Три дня курортной жизни или коварство мезузы

      - Ура! Я еду в Израиль! – закричал и запрыгал от радости служащий Тележкин, услышав в телефонной трубке голос туроператора, сообщивший ему приятную новость. От радости Тележкин расцеловал трубку, слюнявя её губами и держа правой рукой. При этом левой рукой он взъерошил остатки волос, всё ещё растущие по бокам головы, и сделался похожим на рыжего клоуна. В тот же момент он перепугался, сжался, скрючился, как эмбрион, опустился на своё крутящееся потертое кресло и замер. Через матовое стекло двери кабинета он заметил тень человека, согнувшегося и наблюдавшего за ним в замочную скважину. По фигуре и цвету одежды Тележкин узнал служащую Пирожкову из смежного отдела. Пирожкова приударяла за Тележкиным, не давая ему покоя ни в будни, ни в праздники, вынашивая далеко идущие планы. Он не собирался никому рассказывать о предстоящей поездке, а теперь после его радостных возгласов и прыжков, замеченных Пирожковой, о его планах и странном поведении узнают все, да ещё ненароком подумают, что он еврей. Тележкин решил впустить Пирожкову, пообещать ей золотые горы, а взамен заручиться молчанием.

        Тележкин всю свою сознательную жизнь просидел в одной конторе, занимающейся регистрацией недвижимости. По служебной лестнице он смог прокарабкаться от первой ступеньки геодезиста-замерщика до кабинета начальника отдела, где только что, не удержавшись от нахлынувших на него эмоций, он прокричал о предстоящей поездке на землю обетованную, чего с ним до этого никогда не случалось .
              За годы работы в конторе Тележкин потерял не многое: часть волос и свою беззаботность, но при этом приобрел большее: очки, живот и бесконечную любовь граждан, регистрирующих свою недвижимость. К Тележкину, с просьбами «ускорить регистрацию недвижимости», записывались на прием старые знакомые и знакомые знакомых. Некоторые из посетителей уверяли, что учились с ним в школе, некоторые утверждали, что у них с Тележкиным дальнее родство, а некоторые говорили, что посещали вместе с ним чуть ли не курсы кройки и шитья. Тележкину за быстрое оформление нужных документов приносили коньяки и конфеты, именные чашки и ручки с золотыми перьями, писали на бумажках «решим ваши проблемы», приглашали на концерты поп-королей и загранпоездки. А Тележкин, как черт ладана, боялся этих подношений,  но и отказаться от них не находил в себе сил. Вот и эта предстоящая поездка в Израиль была навязана ему хозяйкой одной туристической фирмы. Только не подумайте, что Тележкин что-либо просил или что-то требовал в награду за оказанную услугу. Вначале он отказывался от путёвки, только делал это не очень настойчиво. Он отводил в сторону глаза и говорил еле слышным, сдавленным голосом: «ну что вы, ну не надо…», «не стоит такой благодарности…», «ну, зачем вы так…». А когда хозяйка турфирмы сказала ему, что эта путёвка её собственная, которая полагается ей как ежегодное поощрение за хорошую работу, но она всё равно никуда ехать не собирается, и путёвка просто пропадет, только тогда Тележкин согласился. И вот сейчас ему подтвердили дату и время выезда в восьмидневное израильское турне. Потому и испытал он приступ радости, хотя радости в жизни Тележкина за последнее время было не много. Жена недавно ушла от него, наставив мужу ветвистые рога и выселив его в квартиру малосемейной планировки. Эти обстоятельства – брачная свобода и какая-никакая квартирка, делали Тележкина привлекательным женихом для несемейных служащих женского пола, а особенно для служащей Пирожковой, которая, вопреки желанию Тележкина, активнее всех других расставляла свои ловчие сети вокруг ещё молодого человека.  Но, вернемся в кабинет.
Тележкин несколько успокоился и тихо позвал:
      - Катерина, заходи.
Пирожкова открыла дверь, зашла в кабинет, потянулась к Тележкину с намерением поцеловать его, но вздыбленные остатки волос, сделавшие Тележкина похожим на рыжего клоуна, озадачили и остановили её.
      - Слышала?, - спросил Тележкин.
      - Что?, - на вопрос вопросом ответила Пирожкова и стала прислушиваться.
      - Как что? То, что я поеду отдыхать в этот самый… Как его… Ну... В этот…
      - Про Израиль? Слышала. Ты давай, лучше рассказывай, не тяни кота за хвост. Куда поедешь, когда, с кем, и сколько стоит твоё путешествие?
      - Я всё расскажу тебе, Катерина, но попрошу тебя об одном. Никому ничего не говори. Пожалуйста, Катерина! Пусть этот разговор останется между нами. Ты знаешь наш народ, Катерина: раздуют из мухи слона, раструбят, что, мол, чиновник едет отдыхать в экзотическую страну, и спросят, за какие такие бабки он это делает? Накрутят тень на плетень… Хорошо, Катерина?
      Пирожкова молчала, продумывая свои планы, а Тележкин, выждав паузу, продолжал:
      - Ну, хочешь, я стану перед тобой на колени, Катерина?
      - Я много чего хочу.
      Пирожкова пообещала Тележкину, опустившемуся перед ней на колени, что ничего никому не скажет. Сама же с удовлетворением отметила для себя, что теперь у неё с Тележкиным есть общая тайна, которой можно будет воспользоваться, о чем она ещё совсем недавно и мечтать не помышляла.
 
      Тележкин чистосердечно рассказал всё, что знал, хотя мог бы и соврать. Он назвал точную дату своего отъезда, месторасположение и название отеля, рассказал об особенностях предстоящей поездки. На вопрос Пирожковой, сколько стоит всё удовольствие, Тележкин задумался, не зная точного уровня цен, поскольку путёвка ему досталась бесплатно. Но отвечать было надо, потому что он обещал Пирожковой отвечать на все её вопросы, и он выпалил, назвав первую цифру, пришедшую ему в голову:
      - Шестьдесят тыщ.
      - Шестьдесят тысяч?
      - Да, шестьдесят тыщ!
              - Но почему так дорого?, - удивилась Пирожкова.
      - Так ведь это со стоимостью экскурсий, - не сморгнув глазом, соврал Тележкин, -  каждый божий день будут поездки по отдаленным и святым местам.
      - А, ну ладно, поезжай, - поверила ему Пирожкова и махнула рукой, как бы давая отмашку его старту.

      На самом деле экскурсии не были  включены в стоимость Тележкинской путёвки. Планировалось другое: воздушный перелёт туда и обратно, двухразовое питание утром и вечером и восьмидневное проживание в отеле с интригующим названием «Леонардо», расположенном на второй линии побережья Мертвого моря. Когда Пирожкова услышала о второй линии, предполагающей нахождение отеля в отдаленности от берега, то удивилась этому факту, а Тележкин дал на то вполне вразумительные пояснения и опять соврал, не сморгнув глазом:
      - Я хочу совершать ежедневные пробежки к морю, а не закисать на курорте, прыгая в воду с балкона собственного гостиничного номера. И потом, Катерина, я не собираюсь целыми днями лежать на пляже. Я намерен отдыхать активно – двигаться и путешествовать, посещая достопримечательности.

      Пирожкова осталась удовлетворена рассказом Тележкина. Уходя, она все же поцеловала его, правда тот в последний момент увернулся, предоставив пирожковским губам облобызать нежную, поросшую мелкими волосами мочку его собственного уха.
      И ещё один подарок в благодарность за оказанную услугу принял Тележкин перед поездкой в Израиль. Этим подарком стали зубные протезы, которых Тележкин боялся и не решался вставлять долгое время, полагая, что зубной протез – признак старости, к тому же его всегда отпугивала стоимость стоматологического шедевра. Но проблема решилась сама собой. Протезы предложил вставить дантист, регистрировавший пристройку к своему деревенскому дому. Дантист посмотрел на улыбку Тележкина, состоявшую на тот момент из поредевших, пожелтевших и гниющих остатков зубов, скривил своё лицо и сделал заманчивое предложение. Тележкин, как и в случае с путёвкой в Израиль, сначала вяло возражал, заверяя стоматолога, что сам за всё заплатит сполна.  Но потом, когда врач сказал, что эти вставные зубы – рекламная акция новых материалов, и если не Тележкин, то зубы достанутся другому нуждающемуся, выбранному случайным порядком, Тележкин сдался. Процедура лечения, выдёргивания гнилых, изготовления и пригонки новых жемчужных зубов прошла необыкновенно быстро. Тележкин приобрел неотразимую голливудскую улыбку, правда буква «с», произносимая в скороговорке, заметно посвистывала и предательски выдавала секрет белозубой улыбки. Врач успокоил Тележкина, объяснив ему, что свист со временем пройдёт, а пока ему нужно стараться говорить медленно, останавливаясь перед произношением злополучной буквы «с», либо подыскивать слова-синонимы с отсутствующей предательской шипящей. Тележкин наедине с собой радовался, мог долго стоять перед зеркалом с оскалом новых зубов. На людях он стеснялся. Ему казалось, что сослуживцы и посетители смотрят только ему в рот и больше никуда не смотрят. При разговоре он прикрывал рот ладонью или отворачивался, чем, сам того не осознавая, ещё более привлекал внимание к собственной персоне и обновленному рту.

              Поездка в Израиль оказалась кстати к новым зубам. Тележкин размышлял, что за неделю он привыкнет к протезам, выучится говорить без свиста и предстанет пред своими сослуживцами с шоколадным загаром тела и белоснежной улыбкой до самых ушей. Были у него и ещё две тайные надежды на поездку. Одна из них: восстановить отсутствующие волосы в воде Мертвого моря путём интенсивного приема морских ванн. Тележкин случайно узнал из рекламы, переданной по телевидению, будто соль Мертвого моря способствует росту волос на лысеющей коже. Он запомнил совет и искренне поверил в чудодейственное свойство морской воды. Следующая надежда вынашивалась им с необыкновенным трепетом: он надеялся на новое романтическое знакомство и страстную любовь с первого взгляда. Мечтая, Тележкин закрывал глаза, представляя себя идущим мимо своей регистрационной конторы под руку с прекрасной голубоглазой блондинкой, привезенной им из поездки. Он представлял, как из окошек конторы на него с завистью будут смотреть сослуживцы, а он пройдет мимо с независимым видом, не обращая внимания на окна, и только поправит волосы блондинки, раздуваемые на её плечах слабым ветром.

***
              Пирожкова, миловидная дома, приударяющая последнее время за Тележкиным, работала в конторе столь же долго, сколь и Тележкин, но поднялась по служебной лестнице не так высоко. До начальника отдела она не доросла, зато за время работы успела родить ребёнка, не выходя при этом замуж и не показывая своего ухажера. Её статус стал именоваться матерью-одиночкой. Она нисколько не страдала от материнского одиночества, а когда осмелевшие сотрудники задавали ей вопрос о личности отца ребёнка, Пирожкова не смущалась, а подмигивала, улыбалась и говорила, что её мальчик - вылитый портрет его папы. В этот момент папа, если он и находился в коллективе, то должен был выдать себя беспокойством и волнением, но папа, если он и был членом коллектива, обладал крепкими нервами, невозмутимым характером и себя никак и ничем не выдавал. Сына своего Пирожкова не предъявляла на опознание, правда иногда приносила фотографии, по которым ничего не угадывалось и не определялось. Как-то, когда переписывали детей служащих с целью выдачи им новогодних подарков, стало известно отчество пирожсковского сына. Отчество оказалось простым и распространенным: Владимирович. Судя по отчеству, потенциальным отцом ребёнка мог быть и Тележкин, носивший это незамысловатое имя.

      Способы приударения за Тележкиным были избраны простыми, но, по мнению Пирожковой, действенными и эффективными. На корпоративных вечеринках Пирожкова усаживалась рядом с Тележкиным. Проявляя инициативу, объявляла белые танцы, приглашала на них только Тележкина, танцуя с ним в тесную обнимку. Споить и тем самым совратить Тележкина, что было бы самым лёгким способом понуждения, не представлялось возможным по очень простой причине. Тележкин слыл убежденным  трезвенником. Пирожкова предлагала Тележкину театральные и цирковые билеты, и если тот соглашался на выход в свет, то соседнее место она оставляла за собой, вынуждая Тележкина провожать её после представления или концерта. Но, несмотря на предпринимаемые меры приударения, замыслы Пирожковой не осуществлялись. Тележкин танцевал и выходил в свет, но  был неприступен. Он уклонялся от поцелуев, не играл «в бутылочку» на корпоративах, был холоден во время танцев в обнимку, не заходил с Пирожковой в тёмный подъезд, а иногда и вовсе мог распроститься с ней на автобусной остановке. Пирожкова не опускала руки, она продолжала приударять и вынашивать новые, далеко идущие планы.

