Давным-давно была война

ОХОТА НА СНАЙПЕРА
Памяти моего деда - Михаила Петровича Соловьева, а так же всех ветеранов Великой Отечественной – живых и уже ушедших от нас, посвящаю.

Миша аккуратно подравнял стенку окопа, собрал осыпавшуюся землю и выбросил ее за бруствер. Земля в этих местах была что надо – копалась легко. Миша напружинил ноги, рывком выпрыгнул из окопа, отряхнул руки и начал сворачивать цигарку. Позади траншеи стоял подбитый во вчерашнем бою танк. Башня его, сорванная мощным взрывом, валялась чуть в стороне. Миша присел возле уже нестрашного железного чудища, прислонившись спиной к нагретому солнцем катку, и с удовольствием затянулся пахучей махрой. День выдался чудесным, теплым, в траве стрекотала какая-то мелкая живность и если бы не этот окоп, подбитый танк и грохотавшая в стороне канонада, то все вокруг выглядело бы вполне мирно. Впереди, насколько хватало взгляда, расстилалось чудом уцелевшее ржаное поле, за которым также спешно окапывались немцы.

«Сколько же мы их гнали? Суток трое или четверо», - начал вспоминать Миша, машинально загибая при этом пальцы. После недолгих подсчетов у него вышло, что сегодняшний день уже пятый и уже наступил тот момент, когда, несмотря на небывалое воодушевление, человеческим силам пришел конец. Именно тогда был получен приказ – занять оборону и окопаться. Оно и понятно: тылы отстали, их нужно подтянуть, пополнить боезапас, вывести в тыл раненных.

Из окопа показалась голова красноармейца Килина – Мишиного земляка, грузного, вечно на все жалующегося и постоянно у всех чего-нибудь клянчившего. «Сейчас Киля закурить попросит», - предположил Миша, нарочито отводя взгляд в сторону. Килин посопел, как бы примериваясь, негромко кашлянул и осторожно спросил:

- Слышь, Соловей, табачком не угостишь ли?
Миша чуть улыбнулся своей догадке, не спеша вытянул из кармана кисет и, держа за шнурок, протянул земляку:

- На, держи, побирушка…

Килин кряхтя, выбрался из окопа, потянулся, придерживая руками поясницу, и вразвалку подошел к другу.

- Ну и жарища! – хриплым голосом произнес он и начал сворачивать толстенную цигарищу, благо, табак был не его. – Семь потов уже сошло, - добавил он, сокрушенно покачивая головой.
Миша, добродушно наблюдая за его действиями, спросил:

- Киля, вот скажи мне, ты вообще хоть когда-нибудь довольным бываешь, или как? Глянь, солнышко какое светит, ты живой – неубитый, цигарку вон из моего табака намотал с руку толщиной. Че ж ты еще хочешь, прорвища? Или зиму забыл?

- Да мне и зимой тоже плохо было и сейчас нехорошо, - немного подумав, ответил Килин. - Но летом все ж таки получше. Домой я хочу, Мишаня, вот. – Затянувшись, он добавил. – Это в отдаленной перспективе, а прямо сейчас я бы борща навернул пару порций, а потом бы по сну минут так шестьсот придавил с агромадным удовольствием. И что бы не на сырой земле, а как положено, на белых свежих простынях. А тут вместо всей этой благодати еще копать да копать. Эх, что за жизнь наша пехотская: беги да копай, копай да беги… Никакого, понимаешь, разнообразия. Интересно, сколько же я за войну этой самой земли перевернул?

- Да уж, наверное, немало, это точно, - поддакнул Миша и добавил. – А чего ее считать, землю-то? Все одно она вся наша. А насчет борща, даже еще в повышенном рационе, эт ты губищу даже не раскатывай. Старшина сказал, что до вечера ничего такого не предвидится. На вот лучше пока галетку погрызи.

Килин принял галетку, вздохнул, и так и не произнеся слов благодарности, начал жевать. Миша же затушил окурок, надвинул на глаза пилотку и зевнул. Солнечное тепло после тяжелой работы разморило и захотелось подремать. Килин некоторое время посопел, а потом нерешительно произнес.

