Искупление глава 5

                - 5 -

         Ночной сон выдался беспокойным, тревожным. Сергей то просыпался, чувствуя во рту нестерпимое жжение и нехватку воздуха, то проваливался в забытье, где видел себя то везущим санки с Галимой Абдулаевной; то видел старика Тишкова, уходящего по горящему полю по пояс в пламени огня; и Сергей все кричит и кричит ему, чтоб вернулся, но лишь рука старика поднимается в ответ и указует даль объятую пламенем в полнеба…    
         Наутро Сергей представлял из себя довольно жалкое зрелище: воспаленные глаза, губы покрытые волдырями, и похоже, такие же волдыри оккупировали полость рта, и распухший язык еле умещался в тесном пространстве своем. Жжение в пересохшем рту и гортани, как бы притупилось, словно оно распространила свое болезненное воздействие по всему телу, сбавив нагрузку на рот и гортань, и теперь струйками тупой боли проступали в виски, и их начинало ломить. И секунды длились минутами, а время ожидания облегчения обращалось в вечность. Напоминали о своем присутствии и руки: ноющая боль и нестерпимый зуд. И Сергей еле удерживал себя от желания сорвать к черту эти повязки, и пусть лучше – одна открытая рана, чтоб стеклись в эту рану все боли, жжения и зуды!..   
         Успокоила, облегчила страдания медсестра, вошедшая в палату, едва Сергей проснулся. Она, обмакнув спицу с ваткой в пузырек, смазала губы, язык и гортань мятной приятной прохладой, и постепенно сходила, притуплялась угнетающая невыносимость боли.   
         Утренний обход проводила заведующая терапевтическим отделением, сравнительно молодая, стройная с миловидными чертами лица женщина в белоснежном халате, со стетоскопом на шее; на нагрудном карманчике синими нитками аккуратно вышито: «Сизикова Г.Ю.».
      - Галина Юрьевна, ваш лечащий врач, - представилась Сергею, затем присев на край кровати, спросила, - Как чувствуете себя, больной?..
      - Жить можно…
         Врач Галина Юрьевна задрала уставную футболку Сергея и прослушала сердце и легкие, прикладывая к груди прохладное тельце стетоскопа. Затем смерила давление, посчитала пульс. Полученные данные первичного осмотра внесла размашистым почерком в «Карточку больного». Вторичный осмотр продолжился пристальным вглядыванием в рот Сергея, и судя по напряженному взгляду Галины Юрьевны, всмотрелась она чуть ли не до верхних конечностей легких, наверно. «Зрит в корень» – с удовлетворением подумал про себя больной.   
      -  Кризис проходит нормально, - подвела итог врач, внося в личное дело больного данные вторичного осмотра, - Так, что мы ему прописали?.. Ага!.. Хлористый, витамин «Б», сульфамизол… Добавьте  еще трехпроцентный раствор новокаина и марганца, - обратившись к свите сопровождавшей ее во время утреннего обхода, Галина Юрьевна продолжила, - Полоскать рот после каждого приема пищи…Теперь что у нас с руками? - она взяла руку Сергея в свою и стала надавливать пальцем, спрашивая: что чувствуете?. «Зудится» - смиренно ответствовал пациент. Врач поднялась и проследовала к постели Василия Ивановича, бросив на ходу, - Раз в два дня – перевязка…   
         После обхода в палату вкатилась капельница, и уже другая сестра милосердия вколола в вену  иглу.
      -  Кушайте, больной! - сказала с улыбкой…   
         Едва за медсестрой закрылась дверь, вошла жена Сергея, Нина, с тревожным, расстроенным лицом. Она робко огляделась, увидев Сергея, жалобно скривила рот:      
      - Всю ночь не спала, как сказали про пожар, - Она подошла к Сергею и, косясь на капельницу, присела на стул, - Полис твой медицинский привезла. Врачу вашему отдала, - Она с минуту помолчала, а затем, закрыв лицо руками, начала всхлипывать и тихо жалобиться: мол, рискуют жизнью за какие-то рубли.. мол, доме да в огороде работы невпроворот, а сына Олега домой не загонишь: то на речке весь день, то на мотоцикле гоняет до полночи..