***
      Наступило 11 октября, день отъезда Тележкина в Израиль. Накануне, по устоявшейся традиции, Тележкин угостил сослуживцев бисквитным тортом, купленным на выплаченные ему отпускные.  На расспросы коллег: «Почему он уходит в отпуск в октябре и где можно отдохнуть поздней осенью?», Тележкин отвечал невнятно. Он говорил, что очень устал, что ничего не планирует, кроме прогулок по влажным аллеям и краткосрочной поездки в деревню к престарелой глухой тётке. Пирожкова стояла в стороне, доедала свою долю бисквитного торта, посматривала на Тележкина и, вопреки обыкновению, молчала.
              А тем временем начались дожди и ветра, парки и скверы заполнились опавшей листвой, над городом повисли клубы низких тёмных облаков, укрывших солнце, надолго затерявшееся в их серо-молочной толще.
Через пару часов после вылета самолёта осенние облака рассеялись. Показалась земля, покрытая прозрачной голубоватой дымкой. А ещё через пару часов возник крошечный аэропорт Увда с приземистыми, непротяженными строениями. Мелькнули сонные зенитные установки, окруженные песчаными брустверами, и фигурки солдат в военной форме цвета кофе с молоком,  не наводящие страха и не внушающие опасений.
 
              Начинался первый день курортной жизни.
              Израиль дохнул летним зноем и встретил Тележкина, обутого в зимние сапоги, ярким обжигающим солнцем и крепким улыбчивым русскоязычным гидом в майке с эмблемой турфирмы, в светлой вязаной кипе, непонятно как держащейся на бритой под ноль голове. После проверок документов Тележкина усадили в белый прохладный автобус, который покатил его по песчаным и каменистым ущельям с высохшими руслами рек и редкими оазисами. Идеально гладкий отполированный асфальт с яркой бело-желтой разметкой способствовал сну. Тележкин прогонял сонливость, старался смотреть в тонированное окошко, изучая неведомую страну.  Они мчались вдоль редких арабских деревень с домами из картонных коробок и рваных тряпок, с ржавеющими иномарками, стоящими подле этих недолговечных строений. Вдоль диковинных бескрайних плантаций, укрытых светлой, прозрачной сеткой. Мимо редких поселков с двухэтажными белокаменными скученными строениями, почти лишенными окон, с белизной стен, слепящей глаза. Мимо рощ с финиковыми пальмами и мешками, подвешенными к веткам, укрывающими спелые плоды от птиц и падения на землю. Вскоре замелькало море, возникая и исчезая меж горных песчаных склонов, а потом открылось окончательно – небольшое, с видимым сквозь прозрачный туман противоположным гористым берегом и недвижной, застывшей водой. «Мертвое море», - пояснил русскоязычный гид и рассказал о правилах купания, об опасности, таящейся в мертвой воде.

              Автобус подрулил к главному входу отеля «Леонардо» и замер на живописной площадке, мощенной светлым шероховатым мрамором и окруженной цветущим кустарником. Тележкин, задрав голову, рассмотрел верхние этажи небоскреба, нависающие над головой овальные балконы, делающие архитектуру ажурной. Тем временем его приятно ощупали две очаровательные темноглазые охранницы, одетые в воинское обмундирование с портупеями, вооруженные рацией и боевыми револьверами.
- Издержки безопасности, - объяснил себе Тележкин неожиданное дамское прикосновение, оказавшееся, к его сожалению, чересчур кратковременным.
Изыск отеля продолжился в двусветном вестибюле, оформленном элементами греческой архитектуры ионического ордера, освещенном через высокую, в два этажа, хрустальную стену входа. Украшение вестибюля было сдержанным: полы с приглушенной гаммой мозаики светло-розового тона, обрамленной мозаичным меандром, да крупные стилизованные амфоры из разноцветного металла,  установленные на антресолях террасы второго уровня. Девственная чистота площадок и газонов, светлый камень отделки интерьеров, блеск стекол, зеркал и светильников  погрузили Тележкина в нереальный и скоротечный мир курортного отеля. Замечено: отели, построенные на мировых курортах, как правило, являют собой изыск, квинтэссенцию мысли архитектора, имя которого обычно замалчивается. «Леонардо» не стал исключением в этом ряду. Табличка с именем автора отсутствовала.

              Дежурный англоязычный администратор молниеносно оформил номер, улыбаясь и повторяя фразу: «thank you very much». Тележкин не успел и вспомнить о многочасовом стоянии в очередях советских гостиниц, изнурительном заполнении карт и анкет, как администратор уже выдал ему книжечку с написанным номером его комнаты на внутреннем развороте: «034».  Тележкин вежливо отказался от услуг носильщика-негра, показавшегося ему неблагонадёжным, сгреб в охапку ненужное здесь пальто с бобровым воротником, подхватил свой чемодан и направился к 34 номеру нулевого этажа, полагая, что первой цифрой «0» обозначен порядковый номер именно этого уровня. Напевая гимн Израиля и уминая сапогами ворс персидского ковра, покрывающего коридоры, он рассудил, что нулевой этаж тоже не самый плохой вариант, выигрывающий своей близостью к ресторану и бассейну, поблёскивающему во внутреннем дворике за хрустальными стёклами вестибюля.
              Номер 34 находился в конце длинных ковровых коридоров за двумя их поворотами. Тележкин добрался до двери номера, поставил чемодан на персидский ковер, бросил на чемодан пальто с бобровым воротником, вытащил пластиковую карточку-ключ из книжечки, полученной им на ресепшине,  и приступил к открыванию двери. Он вставил карточку в прорезь замка, дверь моргнула красным огоньком и не открылась. Тележкин стал судорожно вставлять карточку другой стороной, но дверь продолжала моргать и не поддавалась. Он переворачивал карточку и снова вставлял её в прорезь, но дверь не открывалась, продолжая подмигивать красным огоньком. Он начал дёргать ручку замка, пробовал толкать дверь плечом, разгоняясь для удара с короткого разбега. Эффект оставался прежним: дверь подмигивала красным огоньком и не открывалась. Тележкин обратил внимание на странное продолговатое приспособление, размером с сигару, прикрепленное на откосе двери, на уровне его глаз. Скажем для несведущих, что изделие это именуется мезузой, крепится оно на косяке входной двери еврейского дома и является футляром, вмещающим в себя свиток с молитвой. Тележкин не знал таких подробностей. Он решил, что мезуза является частью дверного замка, которую второпях он не заметил, и начал дёргать мезузу, пытаясь повернуть её, одновременно судорожно просовывая карточку-ключ в прорезь замка. Дверь не открывалась, а мезуза отвалилась и рассыпалась, выронив из себя на персидский ковер свиток с молитвой. От напряжения и переживаний Тележкин покрылся испариной, но идти к администратору и что-то объяснять он считал зазорным и неуместным. Он промокнул пот рукавом, немного постоял, успокоился, подумал и почему-то решил, что если дверь не открывается, то в его номере кто-то есть. Тележкин с ужасом представил, что его подселили в уже заселённый двухместный номер и его соседом будет жирный, храпящий, пахнущий потом чужой мужик в нестиранных носках. Тележкин приложил ухо к двери и замер на некоторое время, слушая звуки внутри номера.
 
              - That you allow yourself!, - услышал Тележкин за своей спиной сердитый дамский голос, встрепенулся, резко повернулся, не удержался, споткнулся о чемодан, уронил его на пол вместе с пальто, поскользнулся о бобровый воротник и упал под ноги даме.
              Лежа на спине, он поднял глаза и увидел даму в белом махровом халате. Халат был одет на голое тело, в чем мог убедиться лежащий Тележкин, рассматривая даму, которая была, как ему показалось, потрясающе совершенна и удивительно хороша. Дама оказалась молодой длинноволосой блондинкой, образ которой давно сделался идеалом для Тележкина. Надо было вскочить на ноги, принести даме извинения, но Тележкин не мог справиться с охватившим его оцепенением и радостью созерцания.

              - Пани! – сказал Тележкин пришедшее ему в голову обращение, хотя дама говорила совсем не по-польски.
              - This is my room!, - ответила дама голосом, показавшимся Тележкину вершиной мечтаний.
              Шановна пани, - повторил Тележкин и на мгновение зажмурил глаза, представляя, с чем может сравниться этот ангельский голосок. Он вспомнил песни Аллы Пугачевой, звуки альта Башмета и аккорды саксофона Бутмана, но ничего похожего на этот чарующий голос он не находил в своей памяти. Вдруг прекрасная дама сделала шаг назад, обернулась в коридор и грозно прокричала в лабиринт коридорного пространства:
              - Thieves! Police!
              Тележкин пришел в себя, и, не отводя глаз в сторону от дамы, начал медленно подниматься с пола.
              На зов дамы явились охранница в портупее и негр-носильщик с бейджем на груди. Они внимательно выслушали даму, понимая её английскую речь и успокаивая её поглаживанием по махровому халату. Охранница подняла с пола сломанную мезузу, бережно завернула её остатки в салфетку, извлеченную из кармана военной формы, покачала головой и сказала на чисто-русском языке, обращаясь к Тележкину:
              - Плохая примета. Отдых может не удаться, но вы не волнуйтесь. Главное, быть осторожным, не думать о плохом и верить в удачу. Но почему же, почему вы ломились в чужую дверь?
              - Это мой номер, - сказал Тележкин и показал книжицу, где были написаны его имя, фамилия и цифры 034.
              - Но у вас 430 номер и находится он не на нулевом, а на 4 этаже. В Израиле пишут справа налево. Привыкайте, Владимир. Сопровождающий отведёт вас до места, - ответила ему охранница. Тележкин не стал возражать.

              Негр-носильщик лихо подхватил чемодан, зимнее пальто с бобровым воротником и самого Тележкина под руку. Вскоре он был доставлен к номеру четвертого этажа с целой мезузой на дверном косяке и цифрами 034 над крошечным глазком. Дверь с аппетитом приняла карточку в прорезь замка, легко поддалась и открылась с первой попытки, подмигнув зелёным огоньком, впуская Тележкина в четырехзвёздочные апартаменты. Тележкин, обливаясь потом и продолжая думать о запавшей в душу блондинке, полез в карман брюк, вытащил оттуда измятые 10 российских рублей с изображением гидроэлектростанции города Красноярска, протянул купюру оторопевшему негру и захлопнул перед его носом дверь, оставшись в своем номере в гордом одиночестве.

              Он осмотрелся и обнаружил квадратную многоспальную кровать с накрахмаленным бельём и длинными подушками-валиками, диван, покрытый серым гобеленом, картины, телевизор, холодильник, шкафы, столы, многочисленные светильники с тканевыми абажурами и тумбочки. На столе оказалась горка посуды с рельефным перламутровым рисунком на фарфоре, упакованная в прозрачный пакет, украшенный ленточками и искусственными цветками, далее стоял поднос с пакетами чая и сладостями. Тележкин решил, что эти предметы находятся на строгом учете, и за их потребление потребуется отдельная плата в валюте. Он предусмотрительно накрыл посуду полотенцем, оставив её неприкосновенной на весь срок пребывания в отеле. Забегая вперёд, скажем, что спрятанное под полотенцем имущество и продукты питания являлись подарком отеля и не требовали никакой оплаты. Такие уж порядки, о чем не ведал наш гость.
 
              Тележкин отодвинул тяжелую серо-зелёную штору, защищавшую номер от палящего солнца, раскрыл вид на Мертвое море и Иорданские горы, покрытые прозрачной дымкой. Пологий склон, сложенный крупным белёсым камнем, поросший пальмами и цветущими кустарниками, вел к двум отелям первой линии и пляжам, отсыпанным тёмным песком.
              Зазвонил телефон. Тележкин некоторое время не брал трубку, полагая, что ему выставят счет за сломанную мезузу, но, когда подумал, что вдруг звонит та самая блондинка, запавшая ему в душу, чтобы извиниться за то, что приняла его за грабителя, он снял трубку и услышал женский голос, говорящий на русском, назвавшийся Анжелой. Голос Анжелы пригласил Тележкина спуститься, чтобы познакомиться.