- Эт, Миш, слышь, может поможешь мне, там уже не так много осталось копать-то… А я тебе за это свою наркомовскую пайку…

Внезапно так и не договорив, он охнул и схватился рукой за грудь. Миша встрепенулся и в ту же секунду Килин начал медленно оседать на землю. Из под его руки показалось и начало расползаться по гимнастерке темное кровавое пятно.

- Ты че, Киля?! – испуганно забормотал Миша, подхватывая и осторожно опуская товарища на землю. – Щас, погоди, - он выпрямился, быстро огляделся по сторонам, отыскивая вещмешок.

В тот же миг пилотка с его головы слетела, отброшенная в сторону неведомой силой, а по волосам будто пробежало какое-то быстрое насекомое. Тут же по броне «Тигра» звенькнула пуля и срикошетировав, неприятно «запела». Миша машинально плюхнулся плашмя рядом с Килиным, еще не понимая что к чему. Лишь потом до него дошло, что он в буквальном смысле был на волосок от смерти.

Через некоторое время Мишу вызвал к себе командир роты лейтенант Харитонов.

- Так, Соловьев, слушай боевой приказ, - произнес он усталым голосом. – Видишь это поле? Здесь окопались мы. С другой стороны – немцы. А вот отсюда, сбоку, стреляет этот подлец. Тут грунтовка проходит, и он где-то там засел. Пятерых наших уже положил! Килин, земляк твой, ранен тяжело, не знаю, выживет ли. Короче, твоя задача – снайпера обнаружить и уничтожить. Все, вперед, солдат!

До грунтовки Миша добрался без труда. Она делила огромное поле на две части, и где-то на ней прятался снайпер. Как его здесь найти? Ладно если он сидит в одной из воронок, а не маскируется в листве деревьев, растущих прямо посреди поля. В этом случае он быстро заметит ползущего противника без особого труда и расстреляет его играючи.
«Интересно, а как она наступает, смерть? – невольно подумал Миша. – Что за ней, просто темнота и больше ничего, или же там все-таки что-то есть?» Нет, ему сейчас умирать никак нельзя. Дома его ждут жена и дочка, которой уже почти двенадцать. Значит, нужно найти этого проклятого снайпера во что бы то ни стало. Тут без вариантов, иначе свои же за невыполнение приказа поставят к стенке. И не посмотрят, что кругом чисто поле, найдут таки «стенку». Так что, нужно двигаться. Но, не спеша…

Несколько минут Миша внимательно наблюдал за кронами берез. Зрение у него всегда было отличным, жаловаться не приходилось, и никакого подозрительного шевеления среди листвы он не заметил. Или же снайпер очень хорошо замаскировался, или его на деревьях просто нет. Ладно, двум смертям не бывать… не валяться же здесь на дороге вечно. Миша перехватил автомат в правую руку, быстро перекатился через дорогу и плотно прижался к ржаным колосьям. Немного передохнул, обдумывая свои дальнейшие действия. По его прикидкам, до снайпера что-то порядка двухсот метров. Если он сидит в одной из воронок и постоянно наблюдает за нашими окопами, то может зазеваться и не заметить подползающего к нему с тыла Мишу. Потому-то подкрадываться к нему нужно осторожно и тихо, постоянно держа автомат наготове. А там – кто успеет выстрелить первым, тот и победитель. Миша снял автомат с предохранителя и медленно пополз вперед.

Первая минная воронка оказалась пустой. Во второй тоже никого. Внезапно Мише захотелось пить. В горле стало так сухо, как будто в одно мгновение организм потерял всю влагу. Солдат привычно провел рукой по ремню, но вспомнил, что оставил флягу, побоявшись, что она будет греметь.

- Ничего, потерпим, - прошептал Миша одними губами. – Вначале – работа, а уж удовольствия потом!