          Сергей, поглаживая свободной рукой колени жены, утешал: «Да ничего страшного… Не переживай уж так… Глядишь, через недельку и домой выпишут...». Выплакавши наболевшее, жена утерла носовым платком глаза, и попыталась улыбнуться, но улыбка получилась жалкой, виноватой:
        - Я тут тебе поесть привезла… Курочку отварила, яиц, яблочки, мандаринчиков купила… Молока вот привезла. Хотела трехлитровую банку да подумала: а вдруг у вас тут холодильника нет, налила в литровую, - она подняла голову и оглядела палату. Холодильник стоял в углу по левую сторону от двери.    
         -  Мне нельзя есть твердое, только жидкое…Молоко можно… Ты в следующий раз соку какого-нибудь привези, - попросил  Сергей.      
         - Так мне что, это все обратно домой везти? – растерянно спросила жена.   
         - Ну почему везти, оставь здесь. Холодильник в наличии, так что не испортится… Ты мне вот что: налей-ка стакан молока, выпью…
           Нина вытащила из пакета литровую банку и, взяв с тумбочки стакан, предварительно обнюхав его, налила молока, но замерла в нерешительности: рука Сергея, если и могла удержать стакан, то лишь с помощью второй. Наконец она, приподняв мужа за плечи, сама поднесла ко рту стакан. Сергей маленькими глотками отпил половину, опасаясь, что будет болеть горло. Боли не было. Даже некое облегчение последовало. Также неторопливо он допил оставшееся молоко.
         Напоив Сергея, жена успокоилась и тихо поведала «оперативную» обстановку в поселке за истекшие сутки. Речь шла о звонке по сотовому матери Сергея, - «плачет в трубку, еле успокоила»; о том что Колокольников уже привез сено в рулонах, «а наше в валках так и лежит не убранное»; сосед Фомич, продав старый мотоцикл, купил у Гаврилова «Урал» и вчера весь вечер «гыр-гыркал» во дворе, «аж голова разболелась», словом поведала все, присущие большой деревни новости, которые если выносить на более широкий уровень оповещения выглядят мелко и смешно, но в самой деревне новости подобного ряда равны событиям значимым, таким же как визит президента Путина в Китай или Индию.
       Жена ушла, пообещав, что приедет послезавтра, а завтра перегонит молоко да приготовит сметанки и сварит творожку…
       Прошло три дня, которые выдающимися событиями пациентов палаты № 5 не побаловали. У Сергея жжение и зуд на руках прекратилось. Оставались лишь сухость и шершавость во рту да першило в горле, словно там застряли колючки. Он прополаскивал рот и горло прописанным раствором, а затем сплевывал в раковину, отчего во рту становилось прохладно, словно народившаяся молодая кожица, освободясь от старого наслоения, ставшей шелушащейся и легко отделяющейся в момент полоскания, - ощущала зябкость, как ощущает прохладу человек выходящий из воды. Сошли волдыри на губах, вместо них губы обметало коростами, которых Сергей по детской привычке, сдирал зубами, за что получил внушение от Галины Юрьевны. Он уже легко ходил по палате и прогуливался во двор, где, пройдя по асфальтированной дорожке, усаживался на скамью под соснами и всматривался в местное «море» - «открытый водоисточник», водохранилище Беляевской ГРЭС. Сама ГРЭС, словно пароход выползший на берег «моря», день и ночь дымила трубами, разве что гудки не подавала…   
        Поближе он познакомился со своими соседями по палате. Василий Иванович, будучи на пенсии, работал в школе разнорабочим, а лег в больницу из-за обострившейся язвы желудка. «Это у него от сала. Сало много ест»- поведал шутливо причину обострения Валера. Сам Валера попал в больницу, чтобы подготовиться к вступительным экзаменам в Томский ВУЗ, потому и заболел пневмонией. «Юристом будет, мозги пудрить клиентам...»- не остался в долгу Василий Иванович. Были процедуры, обходы, визит жены с творожком и сметанкой, но особенно ждал Сергей приезда Даниленко. С мыслями о Тишкове, с внезапным и тревожным волнением, ждал он, предчувствуя, что Паша непременно все выяснит в отделе кадров, и наконец-то рассеются сумерки тревожной неопределенности в душе…       
         Даниленко приехал утром. В палату его поначалу не впустили, сославшись, что больной под капельницей, а затем - процедуры, словом, велели ждать, мол, через часа полтора освободится и сам спустится.. Ждать оперативный не возжелал, он напустил на лицо важность и строгость и велел набрать номер телефона дежурной медсестры по отделению. Взяв протянутую трубку он, тоном не ведающим возражений, доложил по телефону: «Старший майор оперативной службы МЧС, Даниленко!.. У меня беседа с пострадавшим, касающихся интересов государства! Приготовьте халат и обеспечьте в палате конфиденциальность!.. Никого лишнего и исключить возможность подслушивания!..»- с этими словами он вручил трубку изумленному вахтеру, пожилой женщине, сидящей, а затем вытянувшейся в рост, за столиком с журналом и телефоном.   