              Тележкин рухнул на гобеленовый диван, на его лбу выступила испарина. Он понял, что ему звонит девушка по вызову и потому впал в смятение, представив себе, как он спустится вниз, как будет окручен несовершеннолетней девушкой лёгкого поведения, подпоен ею  дурманящими травами и как согрешит с нею. А тем временем его похотливые деяния заснимет скрытая камера, и потом начнется шантаж, ему предложат выкупить компрометирующую плёнку, но он откажется, и тогда будут угрожать переслать плёнку в профком по месту его работы….
              Тележкин стянул сапоги, забросил их вместе с пальто в платяной шкаф-купе,  расстегнул молнию чемодана, вытащил оттуда купленный накануне отъезда гарнитур цвета слоновой кости: майку с непонятной аббревиатурой, бейсболку и бриджи, извлек банные шлёпанцы, крупные солнцезащитные очки и облачился в это пляжное одеяние. Он посмотрел на себя в зеркало в ванной комнате, оскалил жемчужные, ровные, как забор зажиточного дачника, зубные протезы, приклеенные к деснам кремом «Карега», и остался доволен собственной персоной. Легкая, саднящая боль в десне от натирающих её зубных протезов показалась ему приятной. Бейсболка прятала под собой малое количество волос, а торчащие боковые остатки шевелюры производили обманчивое впечатление её завидной густоты. Бриджи обнажали мускулистые волосатые икры ног, а очки скрывали морщинки у глаз. Новое облачение молодило его и делало стильным, сексуальным и неотразимым. Он просвистел букву «с», прислушавшись, как ему показалось, к исчезающему протезному свисту.

              Покрутившись у зеркала, налюбовавшись собой, он все же решил спуститься вниз, но не искать там Анжелу, а издали посмотреть на бордель и узнать, что и как.
              Он спустился на нижний этаж, где оказался в шумном вестибюле, наполненном людьми, одетыми в белые махровые халаты. Вестибюль перегораживала стеклянная стена, за которой просматривались помещения, пахнущие баней и похожие на помывочные залы. Запах и наличие халатов на голых телах наводили Тележкина на мысли о борделе, но присутствие глубоких старух и не менее глубоких стариков, а некоторых в инвалидных колясках, развеивали его похотливые мысли. Он сглотнул подступившую к горлу слюну, порожденную возникшим волнением, и осмелился спросить одну из сухих старух в халате, с костылём под мышкой и в плавательной шапочке, говорящую на русском с другими стариками:
              - Мадам, простите, сюда вход по билетам?
Старуха удивилась вопросу, сделала большие глаза, растянув загоревшие морщины, а потом поняла, что с ней говорит новичок, улыбнулась сухими губами и сказала:
              - Молодой человек! Это - лечебный центр. Заходите, вас встретят и все расскажут!

              Тележкин был польщен давно забытым обращением: «молодой человек». Он улыбнулся широкой белозубой улыбкой, поблагодарил старушку и затолкал её в лифт. Потом он незаметно перекрестился, отвернувшись в сторону, и шагнул в шипящее, стучащее, булькающее, благоухающее пространство лечебного центра. Анжела оказалась приятной темноглазой женщиной, встретившей Тележкина у входа и сразившей его аппетитной грудью, стянутой тугим кольцом декольте. В ложбинку груди провалился золотой медальон на тонкой блестящей цепочке, пробудивший у Тележкина желание рассмотреть и угадать его предназначение. Анжела повела Тележкина по тренажерным залам, саунам и помещениям бассейнов, объясняя их целебные свойства. Тележкин бежал рядом с Анжелой, пытаясь рассмотреть медальон в манящей ложбинке груди. Он не отставал ни на шаг, не отводил глаз от вожделенного места и делал вид, что слушает её внимательно. Когда экскурсия по залам завершилась, и Анжела объявила о стоимости здешнего лечения, названного ею талассотерапией, Тележкин тотчас же потерял интерес к Анжеле вместе с её ложбинкой и золотым медальоном. Он заскучал, съёжился, надвинул бейсболку на глаза, оттопырил нижнюю губу и схватился за живот. Он сообщил Анжеле, что в самолете его накормили недоброкачественными продуктами, и теперь у него начались колики. Анжела всплеснула руками, схватилась за телефон, сказала, что сейчас вызовет врача, который окажет ему неотложную помощь, но Тележкин отказался. Он замахал рукой и, пятясь спиной в сторону вестибюля, вышел за двери. Когда он отошел на приличное расстояние от стеклянных дверей, то снова перекрестился, распрямился и вдохнул в себя воздух второй линии отелей Мертвого моря.

***
               Время подошло к ужину. Приветливая дама в тёмных очках пропускала вовнутрь просторного ресторана, желая всем приятного аппетита на русском и английском языках и записывая номера комнат, дабы, как сообразил Тележкин, отсечь желающих покушать несколько раз подряд. Тележкин решил не торопиться, ужинать не спеша, благо ужин, согласно распорядку, длился четыре часа. Он занял маленький столик на две персоны, полагая, что останется за столиком в одиночестве, и не ошибся, но все же поставил на второе пустующее место порцию зелёного салата, создавая иллюзию присутствия второго человека. На столике, помимо столовых приборов, находился внушительных размеров стеклянный кувшин с водой, на дне которого плавали кусочки льда, лимонная долька и несколько зелёных листьев небольшого размера и неясного происхождения. Тележкин приступил к трапезе, пробуя все подряд, выставленное на шведских столах. Он ел неторопливо, пережёвывая пищу новыми зубами, внимательно рассматривая сотрапезников, совершая длительные паузы между приёмами различных блюд, запивая водой из кувшина, имеющей тонкий приятный аромат лимона и незнакомых ему листьев. Он наблюдал за находящимися в ресторане израильтянами, коих было небольшое количество и которые совершали молитву перед едой. Молились они стоя, держа перед собой потрепанные молитвенники. Мужчины были в кипах, а некоторые, забывшие или потерявшие свои кипы, покрывали головы салфетками или носовыми платками. Тележкин продолжал ужинать, хотя есть уже не хотелось, ощущалось полное пресыщение, но наличие еды, которую можно потреблять в неограниченном количестве, удерживало его в ресторане, как якорь удерживает корабль на морском рейде.
 
              Вдруг сердце Тележкина ёкнуло и часто забилось. В ресторане появилась прекрасная дама-блондинка, в номер которой он ломился с утра и скомпрометировал себя своими действиями. Прекрасная блондинка была не в утреннем махровом халате, а в легкой полупрозрачной кофточке и джинсах, облегающих её стройные формы. Вместе с ней в ресторан пришла другая дама, очевидно подруга или соседка блондинки. На взгляд Тележкина, другая дама была не столь привлекательной, как его блондинка, и на её фоне блондинка казалась ещё более неотразимой. Тележкин привстал. Ему показалось, что прекрасная блондинка заметила его, посмотрела в его сторону и подморгнула ему. А он, забыв об отсутствии волос, снял бейсболку с головы и радостно замахал ею даме, улыбаясь во весь белозубый рот. Но блондинка заговорила с подругой, отвернулась и никак не отреагировала на сигналы, посылаемые Тележкиным. Дамы, как ни чем не бывало, расположились в другом конце ресторана, поодаль от Тележкина, и приступили к ужину. Тележкин вспомнил, что утром блондинка говорила по-английски, и стал судорожно вспоминать давно забытый язык, который никогда не учил серьёзно, а в школе и вузе получал за изучение языка натянутые тройки. Он пожалел, что не знает языка, что послушал туроператора, который сказал ему, что в Израиле с русским языком нет проблем, и посоветовал Тележкину не брать с собой разговорник. Из школьного курса ему удалось выудить только одно, всплывшее в его памяти: «My name is Vova». Не очень задумываясь над смыслом своих действий, а скорее повинуясь нахлынувшим чувствам и эмоциям, охватившим его, желанию заговорить, принести извинения за утренний конфуз, он взял со стола тарелку, кувшин с водой и пошел по ресторану искать место поближе к сидящим дамам. Он нашел столик рядом со столиком женщин, где было свободное место, правда за столиком ужинали другие люди, которые, судя по выражению лиц, не проявили большого удовольствия к новому соседству. Тележкин сел и, не притрагиваясь к еде, стал смотреть на блондинку. Он сидел неподвижно, смотрел и беззвучно улыбался. Вскоре дамы заметили странного человека, наблюдающего за ними, и забеспокоились, засуетились, заерзали на стульях.
А Тележкин, набравшись смелости, выпалил:
              - My name is Vova.
              Дамы перестали жевать, посмотрели на Тележкина, а потом друг на друга. Тележкин, несколько осмелев после первой фразы, сказанной им на английском, почувствовал некоторую уверенность. Он снова покопался в памяти и вспомнил ещё два слова, которые тут же озвучил:
              - I have...
              Женщины продолжали молчать и пребывать в недоумении, а Тележкин ещё порылся в своей памяти, ненадолго прикрыв глаза, застыв на мгновение. Он вдруг вспомнил, как покупал в универмаге летний пляжный гарнитур цвета слоновой кости и как долго рассматривал его, пытаясь прочитать надписи на ярлыках, пришитых к одежде. Наконец-то он вспомнил слова, написанные на ярлыке и, не задумываясь над их смыслом, громко и радостно произнес:
              - Large size….

              От услышанного блондинка впала в оцепенение, а её подруга нервно дернула рукой и столкнула тарелку на пол. Посуда с оглушительным звоном разбилась, обрызгав объедками еды скатерть и обеих дам.
Тележкин бросился собирать черепки, сгребать с пола объедки, складывая их в свою собственную тарелку. А дамы, придав своим лицам гневные, молчаливо-каменные выражения, поднялись с мест и стремительно покинули ресторан, отряхивая на ходу испачканную одежду. Вышел второй конфуз, ещё более неприятный, чем первый, утренний. Теперь на Тележкина, ползающего по полу и собирающего черепки и объедки, с удивлением смотрели многие посетители ресторана. К Тележкину подошли официанты – молодые парни, одетые в белоснежные сорочки с черными бабочками и именами, написанными на табличках, приколотых к сорочкам. Они за руки подняли Тележкина с пола, поставили вертикально, поддерживая его под мышки, и что-то сказали ему на иврите. Тележкин замотал головой, давая понять, что не понимает их, а они же поняли это так, будто ему сделалось плохо, а головой он мотает, не имея сил поднять её. Один из официантов набрал в рот воды из тележкинского кувшина и обрызнул Тележкина водой изо рта.

              Струя ледяной воды, пахнущая лимоном и неизвестными листьями, вернула Тележкину рассудок. Он с силой оттолкнул официантов и сказал им на родном чисто-русском языке: «Что вы себе позволяете, господа! Руки прочь от России!».
Тележкин покинул обеденный зал ресторана, следуя с гордо поднятой головой, стараясь сохранять собственное достоинство, провожаемый молчаливо-оценивающими взглядами официантов и посетителей ресторана.

***
              День подходил к концу, над морем быстро стемнело. Из мерцающей нечеткости появилась и засияла лунная дорожка, увенчанная полнотелым диском луны. Зажглись огни подсветки отелей, превратив монументальные громады в сказочные замки, необыкновенно лёгкие, взмывшие ввысь, парящие над солёным морским испарением и кронами раскидистых пальм, потемневшими от ночной мглы.
Тележкин обошел затихший бассейн, постоял у ярких окон биллиардной, вобравшей в себя стук желтых шаров и страсти игроков, вышел наружу через главный вход в хрустальной стене, полюбовался свежестью и неотразимостью вооруженных охранниц, отошел в сторону к потемневшему  от ночи кустарнику и замер, вдыхая аромат невидимых цветов.

      Он стал наблюдать за жизнью, продолжающейся в залитом светом вестибюле, где на рояле заиграл пожилой пианист в кипе и длинных пейсах, одетый в черный сюртук. Ожило кафе, дремавшее днем, заполнились шумными компаниями многочисленные кресла, обтянутые тёмно-красной кожей. На стеклянных столах возникли крошечные чашечки дымящегося кофе и  высокие стаканы цветных коктейлей. В вестибюль с шумом вбежали дети. Под аккомпанемент рояля дети стали играть в прятки, смеясь и прячась за ионические стволы колонн, швыряя мелкие предметы в горлышки металлических амфор. Ко главному входу отеля подошел загулявший подвыпивший турист. В том, что турист подвыпил, Тележкин убедился, когда увидел, как турист врезался в стеклянную стену, не чувствуя монолита стекла, пытаясь пройти сквозь него в вестибюль. Тележкин услышал удар о стекло, которое не шелохнулось, не треснуло, а сохранило свою целостность, не пропуская сквозь себя загулявшего гостя. Турист смачно выругался и высморкался в благоухающие кусты. Он отошел в сторону и сделал вторую попытку шагнуть в стекло, закончившуюся тем же звуком и новой бранью. Тщетные усилия шагающего в стекло были замечены охранницами. Девушки подбежали к мужчине, подхватили его под руки и повели ко входу. Турист разомлел от женского внимания и женских прикосновений и стал ощупывать охранниц в точности так, как они сами ощупывали сегодня Тележкина. Нервы Тележкина, наблюдавшего за происходящим, не выдержали. Он вышел из-за кустов, смело и решительно подошел к охранницам, отбивающимся от пьяного, взял пьяницу за плечо, что есть силы тряхнул его и сказал:
              - Послушайте, что вы себе позволяете? Немедленно прекратите! Слышите, вы? Прекратите творить безобразие!
              Подгулявший мужчина поднял глаза на пристыдившего его Тележкина, и Тележкин увидел плоское лицо боксера с перебитым, приплющенным носом. Лицо медленно перекосила гримаса бешенства. В следующий момент мужчина размахнулся кулаком, имевшим размер футбольного мяча, и нанес удар оглушительной силы, целясь в левый тележкинский глаз.
 
