Алхимики. роман гл. 3

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

. В которой появляются две весьма симпатичные, но агрессивные особы.

Эпитраф:
Однажды группа медитаторов села на измену и со страху материализовала настоящего мента, который проверил у всех паспорта, прописки и потом растворился. Ведь все это иллюзии.
Ра-Хари. Руководство начинающего медитатора.

- В-в-а-а-у! – резкий и очень болезненный толчок в лоб привёл меня в чувство. Несколько громадных воронов, обиженно каркнув, взметнулись в воздух, описав круг почёта, расселись по соседним крестам, выделяясь чёрными кляксами на лазоревом фоне безоблачного неба. Гады! Чуть без глаза не оставили. Потирая лоб, я встал на израненные ноги и осмотрелся.
Денёк разгорался солнечный и ясный. От переполненной влагой земли поднимались и таяли белесые кружева тумана. Звенящая тишина, лишь изредка нарушалась металлическим карканьем ворон. Воцарившаяся вокруг тишь да благодать ничуть не радовали, я жутко промёрз, пролежав ночь на холодной земле, устал и проголодался. Однако, причитать некогда, нужно выбираться. Зайду в сторожку, как ещё вчера с ребятами задумали, попутно взгляну на остатки костра, возможно, найду следы или знак от друзей.
Я медленно брёл вдоль могил, постанывая от боли в ступнях, испытывая муки Мересьева и Андерсоновской русалочки. Странно, но никаких признаков простуды. Хотя, по логике, я должен гореть от температуры и шмыгать носом от насморка. Может, сильное переохлаждение уморило моих микробов, изнеженных городским образом жизни, или наш препарат ещё и спасает от ангин. Впрочем, состояние далеко от бодрого. В голове звон, ноги еле переставляю, боль во всём теле, в общем чувствую себя полигоном, на котором только что прошли танковые учения со стрельбами и десантированием.
А сколько интересно времени? Обнаружив вместо часов только их разбитый корпус на браслетке, бегло осмотрел себя с головы до ног. М-да! Весь в репьях, покрыт сплошной коркой грязи, потрескавшейся и отваливающейся кусками. Отряхнул и почистил, насколько смог, брюки и начисто лишившуюся пуговиц рубаху, запахнул её плотнее, завязав узлом на животе.
Приспособив никелированную табличку, осмотрел лицо. Зеркало получилось так себе, но видно, что волосы торчат во все стороны, подобно иглам на спине у дикобраза, лицо сплошь исцарапано, покрыто слоем грязи и засохшей крови. Через весь лоб тянется громадная ссадина. С такой рожей выходить на люди опасно, а что делать?
Вздохнув, проклиная всё на свете, отправился дальше. Ага! Две цепочки босых ног в придорожной слякоти. Здесь мы с Димкой крались к костру. При дневном свете смешно, какие зигзаги и кренделя мы выписывали, петляя в потёмках, правда, ночью это выглядело отнюдь не весело.
Вот и пепелище. Мятые мешки всё ещё валяются вокруг, но дохлых лемуров не видать, осквернённая могила аккуратно закопана, точно над ней никто и не глумился. Следов друзей не видно. Вся земля истоптана и изрыта, как будто, здесь всю ночь отплясывали ламбаду. Хотя, кто их, ведьм, знает, может и отплясывали. Идём дальше.
Свернув за поворот, обнаружил высокую раскидистую сосну, вольготно распялившую длинные пушистые лапы на свободном от захоронений пятачке. С нижней ветки, сухой и безжизненной, свисал на красном шнурке, кверху лапами, труп белой курицы, с перьями, но без головы. Под ним, на белом песочке, залитом куриной кровью, начерчены пентаграммы и прочая кабалистика. Рядом две девушки, подложив рюкзачки под колени, стоят на четвереньках, тычут в ведьмовские чертежи приборчиками, похожими  на дозиметры радиоактивности.
- Похоже, ведьма Флоримель чертила. Пентаграмма на восстановление сил. Для колдуна, наверное. – Задумчиво произнесла одна из девушек, полненькая и темноволосая.
- Эх! Добраться бы до них! Искрошу в капусту! Ненавижу всю эту нечисть! – заявила вторая, высокая, конопатая, с хрустом сжала, довольно внушительные для девушки, кулаки.