        Быстрым шагом, чуть склонив голову набок и со строгим лицом, Даниленко поднялся на второй этаж и прошествовал по коридору до столика с дежурной сестрой. Она стояла вытянувшись в струнку с белым халатом в руках. Подойдя к столику, Даниленко не меняя выражения лица, кивком и взглядом приказал накинуть на плечи  халат. Сестра торопливо, с подобострастием в лице, облачила плечи старшего майора, затем подбежала к двери палаты и, открыв ее, поклоном головы предложила войти. «Надеюсь нет необходимости напоминать, что разговор тет-а-тет. Закройте плотнее двери, сестра!»- сказал Даниленко. «Есть, товарищ старший майор!..»- хоть и тихо сказала, но Сергей услышал и едва не засмеялся, чуть не испортив спектакль.
        - Никак новое звание ввели, пока я тут загорал, товарищ старший майор? - спросил, улыбаясь, Сергей.    
        - А не пройти!.. Приходится импровизацией брать бастионы! - Даниленко присел на стул, обменявшись рукопожатием, продолжил, - Сидит там на вахте баба, изображает из себя стража границы. И такую из себя значимость корчит!..  Нет бы веник взять да подмести коридор, так нет – должность у ней!.. Не пущать посторонних!.. Грязью зарастут, но не впустят!.. И почему так: если только дадут человеку проявить власть, ну хоть на мизер, так выполнит на  двести процентов свои обязанности?.. А вот, чтоб исполнить свои же обязанности, где не требуется властных полномочий, там – сорок процентов?.. Знаю я этот сорт людей – насмотрелся!.. 
        - Тебе бы, Пал Саныч, на сцену, в артисты пойти, а не в пожарные!.. Ловко у тебя получается!.. Кстати, а что ты на смотрах не выступаешь?.. Вон наш Ковригин выступал, стихи там читал свои, так ему дипломы вручили и премии... То ль три тысячи, то ль четыре, - не помню точно… Хвалился: мол, сам начальник Главного управления полковник Карутян лично вручал!.. Выступил бы там в каком-нибудь юморном жанре,-  глядишь, не только премию, а звание старшего майора досрочно присвоили бы, - Сергей засмеялся, но скорей, чтоб снять тревожное волнение, поскольку заметил в лице и в словах Даниленко нервность не присущую ему. Душой чувствовал Сергей: знает он все о Тишкове.               
       - Ай! - отмахнулся Даниленко, - Знаешь, мне в пожарной службе хватает сцены. Кого только не приходится изображать: и Александра Македонского, и старшего майора опергруппы... и князя Мышкина… Кстати, а где твои соседи? Неужто сестра выдворила?..
        - Валера в скверике юриспруденцию постигает, а Василий Иванович на процедуре - глотает зонд. Так что никого удалять не пришлось… Да не томи ты, Паша!.. Знаю, не за этим пришел… Вообще-то подожди пока, дай отдышаться, успокоиться, - Сергей отвернулся к стене и закрыв глаза, стал настраивать себя на все худшее, что, скорей всего, расскажет ему Даниленко.   
        - Да у тебя подкормка кончилась! - кивнул в сторону капельницы Даниленко, - Надо сестре сказать, пусть забирает, - он встал и, подойдя к двери, резко распахнул ее, и властным тоном попросил подойти сестру, напустив на лицо строгость и важность. Затем он принял позу Наполеона, сунув в полу формы палец  правой руки, - У пострадавшего капельница закончилась. Потрудитесь убрать!.. Мы продолжим беседу все в том же конфиденциальном режиме!.. 