              Тележкин увидел вспышку дневного света, будто израильское солнце на мгновение выпрыгнуло из-за горизонта, осветило окрестности и тут же закатилось обратно. Он покачнулся, но чудом удержался на ногах.  Далее он ничего не помнил, пока ни оказался на своей многоместной кровати. Он приоткрыл правый глаз (левый не открывался), увидел белёный потолок своего номера и черноволосую охранницу, хлопочущую над ним. Охранница открыла дверцу холодильника, наскребла оттуда снег, засыпала его в полотенце, завязала полотенце узелком и ласково приложила к левому не открывающемуся глазу Тележкина. Девушка склонилась над лицом Тележкина, мило улыбнулась ему и спросила ангельским голоском:
              - Мистер, все окей?
              Тележкину, истосковавшемуся по женской улыбке и ласке, не оставалось ничего другого, как только ответить:
              - Всё окей!
На что приятная охранница сказала:
              - Бай, бай!, - и помахала ему рукой, как это делала в далёком тележкинском детстве его мама, приводившая Тележкина по утрам в детский садик.
              Тележкин ответил охраннице тем же жестом, и она ушла, захлопнув за собой входную дверь его 430 номера. Тележкин, оставаясь некоторое время под впечатлением от прикосновений, ангельского голоса и улыбки охранницы, лежал, изучая побелку потолка и беззвучно улыбаясь. Потом он нащупал ледяной мешочек на своем лице, поморщился от боли и вспомнил события, произошедшие с ним в недавнем времени. Он снял мешочек с лица, встал с кровати, подошел к зеркалу в ванной комнате и содрогнулся от увиденного. Из потустороннего зеркального пространства на Тележкина смотрела классическая рожа алкоголика, виденная им много раз в юности в журнале «Крокодил». Под его носом свисали засохшие струйки крови, левый глаз заплыл, превратившись в гигантскую живописную выпуклость, окрашенную цветами радуги от бледно-желтого до темно-лилового. Тележкин, обладавший способностью находить положительные моменты в любой ситуации, подумал: хорошо, что не получил удар в зубы и не сломал редкое произведение стоматологического искусства. Он надел солнцезащитные очки – благо оправа очков была крупноразмерной, а стёкла непрозрачными снаружи. Очки почти полностью скрыли синяк и несколько успокоили пострадавшего.

              Зазвонил телефон. Женский голос в трубке, разговаривающий на русском языке, принёс извинения Тележкину за случившееся с ним недоразумение, предложил услуги доктора и написать заявление в полицию. В этот момент постучали в дверь. Тележкин сказал, что к нему стучат, попросил подождать говорящего в трубке, а сам пошел открывать. Каково же было его удивление, когда на пороге своего номера Тележкин увидел… плоское лицо боксёра с перебитым приплющенным носом. Лицо улыбалось широкой улыбкой, показывая Тележкину выбитые в боях зубы и дыша крепким перегаром вина. В руках непрошенный гость держал огромный поднос, уставленный винами и коньяками, усыпанный горкой фруктов, конфет и вяленой рыбой.
              - Старик, я пришел к тебе мириться, - сказал боксер опешившему Тележкину и, не дожидаясь ответа, слегка оттолкнув Тележкина в сторону, прошел в номер, - с кем не бывает, старик… Мне, может, ещё хуже, чем тебе. Вот и пришлось залить душу водярой. От горя, старик, поверь мне… От горя…
Боксер поставил поднос на стол и стал хозяйничать. Он положил трубку на аппарат, настроил телевизор на музыкальный канал, принес из ванной комнаты стаканы. Он усадил несчастного Тележкина на стул, постелил ему на колени полотенце, щедро разлил коньяк по стаканам, а на салфетки, превращенные им в тарелки, положил закуску. Сам же со стаканом в руках рухнул на диван, поскольку стульев больше в номере не оказалось.
              - Старик, я приехал на курорт оторваться… Представь себе: три дня ухаживал за дамой… Как последний студент, дарил ей цветы, за цветами мотался к черту на кулички… И что ты думаешь? Получил полный отлуп. Поворот от ворот, старик… Ну, ничего, нас теперь двое, и мы с тобой своё наверстаем. Ведь на курорте что надо? Правильно, старик! Влюбиться и завести роман. Не завел романа – не отдохнул… У меня, что ни курорт, то роман. Может, дети мои от романов этих  по всему миру бегают, а я ничего и не знаю…
              - Как это?
              - А так. Плоды курортов, старик… И ничего в этом нет удивительного: се-ля-ви. А меня прости, брат, не хотел я тебя бить. Ты сам подвернулся под горячую руку, а кулак у меня тяжелый, блин. Сам теперь знаешь…  Ну, не держи зла, старик. Сплюнь и выпей со мной. За тебя, старик!

              Оторопевший Тележкин тихо выпил, съел незнакомый ему заморский фрукт, похожий на ёжика, и подобрел. Потом он узнал, что боксера зовут Михаилом, что родом он из Екатеринбурга, что женат, имеет детей, что выступал на рингах, а теперь тренирует боксеров, любит путешествия, но больше всего - курортные романы.
              - Я  тоже хотел познакомиться… с дамой, а теперь вот, с этим самым… с глазом…
              - А бабы таких ещё больше любят, старик. Поверь моему опыту. Ты для них теперь герой и вид у тебя самый геройский.
              Снова зазвонил телефон, и снова все тот же голос предложил Тележкину услуги врача и полицейского. Боксер не дал ответить, выхватил у Тележкина трубку, сказал звонившему, что всё в полном ажуре, попросил больше не звонить и оставить господина Владимира в покое.

              Потом они пили на брудершафт. Тележкин, слывший до этого трезвенником, быстро опьянел, стал рассказывать о себе, о проблемах регистрации недвижимости, стал пить за успехи в спорте и благодарить боксёра за чуткость и широкую русскую душу. Он сравнивал свой кулак с кулаком боксера. Разница была на лицо и, волей-неволей, могучий кулак примирил двух мужчин. Потом Тележкин отключился и провалился в беспокойный сон. Ему приснилась прекрасная блондинка в белом махровом халате, надетом на голое тело. Тело блондинки излучало чарующее свечение и просматривалось, как сквозь слабую дымку, обвораживая Тележкина. Дама и во сне оставалась потрясающе совершенной и удивительно привлекательной.
              Тележкин приблизился к блондинке, внюхался в её мягкие, пахнущие сиренью волосы, зарылся в них лицом, ожидая встречи своих губ с губами прекрасной дамы. Женщина обернулась лицом к Тележкину, а тот, рассмотрев её лицо, вскрикнул от ужаса и отшатнулся. Лицом блондинки оказалось плоское, безобразное лицо боксера с перебитым носом. Тележкин проснулся с ощущением холодящего душу ужаса и  обнаружил себя лежащим на ковре без подушки и одеяла, в трусах и носках. Друга-боксера он нашел оглушительно храпящим, лежащим в одежде и ботинках на белоснежных простынях его широкой кровати. Тележкина мутило, у него кружилась голова, ныл левый подбитый глаз. На столе и коврах номера царил беспорядок. Валялись пустые бутылки, пробки, стаканы, очистки и корки от фруктов, чешуя и рыбьи хвосты. В воздухе висел тяжелый дух винного перегара. Шатаясь, Тележкин прошел в ванную комнату, где выпил из-под крана приличное количество холодной воды, затем встал на колени перед ванной, подставил голову под холодный душ и, подержав некоторое время голову под проточной водой, смог слегка приоткрыть щёлку левого заплывшего глаза.
              Начался второй день курортной жизни.

***
              Тележкин сидел на диване, поджав по-турецки ноги, покачиваясь из стороны в сторону. Раскалывающуюся от боли голову он туго повязал банным полотенцем. В открытое окошко поступал тёплый ближневосточный воздух, медленно разбавляя собой винный перегар. Боксер проснулся, громко закашлял, увидел Тележкина, страдающего на диване, и рассмеялся:
              - Бум лечиться, старик!
              Со знанием дела боксер помыл стаканы, протер их простыней, на которой недавно лежал, наполнил стаканы остатками коньяка и с силой влил спиртное в упирающегося, сжимающего вставные зубы Тележкина. Через некоторое время Тележкин почувствовал облегчение, а посмотрев в окошко и увидев там море, он ощутил радость жизни.
              Боксер заявил, что знает верный испытанный способ лечения заплывших глаз.
              - Пройдет в одночасье, старик! И моргнуть не успеешь!
              Он велел Тележкину стать перед ним и закрыть глаза. Сам же кашлянул, набрал полный рот слюней, пожевал желваками и метко сплюнул содержимое рта в заплывший, расцветающий левый глаз Тележкина. Тележкин ойкнул, крякнул, подпрыгнул от неожиданности, но обиды и унижения не почувствовал, а сказал боксеру короткое «Спасибо, Миш» и полотенцем промокнул боксерскую мокроту, стекающую по лицу.
 
              Боксер заставил Тележкина пойти в ресторан вместе с ним. Он заботливо надел на нос Тележкину солнцезащитные очки, водрузил бейсболку, надвинув её на глаза, чтобы тень от козырька скрывала выглядывающий из-под очков синяк, прихватил с собой, не объясняя целей, большой фирменный пакет отеля, лежащий в ящике стола. Потом вытолкал Тележкина в коридор, пошел семимильными шагами и потащил за собой Тележкина, капризничающего и бубнящего, что ему всё ещё плохо, что есть ему не хочется и в ресторане в него ничего не полезет, кроме чая.
Но, как ни странно, в ресторане в Тележкина влез не только чай, но и многое другое. Тележкин ел, а здоровым глазом посматривал через очки в зал в поисках вожделенной блондинки. Блондинку он не нашел. Когда закончилась трапеза, боксер сказал:
              - Теперь позаботимся об обеде, - и стал складывать в прихваченный с собой пакет продукты, набивая его до краёв едой, - со мной не пропадёшь, до ужина доживешь, - веселился боксер.
              - А выпустят?, - спросил Тележкин боксера, указывая взглядом на крепкого смуглого черноволосого израильтянина с пистолетом на поясе, стоявшего на входных дверях.
              - А куда они денутся?, - на вопрос вопросом ответил боксер, показывая Тележкину свои безразмерные кулаки.
Когда пакет был наполнен до краев, боксер и Тележкин направились к выходу. Боксер шел первым с пакетом в руках, следом семенил Тележкин в солнцезащитных очках и бейсболке, козырьком надвинутой на глаза. Вдруг у самого выхода мужчины столкнулись с женщиной направляющейся в ресторан. Сгорбленный Тележкин, скрывающий свой синяк, не заметил даму, а боксер успел положить на неё меткий взгляд.

              - Ах, какая женщина, старик! Какая женщина…. Подожди меня в вестибюле, я скоро, - боксер сунул пакет Тележкину, а сам повернул обратно в обеденный зал и скрылся за колоннами и столами. Тележкин пошел один и, как только поравнялся со смуглым охранником, ручки пакета, переполненного унесенными продуктами питания, не выдержали веса поклажи, оборвались, а пакет выпал из рук Тележкина, высыпав содержимое к ногам охранника…
              Когда из ресторана вышел боксер, Тележкина уже записали в книгу нарушителей и объявили наказание: по действующему порядку отдыхающий, укравший еду из ресторана, наказывался оплатой стоимости обедов за весь оставшийся срок пребывания в отеле. Если отдыхающий отказывался уплатить назначенную сумму штрафа, то срок его пребывания в отеле сокращался из расчета стоимости этих самых обедов. Тележкину больше всего было жалко денег, и он согласился на второе – сокращение срока пребывания. Когда боксер выслушал Тележкина, он покрутил пальцем у виска, постучал кулаком по собственной голове и обратился к администратору, объясняя ему, что Тележкин болен, а больные ведут себя неадекватно. В доказательство своих слов боксер снял с Тележкина очки и бейсболку, демонстрируя его заплывший глаз. Администратор ресторана был непреклонен:
      - Мы не можем нарушать установленный порядок. Нет! Тем более, что господин согласился с нами и уже расписался.

      Тележкину сократили срок пребывания на пять дней. Теперь вместо восьми дней он должен пробыть в отеле только три. Боксер не на шутку расстроился. Он горячо убеждал Тележкина, что если бы был рядом, то удержал бы пакет, используя боксерскую реакцию, а если бы и выронил его, то усмирил бы всех недовольных израильтян одним видом своих кулачищ.
      Тележкин тоже опечалился и в состоянии глубокой грусти отправился к морю. Боксер, пустившийся на поиски ресторанной дамы, на время оставил его, но обещал непременно найти Тележкина и встретиться с ним позже.

