда двигались на Римскую империю остготы?
-Сверху вниз, - буркнул Вова и сделал вертикальное движение указкой.                Учительница  усмехнулась и тяжело вздохнула.
-С неба на землю что ли? Может быть, это был воздушный десант?                Класс взорвался хохотом. Живодёров покраснел от обиды и насупился.
-Ты не хочешь нам ничего рассказать об авиации вандалов или готов? Всем будет очень интересно.
Второй взрыв веселья потряс класс.
-Но прежде чем говорить об авиации, расскажи об аэродромах. Где располагались  аэродромы у варваров и у их противников римлян?  Для начала обведи границы Западной римской империи.
Карта была большой, а империя на ней, как Вова допускал, маленькой. Поэтому угадать было сложно, но он рискнул и сделал концом указки круг на азиатском континенте. В надежде, что угадал, он повернулся к классу, пытаясь по его реакции понять, попал ли он в цель. Но его товарищи сами сомневались и искали ответ на страницах учебников и на лице Татьяныванны. Та же покачала головой и поправила очки.
-Да, Живодёров, ты неисправим, как я вижу. Придётся вызывать твоего отца. А пока садись, два. Давай дневник.
-Я его дома забыл, Татьянаванна.
-Верю. Придётся позвонить вам домой. Надеюсь, телефон у вас работает?
-Не знаю, - буркнул Вова и поплёлся на своё место.
Класс опять накрыла гнетущая тишина. Татьянаванна выбирала следующую жертву.

Прозвенел звонок с последнего урока, и из дверей школы высыпали, как горох из мешка, дети. С радостными криками они разбежались по школьному двору, толкаясь и обрушивая на головы друг друга тяжёлые портфели. Девчонки организовали несколько стаек и прыгали через резинку, а мальчишки боролись и устраивали кучу малу, ложась белыми рубашками на пыльный асфальт. Вова Живодёров и его одноклассник Магомет Вакуев в этот день не собирались участвовать в забавах своих сверстников, они вышли из школы с серьёзными лицами и, не обращая внимания на чехарду вокруг себя, степенным шагом двинулись по тротуару в направлении своих домов. Магомет жил в доме своего дяди в районе продовольственного рынка, а Вова в трёхэтажном коттедже в центре города.  Один квартал им предстояло идти вместе, после чего их дороги расходились в разные стороны. Совместный путь был коротким, а разговор важным, поэтому оба шли не торопясь.
- Ты видал, Мага, как меня достала историчка? Чо она ко мне привязалась? Со света прямо сжить хочет. Тебе хорошо, ты дураком прикинешься, мол, плохо понимаю по-русски, туда - сюда, не знаю, как сказать это, как то. На своём языке знаю, но вы же, Татьянаванна, по-нашему не поймёте. Глядишь, трояк и поставит. А мне русскому куда деваться? Теперь вот отцу настучит. Из-за неё он мне на машине не даст покататься и новый сотик не купит. Надоело так жить! В общем, я решился. Надо показать ей, что она не лохов учит. Мага, ты помнишь наш серьёзный разговор на прошлой неделе, когда мы в тубзике курили?
-Ну, помню. Я только тебе проболтался, Вован. Если дядя Иса прознает, он мне задницу надерёт, а тебе голову отрежет. И твой крутой папочка не поможет. Ты моего дядю и остальных родственников не знаешь. Так что лучше не говори мне, что кому-нибудь взболтнул.
-Я чо, на козла похож?! – возмутился Вова. – Дело серьёзное, я с головой дружу. Ты лучше скажи, Мага, тебе бабки нужны?
-А кому они не нужны?
-Во, во, я так и думал, - Живодёров огляделся по сторонам, но кроме мужчины интеллигентного вида с противным мопсом на поводке, идущего позади них довольно далеко, чтобы услышать разговор, никого не увидел. Поэтому продолжил:                - Я тут своей бестолковкой пораскинул, из передач по телеку кое-что усвоил и решил, что мне нужно от тебя полкило. Хватит, чтобы заявить свой протест.
-Ты, чо, Вован, рехнулся?! Меня же дядя Иса до смерти запорет, если поймает!
-Если! – передразнил Живодёров. - Это «если», между прочим, стоит хороших денег. Ты рискуешь, и я рискую. Ты за бабки, а я за идею. Твой дядя Иса, если даже чухнет, что его запасы поубавились, то на тебя уж никак не подумает. А если мой отец не досчитается деньжат, то точно будет знать, что это моих рук дело. Так что ты, Мага, в более выгодном положении.
-Положении - моложении, вах! – Вакуев заговорил вдруг с  сильным акцентом. - Баюс я! Панымаешь ты, гяур?
Вова надменно ухмыльнулся и смачно сплюнул на асфальт.
-А говорил, что ты джигит, воин ислама, как все твои дядьки и братья. Тоже мне вояка нашёлся. Ну, так что, тащить у отца бабки или нет, а если тащить, то сколько?
Магомет остановился, так как только что они подошли к перекрёстку, на котором их пути расходились, и задумался. По его лицу было видно, что он очень хочет иметь на кармане кругленькую сумму, да боится своих родственников. Но корысть в нём всё-таки взяла верх, потому что Мага громко выдохнул, что-то проворчал на своём языке и махнул рукой.
-Завтра в школу принесёшь три штуки и получишь товар. В конце концов, училка мне тоже надоела. Аллах поймёт меня и похвалит. По рукам.
Мальчишки обменялись рукопожатием. В это время мимо них прошёл мужчина в длинном сером плаще и такого же цвета широкополой шляпе с собачкой на поводке. Он внимательно оглядел обоих юнцов и чему-то усмехнулся. Мопс подбежал к Магомету и обнюхал его штанину. Потом задрала лапу с намерением помочиться.
-Фу, Фаэл! – хозяин одёрнул собачку. Та опустила лапу, подняла свою приплюснутую морду и каким-то странным для собаки взглядом осмотрела обоих ребят. – Понравились тебе эти пацаны? Вы ещё встретитесь.
С этими словами странный мужчина с не менее странной собакой пересёк перекрёсток и, не торопясь, продолжил движение вдоль улицы.
-Ты видал, какая мерзкая шавка? – спросил Вова своего одноклассника, не отводя взгляда от спины человека в сером плаще.
-Да уж чудище! Приснится – помрёшь во сне со страха, - Вакуев зашептал про себя молитву, и, не попрощавшись с одноклассником, пошёл в сторону своего дома. А Вова Живодёров в это время продолжал провожать взглядом серый плащ.

Дом дядя Магомета Исы располагался в ряду каменных двухэтажных строений на улице, выходящей на продовольственный рынок. Лет десять назад в этом районе, издавна прозванном Шанхаем, стояли невзрачные домишки, населённые коренными жителями города. Этим домам было лет по сто –  сто пятьдесят, и семьи, в них обитавшие, имели глубокие родовые корни на этой земле. Рынок десятилетиями накладывал особую печать на жизнь тех людей, что имели здесь кров над головой и суетились: алкашей, продажных девок, перекупщиков, воров, шпаны, работяг. Здесь был особый мир со своим микроклиматом. За годы, последовавшие за развалом Советского Союза, многое коренным образом изменилось на территориях его составляющих. Большие перемены коснулись и  Шанхая, окружавшего рынок. Потянувшиеся с Кавказа бесконечные потоки мигрантов облюбовали именно этот район. Чужаки выкупали у местных их дома, а частенько просто выдавливали хозяев из их жилищ угрозами и грубой силой. Халупы преобразовались в каменные особняки, скрытые высокими и прочными, без единой щели, заборами с широкими воротами, что могли беспрепятственно запустить внутрь двора тентованную фуру.  За какие-то несколько лет в городе образовалась маленькая кавказская территория уже со своими законами и обычаями. Проходя по улицам Шанхая, теперь почти нельзя было услышать русскую речь, а в местной школе учителя хватались за головы, особенно словесники. И причины их беспокойства были очевидны. Гости города, а теперь его полноправные жители, держались сплочённо и даже сумели протолкнуть в областную Думу своих представителей. Дядюшка Магомета Иса был одним из активистов предвыборной компании кандидата от Шанхая. Он лично возглавлял группу, собиравшую деньги для проведения агитации, а также подкупа избирателей и чиновников. Его активная позиция была замечена кем надо, и он выдвинулся в негласные авторитеты, без ведома которых не решался ни один мало-мальски серьёзный вопрос в Шанхае.               
Когда Мага вошёл во двор, дядя Иса возился около КАМАЗа вместе с родственниками мужского пола, а вокруг них бегала мелюзга из числа братьев Магомета, сестёр и племянников. На кухне мать поставила перед ним обед и рассказала свежую новость. Их дальний родственник Абубакар из горного селенья на днях переезжает со своей многочисленной семьёй сюда в город. Так как другой родни кроме семьи Магомета у него здесь нет, то все гости поселятся временно в их доме. Конечно, будет тесно, но это не страшно – родные люди на то и родные, чтобы помогать друг другу. Что родня должна держаться сплочённо, Мага усвоил с детства, но всё же спросил, долго ли семья Абубакара будет жить с ними. Мать ответила, что это ведомо только Аллаху. Магомет слушал её и что-то отвечал, уплетая обед, но думал о своём. Он строил план операции по проникновению в тайник дяди Исы. Уж больно ему хотелось иметь свои карманные деньги, а не клянчить их у старших, но в то же время угроза попасться пугала. Закончив есть, он отправился в свой угол, где переоделся и, взяв в руки Коран, затих в ожидании подходящего момента.

Иса с родственниками занимался топливной системой КАМАЗа, когда зазвонил сотовый телефон в его кармане. Он вытер тряпкой перепачканные смазкой руки и приложил аппарат к уху. Его суровое, обросшее чёрной лохматой бородой, лицо расплылось в улыбке.
-Вахтанг, дорогой, вах! Рад снова слышать тебя, брат. Когда приехал? Как дети, как же…? – Иса осёкся и закашлялся. – Да, да, конечно, уже выезжаю, – он убрал телефон в карман и похлопал по спине брата.
-Оставь работу, Шамиль, Вахтанг с Москвы приехал. Выгоняй машину, едем к нему в гостиницу. Рамзан, поедешь с нами.
-Стволы брать? – Рамзан - племянник Исы, вытер грязные руки.
-Ты зачем спрашиваешь? Мы что, на детский утренник едим? – Иса зашёл в дом.
Через несколько минут из соседних ворот выехал белый «Лексус», в котором сидели трое хорошо одетых кавказцев. Он вырулил на центральную улицу и по ней двинулся в направлении «Роял Паласа» - пятизвёздочной гостиницы, выстроенной недавно в городе какой-то столичной фирмой. Стоимость проживания в ней была сравнима с нью-йоркской, но это не останавливало деловых людей высокого ранга, и номера не пустовали.
Белая машина остановилась на площадке с фонтаном перед центральным входом.
-Шамиль, к Вахтангу я пойду один, а вы ждите меня здесь, сколько бы ни потребовалось, хоть до завтрашнего утра. Я буду вам звонить каждые полчаса. Если звонка не будет, подниметесь в четыреста двадцатый номер и разберётесь с грузином или с теми, кто там будет.
-Я понял тебя, брат, - Шамиль похлопал рукой по левой стороне своей груди, где у него висел пистолет.
Вахтанг встретил гостя в дверях своего трёхкомнатного номера с приветливой улыбкой на лице.
-Иса, дорогой, рад встречи с тобой! Всё не расстаёшься с бородой. Без неё ты выглядел бы значительно моложе.
-Зачем обижаешь, Вахтанг? Разве я дал тебе повод усомниться в искренности моей веры? Аллаху угодно, чтобы лица его преданных слуг украшали бороды, как я могу его разочаровать? – Вакуев поднял глаза к потолку.
-Я не хотел тебя обидеть, Иса. Я знаю, что ты джигит и боец. Знаю, что доходы от нашего общего бизнеса ты пускаешь на осуществление своих идей. Но, - Вахтанг развёл руками и улыбнулся, - меня это не касается. Мой интерес в деньгах и во власти, которую они дают.
-Каждому своё, - Иса покачал головой. - Потому что ты, грузин, думаешь только о деньгах, гяуры и делают с твоей родиной всё, что им  вздумается.
-Ты меня не расслышал, дорогой, Иса, я сказал, что кроме денег меня интересует ещё и власть. Что мы завели этот разговор стоя? В ногах правды нет. Проходи, дорогой, присаживайся. Коньяком тебя угощу самым лучшим. Фрукты, шашлык - всё для тебя.
Вакуев вслед за хозяином прошёл в большой зал его номера, застеленный мягким ковром, где стоял накрытый столик. Оба мужчины расположились в глубоких креслах, и Вахтанг разлил коньяк по рюмкам.
- Ну, давай, брат, выпьем за то, чтобы наше дело расширялось, - грузин залпом выпил коньяк и причмокнул губами. – Да, - как бы между прочим сказал он, отправляя в рот аппетитный кусочек мяса, - на днях придёт с Ростова фура с турецким хламом. Наши друзья переправили в ней тонну дури, и по твоему личному заказу кое-что. Как мы и договаривались, поездом в это же время прибудет курьер. Он будет подарком твоему человеку там, - Вахтанг махнул рукой, указывая пальцем куда-то вверх. - Фуру загрузишь картошкой и стволами. Деньги подвезёшь мне завтра утром к самолёту. Надеюсь, ты собрал всё с должников за прошлую партию.
- Конечно, по-другому и быть не может.
Грузин довольно покачал головой и наполнил рюмки.
- Как я понимаю, дорогой  Иса, деловую часть нашей встречи мы закончили. Как насчёт девочек? Хоть ты и воюешь с русскими, но от их женщин вряд ли откажешься. Я правильно говорю? – Вахтанг от души рассмеялся. – Извини меня, брат, пойду, отолью.
Как только за хозяином номера закрылась дверь туалета, Иса достал телефон и набрал номер.
-Всё идёт нормально, Шамиль, я у него в номере. Жди моего следующего звонка.
-Понял тебя, брат. Мы здесь наготове.
Грузин вышел из туалета, поправляя на себе костюм и приглаживая седеющие волнистые волосы.
-Ну, что, какую хочешь девочку: беленькую, рыженькую или брюнетку?
-Конечно, белую! Спрашиваешь, вах!
- Посиди здесь, дорогой, сейчас приду.
Вахтанг вышел в коридор и почти в дверях столкнулся с мужчиной в сером плаще с собачкой на поводке.
- Ты чего встал у самых моих дверей? Места другого, что ли нет?
Мужчина вежливо поклонился, а собачка с приплюснутой мордой, видимо, реагируя на грубую интонацию в голосе незнакомого человека, сначала зарычала, а потом разразилась заливистым лаем, намереваясь сорваться с поводка, который держал накоротке мужчина в сером плаще.
- Фу, Фаэл! Простите нас, уважаемый, - незнакомец сделал лёгкий поклон.
- Намордник надевай на своего мерзкого пса, чтобы он не бросался на порядочных людей.
- Ещё раз простите, тысяча извинений, - мужчина с собакой зашагал по ковровой дорожке, а мопс всё продолжал оглядываться на Вахтанга, пока хозяин ни вошёл в одну из дверей и ни затащил его за собой.
Когда грузин вернулся в свой номер, на коленях его гостя уже сидела рыжая девица такой красоты, какой Вахтангу за всю свою жизнь не доводилось видеть воочию, разве что на страницах журналов, да в кино. Она обнимала шею Исы и гладила его голову, а тот не сводил глаз с глубокого декольте её платья.
- А ты шалун, Иса, уже успел сам подсуетиться, - Вахтанг с улыбкой погрозил пальцем. - Кто это?
- Это Капа, Капочка, Капуся, - Вакуев погладил девушку по голой коленке. - Она именно то, что мне нужно.
- Как знаешь, дорогой, как знаешь. Сейчас сюда ещё две цыпочки придут.
- Оставь их обеих себе, мне кроме Капочки никого не нужно.
В дверь номера постучали, она открылась, и в прихожей показались две милашки – одна шатенка, другая – осветлённая блондинка. Обе они бросили удивлённые взгляды на Каппу. Та им улыбнулась и помахала рукой.
- Ну, вот, наша тесная компания и в сборе, - Вахтанг, как хозяин, провёл девиц к столу. – Рассаживайтесь, и приступим.
Через пятнадцать минут Иса вышел в туалет и по телефону сообщил Шамилю с Рамзаном, что встреча проходит пока нормально, и обещал перезвонить через полчаса.                Вахтанг был старым партнёром Исы по нелегальному бизнесу, и не всё между ними всегда складывалось гладко. Как человек через чур любящий деньги и не имеющий никакой идеи в голове или веры в бога в отличие от него, Исы, грузин не вызывал у последнего ни малейшего доверия. Если бы он был братом по вере, необходимость в страховке отпала бы, но Вахтанг оставался всего-навсего криминальным авторитетом и иноверцем,  и ничего общего с идеей построения великого шариатского государства не имел. Поэтому звонки братьям, сидящим в машине, были не лишними. Иса вернулся к столу, и началось веселье.
Через тридцать минут звонка братьям от него не последовало, те заволновались, и собрались было подняться в номер грузина. Они уже открывали дверцы машины, как звонок раздался. Их старший брат сообщил не совсем трезвым голосом, что всё идёт нормально, и Шамиль с Рамзаном опять сели на свои места. Они курили, развалясь на сиденьях, и слушали музыку, как вдруг через двадцать минут опять зазвонил телефон. Это был Иса.
- Вахтанг – хитрая тварь, задумал меня грохнуть! Немедленно поднимайтесь к нему в номер и убейте его вместе со шлюхами, пока он не убил меня!                Оба брата сорвались со своих мест и быстрым шагом двинулись к центральному входу в отель. В дверях они чуть не сбили с ног мужчину в сером плаще с мопсом на поводке. Не обратив на того ни малейшего внимания, они зашагали через вестибюль к кабинам лифта. У  четыреста двадцатого номера братья огляделись – коридор был пуст. Потом достали из карманов пистолеты, навернули на них глушители и толкнулись в дверь. Она оказалась незапертой. В большой гостиной комнате их взору предстала картина недавнего застолья. Никого не было видно. Шамиль показал брату жестом, чтобы тот осмотрел комнату, что находилась справа, а сам направился к дверям той, что была слева. Рамзан первым распахнул дверь, к которой подкрался. От удара его ноги она  грохнула о стену. За грохотом последовали хлопки выстрелов. Шамиль вышиб дверь в другую комнату и увидел на широкой кровати распростёртое бездыханное и голое тело Исы. Из его рта по щеке стекала красная струйка.  Рядом с ним сидела и курила обнажённая рыжеволосая красавица. Едва слышно хлопнул выстрел, и на лбу девицы образовалась маленькая дырка. Проститутка  рухнула с кровати на пол. Шамиль подбежал к телу брата и начал трясти его голову, шепча то ли молитву, то ли проклятье. К этому времени в комнату вбежал Рамзан и бросился к телу Исы.
- О, Аллах! Мы не успели! Его убила эта сучка? Я ей голову сейчас отрежу! Или, может, это сделал Вахтанг? Ответь, брат! – он дёрнул Шамиля за подол пиджака.
- Зачем вы сюда пришли, и что сделал Вахтанг? – Иса приоткрыл помутневшие глаза и облизал губы. Оба брата в испуге отшатнулись в сторону.
- Ты жив, хвала Аллаху! – первым пришёл в себя Шамиль. – Мы прибежали сюда, потому что ты нас вызвал. Ты же сам сказал, что Вахтанг хочет тебя убить. По телефону прозвучал твой приказ опередить его. Мы так и сделали, - потом он повернулся к брату. - Ты же Рамзан в той комнате со всеми разобрался?
- Конечно, я пристрелил Вахтанга и двух его шалав.
Иса резко сел на кровати и потряс головой, пытаясь прояснить сознание.
- Вы убили Вахтанга?! - Он бросил взгляд на пол и увидел мёртвое женское тело. Потом добавил: - И Капу?! О, Аллах, что теперь будет? Идиоты, вы развязали войну, которая нам не нужна! Мы воюем с Россией, а не с такими, как Вахтанг!
- Но ты же сам, брат, этого хотел, – растерянный вид Шамиля говорил о том, что он ничего не понимает. – У тебя вон и кровь на лице.
- Чего я хотел? Я здесь оттягивался с этой девчонкой Капой, которая оказалась виртуозом своего дела, богиней, можно сказать, любви, и получал такое удовольствие, которого не получал ни с одной женщиной. Видимо, я на какое-то время потерял контроль над собой, а может быть, лишился сознания, поэтому вы и застали меня без чувств. А на лице у меня, скорее всего, вино, ведь я люблю именно красное вино. Но я вам не звонил! Зачем мне это делать? Переговоры с Вахтангом прошли гладко, он не напомнил даже про долг за фугасы, что прислал в прошлом году. Я так понял, что те деньги он вообще не собирается требовать. Зачем мне приказывать его убить?
- Но ведь я слышал твой голос! Я не свихнулся ещё пока! – Шамиль начинал выходить из себя. – Может, тебе подлили в выпивку чего-то, и ты теперь не помнишь, брат?
- Ладно, не хрена нам тут гадать, зачем да почему, лучше давайте уносить ноги. Вас кто-нибудь видел, когда вы входили в номер? – Иса встал с кровати и начал одеваться, бросая время от времени взгляды на обнажённое тело мёртвой девушки.
- Нет, брат, ни одна живая душа.
- Хорошо. Тогда ты, Шамиль, оботри хорошенько стволы и брось их в мусорное ведро в туалете, а ты, Рамзан, сотри все пальчики с посуды и с мебели. Да, ручки дверей тоже не забудь. Через десять минут трое кавказцев закрыли за собой дверь четыреста двадцатого номера, дождавшись, когда коридор будет пуст, по одному спустились в холл и покинули отель. На них никто не обратил внимания кроме мужчины в окне на четвёртом этаже. Когда Иса с братьями на своём «Лексусе» выехали за ограду гостиничного комплекса, жилец из четыреста двадцать восьмого номера отошёл от окна и повернулся к дивану, где развалился мопс, на морде которого клыки торчали, как у вампира.
- Всё вышло, Фаэл, как я того хотел.

Начальник отдела убийств уголовного розыска Ленинского района города, на чьей территории находилась гостиница «Роял Палас», по вызову прибыл на место преступления со своими ребятами. Администратор гостиницы по телефону сообщил оперативному дежурному, что в одном из номеров обнаружены четыре трупа. Был убит один из постояльцев вместе с тремя девицами. Случай выходил за рамки обычного преступления, и майор Горлохватов посчитал своё личное присутствие на месте массовой бойни необходимым. Вячеслав Прокопьевич руководил своим отделом уже восемь лет и давно надеялся на повышение. Он спал и видел себя на должности начальника всего уголовного розыска, а не только одного его отдела, тем более что ходили слухи, будто шеф идёт на повышение в областное управление.  Как воздух, нужно было громкое дело, которое всколыхнуло бы город, чтобы, раскрыв его, блеснуть перед руководством. И вот такой случай выпал. Отель «Роял Палас» был самой престижной гостиницей, и большое убийство в одном из его номеров должно быть именно тем делом, за раскрытие которого получают повышение по службе.
Майор вышел из служебного УАЗика в компании двух своих сотрудников: старшего оперуполномоченного Валерия Капустина и рядового оперативника Ильи Козлова. Он одёрнул на себе костюм и направился к парадному входу. В вестибюле милиционеров встретила взволнованная женщина – администратор, которая имела такие пышные формы, что на какое-то время заставила всех троих оперативников забыть о цели своего визита. Грудь миловидной блондинки была фантастических размеров, и размеры эти были таковыми, что по всем законам физики обладательница чудо - бюста обязательно должна была завалиться вперёд, но этого не происходило. Наоборот, женщина держала своё тело исключительно ровно. Вся она, казалось, состояла из округлостей. Округлости начинались с красивого лица с румяными пухлыми щеками и чувственными, сочными губами, и плавно переходили на плечи, прикрытые бретельками красного, обтягивающего фигуру, платья с большим декольте. С них кривизна стекала на упомянутые выше груди, а с грудей - на слегка выпирающий животик, который был украшением осиной талии. Лекальные кривые с талии разбегались на сферические бёдра, плавно переходящие в стройные ноги, обутые в красные остроносые туфли на высоких каблуках. По спине шёлк платья струился вниз на пышные ягодицы, которые и давали ответ на вопрос, почему женщина при таком бюсте не заваливается вперёд. Ягодицы служили ей противовесом. Но трое оперов решили задачу о равновесии не сразу, а только после того, как женщина – администратор, представившаяся Аллой Сергеевной, дрожащим голосом рассказала, как горничная на четвёртом этаже, намереваясь произвести уборку, нашла номер 420 незапертым и вошла в него. Там ею и были обнаружены трупы гостя отеля гражданина Думбадзе Вахтанга Шалвовича и трёх девушек, предположительно проституток. Администратор предложила провести милиционеров к месту преступления и направилась к кабине лифта, для чего повернулась к ним спиной. Вот тут все трое получили объяснение кажущемуся нарушению законов физики. Теперь три пары глаз уставились на аппетитное тело, заманчиво распирающее материю в такт каждому шагу его обладательницы. Майор Горлохватов судорожно сглатывал и в течение всего пути до номера находился во власти очаровательной спутницы, забыв о предстоящем расследовании и о маячившем ему в обозримом будущем карьерном росте. От чар его сразу освободил  вид окровавленных трупов, находившихся в одной из трёх комнат номера. Все трупы были обнажёнными, и не вызывало никакого сомнения, что в тот момент, когда души расстались с телами, хозяева этих самых душ и тел отдавались любовным утехам. Вахтанг Думбадзе – мужчина лет пятидесяти лежал на животе поперёк широкой кровати с окровавленной головой и огнестрельной раной в районе левой лопатки. Светловолосая девушка получила пулю между своих соблазнительных грудей и лежала с открытыми глазами, разметав пшеничные пряди по подушке. Её правая рука свисала до самого пола. Шатенка, получившая пулю в глаз, лежала поперёк тела своей подруги, призывно раскинув ноги.
- Господи, не могу на это смотреть! Ужас-то какой! – Всхлипывала администратор и прикрывала лицо руками. – В другой комнате ещё одна убитая девушка, идёмте, я вам покажу.
- Мы сами здесь всё осмотрим. Всех посторонних прошу покинуть помещение! - Горлохватов сказал «всех», так как кроме администратора в номере присутствовала ещё горничная, нашедшая трупы, с любопытством выглядывавшая из-за дверного косяка. -  Сейчас сюда прибудут криминалисты, и лишние следы нам тут ни к чему. Козлов, выпроводи всех за дверь.
Но пышнотелая Алла Сергеевна не дала себя выставить взашей и на правах хозяйки направилась в комнату, где лежал ещё один труп. Вскоре оттуда послышался её перепуганный крик:
- Её здесь нет! Как же так?! Она лежала вот на этом месте! Я её видела своими глазами!
- Что ещё там случилось? – спросил Горлохватов у Козлова, продолжая осматривать убитых.
- Сейчас выясню, – подчинённый скрылся за дверью. Вскоре он появился с недоумением на лице.
- Товарищ майор, труп из другой комнаты исчез. По словам администратора и горничной во второй комнате на полу лежал труп ещё одной девушки с прострелянной головой. Лежал до нашего приезда, а теперь его нет.
- Куда он мог деться?
Козлов пожал плечами.
- А ты не думаешь, Илья, что бабёшкам труп со страху померещился? - Горлохватов, ползая на четвереньках по ковру, выудил из-под кровати отстрелянную гильзу.
- Товарищ майор, описания внешности убитой обеими женщинами совпадают. Выходит, им причудилось одно и тоже в разное время? Маловероятно. Думбадзе находился в этой комнате с девицами в момент гибели, тогда почему в другой комнате кровать разбросана?
Горлохватов продолжал внимательно осматривать ковёр на полу, разговаривая со своим подчинённым.
- Он мог забавляться с девушками по очереди на разных кроватях, кто ему помешал бы? - урезонил он Козлова.
- Маловероятно, Вячеслав Прокопьевич. Зачем человеку бегать в таком деле с места на место?
- Много ты понимаешь, - майор поднялся с ковра и выпрямился во весь рост, укладывая в целлофановый мешочек ещё одну найденную гильзу. – Будь у тебя, Илюша, такой номер, отменная выпивка с роскошной закуской и две такие цыпочки, не знаю, как бы ты себя повёл.
- Повёл бы как нормальный мужик в такой ситуации – наслаждался бы представленной возможностью. И уж точно не бегал бы из комнаты в комнату, - Козлов бросил взгляд на девушку с дыркой в глазу, разметавшуюся по кровати в соблазнительной позе.
В комнату вошёл Капустин.
- Смотрите, что я нашёл в мусорном ведре, - он держал в обеих руках по пистолету, каждый из которых покрывал одну из его ладоней поверх розовой салфетки. - Там эксперты приехали, Вячеслав Прокопьевич, отдам им стволы, пусть снимут «пальчики».
Горлохватов подошёл к подчинённому и осмотрел находки.
- Пээмки, - констатировал он, хотя из двоих его подчинённых никто и не сомневался, что каждая из находок – «пистолет Макарова». – Значит так, мужики, пистолеты – на экспертизу, и приступайте к тщательному обыску. Обшарьте каждый квадратный сантиметр этих королевских апартаментов. Эксперты должны особенно внимательно осмотреть комнату, где предположительно находился ещё один труп. Возможно, там остались следы крови, волосы или пятна спермы. А я опрошу администратора, горничную и соседей по коридору. Не может такого быть, чтобы никто ничего не видел.

Администратор Алла Сергеевна после того, как уехала милиция ещё долго не могла успокоиться. Перед глазами стояли мёртвые, окровавленные лица людей из четыреста двадцатого номера. Даже две рюмки коньяка не успокоили бедную женщину. Да ещё этот исчезнувший труп девушки. В то, что труп был на самом деле милиционеры, видимо, не поверили ни ей самой, ни горничной Любе, хотя и кивали головами, составляя протокол допроса свидетелей, а зря. Была девушка с дыркой во лбу! Была! И надо же случиться всему этому ужасу именно в её, Аллы Сергеевны, смену. Грузин – мужчина видный и состоятельный, коль снял дорогой номер в дорогой гостинице. За что, интересно, его убили? Проститутки, ясное дело, попали под горячую руку, и киллер пришёл убить именно его. А вдруг в этот момент оказалась бы в номере Люба или Алла Сергеевна сама вошла туда по каким-то делам? Даже подумать страшно! Хотя, конечно, что администратору делать в номере постояльца? Всё равно жуть.
Глубокой ночью, почти под утро женщина сидела в служебной комнате и курила одну сигарету за другой. Раньше в такое время она обычно позволяла себе поспать немного, но сейчас даже коньяк не помог ей сомкнуть глаз. Алла Сергеевна налила себе маленькую рюмочку и залпом выпила её содержимое. Выкурив последнюю сигарету, она встала с дивана – нужно было идти на рабочее место и готовиться к пересменке. На улице уже светало, а дел впереди было ещё много…
Наконец, затянувшаяся бессонная ночь закончилась, наступило утро, и вместе с ним ожил отель. Начали уезжать и приезжать постояльцы, засуетился персонал, и за работой понемногу забылся вчерашний ужас, воспоминания о котором мучили всю ночь. Алла Сергеевна сдала свою смену, в служебном помещении скрупулёзно осмотрела свою внешность, подпудрила лицо и подвела губы. Не имея к своему облику больше никаких претензий, она прошла мимо стойки и направилась к турникету, чтобы выйти на улицу. И тут Алла Сергеевна остановилась, как вкопанная. Через холл к выходу шла рыжеволосая девушка в сопровождении мужчины в сером плаще. В первое мгновение внешность девушки показалась ей просто чем-то знакомой, но тут же сердце кольнуло так, что, аж, пот выступил на лбу. Алле Сергеевне показалось, что именно эту девушку она видела на полу четыреста двадцатого номера с дыркой во лбу. Ошибки быть не могло – за годы работы в гостиницах выработалась зрительная память на лица. Но, с другой стороны, как такое могло быть – вчерашняя покойница прошла мимо, как ни в чём не бывало? Спутника девушки Алла Сергеевна приметила давно из-за его противного мопса с приплюснутой мордой и вурдалачьим оскалом, но девица до этого не попадалась ей на глаза. Сердце женщины бешено колотилось, и она судорожно пыталась осмыслить ситуацию. Не обращаться же в самом деле к девушке с вопросом:
- Извините, это не вас вчера застрелили в четыреста двадцатом номере?
Тем временем мужчина  с красоткой прошли мимо остолбеневшей Аллы Сергеевны и миновали турникет. Из шокового состояния женщину вывел голос бухгалтера Лиды.
- Ты чего, Алла, домой не идёшь? О чём задумалась? – молодая женщина тут же забыла про свой вопрос или просто не стала ждать на него ответа, она затараторила: – Надо же какой кошмар произошёл вчера в четыреста двадцатом, мне девчонки только что рассказали! Жаль только это случилось после того, как я ушла домой. Жуть люблю всякие происшествия. Чего милиция говорит, за что их всех убили? Чего молчишь, Ал? Ты же там была, и тебя ещё допрашивали. Ну, расскажи, меня сейчас разорвёт от любопытства!
Алла Сергеевна, наконец-то, совладала с собой и пошевелилась. Она проговорила чуть слышно:
- Я только что встретила здесь девицу, которую вчера видела мёртвой.
- Фу, глупость какая! – Лида нахмурилась. – Что у тебя за шутки, Алла?
- Ей богу, это была она! – Алла Сергеевна с трудом отвела взгляд от дверей, в которых скрылась странная парочка, и посмотрела на бухгалтера. Взгляд её Лиде показался каким-то шальным.
- Ты просто переволновалась, Аллочка, коль покойники являются. Ты лучше пойди домой и отдохни, но перед этим посети обязательно церковь и помолись, да поставь свечку Николаю Угоднику. Исповедайся батюшке, и больше покойник тебе на глаза не появится. Мне одна знакомая рассказывала, что с ней  был аналогичный случай. Она жила тогда на Украине…
- Лида, в другой раз расскажешь, а то сейчас мне что-то не по себе. Пойду я.
- Иди, иди, и сделай, как я тебе сказала, - Лида смотрела вслед администратору и качала головой, когда та тяжёлым шагом шла к дверям.