         Тихо вошла медсестра, освободила Сергея от капельницы и покатила ее осторожно, с опаской поглядывая на  Даниленко. Он, стоя у окна, всматривался в заоконный мир, и даже со спины видно было, что он продолжает олицетворять собой Наполеона, как бы наблюдавшего за ходом сражения близ Ватерлоо. Когда плотно закрылась дверь, Даниленко решительным шагом подошел, достав из кармана листки бумаги.      
        - Хватит прелюдий! - он протянул Сергею фотографию сделанную на ксероксе, - Он?..
          Это был Тишков, помоложе, в пожарной форме, на груди несколько медалей и орден. 
        - У председателя совета ветеранов в альбоме нашел, на ксероксе скопировал… Так все-таки, он приходил к тебе?..
        - Он… Только он постарше был, - Сергея почувствовал ознобный холодок в груди, опять охватило волнение и тревожное предчувствие, отчего неожиданно задрожали руки.
        - Любопытно, любопытно… Ну так слушай: «Тишков Федор Романович 1923 года рождения, призван на фронт осенью 41-го года, - начал читать Даниленко, держа в руках лист бумаги. Сергей обратил внимание, что и у Даниленко нервно дрожали губы и руки, - Имел ранение, награжден медалями «За отвагу» и «За боевое отличие», «Орденом Великой Отечественной войны 2 степени»… Награжден медалью за долголетнюю и безупречную работу в Пожарной Охране, - Даниленко выждал паузу, чтобы снять волнение, затем продолжил, - В 1947 году был демобилизован, а осенью этого же года устроился пожарным в ПЧ- 12, ОГПС – З  г. Беляево на должность пожарного. В 1949 переведен на должность начальника караула. В этой должности проработал вплоть до увольнения на пенсию в 1985 году…», - Даниленко вновь перестал читать, глубоко вздохнул и внимательно всмотрелся в лицо Сергея, словно хотел убедиться: какое впечатление производят на него озвученные им сведения о Тишкове.
       Лицо Сергея было напряженным, чувство волнения и томительной тревожности не покидало его.
     - А теперь послушай, что я тебе скажу… В тот раз, когда мы к тебе приезжали с Гладких, он вспомнил о случае двухлетней давности, - Даниленко умолк, как бы переводя дух, а затем взялся говорить о другом, словно сам побоялся поведать Сергею о «случае». Так и протекало его повествование, то с отступлениями от основной темы, то с продолжительными молчанием, где, видимо, он сам еще не был уверен в подлинности найденных им фактов о жизни Тишкова, что Сергею стало казаться, будто Даниленко специально интригует, чтобы подольше подержать Сергея в неопределенности. Так обычно делают сценаристы, вводя нейтральные ходы и подробности в сюжет, чтобы интригой поморочить голову потенциальному зрителю.   
      - Да-а!.. Гена все-таки написал толковый акт о несчастном случае с тобой. Все честь по чести: о причине травмы написал, что получил ожоги при выполнении профессионального долга при спасании ребенка…Я, конечно, и от себя расписался, и за тебя росписи начеркал, где надо… Шеф, кстати, отправил представление на тебя в Главное управление на имя Карутяна, чтоб, значит, поощрили на соответствующем уровне. Думаю, Серега, медаль тебе светит!.. Карутян, он мужик справедливый - насколько я наслышан о нем… Кстати, я видел его. Навещал наш отряд… Плотный, коренастый, лицо волевое, чувствуется сразу – мужик с характером!.. Похож на Джигарханяна, такой же волевой, решительный, как актер… А ты знаешь, мне кажется, что все хорошие армяне на Джигарханяна похожи, они подражают ему, наверно?.. Ты не обратил внимание?..