***
              Пляж располагался на первой линии, куда можно было проехать на микроавтобусе, снующем каждые десять минут между пляжем и отелем, или спуститься пешком по горной тропке. Тележкин пошел пешком. Извилистая каменистая тропка, ведущая к морю, была живописной и сбегала вниз мимо цветущих кустов и тенистых пальм. Кто-то заботливо вырубил в желтых камнях ступени,  расчистил просторные площадки и установил деревянные скамейки, где можно было присесть, послушать щебетание птиц, полюбоваться видом на море и Иорданские горы.
              Пляж оказался широким, устланный тёмно-желтым песком, сухим и рыхлым в отдалении от воды и намокшим, слежавшимся у кромки моря. Белые матерчатые зонтики, защищающие от солнца, торчали в несколько рядов из песка, а под ними ровными шеренгами, будто клавиши рояля, стояли топчаны, сделанные из белой пластмассы и крытые плотной тёмно-зелёной тканью. На топчанах возлежали отдыхающие. Здесь же, на пляже была устроена спасательная станция – небольшое двухэтажное сооружение, облицованное тёмным деревом, где выдавали полотенца в обмен на талоны и утоляли жажду отдыхающих прохладной водой. На втором этаже станции дежурили спасатели – крепкие мускулистые загорелые парни в белых капитанских фуражках и тельняшках, зорко смотрящие на воду, вооруженные биноклями и громкоговорителями. Имелось и странное спасательное судно, которое представляло собой плоское веретенообразное изделие длиною около 5 метров, толщиной в дециметр, с мачтой, но без киля, установленное на металлическую конструкцию у самой воды. Неподалеку от станции располагались открытые душевые, у которых выстраивалась очередь желающих смочить пресной водой размокшие телеса и смыть морскую соль после продолжительного купания. Электронное табло, установленное на фронтоне спасательной станции, показывало температуру 42 градуса. Тележкин подумал, что табло показывает температуру воздуха, но когда он разделся и стал погружаться в воду, то понял, что 42 градуса могли иметь прямое отношение к температуре воды. Морская вода хранила изумрудную прозрачность и была абсолютно неподвижной - на водной глади отсутствовали волны и рябь, поверхность моря напоминала гигантское зеркало, отражающее бескрайнее небо и жаркое ближневосточное солнце. Вода, маслянистая на ощупь, будто гигантская невидимая пружина, выталкивала тело Тележкина из пучины. Он повис в воде по плечи и, вращая ногами, как велосипедист педалями, стал медленно передвигаться. Ему вспомнились предостережения, высказанные гидом по пути к отелю – брызги воды Мертвого моря обжигают глаза и вызывают отеки. Он запомнил и приятную информацию: здешняя вода испаряет массу полезных успокаивающих элементов, нормализующих сон, снимающих боль в суставах, способствующих быстрому мышлению и хорошему аппетиту.
 
      Многочисленные купающиеся не плавали, а часами просиживали в горячей морской воде, скучая и безумно радуясь приходу (приплыву) новых людей. В воде собирались компаниями, объединяясь по знанию языка. К компании мог примкнуть любой желающий, для чего требовалось немногое: умение слушать и поддакивать, уважать собеседника и не возражать ему, при этом делать вид, что собеседник умнее и эрудированнее примкнувшего. Высшим мастерством члена компании считалось умение подбросить тему, интересующую всю компанию, да так, чтобы тема эта обсуждалась до тех пор, пока не распадётся сама компания.
              Тележкин в очках и бейсболке, закрывающих и затеняющих подбитый глаз, примкнул к компании солидных русскоязычных дам неопределённого возраста, в дорогих купальниках, молодящихся и подкрашенных. Компания размещалась большим кругом. Дамы повыше ростом стояли на ногах, слегка обмокнув груди в воду, а низкие и мелкие дамочки висели в воде, подкручивая ногами подводный велосипед. Взор участников компании был устремлен на сушу, где появилась некая пара. Она - стройная и миловидная дама, лет сорока, не более, в открытом купальнике. Он – лысый мужчина, лет шестидесяти, в длинных семейных трусах ниже колен, растерявший юношескую привлекательность вместе с выпавшими волосами, заимевший с годами живот и суровое лицо. Она - энергичная и подвижная, с макияжем и накладными ресницами. Он - с палкой и парализованной ногой, которой практически не владел, выбрасывая при ходьбе ногу вперёд, как лошадь копыто, повисая на руке дамы тяжестью грузного тела. Она, не подавая виду, хрупкая и невысокая, – тащила на себе тяжесть его туши в море. Картина нелепая но, как ни странно, привлекательная.

              - Уж лучше такой, чем лежачий, - сказала высокая сутулая дама, торчащая из воды почти по пояс.
              - Мне не надо ни такого, ни лежачего. Я уж лучше с нормальным, у кого всё на месте и всё работает, - ответила другая дама в соломенной шляпке, находящаяся по плечи в воде.
              - А если это любовь?, - сказала третья дама с черной крашеной прической и в яркой помаде.
              - Любовь зла, полюбишь и козла, - сказала первая дама, подбросившая тему.
              - На козла он мало похож, - вставила четвертая дама в солнцезащитных очках с сиреневыми волосами.
              - А может он артист, уж больно ведёт себя картинно и ногу выбрасывает, как Холстомер. В реальной жизни так не бывает, - сказала пятая дама.
              - И женщина, которая с ним, вовсе не женщина, а переодетый мужик – женщина не смогла бы тащить на себе такого борова, - сказала шестая дама в парике.
              - Скажите ещё, что это однополая семья, - сиронизировала первая сутулая дама, торчащая из воды почти по пояс.
              - Не дай Бог, - вскрикнула вторая дама, погруженная в воду по плечи.
              - В теперешнее время это не редкость, - вставил Тележкин, слушающий рассуждения купающихся дам, и все дамы сразу посмотрели на него, замолчав на некоторое время, и приняв его за предстателя меньшинств.
              - Все же, мне кажется, что у него ДЦП, я видела таких больных, - продолжилось обсуждение темы, а Тележкин, к своему приятному удивлению, заметил прекрасную блондинку и её некрасивую спутницу, купающихся в море вдвоём в отдалении от компаний. Обе дамы были в солнцезащитных очках, блондинка - с эффектно заколотыми волосами, а её уродливая спутница – в козырьке розового цвета, надетом на темную жидковолосую шевелюру.

              Тележкин медленно поплыл к ним, совершая крутящие движения ногами под водой и улыбаясь широкой, белозубой голливудской улыбкой.  Вначале дамы не заметили подплывающего мужчину. Но, когда Тележкин стал говорить… А говорить он стал по-английски, вспомнив фразу, сказанную вчера дежурным администратором, оформлявшим его в отеле:
              - Thank you very much…
              Дамы заметили Тележкина. Некрасивая спутница прекрасной блондинки вдруг не на шутку перепугалась, потеряла равновесие, всплеснула руками, ударила ими о воду, подняла солёные брызги, которые попали ей в глаза. Она пронзительно заверещала, перепугав до смерти Тележкина, который понял, что все его усилия навести контакты с прекрасной блондинкой тщетны, во всяком случае, в ближайшие пару часов. Более того, ему подумалось, что дамы могли узреть в нем рецидивиста-насильника и обратиться с заявлением в полицию. Тележкин, предчувствуя неблагополучное развитие событий, предусмотрительно отплыл в сторону и вскоре снова примкнул к компании дам, обсуждавших лысого инвалида и его крепкую спутницу. Не прислушиваясь к разговорам, Тележкин продолжал следить за блондинкой и её некрасивой спутницей. Он видел, как по направлению к даме выдвинулся спасатель, который помог ей выйти на берег и сопроводил в спасательную станцию, куда вскоре был вызван врач, оказавший верещавшей даме первую помощь. Через некоторое время обе дамы, надев белые халаты, покинули пляж. Прекрасная блондинка шла гордо и прямо, поддерживая свою спутницу. А спутница плелась рядом с блондинкой, согнувшись и промокая глаза полотенцем.

              Тележкин продолжал сидеть в воде, переплывая от одной русскоязычной компании к другой, слушая странные разговоры на невероятные темы, которые, будь наш Тележкин литератором, могли бы стать неплохими темами для остросюжетных рассказов.
              В одной компании обсуждали факторы стресса, рассказывая об академике Шмидте, носившем длинную бороду и у которого спросили, куда он убирает бороду, когда спит - под одеяло или оставляет её поверх одеяла? Академик Шмидт не смог ответить на этот вопрос, но после этого разговора он потерял покой и сон, потому что перед сном думал о бороде и не знал, куда её девать - убрать под одеяло или оставить поверх его.

              В другой компании обсуждали действия одной российской правдоискательницы, воспользовавшейся конституцией России, в которой прописано, что «народ осуществляет свою власть непосредственно». Говорили, что эта правдоискательница изготовила собственные бланки с изображением российского герба, ссылкой на конституцию и очень странным, но вполне законным названием органа власти: «Непосредственная власть народа». И теперь эта дама рассылает письма на этом бланке от лица «Непосредственной власти народа» во все инстанции и добивается-таки своего, и никто не может одернуть эту даму или не ответить ей, потому что дама действует по конституции и является непосредственной властью народа.
      В третьей морской компании обсуждали проблемы современного искусства и задавались сакраментальным вопросом, на который не мог ответить ни один купающийся в море и даже самый умный израильтянин: зачем создавать новые произведения искусства, когда уже всё создано, построено и написано…

      Тележкин просидел в горячей воде Мертвого моря почти два часа и мог бы сидеть ещё дольше, насыщая своё тело полезными микроэлементами, способствующими росту волос, как вдруг почувствовал и вспомнил, что в последнее время его беспокоила десна, натираемая зубным протезом. Подбитый глаз ненадолго отвлек Тележкина от натёртой десны, но после исцеляющего плевка боксера глазная боль и правда начала проходить, выпуская вперёд, как джина из бутылки, зубную боль. Тележкин решил прополоскать рот целебной морской водой заживляющей, по слухам, любые раны. Он медленно отплыл в сторону моря, подальше от шумных разноязычных компаний, приятно повис в теплой морской воде, ощущая под собой тёмно-зелёную бездну мертвой глубины, и, слегка шевеля ступнями ног, стал извлекать из ротовой полости зубные протезы, приклеенные к деснам кремом «Карега». Он подцепил кончиками ногтей потайные серебряные крючки и, как учил его делать врач-протезист, потянул за крючки вперёд, по направлению изо рта. Зубы сидели на дёснах будто собственные, не поддаваясь никаким усилиям. Тогда Тележкин стал их расшатывать из стороны в сторону и снова что есть силы дёрнул. Протезы, наконец-то отделившись от дёсен, издали чавкающий звук и вылетели наружу, как птичка из клетки, будто во рту Тележкина были не дёсны и язык, а стальная пружина с трамплином. По эффектно изогнутой траектории, вместившей в свой контур море, Иорданские горы и часть синего неба, зубные протезы совершили перелет по воздуху на приличное расстояние и канули в морскую бездну, оставив о себе воспоминания в виде лёгкой саднящей боли десен и убегающих кругов на воде. Тележкин инстинктивно переместился в эпицентр кругов, поднял на лоб солнцезащитные очки и стал всматриваться в зеленоватую толщу воды Мертвого моря. Он видел воду, неясное дно и своё собственное отражение на фоне безоблачного неба. Первая пришедшая в голову мысль - нырнуть и пошарить по дну моря в поисках канувших в воду протезов, вызвала стон в груди Тележкина. Нырять в мертвое море, выталкивающее  человеческие тела, все равно, что пытаться проваливаться сквозь землю. Но если бы Тележкину и представилась возможность нырнуть, то мертвая морская вода обожгла бы его слизистые ткани, как кислота, лишив ныряльщика зрения, обоняния, слуха, вкуса, а заодно и осязания. Тележкин некоторое время оставался висеть над тем самым местом, куда канули его жемчужные зубы. До рези в глазах он всматривался в морскую воду, ожидая чуда в виде всплывающих зубных протезов, но чуда не случалось - протезы не появлялись ни на глубине, ни на морской поверхности, а вода оставалась недвижной и спокойной, будто была удовлетворена своей нежданной добычей и теперь переваривала её в своем соленом чреве. Тележкин пошамкал голыми дёснами, потер их друг о друга, потрогал губы, ещё совсем недавно пухлые, а теперь провалившиеся вовнутрь и, медленно перебирая ногами, вытирая выступающие на глазах слёзы горечи, поплыл к берегу. Выйдя на берег, он, прикрывая рукой пустой рот и провалившиеся губы, смыл с себя соленую воду, промокнул полотенцем влагу тела и быстро оделся. К надетым на лицо солнцезащитным очкам и надвинутой на глаза бейсболке добавилось теперь полотенце, которым Тележкин придерживал нижнюю часть лица, лишенную красавцев-зубов.
 