Отец Трифон – ещё не старый, но уже не молодой обрюзгший мужчина с пышной седеющей шевелюрой и такой же пышной бородой слушал женщину, попросившую его для разговора после окончания службы, и старался не дышать ей в лицо. Он понимал, что дыхание его насыщено запахом церковного кагора, которого он выпил за сегодняшний день не меньше литра. Правда, на закуску к последней недавней стопке пошли карамельки с печеньем, что в избытке приносили в храм верующие, но уверенности не было, что алкогольный запах временно заглушён. Женщина имела впечатляющие формы и вызывала греховное желание у священника, давно не знавшего любовных утех, так как им принят был по его собственной глупости обет безбрачия. Он слушал дамочку в пол-уха и с удовольствием купался в бесовском потоке её флюидов. Она что-то рассказывала о явившемся ей мертвеце, а батюшка был мыслью далеко, в своей квартире, на своём диване вместе с этой очаровательной прихожанкой.
- Ну, что вы мне скажете, отец Трифон? - женский голос оторвал от сладких грёз. – Могла на самом деле явиться мне во плоти убитая накануне девушка?                Поп крякнул и прокашлялся в кулак.
- Покойник сам по себе, матушка, из гроба выйти не мог.
- Так его никто ещё не успел похоронить! – перебила священника Алла Сергеевна.
-Это не имеет значения. Мертвец не мог опять стать жизнерадостной девушкой без участия тёмных сил. Придётся мне помолиться и за ту несчастную и за вас, милочка. Какое имя носила убиенная девица?
- Откуда ж мне знать имя какой-то проститутки?
- Ничего, помолимся за блудницу без имени. Господь простит её, как простил Марию Магдалину. А вас как нарекли, матушка?
- Аллой Сергеевной, - выпалила Алла Сергеевна. – Можете меня звать просто Аля. Вот возьмите, отец Трифон, для храма деньги, только уж помолитесь от всей души, - женщина сунула батюшке сложенную купюру, которая мгновенно, как у фокусника, исчезла в его одеждах.
- Похвально, что жертвуете средства на ремонт храма. Похвально. А за рабу божью Аллу я обязательно отслужу молебен, будьте покойны. Вы, кстати, свечку поставили кому-нибудь из святых?
- Поставила, поставила, отец Трифон. Николаю Угоднику поставила.
- Вот и славно, - батюшка закивал головой. – Идите с миром, матушка, и не думайте о покойнице, а думайте о Боге. А я уж помолюсь за вас сегодня же.
Поп перекрестил прихожанку и протянул руку для поцелуя. Алла Сергеевна, посещавшая церковь крайне редко, по большим праздникам, да и то не по всем, растерялась при виде протянутой руки. Однако она поняла, чего от неё требуется. Целовать руку мужчине, пусть даже священнику, ей было неприятно, но она себя пересилила и приложилась губами к узкой, не по-мужски маленькой ладони. Поклонившись батюшке, она пошла к выходу, а тот продолжал смотреть ей в след, и только Господь Бог, наверное, догадывался, о чём сейчас думал служитель культа. Когда Алла Сергеевна исчезла в дверях, отец Трифон глубоко вздохнул, что-то пробурчал себе под нос и направился к алтарю.
Через двадцать минут он уже вышел из храма, одетый в гражданские одежды, перекрестился и пошёл знакомыми улицами домой. Маршрут его был одним и тем же, и выбрал его отец Трифон не случайно. Через квартал в трёхэтажном доме в полуподвале располагалась забегаловка, где он принимал во славу божью сто граммов дешёвой водки с огурчиком, а через два квартала всего в трамвайной остановке от дома делал то же самое, но уже под маленький бутербродик с килечкой. Организм входил в состояние благостной кондиции, возможно, напоминавшее состояние нирваны буддистских коллег отца Трифона, и оставшийся путь до дома преодолевался неторопливым шагом, способствующим правильному усвоению желудком алкоголя. Через плечо батюшка всегда носил большую чёрную сумку на длинном ремне, очень удобную для хозяйственных дел. Хотя теоретически сумка была нужна для того, чтобы носить в ней требник – маленькую книжечку для служебного пользования, но по своему основному назначению она использовалась для переноски из храма домой продуктов питания. А среди них ежедневно были: печенье, конфеты, капуста и помидоры церковного засола, яйца, хлеб и чай. Иногда, а правильнее сказать, частенько ассортимент увеличивался за счёт какой-нибудь сердобольной бабульки, которая подносила священнику пироги собственной выпечки, банки консервированных овощей, компоты и многое другое, от чего не откажется любой служитель культа, дабы не обидеть верующего человека. Вот и в этот раз сумка, наполненная продуктами, приятно оттягивала плечо, в кармане лежали деньги, поднесённые женщиной с соблазнительной фигурой и тараканами в голове. Отец Трифон открыл дверь своей холостяцкой квартиры, снял с плеча сумку и повесил плащ на вешалку. Разувшись, священник первым делом взял в руку клюшку, что стояла в углу прихожей и использовалась крайне редко и только тогда, когда, с похмелья выходя на улицу, хотелось изобразить из себя старца, еле передвигающего ноги. По своему прямому назначению клюшка, может, и использовалась в исключительных случаях, но как ударный инструмент служила значительно чаще. Системой отопления квартира отца Трифона соединялась с квартирой Николая Простакова, расположенной под ней. Клюшкой было очень удобно, сидя в кресле перед телевизором, стучать по батарее. Хотя звонкий стук по радиатору разносился по всему дому, вряд ли кто из жильцов догадывался о его происхождении и назначении. Если горнист играл большой сбор «ту-ту-ту, ту-ту-ту», то на батарее тот же сигнал звучал «стук-стук-стук, стук-стук-стук». Звук у обоих сигналов, без сомнения, был разным, но суть, тоже без сомнения, была одна. Истинное  значение трубных звуков понимал только сосед снизу Николай. Удары говорили о том, что отец Трифон вернулся со службы, и ему нужна компания. Звуки ещё гуляли по системе отопления дома, постепенно затихая, а Николай уже открывал дверь квартиры батюшки, которая была предусмотрительно не заперта.
- Здравствуйте, отец Трифон. Звали? – на всякий случай задал Простаков ритуальный вопрос.
- Чем занят, Коля? – ритуально ответил вопросом на вопрос святой отец, ожидая услышать, что сосед скучает и смотрит телевизор. Но на удивление в этот раз тот ответил по-другому:
- С товарищем сидим, отче. Я с ним сегодня познакомился. Этот душа-человек меня похмелил просто так! Вы верите в такое? Иду по улице, в глазах туман после вчерашнего, мечтаю встретить кого-нибудь из знакомых да стрельнуть деньжат на пиво, и тут Господь послал мне этого мужика. Он подходит ко мне и говорит: - Что, тяжко, дружище?
Я отвечаю, что последние минуты доживаю, а он вытаскивает пузырёк дорогущей водки и протягивает мне. Где она только в его карманах пряталась? Я даже с похмела подумал, что он фокусник или ангел. У него бутылка из ничего появилась. Сначала она как бы призрачной мне показалась, ненастоящей что ли, а после вдруг стала бутылка как бутылка. Ей Богу не вру! Рукой махнул, и вдруг в ней – пол-литра. Чудеса! Мне всё время кажется, что мужика  этого я видел прошлой ночью, а спросить неудобно. Ещё подумает, что я совсем того. Сейчас вам, отец Трифон, расскажу, не поверите, я и сам не совсем верю в то, что видел. Так вот слушайте. Вчера мы с мужиками, значит, сидим культурно на набережной. Семь пузырей самогона было, пей, не хочу. Ну, так вот, когда мероприятие закончилось, добирался я домой на автопилоте, можно сказать. Но не дотянул до аэродрома, и вынужден был сделать вынужденную посадку на травке в нашем парке рядом с центральной аллеей. Отключился, одним словом. Сколько продрых, сказать не берусь, не знаю, но что-то меня заставило проснуться. Будто тревога какая одолела, хотя чего мне бояться? Продираю глаза – ночь, звёзды. Приподнимаюсь на локте – аллея рядом и фонари над ней горят все как ни странно. А по аллее идут мужик средних лет и девка с ним под ручку, дочь, наверное. Девка пса на поводке ведёт. Идут медленно, прогуливаются, и вокруг никого, даже музыка в кафешке не играет. Поздно, видимо, было. И вдруг откуда ни возьмись проявляются из ничего четыре светящихся пузыря. Как мыльные, только большие, и плывут себе в воздухе над травой и кустами. Мужик с девкой тоже пузыри заметили, потому что остановились и на них уставились. А пузыри медленно так к ним поплыли. Большие пузыри вам говорю, больше человека. Они приближаются к гуляющим, а те стоят, как вкопанные, даже собачка их и та замерла. Ну, пузыри их и накрыли. И мужик, и девка, и пёс, оказались внутри них.
 - Ты же сказал, что пузырей было четыре, а прохожих вместе с собакой трое, - священник покачал головой.
 - Так оно и было. Два пузыря в один слились и накрыли псину.
 - И что дальше было?
 - А ничего, - Николай пожал плечами. – Исчезли пузыри, и мужик с девкой пошли как ни в чём ни бывало, и собачка вместе с ними.
- Это абстиненция исказила, Коля, твоё восприятие реальности, - усмехнулся отец Трифон. Он любил показывать свою эрудицию и часто использовал в разговоре с людьми научные термины и мудрёные слова. Ведь в миру когда-то жил и работал перспективный молодой учёный - физик Константин Плешаков. Кандидатская диссертация далась ему легко, и он уже подумывал замахнуться на докторскую, как на беду перестроечные времена закончились, государство, которое ценило науку, рухнуло, и все бросились за длинным рублём. Денег хотелось ухватить сразу и много, фундаментальные науки и теоретические разработки с прицелом на дальнюю перспективу перестали интересовать кого-либо, и НИИ, в котором работал Плешаков, приказал долго жить, как и многие ему подобные. Константин поначалу не понял обречённости своего положения и сделал множество попыток устроиться на работу по специальности, но, в конце концов, кроме места продавца в коммерческой палатке ничего подходящего для себя не нашёл. От обиды, что рухнули планы на жизнь, Костя начал прикладываться к бутылке, и чем дальше, тем чаще. Возникшие в связи с этим проблемы в семье, закончились разводом, и жизнь потеряла всякий смысл. В один из дней спьяну им было принято решение уйти в монастырь. Многие люди за бутылкой думают одно, а, проспавшись – другое. Многие, только не Костя. Протрезвев, Плешаков не изменил своего решения, и, приведя себя в порядок, приодевшись получше, отправился в кафедральный собор, чтобы навести справки о принятии им монашеского сана. На его счастье кандидата в послушники захотел принять сам архиепископ. Из беседы тот понял, что Плешаков человек грамотный и отговорил его от ухода в монастырь. Церковный начальник предложил  физику место дьякона в городском храме. В посткоммунистические времена церковь испытывала, да и сейчас испытывает острую нехватку в кадрах. Не каждый день в неё приходят кандидаты наук с желанием посвятить себя Богу. Костя дал согласие, прошёл все ступени обучения и ритуал посвящения в церковный сан. С этим самым саном иеромонаха он получил новое имя, и с того заветного дня стал для окружающих отцом Трифоном. Всё бы хорошо, но от своего пристрастия к алкоголю новоиспечённый священник отказаться не смог. А если честно, то и не больно-то хотел. На службе он знал свою меру, а уж дома напивался до полной отключки, никогда не выходя в пьяном виде за двери своей квартиры. Общения с богом не получалось, и заглушить в себе обиду на не сложившуюся жизнь удавалось только в хмельном угаре. Если требовалось сбегать за бутылкой, то сосед Николай был всегда рад это сделать, стоило только постучать клюшкой по батарее. С Николаем они сошлись не только на почве пьянки, хотя в основном из-за этого. Простаков тоже был не полуграмотным работягой. Когда-то он кончил технический институт и долгое время работал инженером на станкостроительном заводе, пока умные головы в правительстве не посчитали, что для страны гораздо выгоднее покупать станки за рубежом, чем производить свои собственные. Одним словом, как и в случае с физиком, инженер остался не у дел, «справив поминки» по родному заводу. Та же неприспособленность к новым условиям жизни, та же неустроенность, то же ощущение собственной ненужности, и как лекарство от бед – алкоголь – всё роднило двух этих людей с той лишь разницей, что Николай так и остался безработным пьяницей, а его сосед сверху пьяницей при чине, а точнее сане.
Мудрёными словами бывшего инженера удивить было трудно, он сам их знал прорву, и уж абстиненцию лучше всех других.
- Говорю вам, отец Трифон, видел всё своими глазами, вот те крест! И сегодняшний мой знакомый смахивает на того вчерашнего мужика. Плащ у него такой же серый.
 - Мало что ли людей носят серые плащи. У меня самого когда-то был такой. Говорю тебе абстиненция. А что человек решил тебя угостить, так хвала ему за это.
 - Это удивительный человек, добрейший и щедрейший! Мы с обеда пьём у меня за его счёт. Хотите, я вас с ним познакомлю?
Священник закряхтел в своём кресле и постучал пальцами по клюшке, которую держал в руках, раздумывая.
- Угощает, говоришь? А я уж хотел тебя за бутылочкой послать. Но если такое дело, для чего почём зря ноги сбивать. Я из дома никуда не пойду, поэтому, если хочешь, зови своего посланца Небес ко мне. Тут мы и посидим, и потолкуем.
- Понял вас, отец Трифон, я сейчас приведу сюда этого, как его? Тьфу ты чёрт забыл имя!
- Ты же с обеда с ним сидишь и имени не знаешь? – усмехнулся батюшка.
- Да, у него имя такое мудрёное, хрен запомнишь. Да, и имя это больше на фамилию похоже. Мне кажется он то ли немец, то ли еврей.
- Ладно, Бог с ним, давайте, приходите быстрей, а то в горле начинает першить.
- Айн момент, отче, - Николай развернулся, придерживаясь за косяк, прошёл в прихожую и хлопнул входной дверью.
Отец Трифон закряхтел и поднялся с кресла, направляясь к шкафу с посудой и разговаривая с собой вслух.
- Это не тебе, Коля, Господь послал благодетеля, а мне. Ну, за что тебе – тунеядцу и пропойце божья милость? С чего вдруг? Другое дело я, - он взял со стеклянной полки рюмки и перенёс их на полированный, давно не мытый, в подтёках стол. – Я сегодня провёл службу, пообщался с Творцом, благословил прихожан, и мои труды были оценены на Небесах. Ты просто, Коля, успел попользоваться моим подарком. Но мне не жаль, ты мужик хороший, безобидный и безотказный.
Отец Трифон достал вазочку и высыпал в неё из принесённого со службы пакета печенье вперемешку с карамелью. Сходил на кухню и нарезал хлеба – всё должно быть чинно, всё-таки в дом священника придёт чужой человек. В это время в прихожей щёлкнул замок, и в дверях зала показался Николай с незнакомым мужчиной. На вид тому было  лет сорок – сорок пять, а, может, и все пятьдесят. Он был стройным и высоким. Его серый плащ и такая же серая шляпа на голове выглядели немного старомодными. Священник подошёл к гостю и представился:
- Отец Трифон, - он протянул руку для рукопожатия, но она безответно повисла в воздухе.
- Гробс, - гость слегка кивнул головой и повёл носом. Хозяин заметил это движение и поспешил дать объяснение:
 - Это ладаном пахнет, чтобы нечистая сила не завелась.
Мужчина в сером зажмурился, глубоко вздохнул и чихнул от души.
 – Прошу прошения, у меня на такие дела аллергия, - он шмыгнул носом. – Николай вот тут предложил навестить вас, и я дал согласие. Я смотрю, вы прямо здесь, в зале, решили нас принять. Это лишнее, давайте лучше перейдём на кухню, а то я буду себя чувствовать неловко.
- А что, давайте, отец Трифон, на самом деле переберёмся на кухню, там и впрямь будет сподручнее. Я пойду сумку из прихожки перетащу.
- Давай, Коля, займись, а я рюмки со стола захвачу, - ответил хозяин.
Николай нырнул в коридор, и оттуда послышался его выкрик:
- Сумки пропали! Я только что их у двери оставил, а теперь их нет!
- Поищи лучше, друг мой, - Гробс выглянул из зала в коридор.
Послышались отдалённые шаги, и Николай закричал уже из кухни:
-Чудо!
Потом слышно было, как он начал хлопать дверями туалета, ванной и кладовки.
- Не обращайте, любезный, на Колю внимания, - обратился священник к гостю. - Лучше разденьтесь на вешалке и помогите мне перенести вазочки с конфетами и хлебом. У Николая бывают заскоки. Он очень милый человек, но со странностями. Пойдёмте со мной на кухню и выпьем за знакомство. Я покажу вам, где вешалка.
- Не беспокойтесь, хозяин, раздеваться я не буду, мне так удобнее.
Священник удивился. В коридоре Коля с вытаращенными глазами чуть не сбил его с ног.
- Чудо! Отче, Господь сотворил для меня чудо! Пойдёмте скорее, сами увидите!
Простаков побежал на кухню, за ним следом, не торопясь, остальные.
- Полюбуйтесь! – сосед стоял, слегка покачиваясь посреди кухни, и указывал рукой на великолепно сервированный стол.
Икра, балыки, запечённый поросёнок на блюде, салаты, грибы, огурчики и помидоры, водка, вино, коньяк – всё было расставлено со вкусом. Не забыты были столовые приборы из кухонных ящиков, салфетки и даже неизвестно откуда взявшиеся цветы в вазочке – запылившейся посудине, что до этого без дела стояла на подоконнике.
- Разве это не чудо?! – Николай захлёбывался от переполнявших его пьяное сознание чувств. – Я поставил сумки у двери, и мы все трое стояли рядом. В это время кто-то успел накрыть стол, к тому же на нём продуктов и выпивки больше, чем мы принесли. Поначалу я подумал, что здесь с вами, отец Трифон, ваша племянница, и, не поверив своим глазам, осмотрел все помещения – никого. Стол накрыл ангел, я в этом уверен!
- Конечно ангел, - священник смотрел на выпивку и блюда с закусками, косился на соседа Колю и пытался понять способ осуществления этой шутки. Новый знакомый был всё время у него на глазах, Коля покидал комнату, но на короткий промежуток времени, за который невозможно накрыть стол. Оставалось одно – с ними в квартиру вошёл третий гость, который и занялся делами на кухне. Батюшка решил  подыграть Николаю и его знакомому.
- Эта квартира священника, и нет ничего удивительного в том, что её посетил ангел. Давайте сядем за стол и нальём себе по первой.
- Это чудо! Чудо! – бубнил Коля.
- Вот и давай выпьем за чудо, точнее за чудесное знакомство. Я имею в виду нас с вами, - священник дотронулся рукой до плеча Гробса, и ему показалось, что от этого прикосновения произошёл лёгкий электрический разряд. Он отдёрнул руку и пощупал пальцы – они слегка онемели. Гробс, как ни в чём не бывало, держал в руках вазочки с хлебом и печеньем и разглядывал скромную обстановку поповской кухни, по стенам которой безбоязненно разгуливали полчища тараканов.
- Мило тут у вас, - кивнул головой гость. Он был самым трезвым в этой компании. По нему нельзя было сказать, что они с Колей пили с обеда, да и сам Николай на удивление ещё держался на ногах. Сосед снизу тем временем всё разглядывал стол, и его губы что-то шептали.
- Ну, и долго мы так будем стоять? – отец Трифон первым отодвинул стул и сел. Его рука потянулась к запотевшей бутылке. Остальные последовали его примеру и расселись за круглым столом. Свою ношу Гробс поставил на холодильник, так как на столе для двух посудин не было места. Когда рюмки наполнились, отец Трифон произнёс тост:
- Давайте выпьем, друзья мои, за то, что Господь свёл нас за этим великолепным столом. Если это произошло, значит так угодно Создателю.
Священник единым махом опрокинул в заросший со всех сторон волосами рот рюмку с водкой и крякнул, быстро поймал вилкой скользкий гриб и отправил его следом за спиртным. Коля выпил свою водку и сразу осоловел. До этого он ещё как-то держался в рамках, а тут совсем раскис.
- Скажи, вот, мне, это… как тебя… Гробс, ты немец или еврей?
Гость после выпитой водки закусывать не стал, он наблюдал за тараканами на стене, и, казалось, не слышал вопроса.
- Ну, так кто ты, это…  еврей или немец? – повторил Коля и икнул.
- Разве так важно кто я? – Гробс отвёл взгляд от стены и посмотрел на Простакова.
- Тогда назови своё имя. Гробс это ведь фамилия?
- Николай, что ты пристал к гостю, наливай лучше ещё по одной, – хозяин квартиры почувствовал неловкость от пьяной назойливости своего соседа.
- А всё-таки пусть назовёт своё имя! – не унимался Николай.
- Гробс это и имя, и фамилия, и отчество, - последовал вялый ответ.
- Разве так бывает? – Коля опять икнул и отправил в рот огурец.
- Так оно есть в моём случае.
По столу побежал таракан, и Простаков попытался скинуть его на пол, чтобы там раздавить, но странный гость остановил замахнувшуюся на насекомое руку.
- Разве он тебе помешал, этот очаровательный малыш?
- А чего он тут разбегался? Совсем оборзел. Сидел бы себе на стене и ждал своего часа. Вон, смотри, один уже и на тебя залез, – Коля указал пальцем на лацкан плаща, по которому полз таракан, и потянулся к нему. Вместо того чтобы убежать от преследовавшей его руки шустрый мерзавец расправил крылья и сам перелетел на Простакова. Он быстро юркнул к тому под рукав. Николай поначалу опешил от такой тараканьей наглости, а потом, видимо, почувствовав насекомое у себя под одеждой, начал колотить своей правой рукой по левой, поднимаясь по ней всё выше и выше до самого плеча. Но попытки придавить рыжего усача оказались тщетными, потому что Коля задёргался и заёрзал на своём месте, водя рукой по груди. Но пока он это делал, таракан вылез из-под ворота его засаленной рубахи и пополз по шее, устремляясь вверх. В считанные секунды он добрался до уха и скрылся в нём, как в норе. Отец Трифон наблюдал за телодвижениями своего соседа молча и даже с интересом. Эта комичная сценка с тараканом его даже позабавила. Он не видел, как насекомое забралось в ухо Николая, и, когда тот затряс головой, посчитал, что это пьяная придурь. Выкрутасы на стуле прекратились быстро и резко. Простаков дёрнулся в последний раз, закатил глаза и глубоко вздохнул.
- Фух! – выдохнул он громко. – Выпить жуть как хочется. Позвольте, командор, я промочу горло.
Отец Трифон посчитал, что Николай обращается к нему, и быстро наполнил его рюмку. Но тот даже не глянул на неё, он не сводил заискивающего взгляда с Гробса.
- Ладно, так и быть, - ответил тот, - только не переборщи.
- Уж мне-то не знать меры в выпивке, - с этими словами Коля протянул руку к бутылке коньяка, что стояла на середине стола, подбросил её правой и перехватил на лету левой, ловким движением откупорил пробку и поднёс горлышко к губам. Его голова запрокинулась, и коньяк в бутылке начал движение вниз, устремляясь в Колино нутро. Отец Трифон смотрел на своего соседа мутными широко раскрытыми глазами. При этом его челюсть отвисла. Во время истечения содержимого из светло-коричневого флакона с яркой этикеткой Колин кадык ни разу не дёрнулся, и он сам замер на несколько секунд, как каменная статуя. По завершении процесса Простаков  швырнул пустую тару под стол и вытер рот рукавом. Он вальяжно откинулся на спинку стула.
- Хорошо у тебя, поп. Чувствую себя как дома.
Хозяин квартиры нахмурился.
- Ты язык-то придержи, Николай, не фамильярничай, помни, с кем сидишь. Шёл бы лучше домой, а то сейчас упадёшь тут с такой дозы.
- Что он пристал ко мне, командор? Сил моих нет слушать упрёки!
Гробс сложил руки на груди, надвинул шляпу на самые глаза и затих безучастный ко всему.
- Иди, Коля, иди домой, а мы тут с товарищем поговорим, -  отец Трифон указал пальцем на дверь.
- Ты меня гонишь, поп?! – Простаков вскочил со своего стула. Он поднял руки к закопчённому потолку. – А ну-ка, братки, покажите, кто здесь хозяин. Ату его!
После этих слов со всех стен, из вентиляционного люка, из-под мойки, из мусорного ведра и из шкафчиков для посуды ринулись в направлении стола несметные полчища тараканов. Они ползли во весь свой тараканий опор, и в считанные секунды достигли стула, на котором сидел отец Трифон. Тот даже опомниться не успел, как рыжая армия облепила его с ног до головы. Со стороны это было ужасным зрелищем – человек, покрытый тысячами копошащихся насекомых, но на лицах Николая и Гробса растянулись улыбки. Хозяин квартиры хоть и был пьян, понял, что произошло, и хотел закричать от ужаса, но побоялся открыть рот, потому что мерзкие твари сидели и на губах.
- Я пошёл домой, поп, а ты оставайся в обществе моих маленьких друзей, - Николай подмигнул Гробсу. Священник затряс головой, облепленной тараканами, и замычал.
Гробс приподнял шляпу, нависшую над глазами, и сказал строго:
- Ну, хватит, Оберон, подурачился и будя. Марш домой. Мне ещё надо с моими новыми знакомыми обсудить кое-какие дела.
Николай поклонился и сел на свой стул. Из его уха вылез таракан и, сидя на мочке, расправил крылья. Он поводил усиками в разные стороны, взмыл в воздух и вылетел через открытую форточку на улицу. Тараканы на теле несчастного отца Трифона начали движение вниз, забираясь друг на друга и издавая громкий шелест. Николая смотрел на движение полчищ насекомых по телу священника с нескрываемым ужасом. А тот сидел бледный, похожий на мраморное изваяние, с поджатыми губами и закрытыми глазами. Когда последний таракан сполз на пол  с его тапочка, Гробс громко хлопнул в ладоши.
- Святой отец, вы никак уснули?
На лице хозяина квартиры приоткрылся сначала один глаз потом другой. Священник осторожно, не двигая ни одной мышцей на лице, осмотрел свои руки и ноги, потом вскочил со стула и начал себя отряхивать. Убедившись, что ни одного насекомого на его одежде нет, он посмотрел сначала на Николая потом на Гробса.
- Тараканы были или мне причудилось?
- Так вы, отец Трифон, тоже видели этих тварей, облепивших вас всего? – лицо Коли просияло. – А я уж думал, что мне померещилось спьяну.
- Ты зачем, Коля, их на меня натравил, и как это у тебя получилось?
- Получилось что? – Простаков захлопал посоловевшими глазами.
- Не притворяйся! Ты же наслал на меня эту гадость. Гробс, скажите, вы же всё видели!
Гость откинулся на спинку стула и поправил шляпу на голове.
- Люди видят глазами, а зрение – несовершенный инструмент. Мир значительно ярче и богаче, чем кажется на первый взгляд. Зрение – это только один из органов чувств, но даже если к нему подключить и остальные, всё равно картинка, спроецированная в сознании, очень скудна. Человек в силу своего несовершенства может не видеть того, что есть, и видеть то, чего нет. Вот вы оба видели тараканов, и один из вас даже ощущал их на своём теле. Но вы не уверены, что тараканы были на самом деле, что это не плод вашего воображения. Так какая разница – грёзы это или реальность, тем более что всё это уже в прошлом? Реальность и иллюзия идут во Вселенной бок о бок. Что реально, а что иллюзорно, отличить, порой, трудно.
- Ну, ты философ, Гробс! - перебил его Николай. – Сколько наплёл, а понять ничего невозможно. Что если опрокинуть рюмашку, глядишь, и мозги просветлятся, - он протянул руку к середине стола.
- А где коньяк? Кто успел его выпить?
Отец Трифон бросил подозрительный взгляд на своего соседа.
- Так ты же сам его уговорил одним махом.
- Я?!
- Вот видите, друзья мои, как реальность перепутывается с нереальностью. И где она эта реальность? Взять хотя бы вас, отче. Вы являетесь служителем культа, и уж кому, как ни вам на себе ни испытать правоту моих слов. Вы делаете вид, что верите в Бога…
- Я искренне верю, иначе бы не был священником! – перебив гостя, отец Трифон подскочил на своём стуле, всем своим видом выказывая негодование.
- Полноте, - невозмутимо продолжил Гробс, - у меня гипертрофически развиты чувства, и картинки в моём сознании правдивые, отражают окружающее таким, каково оно есть, в отличие от вас обоих. Если бы вы, святой отец, искренне служили Богу, я посчитал бы вас глупцом. А вы пока вызываете моё расположение. Зачем человеку верить в Бога? Вера сама по себе иллюзорна, но она позволяет реально испытывать или душевный подъём, или наоборот разочарование. Сильные и богатые не нуждаются в церкви. А вы, отец Трифон, слабак, и церковь вам необходима, потому что без неё вы ноль без палочки, физик, забывший свою науку, рядовой пьяница. Я читаю мысли и знаю всю вашу подноготную.
Хозяин квартиры набычился.
- По какому праву вы оскорбляете меня в моём доме?!
Гость в плаще усмехнулся.
- Я говорю правду, и вы знаете, что это так, но вам самому нужна иллюзия. С иллюзией легче жить.
Гробс полез в карман и извлёк из него толстую пачку евро. Он подкинул её на ладони.
- Здесь хватит, чтобы дожить свою жизнь безбедно. Я могу вам отдать эти деньги, но при одном условии.
- При каком? – священник подался вперёд.
- С завтрашнего дня вы отказываетесь от службы в церкви.
- Соглашайтесь, отче, поживёте как король, и на службу мотаться не надо будет! – Коля дёргал отца Трифона за рукав, а тот не сводил глаз с банкнот. Священник почесал свою пышную бороду. Он не верил в реальность предложения.
- Зачем вам лишаться денег?
Гробс вертел в руке увесистую пачку.
- Мне важен принцип. Деньги для меня не имеют значения.
Николай инстинктивно потянул руку к иностранной валюте, но Гробс на него так посмотрел, что тот съёжился, налил себе рюмку и махнул её без закуски.
- Ну, так как, согласны, отче, на моё предложение?
Отец Трифон пригладил взъерошившуюся шевелюру.
   - Вообще-то предложение заманчивое, - начал он, не торопясь. – Помолиться оно, конечно, можно и дома, а деньги никогда не помешают. Бог меня простит, уверен, поэтому я, пожалуй, соглашусь. Давайте деньги.
Гробс передал пачку священнику. Тот взял её и хотел повнимательнее разглядеть иностранные банкноты, как вдруг они растаяли у него в руках.
- Куда бабки-то исчезли? – Коля таращился на пустые ладони отца Трифона, а тот сам был шокирован.
- Деньги – это иллюзорная сила – ненадёжная и недолговечная. Вот власть над умами – это другое дело, это абсолют. Окружающее может быть реальным или иллюзорным, а мысль всегда реальна. Смотрю я на вашу убогую жизнь и диву даюсь. Неужели эта тягомотина вам не опостыла?
- Ещё как опостыла! - ответил за обоих Коля. - Да выбора только нет, как нет работы и денег.
- А если б были деньги?
- При деньгах зачем работать? – Простаков ухмыльнулся.
Гробс поправил шляпу на голове и обвёл лукавым взглядом своих собутыльников.
- Вы мне оба симпатичны, и я чувствую в вас родственные души. Ешьте, пейте за меня, а мне пора. Но мы ещё увидимся, - гость встал со своего места. -  Стол ваш будет выглядеть богаче, если на нём опять появится коньяк, - с этими словами он извлёк откуда-то из-за спины бутылку «Наполеона» и поставил её среди блюд. После чего вышел из кухни, и не было слышно, как за ним закрылась входная дверь.
- Ну, что, отче, навалимся на жратву? – Коля потёр руки и повернулся к столу.
- Ты что-нибудь понимаешь, Николай?
- А что тут понимать? Хороший мужик, щедрый. Он – подарок мне от Господа.
- А, по-моему, он иллюзионист с претензией на  философа - циника. Богохульствовал тут, в доме священника, вёл себя, как наглец, ещё б чуть-чуть и я его выпроводил бы.
- Ну, что вы, отче, в самом деле. Кто платит, тот и заказывает музыку. Человек от всей души накрыл нам стол, сам толком не ел, не пил, всё оставил для нас, он что, не имел права сказать то, что думает? Тем более, я с ним полностью согласен.
- Это ты согласен потому, что в тебе нет истинной веры, как во мне. А мои убеждения никогда не позволят согласиться с ересью. Я вот собираюсь трактат писать об этих самых ересях, вспомню и этого Гробса.
- Надеюсь, о шикарной закуске с выпивкой упоминать не станете? – Николай отвернулся, и лицо его растянулось в улыбке.
- Мой трактат будет серьёзным научным трудом, и твои глупые шуточки пусть останутся при тебе, а не то придам анафеме, ирод окаянный. Лучше наливай и отрежь мне кусочек поросёнка, а то мы к нему так ещё и не притронулись.
Внизу во дворе взревел мотоцикл, звук его мотора отразился эхом от стен дома и растаял в весеннем вечере.
- Максим помчался на свой рокерский шабаш, - Коля кивнул на окно и принялся за поросёнка.

Уже давно стемнело, и застолье у отца Трифона подошло к концу. Николай не вязал лыка и вот-вот готов был свалиться на пол. Хозяин дома хоть и был пьян, но не до такой степени, чтобы не стоять на ногах. Поэтому он приподнял Простакова за плечи и без всяких уговоров и объяснений потащит в прихожую. Там он открыл входную дверь и начал выпроваживать за неё гостя.
- Всё, Коля, иди домой. Включай автопилот, и вперёд с Богом. Мы хорошо посидели, и тебе пора спать.
Сосед что-то пробурчал в ответ невнятное, но вышел из квартиры, и, держась за стенку, начал спускаться по лестнице. Отец Трифон закрыл за ним дверь и заковылял на кухню, чтобы последней рюмкой перед сном завершить сегодняшний день. Он уже взялся за бутылку, как вдруг в прихожей раздался звонок.
- Опять Колю, что ль принесло? Не угомонится никак баламут.
Звонок повторился более настойчиво. Священник чертыхнулся, после чего перекрестился, и поплёлся в прихожую. В дверной глазок он ожидал увидеть Колю, но к его удивлению за дверью стояла баба Клава, соседка – самогонщица с верхнего этажа, которая не раз его выручала  в тяжёлые дни, когда денег на водку не было, и приходилось довольствоваться вонючей сивухой, взятой в долг. Отец Трифон долго не мог попасть ключом в замочную скважину, и когда это получилось, и дверь открылась, его чуть не сбила с нетвёрдых ног Клавдия Ивановна, которая ворвалась к нему, что-то без умолка говоря. Отец Трифон был уже в своей вечерней кондиции, поэтому не уразумел из сказанного ничего. Он попытался мобилизовать своё затуманенное сознание, чтобы понять слова, вылетавшие изо рта старухи, как пули из ствола пулемёта. Наконец, он разобрал некоторые из них, такие как: «нечисть», «черти», «домовой», которые его насторожили из-за перепуганного вида соседки. Батюшка поводил пальцем перед её лицом.
- Всё! Стоп! Пауза! Любезная матушка Клавдия Ивановна, я ничего не понял! Можно всё рассказать сначала и помедленнее? Что стряслось?
- Я же сказала, что у меня дома бегают черти!
- Успокойтесь, что за черти? – отца Трифона качнуло, и он чуть не упал, но устоял, придержавшись за стенку.
- Самые настоящие черти, вот такие маленькие, как соседский Мишка! - бабулька приложила руку к своему поясу. – Работаю я, значит, на кухне, дома одна, Максим – внучок ушёл недавно, и слышу, вдруг телевизор заработал, и орёт главное что есть мочи. Поначалу я подумала, внук вернулся, хотя ему не войти без ключа. Ну, решила, что дверь за ним не заперла. Бросила своё дело, хотя у меня всё на плите кипело, и пошла в комнату. И что? – баба Клава замолчала.
- Что? – спросил отец Трифон и икнул.
- А то, что у меня в комнате полным-полно чертей. Сидят где попало поганцы, как у себя дома, да ещё пультом каналы переключают. У меня чуть сердце не остановилось от страха. Я бегом на кухню за скалкой, и что?
- Что? – опять спросил священник, медленно хлопая мутными глазами.
- А то, что черти уже и там! Пьют из бадей горячий самогон! Вы можете себе представить – кипяток! Пьют мой самогон и на меня даже внимания не обращают! Хотела сначала набрать 02, но передумала. Милиция чертями занимать не станет, да и аппарат у меня на кухне во всей красе. И тут я вспомнила про вас. Кто ещё чертей сможет выгнать, как не священник? Вы божий слуга, а они слуги дьявола, только вы и сможете их одолеть. Берите, отец Трифон, крест, кадило, чего там ещё, и пойдёмте ко мне. Не ночевать же мне на лестничной площадке!
- Может, вы надегустировались своего зелья, и черти вам привиделись?
Баба Клава обиделась.
- Я не пью на работе, вы же знаете. А черти самые, что ни на есть, взаправдашние. Пойдёмте ко мне – сами убедитесь.
Отец Трифон тяжело вздохнул и напустил на себя театральную серьёзность.
- Что ж делать, с нечистью нужно бороться, на то я и слуга Господа. Подождите, матушка, я только облачусь и захвачу всё необходимое.
Через десять минут священнослужитель, экипированный по всем правилам, уже стоял со старухой у её дверей. Два раза щёлкнул ключ, и можно уже было входить, но оба они не решались.
- Я боюсь, - призналась баба Клава и отошла на несколько шагов в сторону. Отцу Трифону ничего не оставалось, как войти в квартиру самому. Он не особо верил в россказни старой соседки, но на всякий случай кадило раскурил. Прихожая была пуста, и только из комнаты доносился громкий звук телевизора. Среди музыки и каких-то выкриков с экрана слышен был грохот посуды с кухни – там точно кто-то возился. Отец Трифон помахал кадилом, не решаясь войти вглубь квартиры. Он выставил перед собой крест, зажатый в руке, и прочёл молитву. Звуки телепередачи стихли, как будто некто сделал это намеренно, а вскоре и вовсе наступила тишина.
- Есть кто? – крикнул священник несмело.
В ответ кто-то чихнул и несколько раз пискнул. Отец Трифон усерднее начал махать кадилом, не делая ни шага из прихожей. Дым потянуло и в комнату, и на кухню.
-Выходи, кто б ты ни был! – батюшка спьяну плохо выговаривал гласные, и голос его слегка дрожал. Но ответа не последовало. Ещё несколько раз окрикнув непрошеных гостей, и задымив кадилом всё вокруг, он несмелыми шагами дошёл-таки до двери в единственную комнату и со страхом заглянул в неё. Комната была пуста, и телевизор выключен. Уже более смело отец Трифон вошёл на кухню, но кроме тараканов там не было ни одной живой души. Священник облегчённо вздохнул, и уже для собственного спокойствия заглянул в туалет. По сливному бачку ползали несколько «рыжих квартирантов», и ещё один забирался вверх по стене. Когда взгляд батюшки поднялся к потолку, весь он вздрогнул и отшатнулся. Ему показалось, будто только что у него на глазах в вентиляционной решётке исчез чёрный хвост с кисточкой.
- О, Господи! – крестные знамения посыпались одно за другим. Вокруг стояла тишина, и не было слышно ни одного шороха.
- Причудилось, - священник провёл рукой по вспотевшему лицу. – Как там говорил Гробс? Человек может видеть то, чего нет, и не видеть того, что есть.
Отец Трифон прошёл сквозь «дымовую завесу» к входной двери, и с чувством исполненного долга открыл её. На лестничной площадке стояла перепуганная баба Клава.
- Всё, матушка, заходи домой смело.
- Ну, отче, видел чертей, были они? – старуха бросилась к священнику.
- Если и были, то ладан и слово Божье их изгнали.
- Правда, никого там теперь нет?
- Во истину только тараканы и остались. Я пошёл, Клавдия Ивановна, к себе, а то завтра мне на службу с утра.
- Спасибо вам, батюшка. Теперь я ваша должница – старуха поклонилась.
- Ничего, ничего, - отец Трифон начал спускаться по лестнице, держась за перила, - отплатите как-нибудь добром, когда мне будет худо.

Он спускался по лестнице, и его замутнённое алкоголем сознание гадало – был хвост в вентиляционной решётке, или он просто привиделся. Благоразумие, в конце концов, взяло верх, и мудрое решение подвело итог гаданиям: никаких чертей не было, нет и быть не может. Как бывший учёный, отец Трифон допускал существование Создателя, как нечто недоступное человеческому пониманию, как часть этого мира, как природное явление. Но возможность проживания рядом с человеком чертей, кикимор, ведьм, лешиев и остальной нечисти он отметал напрочь, оставляя возможность верить в них полуграмотным бабушкам и дедушкам. Почти любое необычное, подчас чудесное, явление в этой жизни, по его мнению, можно было объяснить научным путём. Если пока этого нельзя сделать сейчас, совершенно не значит, считал отец Трифон, что в будущие годы не найдётся объяснения учёных. Физика, которую он изучал до прихода на службу в церковь, - наука о природе, и с каждым годом горизонты человеческого познания в этой области расширяются. Что казалось чудом ещё недавно, теперь – обыденность. Этот новый знакомый Гробс сегодня просто фокусничал в расчёте подшутить над ним, над священником. Да, пока нет объяснений тому, каким образом быстро накрылся стол на кухне, но оно, объяснение,  всё равно существует, как ни крути. Возможно, весь фокус связан с гипнотическими способностями нового знакомого, и он манипулировал психикой и Николая, и его самого в расчёте представиться волшебником. Кем бы Гробс ни хотел себя показать, фокус всё равно у него был чудесный, и реквизиты отменные. Водка, коньяк, вино, закуска – всё высшего сорта, и хмель в голове не иллюзорный, а самый настоящий. Перетасовывая эти мысли во время неторопливого спуска по лестнице, отец Трифон подошёл к своей двери и отпер её. В одной из комнат громко работал телевизор, и это удивило. Сегодняшним вечером сам он телевизор не включал и не собирался этого делать. Так почему доносятся звуки передачи из комнаты? Пока вернувшийся хозяин снимал обувь и ворошил в своих пьяных мозгах различные версии о работающем телевизоре, в кухне звякнула разбившаяся тарелка. А это уже говорило о том, что там кто-то был. Неужели Коля каким-то образом вернулся, потому что не допил? Но этого быть не могло – отец Трифон ясно помнил, что только что отпер дверь ключом. А, может быть, всё же не отпирал, и сосед вошёл без всяких проблем?
- Николай, это ты что ль там буянишь? Я уж думал ты спишь давно.
Священник положил крест и кадило на тумбочку в прихожей и, не снимая рясы, пошёл в кухню. Он ожидал увидеть там пьяного соседа, которого надлежало выпроводить, но Коли в кухне не оказалось. А хозяйничали там… черти. Они расположились на стульях вокруг стола, на подоконнике и на газовой плите. У каждого из них в руках была выпивка и закуска. Они о чём-то оживлённо попискивали друг с другом, качали поросшими шерстью ногами с копытами вместо ступней и вертели тонкими чёрными хвостами с кисточками на концах. Когда в дверях появился изумлённый и перепуганный отец Трифон, они разом умолкли и уставились на него своими маленькими глазками с длинными ресницами, водя поросячьими рылами и принюхиваясь. Потом один из них спрыгнул со стула, так как был мал ростом, всего по пояс человеку, и с рюмкой в руке подошёл к остолбеневшему священнику, давя копытами осколки разбитой тарелки.
- На, выпей, и не таращься так на нас, - чёрт смотрел на хозяина квартиры снизу вверх.
Отец Трифон машинально взял выпивку из руки нечистого, тряхнул головой и несколько раз крепко зажмурился. Но каждый раз, когда он открывал глаза, перед ним продолжала находиться чёртова компания.
- Неужели белая горячка?! – от такого предположения священник весь вспотел. – Допился, значит, до чёртиков.
Отец Трифон говорил вслух и не сводил взгляда с непрошеных гостей.
- Ты чего, поп, такое мелешь? Какая горячка? Думаешь, мы тебе привиделись? -  вся чёртова орава рассмеялась скрипучим смехом. – Мы самые настоящие, - с этими словами маленький бес со всего размаху наступил своим копытом на ногу, обутую в домашний тапочек изумлённому человеку, от чего тот присел и застонал, делая выкрутасы рукой с рюмкой, наполненной коньяком. Рефлекс сохранения выпивки в движущейся посуде, выработанный годами, позволил не пролить ни капли.
- Теперь понял, что мы настоящие?
Священник кивнул, кривясь от боли.
- То-то же. А то горячка, допился… Радуйся, что здоров, и не двинулся умом. Пей, чего тару задерживаешь?
Отец Трифон дрожащей рукой поднёс рюмку ко рту и одним глотком её осушил. После чего перекрестился.
- Сгинь, нечисть, из моего дома!
- А у тебя, поп, чердак, видимо, съехал всё же, - чёрт покачал рогатой головой. – Ну, и тупой же ты, хотя и служитель культа. Мы здесь, думаешь, по своей воле? Хотя лично мне, если б кто предложил покуролесить в вашем мире, я б не отказался. Но сейчас другой случай. Поле защитное у Земли ослабло. Сечёшь? И нас как в воронку к вам засосало из нашего дома Великой Чёрной Пустоты. Канал открылся. Должен признаться тебе, поп, скучновато у нас там, в Чёрной Пустоте. Тоска прямо зелёная. Другое дело здесь – раздолье! Какой стол! Мы с братвой хрен знает, когда в последний раз ели, я лично не помню. С какой стати мы должны уходить от таких харчей и выпивки? Пожрём, попьём, может, ещё спляшем, ящик посмотрим, а там видно будет. Может, девок к тебе приведём.
- Никаких девок! Я принял обет безбрачия!
- А тебя никто жениться не заставляет. Ты много чего не должен делать, а делаешь.  Девки – не худший из грехов.
- Мне не нужны посторонние в моём доме, я всё-таки священник!
Маленький чёрт пожал плечами.
- Ладно, не нужны девки - не надо, будет у нас мальчишник. Теперь канал открыт, и мы будем тебя навещать частенько. Садись за стол, поп, в ногах правды нет.
Отец Трифон покорно сел на стул, освобождённый для него одним из бесов. Рюмки опять наполнились, и пьянка продолжилась…

Среди ночи раздувшийся мочевой пузырь батюшки дал о себе знать. Голова раскалывалась, и во рту было мерзко. Все кости ныли оттого, что спал он на чём-то жёстком и холодном. Разбираться с обстановкой в темноте не было ни сил, ни желания. Мочевой пузырь грозил вот-вот лопнуть. Облокотившись о гладкую стену, Константин Плешаков поднялся на ноги и двинулся вперёд от места своего ночлега, чтобы справить нужду. После нескольких шагов силы начали его покидать и, повозившись с одеждами, он дал, наконец, свободу журчащей струе, вырвавшейся из его пылающего нутра. Когда напряжение, граничащее с резью,  ослабло, священник заковылял назад, к загадочному месту, где он коротал ночь. Облокачиваясь о стену, он поднял руку выше, и нащупал какой-то барельеф. Барельеф проходил на уровне головы и смутно что-то напоминал. Заплывшие от чрезмерного возлияния глаза начали привыкать в темноте, и постепенно в стороне стали проявляться знакомые контуры арок и колонн. Едва держась на ногах, наполовину уже проснувшийся Плешаков отошёл от стены, вдоль которой двигался, и поднял вверх голову. Через узкие окошки под самым потолком огромного помещения пробивались слабые лучи лунного света и – о, ужас! – освещали колосса - золотую статую бога богов Юпитера, пьедестал которого только что был так бесцеремонно обмочен. Глаза верховного божества сверкали от гнева на человека, который вроде как посвятил свою жизнь служению ему, на деле же оказавшегося самым страшным грешником, осмелившимся справить нужду в храме. А человек этот провёл рукой по бородатому лицу и почесал со вздохом лохматый затылок. Его, затуманенный алкоголем, мозг немного просветлился, и Плешакову стало, наконец, понятно, что он находится в родном Риме, в храме Юпитера -  последнем языческом храме в столице империи, где государственной религией совсем недавно стало христианство, в храме, где он служит жрецом уже много лет. За минувшие годы всякое было во время ночных молений, когда он оставался в храме один, а точнее в компании статуи Юпитера и бочек с вином в подвале, но такого, чтобы обгадить статую бога, которому служил, ещё не случалось.
- Прости, Юпитер, что подмочил твою основу, - Константин Плешаков склонил голову. - Я это сделал не специально, не подумай. Просто вчера вино в кувшине оказалось на удивление вкусным. Не удержался я, грешен, прости. Что, что? Каждый раз, говоришь, вино оказывается вкусным? Да, ты прав, в нашем подвале я нашёл одну бочку с компанийским вином и потихоньку её опорожняю. Братья – жрецы и верховный настоятель о моей находке ничего не знают, и я с ними откровенничать не собираюсь. А ты, Громовержец, своими золотыми губами тоже ничего им обо мне не скажешь. Ведь так? Ну, помочился я под твоими ногами, ну, взял грех на душу, так я его отмолю и целого барана принесу тебе в жертву. Что, разве этого мало?
Хотя за стенами храма в безоблачном ночном небе серебрилась луна, и её свет падал на величественную грозную фигуру, прогремел гром, повторяясь эхом в огромном зале, и сверкнула молния, отсветы которой блеснули на золотом теле бога богов…
Отец Трифон заворочался в кровати, которую только что обмочил, пробурчал во сне что-то невнятное, но похожее на слово «юпитер», и затих. Было далеко за полночь.

За пять часа до этих событий Максим Галушко, затянутый в чёрные кожаные одежды со множеством клёпок и карманов в остроносых туфлях со шпорами сбежал по лестнице с четвёртого этажа и вышел во двор пятиэтажки, в которой жила его бабка. Он заехал к ней, чтобы стрельнуть деньжат для вечерней тусовки, а заодно и перекусить. Парень подошёл к своему навороченному мотоциклу, достал из бокового кармана пачку «Беломора» и закурил, повесив шлем на зеркало.
- Травкой балуешься? – услышал он голос за спиной. Максим повернулся и увидел рядом с собой немолодого мужчину в сером плаще и шляпе. Тот дружески ему улыбался.
- Тебе какое дело, мужик? Курить, что ли хочешь, так на, затянись косячком.
Незнакомец качнул головой.
- Чужие не курю, свои имеются. У меня дурь марсианская, такой ты в жизни не пробовал, - мужчина достал из внутреннего кармана плаща золотой портсигар, открыл его и протянул Максиму. -  Брось самосад, держи, угощаю, - в портсигаре ровными рядами лежали сигареты необычной формы, завёрнутые в спираль.
- Фирма, - с ударением на последнюю гласную сказал незнакомец в плаще. – Бери, не робей, вместе покурим.
- Марсианская у тебя дурь в том смысле, что, курнув, можно на Марс улететь? – Максим ухмыльнулся.
- Нет, просто она там растёт.
- Ну, ты, старый, даёшь! Марсианин хренов. Растёт! Как же! – парень харкнул на асфальт. Незнакомец улыбнулся.
- Тебя как звать-то, наездник?
- Череп. Меня все так называют.
- А я Гробс. Был тут в гостях, и теперь до отеля нужно добраться. Подвези, твой конь на два седла.
- Ты чего, дядя, луку объелся? Ты хоть раз на такой тачке катался? Это тебе не «Ижак», а японец. Я тихо ездить не умею. В твои годы тебя «кондрат» хватит, если сзади будешь сидеть. Ещё свалишься, а мне отвечать, - парень глубоко затянулся предложенной сигаретой и закатил глаза.
- Ты не бойся, Череп, за меня, я на многое способен, и не таких ещё монстров видел, как твой железный конь. Тем более за услугу я тебе заплачу.
- Сколько? – вырвалось у мотоциклиста.
- Сто баксов, если довезёшь с ветерком. Я живу в «Роял Паласе», это не так далеко.
Максим удивился.
- В таком дорогом отеле живёшь, что ж на такси доехать не можешь? – он вытянул губы трубочкой и выпустил струю дыма.
- Это не так круто, как с тобой, да ещё после хорошей сигареты.
- Оттянуться, значит, решил по всей программе? На глазах зажравшихся индюков, что живут вместе с тобой, захотел показать себя крутым, подъехав на «Ямахе»? Понты заколотить надумал? – Череп ехидно усмехнулся. - Дело хорошее, только дорогое. Сто баксов это для лохов деньги, такие пацаны, как я, стоят дороже.
- Сколько? – с добродушной улыбкой спросил Гробс.
- Сто двадцать! – выпалил Череп.
Мужчина протянул руку и разжал ладонь. На ней красовались две стодолларовые банкноты.
- У меня сдачи нет – пробурчал мотоциклист.
- Это тебе, друг мой, за будущую услугу. Понты стоят дорого, я понимаю, не лох какой-нибудь.
- Ну, тогда садись, дядя, держись крепче и не наложи в штаны. Я тебе покажу, что такое езда с ветерком.
Череп выкинул окурок, смачно сплюнул сквозь зубы и надел шлем. Он оседлал своего «коня» и завёл мотор.
- Прыгай сзади да шляпу сними, а то улетит.
- Не улетит, она у меня гвоздём прибита.
- Шутник ты, мужик, - следом послышался весёлый матерок.
- На самом деле прибита, посмотри, если не веришь.
Череп повернулся и положил руку на шляпу.
- Ты чо, сдурел в натуре?! Правда, гвоздь!
- Мне просто шляпа очень дорога, она часть моего имиджа, как твои куртка и штаны.
- Ни хрена себе имидж! Ты поначалу показался мне старым обмылком, как мои предки. А для стрижа ты шустрый, если не прикидываешься.
- Ты ещё не знаешь, парень, какой я шустрый. Давай, трогай. Порадуй меня скоростью.
Мотоцикл взревел, выплюнув клубы дыма, и рванулся вперёд. Дети и пенсионеры на дорожках двора разбежались в разные стороны. Миновав кирпичные столбы, на которых некогда висели стальные решётчатые ворота, Череп выехал на проезжую часть и дал газу. По дороге в два ряда шли машины, и он, не сбавляя скорости, стал маневрировать, обгоняя их то с одной стороны, то с другой, приближаясь к перекрёстку, на котором замигал зелёный глаз светофора. Поток транспорта, движущийся в их направлении, начал притормаживать, так как за зелёным зажёгся жёлтый свет. Сбавил скорость и Череп. Гробс, сидевший сзади, прижался грудью к спине, затянутой в кожу, и две его выставленные вперёд руки сбросили с руля руки водителя, ухватившись за рукоятки. Ручка газа вывернулась до упора. Пятидесятисильный мотор резко набрал обороты. «Железный конь» с двумя седоками поднялся на дыбы и рванулся вперёд к перекрёстку, на котором уже горел красный свет и транспорт сплошным потоком двигался по пересекающей улице.
- Ты что делаешь, придурок?! – только и успел выкрикнуть Череп, потому что в следующую секунду «Ямаха» на огромной скорости запрыгнула на крышу какой-то иномарки, стоявшей на светофоре в первом ряду. И с неё, как с трамплина, взлетела в воздух, перемахнув через машины, движущиеся в поперечном направлении, едва не зацепившись головами пассажиров за троллейбусные провода.
- А-а-а! – вырвалось из груди рокера, когда мотоцикл летел над перекрёстком. Приземление было жёстким, но благополучным. Колёса, вращавшиеся в воздухе с бешеной скоростью, коснулись асфальта и со свистом выбросили из-под себя вонючий белый дым, пахнущий горелой резиной. Машина устремилась вперёд по пустому участку улицы.
- Ех-ха! – выкрикнул Гробс за спиной водителя. – Люблю эти адреналиновые забавы!
Мотоцикл накренился на бок, почти лёг, когда дорога повернула резко направо. Впереди показался ещё один перекрёсток с красным сигналом светофора. Вместе с транспортом его пересекали пешеходы.
- Тормози, мать твою! Убери руки, чёртов придурок! – Череп старался овладеть ситуацией и сбросить руки своего пассажира с руля, но это ему не удавалось. Он попытался нажать на тормоза, что было весьма опасным при такой скорости, но давало больше шансов выжить, чем если врезаться в проходящую машину. Нажатие ноги на педаль мало что дало, и мотоцикл приближался к перекрёстку с ничего не подозревавшими пешеходами. Приготовившись к смерти, несчастный рокер закрыл глаза. Он почувствовал чьё-то лёгкое прикосновение к своей левой руке, а поток встречного воздуха ворвался в лёгкие и встал там комом. Череп в эти мгновения успел войти в такую прострацию, при которой отличить жизнь от смерти уже не представлялось возможным. Ему показалось, что ангел коснулся его своим крылом, когда душа устремилась в вечность. Но, как часто бывает с простыми смертными, парень видел не то, что происходило на самом деле, потому что зажмурился. А со стороны картина выглядела так: движущийся со скоростью двухсот пятидесяти километров в час мотоцикл пронёсся перед мужчиной, пересекавшим улицу, так быстро и так близко от него, что тот не успел его заметить, а почувствовал только шквал ветра, пролетевший перед лицом, и вырвавший изо рта сигарету. Автобус на перекрёстке своей радиаторной решёткой коснулся только слегка рукава кожаной куртки, а КАМАЗ, движущийся автобусу навстречу, обтёр свой пыльный бампер развевавшимися полами серого плаща. Никто из водителей не успел среагировать на мотоцикл, пересекший их пути, и сделавший это так быстро, что произошедшее показалось миражом, фантомом, мелькнувшим и исчезнувшим навсегда. Череп приоткрыл глаза и понял, что жив и что несётся на своей «Ямахе» с такой скоростью, на которую его мотоцикл не способен из-за своих ограниченных технических возможностей. Он смотрел перед собой безучастными глазами, и мелькавшие по обе стороны дороги дома слились в сплошные мазки. Наконец, впереди замаячил великолепием своих архитектурных форм отель «Роял Палас». Скорость движения упала до ста километров в час, и Череп начал постепенно выходить из полуобморочного состояния. Когда показались ажурные ворота въезда на территорию гостиничного комплекса, он пришёл в себя окончательно и ухватился за руль, который оставили руки Гробса.
- Останови, пожалуйста, у ворот, я там сойду.
Череп, как послушный робот, ещё не до конца придя в себя, остановил мотоцикл там, где его попросил это сделать странный пассажир.               
- Ты меня сегодня порадовал, парень. Люблю острые ощущения. Придёт время, и я тебя отблагодарю. Ты мне нравишься. На, держи ещё один косячок и расслабься.
Перед носом Максима Галушко раскрылся золотой портсигар, и юноша медленно, чисто автоматически, взял оттуда сигарету и чиркнул зажигалкой. Мужчина в сером плаще вошёл в ворота, а парень остался сидеть на своём мотоцикле, сжимая одной рукой рукоятку руля, а другой, держа сигарету с марсианской начинкой. Он смотрел куда-то вдаль, и, казалось, его глаза ничего не видели, но это было не так. В эти минуты перед ним проплывал то ли мираж, то ли галлюцинация, то ли картина сна наяву. Городская улица исчезла, а вместо неё появился красивый сельский пейзаж: луг между двумя зелёными холмами и далёкий лес, уходящий за горизонт. На лугу с сочной травой пасся табун великолепных коней, красавцев один к одному. Сам он, Максим Галушко, стоял на возвышенности одного из холмов и наблюдал эту чудную картину. На его плечо легла тяжёлая рука.
- Ну, как они тебе, Максимус?
Парень знал, кому  принадлежала рука на его плече, и кто задал вопрос, потому что был он сейчас ни Максимом Галушко – непутёвым сыном директора стоящегося химзавода – гиганта и депутата областной Думы, а Максимусом Клодием, отпрыском вельможи при дворе римского императора Гонория.
- Не могу поверить своим глазам! – выкрикнул он. -  Никогда раньше не видел таких великолепных коней! Зачем ты меня привёз сюда, Герх? Неужели только для того, чтобы я полюбовался этими божественными животными?
- Разве тебе не доставляет, друг мой, это зрелище удовольствие?
- Оно больше мне напоминает ситуацию с лисицей из басни Эзопа, когда плутовка видела виноград, желала им полакомиться, да только не могла достать.
 - Знаешь, Максимус, в отличие от лисицы, желавшей виноград, ты можешь выбрать себе любого скакуна, какого захочешь, ведь все они принадлежат мне.                Парень оторвал завороженный взгляд от луга с пасущимися конями и посмотрел на своего спутника – гота. У того было удлинённое бритое лицо, и на вид ему было лет сорок – сорок пять, а, может, больше. Его серый войлочный плащ свисал до земли, а голову украшал такого же цвета колпак, очень модный среди варваров.
 - Ты сказочно богат, Герх!
 - А я и не отрицаю этого. Ну, так что, какого выберешь себе коня, Максимус?
Парень ещё раз покосился на своего спутника, пытаясь удостовериться, не шутит ли тот. Но гот казался серьёзным и ждал ответа.
 - Мне по душе вон тот вороной с белой звездой во лбу.
Варвар усмехнулся.
 - Я вижу, у тебя отличный вкус, парень. Ты выбрал коня, которого я намеривался подарить самому Алариху. В моих планах было в скором времени направить ко двору готского короля своего слугу с дарами, и тот конь должен был быть среди тех даров.
От таких слов лицо юноши осунулось. Варвар же напротив, был весел.
 - Я подарю Алариху другого коня.
 - Так значит он мой?! Я правильно тебя понял, Герх?!
Гот развёл руками.
 - Ты заберёшь его, но только при одном условии.
 - Говори, я согласен на всё! - глаза юноши сверкали дьявольским огнём.
- Ты должен будешь уговорить своего отца Клодия Силана, в чьём ведении находится здание библиотеки, уступить нам, готской купеческой гильдии, его западное крыло. Мы давно присмотрели это трёхэтажное здание, и знаем, что под ним имеются просторные подвальные помещения. А подвалы купцам необходимы, как этим скакунам сочная трава. Зачем, скажи на милость Риму такая большая библиотека? Люди давно уже утратили интерес к чтению. Для чего тратить время на книги, когда можно его использовать с большей пользой на сколачивание капитала, а имея капитал, на удовольствия. Вот ты бы что выбрал, Максимус: корпение над пыльными фолиантами, или развлечение с гетерами?
 - Я за всю свою жизнь прочёл только одну книгу с баснями Эзопа, и только потому, что они забавные. Зато уж с девками успел повеселиться всласть.
 - Значит, ты меня хорошо понимаешь. Если твой отец устроит наше дело, ему я тоже подарю коня, а то ещё и с колесницей. С ним наша гильдия может в будущем плодотворно сотрудничать, и он и мы от этого сотрудничества будем получать хорошие барыши. Сведи меня, Максимус, с Клодием Силаном, сделай мне такой подарок, равноценный тому, что я сегодня делаю тебе. Держи уздечку и бери того вороного…
…Максим докурил сигарету, сделав последнюю затяжку, тряхнул головой, будто освобождаясь от наваждения, завёл свой мотоцикл и рванул с места, промчавшись вдоль чугунного забора гостиницы, за которым скрылся его странный сегодняшний пассажир.

Гробс, воспользовавшись лифтом, поднялся на четвёртый этаж, прошёл по коридору и открыл дверь своего 428 номера. Каппа встретила его в шёлковом халате, с головой, повязанной полотенцем.
- Ты чего, причёску укладываешь? – длинный и тонкий палец указал на махровую повязку.

