Приговор

ПРИГОВОР

Ад – это другие люди.
Ж.-П. Сартр

 "Я убила восемь человек. Я убила их, полностью осознавая то, что делаю. Я убила их предумышленно и хладнокровно. И сейчас я не испытываю ни жалости, ни раскаяния. Они заслужили смерть. Они - вы все - заслужили смерть. Самую жестокую и мучительную смерть. К сожалению, я не маньяк, и истязание людей не доставляет мне удовольствия. И не террорист, которого снабжают взрывными устройствами обширного радиуса действия. И я сделала то единственное, что смогла: направила свой грузовик на этих людей. Это то немногое, что я могла сделать. Восемь из двадцати пяти человек погибли. Всего лишь восемь. Это ничтожно мало. Ведь в одной только Праге проживает более миллиона человек. Но это больше, чем ничего. Это много больше чем одно самоубийство - одно из многих, что случаются каждый день. Кем бы я была? Очередным безвестным висельником с запиской в стиле "Прощай, жестокий мир"?
 10 лет назад это могло быть так. Но 10 лет назад я была слишком юна, чтобы сделать большее. 10 лет назад я боялась сама себя. И боялась всех вас. Что 13-летняя девочка может противопоставить обществу взрослых и самоуверенных, важных и серьёзных дяденек? Разве может сказать она, как ей здесь плохо, как над ней смеются и измываются одноклассники, как не замечают её родители? Что у неё нет друга, нет никого, кто бы просто попытался понять и посочувствовать? Сказать, и получить в ответ новые смешки и снисходительные кивки, с вечными лживыми фразами о том, что ты ещё мала и всё ещё образуется. Прошло 10 лет и ничего не изменилось. Некоторые люди обречены на одиночество и непонимание. Некоторые люди обречены убивать. Убивать себя или других”.

 Франтишек замолчал, и, подняв глаза поверх очков, внимательно посмотрел на Вацлава. Он сидел в кресле напротив так, что Франтишек видел в профиль его согбенный силуэт. Не поднимая головы, опрокинутой на раскрытую ладонь, Вацлав только проговорил: “Продолжайте”. Франтишек опустил глаза на мелко исписанный лист бумаги.

 “10 лет назад мне просто не дали себя убить. Меня заперли в детскую психушку и держали в ней целый год. Только затем, чтобы потом выпустить на свободу не ребёнком, а изувеченным ожесточившимся животным. Сейчас меня могло уже не быть. Сейчас вы были бы избавлены от необходимости траты на меня казённого куска верёвки. Но вы сами определили мой путь. Путь бесчеловечного мизантропа. Путь убийцы.
 Почему? Почему человек не волен даже распорядиться своей смертью? Жизнь у него давно отнята. Жизнь человека от рождения определена его социальной ролью. Мою роль - роль женщины, жены, матери, примерной гражданки идеального коммунистического общества, - я не могла принять. Хотя бы потому что общество, где все роли расписаны, уже не идеально. Оно порождает конфликт требований и ожиданий от человека и устремлений самого человека. И когда такой конфликт становится невыносим, и нет выхода для его мирного разрешения, человеку остаётся последняя свобода - умереть. Но нет! И она отнята вами. Человек здесь самое бесправное существо. Более бесправное, чем зверь в зоопарке. Притом человек не имеет права выть и проситься на волю. Потому что у человека нет иной воли, кроме того государства и того общества, в котором ему было суждено родиться. Он может бежать, но бежать некуда: везде оно - оно везде одно и то же”.

 Франтишек закашлялся, и, сняв очки, протёр их платком. Мельком взглянул на Вацлава, который сидел в прежнем согбенном положении. Прочистив горло, Франтишек продолжил.

 “И вот он один перед всем миром. Против всего мира. Одинокий человек - ничто.
 Тысячекратно я была линчёвана, была растоптана, была уничтожена. Почему? Лишь потому что я одинока. Другие люди стали для меня адом. И когда - 10 лет спустя - передо мной вновь встал выбор: убить себя или убить других, я сделала свой выбор. Я не знаю тех людей, кто был раздавлен колёсами моего грузовика. Мне не интересны их фамилии и имена. Это не имеет ровно никакого значения. Они были такими же, как все прочие люди, которые встречались мне в жизни: не зная меня, они ненавидели меня. И в ответ, не зная их, я ненавижу их. Я ненавижу вас. Всех вас, кто сейчас читает моё письмо.
 Я знаю, что я буду казнена. Я знаю, что я должна понести наказание. Но и вы все должны. Так же, как и я. Вы все виновны в том, что погибли те безымянные люди, равно как и виновны в смерти той, чьё имя вам теперь известно – моей смерти.
 Если бы я ушла как очередной безликий самоубийца, это было бы слишком мягкое для вас наказание. Вы никогда не задумались бы, зачем и почему. Ведь их так много: каждый день десятки или сотни.
 Я хочу, чтобы общество ужаснулось, чтобы оно было шокировано моей хладнокровной жестокостью. И испытало свою вину. Это мой суд над вашим обществом.
 И вердикт моего суда: я, Ольга Гепнарова, жертва вашего зверства, приговариваю вас к смертной казни, и провозглашаю, что моя жизнь стоит множества других".

 Франтишек замолчал, и ещё раз пробежал глазами по листу. Сняв очки, и положив их поверх бумаги, он взглянул на по-прежнему неподвижную фигуру коллеги по редакции.

 - Как вы думаете, Вацлав, если бы автор этого письма не была повешена два дня тому назад, оно оказало бы какое-то влияние на решение о казни? Оправдывает ли оно хоть в малой степени преступление этой молодой девушки?! Смерть всех этих людей, и… и вашей жены? Как вы думаете, Вацлав?

 Вацлав медленно отвёл руку от лица, и, повернув голову в его сторону, ничего не выражающим голосом ответил:

 - Я думаю, что я хочу выпить...

27 апреля 2011