       Хоть Сергей и слушал жадно, однако, слова о поощрении своем, как бы прошли мимо, не задержались в сознании ибо ждал продолжения о Тишкове. Сейчас бы и весть о представлении его на «Героя России» не тронула, не обрадовала…
      - Ну ладно, слушай. Так вот,  два года назад, по весне, как Гладких сказал, был пожар в Инюшке с двумя трупами…Работали там бойцы со второго отдельного поста. Приехали – дом во всю полыхает. Днем было дело. Локализовали огонь, вошли двое в СИЗОДах, чтоб проверить. Нашли двоих: один на кровати, видно, как уснул, так и не проснулся, а второй на кухне на полу, обгорелый прилично. Конечно, задымление в доме, сам знаешь. Короче, обошли все комнаты – больше никого не видно. Собрались было выходить, а тут…- Даниленко умолк, увидев, как напрягся Сергей, а затем продолжил,  - Прямо перед ними - старик, высокий, с фуражкой на голове… Оробели ребята, страшно, все так внезапно: нет никого, а тут - старик живой да еще рукой тычет на пол… Молча, ничего не говорит, только рукой показывает на пол. Смекнули ребятки, что в подполе есть кто-то. Нашли в прихожей за гардеробом лаз. Крышка открыта. В подполе видят дым плотный. Жара вроде нет. Спускаются по ступеням, фонарями светят. Видят: между флягой с бурдомагой и стеной человек лежит. Подошли, нагнулись, а внизу как раз с полметра – чисто, дыма нет, не дошел до самого пола еще… Ну, толкают мужика за плечи, видят - живой, мычит невразумительное. Спит, одним словом, пьяный в дугу. Растолкали, он голову-то поднял да как закричит благим матом и – пулей наверх, и - на улицу в одних носках!… Чуть штаны не потерял. Пожарные его больше часа поймать не могли… Потом уже, когда он в какой-то дом заскочил, там и изловили. Сидит, глаза дикие, по чайнику, только и бормочет: мол, марсиане за ним пришли… Он с перепою-то, как глаза открыл да увидел парней в СИЗОДах, так и подумал, что это марсиане. - Даниленко рассмеялся, заулыбался и Сергей, представив состояние пьяного, когда его будят одетые в дыхательные  аппараты.               
       - Те двое в СИЗОДах, когда из подпола вылезли, то старика в фуражке не нашли, не было его уже. Подумали поначалу, что вышел… Вроде бы зашел, чтоб подсказать и вышел. Или раньше в доме был, может и бухал с этими тремя. Словом, так слегка порассуждали меж собой о старике да и забылось как-то. А Гена Гладких, а он как раз дознание проводил по этому пожару, у того спасенного спросил: дескать был ли с вами старик?.. Мотает головой, мол, не было… Мол, втроем пили бурдомажку с Петрухой и Мишаней… Стали искать тогда того старика, спрашивать очевидцев: мол, кто видел, как входил, как выходил?… Никто не видел. Посчитали тогда, что почудилось этим двум, что в СИЗОДах работали в доме… И они как-то не были уверены: был ли на самом деле старик, иль привиделся?.. Оно ведь бывает так: экстремальная ситуация, напряжение, плюс дым, да и сквозь очки защитной маски реальность как бы искривляется, меняет, так сказать, свои формы и очертания…
        Даниленко замолчал, затем поднявшись, подошел к окну. Он вытащил сигарету и чуть было не закурил. Измяв ее, сунул в карман, после чего спокойным голосом продолжил:
      - А ведь это Тишков был на том пожаре… С фуражкой… на голове… Ты как думаешь, Сергей Дмитрич, он еще долго будет ходить по пожарам? - опять после затяжного молчания спросил Даниленко, - Вот так вот ходить в круговую по всем пожарам в районе выезда нашего гарнизона?.. А может и по другим отрядам иль вообще по всей стране кочует, как неприкаянный, по пожарам да пожарищам России-матушки?..
         Даниленко хоть и говорил спокойно, но за этим спокойствием, игранным, пряталось и неуверенность, и растерянность. Словно он бравадой  напускной, гусарской старался прятать волнение свое.
       - И почему именно Тишков этим хлопцам в СИЗОДах привиделся, а не, допустим, баба какая-нибудь?.. Или Огородников с папахой на голове?.. Ладно, с тобой ясно: он у тебя был на смене, затем ты под впечатлениями да думами о нем как-то спроецировал его миражное появление в горящем доме. Это в принципе объяснимо. Но почему он два года назад появился там, в Инюшке?..