- Башка трещит, командор. Видимо, выстрел того кретина не обошёлся для меня без последствий. Наверное, пуля что-то там, в черепушке задела.
Гробс покачал головой.
- Что там можно задеть? Интеллектуальный центр, хочешь сказать? Был бы он у тебя, не полезла б в номер к старому хлыщу тогда, когда у меня там свои интересы.
- Я ж вам говорила, что ни о чём не знала и была не с ним вовсе, а с бородатым. У них обоих ауры светились так заманчиво багрово-чёрным, но у того, с кем я кувыркалась, аура была чернее. Он мне напомнил командора из другой команды, моего давнего любовника. Он теперь в экспедициях не участвует, в генштабе заседает, большая шишка.
Каппа дотронулась рукой до головы.
- А точно что-то там задето.
Гробер тяжело вздохнул и чертыхнулся, снимая с себя и вешая на крючок плащ, оставаясь в костюме и шляпе.
- Ох, Каппа, дура ты, дура. Всё тебе интима подавай. Даже монстры тебя не отвращают. Когда ж у тебя климакс начнётся, и ты угомонишься?
Каппа надула пухлые губки.
- Какой климакс? Что вы, командор? Я ещё своего не отгуляла. Между прочим, у противоположного пола я вызываю сильное желание, - девица провела руками по своим крутым бёдрам. – Разве я не хороша?
- Не паясничай, блевать охота. Глаза б мои на тебя не глядели в таком обличье, кабы не дело. Предупреждаю, если ты будешь ставить свои инстинкты выше нашей цели, нейтрализую! Советовали же мне умудрённые опытом не брать в свою группу самку от греха подальше, так нет же, не посмел воспротивиться приказу, когда тебя включили в команду. И ведь надо же было тебе здесь, на Земле, воплотиться именно в репродуктивную человеческую  особь твоего же пола!  Теперь пожинаю плоды в такой ответственный момент! Если нам всем и на этот раз не удастся добиться успеха, то мне вместе с Обероном и Фаэлом припомнят в генштабе Алариха. С тебя-то, Каппка, как со слизняка вода, у тебя среди штабистов дружок, а нам с парнями какого будет?
Девица засуетилась и начала оправдываться:
- Я, командор, что? Я ничего, я вас не подведу, а уж случись неудача и на сей раз, замолвлю за всех перед своим бывшим хахалем словечко.
- Ладно, не будем даже упоминать о неудаче, чтобы не сглазить. Всё у нас получится. Чую я, что обстановка сейчас в этом мире подходящая для прорыва. И как командор, и как  руководитель экспедиции, разорву вас на куски, но заставлю чётко исполнить свои обязанности. Все вы должны беречь захваченные тела. Потому что нарушение их целостности ставит выполнение задания под угрозу. А пустая твоя башка заживёт, можешь не беспокоиться. Иди сюда, я тебе помогу. Лечить с перебоями мыслящую дуру, у которой пуля в голове – пара пустяков.
Девица обидчиво надула пухлые губки и подошла к Гробсу, низко наклонившись. Тот положил ладони поверх полотенца и сосредоточился, что-то шепча.
- Всё, иди, приготовь мне кофе, - сказал он через полминуты, оттолкнув Каппу.
Было слышно, как на паркет упала пуля и закатилась под кресло.
- Спасибо, шеф! Как это у вас так ловко получается?
-Иди, иди, шалава. Учиться надо было телекинезу и воздействию психикой на протоплазму, а не спариваться.
Из дальней комнаты через зал, хромая и понурив голову, проковылял мопс. Гробс прошёл к креслу и опустился в него.
- С тобой-то, Фаэл, что случилось? Ещё скажи, что тебя подстрелили здесь, в номере.
Собака завиляла хвостом и поникла головой ещё ниже.
- Ну, что стряслось? Говори прямо, не юли.
Фаэл потёрся об ногу командора, потом сел перед ним на ковёр и задрал морду, глядя тому в глаза.
-Одна болонка…, - начал он и замолчал.
-Какая ещё болонка? При чём тут болонка? – Гробс нахмурил брови, и белки его глаз начали темнеть и покрываться мелкой сеткой.
- Такая милашка…, - Фаэл от волнения облизал пересохшие губы. – Я её ещё вчера заметил, когда мы с вами, командор, к школе подходили, она с девушкой гуляла.
- Как ты со мной? – Гробс зло усмехнулся.
    - Да, она тоже была на поводке.
    - Девушка?
   -  Нет, что вы, та милашка. Она была такая беленькая, такая кудрявенькая, и так на меня смотрела, что я не мог двинуться с места. Вы тогда ещё дёрнули поводок, и я закашлялся. Потом эти противные двое мальчишек нам повстречались. Те, что неуважительно отозвались о моей внешности, помните?
 - Мальчишек помню, а болонку – нет.
 - Ну, как же? Такую красавицу нельзя было не заметить!
 - Сказал, не помню, значит, не помню! Ты мне, Фаэл, сознание не тумань! При чём тут собачонка?
Мопс опустил голову.
 - Я сегодня, пока вас не было, решил навестить Дези – это имя моей очаровашки. Я отлучился ненадолго и нашёл, где она живёт, по следу. У неё волшебный, неповторимый запах! Так хотелось взглянуть на неё хоть одним глазком.
 - Я же запретил всем вам отлучаться из номера без моего разрешения! Одна дура улизнула к человеческим самцам и получила пулю в башку, другой настолько перевоплотился, что за сучкой побежал и тоже во что-то влип!
 - Я не влипал, командор. Это тот мерзкий мальчишка ни за что ни про что  в меня камнем кинул и перебил лапу, когда я уже возвращался. Он мне кость сломал! Вылечите мою лапу, командор! У-У-У! – Фаэл жалобно завыл.
 - Я сейчас тебя аннигилирую, опираясь на свои полномочия. Ты даже пылью не будешь, ты превратишься в ничто!
 -.Оставьте меня в этом теле, я к нему уже привык! Что я хуже всех что ли? Оберон тоже чуть живой.
 - И Оберон тоже?! – Гробс забарабанил пальцами по подлокотнику. – С ним-то что?
 - Дихлофос! – уже весёлым голосом сказал Фаэл и высунул язык.
 - Дихлофос? Где он его нашёл?
 - Оберон не искал дихлофос, командор, это дихлофос нашёл его на шестом этаже. Там затеяли враждебную акцию - морили тараканов, а его дурака туда понесло по вентиляционному колодцу, ну и схлопотал большую дозу. Каппка его в коробочку из-под спичек положила, сейчас там, в ней, ножками и дрыгает.
 - Что он делал на верхнем уровне?
 - Не могу знать, командор, может, тоже кого повстречал? Оберон в коме, и от него слова не добьёшься.
Гробс вскочил с кресла и отшвырнул ногой Фаэла. Тот, визжа, полетел кубарем.
 - Вы тут что, все сговорились?! Это мне напоминает массовое неповиновение! Я не потерплю самовольничанья в своей команде! Безграничной властью, возложенной на меня генштабом, могу подвергнуть аннигиляции вас всех! Но пока повременю. Вы мне ещё нужны. В этом поганом городишке у меня есть дела, и без помощников не обойтись. Так и быть, на первый раз прощаю.
 - Спасибо, командор! – Фаэл жалобно заскулил. – А как же моя лапа?
Гробс опять сел в кресло.
 - Иди ко мне, мерзкая псина.

В дверь бабы Клавы позвонили. Она убавила огонь на газовой плите, вышла из кухни и плотно закрыла за собой дверь, что б не тянуло запах в прихожую. Бог его знает, кого там принесло. Звонок повторился.
- Иду, иду, сейчас! – старуха на ходу вытирала руки о передник. Через дверной глазок она увидела, на лестничной площадке участкового по фамилии Деляга, что носил звание капитана. После двойных щелчков каждого из трёх замков, после стука задвижки и звяканья цепочки дверь открылась 
- Здравствуй, Кузьмич, ты чего? Сегодня же не первое число. Вроде, как я тебе ничего не должна, - хозяйка была в недоумении.
 - Гражданка Галушко, вы не забывайте, что я участковый инспектор, и по долгу службы обязан иногда посещать квартиры в домах на своём участке и беседовать с жильцами, в них проживающими, - милиционер подтянул галстук и поправил форменную фуражку. – Дело к тебе есть, Ивановна. 
- Ну, заходи, коль дело, - старуха распахнула дверь и пропустила гостя. – Что там у тебя, опять проверяющие? Или кто из соседей новый донос на меня настрочил?                - Проверяющие, слава Богу, отвязались, а доносами меня не удивишь.
- Может, тебе налить стаканчик фирменного?
Участковый снял фуражку.
- Это само собой, горло промочить не помешает. 
- Проходи в комнату и садись за стол, я сейчас. Ты чем закусишь, огурцом или конфетой?
- Какая конфета, Ивановна? Что может быть лучше твоих солёных огурчиков?
- Как скажешь, Кузьмич.
Баба Клава ушла на кухню и вернулась с гранёным стаканом в одной руке, наполненным до краёв самогоном, приготовленным по специальному рецепту, и с вилкой, на которой был насажан солёный огурец – в другой. Она поставила стакан на стол перед участковым и передала ему закуску. Тот одним махом осушил посудину, резко выдохнул и захрустел огурцом.
- Золотые руки у тебя, Клавдия Ивановна, мастерица ты своего дела, профессионал, можно сказать. Не удивительно, что вся наша алкашня у тебя пасётся. Дёшево и сердито.
- Дёшево, Кузьмич, это то, что они пьют. Мой фирменный напиток только для друзей. Вот ты пьёшь и радуешься. Правильно?
- Правильно.
- А сын мой Тараска вылил всю бутылку в унитаз! Я передала с внуком ему подарочек от всей души, а он его в унитаз! Ты представляешь? Стыдно ему видите ли депутату сраному самогон матерного производства пить! Зажрались слуги народа, что б им пусто было! Пьют дорогую политуру с красивыми этикетками, сделанную где-нибудь за бугром с одной целью потравить наш народ, и разглагольствуют о благосостоянии своей страны, не замечая при этом, что корней-то русских они давно лишились. Все они сволочи, что в Москве, что у нас в провинции! Бросили людей на произвол судьбы, вот народ и запил от безысходности. Безработный на чекушку моего самогончика, деньжат найдёт. Зато как выпьет, все проблемы улетучатся. Магазинная водка ему не по карману, хотя дрянь – дрянью, а у бабы Клавы дёшево можно взять, да ещё в кредит. Вот ты, Кузьмич, читаешь доносы на меня?
- Читаю, - подтвердил участковый, кивнул головой и снял с вилки оставшуюся половинку огурца.
- Пишут, что я спаиваю народ?
- Пишут.
- А почему бы им не пожаловаться на телевидение? Вот кто народ спаивает по-настоящему, делает хуже алкашей. Настоящих зомби куют. Подожди ещё чуть-чуть, и вся страна от мала до велика будет безмозглым стадом. Вся надежда останется на моих алкашей, которые телевизор не смотрят, как и я сама.
Капитан Деляга усмехнулся.
- Ну, ты даёшь, баба Клава. Прямо целую философию под свой нелегальный бизнес подвела. Тебя послушать, так скоро не страна у нас будет, а вертеп.
- Он уже есть этот вертеп самый. Только в дьявольском вертепе сын может забыть, что у него есть мать.
- Это ты про своего Тараса Антипыча?
- Про него окаянного, он же мой сын.
- Сын твой большой начальник, депутат, у него времени свободного совсем нет.
- Вот я и говорю – вертеп. Сатана облюбовал Россию и обустраивает её по своему усмотрению. Тебе по секрету скажу: черти уже по дому бегают. Хочешь, верь, хочешь нет – своими глазами видела. Батюшка, сосед снизу, ладаном да молитвами их выкурил. Пока нет их, надолго ли? Если слуги Сатаны по домам разгуливают, то и сам он где-то поблизости. Жуть берёт от такой житухи! Хорошо хоть меня старую внучок Максим навещает иногда. А то помру, или сама, или черти в гроб загонят, так никто и не узнает.
- Узнают, Ивановна. Алкаши твои сразу тревогу забьют. А насчёт чертей не бери в голову. Это тебе привиделось. Говорю тебе это, как закоренелый материалист.
- Дай то Бог, Кузьмич, дай то Бог.
Участковый откинулся поудобнее на спинку стула.
- Баба Клава, у меня к тебе вопрос. Чуть не забыл за разговорами, зачем пришёл. Ты слышала, что вчера в пятой школе обнаружили взрывное устройство? Его в учительской физкультурник в шкафу случайно нашёл. По Центральному телевидению даже в «Новостях» показывали.
- Я ж телевизор не смотрю и радио не слушаю. Большую часть дня на кухне провожу за работой, а вечерами с вязаньем сижу. Бомбу, говоришь? Надо же! Точно – вертеп!
- Так, значит, не слыхала, Ивановна? Не беда. Всё равно ты мне в состоянии помочь. Нас сейчас, участковых,  под расследование этого несостоявшегося теракта подпрягли. Дело в том, что при входе в пятую школу сидит охрана, как и везде, и не пропускает посторонних. Значит, взрывчатку пронёс кто-то из школьников, учителей или технического персонала. Почти наверняка это дело рук кого-то из щенков. Вот мы и должны найти того, кто это сделал.
Баба Клава развела руками.
- Я-то чем могу помочь?
- Твой внук Максим якшается с рокерами, панками и всякой сопливой шушерой. Вот, ты и попытайся выведать у него невзначай, что он знает по этому делу. Не за горами первое число и я зайду как всегда, а если проведаешь что раньше – знаешь, как меня найти. Мы с тобой, Ивановна в одной упряжке работаем. Я тебе помогаю, ты мне должна помочь.
- Ты что ж хочешь сказать, что помогаешь мне бескорыстно? Нет, первого ты тут, как тут, материалист, ядрёна копалка. А я почему должна внука беспокоить почём зря?                Деляга встал и поправил на себе форму. Лицо его стало суровым.
- А потому что это, гражданка Галушко, ваш долг перед отечеством, которое вы называете вертепом.
- Ладно, иди уж, патриот хренов, а то заболталась я с тобой, а у меня на кухне дело стоит. Если что прознаю, сообщу.
За участковым захлопнулась дверь, по два раза щёлкнул каждый из трёх замков, лязгнула железом задвижка и звякнула металлическая цепочка.

Визит к старухе Галушко был последним из запланированных на этот день дел капитана Деляги. С благородным хмельком в голове он вернулся домой и открыл дверь собственным ключом. Из-за тумбочки с обувью ему в ноги бросился белый лохматый комок.
- Фу, Дэзи, не мажь слюнями мои форменные брюки.               
- Это ты, папа? – послышался из комнаты голос дочери.
- Я, кто же ещё? Мать дома?
- На дежурстве, поздно придёт. Ну, как поймали террористов, что заложили бомбу в пятую школу?
Деляга переобулся в прихожей, повесил фуражку на вешалку, и пошёл в спальню, снимая на ходу галстук.
- Мы пока, Марина, никого не поймали, но бандитам от нас не уйти, - ответил он оттуда дочери. - У нас в райотделе все ребята своё дело знают туго, все профессионалы высшего класса, а террористы - это просто отморозки.
- Да, уж, - послышалось из комнаты, - то-то я смотрю, милиция бесполезно тужится их переловить, а в стране теракт за терактом.
Переодевшись, капитан прошёл на кухню, достал из холодильника начатую бутылку водки, налил себе полную чайную чашку, махнул её залпом и закусил кусочком сала. Он сел на стул у открытого окна и закурил.
- Ты чего, пап, замолчал, ответить нечего? – крикнула ему дочь.
- Что тебе, Марина, сказать? Если б все сотрудники милиции исполняли свои обязанности, как твой папа, терроризм бы пресекли на корню. Но, к сожалению, не все такие, как я.
Сто пятьдесят водки, пущенные вдогонку за двумястами хорошего крепкого самогона, начали всасываться в кровь, вводя Делягу в блаженное состояние. Дэзи сидела у его ног, ожидая подачки. В дверях появилась Марина. Она подошла к отцу и поцеловала его в темечко.
- Ты у меня самый лучший и самый правильный папа, вот только на службе тебя почему-то не ценят. Иначе не ходил бы до седых волос в участковых.
- Много ты понимаешь. Я-то правильный, а вот народ наш – нет. Все выгоду ищут, корысть. Был сегодня по важному делу у одной женщины, и в процессе беседы попросил её оказать помощь в поимке преступников, заложивших бомбу в школу. И что же ты думаешь, дочь, она мне ответила? – Деляга скривил физиономию и поднял вверх указательный палец. – Что я буду, говорит, с этого иметь? С таким сознанием, скажи, как можно построить нормальное общество? Слушай меня, Маринка, и мотай на ус, которого у тебя нет, и не будет, что хорошо, а что плохо. Ты вот к экзаменам готовишься?
- Готовлюсь.
- Это хорошо.
- С Дэзи выходила гулять?
- Ещё нет.
- Это плохо
- Сейчас собираюсь выйти.
- Это хорошо.
- Пап, ты часом Маяковского сегодня на работе не начитался?
- Мне, доча, некогда читать, я преступников целыми днями ловлю.
- Я знаю, папа, и это хорошо. А то, что ты уже захмелел, это плохо. Будет хорошо, если ты пойдёшь и ляжешь спать. А мы с Дэзи пойдём, погуляем.
Капитан Деляга тряхнул головой и покачнулся на стуле. Его язык уже плохо подчинялся хозяину.
- Ты правильно заметила, что твой папа сильно устал, и ему нужно пойти лечь, отдохнуть.
Глава семейства поднялся и, придерживаясь за стены, поковылял в спальню. Марина зашла в свою комнату и набрала телефонный номер.
- Никита, это ты? Привет. Что делаешь?… Сейчас с Дэзькой выходим погулять… Прямо сейчас… На часок, не больше, к экзамену надо готовиться… На углу встретимся.

Когда Марина, длинноволосая и белокурая двадцатилетняя девушка, одетая в короткое голубое платье на бретельках, с белоснежной болонкой на поводке подходила к перекрёстку, высокий стройный парень с короткой стрижкой уже поджидал её.
- Привет, Марина, - он обнял девушку и поцеловал в губы. Под ногами молодых людей обрадованная встрече собачонка поскуливала и виляла хвостом.
-  Никита, смотри, как Дэзька тебе радуется, извихлялась вся.
Юноша присел на корточки и потрепал псину за морду.
- Хорошая собака, - он гладил кудрявую шерсть, - я тоже рад тебя видеть. Но скажу по секрету - твою хозяйку больше.
Никита поднялся и положил руку на плечо своей девушке. Они медленно пошли по тротуару.
- Ты чего своей Дэзи жениха не найдёшь? У тебя есть я, а у неё нет никого. Это не справедливо.
Марина усмехнулась.               
- Крутился тут вчера у дверей один. Я за хлебом выходила и чуть об него не споткнулась.
- Красавец, наверное? – молодой человек посмотрел на болонку и подмигнул ей.
- Какой красавец? Мелкий монстр, хотя, видимо, и породистый. Мопс.
- Я в собачьих породах не очень. Мопс, какой из себя?
Девушка остановилась и пожала плечами.
- Как тебе объяснить? Если взять самую мелкую дворнягу, сплюснуть ей морду так, чтобы у неё выкатились из орбит глаза и нижние клыки вылезли вперёд, как у какого-нибудь вампира, то получится мопс. Как тебе такой жених для Дэзи?
- А рога у мопса есть? – Никита засмеялся.
- Может, и есть под шерстью, кто его знает, - серьёзно ответила Марина.
- А невеста как к нему отнеслась?
- Она его не видела, но, наверное, почуяла, потому что забилась под диван и сидела там. Я-то поначалу не поняла, чего она туда забралась, а, когда пошла за хлебом, то наткнулась на мопса под нашими дверями. Больше он мне на глаза не попадался.
Молодые люди медленным шагом шли вдоль улицы, прижавшись друг к другу и разговаривая о разном, оставив тему болонки и её кавалера. Они миновали уже два квартала и намеревались свернуть в переулок, как вдруг собачка, до этого спокойно семенившая рядом ножками и обнюхивавшая всё подряд, резко дёрнулась к дороге и сорвалась с поводка. Она выскочила на проезжую часть и едва не попала под колёса проезжавшего мимо автобуса. Но каким-то чудом спаслась и, как белый клубок ниток, покатилась по асфальту на другую сторону улицы. Опередив Марину, Никита бросился за болонкой, не успев заметить летевшую на огромной скорости иномарку. Удар был сильным, и тело юноши трижды перевернулось в воздухе. Сделав пируэт, оно шлёпнулось на газон, отделявший тротуар от проезжей части. В эти мгновения Марина забыла о своей сбежавшей любимице, она с ужасом медленно осознавала случившееся. Её парень лежал в неестественной позе, и его правая нога в коленном суставе вывернулась в обратную сторону. Сбившая его машина, проехав метров сорок, остановилась и дала задний ход. Из неё с невозмутимым видом вышел крупный мужчина в цветастой рубашке.
 - Нужно вызвать скорую, - сказал он бледной, находившейся почти в обморочном состоянии Марине. Девушка безвольно опустилась на траву около не подающего признаков жизни Никиты. Здоровяк достал из барсетки телефон, набрал номер и вызвал врачей. В это время Марина смотрела мутным, каким-то безумным взглядом на тело своего любимого, не обращая внимания на то, что творится вокруг. Поэтому она не слышала, как хозяин злополучной иномарки разговаривал с диспетчером скорой помощи, не чувствовала, как другой мужчина, одетый не по сезону в серый плащ и шляпу оттащил её от Никиты и посадил чуть в стороне, и уж точно не видела, как этот человек производил манипуляции с бесчувственным телом. Марина пришла в себя только после того, как её парень сам поднялся с травы и подошёл к ней, озираясь по сторонам и разглядывая с удивлением и интересом мужчину в яркой рубахе и человека в плаще с маленькой мерзкой собачкой на поводке. Видимо это был мопс, судя по описаниям Марины. Пёс обнюхивал и облизывал Дэзи, которая в это время крутилась уже около него. Оба мужчины не сводили с Никиты глаз, и взгляд здоровяка был особенно странным. Он выражал не столько удивление, сколько суеверный страх. Человек в плаще наоборот смотрел на него с прищуром и ухмылялся. Во всей этой ситуации было что-то странное, и юноша силился понять, что именно. Он не помнил того, что произошло. Увидев своего возлюбленного совершенно здоровым, Марина вскочила на ноги и бросилась к нему. Пока молодые люди обнимались, водитель иномарки пришёл в себя, и весело хлопнул человека в плаще по плечу.
 - Ну, ты в натуре, мужик, даёшь! Ты экстрасенс что ли? Пацан только что покойником был, а ты его оживил. Я уж думал меня теперь по ментовкам да по судам – мудам затаскают, нервы трепать будут. Опять же проблемы. А теперь чё? Терпила жив и здоров, вон как с девкой обнимается, значит, и с меня спроса нет. Ты прямо волшебник, мужик. На, держи сто баксов за то, что избавил меня от нервотрёпки. И вот ещё сто, отдашь пацану, когда он со своей мочалкой наобнимается. Тороплюсь я, кореш ждёт. Вот тебе моя визитка, позвони. Ты, видать, много, чего умеешь, и мне можешь понадобиться. В обиде не останешься.
Здоровяк сел в машину и уехал, а человек в плаще бросил взгляд на визитную карточку в своей руке.
 - Живодёров Вениамин Вениаминович – бизнесмен, - прочёл он вслух.
К этому времени Марина убедилась, что Никита на самом деле жив и здоров, а тот от неё услышал удивительную историю о себе. Крепко держась за руки, они оба подошли к своему спасителю, стоявшему чуть в стороне и державшему мопса на поводке.
 - Мы так вам благодарны, так благодарны! - начала со слезами на глазах Марина, обращаясь к человеку в плаще. – Извините, не знаем вашего имени.
 - Да, да, вы спасли мне жизнь! - Никита схватил за руку мужчину, и ему она показалась  странной на ощупь. – Будьте так добры, представьтесь, чтобы я запомнил ваше имя на всю жизнь.
 - Гробс – коротко ответил тот. - Просто Гробс. Запомнишь навсегда. Я рад был помочь. Кстати, тот гражданин, что на тебя, юноша, наехал, передал деньги, двести долларов. Извиняться перед тобой он не пожелал. Интересная, очень интересная особь, - сказал он с какой-то странной интонацией.
-  Сдались мне его деньги! – Никита сделал гордый жест, но при этом, бросив взгляд на валюту, не сразу смог его отвести. Гробс это заметил.
 - Бери деньги, парень, не будь дураком, во всём случившимся валюта ни причём. Сводишь свою даму в ресторан и джинсы себе новые купишь, а то твои вон, гляди, порвались.
 - Никита, на самом-то деле, почему бы тебе ни взять деньги? Какая, никакая, а это компенсация, - девушка дёрнула его за рубашку.
Рука парня потянулась за банкнотами. Пока американские деньги переходили из руки Гробса в руку Никиты, Марина взвизгнула.
 - Ой, что он делает, паршивец!
Мужчина и парень повернулись в ту сторону, куда смотрела девушка, и увидели, как мопс сцепился с Дэзи, завершив только что «акт любви».
- Ах, дура ты, дура, нашла тоже себе страхолюдину! – по голосу было слышно, что хозяйка болонки была в отчаянии. -  Не уберегла я тебя, Дэзька, не уберегла!
    Гробс лукаво улыбнулся и пожал плечами.
-А что собственного произошло? Естественный процесс, ничего подозрительного.  Мой Фаэл без ума от болонок. А ваша на самом деле красавица. Он в неё влюбился с первого взгляда и мечтал с ней познакомиться, а тут такой случай выпал, ну и…
   - Он что же вам сам рассказывал, как влюбился и мечтал?
Гробс прищурился.
   - Ну, можно сказать и так, хотя лично я против всяких спариваний, если они не способствуют делу, - человек в плаще слегка поклонился и дотронулся рукой до шляпы. - У нас, молодые люди, ещё будет время поговорить, а сейчас прошу прощения, нам с Фаэлом пора.
Он обратился к мопсу, освободившемуся, наконец, от «любовных уз»:
 - Так ты свободен, друг мой? Тогда шагай вперёд.
Марина с Никитой стояли, держа друг друга за руки, и смотрели вслед странному человеку с собачкой, пока тот не скрылся за поворотом.

Чёрный «Лэндкруизер» ехал вдоль городских улиц, не превышая установленной правилами и многочисленными дорожными знаками скорости не потому, что его хозяин стал осторожным после нелепого недавнего наезда на человека, отнюдь. Человек за рулём уже забыл про инцидент. Вениамин Живодёров всё это время внимательно рассматривал городские улицы. Причина его интереса заключалась в том, что в полном разгаре шла предвыборная компания кандидатов на пост губернатора области, и Живодёров был одним из них.
Сорок лет назад явился миру младенец в семье Вениамина Живодёрова  - грузчика торговой базы, и наречён он был именем отца, то есть Вениамином. Мать Вени работала техничкой в школе и несла свой крест, заботясь о сыне и скандаля ежедневно с мужем – пьяницей. Достатка в семье никогда не было, так как зарплата обоих супругов была смехотворной, а «крохи от барского стола», иногда перепадавшие старшему Живодёрову на работе, продавались им и пропивались. Жене и сыну от изобилия товаров, которые ежедневно перетаскивал глава семьи в эру всеобщего дефицита, доставался мизер, да и то только по великим праздникам. И Вениамин младший с юных лет дал себе зарок вырасти и стать богачом в отличие от своих сверстников, видевших себя в будущем космонавтами, инженерами, военными или врачами. В годы построения развитого социализма мечта такая была крамольной, и Веня Живодёров с нею ни с кем не делился. Учиться он жуть как не любил, а стать без образования в те годы пусть не богатым, но хотя бы уж хорошо обеспеченным человеком было проблематичным. И вот народу на счастье началась перестройка, и появилась возможность, не имея светлой головы, а только обладая крепким здоровьем и внушительными кулаками, построить собственное благополучное будущее. Веня как раз здоровье не растратил, грызя гранит науки, и большими кулаками природа его не обделила, поэтому в рэкетирскую группировку он был принят с распростёртыми объятьями. Этими самыми кулаками и бейсбольной битой он утверждался в жизни. За шесть лет ему посчастливилось сколотить солидный капитал, и при этом не иметь официальных конфликтов с законом, войти в доверие к двум грамотным деловым людям и приобрести с ними на паях по дешёвке крупное предприятие. Впоследствии обоих компаньонов удалось устранить физически, сделав это мастерски тихо.  У Вениамина Живодёрова всё получалось как надо, так как им владела великая мечта, которая давала ему вдохновение во всех его делах. Даже в выборе жены это самое вдохновение подсказало, что спутница жизни должна быть женщиной кроткого нрава и не любопытной, чтобы не совала нос в дела мужа. Вот такая именно женщина и родила ему десять лет назад сына Вову. Теперь Вениамин Вениаминович занимал такое социальное положение, при котором быть просто бизнесменом считалось неприличным, нужно было иметь в кармане мандат народного депутата. Все понимали, что определение «народный» в данном контексте было чисто условным. Живодёров не стал размениваться на депутатство в районном или городском совете. Он посчитал ниже своего достоинства также сидеть в областной Думе рядом с горлопанами и недоумками, а замахнулся сразу на кресло губернатора области. Он ехал в своём сверкающем чёрном джипе по улицам родного города и рассматривал агитационные листы и плакаты, призывавшие его земляков проголосовать на выборах за него. Длинная, во весь квартал стена радовала глаз. « Учителя и пенсионеры за Живодёрова!», «Мы верим Живодёрову!», «Живодёров – наш кандидат!».
- Молодцы ребята, не зря едите свой хлеб! - Вениамин Вениаминович разглядывал надписи и довольно сопел себе под нос. – И книжка обо мне этого Затонского получилась, что надо. Разукрасил меня писака, прямо президенту ровня, а то и покруче его буду. 
Взгляд упал на соседнее пассажирское сиденье, на котором лежала книга местного писателя Эдуарда Затонского «Вениамин Живодёров. Жизнь, положенная на алтарь России». Книгу о себе в добрую сотню страниц её главный герой всё же осилил за два месяца и был доволен работой Затонского. Из книги он узнал о себе много такого, о чём не мог даже догадываться, книга возвысила его в собственных глазах и окрылила. Если он сам верил автору, то почему не должны поверить читатели - они же избиратели? Вообще Живодёров не любил читать, и книга о себе самом была одной из немногих им прочитанных. От чего уж он получал удовольствие, так это от мультиков и от индийских фильмов. За этот выбор многие друзья – товарищи даже считали его романтиком, и он не оспаривал их мнения.
Миновав последний светофор, машина выехала на загородное шоссе. Вениамин Вениаминович направлялся к давнему  приятелю, с которым они сговорились о встрече заранее. Приятелем Живодёрова был удачливый рантье некто Борис Мокрушкин, сколотивший себе состояние на финансовой пирамиде МММ. Если тебя, читатель, кто-то когда-нибудь станет убеждать, что прославившийся изворотливостью ума Мавроди – верхушка этой самой пирамиды, разорил всех, кто в него поверил, ответь тому человеку, что это не так. Борис Иванович тому пример. Он не только сумел вернуть вложенные им в сомнительное предприятие деньги, но и многократно их преумножил. Весь фокус Мокрушкина заключался в том, что он не поддался жгучему желанию толпы бесконечно забирать из кассы МММ свои деньги, непонятно как приумноженные, и вкладывать их снова, чтобы на следующий день опять получить взнос с процентами, а вовремя остановился. Он даже пошёл на подкуп кассира, лишившись части дивидендов, чтобы не выстаивать длиннющие очереди «партнёров», как принято было тогда называть вкладчиков авантюрной финансовой компании, и не оказаться аутсайдером. Борис Иванович обладал тонким чутьём, и, когда запахло жареным, просто прекратил «сотрудничество» с господином Мавроди и его ребятами. Мокрушкин ухватил такой куш, что вырученных денег хватило на то, чтобы забыть, что такое работа вообще. Когда-то Борис Иванович был провизором, и даже заведовал большой аптекой, но при наличии денег интерес к фармакологии постепенно угас, и бывший аптекарь превратился в бездельника, который от скуки хватался то за одну затею, то за другую. Прошлая аптекарская трудовая деятельность, проходящая в постоянном контакте со спиртом, привила алкогольную зависимость, которая за неимением теперь привычного  вкусного медицинского антисептика удовлетворялась простенькой водочкой. Постоянное наличие спирта в гараже Бориса Ивановича в былые времена притягивало, как мух на… сладкое друзей – товарищей, одним из которых был ещё молодой тогда Веня, ныне Вениамин Вениаминович Живодёров. С тех пор завязались их приятельские отношения. На первых парах бандит, а потом уже предприниматель с неблагозвучной фамилией частенько приезжал к Боре Мокрушкину оттянуться с водкой и девочками на даче последнего, которую тот купил за городом в тайне от жены. Такие встречи стали традиционными.
Вот и сейчас чёрный джип направлялся именно на эту самую дачу, где всё уже было готово для удовлетворения низменных страстей обоих приятелей.
Машина затормозила около выкрашенных голубой краской ворот, за которыми виднелся среди густых деревьев двухэтажный каменный дом. Вениамин Вениаминович посигналил, и вскоре створки распахнул сам хозяин. Джип заехал в ворота и остановился под навесом из дикого винограда. Друзья обменялись улыбками и крепкими рукопожатиями.
 - Всё готово, друг мой, прошу, - Борис Иванович сделал грациозный жест рукой, приглашая Живодёрова пройти в дом.
 - Девки есть? – задал тот вопрос, не сомневаясь в утвердительном ответе.
 - Одна, но зато какая! – Мокрушкин чмокнул губами.
 - А чо одна? Как мы её делить-то будем? 
 - Веня, там такая баба, такая самка, что боюсь нас с тобой будет маловато, однако. Пойдём, я вас познакомлю.
Вениамин Вениаминович пожал плечами и пошёл к дому вслед за товарищем.
 - Где ты её снял, Борис?
 - Она меня сама нашла. Это нам с тобой подарок Небес. Такая тёлка!
 - Ну, ну, ты меня прямо заинтриговал. Иди, показывай свой подарок.
Оба товарища вошли в дом и поднялись по лестнице на второй этаж. В гостиной с балконом, обставленной со вкусом, их встретила очаровательная девица с телом богини и копной чудесных рыжих волос, спадавших волнами ей на плечи. На ней была надета мини-юбка, походящая больше на набедренную повязку, и лиф, из-под которого рвались наружу две великолепные груди.
 - А я знаю этого очаровашку! – выкрикнула девушка и направилась, обходя стоявший посередине комнаты сервированный стол, к Вениамину Вениаминовичу, остолбеневшему от её вида. – Народ за Живодёрова! Наш кандидат Вениамин Живодёров! Родители, детям своим хотите ли детства весёлого? Голосуйте за Живодёрова! – девица выкрикивала лозунги один за другим, встав в театральную позу трибуна. – Видишь, Веник, я тебя знаю. Какая честь! Какая честь для меня! Без пяти минут губернатор собственной персоной! – гостья мило улыбалась и качала головой. -  А я Каппа. Как тебе моё богатство?  - её руки приподняли сочные груди, а потом погладили крутые бёдра. – Вижу, что я в твоём вкусе, как и во вкусе  этого проказника Бори. Ну, что, приступим к разврату? – руки девушки завернулись за спину, и лиф упал на пол…
…На подоконнике одного из окон второго этажа дачного дома не совсем естественно для этого вида насекомых сидел на своей острой заднице таракан и вертел в шести лапах какую-то миниатюрную штуковину, шевеля при этом длинными усами. Оргия достигала апогея…
 
Было далеко за полдень, когда Вениамин Живодёров выезжал на своём джипе из дачного посёлка. Каппа сидела рядом, вольготно раскинувшись на пассажирском сиденье, и курила сигарету со странным запахом. Даже сейчас после бурной ночи эта женщина продолжала вызывать в нём дикое желание. Его пробирал бесовский внутренний трепет, не смотря на недавнюю ночную оргию, во время которой сидящая рядом жрица любви выжала из него все соки, и его в общем-то заурядный организм совершил нечто такое невообразимое, по сравнению с чем один из подвигов Геракла, когда тот показал чудеса мужской потенции во время любовных утех в течение одной ночи со множеством женщин, не шёл ни в какое сравнение. Сидевшая рядом Каппа не казалась утомлённой, скорее наоборот выглядела отдохнувшей, хотя во время  тех коротких ночных пауз, когда Живодёров набирался сил для очередного торжества плоти, ему на помощь приходил такой же неугомонный в эту ночь его друг Мокрушкин. Вениамин Вениаминович вёл машину почти «на автопилоте», находясь в странном состоянии, когда было непонятно, бодрствует он или погрузился в сон наяву. Джип проезжал вдоль дачных улиц, направляясь к шоссе, сворачивал, где надо, притормаживал в случае необходимости, а в это время глаза водителя видели совсем другие картины, не те, что мелькали за лобовым стеклом. Видимо, всё же Живодёров спал, если в это время представлял себя знатным римлянином, которого охватило беспокойство за дело, ради которого он рисковал и поставил на кон своё благополучие. Фуфий Руф, - а именно это имя носил Вениамин Вениаминович в том иллюзорном мире, мечтал стать сенатором при императоре Гонории. Мечта эта была навязчивой и поглощала все его думы.  Среди римского населения грядили выборы в Сенат, и многие достойные мужи Вечного города хотели бы оказаться в высшем государственном органе. Фуфий не был ни выдающимся полководцем, ни известным трибуном, ни благодетелем бедных, ни меценатом, ни хотя бы удачливым политиком. Нет, он был просто богатым человеком, не имеющим перед обществом никаких заслуг, за которые это самое общество могло бы возвысить его над собой, дав рычаги власти. Поэтому Фуфий Руф решил просто подкупить избирателей, которые хоть и пользовались своим правом волеизъявления, но в своих избранников всё равно не верили, считая всех их плутами, желающими подкормиться из государственной кормушки. Серебряный динарий в руке большинства римлян, давно утративших веру в саму имперскую идею, был куда ценней свободы выбора. Выбор их, каким бы он ни был, жизнь большинства граждан не улучшал, а скорее наоборот. Понимая всё это, Фуфий вошёл в контакт с пронырливыми готами, которые, как народ многочисленный и не всегда дружественный по отношению к Риму, по мнению политиков, считались некой угрозой государству. По отдельности же каждый из этих варваров продолжал беспрепятственно заниматься в Риме коммерцией, и коммерция эта, как правило, была незаконной, а потому особо прибыльной. Обстановка на границах империи оставалась нестабильной, дикие племена теснили римские легионы и часто делали грабительские набеги вглубь государства, неся угрозу целостности империи. Отсюда своим указом Гонорий запретил всем варварам, независимо от племенной принадлежности, торговать оружием. Но оружие, выкованное в римских мастерских по особым технологиям, имело двойную, а то и тройную цену за границами империи, и торговля им несла колоссальные барыши. И никто иные, как готы, рискуя своей свободой, а то и жизнью, занимались тайно именно этой деятельностью. Фуфий Руф за хорошее вознаграждение со стороны варваров, используя своё социальное положение и авторитет добропорядочного дельца, помогал последним вывозить на судах, принадлежавших ему, и своими торговыми обозами запрещённый товар через границу в пределы готского королевства. Вырученные от незаконной деятельности деньги, жаждущий власти Фуфий, намеревался пустить на свою избирательную компанию. И вот его подельник – варвар из числа готских купцов по имени Каструм совершил предательство. Его  люди напали на гонцов Руфа, перевозивших тому выручку за совершённую недавно сделку, перебили их и скрылись вместе с деньгами. Но одному гонцу всё же удалось выжить и добраться до Рима. С Каструма была снята личина надёжного партнёра, и Фуфий Руф горел диким желанием отомстить наглому варвару, и раздумывал над способом его осуществления. Он сидел на балконе своего дома в центре Рима, смотрел сверху вниз на оживлённую городскую улицу, пил лёгкое вино и раздумывал над планом мести. От этих раздумий его отвлёк толчок в плечо, и тут же картина римской улицы сменилась картиной улицы другой. Навстречу нёсся грузовик, и только инстинкт самосохранения позволил Вениамину Вениаминовичу вывернуть руль своего джипа в сторону и избежать неминуемого столкновения. Живодёров  пришёл в себя, хотя и лишился многих нервных клеток. Рядом сидела Каппа, и вместо испуга на её лице он увидел, к своему удивлению, ухмылку. Сон как рукой сняло.
 - Ты чего лыбишься, дура?
 - А разве не смешно, когда патриций на своём дорогом коне чуть ни сталкивается с гружёной повозкой какого-то плебея, при этом едва не лишается жизни, которая ему так нужна, чтобы захватить власть?
Вениамин Вениаминович остолбенел, и его машина едва опять не слетела с дороги.
 - Чего, чего? Какой патриций, какой плебей?
Девушка засмеялась.
 - Ну, я это образно сказала. Разве ты, Веник, не патриций, а водила того грузовика разве не плебей?
Живодёров задумался. Ещё не стёрлись в памяти  картины странного недавнего сна, который его неожиданно накрыл прямо за рулём. Что это было? Предостережение или игра утомлённого бессонной ночью разума? Он взял в руку мобильник и набрал номер.
-Соедините меня с Бешановым… Кто я? Живодёров! Вениамин Вениаминович Живодёров! Так и передайте!… Мне насрать, что он занят! Немедленно сообщите ему, что я звоню!
Через несколько секунд на другом конце трубку взял начальник областного УВД генерал Бешанов.
- Здорово, Михал Трофимыч. Рад слышать тебя, дружище, - Живодёров заулыбался, будто увидел перед собой воочию милицейского начальника. -  Как там движется дело в связи с убийством Думбадзе?… Нехороший сон я увидел, подозрения у меня. Ты не узнал, кто его заказал?… Да, уж поднатужься, сделай милость. Я теперь на деньги попал, да по большому счёту и ещё кое-кто, кого ты знаешь.

Михаил Трофимович Бешанов начальником областного УВД служил давно, и с Вениамином Живодёровым они знались несколько лет. Их представили друг другу на какой-то вечеринке, где оба они были по приглашению общих друзей. С тех пор между ними завязались приятельские отношения, которые со временем переросли в деловые. Только об их общих делах мало кто знал. Михаил Трофимович догадывался о криминальном прошлом своего приятеля и даже кое-что раскопал на него, но до поры,  до времени закрывал на это глаза, ведь Вениамин Вениаминович всегда щедро оплачивал любую его услугу. Официально перед законом Живодёров был чист, и никто не мог упрекнуть начальника областной милиции в  сомнительных связях. Более того, его приятель имел все шансы занять кресло губернатора, а уж, если это случится, он будет недосягаем для злопыхателей любого уровня, во всяком случае, в масштабах области.
После совещания, оставшись один в своём  кабинете, Бешанов взял со стола мобильник. Он надел очки в тяжёлой роговой оправе и сделал вызов.
 - Здравствуй, Вакуев, Бешанов говорит.
Из динамика полилась, как песня, заискивающая речь с кавказским акцентом.
- Ну, хватит, хватит мне петь дифирамбы, мы же не за столом сидим, и ты не тост произносишь. Ты мне лучше вот что скажи Иса Мирзаевич: не твои ли соплеменники порешили в гостинице «Рояль Палас» некоего гражданина Думбадзе?
 - Вах! Что ты такое говоришь, дорогой? – Вакуев искренне выражал возмущение и обиду. -  Мои земляки честные люди! Все мы изучаем Коран и делаем деньги, ведь Аллах этого не запрещает. Я лично ни о каком Думбадзе – Мумбадзе ничего не слышал.
 - А ты подумай хорошенько, своих ребят поспрашивай, глядишь, что-то и прояснится. А то все вы ничего не знаете, а за счёт твоих земляков у меня по области показатель преступности ползёт вверх.
 - Начальник, Михал Трофимыч, дорогой, ты же меня знаешь, я тебе только добра желаю, молю Аллаха, чтобы ты по службе далеко пошёл, до самой Москвы. Мы помогаем друг другу, как и должны делать настоящие мужчины, и никто из нас пока не пожалел об этом. Твой друг Иса Вакуев всегда протянет руку своему русскому брату. Я тут кое-что разузнал, так сразу с тобой этой информацией и поделюсь. В четверг с Москвы на поезде в третьем вагоне в пятом купе курьер с партией наркоты прибывает - некто Кручёный, из блатных. Вот твои ребята пусть его и возьмут. Показатель раскрываемости вверх пойдёт.
 - За информацию, конечно, спасибо, Иса. Но, может, ты так же что-то знаешь о террористе, что в пятую школу мину заложил?
В ответ послышался русский отборный мат.
 - Трофимыч, если б я знал, я б этого гада своими руками порвал. У меня ж в этой школе племянник учится, и кроме него детей моих земляков там полно. А если б был взрыв? Подумать страшно. Как бы я в глаза  снохе – жене покойного брата смотрел? Если узнаю, кто такое зло затеял, сам по-своему с ним разберусь!
Бешанов откашлялся в трубку.
 - Но, но, Иса, без этих глупостей. Преступниками, не забывай, занимается милиция, которой я руковожу. И в моём ведомстве должны быть хорошие показатели. Если ты сам с бандитами разберёшься, у меня будет висяк – нераскрытое преступление. Что из этого вытекает хорошего, скажи мне?
Вакуев промолчал.
- То-то же. Так что, если что прознаешь, звони мне на мобильник. Хорошо понял? У меня всё. Будь здоров.
Закончив разговор с кавказским авторитетом, Бешанов откинулся на спинку кресла и закурил. Он не сомневался, что Думбадзе, с которым имел дела Живодёров, и от прибыли с которых кое-что падало и в его личный карман, заказал кто-то из местных. Зачем этот человек приехал в город и к кому? Вениамин заявил, что ничего о визите грузина не знал, да и в личной встречи с ним, по его словам, не было необходимости. Но Думбадзе тем ни менее приехал, значит, у него было здесь дело. Тогда к кому? Его убрал или тот, с кем он должен был встретиться, или тот, кто этой встрече хотел помешать. Бешанов отметил для себя, что нужно будет проверить алиби самого Живодёрова, да и этими бородатыми правоверными нужно будет заняться поплотнее. Вакуев - хитрый лис, но не настолько, чтобы мог перехитрить его, начальника УВД. Пока он полезен (а польза от него, как авторитета над всеми кавказцами, была ощутимая и выражалась в роскошной даче, на которую не было потрачено ни копейки из собственного кармана главного милиционера области), и его земляки серьёзных преступлений не совершали, ворошить муравейник, где верховодил Иса, не было необходимости. Но в данном  случае интуиция бывшего оперативника подсказывала, что «честных» граждан Шанхая стоило «просеять через сито».
Михаил Трофимович сделал записи в блокноте о предстоящих мероприятиях по делу Думбадзе и позвонил жене.