Третья воронка находилась рядом с четвертой. Они как бы сливались в одну. Миша почувствовал, что он близок к цели, и необходимо утроить внимание. От него теперь зависит не только его жизнь. Мысленный приказ помог – почти сразу солдат услыхал тихий звук. А может и не звук, а просто движение – обостренные чувства порой способны почувствовать даже то, как перекатывается по бархану одиночная песчинка. Миша замер, держа указательный палец на спусковом крючке. Внезапно над гребнем воронки показалась голова человека, плечи. Он поднял винтовку, секунду – другую целился, а потом раздался сухой щелчок выстрела и снайпер скрылся из вида. Липкая волна пота окатила Мишу с головы до пяток, когда он представил, что там, откуда он приполз, в предсмертных судорогах корчится на земле еще кто-то из его товарищей. Один из тех, с кем  пройдено не один десяток верст, с кем делился последним сухарем, укрывался в степи одной шинелью.

В следующее мгновение Миша бесшумным рывком преодолел короткое расстояние и спрятался за гребнем земли. Теперь только она скрывает его от немецкого солдата, которому чтобы увидеть врага теперь нужно вначале выбраться из воронки. Можно улучить момент и спокойно расстрелять снайпера из автомата.

А что если… Шальная мысль взять немца в плен мелькнула в Мишиной голове. Надо попробовать. Он перехватил автомат за ствол как дубину и продвинулся еще чуть – чуть вперед вдоль гребня воронки, сокращая расстояние до снайпера, до которого теперь было всего метра полтора. Миша осторожно отвел руку с автоматом в сторону, изготовился к прыжку и начал приподниматься над гребнем земли. Он увидел, как светловолосый немец, беспечно отложив винтовку с оптическим прицелом в строну, наблюдал в бинокль за нашими окопами. Отсюда они ему были видны очень хорошо. Вот снайпер заметил движение, взял винтовку, начал целиться. В тот же миг Миша прыгнул вперед и обрушил на голову врага всю мощь приклада ППШ.

Потом он с трудом вспоминал то, как добирался до своих. И дело даже не в том, что сам немец весил порядочно, а, кроме того, пришлось тащить еще и трофеи. Оглушив снайпера, Миша первым делом бросился к его фляге. Желание утолить жажду было столь сильно, и он не сразу понял, что пьет не воду, а хороший французский коньяк. Впервые в жизни. Остановился лишь тогда, когда фляга опустела. И все это, понятное дело, на голодный желудок, да по солнышку…

Командир роты лейтенант Харитонов и все те, кто стоял рядом с ним, давились от смеха, слушая доклад Миши. Потом ротный постарался сделать серьезное лицо и сказал:

- Молодец, Соловьев! За подвиг, совершенный тобой, будешь представлен к награде. А это – на, держи, - и протянув часы снайпера, добавил. – Ты их, по-моему, уже «обмыл»!?

Лейтенант Харитонов так и не успел выписать наградные документы. На следующий день он геройски погиб в бою, после которого от его роты в живых осталось всего пятнадцать бойцов, и в их числе рядовой Соловьев. На войне - как на войне…




БРОНЕБОЙЩИКИ, ОГОНЬ!

ЗАХВАТИТЬ плацдарм на территории противника шириной всего в каких-то полкилометра, было задачей не простой. Но еще труднее было удерживать эту маленькую полоску земли, не дать врагу сбросить себя в Днепр, который величаво катит свои волны совсем рядом, в нескольких десятках метров позади окопов. А фашисты не унимаются: весь день продолжается минометный обстрел, и одна за другой накатывают атаки "Тигров" при поддержке пехоты. Особенно страшной была первая, начавшаяся ранним утром четыре дня назад.
Ночью полк, в котором служил Дима, переправился на противоположный берег Днепра, где накануне группа разведчиков захватила плацдарм. Комполка майор Печенюк перед погрузкой бойцов на плоты зачитал приказ. Особый акцент командир сделал на последней фразе: "Это наша земля, и удержать ее необходимо любой ценой".

Весь остаток ночи солдаты спешно окапывались. Дима вместе со своим напарником туркменом Киримом постарались сделать свое укрытие максимально удобным для стрельбы. Затем они еще раз тщательно почистили противотанковое ружье, автоматы, и, только решили немного передохнуть, как со стороны немецких позиций раздался негромкий, но с каждой минутой усиливающийся гул. Дима высунулся из окопа и увидел на заалевшем рассветном горизонте развернутые в цепь танки противника. Отсюда они казались очень маленькими, почти игрушечными. Между ними серой массой переливалась пехота.

