Август 1991

АВГУСТ 1991

В августе 1991-о жил я в Дрездене, один, в поганенькой квартиренке, с печным отоплением и старым гэдээровским черно-белым телевизором. Был у меня маленький приемник «Сони» – слушал я по нему радио Свободу и рисовал цветными карандашами на прекрасной шершавой акварельной бумаге абстрактные композиции.
И вот, слышу – в Москве путч. Первая мысль – отрезан от семьи (жена и дочь были на даче у родителей на Урале).
Навсегда.
Боже мой, вот он, конец. Сейчас начнутся аресты. Расстрелы.
Посмотрел на путчистов. Руки дрожат, глаза бегают. Подумалось – нерешительные палачи. Перед смертью – еще и замучают. Будут мстить семьям уехавших.
Потом случилось то, что случилось.
Я был первый и последний раз горд за свой, уже навсегда оставленный, народ.
А через четыре недели после путча Ельцин говорил так, что стало ясно – все вернется на круги своя. Сменятся декорации, начальники, вынырнет из первородной тьмы безобразный русский гламурный «капитализм», такая же потемкинская деревня как и русский «социализм», прикрытие воровства и деспотии.
Где-то в будущем замаячил в потусторонних тенях – отвратительный образ...
Кажется так сейчас.
Потому что чудовищным обратным потоком, грохочущей грязевой лавиной затопила путинщина русское прошлое. Смыли ее грязные струи недолгую перестройку, пробежали сквозь застой и оттепель, протекли по запотевшим стеклам гулаговских лагерей… и дальше, дальше заволокло поганым дымом особняки Наташ Ростовых и Татьян Лариных... и упали струи как в черный водопад в пугачевскую жуть, в глубь малютину, в кощеево сердце. Вот уже и запекшаяся кровь на мучениках-борисоглебах окрасилась черным...
И на самой перуньей морде показались знакомые воблиные глаза…