Алла Сергеевна лежала в пастели, закрыв в истоме глаза. Она закинула руку за голову и дала возможность своей плоти расслабиться после колоссального напряжения. На несколько чудных мгновений её сознание отключилось от реальности, и никакие мысли не мешали физическому блаженству. И тут чудные минуты прервал звонок мобильника. Будто колокол громыхнул под ухом. Великолепное состояние нирваны развеялось, как сон, и Алла Сергеевна пришла в себя. Она нехотя взяла с тумбочки телефон.
 - Это ты дорогой?… Продукты на базаре покупаю, у нас фрукты кончились. Ты сам когда домой приедешь?… Ну, я же понимаю, не первый год замужем за милиционером… Не беспокойся, донесу я сумки, не привыкать мне… Я тебя тоже целую.
Телефон лёг на прикроватную тумбочку.
 - Твой звонил? – спросил голос, который принадлежал лежащему рядом голому потному мужчине по фамилии Затонский. Эдуард Затонский был молодым писателем, хотя ему перевалило за тридцать, и давним любовником Аллы Сергеевны Бешановой. В ней его покорило обольстительное тело и симпатичное личико, а ей самой нравилось общаться с настоящим писателем, каковым она считала Затонского, и говорить с ним о разных поэтических штучках, и о полюбившихся прозаических литературных произведениях. Фамилия Затонский являлась псевдонимом Петра Удодова, и все давно уже  звали его Эдуардом или просто Эдиком, а роспись его состояла из трёх читаемых букв «Зат» и следовавшего за ними вензеля в форме тройной петли. В настоящее время писатель работал над вторым томом исторического романа под названием «Тысячелетний Рим, растоптанный варварами», и Алла Сергеевна восторгалась  книгой, а на правах близкого человека даже пользовалась правом быть её первой читательницей. Особенно ей льстило, что одна из героинь романа по имени Поппея была писана с неё. По словам её Эдички имя этой римской матроны он выбрал не случайно, и навеяно оно было ему крутыми бёдрами Аллы Сергеевны. Хотя этот персонаж являлся полностью авторской выдумкой, Бешанова видела в нём себя. Та римская женщина, прототипом которой она являлась, была женой высокопоставленного чиновника и тайком занималась колдовством. Её отличала любвеобильность, и чуть ли не каждый день в пастели Поппеи менялся партнёр, что придавало ей сил в её бесовском хобби. Муж полностью находился под властью колдовских чар жены и не догадывался о своих ветвистых рогах. Сама Алла Сергеевна была, конечно, другой, но, видимо, подсознательно хотела для себя жизни именно такой. Но не всеми же своими мечтами и помыслами можно поделиться с окружающими. Муж её был человеком в области известным, занимая  высокий пост начальника УВД, и дом их был полной чашей. Алла Сергеевна вполне могла и не работать – средств на её содержание в семье хватало. Детьми супруги не обзавелись, так как по молодости Бешановой хотелось пожить для себя, а Бешанову вообще было не до них – он на пятнадцать лет был старше жены, и с головой ушёл в работу, карабкаясь вверх по служебной лестнице. Семь или десять абортов начисто лишили его супругу возможности подарить миру Бешаного – младшего или младенца женского пола. Алла Сергеевна работала администратором в гостинице не потому что, как уже было сказано, она нуждалась. Нет. Ей просто требовалось общение. Но режим работы был таким, что после занятых суток, трое следующих оставались свободными. Муж с утра до ночи пропадал на службе, а то и вовсе убывал куда-нибудь в командировку на неделю, и если б не Затонский, с которым свёл её случай, в своих четырёх стенах женщина свихнулась бы умом. Этот мужчина  пока полностью удовлетворял её и телом и душой. Сейчас он лежал рядом и приходил в себя после очередной близости.
 - Твой звонил? – повторил свой вопрос Затонский и перевернулся со спины на бок, положив руку на огромный холм груди своей подруги.
 - Да, Миша интересовался как я и что.
 - Он не засечёт тебя когда-нибудь через спутник или пеленгатором? Всё же у милиции полно всяких штуковин, дающих возможность определить местонахождение телефона. Может, он уже что-то подозревает, коль названивает? – Затонский не подавал вида, но звонок начальника УВД его обеспокоил.
   - Эдик, дорогой, если б Миша что заподозрил, ты б сейчас парился на нарах или гнил в земле, но ты здесь со мной, значит, всё в порядке.
 - Ты, Аллочка, о своём благоверном говоришь, как о каком-нибудь бандите, ей Богу, – Затонский приподнялся на локте. Алла Сергеевна усмехнулась.
 - Ты считаешь, наш народ видит какую-нибудь разницу между братками и милиционерами? Когда-то, видимо, и была эта разница, да только стёрлась. Ты посмотри только, на каких машинах сослуживцы моего мужа ездят при мизерной зарплате. Там старлей сопливый, а уже иномарка под задницей. Миша мой начинал службу скромно, у него мотоцикл был служебный, и жил он от зарплаты до зарплаты. Когда мы с ним поженились, демократы вообще в милиции, как и в армии, условия создали невыносимые. Зарплату по три – четыре месяца не выдавали, а жить как-то было надо. Вот тут на помощь государству и пришли бандиты со своими финансовыми возможностями. Голодный милиционер – лёгкая добыча. Вот тогда-то коррупция в органах приняла всеобъемлющие масштабы.
 - Так ты считаешь своего мужа главарём Коза Ностры?
 - Каким главарём, ты шутишь, Эдик? Считаю его винтиком в сложной машине, которой управляют там, - женщина подняла палец к потолку.
Затонский был искренне удивлён откровениям своей любовницы.
 - И ты так спокойно об этом говоришь?
 - Я говорю то, о чём знают все или догадываются. И говорю я это только тебе. Если ты такой честный, то не о римлянах пиши, а о разлагающемся российском обществе.
Затонский замолчал и задумался. Он смотрел на голое тело жены начальника областной милиции, и губы его двигались, будто он что-то шептал, рассуждая вслух.
 - Что ты там бурчишь? Ау! – Алла Сергеевна похлопала ладошкой любовника по бедру. Тот встрепенулся.
 - Да так, вспомнил свой роман, и одна лихая мысль мелькнула в голове. Мелькнула и исчезла, даже не зафиксировалась в памяти, но оставила после себя чувство тревоги.
 - Какая такая мысль?
 - Если б я знал.
Затонский убрал руку с груди любовницы и откинулся на спину.
 - Да, забыл тебе сказать, сегодня после Союза писателей зашёл в кафе пивка попить, и познакомился там с одним интересным человеком. Он оказался таким знатоком эпохи, которую я описываю в своём романе, что можно подумать, будто он жил во времена императора Гонория. Мне с ним было жуть как интересно беседовать. Я от него столько почерпнул нового для себя, что обязательно эту информацию использую в своей книге. Он мне визитку оставил. Странная такая эта визитка – только фамилия его какая-то иностранная да номер телефона. Сейчас покажу тебе.
Эдуард встал с кровати, подошёл к креслу, на котором валялись его брюки, и достал из них визитную карточку. Он протянул её Алле Сергеевне.
 - Здесь номер нашего отеля, - удивилась она. – Выходит, твой историк в «Роял Паласе» живёт на четвёртом этаже. Может быть, я его даже видела.
 - Всё может быть, - философски ответил писатель Затонский.


…Гай Авгурин дописал последнее слово в своей поэме и положил перо на стол рядом со свитком. Он пробежал глазами последние строки текста и остался довольным. Ему удалось, наконец, выразить свои тревожные мысли посредствам пера, чернил и пергамента. Поэма, над которой работал поэт последние два года, охватывала почти вековой отрезок времени и описывала жизнь знатных и простых римлян во времена правления целой плеяды императоров, сменявших на престоле друг друга, начиная с Константина и кончая ныне здравствующим Гонорием. Воспетые в поэме восемьдесят лет – это так мало в почти тысячелетней истории римского государства, но зато, какими событиями наполнены эти годы, какими поворотами судеб, какими взлётами и падениями монархов. Это время останется в памяти потомков эпохой разброда в некогда единой нации и периодом крушения непоколебимых доселе идеалов. Гай Авгурин знал, что до него никто в современной ему истории не занимался политическим анализом жизни империи, и тем более не делал это, как он, в стихах. Поэтому автор рассчитывал на успех своего произведения. Дождавшись того момента, когда высохнут чернила, Авгурин свернул пергаментный свиток и аккуратно завязал его шнурком. Оставалось дело за малым – получить одобрение самого известного и модного в Риме писателя  Квинта Луция. Этот писатель и поэт был настолько популярен среди римской знати, что считалось неприличным не помнить наизусть выдержек из его текстов. А тексты эти были довольно пусты, как считал Гай Авгурин. Если этот старый и выживший из ума любимчик толпы и самого императора примет творение молодого автора - хотя с его недалёким умом это будет сделать довольно трудно, -  путь к литературной славе для Авгурина будет открыт, и уже о нём станут шептаться матроны: «Вы разве не читали Гая Авгурина? Да, что вы, что вы! Так много потеряли! Обязательно прочтите, милочка!»

Молодой поэт, одетый по случаю аудиенции у самого Луция в новую белую тогу, поднялся по широкой лестнице богатого дома литератора в сопровождении смуглого раба. Квинт Луций поджидал его в своём просторном кабинете на втором этаже. Он возлежал на золочёной узкой кушетке с высокой спинкой, обтянутой красным шёлком. Восьмидесятилетний писатель был абсолютно лыс, и кожа на его голове блестела, как кожура вызревшей маслины. Его белая домашняя туника сверкала золотой вышивкой, и для сходства с императором писателю не хватало только лаврового венка на голове.  Возле кушетки, на которой в вальяжной позе покоилось тело знаменитости, стоял столик, где по соседству с кувшином из дорогого голубого стекла, наполненным вином, размещалось блюдо с виноградом, и две серебряные чаши. Рядом с ними на самом краю лежал свиток пергамента. Луций внимательно оглядел гостя и небрежно кивнул ему на стул, стоявший рядом.
Гай Авгурин воспользовался приглашением и присел на самый краешек. Мэтр молчал, разглядывая молодого автора, а тот скромно потупил взор в ожидании.
 - Прочёл я, Авгурин, прочёл твои «Откровения варвара». Что ж мне сказать тебе? Словом ты владеешь, этого у тебя не отнять. И рифма твоя радует слух. Без сомненья, ты талантлив, и чувствуется поэтическая школа. Ты пытаешься подражать Овидию. Да, да, - Луций поднял руку, пресекая тем самым возражения автора.  - Это так, друг мой. Но Овидий уже есть у Рима, зачем ему второй? Это я говорю относительно формы твоей поэмы. Что же касается содержания, то тут я могу только развести руками. Для чего тебе касаться политики, и зачем ты, римский гражданин, пишешь от имени варвара? Ведь в поэме весь анализ прошедшего века нашей славной истории делает якобы какой-то паршивый гот, возомнивший себя философом. Кто ему поверит, скажи мне? С другой стороны и хорошо, что никто не поверит в бредовые выводы пророчества, которые, по моему мнению, просто оскорбительны. Но тогда зачем об этом писать? Скажи мне, Гай Авгурин, ты думаешь Сексту Силию – нашему уважаемому меценату и благодетелю всех пишущих твоё произведение понравится, и он выложит кучу сестерций переписчикам, чтобы твоя поэма увидела свет? Ответь.
Луций налил себе и гостю вина и отхлебнул глоток. Молодой человек, слушавший мнение мэтра ссутулившись, выпрямился. Он выпил немного вина и поставил чашу на столик.
 - Достопочтенный Квинт Луций, я благодарен тебе за то, что ты нашёл время на прочтение моего скромного труда. Ты спрашиваешь, зачем я написал от имени гота? Отвечу. Я лично считаю готский народ прямой угрозой нашему государству. Готы становятся с каждым годом всё сильнее, а государство наше, погрязшее в разврате, всё слабее. Варвары ждут своего часа. Я хотел предостеречь римлян от праздной и преступной пассивности, которая может им дорого стоить в будущем, возможно, самом ближайшем. Я, как гражданин, не могу заявить от своего имени, что налоги в нашем государстве непомерно высоки, и что они то и дело растут, не могу заявить о том, что армия наша далеко не та, что была хотя бы лет сто назад, о том, что мы теряем свои территории, а граждан это не трогает, и не особо-то найдётся много желающих пополнить ряды легионов и встать на защиту отечества. Рассыпалась сама идея Великого Рима, она потеряла свою привлекательность, а без идеи разве можно быть великой нацией, скажи мне, Луций?
Писатель допил вино из чаши и положил в рот пару виноградин.
 - Тебя послушать, так не сегодня завтра наша империя рухнет. Неужели кому-то будет интересно читать такие мрачные прогнозы? Написал бы лучше о привольной жизни где-нибудь в поместье на лоне природы под щебет птиц и стрекот цикад. У тебя бы хорошо получилось, мой молодой друг, Авгурин. Секст Силий сам большую часть года живёт на своей вилле в двадцати милях от Рима, ему твои стихи были бы ближе,  будь они романтическими.
Квинт Луций взял со стола свиток с поэмой и протянул его Авгурину.
 - Пойми меня, друг мой, я не хочу, чтобы Секст был раздосадован, получив какое-то произведение из моих рук. Напиши, Гай, о деревенской жизни, о пастухах и пастушках, о Фавне, наконец, и приходи. Буду рад увидеть тебя снова…

…Писатель Затонский дочитал очередную главу из второго тома своего исторического произведения и остался довольным. Работа над книгой продвигалась быстрыми темпами, и можно было на осень планировать её завершение. Дело оставалось за малым – убедить председателя областного отделения Союза писателей издать её за счёт казны. Эдуард понимал, что это малое было самым сложным. Во главе местных писателей стоял некто Столбов Фёдор Терентьевич – участник Великой Отечественной войны и слабый, а точнее никакой, по мнению некоторых местных литераторов, в том числе и Затонского, поэт и писатель. Столбов в семнадцатилетнем возрасте был призван в воинскую часть, отправлявшуюся на фронт пятого мая 1945 года, когда ещё шли бои за Берлин. В эшелоне, движущимся на запад по территории освобождённой Польши,  Фёдор и узнал о капитуляции Германии. В армии он вступил в партию, и в сорок восьмом его демобилизовали. Столбов устроился на станкостроительный завод, где долгие годы работал токарем, пописывая стихи. Его, как представителя рабочего класса и коммуниста, охотно печатали в местной прессе и даже предложили вступить в Союз писателей, от чего Фёдор Терентьевич не отказался. Военное прошлое, рабочее настоящее, партбилет в кармане и статус участника войны помогали Столбову делать литературную карьеру. Он всегда охотно сидел на всяких пленумах и форумах, слётах и конференциях, выступал на телевидении, где говорил много и коряво, так как был страшно косноязычен, посещал школы, где в актовых залах рассказывал учащимся о войне, а после успешно продавал детишкам и учителям свои бесценные произведения с собственными автографами. Посещение школ, несущее хороший приработок, Столбову особенно полюбилось, и директора многих из них с годами уже не знали, как отвязаться от надоедливого писателя – земляка.                Вот такой интересной личностью был председатель областной писательской организации – мэтр литературного цеха, критик и судья всех пишущих Фёдор Терентьевич Столбов. Надо сказать, что не все, кто знал цену слову и умел благодаря этому выразить художественно свои мысли на бумаге, попадали под тяжёлую пяту узаконенного областного патриарха словесности. В городе существовало несколько литературных студий, сформированных из числа пишущей братии, не согласной с линией, проводимой главой официальной писательской организации. По музеям и ЖЭКам собиралась разная по возрасту публика от школьников до старцев, но одинаковая в своих взглядах на изящную словесность. В официальных узких литературных кругах все эти прозаики и поэты считались графоманами, а их попытки заявить о себе – мышиной вознёй дилетантов. Вообще, даже в областной первичной организации Союза писателей (официального, поэтому настоящего) члены его с корочками в карманах жили как  те самые пауки в банке. Когда они были голодными, то исподволь жалили друг друга, посылая колкости в адрес творчества кого-нибудь из своих коллег. Когда же собиралось застолье по случаю чьего-нибудь юбилея или проводилась обмывка очередной премии, полученной кем-нибудь почти по графику, для того, чтобы её дружно пропить в коллективе, тогда писатели и поэты произносили хвалебные тосты друг другу  (входили в образ, сродни литературному), и делали это искренне. Они обнимались и целовались друг с другом, забывая в эти хмельные минуты, что они пауки, а объединяют их стенки банки.
Молодой писатель Затонский ситуацию сёк и понимал, что просто так рассчитывать на издание своей книги за счёт субсидий областной администрации, шансов мало. Жиденькие денежный ручеёк, вытекающий из областной казны в направление Союза писателей, был под строгим контролем Столбова. Печатались только те, кто входил в так называемую команду Фёдора Терентьевича. Дело заключалось в том, что должность председателя была выборной, и этот самый председатель должен был быть уверенным, что коллеги по перу изберут на очередной срок именно его. Умелое регулирование струек финансового ручейка на издание книжек писателей – членов Союза позволяло Столбову до преклонного возраста сидеть в председательском кресле.   
Эдуард Затонский понимал, что сам он не представляет для него ценности, так как писателем был начинающим, хотя и плодовитым, и среди литературных акул авторитетом не пользующимся. Оставалось одно - попробовать убедить старого пердуна раскошелиться на издание его, Затонского, исторического романа.                У кабинета Столбова Эдуард сосредоточился, взлохматил волосы на голове и толкнул дверь. Фёдор Терентьевич сидел за столом большого кабинета с кондиционером с видом литературного классика, увлечённого чтением каких-то бумаг. Он сделал вид, будто появление молодого писателя его оторвало от важного дела, хотя оба они о встрече договорились по телефону заранее.
- Заходи, заходи, Петруша, - снисходительно сказал старик. Он упорно никогда не называл Затонского Эдуардом, возможно, тем самым показывая своё пренебрежительное отношение к творчеству своего более молодого собрата по перу. Тот ответил на приветствие, прошёл к столу, за которым сидел председатель, над чьей головой висела икона со страдающим Иисусом. Икона эта висела на том же самом гвоздике, на котором до неё занимал это почётное место портрет вождя мирового пролетариата.
 - Присаживайся, братец Удодов, -  Столбов положил руку на компьютерную распечатку рукописи, предложенной ему для рецензирования. Он сделал многозначительную паузу, во время которой бесцеремонно рассматривал молодого писателя своими по-стариковски мутными глазами. Под этим взглядом Затонский стушевался и потупил взор, посчитав для себя лучшим не пялиться на старого борзописца, каковым он считал Столбова, а ещё раз разглядеть страницы своей рукописи, на которой покоилась рука Фёдора Терентьевича.
 - Так вот, - наконец, продолжил председатель, - рукопись твою, Петя, я прочёл, правда, бегло – ты же знаешь, как туго у меня со временем. Ответь мне, на кой хрен тебе дались эти римляне? Неужели нельзя писать о современности? Ты посмотри только вокруг, как жизнь-то изменилась. Как наш город благоустраивается благодаря мэру. О людях надо писать, о наших современниках. Хочу сразу тебя похвалить, что выполнил заказ Живодёрова, книжку о нём нацарапал. Красиво получилось, я читал. Если Вениамин Вениаминович выборы выиграет и станет губернатором, глядишь, и вспомнит когда о тебе. О себе-то я сам напомню. Поделюсь с тобой, Петя, секретом - книгу я хотел посвятить Дятлову – нашему градоначальнику, но силы у меня уже не те. Может, ты возьмёшься? В тебе хватка есть, и энергия через край плещет, и фантазией Бог наделил. Если Дятлову понравится, считай, ты на коне. Я бы мог это дело и кому-нибудь другому предложить, но видишь же сам -  вокруг одни бездари, а ты талантливый мужик, и тебе надо расти. Правда, на этот рост много времени уйдёт, но и ты ещё молод, Петя. Ну, так как тебе моё предложение?
Эдуард пожал плечами и промокнул платком вспотевший лоб.
 - Фёдор Терентьевич, я пришёл к вам по поводу своего романа. Я кончаю уже второй том, а у меня ещё первый не издан.
 - Я всё же думал, ты более сообразительный. Наш народ и так читать мало стал, потому что пресытился всем, и уж что-что его может заставить купить книгу, так это интересный сюжет из нашей действительности, а ты ему пытаешься какой-то Рим подсунуть. Ну, на фига он ему сдался?
Затонский тяжело вздохнул.
 - Очень жаль, что вы мой роман мельком прочитали. Если бы у вас было время, и вы прочли его повнимательнее, то поняли бы, что я хотел сказать. Не смогли вы увидеть, Фёдор Терентьевич, самого главного, а оно ведь на поверхности лежит.
 - Уж не считаешь ли ты меня тупым?! – через мутную пелену в глазах Столбова, как сквозь тучу,  пробилась искра - молния возмущения. В этот момент на председательском столе зазвонил телефон и спас Эдуарда от разноса, который намеревался ему устроить мэтр. Выражение его лица изменилось, он заулыбался кому-то невидимому на другом конце провода и махнул Затонскому рукой, чтобы тот покинул кабинет. Потом прикрыл трубку рукой и прошептал:
 - Подумай над моими словами, Петя, и зайди на днях.
Эдуард, хоть и не подал виду, был вне себя от злости на старого индюка. Он взял со стола свою рукопись, зажал всю пачку подмышкой, кивнул председателю и вышел из кабинета. В коридоре писательского Союза он столкнулся с кем-то из местных поэтов, но даже не поздоровался с коллегой, а прошёл мимо, погружённый в свои мысли. Эдуарду хотелось напиться, и ноги уже готовы были нести его в пивную, что находилась всего в квартале, и уже донесли до выхода на улицу, как вдруг остановились, так как тело столкнулось с другим телом, не сумев разминуться возле двери. Машинально извинившись, Затонский, ещё матеря про себя старого рифмоплёта Столбова, поднял глаза и увидел перед собой ни кого иного, как своего недавнего знакомого, о котором с таким восторгом рассказывал на днях Аллочке. Человек в сером плаще, не смотря на жаркую погоду, носил ещё и шляпу на голове. Он вежливо, как-то по-старомодному, дотронулся до неё рукой и слегка поклонился.
- Какая славная встреча, Эдуард, да ещё в таком символическом месте, - мужчина кивнул на табличку на стене дома, сообщавшую прохожим, что за лакированными остеклёнными дверями находится святое место, где собираются мастера современной отечественной изящной словесности.
-Здравствуйте, Гробс, извините, продолжаю не знать вашего имени – отчества.
-А это вам и ни к чему. Как и все, Эдик, можете называть меня просто Гробс. Я привык к этому имени.
Затонский уже отбросил мысли о Столбове и сосредоточился на разговоре с повстречавшимся мужчиной - недавнем собеседником за пивной стойкой.
 - Вы так говорите, будто у вас есть ещё имена, - он ухмыльнулся.
 - А что вас смущает, если это даже так? Насколько я знаю, раньше вы сами были Удодовым, и звали вас Петром.
Эдуард искренне удивился осведомлённости шапочного знакомого.
 - Откуда вам известно моё настоящее имя, вроде, я о нём не говорил во время нашей прошлой встречи?
Гробс снисходительно покачал головой.
 - Мне много чего известно, молодой человек - вы уже успели в этом убедиться.
Затонский вспомнил услышанный за кружкой пива рассказ о жизни римлян и варваров в эпоху, описанную им в романе, и вынужден был согласиться, что этот человек на самом деле хорошо эрудирован.
 - Я, например, догадываюсь, чем вы расстроены, выходя из этого святилища. Вас не хотят печатать. Ведь так?
Эдуард открыл рот от удивления и уже хотел задать уместный в данном случае вопрос, но Гробс не дал ему этого сделать, продолжив:
 - Вас не желает понять тот, у кого в руках возможность дать свет вашей книге. Обычная жизненная ситуация, - мужчина в плаще пожал плечами. Его собеседник к этому времени обрёл дар речи.
 - Эта старая развалина Столбов – полнейшая бездарность. Он и раньше не был в состоянии оценить настоящее произведение, а уж сейчас, когда его мозги совсем засохли, и подавно. Вы представляете, что он мне заявил? Будто современный читатель безразличен к римской истории, ему, видите ли, подавай современную жизнь. Можно подумать, что не существует жанра исторической прозы! Допускаю, что он никогда ничего подобного и не читал. И ведь носит земля такого горе – писателя! Ни инфаркт его не берёт, ни какая-нибудь подагра. Даже тараканы в его лысой голове не заведутся, как часто это бывает в его возрасте.
 - Да не отчаивайтесь вы так, друг мой, - Гробс положил руку на плечо молодого писателя, - хотите, вашего Столбова разобьёт инсульт, свалит инфаркт, изморит понос, хотите, у него ум зайдёт за разум? Хотите?
Лицо Эдуарда оживилось, а в глазах засветилась надежда.
 - Вы, правда, можете как-то воздействовать на Фёдора Терентьевича? Вы что, гипнотизёр?
 - Хлеще. Я волшебник, - Гробс не отводил взгляда от глаз собеседника. Тот попытался засмеяться, но остановился, едва начав.
 - А если серьёзно? Я вас, Гробс, конечно, совсем не знаю, но чувствую, что вы человек неординарный.
Мужчина в плаще сделал заговорщицкий вид, слегка наклонился к Эдуарду и прошептал:
 - Я вообще не человек.
Эти слова Гробса, если не напугали Затонского, то уж точно разочаровали. «Очередной псих», - решил он.
 - Зря вы так думаете обо мне, дорогой мой Эдик, я не псих.
«Совпадение», - мелькнула следующая мысль.
 - И никакое это не совпадение, -  прозвучало как бы в ответ.
 - Телепат! – уже вслух прошептал Затонский.
 - Да, уж! – выдохнул странный человек. – А ещё считаете себя писателем, наделённым богатым воображением. Ну, чего я особенного сказал? Признался, что нечеловек, поведал, что могу творить необычные вещи и всё, и вот вы уже, писатель, в ступоре. А если так разобраться, какая вам разница, кто я и что я? Вам нужен результат? Вы хотите, чтобы вашу книгу издали? Отвечайте! – Гробс повысил голос, и один из прохожих даже обернулся.
 - Хочу, - честно признался Эдуард.
 - Я это знал, но желал от вас услышать. Для этого необходимо, чтобы с обидчиком Столбовым кое-что произошло. Выбирайте сами: он попадёт под троллейбус, его зарежет разбушевавшийся дебошир, у него будет сердечный приступ с летальным исходом или основательно съедет крыша. Какой вариант, Эдик, по-вашему, более подходящ?
 - Вы меня разыгрываете, Гробс, пользуясь моим справедливым желанием издать свой труд.
 - Разыгрываю?! – собеседник, похоже, обиделся. В это время мимо проходила миловидная молодая женщина, и его молниеносный пасс рукой перед её лицом всё поставил на свои места. На глазах у Затонского женщина исчезла, но зато в сомкнутых ладонях Гробера что-то появилось. Это что-то трепыхалось. Когда ладони раскрылись, Эдик с ужасом увидел, что в них находится какая-то мерзкая тварь с гребешком по хребту, по обе стороны от которого пытались расправиться перепончатые крылья. Тварь шипела  и без конца выпускала длинный и чёрный раздвоенный язык.
 - Что это?! – дрожащим голосом  спросил молодой человек.
 - Обычная стерва, каких много. Это её суть, а соблазнительная для человека форма – камуфляж. Я просто снял с неё этот самый камуфляж. Как она вам?
 - Слава Богу, что я не женат! – по вискам писателя Затонского текли крупные капли пота.
Гробс пересадил тварь на одну ладонь, а другой сделал опять едва уловимый пасс, и рядом появилась та же самая милашка. Она как-то тупо и с удивлением посмотрела на обоих мужчин, потом процедила сквозь зубы:
 - Да пошли вы оба к …. матери! – после чего развернулась и зашагала прочь, виляя задом и стуча по асфальту каблучками.
 -Ну, что я вам говорил?
 - Феноменально! Как у вас это получилось?
 - Длительные тренировки по воздействию на протоплазму, так себе, пустяк.
 - Ничего себе, пустяк! Да вам в цирке выступать!
Гробс усмехнулся.
 - Если так, тогда выбирайте, что мне сделать с вашим Столбовым?
Эдуард задумался.
 - Со Столбовым, говорите, что делать? Убивать его, конечно, не нужно – пусть живёт, вот насчёт его головы ваше предложение мне понравилось. Пусть Фёдор Терентьевич потараканит. Глядишь, и переизберём председателя. А новая метла, как известно, метёт по-новому.
Гробс хлопнул в ладоши.
 - Значит, остановились на тараканах. Мне тоже эта идея нравится, вы Эдик, угадали. Перспективное направление выбрали. Тогда договорились - завтра приносите Столбову свой второй том, и, как ни в чём ни бывало, требуйте его напечатать вместе с первым.
 - Вы о чём? Я раньше осени  свою вторую книгу не закончу.
 - Закончите сегодня же ночью -  у меня нет времени ждать. А сейчас, мой друг, пойдём, хлебнём пивка, я угощаю, - Гробер положил руку на плечо Эдуарда Затонского и подтолкнул его вперёд, где всего в квартале располагалась забегаловка, в которой к пиву подавали воблу.

А за стенами здания Фёдор Терентьевич Столбов в это время разговаривал по телефону с депутатом областной Думы Тарасом Антиповичем Галушко. Собеседник Столбова был директором крупного строящегося химзавода, и ему хотелось, чтобы кто-нибудь из писателей осветил и запечатлел для истории ратный подвиг строителей и его собственное имя. Само строительство химического предприятия по разумным меркам было действом преступным, так как оно затеялось в прекрасных и заповедных местах. Но решение принималось в Москве, а Москва, как известно, находится далеко от местных красот. Вездесущие «москвичи» и те, кто стоит за ними, куют деньги из всего и на всём, и как вирус, распространяются по территории страны, набрасывая на неё свои тенета и покрывая её гнойниками ядовитых производств. В душе господин Галушко понимал, что химзавод нанесёт непоправимый ущерб земле его малой родины, но сам он занимал кресло директора и получал зарплату в твёрдой валюте. Да ещё столичные покровители финансировали его избирательную компанию и предприняли кой-какие меры, чтобы он, Галушко, обязательно положил в карман депутатский мандат. Используя столичные деньги, Тарас Антипович  развил бурную деятельность внутри областной Думы и теперь был там человеком влиятельным. С председателем местного отделения Союза писателей Галушко знался давно, во всяком случае, с того времени, как забили первый колышек на руководимой им стройке. Он не один раз финансировал издание книжек стихов и прозы Столбова, и считал, что тот ему не откажет в его собственной просьбе. Фёдор Терентьевич и не собирался этого делать. Он почувствовал запах денег, а этот запах всегда был старику по душе. Подчинённая ему пишущая публика вся состояла сплошь из людей нуждавшихся, и заняться написанием книжонки о строителях химзавода обязательно должны были найтись желающие. За крохи от солидного гонорара кто-нибудь из них сделает эту работу, а сам Фёдор Терентьевич просто погреет на выгодном деле руки. Столбов тоже понимал, что химическое предприятие, расположенное недалеко от города ничего хорошего экологии региона не принесёт, но что такое запах вредных химических элементов по сравнению с запахом денег? Писательский «начальник» не заметил во время телефонного разговора, как сквозь щель в оконной раме около кондиционера пробрался в помещение рыжий таракан. Оказавшись внутри, он сориентировался в обстановке, для чего некоторое время покрутил маленькой головкой и поводил длинными усами, потом оттолкнулся от рамы и полетел. Насекомое сделало посадку на плече Фёдора Терентьевича и сразу же двинулось к его морщинистой шее. Хозяин этих морщин не почувствовал, как таракан дополз до уха и скрылся в его раковине. В это время разговор с Галушко был в стадии завершения, и думовец поделился со Столбовым слухом о том, что якобы в гостинице «Роял Палас» поселился некто Грубс или Гробс, и что якобы этот человек является негласным представителем президента. Он просто наблюдает за жизнью города, чтобы потом сделать выводы и изложить их главе государства. Фёдор Терентьевич ответил, что не владеет такой информацией, но, если надо, постарается кое-что выяснить. Разговор опять перешёл к руководимому Галушко строительству. Главный писатель начал уверять собеседника, что заказ его на книгу будет исполнен в лучшем виде, и уже стал обговаривать размер аванса, как вдруг ни с того, ни с сего остановился на полуслове, а после понёс полную околесицу. Он заявил, что строительство химзавода в заповедных местах граничит с преступлением. Что сточные воды попадут в реки и отравят местную флору и фауну, что миллионы перелётных птиц, гнездящихся здесь, будут облетать этот край стороной. Столбов начал говорить о здоровье своих земляков, но на другом конце провода уже повесили трубку.               
  - Ишь, чего захотел, мать твою, чтобы я пошёл против своей совести и позволил написать враньё о этой стройке века, уже называющейся в народе вонючкой! Не дождёшься, хохол хитроумный! – Фёдор Терентьевич помахал кулаком в направлении окна своего кабинета, будто прямо за ним находился тот, кому адресовалась эта короткая, но эмоциональная речь.
 
Галушко бросил в сердцах трубку и таких эпитетов отпустил в адрес старого писаки, какими в своей жизни не одаривал никого. Тарас Антипович какое-то время погадал о том, что стало причиной резкой перемены настроения Столбова, и не найдя объяснения, плюнул на него и списал всё на старческий маразм. Он решил позвонить Бешанову, с которым его пути по работе частенько пересекались. С начальником УВД они не были друзьями и даже приятелями не были, но как руководители высокого ранга знались друг с другом, и не удивительно, что один из них мог запросто позвонить другому в любое время, хоть на службу, хоть домой. Вот и сейчас Михаил Трофимович поднял трубку и сразу по голосу узнал Галушко. Вопрос о представителе президента его насторожил. Сам он не владел информацией по этому вопросу, а как главный блюститель порядка, не любил жить в неведении. Для себя он решил моментально, что необходимо в кротчайший срок выяснить, что за подозрительный человек поселился в «Роял Паласе», какие у него полномочия и намерения. А так же разузнать, имеется ли какая-нибудь связь между его появлением в городе и недавнем убийством воровского авторитета Думбадзе. Бешанов пообещал Галушко разобраться с москвичом и для себя уже решил, как это сделать. Засылать оперативников в «Роял Палас» он не собирался. Михаил Трофимович рассудил, что через собственную жену, что была работником отеля, это сделать будет сподручнее. 

В своём номере Гробс только что привёл в чувства до этого бездыханного Оберона. Доза ядовитых паров дихлофоса, полученная им, оказалась настолько большой, что возникли серьёзные опасения за жизнь безрассудного члена команды. Что заставило его ослушаться своего командира и, покинув номер, подняться по вентиляционной трубе на шестой этаж? Гробса мучил этот вопрос, и он надеялся получить ответ на него от пришедшего в себя Оберона. Командор поставил нейтринный излучатель на стол рядом со спичечной коробкой, в которой покоилось поражённое ядами тело,  ещё раз нагнулся над подававшим первые признаки жизни товарищем и громко дохнул на него, усиливая эффект излучения. Пострадавший больше всех член команды, видимо, окончательно пришёл в себя, потому что перевернулся со спины на живот.   
 - Очухался,  негодник? Теперь отвечай, зачем попёрся на шестой этаж, когда я запретил вам всем покидать номер?
Оберон приподнял голову и зашевелил усами.               
 - Не серчайте на меня, командор. Я действовал только во благо нашего общего дела. Ребята из местных - коренные жильцы этого отеля, сообщили мне, что двумя этажами выше поселилась одна интересная человеческая особь.
– Ты имеешь в виду представителей нашего народа? – Гробус пододвинул ухо поближе к Оберону, чтобы лучше расслышать его писк. В знак согласия Оберон быстро зашевелил усами.
- Вы совершенно правы, командор, я говорю о наших братьях, многие из которых теперь покойники после газовой атаки гостиничного персонала. Так вот, я получил сообщение, что прямо над нами в шестьсот двадцать восьмом номере проживает некто Псов Кирилл Аркадьевич, инспектор ревизионного отдела президентской администрации. Он приехал в этот город с секретной миссией. Цель её дать президенту правдивый расклад местной политической жизни. Этот человек поселился в отеле под вымышленной фамилией Синяков, но Псов – его настоящая.               
 Гробс отодвинул своё лицо от Оберона и выпрямился.                - Вот, посмотрите на этого героя, - обратился он к Каппе и Фаэлу, наблюдавшим за действиями своего командира, прижавшись к дальней стене. – Он один пострадал во имя нашего общего дела, а не ради собственных похотливых желаний. Оберон принёс информацию, которая для нас очень важна. Я сейчас же навещу этого самого Псова – Синякова. Вы все дожидайтесь меня, и чтобы ни шагу из номера!                Гробс направился в прихожую, надел на себя серый плащ, шляпу и вышел в коридор.

- Кто там? – спросил высокий мужской голос из-за двери шестьсот двадцать восьмого номера.
 - Извините, пожалуйста, это горничная. Я принесла вам вазочку с цветами, - ответила ему из коридора, по-видимому, молоденькая служащая отеля.                Хозяин апартаментов – высокий худощавый мужчина лет пятидесяти пяти с лысиной, стыдливо прикрытой двумя десятками зачёсанных на неё волосков, в спортивном костюме и домашних тапочках щёлкнул замком и открыл дверь своего номера. К своему удивлению за ней он увидел не молоденькую милашку с букетом, а зрелого мужчину в сером плаще и шляпе.
   - Гражданин Синяков Кирилл Аркадьевич? – спросил тот его низким голосом.
- Да, это я. А в чём дело?  - лысый сделал шаг вперёд и выглянул в коридор в надежде увидеть всё же горничную, но в обе стороны коридор был пуст.
- А где девушка, которая только что стучала? – Псов посмотрел на незнакомого мужчину и встретился с ним взглядом. От этого взгляда его сковал ужас, и по спине забегали мурашки. Было в глазах незнакомца нечто чуждое, не присущее человеку, и возможно, поэтому оторваться от них  не было никаких сил. Псов, как кролик перед питоном, стоял зачарованный и двигал головой из стороны в сторону в такт движениям незнакомого мужчины. Гость сделал шаг вперёд, и Кирилл Аркадьевич неуверенно отступил, а потом попятился, потому что человек в плаще и шляпе начал теснить его вглубь номера. Когда за ними захлопнулась дверь, случилось нечто фантастическое. Отступая, Псов прижался к платяному шкафу, в то время как ужасный незнакомец с ледяным взглядом спокойно достал из кармана своего серого плаща какой-то прибор, смахивающий на зажигалку, и навёл его на хозяина апартаментов. Из «зажигалки» вырвалась короткая и яркая вспышка, похожая на электрический разряд, которая ударила Псова в область пупка. От этого разряда президентский представитель в долю секунды сам засветился, а потом стал как бы растворяться в воздухе, становясь всё прозрачнее и прозрачнее. Вскоре его фигура была уже едва заметной на фоне шкафа, похожей на призрак. Гробс убрал свой чудо – прибор в карман плаща и двинулся вперёд. Он слился с фантомом Псова, упершись полями шляпы в стенку шкафа. Всё кончилось очень быстро – все эти странные чародейские метаморфозы, и в трёхкомнатном номере остался, как и был до этого, только один человек, но не тот, с лысой головой, в спортивном костюме и тапочках, а другой, что явился сюда в сером плаще.  Он осмотрелся, подошёл к шкафчику, достал оттуда папку с бумагами и начал их перелистывать.

Каппа сидела в кресле, Фаэл у неё на коленях, а Оберон на собачьем хвосте раскачивался из стороны в сторону. Все они молча дожидались своего старшего, и, когда тот вошёл в прихожую, троица почуяла присутствие не только его самого, но и чужака.
- Командор, вы нарядились Псовым, в вас просматривается его оболочка? – первым пропищал Оберон.
- Да, я могу её усилить и совсем видоизмениться. Теперь я посланец Кремля, и это упрощает нашу с вами миссию. Главное дело ещё впереди, - узкое лицо Гробса расплылось в злорадной ухмылке. - А теперь я хочу позвонить отцу одного моего молодого приятеля. Надо заварить в этом городишке кашу покруче.                Каппа заулыбалась, а мопс от радости высунул язык и так завилял хвостом, что с него свалился на ковёр Оберон.

Галушко поднял телефонную трубку.
 - Тарас Антипович? – голос принадлежал мужчине немолодому.
 - Кто это? – Галушко не любил разговаривать с незнакомцами. Звонок отвлёк его от футбольного матча, который транслировали по телевизору.
 - Здравствуйте, Тарас Антипович. Думаю, до вас дошли кое-какие слухи обо мне. Ведь так?
От неожиданности Галушко поперхнулся и закашлялся. Он сразу понял, с кем сейчас разговаривает, интуиция безошибочно распознала человека на другом конце провода. Не понятен был ход президентского представителя. Зачем тот ему позвонил? Чего стоило ожидать от этого человека и как следовало себя с ним вести?
Пока множество тревожных мыслей роились в голове депутата местной Думы, из трубки донёсся смешок. Галушко осмелился, наконец, задать свой вопрос:
 - Вы Гробс – представитель президента? – несмело спросил Тарас Антипович.
Теперь пришла очередь поперхнуться звонившего ему. Тот никак не ожидал услышать своё имя и готов уже был представиться Синяковым, но Галушко не оставил ему выбора. Получалось так, будто в этом городе его ждали.
 - Вы хорошо осведомлены, и это делает вам честь, как политику. Нам надо встретиться и переговорить. Мой выбор пал на вас.
Галушко стёр пот со лба.
 - Вы сами осчастливите меня своим визитом или мне приехать к вам, господин Гробс? Извините, к сожалению, не знаю вашего имени - отчества.
 - Просто Гробс.
 - Как вам будет угодно.
- Я жду вас у себя завтра к вечеру в «Роял Паласе», в четыреста двадцать восьмом номере. Наша встреча должна носить конфиденциальный характер. Надеюсь, вы понимаете.
- Да, конечно, можете быть уверены в моей порядочности. Спасибо вам  за приглашение, господин Гробс, завтра непременно буду у вас.
- Алла Сергеевна! – в комнату администратора ворвалась горничная Люба. – Я видела её!
 - Кого ты видела? – Алла Сергеевна оторвалась от разглядывания женского журнала.
- Ту самую девушку! Ну, ту из номера!
- Люба, сядь, успокойся и закури.
Девушка сделала глубокий вздох и села на диван.
- Вот и молодчина. А теперь скажи мне, о какой девушке ты говорила только что?
- Я сейчас видела девушку, которую убили в четыреста двадцатом! Я не могла ошибиться! Она вышла с мужчиной из четыреста двадцать восьмого номера. С ними ещё была собачка такая мелкая и страшная.
Алла Сергеевна затушила окурок.
- Так, значит, ты тоже её видела!
- Да, это была именно она!
Администратор задумалась, глядя в одну точку на стене, потом, видимо, приняла решение.
- Люба, ты уже убиралась в четыреста двадцать восьмом?
- Нет, Алла Сергеевна, и не буду! Никто меня не заставит!
- Не заходи туда пока. Я сама разберусь, что там к чему. Оставь мне ключи от номера и иди, занимайся своими делами.
Горничная дрожащей рукой достала из кармана фартука связку ключей и кое-как отцепила от неё тот, на котором значилось число четыреста двадцать восемь.
- А, может, не надо, Алла Сергеевна? Может, лучше в милицию сообщить?
- Сообщу, если понадобится. Ты забыла, что у меня муж самый главный милиционер? Переговорю с ним, если что. А клиентов отеля беспокоить пока незачем. А вдруг нам с тобой обеим померещилось всё? Будет скандал. Руководству это не понравится. Я лучше потихоньку сама всё проверю.
Горничная была сильно перепугана, и лицо её напоминало белую маску.
- Вы только, пожалуйста, осторожно, а вдруг это чертовщина какая, мало ли что.
Бешанова с серьёзным видом покачала головой.
- Я уже, Любаша, в церкви была, свечку Николаю Угоднику поставила, с батюшкой переговорила. Он обещал помолиться за усопшую, чтобы дух её не появлялся среди живых.
- Алла, Сергеевна, - Люба перешла на шёпот, - но ведь это не дух, она настоящая эта девушка, я в этом абсолютно уверена!
- Ладно, не пугай меня, мне и так не по себе. А проверить надо. Это, Любаша, моя работа, я ведь отвечаю за порядок в своей смене. Иди, а я ещё подумаю, как всё сделать.
Когда за горничной закрылась дверь, Алла Сергеевна ещё долго теребила в руке ключ с номерком, на котором значилось теперь кажущееся ей страшным число 428. Наконец, женщина решилась. Она подняла трубку и позвонила в злосчастный номер на четвёртом этаже. На звонок никто не ответил, а это значило, что постояльцы отсутствовали. Самое время было действовать. Алла Сергеевна прошла к своему рабочему месту у окошечка в вестибюле с надписью «Администратор» и запросила в компьютере информацию о жильцах четыреста двадцать восьмого номера. На экране высветились две фамилии или это были имена: Гробс и Каппа, и ничего больше  Похоже было, что в номере проживали отец с дочерью. Кто и как мог вселить постояльцев, не введя в компьютер информацию о них? Это было странным, и формально у Аллы Сергеевны появился повод наведаться к гостям отеля с четвёртого этажа. Бешанова перекрестилась и пошла к лифту. Через несколько минут уже у дверей, за которыми её, возможно, ждала встреча с рыжеволосой девушкой, что ещё совсем недавно лежала бездыханной с пулевым отверстием в голове, Алла Сергеевна уняла дрожь в коленях, ещё раз осенила себя крестным знамением и постучалась. На её стук никто не ответил, и она постучалась ещё раз, только уже настойчивее. За дверью не было слышно никаких движений. В руках администратора блеснул ключ, и замок щёлкнул. Дверь приоткрылась, и из образовавшейся щели потянуло неприятным запахом. «Что у них там яйца, что ли протухли?» Алла Сергеевна шагнула в помещение и на всякий случай громко кашлянула. В комнатах явно никого не было. Бешанова обошла весь номер, но ничего не заставило её удивиться, кроме неприятного запаха, пока она не открыла холодильник. От вида его содержимого бедная женщина чуть не упала, потому что у неё закружилась голова. На полках стояли стеклянные банки, закатанные крышками. Банки, как банки, но их содержимое… Все посудины были наполнены человеческими мозгами. Рядом с ними стояли бутылочки с тёмно-красной жидкостью, напоминавшей своим видом кровь. Всё перед глазами Аллы Сергеевны поплыло, и она рухнула на пол рядом с распахнутым настежь холодильником. Сколько она так пролежала, одному богу известно, только из состояния беспамятства её вывело прикосновение чьей-то холодной руки, положенной ей на лоб. Открыв глаза, Бешанова увидела перед собой мужчину, он раньше уже попадался ей на глаза со своей собачкой. Мужчина ей мило улыбался и подносил к её губам какую-то чашу с густой бордовой жидкостью. В этот момент сильнейший приступ жажды накатил на Аллу Сергеевну, и она с жадностью потянулась к питью. Незнакомец помог ей, приподняв её голову. Содержание посудины было странным на вкус и даже неприятным, но рвотного рефлекса не вызвало и подействовало на женщину наилучшим образом. Питьё придало ей таких сил, каких она не испытывала никогда. Алла Сергеевна, глубоко вздохнув, положила руку себе на грудь, и только сейчас поняла, что лежит на кровати в номере отеля полностью обнажённой. Рядом с ней стоит и разглядывает её чужой мужчина, а в стороне прислонилась к стенке та самая злополучная рыжеволосая девица. Но Алла Сергеевна мужчины не стеснялась. Наоборот, она страстно желала этого человека каждой своей клеточкой. А он, этот человек, тем временем на её глазах стал видоизменяться. Его лицо вытянулось вперёд, и глаза выкатились из орбит, увеличившись до баснословных размеров. Весь он начал скрючиваться, а конечности его – усыхать и расти в длину. Кожа стала темнеть и покрываться твёрдой коркой. Некогда обычные серые глаза стали теперь похожими на мелкий дуршлаг и изменили цвет на светло-коричневый. Их пересекали поперёк три узкие полоски голубого цвета. Эти метаморфозы тоже не удивили и не напугали Бешанову, она вся трепетала, предчувствуя скорое соитие. Существо, бывшее ещё недавно заурядным немолодым мужчиной, тем временем начало медленно расстёгивать когтями своих уродливых конечностей пуговицы на сером плаще…
…Алла Сергеевна ещё никогда и никому так не отдавалась в своей жизни. А надо признать, что кроме мужа сексуальных партнёров у неё было множество, и о близости со многими из них она частенько вспоминала с удовольствием. Но этот незнакомец, который овладел ей только что множество раз, превзошёл всех из них. Он был настоящим дьяволом в пастели, и женщина, обессилев от любви, раскинулась на белых простынях и с восхищением смотрела, как дьявол этот, принявший опять облик человека, теперь одевался. Алла Сергеевна чувствовала, что после близости с ним стала другой. Ей даже казалось, что если б она сейчас захотела, то могла бы полететь или сотворить какое-нибудь чудо. Но нега, в которой она пребывала, не позволяла даже пошевелить пальцем.
Гробс тем временем застегнул на своём плаще последнюю пуговицу и надел шляпу.
 - Каппа! - окликнул он рыжеволосую девушку, и та тут же появилась в комнате. – Займись Аллой и объясни ей, что к чему, да приберитесь тут вместе. А я пойду, схожу в аптеку за ватой, да прикуплю внизу в ларьке иголку с ниткой. Приведите себя обе в порядок, а то к нам скоро гость пожалует.
 - А как же эта? – Каппа кивнула головой на раскинувшуюся на кровати обнажённую женщину. -  Она же на смене, и её могут хватиться.
Гробс нахмурился и блеснул глазами.
 - Мне наплевать, хватятся её или нет! Она мне нужна!
 - Как скажете, командор.