На войне взрослеют быстро. Дима, уже успевший побывать в нескольких боях, поначалу чувствовал себя спокойно. Но, спустя несколько минут, звук приближающихся бронированных машин усилился, земля затряслась. Танки увеличились в размерах и уже походили на страшных чудовищ, готовых раздавить своими гусеницами каждого, кто рискнет приблизиться к ним. Они катили неторопливо, и так же неспешно рядом с ними вышагивали вражеские солдаты. Они шли в полный рост, с закатанными рукавами гимнастерок и автоматами наперевес. Громкие гортанные крики: "Рус, буль-буль!", смех и полная уверенность в себе.

Дима видел подобное лишь на экране в сельском клубе, когда там показывали фильм "Чапаев". Но одно дело смотреть на психическую атаку со стороны, сидя в удобном кресле, и совсем другое - ощутить нечто подобное  на собственной шкуре.

Стряхнув с себя оцепенение, Дима посмотрел на Кирима и увидел его лицо, искаженное гримасой страха. Напарник, позабыв обо всем на свете, медленно пятился назад.
"Спасайтесь, кто может! Они нас сейчас раздавят!" - раздался совсем рядом истошный крик.

И тут же, перекрывая его и останавливая рванувшихся было к реке бойцов, прозвучал громкий, но спокойный голос майора Печенюка: "Отставить панику! Вернуться на позицию и приготовиться к отражению атаки!" - и чуть погодя: "Бронебойщики, огонь!".

- Кирим, патрон! - подал команду Дима, не глядя, протянул руку и почувствовал, как в ладонь лег прохладный металл. Дальше он уже действовал автоматически. Сунул патрон в казенник, защелкнул затвор и, прищурив левый глаз, начал выцеливать ближайшую мишень, старясь попасть в триплекс водителя.

Ружье бухнуло, сильно отдало в плечо, и, спустя мгновенье, ослепленный танк завертелся на месте, подставляя под очередной выстрел свою широкую корму с бензобаками. Дима влепил туда еще одну пулю и с удовольствием увидел, как грозная машина вспыхнула ярким костром, а вражеские солдаты шарахнулись от нее в разные стороны.

Рядом гулко застучал пулемет, кося немцев свинцовым градом, забухали одиночные винтовочные выстрелы. Почти одновременно с этим над головами бойцов запели снаряды, и атакующие танки скрылись из виду в фонтанах разрывов. Это наша артиллерия с того берега поддержала огнем защитников плацдарма, и атака немцев захлебнулась. Но ненадолго.

Правда, теперь противник, прекрасно зная, какая ему готовится встреча, не вел себя так нагло, предварял каждый новый штурм массированным обстрелом. Затем следовали лобовые атаки, и Дима не успевал считать, сколько их было. Лишь ночью поели и погрузились в тяжелый сон без сновидений. А на плацдарм приходило пополнение, и вывозились раненые.

Пятый день обороны выдался самым горячим. Едва забрезжил рассвет, как немцы с прежним остервенением полезли вперед. Дважды им удавалось прорваться к нашим окопам, и там вспыхивала рукопашная. В ход шли приклады автоматов, саперные лопатки, просто кулаки, а воздух был наполнен выкриками:  немецкую ругань  перекрывал отборный русский мат. Оба раза фашисты откатывались, оставив на плацдарме около пятидесяти убитых. А через полчаса опять минометный налет и новая атака.

В последней из них Диме и Кириму удалось подбить сразу два танка. Во втором, воспламененный горящим бензином, рванул боезапас. От взрыва башня оторвалась и отлетела в сторону, а у Димы так заложило в ушах, что он еще долго не мог нормально слышать. И вновь немцы бежали, прикрываясь как щитами своими уходящими танками.

Прошли положенные полчаса, но нового минометного огня уже не последовало.

- Что это с ними случилось? - спросил Дима у сидящего рядом Кирима.

- Не знаю, - ответил тот с безразличием смертельно усталого человека. - Может, они уже кончились, больше нету.

- Хорошо, если бы так, - сказал Дима и представил, как однажды, наверное, все так и произойдет. Наступит тишина, а потом кто-то скажет, что война закончилась.