      Когда он вернулся в свой номер и посмотрел на себя в зеркало, то вопли рыдания вырвались из его беззубого рта. На ужин он не пошел: есть не хотелось, жевать было нечем. Тележкин плотно зашторил окно, разделся, погасил свет, лёг на широкую кровать и включил телевизор. Пролистав несколько программ, он остановился на девятом русскоязычном канале и стал смотреть передачу. Чернобородый эксперт, приглашенный в студию, рассказывал о методах успешного лечения простатита. При этом он загадочно посматривал на тучного ведущего, намекая ему своим взглядом, что, мол, и у него, у ведущего, тоже, возможно, имеется простатит, снижающий эректильную функцию или вовсе её отключающий. Было смешно и почему-то жалко ведущего, не обращающего внимания на взгляды и намеки эксперта, а читающего тексты с бумажек, разложенных на студийном столе. Тележкин, слушая рассказ эксперта, подумал со слабой радостью, что ещё не все беды свалились на его несчастную голову, и что с эректильной функцией у него полный порядок - она продолжает его радовать, особенно по утрам, и тянуть к прекрасной блондинке. В этот момент зазвонил телефон. Тележкин вздрогнул, собрался было поднять трубку и послушать, но вовремя спохватился, вспомнил, что у него нет зубов, а значит изменилась дикция. Трубку он поднимать не стал, а встал с кровати и выдернул из телефонной розетки шнур телефона. Некоторое время спустя, застучали в двери его номера и закричали что-то глухо и неразборчиво. Тележкин снова встал, подошел ко входной двери и осторожно заглянул в дверной глазок, стараясь не выдавать своего присутствия. Кричащим и стучащим в двери его номера оказался боксер. Тележкин рассмотрел в руках боксера бутылку с содержимым светлого цвета и какие-то свертки в белой бумаге. Он решил, что боксёра постигла неудача, что ухаживание за женщиной, встреченной им в ресторане, не увенчалось успехом, и теперь боксер, похоже, желал разделить свою неудачу с Тележкиным, заливая вином ухажерское горе. Тележкин проявил стойкость, не стал открывать двери, впускать в номер нового друга и пить с ним вторую курортную ночь подряд. Он тихонько прошел в комнату, выключил телевизор и лёг на кровать, укутавшись с головой в одеяло, да так, что стуки в дверь и глухие выкрики боксера не стали слышны. Вскоре он уснул и проспал крепко и безмятежно всю ночь, до самого утра третьего дня. А утром, когда над Иорданскими горами встало солнце, осветило и обогрело Мертвое море, спящего Тележкина разбудил всё тот же стук в дверь. Тележкин проснулся, сладко потянулся, вслушался в стук и, вспомнив вчерашний вечер, решил, что это боксер продолжает ломиться к нему в дверь с предложением выпить.
              Тележкину стало жаль друга, простоявшего всю ночь под его дверью, он забыл о бдительности, об отсутствии зубов, не посмотревшись в зеркало, накинул халат, подошел к двери и открыл её … За порогом его номера стояла Пирожкова и улыбалась широкой лучезарной улыбкой.
 
              Начался третий день курортной жизни.
              Пирожкова была одета по-курортному - в просторный, цветастый сарафан и широкополую шляпу, сшитую из того же  материала, что и сарафан. Судя по одежде и отсутствию чемоданов, можно было понять, что Пирожкова приехала отдыхать и уже разместилась в отеле. Тележкин пошатнулся. Сначала он не поверил своим глазам, подумал, что продолжает спать, но, увидев в коридоре негритянку-уборщицу со швабрами и пылесосом, понял, что уже проснулся, и явление Пирожковой происходит в реальной жизни, а не во сне. Тем временем Пирожкова успела рассмотреть Тележкина – его глаз, несколько посветлевший за последнее время и слегка приоткрывшийся, его провалившиеся вовнутрь рта губы. Улыбка сошла с её лица, ставшего суровым, как на очередной аттестации.

      - Господи, Вова! Ты ли это?, - вскричала Пирожкова, не находя никаких объяснений изменениям Тележкина.
      - Я, Катя… Я…
      - Что они сделали с тобой, Вова?
      - Кто?
      - Евреи!
      - Они тут ни при чем, это арабы…
      - Какие арабы?
      - Я защищал слабого от напавших на него мусульман, - соврал Тележкин, озвучив первую мысль, пришедшую в его голову, - а ты здесь какими судьбами?, - спросил он Пирожкову и вспомнил, как перед отъездом та выпытывала у него про поездку, а он, Тележкин, как последний дурак, выложил ей всё: и название курорта и адрес отеля и даже имя туристического оператора, продавшего ему путёвку.

      Пирожкова ничего не ответила, она без приглашения, как это часто бывало на службе, отстранила Тележкина в сторону и прошла в его апартаменты.
      - Ну, рассказывай, - сказала она таким тоном, будто Тележкин был давно её мужем, и она застукала его с любовницей.
Тележкин помолчал, пошамкал губами, сожалея, что не соврал тогда Пирожковой и не сказал ей, что поедет на Канары или на Мальдивы, и не спровоцировал поездку Пирожковой на другой край света. Он криво улыбнулся и спросил, шепелявя беззубым ртом:
      - Ты давно здесь?
      - Приехала ночью, живу на втором этаже, почти под тобой…
      - Слушай, Катя, дай мне прийти в себя и одеться.
      - Ты мне не рад?
      - Очень рад, Катя… Просто всё так неожиданно, а я немного травмирован и плохо соображаю.
      - Тебя били по голове?
      - По голове, Катя, и не только по ней… Отбили всё, что только можно было отбить. Я теперь инвалид, Катя, - Тележкин хотел было заплакать, но слёз не нашлось, зато гримаса лица вышла весьма убедительной.
      - Вова, я буду с тобой и не дам тебя в обиду арабам!, - сказала Пирожкова, сраженная его жалким видом.
      - Спасибо, Катя, я знал, что ты настоящий друг, - Тележкин посмотрел на часы, - оставь меня одного, мне надо сменить повязки… в интимных местах, Катя. При тебе я стесняюсь. Увидимся внизу, у ресторана через полчаса.

      Пирожкова, поняв пикантность ситуации и оценив скромность Тележкина, медленно пошла к двери.
      - Через полчаса у ресторана, - прокричал ей вслед Тележкин для полной убедительности.
      Как только за Пирожковой захлопнулась дверь, Тележкин подключил отключенный с вечера телефон и набрал номер боксёра. Сначала к аппарату долго не подходили, и Тележкин стал было волноваться, но потом трубку сняли, и он услышал охрипший голос нового друга:
      - Але, кто на проводе?
      -  Привет, Миша, у аппарата я, Вова, - Тележкин старался говорить беспечно и в то же время внятно и медленно, дабы его беззубая дикция не мешала понимаю сказанного и не вызывала лишних вопросов.
      - Старик, ну ты даёшь. Я искал тебя полночи! Где ты был вчера?
      - Я уезжал в Иерусалим на экскурсию, и вернулся под утро…
      - Как? Без меня? Как ты мог бросить друга, старик? Ну, ты даешь, старина. Не ожидал от тебя такого бессердечия.
      - Слушай, Миша! Если ты ещё не нашел даму сердца, то здесь есть такая! Только для тебя, Миша! Не бабёнка, а бабочка! Чмок, - Тележкин издал звук поцелуя, получившийся убедительным.
      - Дай адресок, старик.
      - Через полчаса она будет тебя ждать у ресторана. В шикарной шляпке и сексуальном сарафане.  Красивая, как Клеопатра. Сам бы увлёкся, если бы не подбитый глаз… Беги, Миша, и пользуйся, а потом я у вас погуляю на свадьбе.

      Тележкин бросил трубку, предвидя разного рода расспросы - кто и откуда, почему шепелявишь, уговоры прийти тоже, и снова отключил аппарат. Он никогда не занимался ни сватовством, ни сводничеством, но идея познакомить Пирожкову с боксером, внезапно возникшая в его голове с появлением Пирожковой, подняла ему настроение, безнадежно упавшее за последние два дня. Тележкин подошел к зеркалу, посмотрел на себя и отметил, что синева вокруг глаза проходит, сменившись слабой желтизной, поймал себя на мысли, что беззубый рот можно тоже привести в божеский вид, если поместить туда небольшое круглое тело, зажав его между нёбом и нижней челюстью. Только при этом надо молчать, зато вид лица станет вполне презентабельным.
              Тележкин потёр руки, взъерошил остатки волос на затылке, разделся голышом, бросил взгляд через зеркало на свою обнаженную фигуру, нашел её совершенной и побежал принимать душ. В ресторан он решил пойти к концу завтрака, то есть через два часа, когда все откушают и никто не станет смотреть на него. К этому времени, по его предположению, Пирожкова и боксер должны будут познакомиться и оставить его в покое. Он залез в ванну, включил воду на полную мощность, запел песни современной эстрады и запрыгал под душем, разминая ноги.
              А тем временем боксер пытался звонить Тележкину, расспросить его подробнее о гиперсексуальной даме, которая непонятно каким образом должна появиться у ресторана и встретиться с ним. Не дозвонившись, боксер ругнулся, засомневался в искренности предложений Тележкина, полагая, что стал объектом розыгрыша, но сомневался недолго. Влекла обещанная сексуальность таинственной дамы, так живописно описанная его другом. Боксер стал собираться.
Тем временем Тележкин мылся и пел, не слыша ни криков, ни гулких стуков в дверь, продолжая пребывать в состоянии нахлынувшей на него эйфории, выжидая своё время завтрака и тем самым компенсируя стресс, овладевший им за последнее время.

***
              Боксер увидел Пирожкову со спины. Она стояла у застекленной стены вестибюля, спрятавшись от лучей солнца за шторой, смотрела на купающихся людей в бассейне и выглядела привлекательной. Боксер сбежал по лестнице в предвкушении предстоящей романтики, выдавая своё волнение частым дыханием и пересыхающими губами. Он остановился на последней ступеньке, перевёл дух и стал рассмотривать Пирожкову. С удовольствием для себя он отметил свободный сарафан, скрывающий тайну и привлекательность её фигуры, о чем свидетельствовали упругие икры ног и её маленькие, аккуратные ступни, обвязанные ремешками босоножек. Он рассмотрел шляпу, составляющую гарнитур с сарафанной материей, увидел выбившуюся из-под шляпы прядь волос, побуждающую зарыться в них и вдохнуть их аромат. Он пожалел, что не прихватил цветов, ибо цветы, по его мнению и курортному опыту, являют собой хорошее средство успешного продолжения начатого знакомства. Оглядевшись вокруг в поисках импровизированного подарка, он остановил взгляд на сварной металлической амфоре, выкрашенной лиловой перламутровой краской, стоявшей в завершении лестничного ограждения. Недолго размышляя, боксер схватил амфору, оторвал её от пола, подошел с ней к Пирожковой, поставил амфору рядом и встал на колено, обезумевший от чувств, игнорирующий взгляды туристов, направляющихся в ресторан:
              - О, прекрасная Дульсинея! Не соблаговолите ли разделить со мной мою жалкую трапезу…
              Пирожкова обратила свой удивленный взгляд на боксера, сражая его наповал глазами светло-коричневого цвета, вздернутым носиком, пухлыми губками и выбившейся из-под шляпы прядью волос.
             - Вы ошиблись, я никакая не Дульсинея…
             Возникла пауза, в моменты которой боксер успел рассмотреть пирожсковский полногрудый рельеф, нырнувший за кромку сарафанного декольте. Он угадал формы её тела, слегка обозначившиеся под развевающейся тканью цветастого сарафана.