       - Но это уже какая-то мифология начинается, Пал Саныч, коль поверить тебе…Легенда о старике в фуражке, -  Сергей хоть и опешил от слов оперативного, тем не менее счел его предположения о Тишкове придуманными, преувеличенными, в силу того, что Даниленко излишне возбужден. Возможно, под влиянием тех фактов и событий в жизни Тишкова, о коих Сергей еще не догадывался…Хотя…Какое-то не то сомнение, не то догадка словно электротоком внезапно проскочила сквозь сердце и защемило в груди, как от предчувствия непоправимого…
       - А что?.. Неплохо – мифология! - оживился Даниленко, - Так вот собрать по всей стране всякие истории и случаи о работе пожарных - да такую мифологию выстроить, что мифы античных миров поблекнут и устыдятся за своих олимпийцев-небожителей!.. Вижу, заметил что нервничаю, - Он подошел к койке и, скрестив руки, - продолжил: -У нас же во всей Пожарной Охране ничего такого, чтобы могло стать основой для мифологии. Так одни брызги да осколки всяких случаев… Даже своих святых нету. В Армии есть, в других сферах есть. У нас нет… Может, пока нет?.. Может, ваш Ковригин там сочинит да по параграфам нравственные аспекты насобачит как надо?.. Чего молчишь?.. Неужели, Сергей, ты не понял, что это не сам Тишков по пожарам шастает, а совесть его…
       - Когда Федор Романович умер? - спокойным голосом спросил Сергей.      
       - Догадался все-таки, - Даниленко присел на стул и достал листок бумаги, - Четыре года назад… В 2001 году. Причину смерти не выяснил… Может от избыточной совести. Сердце не выдержало…
       - Он помогает нам… Видать, сам-то умер, да не весь… Совесть, наверно, не умирает…
         - Вот именно совесть!.. Может, у него совесть бессмертная?.. Может, вообще такой совести, как у него, нет ни у кого на свете!?. Грех свой прошлый, которого может и не было, он простить себе не может!.. Ведь всей жизнью своей искупил! – ан нет!..  У него свои критерии, Сергей, собственные. Может, он и Богу не подвластен? Поди, Господь-то давно простил, да только он, Серега, простить не может!.. Вот в чем вопрос. Я это понял, когда все выяснил о славном ветеране пожарной службы Федоре Романовиче Тишкове…У меня в груди тогда все перевернулось!.. Будто душу мою повернули другой стороной на свет божий, и глаза Тишкова теперь глядят в нее неотступно!.. Будто вопрошают: кто я такой?.. для чего?.. чего я достиг в своей жизни?.. Ведь придет он еще к кому-нибудь на помощь - человека спасти на пожаре… Придет. И может даже не затем, чтоб грех свой до мельчайшей частицы искупить до конца… Ведь, Серега, не в конкретной помощи дело-то…Головы наши на путь истинный поворачивает!.. Боюсь я его почему-то… Боюсь обернуться и увидеть его, как ты, в пожарной форме и фуражке…
         -Успокойся, Паша. Тебе чего бояться его?.. Что ты - грешник, что ли?..