Ближе к вечеру майор Печенюк приказал построиться всем способным стоять в строю, коих насчиталось от всего полка тридцать пять человек.

Майор обвел всех взглядом и затем заговорил сорванным хриплым голосом:

- Спасибо, братки, за то, что не дрогнули и не побежали, а до конца выполнили свой долг. Теперь я уже могу сказать вам, что наш плацдарм был отвлекающим, а основное наступление произошло сегодня в другом месте. Сейчас оно успешно развивается во многом благодаря вам, сковавшим крупные силы противника на этом участке. Я не мог сказать всей правды тогда и сейчас хочу попросить прощения за это у всех погибших на этой земле. Вам же, ребята, я хочу пожелать дожить до Победы и вернуться домой целыми и невредимыми. Выпейте сегодня за эти мои слова по "наркомовской сотке", а если покажется мало, попросите у старшины еще. Нам сегодня можно.



РЕЙД

НАСТУПЛЕНИЕ. Любой солдат, обладающий некоторым опытом фронтовой жизни, знает заранее: скоро начнется. Даже если ты не сидишь в окопе, а находишься в десятке верст от передовых рубежей, в войсках обеспечения, наметанный глаз бойца примечает детали, говорящие ему о многом. О полковых разведчиках, чуть ли не ежедневно бывающих в таких местах, которые лучше потом не вспоминать, и говорить нечего. У этих людей особое чутье, и если сержант Никишин сказал, что "максимум через неделю начнется заваруха", так оно и будет. Да Федор и сам не первый день служит, тоже не слепой. Вот повезли боеприпасы, и их количество явно превышает обычные нормы. Пошло пополнение, и не разрозненные группы тех, кто, выписавшись из госпиталя, догоняет родную часть. Нет, идут свежие подразделения, при полном комплекте, в новеньком, еще с иголочки обмундировании. Каким оно станет спустя десять-двадцать дней?

Размышления о грядущем наступлении косвенно подтвердились весьма быстро. Фединого командира, сержанта Никишина, вызвали в штаб, а спустя час он собрал свою группу из четырех человек.

- Приказано взять "языка", - сказал он, пристально глядя в глаза
каждому из солдат. - Времени на это дано тридцать шесть часов. Как мы его распределим? Сегодня ночью копаем ровик на "нейтралке", день наблюдаем, что происходит, когда меняются часовые, ну и все такое. А часика в четыре утра, время самое сонное, пойдем брать.

- Михалыч! - обратился к Никишину самый молодой в группе, рядовой Волков. - Чего в штабе про наступление говорят, скоро ли?

Однако этот вопрос, мучивший всех, Никишин решительно пресек.

- Много будешь знать - мало будешь спать. А мало будешь спать -
цвет лица изменится. А цвет лица изменится - санинструктор Метелкина разлюбит, - отрезал он. - Когда надо будет, я тебе первому об этом сообщу.

При упоминании фамилии санинструктора Волков зарделся до корней своих рыжих волос и пробормотал:

- Далась вам эта Метелкина… А может, я к ней из самых лучших
побуждений...

- Ну, вот и славно, - сказал Никишин. - Значит, скоро погуляем. А
пока готовиться и отдыхать, чтобы к нолю часов все были свеженькими, как молоденькие огурчики. А ты, Ипаткин, - обратился он к Федору, - проконтролируй этого молодого да раннего, чтобы он спал, а не шлялся в окрестностях медсанбата. Все ясно?

Время летит незаметно, и вот уже вся группа на нейтральной полосе. Несмотря на то, что наступил март, стоят еще крепкие морозы, да и снега в этом году на Смоленщине навалило необычайно много. Разведчики, одетые в белые маскхалаты, ползком двигались вперед, замирая каждый раз, когда с немецких позиций вверх взлетала очередная "люстра". Федор, помимо всего прочего, тащил стереотрубу. Без нее наблюдение невозможно. Этот момент Никишин акцентировал особо. Так и сказал, мол, доверяю тебе, Ипаткин, самый ценный инструмент, но при этом не преминул добавить: "Смотри, если чего...".