Тарас Антипович Галушко вышел из лифта на четвёртом этаже, посмотрел на часы и медленно двинулся вдоль коридора по мягкой дорожке, разглядывая номера на дверях. Наконец, он остановился у той из них, что была ему нужна. Депутат несмело постучался. Дверь сразу же открылась, и пред ним предстал высокий сухопарый человек в сером плаще и шляпе.
 - Господин Гробс? – несмело спросил Галушко, удивлённый нарядом хозяина номера. Он подумал, что тот куда-то уходит. – Моя фамилия Галушко. Может, я не вовремя?
 - Ну, что вы, что вы. Я жду вас, Тарас Антипович. Проходите.
Депутат, ступая по ворсистому ковру, вошёл в зал и там увидел двух женщин.
 - Знакомьтесь, это мои помощницы Каппа и Алла. В моём деле тяжело действовать в одиночку.
Галушко понимающе кивнул. Он с интересом стал разглядывать обеих женщин и где-то в глубине души позавидовал президентскому представителю, вокруг которого кружились такие красотки.
 - Девочки, оставьте нас. Когда понадобитесь, я вас позову.
Обе дамочки ушли в другую комнату и закрыли за собой дверь.
 - Присаживайтесь, Тарас Антипович, - хозяин номера, указав на диван, усадил на него гостя и сам сел рядом. – Что вы всё носом водите, никак чихнуть хотите? Так не стесняйтесь.
 - Нет, нет, что вы господин Гробс. Просто мне кажется, что у вас в номере стоит какой-то странный запах, напоминающий запах серы. Я работаю в химической промышленности, и этот запах мне знаком. Кстати, завод, который я сейчас строю, будет выпускать именно серу. Думаю, когда мы запустим его на полную мощь, в нашем городе будет пахнуть именно так. Но это ничего. Стране нужна сера, а сера – это твёрдая валюта. Я правильно рассуждаю, господин Гробс?
Тот наигранно повёл носом и покачал головой.
    - У вас тонкое чутьё, Тарас Антипович, и в прямом и в переносном смысле.
От похвалы «президентского представителя» Галушко засмущался и Гробс увидел это.
   - Негласно я ознакомился с политической обстановкой в вашем регионе, ознакомился с деятельностью отдельных руководителей и составил для себя определённое мнение. Из всех политиков я выделил вас. Сейчас хочу услышать, как вы сами себя оцениваете.
Галушко замялся, подыскивая подходящие слова.  Наступила небольшая пауза, во время которой Гробс внимательно смотрел на своего гостя и не мешал ему сосредотачиваться. Наконец, тот, видимо, собрался с мыслями.
 - Я, господин Гробс, человек деловой, смею вас заверить, и преданный руководству. Я всегда отстаиваю свои принципы и борюсь за них с остервенением хищного зверя. За то, что я человек открытый меня уважают мои избиратели и ценит начальство в Москве. Я могу смело сказать, что считаю себя политиком с большой буквы. На следующих выборах губернатора я обязательно выставлю свою кандидатуру.
Гробс выслушал собеседника и кивнул головой.
 - По всему выходит, вы такой безупречный, такой правильный со всех сторон, что с вас можно икону писать.
Галушко покраснел.
 - Ну что вы, господин Гробс, какая икона? Мне, как и всем смертным, свойственно ошибаться и принимать иногда решения, о которых после приходится жалеть. Конечно, у меня есть недостатки и даже свои причуды. Кто из нас без «тараканов в голове»? Но я самосовершенствуюсь и расту как личность.
 - Это похвально, - Гробс похлопал гостя по плечу. – Я могу помочь вам на этом пути. Могу напрочь избавить вас, как вы сами выразились, от тараканов. Мне это ничего не стоит.
Лицо Тараса Антиповича вытянулось от такого предложения, и он как-то странно посмотрел на представителя Кремля.
 - Полагаю, вы хотите дать мне дельный совет?
 - Больше, чем совет, - Гробс расправил плечи. -  Я могу оказать практическую помощь. Вы хотите её от меня получить?
Было видно, что Галушко не ожидал такого поворота в разговоре с москвичом и видел какой-то скрытый смысл в его словах, но не мог пока его, этот самый смысл, разгадать. Он решил подыграть проверяющему и дал своё согласие.
 - Я знал, что вы согласитесь на мою помощь. Если так, тогда внимательно посмотрите мне в глаза. Смотрите, не отводя взгляда.
Тарас Антипович уставился на Гробса, и ему показалось на какой-то миг, что серые глаза этого человека сменили свой цвет, и, вроде как, форма их поменялась. Но Галушко быстро впал в прострацию и уже не был способен к анализу. Хозяин номера тем временем встал с дивана и окликнул Каппу с Аллой. Они обе тут же появились из соседней комнаты.
 - Каппа, приготовь вату, иголку и нитку. Ты, Алла, станешь придерживать голову этой особи, пока я буду с ней заниматься.
Алла Сергеевна обошла диван и взяла в обе руки голову бесчувственного Галушко. Гробс тем временем достал из плаща какой-то предмет, похожий на авторучку, и склонился над «пациентом». Из кончика «авторучки» вырвался  тонкий оранжевый луч, а может, это было пламя. «Хирург» сделал круговой надрез, и, как спелый арбуз, вскрыл череп Тараса Антиповича. Под верхней крышкой оказалось скопище тараканов. Их было так много, что даже кора мозга с извилинами не просматривалась.
 - Типичный нормальный случай. Симбиоз человеческих мозгов и тараканов, - Гробс положил верхнюю часть черепа Галушко, снятую вместе с причёской, на журнальный столик. -  По просьбе клиента этот симбиоз мы нарушим, - он набрал полную грудь воздуха и громко выдохнул. Тараканы разлетелись в разные стороны. Теперь показался сжатый в комок мозг Тараса Антиповича. Освободившись от гнёта, он стал увеличиваться в размерах, и, как тесто в посудине, поднялся над краями. Только роль посудины выполняла усечённая голова депутата областной Думы и директора строящегося крупного химического завода в одном лице.
 - Ну, вот и всё. Теперь этот котелок закроем крышкой.
Темечко Галушко легло на своё прежнее место.
 - Тампон! - вата в руках странного «хирурга» сняла кое-где подтёки крови. – Ещё тампон… Иглу.
Следуя за иголкой, сжатой длинными пальцами Гробса, нитка аккуратными стежками стянула рассечённую кожу.
 - Теперь, Каппа, дело за тобой. Смажь шов настойкой из марсианской плесени, что б не осталось следов, да Алле объясни, что к чему. Я операцию закончил, пойду, помою руки.
- Командор, клиента приводить сразу в чувства, или дать ему отдохнуть?
 - Какой отдых? Гоните его в шею!
Гробс удалился в ванную комнату, а Каппа извлекла из холодильника баночку с бордовым зельем, смочила в нём ватку и протёрла свежий шов. Она делала своё дело, не торопясь, давая пояснения с интересом наблюдавшей за ней Алле Сергеевне. Потом свежей ваткой, пропитанной настойкой, также со знанием дела протёрла голову своей напарницы.
Первое, что сделал Тарас Антипович, когда открыл глаза, ухватился за нос.
 - Фу, какая вонь! Я задыхаюсь! На свежий воздух хочу! Выпустите меня!
 - Вали, мужик, отсюда, да побыстрее! Вон дверь, никто тебя не держит.
Борясь с тошнотой, Галушко побежал к выходу из номера, и вывалился в коридор. Там он сделал глубокий вздох полной грудью и медленно выдохнул, придерживаясь за стенку. Затем качающейся походкой прооперированный депутат зашагал в сторону лифта. Тошнота и головокружение прошли быстро, и Тарас Антипович осознал, что после беседы с представителем президента стал совсем другим. Осознание этого факта так поразило Галушко, что он даже остановился, повернул голову и бросил удивлённый взгляд на дверь четыреста двадцать восьмого номера. Ему теперь предстоял тяжкий труд разобраться в самом себе, и депутат отправился домой, чтобы этим и заняться.

Заходя в гостиницу, начальник отдела убийств Горлохватов у турникета столкнулся с человеком, покидавшим отель. Его озабоченное лицо показалось Вячеславу Прокопьевичу знакомым. То ли он видел его когда-то по телевизору, то ли на страницах газет, то ли ещё где. У оперативника была хорошая память на лица. Но он быстро забыл о нём, потому, что целью его визита было осуществить дополнительное дознание очевидцев недавнего тройного убийства в одном из здешних номеров. Сегодня работала именно та смена, что и в тот злополучный день. За прошедшее с момента преступления время была проделана большая работа. В номере, где совершилось убийство, криминалисты нашли множество отпечатков пальцев, хотя часть мебели и все дверные ручки кто-то тщательно протёр. В картотеке найденные отпечатки не значились, и те из них, что были идентифицированы, принадлежали покойному Думбадзе – по сведениям МУРа большому авторитету в преступном мире, и персоналу отеля, но Вячеслав Прокопьевич был уверен, что какие-то из «пальчиков» оставил именно убийца. Опрос свидетелей в день совершения преступления дал кое-какие результаты. По словам очевидцев тогда во дворе отеля стояли автомобили, часть из которых принадлежала гостям «Роял Паласа», часть персоналу, а на остальных, видимо, приехали посетители. Весь транспорт был тщательно проверен, и оперативники опросили владельцев. Горлохватова особо заинтересовал белый «Лексус», принадлежавший некоему Вакуеву Исе Мирзаевичу. На допросе хозяин дорогой иномарки заявил, что в день убийства вообще не был в этом районе, а занимался со своими братьями во дворе собственного дома ремонтом «Камаза». Многочисленные родственники, проживавшие с ним, это подтвердили. Но интуиция оперативника подсказывала Вячеславу Прокопьевичу, что все эти люди лгут. Сегодня, посещая отель, Горлохватов держал в кармане фото Вакуева и  первым делом намеревался показать его администратору Алле Сергеевне - обладательнице сногсшибательной фигуры и жене, как выяснилось, начальника УВД. Но женщины на рабочем месте не оказалось, и никто из её коллег не знал, куда она ушла. Оперативник для проведения опроса персонала обосновался в её пустой служебной комнате.  Работники отеля не узнали на предложенной им для опознания фотографии человека, который мог быть предполагаемым убийцей. Вызванная с одного из этажей горничная Люба так же не опознала Вакуева. Но, явившаяся следом за ней  дежурная по этажу сказала, что вроде как, видела похожего бородача в день убийства в сопровождении двух кавказцев. Когда после опроса этажная вышла из комнаты администратора, в неё вернулась Люба и тихим, каким-то странным голосом поведала Вячеславу Прокопьевичу, что в тот же день убийства ближе к вечеру видела своими глазами застреленную, а после исчезнувшую, рыжеволосую девушку. Воскресшая, как выяснилось, проживает в четыреста двадцать восьмом номере вместе с мужчиной, возможно, её отцом. Администратор Алла Сергеевна тоже видела и узнала девицу, и час – полтора назад пошла в тот номер, разузнать, кто она такая. Бешанова до сих пор не вернулась, и Люба уже заволновалась, не случилось ли чего. Горлохватов изъявил желание подняться на четвёртый этаж и уже с этой целью подошёл к лифту и нажал кнопку вызова. Когда полированные створки раздвинулись в разные стороны, глазам оперативника предстала во всём своём очаровательном блеске Алла Сергеевна собственной персоной. Она сразу же узнала Горлохватова и мило ему улыбнулась, от чего тот поёжился. Вячеслав Прокопьевич сам не понял, почему милая улыбка молодой и привлекательной женщины его так смутила и даже где-то встревожила. Этому в данный момент не было объяснения. Только странное, едва уловимое чувство тревоги, зародившееся в глубине души от вида ещё более похорошевшей красавицы, сковало на миг его всего, и даже язык стал непокорным. Алла Сергеевна поприветствовала милиционера первой и вышла из лифта. Тот даже не шелохнулся. Бешанова привыкла к тому, что её облик, порой, действует на мужчин убийственно, и приписала столбняк, в который впал опер, своей ослепительной внешности. Она усмехнулась и пошла к стойке с окошечками, цокая высокими каблучками по мраморному полу.
 - Алла Сергеевна! – услышала она за спиной голос пришедшего, наконец, в себя сыщика. - Уделите мне, пожалуйста, несколько минут.
 - А я уж думала, вы меня не узнали, когда я выходила из лифта, Вячеслав Прокопьевич. Так ведь вас величают, если не ошибаюсь?
 - Прошу прощения за свою невежливость, я, видимо, просто задумался, - весь облик Горлохватова говорил о смущении. -  Мне хотелось бы показать вам одну фотографию. Может, вы узнаете человека, который на ней изображён.
Оперативник вытащил из кармана фото Вакуева. Женщина взяла его и внимательно рассмотрела.
 - Вынуждена вас разочаровать. Я вижу этого человека впервые.
Фотография вернулась в карман, из которого была извлечена.
 - Позвольте, Алла Сергеевна, вас спросить, где вы сейчас были?
 Лицо женщины стало не таким приветливым.
 - Вас так интересует моя работа? Я думала, вы занимаетесь расследованием убийства.
 - А всё же, Алла Сергеевна?
 - Здесь нет никакого секрета, я была на восьмом этаже и проверяла работу персонала. Вы это хотели услышать?
Вячеслав Прокопьевич почувствовал, что по какой-то причине администратор ему лжёт.
 - Вы разве не были в четыреста двадцать восьмом номере?
Женщина, казалось, была  искренне удивлена.
 - А что я там забыла?
 - Как что? А девушка?
 - Вы говорите загадками.
 - Ну, хорошо, расставим все точки над i. Горничная с четвёртого этажа Люба заявила мне, что якобы встретила в гостинице ту самую пропавшую девушку, что вы с ней видели убитой в четыреста двадцатом номере. Ту самую, труп которой потом исчез. Она мне сказала, что вы, Алла Сергеевна, её тоже встречали, и пошли к ней в номер, разобраться, что к чему.
  - Бред какой-то! – администратор покачала головой и криво усмехнулась. – Вы разумный человек верите в эту чушь? Верите в то, что мёртвая девушка разгуливает по гостинице? Мне всегда казалось, и муж меня в этом убедил, что в милиции работают серьёзные люди. Я в вас  разочаровалась, Вячеслав Прокопьевич. У этой девчонки Любы бурная фантазия. Видимо, на неё так подействовало массовая бойня в нашей гостинице.
 - Скорее всего, так оно и есть. Извините меня, Алла Сергеевна. Не смею вас больше задерживать. Возможно, нам предстоит ещё встретиться.
 - Возможно, - ответила Бешанова и как-то странно посмотрела на оперативника.
Горлохватов кивнул головой и направился к турникету. Его голова была переполнена разными мыслями.

Николай Простаков уже битый час болтался у ограды гостиницы «Роял Палас» в надежде повстречать Гробса. Внук бабы Клавы Максим рассказал ему о том, что на днях довёз на своём мотоцикле мужчину в сером плаще именно сюда. По словам рокера, тот странный и щедрый мужик жил именно в этом отеле.  Николай нисколько не сомневался, что мужчина, которого вёз на своей «Ямахе» непутёвый внук соседки – самогонщицы, был именно Гробсом. Простаков переживал время тяжелейшего похмелья и рассчитывал на безвозмездную помощь своего случайного недавнего приятеля. Он рассудил своим воспалённым, отравленным алкоголем умом, что тому ничего не стоит подбросить  немного деньжат бывшему собутыльнику на похмелку. Деньжат, которые у того, без сомнения, водились. Николай отмеривал нетвёрдыми шагами бесконечный чугунный забор и мечтал о стакане водки, а на худой конец бабы Клавиного зелья, которого та ему не отпустила, требуя скопившийся за целый месяц долг. Он уже потерял надежду повстречать Гробса, как вдруг тот появился, как из-под земли, но не один, а с рыжеволосой девицей и низкорослым псом на поводке. Недавний знакомый, одетый в тот же серый плащ и шляпу, заходил в ворота отеля, когда Простаков его окликнул. Услышав своё имя, Гробс обернулся и, узнав Николая, помахал тому рукой.
 - Здорово, братан! – подбежав, Николай протянул свою давно не мытую ладонь, на что тот, кому было адресовано приветствие, просто церемонно кивнул. – Ты  что не приходишь в гости? Мы с отцом Трифоном уже соскучились. (Отца Трифона Простаков приплёл для весомости своих слов, хотя священник, может быть, был бы и не против повторить застолье.)
 - Не ожидал тебя здесь встретить, Коля, - Гробс махнул рукой сопровождавшей его девушке, чтобы та шла в гостиницу без него, и передал ей собачий поводок. – Никак у тебя проблемы?  Говори, не стесняйся.
От таких слов Простаков воспрянул поникшим духом.
 - У меня одна проблема – абстиненция, и то только тогда, когда с ней нечем бороться.
Гробс похлопал Простакова по плечу.
 - До чего мудрёно ты,  Коля, изъясняешься, что можно подумать, у тебя какая-то тяжелейшая болезнь. А у тебя всего-то на всего похмелье. Ведь так?
 - Всего на всего! - передразнил Николай. – Ты хоть знаешь, как мне хреново?! Может, я последние часы доживаю и жду помощи от кого-нибудь из друзей. Вот, тебя, слава Богу, встретил. Теперь, думаю, смерть отступит.
Гробс обнял Простакова за плечо и прижал к себе, от чего тому показалось, будто его окунули в прорубь - так вдруг ему стало холодно. Но он не подал виду, предвкушая подачку. Знакомый в сером плаще прижал его ещё крепче.
 - Я понимаю тебя, друг мой, ведь не лох же я какой-нибудь. Тебе срочно нужно освежиться.
Коля закивал головой и громко сглотнул.
 - Пойдём, сядем на ту вон лавочку и раздавим пол-литру, - в руках Гробса появилась бутылка водки. – Тебе закуска нужна?
Николай пренебрежительно махнул рукой и поспешил к пустующей лавочке.
 - Вот и мне тоже.
Они расположились в скверике за оградой и, не стесняясь прохожих, не опасаясь милиции, откупорили бутылку. Гробс протянул её Николаю, и тот жадно присосался к горлышку. Выпив одним махом три четверти содержимого, он остановился, громко выдохнул и матюкнулся, выражая тем самым облегчение, которое сразу на него снизошло. Коля глянул на бутылку и понял, что поступил не по-братски, отпив больше своей доли. Он засуетился и начал извиняться перед Гробсом. В ответ тот засмеялся и потрепал лохматую шевелюру собутыльника. Он взял из его рук бутылку, тряхнул её, и она снова стала полной. От увиденного фокуса глаза Простакова вылезли из орбит, а нижняя губа отвисла, и изо рта высунулся язык.
 - Ни хрена себе! – только и сумел он выдавить из себя. – Как ты это сделал? Там что, водка?
Гробс, не обращая внимания на Колину реакцию, сделал несколько глотков.
 - Водка не очень хорошая, раньше у меня лучше получалась. Тебе ведь тоже она не очень понравилась, скажи, Николай.
 - Ты, чё, издеваешься?! Некачественная! Да она как по маслу в горло пролилась. Дорогая водочка, кремлёвская, пади? Ты вот только мне скажи, Гробс, как она там оказалась?
 - Требуются, Коля, упорные тренировки по воздействию энергией собственного организма на материальный объект, очень долгие тренировки, и условия нужны особые. Такие условия существуют только в Великой Чёрной Пустоте, но это далеко отсюда. Так что, увы. На, хлебни ещё, а то подумаешь, что я жадничаю с товарищем.
Простаков приложился к протянутой ему бутылке. Потом, видимо, утолил всё же свою жажду, потому что, не допив и до половины, поставил ёмкость на лавочку рядом с собой и закурил, приняв блаженную позу.
 - Что в мире-то творится, надо же, - он выпустил несколько колец дыма. – Американцы совсем оборзели. Мало им Ирака, ещё и к Ирану подбираются, а это уже у наших границ. Террористы распоясались, потому что стрелять их надо, а не судить и сюсюкаться. Ты вот слышал, к примеру, что у нас в городе мину заложили в пятую школу? Слышал?
 - Слышал – спокойно ответил Гробс.
 - Хорошо, что не взорвалась, а то, сколько бы детворы погибло ни за что, ни про что. Менты ищут, конечно, но им никогда не найти того, кто это сделал. Ты вот как думаешь, найдут?
Гробс внимательно посмотрел на Николая.
 - Могут найти, если им кто подскажет.
 - Ага, держи карман шире, подскажут! – Простаков сделал глубокую затяжку. – Такие дела делаются в секрете, и тот, кто знает, никогда никому не проболтается.
 - А если?
 - Что если?
 - Если, например я знаю, кто это сделал, и скажу тебе по секрету?
 - Ты знаешь?!
Гробс откинулся на спинку скамейки и сделал непринуждённый вид.
 - Да, Коля, я знаю, что взрывчатку в учительскую заложил ученик пятого класса этой школы Вова Живодёров. Кстати, сынок будущего губернатора. А тротил ему продал его одноклассник некто Магомет Вакуев – племянник местного кавказского авторитета. Что ты на это скажешь?
 - Ни хрена себе! – выразил Николай своё изумление. – Ты пойдёшь в ментовку?
Рука Гробса легла на плечо собеседника.
 - Меня это, Коленька, не касается. Пусть резвятся, как хотят. Ты – другое дело. Теперь ты владеешь важной информацией, и не только на словах. Я даже дам тебе вот эту видео кассету, где зафиксированы все доказательства того, что я сказал правду, – маленький, плоский и продолговатый предмет опустился в наружный карман Колиного засаленного пиджака. – Ты один в этом городе кроме меня, конечно, знаешь имена настоящих преступников, тебе и идти в милицию.
 - Мне?! Я что похож на психа? Чтобы меня потом эти звери грохнули? Не щенки, а те, кто стоит за ними. Ну, уж нет! Я уже забыл, что ты мне сказал только что по пьянке. Забыл и всё!
 - Ну, забыл, так забыл. Правильно сделал. Кассету оставь всё же на память обо мне. Глядишь, она ещё тебе и сгодится.  И зачем я с тобой разоткровенничался? Ну да ладно. Ты лучше скажи, друг мой, полегчало ли тебе?
Простаков «на старых дрожжах» уже изрядно захмелел, но по его небритой физиономии было видно, что он сейчас всем доволен.
   - Смерть взмахнула надо мной косой, но, завидев тебя, сжалилась и отвалила.
 - Ну, тогда, если жизни твоей ничто не угрожает, я, пожалуй, пойду, а то в номере мои помощники заждались, - Гробс первым поднялся с лавочки. Николай тоже кое-как последовал его примеру.
 - Спасибо тебе, братан, выручил. Можно только я пузырёк с собой возьму, а то осталось в нём ни туда, ни сюда.
 - Забирай его, Коля, он твой.
Простаков взял с лавочки ополовиненную бутылку, полюбовался ею со всех сторон, о чём-то, видимо раздумывая, потом захотел что-то сказать, но из него вырвалось только:
  - Э – э – э.
Алкоголь в крови явно тормозил мысль, и сковывал язык. Наконец, сделав над собой усилие, он промямлил:
 - Гробс, покажи ещё разок свой фокус с бутылкой.
Тот усмехнулся и пожал плечами.
 - Нет проблем.

Каппа крутилась перед зеркалом, Фаэл валялся на диване и смотрел телевизор, а Оберон на подоконнике чистил передними лапками свои крылья, когда старший над ними вошёл в номер.
 - Командор, идите сюда скорее! Этого показывают, который тут у нас был! Вы ему ещё мозги вправляли.
Гробс вошёл в зал и сел в кресло. На экране телевизора на самом деле был Галушко. Он произносил какую-то речь в микрофон, протянутый ему девушкой - корреспондентом местного канала. Потом ему задавались вопросы, и он на них отвечал. Вопросы эти касались строительства химзавода, работы депутатов в областной Думе, выборов губернатора. Казалось, девушка сама была не рада темам, которые затронула в беседе с Галушко - настолько были резкими и разоблачительными его ответы. Корреспондент, видимо, опасалась этой самой резкости, и старалась сгладить острые углы, но Тарас Антипович всячески мешал ей это сделать. Из телеинтервью Гробс узнал, что господин Галушко вчера уволился с должности директора строящегося гиганта химической индустрии, а из его обличительной речи о колоссальном вреде, который неминуемо нанесёт производство серы экологии региона. Экс - директор говорил о том, что в нём пробудилась совесть, и на него, вроде как спустилось с небес прозрение. Он обвинял коллег – депутатов и администрацию области в коррупции, клеймил позором бездеятельных чиновников, призывал земляков не отмалчиваться, а активно бороться за свои права. Говорил о намерении создать и возглавить политическое движение в защиту рабочих и крестьян, в которое призывал влиться тех, кому уже невмоготу беспредел, творящийся в стране. Галушко заявил, что, оставив руководящий пост на производстве, с мандатом депутата расставаться не намерен. Наоборот, свою дальнейшую жизнь он посветит непримиримой политической борьбе с существующим режимом.
Гробс сидел в кресле довольный и качал головой, не отрывая в глаз от экрана.
 - Командор, включите лучше мультики. Как можно слушать эту чушь? - подала голос Каппа, разглядывавшая себя в зеркале.
 - Молчи, дура! Ты-то что понимаешь? Мы занимаемся важным делом, а не праздным время провождением.
 - Вот и я, шеф, сегодня назвал её дурой, а она меня пнула ногой, - пожаловался Фаэл и заискивающе посмотрел на Гробса. Тот бросил на мопса злобный взгляд, и пёс прижал уши и затих.
 - Дармоеды вы с Каппкой и бестолочи. От одного маленького Оберона проку больше, чем от вас обоих. Думал, кому поручить новое задание, и опять мой выбор пал на него.
Оберон на подоконнике прекратил чиститься, встал на задние лапки, вытянувшись, растопырил усы и весь был внимание.
 - Рад стараться, командор! – пропищал он едва слышно.
 - Вот и постарайся! Слетай на рокерскую тусовку и доставь мне сюда Максима Галушко. Его все там называют Черепом. Да не спутай, мне нужен именно он.
 - Слушаюсь, шеф! Будет исполнено!
Таракан взвился в воздух, сделал круг по комнате и вылетел в окно.
 - Вот с кого вам нужно брать пример, тупицы.
Мопс притихший лежал на диване, а Каппа продолжала разглядывать своё отражение в зеркале.

На площади перед бывшим дворцом культуры судостроительного завода, который давно уже не то, что огромные танкеры, прогулочную лодку выпустить был не в силах, крутилась молодёжь. Огромное здание, построенное в середине пятидесятых в стиле социалистического классицизма, принадлежало теперь каким-то тёмным личностям с таким же тёмным цветом кожи, и было превращено ими в большой склад, возле которого в течение светового дня останавливались фуры с товаром, сновали грузчики и клиенты, одним словом, бурлила торговая жизнь. Но к вечеру эта самая жизнь замирала, площадь перед дворцом культуры освобождалась, и на неё начинали стекаться рокеры со своими подругами. Их ревущие мотоциклы изумляли разнообразием форм и расцветок, а их подружки разнообразием своих вольных нарядов. Максим Галушко на сверкающей «Ямахе» был среди них. Его нельзя было ни узнать по чёрной кожаной куртке, поблёскивающей каплями металлических клёпок, и таким же чёрным брюкам. Только на голове у него вместо шлема повязан был пёстрый платок. Максим держал своего «коня» между ног и болтал с каким-то парнем в окружении девчат. Прикуренный им косячок тем временем делал по кругу полный оборот, возвращаясь к хозяину, вспыхивал в его рту огоньком и продолжал дальше своё движение. Никто из ребят не заметил, как в сгущающихся сумерках  какое-то насекомое опустилось на плечо того из них, кого они называли между собой Черепом. Насекомое - рыжий проворный таракан, проползло по гладкой коже куртки до шеи парня, а по ней, сделав молниеносный рывок вверх, скрылось в ушной раковине. Молодой человек продолжал вести оживлённую беседу. Вдруг он остановился на полуслове и изменился в лице.
 - Ты чё, Череп, прибух? Хорош прикалываться. Смольни косяк, твоя очередь.
 - Не, всё пацаны, я отваливаю, хозяин ждёт, - ответил тот осипшим голосом.
 - А как же я, Максик? – надула пухлые губки обесцвеченная девица. – Я с тобой!
 - Отвали, мочалка, на хрена ты командору?
 - Ну и козёл же ты Череп! – девушка подпёрла кулаками бёдра. -  Как меня за жопу хватать, так значит я Настенька, как под юбку ко мне лесть, так я дорогая, как сиськи мне лапать, так цыпочка, а как с собой взять, так мочалка! Больше ко мне не чалься, ишак бухарский, я теперь буду тусоваться с Ёгуртом.
 - Да тусуйся ты хоть с папой римским, мне по барабану, меня командор ждёт.
Мотор «Ямахи» взревел, обдав всех клубами дыма, и машина рванулась вперёд…

Максим Галушко на своём мотоцикле влетел на площадь перед отелем «Роял Палас» и затормозил со свистом у самых его дверей. Он лихо спрыгнул со своего «коня» и вбежал в вестибюль гостиницы, оттолкнув швейцара у турникета. Парень не подумал даже воспользоваться лифтом, а бросился к лестнице, покрытой ковровой дорожкой. Прыгая через две ступеньки, он быстро преодолел четыре этажа, и, пробежав по коридору, постучал в  четыреста двадцать восьмой номер. Дверь открыл Гробс. Мимо него в помещение пролетел  таракан, стартовавший с плеча, обтянутого чёрной кожей. Максим Галушко опешил, увидев пред собой того самого мужчину в сером плаще и шляпе, которого ему довелось недавно подвезти к гостинице. Перед ним был именно он, ошибка исключалась. Парень огляделся. Что произошло, и как здесь оказался он сам и этот странный человек? Максим ворошил ответы в голове, а хозяин номера уже взял его за руку и завёл внутрь.
 - Заходи, Череп, я рад тебя видеть снова. Садись вот на это кресло и расслабься. Угощайся сигареткой с марсианской дурью. Надеюсь, ещё не забыл её вкус?
 - Где я, и как здесь оказался? – было видно невооружённым глазом, что Максим напуган. В его памяти, видимо, ещё свежи были минуты общения с этим типом в сером плаще.
 - Ты у меня в гостях, парень, и сюда сам приехал на своём стальном скакуне. Ты его оставил у входа в отель.
 - Но я не помню, как сюда добирался! И зачем мне это было нужно?
 - Это нужно было мне. Ты помнишь, когда мы расставались у ворот гостиницы, в тот вечер, когда ты любезно согласился меня подвезти, я обещал, что сделаю тебе подарок?
Максим молчал, как в рот воды набрал. Он весь нахохлился и смотрел на Гробса исподлобья.
 - Если ты этого не помнишь, неважно, главное, что помню я. Вот тебе мой подарок, держи, - маленькая дискета перешла из одних рук в другие.
 - Что здесь?
 - Возможности. Сам разберёшься. Теперь мы квиты. Ты мне понравился, Череп, я это тебе ещё тогда сказал. Иди и не будь лохом, как ты сам выражаешься.

Вениамин Вениаминович у себя дома в каминном зале потягивал пиво из банки и смотрел, развалившись в кресле, порнографическое видео, как вдруг его отвлёк от этого приятного занятия телефонный звонок.
 - Да! – рявкнул Живодёров в трубку.
 - Вы хотите спокойного будущего? – спросил молодой голос.
 - Кто это?
 - Не имеет значения. Для вас сейчас важно, что я могу подпортить вам дальнейшую жизнь. Мною отправлено кое-что на ваш электронный адрес. Поинтересуйтесь обязательно. Перезвоню через час, и мы обсудим вашу проблему, - неизвестный отключился.
 - Что за шутки? Кому неймётся? – Вениамин Живодёров чертыхнулся и поставил недопитую банку с пивом на столик. Он закурил и задумался. Так нагло, как только что звонивший, с ним никто и никогда ещё не разговаривал. Кто мог позволить себе такую дерзость? Неизвестный наглец что-то говорил про интернет. Якобы он послал сообщение.
 - Что гадать? – вслух произнёс Живодёров и смачно выматерился. – Нужно включить компьютер и проверить что там к чему.
Вениамин Вениаминович прошёл в свой кабинет, в котором любил принимать гостей, создавая видимость своей эрудированности обилием книг на полках. Многие из гостей догадывались, что ни одна из этих книг не была прочитана хозяином, но не подавали вида, и не иронизировали, считая их просто частью интерьера. Здесь же на огромном рабочем столе стоял навороченный компьютер последней модели. Вот за него-то и сел Живодёров. Когда он открыл свой «почтовый ящик», то ужаснулся. Послание состояло из множества фотографий, на которых его собственный сын получал от какого-то мальчишки - кавказца – его ровесника, свёрток, передавал тому деньги, свёрток заносил в школу и тайком прятал его в шкафу в учительской. Далее шёл текст, который пояснял, что фотографии – это фрагменты видео фильма, который уличает его сына в попытке совершить террористический акт. Напоминалось, что интернет – обширная сеть, и что на носу у него, Вениамина Вениаминовича, губернаторские выборы. Предлагалось обдумать сложившуюся ситуацию до телефонного звонка.
Живодёров выключил компьютер и, сидя за столом в кабинете, курил одну сигарету за другой. Он думал. Хотя, что тут было особо думать? Ежу ясно, что кассету нужно выкупать. Раздался звонок. «Как быстро пролетело время!» - мелькнула тревожная мысль.
Телефонная трубка медленно поднялась над аппаратом и прижалась к уху кандидата в губернаторы.
 - Ну, как вам моё послание? – спросил уже знакомый голос. – Интересное кино, правда?
 - Сколько? – прервал издевательские рассуждения незнакомца Вениамин Вениаминович.
 - «Харлей - Девидсон» - последовал моментальный ответ.
 - Это ещё что за хрень?
 - Мотоцикл.
 - Чё? Мотоцикл? Где я его тебе возьму, козёл?
 - Не стоит грубить. Мы сейчас пытаемся заключить коммерческую сделку. У меня есть товар, вы хотите его купить. И всё, ни больше, ни меньше. Честный бизнес. Вам нужно губернаторское кресло, а мне - мотоцикл. Поэтому вы его обязательно найдёте.  Да ещё чтобы он был последней модели! Это обязательное условие.
 - Возьми бабки, недоносок, отдай кассету и исчезни навсегда, чтобы я не смущался, что ты где-то рядом. Не провоцируй меня на грех.
 - Вениамин Вениаминович, вы деловой человек, хотите стать политиком высокого ранга, а позволяете себе грубости, как какой-нибудь грузчик. Не к лицу вам. Я вас не боюсь. Вы на виду у общественности, и это даёт мне преимущество. Я только что русским языком сказал своё условие – «Харлей - Девидсон». Сейчас я диктую условия, а вы выполняете. Вам четыре дня на всё про всё. На пятый - о проделках вашего сына будут знать все. Извините, каждый делает деньги, как может.

 Живодёров находился под тягостным впечатлением от недавнего разговора с шантажистом, когда на столе зазвонил телефон. «Неужели этому ублюдку показалось мало мотоцикла?» - у Вениамина Вениаминовича дёрнулась мышца на щеке. Он в бессильной ярости схватил трубку. Но звонивший оказался не шантажистом, а Исой Вакуевым.
  - Дорогой Вениамин Вениаминович, здравствуй. Как здоровье? Как жена? Как сын? Как бизнес? Давно не видел тебя, хочу посидеть с тобой за одним столом, выпить за твоё здоровье, за губернаторское кресло, которое с помощью Аллаха и меня ты обязательно займёшь.
У Живодёрова было не то настроение, чтобы слушать пустую болтовню кавказца, в эти минуты он всё ещё думал о неприятной, можно сказать опасной, ситуации, в которую попал.
 - Если у тебя, дорогой, какие проблемы возникнут, твой друг Иса их мигом решит, – продолжал заливать в телефонную трубку Вакуев. – Давай, Вениамин Вениаминович, встретимся в ресторане, поговорим о жизни и о наших общих делах.
Живодёров задумался на секунду и согласился на предложение.

Они сидели вдвоём за столиком самого дорогого в городе ресторана, пили коньяк и беседовали. После получасового разговора о пустяках Вакуев завёл речь о предстоящих губернаторских выборах.
 - У тебя серьёзные соперники, Вениамин Вениаминович, один этот коммунист, забыл его фамилию, чего стоит. У вас с ним почти равные шансы.  Если же я тебе подброшу голоса всех своих земляков, ты обязательно победишь. Это тебе я говорю, Иса. А Иса Вакуев за свои слова отвечает. У нас же как на Кавказе? Как в армии – старший сказал, младший подчинился. А я, ты знаешь – старший.
 - И сколько же у тебя в армии бойцов? – Живодёров прищурил глаза и отхлебнул коньяк из рюмки.
 - Армия-то большая, но с оружием только половина пока.
 - Ты что, сдурел? Какое оружие?
 - Вах, Вениамин Вениаминович, наше оружие на выборах это право голоса. А такое право даёт прописка. Моих земляков в городе тысяч пятьдесят, а прописано из них только половина. Это несправедливо. Вот я тебе и хочу предложить свои условия, которые для тебя выполнить ничего не будет стоить, как губернатора.
Кандидат на губернаторское кресло насторожился.
 - Чего ты хочешь, Иса?
 - Не много, не беспокойся. Во-первых, хочу, чтобы после твоего избрания ты помог нам выкупить Центральный рынок в Шанхае. Мы хотим там быть полноправными хозяевами. Перекалякаешь с кем надо, и вопрос, я думаю, решишь. А, во-вторых, прекратишь этот беспредел с пропиской. Обещаешь сделать для нас, что я прошу, и двадцать пять тысяч избирателей проголосуют за тебя. Это только в городе. Мы с ребятами поднапряжёмся и подтянем тебе и тех своих земляков, что живут в области. Ну, как тебе моё предложение? – Вакуев осушил свою рюмку и подмигнул Живодёрову.
 - Заманчиво, очень заманчиво, надо всё обсудить, - ответил Вениамин Вениаминович, хотя для себя уже всё решил. Он не собирался делать опрометчивого шага, чтобы эти двадцать пять тысяч выходцев с Кавказа проголосовали не за него самого, а за, возможно, более сговорчивого конкурента.
 - Ну, ты думай, думай, дорогой, это правильно. А пока давай выпьем за то, чтобы мы всегда помогали друг другу. Я в любую минуту готов тебе помочь. Вот ты мне скажи, есть у тебя такие проблемы, которые ты сам не в состоянии решить? Не стесняйся, я много чего могу.
Живодёров задумался, взвешивая в голове все «за» и «против» одной возникшей идеи. Наконец, он решился.
 - Есть один гад, - начал он и остановился в нерешительности.
 - Кто такой? Он тебе дорогу перешёл? – Вакуев подался вперёд, показывая своё рвение.
 - Можно сказать, переехал на мотоцикле.
 - Это как?
Вениамин Вениаминович рассказал кавказцу о том, что его шантажирует по телефону какой-то неизвестный и требует выкуп – мотоцикл. Кандидат в губернаторы не стал только распространяться о причинах, позволивших шантаж. Но Иса и не требовал подробностей.  Он понял сразу, чем может оказаться полезным.
 - Давай, друг, выпьем, и я тебе скажу, что нужно будет сделать.

Николай Простаков спускался разочарованный по ступенькам своего подъезда. Эта старая карга баба Клава опять не дала ему в долг бутылку. Подарок Гробса давно закончился, и сколько Коля не тряс пустой пузырёк, он так и не наполнился «живительным» зельем, отец Трифон был на службе. Голова у Коли раскалывалась, в желудке стояла тошнота, всё тело трясло. Как сердечнику в момент приступа нужен нитроглицерин, так и Простаковскому организму в эти минуты нужна была доза алкоголя, а организм, увы, остался без неё. Но теплилась ещё надежда встретить на улице кого-нибудь из друзей – собутыльников и «подсесть к ним на хвост», как уже ни раз бывало. Тяжёлым шагом Николай переступал ступени и уже шагнул на последний короткий  лестничный пролёт, как увидел вошедшего в подъезд и поднимавшегося ему навстречу участкового Делягу.
 - Здорово, Кузьмич, - выдавил первым  из себя приветствие Коля, отдав дань субординации, хотя ему вовсе не хотелось желать здоровья менту. – Закурить не найдётся?
Оба мужчины остановились на лестнице. Участковый достал из кармана пачку сигарет и вытряхнул одну. Коля дрожащей рукой взял её и прикурил от милиционерской зажигалки.
 - Ты, Простаков всё пьянствуешь? Когда коммунальные услуги оплатишь? Жалобами меня ЖЭК завалил. У тебя задолжность за два года. Ждёшь, что тебя выселят? А это так и будет. Сейчас на дворе не социализм тебе – в два счёта бездомным окажешься. Кончай бухать, устройся на работу – ты ведь даже образование, как я помню, имеешь.
 - Может, к вам в ментовку пойти? – ухмыльнулся Николай. – Кому я нужен? Тут молодняк работу найти не может, куда уж мне в мои годы. Ты, Кузьмич, если добра мне желаешь, лучше б отстегнул от щедрот на похмелку – вот была бы реальная помощь, а то советчиков кругом пруд – пруди. Червончик бы отслюнявил, я б тебя по гроб не забыл.
Деляга одёрнул на себе форму.
 - Ты должен понять, Простаков, что деньги в нашей стране зарабатываются, и даже теми, кто любит выпить. Ведь как в песне поётся – «хоть по утру, да на свои». Халява развращает человека.
Николай сделал глубокую затяжку и прищурился.
 - Значит, Кузьмич, по-твоему, всё должно оплачиваться?
 - Абсолютно всё.
Немытая рука Простакова  почесала заросший щетиной подбородок.
 - Информация стоит денег?
Взгляд участкового стал более заинтересованным.
 - Смотря, какая.
 - О несостоявшемся теракте в пятой школе, например.
 - Если ты что-то об этом знаешь, Простаков, твой долг доложить властям, чтобы возможные будущие жертвы не были на твоей совести.
Мутные глаза Николая блеснули хитринкой.
 - А если милиционер -  христианин в состоянии помочь умирающему от похмелья гражданину, его долг сделать всё возможное, чтобы будущая возможная жертва не оказалась на его совести. Он обязан по человеческим законам дать несчастному десять рублей.
 - Хватит, Простаков, пургу гнать! Если что знаешь, колись, а то может случиться так, что пойдёшь под топоры как соучастник.
 - Червонец!
Деляга тяжело вздохнул и сплюнул себе под ноги.
 - Ладно, уговорил. На, держи свой червонец. Но предупреждаю, если сольёшь мне какую-нибудь парашу, будешь у нас в опорном пункте полы мыть до скончания своих дней.
 - Замётано! – Николай, зажав купюру в руке, почувствовал себя значительно легче. Даже голова стала болеть чуть меньше. – В общем, смотри, начальник, какую информацию я получил от своей агентуры, - он заглянул наверх вдоль лестницы, потом бросил взгляд на вход в подъезд, затем приблизился к Деляге и прошептал ему в лицо, дыша перегаром: -  Пацан один это сделал, из той школы, сопляк ещё. Фамилия его Живодёров, а звать Вовка. Я чё фамилию-то запомнил – она на всех заборах написана. Голосуйте за Живодёрова! Народ за Живодёрова! Однофамилец этого, что в губернаторы лезет, а точнее сын. Прикидываешь, сынок мину закладывает в школу, а папаша хочет всей областью управлять. Во, скандал будет!
Деляга схватил Простакова за лацкан пиджака.
 - Откуда у тебя эта информация?
 - Говорю ж тебе, агент сообщил. Он ещё сказал, что взрывчатку эту Вова купил у одноклассника, забыл, как его звать, кавказец какой-то.
 - Кто тебе это сказал? Почему я должен верить в твой похмельный бред?
 - Не веришь, Кузьмич?! Ты мне не веришь?! – Коля крепче сжал в руке десятку.
 - Давай назад мои деньги и иди, рассказывай эту чушь кому-нибудь другому, – рука участкового потянулась за своим червонцем. – Мне нужны доказательства.
 - Ах, тебе нужны доказательства? Без них ты мне верить не хочешь? А, может, нет желания обезвредить террористов? Что ж, пожалуйста! – только что из глубины больного Колиного сознания выплыло воспоминание о маленькой кассете, которую Гробс засунул ему в карман, и кассета  немедленно была оттуда извлечена.
 - Что это? – Деляга взял в руку маленький плоский предмет и стал внимательно его рассматривать.
 - Ты хотел доказательств, ты их получил. Это видео кассета. Даже если на ней ничего нет, она сама десяти рублей стоит. Ну, давай, Кузьмич, занимайся террористами, а я пойду, поднимусь наверх, нужно мне Клавдию Ивановну навестить. А ты сам к кому в нашем подъезде шёл-то?
 - К кому надо, к тому и шёл. Не твоё дело.
 - Ну, бывай! – Николай весело, через две ступеньки помчался наверх, а Деляга ещё покрутил в руках видео кассету и двинулся к выходу из подъезда. Первого числа, то есть в этот самый день, он как обычно намеревался посетить старуху Галушко, чтобы получить причитавшуюся ему долю от её надомного алкогольного бизнеса, но важная и всё же сомнительная информация, полученная от алкаша Простакова, требовала проверки. «Старуха никуда не денется», - рассудил участковый.

Генерал Бешанов в своём кабинете в Управлении внутренних дел читал очередной номер местной газеты, в которой бывший директор строящегося химзавода Галушко и он же депутат областной Думы критиковал здешнюю власть, говоря о таких вещах, о которых ему стоило помалкивать. В том, что Тарас Антипович свихнулся, генерал не сомневался, хотя тот мнил себя прозревшим и на показ выставлял свою совесть. Это была уже не первая публикация новоявленного правдоискателя в печати, и генерал ждал, когда сумасшедший политик коснётся работы органов правопорядка, но, видимо, до подвластной ему структуры очередь ещё не дошла. Возмущало то, что газеты, падкие до сенсаций, охотно печатали всяких брехунов, и в эти минуты Бешанов раздумывал о том, какой предпринять шаг, чтобы упредить выпад Галушко против него самого. На столе зазвонил телефон.
 - Товарищ генерал, участковый уполномоченный капитан Деляга просит срочно его принять по неотложному делу, - доложила секретарша.
 - Ответьте ему, что у меня есть часы приёма сотрудников по личным вопросам, а по служебным пусть обращается к своему непосредственному начальнику.
 - Товарищ генерал, дело касается несостоявшегося теракта в пятой школе. Капитан Деляга требует его принять для важной конфиденциальной беседы.
 Бешанов отложил газету в сторону.
 - Где этот капитан?
 - Он дожидается в приёмной.
 - Пусть зайдёт! – рявкнул Михаил Трофимович и швырнул трубку на аппарат.