         - Вот я вижу по лицу твоему, что и у тебя перелом наступает, просветление и понимание. Ты – человек подлинный, на пожаре доказал, что не зря служишь пожарным, и после встречи с ним тебе проще понять: куда идти, а главное как идти – с гордо поднятой головой или с покаянной?.. А мне как?.. Вот вспомнил я почему-то, как семь лет назад ездил на похороны своего дяди в областной центр. Прибыл. Надо было тело забирать из морга. Отправились на грузовичке в морг с шурином да братом двоюродным. С гробом, как полагается, бордовым плюшем обшитым, с распятием на крышке. Приехали. Затребовали тело по бумагам. Ждем. Огляделся по сторонам, вижу  навес бетонный, стены с трех сторон бетонные, сплошные пролеты окон без стекол, словом, вроде проходного двора. А вдоль стены штабелями – трупы. Голые…Мороз на улице. И вот подъезжает трактор колесный с телегой, борта обшарпанные. В телеге – не то ящики, не то гробы… Много их, чуть ли не со стогом в телегу напихано. И вот выходят четыре мужика, гробы поскидали, а они, веришь, Серега, фанерные, лишь по краям да по центру для жесткости реечки пущены. И вот берут эти несчастные трупы, как есть, в чем мать родила, и в ящики эти бросают. Крышку сверху на пару гвоздей приколотят и грузят в телегу… Не выдержал, подошел к трактористу, спрашиваю: кого это так хороните? Бомжи, - говорит, - да «отказники» от которых близкие отказались – хоронить не на что…Ну и куда их повезете, на кладбище? – спрашиваю тракториста. На полигон, говорит. В яму сбросаем, а там трактор с ковшом  зароет… И так спокойно, буднично говорит, будто картошку на суп почистил…
        Даниленко замолчал, внешне вдруг напрягся,  на лице ясно обозначились скулы и заблестели лихорадочным блеском глаза в прищуренных веках, руки сжались в кулаки, и хриплым, с надрывным отчаяньем и болью в голосе, чуть ли не закричал:
     - И тогда я, Серега, дал себе слово, что все сделаю! Гадом последним буду, зубами буду землю грызть, но стану знаменитым на всю страну!.. Увешанный орденами и регалиями и - только для того, Серега, чтобы в час своего величия и апофеоза взобраться на самую высокую башню Кремля и оттуда закричать на всю страну этим курвам кремлевским: я сейчас сдохну!.. Брошусь вниз головой с этой башни!.. Но хочу, чтобы вы, сволочи, закопали меня в канаве вместе с бомжами! И чтоб ни имени, ни даты надо мной!.. Чтобы память обо мне навеки исчезла с лица земли!..  А я не знаю, Сережа, как еще сказать этим чинушам, этому высокопоставленному сброду, что нельзя хоронить людей тракторами, без имени и в картонных ящиках!..               
        Исказив гримасой лицо, вероятно, чтобы удержать слезы, он прикусил губу и с силой ударив себя кулаком по колену, резко повернулся на стуле. На сжатых до предела кулаках появились белые пятна. Вся фигура его еще более напряглась,  резко обозначились плечи под халатом. И такая мощь, и такая неукротимая энергия ярости и отчаянья тяжело забродила в нем, прибывая в силе, что казалось еще чуть-чуть - и взорвется в нем клокочущая, наполненное отчаяньем, болью и гневом, сила и, вырвавшись наружу, выхлестнет окна, и рухнут стены, и оглушенная тишина замрет в изумлении и страхе от неукротимой мощи ярости и исступленья!..
       Глаза Сергея затуманила влага, и в эту внезапно наступившую тишину, в которой будто остановилось время, вдруг просочился тонкий, хмелящий голову запах цветущей черемухи. Словно обломок того майского дня, когда впервые пришел Тишков, пронесли мимо окон и в распахнутую форточку просквозили аромат и зябкий голос: «Душа у меня вздрогнула и заплакала...».
       Не было сил сдержать слезы, и они покатили, и Даниленко повернулся, с лицом сумрачным и задумчивым, из прокушенной верхней губы просочилась капля крови, Он словно ждал слез Сергея, словно понимал, что так надо: прослезиться без истерики и плача, чтобы «сквозь слезы проступали лица…».
     - Пойдем, Сережа, покурим, что ли… Курить хочется… Ну чего ты лежишь? - внезапно преобразившись в лице, рассердился Даниленко, - Перед тобой майор оперативной службы отряда стоит, а ты лежишь!..   
     - Совесть вот проснулась в вас, товарищ майор, да ненадолго.  Вновь – гонор, заносчивость командирская одолевает, - не скрывая иронии, упрекнул Сергей, поднимаясь с постели. Он обул тапки и добавил, - На минутку заскочу в процедурную, пару укольчиков приму и пойдем…
         Из палаты они вышли вдвоем. Подойдя к вставшей при их появлении дежурной медсестре, Даниленко властным движением головы попросил снять халат, что и было исполнено. «Благодарю вас, сестра». В ответ медсестра изобразила нечто среднее между реверансом и русским поклоном, на что Сергей слегка улыбнулся и в душе позавидовал умению Даниленко владеть ситуацией при всех случаях. Поравнявшись с процедурным кабинетом, тот сказал, что подождет Сергея внизу у машины.