Метров за пятьсот от вражеских окопов сержант остановился и поднял руку вверх, что означало: копаем здесь. С этой задачей разведчики, уже не единожды ходившие на дело, справились быстро. Им необходимо было не только отрыть ровик, но и замаскировать его, а потом еще тщательно распланировать выкопанный снег. Чтобы ни одна живая душа даже не могла заподозрить неладное.

Но вот все готово, и пятерка бойцов расположилась в своем  убежище. Теперь можно было отдохнуть и даже немного вздремнуть в ожидании позднего рассвета. Часам к семи воздух неожиданно потеплел, и густыми хлопьями повалил снег. Казалось, сама природа старается защитить бойцов дополнительной маскировкой.

Как-то незаметно стало светло, и наблюдатели приступили к своим  обязанностям. Они старались примечать всё возможное, и даже малейшее шевеление в траншеях не ускользало от их бдительного внимания. К вечеру они знали о противнике уже все: расположение блиндажей, пулеметных гнезд, время и место смены постов.

Ночная темнота постепенно сгущалась, с каждой минутой приближая начало "охоты". И ее ожидание заставляло сердце Федора биться все чаще и чаще.

И вот, наконец, наступил тот самый момент, когда Никишин едва  слышно, одними  губами прошептал: "Пора". Они  выбрали наименее опасное направление, но это  вовсе не значило,  что можно было  забыть об осторожности. Наоборот, необходимо контролировать каждое движение, чтобы не выдать своего присутствия. Каждый из разведчиков заранее знал, что будет делать, когда попадет во вражескую траншею. Федору и рядовому Волкову предстояло, пожалуй, самое ответственное: выйти на часового и оглушить его. Красников и земляк Федора Хамитов страховали друзей, а сержант Никишин, как самый опытный, оставался наверху и контролировал действия всей группы.

Первая пара разведчиков осторожно сползла по снежному брустверу на дно траншеи и, крадучись, направилась направо, туда, где должен был находиться немецкий часовой. Вслед за ними, с некоторым интервалом пошла вторая пара.

Часовой выдал себя довольно скоро, но он был не один. Федор ясно слышал тихий разговор и смех. Затем показался и тут же исчез огонек сигареты. Непохоже, чтобы это была смена караула, до нее еще около часа. Скорее всего, встретились двое постовых и, в нарушение устава, остановились потрепаться, чтобы скоротать время. Если это так, то ждать, пока они наговорятся и разойдутся, никак нельзя: кажется, ребята только вошли во вкус, и шпарят анекдоты про своих фрау напропалую. А время уходит, и вместе с ним тает надежда на удачное выполнение задания.

И Федор решился. Жестом руки он показал Волкову на фигуру одного из фашистов и провел по горлу пальцем, решая его судьбу. Второго, которому предстояло стать "языком", Федор брал на себя.

Волков на какое-то мгновенье опоздал с броском: часовой успел его заметить и выстрелить, но тут же рухнул, сраженный ударом кинжала. Через секунду упал и второй, оглушенный прикладом автомата.

- Как ты? - шепотом спросил Федор товарища.

- Зацепил, - прошипел в ответ Волков, держась рукой за плечо.

Из темноты белыми призраками появились Хамитов и Красников, подхватили оглушенного немца и бесшумно исчезли. Федор помог товарищу выбраться из окопа, и вскоре вся группа скорым шагом удалялась от немецких позиций, где уже начался переполох. Ясно слышны были гортанные команды, в воздух одна за другой взмыло несколько ракет, а вслед за этим застучали пулеметы.

Разведчики упали в снег и дальше уже двигались по-пластунски, стараясь своими телами прикрывать пленного, который теперь для них был дороже собственной жизни...

- Где стереотруба, Ипаткин? - первым делом спросил Федора
сержант Никишин, когда они, слегка отдышавшись, снимали маскхалаты. Тот в ответ лишь виновато пожал плечами, хотя не
хуже своего начальника знал, где в это время находится доверенная
ему оптика.

А через три дня началось наступление советских войск. "Язык" дал ценные сведения, и корпусу, в котором служил Федор, благодаря показаниям немца, удался удачный обходной маневр с минимальными потерями. Вскоре на гимнастерке у Ипаткина красовался новенький орден Красной Звезды. А стереотрубу он подобрал, как только началась атака, и вернул сержанту Никишину казенное имущество.