…Фений шёл, едва держась на ногах, тёмными римскими улочками, добираясь из центра города на окраину, где он снимал тесную и грязную каморку под крышей четырёхэтажной инсулы на Портняжной улице. Сегодня, в первый день Аполлоновых игр горожане были особенно щедры к нищим, и Фений не зря весь день просидел с протянутой рукой на площади перед Колизеем. Пожертвований хватило на сытный ужин в корчме и на кувшин хорошего вина. Вино оказалось удивительно вкусным и очень крепким, поэтому ноги сейчас и не слушались хозяина, и тот ковылял, держась за стены домов  и падая то и дело. До Портняжной улицы оставалось ещё с десяток кварталов, и Фений, хоть и был в стельку пьян, но осознавал, что до дома в эту ночь ему не добраться. Сейчас он плёлся вдоль длинного здания публичной библиотеки, и глубокая ниша в её стене со статуей какого-то бога привлекла его внимание. Ниша была довольно глубокой и вполне могла сгодиться для ночлега. Фений забрался в неё и растянулся на  каменном полу между постаментом статуи и округлой стенкой. Он подложил руку под голову и уснул безмятежным сном человека, которого не давят особо никакие проблемы. Доход от нищенства вполне мог обеспечить одинокого мужчину со скромными потребностями. Среди ночи Фения разбудили какие-то голоса, раздающиеся поблизости. Люди разговаривали не на латыни, а, похоже, на готском языке, и это насторожило сразу. За готами следом шла дурная слава, как народа горячего и до крайности жестокого, продажного и хитрого, но удивительно сплочённого. Попадаться среди ночи в одиночку на глаза группе, пусть даже малочисленной, этих варваров было равносильно выходу на арену перед разъярёнными голодными хищниками. Зная это, Фений вжался поглубже в  своё укрытие. Судя по приглушённым голосам, готов было человек десять – двенадцать. Но кроме разговоров людей слышался ещё лошадиный храп и скрип несмазанных колёс повозок. Свет факелов отбрасывал длинные тени человеческих фигур, которые ложились на камни мостовой и двигались по ней перед самой аркой, в которой укрылся Фений. Что могли делать готы среди ночи около городской библиотеки? Не за книгами же они пришли? Этот вопрос мучил римлянина, пока он стоял, прижавшись к внутренней стенке тесной ниши. Наконец, любопытство взяло верх над страхом, и ещё толком не протрезвевший заночевавший на улице человек осторожно выглянул из своего укрытия. Высунув голову за край овальной стенки, он увидел вереницу из четырёх повозок, запряжённых мулами, вокруг которых суетились какие-то люди. Они перетаскивали тяжёлые корзины с повозок в подвал библиотеки – низкая дверь, расположенная ниже уровня улицы, вела, без сомненья, именно туда. Корзин было много, и люди заметно притомились. Фений никогда бы не узнал, что находилось в этих корзинах, если бы у одного из людей плетёная ручка не выскользнула из рук. Корзина упала на мостовую и опрокинулась. Из неё со звоном высыпалось на точёные камни оружие – мечи и кинжалы. Став свидетелем такого опасного зрелища, фений вдавился опять в нишу, спрятавшись за статуей бога, и постарался даже дышать тише. Бородатый и длинноволосый варвар – видимо, главный в этой группе,  злобно обругал того, кто обронил корзину, на своём гортанном, неприятном для слуха языке. Молодой парень, на которого обрушился гнев старшего, быстро собрал рассыпанное оружие и исчез с ним в подвале библиотеки. Группа подозрительных людей работала слаженно, и повозки были быстро разгружены. Лязгнул дверной замок, зацокали по камням мостовой копыта мулов и заскрипели, удаляясь в ночной тишине, колёса. Вскоре всё стихло. Когда осмелевший Фений выглянул из арки, улица была уже пуста. Ему не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что он оказался невольным свидетелем преступления. Любому в империи и в самом Риме был известен закон, принятый императором Гонорием, который запрещал под страхом сурового наказания всем варварам торговать оружием. Текст этого закона был написан краской крупными буквами на стенах многих городских домов, и готы, которые только что на глазах Фения перетаскивали корзины в подвал библиотеки, были самыми настоящими преступниками, врагами Рима. Запасаясь оружием, возможно, они готовили какой-то мятеж или дерзкое нападение. Фений хоть и был попрошайкой и пьяницей, но всё же считал себя гражданином, и деяние готов, которых в душе он ненавидел всех до единого, его возмутило. Голова ещё кружилась, и до рассвета было далеко, но уснуть уже не удалось. Продолжить же путь домой по улицам ночного города было слишком опасно, поэтому Фению пришлось просидеть в своём укрытии до тех пор, пока ни рассвело, и пока шаги  первых прохожих, спешивших по своим делам, ни прозвучали вдоль мостовой. Только после этого прячущийся в арке человек её покинул. Он сразу же направился в префектуру Центрального района города, что находилась на территории Троянова рынка. Каждый римлянин знал, что блюстители порядка принимают граждан с их проблемами в любое время суток, даже среди ночи и тем более в эти утренние часы. Поэтому Фений прошёл вперёд ещё квартал и, миновав Форум, оказался у дверей префектуры, по обе стороны которой стояли на страже двое вооружённых солдат.
 - По какому вопросу? – остановил его один из стражников.
 - Я хочу заявить о преступлении, свидетелем которого стал невольно.
 - Пройди и отметься у писаря. Префект примет тебя, если писарь посчитает твоё дело достаточно важным.
Фений поднялся по ступеням и вошёл в высокое здание с колоннами. По ту сторону дверей сидел за столом писарь, который его выслушал, сделал какие-то записи на пергаментном листе, и в сопровождении раба – прислуги отправил на второй этаж для аудиенции у префекта.
Через полчаса Фений выходил из префектуры, и содержимое его напоясного мешочка потяжелело на десять ассов. Он был доволен исполнением своего гражданского долга, которое, хоть и незначительно, но всё же  улучшило его бюджет. Из ворот префектуры уже выходил строй из десяти вооружённых солдат во главе с самим Гавием Прокулом – префектом этого аристократического района города. Получив информацию о готах, прячущих вопреки закону большое количество оружия, главный блюститель порядка посчитал, что разорить преступное варварское «гнездо» он должен самолично, подняв тем самым собственный престиж в глазах сенаторов. Разборы пьяных драк и склок между соседями, поимка мелких воришек и серьёзных грабителей, розыск беглых рабов и даже расследование убийств – ничто не могло сравниться с выявлением преступной варварской банды, складировавшей для каких-то целей оружие в непосредственной близости от императорского дворца –  до него от публичной библиотеки каких-то три квартала. Гавий Прокул с пренебрежением относился к любым варварам, а уж готов ненавидел всеми фибрами души. Будь он императором, вытряхнул бы их всех до единого за пределы империи.  Их свободное проживание в римских городах и в самой столице было, по его мнению, непростительной ошибкой политиков, и в будущем могло дорого стоить государству. Каждый гот на вид был лоялен к власти, но – Прокул в этом не сомневался – держал под своим балахоном остро заточенный кинжал, чтобы нанести предательский удар в спину империи.
Возглавляемый им контуберний солдат правопорядка остановился у той самой двери, ведущей в подвал библиотеки, о которой рассказал в своём доносё горожанин – бедняк. Гавий Прокул сделал жест рукой, и один из солдат подошёл к этой дубовой двери и постучал в неё рукояткой меча. На стук никто не отозвался, хотя снаружи никакого замка не висело. Префект отдал команду взломать дверь, и двое солдат, нёсшие с собой на этот случай железные прутья, приступили к работе. Под их натиском тяжёлая кованая дверь начала скрипеть и поддаваться, и когда уже стало ясно, что долго ей закрытой не простоять, загремел засов с обратной стороны, и дверь распахнулась. За дверью стоял бородатый человек, по виду гот в длинном балахоне и войлочной шапочке. Его лицо выражало крайнее удивление. Двое солдат ворвались внутрь и оттеснили гота вглубь помещения, освещённого факелами. Прокул вошёл в дверь и, держа руку на рукояти меча, заявил варвару:
 - Властью, данной мне императором, я, префект Гавий Прокул, имею намерение осмотреть помещения, что находятся в этом подземелье. Но прежде ответь мне, кто ты, что здесь делаешь, и почему не отпер дверь, когда услышал стук?
Гот поправил на голове шапочку и принял смиренную позу.
 - Достопочтенный Прокул, перед тобой стою я, Герх -  скромный готский купец, компаньон своих братьев Каструма и Пагоя, почитающий императора Гонория, и его законы. Я плачу вовремя налоги и делаю добровольные пожертвования в казну. Чем не угодил я властям, ума не приложу?
 - Если ты такой честный, каким себя описываешь, то не противься обыску, который тебе не нанесёт вреда, - префект усмехнулся и отдал команду солдатам осмотреть в подвале каждый угол.
 - Кто-то накляузничал на меня в префектуру? Скажи, за что мне такая напасть? – гот дёргал свою бороду и тряс головой.
 - Хватит скулить как воришка перед казнью, меня – блюстителя закона никакими причитаниями не разжалобишь. Ответь лучше, что ты - купец делаешь в библиотеке? Насколько я помню, здесь, внизу всегда было хранилище древностей.
Герх развёл руками и сделал удивлённое лицо.
 - Ты же понимаешь, Гавий Прокул, что без разрешения Сената никто не посмел бы занять помещение в таком известном здании, каким является библиотека. У меня есть письменное разрешение самого Клодия Силана.  Всё дело в том, что римляне стали мало читать, интерес к литературе угас, богатеи не хотят раскошеливаться на содержание такого большого здания, как это, а оно требует ремонта. Вот и пришлось хранилищу потесниться, чтобы освободить часть подвальных помещений для размещения моего товара. За хорошую плату в казну, должен тебе заметить. А держу я здесь ткани с разных концов света, от Испании до Мавритании, от Керенаики до Сирии, от Памфилии до Греции. Твои солдаты, Прокул, зря только переворошат мне все тюки.
Префект усмехнулся и опять для убедительности своих слов положил руку на рукоятку меча.
 - Зря говоришь? Я знаю, варвар, что ищу, и обязательно найду. А если я найду то, что ищу, тебе, Герх, придётся долго молить богов, чтобы они сжалились над тобой, и ты бы до конца своих дней грёб вёслами на галере. А знаешь почему? Да потому, что это будет для тебя самым лёгким наказанием.
Гавий Прокул исказил своё лицо страшной гримасой и, сделав шаг вперёд, приблизился к готу.
 - Лучше сам скажи, где хранишь оружие, и на суде я засвидетельствую, что ты добровольно его выдал.
 - Разрази меня гром, какое оружие?! – варвар обхватил голову руками. – Я торгую тканями и только тканями!
Префект сделал ещё один маленький шаг к купцу.
  - Есть свидетель, который видел, как сегодня ночью сюда, в подвал, выгружалось оружие. Лучше не лги мне, гот, а то я вытрясу из тебя душу!
 - Может, тебе денег дать, Прокул, чтобы ты оставил меня в покое? Я умею быть щедрым.
 - Ты хочешь откупиться?! – римлянин нахмурил брови и оглянулся, чтобы убедиться, нет ли поблизости его солдат.
 - Да я хочу откупиться, - честно признался торговец тканями. – Я дам тебе тысячу золотых солидов чтобы ты убрался со своими солдатами восвояси.
Прокул задумался на какое-то мгновение. Откуп был весомым, а это говорило о том, что в подвале библиотеки на самом деле готы хранят оружие. Префект вспомнил, что сама библиотека находится всего в трёх кварталах от императорского дворца. Но тысяча золотых солидов сверкала перед глазами, и её блеск затмевал  и закон, и императора, и империю.
 - Я желаю видеть то, что ищу – сказал он таким тоном, что готу сразу стало ясно -  галеры ему не грозят.
 - Отправь своих солдат в префектуру, Гавий Прокул, и мы всё с тобой обсудим наедине, - варвар говорил серьёзным, даже суровым тоном, но уголки его губ слегка приподнялись, и губы выгнулись в лёгкой злорадной улыбке.
Когда по приказу префекта солдаты покинули подвал библиотеки и отправились в казарму, гот запер на засов дверь и повёл главного блюстителя порядка каменными лабиринтами, освещёнными настенными факелами. Они проходили мимо множества дверей, некоторые из которых были открытыми, и за ними виднелись стеллажи с рулонами материй. Сделав несколько поворотов по коридору, Герх остановился около самой дальней двери и отпер её  ключом. Он снял со стены факел и осветил открывшееся помещение. Оно было полностью заставлено корзинами с оружием.
 - Ого! – вырвалось у Прокула. - Да этим оружием можно целый легион вооружить. Зачем тебе столько?
 - Я купец, и моё дело торговля. Римское оружие ценится дорого на окраинах империи, и я его продаю там, где за него хорошо платят.
Варвар приподнял руку, предупредив тем самым возражение римлянина.
 - Знаю, знаю, что нарушаю закон Гонория. Все мы грешны, кто больше, кто меньше. Если б люди не грешили, то были бы не людьми, а небожителями. Но они всего лишь люди. Я помолюсь и принесу жертву своим богам, ты своим, и всё будет в порядке. Зато я останусь со своим оружием, а ты с золотыми солидами. Поступи мы по-другому, не разумно, ни у тебя, ни у меня ничего не будет.
 - Ты прямо Сенека, варвар, философ, можешь оправдать любой поступок, - префект покачал головой и усмехнулся.
 - Такова жизнь, римлянин, такова жизнь.
Гавий Прокул нагнулся и взял из корзины, что стояла у его ног, меч с рукояткой, украшенной узором в форме орла с распростёртыми крыльями.
 - Нравится? – услышал он у самого уха голос Герха. – Можешь забрать себе в качестве подарка.
 - У меня есть меч – вот он на поясе. Я принял его из рук самого императора ещё в Константинополе.
 - Как знаешь. Тогда я сегодня с рабами пришлю тебе домой вместе с деньгами тюк материи для твоей жены. Это будет самый тончайший китайский шёлк. Думаю, твоя женщина будет довольна.

Уже к вечеру префект возвращался неторопливой походкой домой на улицу Максенция, где среди роскошных особняков был и его. Путь проходил мимо форума Августа по Сенатской улице и сворачивал влево у базилики полководца, в честь которого была названа его родная улица. На этом самом повороте, на мощеном тротуаре сидела гадалка с курицей. У Гавия Прокула настроение было приподнятым – как-никак сегодня ему обломился хороший куш. Такие деньги он получал на своей должности за целый год, а тут подарок Фортуны. Префект подумывал о том, что не мешало бы обложить готов во главе с этим самым Герхом постоянной данью, чтобы они со своим нелегальным делом были подконтрольны ему. Он шёл, не  торопясь, и строил планы, и тут, кстати, повстречалась гадалка. Когда затевалось какое-нибудь важное дело, Прокул всегда обращался к предсказателям – он не любил действовать вслепую.  Гадалка занимала для своего занятия часть тротуара и одиноко сидела, поджидая клиента. Весь её вид был экзотическим, как и у всех предсказателей и колдунов. Одета она была в ярко-белую толу, и на голове у неё на пышной причёске держался кое-как полосатый колпак. Сидела она в кругу из разноцветных камешков и сжимала в руке деревянную клюку, всю испещрённую таинственными знаками. Перед ней мелом был начерчен другой круг, поделённый на сектора, в каждый из которых была вписана буква. Гадалка держала в руке священную курицу, готовую предсказать судьбу любому желающему. Гавий Прокул был таким желающим. За скромную плату предсказательница обещала заглянуть в будущее солидного мужчины, стоявшего перед ней. Она взяла из чаши, что была у неё под рукой, горсть пшена и метнула в круг. Потом поставила в его центр свою курицу. Та с готовностью взялась за дело. Рыжая в пятнышках «пророчица» начала усердно клевать зёрна, переходя из сектора в сектор, а её хозяйка внимательно наблюдала за ней и складывала из букв слова, что получались от этих передвижений. Префект без отрыва следил за курицей и пытался сложить слова сам, но у него ничего не получилось, так как он быстро запутался. В течение двадцати минут курица склевала всё зерно, прошагав по всем секторам, и свою миссию выполнила. Теперь дело оставалось за предсказательницей, которая должна была разобрать скрытый смысл в словах, зарождённых священной курицей в священном кругу. Женщина долго смотрела на знаки, начерченные мелом на камнях мостовой, потом подняла голову и посмотрела на Гавия Прокула.
 - Ты живёшь богато, и будешь жить в достатке, пока не умрёшь. Орёл выклюет твоё сердце. Тот самый орёл, которого ты держал в руках. Тебе будет сопутствовать удача. Держи её и не отпускай. Деньги рекой потекут к тебе. Но помни, сколько бы ты, человек, не дружил с орлом, он не станет канарейкой. Можешь идти и пользоваться благами жизни. Больше мне тебе сказать нечего…

…Фёдор Терентьевич Столбов закончил читать очередную главу второго тома исторического романа Затонского, отложил рукопись в сторону и протёр носовым платком очки. Он поражался автору, не мог понять, как тому удалось за одну ночь закончить роман, который намечался на конец осени. Удивлялся себе, потому что до него не доходило, как он мог до этого не замечать бесспорный талант Эдика и не давать ходу его произведениям. А уж если говорить об этом его последнем романе « Тысячелетний Рим, растоптанный варварами», то это просто чудо. Хотя Столбов ещё не дочитал его до конца, но уже твёрдо знал, что  двухтомник будет в ближайшее время издан за счёт администрации. И откуда только у, в общем-то, молодого мужчины такие обширные познания об эпохе, в которой он никогда не жил? Фёдор Терентьевич глубоко вздохнул, всё ещё находясь под впечатлением от прочитанного в романе, покачал головой и стал собираться на обед. Председатель областного правления Союза писателей жил здесь же в центре города, всего в двух кварталах, поэтому в обеденный перерыв ежедневно ходил дамой. Он запер кабинет, перебросился парой слов с секретаршей, которая за столиком у компьютера уже пила кофе с пирожным, и вышел из здания. И тут же до боли знакомое прошлое на какое-то время поглотило его. По середине улицы двигалась шумная колонна демонстрантов с красными флагами и транспарантами. « Вихри враждебные веют над нами, чёрные силы нас злобно гнетут…» донеслось с головы колонны, и песнь подхватили в её середине, что как раз проходила перед дверями, из которых вышел Фёдор Терентьевич. Он постоял, поглазел на людей весёлых и оживлённых в этой толпе, спросил у одного старика, несущего красное знамя, по какому поводу шествие и, получив ответ, что все эти люди идут к областной администрации выразить свой протест против увеличения тарифов на коммунальные услуги, медленным стариковским шагом двинулся вдоль улицы. Он прошёл совсем немного и свернул в арку. Столбов всегда срезал свой путь, проходя подворотнями старых купеческих домов, которыми был застроен центр города. Видимо, не он один знал эти тайные тропы, потому что в арочном проходе пахло мочой, как и вдоль всего пути до следующей арки, выходящей на параллельную улицу, а этот факт говорил о том, что путь этот был народом любим, на горе аборигенам уютных двориков. В подворотне, в которую свернут Фёдор Терентьевич, стояли трое мужчин и из горла по кругу опорожняли бутылку вина. Одна пустая уже стояла у мокрой стенки. Когда их окрикнул звонкий женский голос, писатель аж вздрогнул от неожиданности.
 - Мальчики давайте заканчивайте быстрее, мы уже начинаем формировать колонну.
Демонстранты всё ещё проходили мимо арки, и из толпы в неё забежала ещё одна троица. «Как в старые добрые времена» - мелькнула мысль у Столбова, и эти облезлые стены дохнули на него чем-то родным. Он прошёл двориками знакомый путь и, миновав другую, не менее «ароматную» арку, выбрался на следующую улицу. Немного впереди маячил перекрёсток со светофором, и через  него на красный свет под вой сирены пронёсся милицейский УАЗик, а следом за ним автобус с зашторенными окнами. Фёдор Терентьевич посмотрел вслед уносящемуся транспорту и подумал о том, что жизнь кипит, и задача писателя быть в центре этого бурлящего котла.

В отделе убийств уголовного розыска жизнь кипела. Горлохватов с командой взяли след преступников и уверенно шли по нему. В деле об убийстве в номере отеля «Роял Палас» произошли существенные сдвиги. Взятые негласно во время допроса отпечатки пальцев Исы Вакуева – владельца белого «Лексуса», что по свидетельским показаниям в день убийства стоял около гостиницы, совпали с одними из тех, что были оставлены в номере. Горлохватов не хотел сразу арестовывать Вакуева, а решил установить за ним скрытое наблюдение. Были подключены все осведомители в Шанхае, а так же допрошены (кое-где и с пристрастием) мелкие наркоторговцы, и на основе полученной и проанализированной разрозненной информации оперативники сделали вывод о том, что в ближайшее время следовало ждать крупную партию наркотиков. Их надежды на взятие с поличным наркодельцов оправдались. Дежуривший по адресу Вакуева  Козлов сообщил, что в ворота его дома заехала гружёная фура с иногородними номерами. Майор ждал этого момента. По его звонку была поднята группа захвата из двадцати омоновцев и направлена на интересуемую улицу. Руководство операцией Горлохватов взял на себя. УАЗик  и следовавший за ним автобус, набитый спецназовцами, пронеслись через центр города, пересекая перекрёстки под красный сигнал светофора, и никто из милиционеров, конечно, не обратил внимания на старика, вышедшего из арки дома. Но так уж бывает, что судьбы многих людей напрямую или косвенно пересекаются, хотят они того или нет. Так было и в этом случае.

Вячеслав Прокопьевич солнечным утром проснулся в великолепном настроении, несмотря на то, что лечь ему довелось очень поздно. Вчерашний день был знаменательным. Удалось арестовать преступную группу кавказцев, занимавшуюся торговлей наркотиков и оружия, а так же совершившую убийство в отеле «Роял Палас» гражданина Думбадзе – известного в криминальном мире авторитета. Глава преступной группы Иса Вакуев с братьями – сообщниками были препровождёны в камеру предварительного заключения, и в их доме осуществлён тщательный обыск. В рефрижераторе, загнанном во двор под разгрузку, среди промышленных товаров турецкого производства было обнаружено помимо большой партии наркотиков более ста килограммов взрывчатого вещества, оружие и армейское снаряжение. Кроме этого в доме Вакуева под полом был найден тайник, в котором так же хранилось оружие и взрывчатка, и ещё литература вакхабитского толка. Крупное дело, которое вёл Вячеслав Горлохватов, приближалось к завершению. Начальнику УВД генералу Бешанову уже было доложено об успехе оперативников, и майор справедливо ожидал повышения по службе и, может быть, очередную звезду на погоны. Но один вопрос в этом деле так и остался невыясненным – это пропавший труп девушки. Можно было, конечно, оставить всё как есть, но Горлохватов считался не таким человеком, чтобы полностью не завершить начатого. И свидетельские показания, и осмотр одной из комнат в номере, где было совершено убийство, и странный неожиданный отказ от своих слов администратора Бешановой – всё говорило за то, чтобы провести дополнительное расследование непосредственно в отеле. По этой причине утром одного из дней Вячеслав Прокопьевич и прошёл через турникет входа в «Роял Палас». Он знал, что сегодня заступила на работу та самая смена, что и в день убийства. Первым делом майор решил переговорить с горничной Любой. Для этого он нашёл её на четвёртом этаже и имел с ней беседу в освобождённом номере, который девушка в это время убирала. Люба шёпотом, неизвестно чего опасаясь, поведала о странных вещах, творящихся в отеле  после недавнего страшного события. По её словам, администратор Алла Сергеевна изменилась до неузнаваемости. Она выглядит теперь ещё красивей, чем была, но только характером стала невыносимой. Куда подевалась доброта и мягкость, за которые её любили в коллективе? Мало того, она почему-то всячески отрицает тот факт, что видела вместе с Любой девушку из четыреста двадцать восьмого номера убитой вместе с остальными в тот злополучный день. Это обстоятельство было особенно странным. И ещё этот взгляд Аллы Сергеевны. Он бывает таким шальным ни с того, ни с сего, что наводит ужас. В четыреста двадцать восьмом номере Люба убираться категорически отказалась, и Бешанова к этому ультиматуму горничной отнеслась спокойно. Мол, ни хочешь – ни убирайся.
Горлохватов расценил рассказ девушки двояко. С одной стороны поведение администратора ему самому показалось странным при последней их встречи, а с другой - история о пропавшем и воскресшем трупе казалась невероятной, больше похожей на болезненный бред. После Любы Вячеслав Прокопьевич решил переговорить с Аллой Сергеевной и для этого уже выходил из номера, в котором имел беседу с перепуганной горничной, как вдруг та резко его остановила. Люба дёрнула майора за рукав именно в тот момент, когда он собрался уже шагнуть в коридор, и прошептала ему в ухо:
- Вон та самая девушка, вышла из своего номера вместе с мужчиной в сером плаще и мерзкой псиной!
Горлохватов подался назад и стал наблюдать за страной парочкой, выглядывая из-за дверного косяка.
Мужчина и его спутница не стали пользоваться лифтом, а предпочли спуститься на первый этаж по лестнице, и оперативник двинулся следом. В вестибюле к ним присоединилась Алла Сергеевна Бешанова, и они втроём о чём-то долго разговаривали. Всё это время Вячеслав Прокопьевич прятался за огромным фикусом, и ему казалось, что он незаметен для тех, за кем следил. Только один раз рыжеволосая девица бросила взгляд в его сторону и что-то сказала вслед за этим своим собеседникам. Закончив разговор, вся троица двинулась куда-то боковым коридором, и оперативник последовал за ней, вжимаясь в стену. Мужчина и две его спутницы, пройдя по коридору, спустились в плохо освещённое подвальное помещение и длинным проходом дошли до железной двери, выкрашенной коричневой краской, на которой висел замок.  Алла Сергеевна открыла его своим ключом и вошла в дверь первой. За ней последовали рыжеволосая девица и мужчина в сером плаще. Вячеслав Прокопьевич всё это время прятался в нишах и за распределительными щитами, и ему казалось, что его преследование осталось незамеченным подозрительной троицей. Когда все эти люди скрылись за дверью, он поспешил к ней из своего укрытия, и, прежде чем  взяться за её ручку, достал из кобуры пистолет и снял его с предохранителя. За дверью оказалась железная лестница, ведущая вниз, в лабиринт из труб и кабелей. Большое помещение, конец которого скрывался где-то вдалеке за пересечением многочисленных трубопроводов, видимо, являлось самым нижним уровнем отеля, и освещалось двумя, от силы тремя маломощными лампочками. Всё подвальное помещение было наполнено звуками, характерными для таких мест: шипением вырывавшегося из неплотных соединений пара, журчанием вытекавшей откуда-то воды, свистом работающих электромоторов и металлическим стуком клапанов и задвижек. Тех, кого преследовал Вячеслав Прокопьевич, в проходах и среди трубопроводов видно не было. Горлохватов выставил перед собой пистолет и спустился по лестнице, готовый ко всему. Из-под ног с писком выскочила здоровенная крыса и напугала его до смерти. Ещё несколько таких же тварей, не торопясь, вышагивали по трубам, что были по обе стороны от оперативника. Он остановился и прислушался, но кроме технических звуков, какого-либо шума, говорящего о присутствии людей, не услышал. Те трое, за которыми он шёл следом, будто растворились. Или притаились где-нибудь в укромном месте. Вячеслав Прокопьевич увидел, как по трубе, что проходила рядом с его головой, пробежал таракан, а за ним ещё один. Взгляд упал на трубу, что была ниже – по ней тоже бежали тараканы. Когда Горлохватов повнимательнее огляделся вокруг себя, то заметил, что мерзкие рыжие насекомые бежали по всем трубам, и, что характерно, в одном направлении, будто все они торопились куда-то по важному делу или что-то их манило там, впереди. В этом большом полутёмном помещении было жутковато, и майор пожалел, что не взял с собой Козлова с Капустиным. Но теперь уже было поздно о чём-то жалеть, и выяснить, что за дело завело администратора Аллу Сергеевну с жильцами отеля в этот подвал, предстояло ему одному. Начальник отдела убийств пробирался вперёд среди узких проходов между распределительными щитами, трубопроводами и вентилями. Впереди под одной из ламп он увидел три фигуры. В середине стоял человек в сером плаще и шляпе с собачкой на поводке. По правую руку от него - рыжеволосая девица, а по левую – администратор Алла Сергеевна. Все трое обращены были к оперативнику спиной. Горлохватов нацелил на мужчину свой пистолет и выкрикнул:
 - Эй, вы! Что вы здесь делаете?
Вся троица продолжала стоять, будто не слышала окрика. Зато до слуха Вячеслава Прокопьевича донёсся на фоне звуков журчащей воды, свиста пара и жужжания моторов какой-то странный шелест. Шелест этот становился всё громче и громче, и Горлохватов волей – неволей огляделся, а, сделав это, ужаснулся. Волосы на его голове зашевелились и стали подниматься. С трёх сторон на него надвигались несметные полчища тараканов. Их было так много, что за всю свою жизнь несчастный майор не видел и миллионной их доли. Он покрутился в растерянности, ища спасения от копошащихся насекомых, но тараканов не было только в направлении людей, стоявших неподвижно под фонарём, и Горлохватов двинулся именно туда. Оглядываясь без конца на тараканью лавину, надвигавшуюся на него, Вячеслав Прокопьевич не видел, как рухнули на пол опустевшие одежды впереди стоявших мужчины и женщины, и как из-под этих одежд выбрались два рыжих таракана.  Он так же не был свидетелем того, как мопс на поводке из собаки превратился сразу в двух насекомых, которые закопошились на полу, видимо, осваиваясь с новыми размерами. Осиротевший ошейник шлёпнулся на пол. Фигура Аллы Сергеевны оставалась прежней, такой же великолепной, она возвышалась над маленькими тельцами четырёх таракашек, жестикулирующих своими лапками у её ног. Произошедшие метаморфозы представлялись кадрами из голливудского фильма ужасов и не казались реальностью, хотя таковыми и были. Поджимаемый копошащимися тварями, Горлохватов повернулся, наконец, лицом к Алле Сергеевне и её спутникам. Он замер, потому что не сразу сориентировался в том, что произошло. Зрение у майора было дай бог каждому, он сразу заметил рядом с туфлями администратора тараканов,  стоявших на задних лапках, на том месте, где только что были  постояльцы отеля со своей собачкой. Насекомые вытянулись во весь свое тараканий рост и оживлённо жестикулировали лапками. Самый крупный из тараканов выдвинулся вперёд и чуть слышно что-то пропищал, но тонкий слух оперативника разобрал человеческую речь.
Слова, сказанные насекомым, донеслись до Вячеслава Прокопьевича как во сне.
 - Ты нужен нам, мы забираем тебя!
Горлохватов хотел что-то сказать, но язык его онемел, тело застыло в неподвижной позе, и из руки вывалился пистолет.  Армия тараканов сомкнулись у ног своей жертвы. На красивом лице Аллы Сергеевны Бешановой засияла очаровательная улыбка…

Генеральская «Волга» остановилась у ворот КПЗ, из неё вышел начальник Управления внутренних дел и миновал проходную. Дежурный офицер провёл его в кабинет для допросов и оставил там. Через несколько минут офицер появился снова.
 - Разрешите, товарищ генерал? Подследственный Вакуев доставлен.
 - Заведите его, капитан, и оставьте нас с ним наедине.
 - Слушаюсь! - офицер скрылся за дверью.
 - Заходи! – послышалось оттуда.
В кабинет вошёл Иса Вакуев. Он исподлобья посмотрел на Бешанова и отвёл взгляд.
 - Садись, Иса, - Михаил Трофимович указал на привинченный к полу табурет. Сам он прошёл за стол, что стоял напротив.
Начальник УВД долго в упор смотрел на бородатого кавказца и молчал. Тот тоже не собирался заводить разговор первым. Наконец, генерал громко хлопнул ладонью по столу, от чего Вакуев вздрогнул.
 - Как же это понимать?! Когда мне доложили, я не поверил. Сто килограммов тратила, тридцать автоматов Калашникова с боеприпасами, гранатомёты, обмундирование! Уж, про наркоту я вообще молчу! У нас же был договор, ты разве забыл его? Ты мне – я тебе. И что же? Так меня подставить! Если тебе с твоими братьями хотелось разобраться с Думбадзе, зачем его нужно было в наглую убирать в городе, за который отвечаю я?! Нет разве других городов? А подготовленный теракт в пятой школе? Для чего он тебе?!
 - Про школу ничего не знал, начальник, мамой клянусь! Русский пацан племянника – дурака уговорил учителке отомстить, покарай их Аллах, недоумков. Дети ещё, несмышлёные они, Михаил Трофимович, понять надо!
 - Понять, говоришь?! Как понять, что у тебя в доме склад боеприпасов? Зачем тебе оружие? Террористов снабжаешь?! На Россию замахнулся?!
Вакуев положил руку на грудь.
 - Что ты, Трофимович, какие террористы? Бизнес это, просто бизнес, никакой политики. А Думбадзе кто-то подставил. Кому-то нужно было столкнуть нас лбами, как баранов. Вахтанг мне не был врагом, хочешь, на Коране поклянусь?
 - Так ведь кто-то из вас – ты или твои братья - его завалил.
 - Говорю тебе, подстава была. Кто-то хочет войны. Из-за смерти Думбадзе большая разборка с москвичами предстоит. Чтобы у тебя здесь бойни не было, столичным авторитетам лучше не знать, кто убил Вахтанга. За меня с братьями наши поднимутся, много крови будет. Зачем тебе?
У Бешанова зазвонил в кармане мобильник.
 - Это ты, Вениамин Вениаминович… Ты уже в курсе, оперативно… Тебе голоса нужны, а мне порядок… И сынок твой там же… Мал, да получается удал… И как же я это сделаю?… Если б ты уже был бы губернатором… Ты понимаешь, я рискую… Тебя бы на моё место… А общественность?… Легко сказать, найди кого-нибудь… Попробую, но не обещаю…Ну, давай, пока.
Генерал положил телефон в карман и бросил злобный взгляд на Вакуева.
 - Будешь сидеть с братьями здесь, Иса, до тех пор, пока я не предприму кое-каких шагов. Никаких показаний никому не давай, молчи и братьям это передай. Живодёров был на связи, за тебя просил. Не могу ему отказать.
 
В девять утра у Вениамина Вениаминовича зазвонил телефон. В динамике прозвучал молодой и наглый голос.
 - Ваш срок вышел. Где мой «Харлей»?
 - А, это ты, недоносок. Кассета у тебя? – Живодёров протёр заспанные глаза.
 - Конечно, куда ей деться? Так что насчёт тачки?
 - Мотоцикл у меня. Можешь его забрать в обмен на кассету. Документы заполнишь сам на своё имя. Через два часа вдоль набережной около дебаркадера на дороге будет стоять твоя железяка на колёсах. Рядом на тротуаре урна. Бросишь в неё кассету, и «Харлей» твой. Ключи будут в замке зажигания, документы под сиденьем. Надеюсь, после этого я тебя, козла, больше никогда не увижу.
 - Я постараюсь вас не разочаровать, Вениамин Вениаминович. Вы такой щедрый человек, что на завтрашних выборах губернатора я отдам свой голос вам.
Через два часа на набережной остановились «Жигули». Максим Галушко расплатился с частником и вышел из машины. Он ещё издалека увидел красавец – мотоцикл. «Харлей - Девидсон» был ярко-красного цвета с чёрными крыльями и хромированным баком. Фара тоже сверкала хромом на солнце. Парень не удержался и побежал, забыв обо всём на свете. Он запрыгнул на мягкое кожаное сиденье и почувствовал себя совсем другим. Будто в тот миг, когда ладони сжали рукоятки руля, Максим Галушко – молодой человек  двадцати лет от роду, умер и перевоплотился в птицу с широкими быстрыми крыльями, готовыми понести его хоть на край света. Ключ повернулся в замке зажигания, и мотор зашуршал. Именно зашуршал, а не зарычал. Нога включила передачу, и сильная машина рванулась вперёд. Она пронеслась по дороге метров сто, потом затормозила резко и развернулась на месте. «Харлей» промчался стометровку в обратном направлении и опять лихо развернулся у той самой урны, у которой дожидался своего хозяина. Маленький плоский предмет полетел в железную ёмкость, наполненную мусором, и затерялся среди него. Мотор увеличил обороты, и колёса понесли «железного коня» и его седока прочь от этого места в новую жизнь.

Максим ехал, не торопясь, на великолепном мотоцикле, возможно единственном во всём городе, вдоль знакомых улиц, и ему казалось, что все прохожие не сводят с него глаз и завидуют ему. Парень, хотя и управлял мощной машиной, находился в состоянии блаженной нирваны и не замечал, конечно, в зеркале заднего вида пристроившегося ему вслед чёрного автомобиля. А за рулём того самого автомобиля сидел ни кто иной, как Вениамин Вениаминович Живодёров – без пяти минут губернатор области, в парике  и с пышными чёрными наклеенными усами. Рядом с ним на сиденье лежал маленький пульт, который ему на днях передал собственноручно Иса Вакуев. В багажнике лежала урна с мусором, в нагрудном кармане - злополучная кассета, на которой запечатлены были проделка сына и его собственный кураж на даче Мокрушкина в компании огонь – бабы по имени Каппа. Вениамин Вениаминович понимал, что выполняет сейчас грязную работу, да ещё в канун собственных выборов, но весь его богатый криминальный опыт говорил о том, что дело он должен сделать собственноручно. Коль вляпался в дерьмо без посторонней помощи, так и очищаться нужно самому без свидетелей. Зачем кому-то давать повод для будущего шантажа? Об Исе можно было не беспокоиться - он ни за что не раскроет рта против губернатора (Живодёров не сомневался, что завтра губернатором изберут именно его), потому что сам сидит на крепком крючке в связи с  изъятием у него наркоты и оружия, да и городской рынок ему и его братии никогда не будет лишним. Оставался только этот пацан, что ехал впереди на мотоцикле. Ладонь Вениамина Вениаминовича легла на соседнее сиденье и накрыла маленький пульт. Мотоциклист свернул с главной улицы на пустую второстепенную, разделяющую ряды старинных двухэтажных домов ещё купеческой постройки, и чёрный автомобиль остановился у перекрёстка. Широкая ладонь его хозяина медленно скомкала маленький плоский предмет, выждала какое-то время, и её большой палец нажал красную кнопку. Тихую улочку, на которой в последний раз стреляли ещё во времена революции, разразил оглушительный взрыв. Все дома в округе в момент лишились своих стёкол, немногочисленные прохожие попадали на землю, и только на тротуаре у одной из подворотен стоял, как ни в чём ни бывало, высокий мужчина в сером плаще и шляпе. Издалека Вениамину Вениаминовичу показалась его фигура чем-то знакомой, но разбираться в своих воспоминаниях не было времени, и он надавил педаль газа. 
Российская взрывчатка, заложенная в бензобак «Харлея - Девидсона», разнесла американское чудо техники и седока на нём в мелкие кусочки. Постороннему наблюдателю могло показаться, что из огня и дыма вылетела чёрная птица и села мужчине в сером плаще на плечо, но только если б такой наблюдатель нашёлся. Пока те, кто мог бы увидеть такое чудесное явление, валялись на асфальте с закрытыми глазами и трясли головами, пытаясь подняться на ноги, человек в плаще скрылся в подворотне.

В этот же день во второй его половине в здании областной администрации шло заседание местной Думы. Проблем на нём с утра было решено множество: и о переименовании некоторых улиц, и об установке дополнительных светофоров на городских перекрёстках, и об воздвижении памятника почившему недавно губернатору, и о повышении зарплаты депутатам в связи с инфляцией, и множество других важнейших вопросов, без решения которых жизнь в области замела бы непременно. Все присутствующие на заседании и так были утомлены огромной работой, с успехом проделанной ими в присутствии президентского представителя, что явился с большим запозданием, а тут ещё этот ненормальный Галушко, изрядно всем поднадоевший своим правдоискательством, с докладом о негативных явлениях, творящихся в области. И ведь настоял негодяй, чтобы его включили в регламент, хотел, чтобы его обличительную речь послушал кремлёвский посланец Гробс и доложил потом об услышанном президенту. Когда Галушко встал со своего места и зашагал к трибуне, у каждого из депутатов в этот момент мелькнула только одна мысль в голове: «Неужели не найдётся на этого отморозка управы?» Тарас Антипович между тем уверенным шагом поднялся по ковровым ступеням и занял место оратора. Он выложил перед собой из папки какие-то бумаги, надел на нос очки и приготовился обличать. Зал замер, готовясь к худшему. Но в этот момент стекло огромного окна позади рядов кресел со звоном посыпалось на пол, и от разрывной пули, выпущенной киллером, видимо, из окна или с крыши соседнего дома, голова депутата Галушко разлетелась в разные стороны, как спелый арбуз, испачкав кровавыми ошмётками огромный, во всю заднюю стену, государственный триколор. Обезглавленное тело рухнуло на пол, потащив за собой так и не оглашённые документы. Когда звуки битого стекла и падающего тела смолкли, помещение наполнилось общим глубоким выдохом, за которым наступила неловкая пауза, будто пролетел тихий ангел. Но только его никто не видел этого ангела. Зато представителя президента, сидевшего до этого на последнем ряду вместе со своей молодой и очаровательной секретаршей, теперь хорошо разглядели все. Он был высоким худощавым человеком в сером плаще и серой шляпе. Одет москвич был, без сомнения, не по сезону и не по случаю, но каждый в зале понимал, что у этих придворных шаркунов свои «тараканы в голове».  Гробс вышел на сцену, сделал несколько шагов к трибуне, рядом с которой лежало бездыханное тело, и внимательным, странным взглядом оглядел присутствующих. От этого взгляда высокопоставленного чиновника у всех депутатов до единого по спине забегали мурашки.
 - Ну, и? То, что должно было случиться, случилось, - Гробс кивнул головой в сторону трупа. – Единственный в этом случае разумный исход.
Депутаты в зале закивали головами в знак согласия. Над ними в этот момент пролетела чёрная птица, ворвавшаяся в Думу через разбитое окно, и села на грудь только что убитого их коллеги. Она спрыгнула с трупа и, переваливаясь с ноги на ногу, подобралась к окровавленной куче, валявшейся неподалёку на ковре. Птица мощным клювом оторвала от неё кусок плоти и проглотила его, задрав голову. Потом продолжила с аппетитом пожирать то, что совсем ещё недавно было мозгом господина Галушко.
Гробс оторвал взгляд от покойника и птицы и обратился к залу:
 - Полюбуйтесь, как вам такое зрелище? Вы обратили внимание, что в голове этого человека, которого все вы считали сумасшедшим, находился мозг?
«Московский представитель» сделал несколько шагов в сторону и нагнулся над  окровавленным комком. Он погрузил в него свой палец и распрямился.
 - Вы видите эту мерзость? – перепачканный палец поднялся над аудиторией. -  Галушко доверил этой слизи свои поступки! Какая безрассудность! Отсюда и его безумие. Вам, господа, смею заверить, это не грозит. Проходя по коридорам этого великолепного здания, я не заметил ни одного таракана, и это радует.  У этих милых созданий, по моему глубокому убеждению, есть более достойная среда обитания.
Гробс сделал паузу и, прищурившись, осмотрел зал.
 - Что же может быть достойней обитания в стенах власти? Поясните, господин Гробс! – выкрикнул с места один из депутатов.
«Представитель президента» не стал отвечать на вопрос, а только ухмыльнулся и погрозил пальцем в знак того, что вопрос задан вовремя. Ни слова не говоря, он подошёл к председателю собрания, сидевшему за столом на сцене, и встал позади него. Тот хотел повернуть голову, но две руки Гробса крепко ухватились за его уши. Через зал, цокая каблучками, прошла на сцену «секретарша москвича» и встала в позе ассистентки рядом со своим шефом. Уши председателя были отпущены, и его голова качнулась, лишившись опоры, и подалась вперёд. Тело, которое венчала эта голова, обмякло, и вместе с ней, являясь спикером собрания, вошло в транс.
Гробс достал из кармана серого плаща маленький предмет, напоминавший издали авторучку, что-то там на нём нажал тонким и длинным пальцем, и из острия этого загадочного предмета вырвался тонкий жёлтый луч. «Представитель президента» сделал этим предметом, как скальпелем, круговое движение над бровями и ушами сидящего человека, и верхняя часть принадлежавшего тому черепа отделилась.  Черепная крышка вместе с аккуратной причёской высоко поднялась в правой руке московского гостя над сценой, а левая торжественно показала присутствующим на недра головы самого главного «думца». Эти недра были битком набиты тараканами.
 - Вот это и есть норма, на этом и держится порядок. Неужели какая-то серая субстанция в головах большинства людей, являющаяся явной аномалией, может сравниться с этими чудными копошащимися телами?
Черепная крышка председателя легла на своё место, и ей занялась Каппа, доставшая из дамской сумочки всё необходимое.
 - Этот маленький урок на примере вашего коллеги Галушко был для любого из вас очень поучительным. Каждому власть имущему должно быть ясно как дважды два, что любое отклонение от нормы карается. Я даже не буду спрашивать, кто заказал этого бедолагу – мне это не интересно, как не интересным это окажется и тем, кто по своим служебным обязанностям  вроде как обязан будет  знать всё о случившемся. Система должна быть незыблемой, чтобы быть жизнеспособной.
 - А как в Москве обстоят дела? – послышалось из зала.
 - Там в этом смысле всё нормально, смею вас заверить. Уж кому ни знать этого, как ни мне. Вы, здесь присутствующие -  часть властной структуры. Вы пастухи над стадом, а какие пастухи, такое и стадо. Вы поведёте своё стадо туда, куда подскажут вам ваши головы. Завтра здесь будет избран новый губернатор, и я даже знаю, кто им будет.
 - Живодёров! – донеслось из дальнего ряда.
 - Да, Живодёров, шансов у него больше, чем у других кандидатов. В завершении этого нашего делового форума, хочу, чтобы вы расслабились и посмотрели одно занимательное кино.
Зал зааплодировал. Гробс достал из другого кармана плаща маленькую коробочку и поставил её не стол председателя. Он сделал пасс рукой, и висевший позади него на стене триколор  превратился в большой экран. На этом экране появилась возле сервированного стола в шикарном помещении совершенно голая «секретарша москвича», что в это время сводила со сцены ещё не пришедшего толком в себя председателя собрания. Зал сразу оживился, даже немногочисленные женщины – депутаты и те заулыбались. А когда к девице присоединился, в чём родила его мама, будущий губернатор Живодёров, женщины с восторгом захлопали в ладоши. Когда же Вениамин Вениаминович завалил девушку прямо на столе, сметая с него на пол закуску, из зала послышались возгласы:
 - Давай, сделай её! Не подведи политическую элиту! Молодец! Поддай ей ещё!
Фильм шёл минут тридцать, и в течение этого времени Живодёров несколько раз имел близость с секретаршей Гробса. Когда же ему на помощь пришёл его товарищ, экран погас.
 - Думаю, достаточно, - громко сказал со своего места Гробс. – Дальше то же самое, только в других вариациях. Как вам, господа, ваш будущий губернатор?
 - Молодец Вениамин Вениаминович, свой парень в доску! – встал со своего кресла грузный пожилой мужчина. – Не перевелись ещё на Руси богатыри! Правильно я говорю? – он обвёл коллег взглядом. Те закивали головами. Женщины – депутаты зашушукались друг с другом.
 - Вижу, вы найдёте общий язык со своим губернатором и наделаете вместе много дел, - Гробс поднялся с кресла и довольный потёр ладони. -  Позвольте откланяться. Я рад, что российская провинция не отстаёт от центра. Так и доложу в верхах. Нам с Каппой пора, да и Фаэла самое время выгулять. 
Из-под сиденья выскочил мопс, до этого ни кем не замеченный, и с радостным лаем помчался к выходу.
 - Какая милая собачка у господина Гробса, - сказал депутат – коммунист депутату – либералу.
 - Она просто чудо! – подтвердил депутат - центрист.
Аудитория приветствовала покидавшего зал Гробса стоя и овациями.