Не желая пугать любознательных девиц своим бомжёвским видом, я счёл  более разумным незаметно удалиться. Начал медленно отходить назад, стараясь по возможности ступать тихо и аккуратно. Пусть себе исследуют дальше.
Как это обычно и случается, мои благие устремления воплотились с точностью до наоборот. Обломок ветки под ногой хрустнул, впился острым сучком в израненную пятку. «Хрусть» - сказала деревяшка, «Ой!» - вырвалось у меня.
- Оживший мертвец! – почему-то обрадовалась рыжая, вскочила на ноги, выхватив из объемистой спортивной сумки, валявшейся рядом, короткий меч, с длинной прямой рукояткой, похожий на японский вакидзаси. – Я порублю тебя на куски!
Ясно теперь, чего она обрадовалась. Какая кровожадная девица. А на вид очень даже ничего. Высокая, спортивного телосложения, но без угловатости, свойственной спортсменкам. Волосы, стянуты в пышный конский хвост, светло-каштановые, со стойким рыжеватым оттенком. Глаза голубые, с прозеленью, как море в солнечный день. Черты лица немного резкие, прямой нос длинноват, щёки в блестящих веснушках, словно ей в лицо брызнули из краскопульта, но в целом всё это гармонирует с её взрывным темпераментом и порывистыми движениями.
Вторая, темноволосая, кареглазая, невысокого роста, полненькая, немного похожая на итальянку, вооружилась тяжёлой короткой шпагой с узким лезвием, слабо поблёскивающим оттенками старого серебра. В отличие от подруги, в кельтских глазах которой бушевало пламя отваги и вскипающая ярость, эта подкрадывалась осторожно, по-змеиному щуря глазки. 
Не смотря на разные темпераменты и стили, обе они оказались никудышными фехтовальщицами. Гонялись за мной в нелепом танце, тщетно пытаясь достать оружием, но, при этом, выдерживая приличную дистанцию, опасаясь подвоха, что позволяло мне вовремя уворачиваться  от  колюще-режущих предметов.
Постепенно, их паническая боязнь «ожившего мертвеца» улетучилась, атаки стали смелее, а я, и без того снулый, как оглушённая динамитом рыба, начал уставать. «А ведь прирежут, мерзавки!» - мелькнула паникёрская мысль. – «И удрать не смогу. Молодые, проворные, догонят».
В этот момент из-за поворота, скрытого от нас густыми зарослями побуревшей от ранних заморозков сирени, раздался мощный рокот Димкиного голоса:
- А двое увязались – никак не уйти. КМС-ы по бегу, наверное. Ладно, думаю, не прощетайтесь! С двумя-то уж справлюсь. Споткнулся – что такое? Щупаю, труба водопроводная, метра полтора. Её, как столбик когда-то забили, да слабо, покосилась, легла до самой земли. Я её хватаю и резко – раз! Первый – пласт. Ласты склеил. Второму – на, в пятачину…. Опаньки! Ведьмы. Славно. Держись Серёга!
Разбрызгивая жидкую грязь, к нам подбежали Андрюха с Димкой. Бодрые и жизнерадостные. Хоть тоже  в грязи и исцарапаны.
- Ещё мертвецы! – девушки не на шутку испугались, побледнели, но не утратили решимости сражаться до конца. Решив дорого отдать свои жизни, размахивая оружием, бросились в атаку.
Димка сцепился с рыжей в довольно странном поединке. Она наскакивала и тут же отступала, он норовил схватить её и обезоружить.
Я взялся расправиться с толстенькой, как менее проворной и опасной. Чтоб отвлечь внимание, сделал ложный выпад, чуть не напоровшись на острый клинок. Тем не менее, перепуганная  внезапной атакой, девушка отпрянула, неуклюже рубанув воздух над моей головой. Вообще-то метила она в шею, но я вовремя присел, изловчился и схватил её руку, сжимающую остро отточенную шпагу.  Пыхтя и ругаясь сквозь зубы, мы немного поборолись, пока мне не удалось одной рукой выкрутить ей кисть, другой зафиксировать локоть. Андрюха, налетев орлом, выкрутил ей другую руку, заломил за спину. Незнакомка не растерялась, больно прищемила ему каблуком пальцы  ноги.