              Приятную паузу прервал охранник, возникший ниоткуда, и заговоривший по-русски:
              -  Уважаемый, трогать имущество и переносить его возбраняется.
              - Какое имущество? Я ничего такого не трогал, - отмахнулся боксер.
              - Вы открутили вазу от пола,  - сказал охранник, водружая амфору на прежнее место.
              - Тут лестницу унесешь, а не только вазу, когда такая красота перед глазами, -  ответил боксер, не отводя глаз от Пирожковой.
              - Я польщена, но вы меня с кем-то путаете… И вообще сейчас сюда придет другой человек, которого я ожидаю. Встаньте с колена.
              - Этот человек я!, - заявил боксер и поднялся с колена.
              - Должна вас огорчить. Этот человек не вы и прошу вас оставить меня в покое.
              - Хорошо, а как звать вашего мужчину?
              - Зачем это вам?
              - Ну, а всё-таки? Всё равно ведь узнаю – услышу, как вы его называете, и узнаю.
              - Владимир…
              - Владимир?, - боксер сделал большие удивленные глаза, - вы сказали Владимир?
              - Да, Владимир. А почему это вас так удивляет?
              - Но Владимир из 430 номера поручил мне поухаживать за вами.
              - Как поручил? Почему поручил? Я только что видела его и точно знаю, что он никому ничего поручить не мог. А вот, кажется, и он сам.
В это время подъехал лифт, двери его открылись, выпуская из кабины в вестибюль ресторана нескольких крепких, загоревших и проголодавшихся пенсионеров, среди которых не оказалось Тележкина.
              - Ну, где же ваш Владимир? Вот видите - он и не собирается приходить, а вас перепоручил мне.
              - Как это перепоручил? Что я вещь какая-то или корова? Этого не может быть!
              - Представьте себе - может. Он даже раскрыл мне ваше сокровенное желание – познакомиться со мной. И здесь наши желания совпали.
              - Нет, нет, я не верю вам! Слышите, я не верю! Он придет сюда.
              - А что вы будете делать, если он не придет?
              - Буду ждать его. Он придет.
              - Ждать придется долго – путёвки не хватит…
              - Этого не может быть! Я знаю и верю ему!
              - Ну, а всё-таки?
              - Тогда это предательство с его стороны!, - Пирожкова смахнула слезу и всхлипнула, чем еще более растрогала боксера.
              - На нас смотрят. Пойдемте в ресторан, там поговорим и всё обсудим, - боксер взял Пирожкову под руку.
              - Да! Я пойду, но не в ресторан, а к нему. Я хочу посмотреть ему в глаза и, если вы говорите правду, я убью его! Тотчас же! Я задушу его вот этими руками… При Вас, - и Пирожкова показала, как она будет душить маленькими ручками предателя Тележкина.

              Боксер улыбнулся, представляя себе Пирожкову, впившуюся острыми лаковыми ноготками в толстую шею Тележкина. Ему захотелось рассердить её ещё больше - уж очень понравились боксеру её светло-коричневые глаза, извергающие молнии негодования, тонкие нахмуренные брови и вздернутый носик, начинающий забавно морщиться от обиды. Они зашли в лифт, нажали кнопку четвертого этажа и начали подниматься. Пирожкова всё больше выходила из себя:
              - Что, он так и сказал, что я хочу познакомиться с мужчиной?
              - Да, он сказал, что вы приехали ради этого.
              - Если это так, то это подло и ужасно!
              - Не нахожу в этом ничего ужасного. Я тоже приехал сюда, чтобы найти любимую… И кажется, уже встретил её…
              - Я чувствовала, что он что-то не договаривает, но поступать так подло и гадко… Подонок! Он пал в моих глазах!

              Лифт останавливался на этажах, подбирая редких постояльцев отеля, а постояльцы, заходя в лифтовую кабину, с любопытством рассматривали негодующую Пирожкову, не стесняющуюся в выражениях, потрясающую кулачками в прохладном лифтовом воздухе.
              Потом, выйдя из лифта, они пошли по коридорам к тележкинскому 430 номеру, и пока шли, Пирожкова продолжала негодовать, ругая почем свет стоит Тележкина, обращая на себя внимание неторопливых пенсионерок с крашенными в сиреневый цвет волосами, уборщиц-негритянок, шарахающихся в стороны вместе со своими повозками и швабрами. Они нашли 430 номер и долго стучали в его двери, а Пирожкова кричала в дверной притвор, обвиняя Тележкина в измене и угрожая убить его.
              В это время ничего не подозревающий Тележкин находился в ванной, где преспокойно мылся, заглушая стуки в дверь и крики Пирожковой журчанием воды и собственным песнопением. Когда Пирожкова обессилела и перестала стучать, боксер подхватил её под руки и понес обратно в лифт, где своим платком заботливо промокнул её слезы и прошептал ей на ухо, касаясь губами ушной раковины, что она может на него положиться, что он не бросит её, как это сделал Тележкин. Пирожкова, находясь в подавленном состоянии, выражая лицом полное безразличие, безропотно проследовала за боксером в ресторан, где они в отдаленном углу заняли столик на двоих, расположенный вдоль мягких диванов, и неспешно перекусили, запивая еду крепленым вином. Пирожкова изредка всхлипывала, промокая нос салфеткой, а боксер тихо ворковал, как голубь вокруг голубки, подавая Пирожковой еду. Он уносил и приносил посуду, наливал ей вино, смахивал со стола крошки и говорил ей комплименты. Потом они не спеша переместились в боксерский номер, где оставались ещё долго, и куда по вызовам боксера русскоязычные девушки-официанты подносили заказанные им цветы, фрукты, шоколад и шампанское. Тайна их общения, ведомая только им двоим, осталась их тайной, спрятанной за дверью боксерского номера с установленной на косяке капсулой мезузы, по преданию приносящей счастье.

***
              Тем временем чистый Тележкин, смывший с себя стресс и часть синяка, нашел в чемодане шарфик, лихо обмотал им шею и нижнюю часть лица, скрывая за тканью шарфа беззубый рот. Надев очки и бейсболку, сделавшийся похожим на человека-невидимку из романа Уэлса, он последовал в опустевший ресторан, где в одиночестве перекусил жидкой едой за дальним столиком, за которым пару часов назад трапезничали его друзья. Уходя из ресторана, он стащил с собой два мандарина, которые вознамерился положить в себе рот для создания косметического эффекта, скрывающего беззубость. Проявляя сверхосторожность, озираясь по сторонам, дабы избежать встречи с Пирожковой, он прокрался на пляж. Он занял дальний лежак, в том месте, где отдыхающих было немного. Раздевшись и расположившись на лежаке, покрытом плотной зелёной тканью, он очистил от кожуры украденный в ресторане мандарин, вставил его в рот, зажав мандарин между языком и нёбом, и с удовлетворением ощутил приятный цитрусовый вкус, вернувшиеся на место губы и надувшиеся щёки. Он посмотрел на своё отражение в очках и остался доволен собой. Затем Тележкин, находясь в очках, бейсболке и плавках, погрузился в горячую морскую воду, где стал медленно перемещаться между морскими компаниями, любуясь горами, слушая невероятные истории и насыщая кожу целебными элементами. Он не терял бдительность – перемещаясь, он озирался по сторонам, опасаясь встречи и скандала с Пирожковой, не подозревая и не ведая о том, что Пирожкова на пляж не явится, а будет находиться в боксерском номере достаточно долго.

              Внезапно Тележкин почувствовал необъяснимое волнение. Всматриваясь в лица людей, купающихся в море, он с содроганием сердца обнаружил прекрасную блондинку и её несимпатичную спутницу. Женщины находились в стороне от компаний и мирно разговаривали между собой, слегка пошлепывая руками по воде. Блондинка заколола прядь светлых волос в привлекательный пучок, её спутница была в широкополой шляпе, отбрасывающей тень на лицо. Тележкин всмотрелся в лицо спутницы и ахнул. Оно было обезображено отеком, а её левый глаз и вовсе оказался заклеен узкой ленточкой пластыря. Тележкин подумал, что даму покусали пчелы, но, вспоминая опасность воды Мертвого моря, понял: лицо дамы опухло после вчерашнего попадания морской соли в глаза несчастной дамы. Повинуясь влечению к прекрасной блондинке, Тележкин потерял бдительность и медленно приблизился к дамам. Напрочь позабыв о мандарине, зажатом во рту, он открыл рот, чтобы радостно и добродушно сказать: «Hello!». И в это время мандарин выкатился изо рта, запрыгал оранжевым мячиком по морской воде и остановился между дамами, вращаясь волчком. Дамы посмотрели на прискакавший к ним мандарин, потом на Тележкина, и обе с ужасом вскрикнули. Опухшей спутнице прекрасной блондинки вдруг сделалось дурно, она закатила единственный глаз к небу, шляпа слетела с её головы и упала на воду.

              Дама повалилась набок, всплеснула руками и вновь, как и в прошлый раз, подняла столб опасных солёных брызг. В тот же момент недремлющие спасатели закричали что-то скороговоркой в громкоговорители на иврите, по всей вероятности, они предупреждали дам об опасности здешней воды. Тележкин, предчувствуя новые неприятности, предусмотрительно отплыл в сторону компаний, внедрившись в одну из них, растворившись меж пожилых людей, мирно беседующих на английском. Он видел, как трое крепких спасателей быстро спустили на воду плоское спасательное судно с высокой мачтой и, лихо управляясь короткими вёслами, направились к дамам, терпящим бедствие и зовущим на помощь. Дамы были доставлены на берег, а спутница прекрасной блондинки перенесена в спасательную станцию, куда вскоре прибыл врач с чемоданчиками и ещё полицейский с пистолетом на поясе. Что было дальше, Тележкин не видел. Он выскочил из воды, быстро ополоснулся в душе, собрал свои вещи и, зачем-то пригнувшись, будто спасаясь от летящих в него пуль, засеменил прочь с пляжа через дорогу, по горной тропке к своему отелю. «От греха подальше», - шептал он себе под нос провалившимися губами. Остаток дня он провел в номере, находясь в некотором оцепенении. Его мучили мысли о предстоящем выдворении из отеля, он гнал их прочь, успокаивая себя и полагая, что израильтяне добрые люди, что выдворение не должно состояться и что составленные протоколы предназначены были слегка припугнуть его, и не более того. То есть пошлепать по мягкому месту, как родители шлёпают провинившееся дитя.
               
              Телефон в номере  оставался отключенным, отсекая, как он думал, звонки разбушевавшейся Пирожковой и местных полицейских, которые могли его разыскивать по заявлению дам, пострадавших от его непреднамеренного хулиганства. В номер постучали. Тележкин сначала неподвижно сидел, не решаясь открывать, но потом, подкравшись ко входной двери, рассмотрел в дверной глазок боксера и его, как показалось Тележкину, добродушное лицо. Боксер и вправду находился в хорошем расположении духа. Когда Тележкин открыл дверь, боксер с порога бросился обнимать друга, тиская его в железных объятиях и намереваясь расцеловать. Тележкин вырывался из крепких боксерский объятий, стараясь удержать на месте шарфик, которым предусмотрительно обмотал  беззубый рот.

              - Состоялось, старик, - орал боксер, брызжа слюной, - Состоялось!
              - Что состоялось?, - шамкал сквозь складки шарфика беззубый Тележкин.
              - Отпуск мой удался. Программа исполнена. Программа максимум, старик! Максимум!
              - Ты съездил на экскурсию?
              - Какую к черту экскурсию, о чем ты говоришь, старик, когда такая женщина мне досталась! Спасибо тебе! Я в долгу. За мной поляна.
              - А… Не надо благодарности. Всегда рад помочь хорошему человеку…
              - Слушай, какая женщина! А фигура, а ум, а тело и вообще… Всё при ней, старик! Всё! И теперь это всё моё!
              - Ты сделал ей предложение?
              - А что? И сделаю, если так дело дальше пойдёт. А что у тебя с лицом, почему забинтовался?
              - Заболел и не хочу тебя заразить. У меня тропическая лихорадка…
              - Тебе плохо? Я сейчас позову врача.
              - Не надо врача, я уже вызывал.
              - И что?
              - Вирус местного израильского пошиба. Сделали укол, дали таблетку и сказали, что всё пройдёт, если денек полежать, да ночь перетерпеть, только нельзя выходить наружу. Зато завтра я буду, как огурчик.
              - Твой глаз почти совсем излечился. И всё благодаря мне, моему плевку. Видишь, я тоже забочусь о тебе, старик.

              Тележкин предусмотрительно отошел в сторону, боясь очередного плевка, ожидая, что боксер снова наберет полный рот слюней и плюнет ему в лицо, применяя свой универсальный метод лечения.
              - Старик, ты покушал?
              - Какая там еда…, - Тележкин безнадежно махнул рукой, - мне же нельзя выходить за пределы номера.
              - Намек понял. Я сейчас всё устрою, подожди меня, - боксер выбежал из номера, с шумом захлопнул за собой дверь, оставив Тележкина одного размышлять над его рассказом.

              Вскоре боксер вернулся с подносом, прикрытым белой салфеткой. Он поставил поднос на стол, выждал недолгую паузу, многозначительно поглядывая на Тележкина. Громко, как заправский фокусник, щелкнул пальцами перед лицом Тележкина, сказал: «Ахалай-бахалай» и сорвал покрывало, демонстрируя открывшееся аппетитное содержимое. На подносе лежали отварные рыбьи головы, жареные куриные ножки, пирожки, яблоки, бананы, авокадо и гроздь розового винограда, свесившаяся с подноса.