Из разбитого окна второго этажа красивого здания дореволюционной постройки, в котором размещалась областная Дума, ещё доносились аплодисменты, когда из тяжёлых резных дверей на улицу вышли мужчина в сером плаще и шляпе под руку с молодой женщиной и собачкой на поводке. Они медленным шагом пошли по тротуару в направлении гостиницы «Роял Палас» и удалились от входа в здание метров на пятьдесят, в то время как позади них завыла милицейская сирена. Оба прохожих обернулись и, не останавливаясь, продолжили, как ни в чём не бывало, движение. Любопытный же мопс на поводке  долго ещё пялился на жёлтый с синей полосой УАЗик, что стоял теперь у дверей Думы.               
День был весенним, солнечным, и сквер вдоль улицы так и манил своими свободными лавочками прохожих. Однако этот городской оазис пустовал, и только на одной из лавочек сидел молодой человек и читал книгу. Гробс подошёл к нему и встал рядом.
 - Ты позволишь сесть рядом с тобой, юноша? Тебя ведь зовут Никитой? – обратился он к парню. Тот оторвал глаза от книги и посмотрел на мужчину в сером плаще и на его спутницу. Его взгляд задержался на обоих, после чего молодой человек заулыбался.
 - Я вас узнал, вы Гробс!
 - Да, это я. Похвально, что у тебя хорошая память. А где же та девушка, что была с тобой, когда тебя сбила машина?
 - Марина? Она в институте, у неё сегодня три пары. Мы с ней учимся на разных факультетах.
Каппа первая, не дожидаясь приглашения, опустилась на лавочку и села вплотную к Никите.
 - Как же так, такой красивый юноша, и скучает в одиночестве. Ты что читаешь, стихи? Ужас как люблю стихи. У лукоморья дуб зелёный…Э – э – э… Там леший бродит… Тьфу ты, забыла!
 Никита усмехнулся.
   - Это не стихи, это высшая математика. Я же на физмате учусь, хочу стать астрофизиком.
 - Фу, как скучно! - Каппа сморщила свой очаровательный носик. – Поэзия – это круто.
Гробс сел на лавку рядом с молодым человеком только по другую его руку.
 - Математика – наука сложная, и если она тебе даётся, ты умный парень. Люблю умных. С дураками каши не сваришь.  Как ты заметил, Никита, я много чего могу. Могу, кстати, человека  растоптать, а могу поднять из мёртвых, как тебя, и, если захочу, возвысить над людьми. Скажу честно, ты мне можешь пригодиться – в тебе есть потенциал. Вы с Каппой были бы хорошей парой. Разве она тебе не нравится? Какая у неё грудь, какая попка, какие ножки! Мужские человеческие особи от этой самки глаз не могут отвести, - Гробс перекинулся взглядами с девушкой. Та сделала вид, что засмущалась.
Никита стушевался перед таким неожиданным и странным признанием и ещё более странным  предложением. Он положил книгу в сумку и, видимо, собрался распрощаться. Но не тут-то было. Гробс положил руку ему на плечо и приказал:
 - Сиди!
Парень съёжился и затих, уставившись в одну точку.
 - Если я чего-то хочу, то так тому и быть. Каппа мне дорога, хотя и дура дурой, да самке ум и ни к чему.
 - Я вовсе и не дура, - буркнула Каппа.
   - Молчи у меня, ишь, разговорилась! Ещё раз рот откроешь ни к месту, аннигилирую!
Девушка сложила руки на коленках и приняла скромную позу.
 - Сиди, Никита, и слушай, - Гробс продолжал держать свою холодную руку на плече юноши. – Я знаю, что ты встречаешься с той девушкой, Мариной. Видел, как она на тебя смотрела. Мил и люб ты ей – это факт. Возможно, вы с ней когда-нибудь поженитесь и наплодите детёнышей. И что дальше? – мужчина в сером похлопал ладонью парня и сам ответил на свой вопрос: – А дальше будут серые и тоскливые будни. Безденежье и ежедневная борьба за существование. Может быть, ты думаешь, что после окончания института ты кому-нибудь будешь нужен? Смею тебя разочаровать. Возможно, тебе и удастся устроиться на работу каким-нибудь инженеришкой с окладом, которого не хватит даже на скромные наряды твоей жене, не говоря уже про всё остальное. Жена будет рассчитывать на тебя, как на самца, который её прокормит, и сможет дать ещё что-то кроме пищи, а ты окажешься беспомощным и будешь не в состоянии удовлетворить её элементарных потребностей. И это всё на фоне роскошных квартир, особняков, дорогих иномарок, соблазнительной рекламы на всех каналах телевидения, одним словом на фоне другой жизни, которая для тебя будет недосягаема. А где гарантия того, что твоя малообеспеченная жена ни приглянется какому-нибудь богатею, и у неё ни кончится терпение жить под одной крышей с человеком не способным её достойно содержать?
От таких слов Никита дёрнулся, но рука Гробса его удержала.
 - Мы любим друг друга! – парень почти выкрикнул эти слова. Каппа прыснула в кулак, а мопс на поводке тявкнул и протяжно завыл.
 - Не смеши нас, парень, - Гробс кашлянул, прикрыв рот ладонью. - С милым рай бывает в шалаше, говорят, до первой грозы. Может быть, я ошибаюсь, и перспективы не так печальны? Может быть, твои родители помогут тебе сделать карьеру? Насколько я знаю, они даже не в состоянии оплатить твою учёбу, и ты вынужден подрабатывать. Может быть, семья твоей Марины всесильна? Опять нет. Отец девушки милиционер, мать – врач. Разве не обидно будет тебе – усердному и умному молодому человеку осознавать, войдя во взрослую жизнь, что сынки - отморозки каких-то нуворишей и политических горлопанов захватили все ключевые посты вместе со своими родителями, и ты  такой хороший, честный и талантливый остаёшься не у дел?
 - Зачем вы всё это мне говорите? – на щеках Никиты заиграл нездоровый румянец.
 - Затем, чтобы ты не тешил себя иллюзиями. Я уже сказал, что ты можешь оказаться перспективным, и поэтому я имею желание поучаствовать в твоей судьбе. Мне нужен помощник, а Каппе постоянный самец, а то она совсем скурвится. В моих силах устроить тебя в любой престижный вуз в России, даже за её пределами и помочь его закончить. Я могу тащить твою задницу  вверх по служебной лестнице вплоть до кремлёвских кабинетов. Если посчитаю нужным, я даже могу в будущем посадить тебя в президентское кресло. Я со своей командой обладаю широкими возможностями, которые и не снились человеку. Буду с тобой откровенным, Никита. Сейчас на Земле подходящий момент, её защитное поле ослабло, и у нас появился опять шанс присоединить её к нашим владениям. Мы с Каппой, Фаэлом и Обероном – команда, на которую генштабом возложена миссия этого самого присоединения.
 - О чём вы говорите? Какое поле? Какие владения? Какая миссия?
Брови Гробса нахмурились, и он сказал назидательным тоном:
 - У всего во Вселенной есть поле – ты это должен знать как будущий астрофизик – магнитное, электрическое, гравитационное, биологическое и так далее. Планеты, населённые живыми и разумными тварями, тоже имеют свои особые защитные поля. Сила таких полей зависит от коллективной силы разума этих самых тварей. Поля бывают сильными, бывают слабыми. Сильно защищённую планету покорить невозможно – ежу понятно. А вот слабая – другое дело. За счёт планет со слабыми защитными полями наши владения и расширяются.
 - Какие ещё владения?! – Никита попытался встать, но сильная рука Гробса его удержала.
 - Ты, юноша, спрашиваешь, какие владения? Владения эти самое прекрасное место во Вселенной – это Великая Чёрная Пустота! И мы её подданные. Ваш мир и наш вращаются друг вокруг друга и проходят фазы сближения и удаления. Эти фазы чередуются через тысячу шестьсот земных лет. В Пустоте время имеет другой ход. Вот сейчас я с командой в очередной раз на твоей планете. Мы переезжаем из страны в страну и выполняем свою благородную миссию. У нас ограничено время, но в России наши дела подходят к концу. Этот городишко – последнее место, где нам надлежит навести порядок. И заметь, Никита, какая для тебя честь, что из всех твоих земляков я выбрал именно тебя, чтобы ты влился в Великую Чёрную Пустоту не простым инженеришкой, а, возможно, президентом большой страны. Да ещё предлагаю для удовлетворения твоих естественных потребностей члена своей команды Каппу – самку из самок! Мы почти породнимся с тобой после того как ты её поимеешь.
Никита повернулся к своему собеседнику в сером плаще, и его глаза сверкнули.
 - А вам не кажется, любезный, что ваше место в психушке? У вас полна голова тараканов, и там вас от них как раз избавят! Не знаю, кто вы на самом деле, но смею вас заверить, что добьюсь в жизни всего сам, и женюсь только на той девушке, которую люблю! Всего, чего мы достигнем с ней, будет нашим общим достижением! Всю свою будущую жизнь я посвящу борьбе со всякими прохиндеями вроде вас, иначе Россию растащат по частям! Мне неприятно, что я вынужден говорить такие резкие слова своему спасителю, но вы меня вынудили, господин Гробс! Я пойду, мне пора.
 Никита хотел встать, но вместо этого резко дёрнул руку вверх, и стряхнул со своего уха на асфальт рыжего таракана. Насекомое упало на спину, перевернулось и хотело забежать под скамейку, но каблук юноши пресёк эту попытку. Каппа взвизгнула и прикрыла рот рукой, лицо Гробса в этот момент приняло несколько необычные черты, и его  глаза выкатились из орбит и начали покрываться сеткой в мелкую ячейку. Мопс под лавкой зарычал и ощерился. Никита не видел страшных изменений во внешности мужчины, он поднялся со скамейки готовый уйти. В этот момент собака бросилась к его ноге с намереньем вцепиться в неё своими острыми клыками. Но молодой человек, на которого она попыталась напасть, был не каким-нибудь дохляком, протиравшим штаны в вузовских аудиториях. Этот юноша несколько лет занимался восточными единоборствами, и реакцией обладал молниеносной. Его нога, обутая в остроносый туфель, сделала такой пируэт, что торчавшие в разные стороны зубы мопса  не успели сомкнуться на человеческой плоти, а только щёлкнули вхолостую от сильнейшего удара по нижней собачьей челюсти. Голова пса подалась вверх и назад, потащив за собой тело, которое, сделав двойное сальто в воздухе, шлёпнулось на асфальт. Из пасти Фаэла к ногам Гробса отлетели два клыка, а сам он жалобно заскулил.
 - Намордник нужно надевать на собачку, если она у вас такая злая! - Никита перекинул сумку через плечо и пошёл прочь. Каппа дёрнулась за ним следом.
 - Я сейчас порву этого наглеца на части!
 - Оставь его. Ему никуда от меня не деться. Пусть возомнит, что взял надо мной верх. Ты, Каппа, лучше вот, что сделай – соскреби Оберона с асфальта и заверни в платок то, что от него осталось, бери Фаэла, и топайте с ним в отель. Я посижу тут, соберусь с мыслями.
Когда стук каблучков Каппы стих, Гробс развалился на лавочке, надвинул на глаза шляпу и затих, будто заснул. Но он не спал, в его памяти всплыло имя Гая Стация Лукана, и он предавался не совсем приятным воспоминаниям…

…Стояла глубокая ночь, а в огромном королевском шатре от множества факелов было светло, как днём. Веселье стояло в самом разгаре. Аларих праздновал удачную вылазку части своей армии вглубь римской территории. Было взято штурмом, разграблено и сожжено дотла целых три приграничных города. Готы наголову разбили несколько римских когорт и вынудили их остатки отступить в спешном порядке. Помощь из Рима осаждённым городам не успела подойти вовремя, и отборный легион полководца Тарквиния Тацита ступил лишь на их пепелища. Варвары безнаказанно ушли за пределы империи.
Аларих, облачённый в расшитые золотом одежды, восседал на своём троне из слоновой кости с кубком в руке. Его голову с жидкими и длинными чёрными волосами венчала корона, украшенная множеством драгоценных камней - тех, что в былые времена украшали атрибуты власти иных монархов. Король был доволен собой. События развивались именно так, как он того хотел. Территория его державы с каждым годом всё расширялась и расширялась за счёт покорённых римских провинций. Македонию, Далмацию и Иллирик уже давно топтали готские кони, и вот сегодня его доблестные воины вернулись из удачного похода в Италию. Бесконечную вереницу возов, гружённых римским богатством, сопровождала кавалерия и пеший строй. В королевскую казну влилась целая река из золотых чеканных солидов, а в гарем – несколько дюжин очаровательных невольниц. Хорошо спланированный набег был пробным выпадом в сторону ослабевшего Рима после долгого перемирия. Сведения о войсках противника, полученные от готских купцов, торговавших в пределах империи, позволили правильно рассчитать силы и нанести неотразимый удар. Поэтому причин для ликования было достаточно. Родовитые князья из числа близкого окружения, военачальники со своими наиболее отличившимися в походе воинами, знатные толстосумы, и в их числе трое братьев Герх, Каструм и Погой, а так же землевладельцы возлежали вдоль многочисленных низких столиков на шёлковых подушках, пили вино и заедали его мясом, обливающимся жиром. Пьяными голосами они выкрикивали здравицы в честь своего короля, горланили песни и громко спорили друг с другом. 
Аларих сам был изрядно навеселе, и его уже начинал раздражать пир своим однообразием. В близком окружении правителя знали, что наступит такой момент, когда веселью нужно будет дать очередной толчок, который выведет владыку из охватившего его тоскливого состояния. В запасе у организаторов пира был гладиаторский бой. Когда Аларих уже начал клевать носом, громкий звук рога привлёк к себе внимание гостей и его самого. На середину шатра вышел придворный шут и громко объявил, что сейчас в честь доблестной победы готской армии будут биться на смерть за право жизни два римских легионера, взятые недавно в плен. Створки палатки раздвинулись, и несколько вооружённых воинов втолкнули в неё двух римлян с окровавленными лицами. Вслед за ними вбежали рабы и быстро расчистили от столов площадку посередине палатки. Один из воинов махнул кому-то в дверях, и как из-под земли выросли вооружённые солдаты, вставшие вокруг этой площадки кольцом. Пьяные выкрики стихли, и гости столпились за солдатскими спинами. На середину импровизированной арены вытолкнули двух пленников. Аларих заметно повеселел. Правитель встал со своего трона и попытался принять величественную позу, но ему это плохо удалось, так как он не твёрдо стоял на ногах.
 - Римские собаки! - обратился он к молодым измождённым легионерам. - Я король готов, одержавший победу над войсками вашего недоноска – императора Гонория, мог бы казнить вас обоих, посмевших поднять свои мечи против моих воинов, но я буду милосерден, – Аларих громко икнул и покачнулся. – Один из вас останется в живых. Им будет тот, кто победит в схватке, которой вы сейчас повеселите меня и моих гостей. Этому счастливчику я великодушно подарю жизнь, и он будет продан на невольничьем рынке. Труп же побеждённого я скормлю собакам.
Оба пленника смотрели исподлобья на своих врагов и молчали. Но тут один из них, тот, что был моложе, распрямил плечи и сделал шаг вперёд. Он гордо поднял на короля своё перепачканное кровью и копотью лицо и сказал хриплым голосом, произнося с трудом каждое слово, видимо, раны на теле мешали ему говорить:
 - Ты, варвар, плохо знаешь римлян! Римские солдаты не станут убивать друг друга в утеху дикарям! Каждый из нас лучше с честью умрёт лютой смертью!
Аларих широко развёл руки в разные стороны и прищурился
 - Да, что ты говоришь! Ох-ох-ох! Как трогательно! Я никогда не был в ваших театрах, но думаю, что лицедеи там корчат из себя патриотов с таким же пафосом. А что касается римлян, то их я знаю очень хорошо. Это жадные, трусливые и ленивые людишки, свора которых возомнила себя цивилизацией. Вот ваши далёкие предки, я слышал, были сильными личностями, если смогли покорить полмира. А вы, сегодняшние, разбазарили их завоевания. Теперь мы,  готы, будем править миром, и все народы станут считаться с нами, как с цивилизацией, и подчиняться тем порядкам, которые мы установим.  И над этой новой цивилизацией стою я, Аларих, и никто не смеет перечить мне! Если ты, солдат, не желаешь биться на мечах со своим земляком, я передам ему право выпустить тебе кишки. После его высекут кнутами, и завтра он станет чьим-то рабом.
 - Мы умрём вместе, как и подобает в таком случае римским солдатам!
   - Я не хочу умирать! – тихо сказал второй легионер. – Я буду драться за право на жизнь.
 - Ну, что я говорил? Все римляне одинаковы! - Аларих разразился смехом, и его поддержали все гости, и даже стража внутри палатки. – Если один дурак не желает использовать свой шанс, то пусть второй  зарежет его, как овцу. Дайте меч римлянину!
Один из воинов оцепления бросил оружие легионеру. Тот поднял его с ковра, которым был застелен пол палатки и посмотрел на Алариха, ожидая от него приказа к действию.
 - Убей его! – небрежно махнул рукой король готов. – Но прежде чем он умрёт, пусть назовёт своё имя.
 - Гай Стаций Лукан! – гордо выкрикнул римский солдат. – Это имя будет преследовать тебя всю твою жизнь!
 - Не обольщай себя, глупец, я завтра же его забуду. А ты чего стоишь? – обратился Аларих ко второму римлянину. - Закончи представление побыстрее, а то я передумаю и отдам меч этому смешному герою.
Пленный солдат, вооружённый мечом, медленно двинулся на своего безоружного товарища. Он старался не смотреть тому в глаза, так как, видимо, всё же испытывал какой-то стыд, но острый клинок в его руке, нацеленный в грудь жертве, ясно говорил сам за себя. Гай Лукан стоял, понурив голову и опустив руки, готовый принять смерть. Его палач подошёл уже довольно близко и, прежде чем нанести удар, бросил последний взгляд на готского короля. Тот смотрел на него с пренебрежительной ухмылкой. Римский легионер взмахнул мечом и обрушил его на голову своего товарища, покорно ожидавшего смерти. Но к великому удивлению и самого римлянина, променявшего честь воина на позор, и к удивлению всех пирующих варваров,  до этого стоявший неподвижно Гай Лукан, вдруг резко подался в сторону. Он  перехватил руку с мечом, готовым рассечь его плоть, ловким движением вырвал из неё грозное оружие и, сделав оборот вокруг себя, отсёк голову своему жаждущему жизни палачу. Обезглавленное тело несколько мгновений постояло в застывшей позе и рухнуло на ковёр, заливая его кровью. А голова покатилась в направлении трона Алариха, смотря на оставляемый ею мир удивлёнными глазами. Из её уха вылезло маленькое насекомое, взмахнуло сверкнувшими в свете факелов крыльями, пролетело незамеченное никем сквозь кольцо воинов и опустилось в толпе, окружавшей место несостоявшегося поединка, на плечо готского купца по имени Герх. Никто из присутствующих не ожидал такого финала схватки, и на какое-то время в шатре воцарилась полная тишина. Слышно было, как только потрескивают факелы. Аларих пришёл в себя первым. На его лбу сошлись в гневе чёрные брови.
 - Как посмел ты, римский шакал, изменить мой приговор?!
Гай Лукан, не говоря ни слова, бросил на пол меч и сделал несколько шагов в направлении одного из столбов, поддерживавших купол палатки. На нём были закреплены два горящих факела, один из которых римлянин выдернул из крепления.
 - Знай, Аларих, я не боюсь тебя, как не боюсь и смерти. Я изменил твой приговор, потому что посчитал своим солдатским долгом наказать предателя. Ты назвал римлян трусливыми людишками, и я хочу доказать тебе, что не все они такие, как это ничтожество, которое я только что убил.
Легионер вытянул перед собой левую руку и подвёл под неё горящий в другой руке факел. Огонь начал лизать  сжатый в неистовстве кулак, но на лице человека добровольно подвергшего себя такой муке не дрогнул ни один мускул. Более того, он спокойно посмотрел на короля своих врагов, гордо приподняв голову, и промолвил:
 - Знай, варвар, что, ступая на землю моей родины, ты будешь встречаться в бою с такими молодыми и сильными воинами, как я. Нас много таких у Рима, и каждый в состоянии отсечь твою поганую голову. Мы не боимся смерти, и примем её с радостью, если эта смерть будет во имя процветания нашей империи.
Гай Лукан говорил, а огонь лизал тем временем  его руку. Казалось, юноша не чувствовал боли, и в это начинали верить гости Алариха и он сам. Каждый из этих людей понимал, что не смог бы поступить так же. Король готов встал со своего трона и посмотрел на пленника уже совсем другими глазами.
 - Ты, римлянин, хочешь повторить перед нами подвиг своего дальнего предка Муция Сцеволы. Он также сотни лет назад жег себе руку перед царём этрусков и угрожал ему. Я образованный человек, учился в Риме, и изучал вашу историю. Да, тогда на заре вашей империи жертва того юноши принесла свои плоды, и этрусский царь отступил. Но за это время много воды утекло. Вы сами, ваш дух и ваше государство стали другими. Меня твой поступок нисколько не напугает, и я всё равно уничтожу твою империю и сожгу ненавистный мне Рим. А ты убери огонь от своей руки, а то запах горелой человеческой плоти испортит моим гостям и мне самому аппетит.
Гай Лукан бросил на ковёр горящий факел и сделал несколько шагов назад к тому месту, где лежал брошенный им меч. Он нагнулся и поднял его, держа навесу обугленную культю. Никто не стал его останавливать. Здоровой рукой он приставил остриё меча к груди и со словами «Помни меня, Аларих!» рухнул на пол. Лезвие вышло из спины римлянина…

Вениамин Вениаминович уже полчаса примерял себя к губернаторскому креслу, или же правильнее было бы сказать, кресло примерял к себе. Однако сколько он ни крутился на нём, не чувствовал себя комфортно на этом кожаном «троне». Приняв, наконец, более, менее удобное положение он раскрыл перед собой новенький ежедневник и сделал первую запись: «Поменять кресло». Вторая запись гласила: «Сменить телефонные аппараты». Живодёров задумался. Его авторучка зависла над строчкой под номером три, и взгляд побежал по интерьеру огромного кабинета. «Сделать евроремонт и поменять всю мебель» - разродился он, наконец, следующей записью. Под номером четыре значилось: «Постирать государственный флаг». Новоиспечённый губернатор задумался над очередным делом. Вдруг широко распахнулась дверь, и в ней появился человек в сером плаще и шляпе. Что-то в его облике показалось Живодёрову знакомым. Мужчина бесцеремонно подошёл к столу, за которым сидел только что избранный глава области и опустился на один из тех стульев, что стояли рядом.
 - Я Гробс, - коротко представился он.
 - Гробс? Так это вы посланец Москвы? Наслышан о вас, хотя лично и не знаком. Помнится, мы даже встречались при весьма неприятных обстоятельствах. Тогда вы показали феноменальные способности.
Гость откинулся на спинку стула и упёр свой странный завораживающий взгляд в глаза Живодёрову. От этого взгляда у хозяина кабинета вспотела спина, и зашевелились волосы на голове.
 - Благодаря моим способностям ты и занял это кресло, - человек в сером плаще беспричинно начал «тыкать».
Вениамин Вениаминович в иной ситуации обязательно бы раскинул пальцы веером, скривил бы гримасу, выставив вперёд нижнюю губу, и ответил бы на такую дерзость медленно, с растяжкой каждого слова:
 - Че-го?! Ты кому тут фуфло впариваешь, козёл?! Ты меня посадил в это кресло?! Да кто ты такой, дятел опилочный?! Я ж тебя в унитаз засуну и смою!
Но инстинкт самосохранения подсказывал Живодёрову, что этот странный тип – какой-то московский мудень, появился в кабинете неспроста, тем более что секретарше было отдано распоряжение никого не пускать. Вениамин Вениаминович взял себя в руки и спокойно возразил:
 - Я – избранник народа, за меня проголосовало семьдесят процентов избирателей.
Лицо гостя было похоже на маску.
 - Это потому как я тут вовремя оказался со своей командой.
Живодёров ехидно ухмыльнулся.
 - Что-то я не заметил посторонней полезной мне активности в период избирательной компании.
Гробс сверкнул глазами, и они начали округляться и покрываться мелкой сеткой.
 - Сотни тысяч наших подданных вышли из своих жилищ, чтобы помочь тебе, дурья башка! Иначе разве человек в здравом уме и трезвой памяти проголосовал за такого негодяя, как ты? Только благодаря их усердной и незаметной на первый взгляд работе тебе удалось оказаться в этом кабинете, - Гробс постучал указательным пальцем с длинным и толстым ногтем по крышке стола. Из-под лацкана его серого плаща выполз таракан и расправил крылья.
 - Что это у вас? – Вениамин Вениаминович был удивлён неожиданному появлению насекомого.
 - Где? Ах, вот ты о ком. Это член моей команды Оберон, прошу любить и жаловать. Преданнейший великому делу офицер, должен тебе сказать, хотя и чина невысокого. В твоей бестолковке полным полно таких как он, только рядовых. Если б их там не было, разве бы я допустил тебя не это место?
Живодёров потрогал свою голову.
 - Да, да, там именно тараканы, их там много, даже, может быть, сверх нормы. Именно с их и моей помощью ты теперь губернатор. Но давай оставим физиологию и займёмся делом. На первых парах нам предстоит обсудить твою инаугурацию.
 - А что тут обсуждать? Она запланирована на завтра и пройдёт в зале заседаний администрации, завтра же и банкет.
 - Чушь собачья! – Гробс стукнул по столу кулаком. – Нужно всё делать с размахом. Завтра ты устроишь праздник на правительственной даче, что стоит в заповеднике. Гостей я приглашу сам, и всё организую лично. Сбор будет в полночь – это самое время для начала гулянки. И чтобы не смел опаздывать – я этого не люблю!
 - А охрану брать?
 - Кому ты нужен кроме меня и моих коллег?
С этими словами человек в сером плаще встал со стула и вышел, оставив после себя  неприятный запах, а, может, это потянуло серой из приоткрытого окна. Ведь именно в этот день был осуществлён пробный запуск первой очереди химзавода.

… Никита весь вечер работал над курсовым проектом и уже изрядно устал. На столе зазвонил телефон. Кто бы это мог быть для такого позднего часа?
 - Собирайся! – послышался в трубке мужской голос. – Ты удостоен чести быть приглашённым на инаугурацию нового губернатора.
 - Кто это? – Никита заподозрил глупый розыгрыш кого-то из друзей.
 - Гробс, - сказал, как отрезал, звонивший.
 - А, это вы, мой спаситель. По-моему в парке мы с вами объяснились.
 - Не будем сейчас это обсуждать. По поручению губернатора я приглашаю тебя на торжество.    На сборы только десять минут. Твоя Марина уже у меня в машине, и мы едем за тобой.
 - Что за бред? С какой стати нас пригласит губернатор?
 - Потому что я так захотел, - последовал ответ. – Через десять минут машина будет у твоего подъезда. На вечер надевай, что захочешь – до твоего наряда никому не будет дела.
Связь прервалась.
Никита до конца не верил в возможность приглашения своей скромной персоны на чествование губернатора, но на всякий случай надел вместо джинсов, футболки и куртки, свой слегка потёртый костюм, белую рубашку и галстук. Он рассудил, что если Марина на самом деле едет в машине с тем странным человеком на торжественный вечер, то, значит, произошла какая-то ошибка или чудо. Но как бы там ни было, вдвоём им будет неплохо повеселиться на вечеринке. Если же Марины в машине не окажется, и по каким-то причинам этот самый Гробс соврал, никуда без неё он не поедет. Но в подъехавшем к подъезду пятиэтажки шикарном «Понтиаке» его девушка всё же оказалась, и в компании именно Гробса. Он сам сидел за рулём и был в своей любимой серой шляпе. Через стекло дверцы Никита увидел улыбавшуюся ему Марину, и когда эта дверца отворилась, молодые люди расположились рядышком на заднем сидении, прижавшись друг к другу. Машина плавно тронулась, вырулила со двора и помчалась по опустевшим ночным улицам. Вскоре она выехала на загородное шоссе.
 - Куда вы нас везёте? – Никита встревожился.
 - В то место, в которое без меня вы оба никогда бы не попали.
В это время машину и дорогу вокруг неё залил яркий свет, и откуда-то сверху донёсся звук мотора. Гробс съехал на обочину и остановился. Рядом с дорогой на пустыре, вдоль которого она шла, приземлился вертолёт.
 - Это за нами, выходите! - приказал мужчина и вышел, оставив дверцу открытой.
Никита с Мариной переглянулись и с потаённой тревогой тоже покинули «Понтиак». Гробс уже шёл к вертолёту, придерживая рукой шляпу, и молодым людям ничего не оставалось, как только последовать за ним. Человек в сером забрался в кабину и помахал оттуда рукой парню с девушкой, давая понять, что им стоит поторопиться. В кресле пилота сидела Каппа, и голова её казалась огромной в лётном шлеме. Никита её узнал сразу, да и девица его тоже, так как ему подмигнула. Вертолёт взмыл в воздух, а «Понтиак» с распахнутой дверцей остался одиноко стоять на обочине шоссе.
 - Вы бросили машину, господин Гробс, её не угонят? – Никита посмотрел через стекло на землю.
 - Меня это не интересует, - последовал ответ.
 - Это и есть та самая кошечка, от которой ты без ума? – Каппа повернула голову и с ухмылкой посмотрела на Марину.
 - Да, это моя девушка, и мы любим друг друга.
 - Ну-ну. Я тоже люблю, когда меня любят самцы, мне это даже больше нравится, чем летать.
 - Вы умеете управлять вертолётом? Это так классно! - Никита попытался сменить тему разговора. – Вы ведь ещё так молоды.
 - Мне её рекомендовали в генштабе, - Гробс перекинул руку через спинку сиденья и посмотрел на молодых людей, - заявили, что она хорошо ориентируется в пространстве. Если б на Земле шёл не двадцать первый век, а были бы времена римского императора Гонория – этого недоноска, я бы ни за что не включил в свою команду самку. Тогда мне пришлось работать в чисто мужской компании. Мы вчетвером были командой, были как родные братья от одной матки. Правда, мы носили в те времена другие имена, но это не суть важно. С нами был тогда связным Синус. Он погиб случайно – утонул в сортире вместе с одним из приближённых Алариха – готского правителя, на которого мы возлагали надежды, но у него, к сожалению, не сложилось. На месте Синуса сейчас в команде Оберон. И надо же какое совпадение – ты его, Никита, тоже чуть не убил там, в парке. Мне стоило больших усилий восстановить функции всех его органов. Сейчас другая эпоха, и начальство посчитало, что самка будет полезной. Я убедился, что это ошибочное решение, и Каппа дура дурой, но пока, как мы все видим, она нас ещё не разбила.
 - Командор, ну что вы всё время меня обижаете, вам никогда не угодишь! - девушка повернулась к мужчине в шляпе и на какой-то момент оставила управление. Вертолёт резко накренился. Каппа ухватилась за рычаги, и машину тряхнуло, нос вертолёта стал задираться так, что всех пассажиров вдавило в кресла.
 - Ой! Мы сейчас разобьёмся! – выкрикнула Марина и вцепилась в руку Никите.
Однако пилоту - девице удалось быстро справиться с ситуацией, и все облегчённо вздохнули.
 - Ну, что я вам говорил?! Дура дурой! Чуть нас всех не угробила! – с глазами Гробса произошла метаморфоза, но её не увидели позади него сидевшие парень с девушкой. -  Каппа, ты что себе позволяешь?!. Генштаб мне тебя подсунул, и я поверил в твою великолепную ориентацию в пространстве!
 - Так есть же разница, командор! – попыталась оправдать свою оплошность девушка. – То Пустота во все стороны, а то поверхность внизу!
 - Так выходит, что тебе ещё и не приходилось участвовать в операциях на других планетах, хотя в генштабе меня заверили в обратном?
 - Там сила притяжения другая, - буркнула Каппа. - Я ещё не успела привыкнуть к Земле.
 - А как же Марс? Там в пузыре ты не разу не налетела на скалу, ни разу не грохнулась на поверхность. Мы удачно собрали в Каньоне Мрака дурь, и я даже начал было тебя немножко уважать, и вот этот твой фокус, который чуть нас не погубил именно тогда, когда операция входит в завершающую фазу. Лучше б в генштабе чёрта включили в мою команду! Черти, хоть и пьяницы, и гуляки, и я, если честно, к ним особых симпатий не питаю, но зато на них можно положиться, правда, не на всех, и интеллект у них повыше бабского тараканьего. Недаром на службе многие из них преуспели.
Молодые люди на заднем сидении посмотрели друг на друга и пожали плечами.
 - Послушайте, господин Гробс, о чём вы всё время говорите? – Никита повысил голос, чтобы  впереди сидевший человек его услышал за шумом мотора. – Это бред или шутка? Может, приглашение на инаугурацию это из той же серии?
 Гробс повернул голову.
 - Разве я не за что отругал Каппу? Она нас всех чуть не погубила.
 - Я не об этом, я о каких-то чертях, продвигающихся по службе, и о Марсе, который вы упомянули.
 - Ах, ты вон о чём, о чертях. В этом вопросе я тоже не покривил душой. Кое-кто из чёртового племени на самом деле примерный служака. Хотя в основной своей массе они распутники – вы с Мариной в этом скоро убедитесь, - Гробс прищурился и хихикнул. - Благодаря химзаводу в этом районе значительно повысилась концентрация серы в атмосфере, и это дало возможность открыться очередному каналу в Великую Чёрную Пустоту, что было, конечно, невозможным тысяча шестьсот земных лет назад. Серная пыль подпитывает наш мир и приманивает гостей с той стороны. Сера – это хорошо! Это очень хорошо!
Марина повернулась к Никите, качнула головой в сторону Гробса и повертела пальцем у виска.
 - А вот и он – гигант химической индустрии – наш кормилец. Полюбуйтесь, как он хорошо смотрится отсюда.
Внизу на самом деле картина впечатляла. Завод светился гирляндами огней, вычерчивая ими контуры цехов и лабиринты проездов – улиц. Как бы в подмогу электричеству над всей этой иллюминацией горело несколько мощных факелов попутных газов.
Вертолёт, управляемый Каппой, продолжал двигаться вперёд, в ночь, и вскоре панорама химзавода осталась где-то позади. Минут через двадцать лёту Марина подняла глаза вверх и поразилась. Она толкнула локтём Никиту, чтобы тот последовал её примеру. Через стеклянный купол кабины было видно ночное небо. Только небо это казалось странным. Будто кто-то неведомый закрасил чёрной краской его небольшой, светящийся тысячами звёзд, участок. Это абсолютно чёрное пятно находилось точно над местом, над которым летел вертолёт. А внизу в эти минуты появилось поблёскивающее в ночи извилистое русло полноводной реки. На одном из её утонувших во мраке берегов, как скопление Плеяд на небосводе, светилась небольшая россыпь ярких огоньков, к которым двигались будто звёздочки другие огоньки. Каппа повела машину на посадку. Светящийся объект стал приближаться, и вскоре уже можно было различить строения, к которым двигались автомобили с зажжёнными фарами. Сделав круг над большой огороженной территорией, вертолёт плавно приземлился на автостоянке, где уже находился кое-какой транспорт. Впереди красовалось расцвеченное праздничными огнями великолепное здание из бетона и стекла. К нему вела аллея, засаженная голубыми елями и цветами. Цветов было много, и, казалось, воздух должен непременно благоухать, но вместо благоухания он источал запах серы. Никита с Мариной, спрыгнув на бетонные плиты  вслед за Гробсом, поморщились и зажали пальцами носы. Человек в сером плаще, видимо, не испытывал дискомфорта. Пройдя вперёд, он раскинул в стороны руки и с удовольствием сделал глубокий вдох. Молодые люди не могли оставаться совсем без воздуха, и вынуждены были потихоньку вдыхать зловонную атмосферу. Мало-помалу они принюхались, и за отсутствием альтернативы вони стали дышать, как и раньше, полной грудью. Марина жалась к Никите, и её переполненные страхом глаза спрашивали: - Где мы, и кто такой этот самый Гробс с его чудесами? 
Вслух же девушка испуганно проговорила в полголоса:
 – Он ненормальный! И зачем только я поехала с ним на эту чёртову инаугурацию? Как ему удалось меня убедить, сама теперь удивляюсь. Этот человек такой неприятный, да ещё его таракан, что ползает по нему. Он у него, по-моему, какой-то дрессированный. Когда Гробс со мной говорил о предстоящей инаугурации, и я дала своё согласие, мне даже показалось, что таракан спрыгнул с моего плеча и перелетел на его плащ.
Юноша сам терялся в догадках и хотел бы получить ответы на те ж самые вопросы и уже намеревался их задать человеку, привёзшему их сюда и стоявшему чуть в стороне к ним спиной, но в этот момент на площадку въехал целый кортеж из роскошных автомобилей.
 - А вот и господин губернатор со своей свитой! - Гробс повернулся к парню с девушкой, жавшимся друг к другу. – Следуйте вместе с этой публикой в зал для приёмов, а я вынужден вас оставить. Мне нужно привести себя в порядок и приготовиться к встрече  губернатора.
Молодая пара отвлеклась на какое-то время на разглядывание автомобилей, а, когда она обернулась, человека в сером плаще и шляпе уже не было, будто он растворился в воздухе. Не успели Никита с Мариной удивиться его исчезновению, как оказались среди большой и шумной компании, окружавшей вновь избранного хозяина области. Живодёрова они узнали сразу – до этого он целый месяц не сходил с экранов телевизоров, и его портретами был завешан весь город. Все эти люди, казалось, не чувствовали омерзительного запаха, стоявшего вокруг.  Они были возбуждены и веселы. Гомонящая толпа подхватила молодых людей и понесла по аллее к горящему огнями входу в правительственную дачу. На площадку в это время один за другим въезжали автомобили, из которых выходили празднично одетые люди и шли небольшими группами к великолепному зданию. Следом за губернатором, окружённым клерками областной администрации и депутатами местной Думы, вышел из своей машины начальник УВД генерал – майор Бешанов, а следом за ним его жена Алла Сергеевна. Они чинно зашагали под ручку в сопровождении вновь назначенного заместителя Михаила Трофимовича подполковника Деляги, получившего на днях и должность, и внеочередное звание, а также начальника уголовного розыска Горлохватова. Большой тентованный КАМАЗ, так не к месту оказавшийся в кортеже, выруливал в это время в дальний угол стоянки. Гости проходили мимо вертолёта, на котором прилетел Гробс с Никитой и Мариной, и которым управляла Каппа. Последняя, стоя у раскрытой кабины, разглядывала прибывающих гостей и расчёсывала свои чудные волосы. Заметив Аллу Сергеевну, она её окликнула. Та оставила мужа и побежала к вертолёту. Женщины обнялись и расцеловались как давние подруги. Из белого «Лексуса», остановившегося рядом с генеральским «Фордом», вышли трое бородатых кавказцев. Иса Вакуев почесал пах, поправил на себе добротный костюм и зашагал вразвалочку к аллее в окружении братьев, всем своим видом показывая собственную независимость. Рамзан нёс увесистый чемодан. Среди дорогих автомобилей странно смотрелся только что припарковавшийся обшарпанный «Москвич» писателя Затонского, из которого выбрался он сам с гримасой на лице, зажимая нос рукой. За ним, кряхтя, с жадностью вдыхая ядовитую атмосферу, и разминая старые кости, сделал с трудом то же самое председатель писательского Союза Столбов. Пассажирский «Икарус» высаживал в это время гостей помельче, и среди них был одетый в праздничную синюю рясу с большим крестом на цепи слегла уже пьяный отец Трифон под руку со своим не более трезвым соседом Простаковым. К мужчинам с обеих сторон примкнули Алла Сергеевна с Каппой. Священник от неожиданности в испуге отшатнулся и успел перекреститься, но, узнав в одной из женщин свою прихожанку с соблазнительной фигурой, быстро успокоился. Обе красотки мило улыбались: Алла Сергеевна отцу Трифону, а Каппа – Николаю. Чуть в стороне на той же площадке приземлились сразу три военных вертолёта. Автомобили и автобусы продолжали прибывать.
Обернувшись, Марина увидела среди гостей, шедших позади длинной вереницей, своего отца. Неожиданное назначение его на высокую должность в УВД и присвоение ему звания подполковника порадовали девушку и заставили гордиться тем, что она его дочь, но появление его здесь, в этом странном месте насторожило, если не сказать больше, напугало. Она оставила Никиту и побежала по аллее в сторону стоянки, где шёл, не торопясь, с важным видом и достоинством рядом с милицейским начальством её отец.
 - Папа, ты как здесь оказался?! – в голосе девушки слышалось больше тревоги, чем удивления. Лицо подполковника Деляги расплылось в улыбке.
 - Позвольте вам представить, Михал Трофимович, мою дочь Марину, - обратился к Бешанову его новоиспечённый зам. – Она у меня красавица.
  Начальник УВД снисходительно посмотрел на дочь своего подчинённого.
 - Она у вас не только красивая, но, видимо, ещё и достойная девушка, если получила приглашение на инаугурацию губернатора. Здесь собрался весь цвет общества, и ваша дочь среди этого цвет. Похвально. А теперь пойдёмте, а то не успеем к началу торжества.
Генерал двинулся вперёд, и сопровождавшие его офицеры последовали за ним. Марина осталась стоять на аллее и смотреть вслед своему отцу, одетому в новенький мундир подполковника, который очень ему шёл. Девушка вздрогнула, когда её руки коснулся Никита.
 - С кем ты разговаривала?
 - Со своим папой. Мне не нравится, что он здесь.
Никита обнял за плечо девушку.
 - Твой отец теперь большая шишка в милиции, а у шишек, как известно, не всегда бывает выбор. Хотя, наверное, я ошибаюсь.
Молодые люди пошли вперёд по аллее и догнали последних из числа приглашённых. Среди группы чиновников во главе с губернатором Живодёровым они вошли в шикарное здание называвшееся правительственной дачей, но больше походившее на дворец. На площадке, застеленной красным ковром, у самых дверей стояли лакеи. Юноша не мог знать, что всё это грандиозное строение стояло на балансе областной администрации и использовалось для приёма высоких гостей из Москвы и из-за рубежа. Говорили, что в коммунистические времена сам Брежнев любил приезжать сюда на охоту и рыбалку. Сменившие его генсеки тоже, вроде, были гостями этого уединённого уголка  заповедной зоны. Весь пол в здании покрывал огромный цельный ковёр, над которым трудилась, видимо, целая армия ткачей, да ещё и не один год. Стены были отделаны цветным мрамором, и их украшали великолепные скульптуры и картины с пейзажами. Обслуга, одинаковая с лица, одетая в шитые золотом ливреи, проводила гостей в актовый зал, освещённый хрустальными люстрами, искрящийся свет которых, отражал, сверкающий блеском паркетный пол. По периметру зал был уставлен мраморными бюстами на высоких постаментах, которые принадлежали бывшим губернаторам и председателям облисполкома. Гости во главе с Живодёровым столпились в дверях в нерешительности. И вдруг откуда-то из-за бюста, что ближе всех стоял от дверей, выскочил самый настоящий чёрт невысокого роста с маленькими поросячьими глазками и свиным рылом. Он процокал копытами по паркетному полу и встал перед людьми. Толпа дружно ахнула и отпрянула на шаг назад. Но чёрт не проявил агрессии, наоборот, он отплясал чечётку, поклонился рогатой головой и вежливым жестом мохнатой руки предложил гостям занять места в зале. Актовый зал, заставленный мягкими велюровыми креслами, был не очень большим, рассчитанным, на ограниченный круг элиты. Над рядами кресел возвышалась сцена с трибуной, украшенной российским гербом. Позади трибуны от потолка до пола свисал огромный триколор. Из-за кулисы вышли двое чертей и вынесли кадушку с кактусом, на колючей макушке которого расцвёл маленький цветок. Видимо, предполагалось, что он украсит интерьер сцены. Как только две эти тёмные личности удалились, им на смену вышел другой чёрт и вынес на вытянутых руках толстую книгу, которую он торжественно опустил на трибуну, после чего ускакал вприпрыжку.
Нерешительность гостей исчезла, как только заиграл марш, который сгладил временную неловкость и придал торжественности моменту. Над залом сделал круг неизвестно откуда появившийся чёрный ворон. Он сел на толстую книгу, что оказалась конституцией страны, и несколько раз призывно каркнула. Гости, словно вняв приглашению, гурьбой повалили под звуки музыки из дверей в зал. Но не успело помещение и на половину наполниться людьми, как что-то заело в аппаратуре, и невидимые динамики, скрытые полированными панелями, начали сперва кашлять, потом потрескивать, а после и вовсе стали издавать непотребные звуки. Эта звуковая вакханалия продлилась недолго и вскоре стихла.
Когда гости разместились в креслах, а последний ряд сплошь заполнился чертями, неизвестно откуда взявшимися, из-за кулисы вышел Гробс в своём обычном одеянии. Следом за ним - Каппа и мопс по кличке Фаэл. Все трое встали посередине сцены, и грянул государственный гимн. Гости поднялись с кресел. Даже таракан Оберон на плече «московского представителя» вытянулся по стойке смирно. Когда отзвучали последние аккорды гимна, Гробс громко выкрикнул:
 - Друзья! Единомышленники! Мы собрались сегодня здесь, в этом чудном месте,  на инаугурацию губернатора вашей области, области, являющейся ещё пока оплотом кое-какой духовности. Ситуация в России да и в целом в мире благоприятствует единению с Великой Чёрной Пустотой! Она благоприятна для прихода во власть особого поколения политиков, тех, что установят в государстве новый порядок. Используя телевидение и печать, они помогут заселить все без исключения головы россиян тараканами. Сейчас этот процесс идёт успешно, но надо его ускорить. Должны быть составлены и обязательно выполнены планы идеологической работы наравне с планами развития промышленности. Все литераторы и режиссёры без исключения будут вовлечены в этот процесс. Непокорных необходимо сломить! Вам, именно вам, надлежит установить в России новый порядок! Это великая честь! И чтобы в вашем регионе этот процесс шёл успешно, я помог поставить губернатором Вениамина Живодёрова. В верхах поговаривают, что скоро президент сам будет назначать глав регионов. В этом случае всё упростится. А пока здесь, на этой земле, мы одержали очередную победу. Если бы вы сейчас посмотрели на небо над этим символическим местом, вы бы увидели во всём своём великолепии Великую Чёрную Пустоту. Новый губернатор здесь и сейчас будет приведён к присяге на верность делу единения с ней, с этой Пустотой!
 - Да здравствует новый порядок! Да здравствует Чёрная Пустота! – выкрикнул из толпы гостей Рамзан Вакуев.
 - Т-с-с-с! – приложил палец к губам  и покачал головой генерал Бешанов, стоявший рядом под руку со своей женой Аллой Сергеевной.
Гробс не обратил внимания на бурную реакцию на его речь одного из приглашённых и продолжил. Он уподобил присутствовавших в зале чабанам, а народ глупому стаду, которое и существует только лишь для того, чтобы его стригли, и оно кормило своих хозяев. Под аплодисменты рядом с Гробсом встал виновник торжества Вениамин Живодёров. В своей краткой речи он заверил присутствующих, что если господин Гробс назвал его в числе остальных пастухом, а  народ, проголосовавший за него на выборах, стадом, то он всячески будет развивать такое «животноводство». Стены зала сотрясли овации.
Никита сидел в кресле по соседству с Мариной и держал её руку в своей. Он чувствовал, как она дрожит.
 - Что происходит? – прошептала девушка на ухо своему парню. – Неужели это всё наяву? Эти черти и люди, относящиеся к ним спокойно, как к чему-то само собой разумеющемуся? Ужас!
 - Я сейчас выйду на сцену и всё им скажу! – юноша попытался встать, но девичья рука его удержала.
 - Не стоит этого делать, - услышали молодые люди позади себя чей-то шёпот. Они оба обернулись. На них смотрел мужчина лет тридцати, довольно симпатичный. Он прижимал палец к губам.
 - По-моему, кроме нас с вами во всей этой честной компании никто не видит и не чувствует абсурда всего происходящего.
 - Кто вы? – прошептал Никита.
 - Затонский. Эдуард Затонский – писатель. Сюда приехал по доброй воле, а теперь жалею. Вы видели чертей? Они же настоящие! Я сначала подумал, что это переодетые дети, а потом пригляделся. Нет, настоящие! Как такое возможно? Может, это гипноз, и мы спим?
 - Если бы. Боюсь, что всё реально.
 - Вам не кажется, что надо сматываться отсюда, от этих зомби?
 - Мы не имеем на это права! – твёрдым голосом ответил Никита.
 - Я домой хочу! – жалобно простонала Марина.
 - Нет, мы должны что-то предпринять!
 - Но, что мы можем?
 - Пока не знаю. Останемся и посмотрим по обстоятельствам.
 - Молодые люди, как вам не стыдно! Это такое бескультурье – болтать, когда на сцене губернатор произносит клятву! – женщина – блондинка лет пятидесяти в очках, прошептавшая это с возмущением, по виду, определённо, была служащей департамента культуры. О причастности к прекрасному в ней говорило всё: и красивый золотой кулон на толстой цепочке, и серёжки с алмазами работы искусного мастера, и браслеты на руках.
А в это время на сцене губернатор держал руку на конституции и торжественным голосом произносил плохо выученный текст. Когда он запнулся в очередной раз, ворон, сидевший на трибуне рядом с его рукой, водружённой на толстой книге, громко каркнул, может быть, от возмущения. Вениамин Вениаминович его шугнул:
 - Кыш, сучья птица! Какого хрена раскаркалась? Из-за тебя сбился! – Живодёров прокашлялся. – Итак, на чём я остановился? Ах, да. Клянусь!
Зал разразился овациями. Гости повскакивали со своих мест и ринулись на сцену. Черти, покинувшие задний ряд, сновали между ними. Толпа обступила Живодёрова и Гробса. Кто-то наступил мопсу на лапу, и тот громко заскулил. Отец Марины тоже в этой толпе пожимал руки обоим, он даже не повернулся к своей дочери. На сцене новоиспечённый подполковник был сама учтивость и рассыпался в комплементах. Дочь его не могла узнать, в эти минуты он ей казался чужим человеком.
 - Мы что, так и будем сидеть? Это вызовет подозрения, - Затонский положил руку на плечо Никите. – Давайте поднимемся с кресел и отойдём к стене, а там смешаемся с толпой.
 - Дорогой Вениамин Вениаминович, прими от нашей диаспоры этот скромный подарок! – донёсся со сцены голос Вакуева. Он передал Живодёрову увесистый чемодан.
Гости выстроились на сцене в ряд для подношения даров и соревновались друг с другом в красноречии. В течение следующего часа слышались пламенные речи и фальшивые поздравления.
Неистовство людей, желавших пожать руки первым лицам на празднике, постепенно сошло на нет, заиграла музыка, и гостей пригласили в банкетный зал, где их ждали ломящиеся от яств и выпивки столы. Возбуждённая слушанием пламенных речей благородная и разнаряженная публика вперемешку с маленькими шустрыми и лохматыми чертями ещё только начала заходить в банкетный зал, ведя на ходу оживлённые разговоры, а отец Трифон с Николаем Простаковым уже сидели за одним из столов и успели махнуть по две рюмки водки на брата. Когда шарканье стульями прекратилось, и гости расселись по своим местам, все они дружно приступили к еде и поглощению спиртного. Ели и пили они много. Марину с Никитой усадил сам Гробс между каким-то генералом и политиком, оттеснив от единомышленника Затонского, который оказался за другим столом. После двух рюмок эта парочка – политик с генералом, затеяла громкий спор друг с другом о будущем России, по очереди обращаясь к молодым людям за поддержкой. «Я правильно говорю?» - слышалось по очереди с обеих сторон.
 - Наше будущее я вижу в дружбе с Америкой. Сильный партнёр и нас самих сделает сильными. Будет существовать гармония – наши неисчерпаемые ресурсы, их высокие технологии. Предлагаю выпить за такое сотрудничество. Если Россия станет развиваться под американским покровительством, нам не нужна будет сильная армия.
Генерал дожевал солёный огурец и возразил в сердцах:
 - Наоборот, нам необходимо поставить всю промышленность на военные рельсы и увеличить армию в три, нет, в десять раз! Мы должны диктовать Америке свои условия. Только сильный прав, даже если этот сильный хлебает щи лаптем. Глядя на нас, и весь мир будет их хлебать точно так же!
 - А где вы деньги на эту армию возьмёте? – ехидно сощурился политик.
Генерал сделал заговорческий вид.
 - Мы, военные, приведём к управлению страной хунту, потрясём толстосумов, и деньги найдём. В конце концов, начнём отстрел олигархов с конфискацией их имущества. Правильно я говорю? – он положил свою руку на руку Никиты. – Вот вы молодой, сильный, почему бы вам ни послужить в армии? А девица могла бы быть санитаркой.
 - Я учусь на экономиста, - возразила Марина и покосилась на дальний стол, за которым сидел её отец в компании офицеров и оживлённо с ними беседовал. Его сейчас интересовали только эти люди.
 - Видели мы всяких экономистов и при КПСС, и после перестройки. Я говорю вам: вооружаться надо! Вы со мной согласны, молодой человек? – генерал дыхнул на Никиту водкой.
Под напором военного юноша немного смутился, но всё же нашёл в себе силы возразить:
 - Мне кажется, нужно начать с воспитания гражданина сильного духом и любящего свою Родину. Но для начала Родина должна любить своих граждан. Оружие в руках духовных слабаков и всяких подонков не сделает ни тех, ни других счастливыми, ни жизнь вокруг них не изменит в лучшую сторону. Только когда народ почувствует себя единой нацией, он станет непобедимым.
 - Детский лепет! – генерал наполнил рюмку и выпил. – Силой закона можно любого человека заставить быть воином.
Возмущённый политик аж приподнялся со своего стула.
 - Сила в вульгарном смысле здесь ни причём! Деньги – сильнейшее оружие! За деньги люди горы свернут, и военные в том числе. Давайте выпьем за деньги, которые правят миром!
 - Нет, предлагаю выпить за силу оружия, которая позволит управлять миром. Вы почему себе не наливаете, молодые люди, или вы не патриоты?
 - Мы не отказались бы от минеральной воды. А, может, ты хочешь «Пепси», Марина?
Генерал расхохотался.
 - Ребята, инаугурация – не детский утренник, а серьёзное мероприятие. Какой к чёрту лимонад, какая минералка?
Над галдежом в зале раздался выкрик:
 - Предлагаю выпить стоя за господина Гробса, с чьей помощью кресло губернатора занял, наконец-то, достойнейший человек, а именно я! – уже довольно пьяный Живодёров поднялся из-за стола. – Мы все здесь часть большой команды, ведущей корабль под названием Россия нужным курсом. Господин Гробс подтвердит правоту моих слов!
Вениамин Вениаминович запрокинул голову и вылил из хрустального фужера в открытый рот порцию водки, при этом промокнув губы рукавом костюма.
Какой-то быстро осоловевший политик выкрикнул: «За Россию!», но никто его не поддержал.
 - Эх, за Гробса! За Великую Чёрную Пустоту! – вскочила со своего места сидевшая чуть в стороне от Никиты и Марины Каппа. Девица высоко подняла наполненную спиртным рюмку, потом разом выпила её до дна. Рюмка со звоном разбилась о паркетный пол, а Каппа, встав на колено одного из гостей, забралась на стол.
 - Гуляй народ! – «секретарша московского представителя» развела в стороны руки и отбила каблучками чечётку на скатерти, потом двинулась по столу, вышагивая между рюмками, блюдами и бутылками. Одному из чертей она чуть не наступила на лохматую руку, когда тот потянулся за солёным огурцом.  Девушка стала на ходу скидывать с себя одежду, и быстро осталась только в одних трусиках. Гости дружно захлопали в ладоши. На соседние столы, заражённые примером Каппы, взобрались другие женщины и стали расхаживать по ним, раздеваясь. Даже Алла Сергеевна – жена начальника УВД, не удержалась от соблазна показать себя. Почувствовав патриотический настрой гостей, невидимый оператор включил государственный гимн, и музыка эта стала сопровождением к массовому стриптизу. На это зрелище мужская часть гостей смотрела стоя, ощущая торжественность момента. Даже когда одна из женщин, извивавшихся на столе и принимавших соблазнительные позы, оступилась, встав своим острым каблучком в блюдо с салатом, стоявшее на самом краю, и рухнула вниз, завалив своим обнажённым телом депутата Госдумы и опрокинув несколько стульев, даже тогда это маленькое недоразумение не нарушило величественного единения, охватившего в эти минуты гостей.
В самый разгар музыкального номера на столах Никита оставил Марину, успокоив для начала генерала, который подбадривал её и назойливо предлагал не отставать от других женщин. Он пробрался сквозь толпившихся возбуждённых гостей и подошёл к Затонскому. Тот был уже навеселе и с удовольствием разглядывал обнажённое тело какой-то женщины, вихлявшейся на столе в ритм с музыкой гимна.
 - Эдуард, не пора ли уходить? У вас, по-моему, есть машина. Можно будет доехать до города и заявить в Прокуратуру или ФСБ о том, что здесь творится.
 - Да ты что, пацан, совсем того?! – Затонский прищурил помутневшие глаза. – Прокурор здесь, вон он в светлом костюме хлопает в ладоши и пританцовывает. Начальника Управления ФСБ я не видел, но зато его зам здесь. Наверное, генерал Кусков в командировке, а то непременно тоже бы присутствовал. Не торопись, Никита, поешь, попей со своей девушкой на дармовщину, посмотрим, что здесь будет дальше. Уехать всегда успеем. Нужно собрать как можно больше информации, она может быть полезной. Да если честно, и стол такой жалко оставлять. Вон мой литературный начальник старый пердун Столбов уже мордой в салате. Любит он халяву, ох, как любит.
 Когда прозвучали последние торжественные аккорды, женщины раскланялись зрителям, слезли с помощью мужчин – кавалеров со столов и заняли свои места, оставшись в чём родила мать.
 - Хочу зрелищ! – выкрикнул со своего стула в усмерть пьяный Простаков, но при этом не удержался на своём месте и нырнул под стол, едва не повалив мирно спящего рядом с ним отца Трифона.
Никита вернулся к Марине, слушавшей в пол-уха какую-то пьяную болтовню политика. Он сел на свой стул и выпил фужер минералки. Политик, наконец, отвязался от его девушки, обратившись с каким-то вопросом к соседу по другую руку.
 - Надо уходить и добираться до города своим ходом, Затонскому, видимо, здесь понравилось. Может, мне удастся уговорить какого-нибудь водителя нас отвезти. Давай, выйдем в вестибюль, а там посмотрим, как можно незаметно уйти.
Парень с девушкой встали из-за стола и покинули банкетный зал. В вестибюле им навстречу вышел Гробс и преградил путь.
 - Далеко собрались, молодые люди? Не торопитесь уходить. Никто ещё не видел самого главного – театрализованного представления, в котором все присутствующие будут и зрителями и участниками. Проводи, Никита, свою барышню к столу и возвращайся. Покурим и поболтаем.
Нам есть, о чём поговорить. Вы не против, мадмуазель? – обратился он к Марине.
 - Пойдём, я тебя отведу. Тебе недолго придётся поскучать. Разговор с этим человеком будет у меня коротким.
Парень взял под руку свою девушку, и они удалились. Когда Никита вернулся, Гробс стоял на том же месте в той же позе. Из-за отворота воротника его плаща выбрался таракан и заполз на плечо. Насекомое приподнялось на задних лапках и помахало одной из остальных, будто грозя кулаком. Парню даже померещилось, что маленький рыжий обладатель длинных усов что-то пропищал в его адрес, но доносящаяся из зала громкая музыка не дала разобрать, что именно. Гробс, видимо, понял насекомое, потому, что повернул к нему голову и сказал:
 - Будет, Оберон, успокойся. Молодой человек наш гость, и придётся забыть обиду, нанесённую тебе в сквере этим юношей.   
Никита во все глаза смотрел на дрессированного таракана и не верил своему зрению, когда тот пытался изъясняться.
 - Оберон затаил обиду после того, как ты, парень, имел неосторожность раздавить его несколько дней назад в том сквере, где мы с тобой беседовали. Мне стоило кое-каких усилий вернуть его к жизни. Ну, да ладно. Кто старое помянет, тому глаз вон. Давай лучше закурим, - Гробс достал из кармана золотой портсигар, открыл его и длинными пальцами взял из него сигарету. – Держи, марсианская дурь. Плесень такая, растёт в одном глубоком каньоне на красной планете. Вещь, должен тебе сказать, изумительная. Курнёшь и увидишь то, что пожелаешь. На Земле аналогов этому чуду нет.
Никита взял сигарету и рассмотрел её со всех сторон.
 - А можно я её себе оставлю и выкурю попозже.
 - Конечно, друг мой, мне же не жалко. Тогда пойдём в зал с гостями, я тебя с ними познакомлю.
Среди них, кстати, много известных на всю страну людей –  ты должен был это заметить. Я бы на твоём месте попытался завести с кем-нибудь из них полезное знакомство. Посмотри, как до этого совершенно незнакомые люди общаются друг с другом, завязывая связи.
Никита повернулся и бросил взгляд на банкетный зал. Там трое бородатых кавказцев о чём-то беседовали с армейским генералом, при этом постоянно оглядываясь и проверяя не стоит ли кто из гостей слишком близко. Голая девица таскала за бороду уснувшего на своём стуле священника, и, не сумев привести его в чувства, сняла с его шеи серебряный крест и повесила себе между огромных грудей. Черти с гостями пили на брудершафт, после чего целовались взасос. По одному из столов разгуливал чёрный ворон. Он опускал длинный клюв в опустошённые рюмки и, казалось, допивал их содержимое, после чего склёвывал закуску с тарелок.
Гробс положил руку на плечо Никиты.
 - Сегодня и праздник справляем, и выгодное дело уже провернули, и приятное новому губернатору сделали. Вон те милиционеры, один из которых, возможно, станет твоим тестем, отняли у тех вон бородачей их собственность – целый грузовик тротила. Отняли – у них работа такая, но рассудили трезво и вернули за вознаграждение назад хозяивам. КАМАЗ с взрывчаткой во дворе стоит, может, ты видел. Его сам генерал Бешанов сюда из города сопроводил. Завтра он двинется на Кавказ, ему везде будет зелёный свет. Вырученные за него деньги – подарок губернатору в честь назначения на должность. Кому от этого плохо? Всем хорошо. Вон тот мужчина с жидкими рыжими волосёнками на квадратной голове, между прочим, заместитель министра, а вон тот с маленькой бородкой сидит на газовой задвижке страны и по своему усмотрению её открывает или закрывает. А узнаёшь ту дамочку с маленькими грудями и диадемой в волосах? Депутат, к твоему сведению, Государственной Думы, один из лидеров фракции. Тот вон генерал, что шушукается с кавказцами, командующий целого округом. Правда, войска под его командованием потешные, потому что ни на что не способные, но он при всём при этом считает себя, чуть ли не Наполеоном, и вынашивает потаённые планы сродни наполеоновским. Он часом с тобой, Никита, не делился ими? А то со мной уже успел. Что скажешь? Правда, публика интересная? Ты можешь обрести здесь хорошего покровителя, не считая меня, конечно. А то хочешь, я прикажу Каппе, и она тебя кому-нибудь представит. Она это сделает с удовольствием.
 - Нет уж, увольте, я обойдусь без её помощи.
Гробс пожал плечами, по одному из которых продолжал ползать таракан.
К этому времени в зале заиграл канкан. Под гремящую музыку гости, будто ополоумевшие, танцевали, кто во что горазд. Голые женщины извивались в эротическом экстазе, трое бородатых кавказцев отплясывали лезгинку вокруг генерала, остальная благородная публика делала телодвижения сродни ритуальному танцу папуасов перед костром, на  котором жарилось тело поверженного врага, сдобренное специями. Пьяные черти носились меж гостей и делали им всякие мелкие пакости.
Марина сидела за столом безучастная ко всему и ждала своего кавалера. Никита бросил взгляд на Гробса и увидел по его лицу, что тот наслаждается весельем, и его узкие губы растянулись даже в некоем подобии улыбки.
 - Вы не могли бы, господин Гробс, представить меня вон тем бородачам. Хочу побеседовать о тонкостях их веры.
 - Сдались они тебе. Лучше познакомлю с замминистра. С этого знакомства хоть будет прок.
 - Нет, давайте начнём с бородачей, и хотелось, что б представили вы меня старшему из них.
 - Как будет угодно. Только тебя к ним подведёт губернатор – они с Вакуевым приятели. Я Ису лично не знаю, меня с ним сводили косвенные обстоятельства.
Гробс пошёл из вестибюля в зал, и юноша поспешил за ним. Вскоре знакомство состоялось. Живодёров представил Никиту Исе, как перспективного молодого человека, протеже самого Гробса.
Бесконечный канкан, казалось, никогда не кончится. Гости отплясывали из последних сил и с облегчением вздохнули, когда музыка смолкла. Обессиленные всеобщим безумием потные и пьяные они вернулись к своим рюмкам и тарелкам. На середину зала вышел Гробс и трижды громко хлопнул в ладоши. По его команде трое служащих в ливреях поднесли огромную кадящую чашу на высокой ножке и поставили её рядом с ним.
 - Господа, хочу предложить вам маленький аттракцион. Все мы станем участниками событий, которые давным-давно минули, но мне очень хотелось бы освежить их в памяти. Прошу сидеть всех на своих местах и ждать перевоплощения.
 Содержимое чаши разгоралось, и дым становился гуще. Он начал быстро заволакивать помещение. Дым с каким-то необычным запахом наполнял зал до тех пор, пока перед каждым гостем ни встала такая плотная пелена, что невозможно было увидеть собственных рук, поднесённых к лицу. Сколько времени люди находились в тумане, они сказать не могли, даже после того, как этот туман рассеялся, потому что вообще не помнили, что он только что был. Каждый из них начисто забыл своё прошлое, но зато обрёл настоящее, но оно, это о настоящее, уже было настоящим совсем другого человека…

