Одесса. Настоящая любовь

Одна из самых важных для меня улиц – это бульвар Пушкина в Донецке.  С ним  у меня связано много ярких воспоминаний. Во времена моей курсантской юности я часто использовала суточный отпуск не для того, чтобы съездить  домой, а для того чтобы бродить сутками напролет по Донецку. Это у меня называлось «уйти в ночную»: бродить по пересеченьям улиц, сидеть на скамейках или просто на бровках.
Зимой я представлял собой занятное зрелище: в серой офицерской шинели (великолепные, кстати, были шинели – легкие, тонкие и теплые) молодой мент пьет портвейн с « панкерами». Через год я приобрел много знакомств с такими же как я любителями улиц: книжными торговцами и рокерами-тусовщиками, продавцами всякой мелочи. В отличии от Запорожья или Луганска уличных проституток в Донецке в 95-97 не было.
Помню изумительную по красоте зиму, когда мороз и снег не отпускали Донецк с ноября по конец марта. Плац стал для нас проклятием и полем боя. Еще глубокой ночью, в четыре утра, нас поднимали для чистки четырех гектар асфальта, снег не вывозили – денег у института не было – и мы сваливали его на трехметровые газоны. Раз за разом утаптывая и поднимая отвалы снега вверх . К весне я с удивлением обнаружил, что до верхушки фонаря осталось метра три-четыре и при желании до нее можно достать лопатой. Вокруг плаца возникли настоящие стены из снега, потом мы их постепенно разбирали, разбрасывая комья под ноги курсантам, и жадное апрельское солнце превращало снег в маслянистые лужи.
Курить можно было только в курилках, но по ночам, когда мы в очередной раз чистили плац от снега – никто не обращал внимание на запреты. Курили везде. Однажды утром, после утренней пробежки мы дымили  в курилке и кто-то показал на прошлогоднюю траву – ночью снег окончательно растаял и на каждой травинке вертикально стоял «бычок».  Это заметили не только мы, и от бравого генерала Титаренко прозвучал очередной разнос насчет курения – такие «акробатические бычки» проросли по всей территории института.
Но это будет весной, а пока  -  мы стоим с моим новым товарищем и пьем вайн на двадцатиградусном морозе глубокой ночью, неспешно перебирая темы от «Алисы» до «Дип Фореста» и Линды, с ее «Танцем под водой» - эта песня Макса Фадеева порвала всех. Тогда только появились литровые бумажные пакеты с вином которые замечательно согревались во внутренних карманах шинели. Вообще офицерская форма замечательно продумана: в карманы форменных брюк легко помещается  поллитровая бутылка водки. Кроме нас на бульваре еще пара-тройка небольших групп «пьяных подростков» искрящиеся горы снега и тишина. Вдруг я вижу, как глаза моего собеседника расширяются, а нижняя челюсть отваливается на грудь. Оглядываюсь. На скамейке, кое-как побившейся из сугроба, на расстеленной дешевой коричневой шубе лежит голая девица максимум шестнадцати лет от роду. Между ее расставленных в воздухе коротких белых ног, стараются худенькие  и синие, как ножки советского магазинного цыпленка,  ягодицы  «пьяного подростка». От  голого тела пацана валит пар, а она постанывает, кусая губы и раздирая своими когтями его спину.
Это продолжается долго. Желтый свет чугунного фонаря, мороз, сугробы, несколько человек, среди которых милиционер в шинели и шапке с кокардой, и пара молодых людей занимающихся любовью на обледенелой скамейке.