              Тележкин прослезился и высморкался в шарфик:
              - Что бы я делал без тебя?
              - А то!, - боксер вытащил из заднего кармана бутылку водки, встряхнул её, закручивая содержимое бутылки змейкой мелких пузырьков, - ща я тебя вылечу, старик!, - и, манипулируя громадными кулаками, заставил трезвенника Тележкина во второй раз пить. Тележкин пил, давясь и кашляя, и ел, не снимая шарфика, только слегка оттягивая его снизу и просовывая под шарфик стопки с водкой и розовые виноградины. Другие яства – рыбьи головы, куриные ножки и яблоки скушать беззубым ртом Тележкин не решался. Потом боксер ушел, оставшись удовлетворенным, а подвыпивший трезвенник Тележкин уснул на многоспальной кровати, разморенный алкоголем, не снимая шарфа и не раздеваясь.
              Ему снова приснилась прекрасная блондинка, которая загадочным  образом оказалась в его номере. Тележкин не верил глазам, тер их, щипал себя за открытые части тела, любовался блондинкой, а та молча смотрела на него и только слегка подмигивала, щурясь светлыми глазами. Он приближался к блондинке, вытянув навстречу ей губы, сложенные трубочкой, но когда между ними оставалось расстояние с ладонь, то возникала змейка водочных пузырьков, заслоняющая блондинку и делающая её прекрасный образ мутным и неосязаемым. Эти видения повторялись многократно, ещё и ещё, пока Тележкин не проснулся от стука в дверь, который во сне был воспринят им как стук спутницы прекрасной блондинки, пустившейся на розыски пропавшей подруги.
 
***
              Наступил четвертый день курортной жизни.
              Тележкин встал, подошел к двери и долго всматривался в дверной глазок, за которым никого не оказалось, только пустующий красно-ковровый коридор, да запертые двери других номеров. Тележкин приоткрыл дверь, и к его ногам упала бумага, написанная на русском языке. Бумага напоминала, что у Тележкина вчера был последний день пребывания в отеле и предлагала ему покинуть отель к 11 часам дня по местному времени, воспользовавшись предоставленным трансфером. Вначале Тележкин ничего не понял, находясь под воздействием сна и вчерашнего алкоголя, но потом вчитался в текст и вскричал, срывая с себя шарфик и взъерошив остатки волос:
              - За что? Ну, за что меня так???
              Он спустился в вестибюль и начал горячо доказывать англоязычному, ничего не понимающему администратору, а потом и русскоязычному, что он ни в чем не виноват, что стал жертвой досадной случайности, что он бедный и несчастный человек, который всю свою трудовую жизнь копил деньги на эту поездку и теперь она заканчивается так бесславно и так досрочно, а его денежки, заработанные кровью и потом, летят в тар-та-ра-ры, то есть паршивой собаке под хвост. Он не скрывал свою беззубость, ныл, размазывая по лицу слёзы, и выглядел весьма жалким.
              Администраторы выслушали его, англоязычный покачал головой, а русскоязычный администратор сказал, что помочь ему бы рад, но ничего сделать не может, разве что позвонить туроператору, который всё и уладит. Туроператором оказалась женщина. Она назвалась Маргаритой, выслушала всхлипы Тележкина по телефону и сказала, что уже сделала все для него возможное - отправляет его в аэропорт на полдня позже, там он сможет поменять билет на ранний рейс или дождаться своего рейса, который прилетит и заберет Тележкина совсем скоро - ровно через 5 дней. А сейчас ему разрешено позавтракать, то есть покушать в последний раз. Тележкин взвыл, понял, что сделать ничего не сможет и, находясь в расстроенных чувствах, побрел завтракать в ресторан, где уже никого не искал, а обреченно и трагически съел жидкий творог, закусывая джемом и запивая остывшим чаем. Он вернулся в номер, собрал чемодан, надел дорожную одежду с зимними сапогами, в последний раз бросил взгляд из окошка на пальмы, цветущие кустарники, Мертвое море и Иорданские горы. Он пожалел, что не выучился на художника и не может запечатлеть на холсте или бумаге чудный пейзаж, запавший в его растревоженную душу. Потом он присел на дорожку, посмотрел на нетронутые сухие продукты, на которые имел полные права, о чем не знал, не умея читать по-английски. Он утер навернувшуюся слезу, повздыхал, взвалил на плечо зимнее пальто, взял чемодан и на белом микроавтобусе покинул отель «Леонардо», не попрощавшись с другом, не найдя прекрасную блондинку и не объяснившись с Пирожковой.

***
              Тележкин приехал в аэропорт, где не стал менять билеты, а прожил там ровно пять дней, которые, как это ни странно, оказались самыми счастливыми днями его восьмидневной поездки на Святую Землю.
Первое, что сделал Тележкин - он расстелил свое пальто в зале прилета, сел на него, скрестив по-турецки ноги, и стал просить подаяние, шамкая беззубым ртом, и обращаясь к прилетевшим согражданам:
              - Земляки, подайте гражданину, пропадающему на чужбине ….
              И народ подавал, тихо изумляясь и жалея его. Кто-то бросал рубли с изображениями российских городов, кто-то подавал мятые гривны,  кто-то протягивал ему шекели с портретами бородатых старцев в очках, а кто и зеленые доллары. К вечеру этого дня к Тележкину подошла маленькая женщина с легкой сединой в волосах, показавшаяся ему старше его и, ничего не спрашивая, поставила перед ним поднос с горячей едой и бутылку томатного сока. Тележкин ещё раньше приметил эту женщину, работавшую на досмотре, а теперь он и вовсе стал наблюдать за ней, и сделал для себя выводы, что невзрачные люди добрее и душевнее красивых блондинок.
Потом он нашел эту женщину, подошел к ней и поблагодарил за великодушие, смотря в её серые грустные глаза, излучающие доброту. Она ответила ему по-русски с украинским геканием, что умилило Тележкина:
              - Я поняла, что вам плохо, и не могла не помочь…
 Он улыбнулся ей. А она не испугалась его беззубой улыбки, не отвернулась и в ответ улыбнулась тоже.
 
              Количество денежных подношений, складываемых на пальто, неуклонно росло, благо Тележкин был единственным нищим в аэропорту Увда и не ощущал конкуренции. Он купил ей коробку конфет, а потом подарил букет цветов, приобретённый у лоточника, и пригласил в кафе. Очередной рейс задерживался, она была свободна некоторое время. Используя представившуюся возможность, они просидели за столиком кафе почти всю ночь пятого дня и рассказали друг другу свои истории. Полина, так звали эту женщину, уже с десяток лет жила здесь в небольшом городке, в часе езды от аэропорта. После смерти родителей она осталась одна, смысл её жизни составляли работа, наблюдения за людьми и чтение книг. Тележкин рассказал о себе, о разрушенной мезузе и о неприятностях, последовавших за этим.

              Полина покачала головой, внимательно посмотрела ему в глаза и сказала, что всё будет хорошо, потому что Тележкин сломал мезузу без злого умысла и теперь сожалеет об этом. На что Тележкин ответил, что тронут её заботой, что его никто так не жалел, как это делает Полина. Она устроила его на ночлег в служебных комнатах отдыха, куда он к утру перетащил свой чемодан и своё шикарное пальто и где уснул на узкой скрипучей кровати в душной комнатушке, показавшейся ему раем. Они виделись каждый день, сидели в маленьком кафе и снова говорили и рассказывали свои истории. Когда Тележкин сказал Полине, что кроме Мертвого моря он совсем не видел страну, она всплеснула руками, пообещала подумать и помочь ему, и уже на следующий шестой день его пребывания на Святой Земле ей удалось пристроить Тележкина к группе греческих паломников, прилетевших на поклонение в город мира. Полина посадила Тележкина на автобус, где на него надели серую монашескую рясу, подвязали грубой веревкой, и он поехал с греками в Иерусалим.

              Вместе с паломниками, одетыми в такие же рубища, он неспешно прошел узкими улочками старого города, по тем мостовым, где некогда шел Христос, направляясь к месту казни и неся свой неподъемный крест. Паломники тоже несли на плечах крест, привезенный с собой, только не такой тяжелый, как крест Христа, а легкий, почти невесомый. Тележкин поддерживал крест, слушал греческие песнопения и умилялся собственным преображением. Обросший бородой, с растрепанными редкими волосами, он, как никто другой, походил на богомольца-монаха и тоже старался петь, мямля иссохшими потрескавшимися губами незнакомые слова и мелодии.
              Процессия останавливалась там, где некогда останавливался Христос. Места эти именовались стоянками и были обозначены медными круглыми щитками, вывешенными на стенах в означенных местах. Паломники опускали крест  и садились на отполированные тысячелетиями камни мостовой. Вместе с ними отдыхал и Тележкин, сидя на камнях и всматриваясь в улочки старого города, в загорелые лица торговцев и бледные, любопытные лица туристов. Он гладил шероховатые тёплые камни стен, которых когда-то касалась рука Бога, и с благодарностью и улыбкой вспоминал Полину. На исходе дня он вместе с паломниками вернулся в Увду, где первым делом нашел её. Они снова пошли в кафе, где просидели всю ночь, смотря друг на друга, и долго говорили о чем-то важном, одинаково интересном обоим.

***
              Тележкин тосковал, когда она уходила на досмотр или уезжала домой. Ему казалось, что время её отсутствия длилось вечно. Он стал подрабатывать в кафе, заметая полы, протирая столы и убирая посуду, а взамен получая обеды.  Шел седьмой день пребывания Тележкина на Святой Земле.
              Однажды он увидел, как в аэропорт приехала прекрасная блондинка, показавшаяся теперь не столь уж и прекрасной. Блондинка толкала перед собой инвалидное кресло, где сидела дама с оплывшим лицом, в которой Тележкин узнал спутницу блондинки. Они неспешно проехали мимо Тележкина, а он предусмотрительно отошел в сторону, боясь, что блондинка узнает его, заверещит на весь аэропорт, а её потерявшая трудоспособность спутница скончается от страха.

              Потом наступил восьмой день, день отъезда. В аэропорт приехала Пирожкова, ещё дома купившая билет на обратный тележкинский рейс. Пирожкову провожал боксер. Было заметно, что они увлечены друг другом. Они ворковали, как голубки, нашептывали друг другу что-то личное, а иногда и весёлое, и при этом громко и беззаботно хохотали, обращая на себя внимание посторонних. Тележкина они не замечали, да и заметить его, загоревшего и обросшего бородой, было непросто. А с Тележкиным весь этот день провела Полина. Она проводила его до самого трапа, что обычным провожающим не дозволялось. Тележкин долго стоял, смотрел ей в глаза, держал её руку в своей руке и говорил что-то несуразное – о погоде, о каменистой тропинке, ведущей к Мертвому морю, о глупых рассказах купающихся. Он не решился поцеловать её, а только смахнул навернувшуюся на глаза слезу и сказал:
              - Я знаю – мы увидимся. Пусть не скоро, но увидимся точно…
Пирожкова и Тележкин летели в разных салонах, они по-прежнему не видели или не замечали друг друга, а когда приземлились в холодном и дождливом Домодедово, то и по домам разъехались порознь.

***
              Курортный роман Пирожковой, как это и бывает в таких случаях, не получил своего продолжения. Боксер не писал ей и не давал о себе знать, его телефонный номер молчал, а адрес, оставленный им, оказался неверным. Письма, отправленные Пирожковой, возвращались обратно с пометкой на конвертах: «Адресат не проживает по данному адресу». Пирожкова сделалась молчаливой и задумчивой, но втайне продолжала надеяться и верить, ждать и писать.
              Тележкин недолго мучился без зубов, прикрывая нижнюю часть лица шарфом и ссылаясь на простуду. Тот самый знакомый дантист, ранее регистрировавший у Тележкина недвижимость, изготовил ему новые зубы, которые оказались ничуть не хуже прежних, утонувших на дне Мертвого моря. Теперь Тележкин четко выговаривал звук «с», но немного свистел и западал на звуке «ц», что не очень его огорчало, поскольку звук «ц» употребляется не столь часто, как «с».
              Тележкин часто звонит Полине, не жалея денег на телефонные разговоры, мечтает следующий отпуск провести только с ней и усиленно, но пока безуспешно, изучает свою родословную в поисках еврейских корней, в надежде получить алию и уехать туда насовсем. У знакомого антиквара он приобрел мезузу и установил её на входной двери своей малосемейки, ожидая скорое и долгое счастье.


Рецензии
Спасибо! Понравилось.

Надежда Байнова   15.01.2017 23:27     Заявить о нарушении
Спасибо, Надежда! Полагаю, мой опыт будет Вам полезен.
С уважением,

Юрий Минин   16.01.2017 16:50   Заявить о нарушении
Юра, я недалеко от моря живу... многие проблемы сами отпадают.

Надежда Байнова   16.01.2017 17:04   Заявить о нарушении
На это произведение написаны 24 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.