Вторые сутки армия готов под предводительством их правителя Алариха штурмовала Рим. Большая часть города была уже в руках варваров. Взяв столицу империи в кольцо, противник сжимал его, тесня остатки римских легионов к центру города. Последние столетия Рим не имел крепостных стен. Считалось, что в них нет необходимости миллионной столице империи, границы которой свято охранялись многочисленной армией. Но так было во времена расцвета государства, но не в правление Гонория. Самонадеянность последних правителей дорого стоила гражданам. Уже в руках неприятеля был дворец Августа – резиденция императора, дворец который обезумевшие от военного успеха готы разграбили и подожгли. Сам император загодя в срочном порядке с частью своих преторианцев тайно покинул Рим, когда войска Алариха были ещё только на дальних подступах к городу.  Пылали  храмы  Эскулапа, Венеры и Рима, Юпитера Капитолийского, а также был предан огню храм Весты. В театр Марцела готские воины свозили храмовые ценности и добро горожан. Кругом царил хаос и ужас насилия, а мощёные городские улицы были залиты кровью. В Большой цирк сгоняли пленённых римских солдат, а так же уцелевших в массовой бойне гражданских, не успевших покинуть город. Всем этим людям предстояло в скором будущем быть угнанными в рабство. В здании Сената были захвачены несколько патрициев, которых тычками копий готские воины отогнали на форум Трояна, где посреди площади была установлена походная палатка Алариха, и откуда он командовал своей кровожадной армией. На глазах готского предводителя сенаторов отстегали плетьми, а после обезглавили, насадив их головы на пики, установленные у ворот форума. Рядом с предводителем воинственного племени стояли трое братьев Герх, Каструм и Пагой. Это именно они только что собственноручно с особой жестокостью расправились со знатными римлянами. Всех троих  Аларих приблизил к себе за их плодотворную деятельность во вражеской столице на благо готского государства и одарил княжескими титулами. Когда перепачканные кровью и копотью длинноволосые и бородатые готские воины втолкнули на форум Трояна переодетых монахами Клодия Силана и его сына Максимуса, в потухших глазах обоих благородных римлян зажглась надежда. Они увидели знакомых купцов, стоявших рядом с варваром, одетым в золочёные доспехи, видимо, знатным готом, а, может, и самим Аларихом.
 - Достопочтенный Герх! – попытался рвануться вперёд Клодий, но был грубо остановлен рядом стоявшим воином. – Заступись за нас с сыном! Скажи этим дикарям, что мы помогали тебе. Каких трудов мне стоило добиться в Сенате разрешения на аренду части городской библиотеки!
Купец поднял высоко лохматые брови, а его братья расхохотались.
 - Ты, римлянин, помог мне не бескорыстно. Твои труды были хорошо оплачены, как и услуга твоего щенка, благодаря которой ты соизволил опуститься до того, чтобы встретиться с каким-то паршивым готом, каковым ты считал меня, как и всех моих соплеменников. Ты же римлянин, патриций – голубая кровь, белая кость. И если бы не подаренный тебе великолепный скакун из моего табуна и не мешок золотых солидов, ты бы даже не посмотрел в мою сторону, как и твой тщеславный отпрыск. Где же сейчас твой лоск, где благородная стать, где белоснежная тога из сирийского шёлка? Что за рубище сейчас на тебе и на твоём сыне? Думали сойти за святош, да только ваши сытые и лоснящиеся физиономии выдали вас с потрохами.
Аларих положил руку на плечо Герха и чуть не раздавил таракана, сидевшего на нём.
 - Кто эти двое? И почему они до сих пор ещё живы?
Герх повернулся к правителю.
 - Великий и непобедимый, прости, что отнял твоё драгоценное время. Этот толстяк – жадный до денег сенатор, с чьей помощью нам удалось сосредоточить большие запасы оружия в самом центре Рима, а этот развращённый юноша - бессмысленный его придаток.
Правитель скорчил удивлённую гримасу.
 - Рим в наших руках, Сената уже нет, тогда зачем нам это человеческий мусор?
 - Ты прав, любимец богов, он нам ни к чему.
С этими словами Герх двинулся к жавшимся друг к другу Клодию Силану и его сыну. Братья Герха шагнули следом.

Префект Рима Гавий Прокул с немногочисленной группой своих солдат был окружён готами в Базилике Максенция. Обороняться ему и его подчинённым пришлось недолго - слишком  были неравные силы. Оставшегося последним в живых Прокула трое лохматых варвара оттеснили в комнату нотариуса, где какое-то время играли с ним, отражая по очереди удары его меча. Они забавлялись с римлянином, как хищники забавляются с обречённой жертвой. Наконец, видимо, всем троим эта забава надоела, и один из готов проткнул грудь префекта, пригвоздив того своим мечом к шкафу с документами. Варвар отпустил рукоятку и сделал шаг назад, чтобы полюбоваться видом поверженного врага. Прежде чем умереть Гавий Прокул уронил голову на грудь и к своему ужасу увидел на рукоятке оружия, пронзившего его плоть, украшение в форме орла с распростёртыми крыльями. Меч, без сомнения, был тем самым оружием, которое намеревался подарить ему в подвале библиотеки готский купец. В последние мгновения жизни вспомнилось пророчество гадалки, которая на углу именно этой базилики предрекла ему смерть от орла. Последовавший за тем предсказанием короткий отрезок своей жизни Прокул пытался безуспешно разгадать смысл пророчества и понял его только в самый  последний миг перед тем, как душа оставила тело.

Весёлые готские воины вытаскивали бочата с вином из подвалов дымящегося храма Юпитера. Многие из них были уже изрядно пьяны. Растерзанные тела жрецов валялись среди колонн и в зале, где безучастно смотрела на весь этот кошмар золочёная статуя Громовержца. Под общий хохот и гиканье двое воинов выволокли из подземелья в стельку пьяного и поэтому, видимо, уцелевшего жреца. Священнослужитель в длинном балахоне сам не в силах был стоять на ногах и висел беспомощно на крепких руках двух варваров. Кто-то из готов перебросил верёвку через выставленную вперёд руку Юпитера, сжимавшую молнию, мигом была завязана петля, и через неё протиснута голова жреца, поникшая на безвольной шее. Несколько мгновений спустя тело служителя храма уже болталось высоко над мраморным полом, символизируя таким жутким образом единение бога и его слуги.

 -Я Квинт Луций, известный на весь мир поэт! – взвизгнул в отчаянии хозяин дома, когда в его рабочий кабинет ворвалась группа вооружённых и измазанных кровью бородатых варваров.    – Не смейте прикасаться ко мне! Моё имя знакомо каждому на любом конце земли! Мои бессмертные произведения читают все! Покиньте мой дом, готы, и я напишу оду, восхваляющую ваше благородство!
Варвары остановились в дверях, выслушивая непонятные бредни богатого римлянина. Один из них, видимо, неплохо знал латынь, потому что повернулся к своим товарищам и весело им выкрикнул:
 - Это римский боров сказал, что умеет писать стихи и готов в нашу честь написать что-то.
 - А для чего нам его писанина? – удивился седой воин, почти старик. – Мы и читать-то не умеем. У нас воевать получается лучше.
 - Я работаю сейчас над поэмой, посвящённой речным нимфам, и обязательно должен её закончить, - Квинт Луций поднял со стола пергаментный свиток и показал его варварам. – Прошу вас, оставьте мой дом!
Но готы то ли не поняли смысла просьбы литератора, то ли по каким-то причинам посчитали её оскорбительной для себя, потому что набросились на несчастного мастера изящной словесности, повалили его на письменный стол и забили ему в глотку всю его неоконченную поэму о речных нимфах, от чего бедный Луций испустил дух. После этого варвары без всякого сожаления подожгли богатейшую библиотеку хозяина дома, и ушли с чувством исполненного долга.

Стояла глубокая ночь, но от зарева пожарищ городские улицы были освещены как днём. Небо горело багрянцем, и чёрные тучи нависшей над Римом копоти заслоняли звёзды. Потрёпанные в боях остатки четвёртого Нарбонского легиона отступили к Колизею. Военным трибуном Марком Валерием было принято решение держать оборону силами уцелевших трёхсот солдат именно в этом сооружении. Круглое высокое здание, окружённое широкой площадью, позволяло какое-то время выдержать осаду. А там, может быть, и нежданная помощь подойдёт, или готы рассредоточатся по городу, занявшись грабежами. В последнем случае у легионеров оставался шанс прорваться в пригород и уйти на восток к Ровене, чтобы соединиться с остатками римской армии. Преследуемые противником солдаты вошли через ворота в амфитеатр и забаррикадировались в нём, заняв круговую оборону. Но готы не торопились штурмовать Колизей. Они окружили его со всех сторон, разожгли костры на мраморных плитах площади и встали небольшим лагерем. На данный момент их больше интересовали сокровища Рима, чем ничтожные жизни горстки уцелевших легионеров. Такой расклад давал возможность воинам Нарбонского легиона отдохнуть и собраться с силами, а четырём уцелевшим офицерам провести военный совет прямо на трибунах арены.
 - Напрасно Максимилиан Кассий не подчинился моему приказу и отвёл свою центурию в Храм Божественного Клавдия, – суровое лицо Марка Валерия было черно от копоти, и на её фоне сверкали белки глаз. Старый вояка снял шлем с плюмажем и положил его рядом с собой на скамью. -  У Максимилиана нет никаких шансов удержаться за слабыми стенами этого сооружения. Если в будущем нам удастся спастись, я обязательно придам этого офицера суду за ослушание. Он сам и его три десятка солдат были бы не лишними нам здесь в Колизее. Тем более что его центурия состоит сплошь из римлян. А мы тут остались с кем, хочу я вас спросить? Гунны, германцы, и только оставшаяся треть наших соотечественников. В такой ситуации, как сейчас, на наёмников нельзя положиться. Они понимают, что Гонорий проиграл готам и не в состоянии расплатиться с армией. Варвары - легионеры могут перебить нас и сдаться врагу. Считаю, что если среди этого сброда начнётся какая-то смута, лучше открыть ворота и выпустить всех их с миром, чем дожидаться пакости исподтишка.
 - Ты прав, трибун, - согласился молодой центурион, - я думал об этом и хотел сказать то же самое.
 - Какими мы располагаем сведениями о картине боевых действий в городе на данный момент? – Марк Валерий обвёл взглядом своих офицеров.
 - Я разговаривал с одним гастатом из Африканского легиона, что прорвался к нам после гибели его центурии в районе терм Константина. По его словам, те из его товарищей, кто не были сражены мечом, были утоплены готами в бассейнах. Варвары хуже зверей, они не знают пощады. От этого воина я слышал, что взят дворец Августа, и что, якобы, императору удалось скрыться. Здание Сената в руках врага, и многие из благородных патрициев казнены.
 - А я слышал от нищего, что многие годы промышлял рядом с Колизеем, прося подаяние под статуей Аполлона, а теперь примкнувшего к нам с желанием воевать, что готские купцы, нарушая запрет императора на торговлю варварами оружием, всё же торговали им под самыми стенами дворца Гонория. Этот нищий видел своими глазами, как готы выгружали оружие глубокой ночью в подвалы общественной библиотеки. Видимо, там у них находился арсенал. А таких арсеналов в Риме, думаю, было множество. Отсюда и вооружённые готы, появлявшиеся неожиданно за нашими спинами во время уличных боёв.
 - Да, - тяжело вздохнул Марк Валерий, - попустительство властей привело к катастрофическим последствиям! Рим погряз в разврате, а за столицей и вся империя. Я читал у историков, что раньше считалось за великую честь служить в армии. Это была привилегия только граждан Рима, а сейчас что? Никто не хочет защищать отечество, и Империя вынуждена доверять целостность своих границ наёмникам,  которых наши предки завоёвывали. Разве наёмники могут любить Рим, как мы, разве захотят положить свои жизни во имя его свободы и процветания? Империя теряет свои территории, а гражданам на это наплевать, они заняты своими мелкими личными делишками. Римляне норовят обмануть государство, а государство – римлян! Где я вас спрашиваю единый дух нации, позволивший нашему народу покорить пол мира? – легат сжал зубы и потупил взор.
 - А я верю, что наше возрождение впереди! – подал голос молодой центурион. - Мы прогоним готов, создадим новую армию, поднимем дух народа, и Рим будет существовать вечно!
 - Может, и доведётся нам с вами увидеть такое, если останемся в живых. – Марк Валерий положил руку на плечо молодому офицеру. – Ты обратил внимание, что когда мы входили в Колизей, около меня крутился гражданский в белой тоге с пурпурной окаёмкой, толстый такой с обвисшими щеками? Он умолял спасти его и сулил хорошее вознаграждение за свою жизнь. Массовая казнь готами сенаторов ужаснула его, потому, что он тоже государственный деятель. Этого человека избрали в Сенат совсем недавно, и он уже проклинает день выборов. Имя его Фуфий Руф. Вот такие ничтожества управляют страной, которую мы с вами пытаемся защитить. Но как бы там ни было, мы солдаты, и наш святой долг умереть за своё отечество. У нас в наличии около трёхсот воинов. Будем считать, что это три центурии. Разделим, как попало, солдат на три группы, и каждый из вас возьмёт в подчинение одну из них. Я не хочу, чтобы воины делились по национальному признаку. Так будет правильнее, но не уверен, что это спасёт положение. Тут кроме сенатора к нам примкнули несколько гражданских, в том числе даже один поэт – Гай Авгурин. Я сам любитель литературы, но никогда не слышал о нём, да сейчас это и не важно. Важно, что он молодой и сильный. Выдайте всем без исключения гражданским оружие, и поставьте их к проходам и на стены вместе с легионерами.

Ночь прошла спокойно, если не считать отдалённых людских криков, переполненных ужасом и страданием, да зарниц от пожарищ на небе. Солдаты выспались и теперь поедали скромные запасы провианта, которые у каждого из них имелись в походной сумке. Но любому было ясно, что запасов этих хватит не более чем на сутки. Поэтому военным трибуном было принято решение: если днём готы не предпримут штурма Колизея, то следующей ночью следует осуществить прорыв в сторону восточной окраины города. Но события начавшегося так спокойно дня развились по худшему сценарию. Опасения офицеров относительно легионеров – варваров, высказанные ими на импровизированном военном совете, оправдались. Германцы и гунны, успев каким-то образом сговориться, изъявили желание покинуть Колизей. Их желание, высказанное Марку Валерию в ультимативной форме, подкреплялось римским оружием, которое все они держали в руках с готовностью постоять за себя. Военный трибун понимал, что запрещать что-либо этим людям в данной ситуации бессмысленно, поэтому вынужден был позволить им покинуть стены амфитеатра. Выйдя на площадь, двести наёмников разоружились и сдались на милость победителя. Всех их готы увели под конвоем улицей, ведущей к Большому Цирку. Эти люди рабство предпочли смерти во имя чуждой им Римской империи. В праве ли кто их винить? В стенах Колизея осталось чуть больше сотни солдат – римлян и несколько гражданских. Все ждали штурма, и ближе к полудню штурм начался.
Прежде чем вышибать ворота входов в амфитеатр и штурмовать его стены, готы подтянули к Колизею огромные силы. Они не хотели рисковать своими людьми, поэтому решили подавить сопротивление римлян численным превосходством. По сигналу боевого рога к величественному сооружению со всех сторон устремились тысячи варваров. Одни тащили тараны, другие штурмовые лестницы, третьи обстреливали из луков многочисленные арки здания, за которыми укрылись легионеры. Площадь вокруг Колизея напоминала копошащийся муравейник из воинов Алариха. Сам же предводитель этого воинства восседал на коне в окружении своей свиты чуть в стороне и с надменной ухмылкой наблюдал за штурмом. Рядом с ним стояла полуобнажённая женщина с распущенными волосами, держась рукой за стремя его коня. Она гладила ногу завоевателя и то и дело поднимала на него заискивающий взгляд. В женщине без труда можно было узнать благородную матрону Поппею, жену погибшего префекта Рима Гавия Прокула.

 Чёрному ворону с высоты его полёта хорошо было видно людское море, которое волной хлынуло на стены огромного каменного кольца. Волна эта разбивалась об его стены и отбежала назад. Потом мощный вал из маленьких человечков, сверкающий сталью, словно пеной на солнце,  вновь набежал на отвесные стены и начал просачиваться сквозь них. Третья волна прорвала каменную преграду и вытекла внутрь кольца. Многочисленные маленькие фигурки метались по наклонной внутренней поверхности гигантской чаши, сплетаясь друг с другом. Вскоре картина, видимая с высоты птичьего полёта, изменилась. Огромная чаша наполнилась людьми, прибывавшими в неё снаружи. Ворон видел среди тысяч живых мёртвые тела, валявшиеся в проходах между рядами трибун, но они не вызывали в нём интереса, как прежде. Весь город был завален трупами, и ворон был сыт.

Из портала на арену, давно не знавшую гладиаторских битв, выехал на своём боевом коне Аларих. Готы, рассевшиеся на трибунах, начали приветствовать своего предводителя приветственными криками и ударами мечей о щиты. Из каменной чаши Колизея вырвался в небо мощный гул из людских голосов и лязга стали, спугнувший ворона, порхавшего в вышине. Аларих выехал на центр арены и поднял над собой обе руки, в одной из которых он держал свой меч, а в другой отсечённую голову римского офицера, осмелившегося с горсткой своих солдат оказывать сопротивление его непобедимой армии.
 - Готы! – выкрикнул завоеватель, и его голос, усиленный стенами, долетел до самых последних рядов. – Мы сделали то, что не смог сделать никто до нас! Мы покорили Рим! Он пал к нашим ногам вместе со своими богатствами! Отсюда я, Аларих, буду править миром! Некогда сильная империя лежит у моих ног, потому что я захотел, чтобы она рухнула. Её патриции развратились сытой жизнью, правители захлебнулись в коррупции, а простолюдины ожирели от лени и пьянства, взвалив заботы о своём благополучии на рабов. Они вытравили из себя имперский дух, дух, который объединял их и делал непобедимыми! Лишённые великой государственной идеи римские полководцы деградировали, и видели в армии только источник своего личного обогащения! Я уничтожил Рим как великую цивилизацию!
 - Слава Алариху! Слава Алариху! – взревели трибуны, и приветствие это разнеслось многократным эхом над поверженным Римом.
 - На обломках разрушенной империи я построю новое царство! Я…, - триумфатор хотел ещё что-то сказать, но в это время вылетевшая откуда-то сверху стрела проткнула его грудь. Это смертельно раненый, но ещё живой центурион поднял обронённый кем-то лук, из последних сил натянул его за спинами ликующих варваров и свершил последний в своей жизни подвиг. И жизнь оставила молодое тело до того, как в него вонзились мечи озверевших от неслыханной дерзости готов. Трибуны затихли, как единый живой организм, и организм этот устремил свой тысячеокий взгляд на арену, на которой продолжал сидеть на своём коне, пронзённый насквозь стрелой Аларих. Его глаза остекленели, а лицо исказилось ужасной гримасой. Он выронил меч и голову римлянина, качнулся в седле и рухнул с коня…

… Прислуга в ливреях открыла все окна и двери, дым постепенно рассеялся. Гости, собравшиеся на инаугурацию губернатора, застывшие в разных позах, очнулись. Громко заиграла музыка. Стряхнув с себя остатки странного и страшного наваждения, люди набросились на еду и выпивку. Продолжились прерванные разговоры, послышались пламенные тосты. Только отец Трифон продолжал спать, свесив на грудь бородатую голову. Под его ногами свернулся калачиком и похрапывал Николай Простаков.
Никита с Мариной тоже вышли из забытья.
 - Я, кажется, уснул и видел страшный сон, - юноша потёр пальцами виски.
 - И я видела какой-то ужас. Что это было? – девушка озиралась по сторонам, пытаясь удостовериться, что кошмар, увиденный ею только что, позади. Кругом за столами галдели пьяные гости, обнимались с чертями и даже вели с ними хмельные беседы. Окружающая реальность казалась не менее ужасной.
 - Я хочу домой! – прошептала Марина и закрыла глаза.
 - Сиди здесь, мне надо кое-что выяснить, - Никита встал из-за стола и направился в вестибюль. У окна рядом с огромной пальмой Гробс беседовал с покачивавшимся на хмельных ногах руководителем одного из центральных каналов телевидения. Молодой человек сел в кресло в стороне и попытался собраться с мыслями. До него доносились обрывки разговора мужчин у пальмы.
 - Мы осветим в лучшем виде инаугурацию Вениамина Вениаминовича, смею вас заверить, господин Гробс. Наш канал отличается своей правдивостью и лояльностью к власти, за что у нас самый высокий рейтинг. Мне даже хотелось, чтобы вы приняли участие в передаче по этому случаю.
 - Я думаю, это возможно.
 - Отлично! Тогда созвонимся и уточним время. Вы когда будете в Москве?
 - В ближайшие дни.
 - Я вас найду.
 - Договорились.
К мужчинам подошла полуголая пьяная Каппа и повисла на шее у продюсера.
 - Какой мужчинка! Ты не хочешь меня поиметь?
Мопс, крутившийся под ногами у девушки, задрал вверх морду и тявкнул. Гробс посмотрел сначала на псину, покачал головой, будто с чем-то соглашаясь, потом бросил суровый взгляд на Каппу и строго сказал:
 - Оставь человека в покое! Нашла место и время для интима!
 - А чо? Любовь под пальмой – это так романтично!
 - Не обращайте внимания на эту дуру. У неё одно на уме. Говорили мне, не бери в команду самку – проблем не оберёшься.
Работник телевидения пожирал глазами девицу. Он полез в карман и долго в нём спьяну ковырялся. Наконец, вытащил из него руку.
 - Вот вам, Каппочка, моя визитка, позвоните, когда будете в Москве, мы с вами обязательно пообщаемся, - продюсер подмигнул девушке. – А теперь позвольте вас оставить, пойду, горло промочу.
 - Идите, идите, - Гробс сделал жест рукой.
 - Я тебе позвоню, пупсик! – крикнула вдогонку мужчине Каппа и чмокнула губами. Телевизионщик ушёл в зал, откуда доносился «Владимирский централ».
Гробс заметил Никиту и пошёл к нему.
 - А вот ещё один пупс! – Каппа засеменила заплетающимися ногами в туфельках на высоких каблучках за командором, мопс потащился следом на поводке.
 - Ну, как кино, юноша? – человек в сером плаще расположился в соседнем кресле, Каппа плюхнулась рядом с ним.
 - А что это было, господин Гробс? Гипноз?
 - Ты испытал на себе действие марсианской дури. Под её воздействием прошлые события становятся реальностью. На Земле нет психотропных аналогов. Марсианская дурь позволяет в голове возродить давно минувшие события.
Гробс глубоко вздохнул и сделал паузу. Потом продолжил:
 - В давние времена, когда по всей Европе ещё бегали племена дикарей с топорами и дубинками, в Римской империи при императоре Гонории моя группа потерпела фиаско. Мы не смогли уберечь дерзкого, а поэтому могущественного завоевателя Алариха. С его смертью всё кончилось, наш успех обернулся поражением. А вскоре и время соприкосновения наших миров прошло. Сейчас в новой фазе мы удачно заканчиваем операцию.
 - Ну, закончите вы свою, не понятно какую, операцию, а дальше что?
 - Дальше? Мы присоединим Землю к Великой Чёрной Пустоте. После завершения присоединения генштаб нашу группу пошлёт в другой мир. А пока мы здесь, я сведу тебя с нужными людьми, подготовлю почву для твоего роста, заселю голову тараканами, и ты будешь осуществлять карьерный рост. Без тараканов в голове успеха чиновничьего продвижения по службе тебе не видать, как и сладкой жизни.
 - Вы разыгрываете меня, господин Гробер. Пользуетесь моей молодостью и доверчивостью. Вы хотите, чтобы я вам поверил?!
 - А разве я не убедителен? – Гробс поправил шляпу.
 - Не думаю. Слова и дела – понятия разные. Вот вы сами находитесь не в своём теле, я правильно понимаю?
 - Ну, здесь ума большого не нужно, чтобы догадаться. Моя откровенность тому причина.
 - Я тебе нравлюсь, киска? – Каппа потянулась из кресла к Никите и икнула.
 - Она тоже не такая, - парень показал кивком головы на девицу.
 - Конечно! В этом уродливом теле она только на время операции. Каппа в своём естественном виде довольно симпатичная. И я сам тоже хоть куда.
Никита покачал головой.
 - Я бы вам поверил, господин Гробс, и даже сделал, как вы хотите, если бы вы показались мне со своей командой в первозданном виде.
 - Ты думаешь, я способен обманывать?!
 - Не знаю. Мы мало знакомы.
 - Ах, ты не знаешь! Ах, ты сомневаешься! – Гробс достал из кармана маленький предмет, похожий на фонарик, сдавил его в руке, и из него вырвался зелёный луч, узкий, как швейная игла. Этот луч он направил сначала на Каппу, потом на мопса, а затем на себя. В первые мгновения ничего не происходило, и пьяная Каппа продолжала ужимками пытаться привлечь к себе внимание Никиты. Но вдруг всё изменилось. Тела Гробса и его команды исчезли. Плащ командора повис на кресле, а серая шляпа покатилась по полу. На соседнем кресле остались только трусики Каппы, а на паркете -  поводок и ошейник Фаэла. На полу так же выстроились в ряд большие чёрные мужские ботинки и лакированные туфли на высоком каблучке. Из обуви выползли два рыжих таракана, и к ним присоединился тот, что сполз с ошейника. Четвёртый слетел на пол с кресла, видимо, он был Обероном. Все таракашки встали на задние лапки и начали шевелить остальными конечностями, разводя усики в разные стороны. Может быть, они даже что-то кричали Никите, только с высоты своего роста тот ничего не услышал. Парень не стал прислушиваться ни к какому тараканьему крику, а просто взял и прихлопнул ботинком всех четверых. Когда подошва оторвалась от паркета, на его блестящей поверхности осталось только мутное мокрое пятно и обрывки крылышек.
 - Вот так, и дело в шляпе! 
Шляпа Гробса на самом деле лежала рядом с его останками и останками членов его команды. Никита накрыл ею грязное пятно на полу и направился в зал, где продолжалось гульбище. Он подсел к скучавшей Марине и рассказал ей вкратце о том, что только что случилось. Им обоим стало заметно, как засуетились черти, как стали собираться в небольшие группы и о чём-то переговариваться. Потом нечисть ринулась в вестибюль.
У молодых людей не осталось сомнений в том, что так встревожило чертей.
 - Надо сматываться отсюда пока эти рогатые ребята ни нашли виновника гибели Гробса и остальных пришельцев. Даже если не получится уехать на машине, доберёмся до города пешком!
 - А как мы выйдем, в вестибюле полно чертей?
 - Через окно в туалете, я видел – оно открыто.
Никита с подругой встали со своих мест и направились к мужскому туалету. Внутри у писсуаров никто не стоял, а тот мужчина, что блевал в унитаз, на парня с девушкой, выбиравшихся через окно из здания,  не обратил внимания – ему было ни до них. Обогнув строение, беглецы достигли фасада, и, миновав аллею с елями, ступили на площадку для транспорта. Она была пуста. Видимо, все автомобили и автобусы, на которых приехали гости, обслуживающий персонал отогнал в боксы, а вертолёты улетели на свои аэродромы. Вдалеке ближе к забору одиноко стоял тентованный КАМАЗ.
 - Мне что-то дурно, Никита, я не могу идти. Дай я опущусь на траву, голова кружится! – Марина пошатывалась и держалась рукой за голову.
 - Плохо дело! Нас скоро хватятся. Черти пойдут по нашему следу. Ничего не остаётся, как взорвать этот садом. Вон тот грузовик загружен взрывчаткой – мне сам Гробс об этом говорил. Я разгоню его и направлю на здание. Всё будет кончено! Сиди здесь, я скоро!
 - Никита, а как же мой папа? Он там!
 - Я помню!
Девушка осталась сидеть на траве под елью, борясь с приступами тошноты, подступавшими к горлу. Ей чудились кругом черти – маленькие и юркие, водящие из стороны в строну свиными рылами, вынюхивая их с Никитой. Иногда ей виделись между елями  длинноволосые и бородатые фигуры воинов Алариха с окровавленными мечами. До неё доносилась их гортанная речь, обрывки которой смешивались со звуками танцевальной музыки, что громко звучала в стенах правительственной дачи. Вдруг Марине показалось, что из-за дальнего угла здания дачи появился Никита и побежал к грузовику. Он открыл дверцу кабины и завёл двигатель. Не успела девушка даже испугаться, как машина рванулась с места, быстро набирая скорость. Она пронеслась сквозь аллею голубых елей, подмяв их под себя, подпрыгнула на невысоком крыльце, преодолев несколько ступеней, снесла часть стены вместе со стеклянными дверями и ворвалась внутрь. Именно там, в глубине здания, произошёл сильнейший взрыв, который разметал в разные стороны бетон и стекло. Ударной волной сидевшую на траве Марину толкнуло в грудь и опрокинуло, от чего она на какое-то время лишилась сознания. А когда пришла в себя, до неё дошёл весь ужас случившегося. Впереди горели обломки разрушенного здания, рядом с ней валялись куски бетона и осколки стекла, которые её саму, к счастью, не задели, и стояла тишина. Устрашающая тишина. Сознание отказывалось верить, что Никита – дорогой ей человек, взорвал себя вместе с дьявольским вертепом, и что она больше своего парня никогда не увидит! Никогда! В огне страшного взрыва погиб и отец, которого она так горячо любила! У неё его больше нет! Недавно только был, а теперь нет!
   - Папа! Никита! Папа! – протяжно и с леденящей душу тоской позвала Марина дорогих ей людей. Зов этот больше походил на вой обезумевшего от горя человека. Потом девушка рухнула на траву и разрыдалась. Когда она приподняла голову, то ей почудилось, что будто бы в дыму движутся  две фигуры. Марина в надежде дёрнулась, и пригляделась, но кроме клубящегося дыма на  развалинах не увидела никакого постороннего движения. Надежда на чудесное спасение близких людей рухнула. Идти на руины девушка  не решалась, она боялась увидеть изуродованные тела отца и Никиты, да и на чужие трупы она смотреть не решилась бы. Но вдруг в свете горевших обломков опять показались в дыму две те же самые фигуры. Когда они медленно, поддерживая друг друга, приблизились, в одной из них Марина узнала своего отца, а когда расстояние сократилось, то во втором человеке она распознала писателя Затонского. Тот покачивался, как и отец, то ли от пережитого взрыва, то ли от выпитой водки. Но как бы там ни было, отец и этот писатель выжили. Может быть, и её Никита уцелел. Девушка бросилась навстречу мужчинам, размазывая слёзы по щекам, и даже один раз упала - так торопилась обнять отца и порадоваться за спасение мало знакомого ей человека, что был рядом с ним. Возможно, кто-нибудь из них даст ей надежду. Новенький мундир подполковника Деляги был порван в нескольких местах и испачкан кровью. Наряд его спутника был не лучше.
 - Ты не знаешь, дочка, что произошло? Где генерал Бешанов, где Гробс, где вообще все? Неужели бандиты совершили теракт? Здесь же собрались достойнейшие люди! - милицейский офицер обернулся на руины, бывшие только что правительственной дачей! – Как же мы смогли  допустить такое?!
- Папа, что это у тебя? – Марина поднесла дрожащую руку к голове отца. – Тараканы! Из тебя вылезли тараканы! Вон они ползают по твоему кителю!
Подполковник нагнул голову и стряхнул одно насекомое с лацкана. Его дочь с Затонским сбросили на землю остальных тварей.
 - Откуда на мне взяться тараканам? Бред какой-то!
 - Тараканы не на вас были, уважаемый, а в вашей голове, как и в головах всей той публики, что приехала сюда на чествование губернатора.
 - Что-то и впрямь в голове чешется, - подполковник Деляга постучал себя по лбу. – Вот, вроде, затихло.
 - Не все тараканы, наверное, вылезли, - тихонько сказал Затонский Марине. В ответ та сверкнула заплаканными глазами, после чего её взгляд опять потух.
 - Я не могу поверить, что с Никитой случилось что-то страшное! Скажите, Эдуард, где он? Он не мог погибнуть, он не мог бросить меня таким образом! Не мог!
Затонский тяжело вздохнул и опустил глаза.
 - Никита вытащил меня из-за стола и велел быстрее выбираться на улицу через окно туалета. Под любым предлогом я должен был захватить с собой вашего отца. Если честно, уходить мне не хотелось, но ваш, Марина, парень сказал, что скоро будет сильный взрыв, и этим меня отрезвил. Мне с трудом удалось уговорить подполковника уйти со мной из банкетного зала, где он вёл милую беседу в компании генерала Бешанова и парочки чертей, а ещё труднее было убедить его вылезти из окна туалета, - Затонский бросил взгляд на милицейского офицера. Тот стоял безучастный ко всему, находясь ещё, видимо, в прострации. – Трудная была задача, но я её выполнил. Я же писатель, и у меня буйная фантазия, поэтому мне ничего не стоило выдумать вескую причину. Сказал, что вы при смерти, и, может быть, он успеет к последнему вашему вздоху. Ваш отец мне поверил.
 - А Никита? Куда он делся?! – Марина схватила писателя за лацкан пиджака.
 - Он сказал, что у него важное дело и велел мне поторапливаться.
 - О Боже! Никита взорвал тот чёртов грузовик и себя вместе с ним! – девушка закрыла лицо руками, и её плечи затряслись.
 - Глядите! Там в дыму кто-то идёт! – Эдуард схватил подполковника Делягу за рукав. Марина оторвала ладони от лица и подалась вперёд в надежде. Она замерла, пытаясь опознать фигуру человека. Из клубов дыма, подсвеченных горящими обломками правительственной дачи, вышел никто иной, как Никита. Девушка рванулась к нему. Завидев её, и парень, прихрамывая, прибавил шагу. Преодолев разделявшее их расстояние, двое влюблённых обнялись и расцеловались. Затонский тоже поспешил к спасшемуся юноше, оставив милиционера приходить в себя.
 - Я уж, если честно, посчитал, что тебе амба! – Эдуард пожал руку Никите. – Марина сказала, что это ты вогнал КАМАЗ со взрывчаткой в здание дачи. Нас с подполковником обоих оглушило взрывам, когда мы были уже на улице. А уж как тебе-то удалось спастись?
Никите не хотелось отпускать от себя Марину, и он повернулся к Затонскому, продолжая обнимать свою девушку за плечо.
 - В грузовик сел не я, а один из тех бородачей, их старший Иса. Меня с ним Живодёров познакомил. Я угостил его сигаретой, набитой какой-то марсианской дурью, которую мне вручил Гробс, и внушил ему, когда почувствовал, что его зацепило, что он шахид, а здание дачи – казарма федеральных войск. Вот он и побежал к грузовику исполнять «свой долг» перед Аллахом, да с такой прытью, что я сам ели унёс ноги. Меня тоже оглушило взрывом и отбросило – до сих пор все кости болят. Зато живым остался.
К молодым людям присоединился отец Марины. Он всё трогал свою голову и время от времени ею тряс.
 - Неужели все гости и сам губернатор погибли? – подполковник бросил взгляд на руины здания.
Затонский ухмыльнулся и ответил на его вопрос:
 - Я думаю, все они получили то, что хотели – единение с Великой Чёрной Пустотой, которую на этой вечеринке часто вспоминали. Они сейчас там вместе с чертями.
 - Прекратите нести чушь, молодой человек! Погибли достойнейшие люди! – милиционер гневно посмотрел на писателя.
 - Да будет вам, горевать, они и так были живыми трупами, о ком жалеть? Правда, Аллочку мне искренне жаль, хотя ещё та была штучка, особенно в последнее время – прямо дьяволица какая, а не баба. Достанься такая Алариху в своё время, верёвки б из него свила. Теперь там, в Чёрной Пустоте, всех чертей охмурит.
Марина глянула вверх.
 - Ой, гляньте на небо! Звёзды! Всё небо покрыто звёздами!
Никита тоже вместе с остальными задрал голову.
 - И, правда, канал в Пустоту, что был над нами, исчез! Надолго ли?
Писатель Затонский взял за руки парня и девушку.
 - На долго ли? Хороший вопрос. Ответ зависит от людей, от нас с вами!