- Ай! – заорал парень от боли и гнева. Оступился. Мы, продолжая бороться, кучей-малой шлёпнулись в придорожную траву, чуть не вывернув при этом незнакомке руки из суставов. Она пискнула и заплакала.
- Отдай клинок, и мы тебя отпустим! – прошипел я, стараясь вырвать шпагу из цепких пальцев.
- Ждите! – темноволосая фурия принялась отчаянно извиваться и лягаться. Нам удалось её обездвижить, лишь крепко обхватив  полненькие дрыгалки ногами, каждый свою. В этой камасутровской позе Андрюха оказался упёрт носом в монументальную грудь отчаянной толстушки.
- Ого! Какие сиськи! – он восхищённо поцокал языком, щекой потёрся. – Эх! Жалко, руки заняты!
Девушка с презрением фыркнула. Я, вжатый в неё, как редко бывает при самых бурных  ласках, ясно ощущал, сквозь лёгкие одежды, какая она мягкая и горячая, отчего некая часть тела поддалась примитивному инстинкту.
Дима, тем временем, всё безуспешно пытался обезоружить рыжую амазонку. Она довольно шустро орудовала мечём, уклонялась от захватов, нанося упреждающие удары, так что наш друг едва успевал отдергивать руки от бешено мелькающей серебристой молнии. В очередной раз, чуть не оставшись без пальцев, он рассвирепел, дал ей такого пинка, что воинствующая девица пролетела три метра в воздухе и ещё четыре проехала на заднице, пока не упёрлась спиной в шершавый ствол сосны, по дороге стукнувшись головой о тушку невинно убиенной птички и стерев все магические начертания. Вылупив зелёные глазищи, прохрипела:
- Всё! Конец!
Дима подобрал упавший меч, удивлённо поднял брови, разглядывая. Покачал головой, попробовал остроту, чиркнув по ногтю.
- Всё в порядке, Оля. Это не мертвецы. – Вдруг совершенно спокойно заявила зажатая нами пышка.
- Точно? – недоверчиво посмотрев в нашу сторону, пробормотала амазонка, названная Олей.
- Точно, точно. Покойники на женщин не реагируют.
- Это, смотря на каких женщин. – Обиделся за покойников Андрей.
- Мы не покойники! – обиделся в свою очередь Дима. – Мы вообще – настоящие джентльмены.
- Что-то не припомню, чтоб настоящие джентльмены выкручивали дамам руки! – ехидно заметила толстушка.
- Так и настоящие леди, на джентльменов с оружием не бросаются! – мне, наконец, удалось выдрать злополучную шпагу и отшвырнуть в сторону. Мы немного ослабили хватку – а то действительно, неприлично как-то.
Неожиданно в наш театр абсурда влез новый персонаж. Да так, что увлечённые своими баталиями, мы обнаружили его, только когда он подошёл вплотную и заговорил.
- Что здесь происходит? – сурово сдвинув брови, поинтересовался пожилой старшина милиции, здоровенный, краснолицый, в потёртой форме. Руку он держал на расстёгнутой кобуре, хотя это и не положено по уставу. – Бросай свой ножик, балбес.
Это он Димке.
- Это меч, и он не мой. – Немного поерепенился наш товарищ, но оружие бросил. Блестящий клинок звякнул об асфальт.
- Девушка, у вас всё в порядке?
- Д-да. Спасибо. Всё хорошо. – Ответила пышечка, которую по инерции, растерявшись от неожиданности, мы продолжали крепко стискивать.
- Это.… Это наши друзья! – попыталась всё объяснить рыжая Ольга, решила встать, ткнулась макушкой в куриную тушку, ойкнув, села обратно. – Мы….э….здесь…не то, что вы подумали…мы…Мы здесь играем! В ролевую игру! Это сейчас очень модно!
- Ни хрена себе игра! – опешил старшина. – Значит, модно это нынче? А чё парни ваши босые?
- А мы йоги! – Дима немного отошёл от неожиданности и начал по привычке «качать права». – Что, в носках ходить преступление?
- Ты мне повыпендривайся, йога недобитая! Я те покажу, что там модно, в нашем КПЗ. -  Ровно, не повышая голоса, ответил мент, но наш герой сразу сник, опустил глазки. – Вот закрою вас на пятнадцать суток, хлебнёте горюшка!
- Да мы уже уходим. Может, отпустите? – скорчив скорбную, по её мнению, гримасску, плаксиво попросила Оля, умоляюще сложила руки.
- Сейчас! Разбежались. Раньше надо было плакать. А ну, признавайтесь! Вы вчера, всю ночь здесь выли да орали, игруны новомодные? А курицу кто подвесил? Лермонтов? Братья Вайнеры?
- Не мы! Мы просто тихо посидели – и всё! Не видели никого. Честно. И не слышали. Дождик ведь лил. Вы бы нас отпустили? – затараторила тёмненькая, когда мы, под грозным взглядом старшины, расплели объятья и сели порознь.
- Во-о-о-т как! Значит, оглохли, говорите. Тетеревей тут разыгрываете. Сторож на другом краю всё слышал, а вы, значит, нет? Хорошо. А кто тогда вчера ночью, студенту, сыну уважаемых родителей, голову трубой раскроил? М? Не ты ли?
Он обличающее наставил палец на Димку. Тот, бедняга, смущённо потупился, всем своим видом показывая: «Не я!». Пробормотал:
- Не видел я никаких студентов. Не бил никого.
- Да неужели? – в гротескном удивлении всплеснул руками мент. – А мне сказали – здоровенный такой был громила, бритый налысо. Ярый неонацист.
- При чём здесь нацисты? – я так удивился, что произнёс это вслух. – Мы вообще пацифисты! Противники войн и всякого насилия!
- А ты, морда разбитая, вообще – помалкивай! Сейчас и до тебя доберёмся. Знаю я  вас, пиде…падре…ристов, в общем.
- Нет, правда, никакие мы не фашисты. Где у нас свастики? И «Майн кампф» никогда не читали…- скороговоркой пролепетала толстушка, старшина только отмахнулся.
Внезапно, откуда-то из внутренностей милиционера, донеслось скрежещущее шипение, гнусавый, искажённый радиопомехами голос прошелестел:
- Четвёртый, я второй, приём. Четвёртый ответьте, приём.
Старшина извлёк из-за пазухи потёртую рацию, прижал к уху, отошёл на некоторое расстояние, так, чтоб мы не слышали невнятного бормотания, доносящегося из динамика.
- Четвёртый на связи, приём. Что?
Его полноватое и полнокровное лицо, подобно шкуре хамелеона, изменило несколько оттенков, от здорового румянца к мертвенной белизне и, наконец, стало серым с прозеленью.
- Будь там! Бегу! Только сам никуда не лезь!
Он скользнул по нам невидящими глазами, очнулся от непонятного шока, взглянул осмысленно, пробормотал:
- А с этими что делать?
Уже твёрже рявкнул:
- Документы есть?
Мы синхронно, как китайские болванчики, покачали головами. Он призадумался на миг, извлёк из специального кармашка наручники, покрутил их в руках, положил обратно. Ещё раз внимательно пригляделся к нам, махнул рукой:
- А идите вы к чёрту! Некогда! Считайте, что легко отделались. Не похожи вы на маньяков. Чешите отсюда, что есть мочи. Фамилий не спрашиваю – всё равно наврёте. Брысь! Чтоб  через миг не было! Смерть! Смерть рядом ходит!
Он выхватил пистолет, снял с предохранителя, подобрал брошенный Димкой меч, тяжёлой трусцой устремился в глубь кладбища. Мы дружно подскочили на ноги, постояли, разглядывая, друг дружку, прикидывая – что же делать дальше.
- Вот, что, мальчики! – сказала высокая Ольга, с симпатией поглядывая на Диму. – У нас здесь машина, едем с нами, раз уж вы не мертвецы и дерётесь неплохо.
Мы скоренько пробежали по серой ленте растрескавшегося асфальта, петляющей средь крестов и оградок,  выбрались за ворота. Рядом с ними, уткнувшись выцветшим бампером в пожухлые кусты шиповника, припаркован старенький «Фольксваген-гольф», весь в выбоинах и царапинах, видимо повидавший на своём автомобильном веку немало приключений.